Фитиль для керосинки [Михаил Рафаилович Садовский] (fb2) читать постранично

Михаил Садовский Фитиль для керосинки

Вместо предисловия

В далеких пятидесятых Михаил Садовский открыл для меня творчество Булата Окуджавы. И теперь, спустя полвека, мы вместе с Мишей вспоминаем крылатое: «Давайте говорить друг другу комплименты.» Мудро это сказано, очень мудро. И все же каждый, кто слышит комплимент первым, рискует оказаться в положении петуха из басни Крылова. Вот почему, (вы поймете это, дорогой читатель), я испытываю сейчас невольное смущение. Ведь совсем недавно, еще, не успев как следует переехать из Москвы в Нью Йорк, Михаил Садовский опубликовал обо мне хвалебнейшее эссе, ну, прямо-таки настоящую оду написал! Читал ее в «Русском базаре» и ерзал в кресле — неужто это обо мне? Начал было объясняться с автором, но тот решительно перебил меня: «Не запрещай мне удивляться! Это мое основное право! По крайней мере здесь, в Америке — право на удивление!» Право на удивление. Оно вроде бы есть у каждого, но, наверное, разница в том, что один будет удивлен только в случае, если марсианин, похожий на осьминога, выйдет из своего заоблачного корабля и попросит прикурить, а другой… В этом как раз и собака зарыта: способность удивляться обычному, даже обыденному — это талант.

Пытаясь сейчас сжиться с новыми героями Михаила Садовского, я осознаю: Миша умеет удивляться любому, с кем сводит его Фортуна. И обыденное тут же переводит в поэтичное. Даже если речь идет о тех, кто давно уже канул в Лету.

Ротшильд… Толстосум Ротшильд, решил никогда не умирать. Но что для этого сделать?

Шоломалехемовская ирония вошла теперь в поры стиха и вмонтирована (очень уместно!) в либретто оперы «Песнь Песней».

Не ищите либретто в этой книге. Ибо я-то хочу сказать о Мише Садовском совсем не с позиций аналитика данного сборника, а как свидетель его вхождения в музыкальный мир. Я не оговорился — именно, в музыкальный. Хотя первоначальная профессия Садовского — инженер (со степенью кандидата технических наук). И упомянутое мною оперное либретто Садовского, где оживают дорогие нашему сердцу одноименные персонажи Шолом Алейхема, где касриловская атмосфера сливается с пульсом телевизионного века — безусловное свидетельство редкой музыкальности автора. Уверен, что новая «Песнь Песней» станет для всех нас реальной оперой. Найдется композитор, чей слух, а лучше сказать, чье сердце воспламенится идеей Миши Садовского. Передо мной, так называемый, пуримшпиль в 2-х действиях «Подвиг Эсфири», того же автора, где сольные партии вечных библейских героев перемежаются с современными народными хорами-комментаторами. Опять-таки хочется воскликнуть: Композиторы! Отзовитесь!

В нынешней России ставится оригинальная пьеса Садовского по песням и письмам Александра Вертинского, где самым чудесным образом задействован балет, идут его мюзиклы, идут спектакли в драматических театрах… да, композиторы уже давно хорошо почувствовали музыкальную интонацию Садовского… Хорошо помню, как все начиналось… со стихов о музыке. Мой брат учит Шумана, Мой брат зубрит Шумана, Мой брат долбит Шумана…

И больше нет Шумана — Я слышу бездельника шумного…

Музыка не отрывается от повседневности, но преобразует повседневность и, в конце концов, возвышает ее. Теперь уже у Садовского целая летопись о музыке и музыкантах, начиная с Перголези и кончая великим Дмитрием Шостаковичем. Но, пожалуй, самым удивительным жанром, в котором Садовский проявляет свое мастерство, внедряясь в чужие стили, — хоровые циклы. Что это значит? Когда-то в IXX столетии знаменитый американец Эдуард Мак-Доуэлл создал «Идиллии Новой Англии» — инструментальные пьесы. Подчеркиваю — инструментальные. Садовский же почувствовал в них дыхание живого слова и наделил их словом, расширив поэтические эпиграфы, предпосланные Мак-Доуэллом. Известный профессор Московской консерватории Владислав Геннадиевич Соколов необычайно вдохновился этим. Так и родились хоровые поэмы, выдержавшие уже несколько изданий и ставшие популярными в хоровых коллективах.

А с течением лет получили новую жизнь произведения Гретри и Рамо, Гайдна и Бетховена, Листа и Шумана, Грига и Дворжака. Даже инструментальный Сергей Прокофьев не был обойден его вниманием.

Превращение «абстрактного в конкретное» благодаря поэтическому слову, органично впитывающему в себя эмоции и смысл музыкальных мотивов, стало целым направлением творчества. И думаю, что для Америки это особенно близко. Именно в этой стране считается нормой, например, петь темы из ноктюрнов Шопена или симфонической фантазии Чайковского «Ромео и Джульетта» тоже со словами. Если угодно, — это форма популяризации классики. И полагаю, что в Новом Свете Мишу Садовского, столь чутко отражающего музыку в слове, ждет успех и на этом