Голем [Исаак Башевис-Зингер] (fb2) читать онлайн
- Голем (пер. Инна Максимовна Бернштейн) 2.91 Мб, 38с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Исаак Башевис-Зингер
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Исаак Башевис Зингер Голем
Посвящаю эту книгу всем преследуемым и угнетённым на земле, молодым и старым, евреям и неевреям, так как до сих пор не потерял надежду, что время облыжных обвинений и неправедных судов рано или поздно пройдёт.И. Б. 3.
В те времена, когда раввином в старой Праге был знаменитый кабалист[1] рабби[2] Лейб, евреи подвергались гонениям. Император Рудольф Второй, человек учёный, был нетерпим ко всем, кто не принадлежал к католической вере. Он преследовал протестантов и ещё более того — евреев. Их нередко обвиняли в том, что будто бы они используют христианскую кровь для приготовления пасхальной мацы[3]. Почти все люди знали, что обвинение это лживо, что еврейская религия запрещает употреблять в пищу кровь животных, не то что людей. Но каждые несколько лет речь об этом заходила снова. Если у кого-нибудь из христиан пропадал ребёнок, враги евреев сразу же заявляли, что его убили, чтобы добыть кровь для мацы. И не было недостатка в лжесвидетелях. Невинных людей казнили, и нередко случалось, что пропавшее дитя потом отыскивалось, живое и невредимое.
Рабби Лейб был великий талмудист[4], мистик[5] и чудотворец. Он умел исцелять больных с помощью сверхъестественных сил, пользуясь разными талисманами[6] и камеями[7]. Если власти хватали ни в чём не повинного человека из его общины, он спешил предоставить доказательства его невиновности. Многие верили, что в трудные для его людей времена рабби Лейб мог призывать на подмогу ангелов, а также демонов и гоблинов[8].
В Праге жил один богач по имени граф Ян Братиславский. Вернее, он когда-то был очень богат, владел большими поместьями и сотнями крепостных крестьян, но всё это он пропил, проиграл в карты и растратил на свары и раздоры с соседями. Жена его так страдала от позора, что в конце концов заболела и умерла, оставив маленькую дочку Ганку.
В это же время жил в Праге еврей, которого звали Элиэзер Полнер. Он был проницательный и предприимчивый делец и, хотя жил в гетто[9], сделался в конце концов банкиром и был хорошо известен не только в Праге, но и по всей Европе. Реб Элиэзер славился также своей благотворительностью, он щедро помогал в нужде как евреям, так и христианам. Был он уже в годах, лет шестидесяти, и имел длинную серебристо-белую бороду. Даже по будням он ходил в собольей шапке и в долгополом шёлковом лапсердаке[10], перепоясанном широким кушаком. У реб Элиэзера был большой дом, женатые сыновья и замужние дочери и целый выводок внуков. Он был на свой лад человек учёный, имел обыкновение вставать каждый день на рассвете и до полудня молиться и читать Тору[11] и Талмуд. И лишь после этого отправлялся в банк заниматься делами. Жена его Шейндл происходила из почтенной семьи и была такой же богобоязненной и добросердечной, как и муж. Она ежедневно посещала богадельню, приносила бедным и больным хлеб и горячую похлёбку.
Граф Братиславский, постоянно испытывая нужду в деньгах, распродавал свои земельные владения и лесные угодья, а также своих крепостных крестьян, которых тогда, в конце XIV столетия, покупали и продавали, как скотину. В банке у реб Элиэзера он задолжал большие суммы, и кончилось тем, что реб Элиэзер вынужден был отказать ему в дальнейших ссудах.
В тот год весь месяц март, который пришёлся примерно на еврейский месяц Нисан[12], граф играл в карты. Он проиграл своим богатым партнёрам все золотые дукаты[13], что лежали у него в кошельке. И, желая отыграться, пустился играть в долг, для чего подписал обязательство заплатить в трёхдневный срок всё, сколько останется должен. А нарушить подобный зарок почиталось в кругу игроков страшным позором. Не однажды случалось, что игрок, не сумевший заплатить долг, пускал себе пулю в лоб.
Подписал граф Братиславский эту бумагу и продолжил игру с ещё большим азартом, то и дело прихлёбывая вино и куря табак. И когда игра закончилась, он оказался должен семьдесят пять тысяч дукатов. Однако граф был слишком пьян, чтобы осознать, что он натворил. Он возвратился к себе в замок и проспал много часов подряд. И, только проснувшись утром, уразумел, что произошло. У него больше не было и семидесяти пяти дукатов, не то что тысяч. И все его владения были проданы или заложены.
Жена графа Хелена, умирая, оставила своей маленькой дочери Ганке очень много драгоценностей общей ценой более чем в миллион дукатов. Наследство находилось под опекой суда, так как графу Братиславскому доверить эти сокровища было нельзя. Согласно завещанию матери, их должны были передать Ганке, когда той исполнится восемнадцать лет.
Протрезвев, граф Братиславский впал в глубокое отчаяние. Он слишком любил жизнь, чтобы покончить с собой. И хотя он знал, что у реб Элиэзера он больше кредита не имеет, он тем не менее велел кучеру закладывать карету и везти его в банк реб Элиэзера в гетто. Когда же он назвал сумму, которую желает получить взаймы, реб Элиэзер ему сказал:
— Ваша светлость, вы же отлично знаете, что вернуть такой долг не сможете никогда.
— Но мне нужны эти деньги! — закричал на него Братиславский.
— Очень сожалею, но в моём банке вы их получить не сможете, — спокойно ответил реб Элиэзер.
— Проклятый еврей! Я их всё равно раздобуду, не так, так эдак! — завизжал разъярённый граф. — И ты дорого заплатишь за свою наглость: отказать в ссуде мне, великому графу Братиславскому!
С этими словами граф плюнул реб Элиэзеру в лицо.
Реб Элиэзер кротко утёрся платком и сказал:
— Прошу прощения, граф, но вам не следовало играть по таким высоким ставкам и подписывать долговое обязательство, которого вы не в состоянии исполнить.
— Будь спокоен, деньги я достану, а ты тем временем будешь гнить в темнице и кончишь жизнь на виселице. Попомни мои слова.
— Жизнь и смерть в руке Господа, — ответил реб Элиэзер. — Если мне будет суждено умереть, я смиренно приму Божий приговор.
Граф Братиславский вышел вон и, возвратившись к себе в замок, принялся обдумывать, как ему решить две задачи: достать денег для уплаты долгов и отомстить еврею. Вскоре он измыслил дьявольский план.
До Пейсаха[14] оставалось всего две недели, и евреи Праги пекли мацу. Минувшая зима была необычайно суровой, но с наступлением месяца Нисана задули тёплые ветры весны. У реб Элиэзера было заведено на ночь перед сном изучать Мишну — свод еврейских законов. В этот раз он выбрал раздел, где излагается, как печь мацу, готовиться к Сейдеру[15], читать Агоду[16] и выпивать четыре кубка освящённого вина. Несмотря на то что после исхода из Египта прошло больше трёх тысяч лет, евреи во всём мире сохранили память о том, как они были рабами у правителя египтян, как Бог даровал им свободу.
Вдруг послышались тяжёлые шаги на крыльце и грубый стук в дверь. Слуги и служанки уже все легли спать. Реб Элиэзер сам отпер дверь и увидел солдат с обнажёнными мечами в руках. Капрал, их предводитель, спросил:
— Это ты — еврей Элиэзер Полнер?
— Да, я.
— Наденьте на него цепи, и поведём его, — распорядился он.
— Но в чём дело? Какое преступление я совершил? — в недоумении спросил реб Элиэзер.
— Это тебе скажут позднее. А пока идём.
Ту ночь реб Элиэзер провёл в темнице.
Утром его привели к дознавателю, куда доставляли только самых опасных преступников. Здесь реб Элиэзер увидел графа Братиславского и ещё нескольких людей, среди них один был по виду пьяница и с ним женщина, косая на один глаз и с лицом в бородавках. Дознаватель объявил:
— Еврей, ты обвиняешься в том, что забрался ночью в дом нашего досточтимого графа Братиславского и выкрал его малолетнюю дочь Ганку с целью убить её и использовать её кровь для печения мацы.
Реб Элиэзер побелел лицом.
— Я не имел чести бывать у графа в замке, — произнёс он сдавленным голосом. — Все ночи я провожу дома. Это могут засвидетельствовать моя жена, дети, зятья, невестки и все мои слуги.
— Эти люди — евреи, — сказал дознаватель. — А здесь у нас находятся двое свидетелей-христиан, которые своими глазами видели, как ты пробрался в графский замок и уволок его дочь в мешке.
— Кто эти свидетели?
— Вот они. — Дознаватель указал на пьяницу и на женщину с бородавками. — Расскажите, что вы видели? Начни ты, Стефан.
Было видно, что Стефан плохо соображает спьяну, хотя было раннее утро. Он переступал с ноги на ногу и говорил запинаясь:
— Вчера ночью, то есть позавчера, то есть нет, это было третьего дня, я услышал шум в комнате Ганки. Зажёг свечу, заглянул. Вижу, там стоит вот этот еврей, в одной руке у него нож, в другой — мешок. Он запихал Ганку в мешок и пошёл вон. И я слышал, как он бормотал себе под нос: «Её горячая красная кровь как раз подойдёт для нашей мацы».
— Как же ты допустил, чтобы я унёс дочь графа, и не заступился за неё, и не поднял на ноги весь замок? — дрогнувшим голосом спросил реб Элиэзер. — Ты же моложе и крепче меня.
Стефан стоял, забыв закрыть рот и спрятать язык. Вытаращенные глаза его бегали, ноги подкашивались, он еле устоял, держась за стену.
— Ты, еврей, угрожал мне ножом.
— Ваша честь, разве не видно, что всё это — бесстыдная ложь? — сказал реб Элиэзер. — Начать с того, что евреи вообще не употребляют в пищу кровь. Кроме того, по закону Моисея, мацу пекут только из муки и воды — и ничего больше добавлять нельзя. И потом, почему бы я, человек шестидесяти лет, банкир, один из старейшин своей общины, стал совершать столь вопиющее злодейство? И в безумии должна быть какая-то логика.
— Барбара вот тоже там была и тебя видела, — пробормотал Стефан.
— Что ты видела, Барбара? — задал вопрос дознаватель.
Женщина сощурила глаз.
— Видела этого еврея. Открываю дверь, смотрю — он запихивает Ганку в мешок.
— И ты не позвала на помощь? — развёл руками реб Элиэзер.
— Я тоже побоялась твоего ножа.
— А потом почему не подняла тревогу?
— Не обязана я отвечать тебе, подлый убийца! — завизжала Барбара и замахнулась кулаком.
— Ваша честь, граф Братиславский обращался ко мне недавно с просьбой об очень большой ссуде, и я вынужден был ему отказать, так как он и без того уже задолжал мне и моим компаньонам изрядную сумму, которую не в состоянии возвратить. В ответ он пригрозил, что я сгнию в темнице. Это попытка мне отомстить.
— Ложь, ложь, всё ложь! — закричал граф. — Никогда я не просил у него денег. Еврей Элиэзер — просто-напросто хладнокровный убийца, и больше никто. Его надо пытать и повесить, а заодно и всех, кто соучаствовал в его гнусном преступлении.
— Ваша честь… — попробовал было возразить реб Элиэзер.
— Молчи, еврей! Имеются два свидетеля, которые показывают, что ты совершил преступление, и этого достаточно. Лучше признайся, с кем ты замышлял своё чёрное злодеяние. А если вздумаешь отпираться, у нас есть много способов вырвать правду из твоих уст, безжалостный убийца! — прорычал дознаватель.
— Видит Бог в небесах, я ни с кем ничего не замышлял. Я не выхожу из дома по вечерам, так как уже немолод и плохо вижу в темноте. И выкрасть ребёнка из кроватки я способен не более, чем способен ходить вверх ногами. Заклинаю вас, ваша честь, подумайте, как абсурден такой приговор, как он дик, нелеп, жесток…
— Не о чем тут думать. Кто ждал тебя с выкраденной девочкой на улице? Куда ты её унес? Как лишил жизни?
— Всё, что я могу сказать, — это что я, как обычно, находился в тот вечер дома. И не делал ничего худого.
— Ох уж это вечное еврейское упорство! — воскликнул граф Братиславский. — Их ловят на месте преступления, а они всё равно норовят отрицать свою вину. Быть тебе повешенным, еврей! И даже твой Бог не в силах тебя спасти.
— Вы можете говорить про меня, что вам вздумается, граф, но не богохульствуйте. Бог в силах нас спасти, если мы того заслуживаем.
— Да? Что же он не порвёт твои цепи? — стал издеваться граф Братиславский. — Почему не поразит меня молнией и не убьёт?
— Не вам, граф, советовать Господу, как Ему поступить, — ответил реб Элиэзер Полнер.
— Я присуждаю содержать еврея Элиэзера Полнера в темнице на хлебе и воде и подвергать его пыткам, покуда он не признается, что сделал с беззащитной крошкой и кто ему помогал в этом мерзком преступлении, — провозгласил дознаватель.
Солдаты увели реб Элиэзера и бросили в темницу. Свидетелей Стефана и Барбару тоже вывели из судебного помещения. Граф Братиславский подмигнул и ухмыльнулся им на прощание.
Оставшись наедине с дознавателем, Братиславский сказал:
— Теперь, когда смерть Ганки подтверждена в суде, я, её единственный наследник, должен безотлагательно вступить во владение всем её богатством.
— Повремените немного, — возразил дознаватель. — Пусть сначала утихнет шум. Как раз у этого еврея много друзей, в том числе и среди христиан. Едва ли кто из них поверит, что старый банкир пробрался среди ночи в ваш дом и вынес в мешке вашу малолетнюю дочь. Приговор могут обжаловать в высшем суде. Я не исключаю даже, что у этого еврея могут быть доброжелатели в императорском дворце. Еврей ещё жив, и, пока он не признается, его нельзя будет повесить. Так что наследства Ганки вам придётся подождать.
— Не могу я ждать, — возразил граф. — На карту поставлена моя честь. Если я немедленно не заплачу долг, имя моё навеки покроет позор.
Дознаватель язвительно усмехнулся.
— Ваше имя покрыл позор в тот день, когда вы родились на свет.
— Моё имя останется незапятнанным в числе первых имён Богемии[17], — хвастливо возразил граф Братиславский.
— Время покажет.
Братиславский с инквизитором ещё долго переговаривались и шептались. Хотя они назывались христианами, ни тот ни другой в Бога не верили и не почитали Его заповеди. Деньги, карты, вино, азартные игры и разные досужие удовольствия — вот что составляло смысл их жизни.
Среди пражских евреев всех более был огорчён известием об аресте реб Элиэзера почтенный рабби Лейб. Он всю жизнь ждал пришествия Мессии[18], который спасёт мир от страданий и пороков. Тогда свет Господень наполнит всякую душу, всякое сердце. Даже хищные животные перестанут пожирать других животных, волк будет мирно жить бок о бок с ягнёнком. Бог возвратит Свой народ в Святую землю[19], в Иерусалиме будет снова возведён священный Храм[20], и воскреснут мёртвые. Но вместо всего этого — такое ужасное, подлое обвинение против одного из самых уважаемых членов общины! Рабби знал, что теперь последуют аресты и скоро пражский палач начнёт строить виселицу и готовить верёвку для предстоящей казни. Ровно в двенадцать часов ночи рабби Лейб поднялся для вознесения полуночной молитвы. Как всегда, он посыпал голову пеплом и принялся оплакивать разрушение Храма в стародавние времена. Пролил он также слёзы и по поводу нынешнего несчастья, постигшего реб Элиэзера Полнера и всю еврейскую общину. Тут вдруг отворилась дверь, и вошёл низкорослый человечек в латаном лапсердаке, перепоясанном верёвкой, и с котомкой за плечом, как носят нищие.
Рабби Лейб удивился. Ему казалось, что он запер дверь на засов перед тем, как приступить к молитве, но оказывается, дверь была не заперта. Рабби Лейб прервал молитву и протянул незнакомцу руку, так как гостеприимство в глазах Бога драгоценнее молитв. Он приветствовал вошедшего словами: «Шолом алейхем», что значит «Мир вам», и спросил:
— Чем могу быть вам полезен?
— Спасибо, мне ничего не надо, — ответил тот. — Я скоро уйду.
— Среди ночи?
— Да. Я скоро должен буду проститься.
Рабби Лейб пристальнее вгляделся в гостя и понял, что это не обыкновенный бродяга, каких много. Рабби Лейб прочёл в его глазах такое выражение, которое можно увидеть только в глазах у великих людей, и только великие люди могут его распознать: сочетание любви, достоинства и страха Божьего. Рабби Лейб догадался, что перед ним один из тридцати шести тайных праведников — благодаря их заслугам, как гласит предание, стоит мир. Никогда ещё рабби Лейб не удостаивался встречи с таким важным человеком. Он склонил голову и сказал:
— Достопочтенный гость, у нас в Праге случилась большая беда. Наши недруги готовятся погубить нас. Мы все охвачены горем.
— Я знаю, — ответил пришелец.
— Как нам быть?
— Сделайте голема[21], и он вас спасёт.
— Голема? Как это? Из чего?
— Из глины. Изобразите у него на лбу одно из имён Бога, и силой этого священного имени голем какое-то время проживёт и исполнит своё дело. Имя ему будет Йосеф. Только позаботьтесь, чтобы он не впал в грехи плоти и крови.
— Какое священное имя должен я изобразить? — спросил рабби Лейб.
Незнакомец достал из нагрудного кармана кусок мела и на обложке молитвенника начертал еврейские буквы.
— Теперь я должен уйти. Смотрите только, чтобы всё это осталось тайной. И пользуйтесь големом лишь для помощи евреям.
Рабби Лейб не успел вымолвить ни слова благодарности, а уж маленький человечек исчез. И только теперь рабби заметил, что входная дверь-то как была, так и оставалась всё это время заперта на засов. И, стоя перед запертой дверью, рабби затрепетал и произнёс благодарственную молитву за то, что Бог послал к нему небесного вестника.
Святой человек велел рабби хранить в тайне его посещение и изготовление голема, однако рабби Лейб понимал, что и в этом деле ему никак не обойтись без помощи Тодруса, синагогального служки. Тодрус служил рабби Лейбу уже сорок лет и был посвящён во множество тайн. Крепкий, сильный, он был беспредельно предан рабби. Ни жены, ни детей у него не было, вся его жизнь состояла в услужении рабби. Он жил в доме рабби, спал под дверью в его кабинет и был всегда готов явиться по его зову даже среди ночи. Рабби Лейб тихонько стукнул в дверь и шёпотом позвал:
— Тодрус…
— Что вам угодно, рабби? — сразу же проснувшись, отозвался Тодрус.
— Мне нужна глина.
Другой бы на его месте спросил: «Глина? В такой поздний час?» Но Тодрус был обучен не подвергать сомнению распоряжения рабби. Он только спросил:
— Сколько глины?
— Много.
— Мешок?
— Самое малое десять мешков.
— И куда принести столько глины?
— В синагогу на чердак.
Взгляд Тодруса выразил недоумение, но ответ его был краток:
— Хорошо, рабби.
— И всё это должно оставаться тайной, даже от моей семьи, — прибавил рабби Лейб.
— Да будет так, — сказал Тодрус и вышел.
А рабби Лейб вернулся к молитвам. Он не сомневался, что Тодрус исполнит его поручение.
Прочитав все ночные молитвы, рабби снова лёг спать и проснулся на рассвете.
Рабби Лейбу было знакомо слово «голем». Среди евреев ходили легенды про големов, которых создавали святые люди древности для спасения в грозные времена. Согласно этим легендам, силой для такого деяния обладали лишь самые святые раввины, да и то после многодневного поста, молитв и углубления в тайны Кабалы. Скромному рабби Лейбу и в голову не приходило, что это может выпасть и на его долю.
— Не приснилось ли мне всё это? — спрашивал себя рабби Лейб.
Но когда он поутру открыл дверь синагоги, на полу были отчётливо видны следы глины. Пока рабби Лейб спал, Тодрус сходил на городскую окраину и натаскал глины на чердак. Чтобы управиться с таким делом между полуночью и рассветом, понадобилась вся его преданность и недюжинная сила.
Подняться на чердак и провести там несколько часов без ведома родных рабби Лейб, конечно, не смог бы. Но по счастью, в тот день его жена Генендл была звана на свадьбу, и она взяла с собой детей и служанку. Невеста была сирота и приходилась Генендл дальней роднёй. Свадьбу играли в соседней деревне, так что рабби Лейбу не надо было совершать у них обряд бракосочетания.
На чердаке рабби Лейб нашёл мешки с глиной и принялся лепить человеческую фигуру. Он не пользовался лопаточкой, а мял и формовал глину пальцами, как тесто. Работал рабби Лейб с большой поспешностью и при этом ещё молился об успехе. Целый день провёл он за работой на чердаке, и ко времени вечерней молитвы на полу лежал глиняный великан: голова с котёл, плечи — косая сажень, ступни и ладони как лопаты. Рабби подивился своему созданию: конечно, он не справился бы с такой задачей без помощи и промысла Божьих. Рабби захватил с собой на чердак молитвенник, на котором таинственный гость оставил начертанным имя Бога. Рабби Лейб выдавил эту надпись на глиняном лбу голема, но такими мелкими еврейскими буквами, что никто, кроме него самого, не смог бы их разобрать. В тот же миг голем начал подавать признаки жизни.
Зашевелились его огромные руки и ноги, приподнялась голова. Однако раввин из осторожности написал священное имя не целиком. Последнюю букву «алеф» он оставил недописанной, чтобы голем не приступил к действиям, пока его не облачили в одежды.
Зная, что его отсутствие в синагоге вызовет недоумение у евреев его общины, рабби Лейб оставил голема и стал спускаться по лестнице. Тут с улицы вошёл служка Тодрус, и рабби ему сказал:
— Тодрус, с помощью святых сил я вылепил голема, чтобы защитить евреев Праги. Подымись на чердак и увидишь сам. Но его ещё надо одеть, так что сними с него мерку и добудь ему одежду. Я буду на вечерней молитве, и ты, когда принесёшь одежду, приди и сообщи мне.
— Хорошо, рабби.
Рабби Лейб пошёл молиться, а Тодрус взобрался по винтовой лестнице на чердак. Солнце на небе уже склонилось к закату, лучи его сквозили в щели, и при их свете Тодрус увидел распростёртого на полу и пытающегося подняться голема. Ужас охватил Тодруса. Как многие евреи Праги, он слышал рассказы о големах, но даже и вообразить не мог, что создание одного из них может совершиться в его время и прямо, можно сказать, у него на глазах.
Он долго стоял, оцепенев от страха. «Где мне добыть одежду для такого великана?» — думал он. Даже если бы нашёлся портной, который бы снял мерку с голема и пошил ему штаны и лапсердак, и какой-нибудь сапожник взялся бы смастерить ему сапоги, всё равно на работу уйдут недели, а то и месяцы, а великая беда угрожает пражским евреям прямо сейчас.
За сорок лет, проведённых в услужении у рабби Лейба, Тодрус твёрдо усвоил, что, получив распоряжение рабби, он должен безотлагательно приступать к его исполнению. Солнце село, на чердаке стало совсем темно. На подкашивающихся ногах, с сильно бьющимся сердцем Тодрус спустился по лестнице, выскочил на улицу, набрал полную грудь воздуха. И зашагал в сторону старой рыночной площади, надеясь сам не зная на что: а вдруг всё-таки отыщется какой-нибудь выход. Наступала ночь, уже запирались лавки. Вдруг над входом в одну лавку он увидел большущую шапку, которая оказалась бы велика на любую человеческую голову. Это была вывеска шапочника.
Тодрус зашёл в лавку, и там оказались штаны, лапсердак и башмаки — всё такого же невероятного размера. Поражённый Тодрус спросил, откуда у хозяина эти удивительные вещи. Хозяин рассказал, что сорок лет назад в Прагу приезжал бродячий цирк, он показывал представление «Давид и Голиаф». Но случилось так, что актёры перессорились между собой, спектакль не привлёк публику и всё цирковое имущество, декорации и костюмы, было распродано по дешёвке. Лавочник сказал Тодрусу:
— Мне достались эти вещи за гроши, я купил их просто как диковинку, для приманки покупателей. Но они выставлены здесь так давно, что никто уже на них не смотрит. К тому же они покрылись пылью, у меня нет ни времени, ни охоты проветривать их и чистить. А почему ты спрашиваешь? Я уже запираю лавку.
— Я куплю эти вещи, — ответил Тодрус, — если ты отдашь их за умеренную цену.
— Да на что они тебе?
— Там видно будет, — ответил Тодрус. — Ты только назови умеренную цену.
— Чудеса! — удивился лавочник. — За всю жизнь со мной ничего удивительнее не случалось. Ни одна живая душа не заглядывалась на эту рухлядь.
Он назвал Тодрусу очень низкую цену, и сделка состоялась. Тодрус был известен своей честностью, он всегда носил при себе кошелёк с деньгами общины, рабби Лейб доверял их ему.
Тодрус опасался, что встречные могут его остановить, заинтересовавшись его ношей. Но час был поздний, и никто ему не встретился. Мужчины все находились в синагоге, а женщины стряпали ужин для мужей и детишек. Никем не замеченный, Тодрус поднялся на чердак над синагогой и разложил на полу одежду, шапку и башмаки для голема. К его изумлению, голем уже сидел! На небе сиял полумесяц, и в его лучах Тодрус увидел, что голем сидит, привалясь спиной к бочонку с заплесневелыми старыми книгами, и смотрит на него, недоумённо моргая. Тодруса обуял такой ужас, что он затянул в голос: «Слушай, Израиль[22], Бог — наш Господь, Бог один!»
Вскоре он услышал шаги рабби Лейба — рабби поднимался по лестнице, держа в руке фонарь, внутри которого горела восковая свеча. Увидев лапсердак, шапку и башмаки, он сказал Тодрусу:
— Всё свершается по начертанию Провидения. Хотя человек имеет свободную волю, Провидению ведомо наперёд, какое решение человек примет.
Они одели голема в те причудливые одеяния, и рабби сказал:
— Спасибо, Тодрус. А теперь оставь меня.
— Хорошо, рабби, — отозвался Тодрус и пустился со всех ног вниз по лестнице.
Рабби Лейб долго смотрел на голема, дивясь своему созданию. В свете фонаря внутренность чердака имела странный вид. В углах со стропил свисали огромные клочья паутины. На полу валялись старые изорванные молитвенные облачения — талесы, треснувшие шофары — бараньи рога, разбитые светильники, обломки подсвечников и ханукальные[23] лампы, выцветшие листы пергамента, исписанные рукой неизвестных или забытых писцов. Из щелей и прорех в крыше сочился лунный свет, и в нём радужно переливались столбцы пыли. Здесь ощущалось дыхание минувших поколений, которые жили, служили Господу, противостояли преследованиям и соблазнам, а потом погружались в вечное безмолвие. Странная мысль мелькнула в голове у рабби Лейба: «Если бы те, кто отрицает сотворение мира Богом, увидели сейчас то, что содеял я, человек, рождённый из чрева женщины, они бы устыдились своего безверия. Но так велика сила Сатаны, что он способен затмить людям глаза и замутить их ум. Сатану тоже создал Бог, чтобы человек имел свободу выбора между добром и злом».
Так размышляя, рабби Лейб глядел на голема, а голем словно бы глядел на рабби своими глиняными глазами. Потом рабби произнёс:
— Голем, ты ещё пока не закончен, но сейчас я довершу свою работу. Знай, что ты создан на короткий срок и с определённой целью. Смотри, не пытайся сойти с назначенной тебе дороги. Ты будешь исполнять то, что я тебе велю.
С этими словами рабби Лейб дописал букву «алеф» у голема на лбу. В ту же минуту голем стал подыматься. Рабби сказал ему:
— Спустись вниз и жди меня во дворе синагоги. Я дам тебе новые указания.
— Хорошо, — ответил голем голосом, гулким, как из подземелья. И вышел на синагогальный двор, где в это время уже никого не было. В гетто люди ложились спать рано и вставали с восходом солнца. Так что после вечерних молитв все уже разошлись по домам.
Мысли рабби Лейба были так заняты големом, что он не прислушался к разговорам жены и детей, возвратившихся со свадьбы и теперь обсуждавших невесту, жениха и гостей. Рабби обычно отходил ко сну рано, чтобы проснуться среди ночи и читать полуночные молитвы. Но на этот раз он подождал, пока жена и дети заснут, а тогда тихонько вышел на синагогальный двор. Там стоял голем и ждал его. Рабби приблизился к нему и сказал:
— Голем, отныне имя тебе будет Йосеф.
— Да.
— Йосеф, скоро ты должен будешь отыскать дочь графа Братиславского — маленькую девочку по имени Ганка. Её отец утверждает, будто её убили евреи, но я уверен, что он её где-то прячет. Где её найти, у меня не спрашивай. Те силы, которые дали тебе жизнь, дадут тебе знание, где она находится. Ты — из земли, а земле известно многое: как растить траву, цветы, пшеницу, рожь, плоды. Дождись того дня, когда реб Элиэзер будет доставлен на суд, а тогда предъяви им девочку и тем покажи, как лживы обвинения, выдвинутые нашими недругами.
— Да.
— Может быть, ты хочешь задать какой-нибудь вопрос?
— Какой вопрос?
— Ты создан для одной определённой цели, поэтому ум тебе дан иной, чем у человека. Но кто знает, как работает мозг. Пока не настанет время идти за Ганкой, спи спокойно. Быть может, тебе будут сниться сны, слышаться голоса. Возможно, что демоны попробуют к тебе прилепиться. Но ты не обращай на них внимания. Ничто дурное с тобой не случится. Но жители Праги не должны тебя видеть, покуда тебе не придёт срок им показаться. А до той поры возвращайся на чердак, где я тебя вылепил, и спи там крепким глиняным сном.
И рабби Лейб ушёл домой. Он знал, что голем будет всё делать в точности так, как ему сказано. Дома рабби прочитал ночную молитву и лёг спать. Но впервые за все годы сон не шёл к нему. Небо даровало ему великую силу, и он опасался, что не достоин этого дара. И ещё ему было немного жаль голема. В глазах глиняного великана он заметил растерянность, словно бы вопрос: «Кто я? Почему я здесь? В чём тайна моего существа?» Такое же недоумённое выражение рабби Лейб часто видел в глазах новорождённых младенцев. И даже в глазах животных.
Тем, кто желал евреям несчастья на Пейсах, удалось устроить так, чтобы суд назначили на предпасхальный день. В помещение суда был доставлен реб Элиэзер и с ним ещё несколько старейшин общины, якобы бывших его сообщниками.
За столом сидели трое судей в париках и чёрных мантиях. Сбоку от них стояли евреи в цепях и охранники-солдаты с мечами и пиками в руках. Главный судья запретил евреям Праги присутствовать на суде, а вот недруги Израиля с жёнами и дочерьми собрались там, чтобы любоваться позором евреев. Обвинитель указал пальцем на реб Элиэзера и остальных обвиняемых и произнёс:
— Они считают себя богоизбранным народом, но посмотрите, как они себя ведут. Вместо благодарности императору и всем нам за то, что позволили им тут жить, они убивают наших детей и на их крови замешивают тесто для своей мацы. Нет, они не Божий народ, а приспешники дьявола. Кровь зарезанной ими Ганки вопиёт о мести. Виновны не только еврей Элиэзер Полнер и остальные убийцы, но и вся еврейская община.
При этих словах некоторые старые женщины зарыдали, а некоторые молодые стали ухмыляться и перемигиваться. Все понимали, что обвинение подстроено. Граф Братиславский сделал вид, будто утирает слёзы.
Еврейская сторона в качестве свидетеля защиты вызвала рабби Лейба. Обвинитель задал ему вопрос:
— Не написано ли в вашем проклятом Талмуде, что в тесто для мацы следует подмешивать христианскую кровь?
— Ничего подобного нет ни в Талмуде и ни в какой другой из наших священных книг, — ответил рабби Лейб. — Свою мацу мы печём не в тёмных подвалах, а в пекарнях, при открытых дверях. Всякий, кто пожелает, может войти и убедиться, что на тесто для мацы идёт только мука и вода.
— Разве не правда, что сотни евреев уже были осуждены за употребление крови в маце? — спросил обвинитель.
— К великому сожалению, правда. Но это вовсе не означает их вины. Всегда находится довольно бессовестных лжесвидетелей, готовых подтвердить обвинение, в особенности если их подкупить.
— А разве не правда, что многие из тех евреев признали свою вину?
— И это тоже правда. Но они признались, после того как им переломали кости на пыточном колесе, а под ногти на руках и на ногах загнали раскалённые иглы. Есть предел боли, какую способен выдержать человек. Вы все слышали про то, как в городе Апьтоне невинную христианку обвинили в ведьмовстве и пытали до тех пор, пока она не призналась, что продала душу дьяволу, и её заживо сожгли на костре. А позднее оказалось, что враг этой женщины нанял бессовестных людей, чтобы свидетельствовали против неё.
Главный судья стукнул по столу молотком и сказал:
— Отвечай на вопросы обвинителя, а не распространяйся на темы, не имеющие касательства к данному суду. Здесь разбирается дело об убийстве ребёнка, а не о невиновности ведьмы.
Внезапно запертые двери суда распахнулись — и ворвался кирпичнолицый великан с плачущей малюткой на могучих руках.
Он опустил девочку на пол возле свидетельского помоста и немедленно удалился. Всё это произошло так быстро, что никто и опомниться не успел. Среди всеобщего недоумённого молчания девочка подбежала к графу Братиславскому и, крича: «Папа! Папочка!», обняла его ноги.
Ян Братиславский побелел как мел. Свидетели, дожидавшиеся своей очереди взойти на помост, разинули рты. Изумлённый обвинитель в отчаянии воздел руки к потолку. В публике кто-то из женщин засмеялся, а кто-то громко заплакал. Главный судья покачал головой в парике и спросил:
— Ты кто такая, девочка? Как тебя зовут?
— Я — Ганка. А это мой папа, — сквозь слёзы ответила малютка, указывая пальчиком на Яна Братиславского.
— Этот ребёнок — ваша дочь Ганка? — спросил судья.
Братиславский молчал.
— Кто таков тот великан, что принёс тебя сюда? И где ты была, Ганка, все эти дни?
— Молчи, не говори ни слова! — крикнул дочери Братиславский.
— Отвечай, где ты находилась? — настаивал судья.
— У нас дома в подвале, — пролепетала девочка.
— Кто тебя туда поместил? — спросил судья.
— Тихо! Молчи! — грозно приказал Братиславский.
— Ты должна отвечать. Таков закон, — сказал судья. — Кто посадил тебя в подвал?
Судья, конечно, был на стороне графа, но у него пропала охота участвовать в этом фарсе. В Праге жило много христиан, которые хотели знать правду. До судьи дошёл слух, что даже император раздражён этим фальшивым судебным разбирательством. Разумные люди среди христиан Европы больше не верили мерзким наветам. И рассудительный судья решил изобразить из себя честного человека.
Ганка молчала, переводя взгляд с судьи на отца. А потом всё же ответила:
— Вот эти дядя с тётей, — она указала на Стефана и Барбару, — заперли меня в подвал. Они сказали, что так велел мой папа.
— Это ложь. Она лжёт, — заспорил Братиславский. — Евреи заколдовали мою дочурку, заставили её поверить в эту чушь. Она моя единственная, обожаемая дочь. Я скорее отдам глаз, чем причиню ей зло. Я — великий Ян Братиславский, столп Богемского государства.
— Были им в прошлом, — холодно возразил главный судья. — А теперь вы проиграли в карты всё своё богатство и подписали вексель, который заведомо не можете оплатить. Вы подкупили этих двух проходимцев и поручили им запереть в подвале вашу дочь, чтобы вы получили в наследство принадлежащие ей драгоценности. За эти преступления вы будете жестоко наказаны и лишитесь права владения вашими землями и имуществом. Стефан и Барбара, — обратился судья к свидетелям обвинения, — кто велел вам запереть в подвал это беззащитное дитя? Говорите правду, или я прикажу вас выпороть.
— Граф велел, — ответили они хором.
— Он напоил нас вином и пригрозил смертью, если мы ослушаемся! — прокричала Барбара.
— Он посулил мне двадцать дукатов и бочонок водки! — воскликнул Стефан.
Напрасно судья бил по столу молотком — шум, поднявшийся в зале суда, не стихал. Мужчины кричали, некоторые размахивали кулаками. А среди женщин были такие, что попадали в обморок. Граф Братиславский поднял вверх руку и принялся было рассказывать судьям, что-де главный судья был с ним в сговоре и должен был получить долю наследства, но главный судья распорядился:
— Солдаты, приказываю вам заковать в цепи этого гнусного преступника Яна Братиславского и бросить его в темницу. — Он указал пальцем на Братиславского и прибавил: — Если этому злодею есть что ещё сказать, он сможет высказаться на эшафоте, с верёвкой на шее. А вы, евреи, свободны. Можете разойтись по домам и праздновать свою Пасху. Снимите с них цепи, солдаты. В таком справедливом суде, как наш, с таким безупречным судьёй, как я, правда всегда восторжествует.
— А кто же был тот великан? — со всех сторон раздавались вопросы.
Однако ответа никто не знал. Всё происшествие казалось сном или сказкой, какие рассказывают старые женщины за прялкой, суча льняную нить при свете свечи.
Хотя святой человек велел рабби Лейбу хранить создание голема в тайне, о големе вскоре стало известно. По городу Праге и по всей Богемии распространилась весть про великана, спасшего евреев Праги от наговора. До императора Рудольфа Второго тоже дошли слухи о пражском судилище, и он повелел рабби Лейбу явиться с великаном к нему во дворец, как только пройдут восемь пасхальных дней.
Ночью, после того как голем принёс в суд Ганку и реб Элиэзер вместе со старейшинами общины были отпущены на свободу, рабби поднялся на чердак над синагогой и увидел, что голем лежит на полу недвижно, как истукан. Рабби Лейб приблизился к нему и стёр с его лба священное имя, чтобы быть уверенным, что голем не появится на улицах в пасхальные дни и не произведёт смятения равно среди евреев и христиан. То был радостный Пейсах для евреев Праги. Поминая чудеса, происходившие с их праотцами в земле Египетской, они также перешёптывались про великое чудо, которое приключилось прямо здесь, в Праге. На Пейсах каждый еврей — царь и каждая еврейка — царица. И великим утешением было сознавать, что Бог по-прежнему со Своим народом и защищает его от нынешних фараонов[24], как защищал три тысячи с лишним лет назад.
Когда же Пейсах кончился, рабби Лейб поднялся среди ночи на чердак и снова начертал на лбу у голема священное имя, чтобы исполнить повеление императора. Теперь уж ему нечего было и пытаться скрыть существование голема от родных и от всех евреев и даже неевреев.
Жена рабби, его дети и внуки, увидев голема, шагающего за рабби Лейбом по улице, закричали от страха и убежали в дом. Лошади, запряжённые в телеги и кареты, при виде голема взвивались на дыбы и пускались вскачь. Собаки подымали отчаянный лай. Голуби взлетали в поднебесье и кружились над городскими крышами. Вороны раскаркались. Даже быки и коровы громко мычали, когда видели голема, который вышагивал по улице на своих длинных ногах, возвышаясь над всеми людьми.
Когда рабби Лейб подошёл к императорскому дворцу и стража увидела голема, она забыла свой долг охранять вход в императорский дворец и в страхе разбежалась. Император об этом услышал и сам вышел встретить рабби и его чудовищного спутника. Рабби Лейб склонил голову в поклоне и велел голему сделать то же.
Император спросил:
— Кто этот колосс — ваш Мессия?
— Ваше величество, — ответил рабби Лейб, — это не Мессия, а голем, слепленный из глины.
— Кто же дал ему жизнь? Откуда он прибыл в Прагу?
Рабби Лейб не мог поведать ему правду, но и лгать тоже не хотел. Поэтому он только сказал в ответ:
— Ваше величество, существуют тайны, которые нельзя открыть даже королям.
Долго продолжалась беседа императора с рабби Лейбом, и всё это время голем стоял неподвижно, не шевельнув ни ногой, ни рукой. Император заметил:
— С помощью такого исполина вы, евреи, могли бы завоевать весь мир. Откуда нам знать, что вы не завоюете остальные страны и не превратите нас в своих рабов?
На это рабби Лейб ответил:
— Мы, евреи, отведали рабства в стране Египет и потому не желаем порабощать других. Голем — всего лишь временная помощь для нас в минуту особенно грозной опасности. Мессия же придёт, когда евреи заслужат спасение благими делами.
— Как долго может просуществовать это страшилище? — спросил император, указывая на голема.
— Ни днём дольше, чем в нём будет нужда, — ответил рабби Лейб.
Пока вели разговор император и рабби Лейб, во всех церквах Праги принялись звонить колокола. В Праге была высокая колокольня, которая называлась «Башня пятерых». Она была такая древняя, что никто не помнил, откуда взялось это странное название. Одна легенда гласила, что в давние времена, когда жители Богемии ещё поклонялись идолам, башня эта принадлежала пятерым царственным братьям. На верхушке башни был шпиль, там висел медный колокол, и оттуда днём и ночью наблюдали, нет ли где пожара и не вторглись ли нежданно враги в пределы государства. Увидев голема, страж принялся бить в колокол, и во всех церквах тоже зазвонили колокола. Поднялся великий звон. Император встревожился и попросил рабби Лейба избавить их от голема, и рабби Лейб обещал, что никому в Праге и во всей Священной империи не будет худа. Впервые в истории евреев со времён изгнания из Палестины раввин пообещал императору защитить от беды его самого и его подданных.
Когда рабби Лейб возвратился с големом в гетто, весь город словно вымер — закрылись все лавки, на улицах не было ни души. Город опустел, как во времена мора, когда люди стараются не выходить из дома, чтобы не вдохнуть ядовитого воздуха.
Рабби Лейб обещал императору как можно скорее разломать голема, и, так как евреям Праги опасность сейчас не угрожала, он решил отослать голема на чердак и там стереть у него со лба священное имя. Он велел голему идти на чердак и ждать его прихода. Как рабби Лейб сказал, так голем и сделал. Когда тревога в городе улеглась, старейшины пришли к раввину и стали спрашивать у него про аудиенцию у императора, и рабби рассказал им всё как было и заверил их, что к завтрашнему утру от голема останется только груда глины. Мир и порядок снова воцарятся в городе Праге и в еврейском гетто. Некоторые старейшины возразили рабби Лейбу:
— Зачем же рушить оплот нашего благополучия? Может быть, пусть он лучше останется жить?
Но рабби Лейб сказал:
— Согласно нашим священным книгам, спасение придёт к нам не отсюда. Наш Мессия будет святым человеком из плоти и крови, а не глиняным великаном. — И дальше рабби Лейб ещё сказал: — Что Бог сделал для нас однажды, Он сможет сделать опять,если придёт беда.
Он напомнил им изречение из Талмуда: чудеса свершаются не каждый день.
Рабби Лейб сдержал обещание, данное святому человеку, своему ночному посетителю, он не открыл Генендл, жене, какая сила ему была дана для создания голема, хотя она много раз его об этом спрашивала. Но Генендл всё равно узнала — от синагогального служки Тодруса. Причина же, по которой она так добивалась узнать это, была вот какая. При доме рабби был сад, где во множестве росли плодовые деревья и цветы, а посредине стоял огромный камень. Чтобы сдвинуть такую громадину, понадобилось бы несколько лет работы ломом и лопатой. Об этом камне рассказывали легенду, что будто бы под ним спрятан золотой клад. Согласно легенде, некогда жил в городе Праге очень богатый еврей, который был алхимиком и умел превращать свинец в золото. Целые дни напролёт он изучал Талмуд и другие священные книги, но по ночам исследовал магию алхимии. Он сам не пользовался добытым золотом, а раздавал его бедным. Кроме того, он отсылал золото в Святую землю на нужды школы Кабалы. И всё же в один прекрасный день правитель Богемии, жадный и злобный тиран, надумал убить этого праведного человека, а всё золото забрать себе. Он выдумал какое-то абсурдное обвинение и отправил алхимика на виселицу. Но, стоя на эшафоте с петлёй на шее, мученик успел крикнуть правителю:
— Тебе никогда не увидеть этого золота и не воспользоваться им!
Праведного алхимика казнили, и в ту же минуту правитель ослеп, так что ему не довелось увидеть свою добычу. К тому же он заболел проказой, от его тела шло такое ужасное зловоние, что ему ничего не оставалось, как отречься от престола, и его поместили за ограду, где жили прокажённые. Новый правитель тоже пожелал присвоить сокровище алхимика, но с неба упал громадный камень и зарылся глубоко в землю вместе с золотом как раз в том месте, где сейчас расположен сад рабби Лейба. Теперь, сколько ни бейся, а сокровища не достать.
Генендл с увлечением занималась благотворительностью. Она много лет мечтала, как бы сдвинуть огромный камень, достать золото и раздать бедным людям в гетто, а также кабалистам в Святой земле. Рабби Лейб сам славился как кабалист, и Генендл не раз пыталась его уговорить, чтобы он сдвинул камень тайными силами Кабалы. Нет, отвечал рабби Лейб, что небо сокрыло, человеку не открыть. Но теперь, увидев сверхъестественную силу голема, Генендл подумала, что, возможно, он послан судьбою, чтобы достать пропавшее сокровище. Когда рабби возвратился после аудиенции у императора, жена попыталась убедить его воспользоваться големом и отодвинуть камень. Она долго и горячо спорила с мужем, взывая к его сострадательному сердцу и напоминая ему, скольким людям можно будет помочь этим золотом. В конце концов он уступил и нехотя обещал исполнить её просьбу.
В ту ночь рабби и его жена не сомкнули глаз. А на рассвете рабби Лейб поднялся в синагоге на чердак, снова начертал на лбу у голема священное имя и велел голему отодвинуть камень в саду и достать спрятанное сокровище.
Прежде, когда рабби поручал голему что-нибудь сделать, голем отвечал «да» в знак того, что готов и может исполнить то, что ему велено. Но на этот раз он ничего не сказал. Он просто поднял голову, сел и в лунном свете, проникающем сквозь щели в крыше, с вызовом посмотрел в лицо рабби. Рабби Лейб спросил:
— Ты слышал, что тебе велено сделать?
Голем ответил:
— Да.
— Ты сделаешь это? — спросил рабби.
И голем ответил:
— Нет.
— Это ещё почему? — удивился рабби Лейб.
Голем как бы задумался, а потом ответил:
— Голем не знать.
Рабби Лейб понял, что поступил неправильно, уступив настояниям Генендл. Природа магии такова, что малейшее отступление от строгих правил портит результат. А поскольку рабби дал слово императору положить конец существованию глиняного великана, он приказал голему: «Наклони голову». Он хотел раз и навсегда стереть у того со лба буквы священного имени. Однако голем голову не пригнул, а вместо этого сказал: «Нет». Рабби Лейб понял, что навсегда утратил власть над големом.
Он очень огорчился. Спорить с безмозглым великаном было бесполезно. Рабби Лейб совершил ошибку и теперь оказался не в силах её исправить.
По всей Праге, и среди евреев, и среди христиан, распространилась весть, что рабби Лейб утратил власть над големом. Голем расхаживал у раввина во дворе и, как мог, своими ручищами помогал служке Тодрусу. Люди ожидали, что император покарает рабби Лейба и применит суровые меры ко всей еврейской общине. Однако похоже было на то, что даже такой могущественный властитель, как император Рудольф Второй, не решался сердить рабби Лейба, жителей гетто и в особенности голема. К тому же голем казался вполне безвредным. Он вёл себя как огромный ребёнок, стараясь всем услужить.
О нём рассказывали разные смешные случаи.
Обычно воду для стирки и варки в дом рабби Лейба привозил водонос. Но как-то случилось водоносу захворать, и Генендл попросила голема принести в дом воды. Он с готовностью взял в руки два ведра и побежал к колодцу. Девушки, кто пришёл туда за водой и кто полоскал там бельё, увидев голема, перепугались, побросали свои вёдра и ушаты и бросились бежать. Голем наполнил вёдра, быстро отнёс в дом рабби и вылил воду в бочку. Генендл дома не было, она вышла по хозяйственным делам, и голем знай себе носил и носил воду в вёдрах. Когда хозяйка вернулась, весь дом был залит водой. Генендл попыталась объяснить ему, что воды должна быть полная бочка — и не больше, но этого голем никак не мог усвоить.
Поначалу голем не нуждался в пище. Но тут вдруг у него пробудился аппетит. Генендл дала ему буханку хлеба, и он сразу же её целиком проглотил. Когда же ему хотелось пить, он опускал лицо в ведро и осушал его наполовину одним глотком. Раз, выйдя на улицу, где дети играли в пятнашки, он принялся играть вместе с ними, перепрыгивая через всё, что попадалось на пути. А был случай, что голем вошёл в кухню, где повар разогревал полный горшок мяса, — он схватил горшок и перевернул себе в рот.
Поскольку прямой возможности уничтожить голема у рабби Лейба больше не было, он решил научить его вести себя как человек, но ум у голема был как у годовалого ребёнка, а силы — как у льва. Он не разговаривал, а выл во всю глотку. Радуясь чему-нибудь, принимался хохотать как безумный. А если что-то ему было не по нраву, приходил в страшную ярость. Однажды, когда Генендл дала ему миску с супом и ложку, он эту ложку проглотил вместе с супом. Как маленький мальчик, он готов был забавляться любыми вещами. Бывало, поднимет лошадь и бежит, держа её в руках. Раз голем проходил мимо памятника — бронзовый король с мечом в руке сидел верхом на могучем скакуне. Ему так понравилась эта скульптура, что он сорвал её с постамента и унёс.
Что ни увидит, всё было для него игрушкой: лестница-стремянка, груда кирпичей, бочка, полная солёных огурцов, живой солдат. Зайдёт, бывало, в пекарню, выгребет лопатой все хлебы и набьёт ими себе полный рот. Раз он вздумал съесть всё мясо в лавке у мясника. Но случалось, что от его проделок была и польза. Так, один раз он проходил мимо горящего дома, где пожарные отчаянно боролись с огнём. Голем прыгнул в огонь и загасил его своими голыми ладонями. Он вышел наружу весь чёрный от дыма и сажи. Пожарники отмывали его водой из шлангов.
Со временем голем стал проявлять признаки зрелости и духовного роста. Он стал лучше говорить на идише и научился отчётливее произносить слова. Оказалось, он способен к некоторому развитию и душевному созреванию. В Праге были евреи, которые считали, что стоит перетерпеть все его оплошности и проказы и дождаться, пока он повзрослеет и тогда станет надежным защитником евреев во всей Богемии, а возможно, и в других странах. А иные даже думали, что он — предтеча Мессии. Существование голема тревожило недоброжелателей евреев. Враги опасались беды от него и от его силы. В Праге появились ясновидцы, которые предсказывали, что с помощью голема евреи станут править миром. Однако рабби Лейб не разделял таких надежд. Он знал, что спасение одной физической силой обрести нельзя.
К своему огорчению, рабби Лейб видел, что голем день ото дня становится всё больше человеком: он чихал, зевал, смеялся, плакал. У него даже появилось желание приодеться. Как-то раз, проснувшись после дневного сна, рабби Лейб увидел, что голем старается напялить себе на голову меховую шапку рабби, надеть на плечи его одеяние с кистями и даже обуться в его домашние туфли, хотя всё это на него не налезало. Голем стоял перед зеркалом и корчил рожи. И ещё рабби Лейб заметил, что у голема начала расти борода. Может быть, голем превращается в обыкновенного человека?
Однажды рабби Лейб сидел у себя в кабинете и читал книгу. Вдруг вошёл голем. До сих пор всякое его появление сопровождалось шумом и грохотом. Но на этот раз он осторожно открыл дверь и неслышными шагами приблизился к рабби. Рабби Лейб поднял глаза от книги.
— Йосеф, чего тебе надо? — спросил он.
Голем ответил не сразу. Он слегка помялся, а потом задал вопрос:
— Кто голем?
Рабби Лейб посмотрел на него с недоумением.
— Ты — голем, Йосеф.
— Голем старый?
— Нет, совсем не старый.
— Голем бар-мицва?[25]
Рабби Лейб ушам своим не поверил. Откуда голем узнал про такие вещи?
— Нет, Йосеф.
— Голем хочет бар-мицва.
— У тебя ещё много времени в запасе.
Голем помолчал. А потом спросил:
— Кто голем отец?
— Отец всех нас находится на небе, — ответил рабби Лейб.
— Кто голем мать?
— У тебя нет матери.
— Голем брат, сестра?
— Нет, Йосеф.
Голем наморщился. И вдруг громко зарыдал. Рабби заволновался.
— Почему ты плачешь, Йосеф?
— Голем один одинокий.
Горячая волна сострадания затопила сердце рабби Лейба.
— Не плачь. Ты помог евреям, ты спас всю нашу общину. Здесь все — твоя родня.
Голем задумался над этими словами, а потом воскликнул:
— Голем не хочет быть голем.
— Кем же ты хочешь быть?
— Голем хочет мать, отец. Все от голем убегать.
— Я объявлю в синагоге в субботу перед началом чтения Торы, что никто не должен от тебя убегать. А теперь пригни голову.
— Нет!
Рабби Лейб прикусил губу.
— Йосеф, ты создан не таким, как все. Ты исполнил своё дело, и теперь тебе пора уснуть. Наклони голову, и я сделаю так, что ты сможешь отдохнуть.
— Голем не хочет отдых.
— Чего же ты хочешь?
— Не хочет быть голем! — опять взвыл голем.
Потрясённый его криком, рабби Лейб стал его уговаривать:
— Будь послушным, Йосеф. Ты исполнил повеление Бога. Когда в тебе появится нужда, мы тебя разбудим. Прошу тебя, пригни голову.
— Нет!
Голем выбежал из кабинета, громко хлопнув дверью. И пустился бежать по улицам Праги. Прохожие при виде его замирали в страхе. Он наступил ногой в корзину с фруктами, сломал прилавок в зеленном ряду. На бегу он опрокидывал бочки и ящики. Рабби Лейб слышал грохот и молил Бога, чтобы голем не сделал ничего такого, что навлекло бы позор на всю общину. Вскоре в кабинет рабби Лейба вошёл полицейский офицер в высоких чинах. Он сказал:
— Рабби, ваш голем разрушает город. Вы должны его как-то обуздать. А иначе всем евреям придётся покинуть Прагу.
Предупредив так рабби Лейба, городские власти этим не ограничились. Был дан приказ схватить голема, надеть на него цепи, а если не будет даваться, отрубить голову. Некоторые улицы, ведущие к императорскому замку, были перекрыты. В разных местах поперёк улиц вырыли глубокие канавы, чтобы голем с разбега туда свалился. Но голему не страшны были ни солдаты, ни ямы, ни заборы. Он сворачивал все препятствия на своём пути. Солдат он хватал и играл ими, как оловянными солдатиками. Камни, которыми в него швыряли, отскакивали от него, как будто он железный. Потом голем всё-таки вернулся в гетто.
Он шёл мимо хедера[26], где учитель обучал маленьких детей азбуке. Голем вошёл в хедер и уселся на скамью. Дети с изумлением разглядывали сидевшего среди них великана. Даже в сидячем положении он головой доставал до потолка. Учитель сообразил, что лучше всего продолжать занятия как ни в чём не бывало.
— Алеф, бейс, гимл, далет, — произносил он нараспев, показывая палочкой на соответствующие буквы.
— Алеф, бейс, гимл, далет, — повторил голем таким голосом, что задрожали стены.
На пороге распахнутой двери появился служка Тодрус.
— Йосеф, тебя хочет видеть рабби.
— Голем хочет алеф, бейс, гимл, далет, — заявил голем.
— Ты должен пойти со мной, — сказал ему Тодрус.
Казалось сначала, что голем пришёл в ярость, сейчас он схватит Тодруса своими огромными ручищами и переломает ему все кости. Но потом он всё-таки поднялся и последовал за Тодрусом. К дому рабби Лейба они подошли уже затемно. Рабби ушёл в синагогу на вечернюю молитву. Голем вошёл на кухню, откуда шёл свет керосиновой лампы. Жена рабби Генендл молилась. Все их дети были уже семейными и имели собственных детей. В доме рабби жила только одна служанка да ещё девочка-сиротка по имени Мириам, помогавшая по хозяйству. Голем уселся на пол. Вид у него был усталый. Мириам спросила:
— Йосеф, хочешь есть?
— Хочешь есть, — отозвался голем.
Мириам вынесла ему горшок овсянки, он в одну минуту его опустошил. И снова сказал:
— Голем хочешь есть.
Мириам принесла ему хлеба, луковиц и редисок. Голем в одно мгновение всё это проглотил. Мириам улыбнулась. И спросила:
— Где у тебя помещается столько пищи?
— Пищи, — повторил голем. А потом вдруг сказал: — Мириам хорошая девочка.
Мириам рассмеялась.
— Ай да голем! Я и не знала, что ты смотришь на девочек.
— Мириам хорошая девочка, — повторил голем.
Скажи ей это кто-нибудь другой, Мириам зарделась бы, как маков цвет. В те времена девочки и женщины отличались скромностью. Но перед големом нечего было стесняться. Она спросила в шутку:
— Хочешь, я стану твоей невестой?
— Да, невестой, — согласился голем и оглядел её, вытаращив глаза. А потом привёл её в совершенное замешательство, так как вдруг поднял и поцеловал. Губы у него были такие шершавые, как тёрка для редьки. Мириам вскрикнула, а голем объявил:
— Мириам невеста голем.
Он поставил её на пол и захлопал в свои огромные ладоши. Тут как раз в кухню вошла Генендл, и Мириам рассказала ей о том, что было.
Прошёл день, и наступил следующий, и тогда рабби Лейб пригласил к себе Мириам и взял с неё обещание, что при первой же возможности, когда голем наклонится, она сотрёт у него со лба Священное имя. Рабби объяснил ей, что в этом не будет греха, так как голем не человек, а искусственное и временное создание. У него нет души, пояснил рабби, а лишь нефеш — некий дух, заменяющий душу высшим животным.
Мириам обещала сделать, как велел рабби. Но дни проходили за днями, и, хотя голем часто наклонял к ней голову, у неё почему-то никак не получалось стереть у него со лба Священное имя. А голем продолжал куролесить. Однажды он проходил мимо «Башни пятерых» и увидел наверху сторожа, расхаживающего вокруг большого колокола. Он тут же с обезьяньей ловкостью принялся карабкаться по стене наверх. Не прошло и нескольких минут, как он достиг верхней площадки. Сторож, увидев, что на башню лезет голем, так всполошился, что принялся звонить в колокол. Внизу под башней собралась толпа. Солдаты и пожарные примчались по тревоге. Голем, очутившись наверху, вытолкал сторожа на винтовую лестницу, а сам начал бегать вокруг колокола. Не скоро, но в конце концов он всё же устал от этой забавы и в несколько секунд съехал по стене вниз. Похоже, глаза у него были зоркие, как у орла, потому что в толпе он разглядел Мириам, бросился к ней, схватил её на руки и помчался с нею по улицам, весело приплясывая и подскакивая на бегу. Когда рабби Лейб узнал про этот случай, он горько упрекал голема за то, что тот вызывает своим поведением гнев горожан. Но голем сказал:
— Нет, голем не плохой, голем хороший.
На следующее утро к воротам гетто подъехала карета, запряжённая восьмёркой белых коней, впереди скакали восемь драгун, они дудели в трубы и расчищали дорогу. У дома рабби Лейба карета остановилась, и из неё вышел генерал, командовавший местным войском. Рабби Лейб вышел навстречу важному господину и низко ему поклонился. Генерал сказал:
— Я прибыл с приказанием от императора.
— Каково же это приказание, ваше превосходительство?
— Его императорское величество распорядился взять голема в богемскую армию. Мы выкуем для него оружие по росту и обучим его с ним обращаться. Вашему голему даётся восемь дней на подготовку к военной службе.
— Но, ваше превосходительство, голем не человек из плоти и крови, — возразил рабби Лейб. — На него нельзя полагаться.
— Мы обучим его воинскому искусству. С таким солдатом, как голем, мы одолеем всех своих врагов.
— Ваше превосходительство, голем не предназначен для ведения войны.
— Рабби, — ответил генерал, — я не могу с вами спорить. Через восемь дней ваш голем станет солдатом. Таково высочайшее повеление.
Генерал забрался в карету и ускакал со всей своей свитой.
А рабби принялся ходить взад-вперёд. Его охватила глубокая печаль. Он создал голема для помощи евреям. А теперь тот должен стать солдатом императора. Но кто знает, ведь он может напасть на своих командиров, а виноватыми тогда объявят евреев. Рабби призвал к себе Мириам и строго-настрого наказал ей:
— Мириам, ты должна каким-нибудь способом стереть Священное имя и уничтожить нашего голема. Медлить больше нельзя.
— Рабби, я не могу этого сделать.
— Мириам, именем Торы я приказываю тебе. Я сам совсем не убийца, но глине надлежит снова стать глиной.
— Рабби, у меня такое чувство, будто вы велите мне убить человека.
— Мириам, я готов сам стереть Священное имя, но ты должна сделать так, чтобы он пригнул голову, или же усыпи его.
И Мириам, помолчав, ответила:
— Рабби, я сделаю, что могу.
Она вернулась на кухню. Голем посмотрел на неё диким взглядом и крикнул:
— Голем хочешь есть!
Мириам открыла кладовку, и голем моментально съел всё, что там было. На нижней полке он углядел бутылку, схватил её и хотел было проглотить.
— Йосеф, что ты делаешь? Погоди секунду!
— Что оно? — спросил голем.
— Это вино, — ответила Мириам. — Его не едят, а пьют.
— Голем хочешь вино.
Мириам налила ему вино в стакан, и голем всё выпил. Она принесла другую бутылку и третью, а голем знай себе пил и только приговаривал: «Ещё!» Он всё ещё не опьянел, и Мириам вспомнила, что у рабби в подвале хранится вино для благословения субботы, а также пасхальное вино, которое домашние пьют на сейдер, когда всем полагается выпить по четыре кубка.
— Йосеф, — сказала Мириам, — пойдём спустимся в подвал. Там стоит ещё много вина.
Она спустилась по лестнице в подвал, и голем следом за ней. Там было холодно и темно, но Мириам оставила открытой дверцу из кухни, и сверху падало немного света. Рабби Лейб слышал всё, что происходило в кухне, он остался стоять у двери на случай, если голем вздумает обидеть Мириам. Мириам сказала голему:
— Теперь можешь пить, сколько пожелаешь.
Сказала — и расплакалась. Голем схватил бочку с вином, вырвал затычку и принялся пить. А Мириам смотрела и давилась слезами. Голем жадно глотал вино, тяжело дышал и крякал от удовольствия. Взгляд его становился всё довольнее и в то же время всё безумнее. Он проговорил:
— Голем любишь вино.
И это были его последние слова. Он грохнулся на пол и захрапел.
Рабби Лейб всё видел и слышал и поспешил спуститься в подвал. Наклонясь над големом, он произнёс нараспев:
— Земля к земле и прах к праху. Бог, да будет Он благословен, совершенен и дела Его мудры, Бог правды, чуждый злу, справедлив и праведен Он.
Произнеся нараспев эти слова, рабби Лейб стёр у голема со лба Священное имя. И поцеловал глину в том месте, где оно было начертано. Голем вздрогнул напоследок и поник, безжизненный.
Рабби Лейб поднялся к себе в кабинет, но Мириам осталась в подвале. Она распростёрлась над големом, целовала его глаза и рот и плакала так, что чуть не ослепла от слёз.
В ту ночь рабби Лейб с Тодрусом перенесли тело голема на чердак над синагогой. В гетто очень опасались, что император, узнав о смерти голема, рассердится и захочет отомстить за это всем евреям, и в особенности рабби Лейбу. Но ничего такого не случилось. Во-первых, генералы были вовсе не рады иметь у себя такого солдата. Они опасались, что от него в войсках распространится дух непослушания, что великан ещё, чего доброго, начнёт нападать на своих начальников. А среди христиан многие поняли, что евреи вовсе не так слабы и беззащитны, как думают их недруги. В этом народе, который Бог избрал Себе изо всех народов, таится великая сила, и в исходе дней Бог возвратит ему былую славу.
И хотя голем не был человеком, рабби читал по нему заупокойную молитву кадиш[27].
Между тем про голема стали рассказывать легенды: якобы его встречали при императорском дворце; будто бы он однажды крутил руками крылья ветряной мельницы; а кто-то даже видел его стоящим на верхушке «Башни пятерых» и голову его обрамляли тучи.
Удивительное событие произошло в гетто: пропала Мириам. Вечером Генендл видела и слышала, как она пошла спать и перед тем, как заснуть, читала «Шма Исроэл». А утром её постель была пуста. Одни люди говорили, что будто бы кто-то видел, как она на рассвете шла к реке — очевидно, чтобы утопиться. Другие верили, что в ночной темноте её встретил голем и унёс туда, где обитают любящие души. Кто знает? Может быть, любовь — ещё более действенная сила, чем Священное имя. Любовь, раз начертанную в сердце, невозможно стереть. Она живёт вечно.
Последние комментарии
3 часов 18 минут назад
5 часов 37 минут назад
7 часов 26 минут назад
13 часов 12 минут назад
13 часов 17 минут назад
13 часов 21 минут назад