И работа закипела… [Николай Михайлович Блохин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Николай Блохин
И работа закипела…
– Степаныч? – раздался в трубке немузыкальный голос композитора Мухиной. – Я по поводу твоей последней "Матросской". Степаныч, я не отходила от рояля всю ночь. Припев мы сделаем так: "Ла-ла-ла, трум-та-та, ля-ля-ля-я!" Хорошо? И ещё. Там во втором куплете слова "дружба морская крепка" заменим на "вместе идти до конца", а?
– М-м-м… – Павел Степанович задумался. – Рифма тогда захромает, Сонечка, и… м-м-м… чем тебе, собственно, не нравится "дружба морская…"?
– Ну, ты же знаешь прекрасно, что солист у "Разноцветных гитар" сильно картавит, а у тебя во втором куплете сплошные "р". И потом, кто и когда обращал внимание на строгую рифму в песне?
– М-м-м… "вместе идти до конца-а!" – пропел Павел Степанович. – Бог с ним, давай так. У тебя всё? Пока, Сонечка!
Он положил трубку и задумался. Все труднее и труднее даются ему стихи. Казалось бы – признанный поэт, член Союза… Вон книжек сколько накропал, песен сколько… А где оно, юношеское вдохновение? Халтурить стал, от себя не скроешь. Пылкие, звучные строки уступили место вымученным фразам, втиснутым в размер. "Уральские запевки", "Матросская", "Под сенью арок городских", "Родина", снова "Матросская"… Пустые стихи! Пора бы уж что-то большое написать. Для души. Память оставить… Но когда? Павел Степанович вздохнул. Столько заказов – и на песни, и в сборник, и в журналы… Тяжёлые думы одолевали поэта Саврасенкова. Не в силах больше сидеть в душной комнате, он выбежал на улицу. В воздухе носился немыслимый запах кленовых почек. Какой поэт не любит весну! Врал, врал кучерявый камер-юнкер, говоря, что более всего ему мила золотая осень. Не мог он весну не любить!
Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потоплённые луга…
Красиво, чёрт побери!.. Ну, Пушкин – это Пушкин. Тут и говорить нечего… Весна – пора шумная. Из нового комиссионного магазина неслась залихватская музыка. Признанный мастер советской песни Павел Степанович Саврасенков поморщился. Задорные хрипловатые голоса под оглушительный грохот барабанов стройно пели:
Весь мир обойду!
У!
У!
У!
У!
Тебя я найду!
У!
У!
У!
У!
Знакомые слова… Ну конечно! Это же на его, Саврасенкова, стихи песня. Ну, Мухина даёт! Павел Степанович задумчиво поднялся по новым ступенькам в магазин. Меха! Хрусталь! Ковры!! Народу!!! Больше всего любопытных толпилось у радиоотдела. "Панасоник" – 1800 рублей, "Тошиба" – 1900 рублей, "Пионер" – 2200 рублей. Саврасенков почесал в затылке. Вот это да! Откуда у людей столько денег? "У! У! У! У!" – ревело из динамика. Продавец, молодой здоровенный парень – кровь с молоком, снисходительно объяснялся с невысоким плотным гражданином лет сорока пяти, с трудом удерживающим в руках мощный чемодан. – …Паспорта на неё нету. Как я её приму без паспорта? – Я её сам сделал, понимаете? Вот этими руками, – невысокий осторожно поставил чемодан на пол и поднял руки к самому носу продавца, – и инструкцию я не писал, понимаете? Там всё предельно просто. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему, и она… – Самодельные вещи мы вообще не имеем права принимать на комиссию. Сделай ты хоть… – продавец не закончил, демонстративно повернулся спиной к прилавку и стал поправлять картонные ярлычки с бешеными ценами на импортную аппаратуру. Павел Степанович рассеянно смотрел на чемодан. – Это что, усилитель? – поэт коснулся чемодана носком ботинка. Знания его в области радиотехники были невелики. Хозяин чемодана покачал головой. – Это электронный комплекс, содержащий процессорное устройство, блоки памяти, синтезатор речи и пульт управления. Одним словом, узкоцелевая микроЭВМ. – А что у неё за цель, позвольте спросить? – Она стихи сочиняет. По заказу. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему… Саврасенков заволновался. Вообще-то он слышал, что машины уже могут писать стихи, сочинять музыку, рисовать… Но всё это были абстрактные слухи. "Где-то там, в Америке, сделали машину…" А машина-то, может быть, размером с этот магазин. А может быть, и вообще всё это враньё… Машина, сочиняющая стихи… – Пойдёмте, – неожиданно для самого себя сказал поэт. – Я тут живу недалеко. Посмотрим вашу машину. Если мне подойдёт, я куплю её. Конечно, по разумной цене. Через пятнадцать минут Павел Степанович и Валерий Николаевич (так звали невысокого изобретателя) сидели в саврасенковых креслах и пили кофе. На обеденном столе громоздилась машина. – Синтезатор речи барахлит иногда. Надо подстраивать, – Валерий Николаевич отхлебнул кофе. – Она ведь у меня сочиняет вслух. Буквопечатающее устройство я достать не смог… – Клавиш, клавиш сколько! Тут без высшего образования не разобраться… – Что вы! С ней и ребенок справится, – Валерий Николаевич поставил чашку на подлокотник кресла, вскочил и подошёл к своему детищу. – Где у вас розетка? Он щелкнул выключателем, уверенно нажал несколько клавиш на верхней панели и снова уселся в кресло. Аппарат зашипел, и из его недр вдруг полился монотонный голос – ни мужской, ни женский:
Ой яя амых естных равил, Огда не в утку анемог, Он уажать себя аставил, И уше ыумать не ог…
– Буквы пропускает, зараза! – Валерий Николаевич ловко снял заднюю крышку машины и что-то подкрутил. – Это она тест прогоняет – "Евгения Онегина" чешет…
С больным сидеть и день, и ночь, Не отходя ни шагу прочь… - безо всякого выражения гнусавил аппарат.
– Вот так лучше, – изобретатель выключил машину, привинтил заднюю крышку, снова сел в кресло и принялся за кофе. Павел Степанович осторожно спросил: – Дорого просите за машину-то? Валерий Николаевич покачался в кресле. – Пятьсот, – сказал он решительно. – За такую вещь цена, согласитесь, небольшая. – Пятьсот? М-м-м… Пятьсот… Вы покажите сперва, как с ней обращаться. Надеюсь, она не только "Онегина" может? – Да всё что угодно, милейший! "Онегин" – это тест, проверочная программа, если угодно. В основном для коррекции синтезатора речи. Смотрите! – Валерий Николаевич снова включил машину. – Вот этот ряд формирует размер. На белых клавишах были наклеены бумажки с надписями: "Гекз.", "Амфибр.", "Ямб 5-ст.", "Белый"… – Здесь набирается тема. На этих клавишах было написано: "Любовь", "Зима", "Космос", "Родина", "Музыка", "Берёзки"… Некоторые надписи были менее понятны: "Фольк.", "Альп.", "Комс.", "Фант.", "Некро.", "КСП"… – Она и подражать может. Смотрите сюда! Нижний ряд, самый длинный, содержал следующие клавиши: "Маяк.", "Ахмат.", "Блок", "Евт.", "Тютч.", "Пушк. 1", "Пушк. 2", "Пушк. 3", "Кры.", "Сол." (Соллогуб? Или Солоухин?), "Возн.", "Гомер", "Лерм. 1", "Лерм. 2", "Выс." (Высоцкий?)… Много было фамилий. С понятным трепетом прочел Павел Степанович на одной из клавиш буквы "Савр."… – Ну-с, заказывайте! Что будем сочинять? Павел Степанович растерялся. – Пускай… Пускай… о любви. Под Лермонтова! – Под Лермонтова, – Валерий Николаевич нажал клавишу, – о любви…Нажата другая клавиша. – Прошу! Раздался знакомый шип, и машина грустно произнесла:
Да, были схватки родовые, Да, говорят, ещё какие…
– Машина несколько своеобразно понимает тему любви, – объяснил изобретатель, – арифметическое устройство выбирает тот или иной оттенок чисто стохастически… БМУ через КШЧ обращается к ПЗУ… – Кашаче… А морскую тематику она может? – Саврасенков вспомнил свои морские песни. – Скажем, под… этого… под Крылова? – Морскую, – нажата клавиша, – Крылов, – другая клавиша. – Прошу. Машина заговорила:
Ш-ш-ш-ш… Однажды Фок, Бизань и Гроты Поспорили между собой о том, Какая мачта главная из них, Кто больше делает работы, Кто самый важный в управленье кораблём. "Я первая, я ближе всех к бушприту, - Сказала мачта Фок, – не будь меня, Быть кораблю о риф разбиту". "На нас поболе парусов висит, - Скрипели Гроты, - Пусть далеко от нас бушприт, Зато полно у нас работы". На что Бизань им отвечала: "Я там, где руль, а руль - Всей навигации начало"… Так люди многие подобны мачтам этим, Кичатся важностью оне. Но мы, читатель мой, заметим, Что в дело каждый вносит вклад на божьем свете, Что каждый должен положить кирпич в стене, Иначе был бы наш корабль на дне.
"А что? – подумал Саврасенков. – В общем, вполне… Слегка подработать и…" Машина неожиданно снова подала голос:
Ш-ш-ш… Однажды Фок, Бизань и Гроты Задумали с поклажей воз везти, Да призадумались, А сыр во рту держали… Ш-ш-ш…
Валерий Николаевич удручённо развел руками: – Подбирает варианты! Эх, мне бы буквопечать… – Теперь под Блока! – потребовал Саврасенков. Он вошел во вкус. – Под Блока. Прошу!
Ш-ш-ш… Я послал тебе пива в стакане, Золотого, как солнце, "Будвар"!
Павел Степанович поёрзал в кресле и поднял глаза. Как и у всякого уважающего себя поэта, над письменным столом Саврасенкова висел портрет стриженого человека с квадратным подбородком, с папиросой, прилипшей к губе. – Под Маяковского! Что-нибудь… Не знаю… Про роботов!
Ш-ш-ш-ш… Читайте внимательно, до упора разинув Глазные щели, от сонливости узкие, Книгу, которую написал АзИмов - Хотя и американец, но тоже из русских. Роботы не думают о воде и хлебе. Работают роботы без обеда и ужина. Могут трудиться на земле и на небе. Вот работники, социализму нужные! Работать не робеют, как рабы древние. Тебя не предадут, как Христа Иуда. В глубоком космосе, в городе и в деревне, Робот необходим абсолютно повсюду! Придумал здорово товарищ Азимов - Роботов ограничить тремя законами, Для того чтобы не было саботажу разного, ГПУ и ЧК хорошо знакомого. Красив и лаконичен, как японская гейша, Закон первый для мозга позитронного: "Не причиняй человеку вреда ни малейшего, Даже в мыслях чтоб не было оного!" Закон второй понятен каждому: "На работе, товарищ, надо работать! Делай то, что тебе прикажут, Выполни пятилетку в четыре года!" Нужно, чтобы роботы работали вечно. Третий закон не нуждается в комментариях: "Подзаряжайся и смазывайся ежемесячно!" - Железный лозунг для железных пролетариев. Рабочий день трудом отпраздновав, Беги скорей, не тяни резину, - Покупай, товарищ, книгу Азимова (Если найдёшь её в магазинах!).
Саврасенков долго сидел с открытым ртом (соображал, как всё-таки правильно – Азимов или АзИмов), затем решительно поднялся, подошёл к письменному столу, выдвинул средний ящик и быстро отсчитал пятьдесят красненьких – остаток гонорара за последнюю книжку. – Я её беру, – сказал он, протягивая деньги, – только… хм… У меня к вам просьба. Я бы хотел, чтобы вы не распространялись о том, кому вы продали машину. Договорились? Валерий Николаевич понимающе кивнул, спрятал деньги, положил на стол несколько запасных предохранителей, какую-то печатную плату и ушел. Проводив изобретателя, Саврасенков подошёл к столу и стал играть. Он с закрытыми глазами нажал несколько клавиш и замер в ожидании.
Ш-ш-ш-ш… Вася Тёркин, мой герой, Говорил когда-то, Что фантастика нужна Каждому солдату.
Можно выжить без воды, Можно без кисета, Можно шапку в трудный час Сделать из газеты,
Можно, если "Примы" нет, Обойтись без "Примы", Без гармони можно жить (И вполне терпимо),
Можно затянуть ремень, Если пусто в кишках, Но прожить хотя бы день Не могу без книжки. Без фантастики порой Хуже, чем без мяса, Зарубежной иль простой Нашей, русской, боевой, Дефицитной, дорогой, Но пока ещё живой, Не прожить и часа!
Павел Степанович открыл глаза и засмеялся. Всё правильно! Нажаты клавиши "Твард." и "Фант.". Как просто! Закрываем глаза. Нажимаем – раз, два, три. Три клавиши. Ну-ка!
Ш-ш-ш-ш… Добрый доктор Никодим Под берёзой примостился, И шестикрылый серафим На приём к нему явился…
Это что ещё такое? Оказывается, глупая машина в соответствии с набранной темой "Берёзки" сочинила сразу под Чуковского и под Пушкина… Саврасенков выдернул шнур из розетки. Поиграли – и хватит. Он не настолько богат, чтобы потратить полтыщи на развлечения. Прощайте, бессонные ночи! Он уже не молод. Вот он, друг вдохновенной юности – магнитофон "Комета". Ставим чистую ленту, включаем режим записи. Теперь снова оживляем чудесную машину. Осталось выбрать тему. "Зима"? Скучно. "Берёзки"? Банально. "Космос"? Избито. "Любовь"? Хм… О любви поэты сказали уже всё. И каждый вновь и вновь возвращается к этой вечной теме. "Любовь"! Ну, а в нижнем ряду, конечно же, нажимается клавиша "Савр."…
Машина загудела:
Твоя высокая тугая грудь Так тянет, нежная, с тобой уединиться, Лобзать тебя и к сердцу притянуть, Губами, бедрами и шеей насладиться!
Как жаль, что молодая ты умрёшь, И будешь, тихая, лежать в могильном склепе. Несчастная, ты медленно сгниёшь, И черви жирные тугую грудь облепят!
Павел Степанович остолбенел. "Тут какая-то ошибка. Я такого писать не мог. Что-то тут не так…" Машина заговорила вновь:
Любимая упала в пруд И стала дёргаться натужно. Не дёргайся, напрасный труд! Учиться плавать в детстве нужно…
"Что за чёрт? Садизм какой-то…" А машина говорила и говорила:
В кровавой каше плавали глаза, Чулок проткнут берцовой костью, Ведь с неба рухнула не стрекоза - Балкон пришиб непрошеную гостью…
Поэт метнулся к машине, щёлкнул выключателем и внимательно стал разглядывать переднюю панель. Так и есть! Набирая тему, он случайно нажал кроме клавиши "Любовь" ещё и другую, соседнюю, с надписью "Некро.". Исправив ошибку, поэт перемотал магнитофонную ленту, включил машину, сел в кресло и задремал. И работа закипела…
Последние комментарии
21 минут 3 секунд назад
2 часов 25 минут назад
23 часов 39 минут назад
23 часов 42 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 9 часов назад