Наш современник 2002 № 06 [Журнал «Наш современник»] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (126) »
Николай Пеньков • Была пора (Наш современник N6 2002)
НИКОЛАЙ ПЕНЬКОВ БЫЛА ПОРА Я думал, сердце позабыло... А. С. Пушкин — Голубчик, вы опоздали. Прием давно закончен. Приходите на следующий год. Эти слова были для меня настолько неожиданными, что я, в растерянности, только и мог выговорить: — Не может быть... — Может, голубчик. Сожалею, но может. Вчера был последний экзамен — сочинение... Женщина слегка картавила, вместо “л” у нее получалось “в” —“говубчик”, но это не портило ее речь, наоборот, придавало мягкую, домашнюю окраску. Ее красивое моложавое лицо излучало доброжелательность и участие. — Где же вы раньше-то были? Где я был... где я был... — В Воронеже, — машинально ответил я, пытаясь как-то уложить в сознании размеры обрушившейся на меня катастрофы. — Я прораб, у меня две комплексные бригады... Пятьдесят два человека. Срочная сдача объекта... Железнодорожные пакгаузы... Женщина чуть заметно, необидчиво улыбнулась и этим как бы придержала бессвязный поток моего словоизвержения. — Я все равно ничего не смогу решить. А вот что мы лучше сделаем... Давайте-ка я представлю вас ректору. Кабинет ректора был на этом же этаже, в нескольких шагах от учебной части, где происходил этот разговор. В коридоре было сумрачно. Полы устилал толстый слой опилок. — Ремонт, — пояснила женщина, — к первому сентября должны успеть. Она постучала в обитую черным дерматином дверь, где на уровне глаз, может, чуть повыше, был прикреплен стеклянный четырехугольник “Ректор Школы-студии (вуз) им. Вл. И. Немировича-Данченко”. — Можно, Вениамин Захарович? — Входите, входите. Пропуская меня вперед, моя сопровождающая заговорила от двери: — Вот, Вениамин Захарович, новый абитуриент. — Наталья Григорьевна, голубушка, у нас же прием закончен. Я надеюсь, вы объяснили это молодому человеку? Голос у директора был тихий, с ласковой сипотцой, но за этой мягкостью, сдобренной интеллигентской сипотцой, чувствовалась непререкаемая воля. — Я полагала... у Витюши ведь остался задел... человека в четыре. — Витя сам распорядится своим заделом. (Впервые я услышал это имя: Витя, Витюша, Виктор. Оно мелькало в разговоре моих собеседников, как светлячок в ночи.) — А кроме того, Вениамин Захарович, — тон голоса у Натальи Григорьевны построжал, — этот молодой человек из Воронежа. — Не понимаю, какая тут связь, — ректор не сдавался, — к нам приезжают учиться из всех городов Советского Союза. Не исключая и заграницы... Не мне вам это говорить. — Да, но молодой человек работает прорабом! Слово “прораб” она выбросила как главный козырь. — У него, — продолжала она, — две комплексные бригады строителей в пятьдесят два человека. И они строят железнодорожные паг... пом... Как они там? — Пакгаузы, — пришел я ей на помощь. — Вот! Пакгаузы! Я не знаю, что это такое, но знаю твердо, что вы должны его выслушать! Директор в притворном изнеможении опустил свою большую лысую голову, обрамленную на затылке венчиком седоватых волос, и проговорил умирающим голосом: — Вы камень обратите в манную кашу, голубушка Наталья Григорьевна. В вас погиб талант священника. Вы не думали об этом? — Мне мой пол не позволяет думать о подобном святотатстве, Вениамин Захарович. — Идите уж. — Смелее, — шепнула мне, уходя, Наталья Григорьевна. Мы остались одни. Летняя, сонная тишина висела в пустом кабинете. За двойным эркерным окном горел летний день. Вениамин Захарович налил в стакан воды из графина, сделал глоток и поднял на меня внимательные серо-голубые глаза. — Что будем читать? — тихо, почти шепотом вопросил он. — “Бронепоезд”, — громко, так, что на оконном стекле гуднула вспугнутая муха, сказал я. — “Бронепоезд 14-69” Всеволода Иванова. Сцена с американцем. — А-а, “Колокольня”, — лицо директора немного оживилось, — нуте-ка, нуте-ка... Сцену “На колокольне” каждый мхатовец знал наизусть. Инсценировка по повести Всеволода Иванова была поставлена в 1927 году к 10-й годовщине революции. Первый, можно сказать, “советский” спектакль на сцене прославленного театра. Участвовали замечательные актеры старого МХАТа: Качалов, Хмелев, Добронравов... Теперь уже ушедшие в легенду... Начал я “без разведки”, сразу взяв самую высокую, насколько возможно, чтобы не сорвать голос, ноту накала: “Мужик с перевязанной головой бешено выгнал из переулка свою игреневую лошадь. Тело его влипало в плоскую лошадиную спину, лицо танцевало, тряслись кулаки, и радостно орала глотка: “Мериканца пымали, братцы... и... и!” (Смотри-ка, помню...) Меня, что называется, “понесло”. Я ничего не видел, не слышал. Волны темперамента захлестывали выше макушки. Если позволительно сравнение, то я был похож на пулемет с полностью заряженной лентой. Нажаты рукоятки: “Р-р-р... а — ппа-ппа-ппа...” — и без остановки, пока не кончится последний патрон! Пролетев концовочную- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (126) »
Последние комментарии
5 часов 42 минут назад
5 часов 50 минут назад
6 часов 20 секунд назад
6 часов 5 минут назад
7 часов 34 минут назад
7 часов 37 минут назад