Александр и Любовь [Александр Сеничев] (fb2) читать постранично, страница - 5

незадолго до смерти. Умирающий поэт несколько недель приводил в порядок свое наследие, и тщательно поизымал, повырывал и посжигал всё, что счел недостойным сторонних взоров. У Любови же Дмитриевны на то, чтобы подкорректировать блоковскую редакцию, было и того больше - без малого двадцать лет. И будьте уверены, все необходимые поправки она внесла. Мы будем копаться лишь в том, что они оставили нам вместе с правом делать собственные выводы. И пойдем с самого начала.

 Часть первая: жених и невеста

Первая встреча

Небезызвестный горинско-захаровский Мюнхгаузен, поясняя на небезызвестном же бракоразводном процессе суть трагедии их двадцатилетнего брака с баронессой Якобиной фон Дуттен, обронил в числе прочих и такое меткое замечание: «Дело в том, что нас поженили еще до нашего рождения». В известной мере это утверждение справедливо и в отношении наших героев. Они были практически обречены - если и не на брак, то уж, по меньшей мере, на попытку такового.

Ее папа - профессор-химик Дмитрий Иванович Менделеев крепко дружил с его дедом - профессором-ботаником, а одно время еще и ректором Петербургского университета Андреем Николаевичем Бекетовым. И именно Дмитрий Иванович убедил Андрея Николаевича прикупить подмосковное имение Шахматово по соседству с его Бобловом. Следствием чего стало знакомство Сашечки с Любочкой в беспамятном еще возрасте. Несколько лет подряд няни гуляли их друг мимо дружки.

Бекетовы с Менделеевыми жили предельно добрососедски и навещали друг друга не приличия ради, но исключительно по зову души. То есть, часто. Завезя Сашиной бабушке томик какого-нибудь «Рокамболя», Дмитрий Иванович всенепременно любопытствовал: «Ваш принц что делает? А наша принцесса пошла гулять».

Первая осознанная встреча Саши с Любой произошла в 1895-м: ему - четырнадцать, ей - тринадцать. Блок приезжал в Боблово с дедушкой Бекетовым. Менделеевские дети показывали ему сад со своим знаменитым «деревом детей капитана Гранта».

И нет ничего удивительного в том, что, встреченный Анной Ивановной Менделеевой три года спустя на художественной выставке юный Блок был тут же зван появляться у них

запросто, по-соседски. Что называется, без церемоний. Каковым предложением юноша вскоре и воспользовался. С высоты прожитых лет, в 1918 уже Александр Александрович оценит тот свой визит так: «В Шахматове началось со скуки и тоски, насколько помню. Меня почти спровадили в Боблово».

Это было в июне. Он прискакал к соседям на своем трехлетнем белом Мальчике. Сам - в элегантном костюме, в мягкой шляпе, в щегольских сапогах. Встретила гостя состоявшая при девочках «мадемуазель». Заняла разговором, отвела в уголок сада, который развели и обрабатывали сами дети. Успев при этом послать за Любой.

Та вскоре явилась. Выглядела нарочито чопорно. Розовая английская блузка с туго накрахмаленным стоячим воротничком и маленьким черным галстучком, строгая юбка. Статная, свежая, румяная, золотоволосая, темнобровая -довольно, в общем, привлекательная (а не будучи врожденной уродиной, в шестнадцать очень трудно не выглядеть привлекательно), Любочка все же не казалась красавицей на фоне картинно безупречного Блока. Однако сразу же произвела на гостя - по его же признанию -«сильное впечатление». В то время как он ей как раз не очень-то понравился: «штатский» (не гимназист, не студент, не лицеист), «актерского вида» позер с повадками фата. Взялись общаться. Заговорили о театре, об устройстве спектаклей. Домашние театры - страшно модная об ту пору вещь, и лучшей темы для беседы было не сыскать. Тем более, что Саша слышал кое-что о бобловских постановках, да и Любе рассказывали о увлеченности Блока сценой. Незаметно в аллею подтянулись сестры (и в ближайшие два месяца Саше с Любой уже не довелось видеться с глазу на глаз).

Побродив приличия для по саду, молодежь отправилась к соседям. Играли в горелки, пятнашки. С семнадцатилетнего

Блока разом слетело все напускное - бегал, хохотал как и все остальные.

Таким образом, формальность знакомства была соблюдена, и он зачастил в Боблово. Сразу же начались приготовления к спектаклям. Тогда же молодой поэт принялся вести дневник, который впоследствии безжалостно сжег. Из воспоминаний же Любови Дмитриевны следует, что в те дни ее уже влекло к «пустому фату», однако она продолжала оставаться до неприступного застенчивой. Блок расценивал робость как холодность и был вне себя. Он даже жарко и, разумеется, совершенно безосновательно ревновал ее к невзрачному репетитору брата Вани. Разумеется же - молчком. При этом, повторимся, они все время находились на людях, в компании. Подобие встречи наедине произошло в громадном Церковном лесу - общем любимом месте прогулок. Подробностями о том рандеву не располагаем, знаем лишь, что Люба отметила, как ловко Саша умудрился оказать ей знак внимания - подал руку при переходе через ручей, демонстративно переадресовав право