Манхэттенский ноктюрн [Колин Харрисон] (fb2) читать постранично, страница - 165

более вероятно, я сам же его и потеряю. Я продумал вариант с закапыванием его в саду у дома, можно было бы даже прикрепить его к куску медной проволочки или к чему-нибудь вроде того; но опять же я не смог бы вынести этого зрелища – мои дети, играющие на траве, прямо над ним. Нет и еще раз нет, сад тоже был исключен. Я обдумал и другую возможность: спрятать ключ где-нибудь в Манхэттене, например, под камнем в Центральном парке, однако и этот план не показался мне привлекательным. Каждый день остров Манхэттен накрывает людскою волной; всякое может случиться, всякое и случается.

Я понял, что делать с ключом, лишь благодаря случаю. Однажды в воскресенье я осматривал калитку в конце тоннеля и заметил не только, что ее нужно покрасить, но и то, что ключик вполне мог бы поместиться в маленький зазор между двумя сварными планками рядом с нижней петлей. Я взял ключ и попробовал пристроить его в щели. Он идеально поместился между планками. Идеально. Выглядело все так, будто старый мастер по металлу знал, что в один прекрасный день мне может понадобиться такое крошечное пространство. Ключа совершенно не было видно. Раз десять я с силой захлопнул калитку. Ключ оставался на месте. Тогда я грохнул калиткой уже изо всех сил. Ключ не шелохнулся. Я сказал Лайзе, что собираюсь сходить в скобяную лавку. Там я купил кварту черной краски марки «Раст-олеум», густой и глянцевой, и заново прокрасил калитку целиком, и даже поверх ключа. Когда краска высохла, я еще разок прошелся по ключу, накладывая краску толстым слоем, так что теперь, даже если разглядывать с самого близкого расстояния, он кажется частью самой калитки, небольшим дефектом металла, краски и ржавчины. Я проверяю его время от времени, и он всегда оказывается на месте. Он превратился в часть механизма, который удерживает мир вовне или, вернее, не выпускает меня из моего мира.

Все идет, как и запланировано, и когда-нибудь в далеком будущем, к примеру, когда мне стукнет пятьдесят или шестьдесят, я достану эту видеопленку и уничтожу ее. Интересно, захочу ли я снова просмотреть то, что на ней заснято, при условии, конечно, что сумею раздобыть уже устаревший к тому времени видеомагнитофон, и стану спрашивать себя, сохранила ли Кэролайн свою копию, смотрит ли она ее вообще или хотя бы изредка и где и показала ли кому-то еще. Вопросы, вопросы, много разных вопросов, которые, скорее всего, так и останутся без ответов. За этот период произойдет немало событий, и среди них наверняка будут и не слишком приятные. Но обязательно придет такое время, когда моя семья покинет наш маленький дом с яблонькой у крыльца. Мы переедем в другой дом. Нашу кровать разберут, и рабочие спустят наматрасник и пружинный матрас вниз по лестнице. Фотографии с каминной полки и детские игрушки упакуют и унесут вместе со стульями из столовой и всем остальным. Я боюсь этого дня, поскольку он будет означать, что или с нами случилась беда, или прошло очень много времени, нашего времени. Дом снова опустеет, в нем воцарятся покой и тишина, пока кто-то следующий не войдет внутрь и, остановившись в прихожей, не станет оглядывать стены, окна и двери, размышляя о том, что последние обитатели, моя жена, дети и я, были здесь только временными постояльцами.

Мимоходом о разном. Этим записям надлежало стать итогом моих размышлений о пережитых событиях. Я закончил их несколько месяцев назад, когда наконец уверился, что в душе все уладилось и улеглось. Однако я ошибался. Итак, вот мое последнее признание, не такое невразумительное, как предыдущие, но, боюсь, вполне откровенно раскрывающее главную слабость моего характера – трухлявую сентиментальность, неспособность предоставить событиям дойти до их логического конца.

Наступил сентябрь, я работал над материалом на основе довольно печальной истории об уже забытом ныне тройном убийстве в испанском Гарлеме. Двое парней с пистолетами совершили налет на гастроном. Очевидцем происшествия была пожилая женщина, которая при появлении грабителей сразу же распласталась на полу магазина. По ее словам, один из вооруженных бандитов, опустошив кассу и убив владельца, выстрелил в зеркальную дверь, думая, что прибывшие полицейские входят в магазин. Но там не было ни души… просто он увидел в зеркале свое отражение. Вместо полицейского он попал в сообщника – своего брата, который скончался на месте. Тогда, обезумев от мысли, что убил собственного брата, он приставил дуло своего полуавтомата к сердцу и выстрелил. На следующее утро я записал отличное интервью со старушкой, которая слушала пластинки Тито Пуэнтэ, держала длиннохвостых попугаев и помнила этих двух мужчин еще мальчишками. Колонку нужно было закончить в тот же день, и я, возвращаясь на машине с открытыми окнами по Пятой авеню, проехал мимо навеса в белую и зеленую полоску на Шестьдесят шестой улице. Воспоминания о Кэролайн снова нахлынули на меня с беспощадной ясностью. Я скучал по ней с нелепым безрассудством. Разум бывает так жесток. Я подъехал к пожарному гидранту