Дьяволы Фермана [Джо Клиффорд Фауст] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джо Клиффорд Фауст Дьяволы Фермана (Ferman’s Devils)
Пролог
Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: Фармацевтика Интернешнл ТОВАР: Линия продукции «Психотропы на Каждый День» АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Аудио НАЗВАНИЕ: Ниспошли нам Психотропы на Каждый День РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Не использовать музыки и фоновых шумов до указанного момента. МУЖЧИНА: Отче наш, сущий на Небесах, да святится имя Твое! Дай нам наши психотропы на сей день… ДИКТОР: Вы заметили, что вы постоянно молитесь о качестве и безопасности ваших психотропов? МУЖЧИНА: Да будут они качественными, и да будут они безопасными… ДИКТОР: Вы давно уже устали от бесконечных процедур контроля качества; ведь это означает, что вы теряете драгоценное время — а в ином случае рискуете отравиться. МУЖЧИНА: И да принесут они мне отдохновение… ДИКТОР: Вы пользуетесь дорогими синтетическими суррогатами, которые обещали вам наслаждение, но только облегчили ваш кошелек? МУЖЧИНА: И да поддержат они меня… ДИКТОР: Значит, вам нужны Психотропы на Каждый День от Фармацевтика Интернешнл. Психотропы на Каждый День производятся здесь, в Соединенных Штатах, и соответствуют строжайшим стандартам, установленным Администрацией Контроля Наркотиков. Не важно — курите ли вы, нюхаете, глотаете или колетесь — будьте уверены: только Психотропы на Каждый День гарантируют вам безопасность и качество! МУЖЧИНА: И пожалуйста, Господи, не заставляй меня пользоваться тем рынком на углу… ДИКТОР: Плюс… вы будете удивлены нашими ценами — при полном соблюдении всех рекомендаций Федеральной Торговой Комиссии. МУЖЧИНА: Аминь! ДИКТОР: Психотропы на Каждый День… Только самое лучшее — для вас.1 Все дальше и дальше — в глубь вражеской территории
В тот миг, когда я услышал голос за спиной, я понял, что совершил очередную ошибку. Я немало их натворил за последние пару дней. Однако на сей раз я, кажется, превзошел сам себя… И эта ошибка могла оказаться последней… Итак, я вывалился из бара «У Огилви» и зашагал куда глаза глядят. Да, чувствовал я себя худо. Слишком много всего свалилось за краткий промежуток времени. Глупость? Несомненно! Я слишком близко к сердцу воспринял эти идиотские проблемы. А между тем я здесь ни при чем. Просто так вышло… Отчасти виноват Хотчкисс и его депрессия. Не то чтобы беды Хотчкисса когда-либо влияли на меня подобным образом, но сегодня мне показалось, что он говорит правду, и мир в самом деле катится в пропасть. Конечно, может быть, Хотчкисс расклеился из-за ссоры с Дансигер, и все же это явно не единственная причина. Затем последовало обескураживающее заявление о конце света, исходившее от одного из наших «стариков». Само собой, речь идет не о том самом конце, а всего лишь об окончании эпохи, говорил «старик». И еще: разумеется, есть способ спастись — но выживает сильнейший. Вот здесь-то и начинались сомнения… Сейчас, шагая по мокрым нью-йоркским улицам, я отнюдь не был уверен, что отношусь к этим самым «сильнейшим». К примеру, мне до сих пор не хватило духу сказать Бэйнбридж, что между нами все кончено. Или же в глубине души я этого вовсе не хотел?.. Возможно, меня вполне устраивало ее присутствие, хотя манера Бэйнбридж лебезить частенько заставляла напрягаться. Ее компания годилась только на крайний случай. Хотя она очень полезна в агентстве, поскольку всегда оказывается на подхвате… Меня это угнетало. Я понимал, что просто-напросто использую ее. И при этом сама Бэйнбридж своего недовольства никогда не показывала. Возможно, она полагала, что рано или поздно мы переговорим начистоту, и я наконец паду к ее ногам. С другой стороны, может быть, однажды я завоюю расположение Хонникер из Расчетного отдела… Правда, здесь мои шансы равнялись возможности выиграть Большой Джек-пот в Китайской Лотерее. Все мужчины агентства — женатые или холостые — считали себя ее поклонниками, а Хонникер спокойно ухитрялась их игнорировать. По агентству циркулировали многочисленные предположения о причинах ее холодности. Теории выдвигались самые разные — от невероятных до непристойных. Однако Хонникер любила творческих людей, а я к таковым относился. Как и пара сотен прочих сотрудников агентства. Но никто из них не удостоился ее внимания дважды за один день. Впрочем, когда это произошло в первый раз, я выставил себя круглым идиотом… А уж что до второго… «Второй раз» случился у Огилви, когда Хонникер попыталась вовлечь меня в свой змеиный танец. Перед глазами вновь встало ее лицо, и я невольно улыбнулся. «Пойдем-ка, тряханем этот мир», — сказала она. Это был момент, который хочется навеки сохранить в памяти — и возвращаться к нему раз за разом, когда обуревают тяжелые мысли или просто похабно себя чувствуешь. В конце концов сколько парней в Пембрук-Холле могут похвастаться тем, что Хонникер из Расчетного сама предложила взять ее за задницу и потанцевать? Размышляя о произошедшем, я вспомнил и странную женщину, в одиночестве сидевшую в баре. Она накачивалась выпивкой и постоянно заказывала музыкальному автомату песни одной из самых дурацких групп последнего столетия. А потом заявила Огилви, что сегодня ее последняя ночь на Земле. И как это следовало понимать?.. Что еще? Ах да. Весельчак и его розы… Заказ от «Бостон Харбор»… Суета вокруг «Мира Нанотехнологий»… Бедолага Пэнгборн… И — самое главное — дом в Принстоне. Бесподобный дом, который я не мог заполучить… На миг я остановился посреди улицы и тяжко вздохнул. Дыхание вырвалось изо рта облачком пара. Да. Я отправился в Принстон, всерьез надеясь, что сумею обойти условности и хитрые пункты контракта. Первая большая ошибка… Темнело. Я шагал по улице, минуя квартал за кварталом. Все дальше и дальше… Определенно во всем виноват дом в Принстоне. Он стал средоточием моей жизни и обратил эту жизнь в хаос. Я был очарован, захвачен, влюблен… И все свалилось на меня, когда от проблем и так не продохнуть. Этот дом — ошибка. Громадная ошибка. Такая же, как пить, не пригласив Бэйнбридж, как идти на работу с похмелья, как покупать розу у Весельчака или слушать излияния Хотчкисса. Я прохлопал ушами все, что говорилось на общем собрании, и в итоге, когда ко мне подошла Хонникер, выставил себя законченным кретином. В довершение всего — я готов держать пари — моя беседа со «стариком» тоже оказалась ошибкой. Я вынужден был согласиться, когда Хотчкисс попросил меня прийти к Огилви. Я позволил ему купить выпивку. Я слишком долго смотрел на женщину без будущего и влюбился в ее глаза. Мне следовало отправиться с ней. Или же потанцевать с Хонникер… А вместо этого я ушел. Последнее, вне всяких сомнений, самая большая из ошибок. Я часто спрашиваю себя — как бы все повернулось, если б мы «тряханули мир» вместе с Хонникер из Расчетного отдела или если бы я пошел ублажать Мисс Без Будущего. Одним словом, если бы я не поддался вселенской депрессии и не отправился на прогулку… Я дошагал до конца квартала и остановился на тротуаре. Проезжая часть была пустынна, но я не двигался с места, терпеливо дожидаясь зеленого света для пешеходов. Я расслабил пальцы в карманах брюк и выдохнул облако пара. Почему я стою столбом, дожидаясь зеленого света, когда в обозримом пространстве нет ни единого намека на движение? Возможно, в этом заключалось предостережение свыше, но я не сумел его разгадать. И перешел улицу. Оказавшись на другой стороне, я понял, что мог прождать зеленого еще очень и очень долго: светофор кто-то разбил вдребезги. Я огляделся по сторонам и захлебнулся ужасом. Только теперь до меня дошло, куда я попал. И сразу же стало ясно: я совершил очередную ошибку. По всей длине улице лавки и магазинчики щерились решетками на окнах; за пуленепробиваемыми стеклами витрин мигали огоньки сигнализаций… Доверху переполненные мусорные баки. Вход на станцию метро надежно заперт, двери выглядят так, словно никогда и не открывались. Большинство фонарей не работало — в лучшем случае горел один фонарь на квартал. Было невероятно, невозможно тихо. Сделав еще несколько шагов, я вдруг увидел на стене дома картинку, нарисованную красной светящейся краской-аэрозолем. Портрет человека с козлиной бородкой и зубастой ухмылкой. Нос с горбинкой, горящие яростью глаза, заостренные уши и маленькие рожки надо лбом. Под этим лицом синим цветом сверкала надпись «Дьяволы», а оранжевый знак рядом указывал на принадлежность Дьяволов к сообществу Манхэттенских уличных банд. А я стоял на улице, находившейся в самом центре их владений… Я двинул себя кулаком по бедру и выругался. Потом поднял глаза на указатель, пытаясь определить — где же я, черт побери, нахожусь. Я стоял на пересечении Шестьдесят шестой и Амстердам. Очень, очень далеко от Мэдисон-авеню, от Огилви — и отовсюду, где я бы мог почувствовать себя в безопасности. Хуже того: самый краткий путь между этими точками пролегал через Парк. Темнота словно бы сделалась гуще. Мозг иглой прошил страх. Меня затрясло, но тут же на ум пришел один из моих собственных рекламных роликов. Ты попал в беду? Ты в серьезной опасности? Не паникуй! Что бы пи случилось, помощь всегда рядом, ведь… Правой рукой я схватил запястье левой. Часов не было. Я закрыл глаза и мысленным взором увидел их — лежащими на рабочем столе. Так и есть: уходя с работы, я забыл надеть часы. Никаких проблем. Это означало только то, что я лишился возможности позвонить в службу спасения. Право слово, какие мелочи!.. Большое спасибо, Боддеккер, сказал я себе. Несколько секунд я стоял неподвижно, похолодев, и силился вдохнуть хоть толику воздуха. Звук моего дыхания — единственное, что нарушало могильную тишину улицы. Помимо воли мои губы искривились в ухмылке. Что ж, не это ли достойное завершение подобного дня?.. Нужно что-то делать. Самое лучшее — повернуть и отправиться туда, откуда я пришел. Проблема заключалась лишь в том, что я не имел ни малейшего понятия, как я здесь оказался. И сколько территорий, принадлежащих уличным бандам, мне придется пройти, прежде чем я достигну своей цели. Ситуация выглядела премерзко. И называлась она «Жри, покуда не съели тебя». Любопытно, как я буду смотреться на блюде с запеченным яблоком во рту?.. Я повернул назад, направив свои стопы на юг. А в следующий миг уголком глаза уловил мимолетное движение где-то впереди и чуть сбоку — как раз в той стороне, куда намеревался пойти. Просто отлично! Мне перекрыли последний путь к отступлению. Спокойнее, спокойнее. Беспечность. Немного развязности… Делаем вид, что так и надо… Я снова засунул руки в карманы и зашагал по Шестьдесят второй в сторону Парка. — Не думаю, что тебе следует туда идти. Не могу сказать с точностью, услышал я на самом деле эти слова, или это произнес Глас Рассудка, зазвучавший у меня в голове. Сердце заколотилось как сумасшедшее, и лишь неимоверным усилием воли я заставил себя не припустить со всех ног. Добравшись до Колумбии, я повернул на юг, но призрак не отставал. Он вывернул из-за угла и прямиком направился ко мне. Я замер и покосился в сторону Парка. Нет уж. Я лучше умру. Подобный исход представлялся весьма вероятным — и не имеет значения, куда я пойду. Что ж, кому суждено утонуть — того не повесят… Я повернулся на каблуках и побежал обратно по Шестьдесят шестой, стараясь держаться середины улицы. — Разумный выбор. Я действительно услышал это. Голос раздался за спиной, а говоривший двигался за мной следом. Он бежал медленно и лениво, словно ни на миг не сомневался, что сумеет меня поймать. Впрочем, так оно и было… Добавьте к перечню моих прочих глупостей попытку удрать от члена банды на его собственной территории. На моей могиле будет написана следующая эпитафия: «Здесь лежит Боддеккер, умерший в возрасте двадцати восьми лет хронического идиотизма». Если тому и быть, то напоследок хотя бы заслужи уважение своего палача. Я перешел с середины улицы на тротуар и замедлил шаги. «Призрак», напротив, заспешил. Я сделал вид, что споткнулся, и, неловко балансируя, наклонился над переполненной урной. Уголком глаза я уловил движение, и едва лишь «призрак» приблизился — резко взмахнул урной, высыпав ее содержимое под ноги противнику. Он вздрогнул от неожиданности; глаза сверкнули яростью. Я метнул урну. Она покатилась под ноги «призраку», и тот подскочил. Запнулся о край, пошатнулся и рухнул навзничь. Я попятился. «Призрак» взвыл и отшвырнул от себя урну. Я двинул его в живот и кинулся прочь. Вновь выскочил на середину улицы; на перекрестке рванул на север, делая вид, что собираюсь бежать к Амстердам. Потом затормозил, повернул на юг и понесся со всех ног. Когда я опять попал на перекресток, кто-то внезапно навалился на меня сзади. Я увернулся и ударил врага плечом. Толчок отбросил его на мостовую, а я прыгнул на тротуар — к западной стороне улицы. Обернулся назад. Оба моих противника лежали в неестественных позах, скорчившись от боли. Я стиснул кулаки. Меня переполняло торжество, кровь бурлила от невероятного притока адреналина. Тело было легким; я качнулся с пятки на носок, примериваясь сделать спринтерский рывок до конца квартала. Поднял голову, прикидывая путь… И вскрикнул. Прямо передо мной стоял большой, очень большой чернокожий парень. На его темном лице не отражалось и тени эмоций; он взглянул на меня, неуловимо быстрым движением вскинул руку и вцепился в мое горло… …Когда цветные пятна перестали мелькать перед глазами и звон в ушах несколько стих, я обнаружил, что лежу на спине, распростершись на мостовой. Что-то тупое тыкалось мне в бок. — Ты его ухайдакал, Джет? — проблеял тонкий, гнусавый голосок. — Не-а. — Еще один тычок. — Пока что жив. — Терпеть не могу, когда ты так делаешь. — А ты чё, хочешь его отпустить? — спросил голос Джета. — После того как он прибил двоих из вас? — Прекратите. — Новый голос был тихим и зловещим. От него у меня по спине побежали ледяные мурашки. Я постарался унять дрожь и лежать смирно, не подавая признаков жизни. Может, они просто обшарят мои карманы и бросят, посчитав мертвым. О большем не стоило и мечтать. — Убьем его, Ферм? — спросил гнусавый. — Пока не знаю, — отозвался тихий голос. — Он цивил. — А чё он здесь делает в такое время? — проговорил Джет. — Я думал, он из Милашек. Мы можем стрясти с него денег. — Формально — да, — вступил еще один голос — странно мягкий, по контрасту с холодным голосом Ферма. — Или убить его, поскольку он в нашей зоне. Гулял здесь, в такой час… Он, должно быть, законченный самоубийца. Об этом я не задумывался. — Или законченный кретин, — заметил Ферм. Увы, вот это гораздо ближе к истине… — Я согласен с Джимми Джазом, — сказал гнусавый. — Пустим ему кровь. — Я не утверждал, что мы обязаны его убивать, — поправил Джимми Джаз. — Я всего лишь указал на то, что мы имеем на это право. — Не дело, — сказал Джет. — Он неплохо дрался. Для цивила. — Говори за себя, — буркнул гнусавый. — Он дрался, как эти чертовы Милашки. — Он дрался лучше любого из Милашек, — сказал Ферм. — Он тебя сделал, не так ли, Шнобель? Послышался звук подзатыльника, и гнусавый голос недовольно пробурчал: — Он и Ровера завалил. — Ровер ничего не умеет. Ты умеешь. — И вновь подзатыльник. — Что будем делать, Ферман? — спросил Джет. — Вырежем ему печень и скормим Роверу, — предложил Шнобель. — Я полагаю… — сказал Ферман и пнул меня в бок. — Полагаю, нам следует порасспросить этого парня. Шнобель разочарованно заворчал. — А потом вырежем его печень и отдадим Роверу., Просто отлично, подумал я. Меня предназначили на обед какому-то псу. Подумать только, а я в своей жизни не сочинил ни одной рекламы собачьего корма… — Очнись, спящая красавица! — Эти слова сопровождались еще одним пинком в бок. — Джет угробил его, — надулся Шнобель. — Нет, — сказал Ферман. — Он только прикидывается. Надеется, что мы обчистим его карманы, заберем бумажник и оставим в покое. — Чьи-то руки вцепились в отвороты куртки, приподнимая мою голову и плечи над тротуаром. В нос ударил запах чеснока, табака, каенны и какого-то из многочисленных психотропов. — Не так ли? Я расслабил мышцы. Голова, мотнувшись, откинулась назад, словно я был без сознания. Ферман вздохнул, вновь обдав меня ужасающей вонью. — Ну что ж. Если ты такой несговорчивый, пожалуй, я позволю Шнобелю отрезать тебе яйца, и мы организуем бар-бекю на открытом воздухе. Я вскинул голову и распахнул глаза. — Умеешь ты разговорить человека, Ферман! Он отпустил руки, и я стукнулся головой о тротуар. Меня обступили пятеро, обескураженно разглядывая мое неподвижное тело. Я опознал мальчишку, поименованного Шнобелем, — у него оказалось чумазое лицо, украшенное огромным носом, и серьга в одном ухе. Это его я сшиб урной. Еще одного я определил как Джета — огромная гора мускулов, повергнувшая меня на землю. Что же до трех остальных — здесь я не мог понять, который из голосов кому принадлежит. Высокий, смазливый паренек в очках, то и дело нервно оглядывавший пустынную улицу. Лицо второго почти полностью скрывала грива волнистых волос, а нервное подергивание губ выдавало лицевой тик. Третий был самым низкорослым. Его короткая стрижка даже не скрывала сети шрамов на черепе. А скупая растительность над верхней губой и на подбородке наводила на мысль, что ему не суждено приобрести нормальную бороду и усы. Все пятеро носили белые камуфляжные куртки зенитчиков времен Норвежской войны, густо усаженные заклепками. На каждой куртке, на правой стороне груди, виднелось слово «Дьявалы» — за исключением парня в очках, у которого слово было написано правильно, и бедного Шнобеля, у которого оно вообще отсутствовало. Я вздрогнул и невольно задумался — где же их пес… Парень с обритой головой открыл рот и голосом Фермана проговорил: — Так как? Расскажешь нам, что все это значит? Или хочешь, чтобы мы приготовили барбекю? Тогда Шнобель наконец-то получит свой значок. — Я предпочел бы иметь дело с кем-нибудь из Милашек, — заныл Шнобель. — Ты предпочел бы отыметь кого-нибудь из Милашек, а? — сказал Джет, сложив пальцы в недвусмысленном жесте. — Прекратите! — холодно сказал Ферман и уставился на меня. — Дайте сказать нашему гостю. А я молчал. Я прикидывал, в какую сторону легче рвануть, когда я вскочу на ноги… — Итак? Что делать? Хорошую мину при плохой игре? Возможно, бравада окажется наилучшим образом поведения. Может быть, мне удастся заслужить их уважение… И я решился. — А что я должен говорить, Ферман? — Я оттолкнулся локтями от асфальта и сел. — Что-нибудь эдакое? Играешь в вождя дикарей, который говорит жертве: «А ну-ка, задай мне загадку. Если не отгадаю — отпущу. А отгадаю — съем…» Так, что ли? — Чё это он болтает? — спросил Джет. — Если мы и приготовим сегодня какое-то блюдо… — Шнобель покосился на меня, — то его подам я. Ферман развел руками, словно говоря: «Ну, что я могу поделать?» — Похоже, придется его замочить, ребята. Смазливый паренек обвел улицу настороженным взглядом и переступил с ноги на ногу. — Не думаю, что стоит это делать, — сказал он голосом Джимми Джаза. — То есть… Он же цивил. — Ну и что? — Ферман скрестил руки на груди. — Я мыслю так: пусть он убедит нас не убивать его. — О, вот это я понимаю, — фыркнул я. — Играла кошка с мышкой… Сперва вы глумитесь над людьми, лишаете их последних остатков человеческого достоинства — а потом пытаете и убиваете, чтобы дать выход своим садистским… Шнобель шагнул ко мне и двинул ногой в скулу. Меня отшвырнуло назад, и я приложился спиной о тротуар. — Слишком много болтаешь, — буркнул он. Вот тебе и бравада… Эту единственную мысль я и успел сформулировать, прежде чем они накинулись на меня разом. Посыпались пинки и удары. Я скорчился на мостовой, защищая лицо и промежность, но тут же кто-то саданул меня по почкам. Пришлось перекатиться на спину — и меня ударили в живот и под ребра. Помню, в голове пронеслась странная мысль: «Н-да, эти ребята — настоящие профи». А потом все закончилось. Я предположил, что атака была всего лишь предупреждением, а Ферман тут же подтвердил эту мысль. Он сунул руку в карман своей солдатской куртки и извлек какую-то длинную костяную штуковину. — Давай! — крикнул Шнобель. — Барбекю! — Тебе следует кое-что уяснить, — сказал мне Ферман. — Мы готовы предоставить… — Он принял озабоченный вид и обернулся к Джимми Джазу. — Я правильно употребляю это слово? Джимми Джаз кивнул. Ферман улыбнулся, очевидно, страшно довольный собой. — …Предоставить тебе шанс, сэр. Возможность спасти свою вонючую жизнь, которая сейчас не стоит дырки от бублика, поскольку ты — на вражеской территории. Так вот, возможно, ты скажешь что-то такое, что заставит нас не убивать тебя. Понял, — прохрипел я. — Ну так начинай. И запомни: это должна быть правда. Иначе мы рассердимся всерьез. Я поперхнулся. — Итак? Мне ничего не приходило в голову. Я представления не имел, какие слова заставят их сохранить мне жизнь. — Не, — пробурчал Джет. — Он скучный. — Давай же, — сказал Джимми Джаз. Парень заметно побледнел и, кажется, не был готов к убийству. — Неужели нет ничего? Я пожал плечами. — У тебя есть жена? Дети? Я рассмеялся. Будь у меня жена и дети, разве я торчал бы сейчас здесь? Если б они знали!.. — Во, идея! — предложил Джет. — Ты большой доктор и делаешь важное исследование, чтобы избавить мир от Проникающей Хламидии. — Извини, — выдавил я. — Я придумал, — радостно сказал Шнобель — так, будто он участвовал в игре. — Его бедная старушка-мама умирает в больнице и ждет, когда он придет навестить ее. Чудная мысль. Вот только моя матушка не лежала в больнице. Она жила с одним джентльменом, который сделал капитал на махинациях с отчетностью во время спасения затонувших домов Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Впрочем, моя бабушка жила в Вудстокском приюте альтернативного образа жизни повышенной комфортности, и я регулярно навещал ее. Хотя «Дьяволам» об этом знать не следовало… Я покачал головой. Ферман обошел меня, почесав свою лысоватую голову. — Ни жены, ни детей. Ты никакой не большой и важный доктор. У тебя даже нет близких родственников, о которых можно было бы заботиться. Тогда зачем ты нужен? Я хочу сказать: что у тебя есть в жизни? Ты хотя бы чем занимаешься, паря? Настало время неизбежного. Надо признаться, позволить им забрать мой бумажник и покончить с этим. — Я занимаюсь рекламой, — сказал я. — Так ты из этих… Ну, что болтаются от дома к дому со своими товарами? — помрачнел Джет. — Нет, — поспешно отозвался я. — Я сочиняю ролики. — Спам, постоянно лезущий в мой компьютер? — спросил Джимми Джаз. — Нет, в моей фирме этим занимаются другие люди. — Здесь я погрешил против истины, но в подобных обстоятельствах ложь казалась вполне допустимой. — Я создаю видеорекламу. Джимми Джаз кивнул. — Хорошая причина оставить его в живых. — Недостаточно хорошая, — покачал головой Ферман. — В каком агентстве ты работаешь? — спросил Джимми Джаз. – «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». — Да! — воскликнул Джаз и оглядел остальных. — Ребята, Пембрук-Холл! У него отличная репутация. — Ты рекламировал музыкальные группы? — быстро спросил Шнобель. — Ну, вообще… — сказал я. — Как раз сегодня мне поручили написать ролик… — Они глядели полными надежды глазами. — Для… э… «С-П-Б». Парень со спутанными волосами отвернулся и сплюнул на тротуар. Лица остальных потемнели. — Надеюсь, не эти старые «С-П-Б»? — нахмурился Джет. Я беспомощно развел руками. — А как насчет «Исполненных ненависти»? — Джимми Джаз уставился на меня тяжелым взглядом. Впоследствии я пришел к выводу, что он пытался подать мне какой-то знак. В тот момент я был слишком испуган, чтобы это заметить. — Нет… э… Ими занимаются другие. — А может, «Безжалостный убийца»? — спросил Джет. Они переглянулись и принялись напевать, пощелкивая пальцами в такт словам: «Мне плевать, плевать, плевать на тебя! Мне плевать на весь мир…» Это было уже чересчур. Я собрался оборвать их, но тут же пришел к выводу, что лучше предпринять активные действия — пока они отвлеклись. Я перекатился на бок и врезал неряшливому парню в пах. Он сложился пополам, а я тем временем долбанул Джета по ногам, заставив его потерять равновесие. Остальные заорали и ринулись на помощь своим друзьям. К тому времени, как они сообразили, что происходит, я вскочил на ноги и во весь опор мчался в сторону Амстердам. — Держи его! — завопил Ферман. Я вылетел на Шестидесятую и повернул к Колумбии, и тут кто-то ухватил меня за руку, толкнув к тротуару. Я споткнулся о бордюр и растянулся на мостовой, свалив урну и засыпав улицу мусором. — Доверься мне, — прошептал над ухом чей-то голос, — и я вытащу тебя из этого дерьма… В поле зрения показался Ферман. Он вывернул из-за угла и направился ко мне. Вся его доброжелательность куда-то улетучилась. Ферман остановился, осмотрел меня, упер руки в боки и рассмеялся. — Так-то, — проговорил он. — Я вижу, ты понял: наш Джимми Джаз — мастер быстродействия. И действительно, на меня навалился тот самый смазливый мальчишка. Заломил он мне руку вполне профессионально. — Прости, — прошипел парень сквозь сжатые зубы. Шнобель подошел к Джимми Джазу, а Джет присоединился к Ферману. Неряхи я не видел. — Я тебе все кости переломаю, — сказал Ферман. — Ты неплохо разделал Ровера. Лучше молись, чтобы он не умер. Он — наш лучший пес. Ровер… Наконец-то до меня дошло. — Ты испортил нам веселье, — продолжал Ферман, вертя в пальцах свою костяную штуку. — И теперь нет ни единой причины оставлять тебя в живых. — Из костяшки выскочило яркое серебристое лезвие. Присев на корточки, Ферман поднес нож к моему горлу. Жуткий букет запахов снова обдал меня. — Что ты на это скажешь? Вот так-то. На двадцать девятом году жизни быть зарезанным уличной бандой… Я ждал, когда вся моя жизнь пронесется перед глазами, однако ничего подобного не происходило. Вместо этого в голове завертелся меланхолический ролик, который я никогда уже не напишу для страховой компании. Тем более что моя творческая группа и не работала со страховыми компаниями… Маленький мальчик играет посреди улицы. Он смотрит на зрителя и говорит: «Мой папочка сделал глупость: он вышел на улицу после наступления темноты. Его убили плохие парни». «…Но действительно глупо другое… — Откат камеры. Теперь мы видим мать мальчика и то, что их окружает. Мы видим, что живут они в жалкой лачуге, а отнюдь не в роскошном доме Принстона. — …то, что в его страховку не внесли пункт, оговаривающий нападение уличных банд…» Снова крупный план мальчика. «Поэтому мы и оказались в этом аду», — говорит он. Затемнение. На черном экране — название страховой компании. Голос диктора за кадром: «С нами вы будете в безопасности. Присоединяйтесь!» Конечно! Просто блестяще! Почему подростки вступают в уличные банды? Комплекс неполноценности… Самоутверждение… Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успел сообразить, что говорю. Судя по выражению лица Фермана, он крайне удивился. — Чего? — Я предлагаю вам сниматься в рекламе. Видеоролик, для какого-нибудь товара. Мультирынок, десять крупнейших кабельных сетей — не говоря уже о дюжине дочерних. Твое лицо будет повсюду, в каждом городе мира. — Мое? — снова переспросил Ферман. — И твоих ребят. — Я обвел их рукой. — Джимми Джаза, Джета, Шнобеля и… — тут я заметил их припозднившегося сотоварища. — И Ровера. — А нам за это заплатят? — спросил Джет. — Разумеется. — Я кивнул. — По высшему разряду. В обиде не останешься. Ферман чуть отодвинул лезвие. — Ну, не знаю. Как я могу быть уверен, что ты нас не кинешь? — Конечно же, нет, — поспешно встрял Джимми Джаз. — Я возглавляю творческую группу, — сказал я. — Сам напишу ролик. Буду курировать съемку. Я настою на том, чтобы вас пригласили, и мы заключим контракт. — А что за товар? — Шнобель взглянул на меня с подозрением. — Может, потом все станут потешаться над нами? — Нет. Сказать по правде, я и сам пока не знаю, что это будет за товар. Но могу поклясться, что в состоянии устроить все наилучшим образом. — Только никаких геморройных штуковин, — сказал Джет. — И никаких нравоучительных роликов, вроде «Не трахайся — заработаешь сифилис», — предупредил Ферман. — Никакого геморроя, никакой социальной рекламы, никаких проблем. Ферман покачал головой. — Я все еще сомневаюсь. Проще тебя прирезать. — Брось, Ферм, — сказал Шнобель. — Звучит совсем неплохо. Джимми Джаз послал мне озабоченный взгляд, затем его лицо прояснилось. — Подумай о девчонках, Ферм. Джету тоже понравилась такая перспектива. — Ага, точно. — Ты обеспечишь нам девочек? — спросил Ферман. — Честно сказать, не могу гарантировать этого Шнобелю или Роверу, — сказал я. — Хотя, думаю, после того, как вы окажетесь на видео, долго искать их не придется. Джимми Джаз чуть заметно кивнул мне. — Все, что нужно сделать, — продолжал я, — это небрежно упомянуть в присутствии какой-нибудь девушки: «Я снимался в ролике такой-то компании» — и она ваша. Без всяких сифилисов и тому подобного. Ферман посмотрел на свою банду. Все шло к тому, что они примут мое предложение. Ферман криво ухмыльнулся и неуловимым движением прижал лезвие ножа к моему горлу. — Лучше не дури нас. Я сунул руку в карман, вынул пластиковый прямоугольник и протянул Джимми Джазу. — Это визитка, Ферм. — Как его зовут? Джимми прочитал. Я поправил произношение. — Боддеккер. — Ферман улыбнулся. — Что ж, у нас есть твой номер. — Он обернулся к Джимми Джазу. — Откуда мужик?.. Из какого, говоришь, агентства? – «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис», — прочитал Джимми Джаз. — А ты не привираешь, Джимми? Ты всегда был чересчур добреньким. — Прочитай сам, — предложил я. Ферман бросил на меня хмурый взгляд. — Нет, — сказал он резко. — Я собираюсь тебе поверить. Обжигающе холодное лезвие коснулось моей щеки. — А если обманешь… Мы знаем, где ты работаешь. Мы найдем тебя и переломаем все кости. Осознал? Я кивнул. Ферман убрал нож. — Джет, — рявкнул он. — Пригляди за нашим новым другом. Он должен уйти с нашей территории целым и невредимым. — Можно я тоже пойду? — спросил Джимми Джаз. Ферман покачал головой. — Ты присмотришь за Ровером. Убедишься, что с ним все в порядке. Джимми опустил глаза. — Ладно, — сказал он с несколько разочарованным видом. На меня снизошло невероятное облегчение. Я судорожно сглотнул, чтобы промочить пересохшее горло. — Спасибо. — Будь поосторожнее, когда пойдешь назад, — предупредил Ферман. — Остроголовые хозяйничают на территории от Паркуэй до Восьмидесятой и от Пятьдесят девятой до Пятьдесят пятой. Пачкуны ходят от Пятьдесят пятой до Пятьдесят второй, между Амстердам и Седьмой, и с ними лучше не сталкиваться. Если поймают, мигом разделают. Будешь в безопасности, когда доберешься до Бродвея. — И обходи Милашек, — предупредил Шнобель. Ферман сплюнул. — Милашки — полные лохи. — Он посмотрел на меня. — Не беспокойся. Сейчас у них даже нет ни с кем договора. Они паразиты. — Ладно. Только теперь меня начала бить дрожь. Джет зашагал по Шестидесятой, я шел следом за ним, держась в добрых десяти футах позади. Проводник оставил меня на углу — там, где Бродвей пересекался с Парком. Я долго брел по Бродвею, пока не поймал велорикшу, а потом трясся в коляске всю дорогу до Огилви. Там я приказал водителю купить бутылку скотча и всю дорогу домой огромным глотками вталкивал спиртное в себя, отчаянно стараясь расслабиться. Казалось бы, стоило гордиться тем, как ловко мне удалось провести банду хулиганов. Но этого не происходило. Даже оказавшись в квартире, завернувшись в одеяло и включив видео для создания шумового фона, я не мог выкинуть эту историю из головы. Беда не приходит одна. Это как цепная реакция. Как падающие одна за другой фишки домино. Наверное, никто не сумел бы сказать с точностью, когда это закончится. Зато я наверняка знал, когда все началось. Все началось с того дома в Принстоне… Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: Эй-Эн-Эс Продактс ТОВАР: Атомная Капсула АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Аудио НАЗВАНИЕ: «Атомная чистка № 71» РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Использовать стандартный звук Атомной Капсулы № 3-а; инструментал; вокал в конце. ДИКТОР: Когда-то давным-давно содержать ванную комнату в чистоте было проще простого, поскольку под рукой всегда находилась бытовая химия. Но в нашу эпоху экологического безумия и жестких законов по охране окружающей среды, уход за раковиной, биде или унитазом может свести с ума. Как же тогда совладать с постядерными болезнями вроде ретро-парво симплекса IV, трансформации лайма, ВИЧ-12, проникающей хламидии и тому подобных? Ответ прост: вычистить их так же, как мы вычистили замерзшие фьорды Норвегии! (СОПРОВОЖДЕНИЕ: грохот ядерного взрыва.) Интенсивная чистка с использованием радиоактивных гамма-лучей Атомная Капсула. Просто киньте ее в унитаз и на час покиньте дом. Дело сделано! Вы и ваши родственники могут больше не опасаться коварных болезней. Если ваша ванна не очень чиста — пусть поработают атомы! «Атомные Капсулы!» Теперь доступны для всех!2 Мой дом — не моя крепость
Это была любовь с первого взгляда. Дом находился в полутора часах от Нью-Йорка, если лететь на цеппелине. На поезде — и того меньше. При условии, что вы можете позволить себе поезд. Я добирался по железной дороге; впрочем, уже наступили выходные. На станции я поймал велосипедную коляску, и хмурый индеец-водитель довез меня до самого Принстона. Я извлек ноутбук, вывел на экран карту местности, предоставленную агентом, и с ее помощью растолковал парню, куда надо ехать. Следуя моим инструкциям, водитель привез меня в средней руки район — уютный и милый. Я посмотрел на часы. До приезда агента оставалось еще пятьдесят минут, так что я выбрался из коляски и приказал водителю подождать. Парень заметно обрадовался. Он не мог прочитать надпись на плакате, выставленном перед домом, но и без того ясно, зачем я сюда приехал: дом продавался. Так что водитель присел на корточки рядом с коляской, вынул из сумки портативный телеэкран и углубился в созерцание игры «Хьюстонские гладиаторы» против команды Чайнатауна. А мне на месте не сиделось. Я ступил на тротуар и направился к дому, озираясь по сторонам. Передний двор обрамляли деревья и синтетическая живая изгородь. Нижний этаж дома строители сложили из округлых камней — вроде тех, что встречаются на морском побережье или же возле озер. Плавные формы ласкали взгляд. Во дворе в художественном беспорядке валялись валуны, и самый мелкий из них был не меньше моего кулака… Очень удачный размер. Залог того, что местные детишки не станут швырять их друг в друга. Вокруг царила тишина. Агент говорил мне, что дом давно пустует, однако же здание имело вполне ухоженный вид. Есть что-то гнетущее в опустевших жилищах. Лишившись жильцов, дом словно начинает умирать. Гнить. Разлагаться. Я повидал немало домов за последние полтора года, и многие из них годились разве что на снос. Но здесь все оказалось иначе… …Здесь было чудесно. Теплый терракотовый цвет штукатурки, роскошная панорама на юго-западе… Я обнаружил, что на окнах нет занавесок, и немедленно воспользовался этим, чтобы заглянуть внутрь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что занавески и не предполагались. Окна закрывались при помощи опти-блокады. Агентство оставило их полностью открытыми — чтобы покупатели могли в деталях рассмотреть интерьер. Иные компании непременно запечатали бы окна, чтобы не дать возможность составить предварительное впечатление. Иначе сказать — впечатление, не прилизанное и не приглаженное их собственным агентом. Эта же компания предпочитала более гибкий подход. Собственно говоря, потому я ее и выбрал. Ибо по долгу службы искушен в подобных тонкостях. Внутри я увидел пустую гостиную. Пол покрывал огромный ковер, цвет которого я не сумел разглядеть. Зато я обнаружил великое множество розеток с дополнительными портами для телефонов и модемов, кабельными доступами и сетевыми входами. В углу помещался сложенный из кирпичей камин, а при нем — лицензия на использование. В окно виднелась и маленькая столовая; дверной проем из нее мог вести только на кухню. Напротив двери располагалась лестница с деревянными перилами. Она уводила наверх и заворачивала вправо. Там располагались спальни. Три штуки плюс ванная — как сказал мне агент. А на нижнем этаже — гостиная, столовая, кухня, прачечная и еще одна ванная. Я все более убеждался, что дом подходит мне как нельзя лучше. Я повидал чертову уйму домов, и ни один из них не тронул мое сердце. Здесь же все было не так. Я начал влюбляться в это место. Я оглядывался кругом «с визгом и писком», как любила говаривать Бэйнбридж. С довольной улыбкой я отошел от окна и обогнул дом, дабы осмотреть сзади. Уже зная, что куплю его. Оказавшись на заднем дворе, я принялся разглядывать водосточные желоба, окна, дорожки. Это место в отличном состоянии — сомневаться не приходилось. Прежний владелец заботился о доме, и, что более важно, агентство следило за зданием, сохранив его в первозданном виде. Штукатурка казалась совсем новой, хотя агент говорил, что в последний раз дом ремонтировали лет тридцать назад. Наверное, при ремонте использовалась одна из этих кислотостойких добавок. Так или иначе, штукатурка не поблекла и не поцарапалась. После того как годы и годы здесь хозяйничали дожди и ветры, она сохраняла свой цвет и текстуру. Я замер, прижав руки к груди. Сделал глубокий вдох и отчитал себя. Оставь эти шаблоны и словоформы для работы! Тебе это ни к чему! Я продолжил осмотр. Задний двор… Стол. Солярный гриль плюс батареи — на случай пасмурного дня, если солнечного света окажется мало. Задний двор покрывал невыцветающий астро-дёрн, и когда я ступил на него, он мягко спружинил под ногами. Еще одна кладовка-погреб. Прежние владельцы, должно быть, имели детей и предприняли некоторые шаги, чтобы обеспечить безопасность своих чад. О да, прекрасное место, чтобы завести семью. Если однажды до этого дойдет. Я снова осмотрел дом. Крышу покрывали панели солар-плюс. Я подошел к одному из окон и заглянул в кухню. Здесь тоже было полно розеток; кухня оказалась снабжена когда-то высокотехничными приборами, некоторые из которых вышли из употребления! еще в то время, когда я окончил высшую школу. Отлично. Все это, конечно, поднимет цену, но я избавлюсь от лишних трат, когда выйдет новый закон об экономии энергии. Я изучал кухню, воображая, будто я там, внутри. Брожу по ней, заглядываю в холодильник, обследую атомную плиту и микроволновку, поворачиваю краны, чтобы проверить, течет ли вода… Щелкаю выключателями, открываю буфеты, провожу пальцем по столу, пробую ногой поливиниловое покрытие… Вынимаю из холодильника пиво и упаковку белой китайской растворимой лапши; открываю бутылку и вдыхаю бесподобный аромат. Я делаю огромный глоток, открываю крышку коробки и добавляю немного воды; запечатываю его и бросаю в печь на три-четыре минуты. Потягиваю пиво, а кухня постепенно наполняется божественным запахом клиантро… Или эстрагона… Или паприки… А может, кайенны… Дом все более притягивал меня. Он был великолепен. Дом выглядел той самой «крепостью», которой мне так давно не хватало. Он не шел ни в какое сравнение с моей жалкой квартирой, где стесняешься заниматься любовью, ибо каждый шорох слышен за стенкой. А соседи так и норовят заглянуть в любую щелку, дабы впоследствии разложить твою жизнь по полочкам. И домовладелец может вторгнуться на твою территорию в любое время дня и ночи… О нет! Определенно здесь все иначе. Здесь трава и округлые камни, тишина и умиротворение. Огромное пространство отделяет тебя от соседей, и, может быть, поэтому вы так дружны. Вы захаживаете друг к другу, чтоб одолжить какую-нибудь мелочь, а временами собираетесь вместе за кружечкой пива и смотрите спортивную передачу. Решено: это то, что мне нужно. Я воображал, как холодным зимним вечером я выхожу из кухни, держа в руках две чашки чая «Бостон Харбор», и усаживаюсь на коврик перед камином рядом с кем-нибудь, вроде Хонникер из Расчетного отдела. Огонь гудит в каминной трубе, а мы пьем чай, смеемся и болтаем о ничего не значащих вещах. Потом слова заканчиваются, и мы сидим, слушая треск пламени, а снаружи неторопливо падают хлопья снега, медленно покрывая землю. Да, чудесные, золотые мгновения, которыми следует наслаждаться как старым вином. Бесценное сокровище… Воплоти свою мечту. Будь уверен, что… Я резко отпрянул от окна и потряс головой. Хватит! Оставь эти ухищрения для очередного ролика. «Бостон Харбор» наверняка придется по вкусу подобное, так что имей в виду… — Это место, — проговорил я с улыбкой, — оно… — Ограбление! Сердце ёкнуло. Я подскочил от неожиданности и резко обернулся. Девушка ахнула и отступила, прижав руку ко рту. — Ой! — воскликнула она. — Мистер Боддеккер. Простите меня, пожалуйста. — О! — воскликнул я в свою очередь. — Вы, должно быть, Джен. — Я протянул девушке слегка подрагивающую руку. — Здравствуйте. Не ожидал вас так скоро. — Извините, я опоздала, — сказала она, обмениваясь со мной рукопожатием, а свободной рукой прижимая к груди кейс. — У меня был форс-мажор, а мой водитель оказался тупее любого неандертальца. — Вы опоздали? — Я рассмеялся и взглянул на часы. Оказывается, прошло полтора часа. Надо же. — Ну, ничего страшного. — Мне очень неловко, что вам пришлось начать осмотр самому. Правда, неловко. — Не беспокойтесь, — отозвался я. — Я не в обиде. И уже успел освоиться. Даже не заметил, как пролетело время… — Мой босс предпочитает, чтобы клиент имел возможность составить собственное впечатление. Надеюсь, он прав. Все же мне в самом деле оченьжаль. Я начал опасаться, что поток извинений никогда не закончится, а потому предпринял решительные меры. Я взял агента за руку и оттащил от окна. — Послушайте, Джен, у меня полно вопросов относительно этого дома. Не покажете ли вы мне для начала наружную часть?.. — Я спросил, насколько стара крыша, и повел девушку к той части дома, которую не успел рассмотреть. Джен полезла в свой кейс, вынула ноутбук и набрала запрос. Тем временем мы уже приблизились к двери, так что я притормозил и терпеливо ожидал ответа. Меня упорно преследовало одно искушение — взять и напрямую спросить агента: «Вы же новичок в этой работе, не так ли?» Джен нажала еще несколько клавиш и подняла на меня взгляд. — Крышу перекрыли кислотостойкими материалами тридцать два года назад. — Отлично. — Я кивнул. Придется кое-что подлатать, но мне это по силам. У меня имелся кредит. Говоря откровенно, мне хватило бы денег, чтобы отремонтировать дом от подвала до крыши. Однако я сохранял этот козырь для своего Мига Триумфа. Я улыбнулся Джен и намекнул, что пора бы войти внутрь. Она порылась в своем кейсе в поисках ключа, нашла его и принялась отпирать дверь. А я окинул взглядом улицу. Ее водитель коляски пристроился рядом с моим; теперь они на пару пялились в телевизор. Дверь наконец-то распахнулась. Следом за Джен я шагнул на порог и глубоко вдохнул. Джен нервно взглянула на меня. — Что-то не так? — Нет, — сказал я. — Просто нюхаю воздух. Девушка смутилась и пожала плечами. — Все в порядке, честное слово. Здесь пахнет пустым домом. Его, конечно, долгое время не выставляли на продажу, мистер Боддеккер. Если вас что-то не устраивает, я могу пригласить уборщиков, и… Ну, они наведут здесь порядок, и… э… мы назначим новую встречу на следующей неделе. Э… думаю, я буду свободна… — И она уставилась в свой ноутбук. Я знал, что ее агентство гордится тем, что предоставляет максимум удобств своим клиентам — не важно, перспективны они или нет. Но слушать такое было просто смешно. — Джен, — сказал я, беря ее под локоток и вводя в дом. — Расскажите мне о кухонном оборудовании. Она побрела на кухню, не отрываясь от ноутбука. Я же задержался возле камина. Да, именно так все и должно быть. Хонникер, пушистый коврик, несколько огромных подушек, чай от «Бостон Харбор» или, возможно, немного по-настоящему хорошего вина… Джен что-то мямлила на кухне. Я позволил ей поведать мне о кухонных приборах. Затем открыл холодильник. Он не работа! — электричество отключили. И все же внутри стояла одинокая банка пива. Может, отдать ее водителю-неандертальцу?.. Тем временем Джен начала обходить дом, и я поплелся за ней, разглядывая розетки и слушая разглагольствования агента по поводу гостиной, столовой и ванной. Дверь из кухни вела в помещение, некогда служившее гаражом. Впоследствии его переделали в небольшой вестибюль, через который можно было попасть в просторную кладовку, прачечную, маленькую ванную и подсобку, где располагались батареи генератора. — Не желаете включить энергию? — спросила Джен, сверившись с ноутбуком. — Все в рабочем состоянии. Я покачал головой. — Я вам верю. — Это не имело ровным счетом никакого значения. Если что-то здесь не будет работать, я справлюсь самостоятельно или найму профессионала. Мне показалось, что девушка вздохнула с облегчением. Видимо, потому, что не могла отыскать в своем ноутбуке инструкций по активизации батарей. Мы вернулись в гостиную и направились на верхний этаж. Джен казалась странно рассеянной, словно ее мучил нерешенный вопрос, ответ на который она не могла разыскать в компьютере и который не осмеливалась задать. Я догадывался, в чем дело. Должно быть, ее данные, касающиеся кредита, указывали на то, что мое семейное положение может оказаться камнем преткновения. Впрочем, меня это не беспокоило. Я приготовился к Мигу Триумфа. — Три… э… Здесь наверху три комнаты, — сказала Джен, завернув за угол и остановившись в начале коридора. — Ванная. И… э… вход на чердак. Я притормозил и заглянул в первую из комнат. Весьма и весьма просторная. Достаточно велика, чтобы вместить мои вещи, плюс полно розеток. Напротив располагалась ванная. Отдельно — душ, туалет и биде. Две высокие раковины, мягкое освещение и безукоризненно чистое зеркало. — Как видите, здесь очень милая ванная, — монотонно сказала Джен. Затем она сделала попытку пошутить: — И целых две раковины — на тот случай, если вы вдруг поругаетесь с женой. — Великолепно. — Я улыбнулся. Джен закинула удочку на предмет моего семейного положения, но я не желал на нее попадаться. Это напоминало игру: она знала, что я знаю, что она знает… Она, конечно, вытрясет из меня эти сведения. Однако я не скажу ни словечка, пока не настанет подходящее время. — Отличная идея. — Я продолжил осмотр. Прямо передо мной в конце коридора размещалась лестница, ведущая на чердак. Справа и слева — еще две комнаты. Заглянув в одну, я обнаружил, что из нее открывается бесподобная панорама… Это место преподносило все новые сюрпризы. Я стоял у окна, разглядывая соседние дома, улицы и дворы. И двух водителей, азартно размахивающих кулаками в такт зрелищу в телевизоре. Я чувствовал это место. Я уже сроднился с ним. Оно содержало в себе великое множество возможностей. Огромный потенциал… Это было то самое место — то, которое я искал все эти годы. Здесь безопасно. Здесь присутствовало ощущение единения. Это место имело свою историю. Свой собственный университет. Величественный Принстон, место первого и очень важного контакта — чуть менее ста лет назад, — когда люди впервые осознали свою духовную хрупкость перед лицом самого мощного нам известного оружия. Что за благодатное место для человека рекламы! Как только я переселюсь сюда, первым делом свершу паломничество в Гроверс Милл[1]… — То, что надо, — вынес я свой вердикт. — Мне здесь нравится. — Очень хорошо. — Джен улыбнулась и перевела взгляд на компьютер. — Теперь… э… позвольте вопрос. Как вы собираетесь распорядиться этими комнатами? Ага. Еще одна удочка, еще один крючок… Я решил подыграть ей. — Вот на этой, напротив ванной, просто написано «кабинет». Вот эта, большая, выходящая на улицу, станет спальней. Последняя… — Я заглянул внутрь. — Здесь будет комната игр. — Для детей? — спросила она. Отличный ход. Попалась на мою провокацию! — Для секса, — отчеканил я, глядя ей в глаза. Джен потупилась. Раунд остался за мной. — Шутка, — сказал я. — Я пока еще не придумал, что с ней делать. — Я положил руку на плечо Джен, и она вздрогнула — возможно, решив, что я намерен сделать ее своей первой партнершей для «игр». — Давайте спустимся и обсудим детали. Мы вернулись на кухню, и Джен пристроила ноутбук на столе. Она установила маленькую спутниковую антенну, и та вращалась, пока не поймала базу данных. Экран компьютера замигал. — Так… э… Текущая цена дома… э… двадцать шесть. Я кивнул. В чем-то Джен оказалась права: это определенно грабеж. — В настоящее время базисная ставка составляет тридцать восемь процентов от общей стоимости покупки. — Она помедлила и нажала клавишу. — Сколько вы готовы внести в качестве первого взноса, мистер Боддеккер? Вот оно. Мгновение моего торжества. Я вскинул руку с растопыренными пальцами. Я надеялся, что это ее впечатлит, но так и не понял — оправдались ли мои ожидания. — Пять миллионов, — сказала Джен, округлив глаза. — Ух ты! Да. Я произвел нужное впечатление. — Пять. Э… прекрасно. Очень хорошо… Со страховкой, налогами и оформлением платежных обязательств ваша месячная оплата составит тридцать три тысячи шестьсот сорок один доллар, семнадцать и двадцать восемь сотых цента. — В бюджет укладываюсь, — сказал я. — Не знаю только, как управиться с семнадцатью и двадцатью восьмью сотыми. — А? — Она вскинула голову и поглядела на меня. — Шутка, — сказал я. — И не очень-то остроумная. Давайте продолжим. — Мне нужно взглянуть на ваши документы. Я передал Джен удостоверение личности, пять основных кредитных карточек, справку с работы и подтверждение недавнего места жительства. Она пропустила их через слот в ноутбуке, информация высветилась на экране, и Джен кивнула. Я между тем выглянул в гостиную. — Лицензия на камин еще действует? Джен снова кивнула, не отрывая глаз от экрана. — Э… да. Да, действует. Если вы подождете немного, мистер Боддеккер, то у меня будет подтверждение запроса и ответ на него… Я опять повернулся к камину. Охлажденное вино, два бокала и Хонникер из Расчетного отдела. Хонникер, одетая в одни только отблески живого огня, зажженного на настоящих дровах… или на синтетических дровах. Но огонь — огонь будет настоящим. И его отблески — тоже. Хонникер… Я протянул руку, чтобы тронуть одну из ее переливчатых грудей, и… Дзин-нь! — Какие-то проблемы? — озадаченно спросил я, отрываясь от своих мечтаний. Ноутбук Джен снова задребезжал, и она ткнула пальцем в одну из клавиш, принуждая его замолчать. — Видите ли… — Кажется, и в самом деле какие-то проблемы. Я заметил досаду во взгляде Джен. Этот «дзинь» стоял между ней и комиссионными, которые она могла бы получить за столь крупную сделку. — Прошу прощения, но база данных не выдает ответа на запрос. Мне необходимо уточнить несколько вещей. Я ожидал чего-то в этом роде. Ну, да и черт с ним! Пусть Джен задает свои вопросы. — Слушаю вас. — Вы женаты? — Нет. Она нажала клавишу. — У вас есть дети — и если да, то сколько? — Нет. Джен стукнула по той же клавише и уставилась на экран. Мне страшно хотелось оглянуться на камин и выяснить, ждет ли меня еще Хонникер, но я не осмеливался… Вместо этого я посмотрел на Джен. — Какая-то загвоздка? Она кивнула. — Кредит? — Семейный. — Джен горестно вздохнула. — У вас его нет. Спокойно. Спокойно. Растолкуй ей, что она не права. — Мои родители и прочие родственники очень возмутились бы, услышав ваши слова. — Это семья предков, мистер Боддеккер. — Голос Джен разом стал разочарованным и очень-очень официальным. От нее будто повеяло холодом. — У вас нет потомков. Нет детей, и, поскольку вы не женаты, в настоящий момент их даже не предвидится. — Поэтому я не могу пользоваться кредитом? Из-за такой ерундовой детали? — С точки зрения компании, это весьма важная деталь, мистер Боддеккер. Вы покупаете дом ценой двадцать шесть миллионов долларов, со сроком выплаты в сто лет. Компания должна быть уверена, что получит свои деньги. — Давайте будем реалистами, Джен. Я выкладываю пять миллионов долларов. Я получаю сто тридцать тысяч долларов в месяц. Я — глава творческой группы, с огромными перспективами роста, и мне всего двадцать восемь лет. У меня впереди еще лет шестьдесят. Не исключено, что со временем я стану полноправным партнером в своей фирме — и тогда мой месячный доход окажется больше, чем этот дом вообще стоит. Ваши хозяева издеваются, что ли? Или они действительно думают, что чьи-то дети будут платить за родительский дом? — У вас убедительные аргументы, мистер Боддеккер. Однако моя компания полагает, что молодость не обязательно означает долговечность. И даже если так — вы все равно не проживете сто лет. А стало быть, кому-то придется выплачивать деньги после вашей смерти. — Даже учитывая предоплату? — Даже учитывая предоплату. Подобные проблемы преследуют нас всю жизнь. Вдруг вы переусердствуете с психотропами и окончите дни в доме скорби. Или же ваш труп обнаружат в какой-нибудь канаве. Или вы прямиком отправитесь в рай в результате очередного террористического акта. Вы можете стать следующим пунктом в статистике некачественных изделий. «Мистер Боддеккер умер, используя ваш товар. К сожалению, его случай говорит сам за себя, поскольку мистер Боддеккер не имел семьи, которая могла бы сказать за него…» Вы понимаете, что я имею в виду? — Да, — кивнул я. — Компания должна получить свои деньги. — Иначе нет смысла работать. — Послушайте, но, может быть, в случае моей смерти компании выплатят деньги по страховке? Джен посмотрела на меня как на безумца. — Ладно, забудьте. Знаю, это дурацкое предложение. Она отключила компьютер и принялась складывать экран. — Хорошо, — сказал я, когда ноутбук щелкнул, закрываясь с неотвратимой фатальностью. — Что я могу сделать, чтобы получить дом? — Самый простой способ — завести семью, мистер Боддеккер. — Ну конечно. Вот что я вам предложу: выходите за меня. Мы поселимся здесь, а потом разведемся. Вам достанутся дети, а мне… Джен вскинула голову и смерила меня холодным взглядом. Этот взгляд говорил, что ей отнюдь не смешно. Более того: он говорил, что Джен слышала эту хохму раньше. И неоднократно. — Ладно, ладно. Еще какой-нибудь способ? — Более крупная предоплата, например. — Насколько большая? Она пожала плечами. — Не могу сказать с точностью, но дополнительные пять миллионов, возможно, решат вопрос в вашу пользу. — Пять миллионов долларов за еще одно может быть? Джен кивнула. Несколько секунд я стоял столбом. Миг Триумфа разлетелся вдребезги. Я возненавидел эту женщину. Если б она знала, сколько времени, сил и нервов мне это стоило! Сколько лишений я испытал, прежде чем приобрел то, что имел. — Я этого так не оставлю! Вам ясно? — Не надо нервничать. Это всего лишь дом. — Для вас — может быть, — сказал я. — Но не для меня. Мне необходим этот дом. И я найду способ его заполучить. — Прекрасно, — отозвалась Джен, заталкивая ноутбук в кейс. — В таком случае я рекомендую вам поторопиться. При подобной цене дом не будет ждать вас вечно. Вечно не будет, подумал я. Но, может, хотя бы часть вечности… Он ведь не вчера выставлен на продажу, и до сих пор на него никто не позарился. У меня еще есть время. Я найду способ… — Мистер Боддеккер? Я поднял глаза. Джен убирала антенну. — Мне нужно идти. Вам придется выйти, чтобы я могла запереть дверь. — Хорошо. — Я посмотрел на камин. Хонникер из Расчетного отдела хмуро оглянулась. Ей придется допивать свое вино в одиночестве. — Есть и другие возможности, мистер Боддеккер. Если вы готовы внести пятьдесят процентов стоимости, это сократит сроки выплат. Ну да, конечно! Можно подумать, я так и рвусь взять контрактную ссуду в Пембрук-Холле и ишачить на него до конца своих дней! — О! — Я саркастически ухмыльнулся. — Может, мне имеет смысл заплатить наличными? — Как вам будет угодно. Хотя должна вас предупредить, что вместе с налогами и прочими дополнительными расходами общая цена значительно превысит двадцать шесть миллионов. Я промолчал. — Или же вы можете подождать несколько лет и проверить — принесет ли какую-нибудь пользу президентская программа по борьбе с перенаселением в городах. Не исключено, что в результате цены на подобные дома заметно снизятся. Как бы там ни было, если в будущем я смогу… э… быть вам чем-то полезна, дайте мне знать. Мы предлагаем замечательные городские дома. Вы можете приобрести один из них всего лишь с депозитом годичной ренты… Я посмотрел на нее укоризненно. — Хорошо. Если случится, что вы женитесь в ближайшее время, это будет самым простым выходом из положения. Дети тоже сгодятся, но наличие семьи гарантирует вам гораздо более серьезные перспективы… — Она отвернулась и принялась запирать дверь. — Спасибо, Джен, — сказал я и направился по дорожке прочь от дома — к ожидавшему меня рикше. Я похлопал рукой по коляске, дабы привлечь внимание водителя. Он выключил телевизор, и «возничий» Джен досадливо вздохнул. — Ну как, сэр? — жизнерадостно спросил индеец, взгромоздившись на велосипед. — Приобрели свою крепость? — На станцию, — велел я, забирая у него телевизор. Включив его, я принялся созерцать, как «Гладиаторы» и чайнатаунцы убивают друг друга. Зрелище вполне соответствовало моему настроению. Явно настал один из тех самых дурацких периодов. Черная полоса без просвета. Времена, в которые судьба подсовывает тебе сандвич с дерьмом и требует, чтобы ты сожрал его без кетчупа. Когда неизбежно получаешь пинки под зад — не важно, куда наклонишься. Когда весь мир плюет тебе в лицо, а у тебя нет жалкой бумажной салфетки, чтоб утереться. И единственное, что здесь можно сделать — взять и надраться в зюзю. Да, друзья, выпивка — панацея от всех несчастий… С меня довольно! Проделать такой путь лишь затем, чтобы Миг Триумфа обернулся позорнейшим поражением!.. Я даже не обратил внимания на то, что моя последняя мысль вполне сгодится для слогана алкогольной компании, буде мне придется писать ей ролик. Зато у меня родилась другая отличная мысль. — Останови у первого бара, который увидишь, — сказал я водителю, — и я куплю тебе выпить. Он горячо поблагодарил меня и поднажал на педали. Когда я добрался до железнодорожной станции, то был уже изрядно навеселе. В баре поезда я еще немного добавил, поэтому в Нью-Йорк прибыл совсем тепленьким. И вернувшись в свою проклятую тесную квартирку, я пустился во все тяжкие… Одним словом, воскресный день прошел в похмелье, которое я смаковал и лелеял. Я даже радовался, что завтра придется идти на работу. И еще… Еще я не мог отвязаться от ощущения, что позабыл сделать нечто важное… Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: Транс-Майнд технолоджис ТОВАР: Центр Сексуальной Переориентации АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Аудио НАЗВАНИЕ: Гомосексуальность РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Подготовить оцифровку музыки для ролика в кратчайшие сроки. (СОПРОВОЖДЕНИЕ: Звук шагов на оживленной улице Манхэттена.) МУЖЧИНА № 1 (Грубоватым, насмешливым голосом): Привет, Билл! Ты в курсе, что сюда идет наш голубенький дружок? МУЖЧИНА № 2 (С теми же интонациями): Да… Пра-ативный. (СОПРОВОЖДЕНИЕ: Двое громко, искренне хохочут. МУЗЫКА.) ДИКТОР: Давайте посмотрим правде в глаза: гомосексуальность — не только пережиток прошлого. В наше время она просто смешна! Но вам больше не придется страдать из-за своих нетрадиционных сексуальных пристрастий. Транс-Майнд Центр Сексуальной Переориентации решит ваши проблемы! К вашим услугам новейшее оборудование, квалифицированные специалисты, непринужденная атмосфера, любезный персонал и — разумеется — полная анонимность! «Транс-Майнд технолоджис» стояла у истоков переориентации, и сегодня они — лучшие в мире. Но это еще не все. «Транс-Майнд технолоджис» — единственная компания, предоставляющая гарантию на сто восемьдесят дней! Если в течение шести месяцев после завершения курса лечения вы вернетесь к своим прежним сексуальным привычкам, «Транс-Майнд» вернет ваши деньги или же продолжит лечение до достижения желаемого результат! Клиники «Транс-Майнд» — во всех основных районах города. «Транс-Майнд» принимает оплату по всем кредитным сетям! Сделайте свою жизнь полноценной! МУЖЧИНА № 3 (С теми же интонациями, что и двое первых): Пошли, выпьем пивка, ребята! ДИКТОР: «Транс-Майнд»! Позвоните сегодня! (СОПРОВОЖДЕНИЕ: Звуковой логотип «Транс-Майнд».) ГОЛОС: «Транс-Майндтехнолоджис»… Мы знаем, как устроен ваш мозг!3 Роза как символ Вечности
В понедельник утром, пока я ехал в метро, слова Джен относительно моей финансовой ситуации вертелись у меня в голове — на пару с остатками похмелья. Я сидел, держа на коленях ноутбук и не испытывая ни малейшего желания читать диск, купленный в конце прошлой недели. «Переоборудование вашей квартиры». Это слишком удручало. Я пялился в окно, созерцая черное ничто. Каждый раз, когда поезд тормозил, подъезжая к остановке, голова начинала кружиться. К горлу подкатывала тошнота, и я не мог сказать с точностью, откуда это берется. Может, своеобразная форма депрессии. А может, всему виной вчерашняя невоздержанность. Или меня просто укачивает в вагоне. Я бросил взгляд на часы. Еще пятнадцать минут, и этот кошмар закончится. Если мне повезет. Поезд, покачиваясь, шел по туннелю. Я меланхолично играл с кнопками своих часов, и вдруг на экранчике выскочил номер агентства недвижимости. Агентства Джен. Я занес палец над кнопками, размышляя — не удалить ли номер? В конце концов вряд ли я буду иметь с ними дело дальше. По крайней мере Джен недвусмысленно намекнула, что мне ничего не светит. С другой стороны, это был вызов. Сродни азартной игре. Если у меня есть хоть малейший шанс заполучить этот дом, я отыщу его и использую. Я напишу ролик, которому не будет равных. Я стану полноправным партнером в компании. Я женюсь на Хонникер из Расчетного отдела. Последняя мысль вернула меня с небес на землю. На самом деле у меня нет ни шанса получить этот дом. Я с таким же успехом мог выкинуть тысячу баксов на билеты Китайской Лотереи и пожинать плоды своего безумия. Не стоит радикально менять жизнь из-за глупого порыва, возникшего в вагоне метро. Я не позволю этому сумасшествию победить меня. Я не стану брать у Пембрук-Холла контрактную ссуду и не собираюсь оставаться в своей гадкой квартирке на ближайшие девяносто лет. Я слишком хорошо помнил, как прошли предыдущие десять. Я сидел сиднем, я плыл по течению, позволяя событиям развиваться так, как им заблагорассудится. Слишком много времени я потратил зря. Больше этого не будет. Собственно, альтернативы всего две: либо я заполучу дом в Принстоне, либо стану принимать психотропы и погрязну в них до той степени, что мне станет все равно — где и как я живу. До сих пор я испытывал отвращение к подобным средствам, хотя многие в Пембрук-Холле регулярно их принимали. По словам ребят, современные технологии сделали психотропы совершенно безопасными. Впрочем, при моей наследственности… В детстве и ранней юности мои деды и бабки принимали наркотики, которые в те времена еще запрещал закон. Видимо, под кайфом бабушка по материнской линии и дала своей дочери имя Солнышко. Да и на матери психотропы отразились не лучшим образом. В те моменты, когда у меня начинает дергаться веко или мои мысли помимо воли отрываются от реальности и уплывают вдаль, я спрашиваю себя: не генетическая ли память тому виной? Не события ли, произошедшие десятки лет назад и превратившие потенциальных революционеров и бунтарей в биржевых маклеров, мучимых громадным комплексом вины… Мой палец замер над циферблатом, а затем я перевел часы обратно, к их основной функции — «определение времени». Агентство Джен осталось в безопасности — до тех пор, пока я не найду способ купить этот дом… Поезд подкатил к моей станции. Я закрыл ноутбук и вышел из вагона. Через пятнадцать минут я уже входил в здание на Мэдисон-авеню, где расположился Пембрук-Холл. Это была здоровенная стеклянная башня, выглядевшая точь-в-точь, как и другие строения, возведенные за последнее столетие. Массивный вестибюль изобиловал мрамором и кафелем. Упавшая на пол иголка грохотала здесь как гром небесный. И по понедельникам толпа, вливающаяся в здание, производила неимоверный шум. Задержавшись, чтобы взглянуть на трафик-монитор, я решил воспользоваться одним из служебных экспресс-лифтов до тридцатого этажа, чтобы потом пройти оставшиеся семь пролетов до офиса. Я повернулся, направляясь к ближайшей линии, когда за спиной послышался знакомый голос: — Эй, мистер Боддеккер! Мистер Боддеккер! Даже не обернувшись, я уже знал, что это Весельчак. Посмотрев на него, я не разочаровался. Весельчак щеголял по меньшей мере трехдневной щетиной (забыл побриться нынче утром?), был одет в джинсы и весенний пиджак поверх фланелевой рубашки (еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно?) и держал в руке нечто походившее на букет цветов (что там у тебя на этот раз?). И, разумеется, присутствовал его «товарный знак» — дежурная улыбка, словно примерзшая к лицу. День ото дня, зимой и летом, в солнце и в непогоду — каждый раз, когда я видел Весельчака, он неизменно улыбался. Не исключено, что во время утраченной революции предки некоторых людей сохранили больше отваги… — Привет, Весельчак, — сказал я. Разумеется, это не его реальное имя. Но не думаю, чтобы кто-нибудь в здании знал настоящее. Весь Пембрук-Холл называл его Весельчаком — и никак иначе. Я ткнул пальцем в его сторону. — Забыл побриться нынче утром? Весельчак тронул лицо рукой с зажатым в ней букетом. Потер щеку, потом другой рукой ощупал подбородок. — О, — сказал он. Кажется, открытие его ничуть не обескуражило. — Да-да. Полагаю, так и есть. — Весельчак пожал плечами и рассмеялся. — Еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно? — сказал я, кивая на его наряд. Улыбка не сократилась ни на миллиметр. Она обескураживала и лишала присутствия духа… Слишком искренней она выглядела. — Кажется, сегодня теплее. И босс… он хочет, чтобы я сделал что-то там, снаружи здания. «Надо ввинтить лампочки», — сказал он, пробегая мимо. Так что, видно, придется попотеть. «Отлично», — ответил я. Тогда оденусь полегче. — Что там у тебя на этот раз? Весельчак опустил глаза и поковырял пол носком ботинка. — А, вы не забыли, мистер Боддеккер? Вот. Цветы. Я сделал их по картинкам, которые нашел в книгах. Они называются розы. — Он протянул мне букет, дабы я мог как следует все осмотреть. Цветы с ювелирной тонкостью изготовили из какой-то жесткой зеленоватой проволоки. — Только эти розы… У них нет шипов, в отличие от настоящих. Я тронул пальцем один из лепестков. Раздался скрежет, пронзивший меня до корней зубов. — Да уж, по крайней мере не уколешься, — согласился я, все еще внутренне дрожа. — Из чего они? — Жесть, — гордо сообщил Весельчак. — Такой легкий металл. Я его откопал среди утильсырья у брата. Тонкий материал, который можно пальцем проткнуть. И одновременно как бы жесткий, понимаете? Он ожидал, что я пойму, так что я согласно кивнул. — Мой брат говорит, что этот металл использовали для изготовления тарелок и чашек, а потом забраковали. Шутка оказалась в том, что материал пережил своих создателей. Брат сказал, что жесть пятьдесят лет пролежала в земле — и хоть бы что. Так что я взял немного домой и сделал несколько роз. И они останутся в первозданном виде очень и очень долго. — Если не вечно. — Я посмотрел на эрзац-букет в его руке. Работа была безупречна. — Сколько? — Э-э… — Общаясь со мной, Весельчак всегда запинается на этом месте. Будь здесь кто-то другой, он выдал бы цену незамедлительно. — Пять. Пять сотен. Если хотите, мистер Боддеккер… — Брось, — сказал я, извлекая из кармана карточку. — Это одна из красивейших вещей, которые ты когда-либо делал. Не стоит брать ни долларом меньше. — Ладно. — Весельчак запихнул карту в свой карманный ретранслятор и повертел передо мной букетом. — Какой предпочитаете цвет? — Красный смотрится лучше всего. — Я вытянул розу из его руки, и Весельчак возбужденно кивнул. — Спасибо, мистер Боддеккер. Я надеюсь… Я хочу сказать: я знаю, что вам это действительно нравится. Потому что вам вообще нравятся всякие штуковины, которые я делаю. — И эта, пожалуй, лучшая из того, что я видел, — сказал я и внезапно поймал себя на том, что подношу розу к носу, готовясь ощутить запах. — Ты сотворил нечто потрясающее. — Ну… — Весельчак смущенно улыбнулся. — Пора возвращаться к работе. — Он махнул мне и побрел к мраморной колонне, где оставил тощую метлу и совок. Затем направился к лифтам, смахивая по дороге воображаемые пылинки. Чья-то рука хлопнула меня по плечу. — Пошли, мечтатель. У нас сегодня общее собрание. Передо мной стоял Хотчкисс, еще один автор Пембрук-Холла, — тощий парень, проработавший в агентстве на год больше, чем я. Последний факт он никогда не позволял мне забыть. — Собрание… — машинально повторил я, и внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что именно мой затуманенный похмельем разум отказывался вспомнить в воскресенье. Общее творческое собрание. «Старик» хотел сообщить нечто важное. Что-то произошло. — Да, конечно же… Хотчкисс принялся пихать меня к открытым дверям лифта. Внезапно мне в голову пришла новая мысль. Я оглянулся на Весельчака. — Мне нужна еще одна роза. — Я представления не имел — зачем. Однако точно знал, что через пару минут соображу. — Нельзя заставлять «старика» ждать, — сказал Хотчкисс, заталкивая меня в кабину, которая незамедлительно повлекла нас вверх. — Как ты думаешь, в чем дело? Я одарил Хотчкисса бессмысленным взглядом. Моя субботняя невоздержанность еще давала себя знать. Я был не в настроении читать и угадывать чужие мысли. В особенности — мысли Хотчкисса. — Ты о чем? — О собрании, Боддеккер. Говорят, будет горячо. Лично я полагаю, что грядет конец света. — Об этом не обязательно объявлять во всеуслышание, — буркнул я. — Подобные вещи говорят сами за себя. Когда взрываются Галактики, рекламщики выходят за дверь. — Полегче, — сказал Хотчкисс. — Расслабься. Что не так? Не нашел себе дом? — Дом… — отозвался я. — Я нашел дом. Он прекрасен, Хотчкисс. Он находится в Пр… находится в Джерси. Казалось, это средоточие моей мечты… — Судя по употреблению прошедшего времени, что-то не заладилось? Кабина вздрогнула. Двери разъехались в стороны, и мы вышли наружу. Я направился к лестнице, но Хотчкисс снова сгреб меня и подтолкнул в сторону очередного лифта. Подъемник выглядел так, словно не использовался с прошлого столетия. — Не заладилось, — сказал я, поежившись. Глупо ухмыляясь, Хотчкисс потряс перед моим носом ключом. — Я получил Право Пользования на эту неделю. — А еще что нового? Хотчкисс поволок меня прямиком к лифту. Затем в упор посмотрел на меня и заговорил, основательно понизив голос — самым заговорщическим тоном: — Я подозреваю, — заявил он, — что скоро нам всем здесь придется употреблять прошедшее время. И гораздо чаще, чем раньше. Я думал об этом, Боддеккер. То, что мы делаем, не может продолжаться долго. Что-то должно измениться. Если «старики» достаточно прозорливы, они тоже это поймут и предпримут меры. — Что поймут? — спросил я. — А, ладно. Не бери в голову, — бросил Хотчкисс. Лифт начал плавное торможение. — Ну так как? Ты купил свой дом? — Пытаешься переменить тему? — Двери открылись. Мы вышли наружу. — В пятницу только об этом и говорили. Я ожидал, что к понедельнику ты заделаешься этаким лендлордом и домовладельцем, полностью довольным собой. Что стряслось, Боддеккер? — Такие вещи быстро не делаются. — Я вздохнул. — А как насчет твоего уик-энда? Жажду услышать все пикантные подробности ваших с Дансигер приключений. Формы, размеры, позы… — Теперь ты пытаешься переменить тему, — поспешно сказал Хотчкисс. Мы завернули за угол, миновали двойные стеклянные двери и оказались в приемной зале «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». Мы раскланивались с секретарями, приветствовали знакомых, а когда вышли из зоны их слышимости, допрос возобновился. — Ты ведь не отстанешь, да? — Давай-давай, колись. — Я ткнул его локтем под ребра. — Если тебе так уж надо знать, — произнес он с покорным вздохом, — то у нас ничего не было. — О! Ну да, точно. — Я строго кивнул. — Еще что скажешь? Предложишь купить участок на Луне? Хотчкисс застыл посреди коридора. — Я выкинул ее номер из часов, ясно тебе?! Я опасливо глянул на приятеля. — Извини. Я… э… Не знал, что это все настолько серьезно. — Да, серьезно. — Он говорил слишком громко. — Конец. Баста. И никаких вопросов. Договорились? — Прости. Я не знал. — Никто не знал. Мне жутко не хотелось приходить сегодня сюда. И теперь я намерен это продемонстрировать. Всем без исключения. — Прими мои соболезнования. — Хотчкисс, само собой, ни на грош мне не поверил, однако я не кривил душой. Мне нетрудно его понять. Разве я не ушел с работы в пятницу, поклявшись привнести толику феодализма в двадцать первое столетие? Хотчкисс же обещал вернуться с занятной историей о своих эротических приключениях. — Если б не это собрание, — говорил он между тем, — я похерил бы все дела и остался дома спать. В конце холла мы разошлись. Я отправился в свой офис и начал пропалывать сообщения, скопившиеся в электронной почте. Одно из них, стилизованное под рукописный текст, состояло из больших вычурных букв, гласивших: «Не забудь!» В следующий миг я увидел и автора послания, дефилирующего по коридору. Память внезапно прояснилась, любезно сообщив, что именно я позабыл, а также — зачем мне понадобилась вторая роза. Заботы, погребенные под кучей моих личных проблем, наконец-то всплыли на поверхность. — Боддеккер, — сказала Бэйнбридж. — Привет, Боддеккер. Невысокая и круглолицая. Волосы — длинные каштановые кудряшки. Ее глаза могли быть глубокими и проникновенными, если она того желала — но, разумеется, не в данный конкретный момент. А нежный и в целом приятный голосок сейчас срывался на капризный визг. — Ты что, не получил мою записку? Бэйнбридж. Она училась на старшем курсе колледжа и стажировалась в моей группе. Бэйнбридж интересовалась лингвистикой и мечтала стать специалистом по синтезу различных языков, обычаев и культур в рекламе. Она надеялась, что ее возьмут в Пембрук-Холл после окончания колледжа. И, сдается мне, заблуждалась. — Э… — Я указал пальцем на экран. — Я оставила сообщение в пятницу, чтобы ты не забыл. Просила лишь позвонить! — Бэйнбридж остановилась возле стола, держа ноутбук наподобие щита. — Слушай, — промямлил я. — Извини. Этот уик-энд… — В такт моим мыслям опять заныли виски: похмелье возвращалось. — Ты не позвонил мне, — настаивала она. — А сказал, что позвонишь, Боддеккер. Ты обещал, но не позвонил. Ты никогда мне не звонишь. Никогда. Что надо сделать, чтобы дождаться от тебя звонка? Я откинулся на спинку кресла. — Бэйнбридж, это жуткое свинство с моей стороны. Уикэнд прошел совсем не так, как я надеялся… — Я на секунду задумался: не объяснить ли ей все как есть? Сказать, что я провел уик-энд, сперва надравшись в стельку, а затем мучаясь похмельем… Хм. Боюсь, это не самая хорошая идея. Однако если я буду сидеть с разинутым ртом, это не улучшит моего положения. Бэйнбридж осуждающе покачала головой. — Честно, Боддеккер, я не могу понять, куда заходят наши отношения. В самом деле. Могу ли я на тебя положиться? Могу ли я зависеть от тебя? Предполагается, что мы друзья, верно? Но как же мне быть? Я хочу сказать: ты даже не взял на себя труд позвонить. Полагаю, я мог ей позвонить, будучи пьян, как свинья, хотя вряд ли ей такое пришлось бы по вкусу. Конечно, еще можно было позвонить в воскресенье… Правда, это означало, что Бэйнбридж припрется ко мне домой и будет играть во Флоренс Найтингейл, пытаясь избавить меня от всех недугов разом. Вдобавок она неизбежно принялась бы трещать как сорока и пороть всяческую чушь… Вот уж воистину приятное времяпрепровождение. — Ну-у? — Бэйнбридж нависала надо мной, уткнув руки в боки. Я молчал. — Тебе нечего сказать мне, Боддеккер? Я кивнул. Я понимал, что она ожидает извинений, и попытался сформулировать подходящую фразу. Мне даже показалось, что я преуспел. Вот только по пути мои мысли каким-то причудливым образом преобразились и сорвались с губ словами, о которых я пожалел, едва они достигли моих ушей. Я сказал: — Бэйнбридж, ты выйдешь за меня замуж? В другом месте и в другое время это могло бы оказаться забавным. Сейчас же Бэйнбридж оскорбленно переспросила: — Что?! Я окончательно застопорился. Шутка вышла не лучше той, что я выдал Джен. Вдобавок Бэйнбридж не знала, что произошло в Принстоне. Дальнейшая беседа о браке и детях не принесет мне никакой пользы. Так что я быстро осекся, и это еще более разожгло ее праведный гнев. — Я не понимаю. Правда, не понимаю. Ты мне не звонишь. Ты вытираешь об меня ноги. А потом выдаешь такие вот вещи. Я тебе не слишком-то нравлюсь, а, Боддеккер? Совершенно верно — если кто-то желает знать правду. Говоря откровенно, она сама повесилась мне на шею и болтается там уже несколько месяцев. Один раз я проявил к ней участие, и это обернулось для меня кошмаром. По-хорошему, мне следовало бы сказать нечто вроде: «Бэйнбридж, не то чтобы я тебя больше не любил… Я никогда тебя не любил». Интересно, почему люди не могут оставаться просто друзьями? — Честно, — продолжала Бэйнбридж. — Я не понимаю. Не знаю, что и думать. Прикажешь мне сидеть и обрывать лепестки с цветка: любит — не любит, любит — не любит… Я невольно стрельнул глазами в сторону розы и так совершил очередную ошибку. Бэйнбридж, как ястреб, проследила за моим взглядом и увидела цветок. И тут же растаяла. — Боддеккер, — пролепетала она, прикасаясь к розе. — Тебе не следовало… Я и не собирался, подумал я. Я вспомнил о тебе постфактум. Случайно. Бэйнбридж принялась нянчиться с розой, будто с мягкой игрушкой. — О, она такая красивая, — щебетала она. — Как настоящая. О! Она красная — на любовь. — На любовь? — Я сглотнул. — Ты что, не знаешь? Красная — значит, любовь. Желтая… Ну, для чего-то там еще. И белая — тоже для чего-то. — Бэйнбридж увидела, что я окончательно растерялся. — Ладно, не важно. Откуда ты ее взял? — Э… Весельчак — уборщик с первого этажа. Он делает такие вещи. — Такая красивая, — повторила Бэйнбридж. — А ты такой заботливый. А я так ужасно себя вела. О, Боддеккер, извинения приняты. В очередной раз я оказался в идиотской ситуации. Бэйнбридж просила прощения за свое недопустимое поведение и восхищалась моим великодушием. Все, что мне оставалось, — сидеть с кретинским выражением на лице, время от времени вставляя: «Ах… Ну… Э-э…», и параллельно размышлять, как бы половчее выпутаться из всего этого. Потом Бэйнбридж сказала: — Я должна блюсти себя. Поэтому я никогда не завязывала ни с кем серьезных отношений, понимаешь? Я заканчиваю колледж, и там, конечно, есть парни, но ты же знаешь, каковы они в этом возрасте. Жуткие сексуально озабоченные скоты. Боже, я уверена, что ты знаешь — потому что сам таким был. Но ты уже повзрослел, Боддеккер, и выше этого. Поэтому я знаю, что ты способен понять мои чувства… Я попытался отвлечься от этой изощренной пытки и углубился в собственные мысли. С одной стороны, все обернулось к лучшему: мне больше не приходилось придумывать оправданий своим недопустимым действиям. С другой стороны, монолог Бэйнбридж с каждой секундой раздражал меня все больше. Спас положение Гризволд — делопроизводитель нашей группы. Он сунул голову в мой кабинет и предупредил: — Пошли, ребята, собрание через пять минут. — Спасибо тебе, Гризволд, — сказал я абсолютно искренне. Потом перевел взгляд на Бэйнбридж. — Нам пора. Я вышел, ухитрившись не коснуться Бэйнбридж, что было непросто. С тех пор как роза Весельчака настроила ее на мирный лад, она льнула ко мне, изыскивая любую возможность для физического контакта. По пути Гризволд вспугнул Хотчкисса, который сидел в своем кабинете, мрачно глядя на часы. В ответ на призыв коллеги он поднял голову и отозвался: — Хорошо, хорошо. Иду навстречу концу света. Мы вчетвером направились к лестнице, спустились на тридцать пятый и вошли в громадный конференц-зал одними из последних. Двое из трех «стариков» — Левин и Харрис — сидели за столом в глубине маленького амфитеатра. Рядом находились Финней и Спеннер, два старших партнера и наследника Пембрук-Холла, чьи имена, по слухам, скоро возникнут в списке руководства компании. Я пропустил Бэйнбридж вперед, она спустилась на несколько ступенек и уселась на единственное свободное сиденье за столом в двух рядах от двери. Сообразив, что натворила, Бэйнбридж послала мне беспомощный взгляд; роза все еще пламенела в ее руке. Я пожал плечами и остался наверху. Гризволд последовал за мной, и мы заняли места за столом, где уже восседали братцы Черчи. Хотчкисс застыл у самой двери, хотя свободные места еще оставались. Мне стало не по себе: кажется, я каким-то образом здорово его уязвил. Этот уик-энд выдался неудачным для всех нас. — Если все в сборе, — громко провозгласил Финней, — то пора начинать. Похмелье снова заволокло мозги густой пеленой. Определенно сегодня не мой день. — Интересно, где Пэнгборн, — сказал Апчерч, подталкивая меня локтем. И впрямь «старика» Пэнгборна за столом не было. — Может, покупает зерно своим птичкам, — предположил Черчилль. — Скорее уж у него недержание, — возразил Апчерч. — Запор, — поправил Черчилль. — Очередная шуточка от «Транс-Майнд», — констатировал Апчерч. Голова гудела. Остроты братцев Черчи отнюдь не улучшали моего настроения. — Тише! — рявкнул Гризволд, и братцы Черчи одарили его нелюбезными взглядами. Он остался невозмутим. В мире нет такой силы, которая может поколебать душевное равновесие старины Гризволда. — Тем из нас, кого всерьез волнует карьера, не мешает послушать. Братцы Черчи всерьез разобиделись и наконец-то умолкли. — …предполагает обычную схему, — мехе тем говорил Финней. — Творческие группы будут предоставлять доклад руководителям, которые, в свою очередь, отчитываются перед низшим руководством, а затем… Послышались шепотки, когда Финней передал слово «старику» Левину. Сегодня не планировалось индивидуальных докладов, а это обозначает короткое собрание. Короткое же собрание всегда не к добру. Что-то случилось. Что-то необычное. Желудок свернулся в тугой комок. Я откинулся на спинку сиденья и покосился на Хотчкисса, который прошептал одними губами: «Конец света». Когда я повернулся к столу, Левин уже начал речь. — …годы, и это было на руку Пембрук-Холлу. А со времени Десятилетия Разрушения наш взлет просто невероятен. Открывались новые рынки, прежде законсервированные. Более молодые члены нашего коллектива вспоминали об этом периоде, только готовясь к экзамену по ретроистории. Но так было на самом деле. Огромный потенциал для эксплуатации. Все народы Земли поняли, что такое капитализм, узнали цену доллару и научились покупать то, что продавали другие. Наша компания переживала свой расцвет. Открытие Польши. Объединение Германии. Коммерциализация Арабских Эмиратов. Возникновение Конфедерации стран Балтии, Волги и Белоруссии, а в начале века — Китайской Империи. Настоящий Золотой Век, который предоставлял нам возможность продавать товары всему миру. Что за чудесные времена!.. Холодок пробежал у меня по спине. Я припомнил слова Хотчкисса насчет прошедшего времени, и вот, пожалуйста, Левин рассказывает об историикомпании так, словно все уже в прошлом. Я затылком чувствовал пристальный взгляд Хотчкисса, но не осмеливался обернуться. Мне оставалось лишь надеяться, что «старики» устроили собрание для того, чтобы найти пути преодоления кризиса. — Теперь же, — продолжал Левин, — все движется к своему завершению… — Обеспокоенные шепотки из толпы. «Старик» вскинул руку, призывая к тишине. — Я бы не назвал это концом света в том смысле, в каком мы привыкли его понимать, дети мои. Однако грядет конец эпохи — конец Золотого Века рекламы. Пембрук-Холл высоко взлетел, и только от нас самих будет зависеть — останемся ли мы в прежнем качестве или окажемся за бортом — в числе неизбежных жертв естественного отбора. Само собой, это случилось не вдруг, крах предвидели во всем мире, ибо, друзья мои, мы знаем, как будут выглядеть граффити на стене еще до того, как нарисуем… — Выставленный средний палец, — сказал Апчерч, старательно копируя левиновские интонации. — И этот палец зловеще грозит нам. — Ты перемешиваешь метафоры, — пожаловался Черчилль. — «Старик» прорицает, ты что, не видишь… Гризволд послал им еще один убийственный взгляд, и они снова заткнулись. — …цифры указывают на некоторый спад продаж западной продукции. Отчасти это можно было предвидеть, поскольку промышленность начинает заметно ускоряться, и все же эта тенденция — вне пределов нормального спада восточной индустриализации. Диаграммы показывают, что сопутствующий эффект затрагивает бытовые средства вроде посуды, кастрюль, микроволновых печей, солнечных панелей, велосипедов, электронных железнодорожных контролеров и прочих товаров, которые может производить преуспевающая нация. В самом деле: мы поощряли молодые государства, помогали им развиваться и пользовались ими. Братцы Черчи уже собрались снова повыпендриваться, когда Левин сказал: — Леди и джентльмены, наша база данных гласит, что начался спад на рынке западных товаров широкого потребления… Братцы Черчи немедленно затихли — как и все мы. В конференц-зале теперь услышали бы любой вздох — если б кто-то отважился его сделать. — Да-да, — продолжал Левин. — Братья и сестры мира рекламы, я говорю о коллекциях кантри и музыки вестернов. Я говорю об ортопедических башмаках, сокровищах ортодонтики, роботетках и сыре в вакуумных упаковках. Тридцать один процент кинофильмов, созданных в Белоруссии за последний год, переведены на английский. Три фильма номинировались на «Оскара», и мне не надо напоминать, который из них оказался победителем. Союз Монгольских Государств сегодня — крупнейший в мире производитель фигурок из лакированного навоза, а крупнейший их распространитель — индийский «Слон Дампти». В этом году Владимир Джонс назван Лучшим Исполнителем Ассоциации музыки кантри. «Кускусные хрустики» возглавили первую десятку мирового производства закусочной еды, а «Франс Е-С Бри» захватил оставшийся рынок. «Чудеса Висконсина» почти разорены, и штат вынужден вернуться к производству сырной сыворотки, иначе ему не удержаться на плаву. Я полагаю, нет нужды передавать вам последние новости из жизни профессионального реслинга или рассказывать, где имел место последний всплеск популярности Рональда Рейгана. А когда я вижу кого-нибудь из вас в этих ужасных китайских забегаловках — клянусь, мне просто хочется перерезать себе вены… Послышались вежливые смешки. Левин помедлил немного, а затем продолжал: — У нас, представителей западной цивилизации, сложилась благородная и великая традиция. Мы называем ее «потреблением». А наша с вами профессия, друзья мои, сыграла громаднейшую роль в ее формировании. Ибо без нас потребление никогда бы не достигло своих нынешних масштабов. Мы привлекаем внимание людей к товарам, мы заставляем их потреблять. К примеру: детское питание далеко не всегда продавалось в стаканах по шестьдесят четыре унции и в «Гига-Галпс» по семьдесят две. Были времена, когда ребенок довольствовался восемью унциями своего напитка. Можете себе представить? Восемь жалких унций! — Он захихикал. — Я не знаю ни единого ребенка (и готов держать пари: никто из вас не знает), который довольствуется меньшим, нежели «Кид-ди-Сип» в тридцать две унции… По залу прокатился смех. Левин подождал, пока он уляжется: — Друзья мои, мы здесь, на Западе, давно умеем потреблять. За прошедшие годы мы научили и остальной человеческий зоопарк потреблять, потреблять и потреблять. Ну и каков же результат? Мы сделали западным весь мир, и наш Запад — сердце этого мира. Молодые буржуазные рынки успешно развиваются, и теперь они желают продавать свои товары нам. В целом это неплохо: человечество устанавливает прочные связи внутри своего сообщества. Однако есть и обратная сторона медали. Темная сторона. Мы, люди, чересчур быстро достигаем насыщения. Сколько еще имитаций «Кускусных хрустиков» сможет принять рынок? Сколько еще консервированных плавленых сыров выдержат магазинные полки? Как долго наши желудки будут терпеть еду китайских забегаловок? Вот о чем я вас спрашиваю! Компании платят нам, чтобы мы поведали миру об их продукции. Они жаждут результатов. Они ожидают продаж, а также того, что эти продажи возрастут. Нужно ли мне напоминать вам, что множество отработанных линий производства оживилось в начале нашего века? Почему? Потому что в то время, когда мы уже перенасытились всем этим, восточные нации открыли для себя наши товары. Арабы, поляки, украинцы, белорусы и прибалты — все хотели получить свое. Они покупали картины на бархате, пятые переиздания музыкальных антологий и все эти дурацкие штуки для чистки картошки, производства хлеба, варения супов, дезинфекции воздуха и электрохимической обработки воды. Покупатели хотели эти вещи. Хотели немедленно. И в этом была наша заслуга. Мы предоставили четырем пятым мира шанс приобрести тапочки на гидроподошве. Не забывайте, что именно рынок Союза Монгольских Государств спас «Сони» после краха головидения. Да будут благословенны эти люди! Девяносто восемь процентов передач головидения теперь исходят из Монгольского Союза. Практически все мастерские ремонта голоприборов находятся в пределах этого государства. Они приняли технологии, более никем не востребованные. И ведь это не единственный пример. Мы опустошили наши склады, продав все бамбуковые модели пароходов, ножи из углеродной стали, подгузники, карманные телевизоры, наручные рации, домашние лазерные кинотеатры, роботеток «Рабы любви» и еще неимоверную кучу всего. И мы процветали. Четыре пятых мира стремились приобрести то, что мы уже имели, и наши прибыли были невероятны. Девяносто девять процентов всех известных миллионеров мира сделали свой капитал в начале нашего века. Но теперь, друзья мои, все это в прошлом. Золотой Век подошел к концу. Мир перенасытился ширпотребом. И наши клиенты — компании, которые по-прежнему все это производят, — скоро обнаружат, что слова «предложение, превышающее спрос» — не пустой звук. Их товары пылятся на складах по всему миру — и они обвинят в этом нас. Мы стоим над пропастью, взирая на новый дивный рекламный мир. Сегодня недостаточно просто поведать людям о товаре и сообщить, где его можно достать. Наша задача — заставить их захотеть этот товар, пожелать его всей душой, сходить по нему с ума. Мы должны продавать вещи. И если вещь у потребителя уже есть, нам следует продать ее еще раз. Нам нужно всучить еще одну пару тапочек на гидроподошве, еще один бамбуковый кораблик, еще одну картину на бархате, еще одну банку сыра. А потребители должны захотеть наши товары, а не их собственную доморощенную версию того же самого. Наш долг состоит в следующем. Первое и основное: надо убедить потребителей покупать те или иные товары. Второе: поскольку перенасыщение рынков становится критическим, нам придется доказать людям, что та или иная вещь им совершенно необходима — пусть даже она у них уже есть. Проще с товарами регулярного потребления — вроде посещения забегаловок или покупки мультивитаминных капсул; сложнее с вещами типа электростатических водных фильтров или плазменных панелей — тех, что служат долгое время. Придется пошевелить мозгами. Третье: нам нужно сделать так, чтобы люди приобретали товары в подарок друзьям или же убеждали друзей их купить. Четвертое: заставьте клиента купить еще одну вещь и оставить нераспечатанной. Зачем? По любому поводу, какой вы только сумеете состряпать: чтобы укрыть во временной капсуле на случай мировой катастрофы, чтобы сохранить для детей или детей их детей… Все, что угодно. А если мы не придумаем ничего из вышеперечисленного, тогда мы должны суметь продать товар просто потому, что ролик, его рекламирующий, необычайно красив. Что это — развлекательное зрелище, настоящее шоу, а посему потребители должны вложить деньги в товар, чтобы держать рекламщиков на плаву. Вам придется стать яркими и остроумными, находчивыми и изобретательными. Вам необходимо завладеть вниманием покупателя, заворожить его товаром или производящей фирмой как таковой. Это, разумеется, потребует переосмысления наших творческих процессов, однако надо продумать их, отработать и адаптироваться в кратчайшие сроки. Наши эксперты пришли к выводу, что уровень перенасыщения рынка перевалит за пятидесятипроцентную отметку через восемнадцать-двадцать месяцев. Не так мало времени, чтобы внедрить новые программы. Однако перед лицом вечности — не так уж и много… Подобные перспективы пугают, но вы все, дети мои, изобретательные, творческие люди. Я более чем уверен: мы выйдем из кризиса, став еще сильнее, чем были. Левин чуть поклонился и развел руки в стороны. — Благослови вас Бог! — прибавил он и сел на место. В воздухе повисло гнетущее напряжение. Никто не шевельнулся, не заговорил, даже не вздохнул. Я думаю, все ждали, когда Левин скажет нечто вроде: «И если вы все прониклись проблемой, то позвольте продать вам электромагнитный тонометр…» Мне становилось все хуже, и я не знал, что это — очередной раунд похмелья или реакция на дурные новости Левина. Я бросил взгляд на Хотчкисса. Тот размеренно кивал головой, словно в такт своим мыслям. И в этот миг мысленным взором я увидел дом в Принстоне, улетающий на закат… За столом, где сидели «старики», послышалось шушуканье, а потом на ноги поднялся Спеннер. — Что ж, — начал он. — Это, несомненно, интересная пища для размышлений… — Ну да, ну да, — сказал Апчерч, — прелестное маленькое пирожное, слегка приправленное цианидом. — К счастью, — продолжал Спеннер, игнорируя смешки, пробежавшие по верхним рядам, — как справедливо заметил мистер Левин, у нас еще есть время подготовиться к кризису. Ну а сейчас, чтобы немного поднять настроение, мы предоставим вашему вниманию занимательный проект. Товар, который еще долго останется новинкой на рынках. «Мир Нанотехнологий» намерен представить покупателю свой новый продукт. Спешу вас уверить: он заметно отличается от всего, что создано ранее. Поэтому «Мир Нанотехнологий» предпочел не обращаться в агентство, обслуживавшее его до этого. Компания объявила конкурс на лучший рекламный ролик своей продукции, и нам предоставляется возможность… Снова начала гудеть голова; в желудке потяжелело. Боже, как же мне худо! В ушах зазвенело, спина покрылась холодным потом. Я прикрыл глаза и в тот же миг опять унесся назад, в Принстон. Я снова сидел в коляске, ехал от станции и вновь видел этот дом. Чудный особняк с тремя просторными комнатами на втором этаже и камином, где может гореть настоящее пламя. Бесподобный дом, который мог бы стать моим… Место, куда можно вернуться… Моя крепость… Дом, где можно укрыться… Спрятаться, словно в раковине. Дом, защищающий от всех невзгод… Но кто защитит его самого? Кто приглядит за закладной и защитит права домовладельца? Ответ очевиден. Я ухватился за эту мысль… Однако рекламой страховых компаний недвижимости у нас занималась другая творческая группа. Вдобавок ввиду нынешнего кризиса подобный ролик не имеет права на существование… Старый дом, живой огонь, мерцающий в камине… Камера откатывается назад, и камин виден целиком — вместе с приложенной к нему лицензией. Еще один откат. Теперь зритель глядит на гостиную — большую, просторную, красивую… А в это время проникновенный голос диктора вещает о страховке и правах домовладельца… Увы! Это невозможно воплотить в жизнь из-за того, что происходит на мировом рынке. Единственный выход — стать лучшим из лучших в Пембрук-Холле. Раньше мне бы хватило нескольких недель, чтобы сварганить какой-нибудь достойный проект. Теперь же… Теперь все изменилось. Перед нами замаячил конец света. Жестокие времена, когда придется зубами выдирать свое место у конкурентов. Злобно. Безжалостно… Хотчкисс, должно быть, что-то знал; а может, просто предвидел. Ощущал шестым чувством. Он мыслил глобальными категориями, видел ситуацию в целом… И увидел конец света. С другой стороны, пока Левин говорил, я сумел уловить его основную идею. Превосходство Пембрук-Холла над другими агентствами внезапно оказалось очень шатким. До сих пор мы работали, мало задумываясь над смыслом слов. Мы пользовались заготовленными шаблонами или переводили фразы типа: «чистит, как черт» на хорватский язык. Это более не годилось. Крах Пембрук-Холла не за горами. Он произойдет, как только производители поймут: для того чтобы всучить людям товар, мало броских, бессмысленных слоганов. Нужно нечто захватывающее. Нечто принципиально новое. Несообразное с закосневшим мышлением Пембрук-Холла. Да, грядет тяжелая битва… Время от времени в жизни бывают моменты, когда все твои устремления сводятся к одной-единственной цели. Тебе стоит думать о работе, беспокоиться о перспективах, а ты сидишь и размышляешь о дымящейся чашке чая от «Бостон Харбор»… Внезапно я осознал, что люди вокруг меня переговариваются, поднимаются с мест и выходят из зала. Братцы Черчи уже направлялись к двери. Я услышал насмешливый голос кого-то из них: — На-на клин? Что это еще за название — «На-на клин»? Звучит как-то неприлично… Гризволд по-прежнему сидел за столом, вперившись в свой ноутбук. Я обвел глазами амфитеатр, изучая лица людей. Что бы там ни сказал Спеннер, это не особенно подняло настроение аудитории. — Еще один прекрасной образчик логики нашего руководства, — бросил я Гризволду. — Что? — проворчал он, поднимая глаза от компьютера. — Им легко указывать, что делать, а чего не делать… — Извини, — сказал Гризволд, переводя взгляд обратно к экрану. — Меня заинтересовал этот Наноклин. Все только о нем и говорят. Поэтому я хочу кое-что выяснить… — И он застучал по клавишам. Я отошел от Гризволда и направился к Хотчкиссу, который вслед за толпой пробирался к выходу. — Конец света, — сообщил он мне. — Слышал. Поздравляю с пророчеством. — Ты знаешь, — протянул Хотчкисс, — может, оно и к лучшему? Мне кажется, мы стали слишком самодовольными. Теперь же ситуация переменилась. Радикально. — Гигантский шаг назад, — заметил я. — Прыжок с обрыва. — Хотчкисс пожал плечами. — Извини. У меня дела. Я ухватил его за руку. — Хотчкисс, как тебе это удается? Ладно, положим, ты поругался с Дансигер. Однако ты получаешь ключ от лифта в третий раз за этот год. Ты в отличной форме. Предсказал конец света раньше, чем кто бы то ни было. У тебя есть будущее в Пембрук-Холле. — Я предсказал конец света, но недостаточно быстро, Боддеккер. Вот в чем проблема. Я разжал пальцы, и Хотчкисс испарился, бормоча что-то себе под нос. Я покосился туда, где в последний раз видел Бэйнбридж, но та уже ушла. Наверняка поджидает меня в нашем отделе и засыплет градом дурацких вопросов, на которые я не сумею ответить. Кризис рынка… Страшные и зловещие слова. Даже если они касаются одного товара, это достаточно неприятно. Что же сказать о времени, когда кризис потрясет всю вселенную? Пембрук-Холл притих и затаился, потрясенный роковым пророчеством Левина… — Что ж, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Почему бы не пойти навстречу судьбе? — И с этими словами я направился за уходящей толпой. — Боддеккер? Я и не подумал остановиться. Менее всего сейчас мне хотелось общаться с Бэйнбридж. — Боддеккер! Я сделал еще шаг, а затем до меня долетел запах — чудной и пьянящий. Я знал лишь одного человека во всем Пембрук-Холле, которому незачем было использовать галлюциногенные духи. Ибо они не могли сравниться с эффектом ее собственных феромонов. Я остановился. И обернулся. Ко мне шла Хонникер из Расчетного отдела. Я смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Я знаю, что отражалось у меня на лице: всю жизнь я ожидал этой минуты. Только ее. Почему, ну почему поблизости нет братцев Черчи? Им стоило бы поглядеть… — Вы ведь Боддеккер, верно? Будто ушат холодной воды! Я моментально спустился с небес на землю. Хонникер выглядела абсолютно по-деловому, и я проклял себя за самодовольные и похотливые мысли. И даже сегодня я неизбежно краснею, вспоминая этот момент. — Да, — отозвался я, принуждая себя отвести взгляд от невероятно темных глаз, цвет которых, как я знал, меняется в зависимости от настроения их обладательницы. — Отлично. — Ее голос звучал мягко и шелковисто — даже сейчас, когда она говорила о делах. — Меня попросили передать, что «старик» хочет вас видеть. Я уронил челюсть и некоторое время стоял столбом. Может быть, близость Хонникер путала мысли, а может, я просто не верил своим ушам. Наконец ее слова дошли по назначению. – «Старик»? — переспросил я. — Пэнгборн? Она качнула головой; мелодично звякнули сережки. — Левин. — О, — глупо сказал я. — Хорошо. Спасибо. Хонникер повернулась и ушла. Ее феромоны по-прежнему не давали мне покоя. Я стоял посреди опустевшего зала — усталый, растерянный и похмельный, стараясь осознать, что же произошло. По спине тяжело хлопнула чья-то ладонь, и я шатнулся вперед — иначе не удержал бы равновесия. На меня пялился Норберт — красивый парень, бывший, как и я, лидером творческой группы. — Тебя вызывает «старик», а, Боддеккер? Хреново. Но ведь грядет конец света, не так ли? Кажется, я пытался придумать остроумный ответ, однако разум будто окутал туман. К тому времени, когда слова сорвались с моих губ, Норберт уже удалился. И поблизости не оказалось никого, кто сумел бы оценить реплику по достоинству. «Старик» вызывает. Да. Хорошо. Хотчкисс предсказал конец света, но недостаточно быстро. По крайней мере он его предвидел… Я снова смешался с толпой, проклиная злую судьбу. Похоже, я единственный человек в агентстве, который не подозревал никакого подвоха этим утром в понедельник. Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: Компания «Виткинс-Маррс» ТОВАР: Общее описание АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Аудио НАЗВАНИЕ: Картина № 21 РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Использовать Виткинс-Маррс трек № 14 («Вариант»). ДИКТОР (размеренным и ровным голосом): Иногда вами овладевает странное чувство — оно изводит вас, но вы не можете, никак не можете понять, в чем же дело. Вы ощущаете нечто внутри, и вам кажется — упорно кажется, — что это нечто знает о вас всё. Иногда чувство захлестывает вас с головой, переполняет, и вы не знаете — что же вам делать. В иные моменты оно так смутно, что почти исчезает, и тогда вы понимаете, что вам чего-то недостает. Это может быть ощущение чужого присутствия рядом с вами — в тот момент, когда вы идете в ночи по вымоченной дождем улице города: небо пасмурное и темное, горит лишь каждый третий фонарь. Это гнетущее чувство приходит, когда вы лежите в постели посреди ночи — без сна — и осознаете, что нечто дурное, зловещее — здесь, в этой комнате… вот, оно уже возле самой кровати… Миг — и оно оказывается в постели рядом с вами; оно становится частью вас… А потом со вздохом облегчения вы понимаете, что это просто звенит у вас в ушах… Это мы. Вот почему мы здесь. Мы — как звон у вас в ушах.4 Время, проведенное в компании «старика»
Может быть, это издержки человеческой природы, а может — моя собственная натура, но, сталкиваясь с перспективой чего-то неприятного, я принимаюсь тянуть время, дабы отсрочить неизбежное. Мой племянник, десяти лет от роду, наделен тем же качеством. Наверно, это наследственное. И ведь я знал, что промедление не в моих интересах. Однако, когда Хонникер сообщила, что Левин хочет переговорить со мной в своем кабинете, я автоматически переключился на более медленный режим движений. Сперва я привел в порядок рабочий стол. В конце концов, если уж я собираюсь неожиданно уйти, пусть он опрятно смотрится. И если я приберу его сейчас, потом не придется к этому возвращаться. Я активировал компьютер, намереваясь переслать все личные файлы на свою домашнюю машину — вместе с копиями лучших работ, которые я сделал в Пембрук-Холле. Послышалось бибиканье, терминал мигнул, как ему и положено, но вслед за этим раздался голос: — Здравствуйте, мистер Боддеккер! Знаете, вам несказанно повезло, что я не вирус и не транс-код, иначе ваша система могла оказаться в серьезной опасности! Я застонал. Вот уж верно: беда не приходит одна! — Например, — продолжала программа, — если бы я оказался вирусом мюнхенской серии, я бы уже стер ваши файлы «Эй-Эн-Эс Продактс», включая и тот замечательный ролик, который вы создали для Атомной Капсулы! В конце концов загрязнение — оно и есть загрязнение, даже при наших драконовских законах об охране окружающей среды… Учитывая, как ловко он внедрился в личные файлы и использовал мои собственные записи, я предположил, что вирус изготовили в «Маулдин и Кресс» — у наших главных конкурентов в области производства интерактивных программ. Я раздраженно фыркнул. — Я мог бы зарезать все ваши записи и отчеты по «Бостон Харбор». Я мог бы заморозить ваши небольшие счета — что-то около трех тысяч двухсот шестидесяти одного доллара семидесяти одного цента… Да, подобное впечатляло. Я не пользовался этими счетами довольно давно и похоронил их в одной из дальних субдиректорий. Вирусу пришлось изрядно поработать, чтобы туда забраться. Я вызвал феррета. — …Я мог бы злонамеренно стереть записи из вашего блокнота, и вы позабыли бы позвонить мисс Бэйнбридж в субботу вечером. Но я не стал. Теперь же назовите меня сострадательным, назовите меня слабовольным… потому что все проделано с одной-единственной целью. Доказать вам, что вы нуждаетесь в более совершенной защитной программе. Такой, которую не сумеют обеспечить примитивные ферреты. В программе, которая перехватывает вирусы прежде, чем они добираются до системы. Вот почему мои создатели из «Эревон программинг» пришли к выводу, что… — Что ты там сказал насчет примитивных ферретов? — вступил новый голос. — Феррет! — Я едва не кричал. — Это ты? — Да, сэр. Мистер Боддеккер, сэр. Простите, что задержался, но этот тупой вирус блокировал все биты входа доступа, и мне пришлось произвести реконфигурацию… — Не извиняйся. Просто запусти программу очистки. — Да, сэр. — И, феррет, — добавил я, — определи автора этого… этого безобразия. Очень любопытно узнать. — Будет сделано, мистер Боддеккер, сэр. Есть. Этот вирус… — Вы, разумеется, шутите, мистер Боддеккер, — перебил вирус. — Не думаете же вы, что эта жалкая программка сумеет совладать со мной. Чушь! Вот почему вам так нужен новый продукт «Эревон программинг»… — Я более чем уверен, что феррет избавится от тебя, — сообщил я вирусу. — Если же нет, тогда твое агентство ответит непосредственно перед Федеральной торговой комиссией… — Приготовься сдохнуть, скотина, — сказал феррет. — Отформатируй сам себя, урод. — Вирус издал неприличный звук. — Вон, — приказал феррет Раздался громкий свист. — Недурственно, — признал вирус. Потом он тонко взвизгнул. — У тебя корневая база резервных копий управления! — Теперь его голос звучал недоуменно. — Как ты скрыл ее от меня? — Модернизированная версия двенадцать-два, — похвастался феррет. — А теперь выметайся отсюда. И все бы ничего, если бы создатели вируса не приготовили напоследок еще один неприятный сюрприз. Программа внезапно издала леденящий душу вопль, который тупым сверлом ввинтился мне в мозг. — Вот и все, — гордо заявил феррет. — И по правде сказать, не слишком трудно. — Спасибо, феррет. — Источник — агентство «Маулдин и Кресс». Идея и разработка Бена Уолтерса, программист — Паскаль Кларк. — Спасибо, феррет. Ты свободен. Послышался щелчок, и феррет отключился. У меня возникло странное чувство, будто кто-то вышел из комнаты, — и я остался один. А впереди неотвратимо маячил разговор со «стариком». Я быстро сделал заметку в личном разделе ноутбука — насчет «Маулдина и Кресса». Мне стало смешно. Вот ведь штука, подумал я, мне не понадобился вирус, чтобы забыть о свидании с Бэйнбридж. Моя собственная глупость прекрасно об этом позаботилась. Покончив с записями о вирусе, я залез в компьютер компании и принялся загружать прощальные послания. Впрочем, в последний миг я передумал и решил их не отправлять, твердя себе, что слишком болезненно отреагировал на ситуацию. Может, Левин просто хотел сообщить, что один из моих роликов завоевал награду. В Пембрук-Холле всем известно о том, как трепетно я отношусь к своим творениям. Об этом шептались в коридорах, это обсуждали «в узких кругах». Не исключено, что слухи дошли и до «старика». Если я выиграл приз, Левин мог вызвать меня, дабы лично сообщить приятную новость. Не так уж и плохо, если вдуматься… Впрочем, я быстро сообразил, что в этом месяце не создал ничего более или менее достойного поощрения. Нет, ничего хорошего не произойдет. Это конец света, и я просто первым «попал под раздачу». Я уже вознамерился отправить прощальные послания — и снова не сделал этого. За исключением Бэйнбридж, со всеми людьми, которым я искренне хотел сказать «до свидания», я предпочел бы встретиться лично. Я вздохнул, в последний раз оглядел кабинет, а потом вышел. Шагнул в ближайшую кабину лифта и поднялся на тридцать девятый этаж. Тридцать девятый — этаж правления компании. Здесь обитают «старики», их избранные ассистенты, секретари и вице-президенты. Все очень роскошно: свежий воздух и милый декор. Сюда невозможно попасть с основных этажей, если у вас нет ключа от особого лифта — подобного тому, которым сейчас владел Хотчкисс. Так называемое Право Пользования — на неделю, на месяц, на год… Простые смертные входят на тридцать девятый, минуя всю остальную компанию. Сперва — через главную приемную, расположенную на тридцать пятом. Потом — через промежуточную приемную на тридцать седьмом и, наконец, сквозь приемную Правления, в которой я сейчас и стоял. Первое, что бросалось здесь в глаза, — это две голограммы: Пембрук и Холл, основатели компании. К тому времени, когда технологии продления жизни начали завоевывать мир, они уже слишком состарились. Им нельзя было помочь… Оба изображения размещались на моторизованных платформах, которые медленно поворачивались, анимируя голограммы. Пембрук (всегда казавшийся мне более дружелюбным из двоих) стоял, молитвенно сложив ладони. Затем он раскидывал руки в стороны — и возникало изображение вращающейся Земли. Холл (внешне напоминающий уличного разносчика) держал в левой руке банку чего-то. Он указывал на нее правой рукой, поднимал большой палец в извечном жесте «отлично» и подмигивал зрителям. Великолепное исполнение. Жаль только, что людям пришлось умереть, чтобы обрести такой памятник… Секретарша наконец заметила факт моего существование. Я сообщил, что вызван к Левину. Она не подняла взгляда и даже не сверилась с ноутбуком, чтобы выяснить — назначено ли мне. — Вы Боддеккер? — Да. — Проходите. Несколько секунд я стоял, не в силах двинуться с места. Секретарша кивнула головой в нужную сторону. — Он вас ждет. Я обошел стол и зашагал по коридору, минуя кабинеты вице-президентов и старших партнеров. Туда, где свет лился из окон, выходящих на Мэдисон-авеню. К открытой двери по правой стене, снабженной табличкой с надписью «Левин». Я вступил внутрь, и меня остановила личная секретарша «старика» — последняя преграда в бесконечной череде инстанций. — Вы… Она ждала моего ответа. — Боддеккер. Девушка подняла палец. — Пятнадцать секунд. Десять секунд спустя дверь в святая святых Левина распахнулась, и наружу выступила лощеная женщина, навечно законсервированная в возрасте пятидесяти. Харрис. Она тоже входила в число «стариков». Харрис улыбнулась и кивнула мне. — Вы из авторов, не так ли? — Боддеккер. — Я согласно качнул головой. — Да. — Она улыбнулась, взяла мою руку и крепко пожала. — Вы же написали этот аудиоролик для «Виткинс-Маррс», верно? — Ну, моя творческая группа… — Вы курируете рекламу? Аудио и видео? — Да, — сказал я. — Прекрасная работа, — сказала Харрис. — Привлекает внимание. Реклама «Виткинс-Маррс» — моя любимая в этом квартале. Так держать. — Благодарю, — выдавил я, опуская глаза. Но и Харрис уже отпустила мою руку, заговорив с секретаршей. Я повернулся и шагнул в кабинет. Его хозяин восседал за огромным столом. Он беседовал с посетителем, которого я не узнал. Левин увидел меня и улыбнулся. — Проходите, — пригласил он. — Пожалуйста. Располагайтесь. Я вошел внутрь. Человек, с которым общался Левин, очевидно, уже собирался уходить, и их разговор близился к концу. Левин указал мне на стул, так что я прошел и уселся. — Одним словом, я провел порядка шести часов в полицейском участке, — говорил гость Левина. — Я помог офицерам составить фоторобот, и в итоге мы получили довольно пристойный портрет этого парня. — Гость поерзал на стуле, повернувшись к Левину. Я разглядел его лишь мельком: темные глаза и узкий нос. — Так вот, они запустили специальную программу — нечто вроде портретной галереи преступников… И как ты думаешь, Левин, что выдал компьютер? Что, по-твоему, он нашел? Левин ничего не сказал. Через полсекунды гость продолжил: — Компьютер выдал какой-то портрет. Главаря банды, как сообщили мне копы. Я гляжу на экран и говорю: «Да-да, это тот самый тип. Тот преступник». А они сказали… они сказали… Гость печально улыбнулся, словно в ответ своим собственным невеселым мыслям. — Они сказали, что этот парень мертв, Левин. Убит в драке между бандами за кусок территории с китайской забегаловкой посередине. Или что-то в этом роде. — Что ж… Высшая справедливость, — сказал Левин. — Неужели? Нет справедливости в том, чтобы… — Справедливость — вещь относительная, — вставил «старик». — Если твой обидчик умер — не важно по какой причине, — стало быть, кара настигла его. — Левин, мне заявили, что парень мертв уже две недели. Мы не могли пересечься с ним в момент нападения. Это меня доконало. Я сумел только развести руками и сказать: «Ладно, не знаю. Может, это его брат-близнец». А офицер смотрит на меня с этакой улыбочкой и отвечает: «Мистер Робенштайн, если у этого парня и есть близнец, то он работает в Вашингтоне, округ Колумбия». Пренебрежение! Насмешки! Снова и снова… К черту! В этом мире нет справедливости. Нету ее! Больше нет! — Полиция… — начал Левин. — Нет! — Робенштайн резко дернул головой. — Больше не хочу о них говорить. Даже думать не хочу! С меня довольно! Да, у них не укомплектован штат. Да, проблема уличных банд сегодня стоит наиболее остро. И полиции недостает технического оснащения — которым преступники располагают в полной мере. Да! Но какая разница? Чем эти оправдания помогут нам с тобой? Уровень преступности превышает норму на сто тридцать четыре процента! А это означает, что ты, я и любой гражданин подвергнется нападению по крайней мере один и три десятых раза в своей жизни. Гарантированно. Такова статистика по стране. В Нью-Йорке рейтинг выше. Это даже не обсуждается, Левин! — Издержки жизни в большом городе, — наставительно заметил «старик». — Пф-ф! — Робенштайн снова дернул головой. — Слепые, беспечные глупцы! Подожди, вот случится это с тобой, Левин! Однажды кто-нибудь из этих малолетних хулиганов доберется до тебя. Посмотрим, что ты тогда скажешь о нашей дорогой полиции! — Робенштайн отвернулся и медленно вышел из кабинета, наконец-то оставив меня наедине со «стариком». — Робенштайн, — сказал мне Левин. — Один из старших партнеров, которого мы перевели в наш офис в Осло. Я временно вызвал его назад: надо кое-что доделать… — «Старик» подвигал какие-то мелкие предметы на своем столе. Затем выглянул за дверь, чтобы убедиться, что предмет разговора уже вне пределов слышимости. — С ним ведь вот как: он очень… очень кинематографичный, что ли. Словно не живет, а играет роль. И чем дальше я наблюдаю его, тем ярче это проявляется. У меня появилось ощущение, что он вовсе не разговаривал со мной. Он эмоционировал. И мне кажется, что я не слушал его — так, как это обычно бывает во время беседы, — а смотрел представление. Такое же нарочитое и продуманное, как наши ролики, — только менее увлекательное. Я называю это «эффектом экрана». Возникает странное чувство, когда сталкиваешься с этим в жизни. — Понимаю, — вежливо сказал я. Рассуждения Левина не имели ко мне отношения. Я слышал, что его хобби — смотреть старые кинофильмы. Видимо, отсюда и проистекали его мысли. — Вот только бедный Робенштайн не знает, что мне случалось сталкиваться с уличными бандами. Дважды за последний год. И хотя оба раза я опознал нападавших, ни одного из них так и не поймали. И что же, это меня беспокоит? «Старик» замолчал. Очевидно, теперь должна была последовать моя реплика. — Думаю, нет, — сказал я. — И вы совершенно правы. А знаете почему? Потому что в этом есть справедливость. Я видел набросок законопроекта, который готовит Департамент исследования и разработки. Закон запретит любому преступнику — и особенно членам банд — пользоваться технологиями продления жизни. Только вообразите: дожить до состояния, когда твое тело начинает хиреть, понять, что конец недалек, и лишь потом умереть. Вот справедливость. Вот она! А бедняга Робенштайн полагает, что ему нужно поплакаться по этому поводу. Он был на Норвежской войне, знаете? Битва за Осло. Я подозреваю, что у него в мозгах до сих пор засели кусочки металла. — Поразительно, — сказал я. — Неужели ветеран войны не справился с мальчишками из банды? — А, не в этом суть. Люди вечно чем-то недовольны — не одним, так другим. Им необходимо пожаловаться на жизнь… — Левин махнул рукой и откинулся на спинку кресла. — Итак, к делу. Вы… — Боддеккер, — сказал я. — Из творческой группы. — Очень хорошо. — «Старик» улыбнулся и пометил что-то в ноутбуке. — И что вас привело ко мне, Боддеккер? — Вы меня вызвали. Э… Вообще-то Хонникер из Расчетного отдела сказала, что вы хотели меня видеть. Левин покосился на свой ноутбук. На миг он приобрел растерянный вид, затем кивнул. — Ах да. Так оно и есть. Простите меня, Боддеккер. Вообще-то я ожидал, что вы придете утром… — Он нажал еще несколько клавиш. — Вы произнесли впечатляющую речь, — брякнул я и тут же пожалел об этом. — Да… Э… Проблема давно назрела, и следует назвать вещи своими именами прежде, чем настанет конец света, верно? — Верно. — Я медленно выдохнул воздух из легких, стиснув кулаки так, что побелели костяшки. Несколько секунд Левин не делал ничего — только смотрел на экран ноутбука и постукивал пальцами по столу. Он явно ждал какую-то информацию. Я же воспользовался паузой, чтобы прийти в себя и расслабить напряженные до предела нервы. — Да, — наконец произнес Левин. — Боддеккер. Вижу. Вы автор и глава творческой группы, так? — Я автор-специалист, сэр. Аудио- и видеореклама, В нашей группе также есть специалисты по интерактивному программному обеспечению и подсознательной рекламе. — Да. — Левин кивнул. — Да-да-да. В таком случае вы, должно быть, тот самый Боддеккер, который написал рекламу «Радостям любви» для распродажи товаров линии «Самые сексуальные роботетки». Я поерзал на стуле. Этот ролик я создавал не в лучший момент своей жизни. Кажется, меня что-то расстроило… Ну да, я очередной раз разругался с Бэйнбридж. Помню, тогда больше всего я хотел пойти и купить одного из этих роботов для себя… — Да. — И вы… — Левин замолчал и откашлялся. — Вы написали эту рекламу: «Только в конце года! „Радости любви“ предлагают вам свои самые популярные модели — со скидкой пятьдесят пять процентов и более! Спешите воспользоваться! Время распродаж ограничено». Я слегка дернул плечом, вспоминая о черном часе моей карьеры. — Да… Губы Левина сложились в улыбку. — Мне очень понравилась эта реклама, Боддеккер… — Сэр, прошу меня понять. Видите ли, в тот момент… — Я осекся. — Что?! Левин оживленно кивнул. — Я слышал запись, — сказал он. — Мое радио настроено на волну Уолл-стрит. Я услышал этот прекрасный ролик и решил позвонить человеку, который его написал, чтобы выразить свое восхищение — к какой бы компании он ни принадлежал. Представьте себе мой восторг, когда я выяснил, что «Радости любви» оказались нашей работой, и ролик создан одним из моих людей! — Но, мистер Левин, это просто случайность. Ролик недоработан, и я не успел исправить его… — Не скромничайте, Боддеккер, дорогой мой! Давайте называть вещи своими именами! Это ролик с двойным дном. Первое: для простого слушателя со средним или низким уровнем интеллекта вы просто обозначили факт, что «Радости любви» выбрасывают на рынок модели со скидкой более чем в пятьдесят пять процентов. «Спешите воспользоваться!» Здесь же просматривается явный двойной смысл. С одной стороны — это пониженные цены. С другой — сексуальный подтекст. Роскошные тигрицы становятся доступными. И это привлекает людей. Далее. Есть и другая категория покупателей. Более здравомыслящие, более утонченные. Вы их тоже прихватили этим роликом, Боддеккер! Я провел опрос среди людей, которые впервые приобрели роботеток. К тому времени, как появился ваш ролик, они принадлежали к заинтересованно-скептической категории. И знаете, что они сказали об этой рекламе? Они сказали, что человек, написавший ее, — идиот. И если «Радости любви» оказались достаточно глупы, чтобы пустить ролик в эфир, то они могут сделать и другую глупость: действительно продавать роботеток со скидкой в пятьдесят пять процентов. Разумеется, после этого «Радостям любви» не потребовалось дополнительно стимулировать покупателя. По факту, они начали скидки с сорока процентов, намереваясь закончить на пятидесяти пяти, так что реклама полностью соответствовала их стратегии. В то же время люди думали, что получают скидки от пятидесяти пяти до семидесяти процентов. «Радостям любви» пришлось всего лишь немного поднять цены на свои товары… Одним словом: великолепный ролик, Боддеккер! Более того: ваша работа заставила меня в полной мере осознать, для чего вообще нужна реклама. Я сглотнул. — Спасибо, сэр. — К этому времени я более или менее успокоился и даже сумел улыбнуться Левину. — Был и еще один ролик, Боддеккер. На этот раз я знал, что он принадлежит Пембрук-Холлу, и вновь дал себе слово переговорить с его автором. Вообразите мое удивление, когда мне опять назвали ваше имя. Он нажал клавишу на своем ноутбуке. Я мог только надеяться, что на этот раз речь пойдет о какой-нибудь действительно заслуживающей внимания работе. — Ага. Компания «Виткинс-Маррс». Вы делали для них видеоролик о… — Левин уставился на экран. — Минутку, — сказал он, стуча по клавишам, — я выведу текст. Я поерзал на стуле, но Левин ничего не заметил. — Вот оно. Видеоролик для «Виткинс-Маррс» номер двадцать один. — Он покосился на экран и приобрел задумчивый вид. — Так, посмотрим… «Вами овладевает странное чувство… оно захлестывает вас с головой… идете по улице города… звон у вас в ушах…» Я не знаю, о чем этот ролик, но мне он нравится. Отличная работа. Вы должны гордиться своими творениями. Я поблагодарил его, хотя гордости не испытывал. Здесь Левин промахнулся: я был преисполнен самых что ни на есть мрачных мыслей. — Имейте в виду, мальчик мой, — сказал он. — Наша профессия — гордая профессия. Мы держим мировую экономику на плаву, заставляем золото крутиться. Мы продаем роботеток диким бразильским мужикам, а деньги тратим на китайские и японские забегаловки. Японцы получают доход и покупают права на производство углерода в какой-нибудь маленькой африканской стране. А потом посылают нам, к примеру, музыкальные диски. Двадцать пять лучших хитов Акиро Якамото. Мы отправляем гонорары в Осаку… Цикл непрерывен. Позвольте сказать вам, Боддеккер: ваши работы — это нечто выдающееся. Вы сами можете этого не понимать, но уж поверьте мне. Ваша реклама идет во всем мире, вы заслужили поощрение. Вы далеко пойдете, друг мой, и я надеюсь, что при этом прихватите с собой Пембрук-Холл. На миг мною овладело искушение попросить повышения гонорара — так увеличились бы шансы заполучить дом в Принстоне. Однако здравый смысл возобладал, и я ограничился тем, что промямлил слова благодарности. — Жаль, вас не было рядом, когда я только-только присоединился к компании, Боддеккер. С таким чувством слова вы бы стали гением печатной рекламы. Или наружной. В те времена реклама еще вывешивалась на больших уличных щитах. Вы ведь проходили это в школе, верно? Я кивнул. — Реклама тогда была гораздо примитивнее. Мы не нуждались в многочисленных экспертах из различных областей производства. Не приходилось создавать творческие группы и заставлять всех этих капризных типов уживаться друг с другом. Это ведь просто невыносимо, верно, сынок? Мы вынуждены нанимать художественного редактора и лингвиста, зная, что они моментально сцепятся с программистом и консультантом по программному обеспечению. Нам необходим музыкальный редактор, специалист по средствам массовой информации и делопроизводитель рекламного отдела. И все они — толпа самодовольных пижонов. И каждый из них полагает, что лишь он знает, как надо работать. Эх! — Левин помолчал и в упор посмотрел на меня. — Однако есть исключения. Вы не кажетесь самовлюбленным пижоном, Боддеккер. Ваше отношение к делу недвусмысленно свидетельствует об этом. Нет, сдается мне, вы — из другой породы. Поэтому-то я вас сюда и позвал. — Сэр? — Сейчас Пембрук-Холл надеется заполучитьбольшой контракт. Очень большой. Все собираются работать над роликом Наноклина и выжимать из мозгов то, что там еще осталось. Надеюсь, вы примете в этом участие и порадуете нас очередным шедевром. Но не напрягайтесь излишне, поскольку у меня есть один проект, который я хотел бы вам поручить. Ну как, заинтересовались? Я откашлялся. — Честно говоря, сэр, все зависит от того, что это такое. Левин расплылся в улыбке. — Хорошо. Очень хорошо. Мне нравится. Да, так я и думал. Отлично, просто отлично. — Он расправил плечи и потянулся. — Что ж, Боддеккер, кажется, пора вас просветить и несколько расширить ваши горизонты. Некий музыкальный ансамбль, которым мы владеем, собирается вернуться на большую сцену. Я хочу, чтобы вы написали для него что-нибудь выдающееся. — Ансамбль? — Не надо пугаться. Вам не придется иметь дело с авторскими правами и проблемами менеджмента. Это не ваша забота. Вы со своей командой должны обработать проект и позаботиться о том, чтобы снова привлечь к этой группе внимание публики. — Но что за группа, сэр? – «С-П-Б», — сказал Левин, словно это было само собой разумеющимся. Вот так поворот. «С-П-Б» никогда не относились к чему-то из ряда вон выходящему. Когда они исчезли со сцены, почти никто этого и не заметил. Их практически успели забыть, и менее всего мир нуждался в том, чтобы они вернулись. Предложение Левина выглядело странным — более чем странным, — принимая во внимание тот факт, что группа находилась под покровительством «старика» Пэнгборна. А он всегда настаивал на том, чтобы писать их ролики самостоятельно. — Сэр, — осторожно проговорил я. — Это действительно большая честь для меня, но… — Но вы терпеть их не можете, и вам ненавистна мысль о том, что они опять вернутся на сцену. — Нет. — Я потряс головой, вопреки тому, что «старик» говорил истинную правду. — То есть я действительно их не люблю, но я — профессионал, сэр, и в состоянии отставить личные пристрастия. Дело в том… — Я покосился на дверь и опасливо оглядел приемную, словно готовился выдать Левину страшную тайну. — Разве «С-П-Б» — не один из личных проектов мистера Пэнгборна? Левин кивнул. — Это еще одна причина, по которой я ратую за свежую кровь в нашем агентстве, Боддеккер. Помните наш ролик для «Жарких небес»? — Да, сэр. — А вот это группа, с которой я бы не отказался поработать. Своего рода пост-поп — ретропанковский ансамбль, пользующийся невероятной популярностью. — И вы, конечно же, запомнили слоган, сочиненный для них мистером Пэнгборном? Кто бы забыл? Теперь этот слоган использовал каждый комик от Москвы до Монреаля. – «Отныне вы сможете иметь „Жаркие небеса“, когда пожелаете». Левин кивнул. — Так-то, Боддеккер. Вы — творческая личность. Вы знаете, что происходит, когда у человека заканчиваются идеи. Скука. Рутина. Серость. Опасное однообразие. Вам ясно? — Да, сэр. — Прекрасно. И выкиньте из головы сумасбродные идеи насчет того, что мистер Пэнгборн сумел бы сочинить более удачный ролик, нежели вы. Я выпрямился на стуле и несколько секунд думал о словах «старика». Опасное однообразие? Может быть, даже дорогой мистер Пэнгборн подустал от постоянных возвращений этих ребят? — Неужели он написал «Старые „С-П-Б“ — снова»? — Близко, — отозвался Левин. — Очень близко. «Старые добрые „С-П-Б“ снова с нами». Именно поэтому нам и нужна свежая кровь, Боддеккер. Я заерзал на стуле. Не то чтобы я активно возражал против своего участия в проекте. Просто отнюдь не был уверен, что у меня достанет вдохновения соорудить что-то приличное для такого ансамбля. Блистательная реклама кучки бездарных парней, эксплуатирующих имена своих отцов и играющих безнадежно устаревшую музыку… Впрочем, есть человек, у которого может получиться то, что надо. — А как насчет Хотчкисса, сэр? Он… — Ба! — «Старик» презрительно хмыкнул. — Хотчкисс — зажравшийся тунеядец. Он получил кучу премий лишь потому, что великолепно наловчился подхалимничать. Если бы он занимался делом хоть половину времени, которое тратит на заигрывание с людьми, — цены б ему не было. Мне понравилась его идея утилизации отходов, и все же это, пожалуй, единственное, за что его можно похвалить. Нам нужен новый подход, Боддеккер. Я видел ваши ролики. И если кто-то сумеет вдохнуть жизнь в работу Пэнгборна, так только вы. Я снова задумался, и внезапно у меня в голове завертелись невидимые счетчики наличности. Идея начала оформляться, и она все четче принимала форму дома в Принстоне. — Вы знаете, — сказал я Левину, — пожалуй, я возьмусь за этот проект. — Отлично. Если вы соорудите достойный ролик для «С-П-Б», то впоследствии сможете поиметь и «Жаркие небеса». — Левин хихикнул над собственной шуткой. — Пожалуй, это будет новый полезный опыт. Впрочем, я все же хотел бы обговорить детали с мистером Пэнгборном. «Старик» покачал головой. — Извините, Боддеккер. Конечно, подобная беседа оказалась бы для вас поучительной, но, боюсь, это невозможно. Видите ли, есть еще одна причина, из-за которой нам нужен новый исполнитель этого проекта. Мистер Пэнгборн мертв. — Что?! — Да, Пэнгборна не было на собрании, но я и подумать не мог… Левин мрачно кивнул. — В эти выходные. В субботу, кажется. Он пошел в зоомагазин за семенами для своей канарейки, а там взорвалась бомба. Несколько экстремистских группировок взяли на себя ответственность за теракт: «Фронт за права животных», «Политическая организация освобождения зверей», «Организация защиты животных». Короче, работа кого-то из этих чокнутых ребят. Я уставился в пол, не зная, что сказать. — Это настоящая трагедия, — выдавил я. — Как несправедливо, что ни в чем не повинный человек гибнет таким вот образом… Сэр, а почему вы не объявили об этом на собрании? Левин пожал плечами. — Этого не было в повестке дня. К тому же мистеру Пэнгборну уже все равно — наступит конец света или нет. Верно? — Верно. — Вот и ладно. Мы должны делать свое дело, а не переживать. Всем сообщат в надлежащее время. Думаю, после того, как мы подпишем контракт относительно Наноклина. Я поднял голову и бросил взгляд на запястье. — Что ж… Кажется, мне придется стереть его номер из часов. — Давайте не будем слишком торопиться, — посоветовал Левин. — Пусть его сперва оплачут. — Конечно. — Итак, дорогой мой Боддеккер, вы возьметесь за ролик для «С-П-Б». Мистер Пэнгборн собрал некоторую информацию о том, что именно они собираются исполнять, и оставил ее в общей базе данных. Так что можете отправить за ней свой феррет. Я кивнул. — Не переутомляйтесь, не перегружайте себя. Если возникнут сложности — позвольте поработать своей группе. Однако не давайте слишком много свободы музыкальному редактору. Сами знаете, как независимы музыканты. Они смертельно обижаются, если кто-нибудь из работников агентства пытается ими командовать. — Да, сэр. — Далее. Есть ли у вас в настоящий момент другие заказы, которые могут помешать в работе? — Ничего особенного, сэр. Я делаю рекламу чая для «Бостон Харбор», но это не слишком сложная работа. — Если будут какие-то проблемы — сообщите мне, я подсоблю. «С-П-Б» для нас очень важны. Вряд ли они станут хитом сезона, но мы ожидаем, что в людях пробудится ностальгия, которую мы используем для получения чистой прибыли. Лет через пять мы смело сможем отправить группу на свалку и предоставить агентствам помельче доить их, пока исполнители не перемрут от старости. Правда, к этому времени вы уже подниметесь в компании. — Благодарю вас, сэр, — сказал я абсолютно искренне. Я встал со стула, пожал Левину руку и отправился восвояси. Не успел я дойти до двери, как он окликнул меня. — Да, сэр? — Боддеккер, как вы полагаете, когда можно ожидать от вас каких-нибудь результатов по наноклиновскому проекту? Наноклин? Что бы это могло быть? — Прошу прощения? – «Мир Нанотехнологий». Ах да, конечно. Грандиозная кампания Пембрук-Холла. Часть, которую я прослушал во время собрания. Видимо, я недооценил ее значимость для агентства. — Ну… — Я заговорил, тщательно подбирая слова. — Нужно как следует осмыслить. Спешка здесь неуместна. Через некоторое время, полагаю, я смогу вам ответить. Левин скрестил руки на груди и улыбнулся. — Великолепно. Я знаю, что вы приметесь за работу засучив рукава. Сейчас я вас отпущу — хотя напоследок позвольте сказать еще одну вещь. Я подождал несколько секунд. Тишина. — Сэр? — Наблюдая, как вы работаете, я делаю вывод, что у вас есть чувство ответственности и вы не подведете тех, кто на вас рассчитывает. Я бы не стал требовать подобной отдачи ни от кого из сотрудников, но вы, Боддеккер… Я рад, что вы у нас есть, и я хочу, чтобы вы знали: мы возлагаем на вас большие надежды. Я еще раз поблагодарил его и попятился в направлении двери. Мысли неслись стремительным потоком. Я не знал, что мне со всем этим делать. Я пережил встречу с одним из «стариков». Более того: «старик» призвал меня к себе, чтобы похвалить и поручить важный проект. Ладно, допустим, Пэнгборн мертв, а его наследство навряд ли можно считать приятной работой. И это только зачин. Я сумею превратить доброе отношение Левина в кругленькую сумму… Ну а сумма станет домом в Принстоне. Я производил мысленные расчеты, шагая по коридору, — прочь от святая святых. Надо будет поподробнее изучить эти «С-П-Б». А еще мне нужна информация относительно «Мира Нанотехнологий». И то и другое добыть несложно. В вестибюле я попросил у секретарши разрешения воспользоваться компьютером. Она уступила мне место и исчезла — кажется, довольная тем, что у нее есть повод уйти. Удостоверившись, что я остался один и некому меня услышать, я позвал свой феррет. — Боддеккер! — возопил он. — Что вы делаете на тридцать девятом этаже? Надеюсь, вы не влипли в неприятности, а?.. О, знаю! Это все из-за того ролика «Роботетки — рабы любви»… — Замолчи, — велел я. Феррет перестал трещать. — Слушай, ты должен кое-что для меня раскопать. Старик Пэнгборн располагал блоком информации по группе «С-П-Б». Я хочу, чтобы ты нашел все, что у него в свободном доступе, и перенес в память моего компьютера. А также сгодятся любые пикантные подробности о группе, гуляющие по сети. Это может нам помочь. — Что еще? — Мне нужен текст речи, которую произнес Спеннер на сегодняшнем собрании, а также сведения о компании «Мир Нанотехнологий». Задача ясна? Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: «Азербайджан Аппетайзерс» ТОВАР: Кускусные хрустики АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: ТИП КЛИПА: Воздействие на подсознание НАЗВАНИЕ: Этого никогда не достаточно (Желание и Опустошенность) РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Музыкальное сопровождение: трек «Юный и глупый» группы «Hateful» (дата выпуска будет определена позже). …вы слушаете, вы слушаете, вы слушаете музыку, вы слушаете эту музыку, но этого недостаточно, вы слушаете свой плеер, но этого недостаточно, музыки недостаточно и плеера недостаточно, нет, этого недостаточно, и вы чувствуете опустошенность, вы чувствуете желание, потому что этого недостаточно, нет, этого никогда недостаточно, и у вас есть деньги, наверняка у вас есть деньги, на них вы приобрели музыку, и на них вы приобрели плеер, вы купили их за деньги, вы не украли их, нет, вы не украли, вы никогда не должны ничего красть, потому что воровство — это дурно, воровство — это зло, не крадите деньги, не крадите плеер, не крадите музыку, даже если ее недостаточно, да, это верно, ее недостаточно, вы знаете, что недостаточно — ни денег, ни музыки, ни плеера, ничего никогда недостаточно, ничего — ни денег, ни музыки, ни плеера, потому что у вас все еще есть это желание, у вас все еще есть эта опустошенность, и она заставляет вас жаждать не денег, музыки или плеера, и вам ни к чему ваша школа, ваши родители, и даже ваша любовь, и даже ваша работа, нет, ничто не изгонит это желание и эту опустошенность, и чувство, что всего этого недостаточно, и лишь одна вещь может прогнать прочь это ощущение пустоты, прогнать это желание, избавить вас от сознания того, что всего этого недостаточно, что работы, любви, и школы, и родителей, и денег, и музыки недостаточно, нет, и секса никогда недостаточно, и ваших стимуляторов недостаточно, и лишь одна вещь освободит вас от чувства, что ничего никогда недостаточно, ибо чего-то достаточно, чего-то достаточно — не секса, не стимуляторов, не работы, не любви, не школы, не родителей, не работы, не денег, не музыки, не плеера, только одна вещь, которую вы слушаете, только одна вещь, которую вы внимательно слушаете, только одной вещи достаточно, чтобы заполнить пустоту, только одна вещь удовлетворяет желание, только одной вещи достаточно, только одна вещь удовлетворяет, вы можете чувствовать их, чувствовать их на зубах, теперь — да, вы можете чувствовать их, они хрустят на зубах, их не заменит ни секс, ни стимуляторы, ни любовь, ни работа, ни школа, ни родители, ни деньги, ни плеер, ни музыка — это Кускусные хрусти ки, это Кускусные хрустики, Кускусные хрустики удовлетворяют, Кускусных хрустиков достаточно, Кускусные хрустики удовлетворяют желания, Кускусные хрустики заполняют пустоту, Кускусные хрустики от «Азербайджан Аппетайзерс», Кускусные хрустики от «Азербайджан Аппетайзерс», Кускусные хрустики, Кускусные хрустики, Кускусные хрустики заполняют пустоту, удовлетворяют желания, их достаточно — не секс, стимуляторы, работа, любовь, семья, школа, деньги, плеер, музыка, только Кускусные хрустики от «Азербайджан Аппетайзерс», вы слушаете, вы слушаете, вы слушаете… (Возвращение к началу.)5 Краткий перечень вероятных исходов
Остаток дня прошел неудачно. Абсолютно и полностью. Я полагаю, все в Пембрук-Холле были деморализованы речью Левина, хотя еще оставалась надежда. Среди черных туч, закрывших горизонт, горел серебристый свет «Мира Нанотехнологий». Единственная лазейка, на которую мы уповали. После ленча я выяснил, что же все-таки представляет собой «Мир Нано». Феррет продемонстрировал мне запись речи Спеннера… Да, это было нечто. В конце прошлого века группа ученых разработала идею машин микроскопического размера. Покуда они изучали возможности нанотехники, один из них оказался достаточно дальновиден, чтобы разглядеть коммерческий потенциал отрасли. В маленькой комнате своей квартиры он основал «Мир Нанотехнологий»… Компания выросла из небольшого и отвратно организованного научного центра. Несколько незнакомых друг с другом людей общались посредством компьютеров и модемов. Однако всех их объединила одна цель: использовать наномашины для блага человечества и собственных банковских счетов. К тому времени, когда наномашины стали реальностью, «Мир Нанотехнологий» занялся медицинскими проблемами. Его сотрудники латали сердечные клапаны, ликвидировали тромбы в кровеносных сосудах; мало-помалу они становились все искуснее, и вскоре уже без труда удаляли раковые клетки… Затем компания принялась за улучшение условий жизни. «Мир Нанотехнологий» научилась сохранять свежесть питьевой воды, не используя консервантов. Компания нашла способ ускорить распад «долгоиграющих» химических элементов. В «Мире Нанотехнологий» создавали тончайшее компьютерное оборудование и работали с волокнистой оптикой. Их продукцию использовали в промышленности для уничтожения самых вредоносных отходов. Люди «Мира Нанотехнологий» стали профессионалами в микрохирургии и технологиях продления жизни. Они справились с гемофилией и диабетом, излечивали язвы и геморрои, микромашины успешно охотились на опаснейшие бактерии — вроде тех, что вызывают менингит. В скором времени крошечные машины настолько поднаторели в охране окружающей среды, что даже очистили подземные водотоки в районе озера Эри. Если бы даже «Мир Нанотехнологий» остановился на этом, он уже мог почивать на лаврах — такие достижения обеспечили ему место в истории. Но компания намеревалась полностью реализовать свой потенциал. В тот момент, когда все решили, что нанотехника исчерпала все возможности, кто-то из глав корпорации разархивировал бережно сохраненные файлы и выступил с новым проектом. Последняя разработка предполагала внедрение наномашин в повседневную жизнь людей. То была область, в которой «Мир Нанотехнологий» не работал ранее, и, надо заметить, что никому не приходило в голову применять нанотехнику подобным образом. Сегодня компания собиралась представить миру новую марку стирального порошка, предназначенного не только выводить пятна с ткани, но и препятствовать загрязнению одежды. Он назывался «Наноклин». В обычный порошок специалисты «Мира Нанотехнологий» добавили секретный ингредиент — активируемые водой микропористые элементы. Стирка одежды в «Наноклине» предполагала проникновение в структуру ткани микроскопических машин. Путешествуя по волокнам, наночастицы отстирывали одежду лучше, чем любой иной порошок. Более того: наномашины реагировали на загрязнение ткани и сами предпринимали шаги по возвращению ей первозданного вида. «Наноклин» выглядел великолепным изобретением. Вне всяких сомнений, такой товар заставит людей во всем мире разбиться в лепешку, лишь бы его приобрести. Поскольку наномашины являлись активными элементами, стирка одежды оказывалась очень и очень простым делом. Достаточно просто обмакнуть ткань в холодную воду — и «Наноклин» начинает свою работу. Соединившись с водой, наномашины расползаются по вашей одежде, быстро и эффективно удаляя любые пятна. Единственное, что от вас требуется, — окунать вещь в «Наноклин» каждые три-шесть месяцев, чтобы впитать наноэлементы. И с точки зрения экологии всё в ажуре, поскольку использование «Наноклина» резко сократит потребление мыла. Возникал здесь и еще один интересный аспект. До сих пор ни одна из прочих компаний, специализировавшихся по нанотехнике, не предполагала, что «Мир Нанотехнологий» так целенаправленно займется коммерцией. Если и возникнет конкуренция, то этим фирмам потребуется не менее трех лет, прежде чем они смогут создать столь же работоспособный продукт широкого потребления. За это время «Наноклин» полностью оккупирует рынок. Руководство «Мира Нанотехнологий» искало агентство, которое могло раскрутить их кампанию. Раскрутить основательно. Не важно, сколько людей понимало, что такое наномашины и как именно им удается отчищать пятна с одежды… Реклама — единственное, что имеет значение. Реклама поведает публике о «Наноклине» и сообщит людям, что порошок обеспечит качественную стирку лучше любых других средств. А то агентство, которое создаст самый удачный проект рекламного ролика, представит «Наноклин» миру… Пембрук-Холл собирался выиграть состязание. Левин мечтал об этой сделке, желал ее всеми фибрами души. Ради победы он был готов принести в жертву единство и целостность агентства. «Старик» объявил конкурс на лучший ролик среди всех творческих групп Пембрук-Холла, что автоматически означало удары в спину, подсиживания, ссоры и открытую вражду. И одному Богу известно, что может произойти, прежде чем «Мир Нанотехнологий» изберет для себя агентство. …А когда осядет пыль, Левин получит свой дивный новый рекламный мир. Возможно, ему придется пожертвовать доброй четвертью сотрудников компании, однако «старик» готов на это пойти. Он выбрал будущее — для себя и за нас. «Давайте избавимся от Хотчкисса, и тогда, может быть, Боддеккер выживет…» Пембрук и Холл давным-давно умерли, а Пэнгборн умер недавно… Не осталось никого, кто сумел бы остановить Левина. Он владел значительно большей частью компании, нежели Харрис, и вообще сомнительно, чтобы она попыталась ему противостоять. И, вполне возможно, Харрис полностью разделяет точку зрения Левина на дальнейшую судьбу компании. Все это не имело значения. В особенности для меня. Левину я нравился. У меня есть это преимущество — разумеется, до тех пор, пока я не подведу его. Если я сочиню что-нибудь для «Наноклина», моя репутация только улучшится. И я отлично знал, зачем я все это делаю: дом в Принстоне манил меня. - Проблема состояла в том, что зов оказался недостаточно громким. А может, я всего лишь не мог расслышать его за стонами агонизирующего единства Пембрук-Холла. И вместе с тем меня охватила острая жалость к себе, ибо я понял, что вещи для переезда упаковывать не стоит. По крайней мере в ближайшее время… Я снял часы и вызвал на экран номер Джен, готовясь стереть его. Потом передумал. Швырнул часы на стол и помассировал запястье. Может быть, написать ролик в виде очередного бесконечного потока сознания?.. Из этого ничего не вышло. Я выдумал несколько глупых, бессмысленных фраз, занер их в ноутбук и на том застопорился. Тогда я попытался отвлечься и переключился на «Бостон Харбор». Это лишь усугубило творческий кризис. Я сделал попытку пересмотреть рекламу «Психотропов на Каждый День». Не помогло. Я пребывал в ступоре и отлично это сознавал. Единственный выход — отложить работу и дожидаться вдохновения. Это означало, что мне придется искать занятие на остаток дня или же бездельничать. Может, завтра будет лучше? Поэтому я убил кучу времени, охлаждая воду, залез в душ, покопался в архивах и в поисковой базе компьютера, а потом немного пошатался по зданию, прячась от Бэйнбридж. Так прошёл день. К тому времени, как я решился еще раз взглянуть на «Психотропы», Хотчкисс сунул голову в мой кабинет и щелкнул выключателем. — Эй, Боддеккер, что это ты сидишь во мраке? Прячешься от нас, что ли? — А? — Я поднял глаза. — Если ты не заметил: все агентство страдает от творческого запора, и есть лишь одно лекарство, друг мой. Мы собираемся воспользоваться им для повышения жизненного тонуса. Полагаю, ты с нами? Я поднял бровь. — Огилви? Хотчкисс кивнул. — Хонникер из Расчетного отдела тоже туда собирается. Я пожал плечами. Она постоянно там бывает. И в связи с этим к Огилви заявится половина мужского населения Пембрук-Холла. Неплохая идея в том случае, если можешь выдержать конкуренцию. Я не мог. — Какая разница? — сказал я. — Впрочем, готов к вам присоединиться. — Я на тебя рассчитываю. — Постой. Бэйнбридж идет? Хотчкисс покачал головой. — Она рано ушла. У нее сегодня занятия или что-то такое. Обидно, да? — Да. Непременно там буду. Он ухмыльнулся. — Волокита. — Жертва переориентации. — Куриные мозги. — Морда кирпича просит. — Тьфу на тебя. — Подумаешь!.. — Это еще что такое? — поинтересовался Апчерч, возникнув в дверном проеме и хлопнув Хотчкисса по плечу. — Ссора любовников? — Нет. Думаю, драчка за руку прекрасной Хонникер из Расчетного отдела, — послышался из коридора голос Черчилля. — Еще чего! — сказал Апчерч. — У них нет ни шанса. — А у кого есть? — сказал я. — Ах-ах, — отозвался Черчилль. — Видишь ли, мой друг как раз работает над слиянием компьютерной и человеческой составляющей — так мы это называем. — А Хонникер, — подхватил Апчерч, — прекрасный образчик человеческой составляющей… — К делу, — сказал Хотчкисс. — Мы собираемся к Огилви за творческой клизмой. Вас это интересует? — А то! — немедленно отозвался Апчерч. — Там же будет Хонникер из Расчетного. — Как насчет твоего злобного напарника? — Хотчкисс кивнул на Черчилля. — Я тоже иду, — сообщил Черчилль. — Но сперва приму парочку стимуляторов. — Правильно. Я тоже. — Апчерч кивнул нам. — Встретимся на месте. И Черчи испарились. — Не переживай, — сказал Хотчкисс. — С Хонникер им ничего не светит. — А кто переживает? — сказал я. — Только не я. — У тебя больше шансов, чем у Черчи. Она терпеть не может компьютерщиков. — Черчилль — не компьютерщик. — Наркоманов она тоже не любит. — Благодарю, — сказал я, одарив Хотчкисса нелюбезным взглядом. — Звучит ободряюще. Он рассмеялся. Заведение Огилви располагалось неподалеку от Пембрук-Холла — в том же квартале, где находится спуск в метро. Много лет назад сотрудники Пембрук-Холла приспособили этот бар для себя. Это было уютное местечко, изукрашенное деревом и бронзой и набитое всякого рода аттракционами, предоставляющими возможность выпустить пар. Дартс и боулинг, видео и головидеоигры; даже бильярд и карты. Каждый вечер здесь отиралось множество людей из агентства. У Огилви обсуждали новые проекты и свежие сплетни, играли и пили, ссорились и мирились. Немногие посетители, не принадлежавшие Пембрук-Холлу, оказывались в состоянии находиться здесь после окончания рабочего дня. Они смывались и шли в современные рестораны, кафе или специализированные бары для компьютерщиков, где терминалы встроены прямо в столешницы. Нынче вечером бар Огилви заполнился сотрудниками Пембрук-Холла. Все они выглядели неважно; куда бы мы ни посмотрели — везде натыкались на задумчивые, ищущие и растерянные взгляды. Судя по шуму, царящему в зале, наши коллеги ударились во все тяжкие. Музыкальный автомат громко трубил «Песню Атеистов»; все игровые места были заняты. — Что ж, — заметил Хотчкисс с улыбкой. — Я вижу, проблемы не только у нас. — Нет ничего хуже, чем пить в одиночестве, — сказал я. — Разве что пить с тем, кого терпеть не можешь. Хотчкисс изобразил вульгарный жест. — А кто заставляет тебя это делать? Смотри. Я проследил за его взглядом. В одном из углов бара посетители сдвинули вместе несколько столов, и в центре компании находилась Хонникер из Расчетного отдела — на губах блуждающая улыбка, в руке полный стакан. — Своего рода стимулятор творческого мышления. — Хотчкисс подтолкнул меня локтем в бок. — Чего ты пихаешься? — спросил я. — Насколько я помню, однажды ты изъявлял желание… — У меня горе! — завопил Хотчкисс. — Или ты забыл? — Тогда тебе тем более необходимо утешение. — Забудь об этом, приятель. Сегодня твоя ночь. Я видел, как она разговаривала с тобой после собрания. Я покачал головой. — Не думаю. У меня был тяжелый день. — Ты что, мне не веришь? Держу пари: к концу вечера она окажется в твоих объятиях. — Будь реалистом, Хотчкисс. — Ладно. — Он выглядел несколько разочарованным. — Может, мне удастся тебя напоить до состояния, в котором ты попытаешься к ней подкатиться? …Ничего нет хуже, чем ощущать себя похмельным идиотом — вроде меня давешним утром… — Это лучшее предложение за весь день. Мы с Хотчкиссом направились к бару. Я позабыл, что всего несколько часов назад очухался от воскресных страданий. Пока Хотчкисс покупал первую порцию, я послонялся по бару и прихватил по дороге две табуретки, хотя мне и сообщили, что они заняты. Потом я немного понаблюдал за царящим в зале бедламом, а Хотчкисс тем временем вернулся с двумя коктейлями. Я начал ныть. — Хочу пива… — Брось, — сказал мой приятель. — Мир валится в бездну. Тебе нужна ночь, о которой потом придется жалеть. Иначе все это не имеет смысла. В ретроспекции Хотчкисс оказался прав насчет сожалений, хотя он и представить себе не мог, как именно это произойдет. — Нет уж, с меня хватит. — Я осторожно глотнул бурды, которую он приволок, и тут заметил длинноногую блондинку, слонявшуюся подле музыкального автомата. На наших глазах она решительно подошла к нему и заказала какую-то песню. — Кто это? — Кто? — спросил Хотчкисс, поднимая глаза. Он почти прикончил свою порцию. Я указал на блондинку. — Раньше я ее здесь не видел. Хотчкисс пососал кубик льда. — Она не из агентства. — А знаешь, она бы тоже подошла на роль музы. Хотчкисс открыл рот, чтобы ответить, однако в этот момент знакомый и торжественный аккорд перекрыл людские голоса. Лицо Хотчкисса исказила гримаса. — О нет! — сказал он. — Только не эти «С-П-Б»! Женщина отошла от автомата, явно довольная своим выбором. Она не слышала неодобрительных восклицаний, прокатившихся по залу. — Теперь мы знаем про нее по крайней мере одну вещь, — провозгласил Хотчкисс. — Она начисто лишена художественного вкуса. — Он покачал головой и взял пригоршню льда. — Паразиты. Я повернулся на табурете, оказавшись лицом к бару, и помахал Огилви — красивому мужчине, носившему повязку через глаз. — Боддеккер, — сказал он. — Повторить? Я покачал головой. — Мой друг желает знать, почему в твоем музыкальном автомате до сих пор записан «Эй, Джон»? Огилви непонимающе пожал плечами. — Вы же из Пембрук-Холла. — Но это не значит, что мы мечтаем слушать принадлежащие ему группы, — сказал Хотчкисс. — Особенно эту. Ребята из «С-П-Б» — творческие падальщики. — Некоторым людям они по-прежнему нравятся, — заметил Огилви. — В частности, вон той женщине. Она ставит их снова и снова, весь день. — Кто она? — спросил я. — Дневной завсегдатай? — Если говорить о нескольких последних днях, то да, — сказал хозяин бара, протирая полотенцем стойку. — А раньше я ее никогда не видел. — Стареешь, — сказал Хотчкисс. — Раньше ты знал всех клиентов по именам. Наверняка она знакома с кем-то из наших. С ним и пришла. — Она здесь одна и пьет в одиночестве, — отозвался Огилви. — Может быть, я старею, и мне недостает прежней хватки, но кое-что я сохранил. И это «кое-что» — умение любоваться женскими прелестями. Джентльмены, эта дама достойна второго взгляда. Мы с Хотчкиссом как по команде обернулись к женщине. Огилви прав. Более чем. — Глаза, молодые люди. Только посмотрите в эти глаза. В старых романах именно в этот момент женщины поднимают взгляды и протягиваются невидимые нити. Разумеется, сейчас ничего подобного не произошло. Нам с Хотчкиссом пришлось подождать шесть или семь минут, пока закончится «Эй, Джон». Я допил коктейль, взял пиво и принялся наблюдать, как несколько человек окружили музыкальный автомат, чтобы не дать женщине снова поставить «С-П-Б». Женщина побрела прочь, затем круто изменила направление, миновала наш столик и подошла к стойке. Мы с Хотчкиссом исподволь наблюдали за ней. Огилви и впрямь умел ценить красоту. Невероятно синие глаза женщины смотрели на мир настолько пронзительно-тоскливо, что мои руки начали покрываться гусиной кожей. — Ишь ты! — прошептал Хотчкисс. — Это преуменьшение, — отозвался я. Женщина повернула голову, глядя мимо нас. Если она и заметила, что мы пялимся на нее с разинутыми ртами, то не подала виду. Она взяла выпивку и пошла назад к своему столику, стоявшему возле музыкального автомата. К тому моменту большинство народа из агентства уже отошли, и никто ей не мешал. Мы стыдливо следили за ней, а когда она вздрогнула, почувствовав взгляд, поспешно отвернулись к бару. — Итак, — сказал Хотчкисс, когда Огилви принес третью порцию, — расскажи-ка нам что-нибудь. Огилви пожал плечами. — Она почти ничего не говорит. Она платит за свою выпивку карточками банка «Золотой Стандарт». Заказывает только те напитки, в которые положено вставлять всякие зонтики или шпажки. Из-за нее я впервые захандрил под «Эй, Джон» и «Детка, детка, детка, детка». Не думал, что такое возможно. — Неплохой повод для знакомства, — сказал я. — Постой-ка, — запротестовал Хотчкисс. — Я думал, ты посвятишь этот вечер Хонникер из Расчетного отдела. — Давай посмотрим правде в глаза, — сказал я, со стуком поставив стакан на стол. — Ты видел, как эта женщина глядела сквозь нас с тобой? Хонникер делает это постоянно. Она даже не знает нас по именам. — Тебя она знает, — сказал Хотчкисс, сделав большой глоток. — Остынь, Хотчкисс. Это ровным счетом ничего не значит. После собрания у нас был деловой разговор. Хотчкисс оторвался от своего стакана и посмотрел на меня безнадежным взглядом. — Это правда, — сказал я. — Слушай, ты говоришь о ней больше, чем я. Может, это тебе стоит надраться до того состояния, когда ты решишь к ней подкатить. Ты расстался с Дансигер, так что тебе нужна Хонникер. Больше, чем мне. Почему бы тебе не заняться этим, Хотчкисс? Может, сработает эффект Флоренс Найтингейл, и ты в итоге запишешь ее номер в свои часы. Хотчкисс аккуратно поставил стакан. Он размышлял. — А ты что собираешься делать, Боддеккер? — Я-то? — Я стер капли жидкости с кружки. — Я тут подумал… Дождусь окончания очередной песни, потом поставлю «Детка, детка, детка, детка» и погляжу — не удастся ли завести беседу с Леди Фатальные Глазки. — Ты настоящий друг, Боддеккер. — Хотчкисс сполз с табуретки и побрел к задней стенке бара. — Удачи, — сказал я ему вслед и негромко добавил: — У тебя столько же шансов, сколько и у меня. — А это, само собой, означало отсутствие всяческих шансов. Я продолжал восседать на табуретке, наблюдая, как бар мало-помалу погружается в пучины хаоса. Над залом витали, перемешиваясь друг с другом, ретро-поп, металл, фолк и старые песни. Оказывается, люди до сих пор это слушают… Пембрук-Холл уже успел наводнить заведение Огилви. Показались Черчи — вместе с дюжиной других, включая компьютерщиков и людей из Расчетного отдела, коллег Хонникер. Если часов в пять здесь еще и находились посетители, не принадлежащие агентству, теперь они явно ретировались туда, где царила более цивилизованная атмосфера. А здесь и сейчас происходило празднование конца света. Однако женщина с пронзительными синими глазами и не думала уходить. Она продолжала пить — неторопливо и раздумчиво, по-прежнему в одиночестве. Время от времени Огилви или кто-нибудь из его работников подносили ей выпивку. Она же неотрывно созерцала музыкальный автомат, оживляясь только при звуках старых песен, которые, как я думал, давно уже никто не слушает. Женщина не поднимала глаз, иначе бы давно увидела меня. Она тихо сидела на своем стуле, безнадежно уставившись в пространство. — Она опасна, Боддеккер, — сказал Огилви у меня за спиной. — Я просто смотрю. — Ты делаешь это слишком навязчиво. Ты бы себя со стороны видел! — Что подсказывает твоя барменская интуиция на этот раз? — Ничего. Впрочем, дама кое-что мне сказала. — Огилви улыбнулся. — Ну так не тяни. Я что, должен из тебя это клещами вытаскивать? — Когда она покупала свою очередную порцию… Она сказала, что это — ее последняя ночь на Земле. — Она не похожа на самоубийцу. — Об этом я и не думал, — отозвался Огилви. — Мне кажется, она ждет, когда кто-то… или что-то подхватит ее и увезет отсюда. Я поднял голову и заглянул ему в лицо. — Это что же? Летающая тарелка? Огилви пожал плечами. — Этого я не говорил. — Разве эмулятор Стивена Хокинга не доказал, что их не бывает? — Я ничего не утверждаю, сынок, кроме того, что следует дважды подумать, прежде чем приближаться к этой женщине. Я перевел на нее взгляд. — Ну, дважды я уже подумал. Сейчас делаю это в третий или четвертый раз. Оставив стакан на стойке, я соскользнул с табуретки и неторопливо направился к музыкальному автомату. Время настало, думал я. Пора поставить «Детка, детка, детка, детка» и посмотреть, не привлечет ли это внимание таинственной незнакомки. Я прошел уже половину зала, когда в поле зрения возникла Хонникер из Расчетного отдела. Она шагала к центру бара, издавая громкие возгласы, дабы привлечь всеобщее внимание. Я остановился. Все выглядело так, будто она направляется прямиком ко мне, но я не собирался дважды наступать на одни и те же грабли. Хонникер дошла до музыкального автомата и огляделась вокруг. Сунула в рот два пальца и издала пронзительный, закладывающий уши свист. Бар моментально погрузился в тишину. — Что здесь, черт возьми, происходит? — вопросила она, озираясь по сторонам. — Мы — агентство номер один в плане творческого потенциала! Нам нет равных! А вы все плачете и рыдаете, как толпа переориентированных уродов! И все оттого, что кто-то там сказал, будто грядет конец света. Так послушайте, люди, что скажу я. Мы получим контракт с «Миром Нано» и сделаем им лучшую рекламу, какая только может быть на свете. Все агентства в мире возненавидят нас. А потом падут к нашим ногам и будут умолять сделать их частью Пембрук-Холла! Послышались аплодисменты. Некоторые прониклись ее речью. Правда, далеко не все. — Ладно же, — сказала Хонникер с отвращением. — Я вижу, от нашего морального духа мало что осталось. Нужна боевая песня. Такая, которая напомнит, что мы собираемся промаршировать по залам «Мира Нанотехнологий» и выйти оттуда, держа в руках контракт. И мы это сделаем! Потому что мы — «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис»! Послышались шепотки, а Хоннкиер подошла к музыкальному автомату и набрала код. Секундой позже над залом раскатился оглушительно-громкий, ритмичный рокот барабана. — Вот оно, люди! — воскликнула Хонникер. — Метьте свою территорию! Посетители бара мгновенно разделились на два лагеря. Один — не столь многочисленный — откликнулся на призыв Хонникер и выстроился вслед за ней в длинную линию танца конга: встав в затылок и держась друг за друга. Лагерь большинства, в который попал и я, наблюдал за этим, не зная, что подумать. Танцоры принялись маршировать в такт музыке. Солист пел что-то вроде: «Все будет отлично… это только вопрос времени», а «змея» струилась по залу, удлиняясь и вбирая в себя все новых участников. Хотчкисс, который уже успел присоединиться к ним, распевал: «Здесь моё, все моё, ты моя, ты так и знай… Этот мир — мой мир, так и знай, да, так и знай». И далее следовал гимн «своей территории». Хонникер из Расчетного отдела вскинула в воздух сжатый кулак и возгласила: — Да! Да, люди, вот оно! Пойте, пойте! — И танцоры дружно принялись подтягивать «Безжалостному убийце»: Мне на всех плевать. Этот мир — мой мир. И ты станешь, станешь моей! Танец затягивал в себя все новых людей; «змея» удлинялась, заполняя собой зал. Мои коллеги давно уже находились во власти этой злобной, жесткой песни, и песня теперь принадлежала им. Они наплевали на всех прочих. Я не знаю, был ли «Безжалостный убийца» произведением Пембрук-Холла, если нет — значит, какое-то несчастное агентство вскоре будет рвать на себе волосы, узнав, что хит их группы превратился в нашу боевую песню. Далее последовали другие вирши: «Вам меня никогда, ни за что не позабыть… В вашу жизнь, в вашу жизнь быстрым вихрем я ворвусь», а затем вступил хор. Снова, и снова, и снова… Началась война, и мы намеревались одержать в ней победу. Огилви, как я заметил, отозвал из зала своих людей, и сейчас они ждали за стойкой бара, наблюдая, как танец начинает жить своей собственной жизнью. Мне на всех плевать! Этот мир — мой мир!.. Песня длилась едва ли не вечность. Несколько человек из агентства до сих пор не присоединились к вакханалии, но их становилось все меньше. Огилви улыбался и покачивал головой, а женщина с синими глазами взирала на буйство с отвращением и любопытством. Так средневековый миссионер мог бы созерцать языческий ритуал; ее зачаровало и одновременно испугало это зрелище. Если я и впрямь собирался действовать, то наступил самый благоприятный момент. «Мне на всех плевать». У меня сжалось горло. Что, черт возьми, я скажу этой женщине? Не желаете ли пойти в какое-нибудь местечко потише? Простите моих коллег — у них был тяжелый день? Что бы я ни собирался произнести, мне следовало бы поспешить. Поскольку «последняя ночь» этой женщины на земле подходила к своему логическому завершению. «Этот мир — мой мир…» Я еще раз посмотрел на «змею», которая раскачивалась из стороны в сторону, извиваясь по маленькому залу бара — мимо столов, мимо стойки, мимо игровых автоматов… Все уже изрядно напились. Люди стояли длинной вереницей, по большей части чередуясь — мальчик-девочка, мальчик-девочка, — и прижимались друг к другу потными, разгоряченными телами. Каждый держал стоящего впереди за бедра, вцепившись в них так, словно от этого зависела жизнь. И во всех глазах я видел один и тот же безумный блеск. Напряжение витало в воздухе. В нем словно скапливалось электричество — стихийная сила, готовая в любой момент вырваться наружу. Не это ли конец света, которого мы ждали? Внезапно мне стало страшно. Но я был убежден, что женщина со странными глазами не растеряется перед лицом опасности. Я сделал шаг к ее столику, и тут кто-то преградил мне дорогу. Хонникер из Расчетного отдела. Она разрумянилась, темные волосы обрамляли лицо. Одежда облепила тело. Сверкали влажные губы. Она улыбалась. Мне. Змея приостановилась. За спиной Хонникер не оказалось «мальчика», а взгляд явственно говорил, что для полного счастья ей требуются лишь мои руки на ее бедрах. — Боддеккер, — со смехом сказала она. — Давай же. Тряханем этот мир. Все это обрушилось на меня в единый миг. Не так много времени минуло с тех пор, как я избавился от похмелья. И вот теперь я снова напился, провоцируя новое. Воздух был густым и тяжелым, но мне внезапно сделалось холодно. Меня охватила дрожь. За столиком возле музыкального автомата сидела женщина с глазами богини, и я отчаянно хотел поговорить с ней… А между нами стояла Хонникер из Расчетного отдела. Жаль, что в баре отсутствовала Бэйнбридж. Тогда бы я точно знал, что мне делать. Теперь же я растерялся и подозревал, что какое бы решение ни принял, оно окажется неверным. И в итоге я совершу самую страшную ошибку в своей жизни. Осознав это, я выбрал единственное, что может сделать мужчина, обнаруживший, что разрывается между двумя женщинами… Я еще раз глотнул спертого воздуха бара, перевел взгляд с моей богини на Хонникер из Расчетного отдела и с вежливым кивком, адресованным сразу двоим, вышел на улицу. Здесь только что закончился дождь. Свежий воздух несколько протрезвил меня — по крайней мере тогда мне так показалось. Я ударил ногой по луже, засунул руки в карманы и решил, что прогулка пойдет мне на пользу. И засим направился по улице в случайно выбранном направлении — навстречу Дьяволам Фермана. Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: «Новаторская химия» ТОВАР: «Любовный туман» АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Аудио НАЗВАНИЕ: «Сделай „пшик“!» РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Депп должен написать музыкальное сопровождение. ПЕВЦЫ: В тепле и комфорте любовной обители Вы ночку вдвоем провести не хотите ли? Вы не остановитесь ни на миг, Но не забудь (СОПРОВОЖДЕНИЕ: шипение аэрозольной струи в тактмузыке) сделать «пшик». Окутай партнера «Любовным туманом» И наслаждайся вашим романом. Проблемам надежный барьер он воздвиг Если ты (СОПРОВОЖДЕНИЕ: тоже) сделал «пшик». СОЛО (гитара? уточнить у Деппа) ДИКТОР: (поверх музыки) Это проще простого! Две струи «Любовного тумана» от «Новаторской химии» защитят вас даже от самых опасных сексуальных заболеваний! Срок действия — двенадцать часов. Нигде не трет, не давит и не режет! Никаких побочных эффектов! ПЕВЦЫ: Ты проведешь эту ночь будто в сказке, Ты защищен — люби без опаски. «Любовный туман» — он доступен всем, Пшикни - (СОПРОВОЖДЕНИЕ: то же) и нет проблем! ДИКТОР: «Любовный туман» от «Новаторской химии»! Доступен и в концентрированном состоянии!6 Час волка
Минула неделя… За неделю я ухитрился начисто позабыть о Дьяволах Фермана. Я помнил некоторых своих школьных недругов и старых подружек лучше, чем их. Дьяволы ушли в небытие, забились в самый дальний уголок сознания, и я надеялся, что там они и останутся на веки вечные. Естественно, навалились и другие проблемы, о которых я был бы и рад позабыть, да не мог. К ним прежде всего относились «Наноклин» и зловещее предзнаменование рока, черным облаком нависшее над Пембрук-Холлом… И все вытекающие отсюда последствия… Бой начался. Мы сражались за право предоставить свой ролик на суд «Мира Нанотехнологий», и с того самого вечера у Огилви отношения между творческими группами сделались принципиально иными. Мы не только изыскивали идеи, но и стремились опередить на этом поприще своих коллег. Увы, вдохновение не приходит по заказу. Поэтому спешка давала результаты, обратные желаемым. Даже те из нас, кто обычно фонтанировал идеями, ныне пребывали в творческом ступоре. Я отлично знал, что бывают времена, когда следует избегать определенных людей. Однако по прошествии небогатого событиями утра, которое я провел, таращась в экран компьютера или шатаясь по этажу, я направил свои стопы к Огилви. Изначально я намеревался взять пару сандвичей и отбыть восвояси, но вскоре обнаружил, что восседаю за стойкой бара рядом с Хотчкиссом. Выглядел он, мягко говоря, не важно. Хотчкисс слепо глядел в стакан, наполненный «жидким ленчем» — и я говорю не о высококалорийном неопротеиновом «жидком ленче, который предпочитают девять из десяти бодибилдеров». «Жидкий ленч» Хотчкисса венчала белая шапка пены, а разместился напиток в высокой кружке, покрытой капельками конденсата. Он был нежно-золотого цвета, и от Хотчкисса уже здорово несло этим самым «ленчем». Я заказал сандвич. Хотчкисс проигнорировал меня. Тогда я сказал: — Не рановато ли начинаешь, а? Он сделал большой глоток. — Я влюблен. — Может, ты выбрал не то лекарство? Эта штука тебе вряд ли поможет… — Мне не нужна помощь, — сказал Хотчкисс. — Я просто хочу забыть. Я протянул руку и аккуратно отодвинул от него стакан. — Я думаю, ты забываешь не то, что нужно. Например, ты позабыл, что мы — Пембрук-Холл, а это значит, что заполучим клиента, на которого положили глаз. — Не благодаря мне, — угрюмо заметил Хотчкисс. Он протянул руку и снова придвинул пиво к себе. — Ты слишком строг к себе, Хотчкисс. Кто постоянно получает ключ от лифта? У кого вся стена увешана почетными медалями? — Это не имеет никакого значения. — Почему? — Помнишь, как я сломал ногу, когда мы играли в софтбол против «Маулдина и Кресса»? Я кивнул. — В тот раз я тоже получил ключ от лифта. А в день после перелома мне не пришлось идти на работу… — Ты хочешь сломать ногу? — Я хочу сказать, что предпочту сломать ногу, нежели получать все эти глупые значки и премии, которые выдают «старики»… Хотя кому я об этом рассказываю? — Он пожал плечами, залпом допил стакан, поманил пальцем бармена и заказал добавку. — Ты знаешь, в чем моя проблема, Боддеккер? Я ничего не смыслю в рекламе. Это правда. Ни черта не смыслю! Чем больше я смотрю на всю эту нанотехнику и чем дольше думаю, как бы ее продать, тем отчетливее это осознаю. Всю свою жизнь я просто произносил то, что хотел клиент. Заказчику достаточно было сказать, что они желают, и я выполнял их распоряжения. Такая реклама не обязана быть качественной. Она не должна быть умной. Ей не обязательно влиять на подсознание. Короче говоря, этой рекламе вовсе не обязательно быть хорошей. Все, что от меня требовалось, — это сообщить потребителю, где и как можно купить товар. И дело в шляпе. Мне никогда не приходилось продавать. Я не привлекал внимание клиента. Пока люди сами желали приобрести товар, это все не имело значения. Они хотели купить; реклама не убеждала их сделать это. Я просто гнал словесный поток. А сейчас грядет конец света, и я больше ничего не могу сделать. Теперь я бессилен. Бесполезен. — Хотчкисс печально улыбнулся. Подошел Огилви и вновь наполнил его кружку. — Я остался у разбитого корыта. Благодарение богу, Огилви промолчал, и я тоже держал рот на замке, зная, что крайне неблагоразумно пытаться Обратить все это в шутку. Мне пришло в голову, что я, возможно, совершаю очередную ошибку, слушая Хотчкисса, пребывающего в депрессии. Это заставило меня припомнить тот факт, что я и сам отнюдь не гений. А также и то, что на мне «висит» множество срочных и необходимых дел, включая «Наноклин», «Бостон Харбор», «С-П-Б», старые файлы Пэнгборна и собрание творческой группы, для которого следовало бы набросать хоть какой-то конспект… Собрание творческой группы… В голове у меня что-то щелкнуло, я панически бросил взгляд на часы и ахнул. — Что-то не так? Огилви стоял надо мной, держа в руках тарелку с сандвичами и чипсами. — Упакуй их для меня, — сказал я, швырнув ему кредитку. — Мне нужно идти. — Мне тоже. — Хотчкисс улыбнулся. — Правда, с другой-то стороны, в Пембрук-Холле от меня сейчас толку мало. Поэтому я намерен послать все к черту. — Он высосал пиво и поставил стакан. На верхней губе у него «выросли» усы из белой пены. — Остаюсь здесь. — Хотчкисс, — сказал я, пока Огилви упаковывал сандвичи, — если ты не собираешься возвращаться, может, одолжишь мне ключ от лифта? Ключ со звоном лег на стойку бара. — Спасибо, — сказал я, забирая коробку с едой. Потом слез с табуретки и направился к двери. — Если я могу что-то для тебя сделать… Хотчкисс залепетал нечто о Дансигер, но я вышел прежде, чем он закончил. Сунув еду под мышку, я помчался с максимальной скоростью, какую можно развить на людной улице. Неужто от этого никак нельзя избавиться? Я полагаю, у каждого есть свой персональный демон, с которым необходимо бороться. У Хотчкисса — творческая импотенция. Или по крайней мере убежденность в оной. Что до меня — я предпочитаю забывать или же игнорировать вещи, которые мне неприятны. В частности, именно поэтому я так далеко ушел от агентства в поисках ленча. А уж усевшись за стойку в тихом, спокойном баре, я тут же выкинул из головы грядущее собрание. К тому времени, когда я ворвался в вестибюль, я начал задаваться вопросом: «А к чему, собственно, вся эта спешка?» У меня столько же плодотворных идей по поводу «Наноклина», сколько и у всех остальных. Иначе сказать: нисколько. Тогда к чему же все это? Для чего я вообще созвал собрание? Может быть, оттого что я знаю: моя группа зависит от меня. Я обязан ободрить их, уверить, что все будет неплохо… Может быть, потому, что Левин на меня рассчитывает… Нет, решил я. Не то, не то. Я не хотел демонстрировать им свою слабость — вот в чем дело. Я не желал, чтобы они узнали, что на самом деле я подобен всем остальным… По пути к лифтам я врезался в Весельчака, извинился и поскакал дальше, не имея возможности взглянуть — что он продает на этот раз. В лифте Хотчкисса я посмотрел на часы. Нужно заскочить в кабинет хотя бы на пару минут, хоть я и безнадежно опаздываю на собрание. Лифт остановился. Я рванул по коридору, едва лишь открылись двери, пулей пролетел холл, на ходу приказав терминалу активизироваться. Стоило мне шагнуть в кабинет, как до меня долетел механический голос. — Добрый день, мистер Боддеккер, — протарахтел вирус. — Просматривая ваши файлы, я обнаружил, что вы совершенно не заботитесь о своих страховках. Это недопустимо для человека в вашем положении. Только подумайте, что может случиться с вашей бедной женой — леди Солнышко, если вы вдруг умрете от ретро-чумы?.. — Это моя мать — проревел я, оскалившись на экран. — Если б ты потрудился выяснить мою дату рождения, то и сам бы допер! — Я воззвал к феррету и приказал изгнать зловредный вирус, что и произошло через секунду. — Ты совершаешь промах за промахом, феррет. Подумать только: снова пропустил какую-то слезливую программку. — Эта слезливая программка настолько совершенна, что ей удалось пролезть сюда вместе с кодами ручного ввода, — ответил он. — Может быть, изменить авторизацию? — С его стороны не слишком умно было влезать в мои третичные файлы. Забудь об этом. — Хорошо. Мистер Боддеккер, я должен напомнить вам, что на полдень назначена встреча творческой группы. Вы опаздываете на семь минут. — Я знаю. Слушай-ка, феррет: войди в мою базу данных, открой группу архивов «Дождливый день». — Сделано. — Найди файл под названием «Праздники», но не открывай без моей команды. Выведешь его на терминал в комнате для собраний. — Будет исполнено, сэр. — Феррет издал фирменный звон и отключился, а в следующий миг задребезжал телефон. Из интеркома донесся не менее знакомый голос: — Боддеккер, — сказала Бэйнбридж. — Боддеккер! Ты где шляешься? Мы тебя ждем. Я не ответил. Прихватил сандвич и выскочил из кабинета. За спиной разливался возмущенный голосок Бэйнбридж: — …я знаю, что ты здесь. Я слышу, как ты ходишь… За несколько секунд я преодолел расстояние, отделявшее мой офис от комнаты собраний, и застыл в дверях. Вся моя команда собралась. Только Бэйнбридж еще сидела у телефона, продолжая изрыгать угрозы в адрес моей персоны: — …не надо никого дурить, Боддеккер. Я слышу шум. Ты же там жрешь, верно? Жрешь, пока мы, как идиоты, торчим здесь и ждем твоих ценных указаний… Я кашлянул. Бйэнбридж резко обернулась, и я протянул ей коробку с сандвичем. — Хочешь откусить? — спросил я. Бэйнбридж покраснела как помидор, и все, кроме Дансигер, рассмеялись. Дансигер была исследователем нашей группы, и мы с ней частенько ругались, поскольку она полагала, что я постоянно поручаю феррету ее работу. Вдобавок именно я в свое время познакомил их с Хотчкиссом. Одним словом, я не без оснований полагал, что в ближайшее время наши отношении окажутся по меньшей мере натянутыми. Дансигер меня не разочаровала. — Приветствуем тебя, о наш отважный лидер! — сказала она. — Аплодисментов не надо, — отозвался я. — Право же… — Никто и не предлагает, — сказала Харбисон, наш персональный консультант по программному обеспечению. Я отодвинул кресло от стола и плюхнулся в него. — Вы, возможно, спрашиваете себя, зачем я вас здесь собрал… — Это я настаивал на совещании. — Голос принадлежал художественному редактору группы, Сильвестеру. Он относился к типу людей, склонных менять пол каждую неделю. Должно быть, ему приходили астрономические счета из клиники Переориентации. Сегодня Сильвестер выглядел мужчиной и делал все возможное, чтобы попасть в центр внимания. — Все, кроме тебя, кажется, об этом осведомлены. И раз уж ты милостиво откликнулся на мою просьбу, стало быть, тебе есть что нам сообщить. Старый добрый Сильвестер с извечно хмурой физиономией. Мне зачастую казалось, что, если бы он попытался улыбнуться, его неподвижное лицо пошло бы трещинами, как глиняная маска. — Он шутит, Боддеккер, — поспешно встряла Бэйнбридж. Дансигер хмыкнула, а Мортонсен — программист ИИ - брезгливо поморщилась. Мортонсен всей душой ненавидела Бэйнбридж. Ее отношения со мной программистка квалифицировала как попытку подлизаться к начальству и откровенно об этом говорила. Мне же, как лидеру группы, приходилось зорко следить, чтобы мои сотруднички не перебили друг дружку. Если вы не были главой творческого коллектива, то поверьте мне на слово: восемь человек всегда способны найти повод, чтобы переругаться между собой… — Итак, — сказал я. — Мы с вами имеем «Мир Нанотехнологий». И «Наноклин». Современное чудо науки двадцать первого века, которое сделает безотрадные дни стирки пережитком прошлого… Депп — музыкальный редактор — громко фыркнул. Потом он неодобрительно покосился на меня. — Надеюсь, ты не собираешься сделать такое слоганом? — буркнул Сильвестер. Я покачал головой. — Предложи-ка что-нибудь сам! — выпалила Бэйнбридж. Ее глаза светились как два фонарика. Ничего себе, она решила меня защитить… — Что тут предложишь? — Тогда давайте послушаем Боддеккера, — сказал Депп. Я скрестил руки на груди и медленно обвел их взглядом - Мортонсен, Дансигер, Сильвестер, Гризволд, Бэйнбридж, Депп и Харбисон, которая нервно постукивала ногтями по крышке стола. Я напустил на себя важный и таинственный вид, словно намеревался поведать им некое тайное знание. На самом деле это был тактический ход: я тянул время, собираясь с мыслями. — Ну? — спросил Сильвестер. — Ролик не должен выглядеть слишком коротким, — проговорил я наконец. — Этот товар будет хитом сезона. Подумайте: десятикилограммовой коробки стирального порошка хватает человеку на всю жизнь. — Я бы не стала так торопиться, — заметила Харбисон. — Департамент Охраны Окружающей Среды еще не сказал свое слово. — А по-моему, уже сказал, — отозвался Депп. — Этот товар поступает на рынок. Стало быть, он экологически безопасен. — Я думаю, называть его экологически безопасным — это преуменьшение, — встряла Бэйнбридж. Терпеть не могу подобные речи. Создается впечатление, что Бэйнбридж говорит только ради того, чтобы согласиться со мной. Однако на сей раз она была права. — Сколько мыла — даже экологически чистого — средний потребитель использует за год? Теперь сравните это с десятью кило за целую жизнь… — Это лишь приблизительные цифры. Они не отражают истинного положения дел на рынке, — парировал Сильвестер. — Ладно, — вступила Харбисон. — Давайте исходить из наихудшего варианта. Предположим, у нас есть мот и транжира, который ухитряется изводить по килограмму в год. Десять килограммов за десять лет — пусть даже десять килограммов экологически чистого… — Да подождите вы! — сказала Мортонсен. — Я не понимаю. Если эти штуки добавлять в холодную воду, значит, потом они вместе с ней попадают в экосистему. И что происходит дальше? — Они запрограммированы на вторичную и третичную защитную систему, — сказал я, опираясь на недавно добытую ферретом информацию. — Когда наночастицы попадают в экосистему, они еще некоторое время остаются активными и продолжают уничтожать неэкологичные компоненты. Затем распадаются. — И сколько времени эти штуки живут, оказавшись в экосистеме? — спросил Депп. — Неизвестно. Единственная экспериментальная модель изготовлена для озера Эри. Эти наномашины создавались для выживания в неблагоприятных экологических условиях. Они распались через несколько часов. — Но если миллионы людей будут использовать «Наноклин», — сказала Бэйнбридж, — даже несколько часов — это уже что-то. Сильвестер отхлебнул кофе и водрузил чашку на стол. — Миллионы людей не будут использовать «Наноклин» до тех пор, пока кто-нибудь не продаст им его. Мне бы хотелось — так же, как и мистеру Левину, так же, как и мисс Харрис, — чтобы именно мы стали той компанией, которая это проделает. А потому вернемся к нашим баранам. Если мы закончили обсуждать экологичность продукта, может, займемся работой, ради которой нас здесь держат? Иначе сказать: попытаемся заполучить контракт с «Миром Нано», чтобы обезопасить Пембрук-Холл и обеспечить себе место в агентстве. — Ну прямо мои слова, — сказал я. — Право, не знаю, что там «Наноклин» может или не может сделать для экосистемы. Меня больше интересует, что он может сделать для среднего обывателя. Мои коллеги переглянулись. Я видел, как они мучительно пытаются соображать, но, кажется, только Депп уловил мою мысль. — Харбисон, сколько времени ты тратишь на стирку каждую неделю? — Нисколько, — отозвалась она. — Отдаю белье в прачечную. — А ты, Дансигер? — Тоже отдаю в прачечную. — Бэйнбридж? — Несколько часов. — И чем ты занимаешься, когда приходится приглядывать за бельем? — Читаю книжку. Или учебник. — Положим, человек не учится. И не любит читать… Сильвестер? — Я не понимаю, к чему ты все это, Боддеккер. — Я это к тому, что пора произвести некоторые подсчеты. Сколько денег Харбисон и Дансигер тратят на стирку? Сколько времени теряет Бэйнбридж? А ведь всего этого можно избежать: достаточно просто бросить грязную одежду в емкость с холодной водой! Речь более не идет о простом удобстве. Мы говорим о свободе. — Вставь это в ролик, — усмехнулся Сильвестер. — Феррет, — сказал я. Один из динамиков немедленно отозвался: — Здесь, мистер Боддеккер. — Пожалуйста, открой файл «Праздники» и зачитай его нам. — Один момент. — Внимание, — сказал я. — Сейчас мы поговорим о самой давней и освященной веками традиции, обеспечивающей наши продажи. Огромные, грандиозные продажи… — Готов, — сообщил феррет. — Давай. — Нижеследующий текст — это перечень праздников типичного календарного года, который может быть использован для стимуляции розничной торговли. Или — как назвал это мистер Боддеккер — перечень поводов, активно использующихся для приобретения разного рода товаров. Итак. Новый год. День Стивена Хокинга. День Войны. День Мартина Лютера Кинга. Практически весь февраль, включая дни рождения президентов — Вашингтона, Линкольна, Рейгана и Смитерса; День Святого Валентина, Рамадан, начало Православного Великого Поста и День Вице-президента. День Святого Патрика. Весеннее Равноденствие. День Тещи. Вербное Воскресенье. День Вторжения в Норвегию. Страстная Пятница. Еврейская Пасха. Пасха. Пасхальный понедельник. Пасхальный вторник. Православная Пасха. Канун Дня Налогов. День Налогов. День Земли. Неделя Матери. День Вооруженных Сил. День Победы. День Памяти. День Знамени. — Что ты пытаешься доказать? — поинтересовался Сильвестер. Я махнул на него рукой, призывая к тишине. — …День Отца. Летнее Солнцестояние. День Иоанна Крестителя. День Детей. День Канады. День Независимости. День Элвиса. Гражданский Праздник. День Хиросимы. Неделя Падения Стены. День Знамений. День Женского Избирательного Права. День Труда. День Бабушек и Дедушек. День Граждан. Рош-га-шана[2]. Осеннее Равноденствие. Йом Киппур[3]. День рождения Мухаммеда. День Святого Франциска Ассизского. День Колумба. День Объединенных Наций. День Всех Святых. День Гая Фокса. Самый Сладкий День… — Терпеть его не могу, — буркнула Мортонсен. — День Выборов. День Ветеранов. День Геттисберга. День Ассоциации Кеннеди. Канун Дня Благодарения. День Благодарения. День Перл-Харбора. Ханука[4]. Зимнее солнцестояние. Канун Рождества. Рождество. День Бокса. Канун Нового года. Этот перечень составлен на основе общенациональных торжеств Северной Америки и не включает местные праздники, вроде Дня Канталупы. Он также не включает различные даты, относящиеся к личной жизни потребителя — юбилеи, дни рождения, свадьбы, религиозные инверсии, радикальную хирургию или смерть. На этом текст заканчивается. — Боддеккер, — сказала Дансигер, поднимаясь на ноги. — Я протестую против использования феррета для подобных вещей. Всю эту информацию я могла бы найти сама… — Успокойся, — сказал я как можно мягче. — И не подумаю, — отозвалась Дансигер. — Я получаю деньги за свою работу. Это — моя обязанность. А феррет — всего лишь груда железа. — Это не исследовательская задача, — возразил я. — Он написал этот перечень, просто просмотрев несколько календарей. Когда придет время разрабатывать эту идею, я попрошу тебя составить более полный список, включающий интернациональные торжества и праздники других государств. — Итак, — сказал Сильвестер, — что все это означает? — Мы дадим им настоящий праздник, — сказал я. — День Свободы. — У многих восточных наций такой уже есть, — заметила Дансигер. — А мы празднуем его как Неделю Падения Стены. — Я говорю о таком празднике, который останется с людьми до конца их жизни. Мы подарим им время. Два часа в неделю в прачечной. Сто часов в год. Сколько же дней это отнимает в нашей жизни — дней, которых не вернуть? Эти дни нам вернет «Наноклин»! — Не так плохо, — усмехнулся Депп. — Может, начать с чего-то вроде: «Послушайте, ваши дни сочтены…» — Кажется, я уловила идею, — сказала Бэйнбридж. — А дальше можно так: «Зачем проводить столько времени в прачечной? Позвольте „Наноклину“ трудиться за вас». — Она огляделась по сторонам, ища одобрения. Безрезультатно. — Ну… или что-то в этом роде. — Неплохо, — кивнула Харбисон. Я думаю, она пыталась быть великодушной. — Можно и лучше, — невозмутимо сказала Мортонсен. — Не просто лучше, — возбужденно подхватила Дансигер. — Живее. Горячее. Это должно цеплять. — Определенно ты уже разгорячилась, — поддразнила Бэйнбридж. — Кажется, до меня начинает доходить. — Гризволд наконец-то вступил в разговор, и это был хороший знак. — Я понимаю, куда клонит Боддеккер. — Он перевел взгляд на меня. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты видишь это как противопоставление рекламы и антирекламы. Сперва ты рассказываешь людям об их же собственных праздниках: бац, вот тут у нас день рождения Хокинга; бам, вот здесь Летнее Солнцестояние; бум, а вот — Четвертое июля. Однако все эти праздники ничего не значат в сравнении со свободой, которую вы приобретаете, пользуясь «Наноклином»… — Да, — сказал Депп. — Любой другой праздник — это повод что-то купить друзьям. Открытку, подарок, цветы… А с «Наноклином» вы можете сделать себе самый дорогой подарок на свете… — Время, — докончила Бэйнбридж. — Лучше, — кивнула Мортонсен. — Уже гораздо лучше. — А мне не нравится то, что вы затеяли, — сказала Харбисон. — Может, найти ничем не занятую дату в календаре и объявить настоящий «День Свободы». Совместим его с днем, когда «Наноклин» появится на полках магазинов. — Гризволд выпрямился в кресле, явно довольный своей идеей. — Нам не удастся протащить это через Правительство и Сенат, — буркнул Сильвестер. — Да брось, — сказала Бэйнбридж. — Заставим «Мир Нанотехнологий» заплатить. Все замолчали и уставились на нее. — Они покупают время, не так ли? С какой стати мы должны оплачивать проведение законопроекта? Боддеккер пишет текст, мы причесываем и приглаживаем его, обеспечиваем оформление и мультимедиа… Остальное — не наша забота. Мы пишем им слоган, вот такими вот буквами. — Она широко развела руки, точно желая продемонстрировать размер будущих букв. — Девятнадцатое июля — День Свободы. Ждите его, и он придет! Задумка выглядела недурно. Если бы еще Бэйнбридж не выбрала свой собственный день рождения в качестве даты грядущего праздника… Впрочем, начало положено: группа подхватила мою идею и начала работать мозгами… Ну по крайней мере некоторые из группы. — Люди будут считать это праздником, — сказала Бэйнбридж в заключение своей речи. — Он войдет в их жизнь. Таким образом «Миру Нано» ничего не останется, как провести билль через официальное законодательство. Дело в шляпе. Депп кивнул. Гризволд улыбнулся. — Хорошо, — сказал я и оглядел остальных. Отнюдь не все разделяли мой энтузиазм. Харбисон покачала головой. Мортонсен нахмурилась. — Нет, — сказал Сильвестер. — Почему — нет? — спросил Депп. — Вы и впрямь думаете, что нужен еще один вонючий праздник, чтобы продать порошок? — спросил Сильвестер. — Это освященная веками традиция, — сказал я. Вдобавок это было мое давнее, затаенное желание: стать человеком, который принесет в жизнь новый праздник. Сейчас у меня появился великолепный шанс. — Это недостаточно глобально для такого ролика, — сказала Харбисон. — Это недостаточно глобально? — изумленно выдохнула Бэйнбридж. — Чего же тебе надо? Возвращения пророка Мухаммеда? «Наноклин», который удалит пятна с его одежд? — Нет! — выкрикнул Сильвестер. В комнате повисла тишина; мы разом обернулись к нему. — Это плохо кончится. Вы что, хотите джихада? Или фетвы? Помните, что случилось с «Азербайджан Аппетайзерз», когда они представили чипсы «Мухаммед»? — Это не их вина, — сказала Харбисон. — Это ошибка агентства. Товар должен был называться «Чипсы Мухаммеда». — Не имеет значения, — отрезала Дансигер. — Чипсы выполнили в виде силуэта пророка. Это осквернило исламские законы. — Мы не имеем никакого отношения к политике, — заметил я. — Вот именно, — сказала Мортонсен. — «Наноклин» должен стать настоящей сенсацией. Если же мы переусердствуем, то бросим тень на продукт и на его производителя. — Но это же грандиозный товар, — сказал Гризволд. — Грандиозный ровно настолько, насколько об этом позаботится реклама, — хмыкнул Сильвестер. — Он должен быть грандиозным, — сказал я. — Гигантом. Исполином. Потому что «Мир Нано» хочет его таковым видеть. Задумайтесь. Сотни и сотни раз они спасали мир. А теперь хотят заработать деньги. — Осторожнее, — сказала Дансигер. — От таких слов попахивает кровью. Мортонсен и Харбисон рассмеялись. — Надо думать, у вас есть идея получше, — фыркнула Бэйнбридж. — Вообще-то кое-какие мыслишки у нас водятся. — Харбисон неловко поерзала в своем кресле. — Мы думаем, что «Наноклину» нужен информационный, а не сенсационный ролик. Внезапно я понял, что происходит. Дело вовсе не в смысловом содержании ролика. На карту оказалась поставлена власть, и очевидно, что Дансигер, Мортонсен и Харбисон действуют заодно, желая урвать кусок побольше. Если «Мир Нанотехнологий» выберет Пембрук-Холл, а наша группа обеспечит этот контракт, славная троица окажется тут как тут. А если и Сильвестер у них в кармане, то они оказываются в беспроигрышной ситуации. В таком случае голосование неизбежно зайдет в тупик. В случае, если идея праздника все же пройдет и мы выиграем состязание — результат очевиден. Однако вдруг идея провалится и ролик не принесет дохода компании… Тогда они сумеют сказать, что голосовали против, в то время как моя репутация окажется под вопросом… Я нацепил одну из своих самых искренних улыбок и посмотрел на Дансигер. — Хорошо. Я слушаю предложения. Что у тебя? — Я думаю, ты получишь более доходчивое объяснение, если я не скажу, а покажу. Не возражаешь, если я продемонстрирую группе результаты своего исследования? — Вперед. Она взяла пульт и нажала на кнопку. По стене спустился экран, и мы развернули к нему свои кресла. Свет начал меркнуть. По экрану побежали помехи, и Дансигер приказала своему феррету начать демонстрацию. Феррет отозвался — гораздо более деловым тоном, нежели мой собственный, — и на экране замелькали цифры, производя обратный отсчет. Прежде чем мы успели увидеть цифру «один», экран потемнел и возникла картинка. Компьютерная анимация пещерного человека, который стирал в море шкуру и развешивал ее на скале для просушки… Я посмотрел на Дансигер. — Постой-ка. Это то, о чем я думаю? — Просто смотри, — сказала она. Голос за кадром проговорил: «Тысячи лет назад стирка отнимала целый день». Быстро замелькали кадры, изображавшие процесс стирки в различные исторические периоды. В финале появилась стиральная машина образца 1950-х. «И с тех пор мало что менялось…» Новый кадр. Стирка в современной Америке. «…до сегодняшнего дня!» Бац! На экране возникла коробка «Наноклина» и сопровождающая ее надпись: «Новое слово в стирке». В кадр вплыла женская рука. Она взяла коробку, и камера отъехала назад, являя зрителю женщину в деловом костюме. Женщина осмотрела новинку и подняла голову, взглянув в камеру. — Это же просто стиральный порошок! — Ах, — сказал голос невидимого диктора, — это не просто порошок. Это «Наноклин»\ – «Наноклин»? — переспросила женщина. Диктор пустился в пространные объяснения о том, как работает «Наноклин». Его рассказ сопровождался компьютерной анимацией наномашин, пробирающихся через волокна ткани, расстреливая пятна и грязь из крошечной лазерной пушки. Снова возникли слова: «Новое слово в стирке». Современная прачечная и современная дама исчезли, и диктор произнес: «Новое чудо от „Мира Нанотехнологий“. „Наноклин“. Последнее достижение суперсовременных технологий. Долгая нудная еженедельная стирка стала анахронизмом. Спешите приобрести!» Депп заворчал и помотал головой. Экран потемнел; снова зажегся свет. Я вскочил с кресла. — Это ролик другой группы, — сказал я. — Где ты его взяла? — Тебе обязательно знать? — Дансигер поморщилась. Я подумал полсекунды, и все встало на места. Она приказала своему феррету украсть ролик из файлов Хотчкисса. Ключом к разгадке был пещерный человек. Хотчкисс любил их и совал куда ни попадя. — Дансигер, тебе не следовало этого делать… — Боддеккер, — фыркнула Мортонсен, — а собственно, почему? — А потому, — сказал я, — что у нее из-за этого могут возникнуть большие проблемы. Дансигер откинулась в кресле и звонко расхохоталась. — Нет, ты серьезно, Боддеккер? Ты считаешь, что этот ролик способен завоевать внимание «стариков»? Не говоря уже о «Мире Нано»? Если кто-то и способен заполучить контракт для Пембрук-Холла, так это ты. — Хотчкисс знает? — А если даже и знает… Думаешь, ему есть до этого дело? Он сейчас озабочен совсем другими вещами… Впрочем, здесь нет ничего личного. Это не из-за наших с ним отношений. — Тогда объяснись. — Я велела феррету выкачать все ролики, уже занесенные в файлы… — Дансигер! — Дай ей закончить, — сказала Харбисон. — …и выяснила, что восемьдесят три процента из них базируются на детали, которую ты совершенно упускаешь из виду. Этот ролик — лучший пример. И мы считаем, что существует аспект, который ни в коем случае нельзя оставлять в стороне. Она ждала, когда я попадусь на удочку. Я молчал. В конечном итоге Бэйнбридж не выдержала и предположила: — Эволюция стирки. — Неверно, — сказала Дансигер. И я вместе с ней. Поэтому Дансигер рассмеялась и проговорила: — Хотчкисс прав насчет тебя, Боддеккер. Я не стал ждать, пока она огласит, в чем именно он оказался прав. Я повернулся к Бэйнбридж. — Вместо того чтобы создавать ролик-сенсацию, они хотят рассказать, как этот чертов «Наноклин» работает. — Именно так, — сказала Харбисон, пожалуй, чуточку слишком громко. Дансигер и Мортонсен разом повернулись к ней и взглядами заставили замолчать. — Это можно сделать и позже, — заметил Депп. — На первом этапе нам нужно только пообещать, что «Наноклин» будет работать лучше, чем все остальное, вместе взятое. — Тогда они не узнают, насколько он необычен, — возразила Мортонсен. — Бэйнбридж, — сказал я. — Как работает стиральный порошок? Она вздрогнула и вскинула на меня глаза. — Ну… Э-э… Ты кладешь порошок вместе с одеждой и включаешь машину, взбивается пена… — Но как он работает? — Я отвернулся от Бэйнбридж. — Как он работает, Харбисон? — Так же, как и пена для мытья посуды, — ответила она. — Наливаешь пену в жирную воду, и на поверхности формируется пленка. Грязь оседает на краях раковины, а посередине… — Отлично, — сказал я. — А теперь скажи мне, почему это происходит? С научной точки зрения? Упругость поверхности? Может, эта пена легче воды, но тяжелее жира? Они реагируют на молекулярном уровне? Тишина. — Люди не знают, как работает обыкновенный порошок. И им нет до этого дела до тех пор, пока он выполняет свою функцию. — Люди из «Мира Нанотехнологий» желают разъяснить потребителю, как действует их продукция, — сказала Дансигер. — У них ничего не выйдет, даже если кто-то и напишет им качественный рекламный ролик, — отозвался Гризволд. — Люди уже в курсе, что такое нано, они знают, что наномашины сделали для мира. Все, что от нас требуется, — сообщить покупателям, что это чудо теперь будет работать в их прачечных. — Нужно учесть, какова наша клиентура… — начала говорить Мортонсен. — Прошу прощения, — сказал я. — Но мне казалось, что делопроизводством у нас занимается Гризволд. — Я перевел взгляд с Дансигер на Харбисон, затем — на Мортонсен. — Возможно, вы трое кое-что позабыли, и я считаю своим долгом вам напомнить. Зачем мы вообще делаем рекламу? Чтобы развлечь потребителя? Получить деньги? Увидеть образец товара? Выиграть приз для нашего агентства? Или мы делаем это, чтобы увеличить объемы продаж? Дансигер скрестила руки на груди., — Я вам говорила. — Она обращалась к Харбисон и Мортонсен. — То, что вы предлагаете, вовсе не плохо. Просто вы слишком торопитесь. Когда товар появится в магазинах, люди не станут просить у продавцов «этот революционный прорыв в нанотехнологий». Они скажут: «Дайте нам штуку, которая отстирывает белье лучше, чем все прочие порошки». — Ты действительно в этом уверен? Я пожал плечами. — Не согласна? Хорошо, мы можем провести голосование. Дансигер улыбнулась. Я уже понял, что совершил ошибку. Предлагая голосование, я автоматически исключал себя из участия в нем. Один-единственный взгляд на лица моих коллег — Харбисон, Дансигер, Мортонсен и Сильвестера, — и стало ясно, что мне не победить. Я вздохнул, стараясь сделать хорошую мину при плохой игре. — Хорошо. Те, кто предпочитает освещать сенсационность товара, а не его технические возможности, поднимите руку. Гризволд, Бэйнбридж и Депп. — Теперь, — сказал я, стараясь скрыть разочарование, — те, кто стоит за информационный ролик. Дансигер, Харбисон, Мортонсен и… Сильвестер постукивал пальцами по крышке стола. — Сильвестер! — рявкнула Дансигер. — Что ты выбираешь? — спросил я. — Я думаю, — отозвался он. — Ах ты! — выдохнула Харбисон. — Ты — сволочной, вонючий кастрат!.. — Нет. Сегодня — нет, — резко сказал Сильвестер. — И я тебе это припомню. — Как ты будешь голосовать, Сильвестер? — снова спросил я. — Я воздерживаюсь. — Ты же обещал, — потрясенно сказала Харбисон. — Мы же договорились… — Она заткнулась, осекшись под грозными взглядами своих союзниц. — Голоса сравнялись, — подвел я итог. — Значит, нам придется продолжить дискуссию. — Забудь об этом, — сказала Дансигер, резко захлопывая ноутбук. — Здесь присутствуют люди, которым тебе не следует доверять. — Это уж точно, — хмыкнула Бэйнбридж. — Да что ты понимаешь, жалкая маленькая подхалимка, — прошипела Мортонсен. — Наглоталась спермы и, видно, утратила способность думать. Депп разразился хохотом. — Чего тут смешного? — возмутилась Бэйнбридж. Он покачал головой. — Если б ты видела Морти на новогодней вечеринке, то не принимала бы ее слова близко к сердцу. — А ты-то чем лучше? — начала заводиться Харбисон. Я ударил ладонями по столу и заорал, требуя тишины. Когда все замолчали, я перевел дыхание и мягко сказал: — Послушайте. Нам всем сейчас нелегко. В Пембрук-Холле творится черт знает что. Все грызутся между собой, и нашу группу эти настроения тоже не обошли стороной. Я обеспокоен не меньше, чем вы, — а может, и больше, учитывая, что один из «стариков» дышит мне в затылок. Он желает видеть результат. Он хочет, чтобы я вложил душу в эту рекламу… Не поймите меня превратно. Я очень хочу, чтобы агентство заполучило этот контракт. Но еще важнее, чтобы мы оставались вместе и могли работать как полноценная творческая группа. И я не допущу, чтобы мы разбежались в разные стороны, потому что… — теперь я смотрел прямо на Дансигер, — потому что успехом я буду обязан вам. Всем вам. И я не продам никого из вас. Никогда. Пока я говорил, мне пришло в голову, что все это вызовет очередные трения между мною и Бэйнбридж. Однако отступать поздно. — Мы все болеем за этот ролик. Каждый хочет работать. Каждый знает, как велики ставки. И я скажу вам, что собираюсь сделать дальше. Я принял во внимание все, что вы сказали. Теперь я запрусь в своем офисе и не выйду из него до тех пор, пока не напишу ролик, который устроит всех. — Невозможно, — сказал Сильвестер. Я жестом остановил его. — Если у меня ничего не выйдет, придется делать это совместными усилиями. А пока вы должны дать мне возможность попробовать. Дансигер и ее клика начали протестовать. — Дослушайте меня, — сказал я. — Нам необходимо придумать ролик. Нам нужно показать его Пембрук-Холлу. Так предоставьте действовать мне. Если наш ролик пройдет, если «старики» выберут именно его, тогда мы разделим славу. Если же все обернется жалким поражением, тогда каждый из вас сможет «умыть руки». Вы скажете «старикам», что я проявил себя бесталанным идиотом и испоганил ролик нашей группы, поскольку, будучи лидером, настоял на собственном мнении… Я медленно обвел их взглядом. Они молчали. — Это действительно беспроигрышная ситуация, — сказал я. Дансигер вздрогнула, словно обеспокоенная тем, что я прочитал ее мысли. — Свет не сошелся клином на этом контракте. У Пембрук-Холла будут и другие проекты — в конце-то концов. Все, что от вас требуется, это сохранять между собой мир. И поверить мне — на этот раз. Мы договорились? К моему удивлению, первым кивнул Сильвестер, опередив Бэйнбридж на целых две секунды. Затем — Депп и Гризволд, Мортонсен и Харбисон. — Мы договорились? — повторил я. — Да, — ломающимся голосом ответила Дансигер. Я посмотрел на часы. Самое начало пятого. — Так. Мы проторчали здесь целый день. Не пора ли к Огилви? Предложение настроило всех на веселый лад. Они поднимались с кресел и направлялись к дверям, дружелюбно улыбаясь друг другу. Я перехватил Деппа и оттащил его сторонку. — Я хочу быть уверен, что выиграл первый раунд, — сказал я. — Пригляди за ними. А я позвоню Огилви и попрошу его тебе подсобить. — Как? — сказал Депп. — А ты, что же, не пойдешь? Я рассмеялся. — Нет. Запрусь в офисе и буду исходить кровавым потом. Депп принялся протестовать, но я выпроводил его и вернулся в кабинет. Я сам вырыл себе могилу; теперь следовало подумать, как же быть дальше. Сперва я позвонил Огилви и предупредил его насчет выпивки. Потом уселся в кресло, откинулся на спинку и уставился в потолок, размышляя — с чего бы начать. Нужно что-то броское. Яркое. Притягивающее внимание. Сперва мне следует успокоить ребят, а потом придумать нечто, что удовлетворит «Мир Нано». И то, что позволит продавать миру «Наноклин». Я потер глаза. Вдохновение не приходит по заказу… Что привлечет внимание к товару? Может быть, универсальный человеческий опыт, относящийся к стирке? С другой стороны, не так уж много людей стирают сами. Если человек не занимается стиркой, как всучить ему «Наноклин»? Можно, конечно, потрясти аудиторию оригинальным роликом, но что делать потом — когда товар окажется на полках магазинов? — Феррет, — сказал я. — Да, сэр? — Я хочу, чтобы ты покопался в архивах. Мне нужна классификация универсального человеческого опыта и его обобщение в западных культурах. Если в последние годы добавилось что-то новое — обрати на это особое внимание. — Нет проблем. Что-нибудь еще? — Да. Включи мой терминал и открой новый файл. Назови его «Наноклин-1, версия 1». Поставь на него самый высокий уровень секретности. Если вдруг засечешь феррет Дансигер в моей системе, приказываю тебе его сжечь. — Сжечь феррет Дансигер? — Ты меня слышал. — Да, сэр. Терминал мигнул. Вверху экрана появился ярлык нового файла. — Дай мне стандартный формат для видеозаписи. — Экран изменил конфигурацию. — Хорошо. Клиент — «Мир Нанотехнологий». Идентификация автора по голосу, шестьдесят секунд, тип клипа — видео. — Я смотрел на экран, и на меня снизошло вдохновение. — Видео. Инструкции. Первый кадр: дюжина людей, которые занимаются стиркой. У всех одинаково озабоченное выражение лица. Аудио. Диктор: «Нудная, монотонная стирка. Изо дня в день. Каждый раз, когда…» Зазвонил телефон. Я не стал его отключать, решив, что раз уж вся группа смоталась из Пембрук-Холла, меня никто не побеспокоит. — Ответь, — велел я, глянув на телефон. — Мистер Боддеккер, — сказал феррет, — на линии неизвестный мужчина, который утверждает, что должен поговорить с вами, поскольку это вопрос жизни и смерти. Как всегда. Скорее всего — очередной студент, с которым я общался в День Карьеры. Теперь он готовится к выпуску и желает узнать, не передам ли я его резюме кому-нибудь из «стариков». — Перекрыть линию, мистер Боддеккер? Я перечитал надиктованный текст, мерцающий на экране. Он мне не нравился. Совершенно не нравился. — Сэр, мне перекрыть линию? Я ошибся. Вдохновение и не думало приходить. Все это было чертовски плохо. — Нет, все в порядке. Я отвечу. Замигал зеленый огонек. Я нажал кнопку и приложил трубку к уху. — Боддеккер слушает. — Привет, большой начальник с Мэд-авеню. — Меня охватила дрожь. Я думал, что выкинул эту встречу из головы, но теперь сразу же вспомнил этот зловещий, ледяной голос — стоило его услышать. — Ферман? — Он самый. Я хотел спросить, откуда он взял мой номер, как тут же понял: я же сам его дал. — Сдается мне, ты решил кинуть нас, большой человек с Мэд-авеню. Сдается мне, что я — и Джет, и Шнобель, и Ровер, и Джимми Джаз — придем и переломаем тебе все кости. — Кинуть? — переспросил я, сдерживая дрожь в голосе. — Ты дал нам слово. Хочешь сказать, что не собираешься выполнять обещание? — Я все отлично помню. — Я попытался изобразить искреннее возмущение, хотя, по правде говоря, уже позабыл о Фермане и его шайке. — Почему ж до сих пор не взял нас в дело? — Слушай, Ферман, — сказал я, — ты, я боюсь, ничего не смыслишь в рекламном бизнесе, и в этом нет ничего странного. Так вот: я и не думал вам лгать. Постарайся понять, что это не такое быстрое дело. От написания сценария ролика до воплощения его на экране проходят недели, а иногда и месяцы. — Но прежде рекламу нужно снять. Так? — Да. Однако этот процесс сам по себе может занять несколько недель. А иногда и дольше, если касси не удовлетворяет ожидаемым результатам… — Касси? — Это жаргон, Ферман. Компьютерная модель рекламного ролика, показывающая, как будетвыглядеть готовая реклама на экране. — Ты собираешься позвать нас сниматься, да? Я тихонько вздохнул и опять пробежал глазами текст на экране терминала. Если так пойдет дальше, я скоро присоединюсь к Весельчаку. Буду околачиваться в вестибюле и продавать снующим мимо людям вечные розы… — Да, — сказал я. — Угу. И когда же это будет, а, Боддеккер? То есть что я хочу сказать… Мне-то это по фигу, сам понимаешь. Парни хотят знать. Они подозревают, что ты нас дуришь. Самое лучшее, подумал я, это назначить им встречу и пригласить отряд полиции, чтобы те забрали сопляков, едва они приблизятся к двери. Эта мысль молнией пронеслась у меня в голове и исчезла. Менее всего мне хотелось усложнять свою и без того непростую жизнь. Я снова посмотрел на экран и принялся вдохновенно лгать: — Вообще-то говоря, я думаю, это займет не так много времени, Ферман. Я как раз работаю над вашим роликом. — Нашим роликом? — переспросил он почти заискивающе. — Ну да. Само собой, я не собираюсь рекламировать вашу банду, — фыркнул я. — Я собираюсь позвать вас на съемки рекламы… Рекламы одной такой штуки… — Какой штуки? — Пока что не могу тебе рассказать. Но уверяю тебя: это по-настоящему большой проект… — И здесь я не преувеличиваю, подумалось мне. — Вдобавок это не социальная реклама и не имеет никакого отношения к геморрою. На том конце провода повисло молчание. — Ладно, — наконец сказал Ферман. — Я позвоню тебе через неделю. Или около того. — О боже, нет, — выдавил я. — Мы пока только обдумываем проект… Вся эта беготня вокруг «Наноклина» должна занять не более месяца. Я велел Ферману позвонить ровно через четыре недели. Вот тогда я его и приглашу. А копы уже будут наготове. — Заметано, — сказал он. — А если вы понадобитесь раньше, то я знаю, где вас найти. — Лады. О, вот еще что, Боддеккер. Может, нам можно зайти пораньше? Поглядеть, как продвигаются дела? Я рассмеялся. Пусть они лучше потратят это время на поиски адвоката. — Нет, — сказал я. — Подождем. У нас полным ходом идет работа над проектом. Если сочтем, что он достоин воплощения, Пембрук-Холл пригласит вас. — Ладно, — сказал Ферман. — Хорошо. — Еще одна пауза, а затем… — Ты ведь не врешь нам, а, Боддеккер? — Это правда, клянусь могилой мамочки. — Лады. Потому что если врешь, то мы с ребятами переломаем тебе кости. — Дело верное, — сказал я. — Расслабься. Будь на связи. — Хорошо, — сказал Ферман и положил трубку. Несколько секунд я сидел в неподвижно, созерцая телефонный аппарат и давясь от смеха. Я переиграл их даже не единожды, а дважды. А в третий раз нанесу финальный удар. Отправлю их всех в тюрягу. Интересно, что скажет об этом Робенштайн? Я стану героем… Впрочем, все мое победоносное настроение улетучилось, едва я взглянул на терминал. Мне еще предстояла тяжелая битва. Сражение с «Наноклином». — Так, — сказал я компьютеру. — Стираем все видео. — Экран мигнул, милосердно убрав написанные мною идиотские фразы. — Начнем с аудио. Диктор говорит… — Мистер Боддеккер, — объявил феррет. — Я собрал информацию относительно универсального человеческого опыта, которую вы запросили. — Отлично. — Я нетерпеливо вздохнул. — Давай посмотрим, что там у тебя. — Я готов, — сказал феррет. — Начинаю изложение. — А ты не можешь дать краткую выжимку? — Блоки информации разбиты на категории, мистер Боддеккер, и категорий достаточно много. Сперва идет восприятие первого порядка, как-то: появление на свет, голод, боль, дискомфорт и… — Пропусти это. — Если отставить примитивную животную шкалу и перейти сразу к интеллектуальному уровню, то следует начать с интимно-физиологических восприятий, усложненных… — Короче, с секса. — Именно так. Я не мог придумать, как связать секс со стиркой — иначе как очень косвенным образом… — Пропустить. — Затем следует эмоциональная шкала. Она включает все — от потери горячо любимого человека вплоть до вполне объяснимого раздражения после нападения хулиганов. Впрочем, если хулиганское нападение предполагает серьезные последствия — вроде утраты части тела, — оно принадлежит уже к другой категории… — Как можно ко всему этому привязать прачечную, феррет? — Позвольте, я произведу быстрое сканирование. Прачечная… И тут в мозгу у меня щелкнуло. Робенштайн и Ферман совместились в одной точке пространства и времени. — Стой! — рявкнул я феррету так громко, что терминал отреагировал на слова и поместил их в центре экрана. — Да, мистер Боддеккер? — Что ты сказал? Последняя реплика?! – «Да, мистер Боддеккер?» — Не то. Перед этим. Ты сказал, что произведешь сканирование слова «прачечная» в аспекте универсального человеческого опыта… А до того? — Видимо, вы имеете в виду «…от потери горячо любимого человека вплоть до вполне объяснимого раздражения после нападения хулига…» — Стой! — Терминал скрупулезно зафиксировал слова. — Дай мне статистику по нападениям… Нет, не то! Роль уличных банд в социальной жизни. Вот что! Сопоставь универсальный человеческий опыт с уличными бандами. — Уличные банды как часть социума… — Уличные банды как сборище хулиганов, — сказал я. — Один момент. Я глянул на терминал, улыбнулся и приказал феррету стереть все, что он написал раньше. — Этот раздел относится ко взрослому опыту, то есть такому, который человек приобретает после двадцати одного года. Итак: криминогенная обстановка превышает допустимую на сто тридцать четыре процента. Это означает, что каждый человек обязательно подвергнется нападению по крайней мере один и три десятых раза в жизни. Это статистика по стране. Рейтинг Нью-Йорка… — Еще выше, — сказал я, потирая руки. Вот оно! Та самая точная статистика, о которой говорил Робенштайн. Вряд ли он понимает, на какую золотую жилу напал… — Мне продолжать? — Оставь данные по бандам, — распорядился я. — Все остальное сотри. Затем можешь быть свободен. Хотя… феррет… — Да, мистер Боддеккер? — Спасибо. — Я просто следую своей программе. Феррет отключился. Я посмотрел на экран и расхохотался. Вот оно… Вот оно! Я отомщу Ферману, отомщу Дансигер, отомщу Левину и его дивному новому рекламному миру. И если меня выставят из Пембрук-Холла, я пойду в другое агентство и сделаю его лучшим из лучших. Отсмеявшись, я повернулся к экрану и принялся диктовать. Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗ: «Мир Нанотехнологий» ТОВАР: «Наноклин» АВТОР Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Видео НАЗВАНИЕ: «Их было десять» РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Передать копии пакета (вплоть до полного доступа) Сильвестеру, Мортенсен и Деппу для создания касси. АУДИО За кадром: кухня. Обычные шумовые эффекты, сопровождающие приготовление пищи. Шипение сковороды, клацанье кастрюль, бибиканье микроволновки и т. п. ВИДЕО Современная кухня. Женщина, одетая в деловой костюм, отдает приказы кухонному автомату. АУДИО (СОПРОВОЖДЕНИЕ): Звук открывающейся двери ВИДЕО ЖЕНА поднимает глаза. АУДИО МУЖ: Дорогая, я дома. ВИДЕО ЖЕНА улыбается. Откат камеры. МУЖ стоит в дверях. Свет, льющийся из дверного проема, окружает его чем-то вроде ореола. МУЖ выглядит так, словно его пропустили через мясорубку; его одежда (модный костюм) вся в грязи; волосы всклокочены; под глазом у него синяк, на лице и теле — многочисленные порезы и ссадины. АУДИО ЖЕНА: Милый, что с тобой стряслось? Твой костюм… МУЖ: На меня напала уличная банда… ВИДЕО Она указывает на грязный костюм; МУЖ беспомощно разводит руками. АУДИО МУЖ: …их было по меньшей мере десять… ВИДЕО Быстрая вспышка освещает группу неряшливо одетых ЧЛЕНОВ БАНДЫ. Зритель должен успеть понять, что их всего пять человек. АУДИО ЖЕНА: Десять? МУЖ: А может, и пятнадцать. ВИДЕО ЖЕНА ведет МУЖА в дом. По пути он раздевается и отдает ей одежду. АУДИО МУЖ: Я просто шел по своим делам, когда они появились откуда ни возьмись и окружили меня. ВИДЕО Кадр: МУЖ делает грубый жест в сторону фигуры, сидящей на скамейке парка. Человек поднимается на ноги (становится ясно, что это — член банды) и направляется к МУЖУ. МУЖ выказывает признаки беспокойства. АУДИО ЖЕНА: И что же было дальше? ВИДЕО ЖЕНА берет одежду МУЖА и запихивает в стиральную машину. АУДИО МУЖ: Я их уделал. ВИДЕО Кадр: МУЖ получает мощный удар в челюсть от БОЛЬШОГО ПАРНЯ, которого он дразнил. АУДИО ЖЕНА: Я вижу, заодно ты уделал и свою одежду. МУЖ: Ох, и не пытайся спасти эти штаны, дорогая… они безнадежны. ВИДЕО ЖЕНА держит в руках брюки МУЖА. Сзади на них виден отпечаток ботинка. АУДИО ЖЕНА: Не беспокойся, милый. Я выстираю их в «Наноклине»! ВИДЕО Крупным планом рука ЖЕНЫ. Она указывает на коробку «Наноклина», заполнившую собой остальную часть экрана. (Возможный слоган: «Микромашины, которые стирают и чистят!») АУДИО ДИКТОР: И это так! «Наноклин» обеспечит вам чудо-стирку и надерет задницу всем своим конкурентам! ВИДЕО БАНДА окружает МУЖА. Они пинают его по заднице, АУДИО ДИКТОР: Пятна? Никаких проблем. Уникальное воздействие «Наноклина» уничтожит их без следа. ВИДЕО Два ЧЛЕНА БАНДЫ бегут по улице, волоча за ноги МУЖА. МУЖ размахивает руками перед камерой и старается уцепиться ногтями за бетон в тщетных попытках замедлить их движение. АУДИО ДИКТОР: С «Наноклином» стирка станет легким и приятным делом! ВИДЕО В кадре — избитое лицо МУЖА. Его только что пнула нога в тяжелом ботинке, и он падает на тротуар. АУДИО ЖЕНА: Ну, вот и все! Дело сделано. МУЖ: Это просто потрясающе, дорогая. Я никогда еще не видел, настолько чистую одежду. Даже старые пятна пропали. Как тебе это удалось? ВИДЕО В кадре МУЖ и ЖЕНА. ЖЕНА указывает рукой на аккуратно одетого МУЖА. МУЖ в изумлении рассматривает свой невероятно чистый костюм. АУДИО ЖЕНА: Я управилась с этим! ВИДЕО Крупным планом лицо ЖЕНЫ. Она смотрит в камеру, подмигивает и показывает большой палец. АУДИО ДИКТОР: «Наноклин»… Современное чудо для стирки от «Мира Нанотехнологий»! ВИДЕО Крупным планом коробка «наноклина».7 Один день из жизни
— Боддеккер, ты охренел?! Это сказал Хотчкисс. Он читал мой сценарий, выведенный на экран ноутбука. Мы сидели в малом конференц-зале на тридцать девятом этаже вместе с выжившими «стариками», старшими партнерами Финнеем, Спеннером и Робенштайном, а также лидерами творческих групп — Бродбент, Норбертом и Биглоу. Присутствие последних означало, что здесь представлены пять ведущих творческих групп агентства. Хотя я и попал в их число, это еще не означало победу. Темой заседания было рассмотрение написанного творческими группами материала по проекту «Наноклин». Мы вкалывали все утро, отлаживая последние детали и ожидая момента, когда придется предъявить изделие «старикам». По большей части получилось не ахти что такое. Мы просмотрели около дюжины файлов. Большую часть из них прислали другие филиалы агентства, но здесь же оказались ролики Хотчкисса, Биглоу и Норберта. Ролику Хотчкисса не повезло. Нельзя сказать, что его изготовили плохо, однако едва Левин увидел на экране слова «пещерный человек», его палец тут же ткнул в кнопку удаления. Сценарий исчез из наших ноутбуков прежде, чем мы успели его дочитать. После этого «старик» покачал головой и сказал: — Не надо зацикливаться на одном и том же, сынок. Затем последовал ролик Биглоу. Предполагалось, что он будет выполнен как анимация в стиле ретро — реминисценции из 1960-х. Группка маленьких человечков, похожих на роботов в броне, танцевала вокруг куч грязи и расстреливала их из хоботов-пушек, напевая мелодию, которую Биглоу назвала «Хоки Поки»: Вы в стиральную машину Положите «Наноклина». Он и чистит, и стирает Ловко пятна удаляет… — Ну и ну, — прокомментировал Левин. Это самая короткая фраза, которую я когда-либо слышал от него в качестве критики ролика. Пока я пытался понять, одобрение это или порицание, сценарий исчез из моего ноутбука. Я судорожно сглотнул, и мы продолжили. Ролик Норберта умер такой же страшной смертью всего несколькими минутами позже. Домохозяйка шла к своей стиральной машине, держа в руках груду белья и пачку «Самой Популярной Мировой Торговой Марки стирального порошка», когда коробка «Наноклина» принялась прыгать вокруг нее и кричать тоненьким голоском: «Выбери меня! Выбери меня!» — Кто ты? — спрашивает женщина. Крупным планом показана крышка коробки, она с хлопком открывается и являет миру толпу крошечных человечков. — Мы веселые волшебные маленькие феи, живущие в твоей стиральной машине! Левин и я, должно быть, читали с одной скоростью. Когда я дошел до этой строчки, то услышал сдавленный стон, вырвавшийся у «старика». Я поднял глаза и увидел, что Левин в изумлении взирает на свой ноутбук. Сказать, что в комнате повисла тишина, — значит, ничего не сказать. Наступило полнейшее и абсолютное безмолвие. Когда все прочие увидели реакцию «старика», воздух чуть не зазвенел от повисшего напряжения. — Во-первых, — спокойно сказал Левин, — эти веселые, волшебные маленькие ребята используют слишком много описательных прилагательных. Во-вторых: они живут в коробке с порошком, а не в стиральной машине. И в-третьих: отправь копию этого ролика в городскую клинику. Я слышал, у них там закончились рвотные средства. Сценарий исчез с экранов. — Следующий. Я вздрогнул. Следующим был мой текст. Я взглянул в ноутбук и прикрыл глаза, опустив палец на кнопку «Page down», чтобы сделать вид, будто читаю. Я слышал каждый звук в комнате: шорохи, сопение, скрип стульев. И наконец, слава богу, тишину разорвал резкий голос Хотчкисса… — Боддеккер, ты охренел?! Его слова эхом разнеслись по комнате; Хотчкисс виновато взглянул на Харрис, Бродбент и Биглоу. — Ох, простите за выражение, леди. — А потом снова мне: — Боддеккер, где были твои мозги, когда ты это писал? — Я не уверена, что хочу знать ответ, — сказала Биглоу с кислым лицом. Норберт пробормотал, что ему нравится. Я проигнорировал его мнение. Я мог взять сто случайных имен из Манхэттенской телефонной базы данных, выстроить их в случайном порядке, обозвать это роликом, и он сказал бы то же самое. Это его стиль — двигаться по пути наименьшего сопротивления и предпочитать добротность творчеству. Норберт завоевывал награды — поэтому-то и сидел сейчас здесь, — однако его работы продавали не так много товаров. Я смотрел на Левина. Его глаза превратились в узкие щелочки, как и всегда, когда он сосредоточивался на том, что читал. Минула вечность, прежде чем «старик» оторвался от экрана и улыбнулся. — В какой-то степени мне даже нравится, — сказал он. — Ярко. Динамично. Я думаю, это привлечет внимание зрителей. Харрис послала ему недоверчивый взгляд. Она всегда недоброжелательно относилась к роликам, которые по той или иной причине не могли попасть в компьютерные сети и поступали только к индивидуальным пользователям. — Это слишком жестоко, — сказала она. — Зато с юмором, — возразил Финней. — И визуально демонстрирует, как работает этот продукт. Причем делает это живо и не занудно. Тем самым выгодно отличаясь от прочих сценариев… Затем вступил Робенштайн. — Вы меня извините, — проговорил он, — но вам не кажется, что это слишком вольное изложение? В конце концов цель ролика — продать товар. Заставить потребителя его приобретать. Я не вижу, как данный ролик может обеспечить… Левин взглянул на него. — Вашей работы, мистер Робенштайн, мы вообще не видели. — Верно, — согласился он. — И все же данный ролик от этого не становится лучше. Вряд ли он способен что-то продать. — Я не согласен, — сказал Спеннер. — По-моему, в этом что-то есть. — Да, — сказал Норберт. — Конец Пембрук-Холла. — Здесь присутствует все, о чем говорил мистер Левин в своей речи, — возразил Финней. — Я думаю, мы можем послать его «Миру Нано». — Вы выжили из ума, — сказал Хотчкисс. — Извините, конечно, но… Левин оперся ладонями о стол, поднялся и обвел всех взглядом. А затем уставился прямо на меня. — Я прошу вас простить Хотчкисса, — сказал он мне. — Этот мальчик до сих пор шевелит губами, когда читает. — Потом, обращаясь ко всем: — Друзья, мы не первый год работаем вместе. Пембрук-Холл не достиг бы нынешних высот, если бы не рисковал. Я заявляю, что именно это внутреннее состязание позволит нам выиграть конкурс и представить «Наноклин» миру. Надеюсь, не требуются пещерные профессора с палками вместо указок, чтобы объяснить вам, о чем вообще речь? Хотчкисс поерзал на стуле. — Назовите это предчувствием, если хотите, но я подозреваю, что подобным образом работают все прочие агентства. Их авторы напишут нечто вроде: «Идут маленькие машинки! Бла-бла-бла… вот как это работает». А мы должны оказаться лучше других компаний, и только тогда мы можем рассчитывать на благосклонность «Мира Нанотехнологий». Это тот самый случай — ешь или съедят тебя. — Нет. — Харрис резко захлопнула ноутбук. — Это другой случай: ешь, расшвыривая по сторонам объедки. Это отвратительно. — Это ярко, — сказал Финней. — Так никто никогда не делал, — вставила Биглоу. — Именно поэтому нам стоит этим воспользоваться, — ответил Спеннер. — Я могу назвать вам сотню причин, по которым данный ролик нельзя использовать — сказал Робенштайн, — однако не стану этого делать. Все и так очевидно. — Почему же? — Финней ухмыльнулся. — Назови хотя бы одну. Робенштайн облизнул губы и оглядел своих антагонистов: один из «стариков» и двое старших партнеров. Он сделал глубокий вдох, но не успел вымолвить и слова, как заговорила Харрис. — Этот язык неприемлем, — сказала она. — Язык! — воскликнул Левин. — Язык? — переспросил я. — В рекламе недопустимы столь вульгарные выражения. На канале анимации — сколько угодно, но это — реклама стирального порошка… — Ну-у, язык… — сказал Спеннер. — Специфичен, — вставил Норберт. — В тексте использовано слово «задница». Дважды. — Один раз слово появляется только в описании ролика, — сказал Финней. — Эту «задницу» не будут произносить. — Да, — ответила Харрис, — ее просто покажут. — Даже единожды, — заметил Робенштайн, — вы не имеете права употреблять в ролике слово «задница», Боддеккер. — Почему нет? — спросил Левин. — Я слыхивал «черт» и «блин». — Они использовались для рекламы развлекательных мероприятий и пива. Это разные вещи. Цензура не пропустит. — Робенштайн резко ударил по крышке ноутбука. — А я однажды слышал слово «ублюдок», — сказал Финней. — И ролик показывали достаточно долго. — Да, — вспомнил Спеннер. — Реклама презервативов. Очень неплохой ролик, кстати сказать. А все эти сперматозоиды, выстроенные в ряд и напевающие… Левин ритмично постучал пальцами по столу. — Мы никогда не станем тобой, маленький ублюдок, — пропел он. Финней улыбнулся. — Вот-вот. Ролик агентства Штрюселя и Штрауса. Один из лучших. — А что случилось с автором? — спросил Спеннер. — Она работает в Чикаго, — гордо сообщил Левин. — Послушайте, это все не имеет значения, — сказала Харрис. — «Ублюдок» в том ролике был оправдан. Это приемлемо в соответствующем контексте. А в данном случае «задница» — явный перебор. — Здесь действует грубая уличная банда, — подчеркнул Левин. — Это предполагает соответствующий настрой. Или ты ожидала, что диктор скажет «попка»? Харрис закрыла глаза руками и покачала головой. Бродбент, которая до сих пор помалкивала, постучала по столу, привлекая всеобщее внимание. — Давайте скажем, что контекст не соответствует употребляемой лексике, — сказала она. — Что еще? — Чересчур вульгарно, — отозвался Норберт. — Оставим в покое редактуру, — сказала Бродбент, — и представим себе самый худший исход. Согласны? Я беспокойно поерзал на стуле. Я не понимал, куда она клонит, и не был уверен, что хочу это знать. Но, с другой стороны, что бы она ни имела в виду, такое обсуждение несравненно лучше, чем грызня моей собственной творческой группы по поводу этого же текста. — Слушаю, — сказал я. Остальные тоже кивнули в знак согласия. — Допустим, контекст не соответствует… — А ты хочешь сказать, что это не так? — Погодите вы, — рявкнул Левин. — Дайте ей закончить. — Ну, вот что. — Робенштайн неловко пошевелился, и стул скрипнул под его весом. — Если контекст не годится, то и говорить больше не о чем. Можно прекратить бесполезный спор прямо сейчас. Это уже давно следовало сделать. Бродбент подняла руку. — Итак. Оставив в покое редактуру, давайте предположим, что мы приняли ролик Боддеккера и представили на рассмотрение «Миру Нано». Что будет в худшем случае? — Они нас обсмеют, — сказал Робенштайн. — И я очень удивлюсь, если в последствии, хоть раз пригласят к сотрудничеству. — Ладно. — Бродбент улыбнулась. Длинные зубы придавали ей лошадиный вид, но на сей раз я не обратил на это внимания. Слишком заинтересовался и все еще не понимал — что она хочет предложить. — Нет. Скажем, они приняли ролик. Что происходит потом? В самом худшем случае? — К чему ты? — спросил Робенштайн. — Сетевые цензоры ни за что его не пропустят, — встрял Норберт. Я покачал головой. — Это никогда не было проблемой. С каких пор ролики подвергаются цензуре прежде, чем попадают в эфир? Разве что анонсы к «Рекламному веку», да еще реклама на коммерческом канале, больше нигде. Проблемы начнутся, когда рекламная кампания выплеснется на улицы. — Вот в этом-то и дело, — сказала Биглоу. — Будет беда. Бродбент глянула на нее. — Что за беда? — Огонь, вода и острый дефицит, — сказал Финней. Бродбент возмущенно посмотрела на него, но Финней примирительно вскинул руки и проговорил: — Расслабься. Я на твоей стороне. Только понять бы, которая из сторон твоя. — Так что за беда? — еще раз спросила Бродбент у Биглоу. — Ты хочешь полный перечень проблем? Сначала начнутся публичные протесты. Потом поднимется шум в сети. Потом эксперты начнут выяснять, как эту пародию вообще осмелились пропустить, тем более в качестве рекламной кампании. За этим последует полное правительственное расследование и, возможно, взыскание согласно Акту Кальвина Клейна. — А что происходит тем временем? — Мы окажемся под перекрестным огнем… — Нет, — сказал Спеннер. — Агентство под огонь не попадет. Все шишки достанутся автору. — Точно, — кивнула Бродбент. — И ты хочешь предложить «Миру Нано» эту пародию, — сказал Робенштайн. — А что тем временем творится в «Мире Нанотехнологий»? — продолжала Бродбент как ни в чем не бывало. Финней сказал: — Это просто. Огласка. Публичность. Такая, какую не купишь за деньги. Ролик оказывается во всех электронных журналах. Репортеры рассказывают об этом в новостях. Как ты и сказала, Биглоу, эксперты задают свои вопросы. «Мир Нано» и «Наноклин» привлекают к себе такое внимание, которое им не обеспечит ни один рекламный ролик. Бродбент постучала себя пальцем по кончику носа. — Именно то, чего мы добиваемся, — заключила она. — Если вы возьмете на себя труд немного подумать, то поймете, что наихудший вариант оборачивается наилучшими последствиями. — Если это так, — сказала Харрис, — то, что же мы будем иметь в лучшем случае? — Ролик, который завоевывает все награды, но не может продать товар, — сказал я. — Пока вы не примете одно решение на всех. — А если все пойдет… как бы это сказать… нормально? — Ролик выполнит свою миссию, и «Наноклин» займет положенную нишу на рынке. Бродбент кивнула. — Если мы примем этот ролик, то окажемся в беспроигрышной ситуации. — Нет-нет-нет, — сказал Робенштайн. — Эта вещь выглядит слишком вызывающе. — Она просто ассоциируется у тебя с тем хулиганским нападением. Вот и все, — заметил Левин. Робенштайн поперхнулся. — Левин, это переходит всякие границы. — Ладно, — сказала Бродбент опасно мягким голосом. — Просвети нас. Скажи нам, что плохого в этом ролике? — Пембрук-Холл лишится доверия, — заявил Робенштайн. — Доверия? — переспросил Спеннер. — У нас имеется репутация, которую следует поддерживать, а это… это… — Прошу прощения, — сказал Левин, — но что такое наша репутация, мистер Робенштайн? Со дня основания мы воротили носы от всех традиций, существовавших в рекламном бизнесе. Принцип объединения людей в творческие группы был неизвестен, покуда мы его не ввели. Мы заставляли своих же собственных людей соревноваться друг с другом, чтобы увидеть, чей ролик лучше… Над нами смеялись. Нас проклинали. И несмотря ни на что, Пембрук-Холл стал силой, с которой приходится считаться. — Хотя это благополучие и выстроено на крови, — пробормотала Харрис себе под нос. — Я все слышу, — сказал ей Левин. А потом — Робенштайну: — Ты можешь осуждать молодого Боддеккера. Ты можешь считать, что его ролик никуда не годится. Но помни одну вещь: допустим, это пародия, допустим, у нас возникнут проблемы, но это в рамках традиций Пембрук-Холла. Мы должны показать «Миру Нано» образчик нашей продукции, а не банальщину, которую может сделать любое другое агентство мира. Некоторые из присутствующих согласно кивнули — Финней, Спеннер, Бродбент. — Итак, — сказал Левин. — Я выставляю этот ролик на голосование. — Минутку, — снова встрял Робенштайн. — Мы еще не видели работы мисс Бродбент. — Тем не менее я призываю голосовать, — отозвался Левин. — Что же касается мисс Бродбент, она, кажется, не имеет ничего против. Не так ли, мисс Бродбент? Она кивнула. — Вы не можете этого сделать! — Мистер Робенштайн, — прошипел Левин, — я возглавляю компанию. Это означает, что я могу делать все, что пожелаю. Когда вы встанете во главе Пембрук-Холла — если это вообще произойдет, — тогда вы тоже сможете делать все, что захотите. Я доступно излагаю? Робенштайн помрачнел и кивнул. — Объявляю голосование. Предлагается выбрать ролик «Их было десять» в качестве проекта Пембрук-Холла для «Мира Нанотехнологий», — проговорила Харрис. — Пусть каждый скажет свое слово. — Автор воздерживается, — сказал я. В данном случае действовали те же правила, как и при голосовании внутри творческой группы. — Против, — сказал Робенштайн. — Однозначно. — Мисс Бродбент? — Вообще-то в произведении есть недочеты, которые следовало бы… — Давайте не будем больше анализировать, — сказала Харрис. — Ваше слово? — За. Ваше? — Против. Мистер Левин? — Кому-то неясна моя позиция? — Мистер Левин — за, — подчеркнула Харрис. — Двое за, двое против, один воздержавшийся. — За, — сказали Финней и Спеннер чуть ли не хором. — Мисс Биглоу? — Против. — Мистер Норберт? — Против. — Четверо — за, четверо — против, один воздержавшийся. — Харрис перевела взгляд на Хотчкисса. — Остались вы. Он смотрел в свой ноутбук, избегая встречаться глазами с кем бы то ни было. — Мистер Хотчкисс, — сказал Левин, — нам нужен ваш голос, чтобы принять решение. — Нет, — сказал он. — Нет? — переспросил Левин. — В каком смысле «нет»? Вы голосуете «против» или отказываетесь голосовать? — Я голосую «против», — выдавил Хотчкисс. И прежде, чем я успел хоть как-то отреагировать, он добавил: — Прости, Боддеккер, ничего личного. Просто я не думаю, что этот сценарий… — Мистер Хотчкисс, — зашипел Левин. — Мы тут не «Оскара» вручаем. Вы не обязаны излагать свою мотивацию. — Да, сэр, — промямлил Хотчкисс. Результаты голосования: четверо — за, пятеро — против. Не принято. Словно ветер пронесся по комнате, когда все разом выдохнули. Харрис смотрела на Левина; мне показалось, что она довольна исходом событий. — Впрочем, другие агентства далеко не так демократичны, как наше. Они не используют систему голосования. Левин пожал плечами. — Никто не совершенен. Я откинулся на спинку стула, ослабев от облегчения и радуясь, что все наконец закончилось… Нет. Если честно: я пытался убедить себя, что радуюсь. И если совсем честно: я был уязвлен и расстроен. Мое самомнение получило здоровенную плюху, и, что самое ужасное, я сознавал — мои бандиты ничуть не лучше пещерного человечка Хотчкисса, Хоки-Поки Биглоу или веселых феечек Норберта. Я убеждал себя, что половине моей творческой группы нет дела до этого ролика, поскольку они все равно останутся на плаву. Это не очень помогало. Вторую половину я в любом случае подвел. Они зависели от меня, они на меня рассчитывали, а я… Слабак, шепнуло мое агонизирующее достоинство. Слабак, слабак, слабак… Я попытался отмахнуться от этих мыслей. Случалось, мои ролики проваливались, но это никогда не превращалось в трагедию. Я продвигался дальше и достигал успеха. Правда, теперь все это в прошлом. После речи Левина о конце света и о значимости наноклиновского проекта не так-то просто смириться с поражением. Однако я продолжал твердить себе: моя группа еще преуспеет в Пембрук-Холле, и я заполучу этот чудесный дом в Принстоне. А пока я должен выбрать ролик, который был бы лучше, чем мой собственный. Тот, который будет представлять Пембрук-Холл в «Мире Нано». К счастью, это нетрудно и займет от силы насколько минут. Остались лишь ролики Робенштайна и Бродбент. Реклама Робенштайна начиналась звуками органа. Посреди бесплодной африканской равнины стояло множество стиральных машин, выстроенных полукругом. Они пыхтели и подрагивали, переполненные бельем. Вокруг сидели обезьяны. Они выискивали друг у друга блох и ожидали, пока машины закончат. Торжественно затрубили фанфары, и обезьяны оживились. Что-то привлекало их внимание и вызывало дикий восторг. Когда рев фанфар поднялся до верхнего крещендо, стало ясно, что предмет их радости — не что иное, как коробка «Наноклина» футов пяти в высоту. Тем временем село солнце и на небо выкатилась луна. С обезьянами же произошло нечто странное: они дружно двинулись вперед, подобрали с земли кости и начали колотить ими по стиральным машинам. На заднем плане другие обезьяны вынули из машин деловые костюмы и надели на себя. Теперь вступил весь оркестр и главная из обезьян, облаченная в стильный полосатый костюм, зубасто улыбнулась, подняла кость и отшвырнула ее от себя. Кость взвилась в воздух, камера следила за ее полетом, пока та не исчезла среди мерцающих звезд. Музыка постепенно стихла, остался лишь орган, и на экране возникла надпись: НАНОКЛИН — СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ В ЭВОЛЮЦИИ СТИРКИ… — По крайней мере не пещерный человек, — буркнул Левин. Текст мигнул и сменился сценарием Бродбент. — Левин, — запротестовал Робенштайн. — Мы к этому вернемся, — сказал старик с опасной ноткой в голосе. Ролик Бродбент начался с показа некой рекламы, которая внезапно сменялась помехами на экране, а затем надписью: СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Следующий кадр представлял задыхающегося корреспондента новостей, который говорил о том, как упрощается теперь процесс стирки, и об уникальном новом продукте, который это обеспечивает. Далее появлялись кадры, снятые в прачечных самообслуживания, потом — чудаковатый ученый в аудитории, излагающий принцип работы порошка. Интервью с женщиной, которая приобрела столько свободного времени, что начала брать уроки игры на фортепиано и устраивать приемы. Затем снова появился корреспондент, объяснявший, где можно купить «Наноклин». В финале ролик возвращался к прерванной рекламе чего-то. Мне понравилось. Компактно, лаконично и за шестьдесят секунд передавало огромный объем информации. Я, не задумываясь, проголосовал «за», и ролик стал несомненным победителем, получив семь голосов против двух. Несогласными оказались Робенштайн, раздраженный провалом собственной работы, и Хотчкисс, сделавший это, чтобы проголосовать против еще какого-то ролика, помимо моего. Я пришел к этому выводу, поскольку Хотчкисс ждал, когда ролик Бродбент наберет пять позитивных голосов, и лишь затем высказал свое мнение. — Что ж, ладно, — сказал Левин. — Я думаю, мы сделали хороший выбор. Мисс Бродбент, ваша группа должна к понедельнику подготовить касси. Люди из «Мира Нанотехнологий» желают получить три копии, нам, разумеется, тоже нужна одна — и еще одна для вашего личного архива. Всех остальных я хочу поблагодарить за участие в проекте и за проделанную работу. Это наш шанс заполучить контракт с «Миром Нанотехнологий», и если это случится… Прошу прощения: когда это случится, никто из сотрудников нашей компании не останется обиженным. — Левин слегка наклонил голову, давая понять, что он закончил. Одновременно закончилось и собрание. У меня заныло сердце. Плохо… Ах, как все плохо. Дом в Принстоне ускользал от меня, потому что я не отстоял свой ролик. Я попытался напомнить себе, что Пембрук-Холл — это земля нереализованных возможностей. Поскольку мой ролик не прошел в качестве проекта для «Мира Нано», я должен оставаться в хорошей форме. «Старики» знают, кто я такой. Я не один из легиона сотрудников агентства; я привлек их внимание. Они поручили мне многообещающий проект, хотя я понятия не имел, что с ним сделать… Так или иначе, Левин верил в меня — в отличие от того же Хотчкисса. Выбор сделан, и это подстегнет события. Возможно, неудача убережет меня от падения в пропасть, которое часто следует после слишком высокого взлета. Хотя существовали еще и Дьяволы Фермана. Интересно, как бы я стал объяснять Левину, что ролик написан лишь для того, чтобы пригласить на съемки уличную банду? Может, я зря расстраиваюсь? Может, мне, наоборот, повезло? — Да, — сказал я и чертыхнулся себе под нос. — И если я поверю в эти бредни, то могу сразу уходить из агентства и заниматься уличной торговлей. Я перенервничал. Надо успокоиться и прийти в себя. Запрусь в офисе и немного посижу в одиночестве. Это должно помочь… Увы, моей затее не суждено было осуществиться. К тому времени, как я спустился на свой этаж, всем уже стало известно, что совещание закончилось. Моя группа в полном составе ожидала в кабинете, и вопросы обрушились на меня лавиной. — Ну? — Как все прошло, Боддеккер? — Ролик принят? — Можно начинать касси? — Когда нам придет отзыв от «Мира Нано»? Как будто мне мало препирательств с собственным оскорбленным самолюбием! — Ну, Боддеккер? Ну? Не похоже, чтобы они собирались облегчить мне жизнь. — Мы не получим отзыва от «Мира Нанотехнологий», — промямлил я. — Что? — И нам не нужно начинать касси, потому что наш ролик не прошел. С точки зрения Пембрук-Холла собрание закончилось на весьма оптимистической ноте. Но для нас оно обернулось поражением. Я думаю, что это ответ на все ваши вопросы. Мортонсен выругалась, помянув недобрым словом мою родословную до седьмого колена. — Что стряслось с этим роликом, который ты считал идеальным, Боддеккер? Ты просил нас довериться тебе, и что же? Ты обманул нас. Ты всех нас подвел! — Следи за своим языком, Мортонсен, — сказал Гризволд. Как и всегда, его слова прозвучали очень веско. — Если наш ролик не прошел, — проговорила Харбисон, — тогда чей же? — Бродбент. Весьма неплохой. Пембрук-Холлу есть чем гордиться. Он начинается с якобы рекламы, которую перебивает срочное сообщение. — Фи, — буркнула Дансигер. — Тоже мне! — Ладно, не беда, — сказал Депп. — Не вышло в этот раз — выйдет в следующий. — В следующий? — взвыл Сильвестер. — А что, если не будет «следующего раза»? А мне понадобятся деньги — для очень важных вещей… — Знаем мы твои важные вещи, — буркнула Мортонсен. — Если ты однажды сподобишься привести в порядок мозги… — Тихо! — рявкнул я. — Слушайте, мне ничуть не лучше, чем вам. И я не менее вашего хотел, чтобы наш ролик прошел… — Наш ролик? — процедила Харбисон. — Твой ролик. Это твой дурацкий ролик, Боддеккер, этот омерзительный, гнусный сценарий… — Прекрати, — сказал Гризволд. — Вы все его прочитали, — заметил Депп. — И все дали добро. — С оговорками, — сказала Харбисон. — Это был уродский ролик, — бросила Мортонсен. — Ладно, — сказал я, поднимаясь со стула. — Мы это уже обсуждали. Дважды. Вы читали сценарий, все высказали мне свое мнение. И если вы вдруг забыли: все согласились со мной. Решение принималось сообща. Да, мы ошиблись, но надо жить дальше. Мы сдюжим… — Это же «Мир Нано»… — заскулил Сильвестер. Тут я не выдержал: — Я бы и пальцем не шевельнул, если б это была Китайская Лотерея! — заорал я. Повисла тишина, и я продолжил: — Я просил вас всех мне поверить, и вы это сделали. Я дал вам прочитать ролик и просил вашего благословения. Я получил его. Теперь, когда нас постигла неудача… — Не просто неудача, — сказала Мортонсен. — Мы лишились возможности представлять компанию. — Слушай, — фыркнул я. — Давай не будем в третий раз заводить этот спор. Мы все сидим в одной лодке, вместе преодолеем кризис и еще создадим свой шедевр… — Харбисон открыла рот, но я жестом остановил ее. — Так что у каждого из вас есть два выхода: либо смириться и продолжать работу, либо уйти из моей группы. Вы хорошо меня поняли? — Однако ролик… — начала Мортонсен. — Я не желаю больше слышать об этом, Морти, — заорал я. — И я не буду перед тобой оправдываться. Если желаешь уйти, дай мне знать — и побыстрее. Группе Хотчкисса нужен новый ИИ-программист, и я буду счастлив подписать бумаги, чтобы ты могла нас покинуть. — Я оглядел своих коллег, поочередно встречаясь взглядом с каждым из них. — И это касается каждого, кто полагает, что ему со мной не по пути. Если потребуется, я начну с нуля и даже наберу новую команду, если потребуется… — Боддеккер, — сказала Дансигер, — прости. У меня сжалось горло. Уж кому-кому, а ей совершенно не за что извиняться. — Мы все выложились на этом ролике, — продолжала она. — Кажется, мы позабыли, каково пришлось тебе. — Простите, что подвел вас, — сказал я. — Фигня, — улыбнулся Депп. — Эй, — сказал Гризволд. — Сохрани идею. Мы сможем использовать эту «надранную задницу» для какого-нибудь другого товара. — В любом случае это был наш лучший ролик, — сказал Депп. — И они ошиблись, не приняв его, — прибавила Дансигер. А затем они втроем направились к выходу и исчезли. Бэйнбридж посмотрела на меня глубоким, задушевным взглядом и проговорила: — Спасибо, Боддеккер. — Потом она тоже ушла. Я посмотрел на оставшихся — Харбисон, Мортонсен и Сильвестера. — Ну? — сказал я. — А вы что же? Желаете покинуть группу? — Нет, — буркнул Сильвестер и выскочил из кабинета. Я поудобнее устроился на стуле, скрестив руки на груди, и следил взглядом за Харбисон и Мортонсен, пока они не исчезли за дверью. Никто не сказал ни слова. Я откинул голову на спинку стула и выдохнул. Затем выругался — на этот раз шепотом. Я все более убеждался, что надо мной висит танталово проклятие. Разве что вместо виноградной грозди я пытался достать ключ от дома, свисавший с бледной, нежной руки Хонникер из Расчетного отдела. Стоило мне потянуться за ним, как рука исчезала. Пара огромных глаз смотрела на меня в кокетливой манере европейской женщины, а в ушах стоял завораживающий, дразнящий смех бразильской экзотики. Теперь главное — самому поверить в то, что я наговорил своим людям. Это была наиболее сложная задача из тех, с которыми я сталкивался за последнее время. Не буду сегодня этого делать. — Феррет, — сказал я. Он активизировался с характерным звоном. — Да, мистер Боддеккер? Я отключил телефонную функцию часов. — Переведи время так, чтобы складывалось впечатление, будто я пробыл здесь остаток дня. Подгони запись к концу рабочего дня; никто не должен знать — во сколько я ушел на самом деле. — Слушаюсь, мистер Боддеккер. Ролик для «Наноклина» не прошел, да? Я резко выпрямился. — А ты откуда знаешь? — Высокая сетевая активность феррета мисс Бродбент. Входящая информация от клиента по «Миру Нанотехнологий». Ясно, что эти шаги предприняты для подготовки полного касси. — Феррет, разве я не предупреждал тебя… — Простите, мистер Боддеккер, но эта информация передана мне от феррета мисс Дансигер. Она попала в разряд полезной информации, которой я должен располагать. Я закрыл глаза и потер пальцами виски. — Ладно, феррет, порядок. Спасибо. — Мне следует наблюдать за вашим кабинетом, или вы уведомите меня, когда соберетесь уходить? — Предположим, я ухожу прямо сейчас, феррет. — Хорошо. Удачного дня. Послышался щелчок, и он отключился. Я снова откинул голову на спинку стула, усиленно массируя виски. Стоило мне стиснуть их покрепче, и перед глазами словно взорвался фейерверк. Бледно-желтые пятна с рваными краями были окаймлены красным и синим. Круги и прямоугольники вращались в бешеном танце, выделывая невероятные пируэты. Я охнул, захрипел и придушенным голосом выдал поток непристойных ругательств. Первое, что предстало моим глазам, когда я открыл их, — Бэйнбридж, заглядывающая в дверь кабинета. — Мне действительно жаль, что у тебя ничего не вышло, Боддеккер. — Мне тоже жаль, что у нас ничего не вышло, — сказал я. — Куда это ты идешь? — Иду? Я? — Мой феррет утверждает, что ты собрался уходить. — Правда? У моего феррета слишком длинный язык. Бэйнбридж покачала головой. — Да нет. Просто нужно настраивать феррет определенным образом, если хочешь, чтобы он улавливал те или иные параметры. — И ты настроила свой феррет так, чтобы он шпионил за моим? — Ты бы видел себя, когда пришел после разговора со «стариками». Я решила за тобой присмотреть. Но даже я не ожидала, что ты так быстро соберешься уходить. — Что ж. — Я ухмыльнулся. — Можешь считать меня трусом и слабаком. — Нет, — сказала Бэйнбридж. — Ты отступаешь только затем, чтобы броситься вперед. Завтра ты вернешься, готовый к новым сражением. — Да неужто? Она кивнула. — Надо думать, ты знаешь обо мне больше, чем я сам… Бэйнбридж непринужденно пожала плечами. — Может быть, я сумею помочь тебе восстановить силы. — Как это? — Я иду с тобой. — Так, так. А тебе не кажется, что сначала следовало меня спросить? Она проигнорировала мой вопрос. — Так куда мыпойдем? — А ведь тебе не очень-то хочется меня сопровождать, — сказал я. — Я думаю, что сейчас не стоит оставлять тебя одного. — Ты всерьез считаешь, что я собираюсь сделать какую-то глупость? За кого ты меня принимаешь? За Хотчкисса? — Я вовсе не думаю, что ты сделаешь глупость. — Это самая лучшая вещь, которую я слышал за последние дни, — сообщил я. — Тем более тебе не стоит быть одному. Возьми меня с собой, Боддеккер. Наверное, стоило убедить Бэйнбридж отказаться от своих намерений, однако я не очень хорошо соображал и долго не мог придумать — как это сделать. В конечном итоге я сообщил, что направляюсь в Вудстокский Приют Альтернативного Образа Жизни Повышенной Комфортности — навестить свою бабушку. Увы, это не помогло. Бэйнбридж еще больше вдохновилась и долго рассказывала мне, какой я замечательный и заботливый человек. Даже в столь тяжелые для меня времена я не забываю о своей семье… И так далее, и тому подобное… Короче, остаток дня она провела со мной. К полудню мы добрались до Цеппелин-порта. Я зарезервировал два места на рейс к северной границе, заплатив за билет Бэйнбридж, — вопреки ее протестам. Меня неотступно преследовало чувство вины: я был не в состоянии сказать ей, что между нами все кончено. Нужно работать над собой, думал я, заказывая билеты с оплаченным ленчем. Воспитывать в себе мужество. Я перехитрил пятерых членов банды, которые легко могли убить меня, — а теперь не могу справиться с одной-единственной девушкой, которая мне в тягость, а у меня не хватает смелости послать ее к черту. Путешествие на цеппелине не добавило мне радости. Поднялся ветер, воздушный корабль мотало из стороны в сторону. Большинство пассажиров, включая и меня, чувствовали себя крайне некомфортно. Бэйнбридж без умолку трещала, рассказывая мне о приключениях ее собственной бабушки с материнской стороны. Я не прерывал ее, хотя, честно говоря, очень хотелось. За этим занятием настало время ленча. Нам подали кусочки чего-то, напоминавшего хлеб из кислого теста — твердые, как гранит. К ним прилагались пакетики овощной пасты («Еда, идентичная натуральной»), которую следовало размазывать сверху. Сверх этого нам досталась большая бутылка винного напитка «Миньют Мэйд». К концу ленча я познакомился с историей семьи Бэйнбридж аж за последние семьдесят лет. Правда, дольше всего я буду помнить кусок полупережеванных овощей, застрявший у Бэйнбридж в щели между зубами. Там он и торчал, покуда она травила свои бесконечные байки. Поэтому, когда Бэйнбридж отправилась в дамскую комнату, я притворился спящим. Она, несомненно, смутится, едва лишь взглянет в зеркало, и ей будет проще, если не придется смотреть мне в глаза. Сиденье скрипнуло, Бэйнбридж уселась рядом со мной, и мною овладело странное чувство, которое возникает от чужого пристального взгляда. Она смотрела целую вечность, а потом положила руку мне на лоб. В следующий миг чувство пропало. Бэйнбридж пошевелилась, послышался характерный щелчок монитора: она загрузила электронный журнал… Мы опустились на станции Кингстон, обслуживающей Вудсток, и взяли велосипедную коляску, которая подвезла нас к самому комплексу. Это место выглядело как небольшой поселок, захватывающий часть исторического Вудсто-ка. Здесь находились жилые дома, сгруппированные по виду услуг, оказываемых их обитателям: самостоятельное проживание, проживание с уходом и заботой, повышенная забота, полная забота и отделение наркотически зависимых. Дома окружали административные здания и вспомогательные строения, вроде станций техобслуживания или столовых. Вдоль опушки были разбросаны теннисные корты, чуть поодаль виднелся комплекс бассейна. Повсюду протянулись прогулочные дорожки. На въезде располагались два магазина сувениров: один — для современных вещей, другой — специализирующийся на антиквариате и ручной работе. Все необычайно красиво и уютно… Вот только дорожки во время дождя превращались в непролазную грязь. По пути я остановился у магазина ручных работ, поскольку Бэйнбридж выразила желание его посетить. Домотканые рубашки не пришлись ей по вкусу, зато она влюбилась в ожерелье с зажимами для штор вместо бусин. Бэйнбридж собиралась купить его, пока я не объяснил, для чего изначально использовались зубчатые «крокодилы». Тогда она остановилась на паре сережек в форме птичек, сидящих на грифе гитары. Мы прошли через поселок к зданиям «повышенной заботы». По мере того как приближалась наша цель, Бэйнбридж шагала все медленнее и медленнее. В конце концов я остановился и обернулся к ней. — Слушай, — сказал я. — Тебе не обязательно идти туда. Некоторые люди справедливо полагают, что это место навевает депрессию… — Да не в том дело, — сказала она. — Я беспокоюсь о тебе. — Обо мне? — У тебя все будет в порядке? Я хочу сказать, твоя бабушка живет в отделении повышенной заботы, и все такое… — Бэйнбридж, — сказал я, — все в норме. Это же не полная забота, верно? И не уход за наркоманами. Ей там очень удобно. — Тогда я не понимаю, зачем ты сюда приехал. Тебе нужно отдохнуть, развеяться…. Мне хотелось сказать, что это ей стоило бы развеяться. А еще лучше — испариться. Я приехал сюда, потому что путешествие давало мне возможность провести кучу времени в одиночестве. Я собирался сесть в цеппелин и спокойно поразмышлять о жизни, своих неудачах и о том, что делать дальше с «Миром Нано». Разумеется, с Бэйнбридж под мышкой я не мог себе этого позволить. Ее трескотня, бесконечные семейные истории, овощи, застрявшие у нее в зубах, — все это не оставляло мне возможности сосредоточиться. Я не сказал ничего. Пожал плечами и отвернулся, надеясь, что она воспримет этот жест так, как ей понравится. Бэйнбридж вздохнула и проговорила с покорностью в голосе: — Что ж, ладно. Я понимаю, что на подобный вопрос нелегко ответить сразу. Особенно мужчине. Я невольно поморщился. Она не уставала напоминать мне, что мы с ней — мужчина и женщина. И разумеется, в этом слышался определенный подтекст, хотя предполагалось, что мы — просто друзья. В любом случае сейчас мне было определенно не до этого. Впрочем, с другой стороны, я отдавал себе отчет, что подобные вопросы будут следовать снова и снова. Особенно учитывая, что заинтересованное лицо — женщина. И уж тем более учитывая, что эта женщина — Бэйнбридж… Вудстокский Приют Альтернативного Образа Жизни Повышенной Комфортности, отделение Повышенной Заботы выглядело не так, как бы вы ожидали. Наверняка вы читали в книгах о домах престарелых, и у вас сложилось о них определенное впечатление. Место с однообразными белыми стенами, где изможденные старики в инвалидных креслах собираются в холле возле единственного телевизора, поскольку это — их единственная отрада. Иные уже слишком дряхлы, чтобы адекватно воспринимать окружающую действительность. Они неподвижно сидят в своих креслах, полностью погруженные в собственное прошлое. Некоторые пытаются перехватить вас, когда вы проходите мимо, с единственной целью: попросить поговорить с ними о чем-нибудь. Мрачная, гнетущая атмосфера и ощущение безысходности… Я не знаю, существуют ли где-нибудь подобные места, но Вудсток точно на него не похож. Мама и дядя Кент платили немалые деньги за содержание бабушки Мизи. Я думаю, они чувствовали себя виноватыми, избавившись от нее, и посему попытались по крайней мере обеспечить ей максимальный комфорт. К тому же и персонал Вудстока имел большой опыт. Они были профессионалами и знали, как заботиться о людях вроде Мизи. Вестибюли зданий казались высокими и светлыми. Благодаря специальному покрытию рассеянное солнечное сияние проникало через крышу, освещая холлы. Звучала музыка; жизнеутверждающие, оптимистичные песенки и мелодии сменяли друг друга. Повсюду стояли диванчики, стулья с высокими спинками и терминалы для чтения журналов. Здесь же располагались два гигантских аквариума и столько растений, что вестибюль напоминал небольшие джунгли. Все это преследовало единую цель: создать спокойную, веселую и жизнерадостную атмосферу. Бэйнбридж проследовала за мной в приемную, где я огласил намерение повидать Мелиссу Мерчесон. После того как служитель проверил наши имена (мы ни в чем вас не подозреваем, но осторожность прежде всего), мы вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась комната бабушки Мизи. Здесь музыка гремела еще громче. Некоторые из обитателей Вудстока бродили по коридору, подпевая серенаде. — Что такое «радарный любовник»? — спросила Бэйнбридж по пути к комнате. — А? — Вон тот старичок пел что-то про радарную любовь[5]. Я пожал плечами. — Это музыка, которую они слушают. Для меня это просто шум. Песня сменилась другой мелодией. Мы остановились перед дверью комнаты бабушки. Я постучался и окликнул ее по имени, затем вошел. В комнате царила полутьма, но я уловил движение в районе кровати. Я подошел поближе и заметил странные манипуляции, которые она совершала. Правая рука двигалась над животом, зажав что-то невидимое отсюда между большим и средним пальцами. Бэйнбридж посмотрела на меня. Я пожал плечами и двинулся внутрь. — Бабушка Мизи? Она прекратила свои движения и глянула на меня. Бабушка принадлежала к той категории людей, которых старость облагораживает. Злоупотребления психотропами, которые она позволяла себе в молодые годы, не оставили следов на ее лице. Глаза бабушки оставались ясными и живыми, что позволяло предполагать, будто она находится полностью в здравом уме. Однако это не вполне соответствовало действительности. Улыбка демонстрировала великолепные зубы: все до одного — ее собственные. Наследство ее родителей, принадлежавших к поколению, родившемуся после Второй мировой войны. Лицо бабушки обрамляли длинные белые волосы, ниспадавшие на плечи. Интерьер комнаты был выполнен в естественной гамме; пахло натуральной сосной, клонированные ветви которой росли в горшках, развешанных по стенам. Шторы опущены, видеоэкран темен, и всепроникающая музыка льется из динамиков под потолком. Бабушкины губы сложились в ее фирменную улыбку. — Ну, здравствуй, здравствуй. Подойди, дай-ка я на тебя посмотрю. Я покосился на Бэйнбридж. — Кажется, она сегодня в хорошем настроении, — прошептал я. Затем подошел к кровати и взял старческую руку в свою. — Как поживаешь, бабушка? — Почему ты не пишешь? — спросила она. — Не пишу? — промямлил я. — Да-да. Сейчас все делается через эти маленькие экраны, верно? Что ж, я могла ждать, что ты хотя бы напишешь? Могла? — Бабушка… Ее голос сделался мрачным и угрожающим. — Хоть дождалась, что приехал — в кои-то веки! — Бабушка, я приезжал две недели назад. С ошеломляющей быстротой она выдернула руку из моей ладони и стиснула мое запястье. Острые ногти врезались в кожу так, что я невольно вскрикнул. — Не лги мне! — Я не лгу. Вспомни, я сидел здесь, и ты мне рассказывала, как вы с друзьями развели костер на… Ее пальцы продолжали сжиматься, пока боль не сделалась нестерпимой. — Кент Стейт Мерчесон! Сколько раз я говорила тебе: нельзя лгать матери! Я покосился на Бэйнбридж. — Она принимает меня за своего сына… Бабушка проследила за моим взглядом, и лицо ее просветлело. — Солнышко! Это и впрямь ты? Иди сюда и поцелуй свою мамочку! — Не делай этого, — прошептал я, и бабушка дернула меня за руку так, что едва не оторвала ее. — Не слушай этого жалкого негодяя, — сказала она Бэйнбридж. — Вообрази: недавно он сообщил мне, что собирается голосовать за Джорджа Буша! Бэйнбридж сделала шаг вперед. Я попытался ее отодвинуть. — Миссис Мерчесон, это не ваш сын. Это ваш внук… Бабушка отпустила запястье, но в следующий же миг ухватила меня за ухо: — Послушай ее! Послушай-ка, что говорит твоя сестра! — Она вопила, мое ухо горело огнем, и я едва не охнул от боли. — Вы — гадкие, гадкие дети. Вы опять лазали в мамину заначку?! Я ЖЕ СКАЗАЛА ВАМ, ЧТОБЫ НЕ СМЕЛИ ТРОГАТЬ МОЙ ПОРОШОК! — Она потянула мою голову вниз, приблизив к своим губам. — Я ЖЕ ГОВОРИЛА: ЕСЛИ ЖЕЛАЕШЬ ШИРЯТЬСЯ — КУПИ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ! Уголком глаза я видел, как Бэйнбридж попятилась к двери, а потом повернулась и кинулась вон. Бабушка кричала: — СОЛНЫШКО, НЕМЕДЛЕННО ВЕРНИСЬ! ГАДКИЕ ДЕТИ РАСТУТ, ЧТОБЫ СТАТЬ ПОХОЖИМИ НА РИЧАРДА НИКСОНА! — Бабушка! — взвыл я, молясь, чтобы она перестала орать мне в ухо. — Это я… Внезапно бабушка охнула и согнулась пополам. Рука, стискивающая мое ухо, задрожала. Бабушка резко дернулась, ее колено угодило мне в висок. В голове вспыхнули яркие звезды… — Оуууууууууааааааааааааа! — Бабушка, что… — Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ! — выкрикнула она. А потом заскулила. — Не могу вспомнить, не могу вспомнить, не могу вспомнить… — Что ты не можешь вспомнить? Бабушка схватила меня за щеки и повернула мою голову к себе, принуждая встретиться с ней глазами. — Один День из Жизни, — сказала она. — Один день из жизни? — Я не могу вспомнить, Кент. Это из «Эбби Роад»? Или из «Белого Альбома»? — Свободной рукой бабушка принялась колотить себя по лбу. — «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»… Из холла донесся грохот, и в комнату ворвалась невысокая коренастая женщина. За ней по пятам следовала Бэйнбридж. — В чем дело? — Она чуть не оторвала мне ухо… Женщина обогнула меня и заглянула бабушке в глаза. — Мелисса, в чем дело? — Оливия. — Бабушка улыбнулась. — Это «Эбби Роад»? Или это из «Белого Альбома»? Женщина одной рукой погладила бабушку по волосам, порылась в кармане своего халата и извлекла тонкую серебристую трубочку. — Что это, дорогая? – «Один День из Жизни», — сказала бабушка. — Это из «Эбби Роад» или из «Белого Альбома»? — Мое ухо… — вставил я. — Это из «Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера»[6], — отозвалась Оливия. — Я дам тебе лекарство, и ты все вспомнишь. — Хорошо, — сказала бабушка. — Спасибо, Оливия. Женщина прижала трубочку к бабушкиной шее. Раздался щелчок; послышалось негромкое шипение. Хватка цепких пальцев заметно ослабла. — Теперь оставь в покое сына. Внезапно ощутив свободу, я поспешно отскочил от кровати, запнулся о край ковра и растянулся на полу. Бэйнбридж присела на корточки возле меня; я осторожно коснулся пострадавшего уха. — Я внук, — сообщил я. Оливия покачала головой, не переставая поглаживать бабушку по голове. — Она не единственная. Время от времени с нашими пациентами случаются подобные вещи — особенно когда в репертуар попадают песни Джимми Хендрикса. Я даже жаловалась менеджеру. Бэйнбридж посмотрела на Оливию. — Неужели ничего нельзя сделать? — Просто у нее неважное настроение, — сказал я. Бэйнбридж по-прежнему не отводила глаз от Оливии. — Видите ли, он приехал из Нью-Йорка, чтобы повидать ее… Медсестра пожала плечами: — Нью-Йорк не так уж далеко. У нас здесь полно пациентов, чьи… — Все в порядке, — сказал я. — У нее просто выдался плохой день. Такое может случиться с каждым из нас. Оливия улыбнулась и кивнула мне. — Знаете, он прав. Я поднялся с пола и еще раз ощупал пострадавшее ухо. — Спасибо за помощь, — сказал я Оливии. Она снова кивнула, и я вышел из комнаты. Бэйнбридж потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать. Она догнала меня только у лифтов. — Как ухо? Я тронул его кончиками пальцев… Неприятно. — Еще побаливает. — Я так тебе сочувствую. Ты проделал далекий путь, и вон как все обернулось. Особенно после такого ужасного утра, которое у тебя было. Меня обуял ужас. Я знал, к чему идет дело. У Бэйнбридж опять пробудился синдром Флоренс Найтингейл, и она собиралась позаботиться обо мне. Несчастная жертва чрезмерного рвения — я буду вынужден терпеть это всю дорогу до Нью-Йорка. А может быть, и не только. Я не знал, что мне делать и куда деваться. Я нажал на кнопку вызова лифта… — Боддеккер… Изощренная пытка началась с того, что она положила руку мне на плечо… Когда мы вышли из корпуса, я попытался обратить все в шутку. Я вспомнил забавного старичка. Я смеялся над бабушкиными манипуляциями с моим ухом… Бэйбридж хранила на лице стоическое выражение. По пути на станцию Кингстон мне пришла в голову великолепная идея. Возможно, немного алкоголя запудрит ей мозги, и она отстанет от меня… Нашел первый попавшийся бар и приказал водителю остановиться. Это тоже оказалось ошибкой. Бэйнбридж сообщила, что не собирается пить и мне не советует, учитывая мое и без того подавленное состояние духа. Я собрался с духом и даже ухитрился выдать несколько остроумных шуточек на эту тему. Не помогло. Ближе к вечеру гелиевый «Константинополь» поднял нас в воздух. Полтора часа полета. Стюардессы подавали еще более мерзкий хлеб и овощную пасту. Я воротил нос от еды. Голодание казалось мне более радужной перспективой, нежели поглощение подобного ужина. Хотя, возможно, следовало это съесть — вкус пищи вполне соответствовал моему настроению… Бэйнбридж пронаблюдала за тем, как я отставил тарелку, и понимающе покивала. — Депрессия, — сказала она. Я вопросительно посмотрел на нее. — Отсутствие аппетита. Верный признак депрессии. — Слушай, у бабушки просто неудачный день… — У тебя тоже. Я мог бы сказать, что мой день в наибольшей степени испорчен именно ею… Но не стал… Бэйнбридж полагала, что знает причины всех моих бед — лучше меня самого. Тысячу раз я открывал рот, намереваясь послать ее подальше. И тысячу раз не смог это сделать. Почему? Почему?! Я бросил на нее быстрый взгляд. Бэйнбридж выглядела серьезной и озабоченной, хотя в глубине души она была счастлива. Ей нравилось заботиться обо мне. Она чувствовала себя нужной, приглядывая и ухаживая за мной. Интересно, а почему Бэйнбридж до сих пор не нашла себя на поприще общественных работ? Скажем, заботясь о детях, оставшихся сиротами после Норвежской войны?.. — Боддеккер? — сказала она. Я взглянул ей в лицо — коротко и как бы между прочим. А то еще, не дай бог, Бэйнбридж придет в голову, что я послал ей многозначительный взгляд. Казалось, немой вопрос написан у нее на лбу, в уголках глаз и губ. От уголков разбегались лучики, вернее, не лучики даже, а крохотные трещинки — такие маленькие, что наномашина могла проползти через них и срастить кожу, используя субатомного размера инструменты. Это придавало ее лицу странную хрупкость. Если я скажу, что желаю выйти из игры, лицо расколется по этим трещинкам, и Бэйнбридж разразится слезами. Я не могу вынести слез. И не хочу связывать свою жизнь с этой девушкой. И при этом я так и не придумал способа отделаться от нее. Иначе сказать, я увяз между Бэйнбридж и собственной трусостью. — Ты в порядке, Боддеккер? Я пожал плечами. — Как-нибудь переживу. У меня еще все впереди. В отличие от моей бабушки. Она кивнула. — Понимаю. — А затем произнесла слова, которым суждено повторяться еще не раз на протяжении второй половины дня. — Мы поедем домой и там обеспечим тебе полное исцеление. Зная Бэйнбридж, можно смело ожидать буквально чего угодно. Она великолепно осведомлена обо всех этих новомодных средствах медицины, лекарствах и препаратах. Я уже почти видел, как она роется в моем кухонном шкафу, разыскивая специи, чтобы добавить их в специальную припарку, которую следует класть на грудь специальной лопаточкой… Одним словом, я притворился, что не расслышал. Впрочем, Бэйнбрдж это ничуть не смутило. Она намеревалась довести медленную пытку до конца. В течение всего полета Бэйнбридж держалась за слово «исцеление» и периодически стукала меня им позже. Будто дубинкой по голове — дабы я не забыл, что она намерена облегчить мои страдания. …После того как цеппелин приземлился на станции Род-Айленд: «Скоро будем дома, Боддеккер. Исцеление уже близко». …Пока мы стояли под ледяной изморосью и ловили коляску: «Выше нос, Боддеккер. Скоро окажемся в тепле, и там тебя ждет исцеление». …Во время поездки в коляске: «Нет, Боддеккер. Мы поедем к тебе. Там и начнем исцеление». …В ответ на мои протесты и робкое предложение отвезти ее домой: «Это не то исцеление, которое можно обеспечить по телефону». …После того как мы вылезли из коляски возле моего дома: «Я оплачу проезд. А ты готовься к исцелению». На лестнице, по пути к двери, я уже надеялся, что ее «исцеление» будет иметь для меня летальный исход. К тому времени, как мы добрались до дома, на улице уже вечерело, а в квартире вообще царила непроглядная мгла. Я зажег маленькую лампу и высунулся в окно, любуясь видом на Манхэттен. Стояла величественная, внушающая благоговение ночь. Бэйнбридж показалась в дверях. — Будет новый день, — сказала она, скользнув внутрь. — Не беспокойся, я не собираюсь прыгать. Она рассмеялась. — Прежде чем заняться твоим исцелением, мне нужно принять ванну. Это ненадолго. — Сколько угодно. — Я включил телефон в часах, и он высветил цифру «4». — У меня тут новые сообщения, надо бы их просмотреть, — бросил я. — Ванная через спальню, направо. Бэйнбридж исчезла в спальне, и я услышал ее голосок: — Ты живешь совсем один. Это просто отлично. Я проигнорировал ее замечание. Уселся напротив окна — так, чтобы видеть городские огни, и нажал кнопку прокрутки сообщений. Раздался мелодичный звон. — Боддеккер, это Дансигер. Мне очень жаль, что сегодня все так вышло. Кажется, я не слишком внятно это обозначила, когда мы находились у тебя в кабинете. Я собиралась переговорить с тобой позже, но Депп сказал, что эта маленькая шлюшка Бэйнбридж куда-то тебя уволокла… Я осторожно выглянул из двери, чтобы выяснить, в ванной ли еще Бэйнбридж. Она была там. Я уменьшил звук в часах до минимума. — …Я понимаю твои чувства. Я тоже огорчена, и мне стыдно за то, как я с тобой обошлась. Поэтому прошу прощения. Я очень хотела, чтобы наш ролик прошел в «Мир Нано», но нет — так нет. В любом случае ты сделал все, что мог. В следующий раз у нас все получится. Пока, Тигр. Тигр? Я вздрогнул. Уж от кого-кого, а от Дансигер я менее всего мог ожидать подобных слов. Или ей не терпится заполнить пустоту, образовавшуюся в ее жизни после исчезновения Хотчкисса?.. Еще один звоночек. — Мистер Боддеккер, это ваш феррет. Я подумал, вы захотите узнать, что в Пембрук-Холле сегодня отмечена высокая активность в сети. По большей части это попытки вторжения в ваш компьютер. Мне удалось задержать нескольких лазутчиков низкого уровня, однако «Теч-бойз» проломились внутрь, используя ваш персональный код, и я ничего не смог поделать. Теперь я по умолчанию включил полную защиту, и буду поддерживать ее, пока вы не отдадите иного распоряжения. Я закрыл глаза. — Куда они пытались вломиться? Молчание. — Феррет? — Я открыл глаза и вспомнил, что это всего лишь запись автоответчика. Звоночек. — Боддеккер? Это Хотчкисс. Мне нужно поговорить с тобой. Перезвони, как только включишь телефон. Дансигер называет меня Тигром. Хотчкиссу нужно срочно со мной переговорить. Что с ними обоими произошло? Может, они пытались помириться и это вызвало какой-то странный побочный эффект? Следующий звоночек послышался одновременно с голосом Бэйнбридж, окликавшей меня из ванной. Я поставил часы на паузу. — Если ты хочешь получить свое исцеление, я готова его обеспечить. — Буду через несколько минут, — крикнул я. — Мне нужно сделать несколько звонков. — Я помедлил, собираясь спросить, что за исцеление она мне готовит, и в этой паузе я услышал… Пш-ш! Пш-ш! Я откинулся на спинку стула и прошептал вульгарное и полностью подходящее к ситуации слово. Потом осторожно приподнялся и заглянул в спальню. Освещенная льющимся из ванной светом, Бэйнбридж обошла кровать и откинула покрывало. Она была раздета. В полумраке я рассмотрел, что ее фигурка не лишена приятности, хотя далеко не идеальна. Бэйнбридж нельзя назвать толстой, но несколько лишних фунтов в области живота и бедер портили общее впечатление. Я похолодел, надеясь, что тусклого света лампы недостаточно, чтобы она меня заметила. Бэйнбридж скользнула в кровать и положила голову на мою подушку. — Приходи, когда будешь готов, Боддеккер. Я снова тихо выругался. — Кретин! — прошептал я. — Ты должен был догадаться. Идиот! Идиот!.. — Боддеккер? — Я еще звоню, — сказал я. Дрожащей рукой я нажал значок последнего сообщения. — Здравствуй, сынок. Это Левин. Мое сердце чуть не выскочило из груди. — Здесь у нас кое-что произошло, и это «кое-что» требует твоего внимания. Я хочу, чтобы ты перезвонил мне, как только получишь сообщение — не важно, в какое время дня или ночи это произойдет. Я прилагаю к сообщению код своего личного номера, так что слезь со своей маленькой студентки и нажми на кнопочку. Я выругался еще раз. Это что же получается? Я оказался единственным, кто не распознал намерений Бэйнбридж?.. А затем я нажал на кнопку. Левин ответил через три секунды. — Это Боддеккер, — сказал я. — Перезваниваю, как вы просили. — А, да! — Послышался сухой щелчок. — Сынок, что это за слово из девяти букв, которое обозначает «интенсивное общение на повышенных тонах»? Я сглотнул и невольно обернулся в сторону спальни. Б-э-й-н-б-р-и-д-ж. Потом Левин сказал: — О! Дискуссия! — Щелчок и стук пальцев по клавиатуре. — Этот кроссворд чуть не свел меня с ума своими бредовыми определениями. Может, именно поэтому я их так люблю. — Вы просили позвонить вам, сэр, — сказал я хрипло. — Конечно. Да. Боддеккер, после того как ты ушел из офиса, у нас тут последовало интересное продолжение истории… Да, сынок. Бэйнбридж пока несовершеннолетняя, так что теперь федералы будут преследовать тебя по Акту Михальевича. — Сэр? — каркнул я. — Да. Забавная вещь. Кстати, не возражаешь, что я обращаюсь по-простому, на «ты»? После того как закончилось собрание и все разошлись, я уже нацелился заняться своими делами. Вдруг мне сообщают, что меня хотят видеть. Кто бы ты думал? Мисс Бродбент. И вот она заявляется и говорит, что ее ролик — не лучший в Пембрук-Холле и не стоит посылать его в «Мир Нанотехнологий». — Время от времени такое случается с каждым из нас, сэр. Сперва мы выигрываем конкурс, а потом начинаем думать: «Мой ролик на самом деле вовсе не так хорош, мне просто повезло». У меня тоже так бывало. — Она долго талдычила, что это твой ролик должен был одержать победу. Я с ней целиком и полностью согласился, однако мы уже проголосовали и приняли решение… — Хорошее решение, — сказал я. — Мы можем гордиться ее роликом. — …и тут ко мне в офис позвонил Хотчкисс. Он, дескать, долго обдумывал ситуацию и пришел к выводу, что проголосовал неправильно. Само собой. Хотчкисс голосовал против ролика Бродбент, только убедившись, что ей это не повредит. Так что он ничего не терял. — Теперь он изменил решение и отдает свой голос за «Их было десять». Таким образом, твой ролик стал победителем и именно он и будет представлен «Миру Нано». — А как же Бродбент? — Она отозвала свой ролик, чтобы дать дорогу твоему, — сказал Левин. Я подобрал отвалившуюся челюсть и не сказал ничего. Потом заглянул в спальню. Бэйнбридж лежала, повернувшись ко мне спиной. — Сэр… — Я знаю, что ты изумлен и потрясен — и в то же время счастлив. Так и должно быть. Поздравляю! — Я… — Со следующей недели у тебя будет много работы. Тебе и твоей команде придется сделать полный касси для «Мира Нано». — Э… — Сынок, я не могу выразить свой восторг. Ты и твоя группа на этот раз действительно превзошли самих себя. И я уверен в нашей победе. — Ну-у… — Вперед, сынок! Когда ты стал лидером группы, это был только первый шаг. А теперь… Все изменится — и очень скоро. Все в твоих руках, юный Боддеккер. Все! Я обратил взгляд к окну. Оно выходило на юго-запад — туда, где лежал Принстон. Левин еще раз поздравил меня и распрощался. А я еще долго сидел — ошеломленный, не понимая ровным счетом ничего. Слишком странно, слишком неожиданно. И еще… Звонок Дансигер… Тигр… Звонок Хотчкисса… Срочно. Я вернулся к первому посланию и нажал кнопку вызова. Она мигала, мигала и мигала, пока, в конце концов, Дансигер не ответила. — Алло, — сказала она сонным голосом. — Это Боддеккер. — Боддеккер? Ты знаешь, сколько времени? Куда эта маленькая шлюха тебя… — Что ты сказала Хотчкиссу? — перебил я. — Что я сказала… — Что ты велела Хотчкиссу сделать? — Боддеккер, ты пьян или как? — Если я и пьян, то у меня есть уважительная причина. — Я встал и принялся прохаживаться по комнате. — Послушай, мне нужно… — О, поняла! Ты в тюрьме. Из-за шлюхи ты попал в беду. Теперь нужно, чтобы я приехала и вытащила тебя. — Хотчкисс переголосовал, — сказал я ей. — По поводу нашего ролика. Наша реклама пойдет в «Мир Нано». Я услышал шорох, когда Дансигер подскочила на кровати. — Наш ролик? «Их было десять»? — Все десять из них, — сказал я. — И ты решил, что я… — Зная, какое влияние ты до сих пор оказываешь на Хотчкисса, — да. Прости, Дансигер. Время от времени я переоцениваю твою амбициозность. — Наш ролик прошел? — переспросила она. — Он прошел, Дансигер, — прошептал я. — Мы снова на коне. Мы поговорили еще с полчаса, обсуждая грядущую работу над касси. Следующая неделя обещала быть трудной — заполненной длинными рабочими днями, плохой едой, дешевыми стимуляторами и недосыпом. Счастливейший момент в моей жизни. Закончив беседу, я повернулся в сторону спальни, уже намереваясь отправиться в постель, как вдруг замер в дверях. В моей кровати лежала маленькая толстушка и сладко посапывала во сне. Я вернулся в гостиную и расположился на диване. Перед сном я подумал: «Надо же — такая удача! И дважды за один короткий день». Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ЗАКАЗЧИК: Радости Любви ТОВАР: Роботетки — рабы любви АВТОР: Боддеккер ВРЕМЯ: 60 ТИП КЛИПА: Видео НАЗВАНИЕ: «Вам надоела старая модель?» РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Депп должен написать аранжировку. Пригласить певцов для хора. АУДИО Звук завывающей зимней вьюги. ВИДЕО Бледный, навевающий тоску, неказистый дом. Мрачный, начинающий полнеть МУЖ, одетый в не слишком свежую майку, сидит за обветшалым кухонным столом в неопрятной кухне и ест что-то, напоминающее водянистую овсяную кашу. АУДИО ВИЗГЛИВАЯ ЖЕНЩИНА (Голос): Генри! Генри! Ты на кухне? ВИДЕО МУЖЧИНА недовольно кривится, когда появляется его ЖЕНА — костлявая баба в домашнем халате и с волосами, накрученными на бигуди; у нее измятое, красное лицо и острый, хрящеватый нос. Эта женщина — настоящий кошмар для любого мужа. АУДИО ВИЗГЛИВАЯ ЖЕНЩИНА: Ген-ри! Почему ты не вынес мусор? Ты забыл, что сегодня день уборки? И раковина опять протекает! И инспектор Управления Экологии может появиться в любую секунду. Если он увидит, что мы расходуем воду, нас выкинут из дома! И еще (дальнейшие реплики постепенно затихают за голосом диктора)… ВИДЕО Серия крупных планов женщины под разными углами: она грозит МУЖЧИНЕ пальцем с раздражением, раздражением, раздражением. АУДИО ДИКТОР: Мужчины! Вы устали от старой модели? ВИДЕО МУЖЧИНА реагирует на слова ДИКТОРА. Он отворачивается от своей ворчливой жены, глядит в камеру и кивает. АУДИО ДИКТОР: Если так, то вам нужна новая маленькая подружка… Вам нужна Роботетка — Раба Любви от «Радостей Любви»! ВИДЕО В кадре возникает пламенеющий портал, и в кухню врывается толпа мужчин разных рас, возраста и роста. МУЖЧИНА изумленно взирает на них. АУДИО МУЖИК В ШИРОКОПОЛОЙ ШЛЯПЕ: Пошли с нами, друг! (Слышится музыка — гимн Роботеток.) ВИДЕО ШИРОКОПОЛАЯ ШЛЯПА сдергивает МУЖЧИНУ со стула, когда начинается музыка. АУДИО МУЖСКОЙ ХОР: Эй, отринь свои сомненья, В новый мир вступаешь ты! Ожидает с нетерпеньем Женщина твоей мечты. ВИДЕО Группа, к которой уже присоединился МУЖЧИНА, шагает на камеру. Гарпия размахивает кулаками, посылая им проклятия. Мужчины доходят до камеры и исчезают за кадром. Вспыхивает свет. Теперь мужчины идут от камеры по направлению к зданию компании «Радости Любви». В кадре мерцающая надпись: РОБОТЕТКИ НА ЛЮБОЙ ВКУС. ЗНАЙ — ВЫБИРАЙ! АУДИО МУЖСКОЙ ДУЭТ: Нету девушки милее, Не откажет никогда. ВИДЕО ШИРОКОПОЛАЯ ШЛЯПА И МУЖЧИНА В ДЕЛОВОМ КОСТЮМЕ демонстрируют МУЖЧИНЕ модель «Француженка». АУДИО ИРЛАНДСКИЙ ТЕНОР: Не болеет, не потеет… ФРАНЦУЗСКИЙ БАРИТОН: И всегда ответит «да». ВИДЕО Полицейский (тенор) и повар в высоком белом колпаке (баритон) демонстрируют модель «Миз Февраль», одетую в малюсенький купальник; повар смачно хлопает ее по заднице и сладострастно закатывает глаза, предвкушая удовольствие (роботетка одобрительно улыбается в ответ). АУДИО ДВА ГОЛОСА, ЗВУЧАЩИЕ ДИССОНАНСОМ ДРУГС ДРУГОМ: За немытую посуду вас она не укорит… ВИДЕО Два нью-йоркских водителя велосипедных колясок демонстрируют МУЖЧИНЕ модель «Неприступная Варриоретт». Точным каратистским ударом она сшибает с ног одного из парней; второй смотрит в камеру и подмигивает на слове «укорит». АУДИО МУЖСКОЙ ХОР: Ведь она — раба любви! ВИДЕО Перед МУЖЧИНОЙ появляются все новые и новые модели роботеток. Он потрясен невероятным разнообразием. АУДИО ПИСКЛЯВЫЙ ТЕНОР: Моя раба любви! ВИДЕО Субтильный паренек в лабораторном халате треплет по щеке модель «Богиня Амазонок», которая на голову выше его самого. АУДИО БАРИТОН: Так мила и так приятна. ВИДЕО Парень в пижаме выкидывает через плечо плюшевого медведя и хватает модель «Студентка». АУДИО БАС: Без единого изъяна. ВИДЕО Толстяк качает головой, в изумлении созерцая огромную задницу модели «Сладкий Персик». АУДИО МЕЛОДИЧНЫЙ ДУЭТ: Сексапильна и прекрасна. ВИДЕО Два матроса держат за руки модель «Морячка» и тянут ее в разные стороны. АУДИО ЛОМАЮЩИЙСЯ ЮНОШЕСКИЙ ГОЛОС: Изумительна и страстна. ВИДЕО Мальчишка, которому на вид не более шестнадцати, несет на руках модель «Энн О’Рексиа». АУДИО МУЖСКОЙ ХОР: Настоящая конфетка — хоть блондинка, хоть брюнетка. Это чудо — роботетка! ВИДЕО Мужчины, составлявшие хор, шагают навстречу МУЖЧИНЕ. Группа распадается на две части, огибая его справа и слева. У каждого в руках роботетка. АУДИО МУЖСКОЙ ХОР: (гомон и залихватский свист) ВИДЕО Кадр: МУЖЧИНА идет от камеры, держа за руки «Богиню Амазонок» и «Неприступную Варриоретт». Когда они проходят мимо, камера откатывается, мы видим ноги прежней жены МУЖЧИНЫ, торчащие из мусорного бачка. АУДИО МОДЕЛЬ «СЛАДКИЙ ПЕРСИК» (Говорит): Возьми меня с собой! облизывает губы, прежде чем ВИДЕО Кадр: Модель «Сладкий Персик»; она смотрит в камеру и произнести свою реплику. АУДИО (Музыка заканчивается громким, раскатистым аккордом). ВИДЕО ЗатемнениеПембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. Официальная почта. ЗАПРОС KOMУ: ЧЕСТЕРФИЛД/ЮРИСТ ОТ: БОААЕККЕР/АВТОР ПРИЛАГАЮ СЦЕНАРИЙ РОЛИКА «РОБОТЕТКИ — РАБЫ ЛЮБВИ». СТОИТ ЛИ НАМ ВСТАВЛЯТЬ В РОЛИК РЕПЛИКИ САМИХ РОБОТЕТОК? ИХ РЕЧЕВАЯ СИСТЕМА ЕЩЕ НЕ ДОРАБОТАНА, И ЗАСТАВЛЯТЬ ИХ РАЗГОВАРИВАТЬ — ЗНАЧИТ УСУГУБЛЯТЬ ПРОБЛЕМУ. В ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ ИЗ-ЗА ЭТОГО ПРОДУКТ БУДЕТ СЛОЖНЕЕ ПРОДАВАТЬ. ЕЩЕ: МОЖЕТ БЫТЬ, ВСТАВИТЬ В РОЛИК ИНФОРМАЦИЮ НАСЧЕТ ОГРАНИЧЕННОСТИ РАБОТЫ БАТАРЕЕК? ОТВЕТ КОМУ: БОДАЕККЕР/АВТОР ОТ: ЧЕСТЕРФИЛА/ЮРИСТ Извини, Бод, заказчик хочет, чтобы роботетки разговаривали. Насчет батареек. Не бери в голову. Все, что касается батареек, будет написано в инструкции. Лично я не понимаю, чем атомные батарейки лучше химических. Отвязный ролик, Боддеккер. PS: Там у тебя был парень, несущий ее на руках. Надо уточнить этот момент. Я думаю, эти штуки слишком тяжелые, чтобы вот так их таскать.
Последние комментарии
1 день 22 часов назад
1 день 23 часов назад
1 день 23 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 2 часов назад
2 дней 2 часов назад