Остров забытых богов [Дэррил Уайл] (fb2) читать постранично

Дэррил Уайл Остров забытых богов

Ураган родился в стылых фьордах Асгарда и медленно начал свой путь на юг, еще не зная, что он — ураган. По дороге он презрительно сыпал на изнеженных южан мелким дождиком и потешался, сбивая людей с ног порывами холодного ветра. И только вырвавшись на простор Великого Западного океана, ураган осознал свою силу — дикую, необузданную — и ударил с лихим свистом в спокойно дышащую сине-зеленую грудь моря. И море откликнулось на дерзкий вызов.

Поверхность океана встала на дыбы. Огромные водяные валы яростно рванулись в небо. Ветер безумно хохотал и гнал волны, как пастух стадо, в неведомую даль, за потемневший горизонт.

Природа в исступлении рвала себя в клочья. Даже равнодушное ко всему земному солнце не решалось выглянуть из-за низких, иссиня-черных туч: в полдень было почти так же темно, как и в полночь. Мрак отступал только при вспышках молний, чтобы тут же снова сгуститься и рассмеяться громовым раскатом.

И какое дело ветру и взбеленившемуся морю до жалкой щепки, затерявшейся в этой стихии? Еще три дня назад это был трехмачтовый корабль-красавец, со стремительными и смелыми обводами корпуса, высокой кормой и лучшей в мире командой на борту.

Сейчас судно беспомощно металось на обезумевших волнах, то высоко взлетая на гигантских гребнях, срываясь с них и зависая между небом и морем, то проваливаясь в кажущуюся бездонной пропасть, исчезая под черной водой.

Капитаном корабля был Конан из Киммерии. Жителям западной Стигии, Аргоса и Зингары он был известен как Амра-Лев — дерзкий, удачливый и беспощадный пират. Стоя на мостике у штурвала, крепко привязанный веревкой к обломку бизань-мачты, Конан отплевывался от постоянно попадавшей в глотку воды и орал. Вообще-то он пел, и рев капитана порой перекрывал неистовый рев бури. Конан не сошел с ума, как кое-кто из его товарищей. Он пел мрачную и дикую песню, которую поют киммерийцы, идущие на смерть.

Варвар прощался с жизнью и готовился к встрече с суровым Кромом — богом всех киммерийцев. Судно, лишенное мачт, с поврежденным рулем и течью в трюме было обречено. Оставалось только гадать о том, когда корабль пойдет ко дну — через час или два, если боги продлят его агонию. Помощник капитана даже бился об заклад, что их изувеченная посудина продержится на плаву до утра. Пари принять не успели — помощника смыло за борт.

Конан вел небольшую флотилию из пяти боевых кораблей к побережью Шема, когда на них обрушился шторм. Бешеный ветер шутя разметал суда, предоставив каждому из них самому выбираться из круговерти.

Три дня «Вестрела» — так назывался корабль Конана — трепал ураган. Три дня он несся куда-то на запад, где не было и не могло быть никакой земли. Если что-то и утешало, так это то, что они погибнут в местах, где до них не бывал никто из людей.

И все-таки… Все-таки надежда, слабый призрак надежды еще теплился в сердцах измученных моряков. С каким-то остервенением люди боролись со стихией, делая обычную в таких случаях, — но казавшуюся сейчас бессмысленной — работу, откачивая воду из давшего течь трюма. Каждый спрашивал себя: «Зачем?» — и усмехался, не находя ответа. Но, возможно, какой-нибудь остров, маленький клочок земли… Пусть даже это будет голая скала!

Надежда не оправдалась. Стихия, будто возмущенная тем, что искалеченное судно все еще живет, взревела с удесятеренной яростью. Корабль развернуло бортом к волне, и огромная масса воды обрушилась на «Вестрел».

Дубовые доски разлетелись в щепки. Море хлынуло внутрь корабля, и отчаянный крик, вырвавшийся из полусотни надорванных глоток, на мгновение пронзил мрачную и суровую симфонию бури.

Веревка лопнула, словно гнилая нить, — рывок едва не сломал Конану позвоночник. Волна подхватила Конана, и море равнодушно приняло капитана в свои объятия. Киммериец вынырнул на поверхность, глотая воздух широко раскрытым ртом, но лишь для того, чтобы увидеть накатывающуюся на него черную водяную гору, которая через миг поглотила его.

* * *

Ахайну разбудил бойкий перестук топоров. Проснувшись, девушка некоторое время еще нежилась под легким покрывалом, потом проворно соскользнула с низкой лежанки на плотно утрамбованный земляной пол хижины.

Потянувшись всем своим тонким и гибким телом, Ахайна, как была, обнаженной, вошла в общую комнату.

Ее отец Тепаначель — вождь племени и глава рода холков — уже сидел, скрестив ноги, на тростниковой циновке перед глиняной миской с вареной рыбой.

— Долго спишь, дочка, — укоризненно произнес он, с напускной суровостью взглянув на девушку.

Но укоризна звучала только в голосе: взгляд отца был полон нежности. С тех пор как умерла его жена, отец всю любовь отдавал дочери. Ахайна, как это было в обычае у холков, опустилась перед отцом на колени и коснулась лбом его руки. Совершив положенный ритуал, она со счастливым смехом обвила руками шею старого вождя.

— Утренний свет, отец!

— Утренний свет,