Падение лесного короля [Борис Андреевич Можаев] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (38) »
Можаев Борис. Падение лесного короля
1
Следователь районной милиции капитан Коньков вызван был ни свет ни заря в прокуратуру. Звонил сам начальник: седлай, говорит, Мальчика и поезжай к прокурору. Он тебя ждет. Утро было дождливым и по-осеннему зябким. Пока Коньков сходил на колхозную конюшню, где стоял его Мальчик, пока ехал по глинистой скользкой дороге в дальний конец районного городка Уйгуна в прокуратуру, успел промочить макушку — фуражку пробило; и брюки промокли, снизу, на самом сиденье, вода подтекала с плаща на седло. Вода была холодной, это почуял Коньков ляжками. И от шеи лошади начал куриться парок. Коньков привязал гнедого, потемневшего от дождя мерина под самым навесом крыльца и говорил ему виновато, будто оправдываясь: — Ты, Мальчик, не сердись на меня. Такая у нас с тобой работа — машины не ходят, а мы — топай. Ни дворов для тебя, ни коновязей. Анахронизм, говорят, пережиток прошлого. А вот приспичит — давай, мол, седлай этого чудо-богатыря. Лошадь, словно понимая сетования хозяина, согласно мотнула головой. Капитан очистил от глинистых ковлаг сапоги об железную скобу и вошел в прокуратуру. Районный прокурор Савельев, крупный носатый мужчина лет за тридцать, из молодых, как говорится, но решительных, встретил Конькова по-братски, вышел из-за стола, тискал его за плечи, басил: — Да ты вымок до самых порток! Снимай плащ, погрейся вон у печки. Ну и льет! Каналья, а не погода. — Что у тебя приспичило? Тормошишь ни свет ни заря! — Коньков снял плащ, кинул его на широкий клеенчатый диван, а сам подошел и прислонился руками к обитой жестью печке. Он был в форменной одежде и в яловых сапогах; высокий и поджарый, в просторно свисающем сзади кителе, он выглядел юношей перед массивным Савельевым, хотя и был старше его лет на десять. — Звонил твоему начальству. Говорю, Коньков нужен, срочно! А он мне — у тебя что, своего следователя нет? Мне, говорю, спец нужен по лесным делам. Коньков у нас один таежник. — А чего в такую рань? — Глиссер ждет у переправы. Почту везет к геологам и тебя подбросит. — Что за пожар? Куда ехать? — На Красный перекат. — Эге! За двести верст киселя хлебать. Да еще в такую непогодь. — Глиссер крытый. Не течет, не дует. — Так до глиссера, до той самой переправы, ни один "газик" сейчас не доплывет. Дороги — сплошная глина да болота. Вон что творится! — кивнул на окно. — Поэтому и вызвали тебя на лошади. Коньков поглядел на свои мокрые брюки, вздохнул. — Спасибо за доверие, — и криво усмехнулся. — Что там стряслось? Тайга, чай, на месте, не провалилась? — Чубатова избили. Говорят, не встает. — Какого Чубатова? — Того самого… Нашего лесного короля. — Ну и… бог с ним. Отлежится. Сам хорош. — Я слыхал, ты его недолюбливаешь? — А мне что с ним, детей крестить? — Вроде бы на подозрении он у тебя, — не то спрашивал, не то утверждал Савельев. — Слухи об этом несколько преувеличены, как говаривал один мой знакомый журналист. Просто знаю, что он сам не одну потасовку учинял. Девок с ума сводит. Все с гитарой… Менестрель! Ни кола ни двора. По-вашему, романтик, а по-моему, бродяга. — Ты ему вроде бы завидуешь. Сам ходил в писателях, — хохотнул Савельев. — Да пошел ты со своими шутками! Коньков и в самом деле работал когда-то в Приморском отделении Союза писателей шофером и в газетах печатался. Даже песню сочинили на его стихи: "Горят костры над черною водой". В то далекое время он поступил на юридический факультет и уволился из милиции. Кем он только не работал за эти долгие годы! И газетным репортером, и рабочим в геологических партиях, и даже городским мусорщиком — шофером на ассенизаторской машине. Повеселился, помыкался и вернулся-таки на круги своя, в милицию. Во искупление первородного греха непослушания, был отправлен в глухой таежный угол участковым уполномоченным, в самый захолустный район. Отстал от своих сверстников по училищу и в должности, и в звании, к сорока годам все еще ходил в капитанах. Наконец-то перебросили его в большой районный центр следователем. К репутации въедливого милиционера прилепилось еще прозвище "чудик". На это, собственно, и намекнул Савельев этим насмешливым выражением — "ходил в писателях". — А что? У Чубатова есть песенки — будь здоров! Сами на язык просятся, — продолжал подзадоривать его Савельев. — Паруса да шхуны, духи да боги… Новая мода на старый манер, покривился Коньков. — Дело не в песнях. Гастролер он — прописан в Приморске, живет здесь. Не живет, гуляет. — Это ты брось! Он еще молодой — пусть погуляет. А парень деловой, авторитетный. Коньков хмыкнул. — Артист-гитарист… Поди, из-за бабы подрались-то? — Не думаю. По-видимому, коллективка. Избиение мастера. — Мастера-ломастера, — опять усмехнулся Коньков. — Это ты напрасно, Леонид Семеныч. Что бы там ни было, а для нас он золотой человек. — Что, дорого обходится? — Ты привык в- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (38) »
Последние комментарии
13 часов 51 минут назад
20 часов 13 минут назад
20 часов 21 минут назад
20 часов 49 минут назад
20 часов 53 минут назад
20 часов 54 минут назад