К спеху [Викентий Викентьевич Вересаев] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Викентий Вересаев К спеху
Однажды вечером я сидел на крылечке избы моего приятеля Гаврилы и беседовал с его старухой матерью Дарьей. Шел покос, народ был на лугах. Из соседнего проулка выехал на деревенскую улицу незнакомый лохматый мужик. Он огляделся, завидев нас, повернул лошадь к крылечку и торопливо спрыгнул с телеги. Мужик был бос, порты болтались на его ногах; из расстегнутого ворота грязной холщовой рубахи глядела коричневая грудь, густые волосы на голове были спутаны и пересыпаны сенной трухой. – Эй, тетка! Где тут у вас самая рябая девка живет? – с тою же торопливостью обратился он к Дарье. Вообще во всех его движениях было что-то торопливое и как будто очумелое. – Чтой-то, господи помилуй! – медленно произнесла Дарья и широко раскрыла глаза. – На что тебе? – Самая что ни на есть рябая! Сказывали, есть у вас такие… В смеющихся глазах Дарьи промелькнуло что-то: она поняла. Но я не понимал и удивленно смотрел на мужика, припоминая в то же время, что я где-то видел его раньше. Дарья протяжно ответила: – Есть, милый, есть рябенькие!.. А ты сам откудова? – Из Малахова сам я… Сорок ден, как жена померла, дома трое ребят, а пора, знаешь, горячая. Никак не управиться одному! – Ты вот что: иди ты к Мотьке десятсковой. Вот она, десятская изба, рядом. – А как, скажешь, пойдет она за меня? – Ты сам ее и спроси… Да вон она от колодца с ведрами идет. Как подойдет, ты и спроси. – Илья! Или не признал? – обратился я к мужику. Он быстро уставился на меня своими бегающими глазами. – А-а, Викентьич! – радостно проговорил он, и в углах его глаз запрыгали морщинки. – Будь здоров, с приездом! Он протянул мне корявую руку. – Татьяна твоя померла? – спросил я, пораженный. – Померла, померла! – пробормотал он. – Вчера сороковины справил. Заложило бок, – в неделю свернулась, царствие ей небесное!.. Померла, померла Татьяна! В прошлом году, позднею осенью, я ночевал в Малахове у Ильи, и мне хорошо помнилась его жена Татьяна. Рядом с очумело-суетливым Ильею странно было видеть ее, неторопливую и спокойную, с ясными, ласковыми глазами; видно было по всему, что она стояла поверх мужа и что он признавал ее опеку, уверенную и любовную… И вот она умерла. То-то он теперь такой грязный и лохматый! К соседнему двору подошла коренастая, приземистая Мотька с двумя ведрами на коромысле. Илья поспешно бросил вожжи в кузов телеги и рысцою, в болтающихся портах, подбежал к Мотьке. – Девочка, а девочка! Ты самая рябая на деревне? Мотька поставила ведра на землю, удивленно оглядела Илью, вдруг густо покраснела и потупилась. Илья деловито заговорил: – Слушай, девочка! Холостой тебя не возьмет, – на что ты ему такая? А я вдовый, трое ребят у меня, хозяйство, как следует быть, – лошадь, корова, ну и все такое… Пойдешь замуж за меня? Мотька стояла, потупившись, и молчала. – Что ж ты, девонька, молчишь? Ай, обиделась? – недоумевающе спросил Илья. Дарья слушала и покатывалась со смеху. – Ступай к бате! – тихо ответила Мотька. – Ну его, батю! Ты-то пойдешь ли? – А вот батя тебе и скажет. Илья ударил себя по бедрам. – Заладила одно: батя да батя… Я тебя спрашиваю. – А ну те к черту, паралик лохматый! – вдруг сердито крикнула Мотька, схватила ведра и стремительно ушла в ворота. Илья поднял брови, поглядел ей вслед и, почесывая в спутанных волосах, побрел к нам. – «Батя» да «батя», больше ничего! – разочарованно произнес он. – Сама ряба так, что лучше и не надо, а тоже – «батя»! А того не понимает, что бате ее бутылку водки поставь, да еще приезжай, да еще… а времени где же возьмешь! Пора горячая, мне бы поскорее! Он высморкался пальцами, задумчиво отер руку о подол и вдруг встрепенулся. – Нет ли у вас здесь еще кого? Нету?… Ну, коли нету, то, значит, до Тайдакова надо доехать; там тоже, сказывают, рябенькие есть… Оставайтесь здоровы! Илья взвалился на телегу, захватил в руки вожжи и повернул на дорогу в Тайдаково. Я с недобрым чувством смотрел ему вслед, и мне вспомнились ласковые, ясные глаза Татьяны, умершей всего шесть недель назад. Мотька появилась в воротах. С злым, нахмуренным лицом она стояла и глядела на золотистое облако пыли, в котором дребезжала телега удалявшегося Ильи. – Ты что же это, девка, жениху-то отказала? – невинно спросила Дарья. – «Отказала»! Сам страшный какой, а меня с первого же слова срамить зачал: ты, говорит… самая рябая на всей деревне!.. Голос Мотьки задрожал, – от обиды или от сожаления?… Она повернулась и снова ушла во двор.В середине июля я возвращался домой на беговых дрожках из Тулы. Был самый разгар страды. Солнце садилось, вся даль к западу была затянута нежно-золотистою пылью, как туманом; пахло спелою рожью. По безбрежной шири полей всюду виднелись рассеянные в одиночку рубахи косцов и согнутые спины жниц; пыльные, облитые потом, все работали молча и сосредоточенно. Что-то тягучее и туповластное стояло в знойном воздухе, и копошившиеся среди ржи молчаливые люди казались
- 1
- 2
Последние комментарии
3 часов 36 минут назад
3 часов 46 минут назад
3 часов 51 минут назад
4 часов 11 минут назад
4 часов 20 минут назад
4 часов 41 минут назад