На набережной Ялты [Эрвин Штритматтер] (fb2) читать постранично

Эрвин Штритматтер На набережной Ялты

— Я не всегда просиживал по полдня в кафе. Но, знаете ли, всему можно найти оправдание. «Кто оправдывается, тот сам себя обвиняет», — любил говорить мой отец; он был солдатом с головы до ног и понимал кое-что в жизни. А у меня не только оправдание: здесь я встречаюсь со своими клиентами. Кафе и рестораны — мой рабочий кабинет. Есть и другая причина — дома меня, как говорится, и стены душат. Кастрюли на кухне, подушки на тахте — все о жене напоминает. Нет, она не умерла, но ее больше нет.

Я вижу, вы ничего не понимаете. Хорошо, только предупреждаю — мое оправдание будет долгим. Я избавлю себя и вас от вступления, как знать, быть может, вы станете моим клиентом? Кроме того, я хочу, чтобы вы поняли, как вам хорошо живется, а это вы поймете, когда узнаете, как живется мне.

Мой собеседник — мужчина во цвете лет, ему около тридцати, может быть, чуть больше, но, во всяком случае, он уже в том возрасте, когда молодость тихо прощается с нами.

Он казался развязным и был слишком разговорчив, а ведь обращался он всего лишь к случайному соседу по столу и никто не поощрял его к беседе. Наверно, две или три рюмки коньяку развязали ему язык, однако он никак не производил впечатления подвыпившего человека. Он заказал еще рюмку коньяку и пиво кельнерше-итальянке, обращаясь к ней очень любезно — настолько любезно, что это бросалось в глаза.

— Вы, конечно, не знаете Ялты, разумеется, нет. Я тоже поехал туда только для того, чтобы наладить свои отношения с женой. Я плохой рассказчик, но постараюсь. Сама по себе Ялта — это, о! Ялта ночью. Двенадцатый час. Горы так близко! От гор до моря расстояние — представляете — как в театре. Полная луна встает из-за гор, словно струи теплого воздуха поднимают ее вверх, как воздушный шар. Она висит над городом и не хмурится, это добродушная луна, и быть другой она не может.

Мы совершали морскую поездку и в Сочи подружились с несколькими русскими. Это не так уж трудно, особенно Ирене. Она со всеми легко сходилась. Теперь вам ясно, какая она!

Есть люди, которые говорят, что русские жаждут вступать в дружбу с немцами. Хейнцельман, мой друг, утверждает, например: если бы наши отцы поуправляли там немножко и установили свой порядок, он бы русским понравился. Другим кажется, что русские обхаживают немцев, чтобы перевоспитать их в политическом отношении.

Так вот, теперь у меня есть опыт, и я вам точно скажу: и то и другое неверно, я должен даже сказать — к сожалению, неверно. Русские подвержены тем же страстям и порывам, что и мы, иначе никогда не могло бы произойти то, что случилось со мной.

Мы пошли в цирк, заглянули в несколько кафе и под конец обосновались в маленьком подвальчике. В стену над стойкой бара были вставлены камни, море, видно, долго продержало их в своей пасти, чтобы обсосать до такой карамельной гладкости. Камни торчали в стене, как ядра средневековых пушек, их обложили цветной мозаикой, и получилось что-то вроде картины, знаете, такой абстрактной. Камни — чтобы создавать настроение к коктейлю «Рыбацкий», который подавали там вместе с кофе. Коктейль сильно отдавал морской водой, и мы, попробовав его, отставили и принялись за кофе, которым постарались парализовать действие трех бутылок водки, выпитых прежде в других местах.

Нас было четверо мужчин и четыре женщины, двое немецких мужчин и две немецкие женщины (совсем как в национальном гимне, а?). Остальные, двое мужчин и две женщины, были русские. И двое мужчин были женаты на двух из этих женщин, но остальные женаты не были. Сложно? Вы уже заметили, какой я плохой рассказчик? Теперь надо мне задним числом сделать небольшое предисловие.

Мы путешествовали вместе с Иреной не первый раз. Детей у нас не было. Знаете, как обычно бывает: сначала мы не хотели, а когда обзавелись всем необходимым, родился ребенок, таких называют «контерганкинд».^[1] Слава богу, он умер через несколько месяцев. Я это говорю только потому, что Ирена не слышит. Она была матерью до мозга костей. Это был ее ребенок, и ей было все равно, есть у него руки или нет, а то, что деформирована голова, пока он такой маленький, для нее вообще не имело значения.

Что до меня, я был искренне рад, когда ребенок умер, потому что видал таких детей по телевизору. Толпа детей, и у каждого чего-нибудь не хватает. Из них всех можно сконструировать одного, у которого будет все, что положено. Нет уж, спасибо. Здесь я присоединяюсь к точке зрения моего друга Хейнцельмана, он сторонник эвтаназии^[2] и много всего прочитал в газетах за и против.

Я работал на заводе оптических приборов, а Ирена — в конторе шахты. Квартира наша обставлена была как полагается. Машину покупать мы не хотели, вернее, Ирена не хотела. Ей претило, когда люди заводят машину или собаку вместо ребенка, а рисковать еще раз мы не решались. Боялись снова вытащить пустой билет в лотерее. Тут мы были вполне солидарны.

Некоторое время Ирена носилась с