Гений [Гарри Тертлдав] (fb2) читать постранично, страница - 5

афинского народа? — Гераклид нахмурился еще мрачней.

— Нет, но я также и не хочу, чтобы по возвращении домой меня заставили пить цикуту, что бы я ни говорил или делал, — ответил Алкивиад. — Будь ты на моем месте, Гераклид, если такое вообще возможно, разве ты не хотел бы немного времени, чтобы поразмыслить над дальнейшими действиями?

Из‑за слов «если такое вообще возможно» посланец Афин покраснел снова. Но воины и моряки придвинулись поближе, и производимый ими шум в поддержку своего полководца становился все громче и громче. Гераклид уступил так грациозно, как только мог:

— Пусть будет так, как ты говоришь, о благороднейший. — Он произнес это слово не с уважением, а с укором. — Я выслушаю твой ответ завтра. Пока что… прощай. — Он повернулся и зашагал назад по направлению к «Саламинии». От его золотого венка с блеском отражалось яркое солнце.

*  *  *

Сократ стоял в очереди за ужином. Разговоры об Алкивиаде, гермах и богохульстве были у всех на устах. Некоторые из воинов полагали, что их полководец действительно совершил то, в чем его обвиняли. Другие же настаивали на том, что обвинения были измышлены для того, чтобы Алкивиада опорочить.

— Подожди‑ка, — сказал Сократ одному из своих товарищей, который распространялся о всевозможных прегрешениях, столь неугодных богам. — Изложи свои мысли еще раз, Евтифрон, если тебе не трудно. Я не понял смысл твоих слов, которые наверняка слишком мудры для такого простака, как я.

— С удовольствием, Сократ, — ответил гоплит, после чего повторил свои рассуждения.

— Прости меня, о наилучший. Я, наверное, действительно глуп, — сказал Сократ после того, как его товарищ закончил. — Я по–прежнему не вполне тебя понимаю. Ты утверждаешь, что прегрешения дурны, потому что они неугодны богам, или же ты утверждаешь, что они неугодны богам, потому что они дурны?

— Именно это я и утверждаю, — ответил Евтифрон.

— Нет, подожди. Я понял, что Сократ имеет в виду, — вступил в разговор еще один воин. — Ты не можешь утверждать и то, и другое. Одно из двух. Что именно ты утверждаешь?

Евтифрон пытался утверждать и то, и другое. Вопросы Сократа ему в этом помешали. Несколько афинян принялись над ним смеяться. Другие же воины встали на сторону не Сократа, а своего оконфузившегося товарища.

— Тебе что, всегда надо быть возмутителем спокойствия? — спросил Сократа один из гоплитов, после того как залившийся краской Евтифрон покинул очередь, так и не получив своего ужина.

— Я могу быть лишь самим собой, — ответил Сократ. — Разве я не прав, всегда и везде пытаясь найти истину?

Задавший вопрос гоплит пожал плечами:

— Я не знаю, прав ты или не прав. Но я точно знаю, что ты чертовски надоедлив.

Сократ удивленно выкатил свои большие круглые глаза, неожиданно став похожим на лягушку:

— Но почему же поиск истины должен быть надоедлив? Разве ты не полагаешь, что препятствия на пути этого поиска надоели человечеству еще больше?

Но гоплит лишь замахал руками:

— О, нет, у тебя это не пройдет. Я не буду играть с тобой в эти игры. Эдак ты меня сведешь с ума, как уже свел бедного Евтифрона.

— Ум Евтифрона был помрачен заблуждениями еще до того, как я сказал ему хоть одно слово. Я всего лишь указал ему на его ошибки. Может быть, теперь он попытается их осознать.

Воин покачал головой. Но он по–прежнему отказывался спорить. Вздохнув, Сократ двинулся дальше вместе со всей очередью. Скучающего вида повар протянул ему небольшой ломоть темного хлеба, кусок сыра и луковицу. Потом он налил в чашу Сократа разведенное водой вино, а в маленькую бутыль — оливкого масла, предназначенного для макания в него хлеба.

— Благодарю тебя, — сказал Сократ. Повар явно удивился. Обычно воины и моряки ворчали по поводу похлебки, а не благодарили за нее.

Воины собирались в кружки со своими друзьями, чтобы поесть и продоложить обсуждение приезда «Саламинии» и его возможных последствий. Сократу было присоединиться не к кому. Одна из причин его одиночества состояла в том, что он был по меньшей мере лет на двадцать старше большинства других афинян, приплывших с востока в Сицилию. Но возраст Сократа был только одной из причин, и он это знал. Он вздохнул. Ему совсем не хотелось причинять другим неудобства. Не хотелось — но он никогда не мог этого избежать.

Он вернулся в свою палатку и принялся за ужин. Закончив есть, он вышел наружу и уставился на гору Этна. Почему, подумал он, на вершине горы до сих пор лежит снег? Почему там до сих пор так холодно, даже в этот жаркий вечер на пороге лета?

Он так и не приблизился к ответу — его размышления прервал голос, звавший его по имени. Сократ понял, что обладатель голоса зовет его уже не в первый раз. И верно — когда он повернулся, то увидел Алкивиада, стоящего с