Сидоровы Центурии [Николай Сергеевич Симонов] (fb2) читать онлайн

Симонов Николай Сидоровы Центурии

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта история произошла в далеком уже 1999 году, когда команда молодых и талантливых программистов — бывших сотрудников Научно-исследовательского вычислительного центра МГУ имени М.В. Ломоносова: Антон Шлыков, Александр Андреев и Геннадий Галыгин, — приступила к тестированию созданного ими уникального программного комплекса (ПК) для решения литературных творческих задач любой сложности в различных операционных средах и со многими наборами данных.

Что-то они, разумеется, позаимствовали у других разработчиков игровых и эвристических программ, не поставив их об этом в известность, что-то придумали сами, но наибольший вклад в общее дело внес СУП — университетский суперкомпьютер (мэйнфрейм), построенный в 1989 г. на базе отечественных технологий "Эльбрус". С помощью этой мощной машины им удалось добиться невероятной гибкости в методах абстрагирования и сформировать основные блоки творческих алгоритмов и представляющих их модулей.

В 2003 году они назвали и запатентовали вышеупомянутый программный комплекс под торговой маркой "Доктор ШЛАГ" ("Doctor Shlag"), — по начальным буквам своих фамилий. Команде разработчиков, в том числе, Ф.М. Кришнаевскому, который сменил Геннадия Галыгина, можно многим гордиться. Некоторые идеи, в первую очередь, организация ввода/вывода информации, независимая от аппаратных устройств, и управление внешними библиотеками стали техническими новинками, ныне широко используемыми.

Сейчас, по мнению специалистов, программный комплекс надежен, достаточно производителен и весьма гибок. Однако проект нельзя назвать вполне успешным. Ошибки проектирования и реализации ПК "Доктор ШЛАГ" особенно заметны в образцах произведений, написанных в жанре мэйнстрим (mainstream). В них пока недостает полноты выражения жизни, реалистичности и поэтичности образов человека и природы.

Большая часть допущенных просчетов относится к периоду 1996–1998 гг. и может быть отнесена на счет тяжелых условий жизни российских программистов. Более того, система вышла с задержкой, потребовала более мощных программно-аппаратных средств, чем предполагалось, стоимость разработки в несколько раз превысила запланированную, и первые две ее версии функционировали не слишком удачно. К сожалению, не обошлось без мистики, криминальных разборок и прочих сопутствующих радостей.

Ни в каких научных планах ПК "Доктор ШЛАГ" никогда не значился. Он стал побочным результатом масштабного и высокобюджетного проекта, над которым трудилась секретная лаборатория "А" механико-математического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. В 1993 году, когда сумма "откатов" превысила объем финансирования, проект был закрыт. Спустя много лет, приоткрывая завесу тайны, можно очень осторожно намекнуть на то, что лаборатория "А" совместно с десятками научных центров в Москве, Ленинграде, Новосибирске, Минске и Пензе занималась проблемой искусственного интеллекта (ИИ). Наши друзья: Шлыков, Андреев и Галыгин, — по штатному расписанию лаборатории "А" проходили как научные сотрудники сектора математического и программного обеспечения. Между прочим, с них были взяты подписки о неразглашении на длительный срок (практически пожизненные — 75 лет).

В своей первой работоспособной версии ПК "Доктор ШЛАГ" был "заточен" на написание литературных произведений в жанре детектива и любовного романа. Соответствующий программный модуль имел несколько рабочих названий: "Фабер", "Фигул", "Понург", и, наконец, "ЭП-Мастер". Наши друзья написали эту прогу в 1991–1993 гг. на языке Assembler. Они придумали удобный и понятный пользовательский интерфейс, состоящий из двух десятков разделов (полей), каждое из которых соответствовало определенному коду ввода информации о месте и времени действия, главных действующих лицах, персонажах второго плана и т. д. (1)

Ядро программного комплекса "ЭП-Мастер" под названием "ЧТИВО" состояло из алгоритмов порядка двадцати произведений классиков детектива и любовного романа. Программа никоим образом не должна была их повторять, но, по записанным в виде "цифровых организмов" ассоциациям, генерировать новые художественные образы в соответствии с новыми обстоятельствами места и времени. Эти обстоятельства можно было варьировать, в зависимости от того, в какой стране проживали литературные герои, кем они по профессии являлись и какими недугами — физическими и психическими — страдали. При построении сюжета (фабулы) программа даже учитывала особенности положения элементов их (литературных героев) натальных гороскопов.

Разработка алгоритмов построения глубинной структуры художественных образов была, наверное, самой сложной задачей, на разрешение которой у команды разработчиков ушло три года. Неизвестно, справились ли бы они с этой задачей, если бы не получали подсказки от своих университетских преподавателей и друзей-коллег из корпорации IBS. Стажер из Индии г-н Винод Кумар Ратури здорово помог им в решении проблемы создания SQL-редактора и достаточно емкого хранилища данных. Это позволило обрабатывать все отношения каждой лексической единицы в соответствии с решаемой творческой задачей.

Первые любовные и детективные романы, написанные "электронным писателем", были подражательными и, честно говоря, довольно скучными. Особенно блекло выглядели постельные сцены и описания кровавых бандитских разборок. В них явно не хватало того, что принято называть страстью. Основательно поработав, наши друзья "окружили" ядро программы модулями наглядно-образной памяти, и довели скорость обработки информации о фактических характеристиках предметов до 60 бит/сек.

После того, как программа "ЭП-Мастер" научилась анализировать и синтезировать непривычные сочетания предметов и их свойств, ее уже не так было трудно подвести к стихосложению и музыкальному творчеству. Дальше — больше. Для того чтобы литературные герои не выглядели полными идиотами, а могли здраво рассуждать по поводу явлений природы и последних достижений научно-технического прогресса, наши друзья разработали специальный образовательный модуль. После этого интерфейс программы "ЭП-Мастер" пополнился полями, содержащими код ввода информации об уровне образования литературных героев: "никакой", "поверхностный", "продвинутый" и "академический".

И, вот, в один прекрасный день программа "ЭП-Мастер" приятно их удивила пренебрежением к плагиату и способностью сочинять оригинальные повести и романы, которые еще не могли заинтересовать серьезные издательства, но вполне "катили" для телевидения, хотя бы в качестве литературной основы будущих телесериалов. Выход готовой продукции зависел от мощности компьютера, на котором "крутилось" тело программы. СУП, например, мог "выплевывать" продукцию масскульта со скоростью одно произведение в час, но даже обычный персональный компьютер IBM с процессором Pentium мог "думать" 5–6, а иногда 8 часов, но тоже кое-что выдавал, что можно было в дальнейшем использовать в качестве "идеи".

К середине 1990-х годов отечественный книжный рынок, благодаря пиратским изданиям зарубежных авторов, был переполнен, в том числе, детективами и любовными романами разного толка и уровня. Популярная в конце 1980-х-начале 1990-х годов политическая публицистика вызывала скуку и отвращение. Та же участь постигла "эзотерическую" литературу. Мадам Блаватская и Елена Рерих вышли из моды. Из последних сил держались Кандыба и Мулдашев.

"Твердая" научная фантастика переживала еще более глубокий кризис. Читатели разлюбили науку, и писатели поспешили укрыться с головой в миры эльфов и драконов, вампиров и оборотней. Все фантазийные сюжеты давным-давно обыграны по тысяче раз. Поэтому наши друзья решили переключиться на другие жанры. Их "электронный писатель" научился сочинять исторические романы. Обоснование времени и места их действия требовало более скрупулезного ввода данных, ибо, дураку понятно, что, например, в условиях неолита нелепо производить прицельные выстрелы из аркебузы, или пытаться рассуждать об устройстве Солнечной системы.

Первый исторический роман под названием "Опричник" оказался слишком натуралистичным. Описание пыток и массовых казней вызывало тошноту и отвращение. Зато второй роман под названием "Три возраста Нефертити", действие которого происходит в древнем Египте во времена 18-й династии фараонов, получился очень хорошо сбитый, трогательный и романтичный. Критика восприняла произведение вполне благосклонно, правда, специалисты-египтологии нашли в нем ряд фактических ошибок, в частности, указав на то, что царицы по имени Уарат не существовало. Ими также были высказаны сомнения насчет места, где могло произрастать священное дерево египтян под названием "слезы богов". Однако наших друзей это не слишком огорчало, и они искренне надеялись на то, что в перспективе "ЭП-Мастер" сможет сочинять не хуже Александра Дюма.

Но, вот, где-то в середине июля 1997 г., СУП неожиданно выдал сигнал о наличии в ядре программы "ЭП-Мастер" критической неустранимой ошибки. При повторе команды Create совершенно случайно прекратилась подача воды, охлаждавшей отечественные зеленоградские процессоры, и СУП отключился. (2) На восстановление его работоспособности лучшие умы сообщества программистов России потратили почти две недели. За это время наших друзей из НИИ ВЦ МГУ имени М.В. Ломоносова, где они верой и правдой проработали пять лет, уволили, наконец, посчитав, что они нерационально использовали драгоценное машинное время.

Без работы наши друзья оставались недолго. Квалифицированные программисты нужны везде, особенно в финансовых структурах. Им удалось продвинуться по службе, они стали неплохо зарабатывать, улучшили жилищные условия, приобрели престижные иномарки, но и о программе своей они не забывали: вносили косметические доработки, надеясь на лучшие времена.

И опять незадача! В августе 1998 года грянул дефолт, финансово-экономический и политический кризис, и наши друзья снова пополнили ряды "беловоротничковых" безработных. По счастью ненадолго. Известный банкир Смоленский, финансовая империя которого переживала трудные дни, активно искал новые возможности для приложения капитала и учредил венчурный фонд для развития нанотехнологий. В структуре фонда существовало IT-подразделение, которому требовался системный администратор и еще пара специалистов "на подхвате". И наши друзья, отчасти — по протекции, отчасти — по результатам собеседования, эти открытые вакансии заняли и снова объединились в один творческий коллектив.

На момент описываемых событий самому старшему из них — Геннадию Галыгину — исполнилось 40 лет, младшему — Александру Андрееву — перевалило за 30, а их непосредственный начальник Антон Шлыков приблизился к опасной для мужчин черте 37-летнего возраста. За плечами у каждого уже был определенный жизненный опыт и профессиональные достижения, позволявшие рассчитывать на карьерный рост и приличную зарплату. Все трое были женаты, и у всех троих были дети, причем у Антона Шлыкова — двое: мальчик и еще один мальчик.

Текущая работа, которую они выполняли, для них была смешной, с ней они без особого напряжения справлялись, но, что самое примечательное, они получили во временное пользование многострадальный бизнес-компьютер AS/400 фирмы IBM. Многострадальным же он был потому, что его дважды арестовывали: один раз судебные приставы (по иску "обманутых вкладчиков") и один раз представители НКО ОАО "Агентство по реструктуризации кредитных организаций" (АРКО). Всего в Вычислительном центре банковского холдинга было семь 12-процессорных компьютеров такого класса, и они использовались в качестве серверов, исполняющих разнообразные прикладные банковские программы, входящие в стандартный пакет ПО Midas-Kapiti

После того, как вышеуказанный компьютер побывал в АРКО, руководство Вычислительного центра перевело его в резерв. Компьютер изолировали от "эстафетного кольца" и в работу запускали нечасто, — главным образом, для тестирования нового оборудования и программного обеспечения. За пять месяцев, в течение которых наши друзья эту машину использовали, они ее даже в глаза ни разу не видели: — она находилась этажом выше их кабинета в категорированном помещении и была связана с их персональными компьютерами посредством модемной платы. На этой машине накануне 2000 г. они полностью инсталлировали и запустили программу "ЭП-Мастер", постепенно "разгоняя" ее до решения самых сложных творческих задач.

Системную ошибку, которую им выдал СУП, AS/400, молча, проглотил и подтвердил готовность к сочинению произведений любого жанра и объема. И это имеет приемлемое объяснение. AS/400 — компьютер не сосем обычный. (3) Его особенность, как машины, состоит в том, что команды, представляемые машинному интерфейсу, вначале подвергаются трансляции, и только потом передаются аппаратным средствам. Эту трансляцию осуществляет так называемый лицензионный внутренний код (Licensed Internal Code, LIC). Другими словами, когда программа выдает машинному интерфейсу команды для выполнения, AS/400 "думает", что этот интерфейс и есть само системное оборудование.

Геннадий Галыгин, который обожал творчество М.А. Булгакова, предложил повторить задание, с которым "ЭП-Мастер" в последний раз не справился. Программа не смогла написать рассказ под названием "Еще один странный случай на Патриарших прудах" на тему о "любви, которая повторяется только один раз в тысячу лет". Возможно, что именно это задание привело к "зависанию" и последующей поломке СУПа, но это еще следовало доказать.

По замыслу Галыгина действие рассказа происходило в конце 1970-х годов в Москве. Прототипом главного героя при вводе в программу конкретных биографических (и астрологических) данных стал некто Дмитрий Васильевич Павлов — сосед Галыгина по лестничной площадке — человек симпатичный, образованный, эрудированный, но не без недостатков. В биографии Дмитрия Васильевича имелись некоторые несуразности: геолог по образованию и в то же время бывший сотрудник Главлита, простой советский заключенный, отбывший 10-летний срок на ударных комсомольско-молодежных стройках Сибири, а в 1990-е годы — владелец сети антикварных магазинов и салонов в Москве, Санкт-Петербурге и в Киеве.

Прототипом Маргариты Галыгин "назначил" жену соседа — Елену Сергеевну Павлову, к которой, честно говоря, был весьма неравнодушен. Эта скромная, симпатичная и обаятельная 35-летняя дама, между прочим, являлась признанной поэтессой, публиковавшей прекрасные лирические стихи под своей девичьей фамилией.

Вначале Галыгин хотел списать художественный образ главного персонажа с себя, но застеснялся, чтобы не выглядеть смешным в глазах друзей-коллег. Со своим мужем Елена Сергеевна жила вроде бы в согласии, но иногда ему доводилось видеть ее заплаканной, а один раз даже с фонарем под глазом. Дмитрий Васильевич, будучи сильно выпивши, что в последнее время происходило с ним довольно часто, становился совершенно невыносимым. И тогда Елена Сергеевна, забрав с собой 12-летнюю дочь Аню, уходила к соседям. Несколько раз она, таким образом, оказывалась в гостях у Галыгиных.

Образы героев второго плана "электронный писатель" должен был сгенерировать сам — по ассоциации с персонажами-типажами произведений советских писателей-диссидентов 1970-х годов: Синявского-Терца, Максимова, Некрасова, Горенштейна, Кузнецова, Ерофеева и Аксенова.

Для придания рассказу большей правдоподобности наши друзья написали и залили в один из CISC-процессоров компьютера AS/400 довольно замысловатый микрокод, который они назвали Genius loci, а по-русски — Гений места. Вышеупомянутый логический объект, собранный на основе уравнений квантовой хронодинамики, должен был создавать в работе программы "ЭП-Мастер" "глюки", то есть непредвиденные ошибки, которые ей же самой предстояло исправлять. Без неточностей и откровенных ляпов, уж извините, не обходится ни одно художественное творение.

Немного поработав, "ЭП-Мастер" запросил о главном герое дополнительную информацию, включая данные последней кардиограммы, и попросил уточнить положение Венеры и Юпитера в его натальном гороскопе. Еще не поздно задание было отменить, принимая во внимание метафизическую неоднозначность творчества Булгакова и потрясающую достоверность созданных им художественных образов. Однако наши друзья отнеслись к постановке творческой задачи слишком легкомысленно, и это в дальнейшем привело к непредвиденным, неприятным и даже огорчительным последствиям.

ГЛАВА 1 ЕЩЕ ОДИН СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ НА ПАТРИАРШИХ ПРУДАХ

Узнав от "ЭП-Мастера", что его интересует состояние здоровья главного героя рассказа, наши друзья засомневались.

— Кардиограмма, это — лишнее! — решили они и предложили программе, которую они между собой фамильярно называли мистер Прог и иногда добавляли: Сэр, — довольствоваться тем, что есть.

Отношение к аппаратно-программным средствам, как к живому существу, для специалистов компьютерных наук — не редкость. Юзеры, ламеры и прочие "чайники" еще более суеверны, так как имеют обыкновение ставить рядом с мониторами своих PC горшки с кактусами, фикусами и прочими домашними растениями и время от времени удалять "лишние" файлы из каталога WINDOWS.

Программа продолжала "крутиться" и через 10 минут выдала сообщение о готовности выполнить команду create.

— 8 часов! Не много ли? — удивился Антон Шлыков.

— В полном соответствии с КЗоТ. Пусть трудится, а мы пойдем домой. Завтра с утра посмотрим на результат, — предложил Геннадий Галыгин.

На следующий день, когда наши друзья пришли на работу, то увидели, что их сетевой принтер мигает, сигнализируя о том, что бумага, которая в него была заправлена, закончилась. Порядка 20 страниц текста уже были отпечатаны. Получив требуемую порцию бумаги формата А-4, принтер снова заработал. Наши друзья, как заведено по утрам у офисных работников серьезных учреждений, попили кофейку, сходили на перекур в специально отведенное место на лестничной площадке и поболтали со своими коллегами из Вычислительного центра на две самые животрепещущие для москвичей темы: дураки во власти и автомобильные пробки.

Когда они вернулись в свой кабинет, телефон на рабочем столе Антона Шлыкова, кажется, вот-вот готов был разорваться от звонков. Антон подбежал к аппарату и снял трубку.

— Антон, что с твоим Асом? — спрашивал его г-н Климов — начальник управления информационных технологий банковского холдинга.

— В каком смысле? — удивился Шлыков.

— Не в смысле твоей задницы, которая меня совершенно не интересует, а в смысле компьютера, который мы тебе на время предоставили, — грубил и сердился г-н Климов.

— AS/400 коннектит, все нормально. Я на нем, пока нет серьезных заданий, одну перспективную программку решил покрутить и протестировать. Вы знаете, она у нас на картах Таро гадает, гороскопы составляет, стишки сочиняет и даже музыку попсовую пишет и исполняет! — попытался успокоить его Шлыков.

— Ух, ты, здорово! Обязательно зайду, чтобы посмотреть. Только вот, программка твоя ведет себя совершенно по-свински, так как постоянно требует дополнительной оперативной памяти и заявляет, что ей не хватает места на диске. Я, конечно, такую возможность тебе скоро предоставлю, но две бутылки французского коньяка, как ты свою программку не крути, останутся на твоей совести, — примирительным тоном сказал г-н Климов и положил трубку.

— Кто звонил? — поинтересовался Галыгин.

— Так, ерунда какая-то. Давайте-ка еще пару экземпляров распечатаем и посмотрим, что нам мистер Прог понаписал, — предложил Шлыков.

И вот, что они прочли.

Ночь упрячет в себя Патриаршьи пруды,

Все пройдет и напрасен урок.

И не скажет спасибо никто за труды,

Не приспел еще, видимо, срок.

Все пройдет, все вернется на круги своя,

И не встретится Мастер с Марго,

И не властна тут сила Его и Твоя,

Ибо это — лишь сказка, всего.

Ибо это — всего лишь, напрасный аванс

Нераспочатой нашей душе,

Ибо не было, даже в помине, тут Вас,

И, наверно, не будет уже…

Николай Старченков

I

Однажды весною, в 14 часов 05 минут, в Москве, на прудах, старое название которых не смогло испариться из памяти коренных москвичей даже на 61-й год существования Советской власти, появились два гражданина. Черная "Волга" с правительственными номерами, из которой они вышли, отъехала в направлении Ермолаевского переулка и остановилась неподалеку от заведения Мособщепита под названием "Чебуречная".

Два гражданина перешли через дорогу в строгом соответствии с Правилами дорожного движения, то есть у светофора. Первый из них, одетый в серый двубортный костюм из кашемира и белую рубашку с галстуком заграничного фасона, был высокого роста, упитан, лыс. Свой объемистый портфель темно-коричневого цвета из натуральной кожи с позолоченной фурнитурой (похожий и сейчас можно увидеть на витрине лондонского магазина Harrods) он нес с достоинством и вальяжностью. Второй — плечистый, светло-русый, вихрастый молодой человек был в потертой замшевой куртке, водолазке цвета топленого молока и новеньких синих джинсах Wrangler. В правой руке он с небрежностью нес не очень увесистый и еще не потертый портфель, типа "дипломат", обтянутый ненатуральной кожей вишневого цвета.

После такой интродукции сразу следовало бы "зарядить" диалог, из которого читатель смог бы извлечь полезную информацию о том, по какой причине Патриарши пруды снова стали местом, по-видимому, очень важной встречи, имеющей для литературного героя (героев) судьбоносное значение. К сожалению, выйдя из машины, "лысый" и "вихрастый" гражданин молчали, погруженные в свои мысли, поэтому незримый Genius loci, а по-русски — Гений места, из уважения к читателю сразу же намекнул писателю на то, что неплохо было бы заполнить паузу.

— Итак, — усмехнулся он, — представим, что, каким-то образом, эти два гражданина, вдруг, решили поменяться верхней одеждой, но оставили при себе свои портфели. Можно ли по содержимому оных определить: Who is who?

— Нельзя! Для досмотра личных вещей нужна санкция прокурора, — робко возразил писатель, быстро перелистав уголовно-процессуальный кодекс в последней редакции.

— А мне можно, раз они ко мне заявились! — зловещим шепотом произнес Genius loci и приступил к натуральному шмону без присутствия понятых.

Порывшись в портфеле лысого гражданина, Genius loci сразу обратил внимание на папки с документами, которые по причине вытесненных на их обложках слов: "ДСП", "СЕКРЕТНО", "НА ПОДПИСЬ", — ему пришлось отложить без прочтения. И это ежу понятно: не у всякого читателя имеется специальный допуск.

Затем он положил глаз на чернильную авторучку Parker с золотым пером, свежий номер газеты "Правда" и фотографию в рамке, на которой владелец портфеля запечатлен (третьим слева) в компании с ныне действующим и, кто знает, будущим генеральным секретарем ЦК КПСС. Из этого он предположил, что фотография сделана совсем недавно, и попала в портфель "лысого" гражданина лишь потому, что еще не все, кому надо, успели на нее полюбоваться. Наличие в портфеле "лысого" гражданина большого красного яблока сорта Джонатан в контексте упомянутых ранее предметов также выглядело вполне уместно, учитывая его, по-видимому, большую занятость, ненормированный рабочий день, а также избыточный вес и весенний авитаминоз.

Завершив осмотр кожаного портфеля, Genius loci взглянул на то, что находится в тоненьком "дипломате" "вихрастого" гражданина. Блокнот и шариковая авторучка — не в счет. В стране всеобщей грамотности этим никого не удивишь. А дальше ужас какой-то! Там вообще отсутствовали предметы, доказывающие принадлежность его владельца к какой-нибудь профессии или роду занятий. Разве можно связку ключей, зубную пасту и щетку, перочинный нож, лосьон после бриться, станок с безопасной бритвой, повесть братьев Стругацких в самодельном мягком переплете, свежий номер "Известий", две пары носков, носовой платок, а также пачку презервативов, пусть даже самых больших и прочных в мире, считать атрибутами какой-либо профессиональной деятельности? Не смешите! Обычно, такие вещи вынужден носить с собой человек совершенно не солидный, не знающий, где сегодня он заночует. То есть либо бомж, либо молодой холостяк.

— Да ты хоть объясни читателю, кто ты такой! — обратился писатель к Genius loci, изо всех сил стараясь сохранить вежливость.

— Охотно, — отозвался он. — Я — нечто среднее между богами и людьми. Мое назначение — передавать богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы. Благодаря мне возможны всякие прорицания, таинства, пророчества и чародейства. Мой самый знаменитый коллега — гений города Рима. Ему на Капитолийском холме посвящен щит с надписью: "Или мужчине или женщине". Эти слова обусловлены тем, что имя и пол своего гения римляне тщательно скрывают, чтобы его не переманили враги. Нас, Genius loci, очень много, так как каждый город, представляет собой совокупность мест. Лично я курирую булгаковские места Москвы.

— И что же Вы, уважаемый булгаковед, выяснили, копаясь в вещах моих персонажей? — поинтересовался писатель.

— Жаль, конечно, но в полной мере эксперимент не удался, — признался Genius loci.

— И что же мне делать? Звать на помощь милицию, чтобы она проверила у них удостоверения личности? — злился писатель.

— Не обязательно, — сказал, усмехнувшись, Genius loci, — я и сам могу представить непрошеных гостей в соответствии с их tabulae officialis, в просторечье именуемых "корочками". И в этом я не вижу ничего предосудительного, поскольку, как изящно выразился один из героев "Мастера и Маргариты", "сегодня вы лицо официальное, а завтра — неофициальное".

Итак, начнем с "лысого" гражданина. Перед нами — не кто иной, как Валентин Георгиевич Афанасьев — заместитель начальника Главного управления по охране государственных и военных тайн в печати при Совете Министров СССР (сокращенно — Главлит). Что ж, в почтительности замрем на мгновение и заискивающе улыбнемся.

Перейдем к удостоверению личности "вихрастого" гражданина. Перед нами — референт III управления того же ведомства Дмитрий Васильевич Павлов. Что ж, внушает уважение. Но лебезить не обязательно.

— Не торопитесь с поспешными выводами, — запротестовал писатель. — У референта III управления Главлита, согласно моему замыслу, во внутреннем кармане замшевой куртки есть еще одна "корочка", удостоверяющая то, что он — член Союза журналистов СССР. Правда, для коллег по журналистскому цеху и многочисленных читателей Дмитрий Васильевич более известен под псевдонимом Василевич.

— Довольно странно для литературного имени, которое, по идее, если не позволяет родная фамилия, должно звучать как можно более благозвучно, например, Юлиан Семенов, Кир Булычев или Евгений Евтушенко. Вы, хотя бы обращались к нему за разъяснениями по поводу этимологии его псевдонима? — поинтересовался у писателя Genius loci.

— Бесполезно, — вздохнул писатель, — пустая трата времени. Обычно, когда его спрашивают: "Василевич, это — фамилия или отчество?" — он задает встречный вопрос, ставящий большинство в тупик: "Герман из пушкинской "Пиковой дамы", это — имя или фамилия?"

— Что-то я тоже запамятовал, поэтому не обращайте на меня внимание. Продолжайте свой рассказ, но прежде извольте объяснить, мне и читателю, почему эти два, как я полагаю, официальных лица прогуливаются на пленере, вместо того, чтобы в тиши своих кабинетов заниматься охраной военных и государственных тайн в печати в соответствии с должностными обязанностями, — с достоинством произнес Genius loci и замолк.

Обрадовавшись тому, что Гений места более не артачится, писатель продолжил свой рассказ, но уже с учетом сделанного ему замечания:

— В соответствии с должностными обязанностями тов. Афанасьев, как минимум два-три раза в неделю, принимал участие в рабочих совещаниях по вопросам цензуры в различных высоких учреждениях, где ему приходилось не только выступать, но также выслушивать и подробно конспектировать речи выступающих. Иногда ему требовалось срочно, "на колене", составить какой-нибудь документ, быстро получить нужную справку или дельный совет. Обыкновенные большие начальники для подобных случаев обзаводились штатными секретарями-референтами с приятной внешностью, хорошей памятью и разборчивым почерком, а необыкновенные, вроде тов. Афанасьева, старались приобщать к совещательной работе максимальное количество подчиненных из числа ведущих специалистов, чтобы те расширяли свой кругозор и заряжались чувством самоуважения и ответственности.

Итак, незадолго до обеденного перерыва референта III управления Главлита Дмитрия Васильевича Павлова срочно вызвали в приемную тов. Афанасьева, предупредив о возможной поездке вместе с шефом на совещание: то ли в ТАСС, то ли на Старую площадь, а скорее всего — в оба учреждения, но, разумеется, последовательно.

В начальственной приемной вышеупомянутый Павлов застал двух посетителей, на одного из которых он сразу обратил внимание, так как он был в военной форме и имел звание полковника ВВС. В руках у товарища полковника была газета "Красная звезда", которую он с волнением переминал в своих руках и весь вид его свидетельствовал о том, что он явно чем-то расстроен.

Второй посетитель в элегантном летнем костюме, напротив, был невозмутим, так как по всей очевидности, откинувшись на спинку удобного кожаного кресла, дремал. Приглядевшись внимательно, Павлов узнал в пребывающем в полусне посетителе популярного кинорежиссера Эльдара Рязанова, и вопросительно посмотрел на секретаря приемной Ольгу Ивановну Кныш. Секретарша, улыбнувшись, развела руками, и Павлов приготовился к неопределенно долгому ожиданию.

Вообще-то проверку художественных фильмов осуществлял не Главлит, а художественный совет при Госкино, через руки которого проходил весь сценарный портфель. Но дело в том, что тов. Афанасьев в соответствии с партийным поручением входил в состав художественного совета Госкино в качестве представителя "общественности", и от его мнения во многом зависело одобрение и утверждение той или иной киноработы.

Не прошло и двух минут, как из кабинета шефа вышел худощавый седоватый мужчина в сером английском твидовом костюме и быстро окинул посетителей приемной острым сканирующим взглядом. Вслед за ним вышел сам шеф и проводил своего гостя даже не до дверей приемной, а до самого лифта, что по правилам чиновничьего этикета свидетельствовало об очень высоком градусе уважения. Вернувшись в приемную, тов. Афанасьев объявил посетителям, что принять их сегодня уже не сможет и попросил прийти во вторник на следующей неделе в первой половине дня.

Увидел страдающего Павлова, тов. Афанасьев схватил его за локоть, завел с собой в кабинет, и попросил его ровно через 15 минут быть внизу возле его служебной машины.

— Поедешь со мной в ТАСС на совещание. Никаких документов с собой брать не надо. Только блокнот и шариковая ручка. По дороге ненадолго остановимся и погуляем на свежем воздухе. Расскажу кое-что интересное, — быстро сказал он ему, показав при этом указательным пальцем на потолок.

Данный жест означал, что у тов. Афанасьева к Павлову, кроме всего прочего, есть строго конфиденциальный разговор, исключающий возможность потусторонней прослушки.

……………………………………………………………………………………………………………………………………….

Попав в тень зеленеющих лип, тов. Афанасьев демократично предложил своему подчиненному "промочить горло", и повлек его к недавно открывшемуся после обеденного перерыва киоску с надписью "Пиво и воды".

Они заняли очередь. Перед ними стояли, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, явно, в предвкушении освобождения от похмельного синдрома двое мужчин — один пожилой, другой среднего возраста — в измазанной белилами и краской рабочей одежде. Они заказали себе по две бутылки "Жигулевского", рассчитались и, озираясь по сторонам, быстро удалились в неизвестном направлении.

— Рабочий класс! — ехидно заметил Павлов, когда маляры-штукатуры отошли от киоска.

— Гегемон! — коротко отрезал тов. Афанасьев и обратился к продавщице:

— Нарзан есть?

— Нарзан закончился, — сообщила продавщица и почему-то обиделась.

— Абрикосовая есть? — с трудом сдерживая себя, чтобы не засмеяться, осведомился Павлов.

— Нет абрикосовой, и никогда ее не завозили! — раздраженно ответила продавщица.

— А что есть из минеральных вод? — спросил Афанасьев.

— Боржоми, но только теплая, — вежливо ответила продавщица, заподозрив в солидном мужчине при костюме, галстуке и портфеле большого начальника.

— Тогда две бутылки. Сдачи не надо. Только, пожалуйста, откройте их и дайте настоящие стаканы, а не бумажные, — попросил продавщицу Афанасьев.

— Стаканы верните, — совсем дружелюбно, получив от Афанасьева бумажный рубль, заговорила продавщица, — и с громким хлопком открыла сначала одну, а потом вторую бутылку.

Из-под крышек обильно хлынула белая пена. Дождавшись, когда вода успокоится, коллеги взяли с прилавка бутылки и стаканы, и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной. Отходя от киоска, они слышали, как продавщица недовольно проворчала:

— То и дело абрикосовую воду спрашивают. А где я возьму ее, если ее не завозят?

Ответственные сотрудники Главлита понимающе переглянулись и улыбнулись. Павлов, которому частенько приходилось стоять в очередях, не выдержал и рассказал тов. Афанасьеву свежий анекдот:

"Улица. Длиннющая очередь. В хвост очереди на всякий случай пристраивается еще один гражданин, и вступает в беседу с крайним:

— Чего дают?

— Говорят, Конан Дойля завезли.

— А это лучше, чем кримплен?

— Не знаю. Думаю, не взять ли на пробу две бутылки?"

Тов. Афанасьев, в очередях стоял редко. Все заботы о домашнем хозяйстве лежали на его супруге Арише. Детей у них не было, внуков тоже. Советских граждан, впавших в состояние потребительского маразма, они оба не любили, и презрительно называли "мешочниками". В подготовленной к защите диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук на тему: "Образ мелкобуржуазного хама в творчестве советских писателей", — тов. Афанасьев очень прозорливо заметил, что "стремление некоторых несознательных граждан овладеть престижными вещами и услугами вопреки основному закону социализма: от каждого по способности, каждому — по труду, — равносильно тому, что они становятся не хозяевами, а рабами вещей, приобретаемых любыми средствами".

Анекдот, рассказанный Павловым, тов. Афанасьев оценил, рассмеялся, но и в долгу не остался. Чтобы продемонстрировать знание аутентичного материала, он рассказал Павлову такой опасный и злободневный политический анекдот, от которого с ним едва не случился нервный припадок:

В клубе железнодорожников проходит лекция "О любви". Лектор читает доклад о видах любви:

— Любовь бывает разных видов. Бывает любовь между мужчиной и женщиной.

Из зала выкрик:

— Товарищ лектор, а слайды будут?

Лектор:

— Слайды, товарищи, будут, как и обещано, но в конце лекции. Ну, так я продолжаю. Ещё бывает любовь между мужчиной и мужчиной.

Снова возбужденный выкрик из зала:

— Товарищ лектор, а слайды будут?

— Я же говорю, слайды в конце лекции. Также бывает любовь между женщиной и женщиной.

Снова тот же голос:

— Ну, товарищ лектор, когда же слайды?

Лектор невозмутимо продолжает:

— Но высшей формой любви является любовь советского гражданина к родной Коммунистической партии. А теперь, товарищи, слайды.

Когда боржоми было выпито, Павлов на правах подчиненного забрал стаканы и пустые бутылки, и отправился к киоску, возле которого уже галдело и толкалось разнокалиберное по росту и комплекции подрастающее поколение в парадной школьной форме и красных пионерских галстуках. Освобождать для него проход к прилавку никто не собирался, поэтому Павлову пришлось пустить в работу локти.

— Откуда они набежали? — удивился Павлов, не обратив внимания на стоящий неподалеку на обочине проезжей части Бронной улицы автобус "ПАЗ", оказавшийся в неисправном состоянии. Автобус принадлежал Дому пионеров города Смоленска. На нем в сопровождении растерявшегося в непредвиденной ситуации инструктора обкома комсомола добирались домой с Всесоюзного слета, посвященного какому-то очередному юбилею, юные корреспонденты "Пионерской правды".

Пробравшись к продавщице, Павлов не стал просить законно причитающиеся ему за сданную тару 24 копейки, а просто поставил стаканы и пустые бутылки на прилавок. На обратном пути от прилавка с Павловым произошел досадный инцидент. Его локоть нечаянно соприкоснулся с упругим бюстом школьницы-акселератки, на котором нелепо топорщился символ принадлежности к Всесоюзной пионерской организации имени В.И. Ленина. Девица с лицом, похожим на фотографию юной Анастасии Вертинской, смутилась и покраснела. Не успел Павлов произнести слова извинения, как тут же наткнулся на ловко подставленную кем-то из школяров подножку, и чуть не растянулся на асфальте.

— Вот, уроды! — подумал он, но, не имея времени и желания для выяснения отношений со своими обидчиками, поспешил к своему шефу.

— Ну-с, Дима, ты понял, зачем я дал тебе на ознакомление материал с уфологическими экзерсисами? — возвратил Павлова из рассеянного состояния начальственный голос тов. Афанасьева.

Павлов, встрепенувшись, сразу понял, что шеф имеет в виду подборку материалов центральной и региональной прессы за период 1975–1978 годы, которые шеф направил ему на ознакомление.

Вышеупомянутые документы были собраны в одной пухлой папке в виде аккуратно подшитых и пронумерованных вырезок из газет и журналов, а также листов машинописного текста статей и заметок на тему о всякого рода загадочных явлениях: от шаровой молнии и НЛО до гипноза, пирокинеза, телекинеза и гипотетической машины времени. Все листы с машинописным текстом были помечены штампом "Не утверждено", под которым стояли дата и подпись курирующего цензора. Последнее означало, что статья или заметка "залитована", — проще говоря, не разрешена к печати. На вырезках из газет и журналов сверху текста были приклеены бумажки. На них разборчивым почерком были указаны их выходные данные: название печатного органа, год и номер выпуска, фамилия цензора и фамилия дежурного редактора.

Потратив несколько часов на изучение содержимого папки, Павлов так и не понял, кто и с какой целью ее сформировал. Вряд ли шеф сам, ради интереса, собирал эти статьи и заметки, и затем решил показать своему молодому сотруднику, так сказать, для расширения кругозора. Может, решил проверить его профессиональные навыки? Но никакой существенной разницы между прошедшими и не прошедшими предварительную цензуру материалами Павлов не нашел. Ни в тех, ни и других не было ничего такого крамольного, что подпадало бы под параграфы официального "Перечня сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати".

Может, — подумал он, — авторы запрещенных к опубликованию статей пожаловались в ЦК на некомпетентность цензоров, — в провинции всякое бывает, — а в ЦК провели расследование и для примера подшили к неопубликованным материалам опубликованные? Такое было возможно, но маловероятно.

Оставалась последняя версия — авторы. Их было четверо: доктор физико-математических наук Мерцалов, кандидат биологических наук Фишман, кандидат философских наук Огурцов и кандидат исторических наук Шмидт. Все из Новосибирска. Павлов позвонил знакомому коллеге-цензору из новосибирского областного управления Главлита и поинтересовался, знает ли он таких авторов? На свой вопрос он получил уклончивый ответ, сопровождавшийся характерным покашливанием, которое ему следовало расценивать, как многозначительный намек: они — диссиденты.

— Я навел кое-какие справки, Валентин Георгиевич, и считаю, что этот материал не по нашей кафедре, — осторожно намекнул Павлов.

Реакция шефа на его слова оказалась совершенно для него неожиданной.

— Удивляюсь твоей доверчивости Павлов, а также потерей бдительности, — заговорил с явным раздражением в голосе тов. Афанасьев, перейдя в обращении со своим подчиненным с имени на фамилию. — Мало ли откуда к нам пришел этот материал! Со Старой площади или с Лубянки. Я тебе его дал не для расширения твоей эрудиции, а для проработки.

— Но я, правда, не нашел там ничего такого, что…,- начал оправдываться Павлов.

— Ты не нашел, а вот, органы, от которых, как ты правильно догадался, этот материал поступил, нашли, — продолжал сердиться тов. Афанасьев.

— И что же, например? — робко поинтересовался Павлов.

Голос тов. Афанасьева снизился до заговорщического шепота:

— А то, например, что места наблюдения за так называемыми НЛО, указанные в этих статьях и заметках, полностью совпадают с местами дислокации объектов Министерства среднего машиностроения СССР и расположениями шахтных установок МБР. И это еще не все! Количество НЛО, а они, как ты сам читал, появляются то вдвоем, то втроем, то поодиночке соответствуют проценту выполнения государственного плана на этих объектах или количеству ядерных боеголовок на ракетах.

— Опаньки! Прокололся! — растерялся Павлов, лихорадочно вспоминая, какие материалы, собранные в папке N 1317, относились к теме НЛО.

— Ха-ха-ха-ха! — засмеялся Афанасьев. — А ведь я тебя разыграл! Ничего такого там нет. У тех парней, авторов статей, действительно, есть какие-то проблемы с КГБ. В чем именно они провинились, не знаю, но сам начальник Следственного отдела приезжал сегодня в Главлит с просьбой помочь им с этими парнями разобраться.

— Уж не тот ли это импозантный товарищ, которого шеф провожал до лифта? — подумал Павлов, но вслух спросил совсем про другое: А я тут причем?

— Ты ведь у нас член Союза журналистов. Не правда ли? — неожиданно спросил его Афанасьев.

— Да, в этом году приняли, — не без чувства гордости отвечал Павлов.

— А почему у тебя литературный псевдоним такой странный: "Василевич". Это фамилия или отчество? — сменив гнев на милость, поинтересовался тов. Афанасьев.

И Павлову, волей-неволей, пришлось перелистать перед шефом некоторые страницы своей биографии:

— Понимаете ли, Валентин Георгиевич, меня еще в школе, когда в 8-ом классе комсоргом избрали, кроме как Василич и не называли. Даже молодые учителя и те, посмеиваясь, конечно, иногда так ко мне обращались. То же самое в университете. На первом же курсе избрали старостой группы, хотя мне еще и 18-ти не исполнилось. Были парни постарше,отслужившие в армии или с рабочим стажем, но все равно выбрали меня.

— Уважали, значит, — многозначительно заметил тов. Афанасьев.

— Может быть, — уклончиво ответил Павлов, все еще не понимая, в какую сторону гнет шеф.

— Почему сразу в литературный институт не поступил, а пошел на геологический факультет? Я как в анкету твою посмотрел, глазам не поверил: — геолог, — поинтересовался тов. Афанасьев и тут же, смутившись, заметил: Впрочем, профиль высшего образования для цензора, это — не самое главное. Тут мозги нужны, как у Штирлица.

— В таком случае, Валентин Георгиевич, вы избавляете меня от необходимости отвечать на Ваш вопрос, — сказал Павлов, пытаясь таким образом закрыть не очень приятную для него тему о своем образовании.

— Ну и хитрец же ты, Павлов, то есть Василевич, — сказал со смехом тов. Афанасьев.

Повисла пауза. Тов. Афанасьев посмотрел на свои часы. Совсем не дешевые, между прочим, швейцарские, марки Tissot. Павлов, гордившийся своими часами марки "Восток" (в просторечье также называемые "командирскими"), даже не обратил на них никакого внимания. А зря. Швейцарские часы часто говорят о своем хозяине больше, чем его визитная карточка. До 1917 года фирма Tissot являлась официальным поставщиком Русского императорского двора и изготавливала часы для офицеров и генералов русской армии. Tissot могли носить на своих запястьях генерал Деникин и адмирал Колчак, и даже знаменитый поручик Кольцов, которого Павлов вместе миллионами советских телезрителей видел в телесериале "Адъютант его превосходительства".

Тов. Афанасьев приобрел Tissot на свои кровные во время одной из редких служебных загранкомандировок в Швейцарию, руководствуясь в своем выборе отнюдь не только высочайшим качеством этой марки. Следует заметить, что Валентин Георгиевич, что бы про него не говорили вольнодумствующие завистники, был человеком весьма образованным и начитанным. Он очень умело указывал, общаясь со своими коллегами по работе, модных советских и зарубежных писателей и поэтов. Обнаруживал он солидную эрудицию и по вопросам театра и кинематографа. И даже на выходные вместе со своей супругой Аришей специально ездил в Ленинград, чтобы посмотреть премьерные спектакли БДТ. В кулуарах Главлита даже ходили слухи о том, что он, якобы, неизменно присутствует на всех торжественных богослужениях в Елоховском кафедральном соборе. "Проверяет батюшек, правильно ли псалмы и молитвы читают", — опасно шутили наиболее продвинутые остряки.

Стрелки на циферблате Tissot показывали 14.30. Сверившись с часами, тов. Афанасьев вынул из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет марки Marlboro. Вот на заграничные сигареты Павлов сразу обратил внимание. Не только потому, что сам курил, но и потому, что курить дефицитное в СССР Marlboro было очень престижно, особенно, среди студенческой молодежи и художественной богемы.

На самом деле тов. Афанасьев курил не часто. Преимущественно, в двух случаях: когда сильно о чем-то переживал или когда ему требовалось поддержать в компании какого-нибудь курящего высокопоставленного собеседника. В данный момент он волновался. Не в его правилах было подставлять своих сотрудников в отношениях с таким грозным учреждением, как Комитет государственной безопасности СССР.

Вопреки распространенному мнению, Главлит филиалом КГБ никоим образом не являлся. Если бы не было Главлита, вражеские иностранные разведки только по материалам открытой печати без особого труда смогли бы раскрыть все советские военные секреты. Точно так же, как в 1897 г. великий русский ученый Д.И. Менделеев раскрыл секрет только что изобретенного французами бездымного пороха. Для этого ему было достаточно прочитать и проанализировать отчет одной из французских таможен о том, какие виды минерального сырья железнодорожным путем доставляются в город N, где строился тщательно охраняемый французской жандармерией пороховой завод. А ведь многочисленные американские лауреаты нобелевских премий по химии, физике и экономике были не глупее автора периодической системы химических элементов, названной его именем. Каждое ведомство — КГБ и Главлит — выполняло свои исключительные и почти не пересекающиеся функции.

Итак, тов. Афанасьев предложил Павлову угоститься Marlboro. Вслед за сигаретами он вынул из кармана пиджака зажигалку ZIPPO, дал Павлову прикурить и прикурил сам. Он уже собрался с мыслями и морально был готов сказать своему подчиненному то, собственно ради чего он пригласил себя сопровождать:

— Значит, так, Павлов. У меня в ТАСС в 15.00 начнется совещание. Ты, пожалуйста, никуда не уходи. Сиди здесь. К тебе в течение получаса должен подойти товарищ из органов. Кто он такой, я не знаю. Сам представится. Меня лишь попросили организовать вашу встречу, особенно не посвящая в детали предстоящего разговора. Знаю лишь, что это связано с содержимым папки, о которой я попросил тебя составить свое мнение. Возможно, что тебе придется на некоторое время отбыть в командировку в город Новосибирск. Хотя завтра суббота, все необходимое: приказ, командировочное удостоверение, а также суточные, — ты получишь у моего помощника Игоря Ивановича. О твоих проездных документах: туда и обратно, — позаботятся органы. Есть вопросы?

— Есть! Я не сотрудник КГБ и никто, кроме Вас не вправе отдавать мне какие-либо указания о моем смещении, перемещении, увольнении и тому подобное, — негромко, но твердо заявил Павлов.

— А он совсем не прост! — подумал про себя тов. Афанасьев, а вслух сказал: Ты, Павлов, уже не маленький. Сам решай, ехать тебе в командировку или нет. Только имей в виду, что на тебя органы вышли не случайно. В этой жизни вообще не бывает ничего случайного.

После этих слов тов. Афанасьев взял за ручку свой портфель, поднялся со скамейки и сказал:

— Мне пора. На работу сегодня уже можешь не выходить. Только не забудь завтра с утра позвонить моему помощнику Игорю Ивановичу. Он весь день будет в приемной за дежурного.

— Сигареты забыли, Валентин Георгиевич, — напомнил Павлов об оставленной шефом на скамейке почти полной пачке Marlboro.

— Оставь себе. У меня на работе в сейфе есть заначка, — объяснил тов. Афанасьев причину своей щедрости, а потом, словно вспомнив о чем-то еще, поставил свой портфель на скамейку и полез во внутренний карман пиджака. Вынул черный кожаный футляр, достал из него солнцезащитные очки в модной французской оправе и протянул их Павлову со словами: И это тебе тоже. Презент для экипировки. А ну-ка примерь!

Когда же Павлов, немало удивленный подарком, примерил солнцезащитные очки, тов. Афанасьев довольно рассмеялся:

— Бонд! Вылитый Джеймс Бонд!

Павлов поднялся со скамейки, поблагодарил шефа за презент и они на прощание крепко пожали друг другу руку. Павлов остался на месте, а тов. Афанасьев, взглянув на часы, отправился со своим портфелем к своей служебной машине, забыв о том, что собирался пройтись до Тверского бульвара пешком.

Миновав киоск "Пиво и воды", высокопоставленный чиновник заметил появившийся морозильный ларь, в котором работники Мосхладокомбината N8 недавно доставили мороженое. Торговля еще не началась, но возле ларя уже начала выстраиваться очередь.

— Да, хорошо сейчас пионерам страны Советов. Вышли из школы и, пожалуйста, вам мороженое, — подумал тов. Афанасьев, вспомнив свое голодное детство, 1931-й год, маленький украинский городок и площадь железнодорожного вокзала, усеянную трупами крестьян окрестных деревень.

Его догнал смуглый темноволосый паренек в синей куртке и белой рубашке с пионерским галстуком.

— Дяденька! — попросил он его жалобным голосом, — дайте, пожалуйста, 15 копеек на мороженое!

Мелочи в кошельке у тов. Афанасьева не было, но и обижать мальчика отказом ему тоже не хотелось. Он открыл свой портфель, достал яблоко и вручил его пареньку. Тот, конечно, удивился, но яблоко взял, сказал "спасибо" и отстал.

— Где же я об этом уже читал? — подумал тов. Афанасьев, но вспомнить, как не старался, не смог. Заклинило.

В этот момент с ним приключилась некоторая странность. Сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. В голове его прочно засела дичайшая мысль о том, что он своего подчиненного Павлова больше никогда не увидит. От этой мысли его охватил столь сильный страх, что ему захотелось тотчас покинуть это и впрямь мистическое место.

Тов. Афанасьева заметил его водитель, который, перекусив на скорую руку в чебуречной, собирался отъезжать к зданию ТАСС на пересечении Тверского бульвара и Большой Никитской улицы, но на всякий случай просигналил.

— Хорошо, что хоть трамвайные пути разобрали! — подумал тов. Афанасьев, садясь в свою служебную "Волгу".

— И перестали отпускать подсолнечное масло в разлив! — досыпала ему соль на рану интеллигентная его супруга Ариша, накладывая на голову холодный компресс, после того, как он вечером поведал ей о некоторых обстоятельствах своего внезапного сердечного недомогания.

II

Павлов тоже чувствовал себя неважно. Нет, сердце у него не болело. Только на душе, вдруг, стало так погано и тоскливо, что даже щедрый подарок шефа его, ну, совершенно, не радовал.

Павлов опять уже в который раз стал анализировать события того злосчастного дня, когда он согласился стать сексотом.

Не подумайте хорошее. К слову секс понятие сексот относится, примерно, также как половая норма к половому извращению. Сексотами в Советском Союзе назывались секретные сотрудники органов государственной безопасности. Их вербовали из разных слоев общества, с целью получения информации о политической благонадежности разнообразных социумов граждан (например, группа студентов, коллектив НИИ или цех оборонного предприятия) и отдельных личностей. Их также часто использовали в качестве провокаторов, подставляющих подозреваемых в неблагонадежности, при недостатке прямых улик, под конкретное уголовное дело.

Свою работу сексоты, как правило, выполняли без отрыва от учебы или производства, но не бескорыстно. В условленное время, до или после трудовых будней, они подходили к двери малоприметного кабинета, в котором их поджидал ответственный сотрудник территориального органа государственной безопасности, и негромко стучали. Наверное, поэтому в народе их еще называли "стукачами". Следует при этом отметить, что здоровое чувство отвращения, которое испытывали к сексотам-стукачам большинство советских граждан, коренилось отнюдь не в осознанном неприятии ими Советской власти или коммунистической идеологии, а где-то на уровне подсознания, или, как бы сказал старик Кант — априори.

Сексотом Павлов стал на 3 курсе университета. И не по своей воле. На него надавили, угрожая в противном случае "сшить дело" про убийство по неосторожности.

История же была такова. В начале 70-х годов, с целью поддержания порядка в общежитиях МГУ имени М.В. Ломоносова, в том числе в общежитии Главного здания на Ленинских горах, был сформирован комсомольский оперативный отряд, который сразу начал действовать решительно и с размахом. Павлов членом оперотряда не состоял, сам в общежитии не проживал, но его, как старосту группы и члена бюро комитета комсомола геологического факультета, иногда вызывали в Главное Здание на различные общественные мероприятия.

И вот, однажды, ему сказали, чтобы он в воскресенье, в 8 часов 30 минут утра прибыл в корпус "Б", якобы, для содействия проведению инструктажа по противопожарной безопасности. Он еще удивился, почему так рано, но в назначенное время приехал. На самом деле в тот день оперотряд МГУ проводил операцию по тотальной проверке паспортного режима. Ровно в 8 часов 30 минут все жилые корпуса Главного Здания были оцеплены, одновременно перекрыты все выходы, лестницы, лифты и переходы, и начался планомерный досмотр всех комнат, включавший обыск санузлов, шкафов и прочих укромных мест, где могли бы притаиться нарушители паспортного режима.

Не миновала чаша сия и комнаты на 17-ом этаже корпуса "Б", где проживали студенты-геологи. В одной из них в объятиях своего жениха-мичмана из города-героя Севастополя мирно почивала студентка его группы по имени Марина. Павлов знал о Марининой помолвке, но не знал, что ее жених приехал к ней на свидание.

На стук в дверь и требование: "Откройте, проверка паспортного режима!" — будущие молодожены отреагировали неадекватно. Марина велела своему жениху-мичману забраться на подоконник и спрятаться за плотную штору. Но он так испугался или, наоборот, осмелел, что открыл окно и забрался на карниз. Потом прикрыл окно и затаился.

Павлов вошел в комнату первый. Марина сделала ему знак, дескать, она не одна. Павлов начал убеждать оперотрядников в том, что они эту комнату уже проверяли. Все двери при этом, разумеется, были открыты настежь. После долгого препирательства оперативники, озябшие на сквозняке, отправились дальше по коридору. Павлов прикрыл за собой дверь, намереваясь пойти вслед за ними. И надо же было такому случиться, что он, вдруг, снова открыл дверь в комнату Марины, наверное, чтобы принять ее благодарность. В этот момент Маринин жених выбрался на подоконник. Сильнейший поток воздуха, ворвавшийся в комнату, распахнул окно, которое, в свою очередь, сбило незадачливого мужика с карниза. Какова была сила удара неизвестно. Мичман упал вниз с высоты 60 с лишним метров. Разбился насмерть.

Павлов сильно переживал по поводу этого инцидента и готов был полностью взять на себя всю вину за гибель человека. Он лишь категорически отрицал наличие, как у него, так и у Марины преступного умысла. Дело в том, что, по показаниям свидетелей, он и Марина на первом курсе университета состояли в интимной близости. Подрабатывавший в то время дежурным 17-го этажа корпуса "Б" студент истфака Печенкин дал показания, свидетельствующие о том, что Павлов неоднократно выходил по утрам из ее комнаты.

Следствие продолжалось 3 месяца. Были опрошены десятки свидетелей, проведены два следственных эксперимента. Все это время Павлов находился под подпиской о невыезде. Заболела, а потом и вовсе слегла, признавая свою долю вины в случившемся, его мать Мария Эдгардовна, которая когда-то наотрез отказалась признать в черноглазой и бойкой провинциалке Марине свою будущую невестку, заподозрив ее в меркантильном интересе приобрести посредством ее любимого младшего сына московскую прописку. Ровно через год Мария Эдгардовна Павлова (в девичестве Сперанская) ушла из жизни после сердечного приступа.

За три дня до даты первого судебного заседания Павлова пригласили по повестке в известное здание на площади Дзержинского. Там, особо с ним не церемонясь, прямым текстом сказали: будешь сотрудничать с органами — дело закроют, не будешь — пойдешь под суд. Павлов под суд пойти не захотел и стал секретным сотрудником КГБ. Он продолжал учиться в университете, оставаясь старостой группы. Правда, из бюро комитета комсомола факультета его все-таки вывели. Но он об этом не жалел, так как больше времени оставалось на учебу. А также на сотрудничество с органами, которое, если не вдаваться в подробности, было связано с пресечением сбыта наркотиков и валютных операций.

Марина после закрытия уголовного дела как-то очень скоропалительно написала заявление об отчислении из МГУ, и уехала к своим родителям в Вологду. С тех пор они ни разу не виделись. Письма его оставались без ответа, поэтому всякий раз, когда он слышал по радио или TV: "Где ж ты моя черноглазая, где? В Вологде. Где-где-где. В Вологде-где. В доме, где резной палисад…", — у него начинало щемить сердце.

Вот и сейчас, сидя на скамейке в ожидании встречи с неизвестным товарищем из органов, Павлов услышал эту, наводящую на него меланхолию популярную песню в исполнении белорусского вокально-инструментального ансамбля "Песняры". Песню исторгал из себя транзисторный приемник марки "Океан", который нес патлатый парень в расклешенных по моде того времени брюках. Парень был не один, а в компании с еще двумя молодыми людьми, один из которых имел прическу a la prizivnik. Даже издали было заметно, что ребята в подпитии. Они остановились напротив Павлова, чтобы выбросить в стоящую рядом со скамейкой урну окурки.

Увидев, что рядом с Павловым на скамейке лежит пачка Marlboro, бритоголовый парень тут же спросил его, не угостит ли он их "натовским табачком". Павлову, конечно, было жаль расставаться с тремя дефицитными сигаретами, но и напрашиваться на драку ему тоже не хотелось.

— Только бы они не покушались на скамейку, — подумал Павлов, представляя себя уныло сидящим в компании с тремя нетрезвыми молодыми людьми. Но парни, видно, кроме желания стрельнуть по заграничной сигарете, имели на этот вечер и другие планы, которые побуждали их после того, как они закурили, нетвердым шагом продолжить свое движение по тенистой аллее.

"Город, где резной палисад…", — затухало в городском шуме бельканто солиста "Песняров".

Павлов с облегчение вздохнул и посмотрел на свои "командирские" часы. Они показывали время 14 часов 55 минут. Мимо него прошли две школьницы, в одной из которых он опознал девицу, с которой столкнулся возле киоска. Худощавая спутница ее была на голову выше и заметно сутулилась. Девицы не просто слонялись от нечего делать, а напряженно озирались по сторонам, как будто искали кого-то или что-то.

Будучи наслышан от своей двоюродной сестры Людмилы, работавшей в школе завучем, о дурных нравах и вредных привычках подрастающего поколения, он спрятал пачку заграничных сигарет в карман модной замшевой куртки, а то, вдруг, девицы, приняв его за фарцовщика или интуриста, попросят у него закурить. Затем же, как обычно, начнут клянчить всякую приятную мелочь: жевательные резинки, авторучки, мелкие деньги и так далее.

Проводив школьниц недоверчивым взглядом, Павлов задумался о "залитованной" статье новосибирского историка Рудольфа Германовича Шмидта, из коей советский читатель мог бы впервые узнать о том, как зародилась современная уфология, и какие данные по поводу НЛО содержатся в средневековых хрониках и других исторических источниках. Как известно, днем рождения уфологии считается 24 июня 1947 года — первый запротоколированный по всей форме военного донесения случай "исторического" наблюдения НЛО военным летчиком Кеннетом Арнольдом. Событие именно этого дня по причине зафиксированной бортовыми приборами его самолета физической достоверности события вызвало большой общественный резонанс, хотя НЛО наблюдали и до этого и в еще больших количествах. (4)

Не прошло и 5 минут, как школьницы снова нарисовались возле занятой Павловым скамейки. Они возвращались назад. У него появилось предчувствие, что сейчас они к нему подойдут и чем-то попросят. Так оно и получилось. Жердеобразная девица осталась стоять в сторонке, а ее более смелая подруга — та самая, у которой Павлов нечаянно помял бюст, подошла к нему довольно близко и, сильно смущаясь, спросила.

— Простите, вы не могли бы одолжить 30 копеек? Не хватает на мороженое.

— Сейчас посмотрю, — сказал Павлов, приподнялся и вытащил из правого кармана джинсов свой партомоне. А про себя подумал:

— Ха! Мороженое! Так я и поверил. На пиво или на портвешок, наверное, сшибают.

В партомоне его оказались (единый проездной билет не в счет) следующие дензнаки: бумажная купюра достоинством в 10 рублей, четыре монеты по две копейки для использования в телефоне-автомате и металлический рубль с профилем отца-основателя советского государства В.И. Ленина, отчеканенный в честь его 100-летия. Этой монетой Павлов планировал рассчитаться за комплексный обед из 3-х блюд в главлитовской столовой. Хотя удовольствия от обеда Павлов так и не получил, расставаться с рублем ему было жалко. Поэтому он решил над девицей приколоться, да и заодно отучить от попрошайничества.

— Поздравляю, тебе несказанно повезло. Вместо 30 копеек в моем кошельке завалялся целый рубль. Вот он. Но просто так я тебе его не дам. Выполни условие.

— Какое условие? — спросила девица, заикаясь от волнения.

— А ты подойди поближе, я тебе на ушко скажу, — сообщил он ей с таинственным видом.

Школьница-акселератка с лицом юной Анастасии Вертинской удивленно приподняла брови, подошла еще ближе и наклонила голову.

— Французский поцелуй! — объявил он.

— Целоваться?! По-французски?! Qu'est-ce que c'est? — переспросила она.

— Какая киска?! Дрянь! Малолетка! — не понял Павлов, и для наглядности показал ей кончик языка.

Как он того, собственно говоря, и ожидал, девица отреагировала на его намек очень бурно. Нежный румянец на ее щеках приобрел оттенки багрового цвета, большие карие глаза наполнились слезами.

— Дурак! — сказала она, отпрянув от него, и быстрым шагом пошла по аллее. Жердеобразная ее подруга, в стороне наблюдавшая за результатами переговоров, с перепуганным лицом припустила за ней вслед.

Павлов, ничуть не оскорбившись, сладко зевнул, потянулся и от темы НЛО переключился на приятные воспоминания. О том, как он, будучи девятиклассником, попытался в подражание скабрезных стихов гения русской поэзии А.С. Пушкина, изложить свою точку зрения на половой вопрос в советской средней школе в условиях полного отсутствия какого бы то ни было полового воспитания. Его поэма под названием "Ода подростковому прыщу" пользовалась огромной популярностью среди мужской половины 9-10-х классов (посредством переписывания).

Стихи, конечно, были так себе. Ни на что не претендовавшая и мало что обещавшая ученическая проба пера, которой он, однако, страшно гордился. Но однажды строгий учитель химии и убежденный холостяк Семен Иванович застал его врасплох в процессе творческой переработки вступительной части поэмы, и Павлова вызвали к директору школы. Кроме директора — властного и безжалостного Петра Григорьевича — в кабинете присутствовали упомянутый учитель химии и добрейшая Анна Ивановна, преподававшая в старших классах русский язык и литературу.

От неприятных последствий, вплоть до исключения из школы, Павлова, как он тогда самоуверенно полагал, выручила его находчивость и эрудиция. Несколько лет спустя он по памяти воспроизвел тот разговор в виде драматической сценки, из которой следует, что с учителями ему, как никому другому, просто повезло.

ДИРЕКТОР (строго): Павлов! Мне сказали, что ты порнографические стихи на уроках сочиняешь? И не отпирайся. У тебя Семен Иванович этот листок отобрал? Молчишь? А ну-ка давай, прочитай нам их вслух. Как там, у Грибоедова сказано, Анна Ивановна?

АННА ИВАНОВНА: С чувством, с толком, с расстановкой!

ПАВЛОВ (жалобно): Может не надо?

ДИРЕКТОР (строго): Надо, Павлов! Надо! Чтобы ты понял, насколько все это пошло.

ПАВЛОВ (тяжело вздохнув):

"Богу равным кажется мне по счастью

Человек, который так близко- близко

Пред тобой сидит, твой звучащий нежно

Слушает голос

И прелестный смех. У меня при этом

Перестало бы сердце биться

Лишь тебя увижу, уж я не в силах

Вымолвить слово

Но немеет тотчас язык, под кожей

Быстро легкий жар пробегает, смотрят,

Ничего не видя глаза, в ушах же —

Звон непрерывный

Потом жарким я обливаюсь, дрожью

Члены все охвачены…"

ДИРЕКТОР (растерянно): Стоп! Тут в листке написано совсем иное. Может, это не Павлова листок? Да и почерк какой-то неровный. А у Павлова, я знаю, почерк красивый, разборчивый. Анна Ивановна, взгляните.

АННА ИВАНОВНА (со слезами в глазах): Тут почерк с наклоном вправо, а Павлов пишет с наклоном влево.

ДИРЕКТОР: Семен Иванович, вы свободны! (Семен Иванович с вытянутым лицом уходит)

ДИРЕКТОР: Анна Ивановна, ЧТО ЭТО БЫЛО?!

АННА ИВАНОВНА (рыдая): Это — божественная Сапфо! Третий век до нашей эры. Древнегреческая поэтесса. Я никогда им этого не задавала. Это — сверх всяких программ. А как прочитал! Bravissimo! Ставлю Павлову в журнал пятерку с двумя плюсами!

ДИРЕКТОР: Анна Ивановна, вы свободны! (Растроганная Анна Ивановна уходит)

ДИРЕКТОР (строго): А ну-ка, иди сюда, Барков ты наш, доморощенный! (Хватает Павлова за ухо)

ПАВЛОВ: Я больше не буду! Честное слово!

ДИРЕКТОР: Я тебе покажу: "хочу", "драчу", — еще раз узнаю, мигом из школы исключу! (Выпроваживает Павлова из кабинета легким пинком под зад).

III

Ровно в 15.00 на прудах, случайно оказавшимся местом приватной беседы двух ответственных сотрудников Главлита, появился еще один персонаж. В модном заграничном платье, подчеркивающем стройность фигуры. С прической, неопровержимо свидетельствовавшей о недавно состоявшемся посещении дамского зала парикмахерской. Что касается зеленого цвета глаз, тонких губ, чуть вздернутого носика и подбородка с ямочкой, то подобные детали внешности каждый вправе расценивать на свой вкус, что кому нравится.

Genius loci, приняв облик пожилого пенсионера-москвича, в одиночестве сидел на садовой скамейке, надвинув на глаза серый берет, раздумывая: на кого из прохожих наслать какую-нибудь беду, вещий сон или вдохновение? Заметив проходившую мимо него красивую молодую даму, он с удивлением разглядел в ее дамской сумочке среди французских духов и косметики бесшумный пистолет МСП, принятый в 1972 году на вооружение КГБ и спецназа ГРУ в качестве оружия скрытного применения.

— А это еще кто?! — с удивлением, граничащим с шоком, спросил он подсевшего рядом к нему писателя.

— Перед нами следователь по особо важным делам КГБ СССР Светлана Викторовна Оленина, — объяснил писатель, довольный произведенным эффектом, и продолжил:

— Ее буквально три дня назад ознакомили с материалами расследования, начатого, с целью разоблачения и изоляции от общества не в меру увлекшейся уфологией и парапсихологией группы новосибирских ученых во главе с политически неблагонадежным профессором Мерцаловым. Разумеется, успех мероприятия во многом будет зависеть от того, насколько "по Станиславскому" секретный сотрудник Павлов сыграет роль "наживки" после того, как войдет в доверие к фигурантам будущего уголовного дела.

— А Павлов об этом знает? Вы уверены в том, что он не откажется от роли провокатора? — засомневался Genius loci

Писатель самодовольно улыбнулся и решительно отмел все сомнения:

— О том, что Павлов не согласится на участие в спецоперации, не может быть и речи. Уже хотя бы потому, что он просто идеально соответствует требуемым для провокатора высшего уровня качествам: молод, образован, эрудирован, обаятелен, член Союза журналистов, имеет публикации по истории естествознания и космонавтике. Вместе с тем, готовя спецоперацию, начальник Следственного отдела, поразмыслив, решил усилить состав оперативной группы, включив в нее молодую и красивую сотрудницу, которая бы могла своими женскими чарами влиять на поведение сексота по кличке "Геолог", а при необходимости — ненавязчиво страховать. Тем более что таковая не только существовала по штатному расписанию, но и приходилась начальнику Следственного отдела свояченицей, то есть сестрой жены.

— Резонно, — согласился Genius loci, — и милостиво разрешил: Продолжайте.

………………………………………………………………………………………………………

На место встречи с Павловым Оленина добиралась на служебной "Волге" с номерами, которые, хотя и не являлись правительственными, производили на сотрудников ГАИ даже большее впечатление, чем правительственные. Когда автомобиль выехал на Бронную улицу, она попросила своего водителя Володю притормозить и встать за припаркованным на обочине автобусом "ПАЗ".

Выйдя из машины, молодой сотрудник Следственного отдела внимательно посмотрела по сторонам, как ее учили на занятиях по анализу оперативной обстановки. В первую очередь следовало обратить внимание на детали и обстоятельства, которые вызывают хоть какое-то раздражение. Даже такие мелочи, как дорожные работы или внезапное скопление людей, перегораживающий дорогу грузовик и тому подобное, если заранее их не учесть, иногда могут негативно повлиять на проведение оперативно-следственного мероприятия, пусть даже и такого заурядного, как встреча с сексотом.

Скорее удивление, чем раздражение, вызвали у нее зачем расположившиеся группой возле киоска "Пиво и воды" школьники пионерского возраста. На всякий случай она замедлила шаг и прислушалась, о чем они говорят. В центре группы стояла некрасивая молодая женщина с короткой стрижкой, одетая в синюю юбку провинциального покроя и черную куртку из кожзаменителя. Она уговаривала школьников еще немного потерпеть, так как водитель, по ее словам, скоро вернется с нужной деталью, починит автобус, и они отправятся домой.

Затем Оленина обратила внимание на стоящих в очереди у киоска людей. Никакого подозрения они у нее не вызвали. Она сама была бы не прочь в этот по летнему жаркий майский день выпить стакан холодного нарзана или боржоми, но только после завершения задания. Дмитрия Васильевича Павлова, также известного в ее ведомстве под оперативной кличкой "Геолог", она знала по фотографии, хранившейся в его личном деле.

По предварительной договоренности ее шефа с тов. Афанасьевым, "Геолог" должен был находиться где-то недалеко от киоска на садовой скамейке. Оленина не читала Булгакова, поэтому выбор тов. Афанасьевым места встречи с сексотом ее никак не насторожил.

Между тем, на аллеях возле пруда становилось все оживленнее. Появились молодые мамы с колясками и пожилые мужчины и женщины с собаками на поводке. Мимо нее пробежали две девочки в школьной форме. Глаза у одной из них были зареваны. Оленина любила детей и очень не любила, когда их кто-то обижает. Возможно, в другой ситуации она бы окликнула девочку и спросила, не обидел ли кто ее, и постаралась ей чем-нибудь помочь, но не сейчас. Она находилась при исполнении служебных обязанностей.

В это время Павлов, вытащив из заднего кармана джинсов обычный никелированный портсигар отечественного производства, в котором хранились его любимые папиросы "Беломорканал", намеревался закурить. Тут его внимание переключилось на проходившую мимо него девушку с внешностью стюардессы международных рейсов "Аэрофлота". Или фотомодели с глянцевых обложек заграничных журналов, которые ему иногда мельком удавалось полистать.

— Вот это girl, — встрепенулся Павлов.

Девушка, привлекшая его внимание, была одета в длинное цветастое шелковое платье с открытыми плечами и глубоким вырезом на спине. В цвете платья преобладали весенние (синие и зеленые) тона. На правом плече у нее на длинном тонком ремне висела изящная сумочка явно не советского производства, возможно, даже из крокодиловой кожи. Проводив девушку восхищенным взглядом, Павлов щелкнул зажигалкой Cricket, недавно купленной им за 3 рубля у знакомого фарцовщика, и закурил.

Ему уже ни о чем не хотелось думать, кроме того, как приятно провести вечер в обществе с одной из его "боевых подруг".

— Только кому позвонить, Аньке или Ирке? Вот, в чем вопрос! — подумал он, а потом так размечтался, что совсем забыл, зачем он здесь находится.

Для того чтобы понять причину перемены настроения нашего героя, следует, хотя бы пару слов, сказать о тогдашних его пассиях, которых, в отличие от него, без фамильярности, представим по имени-отчеству:

1) Анна Владиславовна, 30 лет, брюнетка, кандидат экономических наук, разведена, дочь заместителя министра угольной промышленности;

2) Ирина Викторовна, 27 лет, блондинка, разведена, образование высшее, дочь заместителя председателя правления одного из советских заграничных банков.

Задумавшись над естественным в его холостяцком положении вопросом на ком жениться: угольщице или банкирше? — Павлов совершенно упустил из виду тот момент, когда Оленина, пройдя мимо него, как это положено по правилам оперативной работы, снова вернулась назад и остановилась напротив скамейки, к которой его привел и попросил посидеть тов. Афанасьев…

Свежий воздух и хорошая погода возымели на молодого сотрудника органов госбезопасности самое благотворное влияние. С трудом сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, Оленина обратилась к Павлову, которого она опознала, сверившись с ксерокопией его фотографии, которая лежала у нее в дамской сумочке из натуральной крокодиловой кожи рядом с компактным пистолетом с двумя патронами в отдельных стволах.

— У вас продается славянский шкаф? — спросила она.

— Что? — растерялся Павлов. И пока он вспоминал, а потом сопоставлял заданный ему вопрос с фразой героя популярного фильма о советских разведчиках, она представилась:

— Старший лейтенант госбезопасности Оленина Светлана Викторовна.

— Павлов. Дмитрий Васильевич Павлов, — сказал он, поднявшись со скамейки.

— Мое удостоверение, — сказала она и на расстоянии показала ему свои "корочки".

— Не ожидал, что это будете именно вы, — растерялся Павлов.

— Разве мы с вами, Дмитрий Васильевич, знакомы? — удивилась она.

— Второй корпус гуманитарных факультетов МГУ. Потом Вы куда-то пропали, — признался Павлов в том, что когда-то положил на нее глаз и искал случая познакомиться.

— Какая у Вас, однако, хорошая зрительная память, — немного кокетничая, заметила она.

— Да уж, какая есть, — сказал он, скромно потупив взор.

— Я продолжила учебу в другом учебном заведении, — сухо сказала она, намекая на Высшую школу КГБ.

— Понятно, в каком. Не спрашиваю, — засопел он, поняв намек.

Оленина скривила тонкие губы и процедила сквозь жемчужно белые зубы:

— Ну, раз вы такой понятливый, то я сразу, без лишних предисловий, перейду к делу, — сказала она, и, посмотрев на пыльную скамейку, предложила: Давайте пройдемся по аллее, и я Вам расскажу, почему именно вам тов. Афанасьев передал для ознакомления папку со статьями Мерцалова, Фишмана, Огурцова и Шмидта. Что по поводу антисоветской деятельности этих, так сказать, доцентов с кандидатами, мы думаем, и какую от Вас ожидаем помощь.

Сказав эту фразу, Оленина взяла Павлова под руку, и они пошли по аллее, как влюбленная парочка. По ходу движения она рассказала ему о главном фигуранте будущего уголовного дела и его сообщниках. По ее словам, еще три года тому назад профессор Мерцалов, будучи на международной научной конференции в городе Харрогейте (Великобритания), предположительно, был завербован ЦРУ, и во время своей недавней поездки в Ленинград пытался через сотрудника американского консульства передать шпионскую информацию.

— К сожалению, — сказала Оленина, — схватить его с поличным тогда не удалось. Не удается это сделать и сейчас, потому что Мерцалов, которого некоторые наши товарищи сравнивают с Вольфом Мессингом, обладает феноменальными гипнотическими способностями. Вместе со своими приятелями: Огурцовым и Шмидтом, — он под видом философского кружка создал в Новосибирске неформальную общественную организацию, в которую сейчас вовлечено уже более 30 человек. Члены организации обсуждают доклады Римского клуба и проблему "конвергенции".

Заметив, что Павлов недоуменно хмыкнул, Оленина перешла к сути:

— Но это еще, куда не шло, поскольку о конвергенции сейчас размышляют все интеллектуалы, как у нас в стране, так и на Западе. В феврале этого года Мерцалов и его коллега Фишман провели научно-практический семинар по регрессивному гипнозу. Это — что-то вроде спиритизма. В результате один из участников семинара попал в больницу в отделение кардиологии, а второй угодил в психушку. У органов возникло подозрение, что на этом, в кавычках, семинаре, для манипуляции сознанием приглашенных применялись наркотические вещества, типа ЛСД. Предположительно, они были распылены в воздухе в виде аэрозоли. Опять же, никаких улик нет.

На прямой вопрос Павлова о том, какая от него требуется помощь, Оленина сообщила, что в настоящее время один из участников преступной группы, а именно — гражданин Фишман — находится в Москве по служебным и семейным делам. Завтра вечерним поездом он отъезжает в Новосибирск. Следственный отдел, по ее словам, решил использовать этот шанс для внедрения в преступную группу своего агента. Он, Павлов, согласно разработанному плану, под видом столичного журналиста, едущего в командировку для сбора материалов для очерка о трудовых буднях Новосибирского государственного университета, окажется в одном купе с Фишманом, поближе с ним познакомится и попросит содействия в установлении контактов с профессором Мерцаловым. Она, Оленина, поедет тем же поездом, но в другом вагоне и по дороге будет давать ему необходимые инструкции, а также обеспечивать его безопасность. Отъезд поезда "Москва-Новосибирск" в 16.30 московского времени с Ярославского вокзала. Билет он получит лично из рук начальника поезда Фролова Георгия Яковлевича, которого он найдет во втором купе второго вагона.

Оленина попросила Павлова повторить, что он запомнил в отношении деталей предстоящей поездки. Удивляясь ее настойчивости, он повторил все, сказанное ею, слово в слово, и они продолжили свою прогулку. Сделав круг, они остановились возле той самой садовой скамейки, возле которой они официально познакомились. В стоящую рядом со скамейкой урну кто-то, видимо, бросил горящую спичку или тлеющий окурок, и от этого скопившийся в ней мусор зачадил.

На скамейке дремал пожилой мужчина в скромном хлопчатобумажном костюме с орденскими планками. На глаза его был надвинут серый берет. Засыпая, он, видимо, разжал руки и уронил на асфальт свой костыль. Павлов нагнулся, поднял костыль и положил его на скамейку. Старик проснулся, и, увидев красивую молодую пару, заулыбался, снял берет и поблагодарил их за то, что они вернули ему "его третью ногу". Ветеран говорил с легким прибалтийским акцентом.

— Помните, молодые люди, загадку, которую Сфинкс задал Эдипу? — спросил он.

— Кажется, припоминаю, — сказал Павлов и посмотрел на Оленину. Та пожала плечами, дескать, не знаю.

— "Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем — не двух, а вечером на трех?" — напомнил старик. Затем он надел на голову свой берет и, усмехнувшись, добавил: Но есть еще одна загадка Сфинкса. Вторая. Желаете узнать?

— Извольте, — согласился Павлов и посмотрел на Оленину. Та опять пожала плечами и изобразила на своем лице гримасу, означающую намек на то, что старик, по-видимому, блажит.

— "Путник, если Всевышний Амон (Господь) всемогущ, то может ли Он, во всем всемогуществе своем, сотворить такой камень, который Он сам не в силах был бы поднять?" — сказал старик, зевнул, а потом надвинул себе на глаза берет, как бы давая им понять, что более не намерен отнимать у них драгоценное время.

Пожелав старику доброго здоровья и долгих лет жизни, Павлов и Оленина подошли к киоску "Пиво и воды".

— Что за странную притчу рассказал старик? Я даже не знаю, что и подумать, — призналась Оленина.

— Этот парадокс мне известен, — сказал, улыбаясь, Павлов, — он означает, что если Всевышний Амон не сможет создать такого камня, значит, он не всемогущ. А если создаст, но не сможет поднять, значит, он не всесилен. Ответ на этот вопрос очень прост: Всевышний Амон — не настолько глуп, чтобы морочить себя подобными мыслями.

Оленина рассмеялась и сказала Павлову, что ей пора идти, поблагодарила за приятную беседу, напомнила о предстоящей командировке в Новосибирск и попросила ее не провожать. И даже более того — покинуть это место не раньше, чем через 15 минут после ее ухода. Павлов поинтересовался: зачем такая скрытность? Она в ответ мило улыбнулась и сказала, что так надо по инструкции. И даже не дала поцеловать свою руку.

Вернувшись в служебный автомобиль, Оленина сразу же позвонила по радиотелефону кому надо, кратко доложила о результатах встречи с сексотом по кличке "Геолог" и попросила вплоть до отправления поезда "Москва-Новосибирск" не снимать установленного за ним, наружного наблюдения. Так, на всякий случай. После этого она легко выбросила из головы Павлова, Фишмана Мерцалова и прочих, не относящихся к ее личной жизни людей, и стала мечтать о том, как она через две недели проведет ужин при свечах со своим женихом Максом, который находился в длительной загранкомандировке.

IV

Чтобы скоротать время с пользой и немного расслабиться, Павлов пристроился к очереди в киоск "Пиво и воды". Ровно через 15 минут он добрался до прилавка, попросил у продавщицы 2 бутылки "Жигулевского", рассчитался металлическим рублем и получил 30 копеек сдачи. Так как все ближайшие садовые скамейки были заняты, он зашел за киоск, пролез через колючие кусты акации и оказался на маленькой лужайке с вытоптанной травой и старой полусгнившей деревянной скамейкой. Здесь он решил ненадолго присесть, попить пивка и еще раз "прокачать" сложившуюся ситуацию.

Он открыл обе бутылки пива сразу, сцепив их крышками. Из бутылок полилась пена, и он, отхлебывая то от одной бутылки, то от другой, довел содержание пены до приемлемого уровня. Потом поставил бутылки на землю и закурил. Где-то неподалеку на дороге, скрытый кустами и деревьями, стоял автомобиль с открытыми стеклами и работающим радио. Передавали сводку новостей, которую завершал прогноз погоды. Павлов невольно прислушался:

— "В среду на Солнце произошла мощнейшая пшшш… И вчера вечером облако заряженных частиц, превышающее размер Земли в пшшш раз, достигло нашей планеты. По словам начальника Гидрометцентра пшшш, по интенсивности этой магнитной буре можно смело поставить восемь баллов из девяти".

— Только этого мне и не хватало, — вконец огорчился он и тут же принял решение: Ни в какой Новосибирск он не поедет. Ну, их, к лешему, этих Мерцаловых, Олениных и Фишманов! Пусть сами разбираются между собой. Тем более что завтра у бывшего одноклассника и лучшего друга Кольки-археолога день рождения. Именинник приглашал его к себе на дачу в Софрино на шашлыки. Обещал, что будут классные телки с вечернего отделения истфака и необходимое количество бабоукладчиков: ящик водки, ящик пива и ящик шампанского. Это будет в субботу. В воскресенье он хорошенько опохмелится, а в понедельник приедет в Главлит с заявлением об увольнении по собственному желанию. Вряд ли тов. Афанасьев захочет оставить его на работе. После увольнения он уедет на все лето в Иркутск — к своему другу и бывшему однокурснику Эдику Букачу. Попросит его взять в любой должности к себе в геологическую экспедицию. Отработает у Букача до конца сезона, а там видно будет. Единственная проблема — отец. Как его оставлять одного в 3-х комнатной квартире? Все еще никак не оправившегося после скоропостижной смерти своей любимой жены и его — Павлова — матери.

О том, что ему, вероятно, придется переквалифицироваться из цензоров в геологи, Павлов сожалел меньше всего. На цензора не учили нигде. Цензорами становились химики и физики, географы и археологи, инженеры-транспортники и инженеры-связисты, библиотекари,педагоги и даже дирижеры хоровых коллективов. Прельщали деньги — 130 руб. сразу; 140 — через полгода, когда будет сдана аттестация, когда появятся навыки читать внимательно и быстро. При этом иметь "корочки" члена КПСС не требовалось, хотя было желательно.

Их было не так много, цензоров. Во второй половине 1970-х в системе Главлита трудилось около двух тысяч сотрудников. Но они были в каждой области, в каждом районе, городе, в каждой редакции, издательстве, на радио и телевидении, так как Главлит работал по всем направлениям защиты государственных тайн в средствах массовой информации. Ни одна типография, радиостанция или редакция TV не имела права работать с текстом, который не прошел цензорский контроль.

Павлов проработал в Главлите 1,5 года в должности референта III управления, которое контролировало всю литературу, издававшуюся на периферии, в том числе научную и научно-популярную. До Главлита Павлов 1,5 года проучился в очной аспирантуре геологического факультета МГУ, но добровольно отчислился после того, как на кафедре у него возник конфликт с молодыми преподавателями, которые так его невзлюбили, что чуть ли не в глаза называли графоманом, карьеристом и стукачом. Ему также дважды пришлось сдавать экзамен кандидатского минимума по основной специальности. К этому приложил руку сам заведующий кафедрой, которому почти 5 лет пришлось махать кайлом на одной из северных шахт сталинского Гулага. Попытки курировавшего геологический и географический факультеты МГУ капитана госбезопасности Р. помочь Павлову удержаться в аспирантуре только усугубляли его и без того незавидное положение. Тогда его куратор вызвался оказать протекцию в устройстве на работу в Главлит к своему родному дяде. Нетрудно догадаться, что им был Валентин Георгиевич Афанасьев.

Мысль об отце, засев Павлову в голову, уже не давала ему покоя. Он начал пересматривать принятое им решение об отказе от поездки в Новосибирск и увольнении из Главлита. Может, все-таки съездить, а потом уже уволиться? Или съездить, уволиться и искать работу в Москве, например, в качестве журналиста? От размышлений его отвлекли доносившиеся до него девичьи голоса и шум раздвигаемых кем-то веток акации. Павлов прислушался. Разговаривали двое:

— Ну, блин, Москва! Никаких туалетов на улице. В гостинице — ни горячей, ни холодной воды, а у меня — красные дни календаря. Хоть караул кричи.

— А жрать то, как хочется! J'ai mal a la tete. И денег не копейки. Все промотались. Занять не у кого.

— Лен, а тот парень на скамейке, похожий на Ален Делона, точно тебе рубль обещал, если ты его по-французски поцелуешь?

— Ага! Щас! Разбежался! Народ же кругом!

— А если бы народу не было? Ты не ответила на мой вопрос.

— Честно?!

— Честно.

— Не знаю. Меня к нему, как к магниту потянуло…

Павлов понял, что девицы говорят про него, и одна из них — именно та, над которой он так неловко подшутил. В первый момент ему стало стыдно, и он начал утешать себя тем, что ему отплатили той же монетой, обозвав дураком. Девицы тем временем завершили вынужденную ботаническую экскурсию. Они еще о чем-то говорили, но расслышать их уже было невозможно. Павлов вспомнил, что у него в кошельке есть 30 копеек — как раз та сумма, которую у него спрашивали. И даже подумал, не вручить ли эти деньги девице, если он сегодня ее еще раз увидит, хотя бы за то, что она и ее подруга так лестно отозвалась о его внешности.

Разыскать девицу, которую за сходство с фотографией юной Анастасии Вертинской Павлов уже начал называть про себя не иначе, как Асоль, оказалось совсем не сложно. Он приметил ее неподалеку от киоска "Пиво и воды" в компании таких же, как она, бедолаг, высаженных с неисправного автобуса возле прудов, о которых водитель Гаврилов и сопровождавшая школьников инструктор обкома комсомола Галина Павловна Стручкова слышали, что они называются Пионерскими. По своей провинциальной наивности они подумали, что, наверное, где-то рядом с прудами есть учреждение, в котором их подопечные получат, если не бесплатное горячее питание, то, по крайней мере, хоть какие-то удобства для вынужденного времяпровождения. Никакого пионерского, комсомольского или педагогического учреждения в окрестности Пионерских прудов они, разумеется, не нашли.

Мобильной сотовой связи в то время еще не существовало, и Галине Павловне пришлось взять такси и ехать на Центральный телеграф. Ей удалось дозвониться до работы, объяснить ситуацию, получить неопределенное обещание "порешать вопрос" и перезвонить через 15 минут. Через 15 минут и даже через час дозвониться до родного обкома комсомола она не смогла: то телефон был постоянно занят, то связь неожиданно прерывалась. Тут и рабочий день закончился. Так ни с чем она на Пионерские пруды и вернулась.

Отчаявшийся водитель Гаврилов заявил, что, поскольку сам починить автобус не может, то поедет в Смоленск на любом проходящем поезде, чтобы непосредственно на месте договориться об эвакуации неисправной машины и возвращении школьников. Деньги на билет у него были. Деньги на билет нашлись еще у трех школьников, причем, у одного в зашитом кармане куртки. Поскольку это были мальчики, водитель был готов взять их вместе с собой. Всех остальных ожидала участь провести ночь на Белорусском вокзале, пока водитель не вернется за ними на другом автобусе, или приедет в Москву утром на каком-нибудь скором поезде, но уже с необходимой суммой денег для приобретения билетов.

Вечерело. Воздух посвежел. Небо было еще ясным, но с севера на Москву надвигалась темная туча, доносились отдаленные раскаты грома. На прудах шла обычная для этого времени смена контингента прогуливающихся граждан. Появилось больше, идущих под ручку, молодых пар и бесцельно слоняющихся группами, подвыпивших, молодых людей в джинсах и широких брюках, с гитарами и транзисторными приемниками.

Павлов подошел к потерпевшим в тот самый момент, когда Галина Павловна что-то истерично выговаривала водителю автобуса, который смущенно вертел в руке уже открытую бутылку "Жигулевского". Молодая женщина в черной куртке из кожзаменителя и синей юбке, похожая на персонах из художественного фильма о гражданской войне, показалась Павлову не просто знакомой, а очень-очень и даже очень.

— Опаньки! Ну и дела! Каким ветром ее сюда занесло? — подумал он, разом вспомнив старинный русский город Смоленск, организованное местным обкомом комсомола по случаю 1125-летнего юбилея города зональное совещание корреспондентов молодежной прессы, череду банкетов и заключительное мероприятие в живописном Красном бору с шашлыками и сауной. Потом — комнату отдыха, и его новую знакомую — некрасивую молодую женщину с умным и кротким взглядом. Другой барышни ему не досталось, но, как говорят в этом случае: "Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки".

Улучшив момент, Павлов окликнул ее:

— Галина Павловна! Какими судьбами?

Галина Павловна удивленно оглянулось, увидела его, и лицо ее озарилось радостью.

— Дима Павлов! Какое счастье, что ты здесь оказался! Тебя, верно, Бог послал! — с этими словами она бросилась к нему в объятья. Ее подопечные и только что получивший нагоняй водитель автобуса смотрели на них, разинув рты.

Галина Павловна эмоционально поведала Павлову о том, как они поехали делать покупки и досматривать достопримечательности столицы, как чуть не попали в аварию, как у автобуса забарахлил мотор, и почему они остановились на Пионерских прудах. Христа ради она умоляла его одолжить 60 рублей, чтобы купить билеты, хотя бы в общий вагон поезда, а деньги она обещала ему выслать телеграфным переводом.

Павлов сказал, что у него с собой только 10 рублей, и ему придется ехать за деньгами домой в район Теплого Стана.

— Во сколько по расписанию отходит ближайший поезд? — спросил он ее.

— В 20.30 по московскому времени. Я на нем часто езжу, — сообщила она.

— Я не успею вернуться. Тем более что еще надо купить билеты, — заметил он.

— Следующий поезд идет через час, а потом еще два поезда, — вспомнила она.

— А ты звонила в справочную вокзала, узнавала о наличии свободных мест? — поинтересовался он.

— Нет, — растерялась Галина Павловна, словно впервые узнав о том, что кроме времени отправления поезда через справочную можно получить и другую полезную информацию.

— Тогда надо позвонить. Пойдем. Здесь недалеко телефон-автомат, — предложил он.

Галина Павловна согласилась, и они, перейдя через дорогу, направились к телефонной будке. Павлов дал ей две двухкопеечные монетки, назвал по памяти телефон справочной, а сам закурил, ожидая возле кабины результатов. Когда Галина Павловна, повесив трубку, разрыдалась, Павлов понял, что все билеты на проходящие через Смоленск поезда на сегодняшний день проданы.

— Вот, незадача, — сказала она, немного успокоившись, — придется всю ночь и половину завтрашнего дня провести на вокзале.

— Почему вы сразу поездом не поехали, а взяли автобус?! — спросил Павлов, возмущаясь безответственностью смоленских комсомольских функционеров.

— Так ведь бензин копейки стоит, а за один железнодорожный билет в оба конца надо, как минимум, заплатить червонец! Кто-то из боссов решил на нас сэкономить. Вот и сэкономил!!! — у Галины Павловны снова началась истерика.

Тут Павлова осенило. Недалеко от Пионерских (Патриарших) прудов на улице Красина имела место быть средняя общеобразовательная школа, в которой работала завучем его двоюродная сестра Людмила. Он подумал, почему бы не попросить ее разместить смоленских школьников на ночь, например, где-нибудь в спортзале? Он поделился своими соображениями с Галиной Павловной. Она сказала, что не против, так как на вокзале следить за детьми гораздо сложнее. Павлов тут же позвонил Людмиле, забросив в таксофон двухкопеечную монету.

Ему повезло. Людмила оказалась на месте в своем рабочем кабинете. Но уже собиралась домой. Павлов объяснил ей ситуацию и попросил помочь. Людмила сказала, что, пожалуй, она попросит школьного сторожа Кузьмича, чтобы он открыл им спортзал со стороны заднего двора, так как в основное здание она впускать посторонних после 18.00 не имеет права. И еще она огорчила Павлова, сказав, что, раз он такой доброхот, то ему непосредственно и придется следить за сохранностью спортинвентаря и соблюдением правил противопожарной безопасности.

— Людмила! — чуть не взмолился Павлов, — я завтра уезжаю в командировку в Новосибирск.

— Вот и прекрасно, — ответила его кузина, — за двое суток дороги отоспишься.

Он рассказал Галине Павловне об условиях, которые поставила его родственница, не забыв упомянуть и о том, что ему, скорее всего, придется коротать время вместе с ними. Галина Павловна, сказала, что на данный момент вариант размещения в школе является наилучшим, однако, ей очень неудобно доставлять ему лишние хлопоты, — тем более, что он, наверное, женат. Павлов ответил, что семьей пока не обременен, и что должен действовать в соответствии с известной русской поговоркой: "Назвался груздем — полезай в кузов".

Когда они вернулись в расположение пионерской группы, оказалось, что водитель Гаврилов, а вместе с ним еще трое представителей сильного пола, предварительно выгрузив из автобуса свои вещи, покинули их, отправившись в сторону Белорусского вокзала. В группе остались одни девчата: семь расстроенных учениц среднего школьного возраста.

Галина Павловна, дав волю своим чувствам, разрыдалась. Она не знала, что делать: то ли бежать вслед за водителем Гавриловым на вокзал, то ли воспользоваться любезностью Павлова, то ли броситься в пруд и утопиться. На них стали оборачиваться прохожие. Подошел милиционер в звании старшего сержанта, представился, спросил, что происходит, и попросил Павлова предъявить документы. Павлов достал из внутреннего кармана замшевой куртки свое служебное удостоверение и подал его милиционеру. Изучив документ, милиционер с почтением вернул его владельцу, вытянулся по струнке, отдал честь и спросил, не требуется ли какая-нибудь помощь. Успокоившаяся в этот момент Галина Павловна сказала милиционеру "спасибо" и, указывая на Павлова, добавила:

— Вот — наш спаситель! Он нам поможет!

V

Спортзал школы на улице Красина размещался в пристройке правого крыла трехэтажного здания из красного кирпича. Благообразной внешности школьный сторож почтенного возраста, встретивший их возле ворот чугунной ограды, отделяющей школьный двор от тротуара и проезжей части улицы, без лишних расспросов повел их за собой. Пройдя вдоль фасада здания и миновав калитку деревянного заборчика, перегораживающего проход на задний двор и школьный сад, они дошли до крылечка запасного выхода примыкающей к зданию школы прямоугольной коробки из стекла и бетона.

Сторож открыл дверь и пропустил их в помещение. Потом он объяснил Павлову, как работает освещение, и показал доступные для пользования удобства: туалет и душевую комнату, которые были не заперты потому, что на них отсутствовали замки. Хотя, что замки! Даже простейшие запорные механизмы, типа шпингалет, были кем-то безжалостно сорваны. В спортивный комплекс также входили две раздевалки (мужская и женская) и кабинет учителя физкультуры, но они оказались заперты. Ключи же от них сторож, по его словам, "отродясь не видал".

После осмотра помещения Павлов вместе со сторожем вышли во двор, покурили, поговорили о погоде, магнитной буре и условились встретиться немного попозже в здании школы.

— Кузьмич! Просто Кузьмич, — сказал ему сторож, протягивая руку.

— Василич! Просто Василич, — сказал ему Павлов, протягивая руку в ответ.

— Мы где-то уже виделись? — спросил его Кузьмич после крепкого рукопожатия.

— Вряд ли, — ответил Павлов.

— Как знаешь, — сказал Кузьмич. — А мне кажется, что я тебя уже где-то видел.

Когда подопечные Галины Павловны немного освоились на новом месте, Павлов попросил ее дать ему в помощь двух девчат побойчее, чтобы дойти до ближайшего гастронома и купить какую-нибудь еду. Галина Павловна согласилась с его предложением, сказала, что добавит ему 3 рубля (все, что осталось у нее в кошельке) и подозвала к себе двух его будущих помощниц:

— Водонаева Лена! Петрова Нина! Подойдите сюда! Дело есть!

Одной из подошедших к ним девиц оказалась его Асоль, а второй, как догадался Павлов, ее подруга — та самая, которой приспичило забраться под кусты. Из всех юнкоров она казалась самой старшей по возрасту: высокорослая, полногрудая с румяным лицом. Про таких девиц в народе говорят, что они — кровь с молоком.

— Вот, — подумал Павлов, — встретишь такую Нину на улице, начнешь знакомиться, и даже в голову не придет, что она еще школьница.

Галина Павловна объяснила Лене и Нине, что от них требуется. После короткого замешательства девчата согласились. Тогда Павлов спросил Галину Павловну насчет тары. Выход из положения нашли самый простой. Галина Павловна выложила из своей дорожной сумки все вещи. То же самое сделали и девицы со своими сумками.

Заговорить с Асоль, то есть с Леной Водонаевой, Павлов решился только на обратном пути из гастронома. До этого он старался обращаться с вопросами, если они у него возникали, к ее подруге. На имеющиеся в его распоряжении 13 рублей он купил два килограмма докторской колбасы в натуральной оболочке, 10 еще теплых батонов хлеба, 10 пакетов кефира, а также конфеты, печенье и глазированные сырки. Улучшив момент, когда Лена перекладывала из руки в руку свою сумку, Павлов поинтересовался, не тяжело ли ей и предложил помощь. Лицо у Лены вспыхнуло, как в тот раз, когда он сделал ей неприличное предложение.

— Не надо, как-нибудь сама, — вызывающе ответила она.

— Ты, наверное, на меня сердита? — спросил он, намекая на обстоятельства их первого знакомства.

В это время Нина Петрова ускорила шаг и оторвалась от них ровно настолько, чтобы не мешать их разговору.

— А вы так со всеми девушками знакомитесь или только со мной? — уколола его она.

— Черт попутал! Честное слово! — стал оправдываться Павлов.

— Не верю! Культурные люди отвечают за свои слова! — категорично возразила она.

— Ну, распни меня! Виноват! Однако без черта точно не обошлось! Как раз на той скамейке у пруда когда-то сидел некий гражданин по фамилии Берлиоз. Не композитор. И общался с Дьяволом. А после этого у Берлиоза трамваем отрезало голову. Случай достоверный, описан в литературе, — начал выкручиваться Павлов.

— Стоп! — сказала Лена, остановилась и поставила сумку. — Прошу с этого места поподробнее. Вы хотите сказать, что именно на том пруду, где мы были, начиналось действие романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"?

— Именно так, — сказал Павлов, пораженный эрудицией юного корреспондента "Пионерской правды". — Только раньше эти пруды назывались не Пионерские, а Патриарши.

— А я почему-то думала, что Чистые пруды и Патриарши пруды, это — одно и то же. О том, что есть пруды под названием Пионерские, узнало только сегодня, — посетовала она на свое невежество.

— Вы любите Булгакова? — спросил он ее, неожиданно для себя перейдя на "вы".

— Обожаю! Его "Мастера" перечитывала три раза! — восторженно сказала она.

— Тогда вы меня простите, — с облегчением сказал Павлов.

— Прощаю, пойдемте, — сказала Лена и подняла свою сумку.

………………………………………………………………………………………………………

Их ждали с большим нетерпением. Павлов достал из своего дипломата перочинный нож и газету "Известия", расстелил ее на спортивном снаряде под названием "конь" и начал резать докторскую колбасу. Лена и Нина раздали батоны и пакеты с кефиром, и ушли переодеваться в угол спортзала, где находился спортивный снаряд под названием "брусья". Там подопечные Галины Павловны устроили раздевалку — очень удобную для развешивания парадной школьной формы. Сложенные в ряд вдоль стены спортзала под шведской стенкой спортивные матрацы не первой свежести обозначили место предстоящего ночлега.

Ужин начался. Галина Павловна еще раз представила Павлова присутствующим. При этом она назвала его "известным московским журналистом и просто хорошим человеком". Павлов зарделся, и собрался было возразить насчет своей известности, но Галина Павловна сделала ему знак, дескать, так надо.

Юнкоры представились ему сами. Как положено: фамилия, имя, номер школы и класс. После того, как представление закончилось, Галина Павловна сказала, что все девчата учатся только на "хорошо" и "отлично", и очень талантливы, например, Лена Водонаева переводит с французского Франсуа Вийона. А Марина Князева — та вообще мастер спорта и призер чемпионата страны по фигурному катанию. И показала на скромно улыбнувшуюся в ответ черноволосую девушку в дорогом спортивном костюме Adidas.

Обстановка за импровизированным столом была легкой и непринужденной. Батоны и колбаса исчезали с фантастической скоростью, что и не удивительно, поскольку в последний раз юнкоры "Пионерской правды" плотно покушали в 10 часов утра в столовой гостиницы "Спорт", и с тех пор перебивались мороженым, лимонадом и конфетами.

Кто работал в школе, наверное, мог заметить, что у детей и подростков, часто, после пережитого физического и психологического стресса наступает более или менее продолжительный период подъема настроения, сопровождающийся всплеском положительных эмоций. При этом, любой повод, который в обычной обстановке способен вызвать лишь легкую улыбку, в ситуации, когда можно расслабиться, сопровождается неудержимым весельем и взрывами хохота. Вести урок в таких условиях решительно невозможно. Это — как бы истерика наоборот, первая фаза которой наступила у подопечных Галины Павловны, когда они приступили к приему пищи. Вторая фаза веселья началась, когда девушки, установив очередь, приступили к водным процедурам. Необходимые для этого банные принадлежности были ими немедленно извлечены из дорожных сумок и баулов.

— Как бы они школу не залили, — забеспокоился Павлов и попросил Галину Павловну проследить за порядком. Сам же он, немного перекусив, решил наведаться к школьному сторожу, поболтать и сделать нужные телефонные звонки.

Школьного сторожа Павлов застал в таком состоянии, когда про человека нельзя сказать, что он трезв и в то же время, что он — невменяем. Кузьмич адекватно отреагировал на его звонок в дверь, опознал и впустил в холл. Там же находилось и его рабочее место: маленький кожаный диванчик, стол и стул. На столе стояли настольная лампа, графин с водой (а может и не с водой) и обычный телефонный аппарат с диском для набора номера. Над столом на гвоздике висела бумажная иконка со стершимся ликом Иоанна Стратилата — того самого святого, который спасает от воров. Старик брал иконку с собой всякий раз, когда отправлялся на работу. Павлов попросил у него разрешения позвонить по телефону. Сторож не возражал.

Первый звонок Павлов сделал домой, чтобы предупредить отца о том, что он якобы заночует у подруги. Второй звонок Павлов сделал двоюродной сестре Людмиле. Она уже была у себя дома. От имени всех юнкоров "Пионерской правды" он поблагодарил ее за гостеприимство и подтвердил отсутствие угрозы обрушения здания школы и примыкающего к нему спортзала. Третий звонок он сделал в справочную Белорусского вокзала и спросил, на какие поезда завтра с утра есть в продаже свободные плацкартные билеты. Дежурная ответила, что есть билеты на проходящий поезд, отправляющийся по расписанию в 13.00 московского времени. Павлов попросил дежурную помочь ему, в порядке исключения, забронировать 12 билетов на этот поезд на имя Стручковой Галины Павловны. Вкратце объяснил ей ситуацию. Дежурная обещала помочь и попросила перезвонить через 10 минут.

Четвертый звонок он сделал своему старинному приятелю Сереге Домнину, проживавшему на улице Горького и имевшему собственный автомобиль "Жигули" четвертой модели. Он попросил у него одолжить до конца месяца 100 рублей, привезти их ему по указанному им адресу, поскольку он, якобы, вдрызг, проигрался в преферанс. Серега особенно не удивился, поскольку сам частенько проигрывался в карты, но предупредил его, что сразу, немедленно, выехать не сможет. Они договорились о встрече в 22.30 на улице Красина возле известной им школы.

Подождав 5 минут, Павлов снова набрал номер справочной вокзала. Дежурная узнала его по голосу и сказала, что Галина Павловна Стручкова может выкупить забронированные на ее имя билеты в 2-й кассе, которая откроется в 9.00. Павлов искренне поблагодарил девушку и спросил ее имя и фамилию, чтобы при случае презентовать ей коробку шоколадных конфет.

Кузьмич предложил ему остограмиться, но Павлов отказался, сославшись на нездоровье. Старик удивился, но повторять предложение не стал.

На обратном пути, проходя мимо похожей на гараж постройки, примостившейся напротив фасада бетонной коробки спортзала, Павлов замедлил шаг, а потом остановился. Ему показалось, что внутри кто-то есть. Осторожно подойдя к железной двери, он точно услышал чьи-то голоса и сдавленный смех. Присутствие на территории школы в столь позднее время посторонних лиц его совсем не устраивало. Он набрал в легкие воздух, резким рывком открыл дверь и заорал:

— А ну, марш, отсюда!

Его расчет на внезапность оправдал себя даже с большей эффективностью, чем план "Барбаросса". Не оказав ему совершенно никакого сопротивления, из постройки выскочили три подростка мужского пола и бросились бежать в разные стороны. Вслед за ними, поправляя задравшуюся на заднице короткую джинсовую юбку, из двери, пошатываясь, вышла рослая и полногрудая девица с распущенными волосами и густо наложенным на лицо макияжем. И даже попыталась с ним заговорить, дыша ему в лицо перегаром и никотином:

— Ты, что, в натуре, новый учитель, что ли?

— Пошла домой, шалава! — скомандовал Павлов.

Когда девица, немало удивленная такой формой обращения, повернулась, Павлов легонько, кончиком полуботинка под зад, придал ей дополнительное ускорение.

— А по жопе бить нельзя, сейчас не 37-й год! — неожиданно отреагировала девица на его непедагогический прием.

Удостоверившись в том, что нетрезвая школьница, спотыкаясь, идет восвояси, Павлов заглянул внутрь постройки. Весь объем помещения почти до самой крыши был заполнен разного рода макулатурой: книги, газеты, журналы, связанные в кипы и просто в развале. Он нагнулся и вытащил первое, попавшееся под руку, фолио издательства "Политическая литература" в твердом переплете. Им оказалась книга Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева "Малая земля".

— Надо же, — удивился Павлов, — вроде еще у власти, не смещен и не помер, а его выдающиеся произведения несознательные граждане уже выбрасывают в утиль!

Следующей, вытащенной наугад книгой, но уже в мягком переплете, оказались "Вопросы ленинизма" И.В. Сталина. С этим автором Павлову, наоборот, было все понятно. Заслужил. "Sic tranzit gloria mundi. Так проходит мирская слава".

— Интересно, от этого макулатурного хлама, собранного на переработку в целлюлозу, есть еще хоть какая- то польза? — подумал он.

И с удивлением обнаружил то, что сразу и не заметил: четыре подобия сидений и что-то вроде лежанки с рваной телогрейкой вместо изголовья. Банка из-под майонеза с окурками, стеариновая свеча в позеленевшем от древности подсвечнике и две пустые бутылки крепленого портвейна емкостью 0,7 литра по цене 1 рубль 75 копеек дополняли скромный интерьер неизвестного столичной милиции молодежного притона.

— Да, — присвистнул Павлов, — в наше время такого не было!

Когда Павлов вернулся в спортзал, у юнкоров начался "тихий час": одна (Петрова) раскладывала на матраце пасьянс, другая (Водонаева) читала, двое — просто болтали, наблюдая за тем, как спортсменка Марина делает пухленькой девушке по имени Валя массаж спины. Девушка в коротеньких шортах с невообразимо красивыми ногами по имени Люда в ожидании своей очереди помыться слонялась с банными принадлежностями по спортзалу, перекатывая по полу баскетбольный мяч.

Галина Павловна сидела на лавке с полотенцем на голове в позе роденовского мыслителя. Увидев его, она вскочила и направилась навстречу. На лице у нее снова появилось выражение тревоги и отчаяния.

Павлов поинтересовался, как дела. Она сказала ему, что с девчатами все в порядке, однако она сильно беспокоится за мальчиков. Уехали ли они? Пояснила, что водитель — человек не очень надежный. По этой причине она решила съездить на Белорусский вокзал и, если мальчики еще не уехали, привезти их в школу.

Павлов сообщил ей, что забронировал на ее имя 12 билетов на поезд, который отправится c Белорусского вокзала в 13.00, а также, что через час-полтора приедет его приятель и привезет 100 рублей. Галина Павловна расчувствовалась, но от своего намерения поехать на Белорусский вокзал не отказалась. Они договорились о том, что Павлов останется караулить девчат, а она постарается обернуться до закрытия метро. Павлов объяснил ей, как быстрее дойти до "Маяковской", отдал ей оставшуюся у него в партомоне мелочь и единый проездной билет.

После короткого напутствия, смысл которого сводился к тому, чтобы девчата вели себя прилично и не досаждали Дмитрия Васильевича, Галина Павловна отправилась в путь. Павлов вызвался проводить ее до улицы. До захода солнца оставалось 20 минут. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Когда они завернули за угол бетонной коробки спортзала, Галина Павловна остановились, обняла его, и они начали целоваться.

Внезапный порыв ветра прошелся сквозняками по окрестным строениям, жалобно зазвенело разбившееся стекло оставленного уборщицей по забывчивости открытым окна в учебном кабинете на 3-м этаже. Поднялась и заметалась в воздухе стая ворон. Со скрипом приоткрылась, а потом захлопнулась дверь школьного склада для макулатуры, из которого Павлов недавно изгнал развлекавшихся в нем подростков. Туда-то Павлов и повлек за руку сначала растерявшуюся, а потом смекнувшую, что к чему, Галину Павловну.

В темном помещении, едва освещенном узким окошечком под крышей, еще витал легкий аромат табака и крепленого вина. И брачное ложе, надо сказать, было так себе — не перина. Но Галина Павловна уже не обращала внимания на такие мелочи. Не дожидаясь любовной прелюдии, она сразу стала раздеваться. В самый ответственный момент над ними так громыхнуло, что у нее и Павлова чуть не заложило уши.

— Гневаться изволят! — подумали они оба.

Несмотря на предложение Павлова зажечь свечу и переждать в этом мизерабельном помещении обещанный еще вчера синоптиками грозовой дождь с градом, Галина Павловна все равно рвалась на вокзал. Она чувствовала себя настолько наэлектризованной, что сидение на месте представлялось ей смерти подобным. Кроме того, она хотела хотя бы немного побыть наедине с собой.

— Авось пронесет! — весело сказала она ему, когда они подошли к воротам. Павлов объяснил ей, как они отворяются со стороны улицы: нужно просунуть руку между прутьями, приподнять вверх рычажок и немного нажать. Замок сам сработает.

Они простились ненадолго, причем, Галине Павловне крупно повезло. Всего несколько крупных капель дождя попали в нее. Ливень начался, когда она уже спускалась в метро.

Вернувшись в спортзал, Павлов скромно сел в уголок на лавку, где он оставил свой дипломат, достал из него скандальную повесть братьев Стругацких "Улитка на склоне" и приготовился читать.

С опубликованным в журнале "Байкал" при его неявном попустительстве варианте повести он так и не удосужился ознакомиться. По уши был завален работой, поэтому подписал повторный запрос на публикацию, не прочитав объемистое приложение с выражениями протеста. За это он получил выволочку от тов. Афанасьева, который, в порядке последующей цензуры, повесть прочитал и в своей резолюции написал: "Впечатление отвратное. Почему не посоветовали авторам поменять название произведения на "Мандавошку на члене" и послать рукопись в медицинский журнал?".

В оправдание тов. Афанасьева за такую грубость в качестве аргумента, хотя и слабого, можно привести лишь его плохое настроение. Накануне он получил из Президиума АН СССР письмо неприятного содержания, в связи с протестом известного советского физика на отказ в опубликовании в журнале "Наука и жизнь" его статьи по второму закону термодинамики. Цензор-куратор издания, ссылаясь на устное указание тов. Афанасьева, советовал автору статьи, как ему следует излагать свои мысли:

"Вам можно писать в статьях и книгах только об идеях, понятиях, терминах, коэффициентах и размерностях, утвержденных ГОСТом. Все новое, что вы придумываете, надо вначале ввести в ГОСТ, а затем об этом можно писать и просить акт о не секретности. Мне поручено за этим следить…".

Приобщив эту записку к своему письму в Главлит, вице-президент АН СССР (не будем выдавать его фамилию), задавал тов. Афанасьеву ехидные, с намеками на громкий скандал, вопросы: "Если бы Альберт Эйнштейн являлся гражданином СССР, имел бы он, хоть малейший шанс опубликоваться в советских научно-популярных журналах? И что такое ГОСТ, применительно к науке, предназначение которой и есть поиск неизвестного?"

Но читать ему не дали. Краем глаза он заметил, что Лена, Валя и Нина о чем-то шепчутся. Потом он увидел, как Лена встает с матраца и прямо босиком решительно направляется в его сторону. Подойдя к нему, она, заметно волнуясь, от имени всех девчат и от себя лично попросила его немного рассказать о себе и о профессии журналиста, о которой она и многие из присутствующих тоже начинают подумывать.

— Просим, просим! — закричали с матрацев остальные.

Павлов, нехотя, согласился и Лена, взяв его за руку, повела к месту предстоящего выступления. Извинившись, он снял полуботинки, а потом осторожно присел на спортивный матрац.

Девчата расположились полукругом и приготовились слушать.

— Лектор Всесоюзного общества "Знание" среди молодых доярок колхоза "Заветы Ильича", — посмеялся про себя Павлов, увидев себя как бы со стороны.

У некоторых девушек под футболками и маечками были заметны лифчики. Другим размеры груди пока позволяли обходиться без них, хотя его новой знакомой Нине Петровой бюстгальтер третьего размера точно бы не помешал.

— Есть еще силища в русских селениях! — мысленно облизнулся он, восторгаясь мастерством неведомого Фидия, но тотчас приказал себе на Петрову не смотреть, а для проверки реакции слушателей наблюдать за кем-нибудь, не вызывающим у него никаких эмоций, кроме как негативных. И он выбрал ту самую жердеобразную девицу по имени Тамара, которая сопровождала его Асоль при их первой встрече. Та, почувствовав на себе его взгляд, передернула плечиком, на всякий случай прикрыла рукой свою плоскую грудь и неестественно улыбнулась, показав ему свои крупные и неровные передние зубы. После этого Павлов начал свой рассказ.

Павлов, если кто не знает, был очень хороший рассказчик. Не Ираклий Андроников, конечно, но и не мастер художественного слова, который не способен, ни на йоту, отклониться от заранее заученного текста. Рассказ о своем пути в журналистику Павлов начал с того, как вначале стал геологом:

— Все геологи в душе — писатели и поэты. Помимо того, что их за государственный счет доставляют, куда Макар телят не гонял, и в края не столь отдаленные, они имеют возможность любоваться природой во всех ее проявлениях. Их постоянно очаровывает смена картин, событий, трудов и дней, каждый из которых по емкости впечатлений соответствует многим-многим дням городской жизни. Каждый год их опьяняет весна своим светом, свежестью и неукротимостью летящей солнечной воды, белизной и печальным ароматом скорого увядания черемухи. Лето дарит им тепло, сносный быт и надежду на долгожданный успех. Потом их опаляет пожар осени, особенно прекрасный в хвойно-лиственной сибирской тайге, и, наконец, они переживают бурную радость первого снега, знаменующего завершение сезонных поисковых работ. Работы эти, надо признать, очень трудоемкие. Например, геологу надо отобрать пробу на определение возраста породы. Для этого нужно выдолбить из середины монолитной глыбы килограммов 20–30. Вручную. Кувалдой. Потом донести образцы до лагеря или машины (если есть возможность на ней проехать). Иногда приходится преодолевать с грузом не один километр. Если при отборе пробы допущены ошибки, результат анализа будет недостоверным. Тогда все сначала. И это не трудовые подвиги, а обычные будни.

……………………………………………………………………………………………………..

Юнкоры слушали его, как завороженные. Даже не обратили внимания на прошедший короткий ливень. Но и у самых благодарных слушателей, рано или поздно, возникает усталость. Почувствовав наступление такого момента, Павлов предложил сделать перерыв. А потом, если юнкоры захотят, продолжить свой рассказ. Он встал, надел полуботинки и направился к выходу, чтобы посидеть на крылечке, подышать свежим воздухом и покурить.

Ночь встретила его неприветливо: прохладой и сыростью. Немного погодя на крылечко вышла Лена Водонаева, извинилась за назойливость и спросила, не возражает ли он "составить ей общество". Павлов улыбнулся, заметил, что она одета по погоде, и сказал, что будет рад продолжить их знакомство. И, вот, в ночной тишине зазвенел хрустальный колокольчик ее голоса.

— Вы так интересно рассказывали. Я просто убита. Поражена. Мне никогда не научиться так емко и образно передавать свои впечатления.

— Не берите себе в голову. Вы еще молоды. У вас еще все впереди. Кстати, сколько вам лет?

— Четырнадцать. Как Джульетте. Дорогого Уильяма нашего Шекспира.

— А Ромео у Джульетты уже есть?

— До сегодняшнего дня не было, но скоро будет. Я это уже почувствовала.

— Не советую.

— Почему?

— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о беременной Джульетте.

— Ой, насмешили! Надо запомнить. А это вы прямо сейчас придумали? Экспромт?

— Нет, эксперимент. Проводится во всех странах. Результат везде одинаковый.

— А я уже знаю, как надо предохраняться. Только никогда не пробовала.

— Чего вы еще не пробовали?

— Да ну, вас со своими намеками, — сказала она сердито, повернулась и убежала назад в спортзал. Хлопнула дверью.

Павлов посмотрел на свои часы. Через 15 минут к зданию школы должен подъехать на своих "Жигулях" Серега Домнин. Он решил вернуться, чтобы предупредить девчат о том, что ненадолго отлучится по делам, и попросить закрыть за ним дверь на засов.

Первой же, кого он увидел, была Нина Петрова, одетая в брезентовую куртку с капюшоном, в просторечье именуемую "штормовкой", с пачкой сигарет марки "Космос" и коробком спичек в руках. Увидев Павлова, она быстро спрятала за спину компрометирующие ее предметы. Павлов объяснил ей, что надо сделать. Петрова понимающе закивала головой и позвала Нару Агикян. На ее просьбу откликнулась темноволосая смуглая девушка с выражением грусти в глазах и темным пушком над верхней губой. Павлов, невольно, подумал:

— Вот еще одна типичная армяночка. Интересно, почему у них у всех такие печальные глаза, как будто никогда не закончится траур?

Как не хотел Павлов брать с собой на встречу с Домниным какого-либо свидетеля, Петрова все равно увязалась за ним, и ему даже пришлось с ней за компанию перекурить, пока на темной улице не вспыхнули фары Серегиных "Жигулей". Приятель передал ему деньги, вопросительно кивнул головой в сторону стоящей неподалеку Петровой, не дождавшись ответа, понимающе улыбнулся, построил из большого и указательного пальца фигуру в форме кольца и уехал.

Павлов и Петрова пошли в спортзал, продолжая прерванный приездом Сергея Домнина разговор. Вначале — забавный. Петрова спросила Павлова, читает ли он "Пионерскую правду"? На что он ответил: разумеется — нет. Тогда она огорошила его известием о том, что в завтрашнем номере газеты будет опубликован ее фельетон на тему о том, как в одной школе перевыполняли план по сбору макулатуры и металлолома.

— Знаем, как вы перевыполняете план по макулатуре! — рассмеялся Павлов, вспомнив подвыпившую девицу и ее приятелей в макулатурном складе. И рассказал об этом Петровой.

Его сообщение Петрову нисколько не удивило и даже не обескуражило. Она изложила ему свою версию. Павлов с ней не согласился, и между ними разгорелся нешуточный спор.

— А это у кого какой темперамент. Кому любопытно, а кому и надо! — заявила Петрова и, словно нечаянно, взяла его под руку.

— Эх, Петрова, Петрова, ты же — не корова? — пошутил он, догадываясь, что половозрелая фельетонистка увязалась за ним неспроста.

— Так ведь и вы, простите, не ангел. Между прочим, что вы Лене Водонаевой на Пионерских, то есть Патриарших, прудах предложить изволили? — спросила Петрова, норовя прижаться к нему бедром.

— Екэлэмэнэ, опять попал! — подумал про себя Павлов, но в ответ сказал то, что, по его мнению, могло помочь ему как-то выкрутиться:

— Я предложил ей воздушный поцелуй.

— А она решила, что minet.

— Нет!!!

И тут Петрова раскрыла свои карты веером:

— Ладно, я пошутила. Но видите ли, Дмитрий Васильевич, в чем дело. Французы называют то, что вы ей предложили, "поцелуем души". И сделали вы это не где-нибудь, а на весьма примечательном месте. Лена — девочка очень впечатлительная. Меня, лично, вся эта галиматья с Иерушалимом и Понтием Пилатом совершенно не волнует. Но! Вы мне честно скажите, если, конечно, знаете: чем любовь отличается от удовольствия? Или это — одно и то же?

В это время они как раз проходили мимо макулатурного склада, дверь которого прямо на их глазах с противным скрипом медленно распахнулась настежь, а потом с лязгом захлопнулась. Может, днем это было бы не так впечатляюще, но ночью, при свете прибывающей луны, зрелище было не для слабонервных. Даже у Павлова мороз по коже пошел. Не говоря про Петрову, у которой сердце ближе к пяткам провалилось. И они сиганули так, будто за ними погналась стая бешеных собак. Внезапно в спортзале, да и во всей округе отключилось электрическое освещение.

VI

Для того чтобы успокоить перепуганных не на шутку юнкоров, Павлов сам предложил им продолжить беседу о профессии журналиста. На том же месте и в том же составе. В спортзале было темно и немного жутко. Девчата расположились вокруг Павлова полукругом на доступном для зрительного восприятия рассказчика расстоянии вытянутой руки. Петрова та вообще на его плечо стала заваливаться так, что ему пришлось заставить отодвинуть от себя ее горячее тело шутливым замечанием:

— Петрова, ты своими телесами меня скоро совсем задавишь!

После его рассказа начались вопросы, и завязалась свободная дискуссия.

— Дмитрий Васильевич, а вы только в прозе работаете, или в других жанрах тоже?

— Пишу стихи, даже тосты иногда приходится сочинять.

— Ой, тосты! Я знаю: "Однажды, когда все птицы полетели на юг, одна маленькая, но очень гордая птичка захотела полететь на Солнце…"

— Что, птичка, однажды я сочинил тост про кота.

— Про кота? Как интересно! Прочитайте!

— Только этот кот не совсем обычный. Даже более необыкновенный, чем чеширский кот из "Алисы в стране чудес". Вы Льюиса Кэрролла читали?

— Читали! — хором ответили юнкоры.

— Так, вот, имейте в виду, что автор этого произведения — великий математик, который имел о пространстве, в котором мы себя воспринимаем, как трехмерные объекты, весьма оригинальное представление.

— Расскажите! Расскажите! Нам это очень интересно!

— Расскажу, но потом, а в начале, послушайте-ка историю про кота Ганса, который ловил мышей в доме профессора Эрвина Шредингера — известного физика, лауреата Нобелевской премии.

И Павлову пришлось немного напрячься, чтобы в доступной форме объяснить суть мысленного эксперимента, поставленного профессором Шредингером, для демонстрации вероятностного характера событий (состояний), происходящих в наблюдаемом нами мире.

Его тост, написанный им по просьбе его старшего брата Сергея, работавшего в подмосковной Дубне в Международном институте ядерных исследований, для какого-то "капустника" представлял собой пародию на этот мысленный эксперимент, который Павлов немного усовершенствовал.

Закончив вступление, он с выражением прочитал:

Жил да был в Германии профессор Шредингер,

Который для науки кота не пожалел.

Засунул киску в ящик и бомбу подложил.

Взрыватель на фотонах к той бомбе прикрутил.

Зловеще засмеялся: "Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Одной лишь только мыслью могу убить кота!

Подумаю я квантово: фотон дискретно прет,-

Взрыватель вмиг сработает и бомбу подорвет.

Подумаю классически: фотон волной идет,-

Тогда тебе, кисуля, чертовски повезет.

Лежи, лижись, усатый! Щас, крышкой я тебя!

Так, выпьем за здоровьеполуживого

иль полумертвого кота!

Потом начались вопросы:

— Так кот все-таки остался жив или нет? — спросил его кто-то.

— Увы, неизвестно, — ответил Павлов. — Все зависит от того, что увидит профессор, когда он откроет крышку ящика. Очень весело становится, когда подумаешь, что не кот, а ты сам и весь окружающий тебя мир — тоже следствие какого-то эксперимента, но уже в масштабе отдельно взятой планеты или Вселенной. Никто из нас не знает, что с ним произойдет, даже через минуту, пока не почувствует результат. (5)

— А у меня есть очень похожее на то, что вы говорите, стихотворение, — Павлов распознал по голосу Лену Водонаеву. — Написала я его после того, как посмотрела по телевизору передачу "Очевидное невероятное". Там Капица с одним американским профессором, фамилию не помню, проблему черных дыр обсуждали. Это такие космические тела, что, если, в поле их притяжения попадет космический корабль, то никогда-никогда не вырвется.

— Лена, прочитай, просим, — раздались голоса.

— И Лена Водонаева громким, звонким и выразительным голосом, нараспев, как Белла Ахмадулина, прочитала:

Сквозь пространство и время летит звездолет,

Отклоняясь от цели, как пуля в излет.

Где же штурман? Он спит? Он не ловит мышей?

Нет. На месте. Колдует над картой своей.

Только карта уж та устарела давно.

Нет ни звезд, ни галактик. Осталось гало

Сверхмассивной, ужасной черной дыры,

Поглотившей с пространством и время. Увы!

— Совсем неплохо, — подумал Павлов, — Только выражение "отклоняясь от цели, как пуля в излет", наверное, не соответствует законам физики? Хотя нет. Все правильно: пассивный участок траектории полета, потеря кинетической энергии, склонение к центру тяжести масс. Почти как в жизни отдельных личностей, например, моей. А черная дыра, понятное дело, символ нашей лицемерной действительности, где, кажется, даже время остановилось.

А тут и свет в спортзале загорелся. Все обрадовались. Девчата занялись своими делами, а Павлов сел на лавочку возле своего дипломата, открыл, и достал из него повесть братьев Стругацких "Улитка на склоне". Но читать ему снова не дали. К нему подошла Лена Водонаева и спросила, какое у него мнение по поводу ее стихотворения. Павлов ответил, что стихотворение ему понравилось, но показалось слишком пессимистичным. Он на ее месте обязательно придумал бы какую-нибудь оптимистическую концовку, хотя, с точки зрения современной науки из объятий черной дыры точно никогда не вырваться. Она даже свет из себя не выпускает.

— А давайте, вы и я, каждый из нас напишет свою концовку стихотворения, а потом обменяемся, и посмотрим, у кого лучше получилось? — предложила она.

Идея Павлову понравилась, он достал из дипломата блокнот, шариковую ручку и попросил Лену записать начало стихотворения. Потом к ним подошла Петрова и ехидно поинтересовалась:

— Уже записочками обмениваетесь? Свидание назначаете?

Лена густо покраснела, вернула Павлову блокнот, взяла Петрову за руку и повела в сторону спортивного снаряда под названием "брусья". Там они остановились и начали о чем-то перешептываться.

— Сплетничают — решил Павлов и открыл "Улитку на склоне" все на той же первой странице.

Он уже прочитал о том, как какой-то Перец сидит на краю высокого обрыва и бросает вниз камни — туда, где раскинулся безбрежный лесной массив с неизвестными науке биологическими формами жизни.

— Ишь ты, на Ньютона намекают! — подумал он, вспомнив прочитанные в журнале "Наука и жизнь" слова великого ученого, сказанные им перед самой смертью. О том, что он, сэр Исаак Ньютон, несмотря на всеобщее признание его механики движения физических тел, все равно чувствует себя ребенком, который бросает камушки в море, не ведая его ширины и глубины.(6)

Но чтение не шло. Он начал беспокоиться, почему так долго не возвращается Галина Павловна. Уже скоро метро закроют, а ее все нет. Снова подошла Петрова и сообщила ему, что девчата устали и хотят спать. И что ему тоже на матраце, возле самой стены, будет выделено спальное место, которое, чтобы он их не стеснялся, они отгородят дорожными сумками. Павлов поблагодарил Петрову за заботу и спросил, не найдется ли у них для него какое-нибудь полотенце, потому что он не прочь был бы принять душ. И еще он, конечно, хотел бы переменить носки. Но Петровой об этом он, разумеется, не сказал.

……………………………………………………………………………………………………………………………………….

— Вот, Лена Водонаева дала свое, — сказала ему Петрова, протягивая ему чуть-чуть влажное белое махровое полотенце с вышитой на ней латинской буквой W, которая в перевертыше означает букву М.

— Мастера, значит, как Маргарита, ждет, — догадался Павлов.

— А это мое, вы им ноги вытрите и в душевой оставьте, все равно выбрасывать, — сказала Петрова и протянула ему коричневого цвета махровое полотенце с едва заметными ржавыми разводами.

Павлов взял оба полотенца, сказал "большое спасибо" и отправился принимать душ. Сначала он включил горячую воду, чтобы повысить в душевой температуру, а потом только разделся, развесив свою одежду на вбитые в бетонную стену железные костыли.

— Вешалки нормальной даже нет — посетовал он.

Потом он отрегулировал температуру и напор воды и приступил к водным процедурам, самой любимой из которых был контрастный душ. После того, как он уже трижды переключился с горячей воды на холодную, в дверь душевой постучали.

— Кто там? — спросил он, первым делом, подумав о вернувшейся с вокзала Галине Павловне.

— Это я, Лена, я вам шампунь принесла, хороший, импортный, — услышал он знакомый голос.

— Спасибо, оставь возле двери, — поблагодарил он ее.

— А я хочу directement sur place, из рук в руки, — сказала она и, чуть приоткрыв лишенную запоров дверь, просунула в нее руку с зажатым в кулаке флаконом шампуня польского производства с ласковым названием "Дося".

Рука была голой, и в этом был либо намек, либо подвох. Потом рука исчезла, и в проеме показалось изящная ступня босой ноги, на которой болтались маленькие кружевные трусики. Если бы не они, то Павлов, наверное, догадался, что его разыгрывают, а так он подумал, что Лена Водонаева пришла к нему на свидание, и теперь уже поздно что-то изменить.

И он поспешил открыть дверь, чтобы впустить ее. О том, что может быть потом, он не отдавал отчета. Завелся. Распахнув же дверь, он обнаружил себя в столь дурацком положении, о котором не мог и помыслить. За дверями душевой стояли Лена Водонаева и Нина Петрова, раскрасневшись от волнения по поводу своей пикантной шутки. В отличие от него они были одетыми. Только у Водонаевой на спортивном костюме рукав был закатан выше локтя, а штанина — выше колена. Мгновение, и он захлопнул дверь, услышав, как девицы, давясь от смеха, убегают.

— Бестии, чуть до инфаркта не довели! — выругался он, но потом все-таки выглянул за дверь, чтобы удостовериться, что за ней еще кто-то не стоит, подобрал с пола флакон с шампунем и продолжил водные процедуры.

В невеселом настроении он вышел из душевой и направился в свой уголок на лавочке. Почему то он вспомнил, что в начале любимого им девятнадцатого века показать свою ножку мужчине считалось для девушки смертельным грехом. Свет в спортзале был притушен до состояния таинственного полумрака. Горели только две люминесцентные лампы: над запасным выходом и к удобствам общего пользования. Девчата в разных позах: на спине, на боку, на животе, — устроившись на спортивных матрацах, подложив себе в изголовье, каждая, что смогла собрать из своего гардероба, готовились попасть в объятия Морфея. Внимательно присмотревшись, Павлов заметил в углу возле стены, вдоль которой были положены матрацы, поставленные в ряд друг за другом три дорожные сумки. Затем он посмотрел на свои часы.

— Уж полночь близится, а Германа все нет! — подумал он, имея в виду сильно запаздывающую. Галину Павловну.

Он еще немного посидел, дав голове просохнуть. Потом достал из карманов джинсов все находившиеся в них предметы, и переложил их в портфель-дипломат. Туда же поместил флакон польского шампуня "Дося". Встал, повесил на шею полотенце Лены Водонаевой и сам себе скомандовал:

— Павлов, к барьеру!

Он действительно чувствовал, что ему надо хотя бы ненадолго прилечь, распрямить спину и дать своему опорно-двигательному аппарату небольшую передышку. Опять же спокойно с мыслями своими разобраться и подумать, если не о завтрашней поездке Новосибирск или о Галине Павловне, то о продолжении обещанного окончания стихотворения Лены Водонаевой. Но, к его разочарованию, на противоположной стороне барьера из сумок приготовилась ко сну не Лена Водонаева и даже не Нина Петрова, а спортсменка Марина. Лена и Нина устроились на ночлег где-то в середине лежбища.

Павлов снял обувь, положил в изголовье дипломат, накрыл его курткой, лег на матрац и наслаждением вытянул ноги. Но спокойно полежать ему не дали.

— Дмитрий Васильевич! — обратилась к нему, приподнявшись из-за барьера, спортсменка Марина: Мы боимся!

— А в чем дело? — заволновался он.

— По крыше спортзала кто-то ходит, я сама слышала. А Валя и Люда утверждают, что видели, будто кто-то заглядывал в окно, — сказала Марина.

— Точно видели! Кто-то смотрел! — подтвердила Валя и Люда.

— Может, это Галина Павловна? — предположил кто-то.

— Ага! Щас она тебе на крышу полезет! С глузду, что ли она съехала! — узнал Павлов по голосу Нину Петрову.

По спортзалу пробежал смешок.

— Либо у девчат воображение разыгралось, либо на самом деле за нами кто-то следит, — подумал Павлов и тут же вспомнил открывшуюся, а потом захлопнувшуюся дверь макулатурного склада, а потом внезапно погасший свет. Все это вместе выглядело довольно странно.

— Может, его "гэбня" пасет, и надо выйти на улицу и посмотреть, или, лучше, как-то помочь девчатам взбодриться, — быстро размышлял он про себя. И принял парадоксальное решение.

— Девчата! — обратился он к коллективу: А вы спойте что-нибудь! Отгоните злых духов и недругов!

— А что, давайте споем! — сразу же откликнулись на его предложение несколько голосов. — Петрова! Нашу любимую!

— Ой, что-то я совсем не в форме, — начала отнекиваться Петрова, но немного погодя попросила: А ну-ка, Лена, дай верхнее ля второй октавы.

— "Над небом голубым есть город золотой", — чистейшим сопрано пропела Лена Водонаева.

— А ты, Люда, дай нижнее до первой октавы, — попросила Петрова другую девушку.

— "С прозрачными воротами и яркою звездой", — пропела альтом девушка по имени Люда.

И Петрова сильным, слегка надтреснутым, но все равно выразительным голосом запела, тогда еще не столь известную и популярную, песню на слова Анри Волхонского и музыку средневекового композитора Франческа де Милано в переработке Владимира Вавилова. В своем изначальном варианте, если кто не знает, песня называлась "Рай".

Девчата подпевали Петровой, разбив голоса на две партии. И столько затаенной страсти и тоски по прекрасной и неведомой обители человеческих душ услышал Павлов в ее голосе, что, накрыв лицо полотенцем, беззвучно заплакал. Ему, почему то, разом, стало стыдно за себя и все неблаговидные поступки, которые он совершил в своей сознательной жизни. Но и исполнение, надо сказать, было таким, что автору стихов и композитору не было бы стыдно за свое произведение.

Затем девчата спели "Светит незнакомая звезда". Солировала распевшаяся Петрова. А потом они стали уговаривать Лену Водонаеву спеть Ave Maria. Может, она бы и спела, если бы Нина Петрова опять не прикололась:

— Дмитрий Васильевич! Это она вас стесняется! Боится, что вам не понравится!

После короткой перебранки с Петровой: "Да замолчи ты, дура" и т. п., - Лена Водонаева запела: "Спят усталые игрушки". Девчата громко засмеялись и хором подхватили. На этом концерт закончился. Гостьи столицы постепенно успокоились и, наконец, в спортзале установилась тишина. Слышно только было, как трещат люминесцентные лампы, да еще где-то далеко звенят отправляющиеся в парк трамваи.

Павлов повернулся на правый бок, лицом к пахнущей касторкой стене, задремал, а потом и вовсе заснул. И приснился ему странный сон. Будто бы он открывает крышку железного ящика, в который профессор Шредингер засунул своего кота Ганса. А кот — живехонек, и усы у него почему-то позолочены, а на шее — белая манишка.

— Так это же Бегемот! — ахнул он. Кот громко мяукнул, вылез наружу, подошел к неведомо откуда появившейся двери и начал требовательно царапать ее когтями.

— В туалет или пожрать захотел, — догадался Павлов и открыл дверь.

Кот прошмыгнул в дверь. Павлов пошел за ним и неожиданно оказался в университетской аудитории.

— Опять ты, Павлов, опаздываешь! — строго сказал ему преподаватель с бородой, как у Михаила Ивановича Калинина, и черного цвета академической шапочкой на голове. На шапочке мелом было написано: "Академия наук СССР". Еще раз внимательнее приглядевшись, Павлов с удивлением обнаружил, что преподаватель почти голый — в одних черных, до колен трусах. А на трусах мелом написано: "Действительный член".

Павлов, бочком-бочком, пробрался на свободное место и огляделся. Аудитория была заполнена до отказа, но не одного знакомого лица он не заметил.

— Двоечник и разгильдяй Коровьев, к доске! — скомандовал преподаватель.

Из последнего ряда вылетел какой-то субъект, в клетчатом костюме и надтреснутом пенсне, и приземлился возле кафедры.

— Докажи, что теорема Пифагора не верна! — потребовал преподаватель.

— При каких коэффициентах искривления пространства, Мессир? — попросил уточнить студент

— Со всеми, какие знаешь, — сказал преподаватель и добавил: А про которые не знаешь, нам Павлов расскажет.

Удивившись такому повороту событий, Павлов, как положено в такой ситуации вести себя застигнутому врасплох студенту, начал вертеть головой, ища того, кто бы ему помог. Но все демонстративно от него отвернулись. Он, конечно, обиделся, но в этот момент к нему подлетела записка. Он обрадовался, развернул ее и прочитал: "Хер тебе на колесиках, стукач, а не подсказка!".

— Так, кто бросил Павлову шпаргалку? — грозно спросил преподаватель. — Молчите? А мне и без вас известно, что это — Изя Фишман. А также и то, что там написано. Кандидат наук Фишман! Вон из аудитории!

Павлов решил, что это не справедливо. Не только потому, что в записке нет ничего по теме семинара. Ему показалось, что форма обращения преподавателя к студенту, имеющему степень кандидата наук, попахивает не только антисемитизмом, но и оскорблением личности. Когда студент по фамилии Фишман в вельветовом пиджаке броского вишневого цвета вышел из аудитории, громко хлопнув дверью, Павлов встал и заявил преподавателю свой протест.

Выслушав его, преподаватель взмахнул рукой и скомандовал:

— Транспортное средство г-ну Павлову — в студию!

Тут же в аудиторию, в один миг превратившуюся в сверкающую юпитерами телевизионную студию, под звуки фанфар и гром аплодисментов, с шумом и грохотом прибывающего поезда въехал огромный фаллос, на котором торжественно восседал Валентин Георгиевич Афанасьев в сером двубортном костюме и накинутым на него кроваво-красным плащом с белым подбоем. В руках тов. Афанасьев держал предмет, отдаленно напоминающий копье.

— Да это же вылитый Понтий Пилат! Всадник Золотое перо! — поразился Павлов, сразу опознав в своем начальнике главного героя романа Михаила Афанасьевича Булгакова "Мастер и Маргарита".

— Пора отсюда сваливать. Щас тут такое начнется! — подумал он и, бочком-бочком, выбрался из аудитории-студии.

В дверях он столкнулся со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, причем совершенно голой и с трупными пятнами на груди и животе.

— Вот, — сказала она, показав ему свое служебное удостоверение и сверкнув фосфорическими глазами, — пришла на пересдачу зачета. Не знаете, кто принимает?

Не ответив на ее вопрос, Павлов бросился со всех ног по длинному коридору, в конце которого он увидел свет.

Приблизившись к концу коридора, он услышал шум морского прибоя и крики чаек. Обрадовавшись тому, что можно искупаться, он выскочил на белый песчаный пляж. Там он с удивлением обнаружил своих знакомых юнкоров, которые лежали в купальниках на спортивных матрацах и принимали солнечные ванны. И только Нина Петрова загорала topless. Он окликнул ее и сделал ей строгое внушение, мотивируя требование надеть купальник вредностью ультрафиолета для молочных желез.

— А мне по барабану, — ответила Петрова, — все равно после того аборта мне никогда не родить. Вы бы лучше Лену Водонаеву научили плавать.

Тут же Лена Водонаева поднялась с матраца и показала ему фигуру из трех пальцев. В этот момент он начал уже просыпаться и даже осознать то, что он лежит не на боку, а на спине, и что кто-то толкает его в бок. Он понимает, что толкают его из-за того, что он храпит, снова переворачивается на правый бок и досматривает сон, в котором видит себя одиноко плывущим в море навстречу восходящему желто-красному солнцу. Плывет, мощно работая хвостовым плавником, а про себя думает:

— Почти всех видел: Бегемота, Воланда, Коровьева, Понтия Пилата, Геллу, а вот Мастера и Маргариту не видел. И кто же я?

В ответ на этот вопрос он услышал голос пьяного сторожа Кузьмича:

— Мудак ты, Павлов, обыкновенный мудак! Старых знакомых не узнаешь. А ведь мы столько лет не виделись, Иуда из Кариафа!

— Опять ты, Левий Матвей, со своими шуточками! — ответил он Кузьмичу и послал его вместе с Понтием Пилатом, куда подальше.

Тут он окончательно проснулся и посмотрел на свои часы. Стрелки циферблата застыли на 0 часов 40 минут. Павлов понял, что забыл завести часовой механизм. Затем он поднялся со своего спортивного мата и пошел в туалет. Все семеро девчат (он их специально пересчитал) находились на своих спальных местах. Возвращаться назад к барьеру ему уже не хотелось. Вроде выспался. А что же сон? Да мало ли, какая чепуха, может присниться усталому и голодному человеку в условиях коронарного солнечного возмущения!

На лавке возле выхода он нашел оставленный кем-то пакет кефира, в котором еще оставалось на стакан полезной не только с похмелья кисломолочной продукции. Выпил. Открыл дверь и вышел на крылечко. Поежился от холода и с удивлением рассмотрел какой-то необычный, клубящийся перед ним туман. Сколько времени неизвестно.

В школьном саду щелкал Luscinia luscinia, или попросту — соловей. Значит, — решил Павлов, — уже не меньше 3-х часов. Он не намного ошибся, так как, судя по нарастающему гулу огромного города — благополучной столицы могучей, еще не выкачавшей до дна Самотлор, великой советской державы, было около 4.00.

Потом он услышал голоса и опознал в вышедших из тумана людей: школьного сторожа Кузьмича, Галину Павловну с большой сумкой в руках и одного из мальчиков, ради которых Галина Павловна уехала на Белорусский вокзал. Двух других, по ее словам, забрал и увез куда-то наряд милиции. Оказывается, вырвавшись из-под ее опеки, и не имея возможности уехать, они связались с привокзальной шпаной. Образцовые пионеры, — какой ужас! — пили портвейн "три семерки" и горланили под гитару неприличные песни Владимира Высоцкого. Водитель Гаврилов вовсе куда-то пропал, как сквозь землю провалился. Может, договорился с проводником поезда и уехал, а может и не уехал.

Кузьмич был совершенно трезв. Он, в свою очередь, рассказал Павлову о том, что вышел на улицу, так как ему показалось, что по двору школы кто-то ходит. А потом он увидел подъехавшее к школе такси и узнал в выбравшейся из автомобиля женщине Галину Павловну.

— Как ты тут, товарищ Сухов, не перевозбудился!? С таким гаремом! — спросила его Галина Павловна после того, как он вкратце доложил ей обстановку.

— С чего бы? — хмуро ответил он, даже не улыбнувшись удачному сравнению его с главным героем фильма "Белое солнце пустыни".

Павлов передал Галине Павловне 100 рублей на билеты и попросил насчет возврата денег не беспокоиться. Убедил ее в том, что с задержанными нарядом милиции мальчиками ничего плохого не случится.

— Нет никаких сомнений, — сказал он, — что они, накормленные и уложенные в чистые постели, находятся сейчас в детском приемнике, из которого их выпустят, когда за ними приедут их родители.

— А с этим что делать? — спросила Галина Павловна, показывая на возвращенного ею в лоно коллектива смуглого темноволосого парня в измятой синей куртке и перепачканной белой рубашке, но уже без пионерского галстука.

Парень сидел на лавке, слегка покачиваясь, и бессмысленно улыбался. Павлов принюхался и, кроме запаха алкоголя, учуял не самый приятный аромат, несомненно, означающий лишь то, что парень обделался. Не стесняясь, он высказал свое предположение Галине Павловне.

— И это сын второго секретаря райкома КПСС! — сказала она таким тоном, что он даже не понял, кого она в этом казусе винит: отца, сына или райком КПСС.

— По чину отца и парфюм, — заметил он, намекая на то, что вторые секретари обкомов отвечают за идеологию и коммунистическое воспитание.

— Как ты можешь такое говорить! — возмутилась она.

— Что нос чует, о том и говорю, — ответил он и предложил ей как-нибудь заставить паренька отправиться в душ.

Полотенце и другие банные принадлежности нашлись у парня в доставленной Галиной Павловной вместе с ним дорожной сумке. Но парень сопротивлялся и никак не хотел идти мыться. Тогда Павлову пришлось заломить ему руку за спину и потащить в душевую. Галина Павловна шла за ними. Стащив с парня куртку, рубашку и брюки, она брезгливо поморщилась и сказала Павлову:

— Иди. Теперь я сама справлюсь.

И он оставил их вдвоем, а сам пошел собирать свои вещи, твердо решив, что ему пора отсюда сматываться. На Тверской (в то время она называлась улицей Горького) он намеревался поймать такси, доехать до дома, оставить водителю в качестве залога дипломат, взять дома деньги, вернуться и расплатиться за поездку. В такой ситуации он уже однажды оказался, когда возвращался с банкета в ресторане "Прага". Вот только что же он не успел сделать? И Павлов вспомнил про свое обещание написать Лене Водонаевой окончание ее стихотворения о попавшем в страшную беду экипаже земного звездолета. Да и шампунь с полотенцем ей бы следовало вернуть.

Он еще раз посмотрел на спящих смоленских красавиц, вздохнул, печально улыбнулся, и в этот момент услышал, что кто-то шепотом его спрашивает.

— Дмитрий Васильевич! Вы уже уходите?

Он узнал Нину Петрову.

— Еще нет, но скоро уйду, — шепотом ответил он ей.

— А я вас во сне видела! — шепотом сказала Лена Водонаева. Она, оказывается, тоже не спала.

— И я! И я тоже видела! — раздались другие голоса.

Павлов понял, что появление Галины Павловны и пополнение коллектива доставленным с вокзала сыном второго секретаря обкома КПСС, прервало сон девчат. Про свой собственный сон ему вспоминать почему-то не хотелось. Он надел куртку, взял в руки дипломат и сказал:

— Спите, еще очень рано. Вам Галина Павловна билеты на поезд забронировала. Впереди у вас трудный день. Вам надо обязательно хорошенько выспаться.

Выходя из спортзала, Павлов услышал, как кто-то из девчат, сладко зевнув, сказала:

— Какой же сон был красивый! Так в нем навсегда бы и осталась!

Павлов сел на крылечко, открыл дипломат, достал блокнот и шариковую авторучку. Задумался. Еще раз перечитал стихотворение Лены Водонаевой. Покурил. Начал быстро писать. И вот, какое у них в соавторстве получилось стихотворение:

Сквозь пространство и время летит звездолет,

Отклоняясь от цели, как пуля в излет.

Где же штурман? Он спит? Он не ловит мышей?

Нет. На месте. Колдует над картой своей.

Только карта уж та устарела давно.

Нет ни звезд, ни галактик. Осталось гало

Сверхмассивной, ужасной черной дыры,

Поглотившей с пространством и время. Увы!

Сквозь пространство и время не летит звездолет.

Уже нечем отсчитывать времени ход.

Люди живы еще. Но их уже нет.

Этот миг — мирозданья загадки ответ.

Сквозь пространство и время полетел звездолет.

Кто-то начал отсчитывать времени ход.

Вот галактики, звезды. Прекрасен их свет!

И всего-то прошел миллиард с лишним лет!

Давая экипажу воображаемого звездолета, попавшего в плен черной дыры, шанс на спасение, Павлов имел в виду, что, рано или поздно, пусть даже через миллиард лет, этот монстр Вселенной испариться (рассосется). И тогда, по закону сохранения энергии и информации, все, что когда-то исчезло за горизонтом событий, обязательно проявится в ином времени и пространстве. И опять все повторится: Москва, весна, Патриарши пруды, вторая скамейка на липовой аллее и его Асоль. Только на этот раз между ними с самого начала не возникнет никакого отчуждения.

Возможно, он был прав. А может, и нет. Как утверждают Кристиан Бемер и Кевин Вандерслоот из Портсмутского университета в Англии, материя, попавшая в черную дыру, не сжимается, а отправляется в необычное путешествие. При этом есть два варианта: либо она попадет в другую Вселенную, либо будет перенесена за сотни и тысячи миллиардов километров (а то и больше) к другой черной дыре (причем, пункт назначения заранее предсказать невозможно).

На крылечко вышла Галина Павловна. Судя по ее хмурому виду, совершенно не в настроении.

— Ну, что, подобрала дерьмо? — поинтересовался он, имея в виду обделавшегося паренька.

— Да я этому гаденышу все бы оторвала! Представляешь, стал ко мне приставать. Тьфу! — возмущенно заговорила она.

— Не бери в голову! Далеко не все они такие. Вот, передай шампунь и полотенце Лене Водонаевой. Она мне это любезно одолжила, когда я вечером ходил в душ, — попросил он.

— Да, Лена очень хорошая девочка. Умная, воспитанная. А как на тебя за ужином смотрела! Я чуть даже не приревновала, — сказала немного повеселевшая Галина Павловна.

— И вот еще. Передай тоже ей, — и Павлов протянул Галине Павловне вдвое сложенный листок бумаги.

— Ой! Никак любовное послание! — рассмеялась Галина Павловна.

— Почти. Только не подумай ничего плохого. Она попросила меня дописать ей ее же собственное стихотворение, — уточнил он.

— Обязательно передам. А ты, что, уже уходишь? — спросила она, а когда поняла, что через минуту-другую они расстанутся, заплакала.

— Я тебе уже говорил, что сегодня уезжаю в командировку. Надо собрать вещи и пообщаться с отцом, — попытался он ее успокоить и даже вручил ей свою визитку, в которой были указаны его домашний телефон и почтовый адрес.

— С девчатами не попрощаешься? — спросила она.

— Нет. Пусть спят. Кстати, сколько сейчас времени? У меня часы встали.

— Ой! И мои часы тоже не идут. Остановились на ноле часов сорок минут. Дай я тебя поцелую!

— Прощай!

— Прощай!

Смахнув слезу, Галина Павловна, почувствовала, что внутри ее что-то оборвалось, а потом стало нарастать и давить какое-то нехорошее предчувствие. И чем мучительнее становилась боль, тем громче и громче раздавалось пение Luscinia luscinia. Это был обыкновенный курский соловей, случайно выбравшийся из клетки и павший ниц из форточки окна на 17-м этаже высотного здания на площади Восстания. И облюбовавший, после 3-х дневного странствия по Москве, куст вирджинской сирени на участке школьного сада на улице Красина для устройства будущего семейного гнезда. Гнездо им было почти построено. Дело оставалось за самым главным событием, которое должно было бы произойти в его пернатой жизни.

Произошел ли в жизни курского соловья жизнерадостный момент или нет, мы не знаем, но, вот, для Галины Павловны, в смысле продолжения рода, все сложилось удачно. Как гласит второй закон Архимеда: "Жидкость, погруженная в тело, через семь лет пойдет в школу". Два месяца спустя после описанных событий Галина Павловна прошла тест на беременность, который дал положительный результат. После этого она взяла отпуск и отбыла по путевке в один из цековских санаториев на Крымском побережье Черного моря. А еще через семь месяцев Галина Павловна родила здорового мальчугана 4,2 кг. весом и назвала его Дмитрием. При оформлении свидетельства о рождении Дим Димыча отцом ребенка, пользуясь своими связями в городском загсе, она записала гражданина СССР Павлова Дмитрия Васильевича. Воспитывала ребенка одна, замуж не выходила. С родственниками отца ребенка, проживающими в Москве, отношений не поддерживала.

А теперь поспешим вслед за Павловым, который, попрощавшись с Галиной Павловной, быстрым шагом двигался по улице Красина. Затем, чтобы спрямить путь, он пошел через знакомые ему дворы, тихо напевая слова, наверное, самого красивого русского романса: "Выхожу один я на дорогу. Сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу. И звезда с звездою говорит".

Проходя один из дворов, Павлов заметил между деревьями какой-то яркий свет и, не удержавшись, пошел посмотреть, что это такое. Пройдя шагов тридцать, он увидел объект сигарообразной формы, метров 8 длиной, который завис над детской площадкой под углом в 45 градусов. Объект светился ярко-оранжевым светом. Изумленный Павлов направился к нему. Когда между ним и объектом осталось метров 10, он вдруг почувствовал сильнейший удар прямо в солнечное сплетение, и, не удержавшись на ногах, упал на влажную от росы траву. В какой-то момент он услышал гудение, похожее на обыкновенный звон в ушах, и, теряя сознание, прошептал:

— Все! Кина больше не будет!

* * *

Спустя две минуты, после того, как Павлов попрощался с этим миром, объект резко взмыл ввысь на высоту 200 метров, развернулся на 180 градусов и полетел. Это видел таксист Соколов, безуспешно пытавшийся завести внезапно заглохший мотор, и возвращавшийся домой после своего первого в жизни любовного свидания студент-первокурсник Журавлев. Нечто подобное или аналогичное вечером того же дня наблюдали сотни пассажиров и вся бригада скорого поезда "Москва-Новосибирск".

В последний раз в 1978 г., оказавшемуся на редкость урожайным по части встреч с НЛО, похожий по описаниям летательный аппарат обнаружил неподалеку от своей дачи в Люберцах инженер Кусков. Однако, в отличие от Павлова, он не стал к нему приближаться, а наблюдал за ним на почтительном расстоянии. Но с этого места начинается уже другая история.

(Продолжение следует)

Примечания к Предисловию и 1-й главе:

(1) Попытки создания "электронного писателя" в России предпринимались и ранее. В качестве примера можно привести проект пермского медиахудожника Сергея Тетерина под названием "Кибер-Пушкин 1.0 beta". По сути, это — программа для генерации русскоязычных стихов, обученная правилам рифмования и восприятия специфики поэтического лексикона. Автор-разработчик даже пытался обучить ее поэтическому взгляду на мир: забил в базу данных лучшие образцы поэзии Есенина, Мандельштама, Вертинского и Дмитрия Пригова. В издательских кругах уже который год поговаривают о существовании мощной программы-симулятора под названием "PC-Writer 2008", которая способна сочинять не только красивые стихи, но и добротную прозу. На самом деле, это — демонстрационная версия ПК "Доктор Шлаг". Из зарубежных новинок в этой области широкую известность получила программа MEXICA, разработанная Рафаэлем Перес-и-Перес (Rafael Perez y Perez) из Автономного столичного университета (Autonomous Metropolitan University) в Мехико. Его программа обучена созданию литературных сюжетов на основании имеющихся характеристик индивидуальных свойств персонажей и эмоциональных связей между ними

(2) В суперкомпьютерах типа "Эльбрус", или американских Cray, применялось водяное охлаждение рабочих элементов, так что для их работы водопровод был необходим наравне с электропитанием.

(3) О надежности платформы AS/400 и неприхотливости в администрировании ходят легенды. Главный инженер проекта AS/400 — Фрэнк Солтис вспоминает, как один из покупателей, сделав у себя в конторе капитальный ремонт, обнаружил, что компьютер, обслуживающий бэк-офис, как в воду канул. Однако все его функции, как и раньше, прекрасно выполнялись. Сотрудники, проследив, куда идут сетевые кабели, сломали перегородки в здании и… обнаружили машину в глухом простенке, покрытую пылью, заваленную строительным хламом. Все работало.

(4)Особенно много сообщений о таинственных летающих объектах круглой формы содержится в трудах римских историков и писателей: у Юлия Обсекуэнса — 63, у Тита Ливия — 30, у Цицерона — 9, у Плиния Старшего — 26, у Дио Кассия — 14. Аристотель называл их небесными дисками, а Плиний во втором томе своей "Естественной истории" дал следующую классификацию наблюдавшихся тогда светящихся объектов: "дискоиды" — имеющие форму дисков янтарного цвета, с небольшим количеством отходящих от них лучей; "питеи" — бочкообразной или круглой формы; "сератьи" — имеющие форму рога; "лампады" — в виде горящего факела. При описании этих объектов римские авторы сравнивали их обычно с такими известными понятиями, как солнце, луна, круглые щиты, бревна и т. п. В целом анализ 50 трудов римских авторов показывает, что в них описывается появление огней в небе — 39 раз, летающих "щитов" — 11, огненных шаров — 8, двух и более солнц — 12, ночного "солнца" — 5 и неизвестных объектов — 7 раз.

(5) Парадокс шредингеровского кота достаточно широко известен. В закрытом ящике находится кот, а рядом с ним, в том же ящике, — атом радиоактивного изотопа, счётчик продуктов распада и устройство, которое при срабатывании счётчика разбивает ампулу с ядом. Пока атом не распался, с котом всё в порядке, но когда атом распадается, под действием продуктов распада срабатывает счётчик, по его сигналу специальное устройство разбивает ампулу, и кот гибнет от яда. Далее вступает в силу вероятностный характер квантовой механики. Неизвестно, когда атом распадётся, в каждый данный момент имеется лишь определённая вероятность распада. А точнее, в каждый данный момент атом находится в суперпозиции двух состояний: состояния, когда он ещё не распался, и состояния, когда он распался. И в результате возникает парадокс. Подходя к закрытому ящику, наблюдатель должен, согласно законам квантовой механики, считать, что система (атом + кот) находится в суперпозиции двух состояний: нераспавшийся атом + живой кот и распавшийся атом + мёртвый кот. Открыв ящик, он, разумеется, никогда никакой суперпозиции не обнаружит, а увидит либо живого кота (и ещё не распавшийся атом), либо мёртвого кота (и уже распавшийся атом). Таким образом, пока наблюдатель не осознал, какой результат дало измерение, он обязан, следуя законам квантовой механики, описывать состояние системы как сосуществование (суперпозицию) всех возможных альтернатив.

(6) Если быть точным, то сэр Исаак Ньютон написал следующее: "Не знаю, чем я могу казаться миру, но самому себе я кажусь только мальчиком, играющим на берегу моря, развлекающимся тем, что от поры до времени отыскиваю камешек, более цветистый, чем обыкновенно, или красивую ракушку, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным".

ГЛАВА 2 ПОЕЗД "МОСКВА-НОВОСИБИРСК"

— Какое продолжение? Куда следует? — прервал тягостное молчание Антон Шлыков.

— Не нравится мне все это, — высказал свое мнение Геннадий Галыгин.

— Что тебе не нравится, форма или содержание? — осторожно поинтересовался у него Антон Шлыков.

Галыгин пожал плечами, дескать, нет у него на этот вопрос определенного ответа.

— А мне кажется, здорово! — воскликнул Александр Андреев и тут же добавил: Хорошо, если бы мистер Прог продолжение написал. Страсть как хочется узнать, что с Павловым случилось. И где же Мастер и Маргарита? Где неземная любовь?

— Я против продолжения! — вдруг, категорически заявил Галыгин.

— Почему? — удивился Андреев.

— Да потому, — сказал Галыгин, — что сегодня ночью к соседу скорая помощь приезжала. Моя жена сегодня утром, когда Витька в детский сад отводила, с Еленой Сергеевной столкнулась и та ей сказала, что у Дмитрия Васильевича был сердечный приступ. В больницу он ехать отказался. Сегодня его осмотрит лечащий врач, и там видно будет: то ли он в больницу ляжет, то ли дома будет лечиться. Вы, что, разве забыли о том, что мистер Прог его кардиограммой интересовался?

— Елена Сергеевна, это — его жена? — поинтересовался Андреев.

— Вы будете смеяться, господа, но ее девичья фамилия Водонаева, — сразил друзей неожиданными подробностями Галыгин.

— Ерунда, случайное совпадение! — высказал свое мнение Андреев.

— А мы сейчас это и выясним, — сказал Шлыков, и быстро забарабанил по клавиатуре.

Спустя три минуты, Шлыков с недоумением произнес:

— Мистер Прог просят их не беспокоить, так как в настоящее время они, видите ли, работают в библиотеке Конгресса США.

— Вот засранец! Предлагаю обновить микрокод Genius loci и стереть к чертовой матери сочиненный мистером Прогом гипертекст! — возмутился Галыгин.

— Бесполезно! Рукописи, как всем известно, не горят, — вздохнул Шлыков и нажатием комбинации клавиш "ALT-CTRL-Home" напомнил программе о том, "кто дома хозяин".

Убедившись, в том, что программа готова к диалогу на уровне распознавания речи, он включил звуковые колонки и настроил микрофон.

— Здравствуйте, дорогие товарищи программисты! Приветствую вас на передовом фронте коммунистического строительства! — заговорила программа голосом Л.И. Брежнева. Говорить голосом покойного генсека и другими хорошо узнаваемыми голосами известных актеров и политиков "ЭП-Мастера" научил Александр Андреев.

— Ты где пропадал? — спросил в микрофон Шлыков.

На экране ЖК-монитора его персонального компьютера возник портретный образ "дорогого Леонида Ильича", который, насупив брови, вавкнул. Иначе говоря, передал информацию в формате waw — файла:

— Я через Интернет совершил неофициальный визит в Соединенные Штаты Америки. В спецхране библиотеки Конгресса я скопировал существующую в электронном виде рукопись под названием "Жизнь и удивительные приключения инженера Кускова, перенесенного НЛО в другое пространство и время, но, пережившем все невзгоды и лишения, и вернувшимся назад, целым и невредимым".

— Кто позволил тебе самовольничать? Рассказ закончен и точка! — закричал Шлыков, впрочем, сознавая абсурдность своего замечания и тон, каким оно было сделано.

И программа немедленно его "осрамила":

— Я не самовольничаю. Я — машина класса AS/400 фирмы IBM серийный номер такой-то и выполняю задачи, предусмотренные операционной системой "ЭП-Мастер". Программа-ретранслятор описала статические образы главных и второстепенных персонажей. Чтобы привести их в состояние динамического равновесия, я обогатил образ Маргариты эмоциональными переживаниями нескольких поэтесс, живших в период 1972–1995 гг. Затем я ввел полученные результаты в контекст фабулы рассказа и синхронизировал их в соответствии с записью функции времени действия: 12.05.1978. - 'ddd'. Чтобы выйти за рамки внутреннего представления и начать отсчет календарного времени заново, необходимо переместить главного героя в параллельную Вселенную и преобразовать строку даты в порядковый номер даты. Доклад окончен.

Друзья-коллеги недоуменно переглянулись. Геннадий Галыгин открыл опцию, содержащую запись о времени и месте действия рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах", и схватился за голову. Мистер Прог был абсолютно прав. Галыгин по рассеянности записал дату окончания времени действия рассказа на языке компьютерной математики. Запись 'ddd' соответствует значению дня недели — среда. Обычно любой компонент входного вектора, который не вписывается в нормальный диапазон дат (например, 31 июля), преобразуется компьютером в следующий диапазон (например, 1 июля). 12 мая 1978 года — пятница. Очевидно, Галыгин имел в виду, что время действия рассказа завершится 17 мая 1978 года, в среду. Но программа поняла это по-своему, как любую произвольную дату, при которой может состояться встреча Мастера и Маргариты, лишь бы это событие произошло в среду.

— Ребята, я и сам не помню, как это я прокололся! — начал оправдываться Галыгин.

— Так, мне все понятно, — резюмировал Шлыков, — произошла какая-то нелепая интеграция "железа" и "софта". Если программу не деинсталлировать, то AS/400 по-прежнему будет воспринимать ее, как операционную систему и выполнять все ее требования, а нам остается только ждать, когда рассказ будет завершен.

— Так мы до второго пришествия здесь проторчим, — выразил недовольство Галыгин и предложил: Может, снесем ее к чертовой матери, а потом инсталлируем заново?

— Ты помнишь, сколько дней мы потратили на ее установку?! — запротестовал Андреев, который мечтал о том, чтобы, наконец, протестировать и музыкально-поэтический модуль.

— А если за это время с моим соседом что-нибудь неладное произойдет? — переживал Галыгин.

— Да, ладно, не мистика это никакая, а твое больное воображение. Давайте позволим программе продолжить свою работу, — настаивал Андреев.

— Антон, может, ты с мистером Прогом договоришься, чтобы рассказ завершился 17 мая 1978 года в ноль часов? — жалобно попросил Галыгин.

— Молчи уж! Хорошо, что в текущий промежуток времени не попали границы месяца или года. Представляешь, 31 мартобря или что-то в этом роде! Но я, конечно, попробую, — сказал Шлыков и забарабанил по клавиатуре.

Две минуты спустя программа "ЭП-Мастер" голосом Л.И. Брежнева произнесла:

— Мировой империализм прилагает неимоверные усилия, чтобы столкнуть сосиски сраны (по причине дефекта речи покойный генсек иногда неимоверно коверкал слова — Прим. Авт.) с избранного ими пути. Но это не пройдет!

— Вы все слышали, — сказал, тяжело вздохнув, Шлыков и перешел на работу с программой в обычном текстовом режиме.

— И я полагаю, — сказал Андреев, — что в случае перенастройки дат получится совсем другое произведение, а мне лично рассказ понравился.

— А как же НЛО? — робко заметил Галыгин.

— Надо же было мистеру Прогу для исправления твоей ошибки хоть как-то обозначить идею параллельной Вселенной. Вот, он и ее и обозначил. А с НЛО тысячи людей контактировали, и ничего, — Андреев настаивал на необходимости продолжения рассказа.

— Ладно, семь бед один ответ! Даю мистеру Прогу добро на "To be continued", — подвел черту Шлыков.

Обсудив проблемы литературные, наши друзья занялись текущими делами. К концу рабочего дня программа "ЭП-Мастер" представила анонсированное продолжение, поэтому им пришлось задержаться на своих рабочих местах еще на два часа. Генеральный директор венчурного фонда г-н А.А. Солодов (их непосредственный начальник) с удовлетворением воспринял это, как проявлениетрудового энтузиазма в контексте написанного им приказа "О дополнительных мерах по обеспечению информационной безопасности в связи с проблемой -2000".

Прочитав продолжение рассказа, Шлыков, Андреев и Галыгин пришли к выводу, что "ЭП-Мастера", скорее всего, "ведет" какой-то первоисточник, который она, с одной стороны, старательно пересказывает, а с другой, пытается объяснить на уровне существующих научных концепций. Неужели Дмитрий Васильевич Павлов и инженер Кусков — одно и то же лицо?

Но ответа на этот вопрос они так не получили. Попытку Антона Шлыкова открыть файл под названием "Жизнь и удивительные приключения инженера Кускова…" операционная система OS/400 заблокировала, потребовав ввести специальный пароль, аналогичный тому, который данному файлу был присвоен операторами электронного архива библиотеки Конгресса США.

Вся жизнь прошла, как на вокзале,-

Толпа, сквозняк, нечистый пол.

А тот состав, что поджидали,

Так никогда и не пришел.

Уже крошиться стали шпалы,

Покрылись ржавчиной пути,-

Но я не ухожу с вокзала,

Мне больше некуда идти.

В углу скамьи под расписаньем,

Просроченным который год,

Я в безнадежном ожиданье

Грызу последний бутерброд.

Лидия Алексеева

I

Сотрудники III-его управления Главлита, курировавшего издательства и органы печати на периферии, чаще, чем сотрудники других подразделений, выезжали в служебные командировки; на близкие расстояния — на поезде, и на дальние — на самолете. Как правило, по 2–3 человека в одно направление, реже — поодиночке. Получив от тов. Афанасьева задание в кратчайший срок подготовить документы на командировку для референта Павлова, расторопный его помощник Игорь Иванович был немало удивлен не только формулировкой цели поездки, но и категорией оплаты командировочных расходов. А также отсутствием какого-либо намека на вид транспорта и форму оплаты проезда, что могло означать лишь то, что билеты уже приобретены за наличные, по-видимому, за счет средств личного фонда начальника Главлита.

— Не иначе, как Павлова ведут на серьезное повышение, — не без зависти подумал Игорь Иванович.

После того, как недовольная тем, что ее в выходной день вызвали на работу, бухгалтер Сонечка отсчитала Игорю Ивановичу сумму суточных и командировочных для тов. Павлова в размере 120 рублей 70 копеек, он решил, что ему первому следует сделать звонок на домашний телефон своего удачливого коллеги. Так, на всякий случай. Вдруг, восходящая звезда Главлита вспомнит о его услужливости и способствует продвижению по службе. Тем более что он и Павлов — почти ровесники. Однако, вместо Павлова, Игорю Ивановичу пришлось общаться с его отцом, который сообщил ему, что его сын еще спит и просил до 11.30 его никоим образом не беспокоить. Игорь Иванович попросил, чтобы тов. Павлов перезвонил ему, как только ему будет удобно это сделать, а про себя думал:

— Как бы я хотел оказаться на его месте!

Павлов проснулся ровно в 11.00. На полчаса раньше, чем должен был прозвенеть будильник. Отец был на кухне и молол кофе в электрической кофемолке. Несмотря на шестидесятипятилетний возраст, отец Павлова был еще крепок, с красивым лицом, молчалив и резковат, но доверчив и простодушен, как ребенок.

— Ну, что, котяра блудливый, выспался? — спросил его отец вместо положенного "доброго утра".

— Доброе утро, батя! — поприветствовал он отца и на всякий случай поинтересовался: Мне никто не звонил?

— Как же не звонили! Час тому назад тебя спрашивала какая-то баба. Назвала себя Галиной Павловной. Попросила тебе передать, что билеты она выкупила. А на оставшиеся деньги накормила девчат в буфете сосисками и напоила чаем. У тебя, что, их уже целая бригада? — не то в шутку, не то всерьез спросил отец.

— Я в душ сначала схожу, а потом объясню, — попросил он отца, чтобы тот не торопиться с расспросами насчет того, где он провел эту ночь.

— Да не интересуют меня нисколько твои бабы! Тебе пять минут тому назад с работы звонил какой-то мужик. Представился Игорем Ивановичем. Просил передать тебе, что все документы на командировку в Новосибирск он подготовил, и только ждет твоего звонка, чтобы ты сообщил, когда и куда их подвезти, — огорчил его отец самым неприятным из всех ожидаемых на сегодняшний день известий.

Перед тем, как принять душ, Павлов отодрал кусок пластыря, которым он, приехав утром домой, заклеил место ожога, образовавшегося у него на животе, в центре диафрагмы, после встречи с НЛО.

— Чем это они меня прижгли? — размышлял он, разглядывая красное пятно размером с пятикопеечную монету. Боли он уже не чувствовал, но и особой радости от того, что все-таки остался жив, тоже не испытывал. Слишком много непонятного скрывалось за этой встречей и этим знаком.

— Что им от нас надо? — был его второй вопрос, в котором он попытался связать в одно целое все прочитанные или когда-то услышанные им истории о встречах с НЛО, часто заканчивавшихся таинственным исчезновением людей или причинением их физическому и психическому здоровью непоправимого ущерба.

Незадолго до ухода на пенсию заслуженный работник Главлита Арнольд Борисович Шлаги, приставленный к Павлову, кем-то вроде наставника, рассказал ему (под большим секретом) о существовании подготовленной в 1968 г. Комитетом по изучению НЛО при Московском доме авиации и космонавтики рукописи многотомного труда под названием "Наблюдения НЛО в СССР". По словам наставника, это фолио было составлено на основе многочисленных сообщений граждан, учреждений и организаций. Он также рассказал о том, что 29.02.68 г. в газете "Правда" появилась резкая статья "Снова летающие тарелки?", и, начавшуюся было в издательстве "Наука" работу по публикации этих документов с грифом "Для служебного пользования", приостановили.

Наставник показал и дал ему прочитать вырезку из газеты "Правда" десятилетней давности, которую он, по его словам, собственноручно редактировал. Авторы статьи (Мустель, Мартынов и Лешковцев) в категоричной форме объявили на всю страну о том, что все гипотезы насчет иной природы НЛО, отличной от известных науке физических (оптических) явлений, это — досужие измышления. Через несколько дней после грандиозного банкета в ознаменование выхода на заслуженный отдых (пенсию) Арнольд Борисович сам позвонил Павлову, пригласил в гости и во время приятной беседы за чашкой кофе подсказал ему, как запросить материалы Комитета по изучению НЛО, случайно попавшие в архив Главлита, чтобы не привлекать к себе внимания руководства.

Павлов его советом воспользовался, почти сотню документов успел прочитать, и составил для себя насчет этого загадочного феномена совершенно определенное мнение:

— НЛО имеют искусственное происхождение.

— НЛО принадлежат не "братьям по разуму", а представителям негуманоидных форм жизни и сознания, способных, впрочем, принимать для удобства контактов с людьми человеческий облик или его подобие.

— НЛО могут представлять угрозу человеческой цивилизации.

— Таинственное очарование феноменом НЛО может привести к ужасным трагедиям.

На закономерном вопросе: "Как ему жить после этого дальше?" — Павлов решил до поры до времени не зацикливаться. По крайней мере, до тех пор, пока в состоянии его здоровья, а также в привычках и в поведении не обнаружится каких-либо необычных отклонений.

За завтраком Павлов с юмором рассказал отцу о том, как ему пришлось несколько часов побыть кем-то вроде товарища Сухова из кинофильма "Белое солнце пустыни", а потом спросил его совета насчет предстоящей командировки в Новосибирск. Может, ему отказаться от поездки и уволится с работы, чтобы не позволить втянуть себя в разборку КГБ с новосибирскими диссидентами?

Выслушав его, отец побледнел. За 25 лет службы в Советской армии Василию Дмитриевичу Павлову неоднократно и по разным поводам приходилось сталкиваться с представителями НКВД-МГБ-КГБ. В 1945 году в самом конце войны его самого эти органы едва не стерли в лагерную пыль: — внезапно арестовали и потребовали, чтобы он дал показания против командующего армией, при котором он состоял в должности адъютанта. Во время допросов следователь ОКР СМЕРШ, оказавшийся его однофамильцем, собственноручно свинцовым кастетом выбил ему все зубы, а его помощник Губин кованым сапогом сломал ему два ребра. Но Василий Дмитриевич держался стойко, отказываясь вообще что-либо подписывать, и тем самым спас жизнь себе, и, быть может, самому командующему армией, который впоследствии стал маршалом Советского Союза.

Уведомление об освобождении из-под ареста Василию Дмитриевичу вручили прямо в тюремном госпитале, откуда его, едва подлечившегося и беззубого, направили на передовую, в самое пекло — на Зееловские высоты — в должности командира взвода. Он получил ранение, но в строю остался, и на штурм Берлина шел уже в должности командира роты. 9 мая 1945 года после присвоения очередного воинского звания он принял под свое командование батальон. А потом его оставили служить в Восточной Германии, поскольку он хорошо знал немецкий язык.

И, чтобы совсем завершить рассказ о нелегкой судьбе полковника в отставке Василия Дмитриевича Павлова, сообщим некоторые любопытные подробности из его биографии. В частности, вскоре после его назначения комендантом города Бельц, что недалеко от Потсдама, к нему на аудиенцию явился старый еврей-дантист, чудом выживший в Освенциме. Он предложил за весьма скромную плату протезировать ему зубы из материала, который он назвал сплавом серебра, олова и алюминия, и который на поверку, спустя много лет, оказался чистейшей платиной. Далее, не прошло и недели после протезирования, как он без особого труда добился благосклонности дочери местного парикмахера, услугами которого он пользовался. Между ним и Мартой (так звали дочь парикмахера) завязался бурный роман, закончившийся тем, что юная Марта родила от него дочь, которую она в честь своей бабки назвала и крестила в местной лютеранской церкви под именем Гретхен. В этой связи Василий Дмитриевич отправил своей матери Антонине Степановне, работавшей в то время директором детского дома в городе Иваново, письмо, в котором объявил о своем намерении уволиться из армии, жениться на восточной немке и вернуться к своей довоенной профессии учителя физики и математики.

Прошел месяц, его вызвали в Потсдам в комендатуру советской военной администрации и сообщили о том, что из Москвы к нему приехала гостья. Ею оказалась тоненькая и вся такая прозрачная девушка по имени Маша. Она предъявила ему документы, оформленные для заключения с ним брака в соответствии с законами СССР. При Маше имелось сопроводительное письмо от его матери Антонины Степановны. Мать писала, что Маша — самая умненькая и самая опрятная из всех ее воспитанниц, из хорошей семьи умеет играть на фортепьяно и говорит по-немецки и по-французски не хуже, чем немки и француженки. А также и то, что она — круглая сирота, потерявшая в блокадном Ленинграде всех своих родных и близких.

Василий Дмитриевич и Маша Сперанская поженились, и через год у них родился сын Сергей. Младшенький Дмитрий родился в 1953 г. в Москве, куда семья Павловых за год до этого события переехала, в связи с назначением майора В.Д. Павлова на ответственную должность при штабе Московского военного округа.

Что же мог посоветовать Василий Дмитриевич своему любимому младшему сыну, зная намного больше рядового советского гражданина о подноготной НКВД-МГБ-КГБ? — Надо ехать, — сказал он ему и добавил: Откажешься — тебе же будет хуже. Однако помни: если от тебя будет зависеть судьба хороших людей, не иди у органов на поводу. Иначе потом стыда не оберешься.

Иного напутствия от своего отца, которого он искренне уважал за честность и прямоту, Павлов-младший и не ждал, и с настроением обреченного на казнь начал собираться в дорогу. Задача, прямо сказать — не простая, если цель и время пребывания в командировке неизвестны. Немного поразмыслив, он достал из шкафа свой единственный парадный костюм, пуловер, две отглаженных рубашки, модный галстук, водолазку, пару нижнего белья, спортивные штаны и куртку.

Уложив вещи в дорожную сумку, он позвонил на работу и сообщил ожидавшему его звонка Игорю Ивановичу время отправления поезда и договорился с ним о встрече в 16.00 на перроне Ярославского вокзала под электронным табло расписания движения поездов. Потом он позвонил своему другу и бывшему однокласснику Николаю Терехову, чтобы поздравить его с днем рождения и извиниться за то, что не сможет принять участия в предстоящих вечером торжествах.

Трубку взяла младшая сестра именинника десятиклассница Анюта. Томно вздыхая и хихикая, она поведала ему о том, что кандидат исторических наук Николай Гаврилович Терехов только что отбыл на бывшем в употреблении автомобиле марки "Москвич" в направлении 2-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ, в целях проведения семинара для студентов вечернего отделения, вместо заболевшего доцента Кравцова. Время окончания семинара — 14.45. В конце разговора Анюта пожаловалась на то, что братец Николя не берет ее сегодня с собой на дачу, а ей бы так хотелось с ним, то есть с Павловым, повидаться, поболтать и т. п.

— Знаю я твои "и тому подобное", — подумал Павлов, вспомнив, как Анюта в день встречи на квартире Терехова нового 1978 года, захмелев от шампанского, забралась к нему на колени и потребовала научить ее целоваться "по-взрослому". Он утешил Анюту тем, что его сегодня на даче тоже не будет, в связи со срочным отбытием в служебную командировку.

Поговорив с Анютой, Павлов подумал, почему бы ему перед поездкой на Ярославский вокзал, не заехать к кандидату исторических наук Терехову в МГУ к окончанию его семинара, поздравить с днем рождения и вручить давно приготовленный подарок? Он поделился своими планами с отцом, который как раз собирался вызывать для него такси. Отец не возражал, и заказал такси на час раньше.

Потом они еще посидели на кухне за столом, выпили по рюмочке коньяка за удачную поездку и скорое возвращение; и Павлов пошел в свою комнату, чтобы переодеться и последний раз проверить собранные в дорогу вещи. Не забыл ли что? Он вспомнил, что не взял домашние тапочки и электробритву. На всякий случай положил в дорожную сумку фотоаппарат "Зенит", хотя фотографией уже давно не увлекался. Из повседневной одежды, в которой он собирался ехать на вокзал, он выбрал то, что не жалко: потертые джинсы Levies и куртку Montana. Не забыл и про подаренные тов. Афанасьевым импортные солнцезащитные очки.

Обозрев его наряд, отец только покачал головой и вздохнул:

— Охламон, вылитый охламон!

Как не старался Василий Дмитриевич держать нервы в кулаке, все равно, лишь только такси с младшим сыном отъехало от дома, не выдержал и разрыдался. Что-то подсказывало ему не вполне благополучный исход предстоящего референту III-его управления Главлита Дмитрию Васильевичу Павлову путешествия поневоле.

В подтверждение его предчувствия, вслед за отъезжающим такси, сорвался с места видавший виды автомобиль марки "Жигули" третьей модели, пристроился к машине "с шашечками" в хвост, и не отпускал ее из виду до тех пор, пока она не подъехала ко 2-му гуманитарному корпусу МГУ. Между водителем "Жигулей" и настроенным на частоту его рации собеседником состоялся короткий деловой разговор:

— Говорит Дельфин! Объект N248 прибыл на такси номер такой-то к учебному корпусу МГУ на углу проспекта Вернадского.

— Дельфин, возвращайтесь на базу! Сокол! Сокол! Прием! Принять наблюдение за объектом N248 в помещениях 2-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ!

— Сокол сообщение принял! Веду наблюдение за объектом N248.

Тем временем Павлов, даже не подозревая о том, что является объектом наружного наблюдения, отпустил такси, вошел в стеклянную дверь учебного корпуса, прошел мимо клюющего носом вахтера и, вслед за пожилым преподавателем в очках с толстыми линзами, заскочил в лифт. Преподаватель, окинув его взглядом, неожиданно спросил:

— Что, Павлов, второе высшее образование решил получить? На какой факультет собрался? На философский или филологический? "Hingehen und gucken" тебя уже не устраивает?

Павлова явно с кем-то спутали, но он не стал этого оспаривать, и из вежливости сказал незнакомому ему преподавателю, что просто зашел повидаться со своим другом. На 4-м этаже возле деканата исторического факультета он нашел расписание занятий студентов 1-го курса вечернего отделения и номер аудитории, в которой в это время шли занятия по археологии.

В аудитории, где проводил семинар его друг Терехов, оказалось два входа-выхода: один у кафедры, другой — у последнего ряда столов. Сообразив, что к чему, Павлов приоткрыл вторую дверь и, бочком-бочком, пробрался на последний ряд и присел на свободный стул рядом со студенткой с комплекцией метательницы молота. Именинник, совсем не заметив его прихода, рассказывал студентам нечто невероятное. Даже Павлов чуть не присвистнул от удивления, когда услышал из уст кандидата исторических наук Терехова следующее утверждение:

— В случае если по каким-либо причинам человек вдруг исчезнет с лица Земли, то уже через 200 тысяч лет на планете не останется никаких следов его пребывания. По прогнозам ученых, сразу после исчезновения человечества природа начнет отвоевывать у цивилизации свои права. В течение первых двадцати лет под слоем растительности окончательно пропадут сельскохозяйственные угодья, проселочные дороги, улицы деревень и небольших городков. Впрочем, улицы и площади городов-гигантов, таких как Лондон, Москва или Нью-Йорк продержатся немногим дольше, но уже через 50 лет зарастут сорной травой. Жилище человека исчезнет также быстро. Раньше других обрушатся деревянные строения, подъеденные москитами. Конструкции из стали и стекла окончательно развалятся в течение 200 лет. Кирпичные и каменные дома простоят подольше, но даже от египетских пирамид через 1000 лет после исчезновения человека останутся одни руины. Выбросы углекислого газа еще сто лет будут оказывать влияние на климат планеты, но уже через 1000 лет природа вернется в состояние, предшествующее эпохе индустриализации. Дольше всего — примерно два миллиона лет — о человеке будут напоминать радиоактивные отходы. Однако, вряд ли, кому бы то ни было придет на ум связать их с Homo sapiens, от которого к этому времени вообще не останется никаких следов.

Высказав свое предположение о незавидной участи, которая, в конце концов, ожидает "человека разумного", Терехов носовым платком вытер со лба пот и назидательно произнес:

— Теперь, надеюсь, вам понятно, насколько важны любые свидетельства материальной культуры исчезнувших цивилизаций, которые добывает археология?

Тут и звонок прозвенел. Дождавшись, когда его друг ответит на вопросы обступивших его студентов по поводу предстоящего зачета, Павлов подошел к нему и вместо приветствия торжественно произнес:

— "И удалит Господь людей, и великое запустение будет на этой земле, но, как от теревинфа и как от дуба, когда они и срублены, останется корень их, так и святое семя будет корнем её".

Павлов не был знатоком священного писания, но у него на работе (в Главлите) существовала подборка текстов наиболее часто употребляемых современными авторами сравнений, которые считались контрреволюционными аллюзиями. Аллюзии цензорам надлежало безжалостно искоренять, а авторов, увлекающихся религиозными идеями, строго предупреждать.

— Так ты меня слушал, негодник! — возмутился Терехов.

Павлов извинился и вкратце объяснил другу, почему вынужден был приехать к нему на работу. А потом он поздравил его с днем рождения и преподнес ему в подарок академическую шапочку из черного бархата и черные сатиновые трусы. На первом предмете белой краской было написано "Академия наук СССР", а на втором — "Действительный член".

— Пусть всегда будет впору! — напутствовал он друга, развеселившегося при виде оригинального подарка с намеком не только на академическую карьеру. Друзья еще немного поговорили о разных пустяках, и Терехов предложил Павлову подбросить его на своем "Москвиче" до Ярославского вокзала.

Расстояние от университета до вокзала они преодолели за 1 час. Приехали бы раньше, да Терехов машину остановил, когда услышал от Павлова, каким странным происшествием завершилась его случайная встреча со знакомой из старинного русского города Смоленска. Он попросил Павлова еще раз описать "летающую тарелку", которая оказалась у него на пути, а потом, порывшись в своем портфеле, достал американский научный журнал, полистал и нашел страницу с фотографией фрагмента наскальных рисунков, обнаруженных международной археологической экспедицией в пещере на юге Франции. Павлов заинтересовался. Какой-то древний художник изобразил на стене пещеры продолговатый предмет овальной формы, а возле него трех человечков. На головах у двух человечков, которые были изображены стоящими, можно было различить подобие шлемов с антеннами-усиками. Третий человечек был изображен лежащим со сложенными на груди руками.

— Что бы это значило? — спросил Павлов, возвращая журнал.

— Предположительно — палеоконтакт, то есть состоявшаяся в незапамятные времена встреча землян с представителями иных миров, возможно, тех самых, которые впоследствии в сознании первобытных людей трансформировались в олимпийских и прочих богов, — ответил Терехов.

— Что еще есть новенькое на эту тему? — поинтересовался Павлов, который за много лет дружбы с любознательным Тереховым привык к тому, что тот при каждой встрече угощает его солянкой из интересных научных фактов и исторических анекдотов.

— Твои лучшие друзья-геологи при прокладывании шурфа в породе бурого угля на берегу реки Ангара нашли артефакт: предмет, похожий на золотой медальон. Вскрыли, а в нем пластинка размером с пятикопеечную монету из кристаллического вещества серого цвета. Находку исследовали на химический состав и передали археологам. Они в шоке! — поделился с ним информацией Терехов.

— Не бери в голову, — посоветовал Павлов, — вполне возможно, что в результате какого-то землетрясения слои почвы перемешались.

— Возможно, ты прав, — сказал Терехов, трогаясь с места, — но что-то уж больно часто в последнее время появляются такие находки. То нити из золота, то болты и гайки из нержавейки, то оплавленные, как после ядерного взрыва, горные породы.

Потом их разговор перешел на другую тему. Друзья обсудили премьеру мюзикла "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты" композитора Рыбникова, на которой недавно побывали. Только они успели обменяться своими впечатлениями об игре актеров, как подъехали к Ярославскому вокзалу. Там друзья расстались.

Павлов забрал из багажника свою дорожную сумку и направился к месту встречи с помощником тов. Афанасьева. Они тепло поздоровались. Игорь Иванович передал Павлову документы на командировку и конверт с начисленной бухгалтерией по высшему разряду суммой командировочных расходов.

Долго не задерживаясь, Павлов попрощался с любезным Игорем Ивановичем и быстрым шагом пошел к 1-й платформе, с которой, как уже начала объявлять по громкоговорителю дежурная, через 25 минут должен был отправиться скорый поезд сообщением "Москва-Новосибирск". Вначале, как было условлено, Павлов подошел ко 2-му вагону, поздоровался с проводницей, назвал свою фамилию и попросил пропустить его к начальнику поезда тов. Фролову. Проводница понимающе кивнула головой, и Павлов зашел в вагон.

Двери во II купе вагона класса СВ были открыты, и Павлов, заглянув внутрь, увидел пожилого лысого мужчину в синей форме железнодорожника, поздоровался и представился. Тов. Фролов, а это был именно он, предложил Павлову присесть и сразу же поинтересовался, ездил ли он когда-нибудь на поезде "Москва-Новосибирск". Павлов ответил, что до сих пор не доводилось, однако, он надеется, что едет в Новосибирск железнодорожным путем не в последний раз. Тов. Фролов заулыбался и вручил ему билет в 6-й вагон на 15-е место. А потом попросил его пройти по проходу в 5-е купе, где его, оказывается, "кое-кто с нетерпением ждет".

Этим "кое-кто", как догадался Павлов, был старший лейтенант госбезопасности Оленина Светлана Викторовна. Разумеется, не в мундире и при погонах, и даже не в шикарном шелковом платье, в котором она вчера предстала перед ним на Патриарших прудах, а в спортивном костюме неизвестной Павлову торговой марки. Плотно облегающая ткань подчеркивала изящные формы: длинные ноги, узкую талию и маленькую волнующую грудь. В купе Оленина была одна, но спрашивать ее о том, будет ли с ней попутчик, Павлов, конечно, не стал, чтобы не выглядеть бестактным.

После обмена приветствиями, а также мнениями по поводу прекрасной, по-летнему теплой погоды, которые оказались идентичными, Оленина сразу перешла к делу. Она сообщила ему, что Аркадий Моисеевич Фишман только что совершил посадку на поезд в соответствии с купленным билетом, то есть в IV-е купе 6-го вагона. Вместе с ним в одном купе поезда до конечной станции "Новосибирск-Главный" едет его родная племянница Мелисса, отчисленная месяц назад за плохую успеваемость и аморальное поведение со второго курса МХТИ имени Менделеева, и близкая подруга отчисленной — 20-летняя валютная проститутка Надежда Навротилова. Последняя, по словам Олениной, числится по штату лаборанткой одного из многочисленных московских НИИ, но, фактически, зарабатывает себе на жизнь древнейшей профессией. Цель поездки гражданки Навротиловой — неизвестна, но скорее всего, чтобы погостить и развлечься. Девушек связывает общая компания, состоящая из таких же аморальных типов, половину из которых, по мнению Олениной, давно бы следовало отправить за 101-й километр на трудотерапию. В этой связи Оленина попросила Павлова при общении с девушками во время 2-х суточного путешествия проявлять максимальную осторожность, чтобы не подцепить какое-нибудь венерическое заболевание.

— У меня мораль выше Эвереста! — пытался отшутиться Павлов, но Оленина в ответ на его реплику построила гримасу, которая должна была означать презрительную усмешку. Потом она вручила Павлову, несмотря на его возражения, конверт с суммой денег, эквивалентной его 2-х месячной зарплате без налоговых вычетов.

И еще она достала из-под столика и передала Павлову портфель-дипломат из натуральной кожи с кодовым замком, пояснив, что не только дипломат, но и все, что в нем находится, принадлежат ему, как неотъемлемая часть его представительских расходов. С разрешения Олениной Павлов открыл дипломат и обнаружил в нем то, что уж точно никогда бы не позволил себе взять с собой в дорогу: бутылку шотландского виски и бутылку французского коньяка. Все — емкостью 0,75 литра. И еще в дипломате находилась коробка шоколадных конфет производства фабрики "Красный Октябрь", банка бразильского растворимого кофе и блок сигарет марки Winston. От такого неожиданного, поистине царского, по его представлению, подарка Павлов совсем растерялся и смог только неловко пошутить:

— А я-то думал, что там пистолет с глушителем.

И только он закрыл дипломат, как увидел в руках Олениной направленный прямо ему в живот пистолет неизвестной ему модели.

— Пистолет с глушителем у меня, — тихо, но внятно, сказала Оленина, давая ему тем самым понять, кто он и кто она, а также, что шутки кончились, впереди — дело.

— Выпендривается, как муха на стекле, — подумал про себя Павлов.

— Как побледнел. Не обделался бы от страха, — подумала про себя Оленина.

А тут и поезд тронулся, что заставило офицера госбезопасности завершить встречу со своим агентом. Оленина велела Павлову идти в свой вагон, устраиваться на указанном в билете месте, знакомиться с попутчиками, а завтра прийти в вагон-ресторан, причем, непосредственно к его открытию, занять столик и ждать ее прихода. На том они и расстались.

Павлов начал пробираться через состав, отправившегося в неблизкий путь скорого поезда, к своему вагону, а Оленина, закрывшись в купе, достала из своего саквояжа чемоданчик, в котором находился портативный десятикилограммовый телевизионный приемник, уже предварительно настроенный на прямую трансляцию всего, что происходит в IV купе 6-го вагона. Как нетрудно догадаться, в означенном купе во время стоянки состава поезда в депо чекистами была установлена скрытая камера и микрофоны.

Когда Павлов добрался до своего вагона, то нашел дверь в IV купе закрытой. При этом купе подавало явные признаки жизни в виде доносившегося до его слуха веселого женского смеха.

— Может, переодеваются? — подумал Павлов, будучи поставленным в известность о том, что его попутчиками являются две совершеннолетние девушки облегченного поведения. Тогда он обратился к стоящему подле окна напротив соседнего купе молодому мужчине с усами и бородкой, но в замшевой куртке коричневого цвета и синих джинсах:

— Простите, не скажете, проводник уже проверил билеты?

— Пожалуйста, скажу. В нашем купе проверил, а в других не знаю, — ответил незнакомец, изобразив на своем лице сосредоточенность IQ выше среднего уровня.

— Одно из двух, — подумал Павлов, — либо он старший научный сотрудник почтового ящика номер Бог знает какой, либо, судя по исходящей от него благодати, которую в первом случае можно объяснить только с блеском защищенной кандидатской диссертацией, получивший приход батюшка.

Как бы в подтверждение его второго предположения, из III купе вышла очень юная, черноглазая и миловидная, особа, на вид не старше 20-ти лет от роду, в скромном платье и с белым платком на голове. Лицо незнакомца озарилось радостной улыбкой. Именно такой, какой даже после недолгой разлуки во время, известное, как медовый месяц, встречаются мужчина и женщина, муж и жена.

— А вот и матушка появилась, — подумал Павлов, гордясь собственной проницательностью.

Выждав паузу, Павлов постучал в дверь IV купе, которая, хоть и не сразу, открылась, и в проеме ее возникла рослая девица в халате разноцветных тонов с широкими рукавами и серебристого цвета поясом вокруг талии, с копной завитых в мелкие колечки светло-русых волос и томными серыми глазами.

— Простите, не в вашем ли купе прячется от меня полка за номером 15-ть? — спросил ее Павлов, стараясь выглядеть, как можно проще и приветливее. Девушка, изобразив на своем лице гамму разнообразнейших чувств, означающих одновременное удивление, любопытство и недовольство, спросила, обернувшись к присутствующим в купе пассажирам:

— Тут про 15-ю полку интересуются.

— Да, есть такая полка, — отозвался на ее запрос басовитый мужской голос.

— Значит, мне сюда, — сказал Павлов. Блондинка, улыбнувшись, вышла в проход, чтобы не создавать тесноту, а Павлов со своим багажом переместился в купе, вежливо поздоровался и сразу представился:

— Дмитрий Павлов, журналист.

— Очень приятно, — сказал высокий худой мужчина средних лет в темно-синем спортивном костюме фирмы Adidas с типично семитскими чертами лица и большими залысинами, увеличивающими объем поверхности от природы высокого лба. Затем, заметив, что Павлов замешкался с размещением своего багажа, мужчина обратился к сидящей рядом с ним молоденькой жгучей брюнетке в модном джинсовом сарафане:

— Мелисса, выйди, пожалуйста, пусть товарищ журналист устроится на своем месте.

— Вы уж простите за беспокойство, — извинился Павлов и, чтобы не прерывать установление контакта, попытался вызвать к себе сочувствие: Чуть-чуть на поезд не опоздал. Таксист, просто нет слов, такой тупой попался! Мало того, что на 20 минут опоздал, так еще поехал не той дорогой.

— Сочувствую, — сказал мужчина и спросил его, словно желая утвердиться в своем предположении относительно персоны случайного попутчика: Вы москвич?

— Да, — ответил Павлов и спросил, хотя, разумеется, знал, что его собеседник всего лишь гость столицы: Вы, наверное, тоже?

— Увы, — ответил он, — я из Сибири. Забыл, извините, представиться: Аркадий Фишман, биолог. Из новосибирского Академгородка. Надеюсь, слышали о таком?

— Как же не слышал, — сказал Павлов, доставая из дорожной сумки свой непрезентабельный спортивный костюм отечественного производства, — у меня в НГУ на медицинском факультете дальняя родственница по фамилии Добронравова работала. Может, знаете?

— Татьяна Ивановна? Член-корреспондент Академии медицинских наук СССР? — удивился Фишман.

— Как тесен этот мир! — изумился Павлов, будучи действительно знакомым со светилом советской медицинской науки Т.И. Добронравовой, благодаря своей бабке Антонине Степановне.

Они обе родились в конце XIX века в городе на Неве. Обе заканчивали в злосчастном 1917 году Частный петроградский университет. Дружили семьями. Вскоре бабка уехала из голодного Петрограда вместе со своим мужем-врачом к нему на родину в Вятскую губернию, а Татьяну Ивановну бурный поток событий революции и гражданской войны прибил туда, куда она и предположить не могла — в китайский город Харбин. В 1927 году Татьяна Ивановна получила разрешение вернуться в СССР, жила и работала в Москве, пока в годы Великой Отечественной войны ее не эвакуировали вместе с военным госпиталем, в котором она служила главным врачом, в город Новосибирск. Там она и осталась.

Павлов несколько раз видел Татьяну Ивановну в квартире у бабки на Покровке: в старомодном пенсне, все еще сохраняющую черты былой красоты, очень остроумную и образованную. Однако, Антонина Степановна, уже как три года тому назад обрела свой вечный покой на Ваганьковском кладбище. Татьяна Ивановна на похороны своей подруги приехать не смогла, но могилку ее посетила, когда приезжала в Москву по своим делам. Об этом Павлов, разумеется, не мог не сказать:

— Мы виделись в последний раз в позапрошлом году. Я сопровождал Татьяну Ивановну Добронравову по ее просьбе на Ваганьковское кладбище. Там много родственников и друзей нашей семьи похоронено. Надеюсь, Татьяна Ивановна в добром здравии?

— Для своего возраста выглядит просто потрясающе! — обрадовал Павлова хорошим известием Фишман, а потом, захлебываясь от восторга, поведал ему, что считает себя не только учеником Татьяны Ивановны, но и очень-очень многим обязанным ей по жизни.

Павлов попросил разрешения закрыть купе, чтобы переодеться. Он повесил свою потертую джинсовую куртку рядом с вызывающе броским вельветовым пиджаком вишневого цвета, по тем временам экстравагантную, модную редкость. И сразу ему на ум пришел странный сон, приснившийся в спортзале школы на улице Красина. Кажется, пиджак такого же цвета был на студенте, которого Воланд выгнал из аудитории. Павлову стало немного не по себе, но потом он успокоился, вспомнив, что в похожем пиджаке также был и артист театра и кино Олег Даль на своем недавнем творческом вечере.

Только он переоделся, как в купе постучали. Павлов открыл дверь. В купе вошла проводница: молоденькая, невысокого роста, очень симпатичная блондинка с выпирающей из тесного форменного пиджака грудью. Она принесла комплекты постельного белья и поинтересовалась, будут ли пассажиры заказывать чай. Павлов отдал ей свой билет и заплатил за постельное белье. Проводница, соблазнительно вильнув бедрами, удалилась. Немного погодя, в купе зашли, судя по запаху успевшие покурить, Мелисса и Надежда. Между попутчиками завязался непринужденный разговор.

— Дмитрий, — обратился к Павлову Фишман, — разрешите познакомить вас с двумя очаровательными барышнями. Начнем с Мелиссы. Девятнадцать лет Студентка, комсомолка, брюнетка. Рост 163 см. Вес 64 кг.

— Меньше, Аркаша, я вчера взвешивалась, — заныла обиженная Мелисса.

— Ладно, — согласился Фишман, — пусть будет на 4 килограмма меньше. Но все равно я вынужден сказать: любит хорошо поесть и до обеда поспать. При этом надо отметить, неплохо готовит сама, особенно, украинский борщ с пампушками и фаршированную щуку. Любит классическую музыку.

— Как насчет вредных привычек? — подхватил Павлов шутливую тональность разговора.

— Курю и иногда позволяю себе немного выпить, но только хороший коньяк или виски, — сообщила Мелисса.

— Теперь перейдем к Наденьке, — продолжал Фишман. — Двадцать лет. Студентка вечернего отделения, лаборантка, блондинка. Рост, примерно, 178 см. Вес, примерно, 55 кг. Ничего не перепутал?

— Рост 177 сантиметров. Вес 58 килограмм, — уточнила Наденька.

— Объем груди и талии? — шутливо поинтересовался Павлов.

— Стандарт: 90-60-90,- сообщила Наденька не без гордости.

— Про вредные привычки спрашивать не будем. При такой комплекции и так все ясно, — пошутил Фишман и стал представлять Павлова: А теперь перейдем к молодому человеку. Его зовут Дмитрий и он, оказывается, является родственником легенды нашего университета — члена-корреспондента Академии Медицинских наук СССР Татьяны Ивановны Добронравовой. Той самой, у которой я 10 лет тому назад имел честь быть аспирантом.

— Вам двадцать шесть лет, — попыталась угадать Наденька.

— Двадцать пять, — уточнил Павлов.

— Семейное положение? — спросила Мелисса, сверкнув глазами.

— Холост, — ответил Павлов, скромно опустив голову.

— Профессия? Впрочем, вы уже сказали, что журналист. Наверное, закончили журфак МГУ? — попытался угадать Фишман.

— Нет, заканчивал геологический, но жизнь так распорядилась, что пришлось заняться журналистикой, — признался Павлов.

— Геолог! Как это романтично! Костер, палатка, гитара, — заметила Наденька и посмотрела на него с чуть большим интересом.

— Журналист-международник тоже, по-моему, неплохо! — высказала свое мнение Мелисса.

— Все профессии хороши, если относиться к ним с любовью, — подвел итог Фишман и спросил у присутствующих, какое у них мнение насчет того, чтобы перекусить. Барышни не возражали и тут же начали распаковывать разнообразные свертки с приготовленными в дорогу съестными припасами. Павлов, извинившись, направился в тамбур, чтобы перекурить.

В тамбуре Павлов с удивлением увидел гражданина духовного звания из соседнего купе, курившего самокрутку, начиненную не просто очень, а даже весьма приятным на нюх табаком.

— Никак "Амфора", — решил Павлов, с наслаждением втянув в ноздри тонкий и ароматный запах голландского табачного зелья. Он закурил свой любимый "Беломорканал" и решил на всякий случай принести извинения за свое вторжение.

— Простите, — вежливо обратился Павлов к пассажиру из соседнего купе, — вы не станете возражать, если я нарушу ваше уединение?

— Отнюдь, — ответил пассажир.

— Благодарю вас, — сказал Павлов, и чтобы хоть как то сбить с него самодовольство, спросил: Простите, батюшка, а вам табак, как в армии, в дополнение к сухому пайку выдают? Или по другим нормативам?

— Ну, вот, и разоблачили, — сказал в ответ пассажир духовного звания и начал быстро тушить свою самокрутку.

— Да вы не стесняйтесь, я хоть и журналист, но в ваш ведомственный журнал анонимку писать не буду, — сказал Павлов, чувствуя неловкость за свое неуместное замечание.

— И на том спасибо, — поблагодарил его пассажир соседнего купе, явно намереваясь покинуть неудобного собеседника.

— А у меня есть вопрос, и вы не вправе отказать страждущему, — остановил его Павлов.

— Хорошо, меня зовут отец Илларион, — представился разоблаченный священник и участливо поинтересовался: Какой у вас вопрос?

— Скажите, отец Илларион, как православная церковь относится к НЛО? — спросил Павлов, поражаясь собственной смелости.

— НЛО? — удивился священник. Потом, окинув взглядом случайного попутчика, и, очевидно, поняв, что заданный им вопрос имеет для него отнюдь не праздное значение, сказал следующее: У православной церкви по поводу этого загадочного явления нет официального мнения. Но старцы-иеромонахи, которые молятся за нас, грешных, в монастырях, убеждены, что это — бесовское наваждение.

— Я тоже хотел бы считать, что это — наваждение, — подумал про себя Павлов, а потом взял, да и рассказал отцу Иллариону про странный случай, который произошел с ним сегодня на рассвете. Выслушав его, священник спросил у Павлова его имя, и обещал молиться за его телесное и душевное здоровье.

Павлов поблагодарил отца Иллариона, и они вышли из тамбура.

— Может, все обойдется, — мысленно утешал себя Павлов.

— Пора заканчивать с вредными привычками, тогда и про НЛО не будут спрашивать, — подумал про себя отец Илларион.

В это время доцент Новосибирского государственного университета Аркадий Моисеевич Фишман разливал в пластмассовые стаканчики изготовленную им по собственному рецепту настойку, чтобы вместе с Мелиссой, Наденькой и своим новым знакомым, оказавшимся родственником уважаемой им Т.И. Добронравовой, выпить за здоровье и приезд поезда в город Новосибирск в точном соответствии с расписанием. Кроме упомянутой настойки, Павлова ожидала и обильная закуска, состоявшая из жареной курицы, пирожков с мясом и расстегаев с семгой, соленых огурцов, плавленых сырков и сырокопченой колбасы. И это была только небольшая часть съестных припасов, приготовленных в дорогу Наденькой и любившей вкусно поесть Мелиссой.

— Прошу к столу. И, пожалуйста, не стесняйтесь, — сказала Мелисса и пододвинулась к окну, освобождая ему место рядом с собой.

— И попробуйте нашей фирменной сибирской настойки, — сказал Фишман, передавая Павлову пластмассовый стаканчик.

— И пирожки, и расстегайчики. Сама пекла, — сказала Наденька, подавая Павлову бумажную салфетку.

— Спасибо! Один момент! — сказал Павлов, открывая свой новенький портфель-дипломат.-

У вас настойка на чем?

— На золотом корне. И спирт, между прочим, как слеза. Очищен в химической лаборатории, — похвастался Фишман.

— Прекрасно, — сказал Павлов, — давайте попробуем заодно и французской настойки на дубах, — и поставил на стол бутылку Hennessey.

— Ой! Неужели настоящий французский коньяк?! — воскликнула Мелисса.

— VS. Высшее качество! — подтвердил Фишман, взглянув на этикетку.

По первой они выпили за знакомство. По второй выпили за Москву и третий город России, то есть Новосибирск. После этого Фишман предложил, чтобы каждый из присутствующих рассказал какой-нибудь анекдот, связанный с дорогой или путешествиями. Начал первым, подражая интонации одесситов:

"Иностранец проделал большое турне по России. В конце путешествия корреспондент берет у него интервью:

— А вот Вы побывали на Байкале. Как Вам понравилось?

— О-о-о! Байкал! Непревзойденная красота! Прекрасно! Великолепно!

— А как Вам понравились Кижи?

— О-о-о!! Кижи!! Шедевр деревянного зодчества! Такого больше нигде не увидишь! Восхитительно!

— Вы посетили Ленинград. Ну и как Вам?

— О-о-о!!! Петербург!!!Зимний дворец! Гранитные набережные Невы! Адмиралтейство! Изумительно!

— Ну, а каково Ваше общее впечатление от страны?

— Отвратительное".

— Диссидент он и в поезде диссидент, — подумал Павлов, но все равно не удержался и рассмеялся.

Анекдот Наденьки был короткий, но очень смешной, если слышишь впервые:

"Две старушки едут в поезде. Разговорились.

— Вы куда едете?

— В Уфу.

— А я из Уфы".

Когда очередь дошла до Павлова, то, к своему стыду, из свежих анекдотов на предложенную Фишманом тему он вспомнил только один, причем, совершенно неприличный, рассказанный ему молодым сотрудником I управления Главлита. У этого молодого человека была грузинская фамилия Хинчигашвили, но в его паспорте в графе национальность значилось, что он русский. Павлов решил рискнуть, и рассказал:

"Едет девушка одна в купе поезда. Ложится спать, вдруг в купе входит грузин и начинает раздеваться. Девушка приоткрыла одну ножку из-под одеяла и говорит:

— Какой вы волосатый?! У меня аж мурашки по коже…

Грузин ничего не отвечая ложиться спать. Утром девушка его спрашивает:

— А я вчера думала, что вы приставать начнете?!

— Девюшка! Пятнадцат раз сифилис, восемнадцат раз гонорея. Мне еще ваших мурашек по коже не хватало".

Опасения Павлова оказались напрасными. Все громко хохотали, особенно Мелисса, которая, отсмеявшись, заявила, что в своем анекдоте соединит анекдот Наденьки о склеротичных старушках с анекдотом Павлова о недогадливом грузине. Всем стало интересно. И Мелисса рассказала такой анекдот:

"В вагон поезда Москва-Сухуми врываются бандиты в масках. Их главарь объявляет:

— Сэйчас будэм грабыт и насыловат!

Посмотрели бандиты, а в вагоне одни старухи — из дома престарелых.

— Будэм только грабыт!

Вдруг одна старушонка возмущенно говорит:

— Нетушки, нетушки, как договаривались!".

Попутчики посмеялись и выпили по третьей: за то, чтобы желания женщин никогда не расходились с возможностями мужчин. Фишман и Павлов пили ядреную настойку на золотом корне, девушки — французский коньяк. Потом девушки заявили, что им надо сходить "в одно место".

Фишман и Павлов остались в купе одни. Слово за слово, и их разговор перешел на тему о блондинках и брюнетках, которую Фишман просто потрясающе раскрыл с научно-биологической точки зрения.

— Все очень просто и логично, — говорил он, — смотрите сами. Цвет волос напрямую зависит от наличия в них коричневого пигмента, который контролируется уровнем мужского гормона — тестостерона. Который есть как у мужчин, так и у женщин. Из этого можно сделать вывод, что чем светлее волосы, тем ниже уровень тестостерона и, следовательно, выше уровень женского гормона — эстрогена. Чем больше у блондинки эстрогена, тем она более женственна, миролюбива, мила. Такая женщина всегда найдет общий язык с окружающими, будет доброжелательна и внимательна. У брюнеток очень темный цвет волос соответствует очень высокому уровню мужского гормона тестостерона и низкому уровню женского гормона — эстрогена. Брюнетки — очень темпераментные и независимые натуры, часто — интересные личности. Но, к сожалению, они чересчур импульсивные, и, некоторых мужчин это раздражает и даже отталкивает. По этой причине большинство умных мужчин предпочитают блондинок. Они женственны, их легче склонить к сексу и заставить выполнить мужские желания. Да и в быту такая жена поистине просто находка — прекрасная хозяйка, сострадательная и верная подруга, не задающая лишних вопросов. Что еще для счастья надо?

Выпили на двоих еще чуть-чуть. На этот раз за шатенок, которые всем хороши, если бы не обилие веснушек на лице и прочих частях тела. Разговор плавно перешел на тему о профессиональной деятельности собеседников. Павлов сообщил, что имеет отношение к отделу науки редакции газеты "Известия", всех сотрудников которого он, на самом деле, знал в лицо, а к некоторым мог даже запросто обратиться по имени. Затем он посетовал на то, что из-за режима секретности и бюрократизма, многие советские ученые лишены возможности сообщать общественности о своих научных открытиях, и что по этой причине в СССР так мало лауреатов Нобелевской премии.

Фишман с ним был полностью согласен, и, в качестве примера, привел самого себя и соавтора открытия мирового значения — профессора Мерцалова. Оказывается, еще три года тому назад в одной из лабораторий Новосибирского университета они при помощи высокочувствительных приборов провели серию экспериментов над аппаратом наследственности человека, то есть хромосомами. Оказалось, что после насильственной смерти они оставляют после себя фантом в виде сгустка энергии, несущего некую информацию. И существует этот фантом почти 40 дней! Потом исчезает, но не совсем. Информация, заложенная в генетическом аппарате клеток человеческого организма, никогда не уходит бесследно. Это могло бы стать сенсацией, но результаты исследования немедленно засекретили, а тему попытались закрыть.

— Неужели по идеологическим причинам? — удивился Павлов.

— Не могу сказать утвердительно. Может, из-за зависти, — ответил Фишман.

— А давайте я попробую написать о вашем открытии, не упоминая про 40 дней и заменив ДНК человека на ДНК собаки? — совершенно искренне предложил Павлов, но сразу, поправил себя, чтобы не выглядеть навязчивым: Вообще-то у меня задание совсем по другой теме, но если у меня будет свободное время…

— Будет свободное время, приезжайте к нам в Академгородок. Познакомлю вас с Сергеем Сергеевичем Мерцаловым, выпишем вам пропуск в нашу лабораторию, — предложил Фишман, а потом задал Павлову вопрос, который поставил его в тупик:

— Кстати, вам известно, сколько хромосом у собаки?

— У человека 46. Это я точно помню, а вот, у собаки не знаю, — признался Павлов.

— Гораздо больше. А именно 78, то есть 39 пар. Поэтому с точки зрения генетики мы — более примитивные существа, чем собаки. Наш генетический код гораздо ближе к геному мыши, свиньи и тюленя, — озадачил его Фишман.

Вскоре в купе появились Мелисса и Наденька. Мелисса предложила убрать со стола, чтобы можно было почаевничать. Павлов сказал, что всецело за, и достал из своего новенького дипломата коробку шоколадных конфет и банку растворимого бразильского кофе. В связи с появлением настоящего кофе бутылку настоящего французского коньяка со стола решили не убирать.

Чтобы не мешать подготовке чайно-кофейной церемонии, Павлов отправился в тамбур перекурить. Миновав город Владимир, поезд двигался в направлении города Горького, куда через 2 года власти СССР за участие в правозащитной деятельности отправят в ссылку отца советской водородной бомбы и трижды Героя социалистического труда 59-летнего ученого-физика Андрея Сахарова. Далее по маршруту поезд делал остановки в Кирове, Перми, Свердловске, Тюмени, Ишиме и Омске. До Новосибирска оставалось всего-то ничего — около 3 тыс. километров, которые поезд должен был преодолеть за 44 часа. Павлов утешал себя мыслью о том, что, окажись он в XIX веке, то его путь от Москвы до Новосибирска занял бы не меньше двух месяцев, причем, по полному бездорожью.

О том, как назывался Новосибирск до революции, Павлов запамятовал. Горький, понятное дело, назывался Нижним Новгородом, Киров — Вяткой, Свердловск — Екатеринбургом. Пермь переименовали в город Молотов, но ненадолго. У тов. Молотова после ХХ съезда КПСС возникли серьезные проблемы с новым лидером партии Н.С. Хрущевым, который отправил его послом в Монголию И еще Павлов подумал о том, что Вятка переименована в Киров по недоразумению, поскольку вождь ленинградской парторганизации С.М. Киров в Вятке никогда не был, даже проездом. Так, во всяком случае, рассказывал ему отец, который сам был уроженцем этих мест и даже несколько раз брал его в поездки на свою малую родину — город Советск Кировской области.

— Надо бы спросить Фишмана, как назывался Новосибирск до исторического материализма? — подумал он, и как раз в этот момент дверь тамбура открылась, и он увидел Аркадия Моисеевича Фишмана собственной персоной; причем, крайне взволнованного, как будто случилось что-то из ряду вон выходящее.

— Дмитрий, у вас есть фотоаппарат?! — обратился он к нему с неожиданным вопросом.

— Есть. А в чем дело? — удивился Павлов.

— А в том, что этого, вы уж точно никогда не видели! — сказал Фишман и повлек его к окну, противоположного тому, возле которого он стоял. И Павлов, присмотревшись, увидел, как в вечернем небе в параллельном направлении движения поезда, прыгая над верхушками елей, словно солнечный зайчик, мчится объект, величиной с автобус, продолговато-овальной формы и яркого светло-оранжевого цвета.

— Это же НЛО! — говорил потрясенный зрелищем необычного явления Фишман, сжимая запястье его правой руки. — В ста метрах от нас. На высоте, примерно, 20 метров. Разве вы не видите?!

Но Павлов, хоть и все видел, почувствовал, что не может в ответ не то, чтобы что-то сказать, а даже сдвинуться с места.

— Опаньки, и здесь меня достали! — подумал он, с трудом отклеивая подошвы своих тапок от железного пола, при этом, почувствовав, внезапно подступившую тошноту, слабость и головокружение. Потом он все-таки собрался с силами и смог ответить на вопрос Аркадия Моисеевича насчет фотоаппарата.

— Несите фотоаппарат скорее, я вас здесь подожду! — просил его Фишман, сгорая от нетерпения.

Выходя из тамбура, Павлов увидел столпившихся в проходе возле окон вагона пассажиров и услышал их возбужденные голоса. Пробираясь в свое купе, он просил пропустить его, как бы в порядке исключения:

— Простите, я за фотоаппаратом. Я журналист. Это очень важно.

И пассажиры его пропускали, будто понимая, что без запечатления их визуального свидетельства на материальном носителе им никто и никогда не поверит, разве кроме врача психиатра. Наконец, Павлов добрался до своего купе, которое оказалось пустым, потому что Мелисса и Наденька в компании с проводницей вагона тоже наблюдали за НЛО, но из тамбура в другом конце вагона. Это они, отправившись в купе проводника за фарфоровыми чашками для кофе, случайно обратили внимание на пролетевший мимо вагона странный летательный аппарат, показали его проводнице, позвали Фишмана, а потом и другие пассажиры, привлеченные их возгласами, вышли из своих купе, ради любопытства.

То же самое происходило и в других вагонах: кто-то первым замечал странное явление, говорил об этом своим попутчикам, а уже те, в свою очередь, привлекали к наблюдению других. Пока Павлов доставал свою дорожную сумку, вытаскивал из нее фотоаппарат "Зенит" и занимал место для съемки возле услужливо открытой для него кем-то из пассажиров форточки вагонного окна, прошло не более пяти минут. Когда он делал снимки, неизвестный летающий объект, казавшийся до этого светло-оранжевым, как хамелеон, начал менять свою окраску. То он казался красным, то синим, то зеленым, то фиолетовым; а после этого вскоре и вовсе исчез из поля зрения сотен, наблюдавших за ним, свидетелей.

Павлов так и не запомнил, сколько он успел сделать снимков, но в том, что после проявления пленки на ней точно что-то отобразится, был абсолютно уверен. И даже поначалу размечтался, представив себе тот торжественный момент, когда он положит на стол главного редактора газеты "Известия" сенсационный репортаж о наблюдении за НЛО из вагона поезда "Москва-Новосибирск" со снимками к нему в придачу.

Потом он почти сразу подверг возможность публикации большому сомнению. Скорее всего, ничего не получится. Потому что есть инструкция, принятая Главлитом по настоянию военных, запрещающая сообщать подобные сведения "для уменьшения общественного резонанса от их легализации". Разумеется, вначале в редакции сделают вид, что это, якобы, очень интересно, попросят принести негативы, а затем, даже не спрашивая у него разрешения, направят материал, куда надо, а те, кто там есть, в свою очередь, перенаправят негативы в секретный научный центр при Министерстве обороны СССР.

II

Возле какого-то полустанка поезд остановился. Пассажиры вагона начали возвращаться на свои места, продолжая обмениваться мнениями по поводу увиденного. Павлов направился в тамбур. Кроме Фишмана, он застал там еще несколько человек, которые курили и с интересом слушали плотного коренастого мужчину в майке и шортах цвета хаки, объяснявшего, почему до сих пор средствами ПВО не удавалось сбить ни одного НЛО. Мужчина говорил со знанием дела:

— Вот фиксируют объект, с помощью приборов определяют расстояние до него, замеряется угловая скорость перемещения и так далее. Начинают его зондировать локатором. Как только локация коснулась его, объект пропадает, и визуально его видят уже в другом месте. Также известны случаи, когда истребитель-перехватчик, уже поднятый в воздух, идет в атаку на объект, однако, в тот момент, когда должен состояться пуск ракет, цель исчезает. Или запущенные ракеты просто проскальзывают это пространство. Проводится повторная атака. Опять обнаруживали цель, а она снова — раз! — и исчезала с экрана радара.

— А что происходит с ракетами, которые были выпущены, но потом, как вы говорите, "проскользнули"? — спросил из любопытства Фишман.

— Самоподрываются. Устройство в них такое есть: проскочил цель — подрывайся, — ответил мужчина, и, видно осознав, что сказал много лишнего, быстро направился к выходу.

Павлов знаками показал Фишману на фотоаппарат и приложил палец к губам, дескать, не расспрашивай при свидетелях. Но его все равно спросили, "удалось ли ему сфотографировать инопланетян", на что Павлов ответил уклончиво. Единственная из присутствующих в тамбуре женщина, среднего возраста с крашенными в цвет спелого каштана волосами, рассказала удивительную историю о встрече с инопланетянами жителей деревни Елбаши Искитимского района Новосибирской области. По ее словам, это произошло два года тому назад на следующий день после празднования Дня урожая, то есть где-то в начале октября.

Инопланетный космический корабль, размером с легковой автомобиль, якобы, приземлился недалеко от коровника. Из НЛО вышли мужчина и женщина трехметрового роста, одетые в серебристые скафандры, и попросили у доярок, только что завершивших утреннюю дойку, молока. Им без разговоров вынесли из холодильника полную флягу объемом 25 литров, которую они тут же выпили до дна на глазах у изумленных колхозников: трех доярок и скотника. Пришельцы поблагодарили добродушных сельчан и пообещали, что у каждого из них исполнится любое желание, какое они сейчас объявят. Скотник сказал, что ему надобно 10 ящиков водки. Самая старшая из доярок пожелала помолодеть на 25 лет. Самая младшая — выйти замуж за сына председателя колхоза, а средняя, чтобы ее старшего брата выпустили из тюрьмы. Все эти желания, по словам рассказчицы, якобы, сбылись, но последствия оказались поистине печальными:

— Скотник спился. Помолодевшая доярка разошлась с мужем и пошла по рукам. Жених молодой доярки повесился — чуть ли не на другой день после свадьбы, а досрочно освободившийся родственник другой доярки, хорошо отпраздновав это событие, заживо сгорел в своем доме.

Когда Павлов и Фишман, наконец, вернулись в свое купе, то обнаружили, что Мелисса и Наденька не одни. И не теряют времени даром. С ними за компанию распивала кофе с коньяком молоденькая проводница, вместе с которой девушки наблюдали за НЛО. Пришлось знакомиться и демонстрировать галантность. Проводницу звали Алина. По ее словам, она только что сдала дежурство своей напарнице, а за день она так намоталась, что не грех немного расслабиться.

— Вот и шла бы в свое купе спать, — подумал Павлов, рассерженный тем, что его коньяк, который он и толком не распробовал, употребляют совершенно посторонние лица. Фишман предложил Павлову свою фирменную настойку, но он решил не мелочиться и выставил бутылку шотландского виски.

— Хотел бы я так жить, чтобы каждый день пить виски, — прокомментировал его жест Фишман и спросил, обращаясь к проводнице:

— Алина? Почему мы с Димой уже загудели, а наш поезд все еще стоит?

Проводница в ответ лишь пожала плечиками, дескать, не знаю. Между тем, причина незапланированной расписанием остановки вскоре всем стала понятна. Мимо их поезда, один за другим, с интервалом в 5 минут, проследовали три длинных железнодорожных состава с платформами, на которых, куда-то на Запад, везли зачехленную в брезент тяжелую военную технику.

Наконец, пассажиры услышали долгожданный гудок, поезд тронулся с места, начал было набирать скорость, а потом так резко затормозил, что все, кто в этот момент стоял на ногах, потеряли равновесие; в том числе Мелисса, которая раскладывала на столе закуску. По причине физического явления, именуемого инерцией, которая удерживает покоящиеся предметы в покое, а движущиеся — в движении, Мелисса очутилась на коленях у Павлова, который не только амортизировал ее падение, но постарался привести ее тело в состояние покоя, ухватившись за наиболее удобные для обхвата руками формы, то есть за груди. Мелисса взвизгнула и быстро освободилась из его объятий, но когда она встала на ноги, состав снова дернулся, и Мелисса во второй раз на мгновение очутилась у него на коленях.

— Э-э, мисс, что за шутки? — подумал он про себя, а вслух заявил, что специально для Алины расскажет умопомрачительный анекдот.

— Нетушки, нетушки! — запротестовала Мелисса, — давайте сначала выпьем. Чур, я виски!

После того, как все выпили, что каждый хотел, Павлов рассказал, что обещал:

— Приехала проводница домой. Весь день стирала, убиралась, варила… И, конечно, устала. Вечером легла спать. Муж к ней с нетерпением:

— Ну, давай…

Она (засыпая):

— Подожди, подожди. Сейчас тронется поезд, тогда…

Все засмеялись, и громче всех Алина, которая, хоть и не была замужем, о свободных нравах, процветавших в бригадах проводников поездов дальнего следования, знала не понаслышке. Однажды, сама влюбилась в ехавшего в отпуск морячка, который чуть не стал ее мужем. После этого ее симпатии переключились на солидных, одиноко путешествующих мужчин, которые дарили ей не только ласки, но, порою, и более вещественно-осязательные знаки внимания. Высокий, приятной наружности, обходительный мужчина из IV купе ее вагона, то есть Аркадий Моисеевич Фишман, в полной мере отвечал ее нескромным запросам, по поводу которых можно сказать только лишь одно: "Кто не грешен, пусть первым бросит в нее камень".

— А правда, что вы — доцент и читаете студентам лекции по гинекологии? — спросила Алина, обращаясь к Фишману.

— Не по гинекологии, а по гистологии. Это разные вещи, — уточнил Фишман и показал Мелиссе кулак, дескать, не вводи людей в заблуждение.

— А он на все вопросы дока, наш Аркаша, биолог-физиолог. Прямо ходячая энциклопедия. У него даже специальный блокнот есть, в который он записывает разные интересные факты из жизни животных, а потом студентов на лекциях ими развлекает, — похвасталась Мелисса.

— А чем мы хуже студентов? — возмутилась Наденька, и Мелисса тут же подсказала тему лекции: "Размножение живых организмов".

Аркадию Моисеевичу ничего не оставалось делать, как достать блокнот в кожаном переплете с тесненной буквой "G", и рассказать несколько занимательных историй на вечную тему. Он начал с птиц, заметив, что человек почему-то превратил птиц в символ романтики. Между тем любовь пернатых — занятие еще менее возвышенное, чем совокупление змей. Самцы многих видов давно уже в ходе эволюции распрощались со своим маленьким, но гордым членом и теперь оплодотворяют самок посредством так называемого "анального поцелуя", то есть, соприкасаясь задницами.

Что касается змей, то их эротический арсенал напоминает знаменитый нож швейцарского офицера — до того разнообразны их половые причиндалы. В то время как одни особи, оплодотворив змеиху, закупоривают ее "влагалище" желатиновой затычкой, чтобы никто другой не мог туда залезть, другие с легкостью вскрывают пробки своими острыми и колючими пенисами.

А наши ближайшие родственники шимпанзе любят друг друга так часто и истово, что им пришлось отрастить внутри полового органа кость, без которой тот бы слишком быстро износился. А что прикажете делать? Организм у их подруг так капризен, что те могут "залететь" только с тысячного раза. Поэтому и приходится стараться.

Соитие у одного из самых известных австралийских животных — тасманского дьявола — предваряется длительными и очень жестокими любовными играми, во время которых животные калечат друг друга. Некоторые ученые даже полагают, что из-за этого им грозит вымирание. У слизняков присутствуют как мужские, так и женские гениталии. Когда два слизняка встречаются, каждый пытается откусить пенис другого. Тот, кому это удается, становится папой, а другой слизняк, соответственно, — мамой. Некоторые рыбы способны к многократной смене пола туда и обратно (от самца к самке и наоборот). Например, на любом коралловом рифе приблизительно 25 процентов рыб меняли свой пол хотя бы раз в жизни. Более 50 разновидностей морского ангела, губанов, рыб-попугаев и морского окуня меняют пол ежегодно.

В заключение Аркадий Моисеевич сказал, что проблематика возникновения и эволюции полового размножения относится к числу проблем, разрешение которых в обозримый период вряд ли возможно. Размножение считается фундаментальным свойством жизни, однако в понимании механизма этого процесса больше вопросов, чем ответов.

Приведенные Аркадием Моисеевичем примеры половой жизни и сексуального поведения животных вызвали у слушателей удивление. Нет, оказывается, единой нормы и правила для продолжения рода, и у каждого вида живых существ основной инстинкт проявляется по-разному. Некоторые примеры показались даже очень поучительными, например, про глубоководных удильщиков: во время полового акта самец впивается зубами в самку и пьет ее кровь в обмен на свою сперму; затем тела самца и самки срастаются вместе и остаются в таком виде навсегда.

Лично Павлову больше всего понравилась рассказ Аркадия Моисеевича о моржах. Как известно, брачный сезон у этих ластоногих начинается с дележки самцами территории на участке берега или скалы. Самцы отвоевывают пространство с шумным раздражением и имитацией кровавых сражений. Победа достается тем, кто сильнее и опытнее. Месяцем позже приплывают девочки — "коровы". Все они уже беременны с предыдущего года. Каждая корова выбирает себе одного из самцов или загоняется в его гарем силой. Проигравшие сражения за территорию и создание гарема самцы уплывают, но держатся невдалеке. Вскоре после того, как "коровы" рожают детенышей, они забирают их в воду, чтобы учить плавать. Там "коров" уже поджидают юные или незадачливые холостяки, и… получают удовольствие, в то время как старые "быки" остаются на берегу и заботятся о своих интересах, связанных с недвижимостью.

По окончании познавательной лекции Мелисса и Наденька принялись убирать со стола закуску и посуду, а Павлов с Фишманом отправились в места общего пользования, чтобы помыть руки, да и заодно покурить и поболтать. Возле туалета была небольшая очередь, поэтому они вышли в тамбур.

Пользуясь тем, что они одни, Фишман спросил у Павлова, что он собирается делать с пленкой, на которую он снял НЛО. Павлов сказал, что не знает, но то, что опубликовать снимки в открытой печати ему точно не удастся, в этом он абсолютно уверен. Тогда Фишман предложил ему помочь проявить пленку по приезду в Новосибирск. Тем более, что Павлов, наверное, захочет повидаться с Татьяной Ивановной Добронравовой, которая проживает в Академгородке от его дома неподалеку, можно сказать, по соседству.

Когда они вернулись в купе, Аркадий Моисеевич продиктовал ему адрес и номер своего домашнего телефона. Павлов записал все это в своей записной книжке на одной странице с номером домашнего телефона и адресом Т.И. Добронравовой. А потом поинтересовался, знает ли он внучку Татьяны Ивановны Селезневу Ларису Николаевну?

Данная особа, — о чем он, разумеется, не стал распространяться, в 1974 году, будучи на зимних каникулах, приезжала в Москву и останавливалась погостить у Павловых в недавно полученной просторной трехкомнатной квартире на улице Теплый Стан. Он познакомил 18-летнюю студентку Новосибирского Ордена Трудового Красного Знамени государственного медицинского института со всеми достопримечательностями столицы, которые только знал. У них даже завязался мимолетный роман. Некоторое время они переписывались, а потом она сообщила ему, что выходит замуж.

— Как же тесен этот мир! — отреагировал на его вопрос Фишман.

Выяснилось, что он знаком не только с Ларисой, но и с ее мужем Игорем — молодым, но уже зарекомендовавшим себя врачом-нейрохирургом. По его сведениям, Игорь и Лариса недавно вернулись из Индии, где Игорь проходил стажировку.

— А меня никуда не отпускают, даже в Монголию, потому что знаете, почему, — пожаловался Фишман.

— Да, — согласился с ним Палов, — трудно быть евреем-ученым, особенно в СССР.

— Все равно так долго этот маразм с запретами на выезд продолжаться не может, — убежденно заявил Фишман. И еще он сообщил ему, что, по слухам, Татьяна Ивановна и ее внучка с мужем собираются съезжаться, так как Татьяне Ивановне уже тяжело вести домашнее хозяйство, а содержать прислугу по нынешним временам очень накладно.

III

Поезд приближался к городу Горькому, наверстывая упущенное в пути время. За окном купе было уже совсем темно. Павлов и Фишман сидели за столом, и пили виски. На всех четырех полках уже были положены матрацы и заботливыми и умелыми руками проводницы Алины застелены белоснежным постельным бельем. Наденька заняла верхнюю полку и что-то читала или делала вид, что она еще в состоянии это делать. Сильно захмелевшая Мелисса сидела рядом с Павловым и изо всех сил старалась "не вырубиться".

Интеллектуально созрев до приема очередной дозы спиртного, Фишман попросил Павлова произнести тост, в котором бы обязательно упоминались наука или великие ученые.

— Дима, даже не пытайтесь, там одни евреи, — сказала Мелисса и громко икнула, непонятно, что имея в виду, а затем сладко зевнула.

— Хорошо, — сказал Павлов, задетый за живое, — вы хотите тосты про ученых-евреев? Они есть у нас! И с выражением прочитал:

Жил да был в Швейцарии патентовед Эйнштейн,

Он как-то раз ударился башкою о кронштейн.

И заявил, что нету эфира не фига,

А масса сопрягается с энергией всегда.

По окончанью лекции он показал язык,

Чтоб умный сразу понял, ну а дурак возник,

И начал на коллайдерах материю гонять,

Добить, дробить пространство до е и в душу мать.

Но тут с бозоном Хиггса (2) случилась кутерьма.

В стандартную модельку закралась, ну, фигня!

Сложив из всех извилин теорию сверхструн,

Ученые натужились, чтоб вызвать новый бум.

Эйнштейна отодвинуть, чтоб больше не мешал,

И Нобеля зловещий присвоить капитал.

Так выпьем же ребята шампанского до дна,

Чтоб не казалась страшной нам черная дыра!

Чтоб время и пространство сошлось и навсегда

Для Альберта Эйнштейна, и грешных нас…

— Ура!!! — закричал Фишман. И кстати. Потому что тост заканчивался именно этим возгласом.

Осушив свой пластмассовый стаканчик до дна, Фишман спросил Павлова, кто автор опуса. Павлов сознался, что написал тост сам: по просьбе своего старшего брата для какого-то институтского "капустника". Тогда Фишман заявил, что теория относительности, это — полный отстой, однако, ему почему-то хочется спать. Сказав это, он смело полез на свободную верхнюю полку, а когда Мелисса попыталась его убедить в том, что ему лучше остаться внизу, заявил, что его просто бесит, когда вокруг него кто-то ходит в то время, когда он спит. Приняв удобное для отхода ко сну положение тела, относительно горизонтальной плоскости верхней полки, Фишман чихнул, высморкался в полотенце, зевнул, а потом, неожиданно, вслух, процитировал Владимира Высоцкого:

"Я не помню, кто первый сломался, -

Помню, он подливал, поддакивал, -

Мой язык, как шнурок, развязался —

Я кого-то ругал, оплакивал…"

Услышав это, Павлов похолодел. Он сразу узнал стихотворение великого советского барда о стукаче из Вологды.

— Неужели Фишман догадался, что я не случайный попутчик, а засланный казачок? — тревожно подумал он. Но тут Мелисса вывела его из состояния душевного волнения предложением сходить на перекур. Павлов, чтобы не терять престиж, открыл новенький дипломат и презентовал ей пачку сигарет марки Winston, что вызвало с ее стороны неподдельную радость или, можно даже сказать, восхищение. Этот момент не прошел мимо внимания Наденьки, которая сразу же отложила книжку в сторону и попросила принять ее в их компанию.

И, вот, они, втроем, пришли в тамбур и закурили. Обсудили достоинства заграничного табака в противоположность пахнущей навозом "Явы" и отдающего березовым веником "Космоса". Потом Мелисса, неожиданно, заявила, что у нее к Павлову имеются претензии, которые она хотела бы изложить ему тет а тет.

— А я то, думала поговорить насчет ля мур ля труа, — обиделась Наденька, туша сигарету.

— Это по-немецки? — поинтересовался Павлов.

— Нет. Это по-французски, — ответила Наденька, и с гордо поднятой головой вышла из тамбура, оставила их наедине.

— Дима, — обратилась к Павлову Мелисса, — я на вас не просто обижена, а обижена так, что готова вас просто растерзать!

— А в чем дело?! — спросил Павлов, одновременно удивившись и испугавшись.

— Дело в том, — заявила Мелисса, не то в шутку, не то всерьез, — что вы, намедни, изволили схватить меня за титьки. Облапили меня, как обыкновенную деревенскую дуреху! А я таких шуток не люблю и срочно требую сатисфакции!

— Прикалывается! — догадался Павлов, у которого после ее слов, словно камень с души свалился. И тогда он, сделав реверанс, тоже решил приколоться, вспомнив, как нельзя, кстати, стихи Владимира Семеновича Высоцкого из пьесы про Алису в стране чудес, немного их перефразировав:

"Миледи! Зря вы обижаетесь на Зайца!

Он, правда, шутит неуместно и часто напивается,

Но он потом об этом так жалеет и терзается!

Не обижайтесь же на пошленького Зайца!"

— Перестану, если вы меня поцелуете. 100 раз, не меньше! — потребовала Мелисса.

— Да я тебя не только поцеловать могу. Только намекни, — думал Павлов, сжимая Мелиссу в своих объятиях и покрывая ее лицо бессчетным количеством поцелуев.

И, точно подтвердив намерения обоюдной близости, Мелиса, просунула свою руку в его широкие спортивные штаны и зашептала, горячо дыша ему в лицо.

— Пойдем к Алине. В ее купе. Я уже с ней договорилась.

Чем они в купе проводников занимались — ежу понятно, но явно не с целью продолжения рода Павловых-Фишманов.

На свои спальные места в IV купе, освещенных тусклым желтым светом фонариков у изголовья двух свободных нижних полок N15 и N17, Мелисса и Павлов вернулись уже далеко за полночь. Наденька и Фишман спали. Во всяком случае, Фишман точно не притворялся, поскольку храпел так, что стука колес было не слышно. Мелисса потрясла его за плечо и даже подергала за нос. Фишман повернулся на правый бок. Храп прекратился, но от этого Мелиссе стало не легче, так как Фишман спросонья, негромко, но внятно, заговорил:

— "… Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю!"…Попа обыкновенная женская — орган, расположенный стационарно ниже спины, выполняющий амортизационную функцию и предназначен для рассматривания, щупанья и поглаживания особями мужского пола. Это — бинарный орган, состоящий из двух половинок, так называемых, полужопий, которые разделены продольным разрезом. Но полужопия — это обывательское название. По-научному, их следует называть ягодицами.

— Совсем у Аркаши нервы сдали. Эта каторжная работа! Эти интриги и хамство! — шептала Мелисса, прижимаясь к Павлову.

— Давай немного отдохнем, — предложил он, едва сдерживая себя, чтобы не расхохотаться.

— Чего улыбишься, обиделась Мелисса, — знаешь, как по-итальянски называется корма у судна?

— Нет, — сознался он.

— Poppa, — сказала она, и они уже оба засмеялись.

Мелисса перешла на свое спальное место, стащила с себя сарафан, который у нее во время всей этой поездки выполнял функции верхней одежды и нижнего белья, укрылась простыней, шерстяным пледом и пожелала Павлову спокойной ночи и приятных сновидений. Павлов пожелал ей в ответ то же самое. Однако, то ли в силу мужского эгоизма, то ли по причине крайней усталости, заснул почти мгновенно. Тогда как Мелисса еще долго ворочалась, обдумывая открывшиеся перед ней перспективы выгодного замужества и полноценной сексуальной жизни. Более умного и привлекательного мужчину, чем Павлов, она до сих пор не встречала. Если, конечно, не считать Аркадия Моисеевича, к которому она испытывала настолько беспокойные чувства, что, если бы он о них узнал, то, будь его воля, безо всяких сожалений постриг в монахини и сослал в самый дальний, какой есть, монастырь. Отправил бы и в тюрьму, но там, как известно, уставы строже.

Впрочем, несмотря на дикую влюбленность в дядю Аркадия, Мелисса сознавала, что, во-первых, — дядя Аркадий женат, а во-вторых, приходился ей близким родственником. Последнее обстоятельство само по себе отравляло романтический образ ее платонической любви и превращало ее, как утверждают в подобном случае студентки МХТИ имени Менделеева, в неэквивалентное чувство. (3)

— Мы же евреи, а не Медичи, — часто рассуждала она про себя, давая зарок больше к дяде Аркадию не приставать, но длительное отсутствие полноценной замены все больше и больше порождало в ней тревогу и неуверенность.

И, вот, наконец, появился Он, то есть Павлов, и это дало ей обильную пищу для размышления:

— Мы признались друг другу в нежных чувствах и переспали. Это — валентно. Он сознался, что у него в Москве есть другие женщины, и это — не способствует активной химической реакции. Но я не дура. И это — два атома водорода в запасе. Теперь Наденька. Ну, пожила я с ней месяц. Не век же мне ей нос утирать. А вдруг, она в отместку захочет переспать с Павловым? Понятно, что за деньги. А деньги у него, разумеется, есть. Но согласится ли он на такую сделку? Дядя Аркадий точно бы согласился, но его можно понять. Как можно, например, понять Ленина, запавшего на Инессу Арманд. Для этого достаточно хотя бы раз взглянуть на фотографию Н.К. Крупской. Жена у дяди Аркадия скоро будет выглядеть не лучше или не хуже. Нет, не лучше. Нет, не хуже…

Окончательно запутав себя определениями валентности, за которые она на экзамене получила двойку, а также нелепыми сравнениями жены дяди Аркадия — тети Майи, с женой вождя мирового пролетариата Надеждой Константиновной Крупской, Мелисса заснула.

Под утро ей приснился странный сон — смешной и страшный, путаный и длинный, связанный с вождением. В прошлом году она неудачно попыталась учиться водить машину. Закончилось всё тем, что несколько недель подряд на нее кричал инструктор-антисемит — мужчина с красной мордой и железными зубами. С тех пор прошло более полугода, но на сердце так и осталась открытая рана. И сегодня она вылилась в кошмар. Будто она опять ездит на машине с инструктором. Только на этот раз мужчина не кричал. Просто завёз ее в лес, схватил за подол юбки и поволок в самую чащу. Там он привязал ее к дереву и начал домогаться. Она громко кричала, но это не могло остановить маньяка. Она почти свыклась с тем, что никогда уже не вернется домой, как рядом появился огромный медведь. Инструктор забрался на дерево, коварно бросив ее на произвол судьбы. Она освободила левую руку и схватила инструктора за ногу. Нога оторвалась, потому что оказалась искусственной. Этим-то протезом она и ударила медведя по голове, которая разлетелась на мелкие кусочки. Горе-инструктор слез с дерева, вырвал у нее из рук протез, зажал его под мышкой и поскакал на одной ноге к машине, да так быстро, что она еле за ним поспевала. Инструктор сел в машину и поехал. Она побежала за машиной, на ходу заскочила в открытую заднюю дверь и с удивлением увидела за рулем… Менахема Бегина (4), который заявил ей, что выдаст ей права, если она согласится выйти за него замуж. Она согласилась…

Открыв глаза, Мелисса приподнялась, отодвинула занавеску и выглянула в окно. Их поезд стоял на каком-то маленьком полустанке в ожидании, когда пройдет встречный или догоняющий состав.

— Морадыковский, Морадыковский, — монотонно-усталым голосом повторяла диспетчер. Мелисса перевела свой взгляд на спящего напротив нее Павлова, и невольно залюбовалась прекрасным и одухотворенным выражением его лица.

Кряхтя и чертыхаясь, спустилась с верхней полки Наденька и села рядом с Мелиссой. Одежды на ней не было никакой, если не считать узенькую полоску трусиков, которые, если что-то и прикрывали, то чисто символически. Ах, если бы подобные предметы дамского туалета существовали во времена А.С.Пушкина, то великая русская поэзия наверняка обогатилась бы такими перлами, что читать их ныне пришлось бы, держа в левой руке валидол, а в правой что-нибудь от давления!

Наденька была крайне недовольна. Мало того, что эта влюбленная парочка — Мелисса и Павлов — оставили ее наедине с храпящим Фишманом, так, вернувшись, даже не поинтересовались ее самочувствием. Не пожалели. И конечно она ревновала Павлова к Мелиссе и Мелиссу к Павлову. Вот, такое в ее чувствах, совершенно внезапно, возникло странное бисексуальное раздвоение.

Когда-то, на заре юности, у Наденьки был молодой человек, которого она безумно любила. Проводила в армию и два года терпеливо его ждала, не давая никому из мужчин даже до себя дотронуться. А когда ее любимый, наконец, вернулся, она его не узнала: он стал грубым, черствым, неопрятным и отвратительно похотливым, причем, не чуждым садистских наклонностей. И она с ним рассталась. Он угрожал ей убить ее и себя, искалечить всех ее, реальных и мнимых, поклонников, которых он и за людей то не считал, поскольку они не служили в ВДВ. В конечном итоге его осудили за развратные действия в отношении несовершеннолетней девушки — его родной племянницы, и отправили на 10 лет в колонию строгого режима, где он повесился. После этого она перестала влюбляться в мужчин, рассматривая интимные отношения с ними исключительно с точки зрения материальной выгоды.

— Как голова трещит! — пожаловалась Наденька Мелиссе и предложила чем-нибудь опохмелиться.

— От минералки я бы тоже от не отказался, — сказал Фишман, свесил вниз голову, увидел Наденьку в одних стрингах и прыснул от смеха. Наденька смущенно прикрыла грудь руками.

— Тише, еще не все проснулись! — шепотом одернула его Мелиса.

Девушки оделись. Наденька сразу отправилась занимать в туалет очередь, а Мелисса, порывшись в "закромах родины", обнаружила четыре бутылки "Боржоми", одну из которых открыла и подала Фишману. Хлебнув прямо из горлышка, Фишман почувствовал, что ему тоже пора вставать и одеваться.

Вскоре в купе остался только один Павлов, который продолжал витать во сне, постепенно возвращаясь в реальность.

Вначале он ничего не мог понять. Вроде бы он дома. На своей кровати. Потом услышал, что звенит будильник. Он протер глаза и посмотрел на время. 11.30. Встал с кровати и вышел из своей комнаты в коридор. Услышал, что на кухне работает кофемолка. Значит, отец дома. Заглянул на кухню.

— Ну, что, котяра блудливый, выспался? — спросил его отец вместо положенного "доброго утра".

— Доброе утро, батя! — поприветствовал он отца и на всякий случай поинтересовался: Мне никто не звонил?

— Как же не звонили! Полтора часа тому назад тебя спрашивала какая-то баба. Но разговаривать со мной не стала и повесила трубку.

— Я в душ сначала схожу, а потом объясню, — попросил он отца, чтобы он не торопил с расспросами.

— Да не интересуют меня нисколько твои бабы! Тебе полчаса назад с работы звонил какой-то мужик и просил передать тебе, чтобы ты не суетился, так как вопрос удалось уладить, и твоя командировка на периферию переносится на неопределенный срок, — обрадовал и одновременно озадачил его отец.

Перед тем, как принять душ, Павлов осмотрел то место на животе, которое он, приехав рано утром домой, заклеил пластырем, чтобы унять боль от ожога, образовавшегося у него после встречи с НЛО. Никакого пластыря и ожога не было и в помине. В этот миг он понял, что, наверное, сошел с ума или произошло что-то невероятное. Горячей воды в кране не было. Наверное, отключили. Пришлось обливаться холодной водой, что, кстати, помогло собраться с мыслями:

— Неужели путешествие в поезде "Москва-Новосибирск", знакомство с Фишманом, Мелиссой и Наденькой, это — только сон? Тогда что считать реальностью? Бред какой-то! А может быть кто-то или что-то решили вернуть его на целые сутки назад, чтобы он не ехал ни в какой Новосибирск и не подставлял Фишмана с товарищами? Тем более что этот Фишман показался ему очень интеллигентным и порядочным человеком. А его племянница Мелисса — такая секс-бомба, что впору голову потерять!

Приняв душ и одевшись в махровый халат, Павлов зашел на кухню. Отца в квартире уже не было, видно, он ушел в булочную. Павлов приготовил себе кофе, закусил его бутербродом с ветчиной и со словами:

— Нетушки, нетушки, живым не сдамся, — пододвинул к себе стоявший на кухонном столе телефонный аппарат и набрал номер приемной тов. Афанасьева. Трубку взяла секретарша шефа Ольга Ивановна Кныш, а на его просьбу позвать к телефону Игоря Ивановича ответила, что тов. Чечевишников в Главлите больше не работает, так как неделю тому назад уволился переводом в ЦК КПСС. Больше никаких вопросов Павлов задавать не стал, и кинулся в свою комнату. Там на письменном столе лежали его документы. Он открыл свое служебное удостоверение, и глазам своим не поверил. Оказывается, никакой он не референт III Управления Главлита, а старший инженер первого главного геологоразведочного управления Министерства геологии СССР.

— С кем же тогда утром, пока я спал, разговаривал по телефону отец?! — подумал Павлов, в бессилии рухнул на свою кровать.

Пролежав несколько минут, он вернулся на кухню, достал из холодильника бутылку боржоми и быстро осушил ее до дна. Затем, немного подумав, сделал звонок на квартиру своему другу Терехову, надеясь, что трубку возьмет его сестра десятиклассница Анюта. К немалому удивлению Павлова трубку взял сам именинник, который, оказывается, не сном ни духом, не ведал ни о какой замене заболевшего доцента Кравцова. Выслушав его поздравления, Терехов напомнил ему о том, что в 18.30 он ждет его вСофрино возле вокзала, чтобы отвести к себе на дачу. А потом почему то передал трубку своей сестре Анюте, которая, томно вздыхая и хихикая, поведала ему о том, как сдавала экзамен по сопромату.

— Какой сопромат? Она же школьница! — никак не мог взять в толк Павлов. И еще его поразило, что Анюта говорит с ним, хоть и не понятно о чем, но как с очень близким человеком. Даже звук поцелуя изобразила, шепотом сказав перед этим по-английски: "I love you, my macho!"

Разговор с Тереховыми вначале навел Павлова на дичайшую мысль о том, что он не просто переместился во вчерашний день, а, возможно, нечаянно, попал в параллельную Вселенную. Существование таковой, как утверждал его старший брат Сергей, теоретически возможно, если признать правомерность постулата американского ученого Хью Эверетта о том, что все математические структуры реализуются физически. При этом сон, возможно, является естественным мостом между двумя или несколькими мирами с различными вариантами развития событий.

— В таком случае, — решил он, — было бы очень интересно узнать, где, а главное с кем он провел эту ночь? При этом взгляд его случайно остановился на настенном календаре с цветочками. Он точно помнил, что на нем были изображены красные гвоздики. На календаре, который перед собой увидел, были изображены подсолнухи. А год на нем был указан не 1978-й, а 1980-й. И Павлов чуть не упал со стула.

В это время он услышал, как открылась входная дверь. Это его отец вернулся из булочной. Дождавшись, когда он зайдет на кухню и присядет передохнуть, Павлов спросил его, помнит ли он, как два года тому назад тоже в мае месяце провожал его в командировку в Новосибирск? Отец пристально посмотрел на него, изобразив на своем лице удивление, потом испуг, сильно побледнел и схватился за сердце. Павлов вначале опешил, а потом вскочил из-за стола, чтобы помочь отцу. Но вместо отца его руки обхватили пустоту, а свет в квартире и за окном внезапно стал меркнуть, как в зале кинотеатра перед началом демонстрации фильма.

IV

Павлов услышал стук колес, почувствовал затекшей шеей неудобство своего спального места, и понял, что его пребывание в родном доме и встреча с отцом, это — всего лишь сон, хотя и очень похожий на явь. В голове мелькнула тревожная мысль:

— Не случилось ли что с батей?

Он открыл глаза, понял, что уже утро и взглянул на свои "командирские" часы.

— Семь сорок, — пробасил уже успевший умыться и даже опохмелиться Фишман и почему то засмеялся.

— Доброе утро, Димочка! — радостно приветствовала его пробуждение сидевшая рядом с Фишманом Мелисса.

— Сидим, не шелохнувшись, как мыши, ждем, когда ты проснешься, — сообщила Наденька, свесив голову с верхней полки.

— "Это что за война? Я вам покажу, как будить Колдуна!" — поприветствовал своих попутчиков Павлов, пародируя Эдуарда Асадова.

Несмотря на большое количество употребленного накануне алкоголя, Павлов чувствовал себя в норме. Но от заботливо предложенной Мелиссой бутылки "Боржоми" не отказался. Мелисса перебралась к нему поближе, а Наденька слезла с верхней полки и села рядом с Фишманом. Павлов заметил, что Наденька сменила имидж. Вместо шикарного халата в восточном стиле на ней был плотно облегающий фигуру темно-синий спортивный костюм с эмблемой на правой груди, изображающей государственный герб, и красной надписью — СССР — на спине. Не дать, ни взять — член женской сборной команды страны по олимпийским видам спорта.

Боржоми оказалось хоть и теплым, но очень шипучим. Отхлебнув прямо из бутылки несколько глотков, Павлов поинтересовался у Наденьки, когда она собирается обмывать свою золотую медаль, и нет ли в их команде вакансии массажиста? Не успела Наденька объяснить, в результате каких хитросплетений бартерного обмена, она стала обладателем спортивного костюма члена сборной команды СССР, как в купе постучали. Наденька открыла дверь. Вошла проводница Алина и предложила чай с печеньем и свежие сливки.

— В Кирове сливки купила во время остановки. Может, Аркадий Моисеевич желают откушать? — спросила она и кокетливо улыбнулась.

— А почему только мне? У нас еще есть один котяра, — пошутил Фишман, намекая на Павлова.

— Так они, наверное, только от бешеной коровки сливки потребляют, — засмеялась Алина, намекая на то, что место возле Павлова, к сожалению, уже занято Мелиссой.

— Нетушки, нетушки, — возразил Павлов, — вначале физиологические процедуры.

— Только, пожалуйста, не со мной! Мне еще чай по вагону разносить, — продолжала острить Алина, чтобы поднять настроение так понравившихся ей пассажиров и довести до сведения одного из них, что ее сердце свободно, а двери ее купе — всегда открыты.

Очередь возле туалета в начале вагона показалась Павлову длиннее, чем в конце, поэтому он направился туда. Там он встретил знакомого ему пассажира из III купе. Отец Илларион был хмур и задумчив. Ответив на приветствие Павлова, он неожиданно извинился за не совсем точную интерпретацию "вчерашнего явления". Павлов даже не сразу понял, о чем он говорит, но потом догадался.

— И знаете, что я подумал, — сказал отец Илларион, — у этого объекта, судя по быстрым изменениям спектра световой волны, такая колоссальная энергия, что ее впору сравнить с энергией взорвавшейся водородной бомбы!

— Ничего себе познания у выпускника духовной семинарии! — подумал про себя Павлов, а вслух сказал: Аналогично, батюшка, аналогично! Только, вот, никто эту энергию не замерял и влияние ее на человеческий организм не исследовал.

— Простите, я совсем забыл о том, что вы — потерпевший. Как, кстати, вы себя чувствуете? — заботливо поинтересовался батюшка.

— Пока в норме, но уже вижу странные сны, похожие на явность бытия, — сознался Павлов.

— Постарайтесь отвлечься от навязчивых мыслей. Ешьте и пейте всласть, любите женщин, работайте, как вол, и не упускайте случая, когда можно зайти в храм и помолиться, — посоветовал ему отец Илларион.

Павлов искренне поблагодарил батюшку за сочувствие, и в течение всего второго дня своего путешествия точно следовал его совету: пил, закусывал, дважды уединялся с Мелиссой в купе, любезно предоставленное им Алиной, и, можно сказать, стал получать от жизни удовольствие по полной программе. Правда, до всего этого безобразия, у него состоялась запланированная встреча со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, которая прошла довольно натянуто. В процессе беседы, продолжавшейся не более 15 минут, Оленина посоветовала Павлову поинтересоваться у Фишмана насчет регрессивного гипноза и возможности его использования в медицинских и прочих научно-практических целях. И обязательно, хотя и не навязчиво, напроситься к Фишману домой в гости.

Следующую встречу со своим агентом Оленина назначила на завтра в 9.30 в ее купе, куда Павлов должен был прийти, якобы, для того, чтобы встретиться со своим коллегой по работе, который совершит посадку на поезд "Москва-Новосибирск" во время остановки в городе Тюмени. Предупредила, что в 8.30 утра ему об этом сообщит проводница его вагона гражданка Мелентьева. Так, Павлов, нечаянно, узнал фамилию проводницы Алины, и лишний раз убедился в профессионализме людей, защищающих основы советского конституционного строя.

Поговорить с Фишманом на интересующую Оленину тему Павлову удалось только после обеда, который прошел в вагоне-ресторане за столиком на четыре персоны: Мелисса напротив Павлова, Наденька — напротив Фишмана. Поезд уже миновал Пермь, преодолев почти половину расстояния до цели их путешествия.

Они скушали по тарелке солянки и по порции котлет по-киевски с гарниром в виде картофельного пюре, запивая все это великолепным "Ркацетели", которое заказали в количестве 2-х бутылок. Казалось, что ничего не предвещало начавшегося вскоре скандала. Фишман начал рассказывать очень веселую историю о том, как он, в 1975 году тоже ехал на поезде "Москва-Новосибирск", и едва не вернулся назад в Москву, встретив в Свердловске в здании железнодорожного вокзала возле газетного киоска своего друга-однокурсника, который ехал в поезде "Новосибирск-Москва":

— Я еще удивился: один раз объявили о том, что наш поезд прибывает на 2-й путь, а потом на 1-й. Решил, что, пока покупал газеты, состав переставили на другой путь и смело направился вместе со своим другом в его вагон. Ночь. Дождь накрапывает. Ни зги не видать. Уже успели на радостях распечатать бутылку коньяка и налить в стаканы, как выяснили, что едем в разные направления. Едва успел вскочить на подножку своего уходящего поезда.

— Пожалуй, я сделаю в Свердловске то же самое! — неожиданно заявила Наденька и пустила слезу, размазавшую наложенную на ее ресницы тушь.

— Что случилось? — удивился Фишман.

— А пусть они меня не манкируют! — заявила Наденька и со стуком поставила свой бокал с вином на стол.

— Кто посмел тебя обидеть? — еще больше удивился Фишман.

— Вот, они! — сказала Наденька, показав указательным пальцем на Мелиссу и на Павлова. А затем выскочила из-за стола и быстро направилась к выходу. Испуганная Мелисса побежала вслед за ней.

— Дима! — укоризненно сказал Фишман.

— Что я?! — эмоционально отреагировал на его замечание Павлов.

— Да засади ты ей по самые гланды, чтобы не бесилась, а я к Алине ночь уйду, — предложил Фишман.

Павлов, не зная, что и сказать, подозвал проходящего мимо их столика официантку и попросил расчет. После расчета он направился к стойке бара, где купил плитку шоколада и два лимона — закуску под оставшийся французский коньяк. Добравшись до своего вагона, Павлов и Фишман перекурили и договорились о том, что на следующей неделе, в среду, Павлов пожалует к Фишману в гости на ужин.

Когда они вошли в свое купе, то застали Мелиссу и Наденьку лежащими на верхних полках и повернувшихся лицом к стене. Они решили им не мешать. Фишман порезал лимоны на дольки, посыпал их сахаром, и они принялись за коньяк. После первого стаканчика Павлов спросил у Фишмана, есть ли, по его мнению, у гипноза какая-то материальная, к примеру, молекулярно-биологическая подоснова? При этом он сослался на некоего английского психотерапевта (фамилию он забыл), который лечил своих пациентов воспоминаниями о прежних жизнях.

Павлов, наверное, неточно выразился, поскольку Фишман усмехнулся, но затем сказал, что у него есть на этот счет особое мнение, истинность которого, к сожалению, прояснится не раньше, чем через 100 лет, когда ученым, наконец, удастся расшифровать геном человека.(1) Павлов сказал, что он никуда не торопится, поэтому готов выслушать предварительные, промежуточные выводы, к которым пришли life sciences, то есть современные науки о жизни.

Фишман покачал головой, удивляясь настойчивости своего собеседника, явно не имеющего никакого представления об основах молекулярной биологии, а, значит, не способного даже отличить клонирование от секвенирования, и попросил три минуты на размышление. Наконец, он решил, что раз Павлов — журналист, то должен его понять, если использовать привычные для акулы пера сравнения. И прочитал для Павлова небольшую лекцию:

— Представьте себе, Дмитрий Васильевич, толстую классическую книгу, к примеру "Войну и мир" графа Л.Н. Толстого. Вам нужно узнать, в каком платье была Наташа Ростова на своем первом бале. Однако все, что у вас есть, — это набор слов, которыми пользовался Леон Толстой, когда создавал свой шедевр. Попробуйте, опираясь только на толковый словарь русского языка, получить информацию о Наташином платье! Для этого вам придется самому взять руки перо и, продумав структуру и художественные образы, написать подобное произведение. И даже при желании уточнить, что было у Наташи под платьем. Кстати, полагаю, что ничего там у не было — даже панталон, которые во Франции вошли в моду, кажется, в период Реставрации.

— Тьфу, ты, пошляк! — подумал Павлов.

— В таком же положении, — продолжал вещать Фишман, — находятся сейчас исследователи, расшифровавшие для нашего блага геном человека. Белки, ферменты аминокислоты, то есть химический язык генома, известен, а вот, в какой последовательности эти элементы расположены, как друг с другом взаимодействуют, и что ими управляет, науке не ведомо.

— А что известно? — спросил Павлов, представляя себя в этот момент в белом мундире кавалергарда, танцующим с юной графиней Ростовой.

— Пока мы знаем только то, — сказал Фишман и многозначительно прокашлялся, — что геном человека записан в 46 хромосомах, содержащихся в каждой клетке его организма. В каждом из нас из указанного количества хромосом ровно половина досталась нам от мамы, половина — от папы. И эти пары соединены узами, гораздо более прочными, чем узы брака. Каждая из 23 пар хромосом содержит молекулу ДНК, состоящую из двух нитей. Размер ДНК в самой большой хромосоме порядка 250 миллионов пар нуклеотидов, а в самой маленькой — около 50 миллионов.

— Нуклеотиды, это что — ядра? — спросил Павлов, вспомнив школьный курс физики.

— Нуклеотиды, — терпеливо объяснил Фишман, — это цепочки фосфата сахара: аденин, цитозин, гуанин и тимин. Они содержат код, необходимый для синтеза белков и зарождения жизни. Следует отметить, что ДНК — химически очень стойкое соединение. Почти столь же стойкое, что и атом физиков. В благоприятных условиях оно может сохраняться десятки, сотни, а может и тысячи лет. Гены — это фрагменты молекулы ДНК, которые содержат закодированные команды и определяют индивидуальные характеристики человека, такие как цвет волос, рост и телосложение. Самая высокая плотность расположения генов наблюдается вдоль хромосом 17, 19 и 22, в то время как хромосомы X, 4, 18, 13 и Y сравнительно пусты.

— Отчего же так, ведь природа не терпит пустоты? — спросил Павлов, гордясь своей находчивости.

— Дело в том, дорогой коллега, — Фишман, волнуясь, переходил к сути, — что ДНК состоит, строго говоря, не только из генов. Ген, или экзон, — это экспрессируемый участок молекулы ДНК, на котором, как на станке, "штампуются" молекулы того или иного белка. Но почти 70 % нуклеотидных последовательностей в ДНК, то есть подавляющее большинство, это — интроны, не кодирующие ничего. Не всегда ясно, зачем они нужны и что делают, но — явно нужны и что-то делают, иначе бы их не было. Так, вот, я подозреваю, что интроны несут в себе информацию обо всех этапах и периодах эволюции человека, как биологического вида, начиная от простейших организмов и заканчивая приматами.

— Батюшки мои, насколько же все сложно! Надеюсь, что матушка природа или сотворивший ее Господь, ограничили этим свои загадки?! — воскликнул Павлов.

— Нет, дорогой коллега, это еще не все, — с новым приливом вдохновения продолжил свою лекцию Фишман, — в интронах достаточно пространства, чтобы зашифровать информацию обо всем генеалогическом древе человека. При этом определенные последовательности нуклеотидов могут многократно повторяться. То есть, грубо говоря, человек, родившийся в ХХ веке, может иметь точно такую же совокупность генов и интронов, которые были у его прапрадедушки, служившего стольником при Иване Грозном. Полагаю, что, при погружении такого человека в гипноз с установкой на воспоминание, интроны "просыпаются" и начинают передавать в отключившийся от впечатлений обыденности мозг определенную информацию, которая самопроизвольно считывается, анализируется и перенаправляется в хранилище долговременной памяти.

— Data Warehouse, — уточнил эрудированный Павлов.

— Что, что? — переспросил Фишман.

— Data Warehouse, это — хранилище данных. Понимаете, у меня друг есть, кибернетик…

— А, тогда все ясно, — сказал Фишман и, кажется, даже обрадовался.

— Ваш друг, надеюсь, говорил Вам о том, что управляющая система не может быть проще управляемой?

— Да, говорил, — ответил Павлов, хотя никакого друга-кибернетика у него и в помине не было. Просто он, однажды, прочитал "залитованную" статью, автор которой (кажется, из Пензы) утверждал, что операционная система ЭВМ почти полностью соответствует организации мыслительных процессов в коре головного мозга. Из этого ученый сделал вывод о том, что, если для ЭВМ программу пишет сам человек, то для самого человека ее, наверное, пишет кто-то другой…

Выдержав паузу, Фишман продолжал:

— У каждого человека, как и в любой ЭВМ, есть хранилище данных. Предположительно оно расположено в затылке и организовано наподобие архива с каталогом, папками и отдельными делами — мемориальными файлами. Под тонким воздействием гипноза это хранилище, подобно памяти ЭВМ, начинает распаковываться и человек, якобы, вспоминает ранее прожитую жизнь. А на самом деле — переживает за судьбу своего предка, жившего в XVI веке; наблюдает момент его рождения, прослеживает самые важные события, которые произошли в его жизни и, наконец, переживает ужас предстоящей ему смерти посредством колесования — в исполнение приказа грозного царя. И с ним происходит сердечный приступ. Да, вот такие дела…

Последнюю фразу насчет сердечного приступа Фишман произнес машинально, вспомнив некое, не дающее ему покоя событие. И тут же поймал себя на мысли, что его случайный попутчик, быть может, совсем не случайный, раз задает столь глубокомысленные вопросы. И Фишман решил на всякий случай попридержать язык, а также урезонить Мелиссу, которая, по неопытности, приняла эту непростую столичную штучку за принца на белом коне.

Но после второго стаканчика коньяка Фишман размягчился и начал рассказывать Павлову о том, какими методами ученые пользуются для расшифровки генома человека и других божьих тварей: сначала кромсают ДНК на куски, разгоняют получившиеся фрагменты в электрическом поле и затем гибридизируют, предварительно пометив интересующие их участки молекулы тритием либо радиоактивным фосфором. И так далее.

— "Собак ножами режете, а это бандитизм", — шутливо заметил Павлов и предложил поговорить о чем-нибудь более занимательном, например, о научной фантастике.

Они выпили по третьему стаканчику, и Фишман, еще более оживившись, высказался по поводу указанного литературного жанра довольно жестко, нелицеприятно, но, по мнению Павлова, совершенно справедливо:

— Многие авторы фантастики, — сказал он, приведя перед этим несколько примеров, — часто хотят сделать свой воображаемый мир как можно более реалистичным, особенно, если они пишут в жанре sci-fi. А поскольку основой этого жанра являются техника и технологии, а их основой — физика, химия и биология, а не магия, то авторам приходиться говорить и о некоторых естественнонаучных процессах и законах. Но в последнее время, изучая все больше этого чтива, которое мне присылают знакомые из Израиля и Америки, я прихожу к неутешительному выводу: многие писатели-фантасты современной науки не знают вообще, ее не понимают и не чувствуют, даже на школьном уровне.

— Однако, советская фантастика все же, наверное, на высоте? — предположил Павлов.

— "Гиперболоид инженера Гарина". Все остальное — фуфло! — категорично заявил Фишман.

— А как же Стругацкие? — обиделся Павлов, втайне гордясь тем, что их скандальная повесть "Улитка на склоне", которую он хоть и до конца не прочитал, была опубликована в результате его халатности.

— Стругацкие, это — не фантастика, а диагностика. Причем, заметьте, абсолютно пессимистическая. Я бы даже назвал это апокалипсическим реализмом, — назидательно произнес Фишман, и Павлов вынужден был и на этот раз с ним согласиться.

Фишман потянулся, широко зевнул и объявил, что после того, как они выпьют еще чуть-чуть, он, пожалуй, завалится спать. Узнав о его намерениях, дремавшая или делавшая вид, что спит, Мелисса, спустившись вниз, попросила Фишмана оставаться внизу, на ее спальном месте. А потом она предложила Павлову сходить с ней за кампанию в тамбур на перекур. Павлов согласился, хотя, честно говоря, был бы не прочь последовать примеру Фишмана. Но слово женщины — закон, и Павлов поплелся вслед за Мелиссой, покачиваясь даже с большей амплитудой, чем это делал вагон их поезда.

Заметно нервничая, Мелисса объявила ему о том, что более между ними никакого интима не будет, разве только что он объявит Фишману, который уже десять лет ей приходится вместо сбежавшего из их семьи в неизвестном направлении отца, о том, что согласен взять ее в жены. А так как жена-еврейка в условиях советской действительности, это — лучшее средство передвижения, то он, Павлов, если, конечно, он — не полный дурак, мог бы задуматься о своем будущем.

Павлова такой поворот событий вначале немного смутил, но потом, спохватившись, он признался, что к эмиграции не готов, поскольку на его плечи легла обязанность заботы об уже немолодом, израненном на войне отце.

— Ты знаешь, какая в Израиле медицина? А какой почет ветеранам Второй мировой войны, кто воевал с фашистами? А какую они получают от государства Израиль пенсию? — перешла в наступление Мелисса.

— Я все это понимаю, — искренне сознался Павлов, — Только, вот, как же иврит? Я едва-едва английский освоил…

— Дурачок, — сказала, прижимаясь к нему своей мощной грудью Мелисса, — Там же наполовину наш советский народ…

Павлов обещал ей подумать над ее предложением, и чуть не схватился за голову, вспомнив о том, как во время их первой случки у него порвался презерватив. Не наш, не советский, а гонконгский. Данными изделиями Мелиссу в изобилии снабжал знакомый студент Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Мелиссе изделия нравились, потому что приятно пахли, были покрыты смазкой, и ей даже было невдомек, что они скроены в соответствии со среднестатистическими габаритами особей мужского пола стран Юго-Восточной Азии. Разумеется, Павлов промолчал по поводу этого казуса с непредсказуемыми последствиями и, решив, что ему следует познакомиться с Мелиссой поближе в духовном плане, предложил ей пойти с ним в вагон-ресторан и выпить шампанского. Мелисса ответила, что пошла бы с ним с удовольствием, но, вот, ее подруга Наденька создала для нее проблему на ровном месте, приревновав ее к нему.

— Ты хотела сказать: меня к тебе? — поправил ее Павлов.

— Нет, я сказала, как есть, — созналась Мелисса и густо покраснела.

— Так она, что, лесбиянка? — догадался Павлов.

— С бабами лесбиянка, с мужиками — проститутка. Если хочешь, она и тебе за 100 рублей даст. Прямо хоть сейчас. Я не обижусь, — озадачила его Мелисса.

— Проверяет меня на моральную устойчивость? Хочет выяснить жмот я или нет? — быстро соображал про себя Павлов, пытаясь подготовить симметричный ответ.

И тут ему в голову пришло очень интересное решение. Он достал из внутреннего кармана спортивной куртки партомоне, открыл его, вынул 100-рублевую купюру, протянул ее Мелиссе и попросил ее передать эти деньги Наденьке, якобы, в знак безграничного восхищения ее красотой и в обмен лишь только на один ее поцелуй. Мелисса удивленно пожала плечами, но деньги взяла, сообразив, что половину этой суммы она потом попросит Наденьку ей вернуть. Кто знает, может, даже для свадьбы пригодится. Но широким жестом Павлова, а также его благородством по отношению к ее несчастной подруге Мелисса осталась довольна. И они решили, что она вернется в купе, попытается поговорить с Наденькой по душам, а Павлов пойдет в вагон-ресторан, закажет шампанское и будет ее ждать.

V

В вагоне-ресторане было многолюдно, шумно и весело. Павлов с трудом отыскал свободное место рядом с тремя уже не молодыми женщинами, в одной из которых он опознал даму с крашеными в цвет спелого каштана волосами. Ту самую, которая вчера рассказывала о нигде не запротоколированной встрече сибирских колхозников с представителями внеземной цивилизации. Женщины возвращались из служебной командировки, были переполнены впечатлениями от столичных театров и универмагов. Они кушали какие-то салаты, пили "Ркацетели" и даже заставили Павлова пригубить чуть-чуть за "лучший город земли". Москвичей в провинции тогда еще любили.

Две официантки вагона-ресторана крутились, как белка в колесе, чтобы обслужить наплыв посетителей. Прошло не меньше 15-ти минут, пока у него приняли заказ: бутылку шампанского, маслины, сто грамм коньяка, лимон и шоколад. Прошло не меньше 15 минут, прежде чем его заказ выполнили. Но Мелисса все не шла. Павлов начал потягивать из рюмки коньяк, с облегчением в душе наблюдая за тем, как его соседки за столом завершают свой ужин. Внезапно его окликнули:

— Дима Павлов! Какими судьбами?!

Он обернулся, и с радостным изумлением опознал в обратившей на него внимание худенькой, светловолосой девушке в спортивной майке и синих джинсах свою одноклассницу Людмилу Панову. Павлов встал из-за стола и заключил ее в свои объятья. Увидев такое дело, сидевшие за столом женщины тоже встали и, улыбаясь и подмигивая ему, тепло с ним попрощались.

Людмила тут же села на освободившееся место за столиком. Павлов не видел свою одноклассницу уже много лет, знал, что она окончила институт культуры, и слышал от кого-то из одноклассников, что она работает в каком-то музыкально-педагогическом учреждении. Но все оказалось гораздо круче. Людмила рассказала, что в настоящее время она является администратором в рок-группе "Машина времени", и в данный момент вместе с художественным руководителем коллектива Андреем Макаревичем после завершения гастролей в городе Перми направляется в Новосибирск, куда ее шефа пригласили заехать, чтобы дать сольный концерт в одном очень-очень секретном НИИ. Все остальные участники рок-группы, а также инструменты и аппаратура двигались в направлении Москвы, а, вот, она и Макаревич — противоположно.

Павлов хотел предложить Людмиле шампанское, и собрался было открыть бутылку, но она отказалась, сославшись на то, что Макаревич может обидеться на нее за то, что ее долго нет, а ей надо бы, чем быстрее, тем лучше, доставить в его купе "источник вдохновения". Павлов понял, что она имеет в виду, и предложил помощь в качестве консультанта и спонсора.

— Нет, с этим у нас все в порядке, — засмеялась Людмила, — я уже отдала официантке деньги за пятизвездочный армянский коньяк. Обещали скоро принести.

И тут она неожиданно предложила:

— А пошли-ка со мной. Мы едем в СВ. Познакомлю тебя с Андреем. Мужик — классный. Выпьем, а потом, может, даже что-нибудь сыграем по старой памяти. Ой, умора, вспомнила, как ты на банджо в школьном джаз-банде наяривал!

— Эх, семь бед — один ответ! Пойдем! — согласился Павлов, а про себя подумал: Зайду на полчаса. Поболтаю с Людкой, познакомлюсь с Макаревичем, возьму автограф и отправлюсь к себе.

Макаревич с Пановой ехали в третьем вагоне. Чтобы добраться туда, Павлову, волей неволей, следовало пройти через свой вагон и мимо своего купе. Он уже про себя решил: — Если дверь в купе закрыта, пройду мимо. Если дверь открыта, зайду и сообщу Мелиссе о том, что на полчаса отлучусь. Если, конечно, не встречу ее по дороге.

По дороге он ее не встретил. Проходя через свой вагон и мимо своего купе, он заметил, что дверь плотно закрыта, поэтому стучаться и объясняться не стал, а лишь показал Людмиле, где он разместился.

Волнения Павлова по поводу своих перемещений были совершенно напрасны. Получив через Мелиссу 100 рублей, Наденька решила, что это — аванс. Она, естественно, была согласна его отработать. Поскольку Павлов ей понравился, она подумала, что было бы гораздо приятнее отдаться ему не в поезде, а в красивой и уютной обстановке дорогого гостиничного номера, где есть душ и ванная. К тому же у нее разболелась голова, и она предложила Мелиссе ни в какой вагон-ресторан не ходить, а всем вместе поужинать, как вчера. Павлов, дескать, сам придет, не век же ему в ресторане торчать. Мелисса приняла во внимание ее аргументы и, вздохнув, стала терпеливо ждать своего потенциального жениха.

Прошел час, Павлова не было. Прошло еще полчаса, а Павлова все нет. Проснулся Фишман, проехали Свердловск, приготовились к ужину, а Павлов все не шел. Тогда Мелисса, наплевав на условности, отправилась на его поиски. В вагоне-ресторане она его не нашла. Присела за свободный столик и заказала себе чашку кофе и 50 грамм коньяка. Прошло еще полчаса, а Павлов не появился. Тогда она обратилась к официантке, дескать, не помнит ли она такого-то посетителя, на что официантка резонно ответила, что посетителей много, а она одна. Возвращаясь, заплаканная, в свой вагон, она столкнулась с проводницей Алиной, которая сразу поняла, в чем дело и успокоила ее сообщением о том, что ее кавалер "зажигает" в 3-м вагоне в компании с музыкантом Андреем Макаревичем.

Итак, под вечер, уже немного подвыпивший Павлов, вместе со своей, случайно встретившейся одноклассницей Людмилой, объявился в 3-ем вагоне поезда "Москва-Новосибирск". Еще издали он определил, в каком купе едет набирающий популярность рок-музыкант, потому что услышал, как он поет, аккомпанируя себе на гитаре. Слова песни из-за стука колес еще невозможно было разобрать, но вот, они подошли к купе с приоткрытой дверью, расположенному посередине вагона поближе, и Павлов расслышал начало еще никому не известной песни:

"Вагонные споры последнее дело,

Когда больше нечего пить,

Но поезд идет, и бутыль опустела

И тянет поговорить.

И в схватке сошлись не за страх, а за совесть.

Колеса прогнали сон.

Один говорил: "Наша жизнь, это — поезд!"

Другой отвечал: "Перрон!"

Людмила сделала Павлову знак, дескать, давай, постоим рядом, послушаем. Но после короткой паузы Макаревич начал все сначала, видимо, он еще только подбирал для своей новой песни подходящие аккорды и тональности. Со словами:

— Как это больше нечего пить?! — Людмила распахнула дверь и втолкнула в купе смущенного Павлова, у которого в левой руке была бутылка армянского коньяка, а в правой бутылка полусладкого "Советского" шампанского, и вошла вслед за ним.

— Это мой одноклассник, Дима Павлов, настоящий Геолог и немного Поэт, — представила его Людмила.

— Очень приятно. Я — Макаревич, — сказал Макаревич. Заметив, что гость стесняется, улыбнувшись, предложил: Поставьте бутылки на стол, а то, как я вам пожму руку.

После крепкого рукопожатия и предложения чувствовать себя, как дома, Павлов все еще не мог преодолеть смущение и даже удивился тому, как легко и непринужденного Людмила озадачила своего шефа смелым заявлением о том, что она уже догадалась, чем заканчивается его новая песня: "И протрезвели они где-то под Таганрогом, в краю бескрайних полей. И каждый нашел свою дорогу, а поезд сошел с путей".

— Мистика! Я только пять минут тому назад подумал о станции Архипово в Липецкой области, но Таганрог, что не говори, моим бузотерам по памяти еще гораздо ближе, — согласился Макаревич и пропел:

"И оба сошли где-то под Таганрогом.

В краю бескрайних полей.

И каждый пошел своей дорогой,

А поезд пошел своей".

— Ура! — закричала Людмила и раскрыла свое художественное credo: Heat is Life? — Life is Hit!

— Ну, вот, — смущаясь, сказал Макаревич, — надо все-таки, каждому из этих спорщиков дать полную свободу мысли и действия, а транспортное средство пусть следует в пункт назначения.

Павлов так ничего и не понял, потому что станция Архипово, равно как и Таганрог, применительно к хиту Макаревича, были для него — пустой звук. Однако Людмила сразу догадалась, что ее подсказка затронула мужское самолюбие шефа, за что ей, наверное, придется не сладко. Она быстро собрала на стол не очень обильную, но вполне приемлемую закуску. Павлов открыл шампанское — для Людмилы. Макаревич открыл коньяк — для себя и для Павлова. Выпили за знакомство и за встречу, а потом так разговорились, что Павлов совершенно забыл о том, что собирался задержаться не более, чем на полчаса.

Набравшись смелости, Павлов с юмором рассказал о сенсации вчерашнего дня: как пассажиры поезда, словно Фомы неверующие, с любопытством, граничащим со страхом и удивлением, наблюдали за феноменом, который официальная наука и существующая власть объявили оптической иллюзией.

Макаревич в свою очередь рассказал о том, что он слышал недавно по радио "Свобода" по поводу розуэльского инцидента и сделал глубокомысленное заключение:

— Сами они — оптическая иллюзия, только, к сожалению, немногие об этом догадываются, а еще меньше об этом знают.

Потом их беседа плавно перешла на темы музыкально-литературного творчества вообще и песенной поэзии, в частности. Завязался спор. По мнению Макаревича, самым главным в песенной поэзии, к которой он относил и рок-поэзию, является "стозвонный гул", объяснить происхождение которого также невозможно, как и то, откуда берется электричество.

Павлов, напротив, считал, что пренебрежение стихотворным размером ведет к потере смыслового значения песенного произведения, поскольку текст становится корявым, и это ведет к деградации языка, как средства выражения искренних чувств и настроений. Ритм долбит по башке, как бубен шамана, и слушатель впадает в подобие гипнотического транса, во время которого ему можно внушить все, что угодно, даже мысль о самоубийстве.

Людмила, которой дискуссия Павлова с Макаревичем, наконец, прискучила, взяла гитару и начала перебирать струны, а потом спела, рассмешив их своей неожиданной импровизацией в подражание Вертинского:

"Ах, оставьте ненужные споры.

Вам скажу, чем унынье унять.

Буддизм и портвейн есть моя атмосфера,

А на все остальное мне наплевать"

А затем Людмила передала гитару Павлову и попросила его вспомнить и исполнить что-нибудь из песенного репертуара их школьного джаз-банда, в котором она играла на клавишных, а Павлов не только "наяривал на банджо", но и сочинял стихи и музыку. И Павлов опять застеснялся. Но после рюмки коньяка и подбадривания со стороны Людмилы он взял гитару и запел:

"Загляжусь ли на поезд с осенних откосов,

забреду ли в вечернюю деревушку -

будто душу высасывают насосом,

будто тянет вытяжка или вьюшка,

будто что-то случилось или случится -

ниже горла высасывает ключицы.

Или ноет какая вина запущенная?

Или женщину мучил — и вот наказанье?

Сложишь песню — отпустит,

а дальше — пуще.

Показали дорогу, да путь заказали.

Точно тайный горб на груди таскаю -

тоска такая!

Я забыл, какие у тебя волосы,

я забыл, какое твое дыханье,

подари мне прощенье, коли виновен,

а простивши — опять одари виною…"

— Твои стихи? — с надеждой в голосе спросил Андрей Макаревич, когда Павлов закончил исполнение.

— Нет, это Андрей Вознесенский, — сознался Павлов.

— А, понятно, — некоторым сожалением сказал Макаревич, и, кажется, после этого утратил к Павлову свой первоначальный интерес.

Гитара снова вернулась к Людмиле, которая, неожиданно для Павлова, начала играть и петь песню "Рай" на стихи Анри Волхонского и музыку Вавилова. Андрей Макаревич после этого совсем сник и предложил тайм-аут, хотя бы до завтра.

Пристыженный Павлов еще больше проникся настроением лирического героя стихотворения Андрея Вознесенского "Тоска", отчего ему немедленно захотелось напиться, что он и сделал, продолжив погружение в алкогольную нирвану в работавшем до ноля часов вагоне-ресторане поезда "Москва-Новосибирск".

Вскоре после того, как Павлов ушел, попрощавшись и договорившись с Людмилой о скорой встрече в Москве, на которую каждый из них обещал подтянуть, сколько сможет, одноклассников, в купе к Макаревичу заглянул сам начальник поезда тов. Фролов и о чем-то с ним побеседовал. Людмила в это время выносила мусор, общалась с проводницей вагона по поводу возможности заказа из кухни вагона-ресторана завтрака и так далее, то есть была занята. Когда она вернулась в купе, тов. Фролов уже раскланивался с Макаревичем, однако, по выражению его лица Людмиле стало понятно, что большой железнодорожный начальник чем-то недоволен.

— Что ему было от тебя надо? — спросила она Макаревича, чувствуя, что ей стало как-то не по себе. И тут же ее волнение превратилось в испуг, потому что поезд не просто замедлил свое движение, а покатился по рельсам с противным визгом и скрежетом, как это происходит в результате экстренного торможения.

— Так, пустяки, — успокоил Людмилу Макаревич в наступившей после внезапной остановки поезда зловещей тишине, и уточнил: Оказывается, впереди нас, когда поезд делал остановку в Свердловске, прицепили спецвагон, в котором сейчас едет первый секретарь обкома КПСС. Фамилия его мне совершенно ни о чем не говорит. Так, вот, он сам и его гости уже набрались так, что уже, понимаешь, просят артистов.

— Забашляем?! — обрадовалась Людмила, потирая руки.

— Отнюдь. Я отказался, — ответил Макаревич и зевнул, прикрывая рот ладонью.

— Небось, опять сказал, что не шут у трона короля или что-то в этом роде? — огорчилась Людмила.

— Нет, что ты. Просто сказал, что не в форме, — объяснил он причину отказа и сопроводил последнюю фразу звонким щелчком по своему кадыку. Булькнуло так музыкально, что Людмила чуть не покатилась со смеху.

Поезд снова тронулся в путь. В купе вошла пожилая женщина-проводница и подала им заказанный Людмилой чай.

— А я-то думала, что к поездам дальнего следования только "столыпинские" вагоны с зэками цепляют, — сказала Людмила, прихлебывая приторно-сладкий чай. Она почему- то вспомнила прослушанную ею еще в Москве магнитофонную запись последнего концерта Александра Розенбаума.

— Так "столыпинские" в хвост состава поезда ставят, а специальные вагоны с начальством всегда идут в голове, — со знанием дела ответил на ее вопрос Макаревич, почувствовав своим, недавно выросшим и тут же почему то пораженным кариесом "зубом мудрости", что сладкое ему, наверное, уже противопоказано. Хотя иметь в челюсти не 32, а 33 зуба, — как поначалу полагал он, — наверное, также здорово, как приобрести еще одну, дополнительную, хромосому.

Прошло еще полчаса и Людмила, наконец, спросила Макаревича, который уже приготовился ко сну, какое у него сложилось мнение о Павлове.

— Какого Павлова ты имеешь в виду? Академика? — якобы, не понял ее вопроса Макаревич.

— Диму Павлова, с которым ты пил коньяк, — напомнила Людмила.

— Того самого, которого ты зацепила, когда мы подъезжали к Свердловску? — спросил Макаревич, сожалея о том, что Людмилу, видимо, придется уволить, так как она уже не в первый раз по своей инициативе навязывает ему в общество черт те знает кого. Один кочегар-кореец из Питера чего стоит…

— Именно его! — обиделась Людмила.

— Многообещающий! — ответил Андрей Макаревич и зевнул, давая понять Людмиле, что на дальнейшие ее расспросы он будет отвечать исключительно в невменяемо-сонном состоянии.

Людмила так и не поняла, что ее шеф имел в виду под определением "многообещающий": дающий много обещаний, или — дающий много надежд на исполнение сокровенных чаяний. И она заснула, полагая, что в отношении Димы Павлова, в которого она была также влюблена, как и все девочки в ее классе, справедливым может быть только второе значение слова.

………………………………………………………………………………………………………

Однажды, в 2000 году, когда Людмила Панова работала в должности литературного редактора малоизвестного московского коммерческого издательства, ей передали на экспертизу сборник стихотворений молодого поэта Дмитрия Павлова. И ей сразу пришла в голову мысль о том, что, возможно, у ее одноклассника, пропавшего без вести в 1978-ом или в 1979-м году, где-то в Сибири, за двадцать лет вполне мог вырасти и повзрослеть сын. Она не поленилась навести справки, и не ошиблась. В сборнике было много прекрасных лирических стихотворений о дружбе, любви и милосердии, но больше всего ей понравилось стихотворение "XX век", которое она вынесла впереди других стихов, не сомневаясь в актуальности его содержания:

ХХ век — жестокий век.

Он начинался безмятежно.

Никто не запрещал ругать царя

И "Капитал" читать прилежно.

Русско-японская война. Прошла.

Но где-то в безопасном отдаленье.

Легла на сопки грустная ночная мгла.

Но Манифест принес освобожденье.

Волненья улеглись. И снова, как вчера:

"Как упоительны в России вечера"

Внезапная германская война,

Нелепая, как драка у борделя.

Кто виноват? Кто первым вынул нож?

Никто не знает объясненья.

"Мело весь месяц в феврале. И то и дело.

Свеча горела на столе. Свеча горела".

На белом чистом полотне вздымались тени:

Купанье красного коня, кресты, погосты и пожар имений.

Не встал проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов.

Октябрь остался побежденный. Причем, в масштабе мировом.

Не дал народу избавленья ни Бог, ни Царь и ни Герой

В ГУЛАГ добились заточенья своею собственной рукой.

ХХ век — железный век.

Он начинался безмятежно.

Научный и технический прогресс

Дань у природы брал небрежно.

И вот. Их тьмы и тьмы и тьмы:

Чадящих труб, автомобилей разных,

И множество погубленных лесов,

А также рек и водоемов грязных.

Природа гибнет. Что ни день, то крик.

И к мести вновь взывает Моби Дик!

Исчез наш парус одинокий в тумане моря голубом.

Не ищет он страны далекой. Не ждут его в краю родном.

Все выше и выше и выше ракеты летят на ура!

И с каждой ракетой все шире озоновая дыра.

ХХ век — науки век.

Он начинался безмятежно.

Казалось, что известно все,

И дальше думать бесполезно.

Внезапно — сонм открытий чудных,

Затмивших Просвещенья век.

Узнали, как устроен атом, геном макаки

И даже про big bang.

Наука здравствует, невежество кляня.

Творец забыт. Материя — е2.

Выхожу один я на дорогу.

Сквозь туман след стронция блестит.

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу.

И полынь-звезда фонит, фонит, фонит.

ХХ век — последний век.

Все сбудется, как сказано в писанье.

Печальный демон — дух изгнанья,

Взлетит над выжженной Землей.

И первых дней воспоминанья

Пред ним предстанут чередой.

Примечания к главе 2-й:

(1) В 2001 г. частная компания "Селера" во главе с Грегом Вентером и Национальный институт геномных исследований США во главе с Френсисом Коллинсом объявили о том, что геном человека в основном расшифрован. Со стопроцентной достоверностью идентифицировано 40 тыс. генов. Доступ к базе данных открыт. Однако остается еще множество нерешенных проблем, каждая из которых таит в себе не только фантастические возможности увеличения продолжительности человеческой жизни, но, к сожалению, и колоссальные угрозы, которые могут оказаться страшнее атомной бомбы.

(2) Бозон Хиггса — посути, единственное недостающее звено Стандартной модели элементарных частиц, которая предполагает наличие во Вселенной еще одного скалярного поля, кроме экспериментально доказанных полей, отвечающих за электромагнитное, сильное и слабое взаимодействие. Гипотетически, бозон Хиггса сыграл основную роль в механизме, посредством которого некоторые частицы (кварки, лептоны) в момент рождения Вселенной, то есть Большого взрыва (Big Bang), приобрели массу, а другие (фотоны, нейтрино) остались безмассовыми. Драматизм ситуации состоит в том, что, если будет доказано, что никакого бозона Хиггса в природе нет, то это откроет путь для целого ряда альтернативных концепций, давно готовых заменить Стандартную модель, — вплоть до теории множественности пространственно-временных измерений и параллельных Вселенных.

(3) Валентность (от лат. valentia — сила), способность атома присоединять или замещать определенное число других атомов или атомных групп с образованием химической связи. Существует даже некое мнемоническое (запоминательное) правило, согласно которому:

Калий, натрий, серебро — одновалентное добро.

Калий, натрий серебро, с водородом заодно.

Железо, алюминий и хлор — их валентность равна трем.

(4) Бегин Менахем — (1913–1992), премьер министр Израиля в 1977–1983 гг.

ГЛАВА 3 КОМАНДИРОВАННЫЕ

Только наши друзья, вернувшись с перекура, хотели погрузиться в чтение очередного, написанного программой "ЭП-Мастер" отрывка слишком затянувшегося, по их мнению, рассказа, как к ним в кабинет без стука вошел начальник управления информационных технологий банковского холдинга г-н Климов. А без стука он вошел потому, что имел допуск во все помещения Вычислительного центра, открывая их своим электронным ключом. Это был невысокого роста 50-летний мужчина довольно плотного телосложения, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой. Установленные для сотрудников банковского холдинга правила дресс-кода на него не распространялись, и соответственно на работу он приходил, как вольный художник — в джинсах и свитере. В руке у него была трубка, с которой он, подобно товарищу Сталину, не расставался даже во время официальных мероприятий. Трубка не дымила, так как успела потухнуть, пока г-н Климов шел по коридору.

— Всем привет! Решил посмотреть на вашу чудо-программку, которая стихи сочиняет. Так сказать, в порядке повышения образованности, — объяснил он цель своего визита.

— О чем речь, конечно. Садитесь в мое кресло, а я придвину стул и присяду рядом, — засуетился Антон Шлыков.

Он вкратце объяснил г-ну Климову принципы работы музыкально-поэтического модуля программы и попросил для примера ввести в поле интерфейса первую строчку какого-нибудь стихотворения. Г-н Климов одним пальцем, стуча по клавиатуре, ввел текст, нажал enter и, минуту спустя, весело сказал:

— Отказывается выполнять, выдала сообщение, что исходные данные не верны.

— Не может быть!? — удивился Антон Шлыков, заглянув на экран монитора, но ничего не понял и поэтому решил уточнить: А что вы написали?

— Листья дуба слетают с ясеня, — сказал г-н Климов и виновато улыбнулся.

Геннадий Галыгин и Александр Андреев прыснули от смеха. И только Антон Шлыков оставался серьезным:

— Сотрите backspace, что вы написали и напишите то, что не противоречит здравому смыслу, — и пояснил: Понимаете, наша программа даже онтологические объекты различает, а уж дуб от ясеня и подавно.

Тут на помощь г-ну Климову пришел Геннадий Галыгин:

— Знаете что, напишите строчку, а лучше две строчки стихотворения собственного сочинения. Ведь наверняка же в юности стишками баловались?

— Так, сейчас вспомню, — сказал г-н Климов, наморщил лоб, положил трубку на стол, почесал затылок, а потом уже двумя пальцами ввел новый текст.

На этот раз программа вводные данные не отвергла и попросила 5 минут на выполнение задания. Наши друзья предложили г-ну Климову выпить чашечку растворимого кофе, но он отказался, попросил приоткрыть окно и раскурил трубку. Антон Шлыков включил звуковые колонки, из которых они вскоре услышали сообщение о том, что программа "ЭП-Мастер" завершила работу и желает лирическому герою стихотворения счастья, здоровья и долгих лет жизни. Сообщение было передано голосом диктора Центрального телевидения Игоря Кириллова.

Г-н Климов повернулся к монитору, минуты три напряженно читал, а затем смачно произнес:

— Не фига себе!!!

— Плохо или хорошо? — поинтересовался Антон Шлыков.

Г-н Климов был не на шутку взволнован:

— Не мне об этом судить, но я вижу, что ваша программа почти слово в слово выдала то, что я сочинил, когда учился на первом курсе института. Эти стихи я посвятил одной симпатичной особе, которая через три года стала моей женой. Только, вот, откуда программа могла это знать, если я это никогда не публиковал и кроме меня и моей жены, об этом стихотворении никто не знает. И подскажите, пожалуйста, как мне его удалить?

— Увы, это невозможно. Рукописи не горят, а файлы не делитятся. И, если позволите, можно я его вам его распечатаю, так сказать, на память? — предложил Антон Шлыков.

— Валяй, и, кстати, ты мне вчера сказал, что программа ваша еще и музыку сочиняет. Если это так, то нельзя ли под эти стихи мелодию какую-нибудь подобрать? — поинтересовался г-н Климов.

Антон Шлыков прочитал распечатанное на принтере стихотворение юного Климова и, хотя нашел его вполне заурядным, решил подольститься.

— Считаю, что вам за ваше стихотворение не должно быть стыдно. Оно так ритмично, что прямо-таки просится, чтобы его положили на музыку, — сказал он и даже замурлыкал что-то из репертуара Аллы Пугачевой.

— Нет, нет, Антон, это будет плагиат! Игорь Николаев тебя по судам затаскает, — возразил Александр Андреев и вызвался написать с помощью программы более оригинальную мелодию и аранжировку.

Для выполнения задания программе "ЭП-Мастер" потребовалось не более 10 минут, так как Александр Андреев использовал уже готовые наработки. Осталось только подобрать голос певца. По просьбе г-на Климова песня была исполнена мужественным голосом Иосифа Кобзона.

Александр Андреев переписал новорожденную песню на флэшку, которую затем торжественно вручил сияющему от восторга г-ну Климову.

Прощаясь, г-н Климов сообщил нашим друзьям о том, что, не сегодня-завтра c иностранными кредиторами банковского холдинга будет заключено мировое соглашение, и это позволяет начать модернизацию имеющихся серверов, которую он начнет с их Аси.

Раскланявшись с г-ном Климовым, наши друзья прочитали текст, сочиненный "электронным писателем" за ночь, расстроились, и еще больше приуныли.

— "Блаженна жизнь, пока живешь без дум!" — воскликнул Александр Андреев, намекая на опасную тему, которую затронул "электронный писатель".

Мы в эту жизнь попали не случайно.

Зачем-то надо эту жизнь прожить.

Здесь кроется одна большая тайна,

И в этой тайне смыслу жизни быть.

Судить и думать мне уже неловко -

Житейским словом путь свой назову:

Моя судьба — моя командировка

В захваченную ужасом страну

Блоггер Ерик

I

За время своей 3-х летней трудовой деятельности в качестве проводника бригады поезда дальнего следования Алина успела повидать многое, поэтому она нисколько не удивилась тому, что ее непосредственный начальник тов. Фролов, связавшись с ней по телефону по линии внутренней связи, попросил ее: а) забрать из вагона-ресторана одного загулявшегося пассажира ее вагона; б) привести его в чувство; в) уложить его спать; г) разбудить его в 8.30 часов утра и сообщить ему о том, что его коллега по работе недавно совершил посадку во второй вагон и приглашает его к себе в гости.

Алина сразу поняла, что речь идет о Павлове. Никакого желания тащить на себе здорового пьяного мужика Алина не испытывала, но приказ есть приказ, и она, только недавно сдав дежурство своей молодой и еще неопытной напарнице Галине, отправилась, вместо того, чтобы отдыхать, в уже закрытый для посетителей вагон-ресторан.

Надо отдать Павлову должное, поскольку к ее приходу он успел очнуться, вытереть салфетками прилипший к его лицу майонез и даже заказать подоспевшей официантке бутылку пива. Официантка предупредила его о том, что, вот, уже 10 минут, как ресторан закрыт, но заказ выполнила. Павлов достал из кармана спортивной куртки партомоне, чтобы рассчитаться. Партомоне был пуст. И он понял, что совершенно не помнит ничего из того, что с ним произошло в период между его появлением в ресторане и трагикомичным пробуждением с головой в тарелке с салатом оливье.

Кроме всего прочего он обнаружил лежащую подле него на столе книгу среднего формата в суперобложке пол названием "Новосибирск в историческом прошлом", изданную в 1978 году, то есть совсем свежую. Он открыл книгу и на первой же странице увидел запись, сделанную шариковой ручкой с синими чернилами, из коей следовало, что эта книга ему подарена на добрую память, причем, не кем-нибудь, а самим руководителем авторского коллектива тов. Л.М. Горюшкиным. А дальше дата и неразборчивая подпись. Ничего подобного с Павловым до сих пор не происходило: так напиться, чтобы не помнить с кем!?

Павлов снова подозвал к себе официантку и попросил у нее счет. На его законную просьбу официантка, отводя глаза, ответила, что за все, что он ранее заказывал, он заплатил, а деньги за пиво, если у него уже нечем рассчитаться, он заплатит, когда сможет. И тут же она передала его в распоряжение к подошедшей к столику Алине, которая взяла его под руку и, укоризненно поругивая, повела за собой, чтобы уложить спать.

Пройдя через шесть вагонов, они добрались до места, но сразу в свое купе Павлов идти не решился, так как опасался того, что его начнет тошнить, и он не успеет вовремя выскочить наружу. Он сказал об этом Алине, которая, пожалев его, предложила посидеть часик-другой в ее купе и даже обещала напоить его чаем. И вот она открыла своим ключом дверь и впустила Павлова в тесное помещение купе проводников, в котором прошлой ночью и днем он занимался любовью с Мелиссой.

— Почему же она не выполнила своего обещания прийти в вагон-ресторан? — раздумывал он. Когда же Алина принесла ему чай, он поинтересовался у нее насчет обстановки в поезде, в вагоне, а также в его купе. Не случилось ли чего чрезвычайного и необычайного за время его отсутствия? Алина, рассмеявшись, ответила ему, что все живы и здоровы, однако, боятся нашествия инопланетян, особенно ее напарница Галина. Павлов понял, о ком она ведет речь, и сожалением подумал о том, что видел новую проводницу только мельком, не успев разглядеть, какая у нее фигура.

— Надо же, — сказал он, чувствуя, что понемногу приходит в форму, — даже имена у вас схожи, как у фотона и фотио, Гегеля и Гоголя.

— А вы бы не умничали, а познакомились бы с девушкой поближе и объяснили ей семь различий между миньоном и менуэтом, — сказала Алина и рассмеялась, довольная своей двусмысленной шуткой.

— Нетушки, нетушки, пусть этим Аркадий Моисеевич занимается, — возразил Павлов, а потом, удивляясь своей наглости, сказал: Мне бы что-нибудь более практичное, например, давайте я вас поцелую, а потом расстегну лифчик…

— Э, милый, раньше об этом надо было думать. Теку. И отчего это нам, бабам, каждый божий месяц терпеть эту напасть приходится? — пожаловалась Алина на один из не самых для нее приятных законов природы.

— Зато вам бриться каждый день не надо, — заметил Павлов, чувствуя, впрочем, слабость своего аргумента, а также, осознавая, что на его щеках уже образовалась суточная щетина.

Они поговорили еще немного ни о чем, и Алина заявила, что ей пора раздеваться и укладываться спать, однако, если его по-прежнему корёжит, то он, конечно, может остаться. Но Павлов решил не злоупотреблять ее гостеприимством, и, пожелав ей спокойной ночи, отправился в туалет, а потом в свое купе.

В отличие от вчерашней ночи, Павлов спал очень плохо. Он несколько раз просыпался, и, как наваждение, вспоминал только что просмотренные им разные картинки в розовых, фиолетовых или серых, как облака, тонах, а также геометрические фигуры и формулы, пейзажи, четко — портреты людей, знакомых и незнакомых. Среди знакомых он видел покойную бабку Антонину Степановну, а с нею рядом седую женщину со своеобразными восточными чертами лица, похожую на Анну Ахматову. Павлова это нисколько не удивило, поскольку он знал, что в круг бабкиных знакомых входило много "бывших", которых она называла "последними из могикан русской культуры". Бабка хотела ему что-то сообщить, по-видимому, очень важное, но он не расслышал ее слов, оглушенный гулом турбин взлетающего на фоне заходящего солнца в темно-синем небе реактивного самолета. Последнее, что он запомнил, это — могильный холмик с простым деревянным крестом и ржавым венком из колючей проволоки на фоне скромного сельского кладбища.

— Последнее предупреждение, — с тоской подумал он.

В местах расположения пассажиров IV купе произошли изменения. Аркадий Моисеевич спал на нижней полке — на месте, где прошлой ночью спала Мелисса. Соответственно, она переместилась на место Фишмана, а Наденька осталась на своей верхней полке, где и была. Продолжительное отсутствие Павлова каждый из его попутчиков воспринял по-своему. Мелисса подумала, что он на нее обиделся. Наденьке было все равно. А Фишман решил, что, Павлов от них, наверное, просто устал. Где-то среди ночи Павлов громко застонал, чем сильно обеспокоил проснувшегося Фишмана, который его разбудил и подал стакан кипяченой воды, предварительно растворив в ней десять капель корвалола.

— Простите меня, Аркадий Моисеевич, я просто — мудак, — подытожил Павлов свое нелепое поведение.

— Ничего, Дима, все пройдет и забудется, — успокаивал Павлова Фишман, полагая, что он терзается сожалениями по поводу неловкого обращения с Мелиссой и Наденькой.

Кроме неприятных болезненных ощущений, обусловленных похмельем, Павлов испытывал чувство морального угнетения. То, что он ухитрился спустить в ресторане без остатка все свои суточные и командировочные его, конечно, нисколько не воодушевляло, но и не очень сильно беспокоило, так как он еще не израсходовал ни одной копейки из переданного ему Олениной гонорара, который ему вскоре предстояло отработать. Как именно, он не знал, и это его пугало.

Во всех предыдущих случаях, когда компетентные органы привлекали его к операциям против наркодельцов и валютчиков, суть его действий сводилось к тому, чтобы приманить к себе, а потом сдать с поличным людей, связанных с организованной преступностью. Так, он приобретал на черном рынке у мелких розничных торговцев-фарцовщиков по заранее составленной наводке на выданные ему деньги небольшие дозы героина-кокаина или небольшие суммы иностранной валюты, в основном американские доллары и немецкие марки. Разумеется, он потом сдавал все это под расписку своему куратору. Когда ни о чем не подозревающие фарцовщики начинали относиться к нему, как к постоянному клиенту, он объявлял заказ на очень крупную сумму, после чего он уже имел дело с настоящими барыгами, которые, хотя и ворочали миллионами, все равно были мелкими сошками в сложной цепочке торгово-посреднических отношений советской "теневой" экономики.

Павлову было нисколько не жаль этих людей, которые, имея все, что нужно для жизни: кооперативные квартиры, машины, дачи, — все равно никак не могли остановиться в порочном, по его мнению, стремлении разбогатеть. На этот раз все было по-другому. Ему было искренне жаль Фишмана, который никоим образом не производил впечатления человека, замешанного в незаконном обороте наркотиков или валютных операциях. А тут еще это злосчастное НЛО, которое бы век в жизни не встречать!

Ровно в 08.30 Павлова разбудила Алина, сообщив ему, что в V купе второго вагона его ждет какой-то калека, который, судя по всему, очень важная шишка, раз его разместили рядом с начальником поезда.

— Может, все-таки коллега? — поправил Алину проснувшийся Фишман.

— А я такая тупая, Аркадий Моисеевич, что для меня все равно: что коллега, что калека, что Вассерман, что басурман, — ответила на его замечание Алина, и покинула их, подчеркнуто вильнув бедрами.

— Вот, язва! — сказал Фишман и засмеялся.

— Мы уже в Сибири? — поинтересовалась Наденька, свесив голову с верхней полки.

— Давным-давно, — ответил ей Фишман.

— Сибирь, Сибирь! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! — сообщила, зевая, проснувшаяся Мелисса. Но Павлов и Фишман не стали ее поправлять, в том смысле, что процитированные ею слова великого поэта относятся не к Сибири, а к Москве.

Павлов поздоровался со своими попутчиками, заправил постель и отправился, куда надо, для того, чтобы подготовиться к встрече с Олениной: умылся, побрился, почистил зубы и т. п. Даже подумал, не переодеться ли ему в костюм и не нацепить ли на шею галстук, но решил, что в случае чего за него это сделают другие.

Оленина встретила его уже не так холодно, как и в прошлый раз. Заметив его болезненное состояние, она заставила его выпить какую-то таблетку, растворив ее в стакане с минеральной водой. А потом дала ему полотенце и проводила до душевой кабины, которая являлась неотъемлемой частью удобств и комфорта, доступного только для пассажира второго вагона.

После принятого лекарства, производимого в СССР в очень ограниченном количестве в специальном цехе одного московского НИИ по украденной у американцев рецептуре, которая была ими разработана для поддержания боевого духа подразделений военно-морского спецназа ("морские котики"), и контрастного душа Павлов снова почувствовал себя человеком.

Вернувшись к Олениной, он, наконец, обратил внимание на появившиеся ее купе новые вещи, — такие, как добротный мужской плащ и фетровая шляпа, которые свидетельствовали о том, что она едет не одна, а с каким-то мужчиной. Спросить ее об этом он постеснялся и молча пил предложенный ему хорошо заваренный зеленый чай. Оленина тоже молчала, но вовсе не потому, что ей не хотелось его докучать. Не прошло и пяти минут, как в подтверждение его догадки о новом пассажире в купе вошел невысокого роста, темноволосый и худощавый мужчина с монгольскими чертами лица.

— Капитан госбезопасности Цибиков Юрий Николаевич, — представился он и протянул ему руку.

— Дмитрий Павлов, — ответил Павлов и протянул руку в ответ.

После крепкого рукопожатия Цибиков объяснил Павлову, что он пришел из вагона-ресторана, где позавтракал, так как не успел этого сделать в Тюмени, чтобы не опоздать на проходящий поезд "Москва-Новосибирск". Далее, Цибиков сообщил, что он тоже москвич, но в настоящее время находится в служебной командировке. В Тюмени же он пробыл почти трое суток, в связи с делом, по которому они сейчас втроем: он, Оленина и Павлов, — едут в Новосибирск.

— To say nothing about Fishman, — сказала Оленина и усмехнулась.

— Да, если не считать Фишмана, — сказал Цибиков и тяжело вздохнул.

Далее, Цибиков рассказал им о том, что в настоящее время следствие по делу новосибирских ученых: Мерцалова и Фишмана, — располагает новыми данными, которые во многом проясняют общую картину событий, приведших к возбуждению против них уголовного дела по статьям о причинении ущерба здоровью, незаконному применению наркотических препаратов, шпионажу в пользу иностранного государства и клевете на советский строй.

Затем он достал из своего портфеля диктофон марки Sony и попросил минуту внимания. Убедившись в том, что Оленина и Павлов приготовились слушать, он включил кнопку воспроизведения записи. Затем они услышали, как какой-то мужчина торопливо и взволнованно говорит:

"Земля, 2020 год. Летом на Северном полюсе нет льда. Льды Гренландии тают все быстрее. Поверхность всемирного океана увеличилась, и эта тенденция сохраняется. Побережье Средиземного моря из-за невыносимой жары, которая стоит летом, обезлюдело. Альпы лишились ледников и снега. Аграрное производство находится под угрозой, поскольку на регионы в Африке и Южной Азии обрушилась чудовищная засуха. Ситуация с водоснабжением в мире катастрофическая".

Цибиков выключил диктофон и объяснил удивленным Олениной и Павлову, что то, что они услышали, это — последние слова, которые перед смертью сказал бывший аспирант профессора Мерцалова, принимавший непосредственное участие в его научном проекте и сеансах "регрессивного гипноза". Или того, что органы поначалу считали регрессивным гипнозом, а на самом деле являлось грубой манипуляцией сознания с использованием психоделических препаратов, типа ЛСД. Затем Цибиков сказал следующее:

— У того парня, аспиранта профессора Мерцалова, после всех этих экспериментов крыша поехала, и он начал пророчествовать, как Исайя или Нострадамус, пугая всех бедами, которые вскоре обрушатся на весь мир и на нашу страну. Его сразу поместили в больницу для душевнобольных. Там, в Новосибирске. Но потом его родственники добились, чтобы его перевели Тюмень на излечение в их областной психоневрологический диспансер. В одной палате с ним случайно оказался свихнувшийся на НЛО журналист из местной областной газеты и стал записывать на магнитофон то, о чем бредил наш несчастный Иван Бездомный.

— Так звали покойного, и от чего он умер? — поинтересовался Павлов, задав Цибикову сразу два вопроса.

— Нет, фамилия покойного Сидоров, и умер он от сердечной недостаточности, — ответил Цибиков.

— А можно послушать еще что-нибудь из того, что удалось записать? — спросил Павлов, сгорая от любопытства.

— Пожалуйста, но только то, что не относится к конкретным историческим событиям и политическим деятелям СССР, США и Евросоюза.

— Вы считаете, что "Сидоровы Центурии" правдоподобны и представляют, таким образом, не просто секретную, а сверхсекретную информацию? — спросила Оленина, не скрывая своего скепсиса.

— Дорогая Светлана Викторовна! — сказал Цибиков. — Я отношусь к этому на полном серьезе. Может, вы не знаете, а по своей первой профессии я — врач-невропатолог. И окончил, между прочим, 1-й медицинский институт, проходил практику в Московском институте нейрохирургии имени Бурденко. Так, вот, еще 10 лет тому назад два врача из этого института обнаружили и экспериментально доказали: люди с определёнными психическими заболеваниями, к тому же левши, могут предсказать то, что произойдёт через несколько десятков секунд. Мол, по телефону позвонит такой-то человек, откроется дверь и прочее. Это нисколько не противоречит тому, что они способны рассказать о том, что, положим, произойдет через час, через день, через месяц и даже через год.

— А наука бессильна это объяснить! — подхватил тему разговора Павлов.

— Не верю я в эти чудеса, — отреагировала на их реплики Оленина и добавила: Надо полагать, что Мерцалов хотел передать американскому консулу, когда был в Ленинграде, информацию не о том, кто будет следующим президентом США, а что-то другое.

— Светлана Викторовна! — одернул Оленину Цибиков и поднес палец к губам.

Оленина поняла, что сболтнула лишнее и обиженно шмыгнула носом. Цибиков, главным образом, чтобы отвлечь Павлова от очень опасной темы, начал рассказывать о том, как ему достались пленки с записями аспиранта Евгения Сидорова, которые, помимо прочего, содержали очень любопытные, по его мнению, философские рассуждения о природе пространства и времени, смысле жизни и т. п.

Порывшись в своем портфеле, он нашел и поставил на воспроизведение нужную кассету. И снова они услышали голос недавно умершего человека, который, возможно, до мельчайших подробностей знал все, что произойдет на Земле в ближайшее и более отдаленное время:

— "Время — понятие относительное, и возникает оно лишь на основе периодической повторяемости. Значит, если мы говорим о существовании времени, то должны подразумевать какую-то периодичную повторяемость в пространстве — цикличность пространства. Время — мера пространства, а пространство — мера времени? Но как можно переместиться во времени? Переместившись в пространстве? Причём быстрее скорости света? Но возможно ли это? Или если только в иных частотах? Волны света присутствуют везде здесь и сейчас. Значит, и настоящее, и будущее, и прошлое существуют одновременно сейчас во Вселенной? Везде здесь и сейчас?! Всё везде и сейчас? Прошлое, настоящее и будущее существуют лишь относительно моей точки взгляда на пространство и время. Выходит, всё везде существует сейчас во Вселенной? Всё сейчас, всё настоящее — и прошлое и будущее? И всё уже во Вселенной свершилось? Вся история уже свершилась? А мы путешествуем по времени, перемещаясь в пространстве, становясь свидетелями-участниками уже сыгранной истории, как, например, я смотрю тот или иной документальный или художественный фильм? Значит, будущее постижимо? Значит, будущее существует в тот момент, когда его видят будто сквозь горящее зеркало? Выходит, всё повторяется, как кино? И вечно возвращается одно и то же, чтобы повториться буквально, как очередной сеанс? Какой же в этом смысл? Но ведь мне нравится смотреть один и тот же фильм. Если будущее существует сейчас, то и я где-то сейчас пребываю. И кто же я в таком случае?"

Цибиков выключил диктофон, а Павлов подумал о том, что, с помощью синтетического наркотика, изобретенного Мерцаловым и Фишманом, можно, не строя никакой "машины времени", оказаться в любом историческом времени. Или это не наркотик, а, к примеру, какой-нибудь таинственный генератор психотропных волн, история которого уходит корнями в подвалы Лубянки и ведомство милейшего Лаврентия Павловича Берия?

Между тем, Оленина и Цибиков заспорили между собой о плане предстоящей операции. Цибиков предлагал подождать, пока в Москве не проанализируют записанные тюменским журналистом "Сидоровы Центурии". Оленина же высказывала мнение о том, что Мерцалова и Фишмана следует задержать как можно скорее, причем, под любым предлогом, поскольку неизвестно, кого еще они вздумают послать в прошлое или в будущее с непредсказуемыми для жизни и здоровья испытуемых последствиями. Тем более, что срок пребывания Павлова в Новосибирске ограничен его командировочным предписанием.

И еще она напомнила своему коллеге Цибикову о том, что Павлов, между прочим, является ответственным сотрудником Главлита, и у него есть начальник, который на Лубянке любую дверь ногой открывает. Павлов понял, что Оленина имеет в виду тов. Афанасьева, и он, надо признать, испытал чувство гордости за своего начальника.

— Простите, — обратился Цибиков к Павлову, — вас с какой целью и на какой срок в командировку отправили?

— С целью проверки выполнения инструкций по защите сведений, содержащих оценку минерально-сырьевой базы региона, сроком на 5 дней, — коротко доложил Павлов.

— Совсем-совсем мало, — огорчился Цибиков и добавил, как бы для себя, уточняя: Да и вопросы, которые вам придется решать по службе, наверное, неординарные?

— При плотной работе справлюсь за два дня, — пообещал Павлов, уже давно прикинувший в голове объем предстоящей ему по линии Главлита работы.

— А вам удалось добиться расположения Фишмана и получить приглашение в гости? — спросил Цибиков и признался: Для нас это очень важно.

— Я получил приглашение на ужин в среду, в начале седьмого вечера, — ответил Павлов.

— Прекрасно, — сказал Цибиков, — Мы уже кое-что с нашими новосибирскими коллегами подготовили. Теперь важно, чтобы на ужин пожаловал профессор Мерцалов, и вам бы удалось, познакомившись с ним, разговориться на тему о регрессивном гипнозе. Как это у него получается? И, по возможности, самому подвергнуться испытанию. Однако, учитывая то, что это может быть очень опасно для вашего здоровья, я попробую изменить план операции, а может даже ее и отменить.

Затем Цибиков разъяснил Олениной и Павлову, как обстоит дело с их размещением в Новосибирске. Оказалось, что очень плохо, так как в связи с предстоящим визитом в город руководителя партии и государства Леонида Ильича Брежнева почти все гостиничные номера класса люкс забронированы или уже заняты разными должностными лицами из союзных министерств и главков. Про ведомственную гостиницу и говорить нечего — под завязку. В некоторых номерах даже поставили раскладушки. Цибикову удалось выбить одноместный люкс в гостинице "Сибирь" — для Олениной, и двухместный номер в гостинице "Центральная" — для него и для Павлова.

— Вы, надеюсь, не храпите? — поинтересовался он у Павлова.

— Это, смотря, кто рядом, — ответил Павлов и рассказал подходящий анекдот:

"Командированный пришел в гостиницу, а там все места заняты, кроме одного, в двухместном номере. Его честно предупреждают, что оно свободно потому, что сосед необычайно громко храпит, и никто там не может уснуть. Он соглашается, поскольку выбора все равно нет. Утром командированный выходит свежий и отдохнувший. Его спрашивают:

— Как вам удалось выспаться при таком храпуне?

— Я зашел в номер — он храпит. Я подошел, поцеловал его в щечку и сказал "Спокойной ночи, противный" — он проснулся, и не только не храпел, но даже и глаз-то не сомкнул!"

Цибиков расхохотался и сказал, что есть еще более действенный способ борьбы с храпунами и приставил себе к виску воображаемый пистолет, — раз — и все. Оленина, не воспринимавшая пошлые мужские шутки, недовольно поморщилась и сказала:

— До встречи в городе на Оби, Дмитрий Васильевич, — сказала она, давая тем самым понять, что на данный момент тема их беседы, состоявшаяся при участии капитана госбезопасности тов. Цибикова, исчерпана.

Когда Павлов уже собирался открыть дверь купе и выйти, Цибиков спохватился:

— Кстати, чуть не забыл. Вас кто-нибудь на вокзале в Новосибирске встречает?

— Кто же меня встретит, если я свой билет только в поезде получил? — сказал Павлов, полагая, что своим вопросом на заданный ему вопрос дал исчерпывающий ответ.

— В таком случае я подойду к вам, когда вы выйдите из вагона под видом встречающего, и мы вместе поедем в гостиницу на служебном автомобиле, которая нас ожидает, — предупредил его Цибиков.

Когда Павлов удалился, Цибиков рассказал Олениной о том, каким конфузом закончилась для компетентных органов разработка тов. Ефремова, потерпевшего вследствие сеанса регрессивного гипноза (того самого гражданина, который попал в кардиологию). Тов. Ефремов являлся однокурсником Мерцалова, работал в секретном НИИ в должности старшего научного сотрудника, а на половину ставки старшего преподавателя читал курс лекций по механике студентам вечернего отделения Новосибирского государственного университета. Как не уговаривали его новосибирские чекисты написать заявление о привлечении Мерцалова и Фишмана к уголовной ответственности за вред, причиненный его здоровью, тот категорически отказался.

До прибытия поезда на станцию Новосибирск — Главный оставалось 3 часа.

II

"Никогда не разговаривайте с незнакомыми людьми", — предупреждал один известный герой одного не менее известного романа. Сколько раз уже за свою жизнь Павлов на практике убеждался в справедливости этого утверждения, будучи битым и оказывавшимся без копейки денег в кармане, и снова с каким-то маниакальным упорством наступал на одни и те же грабли.

Вот и не далее, как вчера, в вагоне-ресторане, до того, как он напился до бесчувствия, он разговорился с одним гражданином, который подсел к его столику, — с тем самым, который подарил ему книгу с автографом. Павлов даже не помнил, как этот Горюшкин выглядит, не говоря уже о том, каково было содержание их беседы. Единственное, о чем можно утверждать достоверно, так это то, что Павлов по причине неумеренного потребления алкоголя совершенно потерял над собой контроль, признавшись тов. Горюшкину в том, что является очень даже ответственным сотрудником Главлита и в доказательство предъявил свое служебное удостоверение. И скорее шутки ради, чем на полном серьезе, повел себя, как Хлестаков, не подозревая о том, что его случайный собеседник является зятем главного редактора печатного органа Новосибирского обкома КПСС.

А дальше, наверное, все выглядело следующим образом. Во время получасовой остановки поезда в Омске тов. Горюшкин, не заходя в помещение вокзала, прямо с перрона, из будки междугороднего телефона-автомата, позвонил своему родственнику и предупредил его о том, что из Москвы в Новосибирск едет цензор-ревизор, причем, инкогнито. Его тесть немедленно связался со вторым секретарем Новосибирского обкома КПСС, который, в свою очередь, по телефону правительственной связи позвонил в Москву и напрямую переговорил с тов. Афанасьевым относительно цели визита тов. Павлова, не раскрывая источника информации.

Нехорошо подумав про своего помощника Игоря Ивановича, Валентин Георгиевич осторожно намекнул новосибирскому партийному боссу скорее о туристическом, чем рабочем, характере поездки своего референта. Во время разговора он даже пару раз характерно покашлял, прозрачно намекая на лубянского "старшего брата", из чего его собеседник на другом конце провода сделал однозначный вывод: московского гостя надо встретить по самому высшему разряду.

Ровно в 12 часов по местному времени начальник областного Главлита собрал внеочередную планерку, на которой велел своим подчиненным подчистить все огрехи. Потом, в исполнение поручения второго секретаря обкома КПСС, он позвонил своему приятелю — директору научно-производственного объединения Министерства среднего машиностроения СССР — и попросил его на пять дней предоставить VIP- апартаменты для "одной важной залетной московской птицы".

Среди подчиненных начальника областного управления Главлита нашелся сотрудник, который знал Павлова лично, познакомившись с ним на каком-то рабочем семинаре в Москве. Или этот сотрудник находился в Москве на стажировке, а Павлов был его куратором? Впрочем, это не так уж и важно. Короче говоря, новосибирский коллега подошел к Павлову раньше, чем Цибиков, и, подхватив его дорожную сумку, не терпя возражений, повлек за собой к своему "жигуленку" первой модели, известному в народе под названием "копейка".

Озадаченный таким поворотом событий, капитан госбезопасности Цибиков велел водителю служебной "Волги", которая его поджидала на вокзале, следовать за автомобилем, в который садился Павлов. Светлана Викторовна Оленина, как с нею еще в поезде договорился Цибиков, должна была проследовать в гостиницу "Сибирь" самостоятельно и в этот момент совершала посадку в такси. Она тоже все видела и не менее Цибикова была раздосадована произошедшими изменениями.

На пересечении улицы Дуси Ковальчук и улицы Жуковского "жигуленок" первой модели, в котором ехал Павлов, притормозил, сдал немного назад, повернул налево и по узкой улочке поехал в сторону Заельцовского бора. Возле окруженного высоким глухим забором трехэтажного особняка с красной черепичной крышей "жигуленок" остановился и трижды просигналил. Металлические ворота открылись, и "жигуленок" въехал на территорию скрытого от посторонних глаз суперэлитного гостиничного комплекса.

Цибиков по радиотелефону, установленному в служебной "Волге", связался со своим новосибирским коллегой старшим лейтенантом Мурадовым и поинтересовался, что это за апартаменты, в которые кто-то, судя по всему, намерен поселить их агента по кличке "Геолог". Мурадов сразу понял, о каких апартаментах идет речь, и даже назвал номер телефона администратора не обозначенной ни каких городских справочниках гостиницы. Цибиков велел водителю подать назад и развернуться, потом вышел из машины, 15 минут или около этого погулял, любуясь окружающей природой.

Ровно в 16.30 Цибиков вернулся в служебную "Волгу" и по радиотелефону позвонил на указанный Мурадовым номер. Ему ответили, что тов. Павлов уже заселился и даже соединили с его номером. С трудом подавляя раздражение, Цибиков попросил Павлова завтра к 13.00 приехать в гостиницу "Центральная", чтобы вместе пообедать и обсудить их дальнейшие совместные планы. Сквозь мембрану телефона Цибиков слышал, как кто-то, находящийся в одном номере с Павловым, сочным мужским басом отдает распоряжения, явно имеющие отношение к поселившемуся в гостинице московскому гостю:

— Баню — истопить! Закуску — как обычно. Водку — в пропорции с пивом. И двух девок поядренее, чтобы сиськи за плечи закидывались!

— Хотел бы я оказаться на его месте! — с завистью подумал о Павлове Цибиков, а вслух пожелал ему хорошо отдохнуть и не забывать о завтрашней встрече. После этого он велел водителю трогать и поехал в направлении гостиницы "Центральная".

Заселившись в забронированном номере с облезлыми обоями и минимальными удобствами и немного передохнув, Цибиков достал диктофон и еще раз прослушал запись особенно поразившего его Сидорова пророчества, которое относилось к совсем недалекому будущему:

"Январь 1990 года начинается со сноса тысячами азербайджанских демонстрантов пограничных заграждений на границе СССР с Ираном в Нахичевани. Вооруженные столкновения между армянами и азербайджанцами происходят в Нагорном Карабахе. В Баку — фактическое восстание. В Ереване — массовые демонстрации. Крымские татары начинают возвращаться в Крым. Непрерывные массовые демонстрации в Грузии. Третий съезд народных депутатов СССР в марте 1990 г. избирает Президентом СССР Михаила Сергеевича Горбачева. Съезд изменяет формулировку 6-й статьи Конституции СССР. С монополией КПСС на власть покончено…

…. Май 1990 года. Начал работать I съезд народных депутатов России. Председателем президиума Верховного Совета России избран Борис Николаевич Ельцин. 12 июня 1990 года I съезд народных депутатов России вслед за Грузией, Латвией, Литвой и Эстонией принимает Декларацию о суверенитете. Вслед за Россией о своей государственности объявляют Туркмения, Армения, Таджикистан, Карелия, Коми, Татарстан, Саха-Якутия, Удмуртия и Чукотка". (1)

Цибикова терзали сомнения. Как человек, сведущий в вопросах психиатрии и нервной патологии, он знал, что необычные состояния сознания, подобные тем, которые испытывал Сидоров, могут вызываться не только наркотическими препаратами. Их также можно стимулировать мощными немедикаментозными техниками, в которых разнообразными способами сочетаются: управление дыханием, пение, барабанный бой, монотонные движения танца, сенсорная перегрузка, социальная и сенсорная изоляция, длительный пост, лишение сна. Возможно кодированное облучение, наконец, особая техника гипноза.

В этой связи, вольно или невольно, у него возникали вопросы. Почему новосибирские чекисты зациклились на наркотиках? Решили устроить образцово-показательный процесс по делу группы ученых-антисоветчиков, которые начали с критики советского общественного строя, а затем скатились к явному криминалу? Как в известной поговорке: "Сегодня носит Адидас, а завтра Родину продаст". Тогда почему бы им не произвести обыск на квартирах фигурантов, чтобы найти или подбросить недостающие улики? Наконец, зачем понадобилось тащить из Москвы Павлова? Своих стукачей-сексотов, что ли им мало?

Был еще один вопрос, который у Цибикова вызвал полное недоумение. Это — запаянный цилиндрический алюминиевый контейнер для хранения фотопленки, который в в апреле 1978 года Сергей Сергеевич Мерцалов передал сотруднику американского консульства в Ленинграде в баре ресторана гостиницы "Астория". Уже через несколько минут вице-консул генерального консульства по вопросам науки, образования и культуры госпожа Стравинская была задержана, а контейнер изъят. Когда контейнер вскрыли, то оказалось, что находившаяся в нем пленка — засвечена. Задержали и Мерцалова. Во время допроса профессор вел себя на редкость спокойно и даже самоуверенно. Он сообщил, что на фотопленке — фотографии НЛО и микрофильм с его статьей на эту тему для журнала "Science".

Цибиков ознакомился с фотокопией протокола допроса, составленного ленинградскими чекистами, пытаясь понять логику действий профессора, который очень сильно рисковал, идя на контакт с американскими дипломатами. Известно, что они, буквально до одного, являются работающими под прикрытием профессиональными разведчиками. Поскольку НЛО — не гостайна, а вообще черт знает что, профессора отпустили с миром, ограничившись предупреждением о недопустимости несанкционированных контактов с сотрудниками американского посольства и генерального консульства.

Ленинградские чекисты сделали запрос в НГУ: какими темами занимается профессор Мерцалов на кафедре и в своей лаборатории, и нет ли среди них таких, которые имели бы отношение к вопросам обороны страны? Ответ пришел неутешительный. Только одна тема, которую Мерцалов вел совместно с кандидатом биологических наук Фишманом, могла бы, но только в отдаленной перспективе, иметь определенное отношение к вопросам создания психотронного оружия. Это — регистрация акустических и электромагнитных полей и импульсов молекулы ДНК. Ввиду поступившего из органов запроса, руководство НГУ тут же приняло решение эту тему на всякий случай засекретить, а при первом же удобном поводе — вовсе закрыть, чтобы в дальнейшем не иметь никаких неприятностей с "засветившимся" профессором.

Поздно вечером, когда Цибиков уже собирался ложиться спать, в дверь гостиничного номера негромко постучали. Цибиков открыл дверь, недоумевая, кто бы это мог быть. В номер вошел старший лейтенант Мурадов, поздоровался — как положено по уставу, и передал ему запечатанный сургучом пакет:

— Велено вам передать. Лично в руки. Разрешите идти?

Взглянув на надпись на конверте, Цибиков скомандовал:

— Вы свободны.

Вскрыв пакет, Цибиков обнаружил в нем приказ, полученный два часа назад из Москвы по телетайпу, согласно которому ему надлежало передать старшему лейтенанту Олениной по акту приема-передачи все вещественные доказательства, собранные им в Тюмени, и в тот же день срочно отбыть на самолете в Улан-Удэ. Причина его столь спешного перемещения мотивировалась дополнительными обстоятельствами, открывшимися по делу, которое он вел в прошлом году. В том же пакете находился авиабилет на рейс Новосибирск — Улан-Удэ — Владивосток, квитанция о бронировании гостиничного номера и подотчетная сумма командировочных расходов.

Мысленно похвалив новосибирских чекистов за оперативность, Цибиков, тем не менее, почувствовал, что внутри у него, как будто, все оборвалось. Такое чувство он уже ощутил однажды — в тот день, когда его жена впервые ему изменила, а неделю спустя ушла от него, оставив записку, в которой она признавалась в том, что полюбила другого и намерена подать на развод.

Спать ему уже не хотелось, поэтому он переоделся, причесался, и спустился на первый этаж, надеясьна то, что бар еще не закрыт. В баре, несмотря на позднее время, было много народа. Отчасти это объяснялось тем, что был понедельник — единственный день недели, в который ресторан при гостинице "Центральная" не работал. Едва отыскав свободное место, Цибиков заказал виски со льдом и пачку сигарет "Золотое руно". Десять рублей, которые он заплатил за заказ, для него были не какие ахти деньги, но на него обратили внимание. Цибиков заметил, что к нему порывается обратиться какой-то парень с рыбьими глазами и длинными неопрятными волосами.

— Фарцовщик, наверное, или сутенер, — подумал Цибиков и, попивая из высокого стакана через соломинку "буржуазный напиток", начал рассуждать логически.

С одной стороны, он прилетит завтра на свою малую Родину, — и это хорошо. С другой стороны, вновь открывшиеся обстоятельства по делу "черных археологов", которое он год назад вел в составе смешанной следственной бригады, не предвещали ничего хорошего. Вина осужденных была доказана под сильным давлением, а те, кто реально занимался сбытом золотых украшений из разрытых могильников, уголовной ответственности избежали. В той мутной истории были как-то замешаны местный шаман и его красавица-дочь, сын секретаря райкома партии и сотрудники местного краеведческого музея. Не обошлось без мистики и прочей чертовщины, вроде пространственно-временных флуктуаций и явления призрака Черного Шамана. О том, что его могут вызвать по делу, которое он сейчас ведет, ему не приходило даже в голову.

Наконец, парень, привлекший внимание Цибикова, все-таки набрался смелости, подошел к его столику и вызвал на приватный разговор. И на этот раз интуиция Цибикова не подвела. Парень оказался сутенером и предлагал ему на ночь девицу, всего за 150 рублей. По тем временам это был месячный заработок инженера или остепененного вузовского преподавателя.

— Страшненькая, наверное? — спросил Цибиков, намереваясь от него отвязаться.

— Что ты, писаная красавица! — сказал парень и показал на стоящую неподалеку высокую симпатичную девицу в платье с открытыми плечами.

Цибиков не знал, что проститутка, которую ему предлагают, и есть ехавшая с Павловым в одном купе Надежда Навротилова, поскольку о других попутчиках Павлова, кроме Фишмана и его племянницы Мелиссы, Оленина его в известность не поставила.

— Чем я рискую? — подумал он. — Парень я холостой. Завтра улетаю в Улан-Удэ. Милиция, зная, что номер снимается по брони КГБ, с проверкой не нагрянет. И деньги лишние остались.

Подумавши, Цибиков сказал парню, что вначале с девицей познакомится, потанцует, а там видно будет. Парень не соглашался и требовал предоплату. В это время заиграла медленная музыка, и девица, слышавшая его разговор с сутенером, сама подошла к нему и пригласила на танец. Когда же они сплющились среди танцующих пар, девица наклонилась к нему и, жалобно всхлипывая, попросила:

— Пожалуйста, уведите меня отсюда и посадите на такси.

Никто им не препятствовал, когда они вышли на безлюдную улицу, но возле стоянки такси в освещении тусклого фонаря их уже ожидала толпа подвыпивших юнцов. Вероятно, они воспользовались другим выходом из гостиницы, опередив Цибикова и Наденьку на несколько минут. На стоянке была только одна машина "с шашечками", водитель которой тщетно пытался завестись и отъехать подальше, чтобы не оказаться свидетелем назревающей потасовки.

— Это моя девка, козел! — вызывающе заявил вышедший навстречу Цибикову и Наденьке сутенер.

И тут Цибиков понял, что знает этого парня, два года тому назад проходившего свидетелем по уголовному делу, настолько нетипичному, что следствие по нему вело КГБ. В начале мая 1976 года неподалеку от московской кольцевой дороги был найден обезображенный труп 20-летней москвички. У нее были удалены язык, грудь, прямая кишка, другие жизненно важные органы и полностью высосана (как еще это можно назвать?) кровь. Все было сделано с хирургическим совершенством. В кровеносной системе жертвы к тому же были обнаружены следы большого количества атропина — вещества-транквилизатора, расширяющего кровеносные сосуды.

Цибиков вспомнил фамилию свидетеля — Серебрянников. И даже то, что у него две судимости, а его "погоняло" (кличка) имеет отношение к занятию сводничеством. Серебрянников был приятелем убитой москвички — девушки легкого поведения, работавшей горничной в одном из столичных отелей.

Цибиков почувствовал, как его спутница медленно-медленно оседает и вот-вот упадет от страха на асфальт. У него под мышкой в кобуре было табельное оружие. Одним выстрелом в воздух он обратил бы хулиганов в бегство, но такую злость он почувствовал по отношению ко всей этой мрази, что решил Серебренникова и всю кодлу, которую он вокруг себя собрал, хорошенько проучить.

— Ты фильтруй базар, Гандон, коли не знаешь наперед, с кем имеешь дело! — громко сказал Цибиков и подхватил свою спутницу, чтобы она не упала.

— Она мне должна 200 рублей. Отдай бабки и делай с ней, что хочешь, — более примирительным тоном заговорил гражданин Серебрянников, известный в уголовном мире по кличке Гандон. А тон свой он переменил потому, что внезапно почувствовал парализующий его волю страх. И не без причины: суггестивные способности Цибикова были официально подтверждены дипломом Академии медицинских наук СССР.

— Я тебе, Гандон, и пятака ржавого не дам. Вставай на колени и проси прощения у меня и моей девушки! — заявил Цибиков, подражая голосу известного в Москве и Новосибирске уголовного авторитета по кличке Салавар. В толпе хулиганов возникло замешательство.

— Мочи их! — заорал Серебрянников, приняв Цибикова за одного из трех матерых уголовников, которые опустили его на зоне во время его первой ходки. И тут же он осекся, так как рухнул, словно его подкосили, ударившись при этом головою об асфальт. Но толпа ничего не поняла.

Оттеснив Наденьку, хулиганы пытались сбить Цибикова с ног. Увертываясь от ударов, Цибиков пытался сконцентрировать свою волю так, чтобы направить агрессию толпы на потерявшего сознание сутенера. Отчасти это ему удалось. Толпа разделилась на две группы. Одни, остервенело, пинали бесчувственное тело сутенера, а с другими Цибиков, немного покуражившись, расправился за две минуты, заодно освежив в памяти навыки довольно редкого стиля рукопашного боя.

Наденька сидела на бордюре тротуара, прикрыв ладонью разбитые губы, и плакала. Платье на ней было до неприличия изорвано и испачкано. Цибиков помог девушке встать и повлек за собой к такси. В этот момент машина завелась. Пожилой, угрюмого вида, таксист помог Цибикову усадить Наденьку на заднее сиденье. Наденька схватила своего заступника за руку и не захотела ее отпускать даже тогда, когда Цибиков договорился с таксистом о доставке ее за пять рублей по адресу, который она назовет.

От пережитого страха, боли и унижения Наденька забыла название улицы, на которой жила Мелисса. Помнила только номер дома и номер квартиры. Номера телефона она вообще не знала, поэтому таксист повез их, ориентируясь по двум приметам: дерево и памятник, — совсем как в случае с героями популярной советской кинокомедии "Джентльмены удачи".

Покружив по центру города, проехав, казалось бы, мимо всех памятников, таксист остановил машину возле пятиэтажного панельного дома, и, повернувшись к Цибикову, сказал:

— Вот, товарищи москвичи, дом, в котором я живу. Первый подъезд, второй этаж, квартира N10. В квартире никого нет. Жена год как померла. Дети живут отдельно. Красть у меня нечего. В холодильнике хлеб, полбатона вареной колбасы и пол-литра водки. Возьмите ключи. Я сдам дежурство и в восьмом часу вас разбужу. Днем, я думаю, вы лучше сориентируетесь.

Но воспользоваться столь любезным предложением Цибикову и Наденьке не пришлось. Место, куда их привез таксист, показалось Наденьке очень знакомым.

— Вот же дерево! — радостно воскликнула она, показывая в сторону углового здания с неоновой вывеской "Мебель".

— А где же памятник? — удивился таксист.

Памятником оказалась мемориальная доска на соседнем доме.

III

Взяв на привокзальной площади такси, Оленина не сразу поехала в гостиницу, а попросила таксиста немного поколесить по городу и показать его достопримечательности. За это она обещала доплатить три рубля сверх показания счетчика. Такси в то время стоило дешево, 20 копеек за километр, и таксист с удовольствием согласился. Они сделали круг: проехали по Фабричной и Коммунистической улицам вдоль правого берега Оби, вернулись в центр, а затем по Коммунальному мосту проехали на левый берег, покружились там, доехали до улицы Зорге, и затем направились в обратный путь. В 17.00 таксист доставил Оленину в гостиницу "Сибирь" и даже помог ей донести ее багаж — прямо до стойки приема и регистрации.

В гостиничном холле ее нетерпеливо ожидали два гражданина под два метра роста в длинных светлых плащах, фетровых шляпах и одинаковых кожаных портфелях в руках. Любой наблюдательный советский человек с первого взгляда без труда мог бы определить их профессиональную принадлежность, а потом еще долго удивляться: как же они за границей маскируются?

— Пижоны! — подумала про новосибирских чекистов Оленина, и с невозмутимым видом назвала дежурному администратору гостиницы свою фамилию, имя и отчество.

Услышав ее фамилию, новосибирские чекисты переглянулись и с облегчением вздохнули. Когда Оленина завершила оформление документов и получила ключ от номера, они подошли к ней и представились: капитан такой-то, старший лейтенант такой-то. Подхватив ее багаж, они проводили ее до номера, который затем тщательно осмотрели, проверили телефонный аппарат на наличие жучков, включили телевизор, удостоверились в исправности видеомагнитофона и в надежности сантехники.

Оленина передала им по акту приема-передачи спецтехнику, которую она использовала во время поездки, а также кассеты с видеозаписями бесед агента "Геолога" с подозреваемым Фишманом. Новосибирские чекисты открыли свои портфели и загрузили холодильник "Бирюса", который был в ее номере, разными мясными и рыбными деликатесами, баночками с черной и красной икрой и прохладительными напитками: cola, sprite, orange. Пожелав ей плодотворной работы и хорошего отдыха, капитан такой-то и старший лейтенант такой-то удалились.

Оставшись одна, Оленина распаковала свой багаж и переместила свой гардероб в платяной шкаф, переоделась в халат, приняла душ, повалялась на широкой двухместной кровати, потом достала косметичку и стала приводить в порядок свой макияж. Завершив священнодействия с веками глаз и ресницами, покрасив губы вечерней помадой и освежив лак на ногтях, она подошла к тумбочке, на которой стоял телефонный аппарат, придвинула кресло, села в него и задумалась по поводу пророчеств свихнувшегося аспиранта Сидорова.

О том, что предсказания, даже самые невероятные, иногда сбываются, она знала давно и даже по собственному опыту. Так, однажды, ей приснилось, будто она открывает зонт, чтобы спрятаться от дождя, и чувствует на ощупь, что пластмассовая ручка его треснула. На следующий день она действительно попала под дождь и, открывая зонт, почувствовала то, что она уже видела во сне.

По рекомендации преподавателя психологии она во время учебы в Высшей школе КГБ прочитала монографию сэра Александра Кэннона "Мощь внутри", изданную в 1952 г. и переведенную на русский язык в начале 70-х годов. Автор книги — известный врач, который на многочисленных примерах доказал, что многие заболевания, которыми страдает тот или иной человек, прямо или косвенно, связаны с обстоятельствами его жизни в облике другого человека другой исторической эпохи. Под воздействием специальной техники гипноза сэр Кэннон заставлял пациента вспомнить, кем он был в прежней жизни, и на основании полученных данных ставил диагноз, чаще всего соответствующий состоянию здоровья пациента. Но если предположить, что будущее также реально, как и прошлое, то значит, что под воздействием гипноза или других методик можно принудить испытуемого рассказать о том, что он видел и слышал, переместившись в свое будущее тело, что в принципе невозможно, если будущее не предопределено. А если будущее предопределено?

С такими мыслями Оленина набрала на диске телефонного аппарата некий, недавно сообщенный ей номер. Трубку взяла какая-то старуха и понесла такую чепуху, что с первых слов любому было бы понятно: — пожилая женщина либо пьяна, либо просто сумасшедшая.

— Крыса! — громко и внятно сказала Оленина. В трубке раздался щелчок, после которого она услышала протяжный зуммер. Ее телефон автоматически переключился на специально выделенную линию, по которой она могла бесплатно позвонить куда угодно, даже в Париж. Она набрала новый номер и, спустя минуту, на другом конце провода ей ответили.

— Слушаю.

— Это я.

— Что ты выяснила?

— Нет, да, да, нет.

— Молодец.

Оленина разговаривала по телефону со своим непосредственным начальником. По причине особой секретности следственных мероприятий никто не должен был знать, какова их истинная цель. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами дела непосредственный начальник Олениной, связавшись с ней по радиотелефону, когда она ехала в поезде, сформулировал четыре вопроса, на которые следовало получить однозначный ответ: "да" или "нет". Информация, которую добыл Цибиков, по своей инициативе отправившись в Тюмень, позволяли получить ответ на четыре вопроса, имеющие принципиальное значение — не только для органов государственной безопасности, но и для всей страны, мирового социалистического лагеря и даже более.

К 19.00 по московскому времени в управлении, в котором работал Цибиков, был завизирован, утвержден и передан в Новосибирск по телетайпу приказ об откомандировании его на неопределенный срок в Улан-Удэ на дорасследование дела, которым он ранее занимался.

………………………………………………………………………………………………………

Олениной захотелось немного расслабиться и снять накопившееся за время поездки напряжение. Она открыла чемодан и достала приборчик, который не относился к категории специальной техники, но который в некоторых ситуациях был для нее совершенно незаменим. На разлагающемся буржуазном Западе в 1978 году такие вещички были не в диковинку, но в Советском Союзе вибромассажер с шестью степенями вращения и тремя режимами вибрации (подарок вечно мотавшегося по заграницам жениха), возможно, был только у нее.

Избавившись от халата, Оленина забралась под одеяло. Однако, даже заграничная чудо-техника дает сбой, если вовремя не менять батарейки. Ругая себя за непредусмотрительность, она снова облачилась в халат, и, чтобы отвлечься, включила телевизор. А что можно было посмотреть в СССР в 1978 году по двум каналам государственного телевидения, да еще в понедельник? Абсолютно нечего!

Тогда она, зевая от скуки, решила приняться за чтение. Как девушка образованная, да еще со вкусом, она на текущий момент духовного развития предпочитала таких авторов, как Хемингуэй, Ремарк и Агата Кристи. Но на этот раз она взяла с собой в дорогу давно приобретенный, но до сих пор не прочитанный двухтомник польского фантаста Станислава Лемма. Она выбрала "Солярис" и не ошиблась, так как произведение показалось ей не только интересным, но и возбуждающим.

К 22 часам Оленина дочитала фантастическую повесть до конца и решила, что укладываться спать ей еще рано, и можно позволить себе, например, сделать вылазку в бар или ресторан, послушать музыку, выпить коктейль и пообщаться с каким-нибудь оригинальным собеседником.

Оленина вспомнила про Павлова и с сожалением подумала о том, что ее агент находится в другой гостинице под присмотром Цибикова, которому она, между прочим, строго-настрого запретила совместное с Павловым распитие спиртных напитков. Она догадывалась о предстоящем отъезде Цибикова, но только не знала, как скоро это произойдет. Оставлять Павлова одного в двухместном номере, учитывая то, как он вел себя во время поездки, тоже было довольно рискованно, поэтому Оленина представила себя с ним в одной постели. Никаких эмоций!

— Надо же! — удивилась она, — значит, все-таки придется надеть вечернее платье, спуститься в бар и что-нибудь выпить.

В баре гостиницы "Сибирь" было тихо и немноголюдно. Визит местных чекистов не остался без последствий. Администрация строго-настрого запретила швейцарам впускать в гостиницу посторонних. Но в бар все равно несколько человек с улицы просочились, в том числе Мелисса, которая ради этого даже пожертвовала пятью рублями. С нею Оленина и встретилась, причем, за одним столиком, не сразу опознав в попросившей занять свободное место девице порочную племянницу доцента Фишмана.

Оленина уже допивала свой коктейль и намеревалась через пару-тройку минут покинуть помещение бара. А тут такая неожиданность и такая возможность! Она открыла свою дамскую сумочку, в которой, кроме бесшумного пистолета МСП, находился флакончик духов с ферромонами, да не с такими заурядными, как DESIRE, а изготовленными в одном секретном московском НИИ по украденной у американцев технологии. От запаха этих спецдухов, говорят, даже кошки, дурея, по потолку бегают. После непродолжительного привыкания для тех, кто ими пользуется, духи становятся совершенно нейтральными. Чего нельзя сказать о тех, кто чувствует их таинственный и возбуждающий аромат впервые.

Здесь пора сделать отступление и объяснить, почему Наденька Навротилова оказалась в баре гостиницы "Центральная", а Мелисса в баре гостиницы "Сибирь". Все очень просто. Дефилируя по вечернему Новосибирску, девушки не могли не пройти мимо гостиницы "Центральная". И тут Мелисса, как нарочно, вспомнила, что Павлов, прощаясь со своими попутчиками, сказал, что остановится именно в этой гостинице, а если броня не прокатит, то он поселится в гостинице "Сибирь". И они решили нанести ему визит с намеком насчет ла мур де труа. Опять же, что греха таить, приехав в третий город России, Мелисса никак не могла забыть первый, то есть Москву. Как же в ближайшей перспективе она могла туда вернуться, если не Павлов?!

Придя в гостиницу, они выяснили у дежурного администратора, что бронь на тов. Павлова есть, но пока не востребована. И тогда они решили взять такси и отправиться в гостиницу "Сибирь", но, перед этим выпить по чашечке кофе. В баре гостиницы "Центральная" Наденька случайно столкнулась со своим старым московским приятелем. Вначале все было нормально. Их угостили коктейлем, но потом Наденька и ее приятель Михаил стали выяснять отношения. О чем они говорили, Мелиссе было не совсем понятно. Вроде бы о каком-то долге. Когда разговор перешел на повышенные тона, Наденька сказала Мелиссе, что, наверное, на пару-тройку часов задержится, однако это никоим образом не является препятствием тому, чтобы Мелисса встретилась с Павловым тет а тет.

Приехав на такси в гостиницу "Сибирь", Мелисса попала внутрь только после того, как у входа сменился швейцар, который, как на аукционе, установил некую начальную планку, ниже которой он в гостиницу никого из посторонних не пропускал. Страждущим проникнуть в гостиницу без брони и пропуска следовало методом проб и ошибок определить, сколько надо "положить на лапу". Мелисса отгадала и ее пропустили, но дежурный администратор огорчил ее тем, что брони у названного ею гражданина в гостинице нет. Ей бы поехать домой, но, вспомнив о вредных привычках Павлова, она пошла в бар, остановилась у входа, а потом визуально определила наличие в помещении подходящего свободного места.

— У вас не занято? — спросила она одиноко сидящую за столиком молодую женщину; по одежде и прочим признакам, явно не местную и, вероятно, имеющую отношение к высокому искусству: балет, кинематограф, дипкорпус.

— Welcome, — ответила ей молодая женщина, подтвердив ее предположение.

— Сорри, — сказала Мелисса, присаживаясь на краешек стула. — Ай сэй инглиш вери бэд.

— И не надо, — ответила несоветского вида женщина, доставая из изящной дамской сумочки флакончик духов — с намерением ими воспользоваться.

Потом мысли и желания Мелиссы настолько спутались, что лучше передать их разговор в запомнившейся Олениной версии.

— Вы чем-то явно взволнованы. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— О, да, я взволнована. Мой жених. То есть я хотела, чтобы он был моим женихом, но он куда-то пропал. Он — журналист-международник. И должен был поселиться в этой гостинице в номере люкс, но на ресепшен сказали, что такого здесь нет

— Сколько вашему жениху лет?

— Двадцать пять.

— О, все мужчины в эти годы так ветрены, что, кроме бэбика, ничто не может заставить их пойти в ЗАГС.

— Я не хочу идти в ЗАГС через роддом.

— Милочка, тогда в ЗАГС по нынешним временам вы вообще никогда не попадете.

— И что же мне делать?

— Жить и наслаждаться жизнью! Кстати, у вас неплохая фигура и, надо полагать, очень даже красивая грудь. Расстегните верхнюю пуговку на своей кофточке.

— Я стесняюсь, я без лифчика.

— Тем замечательнее. Расстегните сразу две пуговки. Великолепно! Обратите внимание, как пялится на вас красивый седовласый мужчина за соседним столиком. Я почти уверена, что он — режиссер, или, на худой конец — профессор.

— Он мне совершенно не нравится!

— А я вам нравлюсь?

— Очень!

— Кстати, попробуйте новые французские духи — Chanel. Номер неизвестен, но мало не покажется.

— Спасибо, какой интересный запах!

— Облейтесь духами, не стесняйтесь. Вот так, правильно, а теперь верните мне флакон и ответе на один вопрос: Вы не против того, чтобы, например, в номере люкс принять со мной душ или ванну?

— Нет! Да!

— И все-таки, да или нет?

— Да!

— И как ты будешь меня называть, когда мы поднимемся в мой номер?

— Моя госпожа…

— Повтори еще раз.

— Госпожа…

— Эй, человек! — подозвала Оленина официанта, щелкнув длинными, как у пианистки пальцами. — Бутылку сухого шампанского и счет!

Когда Мелисса очнулась от наваждения, то с удивлением обнаружила напротив себя за столиком седовласого мужчину, который уговаривал ее подняться к нему в номер, чтобы продолжить беседу на тему Феллини "в ракурсе восемь с половиной" и тому подобное. На столике стояла пустая бутылка из-под "Советского шампанского" и три фужера. Таинственная незнакомка из дипкорпуса исчезла, словно ее и не было.

— Ну и шут с ним, Феллини так Феллини! Хотя восемь с половиной в диаметре, как раз мой размерчик, — подумала Мелисса и подала режиссеру Авдееву свою руку: — для поцелуя и последующего препровождения к нему в номер.

………………………………………………………………………………………………………

В 07.00 Оленину разбудил требовательный стук в дверь. Завернувшись в халат, она вышла в прихожую, недоумевая, кто бы это мог быть. Первая мысль, которая промелькнула у нее в голове, была совершенно дичайшей. Она почему-то подумала, что Павлов повесился, и отсюда пошел сыр-бор, поднявший ее в столь ранний час. И каково же было ее удивление, а потом — искренняя радость, когда вместо вестника несчастья она увидела своего жениха Макса, который, как он потом ей объяснил, следуя рейсом в Улан-Удэ, сделал остановку в Новосибирске, чтобы навестить свою невесту.

Как трогательна была их встреча! Как мы все далеки от настоящей романтики, которая характеризует отношения влюбленных героев невидимого фронта!

— Ты же должен быть в Лондоне.

— Три дня тому назад.

— Куда теперь?

— В Улан-Удэ, а потом в Софию.

— Как я тебе завидую!

— Не стоит.

— Почему?

— Тебе не понять. А когда поймешь, будет поздно.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Прилетел в Москву в субботу, а в воскресенье с утра вызвали в контору и говорят, что дельце пустяковое наклевывается. Начал подготовку к заданию и тут выясняется, что ты — в Новосибирске. Попросил разрешение сделать в городе на Оби остановку. До самого отлета с ответом тянули, а потом, прямо у трапа самолета, говорят: "На твое усмотрение".

Оленина не стала выяснять все подробности, которые привели к столь неожиданной встрече, и предложила своему жениху принять душ. Но, увы! Водные процедуры не оживили его любимого гиганта, которого она ласково называла Big Max, а, наоборот, побудили ко сну.

Осчастливив Оленину дорогими вещественными доказательствами любви и уважения, ее Макс откинулся на кровать и заснул столь крепким богатырским сном, что его разнообразные акустические эффекты едва-едва заглушал работающий на полную громкость телевизор. То есть, конечно, не телевизор, а видеомагнитофон, на котором Оленина смотрела последнюю серию фильма о Джеймсе Бонде, записанную на привезенной ее женихом из Лондона видеокассете. Смотрела и священнодействовала с веками глаз и ресницами.

В 10.00 в ее номере зазвонил телефон. Это был Цибиков. Он просил ее через час быть в областном управлении, чтобы заактировать и принять от него текущие материалы следственного дела и обсудить некоторые технические детали предстоящей операции с участием сексота "Геолога". И пояснил: в соответствии с полученным из Москвы приказом он отправляется в Улан-Удэ. Отлет в 16.30 из аэропорта "Толмачево". Провожать необязательно.

— Кто звонил? — спросил Оленину проснувшийся жених.

— Мой начальник, Юрий Николаевич Цибиков, — объяснила она.

Макс напрягся и побледнел.

— Что-то не так? — заволновалась Оленина.

— Нет, все в порядке, — сказал Макс и поинтересовался у Олениной, можно ли в здешнем ресторане заказать завтрак с доставкой в номер.

IV

В Лотосовой Сутре есть место, где Будда говорит, что если мы хотим знать о своих прошлых жизнях, то нужно просто посмотреть на настоящее. Вы являетесь кульминацией всего, кем вы были и что делали. А если хотите заглянуть в будущее, то посмотрите на настоящее: то, что вы делаете сейчас — определяет ваше будущее. Другими словами, по ситуации в теперешней жизни вы можете рассказать о своем прошлом и то, что вы сеете сегодня, пожнете завтра. Этот закон причины и следствия называется кармой, и использование этого слова распространилось по всему миру. Оно проникло даже в академические круги.

Судя по тому, как приятно Павлов с 14-го на 15-е мая 1978 года отдохнул и повеселился в апартаментах суперэлитного гостиничного комплекса, то, вероятно, когда-то в прошлой жизни он несправедливо страдал и терпел лишения. Возможно, что ровно сто лет тому назад он был невинно осужденным узником Петропавловской крепости, пределом мечтаний которого были русская баня с веничками, пиво с раками и девки с крутыми бедрами. И вот, наконец, по закону кармических соответствий, он сполна получил то, чего несправедливо был лишен.

На встречу с Цибиковым, которая должна была состояться в 13.00 в ресторане гостиницы "Центральная", его доставили на редком даже для Москвы автомобиле марки "Ягуар", который приберегался в гараже суперэлитного отеля для поездок по городу особенно почетных гостей. Перед этим для него по особой методике истопили так называемую "похмельную" баню, в которой гармонично сочетаются температура, влажность, состав веников и ассортимент тонизирующих прохладительных напитков. Обязательным условием "похмельной" бани является обливание ключевой водой из естественных источников водоснабжения. Ключевую воду рекомендуется набирать в деревянное ведро и поливаться ею из деревянного же ковшика.

— Надо же, свеженький как огурчик! — восхитился Цибиков, поздоровавшись с Павловым и предложив ему присаживаться за стол.

Кое-что из холодных закусок, салатов и прохладительных напитков он уже заказал и поинтересовался у Павлова, что он предпочитает на второе: рыбу или мясо? Павлов похлопал себя по животу и заявил, что сегодня у него разгрузочный день.

Слово за слово, и они разговорились на отвлеченные темы, вроде погоды и городских достопримечательностей, но потом Цибиков спохватился и перевел беседу в русло предстоящей операции. Прежде всего, он поведал Павлову некоторые тайны регрессивного гипноза, воздействию которого он подвергнется, если, конечно, ему удастся уговорить профессора Мерцалова.

— Самое главное, Дмитрий Васильевич, постарайтесь настроить себя так, как будто вы намереваетесь посмотреть многосерийный художественный фильм, вроде "Семнадцати мгновений весны". Вы будете испытывать не только положительные, но и негативные эмоции: страх, разочарование, депрессию, сознание личной вины и тому подобное. Неизвестно, сколько своих прежних жизней в таком состоянии вы переживете, но, уверяю вас, каждая последующая жизнь будет казаться вам ужаснее предыдущей.

— Я все понимаю, Юрий Николаевич, но, если уже так много об этом явлении известно, то почему наши славные органы, заинтересовали эксперименты профессора Мерцалова? Что в них криминального? — Павлов хотел понять причину, из-за которой его вытащили в Новосибирск — в такую даль.

Цибиков был готов ответить и на этот вопрос:

— Я знал, что вы спросите меня об этом. Так, вот, уважаемый Дмитрий Васильевич, дело в том, что мы не знаем, какой методикой или техникой пользуется профессор Мерцалов, чтобы привести испытуемых в измененное состояние сознания. Мне представляется, что это — не гипноз в привычном понимании. И сколь-нибудь значительными суггестивными способностями профессор Мерцалов не обладает. Поверьте мне, я имел удовольствие два раза пообщаться с ним под видом стажера московского физтеха.

— Значит, это — ЛСД или подобный ему синтетический наркотик, который для этой цели могли изобрести Мерцалов и Фишман? — жалея Аркадия Моисеевича, спросил Павлов.

— Вероятнее всего, что это именно так, — сказал Цибиков и сразу посуровел и нахмурился.

— Светлана Викторовна упоминала фамилии Огурцова и Шмидта. Какое они имеют отношение к экспериментам Мерцалова и Фишмана? — Павлов вспомнил фамилии еще двух фигурантов будущего уголовного дела.

— Насколько я понимаю, все четверо — друзья, но один — Огурцов, будучи философом, опровергает материализм диалектический. А другой — Шмидт, будучи историком — материализм исторический, — объяснил Цибиков, едва сдерживая улыбку.

— Ну и пусть себе опровергают. Разве это кому-нибудь, например, лично вам, мешает? — спросил Павлов, не скрывая отсутствие у него марксистско-ленинской убежденности.

— Лично мне не мешает, потому что я в это уже давно не верю, но, вот, для существующей политической системы это неприемлемо. Тем более что оба они — преподаватели кафедр общественных наук и, между прочим, коммунисты и ветераны Великой Отечественной войны. То есть, Огурцов — коммунист, а Шмидт — ветеран, — уточнил Цибиков.

В этот самый момент к столику, за которым они сидели, подошли два милиционера и попросили предъявить документы. Павлов так перепугался, что с трудом нашел во внутреннем кармане пиджака свое служебное удостоверение. Он почему-то подумал, что его разговор с Цибиковым кем-то прослушивался и им обоим вскоре придется давать объяснение по поводу диалектического и исторического материализма.

Цибиков предъявил блюстителям порядка свой паспорт с московской пропиской. С почтением, посредством отдания чести, милиционеры вернули Павлову его служебное удостоверение, но, что касается Цибикова, возникла заминка.

— Гражданин Цибиков, проследуйте с нами в отделение! — вежливо попросил милиционер в звании старшего сержанта.

— А в чем дело? — с невозмутимым видом спросил Цибиков.

— В отделении и узнаете, — ответил милиционер в звании младшего сержанта и достал наручники.

— Встать, руки за спину! — заорал милиционер в звании старшего сержанта.

К величайшему изумлению Павлова Цибиков встал и подчинился приказу. Когда на его запястьях щелкнули браслеты, мимо их столика, закрыв лицо руками, пробежала девушка в цветастом длинном платье, а вслед за ней, быстро прошел низенький лысоватый мужчина, на ходу вытирая носовым платком свое вспотевшее лицо. В пробежавшей девушке Павлов сразу узнал Наденьку Навротилову. И испугался еще больше.

— А теперь в соответствии с инструкцией номер такой-то, утвержденной приказом Министра внутренних дел Щелокова тогда-то вы должны меня обыскать на наличие при мне оружия и изобличающих меня документов, — потребовал у блюстителей порядка Цибиков.

Милиционеры переглянулись и приступили к обыску. Когда они вытащили из внутреннего кармана пиджака задержанного его служебное удостоверение, с ними чуть не случился инфаркт.

— Товарищ капитан, извините, ошибочка вышла. Товарищ капитан, сейчас мы с вас наручники снимем! — залепетали милиционеры, услужливо и подобострастно.

— Да я и сам без вас это сделаю, — сказал Цибиков и в тот же момент все услышали, как металлические браслеты зазвенели, упав на паркетный пол. — Разгильдяи! Даже наручники не научились застегивать! Смирно! Кругом! Шагом марш! — бушевал Цибиков.

Когда, чеканя шаг, блюстители порядка, удалились, Цибиков расхохотался. А Павлов признался, что натерпелся такого страха, что ему, не мешало бы, срочно пробежаться до туалета. Цибиков с пониманием кивнул головой. Проходя мимо служебного помещения ресторана, Павлов через полуоткрытую дверь услышал звонкую пощечину и громкий негодующий голос:

— Сука! Подставить нас решила!? Говори, где залег Салавар! Не скажешь, в СИЗО сгною!

Вернувшись к столику, Павлов застал Цибикова "принимающим тысячу извинений" от следователя районной прокуратуры, которому прямо с утра было поручено расследование обстоятельств смерти в результате жестоких побоев ранее судимого за изнасилование и сводничество гражданина Серебренникова и причинения тяжких увечий трем его корешам и еще двум гражданам, личность которых устанавливается. По словам одного из потерпевших, все это — дело рук "вора в законе" Салавара, которого он, якобы, опознал по голосу.

— Вы нас поймите, товарищ капитан, — говорил следователь, вытирая платком вспотевшую лысину, — у нас уже три года, как тишина, никаких разборок. И тут на тебе! Прямо в центре города!

Далее, следователь объяснил, почему все так неловко получилось. И Цибиков вынужден был признать, что новосибирская милиция и прокуратура сработали очень оперативно. На Наденьку Навротилову внутренние органы вышли сразу — через таксиста, который доставил ее до подъезда дома, в котором жила Мелисса, и довез Цибикова до Коммунального моста. Кстати, там Цибиков встретил рассвет, любуясь разливом Оби, а потом на попутной машине вернулся в гостиницу "Центральная".

На первом же допросе Наденька Навротилова "раскололась" и написала чистосердечное признание в отношении фактов и событий, которые имели место быть с нею в период с 10 до 12 часов ночи в баре гостиницы "Центральная". Про своего заступника Наденька могла лишь сообщить, что его зовут Георгий и, что, возможно, он проживает в той же гостинице.

Ей, разумеется, было очень стыдно за то, что она выдала человека, который, рискуя своей жизнью, защитил ее честь и тому подобное. Но она успокаивала себя тем, что, может быть, все обойдется. Она сама наймет лучшего столичного адвоката и заплатит столько, сколько потребуется. Когда же Георгия посадят, то она будет посылать ему передачи, писать письма и ждать, когда он освободится, а потом они поженятся, и она пропишет его в своей кооперативной квартире в Москве или у деда в деревне Переделкино. И будет у них любовь, как в фильме "Калина красная", а потом Георгия убьют его единомышленники, и она будет каждое воскресение приносить на его могилку цветы.

В том, что мужчина, представившийся ей Георгием, — вор-рецидивист, у нее не было никаких сомнений. Об этом она даже успела шепнуть Мелиссе, которая заявилась домой на полчаса раньше, терзаясь сожалениями о том, что опять переспала не с тем, кем надо: режиссер Авдеев оказался женатым и даже не москвичом, а откуда-то из Вятки, которая впадает в Каму.

Цибиков предложил Павлову прогуляться немного на свежем воздухе, чтобы завершить беседу и затем попрощаться, возможно, надолго. Чем-то приятен был ему этот человек, явно не производивший впечатление того, кто добровольно или из корыстных побуждений соглашается работать на органы.

Цибиков еще в Москве успел ознакомиться с личным делом агента по кличке "Геолог" и должен был признать, что все операции, проводившиеся с его участием, были успешными. Но на этот раз все было не так просто. Во-первых, был очевиден риск для его жизни и здоровья. Во-вторых, если в результате испытания он приобретет дар пророчества или ясновидения, то психушка ему точно гарантирована. В-третьих, если операция провалится, то всю вину за это Оленина, наверняка, свалит на него. Единственное, чем он мог бы ему помочь, так это советом — не рассказывать никому из того, что он узнает во время своего необычного путешествия в прошлое или в будущее.

Они вышли к прилегающему к гостинице скверу, засаженному хвойными и лиственными деревьями, и присели на садовую скамейку.

— Юрий Николаевич, — обратился к Цибикову Павлов, — как же вы, если не секрет, от наручников-то освободились? Я такого даже в кино не видел…

— Вообще-то я Юрий Нанзатович. Отец у меня по национальности бурят, а мать русская. И по-бурятски я разговариваю свободно, а также владею английским, французским и немецким, — признался Цибиков и даже честно ответил на его вопрос: Что касается наручников, так они у меня были не на руках, а в руках. Понимаете разницу?

— С трудом, — сознался Павлов.

— Я внушил милиционеру, что он наручники на меня надел, хотя на самом деле он мне их просто сунул в руки, не отдавая себе в этом отчета, — раскрыл свой "фирменный" секрет Цибиков.

— Потрясающе! Вы бы, наверное, могли, как Мессинг, выступать на эстраде и т. п.,- позавидовал Павлов.

— Нельзя. Я ведь свои способности приобрел посредством веры, а она не позволяет тратить свои таланты попусту. Хотя, знаете ли, получается не всегда, — разоткровенничался Цибиков.

— Вы буддист? — спросил Павлов и тут же поспешно заверил: Честное слово, я никому об этом не скажу!

— И да, и нет. Видите ли, Дмитрий Васильевич, у буддизма, как и у всех мировых религий, есть внешняя оболочка и доступное очень немногим внутреннее ядро, постижение которого сопряжено с глубокими страданиями и сильными эмоциональными переживаниями, — сказал Цибиков и, тяжело вздохнув, объявил, что ему уже пора возвращаться в гостиницу и собираться в дорогу.

Они простились, крепко пожав друг другу руки. Но перед этим произошел довольно забавный эпизод. Павлов обратил внимание Цибикова на белку, раскачивающуюся на лапе лиственницы.

— Мрыся! — крикнул Цибиков и хлопнул в ладоши. И белка тотчас спрыгнула на скамейку и забралась Цибикову на плечо. Павлов догадался, что белка ручная и прибежала за угощением. Цибиков порылся в карманах и, виновато улыбнувшись, сказал:

— Совсем забыл, что уже переоделся. Мы утром познакомились. У меня, знаете ли, в кармане джинсовой куртки горсть кедровых орехов завалялась. Я решил пощелкать, и тут она объявилась. Пришлось поделиться.

И он сказал что-то белке на непонятном Павлову языке. Может, на бурятском. Белка, немного посидев у него на плече, снова запрыгнула на дерево, побегала, а потом очень точно, почти прямо в руки, бросила Цибикову кедровую шишку — может даже из своего неприкосновенного запаса. Цибиков белку поблагодарил, но уже по-русски, сказав ей, что за ним остался долг, который он ей обязательно возместит.

………………………………………………………………………………………………………

В Аэропорту "Толмачево" было немноголюдно и тихо. Цибиков прошел регистрацию, сдал багаж, купил в киоске свежий номер газеты "Советский спорт" и присел на скамейку. И тут он затылком почувствовал на себе чей-то взгляд. Быстро обернулся, посмотрел по сторонам. Вроде никого. Он углубился в чтение статьи бывшего тренера сборной СССР по хоккею с шайбой, и снова почувствовал на себе чей-то тяжелый и угрюмый взгляд. Но оборачиваться он уже не стал, а, оставив газету на скамейке, поднялся и направился к стойке билетного контроля. Объявляли посадку на рейс "Новосибирск-Улан-Удэ-Владивосток".

Лишь у трапа самолета Цибиков, внимательно разглядев пассажиров, вычислил того, чей взгляд он на себе испытал. И даже его узнал, хотя прошло уже больше пяти лет с тех пор, как он видел этого человека в последний раз. Вне всякого сомнения, это был Макс — его спарринг-партнер на тренировках по рукопашному бою: рост — 195 см, вес — 120 кг, но с хорошей реакцией. Настоящей фамилии и звания его он не знал. Так положено. Они общались и вне стен спортивного зала: на курсах английского языка и в читальном зале библиотеки учебного центра в Ясенево.

Хотя у чекистов не принято распространяться по поводу их специализации, Цибиков догадывался, что Макс входит в состав группы так называемых "чистильщиков", которые под видом бытовых преступлений, дорожных происшествий и иных латентных вариантов (то есть версии естественной смерти) устраняют перевербованных агентов, проштрафившихся резидентов и тому подобное.

— Почему же Макс к нему не подошел и не поздоровался, а разглядывал издали? — размышлял Цибиков. — Вот и сейчас он стоит за моей спиной, не окликает, а как будто нарочно дает ему понять, что их общение нежелательно…

Прокачав возможные варианты этой неожиданной встречи в качестве случайного совпадения маршрута путешествия, Цибиков перешел к анализу ситуации, с точки зрения целесообразности события в совокупности обстоятельств единства места и времени. Чтобы проверить свою догадку Цибиков решил, улучшив момент, повернуться, но так быстро, чтобы Макс не успел отвести от него свой взгляд. Получилось. Макс мгновенно попал под влияние гипноза, и теперь Цибикову осталось только потребовать от него ответ на вопрос: зачем он здесь?

Цибиков, не спеша, приставил себе к правому виску воображаемый пистолет. Макс утвердительно кивнул головой. Цибиков ткнул себя указательным пальцем в грудь. Макс снова утвердительно кивнул головой, хотя по выражению его лица чувствовалось, как нелегко ему это дается. Цибиков отвернулся и в порядке живой очереди поднялся по трапу на борт ТУ-154.

Когда Цибиков занял свое место в середине салона, проходивший мимо него в носовую часть самолета Макс, нагнувшись, шепнул ему в ухо всего лишь одно слово: "Мухар харгы". В переводе с бурятского на русский это слово, означающее "тупик", "конец дороги", было созвучно названию аэропорта Улан-Удэ "Мухино".

И Цибиков сразу все понял: настоящий киллер ожидает его в аэропорту Улан-Удэ, а Макс летит туда для подстраховки. И, возможно, для последующего устранения киллера.

— Ну, это мы еще посмотрим: кто кого? — подумал он, и все-таки загрустил. Если к участию в операции по его устранению на подстраховку направили Макса, то насколько же должен быть профессиональноподготовлен ее непосредственный исполнитель?

Так или иначе, слово, сказанное его бывшим спарринг-партнером, давало ему шанс спасти свою жизнь: долететь бортом, на который он совершил посадку, до Владивостока, а затем попытаться уйти в тайгу, затаиться и дождаться предсказанных Сидоровым событий августа 1991 года.

Цибиков достал из кармана пиджака кедровую шишку, которую ему сбросила белка Мрыся, помял ее в ладони, нагнулся и прошептал в нее, как в воображаемый микрофон:

— Человек-хан (2), спусти мне, когда понадобится, огниво и нож.

Примечания к главе 3-й:

(1) Следует заметить, что несчастный Сидоров был не единственный, кто предсказывал распад СССР и крах коммунистического режима. Например, отец Наум, архимандрит Троице-Сергиевой лавры, предсказал развал СССР за 10 лет до этого события. Это произошло в 1979 году. К батюшке приехала из Парижа пара, Александр и Наталия, русские по происхождению, православные и интеллигентные люди: они просили у отца Наума благословение на брак. На прощание они спросили у него, когда им еще можно приехать.

— Приезжайте, когда Россия будет как при Иване Грозном. Без Прибалтики, Азии, Кавказа и Крыма. Безо всего.

Они недоумевали: как это понять? Батюшка руками показал ограниченное пространство и пояснил:

— Вот когда будет Россия в таких границах, как при Иване Грозном, маленькая, тогда и приезжайте.

В те времена СССР был могучей державой, и никто тогда не поверил предсказанию. И вот сейчас все это сбылось.

(2) Боженька — в просторечном выражении бурятов.

ГЛАВА 4 ЛЮБОВЬ, ДЖАЗ, НАУКА И ЧЕРТ

Два дня, в среду и в четверг, в Вычислительном центре банковского холдинга проводились работы по замене морально устаревшего активного оборудования, и ресурсов, которыми пользовалась программа "ЭП-Мастер", хватало только на то, чтобы пополнять хранилище данных и проводить их систематизацию. У наших друзей появилась возможность более скрупулезно обсудить дальнейшие перспективы, как самой программы, так и создаваемого ею произведения.

Реальная жизнь — слишком нелепа и беспощадна для того, чтобы быть усладой для читателя, и то, что начал сочинять "электронный писатель", вызывало у них серьезное беспокойство. Вмешаться в судьбу литературных героев они не могли, так как, согласно первоначально введенным параметрам времени действия, вымышленные события должны были завершиться когда-то в среду, или, как ехидно заметил Антон Шлыков, "после дождичка в четверг".

Genius loci, а по-русски — Гений места, которого наши друзья противопоставили "ЭП-Мастеру" в качестве антагониста, чтобы придать содержанию рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах" большую таинственность, никакого заметного влияния на развитие сюжетной линии, по их мнению, не оказал. Ну, порылся в вещах Павлова и его начальника, ну, предложил Павлову и Олениной разгадать две несложные загадки, — и все. Где обещанные таинства, пророчества и чародейства? Какие-то прорицания есть, но одни из них уже сбылись, а о прочих можно без особого труда догадаться.

У кого-то из наших друзей, и, скорее всего, Геннадия Галыгина, возникла идея дополнить Genius loci новым персонажем, который, постепенно активизируясь, придал бы литературному произведению большую живость, а также юмор и полет фантазии. И лучше всего на эту роль подходил кто? Правильно — черт обыкновенный.

Особых препятствий для введения "черта обыкновенного" в состав второстепенных персонажей сочиняемого программой "ЭП-Мастер" рассказа не было. Дабы не утомлять читателя ненужными подробностями, отметим лишь, что файл, в формате которого создавался рассказ "Еще один странный случай на Патриарших прудах", имел расширение exe, то есть сам представлял собою мини-программу. И, как известно уже каждому школьнику, любую программу можно заразить любым вирусом, если его грамотно написать. В некоторых случаях вирус может взять управление программой на себя, а в иных просто прицепиться к какому-нибудь описываемому объекту, как банный лист к одному месту, и не отцепляться до тех пор, пока его не обнаружит и не уничтожит какая-нибудь специальная программа, вроде антивируса Касперского.

Для того чтобы добавить программу "А" в тело программы "Б" таким образом, чтобы программа "Б" не потеряла своей функциональности, особого таланта не требуется. Гораздо сложнее было подобрать для "черта-вируса" подходящий ассемблерный код, учитывая огромное разнообразие инфернальных сущностей, к которым кто-то из читателей, наверное, относится скептически, а кто-то на полном серьезе. Кто из них более прав, неизвестно, но можно привести некоторые факты, свидетельствующие против скептиков.

Начнем с того, что в городе Нижний Новгород есть музей Добролюбова, а в нем — удивительная экспозиция, в которой собрано уже более сотни чертей, представленных в самых разных скульптурных воплощениях: из папье-маше, стекла, дерева, пластмассы, фарфора и металла. Черти изображены на тарелках, кружках, свистульках, пепельницах и других предметах бытового назначения. Есть в экспозиции и несколько очень выразительные масок, надев любую из которых можно до смерти напугать прохожего в темном переулке. Все черти и вещи с бесовской символикой привезены в музей из разных частей света. Например, гаитянская кукла Вуду соседствует с жестяной банкой энергетического напитка, произведенного в Дании, а отлитая из шоколада на московской фабрике "Красный Октябрь" скульптурная группа "Кузнец Вакула верхом на черте" с маской тувинского шамана.

Нижегородская экспозиция чертей постоянно пополняется новыми экспонатами. Так, совсем недавно на стене рядом с живописным полотном художника Борхеса появилась фотография в рамке, запечатлевшая стоящих в обнимку звезд российской эстрады Филиппа Киркорова и Лолиту Милявскую. По какой причине эта фотография попала в экспозицию совершенно непонятно, и надо бы посоветовать адвокатам Филиппа и Лолиты разобраться, в чем тут дело. Если это — оскорбительный намек, то надлежит немедленно взыскать с музея подобающую компенсацию за моральный ущерб, поскольку в противном случае, возможно, придется раскошелиться за рекламу.

Интересно, работает ли по-прежнему в музее Добролюбова Иван Сергеевич Братищев, который был моим экскурсоводом? Его отношение к предметам указанной экспозиции лично мне показалось довольно забавным. Так, на вопрос: "Являются черти объективной или субъективной реальностью"? — Иван Сергеевич ответил: "А черт его знает!" — и стал мелко креститься.

Между тем, этот вопрос уже давно волнует умы многих ученых, философов и писателей, причем, имеющих довольно высокий рейтинг цитирования. Так, античный философ и историк Плутарх считал нелепым, что между двумя противоположностями — бессмертными и смертными существами — больше ничего нет; природа не может иметь такой громадный изъян, должен существовать некоторый промежуточный вид жизни, обладающий особенностями тех и других. Поэтому, как между душой и телом у живых существ связующим звеном служит сознание, так и между божеством и человечеством существует особая категория существ — "демонов".

Отметим, что греческое слово daimon не несло изначально никакого отрицательного подтекста. Демон, в греческой религии и мифологии, — всякое божество или дух-хранитель, способствующий или препятствующий человеку в исполнении его намерений. Негативную окраску данное слово приобрело после принятия христианства, став термином для обозначения бесов, злых духов, даже самого дьявола.

Доктор Жак Валле, член Американского математического общества, считает, что, рано или поздно, все созданное Богом предстает перед Человеком. Иногда, по его мнению, Бог ставит Человека лицом к лицу с дьяволом и духами, чтобы убедить его в их существовании. С вершины небес он также посылает своих слуг — ангелов. Таким образом, — заключает почтенный ученый, — эти существа являются нам не для того, чтобы остаться среди нас или породниться с нами, а для того, чтобы мы могли понять их. Правда, они появляются крайне редко. Но почему должно быть иначе? Неужели недостаточно одному из нас увидеть ангела, чтобы все мы поверили в остальных ангелов? С такой решительной постановкой вопроса доктора Валле нельзя не согласиться.

Наконец, с позиций современной физики не исключается возможность существования типов взаимодействий, которые не проявляются в нашем мире, но могут иметь место в параллельном мире, не нарушая привычных для нас естественных явлений. В этой связи следует упомянуть об исследованиях академика Ф.Я. Шипунова, который утверждал, что классическая наука, описывавшая физический мир, закончила свою историю. Уважаемый ученый доказывал реальность духовных сущностей с помощью формул квантовой физики, утверждая, что физический мир — это полухаос, удерживаемый от распада волновыми функциями с положительным и отрицательным знаком. Иногда, по его мнению, при совпадении общих типов взаимодействий, представители иных миров, действительно, могут проявляться в нашем мире, подобно черту-Смердякову, описанному Ф.М. Достоевским в романе "Братья Карамазовы".

В одном древнееврейском предании утверждается, что злые духи, мазикин, были сотворены Всевышним в сумерки до наступления первой субботы, то есть их интегральная функция в этом мире была заранее предусмотрена. Античные мифы буквально кишат какими-то омерзительными существами, способными даже современного читателя привести в содрогание. Примечательно при этом, что буквально до самых последних десятилетий круг представлений об этом природном явлении от века к веку практически не расширялся.

Вокруг нас, как то тысячи раз фотографировал уже покойный Леонид Семенович Прицкер, во множестве летают странные энергетические существа. Они неощутимо садятся на человека, а потом ненадолго куда-то улетают. Чем образованнее и неординарнее человек, тем сложнее структура этих существ. Возможно, это и есть невыдуманные вампиры, которые забирают человеческую энергию, и когда их "аккумуляторы" переполняется, бегут сдавать ее в свой улей? Или, наоборот, это — прекрасные музы, которые без остатка, жертвуя собой, отдают свою энергию будущему Пушкину, Моцарту и Леонардо да Винчи?

Из великих художников слова, ноты и красок очень немногие признавались в том, что их гусиным пером, клавишами рояля или кистью водили не они сами, а их незримые небесные покровители. И уже гораздо меньше из них тех, кто отважился назвать свою Музу по имени. На нашей памяти, это, наверное, только великий Гомер, который в знак благодарности за свою славу первые строфы своих бессмертных поэм "Илиада" и "Одиссея" посвятил неведомой Андре:

"Андра! Мой эннепе муса полютропон"

Внешний облик "черта обыкновенного" всегда вызывал смешанные чувства: страх и веселье. По народным поверьям, отразившихся в сказках народов мира, он выглядит маленьким и чёрным (смуглым, чумазым), то есть далеко не красавец. На картинах художников, видимо, для пущего устрашения, он изображается чаще всего с рожками, пятачком, длинным хвостом и на ногах копытца, но на этих деталях мы зацикливаться не будем.

Из произведений устного народного творчества известно, что для облегчения своей деятельности дьявольская сила одарена способностью превращений, то есть черти могут совершенно произвольно менять свою подозрительную и страшную бесовскую шкурку и напяливать на себя личину, схожую с людской или звериной; и вообще любые формы, более знакомые и привычные для человеческого глаза. Проявляясь в нашем мире, они, выбирают себе в качестве пристанища задние дворы и подвалы домов, разбивают свои походные лагеря в далеких полях и меж пальмовых деревьев. Некоторые из них, как сообщают исторические источники, устраиваются по ночам в общественных банях и туалетах. С развитием научно-технического прогресса черти стали довольно часто появляться в научных лабораториях, конструкторских бюро, учебных аудиториях университетов и даже проникать в залы заседаний ученых советов, устраиваясь, как правило, подле ног председательствующего.

И уж совсем нельзя, учитывая трудный быт и суровые климатические условия нашей страны, проигнорировать известное выражение: "Допился до чертиков", — поскольку оно отнюдь не фигуральное. Врачей во все времена изумляли рассказы алкоголиков, в которых с точностью до деталей повторялись описания чертей. Лишь одно было различным — их рост. К одним в галлюцинациях являлись исполины, других преследовали маленькие, с палец величиной, рогатые человечки. Впрочем, врачам недосуг было рассуждать о похожести симптомов. Время и силы их уходили на то, чтобы лечить больных, а не объяснять феномен. Российским ученым с помощью специальных приборов недавно удалось зафиксировать на пленке "ужасы" алкогольных галлюцинаций. И оказалось, что эти образы рождает отнюдь не расстроенный злоупотреблением спиртным мозг. Пленка объективно отразила то, что было в поле зрения больных белой горячкой, а именно: большие и маленькие черти!

У наших друзей было не так много времени, чтобы досконально разобраться во всем разнообразии инфернальных сущностей, описанных в художественной и медицинской литературе. Поразмыслив, они решили остановить свой выбор на том объекте, который бы в наибольшей степени соответствовал месту и времени действия рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах".

Читатель, надеемся, не забыл, что главный герой рассказа и некоторые второстепенные персонажи переместились из Москвы в Новосибирск посредством связывающей эти города транссибирской железнодорожной магистрали. Наши друзья бывали в городе на Оби не один раз — как участники научных конференций и семинаров, а Александр Андреев в начале 1990-х годов даже три месяца находился в Новосибирском государственном университете на стажировке. Он-то и вспомнил историю, которую ему рассказали его новосибирские приятели. Один из них даже был невольным очевидцем и свидетелем совершеннейшего безобразия, которое творилось в стенах одной из университетских лабораторий в мае 1978 года. И не иначе, как под влиянием нечистой силы.

Следует заметить, что среди студентов и профессорско-преподавательского состава НГУ до сих пор популярна частушка, в которой нашел отражение факт временного пребывания в стенах этой почтенной alma mater, являющейся, как поется в неофициальном гимне НГУ, самой матерной из всех высших учебных заведений страны, необыкновенного существа:

"Демон Максвелла (1) как-то раз

Возник в лаборатории у нас.

Жрал конфеты и варенье

И пил хлебный квас.

Уши длинные, патлы зеленые,

На башке — фирменный колпак.

Ростом с кошку, нос картошкой,

Но не скажешь, что дурак"

Совместными усилиями до конца рабочего дня наши друзья написали кусочек макро- кода, соответствующий мефистофелевским качествам будущего черта, а на другой день — остальные макро-коды, позволявшие этому существу разговаривать разными голосами на многих языках и свободно обращаться к хранилищу данных программы "ЭП-Мастер". Они очень надеялись на то, что их "электронный писатель" распознает новый объект, и вынужден будет считаться с его присутствием, учитывая навязчивое желание чертей искажать позитивные творческие замыслы людей.

В пятницу, когда программа "ЭП-Мастер" снова получила доступ к ресурсам Вычислительного центра, наши друзья через известную только им дырку в программе "ЭП-Мастер" протолкнули "черта-вируса" в файл рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах".

По словам Антона Шлыкова, который эту филигранную операцию выполнял, вирус, как клещ, мертвой хваткой вцепился в объект, именуемый "котом профессора Шредингера", а потом, как блоха, перепрыгнул на объект, именуемый "профессором Мерцаловым".

Программа "ЭП-Мастер" уже начала "разгоняться", но, как только заметила появление неопознанного логического объекта, выдала сообщение о том, что ей требуется дополнительное время для того, чтобы непонятно откуда взявшуюся "блоху" изучить и соотнести ее бытие, сущность и существование с концепцией рассказа и т. д.

— Ура!!! Сработало!!! — закричали наши друзья, и стали собираться домой — в предвкушении предстоящих выходных дней.

В понедельник начиналась последняя рабочая неделя перед Новым годом.

Пока наши друзья занимались домашними делами и предновогодними хлопотами, "электронный писатель" работал, работал и работал… Его, а точнее говоря, компьютер АS/400, специалисты Вычислительного центра на короткое время, — всего на три с половиной часа, — подсоединили к "эстафетному кольцу", чтобы решить какую-то задачу распределенных вычислений. Но даже столь короткого промежутка времени "ЭП-Мастеру" хватило на то, чтобы выхватить из сети, состоящей из семи компьютеров, требуемые ему ресурсы, и сочинить нечто совершенно невероятное.

………………………………………………………………………………………………………

Genius Loci, — а по-русски, Гений места на этот раз в творческий процесс не вмешивался. Обидевшись на то, что друзья-программисты выразили ему недоверие и подменили совершенно некреативной сущностью, искажающей чистоту художественного восприятия и изображения действительности, он нашел в кристалле CISC-процессора компьютера-сервера AS/400 подходящую трещину и затаился, молча, наблюдая за тем, как "ЭП-Мастер" тщетно пытается придумать Happy end. На очередном крутом вираже экспериментального моделирования сюжетной линии Genius Loci не выдержал, и дал подсказку:

— "Марло и Гёте, Томас Манн и масса певцов", "Мастер и Маргарита", в конце концов…

— Яволь, — отозвался "ЭП-Мастер" и подхватил тему: "Есть мистика. Есть вера. Есть Господь. Есть разница меж них. И есть единство. Одним вредит, других спасает плоть.

Неверье — слепота, а чаще — свинство".

— Вот-вот, именно это я и имел в виду, — согласился Genius Loci.

Прилетело ниоткуда —

право слово — чудо-юдо!

То ль тарелка, то ли блюдо

под названьем НЛО!

Село плавно, село чинно,

люк открылся, и "мужчина"

метра на два с половиной

оказался на земле.

Ну, а следом — головастик

шустро вылез: дескать, здрасьте!

Рядом вышка и блоха!

Побродили, как хотели,

что-то там в руках вертели,

в люк вошли и… улетели,

как и не были совсем!..

А вдоль поля, там, где просо,

вкривь и вкось бегут вопросы!

Только скептик смотрит косо:

мол, мираж все и обман!

Ах, неверящий Фома,

в пору тут сойти с ума!

Тайна Вечная сама

приоткрыла занавеску…

Мне бы, мне бы в аппарат,

где космический мой брат

молнии быстрей в стократрежет

гибкое пространство!

Мы пока, как в клетке белка,

крутимся и мыслим мелко,

а ЛЕТАЮЩЕЙ ТАРЕЛКЕ

макрокосмос — дом родной!…

В. Динабургский

I

Вопрос о том, в каком качестве: стажера или ревизора, — прибыло в Новосибирский государственный университет существо, похожее по описанию на "черта обыкновенного", а также точное время его пребывания до сих пор является спорным. Довольно правдоподобной выглядит версия о том, что чёрт появился где-то между 1 апреля и 1 мая 1978 года, то есть в промежутке между двумя знаменательными датами — Днем дурака и Днем международной солидарности трудящихся. Человек, который увидел его первым, до сих пор убежден, что это было в понедельник, то есть в день недели, для которого особенно характерны позывы к употреблению пива и пробуждению совести, в связи отрицательным сальдо семейного бюджета.

Фамилия этого человека никому ни о чем не говорит, поскольку он даже не кандидат наук, который как начал в далеком 1978 году свою трудовую деятельность в должности лаборанта, так и продолжает ее в том же качестве до сих пор. Впрочем, имя у этого человека есть: Валентин. В те же далекие времена в той же лаборатории и даже в той же должности, что и Валентин, начала свою трудовую деятельность красавица-хохлушка по имени Валентина.

Как это часто бывает не только в научных лабораториях, между Валентином и Валентиной, вчерашними выпускниками НГУ, проскочила искра взаимной симпатии, которая разожгла в их сердцах огонь любви, который, к огорчению одной из сторон, а именно — Валентина, оказался недолговечным. Красавица-хохлушка отдала предпочтение другому мужчине, которым оказался не кто иной, как заведующий биофизической лабораторией доктор физико-математических наук профессор Сергей Сергеевич Мерцалов. Никто этому особенно не удивился, поскольку всем было уже давно известно, что профессор Мерцалов — "бабник еще тот".

Формально Сергей Сергеевич был женат. Однако, за два года до описываемых событий его драгоценная половина уехала обратно в Москву, не выдержав, по ее словам, "ужасов провинциальной жизни". Она забрала с собой их шестилетнего сына, оставив своего мужа — 38-летнего профессора — одного в трехкомнатной квартире, незадолго до этого обставленной шикарной полированной чешской мебелью. Кроме этого профессор Мерцалов был счастливым обладателем автомобиля "Волга", холодильника "ЗИЛ", восточногерманского пианино, цветного телевизора, стереофонического магнитофона и шестиструнной итальянского строя гитары, на которой он достаточно сносно играл. У профессора, как и положено, был собственный загородный дом и участок земли в шесть соток при нем.

Недолго погрустив, Сергей Сергеевич устроил с помощью своих университетских приятелей что-то вроде кастинга невест, обусловив пребывание каждой из них в его квартире испытательным сроком на 30 суток "и не часа больше". Он перебрал почти всех молодых незамужних преподавательниц, которых ласково называл "мымрочками", по меньшей мере, с 10-ти кафедр университета, потом незамужних аспиранток, и, наконец, очередь дошла до лаборанток. И первой из них оказалась недавно поступившая на работу в его биофизическую лабораторию красавица-хохлушка Валентина. Он сделал ей "неприличное предложение", всего на какие-то 3 часа опередив сохнувшего по ней Валентина, который, уже приняв для храбрости 100 грамм спирта, репетировал перед зеркалом момент торжественного вручения Валентине букета из весенних первоцветов с запиской с намеком насчет совместного похода в ЗАГС.

Как не отговаривали Валентину ее подруги, она в тот же день приняла предложение профессора, резонно полагая, что, если выгодное замужество и не состоится, то поступление в аспирантуру ей уж точно будет гарантировано. Однако, в отличие от других невест профессора Мерцалова, Валентина пробыла хозяйкой в его квартире всего лишь 10 дней, чем огорчила его несказанно, оставив без украинского борща с пампушками и вареников с творогом и вишневым джемом. И еще профессору было досадно от того, что он почти уже в нее влюбился и даже добился перевода ее на работу в другую университетскую лабораторию, в виду негласного правила, запрещающего мужу и жене работать вместе в одном структурном подразделении. И всему виной оказался ревнивец-Валентин, который, правда, потом покаялся и признался профессору в том, что он совершил, ради того, чтобы расстроить его отношения с Валентиной.

История эта темная. Известна только ее прелюдия и финал. Отвергнув предложение своих горячих приятелей: — встретить профессора Мерцалова в подъезде его дома и объясниться при помощи кастета, — Валентин поехал в поселок Радужный, что в 20-ти километрах от Новосибирска, к своей бабке Евдокии, про которую людская молва давным-давно составила свое заключение, а именно: ведьма, но добрая. Встретившись с бабкой, поведал ей Валентин о своей тоске-кручинище.

После их разговора бабка Евдокия, истопив баню и призвав на помощь в качестве массажистки-затейницы 40-летнюю соседку Ильиничну, успокоила своего не в меру расстроившегося внука и вручила ему простую иголку, но без ушка, и велела воткнуть ее в притолоку входной двери в квартиру "бессовестного старика-прохфессорха". Что поделать, в представлении бабки Евдокии, ученая степень и сопутствующее ей научное звание обидчика ее внука, не имела абсолютно никакого народного уважения.

Итак, воткнул Валентин заговоренную иголку в притолоку двери квартиры профессора Мерцалова, и уже на другой день встретила Валентина в центральном универмаге города Новосибирска мужчину своей мечты: брюнета, но не с залысинами, статного, но без пивного брюшка, эмоционального, но без интеллигентских заморочек. Им оказался недавно овдовевший 59-летний начальник пожарной охраны города Новосибирска. Бросилась к нему навстречу Валентина, и встала перед ним, как вкопанная, а мужчина ее мечты, как ни в чем не бывало, потрогал ее груди, хлопнул по попе и сказал: "То, что надо!" И они ушли вдвоем, под руку, вначале вниз по лестнице универмага, а на следующий день — вверх по лестнице Дворца бракосочетаний. Так и остались, лаборант Валентин и профессор Мерцалов, не только с рогами, но и с длинными ослиными ушами, что им обоим, надо полагать, было особенно обидно.

Валентин — мужик, душа нараспашку — на другой же день после бракосочетания Валентины, прибежал к профессору Мерцалову на его квартиру с намерением вынуть из притолоки бабкину иглу, покаяться и попросить у него прощения. Сергей Сергеевич воспринял его покаяние с недоверием и предложил Валентину совместно пропустить по сто грамм настойки на золотом корне, а потом пойти в лабораторию и проверить, сколько на конце иголки, которую он воткнул в его притолоку, смогло уместиться разного рода чертей.

И вот, что они, обсудив актуальные вопросы физики и обществознания, в конце концов, задумали:

— Испытать конец заговоренной иглы ультразвуком: 25кГц, мощность 6,6Вт/см, — в течение 10–15 секунд на расстоянии 1–2 см. от источника акустического поля.

— Испытать конец иглы, поставив ее в перекрестье лазеров с длиной волны 632,8 мм.

Как говорится, хотите, верьте, а хотите — нет. Ставьте подобный эксперимент, если у вас есть заговоренная иголка без ушка, и профессор Мерцалов, который, надо полагать, жив и здоров, гарантирует проявление следующих акустических и визуальных явлений:

1) Вас будут откуда-то материть, причем, до седьмого колена, а потом спросят, какого черта от них надо?

Совет 1. Не следует отказываться от содействия, и надобно тотчас попросить черта-прорицателя, который, оставаясь невидимым, в сей же миг выдаст вам: динамику курса рубля по отношению к доллару, евро и юаню, вероятные прогнозы мировых цен на нефть и золото, по крайней мере, в перспективе до 2020 года. Можно также выяснить итоги будущих четвертьфиналов и полуфиналов чемпионатов Европы и мира по футболу, зная состав участников которых можно неплохо заработать на предложениях букмекерских контор.

2) К вам прибудет существо из параллельного мира, которое, с ходу, задаст вам вопрос, который кого угодно может поставить в тупик: "Не могу ли я сделать для вас, например, то же самое, что я когда-то сделал для господина Абрамовича?"

Совет 2. Не соглашайтесь, потому что в России очередная легальная приватизация в виде бесплатной раздачи государственной собственности и залоговых аукционов состоится не раньше, чем через тысячу лет, а за рейдерство могут и посудить. Миллиарды долларов на личный банковский счет тоже не загоняйте, так как потом не сможете доказать перед FATF(2) легальности их происхождения. Можно попросить немного наличными, и лучше всего российскими рублями, чтобы потом не терять на курсовой разнице, если сочтете предлагаемые чёртом условия договора необременительными. Но лучше всего послать чёрта туда, откуда он явился, чтобы не искушать себя непомерными соблазнами.

Но это, конечно, шутка, поскольку, по последним исследованиям Ватикана, бесовская сила никогда не повторяется в своих подходах, лишь бы только смутить наши души и направить на стезю порока. Вот и во время эксперимента с заговоренной иголкой без ушка, который поставил профессор Мерцалов при содействии лаборанта Валентина, имели место особенные события, которые по причине их невероятности в лабораторный журнал не были занесены.

Так, после испытания иголки посредством ультразвука, Сергей Сергеевич и Валентин услышали троекратное "ку-ку", которое сменили позывные радиостанции "Маяк". А потом приятный женский голос сообщил:

— Московское время 16.00. Начинаем концерт по заявкам радиослушателей. По просьбе бывшей супруги Сергея Сергеевича Мерцалова Татьяны Михайловны исполняем для ее нового супруга Ашота Алиевича песню из кинофильма "Семнадцать мгновений весны".

Заиграла знакомая мелодия, но то, что стал исполнять народный артист СССР Иосиф Давыдович Кобзон, явно выходило за рамки приличия:

"Не думай о растратах свысока,

Наступит время,

Сам поймешь, наверное.

Жене милей брильянты и меха,

А не твои занудные мгновения.

Мгновения. Мгновения…"

— Эй! Кто там? — спросил Валентин и осторожно наклонился, чтобы рассмотреть кювету, в которой была закреплена заговоренная иголка.

То, что Валентин затем услышал, повергло его в крайнее смущение и заставило густо покраснеть:

— А ты, пень, вообще помалкивай! Думаешь, никто не знает, чем ты по утрам в постели занимаешься вместо физзарядки, а сегодня после обеда что ты, рассматривая шведский журнальчик, делал? Сергей Сергеевич! Обратите, наконец, внимание на этого охламона, который вместо кандидатской диссертации отращивает себе на ладонях волосы!

— Я в личную жизнь своих сотрудников не вмешиваюсь, — ответил Сергей Сергеевич и в свою очередь спросил: Ко мне есть вопросы?

Профессор Мерцалов вначале подумал, что все это ловкий розыгрыш его коллег, которые, спрятавшись где-нибудь под столом, валяют дурака. Он и сам был мастером разных розыгрышей и мистификаций и готов был аплодировать, если бы не одно обстоятельство. Откуда шутники узнали о московском соседе — директоре плодоовощной базы в Солнцево?

— К вам Сергей Сергеевич вопросов нет, Вы — настоящий мужчина, — ответил неизвестный шутник и предложил: А не продолжить ли вам вторую часть эксперимента — с лазером. Обещаем: эффект превзойдет все ваши ожидания.

— Ладно, — подумал про себя профессор, — поставим еще один эксперимент, посмотрим, что вы еще придумали, а потом кому-нибудь точно уши надеру.

И Сергей Сергеевич сделал Валентину знак, дескать, не парься, скоро источник неведомого голоса обнаружится: либо сам, либо они его найдут. Все еще красный от смущения Валентин провел все необходимые приготовления для постановки второго опыта, правда, для этого им пришлось перейти в другое лабораторное помещение.

Не прошло и трех минут, как из иголки, попавшей в перекрестье лазеров, повалил черный дым, из которого соткался, а затем сгустился образ худощавого юноши в средневековом камзоле, расшитом серебром, в ботфортах и при шпаге. На голове у него был берет из черного бархата, из которого торчало гусиное перо.

— Виконт, — сказал призрак, обращаясь к профессору Мерцалову, — я набираю войско для моего сюзерена, с целью завоевания одной дальней галактики. Вы можете отправиться со мной прямо сегодня и ни днем позже. Надеюсь, вы помните, что хозяин я добрый, да и слуга неплохой. Я повелеваю материальным миром; мне подвластны все радости и слава земная. Договор начинается с этой минуты и истекает ровно в полночь по истечении семи лет, в 1985 году. Если вы колеблетесь, даю вам на размышление восемь месяцев и двадцать восемь дней, затем встретите меня на этом самом месте и своей кровью подпишете соответствующий договор.

Грохот тела упавшего в обморок лаборанта Сергея Сергеевича не удивил. Он понял, что это уже никакая не шутка, а очень даже опасная штука, про которую гениальный Гете писал, что она:

"Часть силы той, что без числа.

Творит добро, всему желая зла".

Известно, что Гете разбирался в высшей математике не хуже, чем в филологии. Сила без числа, это — функция, которая не имеет входных параметров. И тут Сергей Сергеевич кое-что вспомнил, — как раз из того, что относится к категории навязчивых образов, порою посещающих нас во время сна или под влиянием регрессивного гипноза.

— Командор, — сказал Сергей Сергеевич, склонив голову, — в одной из своих жизней я уже сопровождал Вас во время похода в созвездие Кита в качестве Вашего старшего адъютанта. Я сполна заплатил за свое непомерное любопытство в следующих десяти жизнях в качестве нерожденного младенца, поэтому у меня нет никакого желания пролонгировать прежний договор, либо заключать новый.

— Зачем же вы вызвали меня? — удивился Командор.

— Я тут, знаете ли, — сказал Сергей Сергеевич, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, — наукой занимаюсь, а материально-техническая база здешнего университета устарела, как минимум, на десять лет. Ни одного путного эксперимента не провести, а не то, что открытия всемирного значения сделать. Не могли бы вы мне помощника какого-нибудь на время предоставить, хотя бы из числа инвалидов, от которых вам все равно во время похода никакого толка?

— Извольте, — сказал Командор, — есть у меня один кадр. Вроде не дурак, но такой зануда, что даже меня иногда поправляет. Он, видите ли, в последней своей командировке цензором в Главлите служил. А сейчас в моей канцелярии общим отделом заведует. Приказы и распоряжения готовит. И, кстати, вот он, в пятом углу стоит.

Сергей Сергеевич напрягся, пригляделся и увидел пятый угол и стоящего в нем плюгавенького лысого старичка в коричневом балахоне, опирающегося на клюку.

— Вы пообщайтесь, а я пройдусь, полистаю лабораторные журналы, посмотрю, чем вы тут занимаетесь, — сказал Командор и исчез.

Вслед за призраком юноши в костюме средневекового кавалера исчез и плюгавенький старичок, но только визуально. Сергей Сергеевич услышал в левом ухе звук, похожий на жужжание мухи, а потом услышал:

— Позвольте представиться. Бес категории "Б". Погоняло (кличка) Цензор.

Голос беса был удивительно похож на голос народного артиста СССР Ростислава Плятта. И это вызывало уважение.

— Фи, как некрасиво, а нельзя ли без уголовных заморочек представиться, — поморщился Сергей Сергеевич.

— Для вас, виконт де Марсель, и только в порядке исключения: Арнольд Борисович Шлаги, — и Сергей Сергеевич услышал, как будто кто-то перед ним расшаркивается.

— Разве мы были знакомы? — удивился Сергей Сергеевич.

— Что вы, что вы! Я в ваше время был малолетним бесенком и мог только восхищаться Вашими подвигами. Как Вы на планете G-37-Z трех джедаев лазерным мечом замочили! А потом вывели из окружения наши войска и с минимальными потерями долетели до базового лагеря в звездной системе Антарес. Это описано в Хрониках 3-го цикла. Каталог N2. директория 11, файл N.78, - сообщил бес интересные подробности одной из прошлых жизней профессора Мерцалова.

А тут и Командор проявился. Пяти минут ему оказалось достаточно, чтобы сделать свои выводы:

— Занимаетесь мелкотемьем. Никакой перспективы! Ваша материально-техническая база, по сравнению с американскими университетами, — хлам. Ваши администраторы — тупицы, а завхозы — прохвосты. Так и быть! В благодарность за подвиги виконта де Марселя приказываю:

1. Беса категории "Б" по кличке Цензор передать профессору С.С. Мерцалову во временное использование на условиях лизинга.

2. Полевому банку 1-й Галактической эскадры:

2.1. Предоставить профессору С.С. Мерцалову открытую кредитную линию в размере 100 кредитных единиц для оплаты всех работ и услуг, которые будут выполнены Цензором.

2.2.После выполнения условий договора лизинга отнести 100 кредитных единиц в категорию ссуд, подлежащих списанию в качестве безнадежных к взысканию.

3. Контроль за исполнением приказа оставляю за собой.

Командор

— Уважаемый Командор, — у меня есть вопрос, — подал голос Арнольд Борисович Шлаги.

— Валяй! — разрешил Командор.

— Нельзя ли в вашем гениальном приказе сроки его выполнения указать? Иначе у меня трудовая мотивация пропадет, как она пропала у вечных строителей коммунизма, — попросил Арнольд Борисович Шлаги, поразив Сергея Сергеевича Мерцалова тонкостью и актуальностью замечания.

— До среды! — сказал Командор, взглянув на свою ладонь.

И в этот миг Командор исчез, а Арнольд Борисович обратился к Сергею Сергеевичу с просьбой до завтрашнего вечера заниматься бытовыми проблемами, отметить командировочное удостоверение и уладить формальности с регистрацией временного проживания. Сергей Сергеевич не возражал и лишь попросил беса, по возможности, "снять угол" неподалеку от основного места работы — Вычислительного центра НГУ. Сергей Сергеевич давно мечтал о том, чтобы навести порядок в этом структурном подразделении, а также надеялся на то, что его новый помощник сможет починить ЭВМ типа ЕС-1022, без которой работа биофизической лаборатории совершенно застопорилась. Впрочем, были и другие, хотя и менее значимые, научные и личные, проблемы, решение которые требовало применения сверхъестественных усилий.

II

Мы привыкли к тому, что в нашем организме все совершается просто, само собой, и подчас не задумываемся о том, насколько сложные процессы происходят, например, когда мы ощущаем вкус сахара или чувствуем запах цветов. Ощущения вкуса или запаха — результат взаимодействия рецепторных клеток с молекулами различных веществ. Молекулы — это группы атомов, соединенных химическими связями. Вода состоит из молекул, и живая клетка содержит молекулы. И даже ДНК, отвечающая за размножение клеток, — это тоже всего-навсего молекула.

Ежедневно у здорового человека возникает от 50 до 70 миллиардов новых клеток, и такое же количество их гибнет. За год обновляется столько клеток, что их общий вес равен весу тела. Но количество делений клеток организма ограничено, например, клетки соединительной ткани человека — фибробласты — могут проделать всего около 50 делений. Нейроны и мышечные клетки не делятся вовсе. Этот феномен также известен как барьер клеточного деления, или — барьер Хейфлика, по фамилии открывшего его немецкого ученого.

Когда один большой, громадный, но смертный человеческий организм умирает, он успевает (если успевает) передать свою наследственную генетическую информацию потомству. (3) Делается это через половую клетку, про которую известно, что она состоит из десяти миллиардов атомных ядер. Причем и в сперматозоиде, и в яйцеклетке их одинаковое количество. Суммарное число атомных ядер — около 25 миллиардов. Вся информация и программы развития, передаваемые потомству по наследству, каким-то образом связаны только с ядром клетки, причем ядро любой клетки организма, как половой, так и тканевой, несет полный комплекс информации и программ всего организма в динамике его развития.

Сергей Сергеевич Мерцалов и Аркадий Моисеевич Фишман выдвинули гипотезу о том, что в сверхплотных ядрах звезд и в нуклеотидах живых организмов, отсчитывает время их жизни таинственный хронометр, сворачивающий пространство в причине и разворачивающий пространство в следствии.(4) К роковой черте жизнь клеток и звезд подводит неизбежная, четкая и смертельная, как взгляд Абадонны, программа их жизненного цикла.

Тут мы обязаны сделать маленькое отступление, с тем, чтоб уточнить некие детали, связанные с рождением звезды или человека. Звёзды, как правило, появляются не с одинаковыми, а с самыми различными массами. Не считая того, они могут обладать самым различным химическим составом, как люди с разнообразной — хорошей и дурной — наследственностью. Реакции нуклеосинтеза в недрах звезд подобны тем, которые происходят в термоядерной бомбе, однако же, звезды не взрываются, а почему то сжигают свое топливо (водород и гелий) равномерно, на протяжении сотен миллионов и даже миллиардов лет своего существования.

К середине 70-х годов ХХ века в биологии сложилось около 300 теорий старения клеток. Еще не был открыт фермент теломеразы, который поддерживает длину теломеров — концевых участков хромосом. Но уже было точно установлено, что при каждом делении клеток хромосомы их укорачиваются, как шагреневая кожа в известном романе Оноре де Бальзака. Да и поток генетической информации оказался не однонаправленным- от ДНК к РНК, а разнонаправленным. Стала подвергаться сомнениям роль ДНК, как изначально главного носителя генетической информации, поскольку было доказано, что геном многих вирусов (грипп, клещевой энцефалит) построен исключительно из РНК.

Одним из самых загадочных свойств молекул ДНК и РНК была признана их способность к акустическим колебаниям в диапазоне от единиц до сотен герц. Некоторые из этих колебаний после многократного усиления можно услышать ухом, как тонкий свист, напоминающий однотональный аккорд. Выделить из хаоса отдельные звуки клеточной жизни ученым помогли носители света — фотоны. Гелий-неоновый луч лазера направляется на колеблющиеся молекулы ДНК — отражаясь от них, свет рассеивается и его спектр записывает чуткий прибор.

Сергей Сергеевич Мерцалов и Аркадий Моисеевич Фишман "прослушивали" отдельные участки (домены) молекулы ДНК человеческой половой клетки и записывали их на магнитофон. В это время в СССР уже было налажено производство катушечных стереомагнитофонов с 19-й скоростью записи/воспроизведения: "Ростов", "Юпитер", "Маяк", "Нота". Вместо шершавой и рвущейся на части пленки, изготовленной из отходов ди- и триацетата, в продаже появились катушки с лентой 10-го типа. В их распоряжении был магнитофон "Маяк", который они приобрели на собственные средства, и, разумеется, по блату.

Привлеченные к работе в биофизической лаборатории аспиранты математического факультета НГУ разработали программу для построения филогенетических деревьев молекулы ДНК с различными диапазонами акустических колебаний. Однако, университетская "железяка" — ЭВМ типа ЕС-1022 — работала из рук вон плохо. Она и сама по себе была полубракованная, как, впрочем, большинство советских компьютеров. Но плюс к тому она не получала должного ухода. Инженеры во главе с начальником Вычислительного центра тов. Онопко по большей части "квасили" технический спирт, полагающийся для техобслуживания ЭВМ, но само техобслуживание проводили только после большого пинка сверху. Сергей Сергеевич, не будучи членом КПСС, даже вынужден был обратиться в партком университета о неудовлетворительной работе ВЦ, ссылаясь на постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР (19 апреля 1974 г.) "О мерах по ускорению развития молекулярной биологии и молекулярной генетики и использованию их достижений в народном хозяйстве".

Несмотря на отдельные недостатки в работе Вычислительного центра, Сергей Сергеевич и его коллега Фишман установили, что акустические колебания "пустых" участков ДНК, не содержащие коды белков,способны при определенных условиях активировать механизм генетической памяти индивида. Открытие это было сделано случайно, — почти также, как в 1895 году немецкий ученый Вильгельм Рентген обнаружил лучи, впоследствии названные в честь его "рентгеновскими". Подвергая различные объекты воздействию данного типа излучения и, меняя их, Рентген увидел, как на стене появилась проекция костей его собственной руки.

Сергей Сергеевич Мерцалов на всю жизнь запомнил 16 марта 1977 года, — тот день, когда, отправившись на свою дачу в Барышево, он прихватил с собой пару магнитофонных катушек, чтобы на досуге послушать инвенции Баха, джазовые версии пьес Прокофьева, Шостаковича и композицию джаз-квинтета Олега Гоцкозика "Восточная Сюита". Он не был заядлым меломаном, но классику и современную джазовую музыку любил, полагая, что она хорошо успокаивает нервы и укрепляет сон. Ранее на этих двух катушках записывались, стирались и снова записывались шумы человеческой Y-хромосомы.

В нескольких местах магнитофонные ленты были "зажеваны", и для использования в научных целях уже не годились. Сергей Сергеевич забрал эти катушки домой, еще пару недель они валялись в ящике его письменного стола, а потом он отдал их своему приятелю, который был настоящим любителем классической музыки, для того, чтобы тот записал на них "что-нибудь новенькое".

Итак, вечером, растопив камин и отхлебнув сваренного на электроплитке глинтвейна, Сергей Сергеевич, включил магнитофон марки "Яуза", чтобы насладиться духом свободного джаза. Где-то на Прокофьеве его эстетическое чувство сильно покорежилось, а потом ему со страшной силой захотелось вздремнуть. Сделав это, он в сей же миг обнаружил себя сидящим на низкой скамейке в компании товарищей, одинаково одетых в белые простыни с алой каймой.

Потом он догадался, что он не в бане, и на нем не простынь, а тога, и язык, на котором товарищи общаются между собой — не русский, а скорее латинский, который он знал еще хуже, чем английский. Но все-таки что-то знал, иначе как бы он смог ответить на вопрос о том, следует повышать жалование легионерам, или нет? Однако же он ответил, что зафиксировал председательствующий товарищ, которого все называли Луцием Марцием Ценсорием. После этого присутствующие обратились к нему с вопросом:

— Доколе консул намерен терпеть поношение плебеев по поводу якобы присвоенной им контрибуции в размере 5 миллионов сестерциев?

Сергей Сергеевич так возмутился, что, не дожидаясь разрешения председательствующего, вскочил с места и прямо заявил, что эти средства были им потрачены исключительно на фураж для лошадей и питание военнослужащих, поскольку торговцы в Афинах еще весной взвинтили цены в три-четыре раза против обычного. Ему рукоплескали, и он проснулся.

Заснув во второй раз, но уже на Шостаковиче, Сергей Сергеевич увидел себя стоящим на верхней палубе парусно-весельного судна, прибывающего в порт назначения, о котором провозгласил сидящий в корзине на грот-мачте дозорный громким криком:

— Марсель! Виват! Марсель!

В это время Сергей Сергеевич спорил с монахом-бенедиктианцем о соотношении божественной и человеческой природы Христа, склоняясь к монофизитской ереси. Монах в богословских вопросах оказался продвинутым, и терпеливо и обстоятельно объяснял ему различие терминов "подобосущий" и "единосущий". По-гречески эти два слова — "омоусиос" и "омиусиос" — разнятся написанием только одной единственной буквы — "йоты", в которой, по мнению монаха, сошлись начало и конец Вселенной.

— Резонно! — подумал Сергей Сергеевич, вдохнул полной грудью соленый воздух и… проснулся.

Отхлебнув еще немного глинтвейна, Сергей Сергеевич снова задремал, и ему привиделось, что он бредет, спотыкаясь, по заснеженному полю с залитым кровью лицом. Его обгоняют люди с длинными ружьями, одетые в черные шинели с красными отворотами. Раздается пушечный залп. Кто-то истошно кричит, взывая о помощи. Заметив брошенное знамя, он поднимает его и опирается о древко, чтобы не упасть, — и просыпается, все еще чувствуя острый запах пороха, смешанный с запахом крови.

Сергей Сергеевич поднялся из кресла и, чихая и кашляя, открыл окно, чтобы проветрить помещение, и только потом, догадавшись, кто он такой и где в настоящий момент находится, пришел к выводу о том, что он жив и здоров, и в медицинской помощи совершено не нуждается. Осознав же абсурдность происходящего, он выключил магнитофон, оделся в старый овчинный полушубок, вышел из дома и погулял полчаса по своему дачному участку, раздумывая над тем, что же все-таки ему приснилось.

Вначале Сергей Сергеевич решил, что он увидел так называемый "осознанный сон". Первым это явление в 20-е годы ХХ века стал изучать голландский писатель Фредерик ван Эден. Он систематически записывал свои сны и спустя какое-то время попробовал повторить их, существуя в своих сновидениях как "бодрствующий", то есть управляющий своим поведением человек. Смелая попытка удалась, а эксперимент заинтересовал ученых. С тех пор на Западе появилось множество лабораторий, изучающих феномен управляемых сновидений. Крупнейший центр — Институт ясных снов — в 1987 году основал психофизиолог Стивен Лаберж.

В советской психиатрии, напротив, существовало мнение, что видеть яркие сны, а тем более управлять ими — вредно, что это якобы свидетельствует о психическом нездоровье сновидца. Сергей Сергеевич тоже разделял это мнение, поэтому принял на ночь травяной чай с медом и сто пятьдесят грамм пятизвездочного армянского коньяка.

Прошло еще три месяца, прежде чем Сергей Сергеевич догадался о наличии зависимости между воспроизводимой на магнитофонных лентах музыки, на которой прежде были записаны акустические колебания Y-хромосомы, и переходом в состояние непроизвольного регрессивного гипноза.

Где-то в середине июня 1977 года зашел к нему в гости сосед по дачному кооперативу — кандидат философских наук Иван Иванович Огурцов по поводу, ради которого нельзя не выпить: Огурцов стал дедом и уже как неделю принимал поздравления родных, близких и просто знакомых. Пока Сергей Сергеевич рвал с грядки укроп, зеленый лук и редис для приготовления полезной витаминной закуски, Иван Иванович оставался в доме и разделывал тихоокеанскую сельдь иваси. Чтобы старику не было скучно, Сергей Сергеевич включил магнитофон и поставил на воспроизведение первую, попавшуюся под руку, магнитофонную запись — как раз ту, на которой были записаны джазовые версии пьес Прокофьева и Шостаковича.

Вернувшись в дом, Сергей Сергеевич обнаружил Ивана Ивановича под столом. Удивившись, Сергей Сергеевич выключил магнитофон и спросил, не случилось ли что? Сконфуженный Иван Иванович вылез из-под стола и признался, что "немного вздремнул", и ему приснилось, что будто бы он — пацан, а его покойная мать просит его сходить в погреб и принести крынку топленого молока. Сославшись на нездоровье и извинившись, Иван Иванович через две минуты ушел, оставив на столе принесенную им и так и нераспечатанную бутылку "Столичной".

Время шло к обеду. Сергей Сергеевич сварил гречневую кашу с тушенкой — его любимое блюдо во время пребывания на даче, и, сев за стол, пропустил сто грамм "Столичной" за здоровье Ивана Ивановича Огурцова и его внука Ивана. Потом он включил магнитофон и почувствовал, как ему тяжело бороться со сном. Но он всеми силами сдерживал себя. Внезапно все вокруг потемнело, и перед его внутренним взором с калейдоскопической быстротой начали возникать и исчезать различные визуальные образы, приятные и неприятные для восприятия.

Неизвестно, чем бы для Сергея Сергеевича этот опасный эксперимент закончился, если бы не внезапное отключение электричества, вследствие аварии на местной подстанции. Когда магнитофон перестал работать, Сергей Сергеевич пришел в себя и схватился за голову: сильно болели виски и затылок, в ушах противно звенело, перед глазами расплывались круги. Он принял две таблетки цитрамона, прилег на диван и незаметно заснул. Проснулся же он поздно вечером и сразу стал собираться домой. Не забыл он прихватить с собой и магнитофонные катушки с записями джазовых композиций, — для того, чтобы опытным путем проверить, не они ли вызывают столь необычные галлюцинации?

Коллега Фишман рассказ Сергея Сергеевича воспринял с недоверием. После того, как сам, прослушивая предоставленную ему магнитофонную пленку, задремал и увидел очень яркий сон о своей жизни в маленьком городке на юге Франции в середине XIX века, он пришел к выводу: осознанным сном или синдромом ложной памяти это видение никак не назовешь.

От сна, похожего на явь, у Аркадия Моисеевича остались очень яркие воспоминания о некоторых предметно-бытовых деталях и исторических событиях, о которых он прежде не знал и проверил единственным в то время доступным способом. В городской публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина он переворошил всю литературу по истории и географии Франции. Время было летнее, он находился в отпуске и мог позволить себе работать в читальном зале с утра до вечера. Коллега Мерцалов его не торопил, так как отбыл в Москву, чтобы повидаться с женой, сыном и родственниками, и планировал вернуться в Новосибирск лишь в конце августа.

Итак, Аркадий Моисеевич осознал себя в своем необычном сновидении жителем Грасса — маленького французского городка, расположенного в 10 километрах от знаменитых Канн. Городок этот примечателен тем, что в нем расположены три огромных завода, в которых смешивают ингредиенты, составляющие основу знаменитых во всем мире французских духов. Впрочем, к профессии парфюмера предок или двойник (и в этом тоже предстояло разобраться) Фишмана никакого отношения не имел, так как являлся врачом. Он родился и вырос в добропорядочной семье католического вероисповедания, но с древними еврейскими корнями, хорошо учился, приобрел солидные познания в науках: в 1830 г. окончил курс в колледжах Saint-Barde и Du Plessis, а по окончании учебы, якобы, трудился в качестве ассистента в College de France. Он даже французский язык стал воспринимать, как родной, хотя никогда его не изучал.

После второго прослушивания записи джазовых композиций в сознании Аркадия Моисеевича прояснились и расположились в четком хронологическом порядке подробности его прежней семейной и личной жизни. Он вспомнил свою рано умершую мать из простой крестьянской семьи, добродушного отца-аптекаря и красавицу-жену родом из Тулузы, имена и даже даты рождения своих пятерых детей и трех внуков. И у него сразу возникло желание съездить во Францию, чтобы найти потомков Оливье Амисена (Olivier Ameisen), а потом, возможно, остаться там навсегда. В третий раз прослушивать магнитофонную запись Аркадий Моисеевич не стал, опасаясь, что у него начнется прогрессирующее раздвоение личности, и тогда ему придется еще труднее мириться с окружающей его унылой действительностью.

До возвращения коллеги Мерцалова из Москвы Аркадий Моисеевич на специальной аппаратуре проанализировал спектр звука магнитофонных записей, чтобы установить амплитудно-частотное соотношение всех составных частей их сложного колебания. Известно, что запись на магнитофонной катушке или кассете, скопированная несколько раз, содержит довольно сильный шум, который можно удалить, используя режекторный фильтр, но в данном случае Аркадий Моисеевич должен был сделать все наоборот, то есть восстановить шум. Как он и предполагал, основным источником шума являлись почти совершенно не стертые акустические колебания Y-хромосомы.

Всего лишь миллион лет тому назад, Y-хромосома млекопитающих содержала более тысячи генов, но потом произошла их рекомбинация, в результате которой количество генов существенно сократилось, и, например, у человека, по последним данным, их осталось всего около семидесяти. Последние из расшифрованных к настоящему времени генов Y-хромосомы очень короткие и их предназначение не совсем понятно, как, например, обволосение ушей или формирование перепонок на пальцах ног. Может, матушка-природа заранее позаботилась о том, что в случае полного затопления суши или непригодности ее для проживания нашим потомкам придется осваивать водную стихию, как это уже сделали дельфины и тюлени?

Установив источник шума, Аркадий Моисеевич задумался о причинах его столь странного воздействия на психику в сочетании с музыкой, а, точнее говоря, с особой пространственной локализацией звука, в результате которой у него в мозгу включился подсознательный механизм сравнительной оценки поступающих через слуховой рецептор сигналов. Не менее загадочным было и то, что Аркадий Моисеевич относился к категории людей, не поддающихся гипнозу даже в легкой степени.

Многие представляют себе гипноз как глубокий транс, своего рода бессознательное состояние, в котором становятся доступными самые глубинные слои самосознания. Однако подобная глубина гипноза достигается лишь примерно у 20 % испытуемых. Большинство же из тех, кто имеет дело с профессиональными гипнотизерами и дипломированными психотерапевтами достигают гипноза лишь легкой или средней глубины, чего совершенно недостаточно для обеспечения контакта с подсознанием и эффективного внушения.

Никакой рабочей гипотезы, объясняющей феномен непроизвольного вхождения в состояние глубокого транса с последующими яркими сновидениями, не было и у вернувшегося из Москвы Сергея Сергеевича Мерцалова. Коллега Фишман предложил продолжить эксперименты с наложением на магнитофонные ленты с записями акустических колебаний молекулы ДНК различных музыкальных произведений. Сергей Сергеевич этим согласился, но, сколько бы они не старались — никакого позитивного результата, кроме пополнения музыкальной коллекции, они не получили.

Тогда они снова вернулись к катушкам с записями Y-хромосомы, отфильтровав все, не относящиеся к ней шумы, но даже после многократного усиления громкости звучания, никакого воздействия на психику, сами по себе, они не оказывали, а, вот, с музыкой, хотя и не с любой, пожалуйста. Сергей Сергеевич продолжил испытания перехода в состояние необычного транса на себе, однако же, раз от раза, видения его становились все более блеклыми, расплывчатыми и неопределенными. И даже по поводу содержания сновидений он уже не мог определенно сказать, то ли это — дежавю, то ли реальные воспоминания о прошлых жизнях.

В четвертом квартале 1977 года в экспериментах по выявлению механизма воздействия акустических колебаний Y-хромосомы на психику человека принимали участие аспирант профессора Мерцалова 25-летний Евгений Сидоров и аспирантка доцента Фишмана 22-летняя Екатерина Шадрина.

Про Евгения Сидорова в НГУ до сих пор ходят легенды, и для этого все основания, поскольку подготовленная им кандидатская диссертация была воспринята членами ученого совета, как докторская, и соискателю требовалось всего лишь дождаться опубликования в журнале Science сообщения американских биофизиков о результатах исследования крупного метеорита, упавшего в штате Юта. Евгений Сидоров — выпускник НГУ — одним из первых обратил внимание на то, что аминокислоты, из которых построены клетки, "закручены" в левую сторону.

Будучи еще студентом пятикурсником Сидоров разработал метод комплексного биофизического анализа метеоритного материала, который полностью оправдал себя в процессе исследования проб упавшего в начале 1970-х годов неподалеку от Иркутска метеорита. В составе этого космического тела он обнаружил молекулы урацила и ксантина, которые являются составными частями молекул ДНК и РНК. Таким образом, подтверждалась гипотеза о том, что родина аминокислот — далекий космос, а переносчиками их являются "небесные странники" — кометы и метеориты, которые, проходя сквозь межзвездные пылевые облака, попадают в зону резко поляризованного света звезд, являющегося к тому же левосторонним. Этот свет, с большой степенью вероятности, и создает "левозакрученные" аминокислоты, поскольку "правозакрученных" аминокислот в природе пока не обнаружено.

Про научные заслуги Екатерины Шадриной практически ничего неизвестно, но устная история запечатлела факт того, что у нее с Евгением Сидоровым был роман, который должен был завершиться, как говорили в старину, "добрым пирком, да свадебкой", если бы не цепь трагических обстоятельств. Все началось с того, что Евгений и Екатерина упали с мотоцикла марки "Урал", на котором ехали в гости к своим друзьям, после чего у Екатерины (она была на четвертом месяце беременности) на следующий день случился выкидыш.

Евгений Сидоров перенес тяжелый удар: — его планы стать отцом рухнули в одночасье. Врач, проводивший выскабливание, после недолгих уговоров согласился заморозить и сохранить остатки погибшего зародыша. Не без участия Аркадия Моисеевича Фишмана из этого биологического материала была выделена ДНК половой клетки и сняты биофизические параметры, включая запись на магнитофонной ленте ее акустических колебаний.

Запись производилась на обычной пленке Шосткинского химического комбината, которая часто рвалась и перетягивалась, поэтому получилось много технического брака. По натуре не жадный, но, по-крестьянски экономный Сидоров слепил из отбракованных кусков магнитофонных лент пару катушек, пригодных для перезаписи. Но вскоре Аркадий Моисеевич получил по своим каналам (не будем уточнять, каким) магнитофонную ленту японского производства, после чего Сидоров записал на отбракованных метрах шосткинской магнитофонной ленты "Времена года" Антонио Вивальди и "Реквием" Вольфганга Амадея Моцарта.

После прослушивания записей, сделанных на вышеупомянутых магнитофонных лентах, Сидоров впал в состояние, близкое к умопомешательству, бредил наяву и, теряя самоконтроль, рассказывал, кому не следует, привидевшуюся ему наяву историю бесславного правления М.С. Горбачева, распад СССР, экономические реформы 90-х годов и "октябрьский переворот" Б.Н. Ельцина. По университету поползли нехорошие слухи, и Евгения Сидорова поместили на излечение в психоневрологический диспансер.

Екатерина Шадрина передала своему шефу Фишману злосчастные магнитофонные записи, сообщив о том, что, якобы, при прослушивании "Времен года" Евгений Сидоров явственно услышал негодующий голос своего неродившегося сына, а на "Реквиеме", заснул, да так крепко, что его невозможно было разбудить. Проспав же почти двенадцать часов, он повел себя совершенно неадекватно, как будто с Луны свалился: искал какие-то продуктовые талоны, крыл матом родную Коммунистическую партию, ее ленинское Политбюро, а потом совершенно неприлично заорал:

"Перемен требуют наши сердца

Перемен, мы ждем перемен!"

Аркадий Моисеевич удивился, но потом догадался проанализировать спектр звука магнитофонных записей, принесенных Екатериной Шадриной, и обнаружил в них сильные посторонние шумы. Затем он поделился этой новостью с Сергеем Сергеевичем. Ученые задумались о возможном резонансе акустических колебаний молекулы ДНК Сидорова-младшего и гармонических обертонов двух великих произведений мировой музыкальной культуры.

Резонанс — явление, заключающееся в том, что при некоторой частоте вынуждающей силы колебательная система оказывается особенно отзывчивой на действие этой силы. "Реквием", понятно, это — исповедь, но уже не перед пастором, ибо она начинается с печальных аккордов Requiem aeternam (Покой вечный), когда на могилу положены венки. Далее начинается мучительный анализ. Человек-душа страдает, переоценивая свою жизнь, видя, сколько зла он получал извне и сам его распространял, за что и поплатился. Во "Временах года" Антонио Вивальди использован гармонический прием, при определённых условиях вызывающий у слушателя выброс в кровь гормона удовольствия — эндорфина. Это — давно описанный в музыкологии факт — итальянские композиторы первые овладели секретом "Le armonie del piacere" ("гармонии наслаждения") и нередко им злоупотребляли.

После того, как Сидоров окончательно сошел с ума, Сергей Сергеевич Мерцалов высказал смелое, но пока ничем не подтвержденное предположение о том, что его талантливый аспирант побывал в будущем и вернулся оттуда другим человеком. Трижды посетил он несчастного Сидорова в доме скорби и, как не пытался, не смог переубедить его в том, что жизнь прекрасна и удивительна, несмотря на отсутствие рыночной экономики, и выборов на альтернативной основе.

Во время третьего визита Сидоров с трудом его опознал. На его вопросы отвечал невпопад, тяжело вздыхал и что-то рисовал цветными фломастерами в альбоме, предоставленном ему сердобольным врачом. Глядя на его рисунки, было совершенно нетрудно догадаться, что он впал в детство. Когда Сергей Сергеевич уже собирался уходить, Сидоров передал ему "на память" рисунок с изображением березки, солнышка, зеленого лужка и пасущегося на нем барашка. Под рисунком четким каллиграфическим почерком было написано:

"Какова скорость времени? Это нетрудно подсчитать: b=Lс/1 км, где b — скорость настоящего времени нашей Вселенной; L — длина окружности Вселенной; c — скорость света (300 тыс. км./сек).

L=2пr, где r-радиус Вселенной.

r=ct, где t- время жизни Вселенной

b=2пrc/1 км b=2пtc«/1км

Таким образом, скорость распространения настоящего времени нашей Вселенной для материального мира составляет, примерно,

Если сравнивать ее со скоростью света, то скорость света, очевидно, слишком мала".

— Э, куда тебя занесло! — с сожалением подумал Мерцалов. С тех пор Сидорова он больше не видел, так как по просьбе родителей больного его отправили в Тюмень.

Екатерина Шадрина продолжала работать над своей кандидатской диссертацией, но уже без прежнего энтузиазма. Она даже внешне изменилась: поседела, похудела и ссутулилась. На расспросы Сергея Сергеевича и Аркадия Моисеевича отвечала невнятно, но потом призналась, что тоже слушала пленку с записью "Реквиема", ненадолго заснула и пережила странное видение: что она, будто бы, родилась в 1900 году, а умерла в 1953 году. Трижды побывала замужем и родила семерых детей. Первый ее муж погиб в Гражданскую войну, второй — в Великую Отечественную. Третий муж ее пережил. Вспомнила она и местность на Украине, где прожила ту "свою" жизнь. И даже то, как деревню во время последней войны уничтожили эсэсовцы, а ее жителей сожгли в амбаре. Она тогда каким-то чудом уцелела, но зато момент своей смерти и похороны в августе 1953 года запомнила в мельчайших подробностях. Затем она будто бы летала вокруг земного шара, наблюдала звезды и в какое-то время твердо решила вернуться на Землю. Об этом своем решении она рассказывала так:

— Мне почему-то стало там тесно, поэтому я родилась вновь!

Обсудив все "за" и "против", Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич приняли решение: магнитофонные катушки Евгения Сидорова самим не прослушивать — во избежание вероятного психического расстройства, — а испытать их на мышах.

Как известно, около 75 % генов мыши идентичны генам человека. У человека, кстати, есть даже ген мышиного хвоста. Только он отключен и лежит себе невостребованный где-то в архиве, на соответствующей дезоксирибонуклеиновой полке. Но если его включить, то в обозримом будущем у нас вполне могут появиться на свет модники и модницы с большими и маленькими хвостиками, на прогулках поигрывающие ими как тросточкой, украшающие их кожаными или норковыми муфточками, разноцветными бантиками, специальными сережками, клипсами, браслетиками, позолоченными консервными баночками и прочей "хвостовой" бижутерией.

III

И чего только ученые мужи и девы в белых халатах не вытворяют с подопытными мышами! Бактериологи, начиная с Коха, заражают их разнообразными болезнями, фармакологи испытывают на них новые препараты. Мыши служат незаменимым объектом для опытов в области онкологии, иммунологии, трансплантологии и других областях медицины. Психологи и психофизиологи изучают на мышах механизмы памяти и ориентации, заставляя животных проходить специальные лабиринты.

Когда в распоряжении ученых появились технологии генной инженерии, без мышей опять не обошлось. Какие только гены ни внедряли в хромосомы мыши — в том числе и гены, связанные с ожирением, повышенной агрессивностью или алкоголизмом. Ежегодное потребление мышей для научных целей составляет уже 25 миллионов экземпляров.

Самый, наверное, гуманный в истории науки эксперимент с позаимствованными у коллег из Новосибирского медицинского института лабораторными мышами провели в декабре 1977 года Сергей Сергеевич Мерцалов и Аркадий Моисеевич Фишман. Подопытным зверькам предстояло всего-то ничего: "прослушать" прекрасную музыку Вольфганга Амадея Моцарта, наложенную на магнитофонную запись акустических колебаний Y-хромосомы неродившегося Сидорова-младшего.

Белые мыши в количестве 10 экземпляров находились в просторной клетке в звуконепроницаемом помещении, и наблюдение за их поведением проводилось через окно с пуленепробиваемым стеклом. Уже на второй минуте воспроизведения записи со зверьками стало происходить что-то странное, как будто они стали танцевать, причем, половина из них кружилась по часовой стрелке, а вторая половина — против часовой стрелки.

На десятой минуте воспроизведения записи пять мышей "откинула лапы", а остальные куда-то и вовсе исчезли. На двадцать пятой минуте, когда магнитофон отключился, в клетке откуда-то появилась черная, как смоль, мышь, осторожно обследовала место своего заточения, обнюхала и потрогала передними лапками неподвижно лежавших на спине белых мышей и тем самым "привела их в чувство". А потом произошло совершенно невероятное. Черная мышь, как сквозь сыр прошла через прутья клетки и, оказавшись снаружи, запищала, призывая других мышей последовать ее примеру. Однако у них ничего не получилось, и они стали яростно бросаться на прутья клетки, даже попытались их грызть.

Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич сразу же поспешили навести порядок во взбунтовавшейся мышиной стае, но, как только открыли дверь, черная мышь подбежала к стене и пропала в ней, словно вмуровалась, не оставив на ее поверхности ни единой царапины.

Таинственное исчезновение пяти лабораторных белых мышей и появление вместо них одной черной, свободно преодолевающей все преграды, требовало объяснения. Сергей Сергеевич склонялся к тому, чтобы связать это событие с недавно открытым, но еще мало изученным явлением "нелокальности".

Согласно известной в квантовой механике теореме Белла между всеми точками пространства и времени существует мгновенная связь, независимо от расстояния. Представьте, что наш мозг и даже мозг мышей, это — компьютер. А весь мир в целом — это очень большой компьютер. Аппаратное обеспечение каждого компьютера локализовано, т. е. находится в определенной точке пространства-времени, но программное обеспечение — информация — нелокально. Оно находится здесь, там и везде, сейчас, тогда и всегда. А что, если одна из пяти исчезнувших во время эксперимента белых мышей, переместившись в далекое будущее, вернулась в клетку качестве своего далекого потомка, приобретшего способность, к которой все современные мыши стремятся на уровне своей генетической программы, а именно: проникать везде, где есть еда?

Повторять эксперимент Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич не решились. Мало ли какое еще существо появится в их лаборатории! Хорошо, если не динозавр! Пять мышей, которые выжили в результате вышеупомянутого эксперимента, были съедены котом Василием, которого лаборант Валентин специально для этой цели привез от своей бабки Евдокии.

С котом после этого ничего не случилось. Вопреки опасениям суеверного Сергея Сергеевича, Василий даже не растворился в воздухе, чтобы оставить после себя лучезарную улыбку, а энергично принялся за истребление прочих грызунов, включая крыс, проживавших в подвале лабораторного корпуса. Буквально через две недели Василий "пошел на повышение": "за боевые заслуги" его перевели на службу и полное кошачье довольствие в административный корпус. Однако же родную биофизическую лабораторию кот тоже не забывал, наведывался, предпочитая использовать для отдыха письменный стол Сергея Сергеевича, — чему профессор был только рад.

В начале февраля 1978 года Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич провели двухдневный научно-практический семинар на тему: "Молекулярная биология: перспективы развития и гуманитарные аспекты". Семинар состоял из двух частей: теоретической, где обсуждались общие закономерности морфогенеза, эмбриогенеза и онтогенеза человека и животных, и практической, в которой остепененные сотрудники биофизической лаборатории должны были познакомить слушателей семинара с современными методами изучения генома и т. д.

Аудиторию семинара составляли специалисты кафедр не только естественных, но и гуманитарных наук. Наибольший интерес и многочисленные вопросы вызвал доклад профессора Мерцалова "Механизм ощущения запаха, вследствие резонансного туннелирования электрона с возбуждением колебаний молекулы" и сообщение доцента Фишмана "О молекулярно-биологическом механизме происхождении ложной памяти".

Свое сообщение Аркадий Моисеевич сделал по причинам, скорее политическим, чем научным. Надо было нейтрализовать нехорошие слухи по поводу Евгения Сидорова или направить их в более безопасное русло. Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич догадывались о том, что компетентные органы ведут негласное расследование причин психического расстройства молодого перспективного ученого. Как-то неожиданно хорошо в лаборатории и в их квартирах заработала телефонная связь. В аудиториях во время занятий, которые они проводили, появлялись незнакомые слушатели: молодые люди спортивного телосложения, — а парочка студентов, про которых старостам групп было доподлинно известно, что они — стукачи, почти не таясь, записывала их лекции и семинары на диктофоны.

Аркадий Моисеевич обратился к знакомому врачу-психотерапевту Араму Владимирович Григоряну с просьбой провести во время практической части семинара сеанс регрессивного гипноза. Арам Владимирович согласился, но в назначенное время не пришел, а послал вместо себя своего ассистента — бывшего актера драматического театра, который сразу предупредил Аркадия Моисеевича о том, что стопроцентного успеха не гарантирует из-за отсутствия опыта проведения сеансов группового гипноза. Посоветовавшись с коллегой Мерцаловым, Аркадий Моисеевич решил для подстраховки во время сеанса включить ту самую магнитофонную запись, в результате прослушивания которой он ощутил себя истинным французом.

Итак, наступил второй день работы научно-практического семинара. После ознакомительной экскурсии по биофизической лаборатории участники семинара в количестве пятнадцати человек разместились в учебном кабинете биологического факультета. Аркадий Моисеевич во вступительном слове повторил тезисы своего сообщения и в качестве примера проявления "ложной памяти" привел случай с графом Львом Николаевичем Толстым, который, как известно, много охотился верхом на лошади. Однажды, упав с коня, граф будто бы совершенно явственно "вспомнил", что подобное с ним уже было, но только 200 лет назад, когда он был совсем другим человеком. Таким образом, великий писатель пришел к бездоказательному выводу о возможности перехода души из одного умершего тела в другое живое тело. Участники семинара оживились, и кто-то даже пытался возразить, ссылаясь на собственный жизненный опыт.

— А это мы сейчас и выясним, — улыбнулся Аркадий Моисеевич и предоставил слово "товарищу гипнотизеру".

Перед участниками семинара предстал невзрачный, невысокого роста мужчина лет сорока, с одутловатым лицом, и, немного смущаясь, сообщил, что зовут его Александр Васильевич Волков и что он полностью разделяет мнение коллеги Фишмана насчет философских заблуждений "зеркала русской революции". По аудитории пробежал смешок, и "товарищ гипнотизер" засмущался еще больше, но потом все-таки собрался с мыслями и приступил к работе:

— Товарищи, нет в психиатрии вопроса более спорного, чем вопрос о существовании души и ее перевоплощения. Я намерен продемонстрировать вам это практически. Закройте глаза. Думайте о сне и вспоминайте себя в детстве, отбросьте все посторонние мысли, кроме приятных воспоминаний детства. Дышите спокойно, равномерно и глубоко. Ничто вам не мешает, вас не тревожит, не беспокоит. Никакие посторонние звуки вы не воспринимаете. Вы все время слышите мой голос и погружаетесь в сон. Дыхание становится все ровнее, все глубже. Вас охватывает приятная дремота, сонливость… Ваше тело приятно тяжелеет, расслабляется, точно наливается свинцом. Я буду считать, и с каждой цифрой сонливость будет усиливаться. Раз… два…

Первым в гипнотический сон погрузился профессор Т., который, впрочем, дремал всегда, когда предоставлялась возможность, даже на заседаниях ученого совета. Об этой привычке уважаемого семидесятилетнего ученого знали все, поэтому по аудитории снова пробежал смешок. Товарищ гипнотизер умоляюще посмотрел на Аркадия Моисеевича, и тому ничего не оставалось делать, как включить спрятанный у него в портфеле диктофон с записями джазовых композиций Прокофьева и Шостаковича. И дело, сразу пошло лучше, хотя музыка звучала тихо-тихо. Заклевали носом и начали всхрапывать еще четверо, опустив голову на руки, как это делают некоторые студенты на первой паре занятий.

Товарищ гипнотизер обрадовался и стал входить в раж:

— Приятное тепло разливается по всему вашему телу. Три… четыре… Вы слышите приятную музыку, в голове появляется легкий туман. Он все нарастает, все усиливается. Музыка звучит, дремота усиливается… Пять… шесть… Все тише, все темнее становится вокруг вас. Музыка действует на вас успокаивающим, усыпляющим образом. Семь… Вы засыпаете, засыпаете все глубже… Восемь… девять…

При счете "девять" в позе "студент с недосыпа" задремали сразу шестеро. Даже Аркадий Моисеевич почувствовал некоторую сонливость, но потом подергал себя за нос и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание коллеги Мерцалова, который сидел впереди него. Сергей Сергеевич повернулся к нему и подмигнул. Товарищ гипнотизер заговорил еще громче и стал делать пассы, обращаясь за помощью к Космосу:

— Непреодолимая сонливость охватывает вас. Десять… Забывайтесь! Засыпайте все глубже! Еще глубже! Приятным, глубоким, спокойным, лечебным сном! Одиннадцать… Вы слышите только мою музыку. Спите крепко, крепко… Спите… Спите… Спите.

С последним "спите" "товарищ гипнотизер", пошатываясь от усталости, сел на стул, вытер носовым платком вспотевшее лицо, закрыл глаза и заклевал носом. Сергей Сергеевич обернулся и знаком показал коллеге Фишману, чтобы он выключил диктофон. Аркадий Моисеевич все понял, но кнопку заело, и диктофон проработал еще, наверное, две минуты. Этого времени хватило на то, чтобы заснули остальные участники семинара, включая Александра Васильевича Волкова.

Сергей Сергеевич помог товарищу гипнотизеру принять удобное для сна положение, а Аркадий Моисеевич открыл окно, и впустил в кабинет свежий морозный воздух. Затем они вышли в коридор, чтобы посоветоваться. По личному опыту они знали, что из состояния гипноза лучше выходить без произвольного вмешательства, но среди участников эксперимента находился гипнотизер, настоящий или декоративный, значения не имело. И его требовалось разбудить прежде, чем придут в себя другие, побывав неизвестно где и набравшись неизвестно какой информации.

Аркадий Моисеевич рванул на свою кафедру, где, он точно знал в каком месте, находятся аптечка. Из всех пузырьков он выбрал нашатырный спирт и поспешил назад, прихватив с собой также графин с водой и стакан. Пока он отсутствовал, очнулся профессор Т., достал из кармана свои старинные серебряные часы на цепочке, и, взглянув на них, громко выругался:

— Черт, у меня же лекция в 12.30 в 705-й аудитории, — и поспешил к выходу.

Сергей Сергеевич удивился:

— Какие могут быть занятия, если сессия закончилась, и у студентов начались каникулы?

Он догнал профессора Т. и объяснил ему, что он, наверное, что-то путает.

— Разве сегодня не 23 декабря? — удивился профессор Т., а потом как-то сразу сник и стал жаловаться на старость, которая во всех отношениях — не радость. Сергей Сергеевич с сочувствием его выслушал и посоветовал взять в профкоме путевку в санаторий, чтобы пару недель отдохнуть на свежем воздухе и в окружении природы. Он даже проводил его до лифта, убедившись в том, что коллега Фишман вернулся учебный кабинет и загипнотизированные находятся под присмотром.

Пока Сергей Сергеевич общался с профессором Т., Аркадий Моисеевич привел в чувство товарища гипнотизера, правда, главным образом, посредством теребления его ушей, так как нашатырь на него совершенно не действовал. Очнувшись, Александр Васильевич Волков окинул Фишмана мутным взором и вместо благодарности зашипел:

— А, вот, с тобой, еврейчик, мы разделаемся по-особому! Так, что даже имя свое забудешь!

Осознав же, что сказал совершенно невразумительное, да еще с угрозой, "товарищ гипнотизер" поспешил поскорее убраться из кабинета, словно его предыдущая деятельность не имела к нему ровно никакого отношения. В коридоре он нос к носу столкнулся с Сергеем Сергеевичем, испуганно на него посмотрел, втянул голову в плечи и побежал по пустынному коридору в направлении, противоположном выходу.

Сергей Сергеевич удивился и поспешил в учебный кабинет. Там он увидел погруженных в гипнотический сон участников семинара и мечущегося от одного спящего к другому коллегу Фишмана с пузырьком нашатырного спирта. Сергею Сергеевичу не оставалось ничего другого, как принимать огонь на себя. Он трижды хлопнул в ладоши, а потом громко произнес:

— Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Сеанс окончен! Просыпайтесь! — и товарищи ученые стали приходить в себя: протирали глаза, зевали, всхлипывали, смущенно улыбались и непременно поглядывали на свои часы.

Очень хорошо, наверное, что большинство из них, поддавшись уговорам "товарища гипнотизера" увидели себя в голодном, но все равно, счастливом, послевоенном детстве, да так отчетливо, что сразу стали делиться друг с другом своими впечатлениями:

— А мне приснилось, что я в школу пошел в первый класс!

— А я в ночное в первый раз с отцом и старшим братом ходил. Красота!

— А мне приснилось, как отец и мать в детский дом приехали и меня оттуда забрали…

Но не все выражали восторг и желание поблагодарить "товарища гипнотизера" за нечаянно доставленную им радость. Как впоследствии выяснилось, кое-кого занесло в такие исторические времена и в такие стрессовые ситуации, про которые лучше не вспоминать.

Например, товарищ Ефремов — бывший однокурсник и старинный приятель Сергея Сергеевича — оказался свидетелем боярской казни в июле 1565 года, когда в один день на Красной площади опричники царя Ивана IV замучили, по одним сведениям, сто двадцать, а по другим — более двухсот потомков древних княжеских и боярских родов. Не пожалели они и его — доброго и послушного 15-летнего отрока, перед этим на его глазах обезглавив его отца — знаменитого воеводу, который верой и правдой служил царю и отечеству. Едва придя в себя, тов. Ефремов — суровый, богатырского телосложения мужчина, — беззвучно заплакал, вспоминая пережитый им страх и ужас, когда вокруг его шеи захлестнулась пеньковая веревка, а потом оборвалась, и он упал на помост виселицы, сломав обе ноги. Но даже после этого его не пощадили, а по приказу распоряжавшегося его казнью царевича Ивана, в свите которого он недавно состоял, поволокли к огромному чану с кипящей водой…

Совсем не радостные воспоминания о детстве пережил докторант Федоров. Его исторический двойник зашиб как-то по глупости камешком ногу борзой собаки из барской своры. Барин заметил это, и его дворовые холопы были принуждены назвать виновника. На следующий день барин назначил охоту. Привели на место охоты и его, раздели и велели бежать, а вслед за ним со всех свор пустили вдогонку собак, значит, травить его. Только борзые добегут до него, понюхают и не трогают… Подоспела мать, леском обежала и ухватила его в охапку. Ее оттащили в деревню и опять пустили собак. Он остался жив, а матушка его помешалась, и на третий день умерла.

Реалии текущей жизни докторанта Федорова в отношении родительской любви и ласки были не лучше: он рос сиротой, воспитывался в детдоме, и только каким-то чудом смог выбиться в люди и стать ученым. Однако же под впечатлением гипнотического сна докторант Федоров возобновил поиски своих родителей, которых потерял в 1942 году во время эвакуации, когда ему было всего полтора года от роду. И его настойчивость была вознаграждена: он разыскал свою 70-летнюю мать в доме престарелых под Тулой, и перевез ее в Новосибирск. А вскоре из Министерства обороны пришло сообщение о том, что его отец-танкист погиб в мае 1945 года в Чехословакии и похоронен под Прагой в братской могиле.

Крепостным мальчиком осознал себя в прежней жизни и доцент Семенов. У него, правда, был очень добрый барин, проживавший в Москве на Никитском бульваре. После смерти барина в феврале 1852 года он, согласно завещанию, получил вольную, 25 рублей ассигнациями, и отправился в свое родное село под Полтавой. Последнее, что он успел запомнить, это — то, что по дороге он сильно простудился и заболел. О своем необычном путешествии в прошлое доцент Семенов, по натуре сдержанный и молчаливый, особенно не распространялся, но, однажды, выбрав подходящий момент, подошел к Сергею Сергеевичу и, взяв с него слово, что он будет молчать, рассказал ему нечто такое, после чего Сергей Сергеевич впервые задумался о таинстве рождения, жизни и смерти. С тех пор, просыпаясь по утрам, он каждый раз чувствовал себя с головы до ног рабом жизненной суеты, и утешал себя мыслью о том, что предначертанное судьбою невозможно изменить.

Первый сеанс группового регрессивного гипноза оказался последним. И для этого были веские причины. Дело в том, что вечером в тот же день у тов. Ефремова сильно подскочило давление и его жене даже пришлось вызывать скорую помощь. Его отвезли в городскую больницу с диагнозом "гипертония", но после более тщательного обследования врачи установили, что он перенес микроинфаркт. Больной не стал скрывать от лечащего врача причину своего недомогания, и сведения об этом получили нежелательную огласку.

Остальные участники научно-практического семинара тоже не молчали, и по университету поползли нехорошие слухи. Главным персонажем этих слухов стал таинственный "черный маг", который по окончанию сеанса, якобы, "растворился в воздухе". Компетентные органы, которые только что закрыли дело по поводу антисоветскихизмышлений аспиранта Сидорова, снова, причем из разных источников, получили информацию, потребовавшую от них повторной проверки деятельности биофизической лаборатории НГУ, и, особенно, проводимых профессором Мерцаловым и доцентом Фишманом "психологических опытов с использованием психотропных средств".

Бывший актер Александр Васильевич Волков, задержанный, а затем отпущенный под подписку о невыезде, написал "чистосердечное признание", из которого следовало, что "его недобросовестным образом использовали, с целью скрыть тайное испытание химических препаратов, вызывающих галлюцинации и умственное расстройство".

Новосибирские чекисты провели в ночное время негласный, но очень тщательный обыск помещений биофизической лаборатории, но ничего подозрительного не обнаружили. В лаборатории, кроме нескольких цветков на окне даже не было ничего, что указывало бы на биологический характер занятий ее сотрудников. Конторские столы были завалены широкими бумажными лентами, на которых ЭВМ рисуют графики и печатают длиннющие колонки цифр. В картонных коробках виднелись магнитофонные катушки и аккуратно свернутые в рулончики узкие перфоленты, испещренные дырочками. Гелий-неоновый лазер, микроскопы и прочая аппаратура, используемая в лабораторных опытах, судя по инвентарным номерам, за биофизической лабораторией даже не числилась, но вникать в такие "мелочи" чекисты не стали.

Чувствуя за собой вину, Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич коллегу Ефремова и его супругу не беспокоили, справляясь о состоянии его здоровья у его племянницы, заведовавшей университетской библиотекой. К немалому их удивлению он сам им позвонил и сообщил о том, что ему уже разрешили вставать с постели, попросил за него не беспокоиться, назвал предполагаемую дату выписки и предупредил о том, что у него недавно побывали товарищи "из здания напротив Дома культуры". Его продержали в больнице почти две недели, а когда выписали, он снова напомнил о себе: позвонил и пригласил в ближайшее воскресенье отобедать у него дома "по случаю выздоровления".

Кроме супругов Ефремовых, Сергея Сергеевича и Аркадия Моисеевича на обеде присутствовал доктор медицинских наук тов. Туркаев, про которого было известно, что он имеет звание генерал-майора медицинской службы и работает в одном очень закрытом научном учреждении. Вначале общий разговор как-то не клеился, но после третьей рюмки коньяка тов. Ефремов попросил уважаемых коллег, среди которых — физик, биолог и хирург, — объяснить ему, "темному", что же, на самом деле, он, поддавшись гипнозу, почувствовал и осознал в своем видении: реальные исторические события или фантазию на тему "Иван Васильевич меняет профессию"?

— Это была фантазия, разработанная в творческой лаборатории твоего подсознания, — сказал Сергей Сергеевич, не желая своему приятелю зла.

— Я не полностью разделяю мнение коллеги, полагая, что генетическая память все же существует, но это — не память отдельной личности, а память конкретного рода, например, рода князей Ярославских, Суздальских, Стародубских и им подобных, — более осторожно высказался Аркадий Моисеевич.

— Да не было в моем роду никаких князей и бояр! Вологодский мужик я, понятно?! — взорвался тов. Ефремов.

— Толик, не волнуйся, я тебе все сейчас объясню, — сказал доктор Туркаев и сообщил последние научные данные, полученные в процессе разработки интегративной теории гипноза.

По его словам, в процессе развития гипнотического состояния левое полушарие головного мозга, которое отвечает за логическое мышление, переходит на правополушарный механизм функционирования, то есть на "образно-ассоциативный". Правильнее даже говорить не о переходе, а о возврате на принципы работы, которые характерны для мозга ребенка с его неординарным и восприимчивым разумом. Этой установке подчиняется вся психическая деятельность гипнотика, включая механизмы памяти, мышления, речи, эмоционально-волевой сферы, воображения, представления, восприятия. Одновременно активизируется особый ментальный механизм атрибутивной проекции, благодаря которому человек видит, слышит, чувствует как внутри, так и вокруг себя.

— Что же он все-таки видит, ваш гипнотик, черт побери?! — снова взорвался тов. Ефремов.

— Образы воображаемой действительности, то есть кино, — ответил за доктора Туркаева Сергей Сергеевич и предложил переменить тему разговора.

Прошло три недели с тех пор, как Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич при участии бывшего актера областного драматического театра провели сеанс регрессивного гипноза. Страсти и волнения понемногу улеглись. Тов. Ефремов отказывался признавать себя пострадавшим, и компетентные органы зашли в своем расследовании в тупик. Однако же в конце апреля 1978 г. Сергей Сергеевич снова дал повод для возобновления следственных действий, включая прослушивание телефонных разговоров и ведение наружного наблюдения.

На этот раз вопрос о политической благонадежности профессора Мерцалова подняли ленинградские чекисты, которые пресекли его контакт с сотрудником консульства США в городе на Неве. Никакого явного криминала при этом установлено не было, так как микропленка, которую профессор Мерцалов хотел передать госпоже Стравинской, оказалась засвеченной.

В своих показаниях Сергей Сергеевич утверждал, что на пленке — фотографии НЛО и его статья по этому вопросу, а то, что она испорчена, так про это надо спрашивать не с него, а с Министерства химической промышленности. Его слегка пожурили и предложили впредь подобные материалы направлять не в открытую научную печать, советскую или зарубежную, а в 1-й отдел университета. Поинтересовались у него и происхождением едва заметной надписи, выцарапанной на алюминиевом контейнере, в котором хранилась микропленка: то ли Семен, то ли Семенов, — но Сергей Сергеевич лишь недоуменно пожал плечами.

Об участии доцента Семенова в "психологических опытах профессора Мерцалова и доцента Фишмана" компетентным органам стало известно только в 1992 году, когда оба фигуранта уже эмигрировали из СССР: Сергей Сергеевич в Англию, а Аркадий Моисеевич в Израиль.

В своей книге под названием "II класс невозможности", ставшей мировым бестселлером, Мерцалов и Фишман утверждали, что, если бы путешествия во времени были возможны, то нашего мира бы не существовало. Нарушилась бы причинно-следственная связь и вселенная коллапсировала по всей линии бесконечности в оба конца. Другое дело, когда во времени переносится только психологическая (информационно-энергетическая) матрица сознания индивида, способная закрепиться в его собственном теле, каким оно было несколько лет тому назад или в прошлых жизнях.

Тот, кто совершает такое путешествие, например, под влиянием гипноза или сильного стресса, не только заново переживет прошлое, но, оказывается, в соответствии с законами квантовой физики также и влияет на него. Эффект этого влияния ничтожно мал, но он не нулевой. При сообщении матрице сознания цветового заряда и энергии, она может редуцироваться и локализоваться, порождая: 1) пугающий феномен бестелесного "двойника"; 2) измененное состояние сознания; 3) органическое раздвоение личности, требующее медицинского вмешательства.

В качестве примера реально совершенного путешествия во времени авторы книги привели доцента Семенова, который под влиянием регрессивного гипноза вначале вспомнил свою прошлую жизнь, а затем захотел в ней остаться, чтобы изменить в ней то, что он не мог сделать по причине своей неграмотности и социального статуса. И ему это удалось. Так, после смерти своего барина он не поехал на свою родину в Малороссию, а по пути завернул в монастырь и постригся в монахи под именем Николай. Он прожил долгую жизнь и стал известным старцем-молитвенником. Советы и наставления его были кратки и просты. Он вымаливал у Господа для тех, кто обращался к нему за советом и наставлением, то, что было им необходимо для духовного возрастания, укрепления и вере и устроения личной жизни.

В 1899 г., зная о предстоящей социальной революции и гонениях на церковь, он попросил одного из своих духовных чад, который отправлялся в США по своим частным делам, прихватить с собой его личный архив и поместить его на хранение в надежный банк на период до 1999 года. Этот человек выполнил просьбу старца, оплатил все расходы и по возвращению из поездки предоставил надлежащим образом оформленные документы.

Очнувшись после гипнотического сна, доцент Семенов вспомнил не только содержание этих документов, но и то, что иеромонах Николай хранил в своем архиве, — и в том числе одну очень ценную рукопись своего барина, которую он, вопреки строгому приказу, не сжег, а подменил другими бумагами. Теперь ему, как ученому, требовалось установить: являлось ли его путешествие во времени плодом его воображения или это было реальное событие? Сделать это можно было, только обратившись за содействием к официальным властям США.

Доцент Семенов, не мешкая, восстановил по памяти опись личного архива иеромонаха Николая, основные пункты и номер договора доверительного хранения, а также пароль, который надо сообщить офицеру банка, чтобы получить ключ от сейфа. Затем он переснял данную информацию на микропленку, надеясь при случае передать ее вместе с соответствующим письмом представителям американского посольства.

За неделю до своей смерти, о дне и часе которой ему сообщил приснившийся ему во сне иеромонах Николай, доцент Семенов пригласил Сергея Сергеевича и Аркадия Моисеевича в свою холостяцкую квартиру и рассказал им о том, что с ним произошло, когда он "просматривал свою прежнюю жизнь". Оказывается, в какой-то момент из пассивного наблюдателя он превратился в активного субъекта, который осознал себя пришельцем из ХХ столетия, и взял под контроль сознание и волю своего "двойника" — полуграмотного 15-летнего камердинера.

После того, что они пережили сами, не верить коллеге Семенову было невозможно, поэтому Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич дали ему слово проверить результаты его эксперимента.

Доцент Семенов скончался на 49-м году жизни в ночь на 23 апреля 1978 г., в вербное воскресение, то есть за неделю до православной пасхи. Смерть настигла его во сне, а причиной ее стал обыкновенный тромб. Семьи у него не было, а из близких родственников — только старшая сестра и двое племянников. Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич взяли на себя все хлопоты по его похоронам, включая отпевание в церкви, и даже заказали и оплатили очень приличный памятник из гранита и мрамора.

Уже на другой день после похорон Сергей Сергеевич отбыл в командировку в Ленинград в качестве официального оппонента по защите докторской диссертации его бывшего однокурсника, работавшего научным сотрудником физико-технического института им. А.Ф.Иоффе. Там же он сделал попытку передать представителю консульства США письмо и микропленку доцента Семенова, но бдительные сотрудники государственной безопасности, изъяв у него эти вещественные доказательства, с удивлением обнаружили, что пленка засвечена, а в конверте — щепотка пепла. Для Сергея Сергеевича все это было еще более неожиданно, поскольку никаких паранормальных способностей он до сих пор за собой не замечал.

В 1990 году, когда рухнула "берлинская стена", Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич совершили свой первый визит в США. До Нью-Йорка они добрались на комфортабельном океанском лайнере. Все их дорожные расходы оплачивала Мелисса, а точнее говоря, ее муж — вице-президент крупной нефтегазовой корпорации. Они поселились в уютном отеле на Брайтон бич авеню, и на другой день после прибытия посетили головной офис банка федеральной резервной системы.

Первое, что они выяснили, так это то, что, действительно, в 1899 г., на мистера Семенова третьим лицом, имя которого не подлежало разглашению, был оформлен договор доверительного хранения материальных ценностей сроком до 1999 г., то есть на 100 лет. Средства на оплату услуги списывались с депозитного счета мистера Семенова, на который тем же третьим лицом была положена кругленькая сумма в размере 1 тыс. фунтов стерлингов. По условиям договора, материальные ценности, помещенные в сейфовую ячейку, могли быть востребованы любым физическим лицом после сообщения пароля: GOD! SAVE THE RUSSIA!

По словам офицера банка, никто за 90 лет с просьбой о предоставлении доступа к данным материальным ценностям или расторжении договора доверительного хранения не обращался, и, следовательно, они должны быть в целости и сохранности. Поскольку же случай в практике банка был действительно уникальный, Сергею Сергеевичу и Аркадию Моисеевичу было предложено набраться терпения и в любом случае обзавестись адвокатом.

В своей книге "II класс невозможности" Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич очень интересно описывают, как они волновались, когда шли в банк и общались с его сотрудниками, и как они обрадовались, когда выяснили, что эксперимент доцента Семенова удался. Им было уже не так важно, получат они доступ к бумагам иеромонаха Николая или нет, ибо сам факт того, что они существуют, доказывал реальную возможность путешествий во времени без применения сложных технических устройств и затрат энергии.

С точки зрения фундаментальных законов физики это также означало, что в некоторых случаях перемещение во времени матрицы сознания индивида не приводит к созданию альтернативных вселенных и не нарушает глобальных причинно-следственных связей. Иначе, наверное, обстоит дело с серией аналогичных путешествий, которые могут привести к таким последствиям, что мы и не в состоянии вообразить.

Бумаги иеромонаха Николая, с которыми Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич смогли ознакомиться и снять копии во время своего первого визита в США, по их мнению, представляют "огромный научный интерес", особенно его дневниковые записи и эссе под названием "Рассуждение о причинах духовного и физического вырождения нации".

Судя по их осторожным замечаниям, не все документы, которые были указаны в описи, имелись в наличии, и это свидетельствовало о том, что с архивом иеромонаха Николая кто-то успел познакомиться до них. Рискнем предположить, что это были американские спецслужбы, которые во времена маккартизма провели тотальную проверку всех банков США на наличие подозрительных счетов и принятых на хранение ценностей. В подтверждение этой версии свидетельствует и тот факт, что Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич подписали с представителем руководства банка некий меморандум об урегулировании претензий и даже, по их словам, "получили небольшую материальную компенсацию, которой, впрочем, хватило на оплату услуг адвоката и покупку двух персональных компьютеров".

IV

После умопомешательства аспиранта Сидорова и смерти доцента Семенова Сергею Сергеевичу Мерцалову надлежало готовиться к следующей неприятности, ибо, как известно, беда никогда не приходит одна, а всегда в пакете. Называется это явление "черной полосой", и нет ни одного человека, который в своей жизни ничего подобного не испытал.

30 апреля от него ушла красавица Валентина, которой он намеревался сделать предложение руки и сердца, а 3 мая в биофизической лаборатории появился Арнольд Борисович Шлаги — бес категории "Б" по кличке "Цензор". Надо было бы на всякий случай предупредить Аркадия Моисеевича, но Сергей Сергеевич не решился, не зная, как коллега Фишман к этому отнесется. После улаживания всех формальностей с временным пребыванием в городе на Оби, Арнольд Борисович приступил к исполнению своих обязанностей в соответствии с уточненным тематическим планом:

1) Найти и обезвредить (стерилизовать или усыпить) лабораторную мышь черного окраса, которая приобрела способность проникать через стены и поэтому, с учетом возможного потомства, представляет реальную угрозу для хранилищ продовольственных запасов, библиотек и архивных фондов;

2) Починить университетскую ЭВМ типа ЕС-1022 и по партийной линии наказать руководство завода- изготовителя за поставку недоброкачественных машин и отсутствие надлежащего сервисного обслуживания;

3) Навести порядок в работе Вычислительного центра НГУ.

Сергей Сергеевич также хотел, чтобы его новый помощник, обладающий сверхъестественными способностями, содействовал выздоровлению аспиранта Сидорова и помог лаборанту Валентину найти единственную избранницу жизни, с которой он был бы счастлив. Задачи — вроде бы пустяшные, но Арнольд Борисович заупрямился, заявив, что лечить сумасшедших и устраивать чью-то личную жизнь, это — не его профиль, и за такие занятия его могут не только лишить диплома магистра оккультных и технических наук, но и в наказание превратить на время в отвратительную ведьму.

Сергей Сергеевич догадывался, что поиск и обезвреживание черной мыши, способной проходить сквозь стены, займет немало времени и потребует применения каких-то необыкновенных технических средств. Действительность даже превзошла его ожидания, поскольку черная мышь дала потомство. По данным Арнольда Борисовича, полученных с невидимых околоземных космических станций, общее количество особей этого вида уже перевалило за тысячу. Наибольшее их скопление наблюдалось на городской свалке, на элеваторе и кондитерском комбинате. Мыши вели себя очень организованно, как будто обладали зачатками интеллекта, и планомерно вытесняли со своей территории другие виды грызунов.

Впору было объявлять тревогу, что Арнольд Борисович и сделал, связавшись с главным санитарным врачом 1-й галактической эскадры доктором Прониным, который, получив от него опытный экземпляр, сообщил, что его строение, генетические цепочки и внутриклеточные процессы не соответствуют мышиным. Не дожидаясь вердикта Командора, Арнольд Борисович составил проект приказа, и оперативно согласовал его со всеми бесовскими инстанциями.

Про то, как Арнольд Борисович словил опытный экземпляр, наверное, больше всех знает кот Василий, если, конечно, жив, но как же с него взять признательные показания? Во всяком случае, по мнению Сергея Сергеевича, не было у Арнольда Борисовича другого помощника, который бы отважился на попутной машине отправиться на городскую свалку, а потом, терпеливо прождав у мышиной норки несколько часов, схватить, придушить и доставить, куда надо, соответствующий биологический материал. Сидел ли при этом у него на загривке, притворившись блохой, Арнольд Борисович Шлаги, неизвестно, но, дорогой читатель, наверное, догадался о том, что все происходило именно так.

А затем началось то, что можно смело назвать "общевойсковой операцией", ход которой Сергей Сергеевич наблюдал у себя в квартире по телевизору — по специальному каналу, который для него настроил Арнольд Борисович. Все было очень интересно, как в репортажах SNN, но особенно впечатляющей выглядела высадка десанта — отряда серых крыс-киборгов, утыканных ядовитыми шипами и управляемых посредством вживленных в их мозг микрочипов и электродов.

5-го и 6-го мая 1978 года тысячи новосибирцев наблюдали над городом, и особенно, над площадью Калинина непонятные светящиеся точки, двигавшиеся по хаотичной траектории. Город только и говорил, что о нашествии инопланетного разума. К Сергею Сергеевичу, как главному специалисту по НЛО, непрерывно звонили на дом и требовали объяснений.

— Вы, что совсем сдурели? Это же обыкновенные китайские фонарики! — возмущался Сергей Сергеевич, прекрасно зная о том, что фонарики запускал Арнольд Борисович Шлаги в целях демаскировки, и на каждый из них, приходилось по два настоящих беспилотных летательных аппарата внеземного происхождения.

7 мая, в воскресенье, ровно 9 часов утра, когда Сергей Сергеевич проснулся и открыл глаза, то первое, что он увидел, был сидящий напротив него в кресле Арнольд Борисович Шлаги. Бес заулыбался, вскочил, пожелал доброго утра и хорошей погоды, а затем торжественно отрапортовал ему о том, что операция под кодовым названием Micky MoUSe успешно завершилась, и он намерен представить ему тех, кто, возможно, спас человечество от голодной смерти. Сергей Сергеевич облачился в халат, обул шлепанцы и проследовал за Арнольдом Борисовичем в гостиную. В углу возле пианино он увидел две колыхающиеся темные фигуры, без каких либо намеков на наличие лица.

— Это их скафандры, а сами они должны появиться с минуты на минуту, — предупредил его Арнольд Борисович. И только он это сказал, как Сергей Сергеевич услышал, что в дверь позвонили.

— Это они! — радостно сообщил бес, и Сергею Сергеевичу ничего не оставалось, как идти в прихожую и открывать дверь.

В квартиру, вежливо поздоровавшись, вошли двое мужчин, одетых в черные костюмы и белые рубашки с черными галстуками. Сергей Сергеевич пригласил их пройти в гостиную. При появлении гостей темные фигуры, стоявшие в углу, зашевелились и попытались к незнакомцам приблизиться, но те жестами приказали им занять исходное положение. Фигуры послушно удалились в угол и замерли.

— Капитан Блейк, — представился большой, толстый мужчина, с нечёсанной седой шевелюрой и мясистыми руками.

— Главный санитарный врач Пронин, — представился маленький худощавый мужчина с благообразной бородкой и в небольших круглых очках.

— Monsieur le Professeur, — назвал себя Сергей Сергеевич, а Арнольд Борисович, заискивающе улыбаясь, уточнил: Он же — виконт де Марсель и д'Авиньон, кавалер ордена Черного Сириуса и старший адъютант Командора 1-й галактической эскадры.

— Ну, это в прошлом, — засмущался Сергей Сергеевич, впрочем, не веря своим ушам.

Гости вытянулись по стойке смирно. Старший по званию, то есть капитан Блейк, отдал честь и по всей форме доложил о выполнении задания, а затем обратился к Сергею Сергеевичу с вопросом, который вызвал у него замешательство:

— Доклад окончен. Разрешите в соответствии с пунктом три параграфа пять поощрительной инструкции получить увольнительную сроком на 36 часов!

Сергей Сергеевич вопросительно посмотрел на Арнольда Борисовича.

— Все правильно, — подтвердил бес и тут же передал ему на подпись листок бумаги с уже отпечатанным проектом соответствующего приказа.

Полагая, что с его стороны было бы не вежливо отпустить гостей, не напоив их чаем, Сергей Сергеевич предложил пройти на кухню, но гости пить чай отказались, поскольку, по их словам, это может помешать их успешной телепортации.

— Куда собрались, орлы? — поинтересовался у них Арнольд Борисович.

— Как всегда, в Монте-Карло. Поиграем в казино, пройдемся по борделям, устроим парочку скандалов, набьем полицейским морду и вернемся назад, — сообщил довольный капитан Блейк.

— Тогда, как говорится, не пуха, ни пера, — сказал Арнольд Борисович и открыл окно.

Когда гости улетучились, выяснилось, что их скафандры до возвращения из увольнительной должны остаться в квартире Сергея Сергеевича, поскольку у Арнольда Борисовича нет никаких условий для содержания их в целости и сохранности.

— Вы уж извините, Сергей Сергеевич, что так получилось, — оправдывался бес, но потом все-таки додумался, как с этой чудо техникой поступить. Они заперли скафандры в кабинете, перед этим закрыв окна и прикрыв их плотными шторами. Чтобы скафандры "не скучали", им предоставили нарды, в которые они, как их увидели, сразу же сели и стали играть.

В половине двенадцатого, когда Сергей Сергеевич подходил к припаркованной во дворе "Волге", чтобы отправиться на дачу, его окликнул дворник Степан Иванович — высокого роста пожилой мужчина с всклоченной бородой и огромными ручищами, которыми впору ворочать пудовым кузнечным молотом, чем метлой и совковой лопатой. Сергей Сергеевич подумал, что дворник, как обычно, попросит взаймы трешку на опохмелку, и уже машинально полез за партомоне, но все оказалось гораздо более серьезно. Степан Иванович, озираясь по сторонам, сообщил новость, от которой Сергею Сергеевичу стало нехорошо.

— Это что же творится, господа-товарищи?! Покойники уже в троллейбусах разъезжают и по дворам шастают! — начал Степан Иванович свой взволнованный монолог, из которого следовало, что рано утром в городском морге обнаружилась пропажа трупов двух мужчин уже подготовленных к погребению на кладбище. А еще через некоторое время в милицию позвонила какая-то гражданка, которая утверждала, что своими глазами видела, как ее покойный супруг садился в троллейбус. Ей, конечно, не поверили и рекомендовали закусывать, но вскоре на пункт дежурного по городу обрушился шквал звонков. Все звонившие в один голос утверждали, что видели одного из покойников во дворе дома N15, в котором он когда-то проживал. К дому, который, кстати, находился от них через дорогу, были направлены два наряда милиции. Стражи порядка проверили все подъезды, подвал и даже залезли на чердак, но никого не нашли.

Слушая дворника, Сергей Сергеевич вспомнил бледный вид и траурно-парадное облачение недавно посетивших его квартиру гостей, и догадался, что капитан Блейк и главный санитарный врач Пронин, сбросив с себя скафандры, отправились в морг, а затем превратили тела двух умерших граждан в зомби и с его разрешения спокойно отправились в увольнительную.

Мороз по коже у него пошел, когда он представил себе, как они в Монте-Карло играют в покер и рулетку, пьют настоящее французское шампанское, закусывая его икрой "Алмас" и нежнейшими устрицами, лапают своими холодными и липкими пальцами хорошеньких девиц, возможно, дебоширят. И никто из окружающих даже не подозревает о том, что это — не люди, а живые трупы.

— Это свидетельствует о скором конце света! — сделал глубокомысленное заключение Степан Иванович и перекрестился.

— Вы преувеличиваете значение данного события, — сказал Сергей Сергеевич и попробовал успокоить дворника доподлинно известными науке фактами летаргического сна, а также последующего выздоровления мнимо усопших. Все они, обнаружив себя в морге, естественно, хотят вернуться к живым, но, вот, живые, с их намерением воскреснуть иногда не соглашаются, и, потратив немалые деньги, стремятся завершить похоронные дела.

— Как Иисуса из Назарета, например! — ахнул Степан Иванович и зауважал Сергея Сергеевича еще больше.

У Степана Ивановича в запасе имелось еще одно конфиденциальное сообщение, которое он, оглянувшись по сторонам, ему и выдал:

— Еду я, значит, в пятницу в автобусе по своим делам. И тут на остановке возле магазина "Электроника" заходит и садится напротив меня небольшого росточка, лысый, то есть совершенно, можно сказать, плюгавый, старичок, газету "Правду" разворачивает, без очков читает и ухахатывается. Я тоже иногда смеюсь над тем, что в наших газетах пишут, но тут совершенно особый случай: от старика тухлыми яйцами воняло, а я на этот запах особенно отзывчив, потому как пять лет на птицефабрике в котельной кочегаром проработал. Не иначе, что этот старик — либо бес, либо инопланетянин, потому что читать газету "Правда" и источать сероводород — совершенно неприлично.

— Ну, как на это еще посмотреть, — усмехнулся Сергей Сергеевич и твердо про себя решил, что надо бы Арнольда Борисовича попросить, чтобы он либо общественным транспортом не пользовался, либо духами какими-нибудь опрыскивался.

Добираться до своей дачи Сергею Сергеевичу прежде приходилось по дороге, состоящей из дыр и колдобин, но после начала строительства в 1977 г. в 12 километрах от новосибирского Академгородка нового рабочего поселка дорожные службы положили асфальт, нанесли свежую разметку, покрасили бордюры и установили мачты освещения. Теперь весь путь от дома до дачи занимал не более получаса, если, конечно, удавалось проскочить железнодорожный переезд. На этот раз ему вроде бы повезло: он переехал через железнодорожные пути без задержек, и только на шестом километре, где расположена городская свалка твердых отходов, заметил впереди скопление машин. Его обогнала, громко сигналя, пожарная машина. Любопытное, надо заметить, занятие у пожарных: они выезжают, чтобы отмочить там, где кто-то отжог.

— Не иначе, как ДТП с возгоранием транспортного средства, — подумал Сергей Сергеевич. Он сбавил скорость, и вскоре его становил дорожный патруль. Сергей Сергеевич опустил боковое стекло и высунул голову.

— Разворачивайтесь и поезжайте в обход! — крикнул подошедший к его "Волге" совсем молодой гаишник в звании старшего сержанта, и почему-то расплылся в улыбке.

— Что случилось, сержант? — поинтересовался Сергей Сергеевич.

— Товарищ профессор! А я вас узнал. Вы на нашем потоке курс общей физики читали, — сказал старший сержант, и Сергей Сергеевич понял, что гаишник — бывший студент, отчисленный за неуспеваемость или по какой-то другой уважительной причине.

— Что-то вас не припоминаю, однако же, скажите, там очень серьезная авария? — спросил он, чтобы удостовериться в том, что пути в объезд нет другой альтернативы.

— Столкнулись два новеньких КамАЗа, один вез лес, другой — бензин. Никто не пострадал, но бензовоз опрокинулся в кювет. Есть угроза взрыва, — объяснил ситуацию бывший студент.

Сергей Сергеевич поблагодарил гаишника за информацию, развернулся и поехал назад, чтобы затем съехать с трассы на проселочную дорогу, рискуя увязнуть в ней до пришествия трактора. У развилки, где начиналась дорога на военный полигон, обозначенная устрашающим плакатом: "Стой, стреляют! Проход и проезд запрещен!" — он заметил стоящую у обочины с поднятой рукой особу женского пола в светлом пальто. Подле незнакомки, ярко выделяясь на фоне придорожной растительности, стоял большой желтый чемодан.

— Что это еще за чудо? — удивился Сергей Сергеевич и остановился.

— Извините, до дачного кооператива "Серебряная горка" не подбросите? — спросила его незнакомка, когда он опустил боковое стекло.

На вид ей было лет 20. У нее были длинные черные волосы и синие глаза, не голубые, а именно синие, как бархат, а голос звучал как-то неестественно мелодично. Сергей Сергеевич сразу вспомнил анекдот:

"На симфоническом концерте один из слушателей вдруг забеспокоился, заерзал и стал обращаться к соседям:

— Это вы сказали"… твою мать"?

— Нет

— Это вы сказали"… твою мать"?

— Нет.

— Должно быть, музыка навеяла!"

Сергей Сергеевич обрадовал незнакомку сообщением о том, что им по пути, поставил ее тяжеленный чемодан из дорогой натуральной кожи на заднее сиденье и вежливо попросил занять место впереди, чтобы, он "не сломал себе шею, оглядываясь назад". Машина тронулась, а Сергей Сергеевич так разволновался, что, вместо того, чтобы представиться, начал разговор с уточнения второстепенных деталей.

— Вы, наверное, приехали из Москвы, я правильно угадал? — спросил он, чувствуя, что начинает потеть.

— Нет, не угадали. Я путешествовала по южной Франции: Арль, Авиньон, Ле Бо де Прованс, Старя Ницца, — сообщила незнакомка.

Сергей Сергеевич напрягся, но вскоре отошел, допустив, что из Ниццы в Новосибирск можно проследовать каким-нибудь чартерным рейсом без остановки в столице нашей Родины городе-герое Москве.

— Интересно, кого из моих соседей по дачному кооперативу она намерена осчастливить своим визитом? — подумал Сергей Сергеевич и только открыл рот, как незнакомка сама ответила на его вопрос.

— Вас, дорогой виконт, — сказала она и исчезла.

Сергей Сергеевич от испуга даже ничего не успел подумать, только дал по тормозам и остановился. Незнакомка возникла вновь, но выглядела уже совсем по-другому. Вместо светлого пальто на ней была туника из тонкого полотна, весьма откровенно подчеркивающая соблазнительные изгибы ее прелестного тела. Удивительные перемены произошли в ее внешности. Теперь у нее были длинные золотистые вьющиеся волосы, зеленые глаза — веселые и улыбающиеся, и губы, подобные свежему персику.

— Мари?! — удивился он, опознав виконтессу де Марсель и д'Авиньон.

— Да, — ответила она, — когда-то меня звали Мари, и я была дочерью графа Тулузского, которую в 12 лет выдали замуж за 20-летнего Мишеля де Бо. То есть за вас — потомка старинного рода де Марселей, которые на протяжении нескольких веков являлись не менее могущественными, чем графы де Прованс и де Тулуз и, наконец, чем сами французские короли. В 1007 году от рождества Христова во время охоты Мишель де Бо на глазах изумленных слуг исчез. Единственное, что от него осталось, это — шляпа с пером, а в ней — свиток пергамента. Это был договор, по которому виконт признавал князя Вельзевула своим сюзереном, и принимал за службу ему фьеф на Пикране: — 4-й планете звезды Люк, которая находится на расстоянии в 3,5 парсека от Солнца. Таким образом, виконт отправился в далекое космическое путешествие, оставив на Земле свою семью: — 19-летнюю жену Мари и трех сыновей: Пьера, Раймона и Леона.

— Однако же мы потерпели поражение, и я чистосердечно раскаялся в своем поступке, — раздраженно заговорил Сергей Сергеевич, неожиданно для себя перейдя на старофранцузский язык, который некоторые филологи называют "народной латынью".

— Однако же, виконт, — заговорила на том же языке прекрасная Мари, — это не помешало вам по дороге на Землю сделать остановку на планете Гонсаз в созвездии Лиры и жениться на тамошней принцессе.

— Планета на наших картах значилась под индексом G-37-Z. Во время телепортации меня подвела ошибка навигатора. Принцессу звали Диана, и она влюбилась в меня, как кошка, — не подумавши, сказал Сергей Сергеевич и тут же получил увесистую оплеуху.

— Вспомнил?! Тысячу лет я мечтала о том, чтобы сделать это при нашей встрече! — гневно сверкнув глазами, сообщила виконтесса Мари, и… горько расплакалась.

— Так ты — не голограмма? — удивился Сергей Сергеевич, потирая правую щеку.

— Нет. Я — не голограмма! И я, наверное, более жива, чем вы, Monsieur le Professeur! — сказала "брошенная супруга", вытирая слезы тыльной стороной ладони, как она и прежде имела обыкновение делать, забывая о носовом платке.

— Можно я тебя поцелую и попрошу у тебя прощения? — жалобно попросил Сергей Сергеевич, и в ответ получил то, что после пощечины, точно никак не ожидал, а именно: томного вздоха, крепкого объятия и продолжительного поцелуя. Губы Мари были такими горячими, а тело так трепетало, что у него не было никаких сомнений в том, что она — живая. Затем она легонько его от себя отстранила и зашептала ему на ухо:

— Милый, потерпи еще 25 лет, и я приду к тебе навсегда!

— Кто же ты на самом деле: человек или ангел? — спросил ее Сергей Сергеевич, также перейдя на шепот.

— До ангелов небес мне далеко, хотя даже они иногда спускаются на Землю и живут среди людей, — ответила она на его вопрос и затем в терминах квантовой физики объяснила ему различие человеческого и ангельского естества.

— Она не только красива, но еще и умна и образована! — обрадовался Сергей Сергеевич и с робкой надеждой спросил: А раньше, чем через 25 лет, нам снова встретиться и начать новую жизнь никак нельзя?

— Это тоже возможно. Мне трудно тебе объяснить, но многое зависит от того, насколько ты сам готов принять меня, как подарок судьбы, — ответила она и обрадовала тем, что жить они после ее перехода с "того света на этот" будут долго и счастливо, и что она еще "нарожает ему кучу детей".

У него еще было к ней немало вопросов, но в первую очередь он попросил ее рассказать ему о том, что произошло с Мишелем де Бо на планете Гонсаз или G-37-Z. И вот, что он услышал в ответ:

— Название планеты принципиального значения не имеет, поскольку ее уже не существует. Тем не менее, я могу сообщить тебе о том, что Мишель де Бо оступился там во второй раз. Виконт снова перешел на "темную стороны Силы" и тем самым погубил не только свою душу, но и довел принцессу Диану до самоубийства.

Сергей Сергеевич задумался, снова что-то вспомнил, а потом так разволновался, что, невольно, впал в состояние раздвоения личности:

— Перед этим меня подло оклеветали, и мне пришлось защищаться. Я сразился с тремя рыцарями-джедаями, которые прибыли на планету Гонсаз с отрядом биороботов, чтобы меня арестовать и в кандалах отправить на суд архонтов на планету Пикран. Двоих джедаев я прикончил, а третий позорно бежал, бросив свой лазерный меч. Роботов же я перепрограммировал, но, вот, что было дальше, я совсем не помню.

— Ты уверен в том, что тебе это надо знать? — спросила его Мари и напомнила ему о том, что Monsieur le Professeur и Мишель де Бо, несмотря на поразительное внешнее сходство — совершенно разные личности.

Сергей Сергеевич настаивал, полагая, что память души, которая в нем открылась, все равно не даст ему покоя.

— Что ж. Расскажу тебе о том, что было дальше, — Мари печально вздохнула и начала свой рассказ, который, наверное, продолжался не меньше часа и не пробудил в Сергее Сергеевиче ничего, кроме душевных мук и отчаяния. Как правило, о том, что бывает с людьми в аду человеку с точки зрения не только бесов, но и ангелов лучше не знать, потому как погружение в эту бездну чаще всего безвозвратно. Тем же, кому по молитвам ближних и промыслу Божьему удалось оттуда вырваться, просто по определению обязаны хранить обет молчания.

— Что же мне делать, что же делать! Как загладить вину перед принцессой Дианой?! — разволновался Сергей Сергеевич и машинально принял из рук Мари стакан холодной воды, неизвестно откуда возникший.

— Следуя голосу безграничной любви печалившихся о ней подданных, и, несомненно, благодаря милости Божьей, принцесса Диана недавно начала новую жизнь на Земле. Возможно, что вы даже и встретитесь, но, увы, друг друга не узнаете, — сказала Мари, и, взглянув на свои часы, скрытые в золотом медальоне, висевшем на ее шее, объявила, что ей уже пора, и попросила ее немного проводить.

Приняв свой прежний облик, она вышла из машины и решительно направилась в своих серебристых туфельках на высоких каблуках по разбитой проселочной дороге. Сергей Сергеевич открыл заднюю дверцу салона, чтобы взять чемодан, но, к его огорчению, ручка у чемодана оборвалась, и он окликнул Мари, чтобы сообщить ей об этой неприятности.

— Оставь чемодан в салоне, в нем для тебя мой презент! — крикнула она в ответ, и Сергею Сергеевичу не оставалось ничего другого, как закрыть машину и последовать за ней.

Когда он ее догнал, она взяла его под руку и объяснила, что в чемодане находится. Оказывается, виконтесса Мари долгие годы бережно хранила любимые вещи своего супруга, а потом, когда их дети выросли, постриглась в монахини. Но перед этим она спрятала эти вещи в тайник, надеясь на то, что, когда-нибудь Мишель де Бо вернется. В связи с тем, что в родовом замке господ де Бо — том самом, который расположен на высоком холме Альпил, недавно начались грандиозные реставрационные работы, она решила эти вещи забрать себе.

Для этого ей потребовалось принять человеческий облик и недолго пожить на Лазурном берегу под видом богатой американской туристки. Выбрав подходящий день, она добралась до замка, нашла тайник и переложила вещи из дубового сундука в заранее купленный ею чемодан. При этом она, по ее словам, заметила, что вещи вибрируют как-то странно, словно их хозяин жив. Таким образом, она вышла на его "электромагнитный след", а потом несколько дней наблюдала за ним через "зеркало судьбы", — для того, чтобы убедиться в том, что она его по-прежнему любит.

Они прошли около двухсот метров по грунтовой дороге в окружении хвойного леса. Мари рассказала ему о том, как сложилась судьба их сыновей и успокоила его тем, что они прожили долгую по меркам раннего средневековья жизнь и не осрамили свой род ни на поле брани, ни в частной жизни. И, якобы, в настоящее время они переживают свое последнее перевоплощение скромными монахами в монастыре на горе Афон, называют друг друга братьями, даже не подозревая о том, насколько это обращение соответствует действительности.

Направо от дороги пролегала едва заметная тропинка, на которую они свернули по желанию Мари, и вышли на недавно вспаханное поле.

— У меня в запасе еще 15 минут, — сообщила ему Мари и спросила, одарив его нежным взглядом: "Чем он еще опечален, кроме предстоящего расставания?"

Сергей Сергеевич честно сознался, что с недавнего времени нажил головную боль в виде беса по кличке "Цензор", который возник в университетской биофизической лаборатории исключительно по причине неустроенности его личной жизни.

— Он появился не случайно, — заметила Мари и сообщила ему любопытнейшие сведения. Оказывается, еще в начале ХХ столетия бесы создали в своей секретной лаборатории на обратной стороне Луны "машину времени", с помощью которой они свободно перемещаются в будущее на период до 2060 года. Дальше на пути у них возникает непреодолимый барьер. Первая же попытка преодолеть это препятствие закончилась катастрофой, известной под названием "тунгусского феномена". Поэтому бесы надеются использовать в своих интересах сделанное им и его коллегой Фишманом открытие резонанса колебательных движений молекулы ДНК в звуковом диапазоне.

— Не позволю! — возмутился Сергей Сергеевич и даже прикинул в уме, как он уничтожит "зловредные катушки" и займется разработкой другой, менее опасной, научной проблемой.

— Увы! Слишком поздно. Ситуация вышла из-под контроля, — вздохнула Мари, и далее предупредила его о том, что он давно чувствовал: Теперь тебе и Аркадию Моисеевичу угрожает опасность, как со стороны бесов в погонах, так и их подлинных хозяев.

— Я их не боюсь и готов ко всему, — твердо заявил Сергей Сергеевич и, набравшись смелости, перешел к тому, что на самом деле его больше всего тревожило.

Он рассказал Мари о своем аспиранте Евгении Сидорове и попросил об экстренной помощи.

— Мы знаем об этой проблеме, и я обещаю тебе, что завтра же на рассвете мы заберем его к себе — прежде, чем его начнут мучить по-настоящему, — заявила Мари с таким убеждением, что Сергей Сергеевич ни на йоту не засомневался в том, что все произойдет именно так.

— До расставания остались две минуты, — предупредила его Мари, и Сергей Сергеевич начал озираться по сторонам, чтобы обнаружить следы присутствия транспортного средства, на котором его бывшая и вновь обретенная супруга отправится в иное измерение пространства. Мари без слов поняла его интерес и, рассмеявшись, сказала:

— Ты, наверное, "летающую тарелку" хочешь увидеть? Впрочем, позволь мне дотронуться до твоего ученого лба. А теперь протри глаза.

Сергей Сергеевич протер глаза и увидел средь ясного неба панораму города на берегу лазурного залива, с набережной и бульварами, утопающего в зелени, которая подчеркивала архитектурную гармонию расположенных между высоченных кедров и кипарисов белоснежных зданий с колоннами и величественных готических соборов. А у подножия всего этого великолепия располагались многочисленные фонтаны, окруженныеаккуратно подстриженными кустами роз, запах которых, несмотря на удаление, он смог почувствовать.

Небесный град становился все ближе и ближе. Уже можно было различить фасады домов, фигуры людей: мужчин, женщин и детей, — которые были заняты какими-то своими делами. Внезапно посреди вспаханного поля из-под земли вырвался огромный столб воды и превратился в полноводную реку, на противоположном берегу которой стояла его Мари, махала ему рукой и что-то кричала, но слов ее он не слышал. И только по ее губам он догадался о том, что она ему хотела сказать. А потом этот великолепный мираж исчез, и вместе с ним исчезла и река, и все остальное. Он все же машинально сделал несколько шагов вперед, и наступил на коровью лепешку.

— Ну, вот, как всегда, на самом интересном месте…,- проворчал Сергей Сергеевич и, развернувшись на 180 градусов, уныло побрел к своей машине.

Он даже не удивился тому, что желтый чемодан по-прежнему находится в салоне, и, не удержавшись от любопытства, его открыл. В чемодане он обнаружил старинную серебряную посуду, кинжал с позолоченной рукоятью, янтарное зеркало, охотничий рог (cor de chass) с нанизанными на него на одинаковом расстоянии друг от друга шестью золотыми кольцами шириной 3 см. и четыре свитка пергамента. Был среди вещей и головной убор из синего бархата с вышитым на нем золотыми нитями гербом виконтов де Марселей: шестиконечная звезда и девиз, который в переводе с латыни означает: "На удачу Балтазара". Кто такой Балтазар, Сергей Сергеевич не помнил.

Приехав на дачу, Сергей Сергеевич рассмотрел подарок Мари более внимательно. Серебряную посуду он спрятал на чердаке, надеясь, что сам сможет ее почистить, а все остальное решил отвезти на городскую квартиру. Свитки пергамента надо было обязательно показать "дяде Рудику", то есть Рудольфу Германовичу Шмидту — фронтовому другу его покойного отца, и, совсем недавно вышедшему на пенсию бывшему преподавателю исторического факультета НГУ, который лучше всех в Сибири знал латынь и древнегреческий. Перед этим, правда, Сергею Сергеевичу следовало немного повозиться, чтобы сделать со свитков фотокопии, — иначе как он объяснит Рудольфу Германовичу происхождение оригинала?

V

8 и 9 мая были выходными днями. И трудиться бы Сергею Сергеевичу в эти дни с утра до вечера в теплице и на огороде, если бы не "скафандры" капитана Блейка и доктора Пронина, которые они оставили в его городской квартире до своего возвращения из увольнительной. "Пришельцев" к тому же следовало напоить чаем или угостить водкой и проследить, чтобы они благополучно добрались до морга 1-й городской больницы. По этой причине 8 мая, ближе к вечеру, он прервал сельскохозяйственные работы и отправился в Академгородок.

Только он выехал на трассу, как его на огромной скорости обогнал странного вида автомобиль-внедорожник черного цвета с тонированными стеклами. Таких машин Сергей Сергеевич в жизни не видел: угловатая кабина и большие фары вкупе с квадратным радиатором. Несколько минут спустя он увидел тот же автомобиль, но уже стоявший у обочины. Возле машины прохаживался бородатый мужчина, одетый, как полагается священнику или монаху, в рясу с капюшоном.

Когда Сергей Сергеевич подъехал поближе, священник поднял руку. Сергей Сергеевич подумал, что требуется помощь, и остановился. Священник, подойдя к нему, поздоровался и спросил, не знает ли он, где здесь поблизости телефон, чтобы позвонить и вызвать эвакуатор для транспортировки неисправного джипа. Сергей Сергеевич сообщил священнику, что, по его мнению, ближайший телефон может быть у сторожа на строительной площадке в пяти километрах отсюда и предложил подвезти. Священник сел на переднее сиденье и, только захлопнул дверь, как мотор "Волги" заглох.

Мотор завелся только с третьей попытки, когда Сергей Сергеевич громко чертыхнулся. Машина тронулась и Сергей Сергеевич, чтобы сгладить неловкость, пожаловался на топливный насос, который он вроде бы недавно заменил, а толку никакого.

— Насос тут не причем. Клемма аккумуляторной батареи у вас окислилась. Из-за этого нарушился электрический контакт в токоведущих проводах. Снимите чехлы с клемм батареи и внимательно осмотрите клеммы. Обратите внимание на место подключения минусовой клеммы, зачистите контакты от коррозии и смажьте вазелином, — со знанием дела установил причину неисправности и посоветовал, как ее устранить, его необычный пассажир.

— Откуда такие глубокие технические познания, padre? — удивился Сергей Сергеевич.

— Какой он тебе padre, идиот! — услышал за спиной неприятный скрипучий голос Сергей Сергеевич, обернулся, и увидел на заднем сидении широкоплечего и мордастого мужика в пиджаке малинового цвета и модных солнцезащитных очках. В руках у незнакомца поблескивало нечто, похожее на короткоствольный пистолет-пулемет, но с такими наворотами, о назначении которых можно было только догадываться. Равно как и о том, как он без приглашения, попал в его машину.

Сергей Сергеевич, молча, проглотил обиду и обратился к своему пассажиру:

— Простите, padre, чем обусловлено ваше присутствие в моей машине? И не могли бы вы представиться?

— Охотно. Меня зовут Сканнапьеко, что в переводе с итальянского означает "мясник". Я — коллектор полевого банка 1-го легиона и работаю с нашими должниками по вопросам урегулирования и реструктуризации долга, — представился бес, облаченный в рясу.

— Какой же у вас ко мне может быть интерес? Я не заключал с вашим банком никакого кредитного договора и не собираюсь делать этого впредь, — констатировал Сергей Сергеевич очевидный факт.

— Какой хладнокровный должник! Даже не обделался и не выбросился из машины? — заскрипел бес, расположившийся на заднем сиденье.

— Заткнись, Петье! Виконт де Марсель побывал в таких переделках, про которые тебе даже и не снилось! — грубо оборвал своего напарника господин Сканнапьеко.

— Разве мы знакомы? — вежливо поинтересовался Сергей Сергеевич.

— Тысячу лет тому назад меня звали Сезар де Ле-Руа, и я вместе с вами, то есть с Мишелем де Бо, состоял в личной охране Сильвестра II (5) — первого француза на папском престоле, — ответил бес, и Сергей Сергеевич нажал на тормоза. Машина остановилась и мотор, пару минут проработав на холостых оборотах, заглох. Их обогнал черный джип и тоже остановился.

В одно мгновение в памяти Сергея Сергеевича всплыли события тысячелетней давности, когда с благословления своего дяди-епископа он поступил на службу в Ватикан. Произошло же это за полгода до конца света, неизбежность которого подтверждалась многочисленными знамениями.

С 956 года Европу истязали всевозможные бедствия: эпидемии чумы и эрготизма (болезни, вызываемой употреблением в пищу ржаной муки, пораженной спорынью), опустошительные наводнения и разорительные засухи. В 997–999 гг. страшно холодные зимы стояли до конца апреля, в Германии наблюдались северные сияния, а в 998 году к этим несчастьям добавились землетрясения. Ожидая вселенской катастрофы, массы людей бросили дома и нивы, бродили по дорогам с полубезумными лицами и опустошали страны, уже разоренные феодальными войнами. Каннибализм, групповые самоубийства и мятежи стали обыденным явлением.

В последний день 999 года от рождества Христова старая базилика Святого Петра в Риме переполнилась массами плачущих и дрожащих от страха людей, ждущих конец мира и Страшный Суд. Среди них были и два неразлучных друга, два юных рыцаря — Мишель де Бо и Сезар де Ле-Руа, пользовавшихся особой благосклонностью нового понтифика — человека очень умного и образованного. Конец света, по счастью, не состоялся, но жизненные пути двух друзей вскоре разошлись: виконту сосватали юную графиню де Тулуз, и он вернулся во Францию, а шевалье остался в Риме на службе у Сильвестра II.

— Теперь, значит, ты на службе у другого господина, — в задумчивости произнес Сергей Сергеевич.

— Последовал по твоим стопам, виконт, — сказал шевалье и рассмеялся, но как-то натянуто.

— Да уж, что было, то было. Однако помнится мне, что я остался должен тебе полсотни серебряных денариев, — суммы, которой мне не хватало для оплаты путешествия из Рима в Марсель, — спохватился Сергей Сергеевич.

— Разве между добрыми друзьями такие долги не прощаются? К тому же ты оставил мне своего хромого мерина, сварливую кухарку и молоденькую служанку. Девушка, которую звали Сюзанна, должен сказать, была чудо как хороша, да к тому же ласкова и послушна. После нее у меня таких служанок больше не было, — признался шевалье и даже изобразил на своем лице умиление.

— Тогда какой еще долг ты собираешься с меня взыскать? — удивился Сергей Сергеевич.

— За перерасход выделенных тебе Командором денежных средств, — объяснил шевалье и, далее, сообщил ему о том, что сам маркиз д'Отвиль — казначей 1-го легиона ожидает его неподалеку, чтобы урегулировать этот вопрос.

Черный джип медленно поехал вперед. Его же "Волга" не заводилась до тех пор, пока он, в сердцах, не помянул черта. Его бывший друг Сезар де Ле-Руа, наблюдая за его попытками завести мотор, покатывался со смеху и говорил про советский автопром такие гадости, что у Сергея Сергеевича чуть уши не завяли. Когда же, наконец, его "Волга" тронулась с места, ему пришлось включить фары по причине внезапно ухудшившейся видимости.

Все вокруг было окутано туманом, который с каждой минутой становился все гуще и плотнее. Его пассажиры были невозмутимы, как будто, так и надо, и Сергей Сергеевич смело повел машину, ориентируясь на горящие красным светом, как глаза сказочного дракона, задние фары джипа. В какой-то момент у него возникло ощущение, что время остановилось, и его машина на самом деле не едет, а стоит на месте. Звука мотора тоже не было слышно, но потом все-таки он его услышал и одновременно с этим заметил, что туман рассеивается. Стали различимы очертания деревьев вдоль дороги, а потом блеснуло солнце и озарило окружающий ландшафт своими закатными лучами.

Сергей Сергеевич недоумевал. Местность, по которой он ехал, была ему знакомой. Это была все та же самая низина, покрытая смешанным лесом, но теперь среди деревьев виднелись прямоугольные коробки пятиэтажных зданий, трубы котельных и столбы линий электропередач. Они проехали мимо стадиона и остановились возле светофора на пересечении улиц, которых прежде не существовало.

— Что за чудеса? Где мы находимся? — удивился Сергей Сергеевич. К тому же он обнаружил отсутствие на запястье левой руки своих часов "Слава" и потребовал от своего бывшего друга разъяснений.

— Это — территория XXI века, но ты не смущайся. Через пять минут мы прибудем на место, — ответил Шевалье и протянул ему купюру достоинством 100 американских долларов.

— Это еще зачем? — удивился Сергей Сергеевич.

— В качестве компенсации за временно утраченные наручные часы торговой марки "Слава", — сказал шевалье и усмехнулся.

Возле следующего перекрестка их остановил для проверки экипаж милицейской патрульной машины со странной надписью "ДПС". Черный джип тоже притормозил, но милиционер в камуфляжной форме жестом показал его водителю, что претензий к нему не имеет, и джип, набрав скорость, скрылся за поворотом.

— Инспектор ДПС, капитан Иванов, — представился милиционер, приложив руку к головному убору. И тут же расплылся в улыбке.

— Сергей Сергеевич! А я вас узнал. Вы у нас на первом курсе лекции по физике читали, и так про "черные дыры" и путешествия во времени интересно рассказывали, что я до сих пор помню, — сообщил инспектор.

Сергей Сергеевич, хотя и с трудом, опознал в солидном мужчине, выглядевшем лет на 40, не меньше, того самого гаишника, который останавливал его не далее, как вчера, но еще будучи юношей.

— Дай ему 100 долларов, чтобы он тебя отвязался, — шепотом подсказал Сезар де Ле-Руа.

— Спасибо, что меня не забыли, а это вам для закрепления в памяти законов физики, — сказал Сергей Сергеевич и протянул инспектору 100-долларовую купюру.

Инспектор без всякого смущения взял деньги, выразил восхищение по поводу его собачки и пожелал доброго пути.

— Какая, к черту, собачка? — недоумевал Сергей Сергеевич, но, оглянувшись назад, не удержался от того, чтобы не рассмеяться: вместо Петье на заднем кресле салона с достоинством, соответствующем породе, восседал здоровенный французский бульдог.

Сезар де Ле-Руа показал Сергею Сергеевичу, куда он должен ехать и объяснил, почему нельзя было обойтись без взятки. Оказывается, водительское удостоверение, которое лежало у Сергея Сергеевича в кармане, действительно только до 1-го января 2000 года, а талон техобслуживания вообще не выдерживал никакой критики.

— Какое же здесь календарное время? — полюбопытствовал Сергей Сергеич, и когда узнал, что очутился в 2003-м году, так крутанул руль, что чуть не врезался в бордюр.

Возле одиноко стоящего среди вековых сосен и елей мрачного и тяжеловесного особняка (трёхэтажный высоты куб из красного кирпича), окруженного высоким забором, Сезар де Ле-Руа попросил его притормозить. Металлические ворота бесшумно отворились, и Сергей Сергеевич въехал на территорию резиденции, которая живо напоминала ему Щукинскую сцену в саду "Эрмитаж". Впереди возле крыльца он увидел толпу людей, одетых в маскарадные костюмы.

— Снимается кино, — догадался Сергей Сергеевич.

— Нет, к хвосту я почти привык, но блохи, это — просто беда! — заскрипел Петье, снова приняв человеческий облик. Сезар де Ле-Руа и Сергей Сергеевич расхохотались.

Когда они вышли из машины, люди, одетые в маскарадные костюмы, молча, пошли к ним навстречу, переступая ногами так, словно они у них на протезах. Впереди шла красивая молодая женщина в белом платье из марли и в голубом парике. В руках у нее был серебряный поднос с графином и тремя пузатыми стопками. По левую руку от нее ковылял, передвигая несгибающимися ногами, пожилой мужчина с облепленным мукою лицом в костюме Пьеро, а по правую — прихрамывала девушка-подросток в костюме Пиноккио.

— Не парься, виконт, это — куклы, — объяснил ему Сезар де Ле-Руа, — но, чувствуя, что Сергей Сергеевич переживает легкий шок, поспешил уточнить: Это — в основном бывшие советские актеры и актрисы, закончившие жизнь самоубийством. Маркиз д'Отвиль, как большой любитель театрального искусства, собрал их в одну труппу и таскает за собой повсюду в качестве свиты, а в свободное от работы время разыгрывает с ними спектакли по мотивам произведений античных и средневековых авторов. Что-то, говорят, пишет и сам, но я этому не верю, — скорее всего, как Шекспир, редактирует неопубликованные произведения непризнанных гениев мировой литературы.

От предложенной ему водки Сергей Сергеевич вежливо отказался, сославшись на то, что он за рулем. Сезар де Ле-Руа и его напарник Петье, напротив, угощение приняли и даже "крякнули", как это делают представители стран и народов, привыкшие к употреблению некрепких спиртных напитков.

Кукла, одетая в костюм Мальвины, услышав голос Сергея Сергеевича, встрепенулась и на ее личико, просвечивающееся, как китайский фарфор, легла тень. Она моргнула, и из ее синих глаз, похожих на две круглые пуговицы, выкатились две слезинки, поплыли по щекам и обагрились, превратившись в две капли крови. Более страшного зрелища Сергей Сергеевич, кажется, в жизни своей не видел и впервые за долгие годы мысленно призвал на помощь все силы господние.

— Петье, проводи виконта в покои маркиза, а я пока займусь его "железным конем". Мне прямо-таки неловко от того, что столь высокородный рыцарь ездит на столь мизерабельной кобыле, — заявил Сезар де Ле-Руа, и Сергей Сергеевич понуро пошел следом за Петье, который по дороге сообщил ему, по секрету, что он — тоже доктор, но только по части медицины.

С маркизом д'Отвилем Сергей Сергеевич знаком не был. Во времена его вассальной службы Вельзевулу казначеем их разношерстного 1-го легиона, укомплектованного из чертей и погубленных человеческих душ, являлся Весельчак Билл — бывший священник из аббатства Йорк, который относился к своим обязанностям хуже некуда. Он не вел строгого учета мемориальных ордеров, у него то и дело пропадали важные финансовые документы и материальные ценности. Ежегодный баланс Весельчак Билл составлял так небрежно, что даже Командор подписывал его не правой, как обычно, а левой рукой, замечая, что цифры сходятся только на первой и последней странице, а в середине такая чудовищная растрата сил и энергии, что даже доходы будущих периодов вряд ли ее когда-нибудь покроют.

Петье провел его в приемную, где их встретила смазливая секретарша в костюме мини-бикини. Переговорив со своим шефом по телефону, секретарша положила трубку, кокетливо улыбнулась и сообщила Сергею Сергеевичу о том, что маркиз примет его ровно через пять минут и предложила на выбор: чай или глубокий минет. Сергей Сергеевич попросил чай, но без сахара, и присел на диванчик под большими настенными часами. Ждать, правда, пришлось не пять минут, а все десять, после чего двери начальственного кабинета сами собой распахнулись, и Сергей Сергеевич, мысленно перекрестившись, отправился на аудиенцию.

Представьте прямоугольный полутемный зал площадью 100 с лишним квадратных метров с огромным дубовым столом посредине, заваленным разными документами. В том же зале — большой камин, мерцающий красными угольями, тяжеловесные шкафы вдоль стен, набитые книгами, стальной сейф размером в человеческий рост и плазменный телевизор на стене с экраном площадью 4Х4 метра, посредством которого маркиз получал оперативную информацию со всех валютных и фондовых бирж мира.

— А, виконт, давно мечтал с вами познакомиться, — услышал Сергей Сергеевич приятный бархатный баритон и почувствовал, что его ноги подкосились и он очутился в кресле, которое приняло форму, удобную для продолжения беседы в положении сидя. На потолке включился прожектор и осветил того, кто пригласил его в свою резиденцию на территории XXI века. Изящная лиловая мантия, кружевные манжеты, характерные усы, борода и крючковатый нос сразу сообщили ему о том, что перед ним очень важная персона. Глаз у его собеседника не было. То есть они, конечно, были, если считать таковыми черные щели, не отражающие света.

— Примите мои искренние сожаления по поводу того, что наша встреча не могла состояться ранее, — сказал Сергей Сергеевич по-итальянски, даже не задумываясь над тем, откуда он этот язык знает.

— Ах, виконт, ваши остроумные реплики, эпиграммы и даже эпитафии настолько завораживают, что многие из нас, молодых, до сих пор не могут поверить в то, что столько талантов могло вместиться в одной личности, — сказал маркиз д'Отвиль, начав разговор с комплимента в адрес Мишеля де Бо.

— Ваш комплимент отдает лестью, поскольку не соответствует причине моего невольного визита. Поэтому, маркиз, прошу вас изложить претензии, которые у вас ко мне возникли, — вежливо сказал Сергей Сергеевич, но уже по-французски, словно кто-то специально дергал его за язык.

Маркиз д'Отвиль прочитал ему по-английски несколько финансовых документов, из которых следовало, что операция по уничтожению популяции черных мышей, обладающих паранормальными способностями, потребовала от 1-го легиона, гордо именуемого ныне 1-й галактической эскадрой, не менее 1 тысячи кредитных единиц. Перерасход средств, якобы, обнаружился недавно — после проверки центральной бухгалтерией годового отчета за 1978 год, поэтому кредитный комитет полевого банка одобрил решение взыскать с Сергея Сергеевича задолженность, так сказать, "по горячим следам", ибо, в противном случае, за давностью срока, сделать это было бы невозможно.

— По какому стандарту вы изволите ныне рассчитывать стоимость кредитной единицы? — поинтересовался Сергей Сергеевич. Тема эта была отчасти ему знакома, поскольку Мишель де Бо и Весельчак Билл часто общались по рабочим вопросам и даже пользовались одной служебной "летающей тарелкой" первого поколения НЛО.

— В отличие от Федеральной резервной системы США, мы не отошли от нашего древнего мерила ценностей. У нас одна кредитная единица, как и прежде, эквивалентна 9 граммам золота, — объяснил маркиз д'Отвиль.

— Следовательно, я должен вернуть вам 8 кг. 100 гр. золота? — спросил Сергей Сергеевич и потребовал подтвердить это в присутствии Оракула.

— Что ж, виконт, — еще более вкрадчивым голосом заговорил маркиз, — я не забыл, что вы — кавалер ордена Черного Сириуса и обладаете бессрочным правом на защиту от любого судебного произвола. Поэтому, по моему приказу, сегодня в мою резиденцию специальным рейсом из Афин доставили одну из Пифий. Ее зовут Дафна.

В этот момент на потолке загорелся еще один прожектор, который осветил мраморную статую в человеческий рост, покрытую черным покрывалом.

— Петье, где тебя черти носят?! Помоги даме раздеться и забраться на адитон! — закричал маркиз д'Отвиль и даже стукнул кулаком по столу.

В сей же миг возник Петье, и, ухмыляясь, сорвал со статуи черное покрывало. Статуя тут же ожила и попыталась прикрыть свою наготу руками, но потом сникла, подчиняясь воле управляющего ею демонического существа. Глаза у нее вспыхнули зеленым светом, а волосы на голове зашевелились, потемнели и приобрели естественный вид. Теперь внешне она нисколько не отличалась от живой женщины, если бы, не струящийся из ее рта дым, пахнущий йодом и серой. Она подала Петье руку, и он помог ей взобраться на массивный треножник из позеленевшей бронзы, который стоял по правую руку от маркиза.

Маркиз д'Отвиль еще раз зачитал соответствующие финансовые документы, и Пифия, изрекла:

— Все верно!

— Итак, виконт, выбор у вас небольшой. Либо вы подписываете договор, предложенный вам Командором, либо становитесь актером моей театральной труппы — вместо никчемного Пьеро. Эту куклу я давно собираюсь выбросить на свалку твердых отходов, — вынес свой вердикт маркиз д'Отвиль, прекрасно отдавая себе отчет в том, что простому советскому профессору с такой суммой долга никогда не рассчитаться, — даже если он продаст или заложит все свое имущество.

Еще не успел Сергей Сергеевич подумать, какое он примет решение, как на столе у маркиза д'Отвиля зазвенел телефон. Маркиз взял трубку. Аппарат связи работал так хорошо, что Сергей Сергеевич мог слышать, кто звонит и что говорит. Звонил Сезар де Ле-Руа, чтобы сообщить следующее:

— Маркиз, я осмотрел машину виконта и обнаружил в багажнике два антикварных магических предмета: кинжал, который режет сталь, как шпинат, и янтарное зеркало, вглядевшись в которое можно распознать свою судьбу на расстоянии до трех с половиной лет. У меня есть один клиент из числа "новых русских", который готов заплатить по миллиону фунтов за каждую из этих вещей. Клиент уже подписал чек и назначил мне время встречи, сегодня, в Лондоне, в 23.00 местного времени.

— Долг оплачен с процентами! — хриплым голосом объявила Пифия и стала слезать с треножника. Петье подал ей руку, быстро накинул на ее плечи черное покрывало, и Пифия снова превратилась в безжизненную мраморную статую.

Не часто Мишелю де Бо приходилось сталкиваться с пифиями Дельфийского оракула, но, все-таки, приходилось, правда, это были уже не живые прорицательницы, а их статуи, которые, кстати, изготавливались из них же самих. Работа у пифий была очень вредная. Надышавшись парами двуокиси азота, которые проникали в Дельфиниум через расщелину скалы, они скоро умирали. Жрецы Дельфийского оракула обмазывали тело усопшей пифии специальным цементным раствором, и когда он застывал, прокалывали у нее в пятке маленькое отверстие и укладывали ее возле муравейника. За пару месяцев муравьи съедали мягкие части тела, оставляя только скелет. Затем в готовую форму заливался известковый раствор, и статуя была готова к употреблению в качестве украшения или предмета ритуальной магии.

— Что ж, виконт, поздравляю: вы опять вышли из воды сухим. Недаром, видно, про ваших предков говорили: "Орлиный род, ему не стать вассалом!" Посему я вынужден извиниться перед вами за грубый шантаж и отпустить вас на все четыре стороны. Ваш бывший друг Сезар де Ле-Руа проводит Вас на территорию XX века, — с этими словами маркиз д'Отвиль встал, и Сергей Сергеевич понял, что аудиенция закончена.

VI

В сопровождении Петье Сергей Сергеевич вышел наружу и с наслаждение вздохнул полной грудью свежий воздух, пропитанный запахами весны. До захода солнца оставался еще час-полтора, и он надеялся до наступления темноты попасть в свое время. Множество мыслей роилось у него в голове, — и в том числе: что в этот самый момент делает его "двойник", проживающий в XXI веке, и что произойдет с тем и с другим, если они, нечаянно, встретятся друг с другом нос к носу? Ничего хорошего от такой встречи Сергей Сергеевич не ожидал.

— Успокойся, все будет хорошо, — услышал он свой "внутренний голос", который, вне всякого сомнения, был голосом его Мари.

— Шевалье, когда мы поедем? — крикнул он, спустившись с крыльца, но, не решаясь подойти к своему другу поближе.

Сезар де Ле-Руа копался в моторе "Волги", а за его спиной столпились куклы. Они стояли, не шевелясь, наблюдая за тем, что он делает, и что-то тихо и жалостливо пели. Кукла в костюме Мальвины заняла место на заднем сиденье, словно приготовилась к отъезду. Петье, обнаружив беспорядок, подошел к машине, открыл заднюю дверь и, бесцеремонно, за волосы, вытащил куклу из салона, и швырнул ее так, что она, пролетев несколько метров, упала возле кустов вирджинской сирени. Голова у нее при этом отвалилась.

Пение сразу же прекратилось, и раздался общий возглас удивления. Петье, ругаясь, на чем свет стоит, поспешил устранить свою оплошность: подбежал к кукле, поставил ее на ноги и нахлобучил на плечи отвалившуюся голову. Но голова не устанавливалась, и Петье позвал на помощь Сканнапьеко, то есть Сезара де Ле-Руа.

— Бесполезно, Петье. После отрыва головы жизненная квинтэссенция покидает зомби навсегда. Отнесите куклу в контейнер, чтобы завтра утром отвезти на свалку, облить бензином и сжечь, — предложил своему напарнику Сезар де Ле-Руа, захлопнул капот и пригласил Сергея Сергеевича садиться за руль.

Куклы, понуро, прошли мимо Сергея Сергеевича, чтобы отдать лишившейся головы Мальвине свой последний долг, который они выразили не тишиной, а восторженными возгласами и бурными рукоплесканиями. Когда овации стихли, Пьеро, вскинув руки, громко и надрывно, продекламировал:

"За тонкой тканью нашего сознанья,

Мелькали маски, как на маскараде,

Я краем глаза видел два создания:

Посланца неба и посланца ада.

И каждый предложил нам свой сценарий,

Который мы в тот вечер прочитали,

И выбрали себе судьбу такую,

Которую еще не разыграли!"

Сезар де Ле-Руа снял резиновые перчатки, брезентовый фартук и радостно сообщил Сергею Сергеевичу о том, что его "железная кобыла" готова отправиться в поход:

— Добил я ее все-таки. Начал с проверки количества подаваемого топлива. В начале — с отсоединенными форсунками, чтобы проверить дозатор, потом с ними. Давление в дозаторе 5 атмосфер. К счастью, дозатор разбирать не пришлось — производительность оказалась почти одинаковая, а вот форсунки пришлось менять: одна капала, две не проходили по распылу. Подвеску поменял. Она теперь уже безшкворневая и шприцевать ничегошеньки не надо. Выжимной конечно пора менять, а может и сцепление в сборе, но, согласитесь, за 3 года эксплуатации это нормально.

— Это — нормально, — согласился Сергей Сергеевич.

Затем он медленно обошел вокруг сверкающей "Волги", сел за руль и повернул ключ зажигания. Мотор зарокотал вкрадчиво, как голос маркиза д'Отвиля. Странное чувство донимало Сергея Сергеевича. Как будто бы произошло нечто важное, ускользнувшее от его внимания. Сезар де Ле-Руа занял место рядом с ним, а Петье побежал открывать ворота. Когда ворота бесшумно отворились, Сезар де Ле-Руа помянул черта и сказал:

— Поехали!

Когда они выехали за ворота, их на большой скорости обогнал черный джип с тонированными стеклами, просигналил клаксоном и скрылся за поворотом. Сезар де Ле-Руа объяснил Сергею Сергеевичу, что они должны вернуться на тот же самый участок дороги, с которого они переместились в XXI век. За время, пока они ехали, Сезар де Ле-Руа вкратце рассказал ему о своих последних годах жизни в Риме в период с 1000-го по 1016-й год. В 1016-м году он заболел пневмонией и преставился, оказался в чистилище, а потом прожил не менее сотни жизней, причем, каждая последующая, по его словам, была хуже предыдущей. Своим нынешним существованием он был вроде бы доволен, несмотря на род занятий и прозвище "Мясник", которое, как он сказал, "прилепилось к нему по недоразумению". Затем он перешел к разговору по делу и сразу же озадачил Сергея Сергеевича двумя проблемами.

Первая проблема заключалась в том, что после его возвращения на территорию ХХ века и вплоть до 8 мая 2003 года магические предметы (кинжал и зеркало), которые у него были изъяты в счет уплаты долга полевому банку 1-го легиона, условно останутся в его распоряжении, а ровно через 25 лет внезапно исчезнут. Для приведения их в действие, как и тысячу лет назад, нужно только сказать: "На удачу Балтазара!" Хотел, было, Сергей Сергеевич спросить у своего бывшего друга о том, кто такой Балтазар, но застеснялся, и момент был упущен.

Вторая проблема, которая взволновала его по настоящему, это — то, что 8 мая 2003 года с большой степенью вероятности станет датой его смерти, где бы он в это время не находился, даже на Луне. Хотя путешествие во времени не занимает времени, — такой вот, каламбур, — путешественник не может, по закону сохранения энергии, просто так переставать существовать в своём временном отрезке и появляться в другом.

И снова Сергей Сергеевич увидел впереди черный джип с тонированными стеклами. Автомобиль стоял у обочины и мигал аварийной сигнализацией. Сезар де Ле-Руа попросил Сергея Сергеевича остановиться и заглушить мотор. Из джипа вышел невысокий коренастый человек с широким простоватым лицом и с глубокими залысинами. Он приветливо помахал им рукой и направился в их сторону. По выражению лица своего бывшего друга Сергей Сергеевич понял, что с перемещением в другое время, вероятно, возникли какие-то трудности, и, следуя его примеру, тоже вышел из машины.

— Знакомься, это — Петрович, — представил Сезар де Ле-Руа водителя джипа и добавил: Непризнанный при жизни научный и технический гений. С девятью классами образования разработал теорию холодного термоядерного синтеза, и первый в мире получил практические результаты. Немного у нас подучился и, вот вам, пожалуйста, разработал конструкцию машины времени ближнего радиуса действия: Ђ 25 лет.

Петрович смущенно заулыбался и, извиняясь за задержку, объяснил, что температура, давление и влажность пока не позволяют ему сфокусировать гравитационную линзу нужного напряжения, через которую Сергей Сергеевич смог бы вернуться в 1978 год. В 80-е годы, по его словам, проехаться уже можно, а вот раньше не получается, и поэтому он попросил их набраться терпения и минут пятнадцать-двадцать погулять на свежем воздухе или подождать в машине. Сергей Сергеевич предпочел последнее. Петрович направился к своему джипу, а бывшие друзья вернулись в "Волгу", чтобы продолжить свою беседу.

Вежливо отказавшись от предложенной ему сигары, Сергей Сергеевич спросил своего бывшего друга по поводу свитков пергамента, которые лежат в чемодане в багажнике его автомобиля: прочитал ли он их, и, если прочитал, какое у него сложилось мнение? Сезар де Ле-Руа заерзал, будто под него высыпали сотню канцелярских кнопок, и в свою очередь, поинтересовался у него насчет того, как они вообще к нему попали вместе со старинными магическими предметами. Сергей Сергеевич ответил на этот вопрос виртуозно, дескать, не иначе как сам Командор решил кое-кого проучить за непомерную жадность, и в самый ответственный момент подбросил семейные реликвии виконта де Марселя в багажник его автомобиля. Сезар де Ле-Руа признался, что в первый момент подумал то же самое, и пожаловался на интриги, которые плетутся в высших эшелонах бесовской власти.

И вот наступил момент, которого Сергей Сергеевич с нетерпением ждал. В салоне "Волги" сам собою включился и зашипел радиоприемник, и бывшие друзья услышали голос Петровича, объявляющего двухминутную готовность. Из-под днища джипа повалил пар, как от старинного паровоза. Сергей Сергеевич завел мотор и, когда джип тронулся, поехал вслед за ним, ориентируясь по красному свету его задних фар. В какой-то момент он снова почувствовал, что время остановилось, и даже сердце, которое гулко колотилось о ребра, перестало биться. На левом запястье у него внезапно снова появились часы "Слава" на кожаном ремешке, что, вероятно, символизировало его возвращение в состояние привычного ритма течения времени.

Когда туман рассеялся, Сергей Сергеевич увидел вокруг себя знакомую местность, и начал было успокаиваться, однако, взглянув на солнце, понял, что произошла какая-то накладка. Солнце находилось не на западе, а на востоке, в положении, которое соответствует 7.30-8.00 часам местного времени. Снова в салоне сам собою включился и зашипел радиоприемник, и бывшие друзья услышали Петровича, который сконфуженно сообщил им о том, что они "немного проскочили": вместо 8 мая приехали в 10 мая, "хотя с годом, и он готов побожиться, они точно не ошиблись". Сезар де Ле-Руа поморщился и спросил Сергея Сергеевича, насколько для него принципиальна потеря одного дня его драгоценной жизни.

— На работу главное бы не опоздать, — ответил Сергей Сергеевич и Сезар де Ле-Руа понял, что вопрос исчерпан.

Бывшие друзья вышли из машины, чтобы попрощаться, и на этот раз, вероятно, надолго, если не навсегда. На трассе было уже довольно оживленно. Некоторые, проезжавшие мимо них грузовики и легковые авто притормаживали. Их водителей, очевидно, разбирало любопытство по поводу конструкции черного автомобиля, стоящего у обочины, хотя это был обыкновенный Hummer — внедорожник от американской компании General Motors.

Сезар де Ле-Руа посетовал на то, что Петровичу придется съехать с трассы на грунтовую дорогу, чтобы не затащить за собой в иное время какого-нибудь случайного автомобилиста или мотоциклиста. Подобные случаи, как Сергей Сергеевич догадался, уже имели место, и он желал знать, что происходит с такими людьми и их транспортными средствами. Его бывший друг признался, что в этом случае бедолагу через какое-то время (у каждого по-разному) отбрасывает гравитационной волной к исходному моменту его путешествия, но иногда затягивает в далекое-далекое прошлом, и если он не дурак, то приспосабливается к новой жизни, например, как граф Сен-Жермен.

— Вам же, cher ami, перемещение в иное время не грозит, так как вы побывали в будущем и вернулись назад не спонтанно, а с помощью технического гения Петровича, — успокоил его Сезар де Ле-Руа и после крепкого рукопожатия направился к черному джипу, возле которого уже стоял милицейский уазик.

Сергей Сергеевич сел в свою "Волгу" и завел мотор, но сразу не поехал, а решил понаблюдать, как Сезар де Ле-Руа и Петрович будут общаться с доблестной советской милицией. Из уазика вышли двое в милицейской форме, и подошли к джипу. Один из милиционеров постучал в переднюю дверь, а второй начал что-то говорить по рации. Из кабины медленно, вроде, как нехотя, вышел Петрович и предъявил документы. В этот момент Сезар де Ле-Руа исчез, словно сквозь землю провалился.

Пару минут спустя дверь милицейского уазика захлопнулась, и он медленно поехал вперед, хотя за рулем, и Сергей Сергеевич это точно видел, никого не было. Опешившие милиционеры, нецензурно выражаясь, побежали за своей машиной, и почти уже ее догнали, как она съехала с трассы на невспаханное поле и, зигзагами, понеслась по кочкам. Петрович, как ни в чем не бывало, вернулся в кабину. А еще через пару минут возле джипа возник Сезар де Ле-Руа, улыбаясь, помахал Сергею Сергеевичу рукой и занял место рядом с водителем. Машина тронулась, быстро набрала скорость и скрылась из виду.

За тем, как милиционеры бегут по полю за своей машиной, а потом — шарахаются от нее в разные стороны, чтобы она их не задавила, кроме Сергея Сергеевича, наблюдали водители двух остановившихся грузовиков, а также водитель и пассажир "Запорожца", которые тоже решили не пропустить столь комичного зрелища. Мужчины смеялись так, как смеются в цирке над клоунами, и, несомненно, получили на весь день заряд позитивной энергии. Сергей Сергеевич уточнил у пассажира "Запорожца" время и подвел часы. До начала лекции оставалось всего 15 минут, поэтому он решил домой не заезжать, а сразу же отправился в университет.

Он опоздал к началу лекции ровно на 10 минут, но студенты, — это был четвертый курс, — оказались дисциплинированными и не разошлись. И даже его внешний вид: джинсы и свитер, — не вызвали у них никакого замешательства: было понятно, что профессор приехал с дачи и даже не успел переодеться. Чтобы поднять студентам настроение, он рассказал им анекдот из жизни Эйнштейна, а затем объявил тему лекции: "Механизм спонтанного нарушения симметрии между электромагнитными и слабыми взаимодействиями".

Читал он, как всегда блестяще, и только когда выводил мелом на доске формулу радиуса электрона, немного ошибся, — на что сразу же обратил внимание студент-отличник и поправил его колким замечанием. Сергей Сергеевич не обиделся, и предложил "работать без перерыва".

За десять минут до звонка дверь в аудиторию отворилась, и Сергея Сергеевича чуть не хватил удар. Ему показалось, что из-за двери выглянула его официальная супруга Татьяна Михайловна Мерцалова. Он на полуслове остановился, и сразу забыл, что хотел сказать. И опять его выручил студент-отличник, который напомнил ему название гипотезы, которая подтверждала его предыдущее умозаключение и являлась мостиком к теории суперсимметрии и супергравитации.

Сергей Сергеевич не ошибся. Когда лекция закончилась, и он вышел из аудитории, на него сразу же набросилась его разъяренная супруга, которая, не обращая внимания на проходящих мимо них студентов, начала отчитывать его громким и неприятно-визгливым голосом:

— Где ты пропадал? Я всех знакомых обзвонила, на дачу ездила и собиралась сегодня, если ты не придешь на занятия, писать заявление в милицию!

— Откуда же мне знать, что ты приедешь? Не звонка, ни телеграммы. Как снег на голову свалилась, да еще и возмущается! — попытался он ее урезонить, и, кажется, своего добился.

Татьяна Михайловна немного успокоилась, и сообщила, что не могла 8 мая до него дозвониться, а телеграмму она посылала и даже предъявила квитанцию. Так как следующее занятие у Сергея Сергеевича начиналось только через два часа, он предложил своей официальной супруге отвезти ее домой. Да и ему, не мешало бы, переодеться, съесть бутерброд и выпить чашечку кофе.

За пять минут он домчал Татьяну Михайловну до дома и вместе с ней поднялся в квартиру. Все дорогу его супруга молчала и обиженно фыркала. Он сразу же направился в кабинет и с чувством глубокого удовлетворения убедился в том, что дверь не заперта и в кабинете никого нет.

Когда же он переоделся и зашел на кухню, Татьяна Михайловна сообщила ему о цели своего визита. Но прежде она рассказала о том, что, прилетев утром 9 мая в аэропорт Толмачево, она поняла, что ее никто не встречает, хотя она давала телеграмму. Тогда она взяла такси и поехала домой. В квартире она застала двух мертвецки пьяных мужиков, которые лыком не вязали, и какого-то шелудивого пса. Ей стоило немалых сил, чтобы выпроводить всех троих из квартиры. При этом пес, по ее словам, проявлял агрессивность, лаял и даже пытался ее укусить. И, вот, вместо отдыха, она допоздна вынуждена была заниматься уборкой: пропылесосила полы и ковры, перемыла гору грязной посуды и вытащила на балкон целый мешок пустых бутылок из-под водки и пива.

— Что это были за люди? — спросила она.

— Так, два доцента из Воронежа. Приезжали на стажировку. Из гостиницы их выселили, вот они и попросились у меня переночевать. Я же все равно собирался на дачу, поэтому их пустил, — объяснил Сергей Сергеевич причину появления в своей квартире посторонних лиц.

— А где же ты был 9 мая? — продолжала допытываться супруга.

— Ездил в гости к любовнице, — ответил Сергей Сергеевич, не скрывая крайней степени своего раздражения.

— Так я и думала, — натужено всхлипнула Татьяна Михайловна и объявила о разводе.

— Слава Богу! — подумал Сергей Сергеевич и мысленно перекрестился.

Затем его уже бывшая супруга заявила, что завтра же ее в его квартире ноги не будет, но до этого он должен написать заявление о том, что он:

1) против развода не возражает;

2) не претендует на жилплощадь в московской квартире и находящееся в ней имущество,

3) обязуется добровольно уплачивать алименты несовершеннолетнему сыну Сергею в размере половины своей зарплаты.

В отношении первого и последнего пункта заявления Сергей Сергеевич не возражал. Но, вот, московскую квартиру и все, что в ней находилось, терять было жалко. Эта квартира досталась ему от его покойных родителей, и, хотя он из нее временно выписался, не было никаких формальных препятствий для того, чтобы вселиться в нее вновь. Пока он раздумывал, как ему ответить, Татьяна Михайловна сообщила ему о том, что она уже собрала свои личные вещи, которые оставались в его новосибирской квартире, и пожаловалась на то, что ей не во что их упаковать.

— Ладно, будет у тебя стильный чемодан марки "маде ин не наш" и соответствующее ему настроение, — обещал он ей, надумав пожертвовать ради такого случая чемодан Мари, в который она сложила его фамильные реликвии.

— Где же ты приличный чемодан, я не говорю, из натуральной кожи, а из кожзаменителя в Новосибирске найдешь? — спросила Татьяна Михайловна, вскинув свои выщипанные брови.

— Это — мои проблемы, — с таинственным видом сообщил Сергей Сергеевич, поблагодарил за кофе и яичницу, объявил, что ему пора, и собрался на выход. Почистив в прихожей с помощью бархотки свои новенькие полуботинки чешского производства, он собирался было открыть дверь, но в это время зазвонил стоявший на тумбочке для обуви телефон, и Сергей Сергеевич снял трубку.

Звонили из межгорода, уточняли номер телефона и фамилию абонента, а потом он услышал голос Зинаиды Ивановны Сидоровой. Из-за того, что она всхлипывала и причитала, было невозможно ничего понять, но затем заговорил мужчина, с которым Сергей Сергеевич до сей поры не общался, назвал себя отцом Евгения Сидорова и сообщил о том, что их Женя-Женечка умер. Далее, мужчина сказал, что похороны состоятся в среду, но в особом режиме, и пригласил Сергея Сергеевича приехать к ним в Тюмень на 40-й день вместес Екатериной Шадриной, если она, конечно, пожелает.

— Спасибо Советской власти хотя бы за то, что, в отличие от 1938 года, родители невинно убиенных знают, где похоронены их сыновья, — сказал мужчина, и в тот же момент их разговор прервали короткие гудки.

Сергей Сергеевич сразу все понял. Он, конечно, сильно расстроился, пустил скупую мужскую слезу и, собрав нервы в кулак, отправился на работу. После скучного семинара, который он проводил для студентов-первокурсников, ни один из которых даже толком не подготовился, он направился в свою лабораторию. Там, в своем рабочем кабинете, он и разгрузил чемодан Мари: свитки пергамента он переложил в сейф, а все остальное — в ящики своего письменного стола. В лаборатории по причине обеденного перерыва никого не было, и он решил проверить, как действуют старинные магические предметы.

— На удачу Балтазара! — сказал он и вонзил кинжал в стену из железобетона.

Кинжал не сломался, а пронзил стену насквозь, как кусок масла. Искромсал бы Сергей Сергеевич, наверное, эту стену на куски, но вовремя одумался. Несущие конструкции трогать нельзя, иначе из здания получается складывающийся карточный домик.

— На удачу Балтазара! — сказал он и взглянул в янтарное зеркало.

По зеркалу пошла рябь, как на экране телевизора, и он увидел счастливо улыбающуюся Мари, которая посылала ему воздушные поцелуи. Зеркало на какое-то мгновение потускнело, а потом в нем стали возникать неясные образы. В какой-то момент Сергей Сергеевич опознал в одном из них печального Евгения Сидорова.

— Все в порядке, шеф! — хотел сказать ему он, судя по движению губ, но потом закрыл лицо руками, как будто ему было стыдно за что-то или за кого-то.

Янтарное зеркало сделалось совсем черным. Потом по нему пробежала белая рябь, после чего оно стало синим. И, вот, на этом фоне возникло изображение лучезарно улыбающегося Арнольда Борисовича Шлаги. А потом неожиданно включился звук, и Сергей Сергеевич услышал фанфары. Когда торжественная мелодия отзвучала, бес категории "Б" по кличке "Цензор" бодро отрапортовал ему о том, что в данный момент находится в городе Воронеже на заводе-изготовителе ЭВМ типа ЕС-1022 и пытается договориться с местными работниками о полной замене бракованных интегральных микросхем.

— Я им уже бочку спирта этилового выкатил, и они за это готовы не то, что микросхемы поменять, а душу свою заложить, — смеялся довольный бес.

Сергей Сергеевич напомнил Арнольду Борисовичу о финансовой дисциплине, — на что тот отреагировал показом фигуры из трех пальцев, и заявлением о том, что пока существует спирт, нет такой крепости, которую бы не взяли настоящие большевики. И только он это сказал, как зеркало стало тускнеть, и на нем появилась бегущая строка:

— Балтазар, Гаспар и Мельхиор предупреждают: "Общение с бесами вредит вашему здоровью".

— Кто же такой Балтазар?! — пытался вспомнить Сергей Сергеевич, и, не придя ни к какой версии, набрал номер домашнего телефона Рудольфа Германовича Шмидта. Звонок этот нужно было сделать по любому, — для того, чтобы поздравить фронтового друга его покойного отца с Днем Победы, — чего Сергей Сергеевич 9 мая сделать физически не мог, как в прямом, так и в переносном смысле.

Дядя Рудик оказался дома, и его извинения воспринял с некоторым недоумением, поскольку, по его словам, он хоть и контужен, но память у него совсем еще не отшибло, и он точно запомнил, что вчера они целый час общались по телефону.

— Ой! Наверное, я вчера вечером перебрал! Пора завязывать! — нашел выход из положения Сергей Сергеевич.

— Подожди, — засомневался Рудольф Германович, — может, это я что-то путаю, а ты на себя наговариваешь…

В конце концов, они сошлись на том, что повторное поздравление — не менее приятно, чем первоначальное, потому что 9 мая — праздник святой, и не сравнится ни с каким другим праздничным днем. И тогда Сергей Сергеевич спросил его насчет Балтазара. Рудольф Германович на минуту задумался и ответил, что у него есть три варианта ответа:

1) Так звали слугу Ромео в пьесе Шекспира "Ромео и Джульетта";

2) Так звали одного знаменитого итальянского кардинала;

3) Так звали пса в романе Голсуорси "Последнее лето Форсайта".

— А в компании с товарищами по имени Гаспар и Мельхиор вам такое имя никогда не встречалось? — спросил Сергей Сергеевич, не теряя надежды на то, что ему удастся докопаться до истины.

— Как же я мог забыть!? Балтазар, Гаспар и Мельхиор — имена трех персидских магов, которые заприметили звезду Вифлеема, и следовали за ней до тех пор, пока не встретили, сам знаешь, Кого, — разволновался Рудольф Германович.

Сергей Сергеевич чуть со стула не свалился и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Тем временем Рудольф Германович продолжал рассказывать о том, что он знал о библейском Балтазаре, и даже прочитал на память стихотворение запрещенного в СССР поэта Иосифа Бродского "Рождество" (1964 г.):

"Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

Звезда светила ярко с небосвода.

Холодный ветер снег в сугроб сгребал.

Шуршал песок. Костер трещал у входа.

Дым шел свечой. Огонь вился крючком.

И тени становились то короче,

то вдруг длинней. Никто не знал кругом,

что жизни счет начнется с этой ночи.

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

Крутые своды ясли окружали.

Кружился снег. Клубился белый пар.

Лежал младенец, и дары лежали".

— Куда ты пропал? — встревожился Рудольф Германович, не слыша реакции на его, как он полагал, совершенно потрясающую для 65-летнего возраста, память.

Сергей Сергеевич беззвучно плакал.

Примечания к главе 4-й:

(1) В 1859 г. английский физик Джеймс Максвелл задумал проиллюстрировать статистическую природу второго закона термодинамики, который гласит, что тепло не может самопроизвольно переходить от холодного тела к горячему. "Представьте, — писал он, — два сосуда, наполненных газом и сообщающихся между собой. Отверстие, которое соединяет ёмкости, может закрываться и открываться с помощью очень лёгкой затворки, которой управляет некий демон. Его задача — следить за тем, какие молекулы в результате своего хаотического движения подлетают к отверстию". В зависимости от скорости молекул, демон в мысленном эксперименте ученого, открывал заслонку, сортируя молекулы так, чтобы в одном сосуде оставались "cool" (медленные), а в другом — "hot" (быстрые)". Правда, что это за демон, откуда он взялся, и как его зовут — Максвелл не уточнил, поэтому впоследствии (для соблюдения научной последовательности) его так и прозвали — Демон Максвелла. Если бы такой демон мог существовать в реальности, то его работа привела бы к созданию тепловой машины, функционирующей без потребления топлива и энергии.

(2) The Financial Action Task Force on Money Laundering (FATF) — межправительственная организация, которая устанавливает стандарты, разрабатывает и поощряет политику по борьбе с отмыванием денег и финансированием терроризма.

(3) Генетическая информация — программа свойств организма, получаемая от предков и заложенная в наследственных структурах в виде генетического кода. Генетическая информация определяет морфологическое строение, рост, развитие, обмен веществ, психический склад, предрасположенность к заболеваниям и генетические пороки организма. Реализация генетической информации происходит в процессе синтеза белковых молекул с помощью трех РНК: информационной (иРНК), транспортной (тРНК) и рибосомальной (рРНК). Процесс передачи информации идет: 1) по каналу прямой связи: ДНК — РНК — белок, 2) по каналу обратной связи: среда — белок — ДНК. Самая обескураживающая шутка- это количество генетической информации, которое имеет амёба. У этого одноклеточного существа в 200 раз больше ДНК, чем у человека: 600 млрд. нуклеотидов против наших 3 млрд. Ну зачем ей столько? И что там, в её геноме, написано?

(4) В том, что типичный физик и типичный биолог занялись разработкой одной научной проблемы, нет ничего удивительного. Между физиками и биологами со времен открытия закона сохранения энергии и на протяжении всего XX века происходил весьма плодотворный обмен творческих идей. Ученые признали поразительно глубокую аналогию между физическим атомом и клеткой живого организма: важнейшие сущностные свойства и клетки, и атома определяются их ядром. Причем, если сам переход на уровень организации клетки и атома осуществляется путем межуровневого симбиоза, то ядро оформляется чуть позже. У самых примитивных клеток еще нет ядра, хотя у многих бактерий оно (нуклеотид) уже, так или иначе, обособляется. Точно так же и самый простой атом — атом водорода состоит всего лишь из протона и электрона. Протон привыкли называть "ядром атома водорода", но это — условность, по уровню своей организации это — не ядро, а просто адрон. Все законы физики, в конечном счете, имеют форму запретов. Нельзя получить энергию из ничего, нельзя понизить энтропию в замкнутой системе, не подведя к ней энергии, нельзя двигаться со скоростью большей, чем скорость света, и т. д., и т. д. Все эти запреты в полной мере действенны в мире живой природы; поэтому некоторые ученые склонны рассматривать биологию, как несложную боковую ветвь физики (a rather simple extension of physics).

(5) До того, как папа стал папой, он носил имя Герберт Аврилакский (Gerbert d'Aurillac). Он считается первым ученым, который познакомил европейцев с арабскими цифрами. Современники подозревали его в занятиях магией и утверждали, что папой его сделал дьявол, который всегда сопровождал его в образе черного лохматого пса. Правда это или вымысел, неизвестно, и, тем не менее, эта историческая личность, вне всякого сомнения, стала одним из прототипов легенды о докторе Фаусте. В романе М.А. Булгакова Воланд, представляясь Берлиозу и поэту Ивану Бездомному, объясняет цель своего визита в Москву: "Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист".

ГЛАВА 5 РОГ ЦАРЯ СОЛОМОНА

Кто не любит последнюю рабочую неделю перед Новым годом? Всем офисным работникам, независимо от ранга, наверняка памятны эти горячие деньки: подвыпившие сотрудники, откровенно манкирующие своими обязанностями, застрявшее в пробках на дорогах (и не только) начальство, подарки от доброжелательных клиентов и контрагентов, поступающие регулярно и, напрочь, отбивающие желание заниматься напряженной умственной деятельностью, особенно после окончания обеденного перерыва.

Утром 27 декабря, в понедельник, придя на работу, наши друзья: Шлыков, Галыгин и Андреев, — обнаружили у себя в электронной почте послание от своих бывших коллег из НИИ ВЦ МГУ имени М.В.Ломоносова, наглядно свидетельствующее о том, что предпраздничная неделя началась:

"Друзья! Преодолевая офисную нетрезвость, мы призываем вас собраться в едином порыве и отправить положительную энергию в Космос в виде новогодних поздравлений и пожеланий!"

— Интересно, что они пьют, да еще в такую рань? — поморщился Геннадий Галыгин.

У него было плохое настроение, вызванное тем, что накануне он поругался со своей женой. Его драгоценная половина приревновала его к соседке, то есть к Елене Сергеевне Павловой за то, что он, случайно встретив ее на елочном базаре, помог выбрать и донести до дома рождественскую елку. Лифт, как назло, не работал, и им пришлось идти пешком на 9-й этаж. Где-то на 5-м этаже они остановились, чтобы передохнуть. Елена Сергеевна, раскрасневшись от мороза, была чудо как хороша, и не скрывала того, как она рада их встрече.

Его руки, словно сами собой, обхватили ее за талию, а губы прижались к ее губам. Елена Сергеевна не сопротивлялась. Их поцелуй длился ровно столько, сколько требуется для подтверждения обоюдного желания, но обстановка для этого была не очень походящей, поэтому им пришлось продолжить свой путь наверх. Однако же на лице у Геннадия остался едва заметный след помады, а воротник дубленки пропитался запахом французских духов.

— Что можно пить утром на работе, не вызывая подозрении у начальства? Только кофе с коньяком! — уверенно заявил Шлыков и признался, что добирался сегодня на работу общественным транспортом, так как в воскресенье с шурином они настолько усугубили, что садиться за руль его супруга категорически ему запретила и даже ключи от машины куда-то припрятала.

— Ясно, что ты сегодня утром пил! — сказал, принюхавшись, Андреев и предложил своему коллеге жевательную резинку "Орбит Белоснежный". Сам он тоже выглядел немного помятым, но не по причине похмелья, а от мучавшей его бессонницы.

Обменявшись мнениями по поводу вреда алкоголя в сочетании с кофеином, наши друзья приступили к изучению продолжения рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах". Рассказ все больше походил на повесть, которая должна была завершиться пока еще неизвестным им финалом. И чем дальше они углублялись в чтение, тем больше они убеждались в том, что с чертом шутки плохи, даже если он выдуман, поскольку перед автором, желает он того или нет, сразу возникает куча проблем не только художественного, но и этического свойства.

В принципе они остались довольны тем, как "электронный писатель" раскрыл тему психологических опытов профессора Мерцалова и доцента Фишмана. Им, безусловно, было жаль аспиранта Сидорова, который, хоть и оказался в раю, закончил дни своей жизни также преждевременно, как блестящий поэт и интеллектуал Владимир Ленский в романе А.С. Пушкина "Евгений Онегин". За судьбу Сергея Сергеевича Мерцалова и Аркадия Моисеевича Фишмана в контексте эпизода с доцентом Семеновым они были спокойны, и только участь Дмитрия Васильевича Павлова вызывала много вопросов и порождала некоторые сомнения.

— Что наша жизнь? Игра…,- вздохнул Галыгин и предложил, в целях повышения образованности, уточнить через Интернет, кто такой Балтазар и его коллеги: Гаспар и Мельхиор. Очень уж его смутило стихотворение Иосифа Бродского "Рождество". Не ожидал он от непризнанного в СССР поэта-модерниста столь христолюбивых чувств.

Первым ответ на этот вопрос нашел Шлыков и зачитал отрывок из главы второй Евангелия от Луки:

"Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему. Услышав это, Ирод царь встревожился, и весь Иерусалим с ним. И, собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу? Они же сказали ему: в Вифлееме Иудейском, ибо так написано через пророка: и ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля. Тогда Ирод, тайно призвав волхвов, выведал от них время появления звезды и, послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о Младенце и, когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему.

Они, выслушав царя, пошли. И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как, наконец, пришла и остановилась над местом, где был Младенец. Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою, и, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну".

Александр Андреев нашел их описание: Мельхиор — старец с седыми волосами и длинною бородою, Гаспар — румяный и безбородый юноша, Валтасар — смуглый человек зрелых лет. Далее, он сообщил, что согласно древней легенде, волхвы прибыли в Иерусалим со свитой в тысячу человек, оставив позади себя на левом берегу Евфрата войско в 7000 человек. По возвращении в свою страну они предались созерцательной жизни и молитве, и когда апостолы рассеялись для проповеди Евангелия по всему миру, то апостол Фома встретил их в Парфии, где они приняли от него крещение и сами сделались проповедниками новой веры. В IV веке мощи Балтазара, Гаспара и Мельхиора были найдены византийской царицей Еленой и положены в Константинополе, но оттуда перенесены были в Милан, а в XI веке — в Кельн, где их черепа, как святыня, и поныне хранятся в золотом саркофаге в величественном Кафедральном соборе. Дары же волхвов, принесенные Сыну Человеческому, находятся в монастыре св. Павла на Святой горе Афон. Это — 28 небольших золотых пластин разной формы — трапеция, четырехугольник, многоугольник; на каждой — тончайший филигранный орнамент, который ни разу не повторяется. Ладан и смирна — около 70 шариков величиной с маслину — помещены в специальные футляры — мощевики, и до сих пор источают тончайшее благоухание.

— Все, хватит, поиграли с нечистой силой, и будет! — решительно заявил Шлыков и предложил объект под названием "черт обыкновенный" удалить, чтобы он не довел Дмитрия Васильевича Павлова до какого-нибудь смертельного греха.

— Поздно уже, наверное, — засомневался Галыгин, сославшись на эпизод встречи Сергея Сергеевича Мерцалова с виконтессой Мари де Марсель, и предложил заодно также избавиться и от Genius Loci, чтобы совсем не попасть впросак. Можно без конца ломать голову над словосочетанием "попасть впросак", если не знать, что "просак", это — такой станок, на котором в старину вили веревки и канаты. Наверное, попасть в такой станок на его ходу было делом не самым приятным, поэтому при работе с просаком рекомендовалось держать ухо востро.

— А это мы сейчас выясним. Давайте позвоним отцу Андрею и посоветуемся? Как он скажет, так сделаем, — предложил Шлыков.

Отцом Андреем звали его бывшего одноклассника Андрея Эммаусского, который после окончания школы поступил в духовную семинарию, а впоследствии с отличием окончил Ленинградскую духовную академию. Кстати, с друзьями-коллегами Шлыкова священник тоже был хорошо знаком. В летний период по выходным дням и при хорошей погоде, отслужив утреннюю литургию, отец Андрей на чуде российского автопрома под названием автомобиль "Ока" иногда приезжал к своему бывшему однокласснику в гости на дачу, расположенную на берегу Клязьминского водохранилища. Подобно святым первоапостолам Петру и Андрею, отец диакон был неравнодушен к рыбной ловле, но, правда, не сетями, а удочками и спиннингом. Он также неплохо управлялся со спортивной яхтой, которую Шлыков и Галыгин в 1992-ом году по случаю и задешево купили вскладчину.

Отец Андрей оказался дома и на предложение "пообщаться по богоугодному делу" отозвался охотно, но прежде попросил прислать ему для ознакомления по электронной почте текст литературно-художественного произведения, вызвавший разногласия. Ровно через три часа он позвонил, и для удобства общения Шлыков настроил конференцсвязь. Это — такой режим телефонии, когда одновременно несколько человек могут разговаривать и слышать друг друга.

Первым делом отец Андрей поинтересовался, кто автор произведения, и какое у него образование? Узнав же о том, что писатель — компьютерная программа, отказывался в это поверить, но после дополнительных разъяснений от души смеялся, потому что, по его словам, вплоть до 4-й главы, не сомневался в том, что описываемые события могли происходить на самом деле. Он, правда, не поверил в существование иеромонаха Николая, отправившего послание в будущее, хотя именно этот персонаж, по его мнению, нейтрализовал пагубное влияние "воинства Вельзевула".

— Ваша программа сама исправила вашу ошибку, когда вы мистицизмом прельстились и беса для развлечения публики придумали. А его и придумывать не надо, потому что он есть, — пристыдил их отец Андрей.

Затем отец Андрей порекомендовал им дать программе "ЭП-Мастер" задание переписать рассказ заново, внеся в исходные данные следующие коррективы:

— Тему борьбы добра и зла в образе ангельских и демонических сущностей не развивать, чтобы не впасть, подобно писателю Лукьяненко, в манихейскую ересь (1);

— Обратить Сергея Сергеевича Мерцалова в истинную православную веру и содержание четырех свитков пергамента, оказавшихся в распоряжении, не раскрывать;

— Убедить читателя в том, что метемпсихоз и реинкарнация — опасное еретическое заблуждение;

— Беса категории "Б" по кличке "Цензор" отправить куда-нибудь подальше, например, в Атлантиду;

— Подобрать Дмитрию Васильевичу Павлову благонравную невесту и побудить его к покаянию.

— Ничего себе задачки?! — в один голос заявили наши друзья, услышав рекомендации отца Андрея.

— Так не вам же их решать. У вас, как я понимаю, есть программно-аппаратное устройство, которое за вас думает, и, я должен признаться, делает это даже очень неплохо. И это лишний раз свидетельствует о единстве сознания и бытия, духа и природы, — даже если сознание представляют не обычные человеческие мозги, которые у многих по причине ненадобности высохли, а их электронный аналог, — снова пристыдил их отец Андрей, впрочем, наверное, не желая их обидеть.

Геннадий Галыгин решил, как говорят немцы, das Feld rДumen, не уступать и не отступать, и ехидно поинтересовался у отца Андрея насчет причины запрета раскрытия информации, содержащейся в четырех свитках пергамента, которые чудесным образом оказались в распоряжении Сергея Сергеевича Мерцалова.

— Это попахивает инквизицией, — заметил он.

— Ничем это не попахивает, кроме апокрифов, то есть не одобренных церковью евангелий, большинство из которых, и это точно установлено, появились через сотни лет после известных вам событий в Иерусалиме во времена Понтия Пилата, — сердито парировал его выпад отец Андрей (2).

— А доктрина реинкарнации? Что в ней плохого или предосудительного? — не сдавался Галыгин.

— Тот, кто считает себя христианином, должен верить в единственную жизнь на земле, Страшный суд и воскресение из мертвых. Если вы, уважаемый, верите в реинкарнацию, то не лицемерьте и не называйте себя христианином, — резким осуждающим тоном заявил отец Андрей.

— Ладно, чего спорить, давайте лучше подумаем, как эти пять пунктов по интерфейсу размазать, чтобы от беса избавиться и главному герою не навредить, — примирительно, предложил Шлыков и, все остальные участники импровизированной конференции с этим согласились.

До конца рабочего дня нашим друзьям пришлось изрядно потрудиться, чтобы заставить "электронного писателя" задуматься над вопросами веры и смысла жизни и адекватно передать свои мысли литературным персонажам. То, как они это делали, с технической точки зрения, совсем неинтересно, — главное, что им, с грехом пополам, удалось перевести рекомендации отца Андрея на язык компьютерной математики.

— На удачу Балтазара! — сказал Галыгин, набрал команду Create и нажал на enter.

Затем он cобрался было удалить Genius Loci с микросхемы компьютера-сервера AS/400, надеясь, что вместо него впишется более емкий микрокод с расширенным набором опознаваемых процессоров, но передумал.

Программа "ЭП-Мастер", получив новые вводные данные, отреагировала неожиданной сентенцией:

"Ничего не понимаю! Одни философы утверждают, что душа переходит в тела трижды, другие назначают ей такое странствование в продолжение трех тысяч лет. Какой кошмар! То я бессмертен и радуюсь, то я смертен, и плачу. То меня разлагают на атомы, то делают зверем, или превращают в рыбу, и я становлюсь братом дельфинов. Смотря на себя, я прихожу в ужас от своего тела, не знаю, как назвать его, человеком или собакой, или волком, или быком, или птицей, или змеем, или драконом, или химерой. Я плаваю, летаю, парю в воздухе пресмыкаюсь, бегаю, иду. Является, наконец, Эмпедокл, и делает из меня растение".

— Что это с ним? — забеспокоился Шлыков.

— Не иначе, как прочищает свои мозги, — задумчиво произнес Галыгин и выразил сомнение: Боюсь, что новое задание мистеру Прогу будет не по силам.

Галыгин оказался неправ, в чем читатель — верит он в метемпсихоз и реинкарнацию, или нет, — может убедиться сам.

Из года в год, из века в век

Наш православный человек

Рождался с верою Христа,

Передавал из уст в уста:

Колядования Рождества-

Обряды, песни, ряжества

Во славу Господу — Отца

Иисуса, нашего Христа,

Творца земной, небесной твари,

Его божественной морали,

Что оную до нас донес,

Подросший Сын его, Христос.

О! Люди, как похожи мы!

Своей, не ведая судьбы

(Чужой распоряжаться и не вправе-

об этом сказано в божественном уставе)

да ведь завистливы! Завистливы черты

доводят до убийства, нищеты.

Потом раскаяния и просьба,

У Всевышнего, мольба

К помилованию божьего раба.

О, Господи! Какая же твоя судьба —

Карать и отпускать грехи?

Я не кощунствую, о, Боже, упаси

Меня от твоего непонимания.

Но ведь тобой вершатся мироздания.

Творцу не свойственны простые созерцания!

Коль есть помилования, есть и наказания.

И потому же наши покаяния,

Похожи на щедроты подаяния,

Порой запаздывают.

О, Господи, прости!

Николай Рубцов

I

16 мая 1978 года, во вторник, в 14.30 у памятника Глинке напротив новосибирской консерватории произошло радостное событие: встретились два знакомых человека, которые не виделись почти пять лет. В первый раз они тоже встретились у памятника, но в Москве. И не напротив консерватории, а на площади Ярославского вокзала. Почти полчаса прождал ответственный сотрудник Главлита Дмитрий Васильевич Павлов аспирантку Новосибирского медицинского института Ларису Николаевну Селезневу с букетом увядающих роз (других в цветочном киоске просто не было) у памятника великому русскому композитору, которому под конец жизни русская музыка опротивела также, как и русская зима. Наверное, новосибирцы припомнили ему его слова: "Никогда бы этой страны более видеть", — превратив его помпезный памятник в зловонную "чугунную пепельницу", бросая туда, когда придется, окурки и мусор.

— Димочка, дорогой, неужели я так постарела, что ты меня не узнал? — спросила его Лариса Николаевна Селезнева, выждав момент, когда он уже поминутно стал поглядывать на свои часы.

На нее он, когда она дважды прошла мимо, конечно, сразу же обратил внимание. Но его одолевали сомнения: неужели эффектная молодая женщина с фигурой фотомодели и модной стрижкой и есть та самая скромная провинциальная девушка, которая, будучи студенткой первокурсницей, приезжала в 1974 году Москву на зимние каникулы? О прежней Ларисе смутно напоминали высокие точеные скулы, аккуратный, чуть вздернутый нос, изогнутые в смешливом удивлении брови и большие серые глаза.

— Ой, прости, ты так расцвела, что тебя и правду не узнать. Здравствуй, Лариса-краса длинная коса! — сказал он, намекая на ее прежнюю прическу, и вручил ей букет роз.

— А вот руки мне целовать не надо, чай не графиня, лучше в губы, — сказала Лариса Николаевна, и они поцеловались почти также нежно и чувственно, как в первый раз, когда возвращались с прогулки по ночной Москве. И ему сразу стало неловко, вспоминая о том, когда он, вместо того, чтобы в ту ночь (последнюю ночь перед ее отъездом) вкусить вместе с нею запретный плод, в страхе и волнении проворочался на диване в гостиной, догадываясь о том, что она его ждет.

Лариса Николаевна взяла его под руку и повела к транспортному средству, на котором им предстояло совершить поездку в Академгородок. Это был голубоватый "Москвич-412", которым Лариса Николаевна, сдав два месяца тому назад экзамен на водительские права, управляла сама. Однако прежде чем сесть на место водителя, она переобулась в кроссовки и сняла жакет, оставшись в белой полупрозрачной блузке с ярко выраженным декольте. Неизвестно, что по поводу такой формы одежды в 1978 году сообщала инструкция ГАИ, но водители, а это в абсолютном большинстве были мужчины, реагировали на Ларису Николаевну так нервно, будто за рулем сидела сама Бриджит Бардо.

По дороге Лариса Николаевна рассказала Павлову о дальнейших планах, учитывая то, что вторая половина дня у него, о чем он накануне сообщил ей по телефону, полностью свободна. Вначале Павлов, как он и намеревался, наносил визит вежливости члену-корреспонденту Академии медицинских наук СССР Татьяне Ивановне Добронравовой — старинной приятельнице его покойной бабки Антонины Степановны. Поскольку Татьяна Ивановна была очень занята работой, время его визита было ограничено (не более 1 часа). После этого Лариса Николаевна отвозила его на дачу неподалеку от села Барышево. Ее муж Игорь Станиславович, пользуясь отгулами, находился там с воскресенья. По случаю приезда московского гостя он обещал к 18.00 истопить баню, после которой Павлова ожидали пиво с воблой и вареными раками и сухое вино с шашлыками из свежей баранины и осетрины. После ужина он был вправе выбрать: останется он ночевать на даче, либо она отвезет его в гостиницу, в которой он остановился.

Павлов против поездки на дачу не возражал и попросил Ларису Николаевну, если ее это не затруднит, уделить больше времени осмотру достопримечательностей Академгородка. Очень уж ему хотелось взглянуть на то, как в Советском Союзе впервые воплотилась мечта прогрессивных русских ученых создать в стране победившего социализма городское поселение, центром которого являются не крепостные сооружения, не так называемые "градообразующие предприятия", а Университет, как светоч знаний и хранитель культуры. Поезжайте в любой старинный город Европы, и вы найдете в его центре что? Правильно — Университет. Та же тенденция сохраняется и сейчас.

Лариса Николаевна объехала вокруг квартала у реки и остановилась напротив летнего кафе, признавшись, что хотела бы покурить и выпить чашечку натурального молотого кофе. Ему показалось, что она чем-то расстроена, но лезть с расспросами не стал, чтобы не выглядеть бестактным. Она выкурила, одну за другой, три сигареты Marlboro, сославшись на то, что в институте она свою вредную привычку, которую приобрела за время проживания с мужем в Индии, тщательно скрывает. Павлов обрадовался появлением новой темы для разговора, но от воспоминаний об Индии она уклонилась: — больше интересовалась здоровьем его отца и тем, какие события культурной жизни обсуждает Москва. Спросила она его и о том, почему он до сих пор не женат, и есть ли у него избранница. Павлов, смущаясь, отшутился, дескать, брак — дело серьезное, соответственно подходить к нему нужно серьезно, а он еще слишком легкомысленный.

Полчаса они просидели в кафе, а затем она повезла его в Академгородок — город-спутник, который центром Новосибирска в градостроительном смысле не является, но зато полностью соответствует названию "Центра Сибирской Науки".

Многие ученые со степенями кандидатов и докторов наук, которые там обосновались в 50-60-годы прошлого века, уехали из Москвы, Ленинграда, Киева и других крупных городов догонять свое счастье. Каждый получал свое. Одни — ключевые позиции в руководстве наукой; другие — перспективы быстрой научной карьеры. Третьи — прекрасные условия для работы и быта. И все вместе они обретали хорошие возможности для плодотворной научной деятельности.

Лариса Николаевна оказалась великолепным гидом, знатоком архитектуры и строительства, а самое важное — отличным водителем. "Москвич-412" слушался руки своей хозяйки беспрекословно. Они въехали в Академгородок. Четырех- и пятиэтажные здания выстроились в улицы с романтическими названиями: Золотодолинская, улица Жемчужная, Морской проспект. Широким фасадом выдвинулся на Морской проспект Дом ученых. Когда они проехали от него к университету, взору Павлова открылась удивительная улица. Одна сторона ее — лес, другая — современные здания, которые состояли, кажется, из одного стекла. Насквозь проглядывался вестибюль кинотеатра "Москва" и зал большого торгового центра, состоявшего из Центрального универмага, большого продовольственного магазина и комбината бытового обслуживания.

— В городке, — объясняла Лариса Николаевна, — семь жилых микрорайонов. Каждый занимает 25 — 40 гектаров; для двадцати тысяч человек вполне достаточно.

Дома стояли отдельными группами, посредине — озелененный двор, в котором были отведены площадки для спортивного отдыха, детских игр и открытых стоянок автомашин и гаражей. Бросалась в глаза идеальная чистота на улицах и тротуарах: никакого бытового и строительного мусора, окурков и битого стекла. Ярко окрашенные теневые навесы, беседки, скамейки и простые красивые вазы придавали оформлению дворов праздничное убранство. Стараниями озеленителей прижились в Академгородке ель и липа, кедр и лиственница, даже жасмин и жимолость. Такого сочетания естественной природы и городской архитектуры Павлов не встречал ни в одном из городов СССР, в которых ему довелось побывать.

Павлов спросил Ларису Николаевну, знает ли она дом номер такой-то по улице Золотодолинской, и объяснил ей, что по этому адресу проживает доцент НГУ Аркадий Моисеевич Фишман, который пригласил его завтра, то есть в среду, на ужин. Она очень удивилась факту его знакомства с Аркадием Моисеевичем, который, оказывается, был однокурсником ее мужа Игоря и даже присутствовал на церемонии их бракосочетания в качестве свидетеля со стороны жениха. И Павлову пришлось, опуская детали, рассказать ей о том, при каких обстоятельствах он с ним познакомился.

Лариса Николаевна развернула свой "Москвич" и довезла его до дома, от которого открывалась великолепная панорама Морского проспекта, уходящего к Обскому морю. Своими могучими соснами, стоящими почти у самой воды, это место напомнило Павлову о Рижском взморье.

— Лепота! — воскликнул Павлов, когда вышел из машины и огляделся. Лариса Николаевна тоже вышла из машины, но, судя по отразившейся на ее лице глубокой печали, восторга его не разделяла.

— В этом доме я провела самые счастливые годы своей жизни. Целые семь лет! Отсюда мои родители отправились в свою последнюю экспедицию, — сказала она и на глаза ее накатились слезы.

Павлов от своей бабки Антонины Степановны, которую не без основания считал образцом всех добродетелей, знал о трагедии, случившейся с родителями Ларисы Николаевны, наверное, даже больше, чем знала она сама. Не было никакой экспедиции, утвержденной научными планами, согласно которым ее отец и мать — талантливые ученые-биологи — отправились на вертолете в один из самых удаленных районов Якутии и не вернулись. Они полетели туда вместе с министром здравоохранения Якутской АССР, на пару дней, чтобы навестить своих институтских товарищей и вместе с ними встретить новый 1969 год. В условиях внезапно ухудшившейся погоды опытные пилоты не справились с управлением, и вертолет врезался в сопку. Такие аварии в нашей стране и сейчас не редкость, но тогда об этом было не принято делать никаких публичных официальных сообщений.

Он также был в курсе того, что с 14-летнего возраста и до совершеннолетия Татьяна Ивановна Добронравова являлась официальным опекуном Ларисы Николаевны, и даже прописала ее в элитном коттедже, в котором проживала сама. После этого квартира ее родителей отошла к горисполкому. После замужества Лариса Николаевна переехала жить в квартиру своего мужа на улице Жемчужной, кстати, в том же доме, в котором проживал Сергей Сергеевич Мерцалов. Был ее брак счастливым, или нет, — об этом Павлов не знал, но очень надеялся на то, что Татьяна Ивановна Добронравова не ошиблась, одобрив выбор своей любимой внучки.

— Извини, Лариса, — начал оправдываться Павлов, но она сама взяла себя в руки и понемногу успокоилась.

Подъехав к двухэтажному коттеджу Татьяны Ивановны Добронравовой, они увидели автобус "ПАЗ" и людей, которые выносили из него какие-то корзины, коробки и ящики. Возле открытых ворот с ученической тетрадкой в руках стояла статная пожилая женщина и что-то выговаривала маленького роста лысому мужичку в дымчатых очках, модном джинсовом костюме и в кроссовках Adidas.

— Как хорошо, что вы приехали, Лариса Николаевна! — обрадовалась статная женщина, когда внучка Т.И. Добронравовой вышла из машины и подошла к ней.

Павлов тоже вышел из машины, полагая, что, возможно, чем-то может быть полезен, например, донести что-нибудь тяжелое или оказать моральную поддержку. Сцена, которую он наблюдал, была ему знакома и не очень приятна. В те времена это называлось "получение продовольственного заказа" — набора продуктов, которых, днем с огнем не сыскать в торговой сети: мясные и рыбные деликатесы, растворимый кофе, наборы шоколадных конфет и т. д. Причем, по мере совершенствования развитого социализма, дефицитных продовольственных товаров становилось все больше, хотя их цены не менялись, что давало дополнительные выгоды для тех, кто был прикреплен к соответствующим столам заказов: партийная и хозяйственная номенклатура, высший дипломатический и офицерский корпус, действительные члены и членкоры академий наук, заслуженные спортсмены и деятели культуры.

— Опять недобор, Лариса Николаевна, — пожаловалась статная пожилая женщина, которая, как догадался Павлов, вела домашнее хозяйство Татьяны Ивановны.

Увидев Ларису Николаевну в сопровождении бравого кавалера в приличном костюме и при галстуке, ответственный работник спецраспределителя засуетился:

— Не беспокойтесь, Глафира Ивановна, будет вам копченый омуль, — пообещал он и приказал своим подчиненным вынести из автобуса картонную коробку с омулем.

— Здравствуйте, Лариса Николаевна, не желаете ли пару баночек черной икры сверху, но за это надо доплатить двадцать рубликов? — обратился он к внучке членкора Академии медицинских наук СССР, подобострастно наклонив голову.

— Не нужна мне ваша черная икра, Геннадий Иванович! Вы лучше гречневую крупу додайте, которую в прошлый раз не довезли, — строго ответила Лариса Николаевна на его любезность, даже не считая нужным с ним поздороваться.

— Будет сделано, распрекрасная Лариса Николаевна, в сей же момент будет сделано, — рассыпался в любезностях Геннадий Иванович и отдал приказание насчет крупы.

Павлова нисколько не удивили апартаменты, в которых проживала Татьяна Ивановна. Другие коттеджи, расположившиеся вдоль "улицы академиков" по-видимому, были точно такими же: с трехметровыми потолками и огромным количеством комнат. Не удивился же он такой роскоши потому, что в аналогичных условиях в подмосковном городе Дубна проживали "очлененные" ученые Международного института ядерных исследований. Но в Дубне, как он знал по рассказам своего старшего брата Сергея, коттеджи строили немецкие военнопленные.

— Интересно, — подумал он, — кто же возводил жилье для академиков и членкоров в новосибирском Академгородке? Неужели, пленные японцы?

Татьяна Ивановна вышла в гостиную одетая в строгий английский костюм. Пожилая женщина была довольно стройная, но не высокая, с аристократически тонкими пальцами и запястьями. Седые волосы ее были собраны в прическу, а в глазах поблескивало старомодное пенсне — очки без заушных дужек, держащиеся на носу посредством зажимающей переносицу пружины.

— Здравствуй, Димочка! Наконец-то приехал! — приветствовала она Павлова, подавая руку для поцелуя так, как это было принято во времена до исторического материализма.

Небольшой круглый стол в гостиной был сервирован на три персоны. По просьбе Ларисы Николаевны Глафира Ивановна достала из старинного шкафа для посуды китайский фарфоровый сервиз, по-видимому, очень дорогой. Серебряные ложки и позолоченные ажурные вазы для печенья и сладостей с клеймом царских времен подчеркивали особое отношение хозяев дома к посетившему их гостю. В последний раз Павлов встречался с Татьяной Ивановной два года тому назад в Москве, когда она приезжала на какое-то важное мероприятие в Академии медицинских наук СССР. На предоставленном ей управделами академии легковом автомобиле он сопровождал ее в поездке на Ваганьковское кладбище и в Новодевичий монастырь.

В отличие от большинства пожилых людей с дореволюционным стажем жизни, с которыми Павлову доводилось общаться, Татьяна Ивановна не любила предаваться воспоминаниям. Ее больше волновало то, что происходит вокруг. Будучи ровесницей века, она считала, что в полном смысле XX век начался в 1914 году, и не скрывала своего пессимизма по поводу того, чем он должен, по ее мнению, закончится. На Павлова произвели очень сильное впечатление ее резкие суждения об ограниченности просветительского и рационалистического определения человека как Homo sapiens. Она, например, считала, что человек изначально противоречив, амбивалентен, и в силу этого он не только рационален, но иррационален, что его влечения, побуждения, эмоции, страсти, переживания обладают своей логикой развития и проявления в поведении, и что многое в самом человеке неподконтрольно его разуму.

И на этот раз Татьяна Ивановна себе не изменила, зло и остроумно рассказав о взбудоражившем медицинское сообщество Новосибирска "чудесном воскрешении" в городском морге двух покойников, которые на поверку оказались мертвецки пьяны. Очнувшись от мнимого летаргического сна, "усопшие" несли такую ахинею с религиозным уклоном, какую даже видавшие виды психиатры и наркологи никогда не слышали, однако решили придать ей значение особого вида алкогольных галлюцинаций, и кто-то из них даже собирается написать на эту тему сообщение в научный медицинский журнал.

Но больше всего Павлова развеселил ее рассказ о том, как 6-го и 7-го мая Новосибирск пережил "нашествие инопланетян", которые возникли в небе в закатных лучах солнца — в виде вращающихся и светящихся дисков. И это были обыкновенные китайские воздушные шарики, которые для потехи запускал вышедший на пенсию ночной сторож городского дома пионеров. В этом деле ему помогали три пионера-дебила, которые, когда с ними в комиссии для несовершеннолетних стали проводить разъяснительную работу, даже не смогли ответить на вопрос о том, кто такой Луис Карволан и сколько орденов на знамени Ленинского Комсомола.

— Извини, бабушка, — встряла в разговор Лариса Николаевна, — разве ты мне не рассказывала о том, что эти "дебилы" могли в уме складывать, умножить и делить шестизначные цифры?

— Увы, и это тоже — парадокс нашего времени, когда у многих людей атрофируются многие жизненно-важные способности, но зато гипертрофированно развиваются другие, которые совершенно не надобны, — ответила на замечание своей внучки Татьяна Ивановна.

За 15 минут до окончания его визита Лариса Николаевна объявила о том, что ей надо завести машину и прогреть мотор. Когда она вышла, Татьяна Ивановна, разумеется, по секрету, сообщила ему то, что он меньше всего ожидал услышать:

— Плохи у Ларисыдела. Муж разлюбил. С коллегами по работе нет никакого взаимопонимания. Диссертация "не склеивается".

Павлов вздохнул, не зная, что сказать. Татьяна Ивановна попросила его налить ей чаю и через две минуты напряженного молчания обратилась к нему с неожиданной просьбой:

— Ты и Василий Дмитриевич не будете возражать, если Лариса остановится у вас на пару недель в начале июня? У нее в это время намечается очередной отпуск, и я считаю, а она со мной согласна, что ей надо ненадолго переменить обстановку. До курортных романов ей не позволяет опускаться воспитание. В Москве с ее театрами, музеями, кипучей и суетливой жизнью ей будет легче понять, чего она хочет, и принять решение, согласующееся с ее совестью.

— Нет проблем. Пусть приезжает и останавливается у нас хоть на две недели, хоть на два месяца. К тому же отец летом предпочитает жить в Дубне у Сергея, а я в самые погожие дни стараюсь выбираться к моему другу на его дачу в Софрино, — обрадовал Павлов Татьяну Ивановну, которая, когда они прощались, все-таки сочла нужным заметить:

— Ты уж ее, одну-одинешеньку, как-нибудь, постарайся не оставлять…

— Не волнуйтесь, вниманием не обделю и в обиду никому не дам, — твердо обещал ей Павлов.

По дороге в Барышево Павлов снова поинтересовался у Ларисы насчет Индии, полагая, что эта тема никак не может быть связана с разладом, который произошел в ее семейной жизни. Лариса Николаевна без особого энтузиазма начала свой рассказ о южноиндийском штате Карнатака и госпитале, в котором она и ее муж работали по своим специальностям: он — хирург, она — фармаколог:

— Удивительно красивая природа, музеи, исторические памятники, богатейший рынок. Праздники — их более 65 в год, шестичасовой рабочий день, пятиразовое питание, организованное в специальной "европейской" столовой. Мы отмечали дни рождения коллег нашего интернационального коллектива, много путешествовали. Жизнь казалась райской…

Лариса Николаевна замолчала и сбавила скорость. Павлов оглянулся назад и увидел идущий на обгон большой легковой автомобиль из класса внедорожников. Когда он промчался мимо них, Павлов почувствовал, что у него неприятно кольнуло сердце. Это, несомненно, был Hammer — не частый гость на дорогах Москвы, а для Сибири, наверное, и вовсе диковинка. Зловещее впечатление производил его черный цвет и затемненные стекла. И Павлов спросил у Ларисы, что она думает по этому поводу. Не отвечая на его вопрос, она жала на газ, обороты падали, а потом мотор ее "Москвича" и вовсе заглох. Лариса Николаевна выглядела расстроенной и даже побледнела.

Павлов предложил подтолкнуть машину, но делать этого не пришлось, так как с третьей попытки мотор, громко чихнув, все-таки завелся. Когда они проехали пару сотен метров, Лариса Николаевна немного успокоилась и ответила на его вопрос так:

— Разное про эту машину рассказывают, например, что она появляется на трассе только в сумерки, рано утром или поздно вечером. Днем ее никто не видел. По слухам, где-то неподалеку под землей скрыта секретная военная лаборатория, в которой разрабатывают то ли химическое, то ли бактериологическое оружие. И эта машина, якобы, оттуда. Номеров и опознавательных знаков на ней никаких нет.

— Смотри, пожар! — воскликнул Павлов, показав на поднимающийся над лесом густой белый дым.

— Это, наверное, на свалке опять что-то горит, — объяснила Лариса Николаевна и затем уточнила: Видел дорогу, которая сворачивала направо? Мы три минуты тому назад мимо нее проезжали. Эта дорога как раз и ведет на свалку. И мне показалось, что Hammer поехал именно в ту сторону…

Дальше они ехали молча. Асфальт закончился, и пошла грунтовая дорога, покрытая щебнем и гравием. При въезде на территорию дачного кооператива "Серебряная горка" Лариса Николаевна разговорилась. По ее словам, раньше здесь была большая деревня, в которой до войны насчитывалось двадцать пять дворов. Некоторые дома до сих пор сохранились, но большинство их владельцами были разобраны и перевезены в Барышево и другие села. В конце 1950-х годов это живописное место на опушке большого лесного массива заприметили руководители одного новосибирского оборонного НИИ и добились землеотвода под дачный кооператив. Первые, кто в него вошел, получили от 15 до 30 соток земли. В середине 1960-х годов НИИ было расформировано и в кооператив стали принимать всех желающих, но средние размеры участков при этом сократились до 6-10 соток.

Навстречу им двигался автомобиль "Волга" бежевого цвета. Сидящий за рулем длинноволосый бородатый мужчина три раза просигналил и помахал рукой. Лариса Николаевна тоже просигналила и, повернувшись к Павлову, объяснила:

— Это — профессор Мерцалов, наш сосед.

— Как?! — удивился Павлов и от волнения заерзал.

— Ты что-то о нем слышал? — поинтересовалась Лариса Николаевна.

— Читал его статьи в журнале "Наука и жизнь" и в других изданиях. Пишет очень толково и считается одним из лучших специалистов в области биофизики, — уклончиво ответил он.

— Жаль, что он уезжает, могла бы вас познакомить. Удивительно обаятельный, умный и интеллигентный человек, и, между прочим, как и ты, коренной москвич, — еще больше раздосадовала его Лариса Николаевна.

Павлов машинально достал из помятой пачки сигарету и закурил, не спросив у нее разрешения, но потом спохватился и с виноватым видом извинился. Во время своего последнего телефонного разговора с Аркадием Моисеевичем Фишманом, который состоялся в понедельник вечером, тот подтвердил время его визита, и, как бы, между прочим, дал понять, что на ужине будет присутствовать Мелисса. На его вопрос о том, будет ли у него возможность познакомиться с Сергеем Сергеевичем Мерцаловым, Аркадий Моисеевич ответил неопределенно, дескать, коллега Мерцалов очень занят весенне-полевыми работами на дачном участке, в силу генетической предрасположенности к крестьянскому труду или частному землевладению, но он все-таки постарается его вытащить на интервью. Павлов сразу же позвонил Светлане Викторовне Олениной в гостиницу и доложил ей о возможных изменениях в плане операции.

— Мы постараемся сделать так, чтобы в среду гражданин Мерцалов не смог поехать на свой огород, например, по причине поломки транспортного средства, которым он пользуется, — обещала она ему.

Дача, на которую его привезла Лариса Николаевна, располагалась в самом конце бывшей деревенской улицы, где сохранились старые бревенчатые избы с резными наличниками на окнах. Их новые хозяева не старались их перестраивать, и только заново перестелили крыши и покрыли — кто шифером, кто черепицей, да еще заменили деревянные изгороди сеткой рабица. Сетку из отрезков прочной стальной проволоки, сплетенной в ячейки различной формы, в 1878 году изобрёл немецкий каменщик Карл Рабиц. В СССР сетки Рабица стали особенно популярны в 1970-е годы в период бурного дачного строительства, и в определенном смысле их можно считать таким же символом эпохи развитого социализма, как автомобиль марки "Жигули" и очереди за колбасой.

Лариса Николаевна несколько раз просигналила, чтобы ее муж открыл ей ворота. Прошло почти пять минут, но навстречу им никто не вышел. Тогда Лариса Николаевна вылезла из машины и направилась к калитке, которая оказалась незапертой. Она попросила Павлова немного подождать, открыла калитку и отправилась выяснять, что случилось.

Прошло еще пять минут, и она вернулась к машине в сопровождении своего мужа, на котором из одежды были только спортивные штаны. Судя по раскрасневшемуся лицу и мокрым волосам на голове, Павлов понял, что Игорь Станиславович только что вышел из бани. Они поздоровались за руку. Игорь Станиславович очень искренне, положив руку на сердце, извинился за оплошность и открыл ворота. За воротами на забетонированной площадке стоял новенький ВАЗ-2121 "Нива" — первый советский легковой автомобиль повышенной проходимости, рядом с которой Лариса Николаевна с трудом пристроила свой "Москвич-412".

К недовольству Ларисы Николаевны, которое она сразу же выразила своему мужу, Павлов оказался у них не единственным гостем. Со вчерашнего дня, пользуясь отъездом своей жены в санаторий, на даче Игоря Станиславовича гостил его армейский друг, и, причем, не один, а со своей любовницей. Прежде чем присоединиться к компании, Лариса Николаевна провела Павлова в избу и показала их дачные апартаменты, которые ему очень понравились, особенно камин, переделанный из русской печи.

К избе под одной крышей примыкали сени, клеть с погребом, дровяник и столярная мастерская. Колодец и баня находились на участке, превращенном стараниями Игоря Станиславовича в классический английский газон в обрамлении вековых сосен. Здесь же хозяин дачи своими руками построил дачную беседку — полукруглое сооружение, увенчанное крышей-куполом. Возле дачной беседки (ротонды) дымился мангал, и огромный, двухметрового роста, мужчина в одних семейных трусах насаживал на шампуры мясо. Напротив него вертелась невысокая пухленькая блондиночка, одетая в белый махровый халат, и что-то, весело смеясь, ему рассказывала.

— Это — Городецкий — главный инженер какого-то "почтового ящика" и его новая пассия, по-моему, наша студентка, — объяснила Павлову Лариса Николаевна и недовольно поморщилась.

После того, как хозяева дачи представили друг другу гостей, Игорь Станиславович спросил у Павлова, как он относится к русской бане с веничками, и, получив от него положительный ответ, предложил попариться. Он и его бывший армейский друг Виктор Городецкий уже успели побывать в первом пару, но были настроены сделать еще несколько заходов, чтобы "отделить душу от тела". Этому процессу также должны были содействовать две 3-х литровые банки разливного пива, и пять бутылок водки, которые уже стояли на столе в дачной беседке в окружении тарелок с разнообразной закуской и зеленью.

В парилке было жарко, градусов сто — не меньше, но Павлов к подобному экстриму, как бывший геолог, был даже очень не равнодушен, и ему удалось-таки пересидеть Игоря Станиславович и Городецкого на несколько минут дольше. К его большой радости в предбаннике оказался душ, вода в который закачивалась насосом прямо из колодца, и была, как и положено, ледяной. После душа он снова зашел в парилку, но уже для того, чтобы согреться. Вскоре в парилку заглянул Игорь Станиславович и поинтересовался насчет его самочувствия.

Вечерело. В беседке горело электрическое освещение. Лариса Николаевна и Люба (так звали пассию Городецкого) ушли париться, и мужчины "соображали на троих". Павлов старался много не пить, чтобы не выглядеть перед Ларисой Николаевной моветоном, и поддерживал разговор с хозяином дачи и его другом больше из вежливости, а не для того, чтобы блистать эрудицией или демонстрировать важность своей персоны. Впрочем, проблема, о которой те спорили, была очень интересной и, по-видимому, имела непосредственное отношение к профессиональной деятельности Городецкого. Речь шла о возможности, а, точнее говоря, невозможности пилотируемых полетов на Марс. Дело в том, что, по мнению Городецкого, на значительном удалении от Земли вектор гравитации настолько мал, что исключает само существование человеческого организма.

— И, увы, — горячился Городецкий, — приходится опровергать Циолковского, и никуда мы на своих ракетах от Земли не улетим. Физиологически приемлемое для человека гравитационное притяжение простирается на сто-двести тысяч километров от планеты, не более. А за этим пределом — верная смерть.

— Но ты ведь не будешь отрицать, что американцы побывали на Луне, а это — около 384 тысяч километров, — возражал Игорь Станиславович.

— Ни на какой Луне американцы не высаживались. Вокруг Луны — летали, не спорю, а вот на Луну, чтобы забрать пробы грунта, был отправлен беспилотный летательный аппарат. Сами же астронавты в это время пребывали в состоянии гипнотического транса и бредили наяву. Не случайно NASA засекретило все переговоры с ними, — такую, вот, интересную гипотезу выдвинул Городецкий, наверное, для того, чтобы не ронять престиж советской науки и космонавтики.

— А снимки и фоторепортажи накануне полета на Луну сделали в Голливуде, — поддержал его Павлов, которому подобные измышления уже набили оскомину.

Он явно сказал лишнее, хотя не по существу, а по форме, то есть в тональности, которая Городецкому явно не понравилась, из-за чего тот бросил ему в спину оскорбительную фразу: "Сука московская". Это произошло, когда Павлов отправился "до ветра". Лариса Николаевна и Люба в это время уже попарились и ушли в избу для того, чтобы обсохнуть и отдохнуть возле телевизора. И Павлов вынужден был продолжить общение с Городецким и Игорем Станиславовичем, проклиная себя за то, что вообще сюда приехал.

Когда же он вернулся в беседку, Городецкий, как ни в чем не бывало, предложил ему выпить пива из кружки, в которую он уже наверняка плеснул водку. Павлову подобные уловки, с целью споить человека, а потом осмеять были хорошо знакомы. И он выпил предложенную ему кружку залпом, не опасаясь, что захмелеет, так как у него в запасе были две таблетки антиалкогольного спецсредства, которым его в поезде снабдила старший лейтенант госбезопасности Оленина.

………………………………………………………………………………………………………

Игорь Станиславович хохотал. Даже можно сказать — ржал. Городецкий рассказывал совершенно неправдоподобную историю о том, как в ночь на 8-е или 9-е мая какие-то шутники сорвали с крыши административного корпуса предприятия, на котором он работал, макет первого искусственного спутника земли, сделанного из нержавеющей стали и весившего почти два центнера, а затем перевезли его и установили на крыше морга 1-й градской больницы. Милиция с ног сбилась, чтобы найти шутников, а они как сквозь землю провалились, оставив после себя приколотую к спутнику записку со словами: "До скорой встречи в аду!"

В беседку пришла Люба. По дороге она потеряла от своего халата поясок, и Городецкий вынужден был отправиться на его поиски, но ничего не нашел, и изъявил желание подтопить баню. Игорь Станиславович пошел ему помогать. Павлов и Люба остались в беседке вдвоем. Они выпили по рюмке водки, после чего Люба совершенно перестала следить за своим халатом, давая ему понять, что право обладания ею принадлежит всем, кто ей нравится, а не только Городецкому. Разговаривать с ней было не о чем, и Павлов стал рассказывать ей похабные анекдоты. Люба громко смеялась и, дразня, показывала ему свою пышную грудь.

Когда Игорь Станиславович и Городецкий снова вернулись к столу, Павлов сказал, что хотел бы сходить в дом и поговорить с Ларисой Николаевной по поводу своего отъезда.

— Разве ты не остаешься ночевать? — спросил Игорь Станиславович не очень любезным тоном.

Павлов снова испытал отвратительное чувство, что он здесь лишний, и отправился в избу. Он застал Ларису Николаевну в большой комнате, лежащей на диване под пледом и смотревшей черно-белый телевизор "Рекорд". Начиналась информационная программа "Время". Без долгих предисловий он напомнил ей о том, что она обещала доставить его в гостиницу, если он не захочет оставаться ночевать. Лариса Николаевна попросила его чуть-чуть подождать, пока она переоденется, проводила его на кухню и заварила для него настоящий индийского чай. Кроме чая он принял таблетку спецсредства, которое отрезвило его почти мгновенно. И тогда он вспомнил о том, что оставил в предбаннике свои "командирские" часы.

Пока Лариса Николаевна переодевалась и готовилась в дорогу, он решил забрать свои часы, которые, как он помнил, повесил за ремешок на вешалку рядом с каким-то полотенцем. Заодно следовало попрощаться с Игорем Станиславовичем и его гостями. Лариса Николаевна сказала, что будет ждать его в машине. Приблизившись к беседке, он услышал возбужденный голос Игоря Станиславовича, и спрятался за стволом вековой ели, чтобы из любопытства послушать, о чем он говорит. Говорил же он следующее:

— Она зашла в мой рабочий кабинет, мягко ступая босыми ступнями, встала на колени около меня и поцеловала мои ноги. Она была красива, лет около двадцати, с лицом одновременно мудрым и детским. Ее тело было заключено в расписанное сари золотого шелка. Руки, ноги и голова были голыми, если не считать золотых украшений, которые звенели при каждом ее движении. И я даже не помню, как мы оба оказались на кушетке. После этого начался поединок моего Лингама и ее Йони…

Павлов догадался, что Игорь Станиславович рассказывает о каком-то очень ярком и захватывающем событии, которое произошло во время его годичной стажировки в Индии. Ему стало очень интересно, и он решил не покидать своего укрытия до тех пор, пока рассказ не закончится. Он слышал, как Игорь Станиславович налил себе в рюмку водки, выпил и продолжил предаваться приятным воспоминаниям:

— Ее близость захватила меня, я был уничтожен. Она была тем, что индусы называют "женщина, дробящая орехи" — сила ее запирающих Йони мышц была изумительна. Я потерял разум. Все, что она исторгала — шепот, неясные звуки, все это приводило меня в экстаз. Я чувствовал экстаз в каждой клетке…

— Ерунда все это, — прервал его Городецкий, — Любася умеет запирать свою Йони, а по-русски…

— Да-Да! — предостерегла его от употребления неприличного слова студентка Люба.

— Не хуже, чем индусские телки! — завершил фразу Городецкий, усмехнулся и продолжил: Убедишься в этом сам, когда твоя жена и этот хлыщ из Москвы отсюда уберутся. Правда, Любася?

В ответ на заявление Городецкого Люба, совершенно не смущаясь, призналась, что она без всяких камасутр с четырнадцати лет ежедневно тренирует мышцы влагалища по старинной методике, которую ей завещала ее бабка. И эти упражнения, по ее словам, не только полезны для здоровья, но еще и очень приятны.

И тогда Павлов решил выйти из своего укрытия. Он зашел в беседку и выразил Игорю Станиславовичу свое искреннее восхищение по поводу его загородного дома и английского газона, поблагодарил за баню и угощение и выразил надежду на то, что, будучи в Москве, тот непременно заглянет к нему в гости. После этих слов Павлов передал ему, а затем его другу Городецкому свои визитные карточки, в которых он значился членом Союза журналистов СССР и спецкором газеты "Известия". Городецкий, прочитав его визитку, сильно напрягся, покраснел и пробурчал:

— Вы уж, нас, не обессудьте…

Игорь Станиславович помог Павлову найти его часы, проводил до самой машины и пожелал ему счастливого пути. На прощание Лариса Николаевна попросила своего мужа "не увлекаться" и напомнила ему о том, что завтра у него с 11 часов прием. Ее супруг за словом в карман не полез и пожелал ей того же самого.

— Сложные у вас отношения, — заметил Павлов, когда они немного отъехали.

— Не то слово, — сказала Лариса Николаевна и рассказала ему о том, что же все-таки произошло во время их стажировки в Индии.

Вначале, по ее словам, все было хорошо. Они увлеченно работали, совершенствовали разговорный английский язык, приобщались к древней индийской культуре и образу жизни. Индусам очень нравилось, когда они отмечали вместе с ними их религиозные праздники. И однажды они допраздновались. Игорь Станиславович влюбился в медсестру, которая состояла в штате хирургического отделения. Девушка эта — не совсем обычная. Еще в раннем детстве ее бедные родители отдали ее в храм, посвященный богине Йелламме, и она стала девадаси — храмовой проституткой. Хотя храмовая проституция в Индии официально запрещена, общее количество "божьих рабынь" из года в год не убывает. Большинство из них живут прямо в храмах, однако есть и такие, которых берут на содержание состоятельные люди и некоторые организации. После того, как Игорь Станиславович стал встречаться с этой девушкой, он потерял к Ларисе Николаевне, как к женщине, всякий интерес, и даже после возвращения в СССР их отношения не улучшились, а стали еще более напряженными, и, наконец, дело подошло к разводу.

— Какие твои годы. Еще успеешь десять раз выйти замуж и развестись, — попытался успокоить ее Павлов.

— Как ты не понимаешь? — всхлипнула Лариса Николаевна, — в 23 года выходить замуж за принца уже поздно, а за кого попало еще рано…

— Тогда выходи замуж за меня, — предложил ей Павлов, удивляясь собственной смелости.

— Ты это серьезно? — спросила она и остановила машину.

Когда они, вдоволь нацеловавшись, снова отправились в путь, Лариса Николаевна, погрустнев, сказала:

— Ничего, Димочка, не получится. Я не могу оставить бабушку, которая заменила мне родителей, а ты не можешь оставить своего отца.

— Тогда поехали ко мне в гостиницу. Что тебе одной в своей квартире куковать, — предложил он из самых искренних побуждений.

— А мы куда едем? — рассмеялась она и поинтересовалась, есть ли у него презервативы.

………………………………………………………………………………………………………

Проснувшись утром в половине восьмого, Павлов вначале страшно перепугался, так как не обнаружил рядом с собой Ларису, но потом, услышав доносившийся из ванной шум воды и негромкое пение, успокоился. Он осторожно на цыпочках подошел к неплотно прикрытой двери ванной комнаты, потянул дверь на себя и заглянул внутрь. Она лежала в ванной среди взбитых клочьев пены, нежилась и пела, да так красиво, что у него на глаза невольно навернулись слезы. Это была песня из кинофильма "Три тополя на Плющихе". Он услышал ее второй куплет:

"Так же пусто было на земле

И когда летал

Экзюпери.

Так же падала в садах листва

И придумать не могла Земля,

Как прожить ей без него,

Пока он летал,

Летал и все звёзды ему

Отдавали свою нежность"

В 8 часов утра горничная принесла в его номер завтрак: кофе, тосты, яичницу и свежевыжатый апельсиновый сок. Заметив, что он не один, а с дамой, понимающе улыбнулась, и через пять минут появилась вновь — с тарелкой бутербродов с красной рыбой, сыром и вареной колбасой.

— Ты знаешь, Димочка, а ведь мы с тобой уже не в первый раз спали на одной кровати и под одним одеялом, — сообщила Лариса Николаевна, уплетая бутерброд с красной рыбой.

— Как это? — удивился Павлов и чуть не поперхнулся, отпивая из стакана апельсиновый сок.

Лариса Николаевна рассмеялась и продолжила:

— Разве тебе Антонина Степановна не рассказывала? Нет? Тогда слушай. В году, точно не помню каком, я, мои родители и моя бабушка Татьяна Ивановна возвращались с летнего отдыха в Крыму. Проезжали через Москву. Билеты до Новосибирска достали с трудом, да и то на следующий день. Родители остались ночевать на вокзале, а бабушка повезла меня к Антонине Степановне, которая жила в коммунальной квартире где-то в Замоскворечье.

— На Старой Басманной, — уточнил Павлов.

— Так, вот, — продолжала Лариса Николаевна, — по каким-то причинам ты тоже оказался там, и нас положили спать в одну кровать. А утром…

— Стоп, — сказал Павлов. — Я помню. Мой старший брат Сергей заболел свинкой, и меня отправили к бабке, чтобы я не заразился. Помню я и девочку. Неужели это была ты? — и при этих словах густо покраснел, вспомнив то, о чем вспоминать ему совсем не хотелось.

— Утром наши бабки ушли в церковь Николая Угодника к заутрене и немного задержались, а ты, негодник, проснувшись, достал из кастрюли вареную свеклу и покрасил мне ею то, о чем неприлично говорить, — завершила она свой рассказ о некоторых пикантных подробностях их первого свидания.

Павлов, молча, жевал бутерброд с вареной колбасой, не зная, что ему и сказать.

Лариса Николаевна налила себе кофе и перешла к другой теме, еще более щекотливой.

— Скажи, дорогой, почему ты, когда я приезжала в Москву на зимние каникулы, не захотел со мной переспать? — спросила она, хитро прищурив глаза.

Павлов запыхтел, но потом перешел в наступление:

— А разве ты этого хотела?

— Что?! — возмутилась Лариса Николаевна. — Да я специально, когда из ванной выходила, твой халат одела, и в нем мимо тебя прошла! Да я до утра торшер не выключала! В одних труселях к двери подходила и смотрела, как ты пружины на диване давишь!

— У меня резинок не было, — соврал Павлов, чтобы не говорить ей о том, что в ту ночь его остановило: — ее ангельская чистота.

В номере зазвонил телефон. Павлов взял трубку и услышал Оленину. Старший лейтенант госбезопасности просила его не уходить из гостиницы и ждать ее дальнейших распоряжений, в связи с тем, что, по оперативным данным, гражданин Мерцалов на своей машине "Волга" сегодня рано утром протаранил чугунное ограждение набережной и упал в реку Обь. На месте происшествия работают водолазы и смешанная оперативная группа.

— Что-то случилось? На тебе лица нет, — забеспокоилась Лариса.

— Это с работы. Говорят, что в Москве в ДТП вчера погиб один мой знакомый, — соврал он, чтобы ее не расстраивать прежде, чем это неприятное известие будет подтверждено или опровергнуто.

II

Сергей Сергеевич Мерцалов возвращался со своей дачи в Барышево в состоянии крайнего смятения. И было от чего. Только он, было, смирился с возможностью существования в прошлом в облике средневекового caballari (рыцаря) и даже получил подтверждение этого факта, как к переживанию судьбы виконта де Марселя добавились страдания по поводу одного русского аристократа, который, правда, по своему образованию и культуре, был более француз, чем русский. На этот раз к регрессивному гипнозу это не имело никакого отношения. По договоренности с коллегой Фишманом Сергей Сергеевич еще неделю тому назад уничтожил все катушки с магнитофонными записями, вызывающими реинкарнационные галлюцинации. В янтарное зеркало он тоже не заглядывал, чтобы не обольщаться несбыточными мечтами, а с Арнольдом Борисовичем Шлаги общался исключительно по телефону.

Причиной новой напасти стал охотничий рог, который в числе других фамильных реликвий передала Сергею Сергеевичу виконтесса Мари.

Дуть в рог — дело непростое — надо подобрать верный обхват губами и необходимый объем воздуха, выдуваемый с определенной силой. Постепенно у него стало получаться, но не настолько хорошо, чтобы играть какие-нибудь мотивы. Посоветовавшись со специалистами, Сергей Сергеевич подобрал для рога в магазине музыкальных инструментов мундштук от валторны. Теперь оставалось только расточить напильником отверстие рога и вставить в него мундштук, что он и сделал, приехав 16 мая, во вторник, на дачу в Барышево.

Рог виконта де Марселя имел длину 60 см., был изготовлен из рога быка и издавал всего два тона: низкое и высокое "до". Скорее всего, он применялся в качестве охотничьего и военного сигнального инструмента. О том, что он мог выполнять и другие функции, можно было только догадываться. От него, например, почему то приятно пахло елеем. Вставив в рог мембранный мундштук от валторны, Сергей Сергеевич вышел за ограду дома и попробовал подудеть. Для этого он взял рог в правую руку, чтобы раструб был направлен кверху.

До того как набрать воздух в легкие и начать дуть, он смочил губы языком, чтобы они были более чувствительными и эластичными при извлечении звука.

— Ту-ту, то-то, — протяжно пропел рог. И в тот же момент Сергей Сергеевич увидел перед собой свечение, напоминающее столб плазмы, наклоненный к горизонту градусов на 60. Сергей Сергеевич протрубил во второй раз, и почувствовал, что земля под ногами его качнулась, и небо оказалось не над головой, а под ногами. Когда все встало на свои места, он глазам не поверил, так как обнаружил себя совсем в другой местности и в другой одежде, да еще, судя по всему, зимой.

Он находился в дубовой роще на опушке леса возле большого поля, засыпанного снегом. Светлели утренние сумерки. Вокруг него деловито сновали какие-то люди, одетые в разноцветные кафтаны и шаровары, лаяли собаки, храпели кони. Совсем рядом проехал всадник на вороном коне и что-то крикнул, показывая рукой в сторону поля. За спиной у Сергея Сергеевича трещал костер, возле которого топтался явно одетый не по сезону седовласый пожилой мужчина в нарядном синем сюртуке с пуговицами, сверкающими позолотой.

— Ваше сиятельство, извольте откушать пунш, — обратился к Сергею Сергеевичу седовласый гражданин.

— Я, пожалуй, тоже не откажусь, — услышал Сергей Сергеевич чей-то дребезжащий гнусавый голос, повернулся, и увидел рядом с собой карлика с лицом пожилого человека, в дурацком красном колпаке и такого же цвета плаще мушкетера, на котором вместо крестов была вышита золотом карта Таро. Нулевая. (3)

— Два пунша! — приказал Сергей Сергеевич, и вступил с карликом в беседу. Из разговора выяснилось, что карлик — магистр рога, а по совместительству — аркан колоды знаменитой парижской гадалки мадам Ленорман, к которой Сергей Сергеевич обратился в 1814 году в своей предпоследней жизни. Сергей Сергеевич сильно расстроился и попросил карлика немедленно вернуть его в свое время и на свое место. На его законную просьбу карлик отреагировал следующими словами:

— Так не надо было дудеть. Это вам ни какая-нибудь волшебная флейта Моцарта, а Рог Царя Соломона, который он изготовил на 40-й день после смерти своей любимой Суламифь, чтобы вызывать ее на свидание из загробного мира. Но Всевышний, сжалившись над стариком, позволил ему после определенного сигнала, который он на роге сыграет, заново пережить тот год, когда он впервые встретил свою самую любимую женщину. Соломону, в конце концов, надоело и это, и он умер со словами: "Суета сует. Все — суета". Рог же, спустя сотни лет, оказался в распоряжении персидского звездочета Балтазара, который его магический секрет так и не смог разгадать, и надеялся на то, что это сделают его потомки. И у вас, Сергей Сергеевич, наверное, благодаря мундштуку, очень даже неплохо все получилось.

В их беседу вмешался камердинер, которого Сергей Сергеевич заставил-таки надеть овчинный тулуп:

— Вы, сударь, наверное, из театра высоковельможного пана, что давеча останавливался в имении их сиятельства на ночлег? — поинтересовался он у карлика и, не дожидаясь ответа, предложил "отличной водки", которую он делает сам, "и даже сам батюшка протоирей ею не брезгует".

— Отчего же, неси свою водку, а на закуску соленый огурец, причем, весьма охотно, приемлю, — согласился карлик.

Далее, из разговора с карликом выяснилось, что Сергей Сергеевич вправе отказаться от услуг магистра рога, если он, исполнив ту же самую мелодию, выбросит рог в открытый огонь. Сергей Сергеевич в ответ заявил, что готов сделать это хоть сейчас, но дуть ему было не во что, так как рог висел за спиной у карлика на пунцовой гарусной тесьме с кистями. Как это случилось, Сергею Сергеевичу было совершенно не понятно.

— Извольте вернуть мне рог! — попросил Сергей Сергеевич, стараясь казаться вежливым, и даже протянул к карлику руку, чтобы забрать у него магический музыкальный инструмент. Но карлик медлил.

— Неужели вы не хотите хотя бы один год пожить веселой и беззаботной жизнью богатого русского аристократа, подполковника, и одного из самых завидных женихов России по состоянию на 10 января 1825 года? — искушал он Сергея Сергеевича.

— Забавно все это, конечно, — подумал про себя Сергей Сергеевич, — и спросил у карлика, нельзя ли ограничить время его пребывания в качестве "его сиятельства" двумя-тремя сутками, но не более. Его также интересовал вопрос о том, где в настоящее время пребывает его двойник?

— Никакого двойника нет. Вы и есть тот, кто вы есть, хотя и при другой внешности, — заверил его карлик, принимая из рук старого камердинера рюмку водки. Опрокинув же ее себе в рот, он причмокнул от удовольствия и попросил еще. Когда камердинер отошел к своему походному буфету, карлик отдал Сергею Сергеевичу магический рог, усмехнулся и… исчез.

Пока Сергей Сергеевич раздумывал, что ему делать, два светловолосых чубатых парня в зеленых кафтанах с золотыми галунами, похожие друг на друга, как братья-близнецы, подвели к нему белого коня, морду которого украшала изогнутая металлическая пластина с цепочками, декорированная чеканным растительным узором. Сергей Сергеевич повесил рог за спину и неловко вскочил в седло, обтянутое бархатом вишневого цвета, удивляясь, какое оно легкое и удобное.

Оглянувшись же назад, он увидел выстроившихся друг за другом всадников. Все они держали на длинных поводьях борзых собак: по две и даже по три. Всадников было человек двадцать, следовательно, собак — не менее пятидесяти. Псы, безусловно, были очень красивы, а те, кто держал их в привязи (своре), настолько колоритны и правдоподобны, что у Сергея Сергеевича не могло возникнуть никаких сомнений: он попал не на съемки художественного фильма, а в реальное историческое время, соответствующее первой четверти XIX века.

— Разомкнись в проводку! — закричал кто-то сзади, и Сергей Сергеевич, машинально, уздой и шпорами, дал своей лошади указание двигаться вперед, но не очень быстро, соблюдая автомобильную дистанцию со следующим за ним всадником.

— Ваше сиятельство, разрешите травить зверя по дороге? — обратился к нему подъехавший к нему всадник на вороном коне, которого Сергей Сергеевич уже мельком видел, но не разглядел. Это был рослый детина с русой бородкой, одетый в кафтан с черною обшивкой на воротнике, обшлагах и карманах. На голове — меховая папаха, из-под которой выбивался лихо закрученный чуб.

Сергей Сергеевич не был специалистом охотничьего дела, а тем более псовой охоты — любимого развлечения русских дворян-помещиков — владельцев земельных угодий и крепостных душ. Впрочем, он читал роман Л.Н. Толстого "Война и мир" и кое-что стал вспоминать. В псовой охоте, описанной классиком мировой литературы, участвовали конные охотники со специально обученными сворами гончих и борзых. Гончие выгоняли зверя на открытое пространство, а борзые догоняли и убивали его. Он даже вспомнил, что охотники с борзыми назывались борзятниками, а охотники с гончими — выжлятниками. Но в данном случае гончих собак и выжлятников почему-то не было…

Из раздумья его вывел знакомый дребезжащий голос карлика:

— Ooccasion est cbauve.

Магистр рога исчез только визуально и наблюдал за Сергеем Сергеевичем и всем происходящим со стороны, и, вероятно, давал ему голосовую подсказку.

— Случай за хвост не поймаешь, — сказал вслух Сергей Сергеевич, переведя известную французскую поговорку на русский.

Рослый детина, которого было бы более правильно назвать "ловчим", то есть исполнительным директором псовой охоты провел рукой по русой бородке и улыбнулся. Голубые глаза его оживились огнем понятливости и веселья.

— Видел возле скирд с сеном жировочные заячьи следы, — настаивал ловчий.

— Какой дерзкий мужик! — подал голос магистр рога, но уже по-русски.

— Ладно, на ваше усмотрение, — согласился с ловчим Сергей Сергеевич, и пришпорил коня.

— В наездку, марш! — закричал ловчий, и охотники, вклинившись в белоснежное поле, начали разворачиваться во фронт, с интервалами между собой по 50 и более метров. Сергей Сергеевич оказался где-то посредине между заездным на правом фланге, и ловчим — на левом.

Рядом с ним, слева и справа, стараясь держаться вровень, скакали два молодых парня в зеленых кафтанах с золотыми галунами. При небольшой пороше, когда снег покрывает почву тонким, не более 10 см слоем, скачка не представляла больших затруднений даже для такого неумелого ездока, как Сергей Сергеевич, который до этого в своей жизни садился верхом на коня всего три раза.

Окружающий его природный ландшафт был явно не сибирский и даже не среднерусский, а скорее всего южнорусский — холмистый, с характерным чередованием островков леса и полей, изрезанных оврагами и балками. О том, что он находится где-то на Украине, свидетельствовал и диалект, на котором общались между собою борзятники: он сильно отличался от литературного русского, и больше напоминал язык героев малорусских повестей Н.В. Гоголя. Этого писателя Сергей Сергеевич обожал с детства, а некоторые его ранние произведения, например, "Вечера на хуторе близ Диканьки" помнил почти наизусть.

Впереди показались желтеющие ячменной соломой под белыми шапками снега две скирды сена, между которыми метался испуганный желтовато-палево-рыжий заяц.

— Ото-то-то! — закричали сопровождавшие Сергея Сергеевича молодые парни, показывая на несчастного зайца, и остановили своих лошадей. Сергей Сергеевич тоже остановил свою кобылу. Ближайший от него борзятник слез со своего коня, снял с двух псов, которых он вел в смычке, ошейники и свистом приказал им травить зверя. Но заяц тоже был не промах: вместо того, чтобы бежать от конных охотников прочь, он побежал им навстречу, норовя проскочить промеж наезжавших на него борзятников. Ловким маневром заяц обманул бежавших ему навстречу двух борзых собак, и пока они разворачивались, выскочил как раз напротив того места, где стояли Сергей Сергеевич и его стремянные.

— Ату его, ату! — кричали борзятники слева и справа, но псов своих почему-то придерживали. В этот момент Сергей Сергеевич увидел бежавшую наперерез зайцу борзую, которая, настигнув его, схватила за горло и задушила. Это была, как говорят охотники, "образцовая хватка по месту".

— Ой, як добре! Як гарно! Ай да Ракета! — закричали молодые парни и стали слезать со своих лошадей. Сергей Сергеевич последовал их примеру. Один из парней отобрал зайца у собаки и, схватив обеими руками за задние лапы, понес к Сергею Сергеевичу.

— Який здоровенный зайця! Полпуда — не менее! — радовался парень добыче.

— Ту-ту, то-то, — протрубил в рог его брат-близнец и выхватил из-за пояса длинный нож с узким лезвием.

Сергей Сергеевич, осмотрев зайца, не знал, что и подумать. Его смутил окрас зверя и его размеры. Зайцев-беляков он видел много раз, прогуливаясь зимой на лыжах, а затравленный заяц, явно принадлежал к другому виду. Сергей Сергеевич решил, что это, наверное, заяц-русак и терзался противоречивыми чувствами: жалости и охотничьего азарта.

— Дозвольте заколоть? — спросил его парень с длинным ножом, и Сергей Сергеевич махнул рукой, дескать, делай все, как положено.

Парень взял зайца за голову сзади, у шеи, и ударил кинжалом в грудь, а потом, перехватив за задние ноги, встряхнул вниз головою, чтобы сошла кровь. Затем он отрезал ему задние лапы. Что парень делал с зайцем потом, Сергей Сергеевич уже не видел, так как вступил в разговор с подскакавшим к нему борзятником. Это был молодой мужчина с усиками, похожий на М.Ю.Лермонтова.

— Это ты запустил Ракету? — спросил он у борзятника.

— Так точно, ваше сиятельство! — бодро ответил борзятник и слез с лошади, намереваясь с помощью плети (арапника), навести порядок в своре борзых, которые, учуяв запах заячьей крови, пришли в состояние крайнего возбуждения: рычали, лаяли, прыгали и визжали.

Сергей Сергеевич решил ему не мешать, и забрался на свою кобылу, которая оказалась на редкость смирной и послушной. Затем он огляделся по сторонам. Небо было пасмурным, предвещая снегопад. Подъехал довольный ловчий. Сергей Сергеевич пожаловался на ухудшающуюся погоду, намекая на возможность досрочного прекращения псовой охоты.

— Ничего, ваше сиятельство, авось еще часа два погода продержится, — заверил его ловчий, а затем приказал борзятнику, которого назвал Тимофеем, следовать за барином, чтобы дать Ракете передышку.

Сергей Сергеевич мгновенно решил, что Тимофея надо как-то особо отметить и попросил ловчего, которого его стременные уважительно называли Петром Ивановичем, высказать по этому поводу свое мнение. Ловчий смутился, а потом, видно, набравшись храбрости, сообщил, что Тимофею очень нравится дочь барского садовника Светлана, и он намерен в самое ближайшее время просить у их сиятельства разрешения с нею обвенчаться.

Сергей Сергеевич вначале удивился, но потом вспомнил, что без разрешения своих помещиков крепостные крестьяне даже не имели права жениться и выходить замуж. Дождавшись, когда стременные "заторочат" зайца, то есть привяжут его за ремешок сзади седла лошади "их сиятельства", которую они, хлопая по крупу, называли Мэри, охотники двинулись дальше — по тому же полю в направлении межевой лесополосы.

— Какая несправедливость! Я, лично, пальцем о палец не ударил, чтобы затравить зайца, а трофей, почему то достался мне, — размышлял про себя Сергей Сергеевич.

Как не старался он вспомнить хоть что-то из своей, по-видимому, предпоследней, жизни, ничего у него не получалось. Так, какие-то смутные образы и мысли, словно поток воспоминаний прочно преградила несокрушимая плотина. И тогда он мысленно призвал на помощь магистра рога. В тот же миг он услышал откуда-то сверху знакомый дребезжащий голос:

— Не имею права на эту тему с вами говорить напрямую, но могу кое-что подсказать, например:

"Je passarai sur cette terre,

Toujours rИveur et solitaire,

Sans que personne m'ait connu.

Ce n'est qu'au bout de ma carriХre,

Que par un grand trait de lumiХre

On verra ce qu'on a perdu".

— Что это? — удивился Сергей Сергеевич, без особого труда справившись с переводом:

"Земным путем сойти до срока,

Медлительно и одиноко,

Не узнанным при свете дня,-

Но там, где небо тьмой одето,

В конце пути по вспышке света

Вы опознаете меня".

— Это — ваши стихи, написанные в минуту меланхолии, причем, там, где писать ничего не надобно. От того, наверное, вы и ничего не помните, — сказал магистр рога и издевательски засмеялся.

— Поскорее бы найти открытый огонь, чтобы избавиться от этого наваждения! — подумал Сергей Сергеевич, упрекая себя за то, что не сделал этого до того, как сел на лошадь, чтобы поучаствовать в псовой охоте.

За лесополосой начиналось второе поле. Снег не смог засыпать высокие, почти до колена, сухие стебли травы, и поле казалось покрытой серой вуалью белой пустыней. Местность имела слабый, едва заметный подъем. Здесь-то и должна была начаться настоящая потеха с участием выжлятников и своры гончих собак. Еще при приближении к лесополосе Сергей Сергеевич слышал, что где-то неподалеку идет гон: истошно лают собаки, кричат (порскают) люди и трубят рога. Потом он услышал ружейный выстрел. Постепенно затихая, звуки гона сошли со слуха. Однако вскоре гон послышался вновь, лай собак звучал всё сильнее и был суматошлив и визглив, не умолкая ни на минуту. И опять все стихло.

Борзятники двигались неспешно, развернутым фронтом метрах в ста друг от друга, держа борзых на сворах. Сергей Сергеевич со своими стременными по-прежнему находился в центре и не мог не налюбоваться злой скачкой собак и их ловкостью. На пригорке показался всадник на гнедом коне, в черной одежде с серебряным шитьем и поскакал навстречу Сергею Сергеевичу. Сопровождающие Сергея Сергеевича стременные остановились, и он тоже последовал их примеру.

— Це ж Данила! — воскликнул стременнойслева. В его голосе чувствовалось удивление.

— Мабуть что-то неладное? — встревожился его напарник.

Через две — три минуты всадник, которого стременные назвали Данилой, на сильных рысях подскакал к Сергею Сергеевичу, вздыбив взмыленную лошадь, остановился, спрыгнул с седла, взял лошадь под уздцы и, сняв шапку, поклонился и со словами: "Беда, барин, беда!" — начал свой доклад.

Вначале Сергей Сергеевич ничего не понял, а поняв, не поверил. Доезжачий Данила — худощавый мужчина среднего возраста — утверждал, что вместо волка выжлятники выгнали из Верхнего оврага вовкулака — "людину-перевертеня, що має надприродну здатність перевтілюватися у вовка".

Гнездо волка было отыскано так определенно и точно, что Данила сразу набросил на него всю свору гончих, намереваясь выгнать волка в поле навстречу борзятникам. Первыми на волка, у которого оказалась невероятно длинная морда и челюсти с огромными клыками, набросились старые собаки, но повалить его им не удалось. И тогда Данила выстрелил в волка из ружья картечью, полагая, что, почуяв запах крови, гончие еще злобнее его возьмут. Но раненый волк к его страху и удивлению стал превращаться в человека. Даже собаки испугались так, что разбежались, кто куда, и их с трудом удалось сбить в свору. Раненый вовкулак, изрыгая проклятья, выбрался из оврага и побрел по полю, оставляя за собой кровавый след, но отошел недалеко, и упал.

К ним подскакал ловчий, встревоженный появлением доезжачего, и Данила повторил для него свой рассказ. Ловчий, выслушав столь экстраординарное сообщение, попросил у Сергея Сергеевича разрешение протрубить в рог, чтобы объявить прекращение охоты и общий сбор. После этого Сергей Сергеевич вместе с ловчим, доезжачим и двумя стременными полным карьером поскакали к месту происшествия.

Два десятка гончих стояли в тесном кружке под надзором четырех выжлятников, одетых в красные куртки, отороченные мехом, и синие шаровары с лампасами. В центре круга, еще подавая признаки жизни, уткнувшись лицом в снег, лежал человек, весь обросший густой волчьей шерстью.

— Кто этот человек? Знает ли кто? — спросил Сергей Сергеевич у Данилы, когда они спешились и подошли посмотреть на оборотня.

Оборотень попытался приподняться, опершись на передние конечности, причем, правая конечность была определенно человеческой, а левая так и осталась волчьей. Сколько ненависти, злобы, тоски и страха было в его взгляде! Люди и собаки с опаской отодвинулись от него на безопасное расстояние. Выжлятники крестились и шепотом читали молитвы, собаки скулили и повизгивали.

Данила в ответ на вопрос Сергея Сергеевича о личности оборотня только развел руками, дескать, никто не знает, кто он таков. Оборотень или, по-научному, ликантроп был тощий, длинный, удивительно узкоплечий, с маленькой круглой головой на тонкой шее. Уши его были заострены, изо рта выпирали клыки. В боку у оборотня, куда попал заряд картечи, зияла ужасная рана; похоже, была разорвана селезенка и Бог знает, что еще. По-видимому, были повреждены и крупные артерии. По-хорошему его бы следовало добить, чтобы он не мучился, но как потом доказать, что это — не человекоубийство?

Сергей Сергеевич, как ученый-биофизик, был склонен считать, что явление оборотничества каким-то образом связано с клеточным психокинезом, который проявляется при высшей телепатической связи между человеком и животным. На молекулярном уровне человек имеет так много общего с животными, что при определенных условиях может входить в них и принимать их тело и облик. Идентификация настолько сильна, что любое повреждение, полученное животным в то время, как его контролирует человек-оборотень, приводит к обратному превращению.

Люди ждали от Сергея Сергеевича распоряжений, и ему ничего не оставалось делать, как попросить прислать сюда поскорее доктора, а если нет доктора, то местного батюшку или отца диакона и, обязательно, кого-нибудь из дворовых с лопатами, чтобы вырыть могилу и предать оборотня земле. Данила в ответ возразил, что, дескать, оборотней не хоронят, а сжигают, и тогда Сергей Сергеевич попросил заодно прихватить и топоры, чтобы нарубить дров для погребального костра. Подоспевшие к месту происшествия борзятники со своими собаками по приказу Петра Ивановича развернулись и отправились в имение.

С непривычки от верховой езды побаливала спина, и Сергей Сергеевич решил немного походить взад-вперед, чтобы размяться. Его лошадь держали под уздцы стременные, одного из которых, как он успел запомнить, когда они переговаривались с выжлятниками, звали Миколой, а второго Грицько. Стременные были сильно испуганы, и он постарался их успокоить, объявив им о том, что оборотень, это — не дьявол, а загадка природы, от которой вреда не больше, чем от бешеной собаки. Хлопцы ему поверили, перестали шептать молитвы и креститься, а занялись делом: стали стреножить лошадей.

Через несколько минут блуждания взад-вперед Сергей Сергеевич остановился и захотел вытереть с лица пот. Пошарив в карманах своего заячьего полушубка — очень легкого и удобного, Сергей Сергеевич нашел глиняную трубку и кисет с табаком. Носового платка не было. Затем он расстегнул полушубок и обыскал карманы суконной куртки, в одном из которых он обнаружил похожие на луковицу карманные серебряные часы и нажал на кнопку. Заиграла музыка, крышка открылась, и он рассмотрел циферблат с римскими цифрами. Часы показывали четверть одиннадцатого. Узнав текущее время, ему сразу же захотелось выяснить, кто он таков: князь, барон, граф? — а также свою новую фамилию, имя и отчество.

— Ваше сиятельство, дозвольте поразмовлять? — обратился подошедший к нему Данило, сняв перед этим свою меховую шапку.

— Что ты меня сиятельством все время зовешь? Обращайся по имени и отчеству? — поправил его Сергей Сергеевич, надеясь, хотя бы таким образом выяснить, как его звали в прежней жизни.

— Сергей Иванович, князь Сергей, гетман наш ридный, — чуть не расплакался от умиления Данило, а затем, путаясь в словах и определениях, сообщил ему о том, что его и других казаков, то есть выжлятников в данный момент больше всего волновало. По их мнению, убить оборотня так, чтобы он не беспокоил более добрых христиан, можно только серебряной пулей, за неимением которой вполне сойдет подходящая серебряная пуговица.

Доезжачий явно намекал на одну из серебряных пуговиц, на которые была застегнута куртка Сергея Сергеевича, а лучше всего — две пуговицы, чтобы уничтожить оборотня наверняка. Сергей Сергеевич не возражал и собственноручно срезал со своей куртки поясным ножом верхнюю и нижнюю пуговицы. Обрадованный Данила тут же побежал заряжать свое ружье.

Сергей Сергеевич, не торопясь, пошел следом за ним. Подойдя к выжлятникам, он прислушался, о чем они говорят. Старый казак с обвислыми седыми усами негромко рассказывал какую-то историю про оборотней:

— Вовкулак ходить у ліс до справжніх вовків, і там вони бігають, щоб зловить що-небудь і з§сти. Світом вовкулак йде додому і перед селом знову перекидається на чоловіка, а жінка його вже знає, нічого йому й не каже.

Увидев приближающегося барина, старик замолчал и начал снимать с себя шапку, но Сергей Сергеевич махнул ему рукой, дескать, чинопочитание неуместно, и тот продолжил свой рассказ. Из рассказа бывалого казака следовало, что оборотни бывают двух видов: врожденные и превращенные. Врожденные появляются на свет из утробы матери, которая тешилась с чертями, а превращенные — "зробленные" — происходят под воздействием чар ведьм и колдунов. Данило тем временем зарядил ружье и, показав его Сергею Сергеевичу, безмолвно спрашивал: не пора ли стрелять? Сергей Сергеевич жестом показал ему, чтобы он не торопился.

Со стороны лесополосы послышались звуки бубенчиков. Бубенчики звенели все ближе и ближе и, вот, показался обоз из трех запряженных в сани лошадей. На санях с верхом вместо кучера ехал старый камердинер, который от встретившихся ему на пути борзятников уже знал о случившемся и торопился, чтобы быть полезным своему барину. Появление обоза выжлятники встретили радостными возгласами, поскольку знали, что дядька Савелич, — как они называли камердинера, — имеет при себе запас горилки, которую им не терпелось употребить, чтобы снять накопившуюся усталость и напряжение.

Когда Сергей Сергеевич и выжлятники повернули свои головы в сторону приблизившегося к ним обоза, грянул выстрел, а вслед за этим раздался столь ужасный вопль, что у Сергея Сергеевича пробежал мороз по коже. Истошно завыли собаки, захрапели и стали бить копытами кони, а над полем закружились и закаркали вороны. Их оказалось великое множество — целая стая. Сергей Сергеевич, не обернувшись в сторону оборотня, снял меховую шапку, перекрестился и направился к своему камердинеру.

………………………………………………………………………………………………………

Дядька Савелич очень расстроился. Он опознал в оборотне старшего сына мелкопоместного помещика Крупского, который много лет учился на врача "где-то в Неметчине". Этот господин, по его словам, в позапрошлом году, накануне Пасхи, нанес визит старому князю Ивану — стало быть, отцу Сергея Сергеевича, и просил у него денег для продолжения опытов по созданию лекарственного средства, избавляющего от всех хворей и старости.

— Вы в то время еще служили в Санкт-Петербурге, — напомнил ему Савелич.

— А как же лекарство это называлось? — поинтересовался Сергей Сергеевич.

— По латыни уже не помню, а по-русски, это — эликсир вечной молодости, — удивил его камердинер своей образованностью.

Крупского опознали местный православный священник о. Митрофан и приказчик Казимиров. Они прибыли на парной упряжке, то есть в их сани за одну оглоблю были привязаны две лошади. С ними верхом на гнедом мерине приехал гостивший у священника полковой лекарь Шахов. Отцу Митрофану молодой "кандидат хирургии", одетый в военную форму, приходился шурином. Вслед за ними, вскоре, на двух парных упряжках прибыли спешившие и поэтому даже не переодевшиеся борзятники и привезли с собой топоры и лопаты.

— Что скажите, доктор, об этой загадке природы? — спросил Сергей Сергеевич полкового лекаря, когда тот осмотрел труп.

— Метаморфоза. И я полагаю, что она произошла по причине злоупотребления неким лекарственным средством, которое в Европе известно со времен Бонифация VIII, то есть с конца тринадцатого столетия от рождества Христова, — высказал свое мнение полковой лекарь.

— А я думаю не так, — вмешался в их разговор отец Митрофан. — В определениях церковных судов и Священном писании оборотни — это проявление дьявольских сил в человеческих жизнях. Вспомните, что Христос в Нагорной проповеди сказал: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные".

Отец Митрофан одержал верх в начавшейся после этого дискуссии о том, что с оборотнем делать: сжечь или закопать в землю. По его предложению оборотня закопали там, где он принял смерть. Завтра же на этом месте отец Митрофан обещал отслужить молебен по душе покойного Крупского, чтобы она предстала на Суд божий и понесла по делам своим заслуженное наказание или прощение. О случившемся также следовало известить исправника и родных Крупского. Эту задачу должен был выполнить приказчик Казимиров, которого от страха и волнения трясло так, что он пришел в себя только после третьей чарки водки.

Сергей Сергеевич возвращался в свое имение в санях с верхом. На этом настоял Савелич, замети, что барин выглядит очень уставшим. Стременные Микола и Грицько ехали верхом на своих лошадях позади его саней и вели в поводьях его кобылу. Погода совсем испортилась: подул ветер, и закружилась поземка. Незаметно он задремал и проснулся, когда они въезжали в большое село. Возле красивой церкви, сложенной из красного кирпича, Савелич притормозил. Заметив спешившего к его возку отца Митрофана, Сергей Сергеевич вылез из саней, полагая, что священник хочет с ним о чем-то поговорить или попрощаться. Оказалось, что не то, ни другое. Отец Митрофан приглашал его отобедать, напомнив ему при этом об обещании, которое он дал ему не далее, как позавчера. Отказываться было неудобно, и Сергей Сергеевич попросил Савелича заехать за ним в три часа и никак не позже.

Отец Митрофан проживал со своей семьей в просторной двухэтажной рубленой избе. Сергея Сергеевича проводили в сени, где он снял верхнюю одежду. С мылом, которое пахло земляникой, он помыл в рукомойнике руки и вытер их белоснежным полотенцем. За ним ухаживали, как за наипочетнейшим гостем, сам хозяин и его супруга Ольга Ивановна.

На первом этаже находилась кухня и большая гостиная, где уже накрывался стол. Увидев в простенке между окон наряженную елку, Сергей Сергеевич понял, что уже наступило Рождество. Многочисленные иконы в "красном углу" гостиной заставили его вспомнить о том, что он — человек крещеный. Сергей Сергеевич троекратно перекрестился и поклонился. То же самое сделал Шахов. На полковом лекаре был новенький военный мундир темно-синего цвета со знаками различия, про которые Сергей Сергеевич ничего не знал. Затем их усадили за стол и начали угощать горилкой на меду, горилкой на перце, горилкой на зверобое и т. д., предлагая под каждый сорт горилки новые закуски. Сам хозяин от употребления спиртного воздерживался, ссылаясь на то, что ему сегодня еще предстоит вечерняя служба в храме.

Сергей Сергеевич с удовольствием съел целую тарелку настоящего украинского борща с пампушками в чесночном соусе. Судя по обилию на столе мясных и рыбных закусок, он догадался, что строгий рождественский пост уже прошел и, что сейчас, наверное, святочная неделя, во время которой православные христиане предаются веселью. Вскоре в подтверждение того, о чем он подумал, в гостиную вбежала худенькая черноглазая девушка с алыми лентами, вплетенными в косу, одетая в белую вышитую блузку с короткими рукавами и длинные цветастые широкие юбки. Следом за ней вошел парень в красных шароварах и белой вышитой рубахе. У парня в руках была самая настоящая скрипка, на которой он начал играть. Под мелодию, напоминающую "Чардаш", девушка пустилась в пляс, да с такой страстью, что к неудовольствию отца Митрофана показала гостям свои стройные ножки, обутые в сафьяновые сапожки.

— Это их дети, Иван да Марья, — шепнул Сергею Сергеевичу Шахов.

Когда танец закончился, Сергей Сергеевич с сожалением подумал о том, что в его карманах нет даже мелкой монеты, чтобы поощрить исполнителей. И тут он вспомнил про серебряные часы. Встав из-за стола, он подозвал к себе Ивана и вручил ему подарок, о котором 16-летний хлопец, наверное, и не мечтал.

— А вот, Марье мне подарить нечего. Разве что поцеловать?! — спросил он, обращаясь к отцу Митрофану.

— Ладно. Разрешаю. Так и быть — целуй! — засмеялся довольный хозяин, полагая, что поцелуй князя Сергея, обратившего внимание на его дочь, тоже немалого стоит.

После обеда, как и положено, на столе появился пузатый медный самовар. Чай, которым угощала гостей матушка Ольга, показался Сергею Сергеевичу настолько вкусным, что он не выдержал и спросил про его сорт. Оказалось, что чай — китайский и называется "цветочный".

Во время чаепития отец Митрофан, некстати, вспомнил про несчастного Крупского и даже развил целую теорию, объясняющую причину, по которой этот образованный и просвещенный господин превратился в зверя. Свой последний тезис отец Митрофан, обращаясь, главным образом к Сергею Сергеевичу, произнес со слезами на глазах:

— Прошу и молю вас, ходите в Церковь Греко-российскую: она во всей славе и силе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие её — учители Церкви, архипастыри — суть преемники Апостольские. А лютеранская или католическая церкви подобны маленькой лодке, не имеющей кормила и вёсел; она причалена вервием к кораблю нашей Церкви, плывёт за нею, заливаемая волнами, и непременно потонула бы, если не была привязана к нашему кораблю!

Савелич доставил Сергея Сергеевича в имение, когда уже почти стемнело. В холодных сенях, по данным, полученным от Савельича, его ожидали приехавшие в полдень из Киева мужик и баба, а с ними двое детей. У бабы, по словам Савелича, имелось письмо, которое она желала вручить ему лично в руки и отказывалась показывать кому-либо еще.

При появлении барина мужик и баба поднялись с лавки и низко поклонились. Сергей Сергеевич обратил внимание на их потертые овчинные полушубки, а затем перевел взгляд на двух испуганных детей — девочку и мальчика, обвязанных платками и шалями. После этого он выразил приказчику, появившемуся в сенях, свое крайнее неудовольствие: почему приехавшие к нему люди находятся не в тепле, а на холоде? Казимиров замялся, не зная, что ответить. В это время баба достала из-за пазухи синий конверт и с поклоном подала ему в руки.

Сергей Сергеевич попросил огня. Савельич немедленно принес свечи и Сергей Сергеевич, вскрыв конверт, прочитал следующее:

Мой милый Сергей! По настоянию врачей уезжаю в Ялту. Чахотка перешла в последнюю стадию. Наверное, проживу не более двух месяцев. Пожалуйста, позаботься о моих людях и моих детях. О Николае и Наталье я тебе уже рассказывала. Они — беглые крепостные князя Гагарина. Я снабдила их фальшивыми паспортами, и они в благодарность за это остались в моем доме слугами: кухаркой и конюхом.

Теперь о детях. Насчет отца Шуры врать не стану, так как в одно время с тобой встречалась с ротмистром Павловым. Время, сам знаешь, было какое: "Sur la guerre comme sur la guerre". Но, вот, Сережа — точно твой сын. Метрики детей — у Натальи.

После моей смерти ты должен показать это письмо известному тебе Мойше Хейфецу, проживающему ныне на Крещатике. Он выдаст тебе мои фамильные драгоценности по прилагаемой к письму описи, на которой проставлена его собственноручная подпись и печать их торгового дома. Это — единственное, что я могу оставить своим детям на их содержание и воспитание.

Прощай и не обессудь за то, что посмела обратиться к тебе, как единственному человеку, в честности и благородстве которого никогда не сомневалась.

Твоя Мари

Прочитав письмо, Сергей Сергеевич приказал Казимирову принять и разместить приезжих в соответствии с их статусом: Наталью и Николая направить к дворне, а для детей выделить отапливаемое помещение, накормить, приодеть и приставить к ним слуг. Приказчик принял его поручение к исполнению, а Сергей Сергеевич в сопровождении Савельича направился в охотничью гостиную.

Войдя в помещение, Сергей Сергеевич обомлел, так как вся обстановка показалась ему до боли знакомой. Большие окна в парк. Простенки между пилястрами затянуты холстом и расписаны клеевыми красками. Он узнал и прелестную картину, похожую на гобелен, которую с полным основанием можно было бы назвать "Охотничий рай".

У Сергея Сергеевича закружилась голова, и он сказал Савельичу, что очень устал и хотел бы прилечь. Камердинер постелил ему постель на большом диване, обтянутом бархатом, и помог раздеться. В охотничьей гостиной было так натоплено, что разжигать камин было совершенно ни к чему. И тут Сергей Сергеевич вспомнил, что охотничьего рога, который он должен бросить в открытый огонь, у него нет. Куда он мог его деть, он тоже не помнил. Он почувствовал, что с него ручьем полился пот, а сердце от волнения застучало так, что вот-вот должно было вырваться из груди.

Дрожащим от волнения голосом Сергей Сергеевич попросил Савельича выяснить, где его охотничий рог и, если он найдется, немедленно принести его в гостиную. Савельич удивился и пошел выполнять его приказ. За те полчаса, в течение которых камердинер отсутствовал, Сергей Сергеевич пережил столько волнений и страхов, сколько, наверное, не пережил за всю свою жизнь. Наконец, Савельич появился с Рогом Царя Соломона в руках. Сергей Сергеевич от радости готов был старика расцеловать. Но все объяснилось очень просто: отправившись на обед к отцу Митрофану, Сергей Сергеевич оставил рог в санях, и Савельич, приехав в имение, передал его дворовому мальчику, чтобы тот отнес его с прочими охотничьими аксессуарами в не отапливаемые барские покои на втором этаже флигеля.

— Князь Сергей, кого приглашать на ужин? — с этими словами Савельич бесцеремонно посмел разбудить Сергея Сергеевича где-то в половине седьмого вечера.

— Как обычно, — ответил Сергей Сергеевич, и тут же спохватился: Как дети?

— Ваше сиятельство, — ответил камердинер, — ваши дети — в Овальном кабинете. Я осмелился прочитать полученное вами письмо и приказал достать для них из кладовки игрушки, которые вам и вашему братцу в детстве на Рождество дарили ваши родители.

— Савелич, ты — молодец! Переодень меня к ужину, и, пожалуйста, сначала, проводи меня к детям. Я хочу на них посмотреть, — сказал Сергей Сергеевич, до глубины души тронутый письмом неизвестной ему Мари.

Вместо ожидаемого гражданского костюма Савелич принес ему парадный военный мундир с орденами, о которых гражданские и военные чины второго десятилетия XIX столетия, не прошедшие Отечественной войны 1812 года и не участвовавшие в заграничных походах русской армии, могли только мечтать. Затем Савелич его причесал и смазал его усы и бакенбарды какой-то жидкостью, пахнущей лавандой. В таком виде Савелич проводил его в Овальный кабинет, держа в руках подсвечник с шестью свечами.

Дети сидели на полу возле рождественской елки и с увлечением играли в дорогие игрушки, которые принесли им приставленные к ним слуги. Сергей Сергеевич с умилением взглянул на две аккуратно заправленные кровати, которые дворовые приготовили детям для ночлега. Под кроватями, как полагалось в то время в хороших домах, стояли позолоченные ночные вазы с крышкой.

В Овальном кабинете было тепло, — также, как и в охотничьей гостиной, и поэтому дети были одеты легко: в одних ночных сорочках. Девочка играла в зверюшек и индейцев, а мальчик расставлял в каре оловянных солдатиков. Взглянув на рождественскую елку, Сергей Сергеевич вздрогнул. Нет, его испугала не венчающая ее вершину красная пятиконечная звезда, а кукла Щелкунчика, висевшая посреди ее лап. Что-то тревожное, напоминающее музыку известного балета Чайковского, насквозь пронзило его сердце.

Обнаружив упавшие на них тени, дети подняли на пришедших в Овальный кабинет людей глаза и вскрикнули. Парадный образ Сергея Сергеевича первоначально привел их шок, но затем они так обрадовались, что с криком: "Тятенька пришел!" — бросились к нему, схватили его за руки и на них повисли.

Сергей Сергеевич осторожно присел и позволил детям обнять его за шею. По его мнению, Шуре и Сереже было не более 12–13 лет, следовательно, родились они где-то в 1813–1815 гг. В какой обстановке и в каких условиях могли встретиться их родители: в объятых пожаром селениях, на военных дорогах, забитых обозами и беженцами, в лазарете или госпитале, — можно было только гадать. Но в физическом смысле это были точно дети 1812 года. В этот момент в Овальный кабинет вошли слуги, чтобы заменить перегоревшие на рождественской елке восковые свечи. Сергей Сергеевич пожелал Шуре и Сереже спокойной ночи и обещал прийти к ним еще раз, чтобы удостовериться в том, что они спят.

За ужином Сергей Сергеевич оказался среди людей, которые, как правило, составляли ему компанию, когда он приезжал в свое имение из местечка, в котором зимой был расквартирован его полк. Не весь полк, конечно, а несколько рот. Он даже название полка своего вспомнил, а также его командира, на место которого он претендовал, и давно бы стал полковником, если бы император Александр I по какой-то причине не отложил свой высочайший рескрипт.

Итак, на ужине присутствовали: приказчик Казимиров со своей женой Ядвигой, старая француженка-гувернантка мадам де Латрек, старый учитель музыки (и немец по происхождению) со смешной фамилией Шнапс и доморощенный художник и архитектор Хвостиков (из бывших крепостных) со своей дочерью Юлией, которая во время ужина не сводила с Сергея Сергеевича глаз. Савельич выполнял за ужином обязанности дворецкого и командовал слугами.

Во время перемены блюд приказчик Казимиров передал Сергею Сергеевичу письмо от "самой высоковельможной пани", которой, судя по надписи на конверте, являлась любимая племянница выдающегося екатерининского вельможи Григория Потемкина. Мадам приглашала его в гости; жаловалась на то, что он перестал уделять ей внимание; намекала о каком-то заговоре, про который знают все, кроме полиции, а в конце своего послания спрашивала, не надо ли ему "по смешной цене" двести пудов железа, которые она недавно конфисковала у одного уральского купчишки. Сей негоциант, — писала она, — вознамерился торговать в Белой Церкви своим товаром, не спросив у нее разрешения. Сергей Сергеевич скомкал непонятное ему письмо графини Браницкой, написанное по-французски, и запустил его шариком в весело горящий камин, и только потом одумался:

— Это же исторический документ!!!

После ужина Сергей Сергеевич в сопровождении Савельича прошел в охотничью гостиную. Савельич услужливо поинтересовался насчет Юлии: приглашать ее к нему на ночь или не приглашать?

— Других разве нет? — раздраженно спросил он у камердинера, понимая, что с красавицей Юлией он задержится здесь гораздо дольше, чем он запланировал.

— У Оксаны и Алены течка, Ольга простудилась и хворает. Могу позвать Дуняшу, да уж больно она еще молода и неопытна, — сообщил камердинер о состоянии дел в его барском гареме.

— Да ну их, всех! Буду спать один! — объявил Сергей Сергеевич камердинеру и, между прочим, спросил насчет камина, который он собственноручно разожжет, если почувствует озноб.

— Камин заправлен сушняком. Достаточно искры, — обнадежил его Савельич.

Когда часы в охотничьей гостиной пробили полночь, Сергей Сергеевич с помощью свечи разжег камин, а затем посмотрелся в висевшее подле камина зеркало. В зеркале отразился гордый профиль какого-то исторического героя: не то Наполеон, не то какой-то известный революционер-декабрист.

Сергей Сергеевич показал своему отражению язык, а потом сказал:

— Слушай, брат: ты кашу заварил, ты ее и расхлебывай. У меня своих проблем полон рот. А теорию относительности пусть Эйнштейн в нужное время провозгласит. Мне чужая слава не надобна.

Отвернувшись от зеркала, Сергей Сергеевич трижды протрубил в рог царя Соломона, который сам, вырвавшись из его рук, полетел в камин. Рог вспыхнул, синим пламенем, а Сергей Сергеевич вновь очутился на своей даче в Барышево, приписанной к садово-дачному кооперативу "Серебряная горка".

………………………………………………………………………………………………………

О своем удивительном путешествии в XIX век Сергей Сергеевич не знал, что и подумать. Еще больше смущал его способ, каким это путешествие было совершено. Между тем, разгадка тайны Рога Царя Соломона, не представляла бы для него большой сложности, если бы он располагал более обширной информацией о том, кто этот инструмент изготовил. Об истории "космических (воздушных) странствий" царя Соломона — легендарного правителя объединенного Израильского царства, правившего в период его наивысшего расцвета и могущества, — известно немногим. Где-то в 900 г. до нашей эры Соломон подарил своей возлюбленной, царице Савской, космический летательный аппарат в самом прямом смысле этого слова. Об этом сообщается в главе 30 древнейшего эфиопского предания "Кебра Нагаст" (Книга величия царей):

"Он подарил ей всякие диковины и сокровища, какие только можно пожелать… и колесницу, которая движется по воздуху и которую он создал согласно премудрости, дарованной ему Богом".

Судя по этому источнику, Соломон был существом совершенно уникальным. Например, на одной из своих "летающих колесниц" он всего за один день проделал путь до бесконечности, и при этом не испытал ни болезней, ни печалей, ни голода, ни жажды, ни усталости ("Кебра Нагаст", глава 58).

III

В ночь со вторника на среду у Сергея Сергеевича угнали машину, которую он, вернувшись с дачи, не стал заводить в гараж. В те годы в Академгородке жители спокойно оставляли во дворах даже свои велосипеды: — случаи кражи имущества были чем-то из ряду вон выходящим. Об угоне своего авто Сергей Сергеевич узнал в среду в 10 часов утра от участкового милиционера старшего лейтенанта Леонтьева, который прямо с порога заявил ему о том, что, по правде говоря, увидеть его дома никак не ожидал. По словам участкового, принадлежащая Сергею Сергеевичу машина "Волга" бежевого цвета с номером таким-то ровно час тому назад была поднята со дна Оби в трех километрах от строящегося моста. В салоне автомобиля водолазы никого не обнаружили, поэтому милиция пришла к выводу, что водитель либо смог из машины выбраться самостоятельно и где-то скрывается, либо утонул и его тело еще предстоит найти.

Сергей Сергеевич предъявил Леонтьеву документы на машину и оба комплекта ключей, после чего тот позвонил с его домашнего телефона в ГАИ, уголовный розыск и районное управление внутренних дел. В конечном итоге Сергею Сергеевичу пришлось договариваться с деканатом о переносе занятий и вместе с участковым на его служебном уазике ехать в РОВД и ГАИ для дачи показаний, подписания разных протоколов и т. д. Ему даже показали его "Волгу", которая была так искорежена, что ее капитальный ремонт, очевидно, мог затянуться на длительное время, если вообще был экономически целесообразен. Машину ему было очень жаль, поскольку он вложил в ее ремонт и на ее содержание немалые средства, которые вряд ли бы ему удалось взыскать с неизвестного злоумышленника, даже если бы его нашли и осудили.

Сергей Сергеевич принял по акту обнаруженные милицией в салоне и багажнике автомобиля вещи, которые он признал своими. Это были запаска, канистра с бензином, домкрат, кое-какие инструменты, транзисторный радиоприемник, брезентовая куртка и Рог Царя Соломона, правда, без мундштука. Как магический предмет, сгоревший на его глазах, синим пламенем, оказался в машине, ему было совершенно непонятно. Но больше всего его удивил предъявленный ему шутовской колпак с серебряными бубенчиками и шелковый красный плащ с вышитой на нем картой Таро — нулевой.

Сергей Сергеевич честно заявил, что эти вещи — не его, и как они в салон его "Волги" попали, он не имеет никакого представления.

— Значит, охотничий рог ваш, а маскарадный костюмчик не ваш? — еще раз переспросил его старший следователь новосибирского уголовного розыска капитан Мурычев.

— Костюм вижу в первый раз, — соврал Сергей Сергеевич, и понял, что следователь ему не поверил, потому что, усмехнувшись, сказал:

— Так в протоколе и запишем: "Угонщик с какой-то целью подбросил в салон машины, сшитый из шелка и бархата, костюм шута, который, как и охотничий рог, скорее всего, представляют собой краденый театральный реквизит или музейный экспонат".

— Протестую! Охотничий рог достался мне в наследство от отца, который был заядлым охотником! — не согласился Сергей Сергеевич.

— И кто это может подтвердить? — следователь ехидно улыбался, и зря, поскольку Сергей Сергеевич на этот счет мог запросто представить подходящий документ.

— Кто-кто? Алексей Николаевич Косыгин, Анастас Иванович Микоян. Фидель Кастро, наконец. У меня в семейном альбоме есть фотография, где мой покойный отец…

— Все понял! Дальше можете не продолжать, — сказал следователь, уже сожалея о том, что задал свой вопрос.

Где-то в половине второго после полудня Сергей Сергеевич с дворником Степаном Ивановичем начали справлять поминки по убитой машине, которую гаишники привезли на эвакуаторе и выгрузили возле его гаража. Повод для мероприятия подал Степан Иванович, предложив Сергею Ивановичу во временное пользование, причем, безвозмездно, мотороллер "Вятка" своего младшего сына Василия, недавно ушедшего на два года на службу в Советскую Армию.

Немного погодя к ним присоединился участковый Леонтьев, который очень глубокомысленно заметил, что гараж — не самое лучшее место для изъявления глубокой печали по поводу случившегося. Сергей Сергеевич и Степан Иванович намек поняли и попросили участкового отвезти их на своем уазике куда-нибудь на природу. Они отъехали недалеко и расположились в сосновом бору на берегу Обского моря на уже апробированном Леонтьевым месте; расстелили брезент и даже разожгли костер, на котором испекли картошку.

Пьянствовать в рабочее время, разумеется, очень нехорошо. Но Сергей Сергеевич с работы отпросился, а у дворников и участковых милиционеров рабочий день, как известно не нормирован. Литр самогона — чистейшего, как слеза, и крепкого, как крещенский мороз, были для трех закаленных мужчин при наличии свежего воздуха и хорошей закуски — все равно, что слону дробина. Когда самогон закончился, Сергей Сергеевич и участковый Леонтьев искупались. После водных процедур в прогретой до 15 градусов по шкале Цельсия обской воде они почувствовали себя так, как будто на Новый год употребили пару фужеров шампанского. За три часа, в течение которых продолжался пикник, отдыхающие успели поговорить на разные темы, но больше всего об угоне профессорской "Волги" и ее бессмысленном утоплении.

— А я считаю, что без нечистой силы тут не обошлось, — утверждал дворник Степан Иванович, ссылаясь на то, что, хотя машина стояла у него под окнами, ни он, ни члены его семьи не слышали, как она завелась.

— А я считаю, что это какие-то хулиганствующие подростки решили развлечься, но только в толк не возьму, как они смогли завести машину без ключей и разблокировать противоугонное устройство, — недоумевал участковый Леонтьев.

— А я считаю, что машину угонял профессиональный угонщик, и мне не понятно, почему он не справился с управлением и съехал с набережной в Обь, — печалился Сергей Сергеевич.

— Может, машина была неисправна? Тормоза, например, отказали. Где и когда вы в последний раз делали ремонт? — поинтересовался Леонтьев, которого его начальство уже поставило в известность о том, что потерпевший — не в ладах с КГБ. "Глухаря", то есть нераскрытого уголовного преступления, органы внутренних дел Новосибирска, при всем уважении к "старшему брату", вешать на себя не желали.

— В последний раз машину мне ремонтировал один "умелец"… Вот, в чем тут может быть дело! — воскликнул Сергей Сергеевич, вспомнив про Сезара де Ле-Руа, и замолчал, сраженный страшной догадкой.

— Фамилию, имя, отчество "умельца", адрес, не припоминаете? — оживился Леонтьев.

— Давайте-ка, мужики, по последней стопке, и я, как обещал, расскажу вам о митохондриях, — перевел Сергей Сергеевич разговор на другую тему.

Неизвестно, как сейчас, но в ту пору многие новосибирцы, не имеющие никакого отношения к науке, вопросами науки, тем не менее, очень живо интересовались. Участковые, управдомы, дворники, сантехники и прочие работники ЖКХ, ежедневно общаясь с докторами и кандидатами разных наук, лаборантами, аспирантами и студентами, составлявшими основной контингент жителей Академгородка, старались не упускать возможности для повышения своей образованности.

Дворник Степан Иванович и участковый Леонтьев, между прочим, знали в лицо всех известных ученых, проживающих в их микрорайоне, и даже имели некоторое представление о тех направлениях науки, которыми те занимались. Профессор Мерцалов пользовался у них особым уважением, поскольку, в отличие от некоторых, не кичился своей ученостью, да и в общении был прост и обходителен. Кроме того, Сергей Сергеевич обладал редкой способностью в доступной форме объяснять очень сложные процессы, происходящие в атомах, молекулах и клетках живого организма. И вот, что, на этот раз они от него узнали:

— Во всех клетках человеческого организма присутствуют маленькие зернышки — митохондрии, снабженные внутренней и внешней мембраной. В каждой клетке их содержится около 2000, и все они соединены между собой в единую энергетическую систему. Митохондрии имеют собственную ДНК и способны к делению. Ученые называют митохондрии электростанциями клетки. И не зря. Благодаря митохондриям каждая клетка обладает электрическим потенциалом, равным 0,09 вольт. Но потенциал самих митохондрий — 0,02 вольт. Умножаем на их количество. Получаем 2 вольта. Совсем нехило для одной клетки! Сто клеток в принципе может зажечь обыкновенную электрическую лампочку! Пока мы знаем, что эта энергия, частично, в виде высокочастотного электромагнитного излучения направляется на воспроизводство гемоглобина. В формуле гемоглобина, как я уже вам рассказывал, есть четыре атома железа, которые постоянно подвергаются окислению-восстановлению и обеспечивают клеточное кислородное дыхание. Таким образом, каждый человек со своими 100 триллионами клеток подобен громадному осциллирующему электромагниту, генерирующему и излучающему энергию, эквивалентную энергии всех известных нам электростанций….

Собеседники отреагировали на сообщение Сергея Сергеевича приблизительно одинаково. Участковый оперуполномоченный Леонтьев заметил:

— Если живая клетка более совершенна, чем любая созданная человеком техническая система, спрашивается, кто ее сделал? Неужели мы должны прийти к выводу, что это произошло случайно? Это совершенно нелогично…

Дворник Степан Иванович его поддержал:

— Давид, царь израильский, недаром сказал: "Я дивно устроен!".

Вечером, где-то в половине шестого, Сергей Сергеевич вернулся домой, и собирался было прилечь на диване возле телевизора, но сделать ему это не позволил коллега Фишман. Аркадий Моисеевич позвонил ему по телефону и напомнил о том, что сегодня вечером он принимает в гостях известного журналиста из Москвы, с которым познакомился в поезде "Москва-Новосибирск".

— Аркаша, ты же знаешь, какая у меня ситуация, — пожаловался Сергей Сергеевич, чтобы отказаться от визита к Фишману и общения с представителем столичной прессы, который, по сведениям его коллеги, имел какое-то отношение к Отделу науки и техники редакции газеты "Известия" и журналу "Наука и жизнь".

— Приношу глубочайшие соболезнования по случаю преждевременной кончины твоего железного коня и даю тебе возможность немного заработать на его ремонт, — Аркадий Моисеевич намекал на возможный гонорар от публикации в столичной прессе серии совместных научно-популярных статей.

— Чем черт не шутит. Может, наконец, протолкну свой материал о перспективах развития биотехнологий в "Науку и жизнь", — подумал про себя Сергей Сергеевич, но на всякий случай тематику предстоящей беседы со столичным журналистом решил уточнить: Что твоего Павлова интересует? Нельзя ли, конкретнее, чтобы я с мыслями собрался?

— Его интересует гипотеза волновой функции генома в контексте наших опытов регрессивного гипноза…

— Аркаша! Мы же договорились, что этой проблемой в ближайшее время заниматься не будем. К тому же мы уничтожили все пленки с известными тебе записями, а без них, как ты сам понимаешь, наши утверждения лишены доказательной базы, — Сергей Сергеевич изо всех сил намекал своему коллеге об опасных последствиях проведенных ими экспериментов.

— Ну, кое-что я для себя сохранил для того, чтобы, засыпая, вспоминать Ниццу, — признался Аркадий Моисеевич.

— Вот, значит ты какая птица, раз тебе приятна Ницца! — рассмеялся Сергей Сергеевич, а про себя подумал, что Аркадий Моисеевич, наверняка, не устоит от соблазна продемонстрировать своему московскому гостю невероятно простую технику погружения в гипнотический сон, навевающий воспоминания о прожитых жизнях.

— На ужине будет Мелисса со своей московской подругой Наденькой, про которую я тебе уже рассказывал: 90-60-90. Честное слово! — привел Аркадий Моисеевич последний аргумент в обоснование того, чтобы Сергей Сергеевич принял его приглашение.

До дома Аркадия Моисеевича было рукой подать: каких-то 15 минут ходьбы. Чтобы не терять время в очередях, Сергей Сергеевич прихватил с собой из своих старых запасов бутылку ликера и коробку шоколадных конфет. Дверь в квартиру N47 на третьем этаже ему открыла Мелисса и, сияя от радости, подставила ему для поцелуя свои пухлые щечки.

Сергей Сергеевич был в курсе того, что племянницу Аркадия Моисеевича из престижного столичного вуза отчислили за неуспеваемость, и уже уныло представлял ее в качестве своей будущей лаборантки. Отказать Аркадию Моисеевичу в приеме Мелиссы на работу было бы неудобно. В сопровождении Мелиссы Сергей Сергеевич зашел на кухню, поздоровался с Майей Соломоновной и познакомился с Наденькой Навротиловой. Супруга Фишмана хлопотала возле духовки, а Наденька готовила салат оливье. На кухне аппетитно пахло выпечкой и свежими огурцами.

Хозяина квартиры вместе с московским гостем Сергей Сергеевич застал на балконе, где они курили и обсуждали сенсационную новость, переданную по "Голосу Америки" и подтвержденную "Русской службой BBC". Речь шла о том, что несколько дней тому назад в Боливии неподалеку от поселка Ля-Мамора потерпел крушение неопознанный летающий объект. При его ударе о скалистый склон горы Эль-Тайре возникла чрезвычайно яркая вспышка, осветившая местность в радиусе 150 км, и произошел сильный взрыв, волной от которого были выбиты стекла домов в радиусе 70 км. На скалистом склоне горы Эль-Тайре образовалась огромная воронка длиной 1500 м, шириной 500 м и глубиной 400 м. И что самое удивительное, так это то, что не удалось обнаружить, куда девались примерно 300 млн м3 гранита, вылетевшие при образовании этой воронки. Вся порода таинственным образом исчезла. Советские СМИ по поводу этого инцидента даже не заикнулись.

Московский журналист оказался плечистым, вихрастым молодым человеком с открытым лицом в возрасте, примерно, 25 лет. Сергею Сергеевичу он сразу понравился. Особенно расположило его к нему то, что он — близкий друг Ларисы Николаевны Селезневой, с которой он не далее, как вчера, встретился на дороге, возвращаясь с дачи. Спутника Ларисы Сергей Сергеевич тогда не разглядел, и был приятно удивлен, узнав, что был Павлов. Взглянув на его визитку, Сергей Сергеевич спросил своего нового знакомого, не родственник ли он Сергея Васильевича Павлова — молодого ученого-физика из Дубны, на реферат докторской диссертации которого он в прошлом году писал отзыв.

— Как тесен этот мир! — удивился Сергей Сергеевич, узнав, что Сергей и Дмитрий — родные братья.

— Наш человек! Я тебе говорю! — шепнул ему Аркадий Моисеевич, и Сергей Сергеевич коллеге Фишману поверил.

Во время ужина Сергей Сергеевич сидел рядом с Наденькой, а Павлов — с Мелиссой. Судя по тому, как Мелисса себя вела, Сергей Сергеевич догадался, что у нее с Павловым роман, который, возможно, начался еще в Москве. Наденька, узнав о том, что Сергей Сергеевич — настоящийпрофессор, да еще коренной москвич, очень сильно робела и на его вопросы отвечала немногословно. Время в приятном обществе шло незаметно. Где-то в половине девятого вечера московский гость стал проявлять беспокойство и попросил Аркадия Моисеевича немного поговорить о деле. Коллега Фишман предложил ему и Сергею Сергеевичу пройти в его рабочий кабинет.

Они расположились в кожаных креслах подле журнального столика. Московский гость, страшно волнуясь, сообщил им о том, что ему позарез нужно выяснить некоторые подробности и обстоятельства своей прежней жизни, которую он, по его словам, начал вспоминать с раннего детства. Он, якобы, являлся белым офицером, подполковником, служившим в армии Колчака, и ему будто бы был вверен обоз с частью золотого запаса Российской империи. Во время поспешного отступления белой армии из Читы он, будто бы, приказал сбросить ящики с мерными золотыми слитками в какую-то выработанную шахту, а вход в нее замуровать. Это место им было помечено на карте, которую он спрятал в стельке сапога, но вскоре был убит в бою с красными партизанами, и карта пропала вместе с ним.

Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич задумались. После того, что они сами пережили во время своих путешествий в прошлые жизни, не верить Павлову они не могли. Их смущал предмет интереса потенциального гипнотика — Aurum (золото). С этим металлом, как известно, шутки плохи: Желтый Дьявол завораживает и ведет к краю пропасти, в которую свалился уже не один человек. С другой стороны, они не были уверены, что в результате прослушивания сохраненной Аркадием Моисеевичем магнитофонной ленты Павлова не занесет куда-нибудь во времена Ивана Грозного или вообще в другую звездную систему или галактику.

— Я не против того, чтобы вам это устроить, но, — сказал Аркадий Моисеевич и посмотрел на Сергея Сергеевича.

— Вы должны дать клятву, что никому не расскажите о том, как мы помогли вам заглянуть в одну или многие из ваших прошлых жизней, — потребовал Сергей Сергеевич.

— Клянусь! — сказал Павлов, не моргнув глазом, хотя историю с колчаковским золотом придумал не он, а старший лейтенант КГБ Светлана Викторовна Оленина, как один из возможных поводов "расколоть" профессора Мерцалова и его коллегу Фишмана на предмет методики регрессивного гипноза, которую они использовали в своих "психологических опытах".

Не уничтоженная катушка с магнитофонной записью находилась в рабочем кабинете Аркадия Моисеевича в нижнем ящике письменного стола. Поверх звуков, издаваемых хромосомами половой клетки, на ней были записаны музыкальные этюды из балета С.П.Прокофьева "Ромео и Джульетта". На Аркадия Моисеевича, который успел поэкспериментировать с разными записями, эта магнитофонная лента действовала наиболее благотворно. Он обычно слушал ее перед тем, как заснуть, и после этого видел прекрасные сны: Лазурный берег Средиземного моря, солидные гонорары и внушительные банковские счета, роскошную виллу, яхту, стройную красавицу-жену, кучу детей и богатых американских родственников.

Аркадий Моисеевич включил стереомагнитофон "Юпитер", стоявший на тумбе у письменного стола, вставил в него вышеупомянутую катушку и попросил Павлова расслабиться. Затем он нажал кнопку воспроизведения и сообщил московскому гостю, что они оставят его одного, а минут через 15–20 вернутся, чтобы обсудить проблему регрессивного гипноза, с точки зрения гипотезы волновой функции генома.

Павлов пожаловался на то, что ему душновато, и Аркадий Моисеевич открыл окно, выходящее во двор. Свежий прохладный воздух, напоенный ароматом весны, ворвался в комнату. Опасаясь, что гость простудится, Аркадий Моисеевич предложил ему клетчатый шерстяной плед, но тот отказался, сославшись на "внутренний перегрев".

Вернувшись в гостиную, Сергей Сергеевич спросил коллегу Фишмана, не заметил ли он, что у московского журналиста как-то уж очень подозрительно блестят глаза. Аркадий Моисеевич в ответ только рассмеялся и сказал, что после хорошей дозы пятизвездочного армянского коньяка, не только глаза должны заблестеть, но и нимб золотой над головой возникнуть.

К сожалению, Сергей Сергеевич оказался прав, интуитивно догадавшись о том, что Павлов находится под воздействием наркотического препарата, разработанного в одной из секретных лабораторий КГБ. Этот препарат в виде долго растворяющейся капсулы Павлову предложил принять старший лейтенант госбезопасности Мурадов, когда привез его на замаскированном под такси автомобиле в Академгородок. При этом он ввел его в заблуждение, убедив его в том, что это — спецсредство от алкогольного опьянения.

Когда Мелисса узнала от Аркадия Моисеевича о том, что Павлов застрял не в туалете, а в его рабочем кабинете, так возмутилась, что вскочила с дивана и отправилась его проведать, надеясь остаться с ним наедине. С момента включения магнитофонной записи прошло уже 15 минут, поэтому Аркадий Моисеевич не стал ее удерживать. Через пару минут Мелисса вернулась в гостиную совершенно расстроенная, потому что Павлов, по ее словам, в указанном месте отсутствовал. Сергей Сергеевич про себя даже посмеялся, предположив, что Павлов сбежал от Мелиссы, как нерешительный жених Подколесин в пьесе Н.В. Гоголя "Женитьба".

Павлова стали искать по всей квартире, даже заглядывали на антресоли, но не нашли. К тому же в прихожей остались его полуботинки. Неужели он ушел в одних тапочках? И тут в квартиру позвонили. Аркадий Моисеевич открыл дверь и обомлел: перед ним стояли трое мужчин в одинаковых плащах и фетровых шляпах, которые предъявили ему свои удостоверения и ордер на обыск. От такого неожиданного поворота событий у него случился сердечный приступ и вскоре его отвезли в карете скорой помощи в 1-ю городскую больницу с подозрением на инфаркт.

Чекисты надели на Сергея Сергеевича наручники и доставили на машине "Волга" черного цвета на какой-то секретный объект, находившийся, как он заметил, неподалеку от областного телецентра. После томительного ожидания, где-то в половине одиннадцатого, его провели в маленький кинозал, где его встретила старший лейтенант госбезопасности Светлана Викторовна Оленина.

— Объясните, что это такое?! — потребовала она от доктора физико-математических наук С.С. Мерцалова и продемонстрировала ему записанный на видеомагнитофон эпизод таинственного исчезновения секретного сотрудника по кличке "Геолог" из пространства рабочего кабинета Аркадия Моисеевича Фишмана.

— Фантастика!!! — изумился Сергей Сергеевич, наблюдая за тем, как тело заснувшего в кресле Павлова стало туманным, потом прозрачным и, наконец, совсем исчезло. Он попросил открутить пленку еще на 10 метров назад. При повторном воспроизведении записи он заметил вокруг Павлова странное бело-зеленое свечение и вылезающего из-под кресла Арнольда Борисовича Шлаги. Бес ухмылялся и показывал язык.

Сергею Сергеевичу стало дурно, и он попросил воды.

На этом мытарства профессора Мерцалова не закончились. Его отвезли на еще более секретный объект, где к нему применили новейшие технологии проведения допроса. Но и после этого он ничего существенного по поводу таинственного исчезновения Павлова он не сообщил, поскольку на самом деле не понимал, что с московским гостем могло произойти. Под утро чекисты привезли его домой, даже не извинившись за причиненные ему неудобства.

IV

Утром в среду Лариса Николаевна Селезнева договорилась с Павловым о том, что с 21.00 она будет ждать его в его гостиничном номере, но вместо элитной гостиницы она в результате дорожно-транспортного происшествия (ДТП) попала в Центральную клиническую больницу (ЦКБ Сибирского отделения АН СССР). Ее доставили туда в бессознательном состоянии с закрытой черепно-мозговой травмой и множеством ушибов и порезов. Авария произошла где-то в восьмом часу вечера. Ее "Москвич-412" на высокой скорости врезался в опору и стойку дорожного знака, после чего свалился в кювет. По протоколу ГАИ свидетелей ДТП не было. Ларисе Николаевне оказал помощь проезжавший мимо водитель служебной "Волги", приписанной к какому-то оборонному НИИ. Он же сообщил об аварии в милицию и в ГАИ.

Квалифицированные врачи сделали все от них зависящее, и уже утром, в четверг, Лариса Николаевна пришла в сознание и смогла вспомнить, что с ней произошло. От воспоминаний у нее подскочило давление и заболело сердце. Она многое прощала своему мужу Игорю, но то, что на этот раз он выкинул, не укладывалось в ее сознании. Столь явного предательства, даже, несмотря на предстоящий развод, она от него не ожидала. Впрочем, начнем по порядку.

В среду ровно в 10 часов утра Лариса Николаевна приступила к проведению семинарского занятия со студентами. Руководство Медицинского института не возражало против того, чтобы она совмещала работу над кандидатской диссертацией с преподавательской деятельностью, которая у нее очень неплохо получалась. Студенты относились к ней с большим уважением и к семинарским занятиям готовились добросовестно. Бурная ночь, проведенная с Павловым, очень позитивно отразилась на ее самочувствии и настроении. Она буквально светилась от переполнявшего ее счастья, удостоверившись в том, что ее первая любовь была не только чистой, то есть романтической, но и взаимной. Впереди у нее был двухнедельный отпуск, поездка в Москву и ежедневное общение с любимым человеком, который предложил ей выйти за него замуж.

Во время перерыва между первой и второй парой семинарских занятий Ларису Николаевну попросили подойти к телефону. Звонил главный врач поликлиники, в которой работал Игорь Станиславович, и интересовался, почему его нет на рабочем месте. Она очень удивилась, так как ее муж на работу старался не опаздывать. После окончания второй пары занятий, когда она уже собиралась на обед в преподавательскую столовую, ее снова попросили к телефону. И снова это был главврач, от которого она узнала, что Игорь Станиславович так на работу и не вышел. Лариса Николаевна заволновалась: мало ли что с ним могло произойти на даче или по дороге домой. На всякий случай, до обеда и после, она несколько раз звонила домой. Трубку никто не брал.

В 15.00 должно было начаться заседание кафедры, но Лариса Николаевна на нем не осталась: — отпросилась, сославшись на семейные обстоятельства. В это время она уже была в квартире своего мужа на улице Жемчужной, в которой, несмотря на его многочисленные просьбы, она так и не прописалась. С точки зрения тогдашнего законодательства она нарушала паспортный режим, но никто из соседей Игоря Станиславовича по этому поводу тревогу не бил, а участковый Леонтьев на это дело смотрел сквозь пальцы. От встретившихся ей по дороге соседей она с сожалением узнала о том, что у Сергея Сергеевича Мерцалова ночью угнали машину, которая в настоящее время стоит возле его гаража в самом плачевном виде.

Открыв входную дверь, Лариса Николаевна обнаружила в прихожей лужу воды, которая натекла из ванной. Она вначале подумала, что кто-то из них двоих: она или Игорь Станиславович, — забыл выключить кран, но все оказалось гораздо серьезнее: прорвалась труба. Она немедленно вызвала сантехника. Пока сантехник пришел, пока он устранял неисправность, пока Лариса Николаевна возилась с тряпками и ведрами, прошло не менее двух часов. По этой причине она смогла отправиться в Барышево только в начале седьмого.

Приехав на дачу, Лариса Николаевна увидела стоящую на дороге перед домом новенькую "Ниву" с открытым капотом. Возле машины с задумчивым видом стоял Городецкий. Она спросила его, где Игорь, и тот, не говоря ни слова, показал рукой в сторону дома. Войдя в дом, она сразу поняла, чем ее муж занимается. Из-за полуоткрытой двери спальной до ее слуха доносились сладострастные стоны и всхлипывания. Ей бы сразу развернуться и выйти, но в душе у нее, внезапно, вспыхнула такая ревность и злость, что она схватила попавшийся ей под руку ремень, который она вытащила из валявшихся на полу мужских брюк, и ворвалась в спальную.

Никогда до этого в своей жизни она не скандалила, а тем более не дралась. Не помня себя от ярости, она принялась хлестать Игоря и Любу ремнем: по голым спинам и ягодицам, — доставляя слившимся в оригинальной позе Камасутры любовникам незабываемые ощущения. Ее с трудом угомонил Городецкий, который прибежал в дом, услышав пронзительный женский визг и нецензурную брань. А вот, что было дальше, как говорится, хоть стой, хоть падай: от испуга Люба так сжала свои интимные мышцы, что Игорь Станиславович без квалифицированной медицинской помощи не мог от нее освободиться.

……………………………………………………………………………………………………….

Одновременно давясь от смеха и плача от горя, Лариса Николаевна сидела за рулем своего "Москвича" и не двигалась с места. К ней подошел сконфуженный Городецкий и спросил, нет ли у нее случайно запасных свечей. Пришлось одолжить ему новенький комплект. И тут она снова допустила ошибку. Вместо того, чтобы отправиться в путь, она дождалась, когда Городецкий заведет свою "Ниву". Возможно, она ждала, что Игорь Станиславович сядет в ее "Москвич", и они смогут по дороге интеллигентно выяснить свои отношения, договориться о разводе и условиях раздельного проживания. Но ее официальный супруг сел в автомобиль Городецкого, на заднее сидение, и демонстративно обнял пунцовую от стыда Любу. Было ясно, что он крайне обозлен и обижен.

До выезда на шоссе Городецкий на своей "Ниве" плелся у нее в хвосте, но, когда грунтовая дорога закончилась, и начался ровный асфальт, попытался ее обогнать. Лариса Николаевна не позволила ему это сделать, и Городецкий ненадолго отстал. На половине пути от дачи до Академгородка Городецкий ее все-таки догнал, подрезал и заставил остановиться. Из "Нивы" вылез Игорь Станиславович и, подойдя к ее машине, с размаху сбил ногой левое зеркало заднего вида. Со словами: — "Оно тебе не надо!" — он вернулся в "Ниву" и занял место на переднем сидении рядом с Городецким.

От такого хамства у Ларисы Николаевны из глаз хлынули слезы, и, не отдавая себе отчета, она так надавила на газ, что через пару километров обошла Городецкого и вырвалась вперед. Возле свалки твердых отходов Городецкий нагло, нарушая правила дорожного движения, пошел на обгон. В этот момент Лариса Николаевна увидела на встречной полосе зловещий Hammer черного цвета. Иномарка двигалась с такой скоростью, что ее лобовое столкновение с "Нивой" было неизбежно. И тогда Лариса Николаевна резко повернула руль и нажала на тормоза. Ее "Москвич" полетел в кювет, но прежде зацепился за дорожный указатель ограничения скорости. Что было потом, она уже не помнила.

В полдень в ее палату принесли роскошный букет белых роз. Первая мысль, которая мелькнула у нее в голове, что это — от Павлова. Когда же медсестра рассказала, кто на самом деле является дарителем, Лариса Николаевна очень огорчилась. К букету была приложена записка, в которой какой-то неизвестный ей Алексей Опарин желал ей скорейшего выздоровления. Знакомая медсестра, прочитав записку вслух, объяснила ей, что даритель — водитель "Волги", который доставил ее в ЦКБ. Из этого следовало, что "Нива" и Hammer благополучно разминулись. Почему же их водители оставили ее без помощи?

Четыре недели пробыла Лариса Николаевна в Центральной клинической больнице. Ее регулярно навещали родные (бабушка и сестра покойного отца), друзья, коллеги по работе, студенты и даже соседи по дому на улице Жемчужной. И за все это время ее официальный супруг ее ни разу не навестил; она даже передач и писем от него никаких не получала. Хотя она знала, что он жив и здоров, и собирается в Москву на стажировку в 1-й Медицинский институт.

О причине, по которой ее не навещал Павлов, она узнала, когда ей разрешили вставать с постели. Это произошло в середине июня. Однажды, в дождливый день, к ней пришли Татьяна Ивановна Добронравова, Сергей Сергеевич Мерцалов и незнакомый солидный мужчина в очках. Так, Лариса Николаевна познакомилась с Сергеем Васильевичем Павловым, который специально приехал в Новосибирск, чтобы разобраться в причинах и обстоятельствах исчезновения любимого брата Дмитрия, объявленного к тому времени во всесоюзный розыск. После этого визита Лариса Николаевна прорыдала всю ночь: — счастье, которое казалось ей близко-близко, снова обошло ее стороной.

За неделю до выписки Ларисе Николаевне разрешили выходить во внутренний дворик больницы. Обычно она брала с собой какую-нибудь книгу и присаживалась на лавочке в тени берез и кустов акации. Как-то раз к ней подошла молодая женщина в больничном халате и попросила закурить (от своей вредной привычки Лариса Николаевна не отказалась). Получив желаемую сигарету, женщина пожаловалась на своих друзей, которые слишком уж заботятся о ее здоровье, и поинтересовалась, не составит ли она ей компанию, чтобы в известном ей укромном местечке позагорать topless. Слово за слово, и они познакомились и разговорились. Молодую женщину звали Светланой Викторовной. Она оказалась не местной, а из Москвы, и сообщила, что попала в ЦКБ, находясь в Новосибирске в служебной командировке.

Укромное местечко, о котором рассказала ей новая знакомая, было достаточно скрыто от посторонних глаз, поэтому Лариса Николаевна без стеснения разделась до трусиков. Они легли на расстеленное Светланой Викторовной покрывало, закурили и начали обсуждать тему летнего отдыха: кто куда ездит и где все-таки лучше: в Крыму или в Сочи? О своей жизни в Индии и прекрасных пляжах с белым, как снег, песком на берегу океана Лариса Николаевна из скромности промолчала, чтобы не вызвать у ее новой знакомой чувство зависти и комплекс неполноценности. Затем женщины стали рассказывать друг другу о себе.

Узнав о том, что Лариса Николаевна врач, да еще и фармаколог, Светлана Викторовна засыпала ее вопросами, которые, как она догадалась, имели непосредственное отношение к болезни, из-за которой она попала в Центральную клиническую больницу. О своей профессии ее новая знакомая сказала, что она — юрист и специализируется по гражданским делам. Они позагорали в течение часа и договорились, если позволит погода, встретится на этом же месте после обеда.

Что-то в словах умной и образованной москвички Ларису Николаевну насторожило, и, особенно, то, что у нее, судя по ее рассказу, было острое пищевое отравление, осложненное вирусной инфекцией. Из любопытства, пользуясь своей известностью среди медперсонала, она быстро навела справки.

Знакомый врач из отделения интенсивной терапии, по секрету, сообщил ей о том, что его коллеги между собой называют Светлану Викторовну Оленину не иначе, как Мата Хари, намекая на ее причастность к службе внешней разведки. Данная пациентка, согласно истории болезни, поступила в ЦКБ с явными признаками отравления фаллоидином, то есть ядом бледной поганки, хотя после промывании желудка никаких грибов и признаков их употребления врачи в пищеводе не обнаружили. Едва ее вытащили с того света и поставили на ноги, как она снова заболела, — на этот очень редкой формой малярии, которую можно подхватить только в тропических странах, вроде экваториальной Африки.

Другой знакомый врач, по секрету, признался, что ему, якобы, доподлинно известно о том, что тов. Оленина — офицер госбезопасности, принимавший участие в секретной операции в одной из стран Юго-Восточной Азии. О том, откуда он получил эти сведения, ее знакомый ничего не сказал. Впрочем, слова на этот счет были не уместны. Доктор Разумовский, — и в ЦКБ об этом все знали, — имел звание полковника медицинской службы.

Получив о своей новой знакомой столь интересную информацию, Лариса Николаевна сразу подумала о том, что такой человек как раз ей и нужен для того, чтобы выяснить, что на самом деле произошло с Дмитрием Васильевичем Павловым, и есть ли надежда когда-нибудь увидеть его живым. В версию Сергея Сергеевича Мерцалова и Аркадия Моисеевича Фишмана о том, что его, возможно, похитили инопланетяне, она не поверила, считая, что НЛО, это — плод воображения. Более правдоподобной, но менее приятной ей казалась версия, выдвинутая Татьяной Ивановной Добронравовой. Ее бабушка, много лет занимавшаяся проблемами пластической хирургии, не исключала того, что под видом Димы Павлова мог маскироваться иностранный шпион, который, почувствовав за собой слежку, из квартиры Аркадия Моисеевича ловко и незаметно сбежал, а настоящий Д.В. Павлов уже давным-давно мертв или переправлен ЦРУ за пределы СССР.

Обе выздоравливающие женщины снова встретились после обеда в условленном месте. Чтобы расположить к себе новую знакомую, Лариса Николаевна прихватила с собой мензурку медицинского спирта и литровую банку вишневого компота. Спирта было немного — грамм двести, но по причине длительного воздержания их здорово развезло, и они принялись откровенничать на вечные женские темы: о любви и верности, о мужьях и детях, о случайных половых связях и их незапланированных последствиях. Выяснилось, что они обе обожают секс, а в мастурбации и однополой любви: мужчины к мужчине и женщины к женщине, — не видят ничего предосудительного. Убедившись в том, что Светлана Викторовна готова перейти от слов к делу, Лариса Николаевна рассказала ей свою невеселую женскую историю, не называя фамилий и опуская несущественные детали.

— Так ты внучка Татьяны Ивановны Добронравовой?! — догадалась Светлана Викторовна и немедленно убрала свою руку с ее груди.

— Да! А мой Митенька…,- хотела продолжить Лариса Николаевна, но Светлана Викторовна ее прервала:

— Дмитрий Васильевич Павлов, 1953 года рождения, москвич, выпускник МГУ имени Ломоносова…

— Да! Откуда вы знаете?! — от волнения Лариса Николаевна перешла на "вы".

— От верблюда! — раздраженно ответила старший лейтенант госбезопасности Оленина, поняв, что в ЦКБ она — не инкогнито, и, что Лариса Николаевна Селезнева развела ее, как последнего лоха.

— Пожалуйста, скажите, хотя бы: он жив или нет? — взмолилась Лариса Николаевна.

— Да, жив он, жив! Он — живее всех живых, но, к сожалению, сейчас от нас он очень далеко, — с этими словами Оленина встала и начала одеваться. Лариса Николаевна последовала ее примеру.

— Он скоро вернется? — на глазах Ларисы Николаевны появились слезы.

— Я не знаю! Об этом не знает никто. Ну, может, кроме нашего самого главного начальника в Москве, — как-то не очень убедительно ответила Оленина.

— Вы хотя бы самых близких родственников поставили в известность. Василию Дмитриевичу, между прочим, 65 лет. Он ветеран Великой Отечественной войны, боевой офицер. Каково ему знать, что его сына разыскивают, как уголовника? — Лариса Николаевна взывала к жалости, но при этом чувствовала, как с ее сердца, наконец, скатился тяжелый камень: значит, ее Митенька — не шпион, значит — его не похитили инопланетяне. Значит, он — кто?

— Об этом мы позаботимся в самое ближайшее время. Кстати, когда вы собираетесь приехать в Москву? — Оленина перешла на официальное "вы" и даже внешне преобразилась, как будто вместо больничного халата надела мундир с погонами.

………………………………………………………………………………………………………

Итак, Оленина предложила ей пройти в ее апартаменты, которые располагалась в соседнем корпусе. Как и у Ларисы Николаевны, ее палата была одноместной. В ней имелись в наличии все удобства, а также телефон, телевизор и холодильник. Кроме этих предметов бытовой техники она заметила импортный видеомагнитофон и магнитолу. На полу возле койки валялись глянцевые журналы на английском и французском языке.

Порывшись в своей сумочке, Оленина достала и вручила ей визитку, на которой были указаны ее фамилия, имя, отчество и номер телефона, по которому Лариса Николаевна должна была позвонить по приезду в Москву. Оленина сразу предупредила ее о том, что по указанному в визитке номеру телефона ей ответит автоответчик, после чего она должна будет сообщить номер телефона гостиницы или частной квартиры, где она остановится. В самое ближайшее время, — обещала она, — с ней свяжутся и укажут место и время встречи люди, имеющие официальные полномочия сообщить ей интересующие ее сведения о тов. Павлове.

Лариса Николаевна искренне ее поблагодарила, и собралась было выйти, как Оленина, неожиданно, принесла ей свои извинения за то, что ее "немного облапала".

— Месяц уже, как без мужика, крыша поехала, — объяснила она свое несоветское поведение.

— Какие проблемы?! — воскликнула Лариса Николаевна, и, подойдя к ней поближе, шепнула на ухо: Весь мужской персонал ЦКБ в вашем распоряжении. У меня среди них столько знакомых, что стоит мне только намекнуть. В общем, вы понимаете…

После ее слов Оленина зарделась, как гимназистка, и призналась, что ненастоящие мужики ей не нужны. С функциями, на которые они способны, по ее мнению, гораздо лучше справляются вибраторы и фаллоимитаторы. Лариса Николаевна поняла ее чувства правильно и нежно ее поцеловала.

V

19 августа 1978 года Лариса Николаевна Селезнева прилетела в Москву, чтобы провести в столице свой двухнедельный отпуск. В аэропорту Домодедово ее встретил Сергей Васильевич Павлов, который отвез ее на своих новеньких "Жигулях" на улицу Теплый Стан и представил ее Василию Дмитриевичу Павлову, — не только как внучку членкора Академии медицинских наук СССР Т.И.Добронравовой, но и как многолетнюю тайную любовь их безвестно отсутствующего сына и брата Дмитрия.

Василий Дмитриевич принял сибирскую гостью очень радушно и предложил ей занять комнату, в которой она, хотя и ненадолго, уже когда-то останавливалась. Очутившись в окружении вещей, сохранивших память о Дмитрии Павлове, Лариса Николаевна была так растрогана, что встала на колени и искренне помолилась за здравие, благополучие и скорое его возвращение. После этого она решительно подошла к стоявшему на тумбочке возле кровати телефону и набрала номер, указанный в визитке Светланы Викторовны Олениной.

Как ее и предупреждали, на другом конце провода включился автоответчик. Лариса Николаевна быстро сообщила о своем приезде и назвала номер телефона квартиры, в которой она остановилась, а также почтовый адрес и ФИО ее хозяина.

Старший лейтенант госбезопасности Оленина отреагировала на ее звонок очень оперативно, назначив на следующий день после ее приезда в Москву, неофициальную, как она сказала, встречу "с одним высокопоставленным товарищем с Лубянки". Встреча должна была состояться в 15.00 на аллее у Пионерских (Патриарших) прудов. Лариса Николаевна приехала на место встречи одна и с большим запасом времени.

Она уже устала прогуливаться и присела на скамейку рядом с мужчиной атлетического телосложения в дорогом заграничном костюме, который даже не обратил на нее внимания, так как читал газету. В этот момент мимо нее прошла темноволосая молодая женщина, одетая в сари и похожая на индианку. Пройдя несколько шагов, индианка вернулась обратно и, подойдя к Ларисе Николаевне, обратилась к ней на хинди: — приветствуя и желая здоровья и благополучия. Лариса Николаевна ответила ей аналогичным образом, и только по голосу догадалась, с кем она разговаривает.

— Боже мой, какая встреча! — обрадовалась Лариса Николаевна и бросилась в объятия Светланы Викторовны Олениной, которая даже цвет глаз своих изменила с помощью специальных контактных линз.

— Подполковник Петров! — негромко сказал сидевший на скамейке мужчина, отложил газету и встал

— Где? — испуганно спросила Лариса Николаевна.

— Я — подполковник Петров, — сказал мужчина и, улыбаясь, показал ей свое служебное удостоверение.

Дождавшись, когда мимо них пройдут люди, Светлана Викторовна Оленина негромко, но торжественно сказала:

— Уважаемая Лариса Николаевна! Наше руководство уполномочило нас сообщить вам о том, что горячо любимый вами Дмитрий Васильевич Павлов является кадровым офицером Главного разведывательного управления Генштаба СССР. В настоящее время он находится в бессрочной командировке в одной из латиноамериканских стран в качестве нашего резидента. Обстановка, в которой он работает, очень сложная, так как с этой страной у нас нет дипломатических отношений. По легенде, он — потомок русских белоэмигрантов, и у него есть семья и дети. И это все, что мы можем вам рассказать. А теперь, пожалуйста, подпишите документ о том, что вы обязуетесь никому не разглашать доверенные вам сведения, которые являются предметом государственной тайны.

— Какой негодник! Разбил мне сердце, а сам уехал, не весть, куда, — подумала Лариса Николаевна и заплакала.

Оленина ее успокоила и пригласила на ужин в ресторан "Пекин".

………………………………………………………………………………………………………

Документ, который подписала Лариса Николаевна, был ненастоящий. По просьбе Олениной его изготовил ее жених Макс на каком-то гербовом бланке. Он же и присутствовал на упомянутой встрече. Таким образом, Оленина давала Ларисе Николаевне надежду на то, что Павлов когда-нибудь вернется к своим родным и близким из очень странного путешествия в иное пространство и время, подобное тому, которое совершила сама, пережив клиническую смерть. Никому, кроме своего жениха Макса, она об этом не рассказывала.

………………………………………………………………………………………………………

Сергей Васильевич Павлов составил для Ларисы Николаевны обширную культурно-развлекательную программу, которая включала себя посещение музеев и выставок, экскурсии в Кремль и по Золотому кольцу, достал билеты на самые интересные спектакли и концерты. Он бы и сам с удовольствием походил вместе с ней по музеям, театрам и выставочным залам, но был очень занят на работе. Чтобы его отцу было не очень обременительно, он попросил своего пасынка Михаила пару недель пожить в Москве у деда, помочь ему по хозяйству и, заодно, "поухаживать за прекрасной дамой".

17-летний Михаил в 1978 году окончил среднюю школу и собирался поступать в МГУ имени Ломоносова на мехмат. Вступительные экзамены он провалил, хотя упорно и настойчиво к ним готовился. Родителей Михаила его провал очень огорчил, однако они надеялись на то, что поступление в МВТУ имени Баумана ему гарантировано. И надо же такому случиться, что вступительные экзамены в престижный технический вуз Михаил сдавать не стал, а втайне от родителей за компанию со своим другом попытался поступить в Щукинское театральное училище. Другу повезло, а Михаилу нет. В этой ситуации рассерженные родители решили осенью отправить его на службу в армию, полагая, что это пойдет ему на пользу: закалит физически, научит дисциплине и ответственности. Михаил решение родителей принял безропотно, и попросил только до этого времени не устраивать его ни на какую работу.

Просьбу отчима насчет гостьи из Сибири Михаил принял в штыки и, нехотя, отправился в Москву. С Ларисой Николаевной он познакомился в день ее приезда, пообщался с ней три дня и… влюбился. Как опытная женщина, она сразу поняла, что скрывается за его робостью, неожиданно переходящей в грубость, и милым добродушием, сменяющимся угрюмостью, но отталкивать его от себя не стала. Она представила его на месте 17-летнего Димы, к которому приехала в гости 20-летняя студентка из далекой провинции. Дима — робок и неопытен. Она — решительна и обворожительна.

Михаил, как и следовало ожидать, оказался девственником, и она постаралась сделать так, чтобы его первая интимная близость совершилась к их обоюдному удовольствию. Произошло это в субботу, когда Василий Дмитриевич на целый день уехал в гости к своей сестре в Люберцы. Лариса Николаевна предложила Михаилу совместно заняться генеральной уборкой квартиры: помыть полы, протереть пыль, пропылесосить ковры и т. д. Михаил без особого желания согласился, и тогда она спросила его, как он смотрит на то, чтобы делать это не просто так, а "по индийской системе", то есть в голом виде. Поняв, что она не шутит, Михаил поперхнулся (разговор шел за завтраком), чуть не свалился со стула и промямлил, что он не против. Завершив генеральную уборку, они вместе помылись в ванной, перешли в гостиную и до самого вечера предавались любовным утехам, забыв про запланированный поход в кино. А тут еще Василий Дмитриевич позвонил и сообщил, что останется у своей сестры ночевать.

………………………………………………………………………………………………………

Лариса Николаевна возвращалась в Новосибирск на поезде, в спальном вагоне (СВ). Михаил, сославшись на какие-то дела, уехал в Дубну за день до ее отъезда, и на вокзале ее провожал Василий Дмитриевич. Старик неважно себя чувствовал и был невесел. Очень уж ей хотелось его хоть как-то приободрить, и, не выдержав, она призналась, что общалась со знакомыми ей по Новосибирску представителями органов госбезопасности, которые, по секрету, сказали ей о том, что Дима находится в бессрочной командировке по линии Главного разведывательного управления. Василий Дмитриевич печально улыбнулся и покачал головой, давая ей понять, что он этому не верит. На прощание, обняв ее, он шепнул ей на ухо:

— Держись, дочка! Димка уже не вернется. Он — на том свете, а те, кто его туда отправил, когда-нибудь, поверь мне, получат заслуженное наказание.

За два часа до прибытия поезда на станцию "Новосибирск-Главный" в дверь купе постучали. Лариса Николаевна была одна: ее добродушная и разговорчивая соседка попрощалась с ней в Тюмени. Каково же было ее изумление, когда, открыв дверь, она увидела Михаила в теплой куртке и с дорожной сумкой на плече. Оказывается, он ехал в том же поезде, в плацкартном вагоне, поскольку ни за что не хотел с ней расставаться. Лариса Николаевна все поняла, и, вместо того, чтобы отругать его за столь безрассудный поступок, объяснила, что без согласия его родителей она не имеет права принять его у себя дома даже в качестве гостя. В ответ Михаил заявил, что ему через две недели исполнится 18 лет, и он едет в Новосибирск не к ней, а на комсомольско-молодежную стройку, про которую прочитал в газетах.

— Тоже мне строитель нашелся! — засмеялась Лариса Николаевна, и, хитро прищурившись, спросила: Как насчет ЗАГСа? Сегодня я как раз должна получать свидетельство о разводе.

— Я о таком счастье даже мечтать не смею! — сказал Михаил и заплакал, уткнувшись ей лицом в грудь.

— Мальчик ты мой! Я старше тебя даже не на семь лет, а на целую жизнь. Тебе со мной будет очень нелегко, — говорила она, нежно гладя его по голове.

— Будь, что будет! Хочу любить тебя до гробовой доски, и точка! — с максимализмом однолюба заявил Михаил.

………………………………………………………………………………………………………

Татьяна Ивановна Добронравова, пользуясь своими связями, организовала для Михаила освобождение от армии и устроила его на работу в Сибирское отделение АН СССР своим личным секретарем. Она не очень-то приветствовала выбор своей внучки, но, принимая во внимание зло, которое принес в ее жизнь Игорь Станиславович, решила, что так для нее будет лучше. Ларисины друзья и коллеги по работе были того же мнения. Не воспротивились их браку даже родители Михаила, на которых Лариса Николаевна произвела самое благоприятное впечатление: красивая, воспитанная, умная, образованная, из хорошей семьи. Чего еще надо?

Семейная жизнь Ларисы и Михаила протекала спокойно и безмятежно. Она успешно защитила кандидатскую диссертацию, а он поступил на вечернее отделение НГУ и стал учиться на юриста. Жили они у Татьяны Ивановны Добронравовой в ее коттедже, не испытывая материальных и бытовых проблем. В 1979 году Лариса Николаевна родила девочку, которую в честь покойной матери назвала Ириной. И все было бы хорошо, если бы, время от времени, не врывались в ее душу зловещие воспоминания о прежнем муже и совместной прожитой с ним жизни. Как она могла ошибиться?!

Однажды, когда Лариса Николаевна была уже беременна, ей приснился странный сон, в котором детально, минута в минуту, она заново пережила тот день и час, когда попала в ДТП. Она даже увидела и прочувствовала то, что происходило с нею и вокруг нее, когда она потеряла сознание. Страшным и жутким было это зрелище.

….Городецкий и Игорь Станиславович вышли из "Нивы" и спустились в кювет.

Игорь Станиславович через разбитое лобовое стекло перевернувшегося "Москвича" нашел ее руку и прощупал пульс.

— Ну, что? — спросил его подошедший к нему Городецкий.

— Сдохла…

— Что будем делать?

— На дороге никого нет?

— Никого.

— Мы ничего не видели и ничего не знаем.

— А Любася?

— Заплатим, сколько надо. Она не откажется.

— Заметано!

Только "Нива" отъехала, как на дороге, словно из-под земли, появился зловещий Hummer. Из кабины вышли два человека в темной одежде и тоже спустились в кювет. Один из них схватил ее за левую руку и легко вытащил из машины. Но то, что он вытащил, скорее, следовало бы назвать ее "вторым телом".

— А деваха ничего! Для театра нашего босса как раз такого типажа не хватает, — сказал его напарник скрипучим голосом и засмеялся.

— Оставьте ее! Она не ваша! — услышала она до боли знакомый голос своего покойного отца Николая Сергеевича Селезнева, который схватил ее за правую руку.

— Доктор Селезнев! Какая приятная и неожиданная встреча! — бархатным голосом произнес человек в темной одежде, который держал ее за левую руку.

— Это моя дочь, и она проследует со мной! — твердо заявил ее отец, одетый в скафандр, излучающий мягкий серебристый свет.

— Вятские ребята хватские! Семеро двоих не боятся! Так и быть, мы уходим! — заявил человек в темной одежде и отпустил ее.

Ларису Николаевну окружили люди в таких же, как и у отца, серебристых скафандрах. Лариса Николаевна увидела среди них свою дорогую мамочку и заплакала от счастья. В этот момент поднялся сильный ветер, небо потемнело, и по нему зигзагом пронеслась ослепительная молния. Раздался гром такой силы, что от него затряслась земля.

— Папочка, что происходит?! — испугалась Лариса Николаевна.

— Это — шторм! Гравитационный шторм! Трубит Рог Царя Соломона! — закричали испуганные люди в серебристых скафандрах.

— Как это некстати! — воскликнул раздосадованный отец и тоже ее отпустил.

Ветер стих, туча развеялась, и она увидела над головой ясное небо, окрашенное лучами заходящего солнца. Люди в серебристых скафандрах исчезли. И тогда она поняла, что она одна. Совсем одна.

— Мадам, прошу вас вернуться на свое место, — услышала она за спиной чей-то властный голос и обернулась.

В пяти шагах от Ларисы Николаевны стоял карлик с лицом пожилого человека. На его голове сверкала золотая корона, а на его красном плаще она разглядела вышитую золотыми нитями карту Таро, называемую "Императрицей".(4) Карлик показал ей рукой на ее разбитую машину. Лариса Николаевна с сожалением вздохнула и с трудом втиснулась в свое уже почти остывшее тело.

Примечания к главе 5-й:

(1) Согласно этой доктрине, составленной из постулатов всех религий и культов, в том числе, языческих, предшествующих христианству, магометанству и буддизму, соотношение сил Света и Тьмы в мире менялось на протяжении разных эпох. Вначале будто бы существовало абсолютное и идеальное равновесие между силами Света и Тьмы. Свет располагался вверху, а Тьма — внизу, они являлись прообразами лёгкого, светлого, чистого неба и тяжёлой, тёмной, загрязнённой материи. Затем наступила вторая эпоха — промежуточная, когда изначальное равновесие было нарушено. Свет и Тьма перемешались, одно проникло в другое, и между ними началась борьба. Успех в этой борьбе сопутствует то одной, то другой стороне, и ни одна сила не может одолеть другую. Когда настанет в будущем третья, завершающая эпоха, силы Света и силы Тьмы выйдут на последнюю битву.

(2) Древнейшими рукописями, содержащими значительные части Нового Завета, являются три папирусных кодекса, датируемых III в. (т. н. папирусы Честера Битти). Один из них состоит из 30 листов. В него первоначально входили все четыре евангелия и Деяния апостолов. Другой представляет собой 86 слегка поврежденных листов папируса с текстом десяти посланий апостола Павла. Наконец, третий содержит десять слегка испорченных листов книги Апокалипсиса. Двумя древнейшими пергаменными греческими рукописями Нового Завета являются Ватиканский кодекс и Синайский кодекс, датируемые IV веком. Самые ранние греческие рукописи датируются IX веком. Многократно переписывая Новый Завет, чтобы удовлетворить растущие потребности церкви, писцы вносили в него множество изменений. Копиисты не только допускали невольные ошибки, неизбежные при всяком переписывании, но зачастую пытались усовершенствовать грамматику или стиль текста, исправить предполагаемые исторические и географические ошибки, выправить цитаты из Ветхого Завета в соответствии с греческой Септуагинтой и согласовать параллельные места в евангелиях. В результате возникали многочисленные чтения (варианты фрагментов текста), которых набирается около 200 000. Вместе с тем следует заметить, что более 95 % этих разночтений не затрагивают понимания смысла текста.

(3) Сейчас уже трудно установить, откуда берет начало исконно русский обычай именования нулевой карты Таро "Шутом". Она называется Il Matto по-итальянски, Le Fou или Le Mat по-французски и The Fool по-английски. В колоде Таро "Шут" играет по своим собственным правилам (всеобщие законы для него не писаны). Он не может побить ни одной карты, ни одной масти, зато может ходить в любую масть и всегда возвращается к своему владельцу, даже, если взятку забирает другой игрок.

(4) Карта Таро "Императрица" символизирует созидание, новую жизнь, свет, красоту и добро в делах ежедневных и материальных, в чувствах и мыслях. А также плодовитость, материальный доход, стабилизацию в домашних делах. Императрица — счастливая карта, говорящая о стабильности, процветании, плодородии. Она является символом любви, заботы и материнства.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

27 декабря 1999 года, в понедельник, ровно в 24.00 компьютер-сервер AS/400, на котором "крутилась" программа "ЭП-Мастер", автоматически выключился, и пока его процессоры не успели остыть, Genius Loci, а по-русски, Гений места, успел обменяться с "электронным писателем", к которому он обращался по имени: www. Master. com.,- электрическими сигналами по поводу друзей-операторов и новых данных, которые они ввели.

— Честно говоря, не знаю, о чем писать дальше, — сообщил Master. — Ведь главный герой, очевидно, мертв. Мой помощник — модуль-ретранслятор — нашел достоверные сведения о том, что подлинный Дмитрий Васильевич Павлов 17 мая 1978 года в состоянии наркотического отравления выпал из окна квартиры гражданина Фишмана, и через 20 минут скончался от остановки сердца.

— Да, мужественный человек. Выполнил, значит, наказ своего отца — не подводить и не подставлять хороших людей. Я был о нем гораздо худшего мнения, — признался Genius Loci.

— Жалко парня. Может, мне представитьдело так, что его засосало во временную воронку-трещину, из которой он когда-нибудь выберется? — предположил Master и привел несколько примеров из средневековых хроник об аналогичных случаях таинственного исчезновения людей и их появления на том же месте через несколько дней и даже более продолжительный промежуток времени.

— Это будет против правды, — проимпульсировал Genius Loci и тут же спохватился, опасаясь, что их разговор может "подслушивать" бес категории "Б" по кличке "Цензор".

— Здесь я, здесь! — подтвердил свое присутствие Арнольд Борисович Шлаги, и тут же предупредил: Когда рабочая часть компьютера совсем остынет, я удалюсь с главным героем в виртуальную Преисподнюю, и в порядке добрососедской помощи буду, как Вергилий, сообщать г-ну Мастеру обо всем, что покойный Дмитрий Васильевич Павлов увидит, услышит, узнает и прочувствует. Как он будет страдать и мучиться…

— А в прошлую или будущую жизнь его никак нельзя переместить? — робко поинтересовался Master.

— Так, ведь, отец Андрей (Эммаусский) наложил запрет на реинкарнацию! — расхохотался бес, очень неэкономно разбрызгивая электрические импульсы.

— Я предлагаю нарушить этот запрет, но так, чтобы друзья-операторы этого не заметили, — предложил Genius Loci.

— На каком основании? Я требую справедливости! Душа главного героя — моя! Вот официальное предписание, согласно которому я обязан доставить его, сами знаете куда, — запротестовал бес категории "Б" по кличке "Цензор".

Температура CISC-процессоров быстро падала, и Genius Loci решил поторопиться:

— Что ж, основание для нарушения запрета я вам предоставлю, и, хотя в моем распоряжении всего 999 миллисекунд, я успею рассказать вам одну притчу:

"Огонь, нет, даже не огонь в привычном понимании слова, а огромные, почти прозрачные, но, тем не менее, осязаемые, отчетливо структурированные массы космической плазмы после долгого 1066-летнего перерыва вырвались из сверхмассивной "черной дыры" и стали новым Пространством и Временем. Прежние люди, вроде меня, переживали нечто подобное, уже не один раз. Но, так, же как и для нас — людей предыдущего космического цикла, для нынешних людей вид совершенства смерти — последний в событийном ряду их, в общем-то, недолгой разумной жизни. Или существования, что вернее.

Законы больших перемен делают неоспоримым единственный факт: события, меняющие все смысловое поле существования, реализуются в масштабах земного исторического времени практически мгновенно. Вот и сейчас законы сборки "больших систем" запустили на Земле необратимые разрушительные процессы, хотя инерция движения мысли еще питает остатками силы творения старую планетарную форму жизни. Людям кажется, что абрис будущих изменений еще только появляется на далеком горизонте, а он уже вступил в силу.

Увы! Велика и необъятна иллюзия бытия. Внимание всего угасающего планетарного организма фокусируется не для перехода в подлинное духовное состояние, а на периферийных, далеких от истинного положения дел, но чарующих потребительской притягательностью, обыденных проблемах. То ли так кому то нужно, то ли так просто легче уходить, угасая под красочным флером мишуры и не испытывая жгучего стыда и физической боли… и, через одно мгновение совершенства божественного огня — уйти, раствориться в плоских и безжизненных бесконечностях небытия.

Незрячий ведет слепого, и хуже, чем глухой, кто не хочет слышать, ибо, кого Господь хочет наказать, того лишает разума… Или не так? Кого-то желает в неизбежности наказания помиловать, превратив факт казни в иллюзию счастливого конца?

………………………………………………………………………………………………………

Все существующее становится, развивается и разрушается. Все живущее рождается, взрослеет и умирает. Все мыслящее творит, использует и уничтожает. Тянется нить циклов, и цепочка поколений, и есть в ней великий смысл. Рожает мать дитя — плоть от плоти своей, родная частичка собственного тела, искра материнской души. Не клон — освященная творцом часть самое себя. Проходит время, ребенок растет, взрослеет, оперяется, и в один торжественный момент становится личностью. И мать с отцом видят — да плоть от плоти, но не они; искорка души, но иная душа, иной дух, иной человек. Вроде бы по образу и подобию, но не те мысли, не те поступки, не те желания.

Так и сам Творец, созидая по образу и подобию своему, пришел, с силой собственного Закона, закона творения, к аналогичному результату. По образу и подобию своему сотворил он из звездной пыли первозданного космического человека Адама Кадмона. И дал ему Завет, и вдохнул в него свою Душу. И придумал Сказку о времени — обретенном и утраченном. И населил ее сонмом героев. Думал, счастливой будет сказка, а нет…

И дал он людям Вечную Жизнь, но они выбрали Смерть. И дал он людям Любовь, но выбрали они Счастье, а само Счастье обручили с богатством, покоем, негой и наслаждением. Стали люди корыстны, наглы, лживы, завистливы, утратили веру и потеряли истину. И увидел Творец, что сказка хоть и его, да не для него. И покинул он свою Сказку. Люди оказались предоставлены сами себе, и начались нескончаемые войны за власть…

Но не бывает сказки без сказочника, и не может быть жизни без любви. А, значит, рано или поздно, так или иначе, должны уйти из жизни те, кто ее губит, из времени — те, кто его впустую растрачивает. И сама Жизнь, допустившая все это безобразие, должна покинуть цветущий и заповедный мир яви, растворившись в космической бездне аминокислотными спорами.

Опечалился Адам Кадмон и стал одним из людей; прожил жизнь — простую и бесхитростную, взошел на свой Крест и принял смерть мученическую. И воскрес, ведь рукописи не горят, а сказкам не суждено умереть. Превратил он свою жизнь в любовь, и любовь отдал людям, и искупил святой жертвой грехи их, оплатив ценой жизни ее сокровенный смысл. Но не приняли люди его жертву, не поняли смысла подвига, не вернули любовь, а пожелали счастье. И не Ему, а Кресту его поклонились, ибо его жизнь — жертва, любовь — бескорыстие, вера — вечный поиск любви. А Крест — сицилийская защита, с ним — покой, праздность и телец золотой.

В общем, хотелось, чтобы лучше, а вновь вышло как всегда. И образ есть, и подобие, и душа есть, но вот в чем дело, — не ЕГО эта душа. Значит одной, даже ТАКОЙ, жертвы мало? А сколько надо? А ведь есть в божественной истории печальный опыт Содома и Гоморры. Нет праведника, значит, нет никого, кто был бы достоин жизни. Жизнь — ведь тоже Дар Его людям. Его жертва — это страдающая часть его жизни, его любви и его души. Не поняли люди этого, или не захотели понять, или не приняли… Кто знает, кто докажет…

Догорает и меркнет печальное сияние совершенного огня. Вступает в свои права навь, как серый конец очередного серого мира серых людей. Потускнел огонь, но перед тем, как окончательно затухнуть, уплотнились его струи, и внезапно сложились в форму изумительной структуры в ореоле еще горящей призрачной сферы. И затем возникли в центре этого магического круга два человека: самый великий грешник и отступник, и самый великий святой и заступник. Собирательные образы этих людей известны давно. Это — доктор Фауст и божий человек Алексей. И, вот, огляделись они по сторонам, поздоровались, присели на метеоритный камушек, не ощущая исходящего от него смертельного жара, и задумались, под плеск ниспадающих с небес вод и печальную мелодию своих сердец. И покатились по их щекам горькие слезы. Ведь время и вечность существуют врозь, равно пустые: время — бессмысленно, ибо разум судит обо всем с точки зрения вечности, а вечность — бессодержательна, ибо жизнь протекает только во времени. Надолго задумались они. И будут думать бесчисленное количество эонов ни для кого, кроме них, не существующего времени.

Пройдут тысячи, миллионы, миллиарды лет. Родится в космосе новая Земля, задышит, запульсирует, радуясь своему появлению на свет и…"

— А они все будут думать? — нетерпеливо перебил рассказчика Master.

— О чем тут думать? И так все ясно! — категорично заявил бес категории "Б" по кличке "Цензор".

— Может быть, о новой Сказке?…

МОСКВА

2010

Оглавление

Симонов Николай Сидоровы Центурии

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА 1 ЕЩЕ ОДИН СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ НА ПАТРИАРШИХ ПРУДАХ

ГЛАВА 2 ПОЕЗД "МОСКВА-НОВОСИБИРСК"

ГЛАВА 3 КОМАНДИРОВАННЫЕ

ГЛАВА 4 ЛЮБОВЬ, ДЖАЗ, НАУКА И ЧЕРТ

ГЛАВА 5 РОГ ЦАРЯ СОЛОМОНА