Здесь говорят по-русски. [Владимир Владимирович Набоков] (fb2) читать постранично

В. Набоков
Здесь говорят по-русски.

Рассказ написан в 1923 г.

На английский переведен Д. В. Набоковым.

На русском языке не публиковался.

Обратный перевод с англ. в 2011 г. Сакун С.В.  

Рассказ взят с "Авторской страницы" С. Сакуна http://sersak.chat.ru/index.htm

Табачная лавка Мартын Мартыныча располагалась в угловом доме. Не удивительно, что табачные имеют пристрастие к углам, ведь дело Мартына процветало. Витрина - скромного размера, но хорошо расположена. Небольшие зеркала оживляли её. На дне, во впадинах холмистого лазурного бархата ютились пёстрые папиросные коробки, с именами облечёнными в глянцевые международные диалекты, которые с таким же успехом служат названиями гостиниц; повыше располагались ряды папирос, ухмыляющиеся в их легковесных домиках.

В своё время Мартын был обеспеченным помещиком. Он был славен в моих детских воспоминаниях замечательным трактором, во времена, когда я и его сын Петя одновременно стали жертвами Майн Рида и скарлатины, так, что теперь, после пятнадцати лет битком набитых всяческими вещами, я с удовольствием останавливался у этой табачной лавки, на этом оживленном углу, где Мартын продавал свой товар.

Но с прошлого года нас связывало больше чем общие воспоминания. У Мартына была тайна, и я участвовал в этой тайне. “Ну, всё как обычно?” Спрашивал я шёпотом, и он, глянув поверх плеча, отвечал так же тихо, “да, слава богу, всё спокойно”. Эта тайна была совершенно необычайной. Я вспомнил, как уезжал в Париж и как за день до отъезда просидел до вечера у Мартына. Душу человека можно сравнить с универсальным магазином, а его глаза с двумя витринными окнами. Прицениваясь к глазам Мартына, отметим, что тёпло-коричневые тона были в моде. Судя по глазам, товар в этой душе был отменного качества. А какая пышная борода довольно поблёскивала здоровой русской сединой. А его плечи, его рост, его выражение лица. ... Одно время даже говорили, что он мог разрубить платок мечём, - один из подвигов Ричарда Львиное Сердце. И теперь ещё всякий эмигрант мог бы сказать с завистью, “Этот не сдастся”. Его жена была пухлой, тихой пожилой женщиной с родинкой у левой ноздри. Со времён революционных испытаний её лица коснулся тик: она бросала быстрый взгляд искоса вверх, к небу. Петя имел такое же внушительное тело, как и его отец. Мне нравились его спокойные манеры, сумрачный и неожиданный юмор. У него было большое вялое лицо (о котором его отец говорил, “морда - в три дня не объедешь”) и красновато-коричневые, постоянно взъерошенные волосы. Пете принадлежал крошечный синематограф в скудно населённой части города, который приносил очень скромный доход. И там же жила вся семья.

Тот день перед отъездом я провёл сидя за прилавком, и наблюдая как Мартын обслуживал своих клиентов - сначала, опершись двумя пальцами на прилавок и слегка наклонившись, а затем, шагнув к полкам, представлял покупателю коробку с цветными завитушками, и спрашивал, открывая её ногтем большого пальца, “Еinеn Rauchen?” - Этот день я запомнил по особой причине: неожиданно с улицы вошёл Петя, растрёпанный и нервно бледный, племянница Мартына окончательно решила вернуться к матери в Москву, и Петя только, что должен был встретиться с дипломатическим представителем. И пока один из представителей сообщал ему некоторые сведения, другой, который видимо, был связан с государственным политическим управлением (ГПУ), отчётливо шептал “Перевешать бы всю эту белогвардейскую сволочь”.

“Я мог бы сделать из него котлету”, сказал Петя, ударяя кулаком в ладонь, но к сожаленью я должен помнить о моей тёте в Москве”.

“Ты уже и так имеешь грешок-другой на своей совести”, добродушно проворчал Мартын. Он намекал на достаточно забавный случай. Не так давно, на свои именины, Петя посетил Советский книжный магазин, чьё присутствие пятнает одну из очаровательных улиц Берлина. Здесь продаются не только книги, но и различные безделушки ручной работы. Петя выбрал молот украшенный маками и расписанный обычными для Большевистских молотков надписями. Клерк поинтересовался, не желает ли он ещё чего. “Да, пожалуй”, сказал Петя, кивнув в сторону гипсового бюста Мистера Ульянова. Он заплатил пятнадцать марок за бюст и молоток, после чего, не говоря ни слова, прямо на прилавке, трахнул по этому бюсту молотком с такой силой, что Мистер Ульянов рассыпался на части.

Я любил эту историю, как любил, например, славные глупые поговорки из незабываемого детства, согревающие сердце. Слова Мартына заставили меня с улыбкой взглянуть на Петю. Но Петя сердито дёрнул плечом и нахмурился. Мартын порылся в ящике и предложил ему самую дорогую папиросу в магазине. Но даже это не рассеяло Петиной сумрачности.

Я возвратился в Берлин полгода спустя. Однажды, воскресным утром я почувствовал желание увидеть Мартына. В будний день вы могли пройти к нему через магазин, прямо за которым начиналась его квартира - три комнаты и кухня. Но воскресным