«Каменщик, каменщик...» [Владимир Николаевич Корнилов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (60) »
Владимир Корнилов «Каменщик, каменщик…»
На семьдесят втором году Челышев жалостно напоминал мальчишку. Тощий, невысокий, он даже обижался невзросло, от чего седой хохолок петушился на темени. — Ты, Пашет, злиться не умеешь и не пробуй, — смеялась Женя, вторая жена старика. Она была много моложе Павла Родионовича, он ее обожал, но вбил себе в голову, что Женя непременно его бросит. Не сегодня-завтра заскочит к некоему удачливому сослуживцу и останется навечно. Женя очаровательна, Женя умница. Он же, Челышев, и раньше-то считался заурядсубъектом, а теперь и вовсе нуль — пенсионер с Бог знает каким стажем. Каждое утро, едва за женой захлопывалась дверь, старика душил страх неминуемого сиротства. Под вечер предчувствие обращалось в уверенность: все кончено, жена не вернется, жить незачем… Проходил час, другой, третий. Старик, словно наказанный ребенок, упоенно воображал себя покинутым, тяжелобольным, даже мертвым, и Женя потом долго выволакивала его из этого печального запределья. — Ну что ты?.. Ну, задержалась… Я ведь советская замотанная женщина. Москвичка. Утром не хочу идти на работу, а вечером — домой. — Не смешно, — морщился Челышев, но как-то стихал до утра. Сегодня была суббота. Женя осталась дома, но старик все равно ожидал подвоха. И впрямь — после завтрака она, раскрыв на секретере пишущую машинку и распухшие, неопрятного вида тетради, сказала, как отсекла: — До двух не надоедай. «Гришку перепечатывать будет», — догадался старик. Гришка, Григорий Яковлевич Токарев, его зять, был писатель, точнее — критик. Но машинки и тетрадей Жене показалось мало. Бережно, словно хотела украсить комнату, она поставила на верх секретера стопку книг в мягких и жестких обложках. «Их-то зачем?..» — помрачнел старик и побрел в кухню, надеясь отвлечься по хозяйству, но все — от мойки до белых полок сияло, как в день въезда. С домашней работой Женя расправлялась мгновенно. — Пашет, займись чем-нибудь и не изображай страдальца, — сказала жена. Челышев притворился было, что не слышит, но, не выдержав одиночества, вернулся в комнату и спросил: — Что, машинистки найти не мог твой Токарев? — Это нельзя отдавать на сторону, — улыбнулась Женя и, несмотря на седину и дымчатые очки, показалась Челышеву такой же, какой он встретил ее в год Победы. Обидевшись, что улыбка жены обращена не к нему, а к зятю, старик сокрушенно махнул рукой и стопка книг полетела на пол. — Сядь. Не мельтешись. Ну вот, помял… Опередив мужа, Женя подняла книги. — Я их собрала для Надюхи. Надька, сестра челышевского зятя, подруга Жени, жила в Нью-Йорке. — Но это макулатура для утильной палатки! — сказал старик. — Так считаем ты и я, — неохотно согласилась Женя. — А Надюхе приятно прочесть на супере «Гр. Токарев». — Сам пусть доставляет ей такую приятность! — Пашет, перестань. Отлично знаешь: он тридцать лет скрывал, где сестра. У него, помимо Надьки, куча неприятностей: все статьи отвергают. А начнет переписку с Америкой, сразу смекнут: решил уехать… «Себя бы поберегла, — подумал Челышев. — Гришке-то чего спасаться? Вольная птица… А ты, как пришитая, сидишь в лаборатории. Вот вышвырнут оттуда за Надюху и уж точно никуда не возьмут. Биография подпорченная и все-таки возраст…» Но вслух он сказал: — Нечего Токареву тебя эксплуатировать. — Никакой эксплуатации! Сама вызвалась. — И напрасно. Лупишь без роздыха. Сердце поберегла б. — Печатаю, как привыкла. А сердце в порядке. Женя ждала, что старик напомнит ей о стенокардии, и тогда она возразит, что до пенсии все равно должна работать. Но он промолчал, и Евгения Сергеевна примиряюще улыбнулась: — Я, Пашет, в полном здравии. И потом — это хорошие мемуары. Ты бы тоже прочел. Он, кстати, тебя упоминает и Варвару Алексеевну… Варвара Алексеевна, первая жена Челышева, нынче умирала от рака. — Уж тещу свою мог бы оставить в покое… — рассердился старик и принялся ходить по комнате, надеясь отвлечь жену от машинки. — Пашет, я просила: чем-нибудь займись, — не выдержала Женя. — Занят. Смотрю, как размножаешь сплетни и пакости. Женины пальцы повисли на клавишах, глаза за дымчатыми стеклами замигали. — Прежде чем обижать, прочел бы… — Читал твоего Гришку. Ничего, кроме благоглупостей, не выудил. — Но это совсем другое: не критика, а воспоминания. Талантливые воспоминания. — Расхваливаешь так, словно сама их написала. Вы что — сиамские близнецы? — Не стыдно, Пашет? Он муж твоей дочери… — И твой любовник! — вспылил старик и тут же перепугался. — Нет, это невыносимо. Отлично знаешь: ничего между мной и Токаревым не было. Бедный Пашет… Тебе надо было жениться на настоящей, на естественной женщине. Она всю жизнь посвятила бы тебе. А я себя не переделаю. — И любишь Гришку! — Опомнись. Я лишь похвалила его рукопись. За что мучаешь? Тебе ведь столько меня не надо… Павел- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (60) »
Последние комментарии
2 часов 25 минут назад
8 часов 48 минут назад
8 часов 56 минут назад
9 часов 24 минут назад
9 часов 28 минут назад
9 часов 28 минут назад