Голубая линия [Юрий Дмитриевич Клименченко] (fb2) читать онлайн

Голубая линия

ЮНОСТЬ

Океан спокоен. Незаметно стемнело, и все кругом стало черным, только у бортов светится вода, отражая сотни желтых иллюминаторов. В темно-синем небе зажглись знакомые звезды. Вега, Орион, Альдебаран… Старые, испытанные друзья. Сколько раз капитан определялся по ним в море, сколько раз они выручали…

Только что за кормой тускло блеснул маяк «Кап Лизард» и скрылся. Теперь несколько суток теплоход останется один на один с океаном.

Привычно и мерно стучат дизели, снизу доносятся отдаленные звуки музыки — это пассажиры танцуют в салоне, откуда-то слышится женский смех, изредка щелкает картушка репитора в затемненной рубке. Все как обычно. Советский лайнер «Александр Пушкин» совершает свой очередной рейс в Канаду.

Капитан наклоняется над картой и смотрит на ломаную линию дуги большого круга: это — курс, которым идет «Александр Пушкин». Ну что ж. Так они и пойдут.

Капитан подходит к помощнику и говорит:

— Я спущусь к себе. Если будут какие-либо сомнения, немедленно вызывайте меня на мостик. Не жалейте, если буду спать. Сразу же будите.

Капитан всегда произносит эту фразу, когда уходит с мостика. Он знает, что помощники помнят об этом, но все равно повторяет ее. Не дай бог, если у сомневающегося поднимется жалость к нему… Он всегда готов прийти на помощь молодому штурману. В любую минуту.

Позади остался Ла-Манш. Его проходили в тумане, и капитан долгие часы не сходил с мостика. Кругом гудели, ревели встречные и обгоняемые суда. На экране локатора, как тыквенные семечки, рассыпанные вокруг «Пушкина», тускло светились корпуса этих судов. Черт знает какое движение стало в Ла-Манше за последние годы! Давно пора сделать здесь одностороннее. Вдоль одного берега идут с океана, вдоль другого — в океан. Так было бы легче плавать. Капитан здорово устал от того напряжения, которое владело им все время, пока он лавировал в этом «супе из судов». Нужно быть предельно внимательным, не то столкнешься. Столько страшных аварий помнит старик Ла-Манш. Гибель кораблей и людей. Ну ладно. Пролив пройден благополучно, можно и отдохнуть.

У поста управления.

Арам Михайлович Оганов опускается к себе в каюту. Нет, пожалуй, это не каюта, а квартира. Конечно, квартира. Спальня, кабинет, огромный салон для приемов, ванна, бар. Телефоны, соединяющие его с самыми отдаленными уголками судна, приборы, по которым он определяет, что делается на мостике. По теории, можно было бы командовать теплоходом, не выходя из каюты. Но это только по теории. Море не терпит капитанов, которые слишком много времени проводят в каюте. Оно жестоко мстит таким за нерадивость.

Арам Михайлович садится в кресло, с наслаждением вытягивает ноги и закрывает глаза. Устал по-настоящему. Но это приятная усталость, смешанная с удовлетворением. Выполнена сложная задача, и выполнена хорошо.

Вообще, если бы кто-нибудь опросил у капитана Оганова, доволен ли он жизнью, он ответил бы, что доволен. Правда, много еще хочется успеть сделать, есть неисполненные мечты и желания, но все-таки основная мечта воплощена в жизнь. Ему сорок пять лет, за плечами тысячи пройденных миль во всех широтах. Командовал многими разными судами, и вот теперь он капитан такого удивительного теплохода, как «Александр Пушкин».

Он знает свой корабль, уверен в нем и не сомневается, что судно не подведет его, если он сам будет отдавать ему всего себя. Ну а он будет… «Александр Пушкин» — его любовь.

Арам Михайлович протягивает руку, включает радио. Нежные, негромкие звуки скрипки наполняют каюту. Полонез Огинского… Какая знакомая мелодия. Тридцать пять лет тому назад…

*

…Маленький городок Закаталы, недалеко от Тбилиси. Белые игрушечные домики, пыльные улочки, разноязыкий базарчик. Здесь можно встретить армян, грузин, азербайджанцев, украинцев. Все говорят на своем языке, поэтому на базаре такой шум. Вокруг синие горы и палит солнце. Знойно.

На квадратном дворике, в трикотажной распахнутой на волосатой груди безрукавке, с капелькой пота на носу, Михаил Багратович Оганов чинит швейную машину. Он большой мастер по этому делу и славится на все Закаталы. И соседки донимают его просьбами:

— Михаил Багратович, пожалуйста, челнок заедает… Михаил Багратович, посмотрите, иголка не ходит… Михаил…

Не может мастер отказать женщинам.

…Жена его поздно приходит с работы. Она большой человек. Директор шелкопрядного производства. Директор! Смешно подумать. Ведь пришла на это производство простой уборщицей, и вот теперь директор. Конечно, много с тех пор воды утекло, была и на партийной работе, и училась… а он как был мастером, так и остался. Ну что ж… Все-таки Михаил Оганов — хороший и всем нужный мастер.

Рядом с Михаилом Багратовичем стоит черноглазый мальчонка со скрипкой в руках.

— Ну играй же, Арам. Папа тебе говорит: играй. Ну? Раз…

Мальчик взмахивает смычком и не очень уверенно выводит мелодию полонеза Огинского. У забора сидят мальчишки и ждут, когда Арам кончит играть. У них более интересное дело. Как только Арам опускает смычок, товарищи кричат:

— Арам! Арам! Иди скорее! Мы достали «то». Ну, знаешь сам что. Иди!

Но Михаил Багратович не отпускает сына:

— Молодец, Арам. Хорошо играешь. Будешь музыкантом. Да? Ты представь себе только. Огромный зал… И на сцене появляешься ты… В черном фраке, галстук-бабочка, волосы назад… Взмахиваешь смычком — и льются волнующие звуки… Ты окончил, поклонился, и гром аплодисментов! Гром! И мы с мамой тоже на концерте. Да? Я так хочу, чтобы ты стал музыкантом! А ты хочешь?

Арам не хочет огорчать отца и молчит. Нет, он не будет музыкантом. У него есть заветная мечта. Это — море. Он должен плавать. Вот и пацаны, его приятели, все мечтают стать моряками или летчиками. Чкалов, Воронин, полярные исследователи стали их кумирами. Только о них и думают.

«То», что достали мальчишки, — это книжка Новикова-Прибоя «Море зовет». Теперь надо скорее читать ее. Садятся в кружок, и Арам читает вслух:

— «Вступив на вахту, я стою у руля, держась за ручки послушного штурвала, вглядываясь в круглую картушку компаса, разделенную на румбы и градусы, очень чувствительную к малейшим поворотам судна, и стараюсь не сбиться с курса…»

Мальчишки слушают, глаза горят, рты полуоткрыты. Вот бы им стоять у штурвала, они бы повели судно, они бы… Что может быть лучше, чем стоять у штурвала! Ничего, осталось совсем немного, и они будут на море…

Немного! Ах, как долго тянулось время до того момента, когда Арам наконец перешел в последний, десятый класс. Надо было решать окончательно, кем быть. Для него вопрос был ясен. Арам уже несколько раз бывал в Баку, познакомился с морем не по книгам, а по-настоящему, ощущал его тепло на своем теле, часами просиживал на берегу, любуясь необозримой спокойной далью или штормами, когда шипящие, белоголовые волны набегали на берег и откатывались обратно, уступая место другим, еще более свирепым.

А тут еще Лида, девочка, школьница, его первая любовь, твердила Араму, что он должен быть моряком, капитаном большого судна. Она приехала в Закаталы из Сочи и скучала по морю. Ей не хватало простора в городишке, стиснутом горами. Она не уставала вспоминать Черное море, рассказывала о белых огромных теплоходах, приходящих в порт, о веселых моряках, появляющихся на берегу.

Его друг и единомышленник Меджид Кардашев перед самым окончанием школы оказал ему:

— Не знаю, как ты, Арам, но я не изменю морю. Что бы ни решали мои родные…

Арам пожал плечами:

— Напрасно ты говоришь мне так, Меджид. Ты же знаешь… Мы поедем вместе.

Наконец школа окончена с отличием. Дома произошел большой разговор. Отец долго убеждал Арама выбрать что-нибудь другое.

— Ну если не хочешь быть профессиональным музыкантом, то стань инженером или кем-нибудь другим, только не моряком. Ведь это опасно! Мы с мамой всегда будем жить в тревоге за тебя. Это только в книжках все выглядит легко и просто. Нет, ты подумай, подумай сам. А там появится семья. Что тогда будешь делать? Ну?

— Я уже все обдумал, папа. Не могу тебе этого толково объяснить, но другой профессии для меня нет. Это где-то внутри меня. Хотя я согласен с тобой: все не так просто…

За Арама, как ни странно, вступилась мать. Он-то думал, что будет наоборот. Она сказала:

— Знаешь, Миша, пусть сын идет туда, где ему будет приятно работать. Он должен любить свое дело. В этом большое счастье. Иначе может быть очень плохо…

Вопрос был решен. Осенью Арам и Меджид выехали в Баку поступать в мореходное училище. Арама, как отличника, приняли без экзаменов. Ему было шестнадцать с половиной лет. Курсантская форма делала его вдвойне счастливым. Он — настоящий моряк. Начиналась новая жизнь.

В УЧИЛИЩЕ

Мир был объят войной, а в далеком Бакинском мореходном училище юноши усердно изучали незнакомые науки: навигацию, лоцию, астрономию. Нужно было торопиться. Каждый день с торговых каспийских судов уходили моряки на фронт. Команд не хватало. На судах остались только старики и мальчишки. С нетерпением ждали окончания учебного года капитаны и механики. Надеялись: вот придут «мореходы», станет легче плавать. Знающего народа прибавится.

Меджид пошел на механическое отделение, а Арам — на судоводительское. Там он вскоре нашел новых товарищей. Леша Башко, Овидий Ковалевский, Володя Григорьев стали его неразлучными друзьями. Помогали друг другу во всем, все было общее. Арам учился отлично. Науки давались легко, да и учиться было интересно.

Навигацию читал Василий Федорович Кузнецов. Арам любил его лекции. Особенно когда преподаватель давал им самостоятельную прокладку курсов на карте. Тут Арам чувствовал себя капитаном. Он вел свой воображаемый корабль и получал удовлетворение, когда ответ бывал правильным и его судно приходило в заданный пункт. Иногда Кузнецов рассказывал о плаваниях, о навигационных ошибках, приводил примеры из своей практики. Тогда море плескалось в аудитории…

Зима пролетела быстро. Первый курс благополучно закончен, и вот они в новеньких бушлатах, с чемоданчиками в руках стоят на причале и с благоговением глядят на пароход «Чичерин». На несколько месяцев он станет их домом. Здесь курсанты должны показать свою выучку, морскую хватку.

«Чичерин» был старым товаропассажирским пароходом, старомодным и обветшалым, но каким красавцем он казался вступившим на его палубу курсантам! Их первый пароход. Он никогда не забывается.

Приветливо встречает молодых моряков команда «Чичерина». С их приходом работать станет легче. Всех курсантов назначают на штатные должности. Какое им оказано доверие! Их считают настоящими моряками.

Все очень горды, но и беспокоятся. Ведь идут в море впервые, а у Каспия скверный характер. Тут иногда случаются такие штормы, что укачиваются даже «морские волки». Стыдно будет, если кого-нибудь из них укачает в первый же рейс. Поэтому все бодрятся и стараются показать, что совершенно спокойны: море нам, дескать, нипочем.

Утром «Чичерин» выходит в море. Идет в Пехлеви за военным грузом. Как интересно! Сразу попадают в новое государство — Иран. В полдень с мостика раздается свисток, на баке бьют склянки — четыре двойных, и Арам идет на свою первую вахту. На руль. Немного страшновато управлять судном в первый раз. Матрос Грибков, старик (ему шестьдесят два года), становится за спиной Арама и тихо шепчет ему на ухо:

— Не дрейфь. Поменьше гоняй руля. Заметь себе точку где-нибудь на горизонте или на берегу или облачко выбери и правь на него. Один глаз на компас, другой на облачко, и все будет как надо.

Грибков не уходит, пока Арам не начинает сносно вести судно, только тогда он говорит:

— Ладно, я пойду. Да ты не бойся, я буду рядом. Вот тут на мостике крашу рубку. Если что, так крикнешь.

Арам так благодарен Грибкову. Он знает, что матрос придет ему на помощь, если станет трудно. И оттого, что Грибков близко, у него появляется уверенность. Судно идет хорошо. Штурман не делает ему ни одного замечания. Море спокойное, синее, далеко впереди дрожит линия горизонта. Небо безоблачно, воздух прозрачен и чист. И ничто бы не напоминало о войне, если бы на баке не возился комендор с маленькой пушкой. Теперь каждое судно вооружено, имеет специальную военную команду и комендора. Скоро Арам сам узнает, что такое война, а пока о ней не думается.

Так началось первое плавание. Пехлеви не произвел впечатления. Маленький восточный портишко, горы скопившегося на причалах груза, жара, пыль. Грузили сами, стояли на лебедках, сильно уставали с непривычки. Работали день и ночь. Фронт ждал груз. Все понимали важность того, что делали.

Командовал «Чичериным» ленинградец Соловьев. Высокий, худой, с печальными глазами, он тосковал по своему городу, — вероятно, там остались дорогие ему люди. Во время спокойных вахт негромким голосом капитан рассказывал о Ленинграде, о страшном голоде, гибели товарищей и считал, что ему несправедливо повезло. Он должен быть там, вместе со всеми. Арам крутил штурвал и слушал. Он уже влюбился в этот удивительный город, восхищался его героическими людьми, ставшими сильнее смерти. Арам уже знал, что в Ленинграде много красивейших памятников, дворцов, улиц. Он с жадностью разглядывал фотоальбом с видами Ленинграда, который показал ему капитан, и представлял, как он пойдет по улицам города и увидит все своими глазами. Ленинград манил его.

В темные звездные ночи, собравшись в кружок где-нибудь в защищенном от ветра углу, курсанты любили слушать своего руководителя практики Дворовенко. Это был человек, влюбленный в море и морскую службу. Он много плавал, много знал и видел, и потому его рассказы слушали с большим интересом. Плавал он и на знаменитом паруснике «Товарищ» с известным капитаном Лухмановым. Ходил под парусами в Аргентину.

— Знаете, ребята, — говорил Дворовенко, — с морем надо разговаривать на «вы». Оно не терпит хамства и панибратства. Запомните на всю жизнь. Уважайте море, и оно будет уважать вас. Всегда будьте настороже, не давайте ему опередить вас. Вообще не забывайте, что у русского флота есть вековые традиции, — я имею в виду хорошие традиции, — они должны жить на наших судах…

Арам очень любил рассказы Дворовенко. Он впитывал все, о чем с такой любовью говорил этот опытный моряк. Воспоминания об этих беседах на палубе «Чичерина» остались навсегда. Наверное, Дворовенко, более чем кто-либо другой из преподавателей, оставил след в душе Оганова.

Из Пехлеви «Чичерин» ходил в Астрахань и Красноводск. Разгружался на рейде. В Астрахани война чувствовалась уже сильнее. Судно встречали военные корабли, проводили по секретным фарватерам, выставляли охранение. Гитлеровцы стояли под Сталинградом и частенько бомбили Астрахань и рейд. С разгрузкой поэтому всегда спешили.

Не было конца радости, когда в один из рейсов комендор «Чичерина» осетин Твамба сбил вражеский самолет. Потрясло курсантов известие о том, что пропал без вести в море пароход «Куйбышев». Из команды никто не спасся. На «Куйбышеве» плавало несколько однокурсников. Через некоторое время новая трагедия. Перед самым приходом «Чичерина» в Красноводск взорвались в порту два судна — «Орленок» и «Осетин». И на этих судах плавали курсанты Бакинского мореходного училища. В голове у Арама никак не укладывалась мысль о том, что он никогда больше не увидит этих веселых, жизнерадостных ребят. Он представлял их матерей и родных, встречающих своих «мореходов» на причале… Вместо радостных объятий — известие о гибели. Это было страшно. В душе поднималась ненависть к войне и фашизму. От этих мыслей Арам как-то сразу повзрослел. Теперь каждый рейс не казался таким простым. Можно было ожидать всего. Больше, чем прежде, он чувствовал ответственность за свои вахты. Наблюдение за окружающей обстановкой стало главным и важным делом. После гибели «Куйбышева», «Орленка» и «Осетина» ребята-соученики помрачнели, реже раздавался смех, реже слышалась веселая шутка. Война приблизилась. Многие мечтали уйти в армию. Но Дворовенко доказал, что они делают именно то, что нужно. Кто-то должен перевозить грузы.

Осенью на Каспии часто штормило. Рейсы стали тяжелыми. «Чичерин» переваливался с борта на борт, кланялся каждой волне. Кое-кого укачивало, но они старались не показать вида. Бодрились перед товарищами.

Давно уже закончился срок практики, но с судна не отпускали. Некем было заменить научившихся делу практикантов. Но так или иначе, пришло время возвращаться в училище.

Так прошли еще три года. Учебу сменяли летняя практика, плавание на судах Каспийского пароходства. Арам овладевал специальностью. На последнем судне он уже плавал ученикам штурмана и с успехом применял все знания, полученные в училище.

В счастливый 1945 год, когда вся страна праздновала победу над фашистской Германией, когда люди ликовали, плакали от радости, обнимались на улицах, Арам Оганов с отличием закончил мореходку. Начальник училища, вручая ему свидетельство штурмана дальнего плавания, поздравил его и сказал, пожимая руку:

— Ну что ж, Оганов, вы учились хорошо. Всех отличников вызывают в Москву. Там получите назначение. Желаю вам всегда счастливого плавания.

В солнечный, теплый день Арам приехал в Москву. Только что окончилась война, и город не успел стать таким, каким он был раньше — шумной европейской столицей, но везде Оганов видел счастливые, улыбающиеся лица. Ведь кончилась война! И у Арама было такое же настроение. Он шел по улицам и улыбался окружающим.

В Наркомате Морского Флота, в отделе кадров, ему сказали:

— Поедете в Ленинград. В Балтийское пароходство. Не возражаете? Может быть, хотите что-нибудь другое?

В Ленинград! Сбывалась его мечта.

— Конечно, согласен. Я сам хотел просить вас об этом.

Необходимые документы выправили быстро, и в тот же вечер он сел в поезд Москва — Ленинград. За окном мелькали огоньки станций. Арам думал о том, что́ ждет его в этом далеком, но уже ставшим родным ему городе…

*

Зазвонил телефон. Капитан открыл глаза, взял трубку.

— Арам Михайлович, поднимитесь на мостик, пожалуйста, — услышал он голос помощника. — Через пять минут надо менять курс.

— Хорошо. Сейчас иду.

Капитан потянулся. Он все еще был во власти воспоминаний, так неожиданно нахлынувших на него. Да, давно это было… Разбрелись товарищи. Тогда еще никто из них не знал, что с ними будет. У всех разные судьбы… Овидий Ковалевский — кандидат наук, работает на берегу, Леша Башко — капитан, плавает на танкере Дунайского пароходства, Григорьев — на заводе, а Меджид Кардашев — начальник того самого Бакинского мореходного училища, в которое они когда-то вместе поступали…

Арам Михайлович натянул теплую куртку и по внутреннему трапу поднялся в рубку.

КАПИТАН ОГАНОВ

Как-то я встретился со своим старым приятелем — старшим механиком Иваном Федоровичем Куркоидом. Мы давно не виделись.

— Где плаваешь? На чем? — спросил я.

Иван Федорович удивился:

— Как где? Все там же. На «Аскольде».

— Здо́рово! Сколько же ты на нем? Лет двенадцать?

— Больше. С самой приемки, — с гордостью ответил механик, и я почувствовал, что он не искал других кораблей.

— Кто там капитаном теперь?

— Оганов. Знаешь?

Я не знал.

— Замечательный парень. Умница, с людьми умеет ладить, штурман отличный. Пожалуй, у нас такого еще не было…

Такая восторженная оценка в устах Ивана Федоровича звучала для меня странно. Я плавал с ним и хорошо знал, как критически он относился к своим капитанам. Почти всегда что-нибудь в них не нравилось Ивану Федоровичу. Сам прекрасный работник, влюбленный в свое судно и машину, он не прощал слабостей. Замечал их всегда и, не стесняясь, высказывал свое мнение.

Я позавидовал капитану «Аскольда». Приятно, когда о тебе так отзывается строгий, понимающий критик.

— Да, моряк он замечательный, — сказал Куркоид, отвечая на какие-то свои мысли. — Ну а ты где плаваешь?

Мы поговорили еще и разошлись.

Через несколько лет меня самого судьба свела с капитаном Огановым. Мы оба были приглашены на празднование дня рождения к одному моряку.

Пожалуй, меня постигло разочарование. Я предполагал увидеть пожилого человека в блестящей морской капитанской форме, с волевым подбородком, твердыми губами, загорелым, обветренным лицом. Конечно, это было ни на чем не основанное предположение, но, когда механик рассказывал мне о своем капитане, я почему-то представил его именно таким. А тут передо мной сидел молодой моряк невысокого роста, в отлично сшитом сером костюме, в скромном галстуке. Что-то восточное было в его лице. Черные спокойные глаза, черные, зачесанные назад, блестящие волосы, родинка на щеке, смуглая кожа. Когда он улыбался, то открывались хорошие белые зубы. Наверное, ему было лет тридцать с небольшим. Меня удивило, что такой молодой капитан уже несколько лет командует таким большим судном, как «Аскольд». Пароход поднимал десять тысяч тонн груза.

Прозвучали первые поздравительные тосты, подняли бокалы за хозяйку, и за столом начался общий, перескакивающий с темы на тему разговор. Я подсел к Оганову. Мне хотелось узнать его поближе. Скоро мы разговорились. У моряков всегда много общих знакомых на всех морях и океанах.

— Вы давно на «Аскольде»? — спросил я.

— Скоро семь лет.

— Сколько же вам было, когда вы приняли судно?

Арам Михайлович улыбнулся:

— Двадцать шесть или двадцать семь. Что — молодой, по-вашему?

— По-моему, для такого судна очень молодой, — откровенно сказал я.

— Возможно, вы и правы, но так складывались мои жизненные обстоятельства. Вот послушайте, если не будет скучно.

Мы отошли от стола и сели в кресла.

— Когда в сорок пятом я приехал в Ленинград после окончания мореходки — я кончил Бакинскую, — то сразу получил назначение третьим помощником на теплоход «Вильнюс». Я был в восторге. Такой красавец с развалистой «грудью», белый, чистый, большой! Но вы помните то время, после войны? Кадров не хватало, и меня почти сразу же послали в Англию на приемку нового судна, уже вторым помощником капитана. Видите, как быстро начал подниматься? Клянусь, я не виноват в этом, — засмеялся Арам Михайлович. — Такова была воля начальства. Приняли теплоход «Витязь». Но и на нем долго плавать не дали. Перевели на пассажирский «Белоостров». Он стоял на линии Ленинград — Лондон. Тут я впервые познакомился с перевозкой пассажиров. Совершенно специфическое плавание, другие требования, своеобразный быт. И знаете, мне понравилось. Я с удовольствием бы продолжал плавать на «Белоострове», но после отпуска меня послали на большой, такой же как «Аскольд», пароход «Владивосток».

Правда, я особенно не жалел. Мне хотелось в океан. Что же это за штурман, который все время «утюжит» одни и те же курсы в маленьких морях? Вы согласны? А «Владивосток» ходил в Штаты, пересекал Атлантику. Перевели меня туда с понижением. Опять я стал третьим помощником. Но зато судно!..

Оганов помолчал.

— Знаете, наверное, у каждого моряка есть свой шторм, который он помнит всю жизнь. Вот такой шторм я испытал на «Владивостоке». Впоследствии я попадал в разные штормы, но такого не было никогда.

Мы взяли руду из Поти на Балтимору. Полный груз. Ну вы представляете себе, что значит плыть в океане с рудой. Пароход становится тяжелым, плохо всходит на волну, сильно качается. Но пока все было хорошо. Погода стояла отличная. Когда оставалось миль пятьсот до берега, нас поймал ураган. Я не могу описать эту рассвирепевшую стихию. Огромные, как дома, волны катились на пароход, подминали его под себя, рушили все на своем пути, удары в борт напоминали артиллерийские залпы. Ветер валил с ног, ходить можно было только согнувшись, он ревел так, что леденело сердце… Все помощники собрались в рубке — спать было невозможно — и наблюдали за хаосом на передней палубе. Рядом боролся со штормом наш «систер-шип» — такой же, как «Владивосток», американский пароход. Его присутствие несколько подбадривало нас. Все-таки не одни. Спустя двое суток после начала урагана, когда я стоял на вахте, капитан Грешнер — он был, конечно, тоже на мостике — как-то вздрогнул и спросил меня: «Арам, ты ничего не слышал? Мне показалось, что где-то треснуло железо». Он был прав. Я тоже слышал какой-то странный звук, похожий на треск, но не придал ему значения. «Трап, наверное, волной сломало», — успокоил я капитана.

Но он не успокоился, прижал голову к стеклу и пытался что-то разглядеть на палубе. Потом он вышел на крыло и скоро вернулся: «Да… Так я и думал. Трещина у третьего люка. Давайте вызывать всю команду наверх. Будем связывать судно. Не то…» Он не закончил фразы, но я понял, что́ должно было последовать дальше. Объявили аврал. Капитан развернул судно кормой к волне, чтобы не так ломало. Мы пошли «связывать» пароход. У третьего люка, через всю палубу, к борту, змеилась черная, зловещая трещина. Она «дышала» и увеличивалась в размерах.

Мы обкрутили кормовую надстройку и все кнехты тросами и огромными «закрутками» старались стянуть трещину. В какой-то мере это удалось сделать. Нас все время накрывало волнами и грозило смыть в океан, но никто об этом, кажется, не думал.

Американец отдалился от нас. И то показывался, то исчезал за водяными горами. Когда мы кончили работать и мокрые поднялись на мостик доложить капитану, что все, что можно, сделано, кто-то из моряков испуганно спросил: «Ребята, а где же америкаш?» Все повернули головы туда, где совсем недавно находился американский пароход. Его не было. Он не успел даже дать «SOS», переломился и утонул. Со всей командой. В какие-то считанные минуты. Мы были потрясены и угнетены своей беспомощностью. Шли недалеко и ничего не могли сделать. Погибли моряки…

Так, кормой к волне, «Владивосток» продержался еще некоторое время. Погода начала улучшаться, волны уменьшились, тогда капитан повернул, лег на прежний курс, на Балтимору. Дошли благополучно. В этом рейсе я получил большой опыт настоящего океанского плавания.

Я плавал на «Владивостоке» до самой его сдачи Дальневосточному пароходству. На «Севастополь» я пришел уже старшим помощником. Вы опять скажете, что рано? Так уж получилось.

Вероятно, у вас тоже есть судно, к которому вы питаете особенные, теплые чувства, и капитан — ваш наставник и учитель. Ему вы обязаны своей практической хваткой, вам он доверял то, чего не доверял ни один другой капитан, он прививал вам чувство самостоятельности и уверенности в себе. Так? Таким судном был для меня пароход «Севастополь», по конструкции ничем не отличавшийся от моего предыдущего судна «Владивосток».

Командовал «Севастополем» Федор Абрамович Погребняк. Опытный капитан и хороший человек. Именно на «Севастополе» я понял, что́ такое настоящий старший помощник капитана. Как-то Федор Абрамович сказал мне:

«Помни, Арам, что ты старпом и должен уметь и знать все, что знаю и умею я. Может быть, тебе придется заменить меня. Ты должен быть готовым к этому. Действуй самостоятельно, а если будут сомнения — спрашивай».

И я действовал. Там же, на «Севастополе», я стал секретарем комсомольской организации. Эта работа помогала мне лучше понимать людей. Приходилось не только как администратору, старпому, но и просто по-товарищески иногда помогать им, иногда осуждать. Мне нравилось быть в гуще молодежи, знать, что думает команда, чего хочет, чем недовольна. Опять же не как старпом, а как комсорг. Там же, на «Севастополе», я вступил в партию. Рекомендации дали мне капитан и первый помощник.

«Севастополь» делал длинные рейсы. Уходил из Ленинграда, шел в Мурманск или Архангельск, а оттуда в Арктику, чаще «сквозняком», выходил в южные моря и снова возвращался в Ленинград, но уже через Суэцкий канал.

Раньше я не бывал в Арктике, и это трудное плавание так пригодилось потом, когда я сам стал капитаном. Опыт накапливался. В пятьдесят втором году меня совсем неожиданно назначили капитаном на «Аскольд». Думаю, что Федор Абрамович приложил к этому назначению свою руку. Вот так я стал капитаном «Аскольда»…

— Скажите честно, вам было страшновато принимать такой большой пароход? Ведь тогда вы были совсем молодым человеком.

Арам Михайлович подумал.

— Пожалуй, нет. Вероятно, это произошло потому, что я не ощутил разницы в судах. Они были совершенно одинаковые, «Аскольд» и «Севастополь». А я досконально знал этот тип. Переход совершился как-то автоматически, что ли. Команда «Аскольда» была мне знакома, мы часто встречались в портах. Приняли меня очень дружелюбно. Нет, я не чувствовал страха. Надо сказать спасибо Федору Абрамовичу и тем капитанам, с которыми я плавал. Я уже кое-что знал и умел. Да и «Аскольд» такой пароход… Ну, в общем, не трудный…

Оганов улыбнулся, я понял, что капитан неравнодушен к своему пароходу.

— Не собираетесь, значит, уходить на другое судно?

— Пока не собираюсь… Но есть слух, что больше на нем сидеть не дадут. На «пассажир» хотят назначить.

— А вы что?

— Пойду. Готовлюсь. Я вам говорил, что мне нравится пассажирское дело.

— Ну а помощники, как они приняли такого молодого капитана? Часто бывает, что они считают такое выдвижение незаслуженным.

— Мне кажется, что мы сразу нашли общий язык. Я перенес на «Аскольд» метод капитана Погребняка. Я доверял помощникам. Доверял и внимательно наблюдал за ними. Многие из них числятся теперь моими учениками и сами плавают капитанами, — опять улыбнулся Арам Михайлович. — Петр Иванович Таиров, Никонов — он командует сейчас «Александровском», Владимир Дмитриевич Евсеев остался на «Аскольде»…

— И всегда все шло гладко?

— Ну что вы! Конечно, нет. Всякое бывало. Я старался передать им все, что знал сам. И прежде всего прививал чувство ответственности. Море не переносит легкомысленных людей. Капитан должен все предусмотреть, прежде чем он выйдет в море. Каждый рейс прорабатывали вместе, делали предварительную прокладку, много времени отдавали распределению груза. Мы часто брали руду, а я хорошо помнил тот рейс на «Владивостоке» и знал, что такое правильная погрузка… Требовал неуклонного выполнения моих указаний и объяснял, почему я этого требую. Конечно, бывали иногда и недосмотры…

— Представляю, как вы тогда разносили помощников!

— Неужели я кажусь вам таким? Нет, я не сторонник «разносов» и «раздолбов». По-моему, они малоэффективны. Надо, чтобы человек сознательно понял, к чему может привести халатность. Наверное, она недопустима везде, а в море особенно. В общем, меня понимали, и плавали мы дружно. Я рад тому, что они научились кое-чему, работая вместе со мной.

— А орден вам за что дали, если не секрет? — спросил я, дотрагивясь рукой до ленточки ордена Ленина, прикрепленной к груди пиджака вместе с другими «колодочками» от медалей.

Оганов пожал плечами.

— За работу на «Аскольде», — просто сказал он, — за систематическое большое перевыполнение плана, за безаварийное плавание, за отличное состояние судна… Ну я не знаю еще за что. За все, вместе взятое. Эта награда явилась для меня большой радостью и неожиданностью…

Тут нашу беседу прервал хозяин дома:

— Слушайте, братцы! Это никуда не годится! Совсем отбились от компании. Немедленно идите сюда!

Мы извинились и снова вернулись к столу.

«ЭСТОНИЯ»

К борту норвежского пассажирского теплохода «Осло фиорд», стоявшему у одного из лондонских причалов, подошел молодой человек в серой шляпе и сером костюме. Он внимательно оглядел сверкающие, без единого пятнышка, белые надстройки, блестящий черный борт, прошел к корме, постоял там, все так же внимательно разглядывая судно, и наконец поднялся по лакированному парадному тралу на палубу. Там его встретил вахтенный матрос и осведомился о том, куда он идет.

— Я хотел бы повидать вашего чиф-стюарда, если можно, — вежливо по-английски попросил молодой человек.

— Момент! — охотно согласился вахтенный и скрылся в надстройке.

Через минуту он появился снова вместе с высоким, элегантно одетым мужчиной.

— Пожалуйста. Чиф-стюард, — сказал матрос и отступил в сторону.

— Чем могу служить? — наклонил голову чиф-стюард, с любопытством оглядывая пришельца.

— Я с того советского парохода, который стоит вон там… — Молодой человек показал куда-то за корму «Осло фиорда». — Если вас не затруднит, я хотел бы ознакомиться с обслуживанием пассажиров на вашем судне. Чем и как вы их кормите, что они любят, как развлекаются, какие каюты? Все это меня очень интересует.

— О, с удовольствием. Наша компания одна из самых популярных на этой линии, — польщенный, отозвался чиф-стюард. — Пойдемте со мною, пожалуйста. Простите, а вы тоже работаете чиф-стюардом на русском судне?

Молодой человек усмехнулся:

— Не совсем, правда. Но что-то вроде этого… Скоро мне предстоит перейти на пассажирский теплоход…

Молодой человек в серой шляпе был не стюардом, а капитаном советского парохода «Аскольд» Арамом Михайловичем Огановым. Недавно ему сообщили официально, что в скором времени он должен будет принять новый пассажирский теплоход «Эстония». Теплоход строится в Висмаре и, как только будет готов, встанет на линию Ленинград — Хельсинки — Стокгольм — Лондон — Гавр. Пассажиры — главным образом иностранные туристы всех национальностей. Такое судно обязывало ко многому, тем более что на этой же линии стояли два отличных советских теплохода «Михаил Калинин» и «Балтика». Они плавали уже несколько лет, завоевали престиж, пассажиры их любили, старались купить билеты именно на эти суда, многие из них знали администрацию, капитанов… А тут вдруг появляется какая-то никому не известная «Эстония»! Как там будут кормить, как обслуживать, как выдерживать расписание, надежный ли там капитан? У пассажиров могло возникнуть множество вопросов. И Оганов решил прийти на свою «Эстонию» во всеоружии. Он вспомнил свое давнишнее плавание на «Белоострове». Но опыта было явно недостаточно. С тех пор прошло пятнадцать лет. Мало он на нем плавал, многое изменилось за это время, да и старый «Белоостров» нельзя сравнить с современной «Эстонией».

Кроме того, на Балтике плавали финские пассажирские теплоходы, которые тоже славились своей чистотой и сервисом. Надо было поставить дело не хуже, чем у иностранных компаний. И вот начались посещения пассажирских судов.

Оганов никогда не упускал случая побывать на них, если такие оказывались в портах, куда заходил «Аскольд». Он собирал красочные проспекты, рекламные листки, ресторанные меню, расписания, газеты, которые издавались в судовых типографиях, путеводители, выпускаемые туристскими бюро и расхваливающие комфорт и обслуживание на теплоходах разных судовладельцев. Собирал открытки, сувенирные значки, журналы. Арам Михайлович подолгу беседовал с пассажирскими помощниками, стюардами, номерными. Узнавал их мнения, спрашивал о трудностях, которые мешают им еще лучше наладить обслуживание пассажиров, интересовался формой одежды, как и где ее шьют…

Ничего не должно пройти мимо его глаз, ничего, что может пригодиться, когда он вступит на «Эстонию».

Недавно он встретился и просидел целый вечер с опытным капитаном «Балтики» П. А. Майоровым. Много дал этот дружеский разговор, но Арам чувствовал, что и этого недостаточно. Каждое судно имеет свою специфику, что-то только ему присущее, если даже суда похожи, как две капли воды. Какие люди придут на «Эстонию»? Поймут ли они всю ответственность плавания на таком судне? Захотят ли вложить свои души в новое дело? Все это беспокоило.

Каюта капитана была завалена рекламными проспектами разных пассажирских линий. Вечерами, когда «Аскольд» стоял, Арам Михайлович внимательно прочитывал, систематизировал, записывал нужное. Через некоторое время капитан с достаточной ясностью мог представить себе, что ему предстоит сделать на «Эстонии».

Но все-таки, несмотря на это, Арам не прекращал своих посещений пассажирских судов. А вдруг он увидит что-нибудь новое, что еще ему не встречалось?

Вот и сейчас он не пожалел, что пришел на «Осло фиорд». У норвежцев так чисто и уютно, что можно было позавидовать. Женщины-коридорные мило одеты, такие накрахмаленные и наутюженные, что диву прямо даешься, как они умеют сохранять этот блеск. Он заметил очень удобный кипятильник и записал название фирмы-изготовителя. Может быть, пригодится.

Чиф-стюард водил его по всему судну с очевидным удовольствием. Ему хотелось похвастать, да и было чем. Наверное, этот русский стюард потом всюду будет с восхищением рассказывать о том, что видел на «Осло фиорде». А это хорошо. Реклама их компании.

— Сейчас, пожалуйста, пройдем на кухню. Там вы увидите, как готовят наши повара.

В огромном, сверкающем никелем и эмалью камбузе священнодействовали повара, облаченные в белые халаты и высокие колпаки.

— Сейчас тут делают разные блюда в зависимости от вкуса и национальности пассажиров. Приходится с этим считаться. Некоторые требуют свою национальную еду, — пояснил чиф-стюард. — А вот этот высокий повар варит знаменитую английскую овсяную кашу «поридж». Тоже требует уменья…

— Разрешите, я узнаю, как ее нужно готовить?

— Да, да, конечно.

Арам Михайлович подошел к повару и спросил рецепт. Повар засмеялся, сказал что-то по-норвежски.

— Не понимает английского языка. Я вам переведу, — любезно предложил стюард.

Так Арам Михайлович получил рецепт знаменитого английского «пориджа». Он аккуратно записал его в специальную книжечку, где уже были десятки способов приготовления особых блюд.

…Оганова отозвали с «Аскольда». В Ленинграде подбирали команду на «Эстонию». Арам Михайлович внимательно изучал людей, пока только по документам. Хотелось, чтобы на судно попали лучшие. Он листал личные дела моряков, читал автобиографии, вглядывался в застывшие лица на фотографиях. Все это давало очень мало. Для того чтобы узнать человека, надо было познакомиться с ним лично, поработать вместе. Пока это не представлялось возможным. Порадовался капитан тому, что на «Эстонию» послали много коммунистов. Он знал, как важно иметь на судне костяк, на который можно опереться в трудный момент.

Вскоре «Эстония» сошла со стапелей и встала на линию. Первый рейс не принес удовлетворения. Пассажиров было мало. Правда, капитан ожидал этого. Он знал, что пройдет еще некоторое время, пока пассажир поверит в «Эстонию». Но те люди, которые плыли на теплоходе, были довольны. Им нравилось все на этом судне. И сервис, и отличное питание, и молодой приветливый капитан. В обратный рейс они предполагали идти на «Эстонии» и интересовались расписанием. Начало было положено. Эти люди, сойдя с судна, расскажут о нем своим знакомым. В книге пожеланий появилась первая хвалебная запись.

В Лондоне Араму Михайловичу принесли кипу газет. Почти в каждой сообщалось о том, что Советский Союз поставил на линию еще один пассажирский лайнер. Некоторые давали фотографию «Эстонии», ошвартованной у причала.

Приехал посмотреть на новый теплоход член парламента от коммунистической партии Галлахер. Это тоже было отмечено в газетах.

Рейс за рейсом завоевывала «Эстония» право называться лучшим судном линии. Росло число пассажиров, увеличивалось количество восторженных записей в книге пожеланий. В туристическом агентстве «Кук», у агента «Стелп и Лейтон» в Англии, «Трансатлантик» во Франции не было отбоя от желающих приобрести билеты именно на «Эстонию». Она систематически перевыполняла план перевозок. Скоро судну присвоили почетное звание «Судно коммунистического труда».

— Откуда у вас такие люди, капитан? — с удивлением спрашивали некоторые пассажиры у Арама Михайловича. — Они больше похожи на бакалавров, чем на матросов…

— Вы не ошиблись. Командный состав имеет высшее образование. У большинства членов экипажа — среднее, другие учатся. У нас вообще любят учиться, — отвечал капитан.

Совершили рейс на теплоходе Морис Торез и Жак Дюкло. Они также высказали Оганову свое восхищение. «Эстония» прочно встала на линию. Теперь она могла не бояться конкуренции.

— Довольны своей командой? — спросили как-то капитана в отделе кадров.

— Команда отличная, — коротко ответил Оганов.

Команда отличная… Самое трудное — это работа с людьми. Можно навести идеальную чистоту на судне, можно добиться хорошего обслуживания, вкусной пищи, внимательного отношения к пассажирам… А вот понять человека, найти ключ к его сердцу, сделать так, чтобы ему жилось и работалось хорошо, не обидеть… Сколько людей, столько и характеров. Нет похожих.

Только что от него ушел возмущенный первый помощник. Поссорился с «дедом», как обычно называют на судах стармеха. А дело-то, по существу, не стоит выеденного яйца. Пришел первый помощник к стармеху и предложил ему приказным тоном сделать доклад о международном положении. Ну «дед» возмутился, закричал, что это не его обязанность, что первый «пом» за это деньги получает, пусть и делает. В общем, поругались.

«Дед», конечно, опытнейший механик, машину знает, как никто, золотые руки, старый член партии, но… «Машина отдельно, палуба отдельно. Не касайтесь меня, а я вас касаться не буду. Со всеми неполадками сам разберусь». Вот какая точка зрения. А это плохо. На судне есть один коллектив, одно общее дело. И надо его делать общими усилиями. Обидчив не в меру. Чуть что — сразу взрывается.

Ну что ж, придется капитану улаживать это дело… Вызвать механика к себе? Нет, пожалуй, надо спуститься к нему.

Арам Михайлович вздыхает, надевает фуражку и идет к механику.

— Приветствую вас, — говорит капитан, входя в каюту. — Как жизнь молодая?

Стармех вскакивает с кресла, на котором он спокойно сидел с книгой, и начинает почти кричать:

— Знаю я, зачем вы пришли! Уже нажаловались? Доклад все равно делать не буду…

— Какой доклад? О международном положении? Да я совсем по другому поводу пришел. Надо прочесть лекцию команде о техническом прогрессе. Сейчас об этом много говорят, обсуждают на каждом производстве свои возможности. Так сделаете?

Механик молчал.

— Сделаете? — повторил капитан.

— Не буду, — буркнул механик.

— Очень жаль. Больше некому.

— Почему это больше некому?

— Кто же лучше вас может понятно рассказать экипажу о технике? Никто.

— А когда надо делать? — ворчливо, но уже смягчаясь спросил стармех.

— Дней через пять.

— Ладно, попробую. Ну, если не выйдет, вы будете виноваты.

— Выйдет. Значит, будем объявлять на субботу.

Капитан, напеваячто-то себе под нос, вышел из каюты.

Доклад стармеха прошел с большим успехом. Присутствовала вся свободная от вахт команда, задавали много вопросов. «Дед» сумел заинтересовать людей. После доклада каждый встречавшийся с ним говорил:

— Великолепный доклад сделали. Побольше бы таких.

Приходили к нему помощники капитана, тоже хвалили. Вскоре появился и сам Арам Михайлович.

— Поздравляю. Вы, оказывается, прирожденный лектор. Очень хорошо. Может быть, возьмете еще одну тему? О работе рационализаторов? Команда просит.

«Дед» согласился. Он не знал о том, что для поддержания его духа капитан просил всех больше хвалить доклад в присутствии стармеха.

Вторая беседа прошла еще интереснее. Механик был по-настоящему талантливым лектором. А вскоре стал одним из самых активных участников семинаров. Давно была забыта ссора с первым помощником. Арам Михайлович посмеивался. Нашел он все-таки подход к «трудному» человеку.

Вообще, семинары на «Эстонии» любили и посещали охотно. Часто их проводил сам Оганов. Рассказывал об экономике, рентабельности, последних постановлениях правительства. Покончив с официальной темой, как-то незаметно переходили к своим судовым делам, связывали их с только что прослушанной лекцией. Высказывали свои суждения. Здесь раскрывались люди, и капитан знакомился с ними ближе.

С окончанием сезона Лондонская линия переставала действовать, и «Эстония» уходила в круизные рейсы с иностранными туристами на всю зиму.

В навигацию 1962 года зимой теплоход не пошел в круиз. Его послали в Антарктику. Надо было привезти зимовщиков на станцию Мирный и взять уже отзимовавших там людей. Плавание предстояло сложное.

Антарктика коварна и изменчива. Только что светило яркое солнце, а через несколько минут начинаются снежные заряды, срывается ураганный ветер, падает температура воздуха. Не жди охранительного и желанного света маяка. На сотни миль край пустынен. А впереди поджидала опасность — айсберги. Они появлялись из тумана, огромные, как гористые острова, в своем молчаливом величии, окружали теплоход, и нужно было большое искусство и внимание, чтобы плыть в этих ледяных шхерах. Некоторые айсберги были так велики, что тянулись на десять — пятнадцать миль. Не верилось, что могут быть такие гиганты.

Арам Михайлович раньше в Антарктике не бывал, поэтому перед рейсом потребовалась серьезная подготовка. Он ознакомился со всеми материалами об этом малоисследованном крае, использовал отчеты наших судов «Обь» и «Лена», ходивших туда раньше. Кое-что эта подготовка дала, но все равно плавание было напряженное, швартовки прямо к ледяным обрывам необычными, приемка воды с пресных озер, образовавшихся в лощинах айсбергов, утомительной.

Периодически с материка вылетал самолет, делал круги над айсбергами, находил там пресное озеро и сообщал об этом на теплоход. Надо было сниматься со швартовов, подходить к ледяной горе, соединять все имеющиеся на судне шланги, протягивать к озеру и качать воду в судовые танки. А тут поднимался шторм, нужно прекращать работу и уходить от айсберга, и неизвестно, когда снова появится возможность ее возобновить…

Из Гавра в Мирный «Эстония» доставила иностранных ученых: французов, чехов, англичан, немцев. Когда теплоход уходил из французского порта, ему устроили торжественные проводы.

Теплоход «Эстония» в Антарктиде.

Зимы 1963 и 1964 годов «Эстония» также провела в Антарктике. Занималась перевозкой зимовщиков. Теперь капитану Оганову Антарктика не казалась такой загадочной. Он хорошо изучил ее коварный нрав и повадки. Он уже не путал пингвинов с людьми, как это было однажды в первый рейс, когда он принял двух королевских пингвинов, медленно бредущих к судну, за своих опоздавших помощников, ходивших в гости на «Обь». Он привык к этим добродушным птицам и почти не обращал на них внимания. Пингвины, так же как и айсберги, были неотделимы от Антарктики.

Возвращение в Ленинград было триумфальным. «Эстония» ошвартовалась на Васильевском острове у только что построенного пассажирского причала. Это было первое судно дальнего плавания, подавшее свои швартовы на этот причал. Десятки людей с цветами встречали теплоход. После ледяных штормов Антарктики было так приятно подставить лицо теплому ленинградскому солнцу. Капитан стоял на мостике и улыбался. На берегу он увидел светловолосую Валину голову и двух девчонок, машущих ему платками. Сейчас они поднимутся на борт судна, и вся семья после долгой разлуки будет в сборе. На несколько дней… А там снова в море. Морская семья…

Недавно мне пришлось зайти к Огановым за фотографиями для этой книги. Валентину Владимировну я застал за работой. Она шила дочке платье. Девочек не было дома. Ушли в институт.

— Опять одна? Не скучно? — спросил я, пожимая ей руку.

— Привыкла.

— Не жалеете, что у Арама такая специальность?

— Если откровенно, то хотела, чтобы он был дома, на берегу. Ведь всю жизнь я гонялась за ним по портам. Куда приходило его судно, туда и я ехала. Забирала девчонок и ехала. Только вот во Владивосток не ездила. Далеко очень. Два-три дня вместе, и снова месяцы разлуки. Невесело, правда?

— Невесело. Знаю я эту жизнь хорошо.

— Вот дочери глядят на меня да на отца и говорят, что за моряков замуж не пойдут. Не нравится. И правильно. Не всякая женщина может быть женой моряка.

— Пожалуй, — согласился я. — Но вы-то ведь смогли?

Валентина Владимировна улыбнулась:

— Я смогла. Наверное, у меня такой характер. Умею ждать. У Арама на первом месте его судно, а уж потом семья. Тут уж ничего не поделаешь. Влюбленный. За двадцать пять лет, что мы вместе, и для меня его работа стала главным. Если хорошо ему, хорошо и мне. Поначалу мне, конечно, трудно было. Детей воспитывала. Они отца почти и не видели. Потом он в Макаровском высшем мореходном учился заочно. Придет домой, мы тогда в одной комнате жили, тут девчонки орут, а ему задания надо готовить… Я тогда работала. Ну это все позади.

Валентина Владимировна помолчала, подумала о чем-то своем и, взглянув на меня светлыми глазами, сказала:

— Нет, все-таки трудная судьба у жены моряка… Знаете, что меня спасало от тоски? Женщины. Да, да, не смейтесь. Жены моряков. Такие же, как и я. Мы все были с одного парохода. Вместе ждали прихода наших мужей, вместе ехали к ним… Все вместе. С ними и невзгоды, и разлуки как-то легче переносились. Поддерживали друг друга всегда, помогали, если вдруг в семье что-нибудь случалось. Хорошо их всегда вспоминаю, этих женщин.

— Почему вспоминаете? Не видитесь разве?

— Очень редко. Поразлетелись все по разным, далеким районам города, мужья на разных судах плавают, у всех заботы, хлопоты. Да и мы стали другими, закаленными, привычными к долгим разлукам. А мне и ехать некуда. Сижу и жду, когда мой в Ленинград придет.

Валентина Владимировна вздохнула. Я начал прощаться. Выпуская меня из квартиры, она улыбнулась:

— Вы только не думайте, что жены моряков такие несчастные. У нас есть большое преимущество перед другими женщинами — мы не успеваем надоесть своим мужьям. А встречи всегда праздник…

НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

— Вы знаете, что у нас налаживаются хорошие отношения с Канадой, — говорил начальник пароходства капитану Оганову, сидящему в глубоком кожаном кресле в его просторном и светлом кабинете.

В высокое угловое окно капитан видел кусочек порта, причал и склад, из-за которого высовывался нос его «Эстонии». Он рассеянно слушал то, что ему говорил начальник. Арам был озабочен всякими судовыми делами. Заболел завпрод, третий помощник просил отпустить его на один рейс домой… Какие-то неприятности в семье… Привезли ли запчасти? Стармех говорил, что они необходимы… Надо пополнить штат официантов…

— …Канадцы очень интересуются нашей страной, нашей жизнью, искусством. Они хотят знать Советский Союз ближе. Сейчас у них самые искаженные представления. Нужно, чтобы они бывали у нас чаще. Увидели все своими глазами. Но пока это сложно. Нет судна, которое привозило бы их прямо в Советский Союз. Понимаете?

Оганов кивнул головой. Что же делать с Рамшем? Отличный работник, но нет-нет и срывается… Выпивает…

— Нам надо открывать свою линию, — продолжал начальник пароходства, не замечая рассеянного взгляда Оганова. — Она поможет взаимопониманию наших народов, в конце концов она будет служить делу мира. Как вы смотрите, Арам Михайлович? Сумеем мы открыть такую линию?

— Вероятно, сможем, если будет судно, — машинально ответил капитан, все еще думая о своем.

— Отлично! — оживился начальник пароходства. — Есть судно и есть капитан. Балтийское пароходство получает через несколько месяцев строящийся в Висмаре теплоход «Александр Пушкин». Такой же, как «Иван Франко». Его получили одесситы. Капитаном на «Пушкин» пойдете вы. Будем открывать Канадскую линию…

— Что? Капитаном на «Пушкин»? Открывать Канадскую линию? — Только сейчас до Оганова дошло то, что говорил ему начальник пароходства. Ему вспомнились роскошные пассажирские суда, отправляющиеся в Канаду из Лондона, Гамбурга, Гавра, и он сказал:

— На этой линии стоят теплоходы самых лучших европейских судоходных компаний: «Кунард», «Куин Элизабет», «Трансатлантик» во Франции, «Хапаг» в Германии… У них огромный опыт, своя постоянная клиентура, отлично поставленная реклама и великолепный сервис. Это, пожалуй, самое главное. Кроме того, все они подчиняются правилам Трансатлантической конференции, без выполнения которых нельзя будет открыть линию…

— У вас тоже есть опыт, — засмеялся начальник пароходства. — Сколько лет вы плаваете на «Эстонии»? Пять? Ну вот видите…

— Только не сравнивайте нашу маленькую линию и маленькую «Эстонию» с тем, что вы мне предлагаете. Это совершенно разные вещи.

— Я шучу и все понимаю, Арам Михайлович. — Начальник пароходства стал серьезным. — Надо сделать не хуже, а лучше, чем у иностранцев. Мы должны помнить, что это будет первая океанская пассажирская регулярная советская линия, и не можем опозориться.

— Это будет стоить много денег. Очень много. Дадут ли?

— Я думаю, что дадут. Во всяком случае, будем доказывать необходимость определенных затрат. Теперь слушайте внимательно. Сегодня вам придет замена. Сдадите «Эстонию» и завтра же выезжайте в Ригу. Там сейчас стоит «Иван Франко». Ознакомьтесь с теплоходом сами, полазайте всюду, поговорите с капитаном и потом срочно в Висмар, на завод, где строится «Пушкин». Оттуда сообщите мне, как идет дело и что надо… Все очень срочно. Весной будущего года «Пушкин» должен выйти в первый рейс. Все ясно? Ну, успеха вам. Сдадите судно, приходите вечером, обсудим детали.

…Стучали колеса, подпрыгивал вагой на стрелках, звенела ложечка в пустом чайном стакане, приятно покачивало на мягком диване. Изредка за окном мелькали огни. Арам Михайлович ехал в Ригу. Второй пассажир их четырехместного купе забрался на верхнюю полку и тихо похрапывал. А капитану не спалось. Очень уж все было неожиданным и сложным. Вот только что он ознакомился с правилами Трансатлантической конференции. Сколько обязательных пунктов для пассажирских судов, претендующих пересекать Атлантику! И обязательное наличие двух классов — первого и второго, и сумма, отпускаемая на питание каждого пассажира, и размеры кают, и даже форма комсостава… Да еще десятки всяких пунктов и подпунктов.

Оказывается, решение открыть Канадскую линию в министерстве приняли совсем недавно. Вероятно, «Пушкин» начали строить без учета требований конференции… Если это так, то что делать?

Вспомнились роскошные лайнеры «Кунарда». Арам бывал на них, знает, что это такое! В бюллетене он прочитал, что в Канаду ходят суда двенадцати европейских линий. Как конкурировать с этими теплоходами? Начальник пароходства сказал ему, что «Пушкин» берет семьсот пассажиров и имеет триста тридцать три человека команды. Где взять людей, знающих языки, умеющих обслуживать пассажиров, готовить национальные блюда, знакомых с этикетом на иностранных судах? На «Эстонии» все было значительно проще. Это была своя, «домашняя» линия. Там не требовалось так много народа. Ведь здесь целая армия! На Лондонской линии приходилось соревноваться только со своими, советскими судами. А тут такие могучие конкуренты…

Арам понимал, что если «Пушкин» встанет на линию, то будет «визитной карточкой» нашей страны в Канаде. И эта «визитная карточка» должна быть безукоризненной. Задача и восхищала его, и немножко беспокоила. В конце концов он пришел к решению. Ну что ж. Если ему поручили эту почетную миссию открыть линию, то он положит все свои знания, опыт, умение, энергию, чтобы потом не краснеть. На карту поставлен престиж советского пассажирского флота.

…«Иван Франко» стоял в порту и, казалось, занимал всю набережную. Огромный, высокий, блестящий. Арама не поразила величина судна. Он видел теплоходы значительно больше. Капитан отошел в сторону, так, чтобы ему был виден весь «Франко», и принялся изучать его линии. Они были прекрасны. Стремительны, современны, изящны.

Он взбежал по широкому трапу на палубу. Вахтенный провел его к капитану «Франко» М. И. Григору. Коротко объяснив цель своего приезда, Арам спросил:

— Вы были в Висмаре, видели «Александр Пушкин»? Есть ли там первый класс?

— Нет. Он строится совершенно так же, как и «Иван Франко». Имеет только туристские классы.

Вот первое, чего боялся Оганов. Значит, придется что-то придумывать.

Оганов сразу же начал осмотр судна. Вместе со старпомом он обошел его, как говорят, от киля до клотика. Все было сделано отлично, с большим вкусом. Пассажирам будет на нем приятно и удобно плавать. Но… Арам Михайлович понял, что необходимо еще многое сделать, чтобы поставить теплоход на линию, чтобы он удовлетворял требованиям конференции.

Вечером, совершенно измотанный беспрерывными подъемами и спусками по трапам, осмотром кают и подсобных помещений, Оганов снова встретился с Григором.

— Ну как? Понравилось судно? — спросил капитан.

— Теплоход прекрасный, но для линии пока не годится.

— Он и не строился для регулярной линии, а для круизов он хорош. Вы обратили внимание на технические новинки, которые имеются на судне?

Капитаны просидели далеко за полночь. Григор рассказывал об «Иване Франко», о его постройке, особенностях, на что нужно обратить внимание, когда Арам приедет на завод. Григор был опытным и знающим человеком. В каюте Оганов записал, что услышал и увидел за день. Через двое суток он уже был в Висмаре.

Когда директор верфи, где строился «Александр Пушкин», услышал о том, что теплоход предназначается для Канадской линии, он скептически покачал головой. Директор отлично знал судостроение и все с ним связанное.

— Тогда надо было строить его совсем иначе, — сказал он Оганову.

— Я это знаю. Но скажите, можно построить на теплоходе первый и второй класс, типографию, почтовое отделение?.. — Арам заглянул в записную книжку и начал перечислять все, что нужно было сделать.

Директор шутливо поднял руки кверху:

— Не так много сразу. Пожалейте меня. Не забудьте, что «Пушкин» скоро будет готов…

— Но это необходимо. Можно или нет, мне нужно это знать, — настойчиво спросил Оганов.

Директор улыбнулся. Ему нравился этот молодой, напористый капитан.

— Все можно, если очень хочешь…

— Мы очень хотим…

— Ну, тогда сделаем, — опять улыбнулся директор. — Правда, придется немного увеличить смету.

Несколько дней просидели за чертежами теплохода главный конструктор завода, директор и Арам Михайлович Оганов. Надо было с наименьшими затратами времени и денег «воткнуть» на теплоход первый класс. Со вторым дело обстояло проще. Он легко переделывался из туристского класса. Остальные доделки были не такими сложными. Наконец после жарких споров, пачек выкуренных сигарет основные вопросы решили. Обо всем Оганов сообщил в пароходство и немедленно получил разрешение: «Делайте».

Теперь Арам Михайлович целыми днями пропадал на своем судне. Он бродил по огромным недостроенным ресторанам, салонам, кладовым, каютам. Повсюду, как лианы в джунглях, тянулись черные провода, валялись баллоны с кислородом, лежали штабеля досок, брусьев, пластика, полированной фанеры. Борта, еще не имеющие обшивки, блестели свежевыкрашенным свинцовым суриком.

Никто, кажется, не мог угадать в этих неуютных, бесформенных помещениях роскошные, залитые электрическим светом, с толстыми коврами салоны, где будут отдыхать и веселиться пассажиры.

Но капитан их уже видел. И не только видел… Он мечтал о них. Потому что Оганов был не только капитаном. Он был романтиком и любил Пушкина. Пушкина-поэта. Арам ходил по судну, и невольно в голову приходили стихи:

Александр Пушкин… Гордость России… Теплоход «Александр Пушкин». Памятник поэту в море… Все здесь должно напоминать о нем, о городе, где он жил и где погиб… Он любил море, восхищался им. Да, да… Теплоход будет плавать в океане и с честью носить имя «Александр Пушкин». Это будет его теплоход…

Все оформление судна должно быть подчинено одной идее. Везде должны присутствовать Пушкин и Ленинград. Вот здесь будет пушкинский музыкальный салон… Его большой портрет, полки с книгами, рояль… А тут мы откроем ресторан «Северная Пальмира». Картины с видами Ленинграда, прозрачные, светлые… На задней стенке панно, изображающее Петропавловскую крепость… Тут бар «Русалка», оформленный рисунками из пушкинских сказок на переборках…

Все это не так просто. Нужно посоветоваться с художниками, чтобы не вышло аляповато, безвкусно. Пассажир, появившийся на теплоходе, должен сразу почувствовать, что он на ленинградском судне.

По вечерам, когда Оганов приходил в свой номер в гостинице и укладывался усталый в кровать, он вынимал томик Пушкина и читал знакомые стихи. Капитан был весь захвачен идеей и сам создавал настроение приподнятости, когда речь заходила об оформлении судна.

Арам много времени проводил у художников. Их было семнадцать. Большинство — немцы. Им было нелегко понять замыслы капитана, такие «пушкинские», типично русские, национальные. Они приносили свои эскизы — талантливые, отлично сделанные по пушкинским мотивам, но в них не хватало «души». Помогли два художника, советских парня. Они оформляли «Франко» и остались оформлять «Пушкин». Эти художники любили Ленинград и работали с энтузиазмом, увлекая остальных.

Капитан выписал из Ленинграда альбомы, фотографии, открытки. Они давали правильное представление о городе и облегчали работу. Рижское профессионально-техническое училище прислало большой портрет Пушкина, инкрустированный на дереве. Выполнен он был прекрасно. Настоящее произведение искусства. Его решили поместить в пушкинском салоне.

С каждым днем внутренние помещения принимали более уютный и жилой вид. Усилия художников и капитана не пропали даром. И хотя было еще очень далеко до окончания отделочных работ, везде чувствовалась та атмосфера, какой так старались окружить все на судне. Дело шло быстро. Арам Михайлович и конструктор ходили довольные. Техника на теплоходе работала безотказно. Все выполнено надежно и современно.

Но теплоход еще не был готов встать на линию. Оставалось так много неразрешенных проблем, от которых голова шла кругом. Надо было действовать. Время не давало возможности медлить.

«КАРИНТИЯ»

Ровно гудел мотор. Пассажиры дремали в креслах. В иллюминатор виднелось ватное море облаков. Английский «Боинг» пересекал Атлантику. На это потребуется всего несколько часов.

— Мне кажется, что все-таки большинство пассажиров не любят самолет, — сказал Оганов, поворачиваясь к начальнику пассажирской службы министерства Н. Н. Малахову, они оба летели в Монреаль, — морское путешествие значительно приятнее, не правда ли?

— Возможно, вы и правы, но время… Сейчас авиация стала самым опасным конкурентом пассажирского флота. Деловой человек не может терять шесть суток для того, чтобы пересечь океан. Поэтому наша задача очень трудна. Нам нужно победить и авиацию.

— Ну-ну… Зачем же так мрачно? Ведь перевозят же кого-то суда двенадцати канадских линий?

— Уже не двенадцати, а десяти. Две из них прекратили свое существование. Не выдержали конкуренции. Так-то, дорогой капитан.

Мимо прошла стюардесса. Предложила содовую воду. Арам отказался. Пить не хотелось.

Он и Малахов летели в Канаду для того, чтобы уже сейчас, пока «Александр Пушкин» еще строится, начать «завоевывать» пассажира.

Надо было развернуть широкую рекламу новой линии. Оповестить все туристские компании и бюро путешествий. Заставить прессу, радио и телевидение заинтересоваться Советско-Канадской линией. Выпустить красочные, эффектные проспекты с описанием и фотографиями теплохода… Они подсчитали: продолжительность рейса Ленинград — Монреаль займет четырнадцать суток. Нисколько не дольше, чем у иностранных судов…

Самолет усыпляюще гудел. Через три часа они будут в Канаде. Арам Михайлович закрыл глаза…

На аэродроме их встретил агент пароходства господин Нойхолд.

— Номера в гостинице приготовлены, господа, — любезно сообщил он. — Если вы не очень утомлены, то с завтрашнего дня можно начинать работу. Я уже пригласил представителей некоторых заинтересованных фирм. Покажу вам эскизы проспектов, через несколько дней устроим пресс-конференцию…

На следующий день начались встречи с представителями различных туристских компаний. Им рассказывали об «Александре Пушкине», о ценах на билеты, о продолжительности плавания… Представителей интересовало все. Даже какое образование получили капитан и его помощники. Сразу стало ясно, что канадцы имеют очень слабое представление о Советском Союзе. Приходилось объяснять самые простые вещи.

Через несколько дней назначили пресс-конференцию. После вступительного слова главы агентской фирмы мистера Картона небольшую речь произнес Оганов. Он сказал:

— Дамы и господа! Я счастлив, что в скором времени в ваш чудесный, старинный город придет наш лайнер «Александр Пушкин». Я надеюсь, что он понравится вам. Мы постараемся сделать все, чтобы на нем было хорошо. Мы приглашаем всех посетить Ленинград. Вы узнаете больше о нас, а мы о вас, и я уверен, что мы подружимся. Мир так нуждается в дружбе и взаимопонимании… Это будет линия мира и искренности отношений…

Выступал и Малахов. Потом начались вопросы. По ним можно было судить, какой большой интерес у канадской общественности вызвало открытие новой линии. Она была принята очень благожелательно. Газеты поместили отчеты об этой пресс-конференции. В городе уже продавали цветные фотографии «Александра Пушкина». Жители с интересом ждали прихода советского лайнера.

Капитан толкнул дверь и вошел в маленькое припортовое кафе «Корона». Хотелось выпить чашку горячего кофе. С моря дул холодный, пронизывающий ветер. В зале было занято несколько столиков и сильно накурено. Он выбрал ближайший стол у двери, сел, заказал кофе.

Рядом, дымя сигарами, громко разговаривали два хорошо одетых, пожилых человека. Сначала Арам не обращал внимания на то, что говорили эти люди, но неожиданно он услышал слово «русские» и прислушался.

— …Вы, наверное, уже знаете, Фрэнк? Об этом кричат на всех перекрестках Монреаля. Русские выпускают на линию Европа — Канада свой лайнер, — говорил краснолицый, низенький, толстый человек в сером костюме. — Судно только что построено. Говорят, последний крик моды…

— И это беспокоит вас, капитан Николас? — усмехнулся второй собеседник. — Напрасно. На этой линии плавают суда десяти самых фешенебельных компаний Атлантики. Вы только вспомните, какие имена! Кунард лайн, Италиен лайн, Трансатлантик лайн… Вы думаете, что они так охотно пустят новичка в свой район? Нужен вам еще один конкурент! Кажется, ваша «Каринтия» (кстати, она такого же типа и размера, как этот «Пушкин») не всегда имеет полное количество пассажиров?

— К сожалению, это так, — кивнул головой толстяк, — но главное заключается не в теплоходах, а в авиации. Ее развитие губительно повлияло на наши доходы. Что же касается русских, они мало меня тревожат. Я не принимаю их всерьез. Линию можно открыть, но на ней надо работать с прибылью…

— Конечно, это так, капитан. На наших судах все технические новинки, выработался определенный стиль обслуживания, к которому привыкли пассажиры, за нашими судами огромный опыт плавания через Атлантику. Я глубоко убежден в том, что «Пушкин» не будет иметь успеха. Им придется очень скоро снять его с линии. Когда уходите?

— Послезавтра.

Арам Михайлович улыбнулся. Он невольно услышал мнение своего конкурента-капитана. В кармане лежал билет первого класса на теплоход «Каринтия». На нем послезавтра в Европу отплывали начальник пассажирской службы министерства и Оганов. Сознательно решили стать пассажирами «Каринтии». Посмотреть, как там все организовано на ходу. Это будет полезно.

«Значит, капитан Николас не принимает нас всерьез, — подумал Арам, допивая свой кофе. — Вероятно, так считают и капитаны других судов, плавающих на этой линии. Конечно, они могут так рассуждать. Мы только начинаем дело, не имея достаточного опыта. В этом они правы… Но им неизвестно другое: советские суда пользовались большой популярностью на той маленькой европейской линии. Так должно быть и здесь…»

Арам расплатился и вышел из кафе. Английские моряки не обратили на него внимания.

Как только «Каринтия» сдала лоцмана, Оганов поднялся к капитану Николасу.

— Капитан «Александра Пушкина», — представился Арам Михайлович удивленному англичанину. — Буду просить вас разрешить мне ознакомиться детально с вашим судном, порядками, обслуживанием. Надеюсь, у вас не будет возражений?

— Наоборот, я буду рад оказаться вам полезным, капитан, — радушно и искренне сказал Николас, приглашая Оганова садиться. — Виски, коньяк? Мне вообще очень приятно, что вы выбрали именно мой теплоход для плавания в Европу. У нас все на высшем уровне. Вы увидите, какой прекрасный сервис получают пассажиры, сколько для них приготовлено разных сюрпризов, развлечений… Они не скучают у нас на судне. Ваше здоровье и успех вашей линии, капитан!

Моряки подняли рюмки.

— Но должен сказать вам честно, — продолжал Николас, — я не могу считать вас серьезным конкурентом…

— Знаю, — улыбаясь, перебил англичанина Оганов. — Я случайно слышал ваш разговор с приятелем в кафе «Корона». Это было позавчера…

— Правильно, я там был со старым Фрэнком. Это наш агент. Тогда не буду повторяться. Во всяком случае, ваше появление в Атлантике меня не тревожит. Извините меня, но я не верю в вас, хотя искренне желаю вам успеха. Мое судно в вашем распоряжении.

Весть о том, что на «Каринтии» плывет русский капитан, капитан «Александра Пушкина» — теплохода, о котором так много говорили в последнее время, быстро разнеслась по всему судну. С самого утра Арам начинал осмотр. Он побывал везде. В типографии, прачечных, хлебопекарнях, на почте, в машинном отделении, в шкиперских кладовых… Кажется, не было такого места на теплоходе, куда бы не заглядывал этот любопытный русский. Он познакомился с экипажем. Его многие узнавали в лицо, охотно отвечали на его вопросы, рассказывали о своей работе, показывали каюты. Побывал Арам Михайлович и в ресторанах, на камбузах, пробовал разные блюда, пытался узнать, сколько стоит ежедневное питание пассажира, но это ему не удалось. Видимо, это было тайной компании. Но и то, что он увидел и записал, давало очень много.

Неожиданно к Оганову стало приходить много посетителей. Это были члены экипажа, предлагающие свои услуги. Они хотели перейти с «Каринтии» на «Александр Пушкин». Среди них отсутствовали коренные англичане. Главным образом приходили те, кто боялся потерять работу на английском судне: испанцы, португальцы, немцы, итальянцы. Все они говорили примерно одно:

— Мы с удовольствием перешли бы на службу на ваш теплоход, господин капитан. Возьмите нас. Поверьте, вам будет трудно начинать дело. Мы опытный народ. Плавали на разных линиях, в деталях знаем обслуживание, вкусы и требования пассажиров…

Арам деликатно отклонял все предложения.

— С радостью воспользовался бы вашей помощью, но на «Александр Пушкин» команда набрана полностью, — отвечал он, а сам в тревоге думал: «Где, в самом деле, мы найдем знающую команду? И в первую очередь обслуживающий персонал?»

Приходили к нему и артисты, выступающие на «Каринтии». Благообразный, седой, с галстуком-бабочкой, старший труппы сказал:

— Меня уполномочили товарищи передать вам, что они согласны заключить контракт с вашей компанией на работу на «Пушкине». Ну, для начала хотя бы на год…

От этого Арам тоже отказался. Об артистах было еще рано думать.

Все, что он видел на «Каринтии», восхищало его четкостью, отработанностью службы, действительно великолепным сервисом и кухней.

Капитан Николас не обманул его. Пассажиров всячески старались занять. Для них устраивались костюмированные балы, концерты, танцевальные вечера, азартные, веселые «скачки» на деревянных лошадках. Для них были открыты бары, плавательный бассейн, теннисный корт, киоски с сувенирами, площадки для игр…

Но во всех этих развлечениях присутствовал какой-то неуловимый налет скуки. Заметил Арам и другое. Вышколенные официанты, коридорные, номерные, мойщики ванн и душей — вся эта огромная армия людей, обслуживающая пассажиров, подчинила свое отношение к ним количеству полученных чаевых. Плохо было тому пассажиру, кто нарушал этот «железный» закон дачи чаевых. Его переставали замечать, к нему становились неучтиво равнодушными, он везде встречал кислые, надутые физиономии, ему всё давали в последнюю очередь. Нет, жаловаться было нельзя, такому пассажиру всё делали, но как! Путешествие превращалось из удовольствия в муку. А на «Каринтии» ехали не только богатые. Были там и люди, ограниченные в средствах, с трудом накопившие нужное количество долларов, чтобы пересечь океан.

Перед сном, обмениваясь впечатлениями с Н. Н. Малаховым, Арам горячо говорил:

— Нам будет трудно конкурировать с такими судами, как «Каринтия». Очень. Судовождение и механическая часть меня не беспокоят. У нас отличные штурмана и механики. А вот сервис, обстановка, атмосфера на теплоходе… Мы должны дать что-то свое, новое… И этим победить. Понимаете? Свое. Наверное, вы тоже почувствовали эту непроницаемую стену отчуждения, стоящую между экипажем и пассажирами? Так? Команде запрещается заходить в пассажирские помещения, не рекомендуется общаться с пассажирами, вести разговоры. Экипаж живет своей отдельной, обособленной жизнью. И эти угодливые лица обслуживающих, мгновенно меняющие выражение в зависимости от толщины твоего кошелька. Вряд ли это приятно пассажирам, даже тем, кто эти чаевые дает.

— Так вы думаете, что все дело в чаевых, Арам Михайлович? — усмехнулся Малахов. — Не слишком ли просто?

— Нет, не только в них. Вы меня не поняли. На нашем «Пушкине» все должно быть по-другому. Ат-мо-сфе-ра! Девизом должно стать: «Радушие и улыбка». Хорошая, добрая, радостная улыбка без вознаграждения. Мы рады тому, что пассажир пришел к нам, и мы его вознаградим за это, а не он нас. Вознаградим своим отношением. Он должен почувствовать достоинство, с каким его будут обслуживать. Никаких надутых и недовольных физиономий.

Эта «китайская стена», воздвигнутая между командой и пассажирами, должна быть разрушена до основания. Они будут с командой. Для них мы станем устраивать вечера самодеятельности. Они ближе познакомятся с нашим искусством, людьми, обычаями и привычками. Им это понравится. Они узнают больше о Ленинграде — городе, куда плывут. Их должна повсюду окружать атмосфера радушия и благожелательности. Все на теплоходе в какой-то степени должно представлять нашу страну. Вот этого пока я не встречал еще ни на одном иностранном судне. Я, конечно, запомню все, что видел на «Каринтии». Но не в этом главное. С одним этим нам не победить…

— Вы прямо романтик пассажирского плавания, Арам Михайлович, — засмеялся Малахов. — Я верю, что «Пушкин» выйдет из этой борьбы победителем.

Когда рейс был закончен и «Каринтия» подала швартовы на один из пассажирских причалов в Ливерпуле, Оганов зашел попрощаться с капитаном Николасом.

— Я надеюсь, что вы остались довольны пребыванием на моем судне? Вам все показали? — спросил англичанин, дожимая руку Араму.

— Благодарю вас. Я узнал много полезного. Все хорошее я постараюсь внедрить на своем теплоходе…

— Ах, если бы это было так просто! Требуются годы плавания, чтобы все наладить, как у нас на «Каринтии». Итак, до встречи в Монреале в будущем году?

— Да, встретимся в Монреале, капитан. Тогда вы будете моим гостем. Счастливого вам плавания, мистер Николас.

Когда русские сходили с борта, капитан Николас вышел на палубу и приветливо помахал им рукой.

«АЛЕКСАНДР ПУШКИН» ВСТАЕТ НА ЛИНИЮ

Из Ливерпуля Арам снова поехал в Висмар. «Пушкин» был почти готов. Оставались кое-какие недоделки, ходовые испытания — и можно уходить в плавание. Судно стояло на заводе, сверкая свежими красками.

Капитан с волнением поднялся на борт. Как-то теперь здесь? Выполнили ли все его пожелания? Он постоял на палубе и вошел во внутренние помещения. Ноги ступили на мягкий красный ковер. Длинный коридор казался бесконечным. Он заглянул в одну из кают. Удобная, красивая мебель, со вкусом подобранные шторы и занавеси, слепящая белизной ванна…

Еще один трап наверх, и Арам на «палубе салонов». Здесь нет кают. Ну, посмотрим… Вот бар «Русалка», салон «Белые ночи», «Северная Пальмира»… Сделано отлично. Много чеканки по металлу, инкрустации по дереву, картины, аппликации на стенах… Все, как он хотел. Потрудились художники на славу. Сколько вкуса, выдумки, непосредственности. Пассажиры должны остаться довольны. Удобно, уютно и необычно.

Капитан походил по мостику. Тут он проведет много часов. Будет вглядываться в туман, прислушиваться к сигналам встречных судов, определять место своего теплохода… Но беспокоиться, кажется, не надо. Судостроители сделали все, чтобы обеспечить безопасность плавания. Самые новейшие приборы установлены на мостике. Несколько локаторов, гирорулевой, надежный пульт управления, лоты, лаги, аварийные щиты пожарной и водяной сигнализации… Все, что может желать самый придирчивый судоводитель, здесь имеется.

Арам Михайлович посидел немного в своих «капитанских апартаментах». Целая квартира. Главное — великолепная обзорность. Он сможет видеть все, что делается впереди в море, достаточно будет ему привстать с кресла. Ну что ж. Хорошо. Пройдет еще десяток дней, и он примет «Пушкин». Григор говорил ему, что «Франко» управляется отлично. Правда, придется из-за величины судна несколько менять привычный глазомер. Для этого потребуются две-три швартовки…

Но больше всего капитана тревожил его будущий экипаж. Какой он будет?

В октябре 1965 года «Александр Пушкин» пришел в Ленинград и стал в торговом порту на зимний «перестой». В апреле предполагали открыть Канадскую линию. Время оказалось свободным, надо было его использовать. Арам Михайлович вместе с работниками отдела кадров пароходства развил бурную деятельность. Как он и рассчитывал, на судно пришли отличные специалисты: механики, мотористы, токари, электрики, штурманы… С такими можно было плыть на край света. Командный состав почти весь с высшим образованием, знающий, культурный. А вот с обслуживающим персоналом дело обстояло хуже.

Дали объявление в газетах и по радио, ездили по школам и профессионально-техническим училищам, расклеивали плакаты по городу, приглашающие молодежь «на работу на судах загранплавания». Особенно желательными были люди, знающие иностранные языки.

Это дало свои результаты. На «Пушкин» потянулись сотни людей. Были здесь официанты из ленинградских ресторанов, девушки, окончившие курсы иностранных языков, студенты, учительницы английского языка, молодежь из поварских училищ и техникумов…

Из всей этой массы людей надо было отобрать наиболее подходящих, опытных и знающих свою специальность. К сожалению, таких оказалось немного. Пришлось принимать совсем «зеленых». Немедленно, прямо здесь, на «Пушкине», открылись курсы подготовки обслуживающего персонала: официантов, барменов, номерных и поваров. Начали действовать и курсы по изучению английского языка. Лучшие повара города, метрдотели, знатоки обслуживания читали на «Пушкине» лекции. Некоторых поваров послали в Киев, Баку, Ереван и Тбилиси, в известные рестораны, для овладения искусством приготовления национальных блюд. Оганов не щадил сил и времени. Он сам превратился в неутомимого лектора. Он собирал молодежь и не уставал рассказывать о том, что видел на иностранных судах, о плавании на «Эстонии» и «Белоострове». Сравнивал, объяснял, отвечал на вопросы. Но главное — он старался привить юношам и девушкам понятие о высоком достоинстве, с которым они должны будут выполнять свою работу.

— Поймите основное, ребята, — убежденно говорил Оганов. — Вы являетесь представителями нашей великой страны. От вас зависит, какое первое впечатление сложится у пассажира о Советском Союзе. От вашей улыбки, слова, приветливости. Не думайте, что только капитан и комсостав представляют страну. В первую очередь вы задаете тон на судне, создаете атмосферу. И от вас зависит, какой она будет. Помогите нам сделать ее такой, чтобы пассажиры сразу почувствовали, что они вступили на палубу советского лайнера и всегда были бы рады встретиться с нами вновь. В этом залог нашего успеха и основная задача. Вы, наверное, уже поняли, как трудно нам будет на этой линии…

Нет, рассказ капитана не был унылой дидактической беседой о том, как нужно обслуживать пассажира, вести себя, держаться в тех или иных случаях. Это была поэма о плавании в океане маленького советского города с населением в тысячу человек, где от моряка требовался вдохновенный труд и влюбленность в свое дело.

Капитан объявлял войну казенщине, штампу, равнодушию. Все должно быть по-новому на «Александре Пушкине», не так, как на лайнерах других компаний.

Наконец в апреле теплоход вышел в свой первый рейс в Монреаль. На борту находились приглашенные корреспонденты иностранных, главным образом канадских, газет. Присутствовали и представители советской прессы. Агенты в Англии и во Франции сообщили, что продали значительное количество билетов, но далеко не все, много мест осталось свободными. «Александр Пушкин» еще не был знаком, он являлся новичком на этой «голубой трансатлантической линии».

Тем не менее выход советского лайнера на регулярную работу в северную Атлантику вызвал самый широкий интерес и отклик общественности западных стран. Этой теме были посвящены многочисленные статьи и репортажи, появившиеся в английской, канадской и американской прессе, передачи радио и телевидения. Открытие регулярного морского сообщения между Советским Союзом и Канадой оценивалось в них как важный политический шаг Советского государства. Однако во всех этих выступлениях прессы, радио и телевидения высказывалось сомнение по поводу способности нашего лайнера выдержать конкуренцию.

Например, газета «Монреаль ньюс» писала: «Мы приветствуем открытие Советской линии в Канаду. Русские расширяют сферу действия своего пассажирского флота, но у нас возникают большие сомнения в способности советских моряков обслужить эту фешенебельную линию. Известно, что на пассажирских линиях через северную Атлантику работают суда ведущих западных судоходных компаний, на которых принят наиболее высокий класс пассажирского обслуживания, экипажи которых имеют многолетний опыт в этом районе…» И дальше все в таком духе. Это было не ново.

Канадцы устроили «Пушкину» грандиозную встречу. Еще задолго до входа в порт теплоход был окружен эскортом из буксиров и катеров. Расцвеченные флагами, со стволами «водяных пушек», поднятых кверху, из которых били высокие искрящиеся струи воды, они окружили теплоход и приветствовали его гудками. Суденышки сопровождали лайнер до самого причала.

На берегу стояла толпа людей с букетами цветов. Среди них были министр транспорта Канады, мэр города, другие официальные лица, представители общественности и прессы.

А. М. Оганов приветствует пассажиров на борту теплохода «Александр Пушкин».

Когда подали швартовы и спустили трап, на борт поднялись встречающие и любопытные, жаждущие немедленно осмотреть теплоход. Многие держали в руках открытки с изображением «Александра Пушкина». Арам Михайлович устроил короткую пресс-конференцию. Он поблагодарил за радушную встречу и пригласил всех ознакомиться с теплоходом.

Гости долго ходили по судну. Придирчиво осматривали каждую мелочь. Задавали много вопросов. Их интересовало все. Есть ли кондиционированный воздух, как кормят, сколько раз в день, можно ли на советском лайнере получать настоящее шотландское виски, каких марок, будет ли «Пушкин» делать круизы? Они с недоверием смотрели на улыбающихся девушек-коридорных, вероятно думая, что улыбки эти «рекламные», и с удовольствием ели деликатесы, которыми угощал их капитан.

Лайнер произвел на всех прекрасное впечатление, все понравилось, капитана горячо благодарили за доставленное удовольствие и обещали обязательно «прокатиться» в Ленинград на «Пушкине». Знакомство произошло. Канадцы «пожали плавник» этому молоденькому, еще неопытному «дельфину Атлантики».

Но, конечно, нашлись и скептики. Их было немного, но все-таки они были. Прощаясь с капитаном, корреспондент канадской газеты «Монреаль стар» господин Картье сказал:

— Вы знаете, мне понравился ваш теплоход. Это не «Куин Мэри», но достаточно хороший для этого класса судов. Но дело не в этом…

— Тогда, простите, в чем? — спросил Арам Михайлович.

— Я уверен, что вы потерпите неудачу, капитан. Линию придется закрыть. Я глубоко убежден в этом.

— Почему же? Я вас не понимаю…

— Сейчас поймете. Я много раз бывал в Советском Союзе и довольно хорошо знаю, на что вы способны. Вы прекрасно можете строить ракеты, межпланетные корабли,гигантские электростанции, но того сервиса, к которому привыкли мы, и особенно американцы, при всем своем желании вы дать не сможете. А от этого зависит и ваша рентабельность, и ваша популярность среди пассажиров.

— Напрасно вы так думаете, господин Картье, — усмехнулся Оганов, вспомнив свой разговор с капитаном «Каринтии». — Мы изучали этот вопрос. Переняли опыт лучших судов, плавающих на разных линиях, специально готовили людей, сами ввели кое-какие новшества, так что, полагаю, пассажиры будут довольны.

— Ошибаетесь. Вы не знаете нашего пассажира. То, что смогут предложить на «Пушкине», его не удовлетворит. Я не оракул, но очень скоро я стану свидетелем, как на борт вашего судна будут подниматься единичные пассажиры. А там… Сами понимаете, что произойдет. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Желаю удачи. — И господин Картье важно спустился с палубы на берег.

Капитан задумчиво посмотрел ему вслед: «Может быть, он прав, этот газетчик, мы действительно еще плохо знаем пассажиров? Но мне кажется, что ошибается он».

Забегаю немного вперед. В одну из стоянок «Александра Пушкина» в Монреале (теплоход уже сделал несколько рейсов в Канаду) к капитану приехал раскрасневшийся, довольный представитель агентства мистер Нойхолд.

— Не знаю, что делать. Все билеты проданы. Пассажиры рвутся на судно. Некоторые приехали на машинах и не желают покидать Монреаль в надежде, что в последнюю минуту кто-нибудь откажется от билета…

— Прекрасно, мистер Нойхолд. Наша популярность растет. Пообещайте им, что зарезервируете билеты на следующий круиз.

— Они хотят плыть сейчас. Ну да ладно, это мы как-нибудь утрясем, но одно место нужно обязательно отыскать…

Оганов развел руками:

— Вы же знаете, что на судне нет свободных мест.

— Надо найти. Это корреспондент влиятельной газеты «Монреаль стар».

— Кто это? Не помните фамилию этого корреспондента?

— Как же. Картье.

— О, для него я найду место, — засмеялся Оганов. — Пригласите его, пожалуйста, ко мне. Я буду рад видеть его вместе с вами.

Через полчаса агент вместе с корреспондентом появились в капитанской каюте. Еще на пороге улыбающийся Картье поднял руки вверх и закричал:

— Признаю себя побежденным. В гадалки я не гожусь. Поражен вашими успехами. Никогда не думал… Значит, мне продадут билет?

— К сожалению, все классные билеты проданы, но для вас, как для моего старого приятеля, я могу предложить место в судовом госпитале, — глядя веселыми глазами на корреспондента, предложил капитан. — Лазарет свободен, и там вам будет достаточно удобно. Конечно, не так, как в первом классе, но…

— Это что ж, в наказание за мои несбывшиеся прогнозы? — засмеялся Картье. — На «Пушкине» я готов ехать даже в кладовке.

— Ну зачем же в кладовке? Госпиталь — просторное, удобное помещение. На самом деле, на судне нет ни одного места. Значит, прогнозы не оправдались? Правда, не стоило их делать…

— Вы правы, капитан. В рейсе вы мне откроете секреты вашего «Пушкина».

— Их нет. Вы всё увидите сами.

А спустя еще несколько месяцев произошла встреча, доставившая Араму Михайловичу большое удовольствие. К нему пришел капитан «Каринтии» Николас. Он выглядел грустным, утомленным. Оганов принял его, как старого знакомого. Сидя в просторной капитанской приемной, Николас, потягивая армянский коньяк, говорил:

— Вот пришел навестить вас, капитан. Следил за вами все время по газетам. Читал хвалебные статьи корреспондентов, отзывы людей, ходивших в круиз на «Пушкине», и все думал о том, как вы сумели завоевать сердца пассажиров. Но вы не скажете мне этого. Я ваш конкурент, а такое является тайной фирмы. Правда? Как бы там ни было, факт остается фактом. «Каринтия» часто ходит неполной, а на «Пушкин» проданы все билеты. Почему? Может быть, все-таки скажете? Ведь я от вас ничего не скрывал, когда вы плыли на моей «Каринтии»…

— Скажу, если вы поймете меня, — серьезно сказал Оганов. — Мне кажется, что у вас на «Каринтии» люди работают только за деньги. У нас по-другому. Совсем другая психология. Наши люди влюблены в свой теплоход. Это их гордость. Они хотят, чтобы про «Пушкин», про их работу говорили хорошо. Они чувствуют себя представителями Советского Союза и близко принимают к сердцу, если у пассажира возникает какое-нибудь недовольство. Отсюда и отношение к ним не формальное. Вы понимаете меня, мистер Николас?

Англичанин утвердительно кивнул головой.

— А люди очень чувствуют такое отношение, не так ли?

— Боюсь, что на моем судне такого быть не может. Вы правы. Дело, конечно, в психологии. У нас работают только за деньги, и интересы фирмы никого, кроме, может быть, меня, не интересуют. Видимо, ваши люди в какой-то степени считают себя сопричастными ко всему, что происходит на «Пушкине».

— Безусловно, — улыбнулся Оганов. — Мы фактические хозяева этого теплохода. Он принадлежит всем нам, а какой хозяин захочет, чтобы о его судне говорили плохо?

— Да, конечно. Жаль, что я не сумею воспользоваться вашим опытом. Приходите ко мне на «Каринтию». Будете еще раз моим гостем. Согласитесь, что и у нас все же не так плохо.

— Я этого никогда не говорил. Но позвольте и мне быть с вами откровенным, как некогда вы были со мной? У вас отлично, но нет «души» судна. В этом главное.

Скоро Николас стал собираться на свою «Каринтию». Арам проводил его, как этого требовал этикет, до трапа. Почему-то ему было жаль этого начинающего стареть человека. Наверное, Николас никогда не думал о том, что волновало каждого человека из экипажа «Пушкина».

Но эти две встречи произошли почти год спустя после первого рейса «Александра Пушкина» в Монреаль. Надо было еще много сделать для того, чтобы услышать от мистера Нойхолда:

— Пассажиры рвутся на теплоход, а билеты все проданы…

ПРИЗНАНИЕ

«Александр Пушкин» сделал несколько рейсов в Канаду. С каждым разом он перевозил все больше пассажиров. Стали известны его зимние прогулочные плавания-круизы на Канарские и Бермудские острова, Тринидад и Барбадос, Кюрасао и Ньюфаундленд. Многие хотели провести свои отпуска, встретить Новый год на борту советского теплохода. Из уст в уста передавались рассказы о радушии экипажа, прекрасном обслуживании и неиссякаемой выдумке в развлечениях.

Слава о художественной самодеятельности моряков разнеслась столь широко, что многие пассажиры, впервые вступающие на борт теплохода, первым долгом спрашивали: «Когда будут концерты экипажа?»

С доброй улыбкой вспоминали они уроки русского языка и советских танцев и песен, школу игры на балалайке. В газетах стали часто печататься заметки об успехах русского теплохода.

Вот что писала канадская газета «Ла Пресс»:

«От чего зависит секрет успеха «А. Пушкина»? На первых порах канадцы относились довольно сдержанно к новому советскому лайнеру. Они мало знали и его, и советских людей, работающих на этом судне, людей, живущих по другую сторону Атлантики и имеющих репутацию хороших мореходов.

От рейса к рейсу росла популярность судна. Пассажиры постепенно узнавали скорость, безопасность и комфорт этого прекрасного теплохода. Одним из факторов, обеспечивающих успех «Пушкина», является добросердечность его команды, отличное обслуживание, качество пищи, разнообразность меню и обилие всевозможных мероприятий увеселительного характера.

В связи со все возрастающей популярностью «Пушкина» русские становятся серьезными конкурентами на рынке международных пассажирских океанских перевозок».

Таково было мнение большинства людей, хоть раз побывавших на теплоходе. Очень способствовало повышению престижа нашего судна подписание соглашения об участии Советского Союза во Всемирной выставке в Монреале «ЭКСПО-67», которое было подписано советским послом в Канаде на борту «Александра Пушкина».

«Александр Пушкин» выходит в море.

Вскоре произошло еще одно событие, о котором сообщили все канадские газеты: судно посетила прибывшая в Монреаль парламентская делегация СССР.

Такое внимание к теплоходу импонировало иностранцам. В Америке подобным событиям придают большое значение. Пресса не скупилась на описание приема, цитировала речи…

Известность лайнера росла. Но последнюю «корочку льда» сломал капитан «Александра Пушкина» Арам Михайлович Оганов. Случилось вот что. «Пушкин» шел в Монреаль. Рейс благополучно заканчивался. При входе в реку Святого Лаврентия на борт поднялся лоцман. Это был старый знакомый. Ему уже не раз приходилось проводить теплоход в порт. Он дружески приветствовал капитана, но сказал:

— В неудачное время идете… Придется, наверное, долго стоять…

— Почему? Что-нибудь случилось?

— Да. В течение десяти дней ни одно судно не вышло из порта. Все портовые служащие и докеры бастуют. Посмотрите сами, что творится на реке.

Действительно, вдоль реки стояли на якорях многие суда под разными флагами.

Здесь были и маленькие грузовые суда, и огромные линейные «пассажиры». Всегда оживленная река казалась вымершей. Отсутствовали обычно сновавшие во всех направлениях буксиры, паромы, катера.

— И долго это продлится? — спросил капитан.

— Кто его знает. Наверное, долго. Пока портовые власти не идут нам навстречу.

— Какая причина забастовки?

— Нам не разрешают ставить свои машины в районе порта. Для нас это очень плохо. Многие живут далеко.

— Но у меня срывается расписание. Три четверти билетов продано людям, которые будут использовать свой отпуск на «Пушкине». Задержка немыслима!

— Очень сожалею, капитан, по и для вас не будет сделано исключение. Вы не сможете получить ни одного буксира для вывода судна, ни один лоцман не поведет вас в море, никто не станет грузить пассажирский багаж. Вот если вы сами рискнете… Впрочем, не буду говорить ерунды. Я знаю, что ни один капитан не захочет идти самостоятельно по фарватеру Святого Лаврентия.

— Да, вы правы. Но что же делать?

Лоцман пожал плечами. Ему очень хотелось помочь русскому капитану, но толкать его на безумный шаг он считал бесчестным.

Когда теплоход ошвартовался и пассажиры, горячо поблагодарив капитана и всю команду, сошли на берег, к Араму Михайловичу пришли первый помощник и старший механик. Лица их были озабочены.

— Ну, что будем делать, Арам Михайлович? Мы уже все знаем, и команда тоже. Все понимают, что нам грозит. Подорвем престиж судна и дадим пищу нашим недоброжелателям. Вот поднимут вой, представляешь? Хваленый «Пушкин» не ушел в рейс. Сотни пассажиров остались без отпуска. Их не интересуют причины, важен факт… Ах, черт возьми, как неудачно получилось!

Арам Михайлович молчал. Он представил себе слоняющихся по судну пассажиров, бесконечные вопросы: «Когда же мы уйдем?», «К чему было рекламировать точность расписания?..» Газетные заметки, о которых говорил первый помощник… Удар по славе теплохода, завоеванной кропотливой работой всего экипажа…

Надо рисковать. Конечно, никто не будет корить его за то, что он не ушел из Монреаля, стояли все суда, но он меньше всего думал о себе. Только ради сохранения престижа судна капитан примет на себя этот риск…

— Выйдем сами, — коротко сказал Оганов.

— Как? Без лоцмана и буксиров? — в один голос спросили первый помощник и механик.

— Если не дадут, то без них.

— Не советую, Арам Михайлович. Опасно. Ставишь под угрозу все судно. Сам говорил, что фарватер Святого Лаврентия чрезвычайно сложен.

— Я потратил много времени на его изучение. Не беспокойтесь. Все будет хорошо.

— Так можно сказать команде, что пойдем? — спросил первый помощник. — Там все волнуются.

— Скажи. Пойдем. Пусть не задерживаются с уборкой кают. Скоро начнем принимать пассажиров.

…Мистер Нойхолд был в панике.

— Катастрофа, капитан, — возбужденно говорил он Оганову, сидящему в кабинете у агента. — Посмотрите, что делается! Сколько продлится забастовка — неизвестно. У многих пассажиров кончаются отпуска. Им надо в Европу. А суда стоят. С вашим теплоходом такое же положение. Много билетов уже продано. Меня осаждают люди, они ни с чем не хотят считаться…

— Успокойте их, мистер Нойхолд. Мы уйдем точно по расписанию.

— Что?! Но вам не дадут буксиров и лоцмана. Это невозможно!

— Я хорошо знаю фарватер, мистер Нойхолд.

— Я в своей практике такого не встречал, — восхищенно воскликнул агент. — На моей памяти еще ни одно иностранное пассажирское судно вашего тоннажа не выходило из Монреаля без лоцмана и буксиров. Вы молодец, мистер Оганов. Сейчас же сообщим всем, что «Пушкин» уходит вовремя.

Слух о том, что «Александр Пушкин» уйдет из порта по расписанию, разнесся по городу с молниеносной быстротой. Агентство заполнили пассажиры, «бежавшие» со стоящих на рейде судов. Они желали как можно скорее попасть в Лондон. В течение нескольких часов оставшиеся билеты были проданы.

Нойхолд не успевал отвечать на телефонные звонки. Звонили из газет, из бюро путешествий, из агентских фирм, спрашивали, не «утка» ли отход «Пушкина».

Точно по расписанию началась посадка пассажиров. На причале собралась толпа. Всем хотелось посмотреть, как будет отходить без буксира эта громадина.

Вот наконец швартовы сброшены с причальных «пушек». Расстояние между стенкой и судном увеличивается… Люди поднимают головы кверху. На мостике стоит один капитан. Лоцман отсутствует. Теплоход медленно двигается к выходу. Пассажиры скопились на одном борту, машут платками провожающим, выкрикивают приветствия.

Судно начинает поворачивать. Сложный, опасный поворот. Вот тут всегда требовалась помощь буксиров. У людей вырывается вздох. Кто-то кричит: «Сейчас навалит!»

«Пройдет!» — «Ты ничего не смыслишь, видишь, ему мало места!» — «А я тебе говорю: он пройдет!» — ссорятся на причале два пожилых человека.

«Александр Пушкин» чисто проходит причалы, стоящие на якорях суда, швартовые бочки. Еще один поворот реки — и он скрывается из глаз восхищенной толпы. Но это только начало. Главные трудности впереди…

На мостике — капитан. Он напряжен до крайности. На карту поставлена честь советского судна и его мастерство судоводителя. Какие пустяки те укусы, которые могли бы появиться в печати, если бы он не вышел из порта. То, чего ждут газеты, сейчас вызовет такую бурю насмешек, упреков, неискреннего сожаления, что вряд ли какой-нибудь пассажир, прочитав такой репортаж, захочет еще раз вступить на борт «Пушкина». Но Арам не даст им напечатать что-нибудь похожее. Он уверен в себе и проведет теплоход. Ничего не случится. Пассажиры могут спокойно любоваться красивыми берегами. Ничего не случится.

— Арам Михайлович, вас к радиотелефону из газеты «Ла Пресс».

— Что они хотят?

— Интересуются, как проходит плавание. Все ли благополучно.

— Скажите, что я не могу сейчас говорить с ними. Занят проводкой. На судне все хорошо. Отлично. Так и скажи.

— Есть. Будет сказано, — гордо улыбается радист и исчезает.

Но газеты не хотят оставить «Александр Пушкин» в покое. А вдруг все же что-нибудь случится? Какая тогда будет сенсация!

— Вас к телефону, Арам Михайлович, — то и дело поднимается на мостик радист, — «Монреаль стар», «Ла Пресс», «Канадиен ньюс»…

— Скажи им, что на теплоходе все отлично. Пусть не волнуются и берегут нервы. Они еще пригодятся. Право руль! Так держать!

Погода начинает портиться. Солнце скрывается за тучами. Начинает моросить мелкий дождь. А вместе с ним появляется и туман. Становится трудно различать буи. Видимость сильно ухудшилась. В этих местах погода изменчива.

…Крутятся антенны локаторов. Пассажиры разошлись по каютам и салонам. Стало неинтересным оставаться на палубе. Метеостанции уже сообщили об ухудшении погоды в устье реки. Радист не успевает отвечать на вопросы корреспондентов.

— Мы знаем, что в вашем районе туман. Не испытывает ли капитан затруднений с проводкой судна? Не лучше ли встать на якорь? Как проходит плавание?

— Нет, капитан не испытывает затруднений с проводкой. Плавание проходит нормально. Да, я только что поднимался на мостик и говорил с ним. Благодарим за внимание.

Что чувствовал капитан, ведя огромное судно в тумане, по узкому фарватеру, с сильнейшим свальным течением, полностью мог понять только моряк, однажды побывавший на реке Святого Лаврентия…

Но вот фарватер становится шире, реже появляются буи, заметнее становится качка. Теплоход выходит в океан. Арам Михайлович снимает телефонную трубку и вызывает радиста:

— Скажите всем заинтересованным лицам: «„Пушкин“ вышел в море. Мы передаем привет Монреалю. До следующей встречи».

И тогда, услышав это, редакции всех газет, даже самых правых направлений, рассыпались в похвалах:

— Поздравляем вас, капитан! Это очень здорово! Мы все время следили за вами…

Есть сенсация! Советский теплоход «Александр Пушкин» вышел из Монреаля без буксиров и лоцмана в плохую видимость. Невиданно! На следующий день пресса, радио и телевидение широко комментировали этот случай.

Через некоторое время на очередном заседании парламента один из его депутатов сказал:

— Господа! Капитан советского лайнера показал высокое мастерство. Нет сомнения, что будущие пассажиры оценят это. С такими моряками, как на «Пушкине», можно не бояться никаких случайностей и идти в любое плавание.

Тем не менее нам должно быть стыдно за то, что мы поставили капитана в такое затруднительное положение. Портовые власти Монреаля должны были дать на «Пушкин» лоцмана для следования по реке Святого Лаврентия…

Оратора поддержало еще несколько человек. Общественное мнение было ясным. После этого случая престиж судна еще больше возрос. Теперь даже газеты, относящиеся недоброжелательно к «Александру Пушкину», не решались печатать на своих страницах рассуждения о каких-то якобы существующих недостатках на лайнере.

КАПИТАН И КОМАНДА

Это случилось во время одного зимнего круизного рейса. «Александр Пушкин» уходил из Монреаля на Бермудские острова с заходом на маленький остров Сан Пьер Микелон, принадлежащий Франции. Сан Пьер Микелон расположен в районе Ньюфаундленда.

Казалось бы, что может привлекать пассажиров на этом холодном кусочке земли? Бедная северная природа, редко появляющееся солнце, малочисленное население. Но, несмотря на это, жители Канады с большим удовлетворением узнали, что «Пушкин» посетит Сан Пьер Микелон. Это было сделано по совету агента, который убедил капитана в том, что такой круиз вызовет большой интерес. Он не ошибся. Билеты были проданы мгновенно, значительно быстрее, чем обычно.

Дело заключалось в том, что многие канадцы являлись потомками французов. Ехать во Францию далеко и дорого, а Сан Пьер Микелон был французской территорией, и каждому, побывавшему на острове, казалось, что он посетил родину отцов, подышал милым сердцу воздухом, поговорил с настоящими французами.

В душе Арам Михайлович не очень обрадовался предстоящему посещению острова. В лоции писалось, что заход туда труден, стоянка рейдовая на большой глубине, выгрузка пассажиров производится на катерах и погода резко меняется. Это не радовало. Но рейс был объявлен, и он поднимал престиж советского судна. Значит, все правильно. Чем больше интереса будут проявлять люди к «Пушкину», тем лучше.

Теплоход прибыл на остров, встал на якорь, и веселые пассажиры с шутками и смехом на катерах отправились на берег. Погода стояла хорошая и, кажется, ничто не предвещало той неприятности, которая произошла на теплоходе спустя некоторое время.

Пассажиры осмотрели остров, вдоволь наговорились с местными жителями и теперь готовы были плыть к солнечным Бермудам. Арам Михайлович поднялся на мостик, взял в руки микрофон, для того чтобы скомандовать уже стоящему у шпиля боцману: «Вира якорь!», но его остановил раздавшийся телефонный звонок. С бака звонил боцман. Он был встревожен:

— Якорь не выбирается. Шпиль не берет. Когда я стал пробовать на подъем, в шпиле что-то треснуло, вспыхнуло… Короче, шпиль не тянет. Пришлите, пожалуйста, электромеханика.

Капитан позвонил электромеханику и через минуту увидел, как он и два электрика, Башаев и Шапкин, уже копались около шпиля. Оганов нетерпеливо прохаживался по мостику, ожидая, когда исправят повреждение, но время шло, а доклада о том, что «все в порядке», не поступало.

Прошло около часа, и тогда Арам Михайлович сам позвонил на бак:

— Ну, что у вас там? Может быть, я могу уйти с мостика, если долго?..

— Дело плохо, Арам Михайлович, — услышал он голос электромеханика. — Сейчас приду к вам и доложу. Одну минуту… Начисто сгорел мотор шпиля, — сказал электромеханик, придя на мостик и вытирая замасленные руки обстрижкой. — Заводской дефект. Судовыми средствами отремонтировать невозможно. На берегу имеются только маленькие мастерские. Они не могут сделать и десятой доли того, что требуется…

Это была катастрофа. Нет, не происшествие, не неприятность, а именно катастрофа. Арам сразу понял это. Положение казалось безвыходным. Одно цеплялось за другое.

— Так. Прежде всего соберите судовой совет, — сказал он поднявшемуся на мостик старпому. — Второе: развлекать пассажиров всеми имеющимися у нас средствами. Пусть дают внеплановые концерты, устраивают танцевальные вечера, пусть делают, что хотят, только бы они не скучали. А теперь пойдемте…

Судовой совет собрался немедленно. Об аварии узнали сразу. Встревоженным сидел старший механик «Пушкина» В. М. Ткачев, опытнейший человек, в шутку всегда говоривший, что хороший механик, если захочет, может сделать все, и подтверждавший это на деле. Но сейчас было видно, что и он находится в затруднении.

— Обстановка такая, товарищи, — сказал Оганов, занимая свое место за столом. — У нас два якоря по шести с половиною тонн каждый. Правая и левая цепи по четырнадцати смычек. Одна смычка весит три с половиной тонны. Мы стоим на правом якоре, восемь смычек в воде. Левый якорь на месте. Теперь давайте предложения. Как нам поднять такую тяжесть?

В кают-компании воцарилось молчание.

— А если завести трос, взять его на лебедку или кран и попробовать «свисто́вом», таким старым, испытанным методом… — неуверенно предложил боцман Заяицкий. — Как?

— Нет, не вытянет. Надо вот что…

Посыпались самые различные и оригинальные предложения. Но все они не подходили.

— Можно, конечно, пойти на крайнюю меру. Обрубить якорь-цепь. Но вы же знаете, цепь и якорь у нас уникальные. Купить их нельзя. Можно только заказать. Пройдут месяцы, пока нам изготовят. Без одного якоря портовые власти не выпустят нас в рейс, — сказал, вздыхая, Арам Михайлович. — И сорвутся наши объявленные уже круизы, на которые давно проданы билеты. Какой удар по нашей репутации! Оставленный в воде якорь с цепью тоже могут поднимать очень долго. Здесь вечные штормы, а подъемщики работают только в хорошую погоду…

— Нет, рубить цепь нельзя! — сразу закричало несколько человек. — Что-нибудь придумаем…

И придумали.

Боцман С. С. Заяицкий у шпиля.

— Надо снять мотор от балластного насоса и поставить его на место сгоревшего, — предложил кто-то из мотористов.

Это было уже реально, но…

— Как мы его перетянем из машинного отделения на бак? Ведь это же какая тяжесть! Потом нужно подогнать, точить всякие приспособления, чтобы поставить его на фундамент к шпилю. Да и потянет ли вообще? — раздались голоса скептиков.

Но идея понравилась.

— Сейчас подсчитаем мощность этого насоса, — сказал электромеханик. Он кивнул своим помощникам: — Пошли.

Через полчаса электрики вернулись:

— Должен потянуть. Теоретически. Правда, на пределе…

— Тогда будем снимать. Но это громадная работа. И надолго, — проговорил, вставая, старший механик.

«Надолго» не устраивало. Капитан задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Собирай коммунистов, — наконец сказал он первому помощнику. — Поговорим.

Коммунистов на «Пушкине» сто десять человек. Большой, сплоченный коллектив.

— Вот что, товарищи, — сказал капитан, когда люди собрались. — Я не могу приказать вам сделать эту работу за какое-то определенное время. Но надо сделать быстро. Положение у нас безвыходное. Вы знаете, что сгоревший мотор работал на оба якоря, так что и второй якорь совершенно бесполезен. Если мы его отдадим, то все равно не сможем выбрать. Я очень прошу приложить все силы для того, чтобы ускорить установку мотора от балластного насоса… Разъясните всем. Только люди могут выручить теплоход из беды. Я надеюсь на экипаж.

Тогда встал токарь Забелло, судовой мастер, рабочий высокой квалификации, руки которого могли, кажется, сделать все, и сказал:

— Мы сделаем, Арам Михайлович. Ребята всё понимают. Мы уже говорили… Сделаем. Не беспокойтесь.

И вот началась поистине творческая и героическая работа. Все, кто мог помочь установке мотора, работали, не считаясь со временем, не отдыхая. Их никто не звал, не приглашал, не заставлял. Они пришли сами. Боцман со старшим помощником придумали какие-то необычные, сложные тали, при помощи которых можно было перетащить мотор из машинного отделения на бак. Забелло точил на станке приспособления для установки мотора. Несмотря на сложность его все-таки водворили на место. Всю работу произвели очень быстро. Даже видавший виды стармех похвалил:

— Молодцы!

Арам Михайлович поднялся на мостик и подал команду:

— Выбирай!

Собравшиеся на баке люди затаили дыхание. Боцман повернул пусковую ручку. Шпиль не двигался.

— Не берет! — как стон вырвалось у всех. — Не берет! Как же считали?

Электромеханик оттолкнул боцмана и начал поворачивать ручку сам. Вправо! Влево! Шпиль не работал.

— Не берет, — разочарованно махнул он рукой и позвонил на мостик: — Не хватает мощности, Арам Михайлович. Мы подсчитали правильно, но якорь слишком сильно вцепился в грунт. Наверное, не хватает самой малости…

— Боцман, приготовьте надежный трос с буйком достаточной длины. Газосварщика на бак, немедленно, — жестко приказал Оганов. — Будем резать канат.

Скоро капитан мог наблюдать, как у шпиля метался синий огонек. Скверно было у него на душе. На баке понуро стоял боцман Заяицкий. Он отвернулся и не смотрел, как у мощного, красивого звена появляется кроваво-красная, раскаленная щель. У него было чувство человека, которому ампутируют руку.

«Александр Пушкин» пошел на Бермуды. Капитану порта в Сан Пьер Микелон сообщили об оставленном на рейде якоре и просили наблюдать за буйком. Скоро прибудут подъемщики и начнут работы. А еще через неделю теплоход вернулся в Монреаль. Круиз выполнили успешно. Агент сообщил капитану, что на следующий рейс все билеты проданы. Отход намечался через три дня. Но как быть с якорями? Из порта без якорей не выйдешь. Не выпустят портовые власти, да и сам капитан никогда не пойдет без них в море.

Надо было действовать быстро, иначе срывался рейс. Все запросы агента не дали никаких результатов. Купить такой мотор не представлялось возможным, на ремонт требовалось много времени. Монреальские дельцы сразу почуяли безвыходность положения советского лайнера и потирали руки в ожидании больших барышей. Одна фирма предложила взаймы якорь и цепь, но заломила такие деньги, что легче было отказаться от круиза, чем заплатить их. Да и один якорь с цепью не решал проблему мотора. Выбирать-то якоря все равно нечем. На доклад капитана о создавшемся положении из Балтийского пароходства ответили, что круиз должен быть обеспечен любой ценой. Но даже при «любой цене» решение не находилось.

И вот, когда у капитана не оставалось никакой надежды выйти из Монреаля в срок, у него в каюте появился Башаев.

— Арам Михайлович, мы с ребятами заменим обмотку мотора. Я рылся в нашей кладовке и нашел проволоку нужного диаметра и качества. Перемотаем. Дня через три будет готово.

— Сумеете ли? — с сомнением спросил капитан. — И потом сроки… Слышали, сколько времени требует завод? А вы три дня…

— То завод, а то мы, — засмеялся электрик. — Для завода «Пушкин» ничто, а для нас родной. Сделаем.

Вообще, Башаеву можно было верить. Он был настоящим мастером своего дела, долго работал на крупнейших ленинградских заводах, выполнял сложнейшие электротехнические работы… Мастер. Его вызывали на помощь, когда требовалось поставить диагноз заболевшей машине и произвести операцию. Он был талантливым человеком и любил свое «электричество».

— Сделаем, Арам Михайлович, — еще раз повторил Башаев и ушел. Электрики работали день и ночь, без перерыва. Кто-нибудь недолго отдыхал, потом снова принимался за ремонт. Тогда шел отдыхать другой.

Когда все было готово, капитана пригласили на бак:

— Пойдемте, Арам Михайлович, будем пробовать.

Осторожно, сначала без нагрузки, почти не дыша, запустили мотор. Он работал. Принюхивались, прислушивались: не горит ли где-нибудь обмотка, нет ли нежелательных шумов. Потом потравили цепь и начали ее выбирать. Мотор тянул легко. Наконец дали полную нагрузку. Отдали якорь и выбрали его. Отдали еще раз и опять выбрали. Мотор работал безотказно.

— Ура! — закричали моряки. — Ура! Теперь все в порядке!

Оганов растроганно обнял Башаева и Шапкина:

— Спасибо, ребята! С такой командой, как у нас, ничего не страшно. Выйдем из любого затруднения, из любого шторма. Спасибо.

Все остальное было уже проще, хотя и требовало отличного знания морской практики. Надо было надставить правую якорную цепь, взяв кусок от левой, и приклепать к ней запасной якорь. Если помнить о том, что смычка цепи весила три с половиной тонны, а якорь шесть с половиной тонн, станет понятным, что и эта работа требовала большой сноровки. Но недаром на «Пушкине» плавал морской «ас» боцман Заяицкий.

«Александр Пушкин» ушел вовремя. Скоро в Монреаль привезли якорь, поднятый в Сан Пьер Микелоне. Теплоход еще долго плавал с мотором, отремонтированным Башаевым. До тех пор, пока на судно не прислали из Висмара новый. Да, с такой командой можно было плыть на край света…

КОЛЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА СУДНО

— Арам Михайлович, не знаю, что и делать… Опять Домашев набезобразничал, — сокрушенно сказал старший помощник, докладывая капитану о судовых делах. — Второй случай. Помните, я вам говорил…

— Домашев? Такой высокий, красивый парень? Коля, кажется?

— Он самый. Матрос первого класса, — подтвердил старпом, снова удивляясь памяти капитана. Из трехсот тридцати членов экипажа Оганов знал почти всех по имени и фамилии.

— Что же он натворил?

— Выпивка на судне. А потом грубость. Когда я сделал ему замечание, он в недопустимом тоне начал со мною пререкаться. Ничто на него не действует. И на судовой комитет вызывали, и первый помощник с ним беседовал. Как об стенку горох! Может быть, вы с ним поговорите о его поведении… — Старпом порылся в папке с бумагами и положил на стол напечатанный на машинке листок: — Это мой рапорт.

— Хорошо. Я его вызову. Что еще у вас?

Когда штурман ушел, капитан остался сидеть в кресле. Он задумчиво разглядывал оставленный рапорт. Арам Михайлович вообще не любил наказывать людей. Человек должен понимать все сам. На то он и человек. Самое разумное существо.

«…Распивал спиртные напитки. После того как я выбросил бутылку в иллюминатор, Домашев грубо сказал мне, что вино его собственность и никто не имеет права его трогать. Он требовал, чтобы я уплатил за вино…» — читал Оганов. Чего-то этот Коля Домашев не понял, а должен был… Ведь он неглупый парень…

Обычно, когда капитан Оганов приходил на новое судно и знакомился с экипажем, то сразу же предъявлял свои требования. Он рассказывал о том, как недисциплинированность некоторых приводила судно к беде, как из-за нее гибли люди или весь экипаж оказывался в неловком положении и за одного приходилось краснеть всем. Это были невыдуманные истории из собственной практики плаваний на разных судах, с разными командами. Он говорил о специфике морской службы, об опасности, всегда подстерегающей моряка-разгильдяя.

Капитана понимали, знали, чего он хочет, и большинство старалось помочь ему. Попадались, конечно, и нарушители. Тогда с ними начинали «работать». Оганов был убежден, что неисправимые люди встречаются редко. Надо только суметь добраться до сердца человека, найти причину его поведения и осторожно, чтобы не обидеть, повернуть его на другую дорогу. Он и первый помощник держали такого человека под своим наблюдением и предупреждали возможные срывы.

Арам Михайлович прекрасно понимал, что человек сложен, с одной меркой к нему не подойдешь, что каждый требует своего, особенного подхода. Он был мастером подбирать ключи к сердцам людей, находить эти особенные подходы. Ему доверяли, приходили к нему со своими заботами, делились своими горестями и радостями. Любой из экипажа мог прийти к капитану, если его помощникам не удавалось разрешить вопрос, с которым к ним обратился моряк.

На «Пушкине» из-за большого количества людей все стало сложнее. Но зато здесь были сильные партийная и комсомольская организации. На них можно было положиться. Они внимательно и ревниво следили за дисциплиной на судне. Административного вмешательства почти не требовалось. Да и коллектив на «Пушкине» подобрался на редкость хороший. Нарушения случались редко.

«Коля Домашев… — думал капитан, держа в руках рапорт. — В чем дело? Почему он так себя ведет? Ведь должен понимать, что в конце концов все может кончиться плохо, если на него не действуют ни осуждение товарищей, ни административные взыскания. Или чувствует себя неуязвимым? Почему? Пользуется большим успехом у пассажиров, когда выступает на концертах самодеятельности. Эстрадные песенки в его исполнении всегда нравятся. Пассажиры не отпускают его, требуют повторения. «Звезда» нашего самодеятельного коллектива. Может быть, зазнался? Думает, что без него все развалится… Надо поговорить с этим Колей…»

Капитан снял телефонную трубку.

— Пришлите матроса Домашева ко мне, — сказал он вахтенному. — Да, сейчас.

Через десять минут в дверь постучали, и на пороге появился высокий парень в синей робе.

— Вызывали, товарищ капитан?

— Вызывал. Садитесь, Домашев, — кивнул на кресло Оганов.

Матрос сел, развязно закинув ногу на ногу.

— Почему вы себя так ведете, Домашев? Можете сказать честно?

— А как веду?

— Пьете на судне, грубите старшим.

Матрос молча пожал плечами.

— Домашев, мне очень хочется, чтобы вы поняли, что кладете пятно на весь наш коллектив. Вы не бережете чести своего судна, а нам всем дорога репутация «Пушкина». О нем должны говорить, как о лучшем теплоходе пароходства. Мы к этому стремимся, а вы нам мешаете… Одно нарушение, второе…

— Почему не берегу честь судна? — перебил капитана Домашев. — Может, больше, чем кто-нибудь другой, поднимаю его престиж…

— Чем же?

— Да вы почитайте книгу пассажирских отзывов. Домашев, Домашев, Домашев. Ведь я для судна стараюсь, не за деньги песенки пою.

«Так я и знал, — подумал Арам Михайлович, — возомнил о себе».

— Знаю и сам люблю вас слушать, — сказал капитан, — но это не дает вам права так себя вести. Нарушать устав. Мне не хотелось бы расставаться с вами, Домашев. Поете вы хорошо, — улыбнулся Оганов, — и потом вы же совсем молодой человек. Только что начали жизнь, овладели специальностью, вы неплохой матрос и, наверное, будете учиться дальше? Так?

Матрос кивнул головой.

— Ну вот видите. Постарайтесь, чтобы на эту тему мы с вами больше никогда, Домашев, не говорили, — сказал капитан, вставая. — Правда, мне будет жаль, если вы уйдете с «Пушкина». Все-таки вы наш, «пушкинский», и я несу за вас моральную ответственность. Мне будет неприятно, если на берегу вас будут представлять как матроса, списанного с «Александра Пушкина». Полагаю, что вы меня поняли. А за вчерашний случай полу́чите выговор в приказе. Я надеюсь, что последний. Можете быть свободным.

Домашев вышел, не сказав ни слова.

«Кажется, ничего не понял, — подумал капитан. — Весь разговор впустую. Ну поживем — увидим».

После разговора с капитаном на Домашева жалоб не поступало. Матрос держался. А в августе Арам Михайлович ушел в отпуск на два месяца.

Вернувшись, он сразу окунулся в судовые дела. Все, как он и предполагал, было в порядке. Только в конце разговора с первым помощником тот сказал ему:

— А Домашева, Арам Михайлович, пришлось отправить в отдел кадров. Стал совершенно невозможен. Грубости на каждом шагу, держался вызывающе. Подавал плохой пример остальным. Ну, новый капитан и списал его.

Оганов помолчал.

— Напрасно. Жаль мне парня. Ведь совсем молодой… — проговорил он, нахмурясь. — Мальчишка… Не понимает, что ему добра хотели. А способный… Из него мог бы выйти толк.

— Мне тоже не хотелось его списывать, но общественное мнение против него. Товарищи осуждают. Зазнался, говорят, пусть поплавает на другом судне. Может быть, поумнеет. Узнавал я… Семья у него хорошая, любимая девушка есть, Зина, жениться он на ней собирается…

— …Попадет на другое судно с плохой характеристикой, совершит еще какой-нибудь проступок… Там с ним цацкаться не будут. Уволят из пароходства… Пропадет парень, — сказал Оганов. — Нам же стыдно будет. На таком судне не сумели воспитать человека! Но главное даже не в этом. Помочь ему надо. Использовать все средства. Может быть, эту девушку Зину тоже… А что, если вернуть Домашева на «Пушкин»? Как вы смотрите?

Первый помощник улыбнулся:

— Ну что ж. В принципе я «за». Может, попробовать еще раз. Не истолковал бы только он этот вызов превратно. Давайте вернем. Я согласен с вами. Жаль человека.

«Александр Пушкин» стоял в одном из прибалтийских портов, когда у трапа с чемоданчиком в руках появился Коля Домашев. Увидя перегнувшегося через фальшборт, с удивлением глядевшего на него вахтенного матроса, он закричал:

— Здорово, Толик! Кто тут меня вызывал? Что, не могли обойтись без Домашева? Понятно, понятно. Ты там выясни, пока я тут постою. Подниматься не буду, а то опять обратно отправите. Ноги не хочется утруждать. Трап у вас высокий. Давай звони. Вахтенный позвонил к капитану.

— Арам Михайлович, тут Колька Домашев каким-то образом оказался. Говорит, что его вызывал кто-то, — возмущенно сказал он. — Бахвалится, кривляется. Смотреть противно…

— Ладно. Пусть идет прямо ко мне.

— Это я вызывал вас, Домашев, — сказал Оганов, приглашая матроса в каюту. — Удивлены?

— Как сказать? Пожалуй, нет. Петь на пассажирских концертах ведь у вас некому. Я-то знаю…

— Это верно. Наши концерты без вас много потеряли, — серьезно сказал капитан, — но, несмотря на ваше отсутствие, пассажиры по-прежнему принимают их хорошо. Правда, было в этом рейсе несколько старых, так они спрашивали: «А где Коля?»…

— Спрашивали? — оживился Домашев. — Вот видите…

Арам Михайлович не ответил.

— Вы садитесь, садитесь, — сказал он. — В ногах правды нет. Долго были в резерве?

— Долго, — буркнул матрос. — Не посылали никуда. В наказание, наверное. В подсменной бригаде сидел.

— Хотите обратно на «Пушкин»?

— Я сюда не просился.

— Это мне известно. Я вас просил. И знаете почему?

— Я же сказал. Петь некому.

— Совсем нет. Просто я пожалел вас. Человек, Домашев, вы неустойчивый.

— А меня жалеть не надо. Никто не просит. Насчет устойчивости тоже, как сказать…

— Ну вот что, Домашев. Давайте поговорим, как мужчина с мужчиной. Начистоту. Я буду с вами совершенно откровенен. Начнем с того, чему вы больше всего придаете значения. Ваше участие в концертах самодеятельности было очень ценным. Пассажиры любили вас слушать, хвалили, без вас не обходился ни один концерт. Вы знаете, как нам дорога такие люди из команды, которые что-то умеют талантливо показать. Вы помогали нашей работе среди пассажиров. Да и вы сами, кажется, очень любите петь? Вы были хорошим матросом. Отлично стояли на руле, боцман был вами доволен. И такой человек уходит с «Пушкина». Как вы думаете, мне, как капитану, хочется его терять? Нет. И все же если бросить на весы то хорошее, что вы давали судну, и то плохое, что вы делали, плохое окажется тяжелее.

Матрос сидел, опустив голову.

— Я хочу оставить на теплоходе хорошего Домашева, — продолжал Оганов, — а с плохим распрощаться навсегда. Я предлагаю вам честную сделку: принимаю обратно на «Пушкин», вы же даете мне слово комсомольца, что у вас больше не будет случаев пьянства, грубости, пререканий, одним словом, всего того, за что вас списали. Сорветесь — пеняйте на себя. Мы сообщим подробно обо всем в пароходство, а заодно сообщим и Зине, что вы за человек, если она не знает…

— Какой Зине? — подскочил на стуле Домашев. — Откуда вы знаете?

— Знаем. Есть еще один вариант. Если вам не подходят мои условия, берите чемодан и поезжайте обратно в резерв. Будет жаль, если мы не сойдемся. Только, ради бога, не думайте, что мы не можем обойтись без вас.

— Я пойду покурю на палубу, Арам Михайлович. Можно? — спросил Домашев. — Покурю…

Через пять минут матрос вернулся.

— Я останусь, — проговорил он. — Замечаний не будет. Даю слово. Не пожалеете… Не хочу больше в резерв, и Зине не надо ничего сообщать…

И улыбнулся такой улыбкой, что Арам Михайлович понял: неизвестная Зина стала его верной помощницей.

— Ну, как с Домашевым? — спросил первый помощник, когда встретился с капитаном. — Все в порядке? Я видел его уже в робе, работал на палубе.

— Все, как мы с вами намечали. Поговорили по душам. Думаю, что не напрасно.

Прошло три года. Коля Домашев плавает на «Пушкине». Он повзрослел, женился на Зине, у них двое ребятишек. Домашев считается одним из лучших матросов на судне. Коля по-прежнему участвует в самодеятельности и неизменно пользуется успехом у пассажиров. Он сдержал свое слово. Замечаний у него нет, а благодарностей много. Иногда среди его береговых друзей заходит разговор о капитане. Они интересуются и спрашивают:

— Какой у тебя, Коля, капитан?

Глаза у Домашева теплеют, и он говорит:

— Капитан? Человек — во! — И Коля поднимает большой палец кверху.

НЕМНОГО ЦИФР И ЭКОНОМИКИ

Как и на каждом нашем предприятии, деятельность экипажа теплохода «Александр Пушкин» подчинена выполнению государственных финансово-производственных планов.

На судне постоянно действует экономический совет. Он занимается вопросами экономики рейса. Совет изыскивает пути для привлечения дополнительных доходов, сокращения расходов и снижения себестоимости перевозок.

Экономический совет внимательно следит за организацией разных бытовых услуг дляпассажиров, дающих дополнительные доходы. По инициативе совета ведется широкая внутрисудовая торговля. Используются красочно оформленные витрины, изготовленные на судне печатные издания, специальные рекламные радиопередачи. Проводится демонстрация советских товаров, мужской и женской модной одежды, рекламная дегустация советских вин…

В сферу деятельности экономического совета входит и забота об экономии технического снабжения, воды, топлива. Рассматриваются и возможности сокращения штатов по отдельным рейсам. Все это, вместе взятое, очень помогает основным статьям выполнения плана, о которых капитан Оганов в своем докладе экипажу в 1969 году сказал следующее:

— Наши годовые плановые задания всех трех предыдущих лет выполнены досрочно.

Постоянно растет использование пассажировместимости. По данным статистического управления Монреальского порта, процент загрузки нашего теплохода за отдельные периоды шестьдесят восьмого года был наивысшим среди судов параллельно действующих линий. Так, за первое полугодие шестьдесят восьмого года загрузка судов в процентах была такой:

«Маасдам» (Голландия) — 52,3

«Экспресс оф Ингланд» (Англия) — 54,0

«Баторий» (Польша) — 61,5

«Экспресс оф Канада» (Англия) — 64,7

«Александр Пушкин» — 81,6

Эти цифры явились предметом широкого обсуждения в канадской прессе.

Мы внесли новое в практику проведения заграничных круизов, при которых судно не сдается в аренду иностранным фирмам. Организация пароходством собственных безарендных круизов, по нашему мнению, является прогрессивным и перспективным делом. Первым таким опытом явился Бермудский круиз летом шестьдесят восьмого года с канадскими и американскими туристами. Успех этого круиза превзошел все наши ожидания.

Он был предопределен своевременной и эффективной рекламой, хорошей подготовкой судна к рейсу пароходством и отличной работой экипажа.

Вот что рассказывал мне об этом круизе наш представитель в Канаде:

«На этот раз рейс «Пушкина» явился беспрецедентным. Желающих принять участие в круизе было так много, что уже в начале мая прекратили продажу билетов. За сутки до отхода из-за отсутствия свободных мест агент отказал в выдаче билетов девяти пассажирам. Несмотря на это, до самого последнего часа в пассажирскую службу агента беспрерывно звонили по телефону с просьбой найти возможность продать билет».

Во время стоянки судна в Монреале двадцать шестого и двадцать седьмого июля раздалось около ста телефонных звонков, непосредственно к нам на судно, с просьбами во что бы то ни стало найти каюту и принять пассажира на борт.

Вы, наверное, помните сами, что при посадке пассажиров на берегу стояло восемь или девять машин и люди ждали до последнего момента. Может быть, кто-то откажется от поездки и они смогут занять их места.

Президент туристического агентства господин Тидсотте сообщил, что одна семья приехала из Монреаля в Квебек с вещами в надежде, что кто-нибудь из пассажиров, садящихся на теплоход в Квебеке, не поедет. Эта семья находилась на пирсе в «готовности» до окончания посадки.

Круизы показали, что популярность судна на этой линии росла от рейса к рейсу. Пассажирам понравился наш теплоход. Хорошее впечатление произвел экипаж. Он создал атмосферу искреннего русского гостеприимства и дружелюбия. Люди оценили это по достоинству.

Конечно, были у нас и неполадки, главным образом касающиеся некоторых сторон обслуживания и питания. Надо еще лучше знать вкусы людей разных национальностей — англичан, немцев, канадцев… По возможности, эти неполадки нами учитывались и устранялись.

И все же, несмотря на успехи, достигнутые экипажем, на выполнение и перевыполнение годовых плановых заданий, мы не должны быть полностью удовлетворены результатами. Мы считаем, что работа нашего судна должна быть всегда рентабельной, а это значит, что объем перевозок надо сделать значительно выше, чем в настоящее время. Для этого имеются возможности. Со своей стороны, экипаж приложит все усилия для максимального привлечения пассажиров и грузов. Вы знаете, что и у нас иногда пустуют места. Об этом говорят цифры, которые я приводил выше. А этого не должно быть.

Есть много путей для повышения эффективности нашей работы. Например, в связи с открытием советских трансатлантических авиалиний пора организовать самую широкую совместную рекламу Морфлота, Аэрофлота и «Интуриста». Пока в этом направлении делаются робкие шаги. Надо решить вопрос окончательно о взаимном признании проездных документов. Отсутствие такого соглашения с Аэрофлотом создает трудности и зачастую ведет к потере пассажиров.

Судоходная политика многих ведущих западных пассажирских компаний выявила четкую тенденцию перехода с линейной работы на круизную. Пассажиры любят отдыхать в море, проводить на судне свой отпуск. Деловые люди летят через океан на самолетах. Они не хотят тратить время на морское путешествие. Видимо, поэтому в ближайшем будущем круизы станут основной формой эксплуатации пассажирских судов. Возможности круизов неисчерпаемы. Нам уже сейчас надо подумать об этом…

Арам Михайлович не забыл ничего. Он говорил о медленной и неудовлетворительной подготовке пассажирских помощников, администраторов, культработников, о создании для них специальных курсов, о форме для рядового состава пассажирских судов, обо всем, что мешало работать этому прекрасному коллективу. Свой доклад он закончил словами:

— В марте я должен быть на коллегии в Москве. Обо всем, что я говорил вам сегодня, я доложу в министерстве. Уверен, что нам помогут и разрешат многие наши вопросы. А мы будем работать еще лучше…

КАПИТАН НАХОДИТ ВЫХОД

«Александр Пушкин» стоял в порту. Наступил срок ремонта, и судно пришло на завод. Несмотря на значительный период плавания, на судне все было в порядке. Один за другим проверялись различные узлы и механизмы. Никаких серьезных дефектов. Мелочи устранялись быстро и умело. Сейчас шла ревизия главных машин. Это последнее, что осталось сделать. Закончат — и можно снова уходить в рейс.

Вечер. Темп заводской жизни приутих. Работают не все цехи и бригады. Арам Михайлович собирается в гости. На днях судно посетил начальник гарнизона, а сегодня капитан должен нанести ответный визит. Полковник очень просил его обязательно прийти.

«Симпатичные люди, — думает Оганов. — Пойду к ним с удовольствием. И жена такая славная, приветливая… Тем более что вечер сегодня свободный. Хорошо бы, конечно, провести его в Ленинграде, в кругу семьи и друзей. Как-то там мои девчонки поживают? Мало, мало их вижу… Совсем уже большие стали…»

Так. Надеть белую рубашку, галстук, и он готов. В дверь стучат.

— Входите, пожалуйста, — отзывается капитан.

На пороге — старший помощник. Вид у него озабоченный.

— Арам Михайлович, из конторы капитана порта сообщили, что над Северным морем свирепствует ураган. Через два часа он дойдет до нас. Сила страшная. Портнадзиратель сказал, чтобы мы завели на берег все концы…

— Да, неудачно. Мы беспомощны, машины разобраны. Позвоните в порт. Пусть держат наготове два буксира на всякий случай. И срочно заводите концы на берег.

— Я уже предвидел такую необходимость. Звонил в порт и диспетчерскую завода. Все буксиры заняты. Посланы на оказание помощи терпящим бедствие судам.

— Ясно. Заводите концы. Гости отменяются.

Капитан сменил одежду и поднялся в рубку. Он не стал ждать урагана. Оганов взглянул на барометр. Стрелка катастрофически падала вниз.

«Прогноз правильный. Скоро начнется», — подумал он и вышел на мостик. По небу катились свинцово-серые валы облаков, накрапывал дождь. Было зловеще тихо. Дышалось трудно.

«Совсем как перед тропическим ураганом», — снова подумал Арам Михайлович. Эти признаки ему хорошо знакомы.

Он видел, как на баке суетится боцман с командой. Толстые манильские тросы ползли на берег и потом опять возвращались на судно.

«Знают свое дело, — мелькнуло у капитана. — Дуплинями заводят…»

Скоро с кормы и носа «Пушкина» было заведено столько концов, что они должны были удержать теплоход у причала при любом ветре. На мостик пришел старпом и доложил:

— Все сделано, Арам Михайлович. Теперь нас ни один черт не оторвет.

Капитан сосредоточенно разглядывал стоящие впереди недостроенные суда. Там еще возились с концами.

Ураган пришел внезапно. Сначала прилетел порыв ветра, за ним второй, третий… Затрепетали листья на деревьях, взметнулись маленькие пыльные смерчи и понеслись по причалу, усилился дождь… А через полчаса все кругом ревело, гудело, содрогалось от напора ветра. Бежали люди, стараясь укрыться в помещениях. По рельсам катился портальный кран. Его сорвало со стопора, и теперь, ничем не сдерживаемый, он приближался к повороту. Достигнув его, он свалился с отчаянным грохотом. С крыши цеха, подобно невиданной черной птице, вращаясь в вихревом потоке, летел сорванный лист кровельного железа.

В обычно спокойном заводском бассейне поднялась дикая толчея. Невысокие злые волны сталкивались друг с другом и выплескивались на берег. Оставаться в рубке стало невозможно. Потоки воды стекали по оконным стеклам и мешали наблюдать за концами. А в них было спасение судна.

«Только бы они выдержали, только бы они выдержали… — мучительно думал капитан. — Иначе крупнейшая авария неизбежна. Черт возьми, в каком дурацком положении мы оказались! Если бы была машина или хотя бы буксиры, можно сопротивляться! А тут совершенно беспомощны… Но пока концы держат…»

Тревожно зазвонил телефон.

— Продольная манила лопнула, — сообщил хриплый голос боцмана. — Лопнула одна прядь и у прижимного. Наверное, долго не протянет.

Вот оно! Началось. Если ветер еще усилится, им не удержаться. По тому, как участились его бешеные порывы, ясно, что он не собирается ослабевать.

Вдруг Оганов увидел, как громада недостроенного теплохода отделилась от причала и ее медленно понесло на противоположный берег, на стоящие там суда.

— Оторвало! — закричал, пересиливая вой ветра, стоящий рядом старпом. — Страшно смотреть, что сейчас будет! Переломаются все. Смотрите, смотрите! И второй тоже… Или мне так кажется? Видите?

Капитан все видел. Он видел, как на судах бестолково метались люди, бессильные что-нибудь предпринять для предотвращения аварии, видел, как сблизились корпуса теплоходов, и почти физически ощутил силу удара, когда они столкнулись. Теперь они вместе дрейфовали на противоположный берег, готовясь нанести еще большие повреждения себе и другим судам.

И ему уже чудился… «Пушкин», оторванный от причала. Вот он наваливается на стоящие в ковше суда… Слышится скрежет разрываемого железа… Свернутые шлюпбалки, раздавленные шлюпки, вмятины в корпусах…

Оганов отчетливо представлял себе, что будет, если его самый большой и тяжелый теплоход не удержится на швартовах. И как бы в подтверждение опасений капитана с кормы сообщили:

— Кормовой лопнул! Лопнул шпринг! Концы рвутся один за одним!

Положение становилось критическим. Уже не было сомнения, что очень скоро все концы, заведенные на берег, полопаются — и тогда…

Сколько же времени в распоряжении капитана? Что он может предпринять? Как предотвратить аварию? Во что бы то ни стало надо остаться у причала. Но как?

Из окон механического цеха рабочие с ужасом смотрели на теплоход. Они понимали, что́ произойдет через некоторое время, жалели капитана, но помочь ничем не могли. А ураган продолжал свирепствовать. Он выворачивал деревья, валил бетонные столбы, сыпалась черепица с крыш.

Снова зазвонил телефон. Арам Михайлович поежился. Он уже знал, зачем звонят на мостик. На носу осталось два конца! Капитан огляделся вокруг в надежде найти какое-нибудь чудо, которое выручит его из беды. Почему-то взгляд его задержался на тонком черном телефонном проводе, протянутом с «Пушкина» на берег. Неожиданно мозг прорезало одно слово: «Гарнизон».

Капитан бросился к старпому и закричал:

— Соединитесь немедленно с гарнизоном. Вызовите начальника и скажите, что я просил прислать к борту тягачи. Сию минуту. Да, да, тягачи. Поняли? Скажите, что медлить нельзя…

Старпом кивнул головой и бросился к телефону, установленному в вестибюле. Через минуту он вернулся.

— Все передал! — прокричал он.

— Пришлют?

— Не знаю… Обещали.

Потянулись томительные минуты ожидания. Вдруг, прерывая вой ветра, послышался рокот моторов. На причал вползали мощные гусеничные тягачи. Один, второй, третий… Они развернулись, попятились назад, из кабин выскочили солдаты и принялись растаскивать толстые стальные тросы-буксиры.

— Идите вниз, объясните, что надо делать, куда крепить, — приказал капитан старпому.

Но объяснять ничего не пришлось. С хваткой опытных людей, привыкших быстро ориентироваться в любой обстановке, военные закинули свои тросы на борт «Пушкина», закрепили их там и вернулись к машинам. Взревели моторы, натянулись тросы тягачей, ослабли уцелевшие швартовы «Пушкина». Теплоход вплотную притянули к причалу. Ветер неистовствовал. Казалось, что он озверел еще больше. Набрасывался, устрашающе выл, давил на высокий борт судна. Но теперь это было не страшно. Тягачи надежно держали теплоход.

Капитан отер влажный лоб.

— Спасибо полковнику, — сказал он старпому, когда они перешли в рубку, — сотворил чудо. Выручил… Он всегда казался мне славным человеком. Теперь устоим.

Еще несколько часов продолжалась борьба с ураганом. Потом все кончилось. Ветер ослабел. На прощание водители машин помахали капитану, и тягачи ушли. Чудо совершилось. «Александр Пушкин» остался у причала неповрежденным.

ЧТО ГОВОРЯТ ПАССАЖИРЫ

На борту «Александра Пушкина» хранится большая красивая книга в сафьяновом переплете. Это «Книга отзывов пассажиров». Давайте заглянем в нее. Почитаем, что пишут иностранные туристы, привыкшие путешествовать на роскошных лайнерах «Кунарда», «Месажери Маритим», «Хапага»… Что могут записать они, капризные и избалованные сервисом, в книгу отзывов на советском судне?

Итак…

«Это путешествие удивительно. Капитан и команда приветливы и предупредительны. Нам еще нужно поучиться у русских манерам.

Скеффмингтон».

«Сердечное спасибо капитану, его команде и всему обслуживающему персоналу за прекрасное путешествие. Пусть всегда плавает ваше судно под знаком мира и дружбы.

Семья Вольф».

«Балтийское морское пароходство! Скажите, какую квалификацию имеют люди, которые работают у вас? Моряков, дипломатов, развлекателей? Все они великолепны! Спасибо.

Эйлин и Питер Смит».

«„А. Пушкин“ делает честь Советскому Союзу. Трудно к чему-нибудь придраться, а я пытался. Наилучшие пожелания и спасибо.

Ричард Пиэрс».

Концерт художественной самодеятельности.

«Я уже третий раз встречаю Новый год на «Пушкине». Это путешествие оказалось интереснее, чем я могла предполагать. Очень приятно было снова увидеть капитана Оганова, команду и многих друзей по предыдущим рейсам. Приятно было видеть Бориса, Надю и Сашу, проводивших все культурные мероприятия. Как всегда, на высоте были русские концерты, в которых появилось новое выступление Нины и Эдуарда… Мне очень жаль, что было несколько довольно неприятных пассажиров, но они не могли испортить хорошего настроения всем остальным. Я надеюсь, что мне удастся встретить Новый год на теплоходе «Александр Пушкин» и в четвертый раз.

Полина Морис».

— Что же это за неприятные пассажиры? — спрашиваю я капитана и перестаю перелистывать книгу.

— Попадаются и такие, — улыбается Арам Михайлович. — Все им не нравится, все плохо, они стараются скомпрометировать любое наше начинание. Мы уже знаем таких и миримся с их присутствием. Что поделаешь! Конкуренция. Кое-кому нужно опорочить нашу линию и теплоход. Вот и покупают билет заинтересованные лица такому пассажиру. А он и рад стараться. Как раз в этом рейсе, о котором пишет Полина Морис, ехала одна, с позволения сказать, «дама». Как только начинался обед или концерт, она вскакивала и с пеной у рта принималась кричать, что кругом все показное, что питание ни к черту, обслуживание хуже некуда, теплоход дрянь, а капитан грубиян… И вообще надо ездить на теплоходах других компаний. Там все несравненно лучше.

Пассажиры ее слушали, слушали, а потом один старик вскочил да как закричит: «Что вы здесь кудахчете, слепая курица! Я на этом теплоходе в девятый раз и лучше не видел! Только языком болтаете и нам аппетит портите». Его поддержали громом аплодисментов другие пассажиры. «Дама» обиделась, покинула ресторан и больше туда не приходила. К счастью, такие попадаются редко, да они и не делают погоды.

Читаю дальше:

«Узнав о моем желании совершить путешествие на Канарские острова, мои друзья уговорили меня взять билет на теплоход «Александр Пушкин», и я им очень благодарна, потому что на борту этого судна я встретила дружелюбие со стороны всего экипажа, приятную и веселую атмосферу. Жаль, что круиз закончился так быстро, но я надеюсь, что в будущем я еще вернусь на борт этого судна. Прием, оказанный нам здесь, явился для меня чем-то новым, отличным от других. Большое спасибо, большое спасибо всем. От капитана до маленькой девушки, которая пела для нас. Спасибо за все.

Роза Каминская».

Я закрываю книгу. Она заполнена такими отзывами. Комментарии, как говорят, излишни. И все это сделал экипаж «Александра Пушкина». Молодые моряки, вдохновленные своим капитаном. Они покорили пассажиров. Покорили своим радушием, приветливостью, учтивостью и культурой. Чистотой и блеском своего судна. Любезностью без ожидания получить за нее чаевые. Непринужденным весельем, отлично поставленной службой и собственным достоинством.

Полюбили пассажиры и капитана Оганова. Заместитель начальника Балтийского морского пароходства В. Я. Бетхер рассказал такую забавную историю:

— Как-то мне пришлось подменять капитана на «Александре Пушкине». Арам ушел в отпуск. Пришли мы в Монреаль, все чин по чину, все прекрасно, готовимся в обратный рейс. Пошли мы с нашим представителем в Канаде прогуляться. Идем по главной улице, встречаем двух стариков, мужа и жену. Они нас остановили.

«Здравствуйте, — говорят. — Как поживаете? «Пушкин» пришел? Очень хорошо. А мы уже и билеты купили. Третий раз через океан поплывем на вашем теплоходе». — «Вот и великолепно. Спасибо вам за такую верность, — улыбается представитель пароходства. — Познакомьтесь, пожалуйста, с капитаном «Пушкина» Бетхером…»

Надо было видеть их лица! Сразу стали какие-то Разочарованные, унылые. «Позвольте, — спрашивает старик, а на меня даже не глядит. — Позвольте, а где же капитан Оганов?» — «Он в отпуске». Старик пожевал губами и протянул: «Да-а-а… Этого мы совсем не ожидали…» А старушка схватила его за рукав и говорит: «Немедленно пойди и сдай билеты. Ну поедем на месяц позже».

Представителю пароходства стоило большого труда убедить эту пару, что с «Пушкиным» ничего не случится и они будут в полной безопасности.

Я даже позавидовал Араму. Какая популярность!

СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ!

Я сижу в удобном кресле в капитанской «квартире» на «Пушкине». Хозяин извинился и что-то сосредоточенно пишет. Обещал скоро кончить. Мне вспоминается наша первая встреча. С тех пор прошло больше десяти лет. Изменился ли капитан Оганов? Внешне почти нет. Так же блестят его живые карие глаза, на губах та же улыбка и та же манера сразу становиться серьезным, если разговор заходит о моряках и мореплавании. Таким я его помню.

А внутренне он стал старше, солиднее. Прибавилось опыта, знаний. На его плечи легла большая ответственность. Правда, каждый морской капитан отвечает за свое судно и людей, но на «Пушкине» в рейсе тысяча человек и многомиллионная стоимость судна. Не просто командовать флагманом Балтийского торгового флота!

Теплоход все время перевыполняет план. Он умеет работать, капитан Оганов. Но разве дело только в плане? Конечно, нет. Арам Михайлович говорил мне, что так же, как и выполнение плана, его заботят судьбы и рост людей, которые работают с ним. А за эти годы, что он командует «Пушкиным», судьбы многих его сослуживцев изменились.

Три его старших помощника — они были с ним на этом теплоходе — стали капитанами и ушли в самостоятельное плавание. Разве это не большая радость и удовлетворение? Они выросли под его наблюдением. Когда Арам Михайлович встречается с их судами в море, то как приятно услышать в радиотелефон знакомый голос:

— Здравствуйте, Арам Михайлович. У меня полный порядок. Как учили. Спасибо вам за все. Передайте привет ребятам. Счастливого плавания!

Капитан улыбается. «Мои, — думает он, — наши, «пушкинские». Хорошие моряки…»

Вот и сейчас растут люди на «Пушкине». Второй помощник стал старпомом, передвинулся и третий штурман, стал вторым. Перешли на высшие должности механики Селезнев, Синецкий, электромеханик Гудков. Стали командирами и ребята-заочники из рядового состава. Капитан внимательно следит за их жизнью.

Мне кажется, что судовождение уже мало тревожит капитана. Он достиг высокого мастерства в управлении своим огромным судном. «Александр Пушкин» — отличный полпред Советского Союза в Атлантическом океане, в Канаде и вообще всюду, где отдавался его якорь или подавались швартовы. Теплоходом можно гордиться. Он стал таким благодаря его экипажу и в первую очередь его капитану.

Ко времени выхода «Пушкина» на Канадской линии работали суда десяти различных фирм. Осталось только три. В том числе и «Александр Пушкин». Это говорит о многом.

Делали рейс на судне и писатель Джеймс Олдридж, и художник Рокуэлл Кент, и многие другие интересные люди разных национальностей, вероисповеданий, политических взглядов. Попадались среди них очень богатые и те, кто долго копил деньги для того, чтобы сделать на «Пушкине» хоть маленький круиз. И все они после плавания говорили:

— По этому судну мы судим о Советском Союзе и его людях. Теперь нам обязательно хочется попасть в эту страну и познакомиться с ней поближе.

А Олдридж как-то в шутку сказал капитану:

— У вас тут так хорошо, что я советую всем директорам гостиниц пройти стажировку на теплоходе «Александр Пушкин».

Рокуэлл Кент (второй справа) на борту теплохода «Александр Пушкин».

Известный канадский композитор Мартин Славин во время своего пребывания на теплоходе написал в честь «Александра Пушкина» марш. Он всегда исполняется судовым оркестром на первом концерте для пассажиров.

— Ну вот, кажется, и все, — поворачивается ко мне Арам Михайлович и откладывает в сторону бумаги. — Вы уж извините, пожалуйста. Надо было срочно написать… Вы, кажется, хотели меня что-то спросить?

— Хотел. Не тянет на берег? Работа ведь у вас нелегкая. Двое суток стоянка в Ленинграде в летние рейсы и на семь месяцев вы уходите в круизы зимой. Так?

— Так. Пока на берег не хочу, — твердо говорит капитан. — А семьи мне не хватает. Это верно. Но что поделаешь, такова моряцкая жизнь.

В. В. Николаева-Терешкова и А. М. Оганов на борту теплохода «Александр Пушкин».

— Ну а дальше что? Все мечты стали явью. О чем может еще мечтать плавающий капитан? Прекрасное судно, отличный экипаж, интересные рейсы… Все как будто бы?

— Далеко не все, — улыбается Арам Михайлович. — Есть мечты. Хочу подготовить побольше учеников, моряков-энтузиастов. Хочу, чтобы Советский Союз открыл пассажирские линии во все континенты мира, чтобы они были самыми лучшими… Еще более популярными, чем наш «Пушкин». Много всяких мыслей бродит в голове. Вот только, кажется, скоро придется расстаться с «Пушкиным»…

— Что так? Надоело?

— Да нет. В Висмаре заканчивается постройка такого же теплохода, как «Пушкин». Называется «Михаил Лермонтов». Надо ехать принимать.

— Жаль расставаться с «Пушкиным»?

— Очень. С такой командой… Но ничего, надо. Может быть, будем открывать новую линию. Какую? Пока не знаю.

— Нельзя отказаться?

— Нет, отказываться я не буду. Кому же, как не мне, ехать туда, все организовывать? У меня есть опыт. Было бы как-то непорядочно, если бы я отказался. И потом самому интересно, хотя и очень беспокойно. — Глаза у капитана становятся мечтательными. — Опять хлопоты, заботы, волнения и новые люди. Кипучая, интересная жизнь. У меня уже есть кое-какие проекты внутреннего оформления, в лермонтовском духе. И, может быть, новая линия. Ее надо сделать такой же или еще лучше, чем «пушкинская». На «Пушкине» мое присутствие сейчас уже не так нужно. Там все отработано, налажено, отличный экипаж, будет новый капитан… За этот теплоход не надо беспокоиться, а вот «Лермонтову» придется делать все заново. Согласитесь, что удивительно интересно вдохнуть жизнь в новое судно?

Я соглашаюсь. Это действительно интересно. Телефонный звонок, и я слышу голос вахтенного помощника:

— Арам Михайлович, все готово к отходу. Комиссия заканчивает работу.

Мы прощаемся, я спускаюсь с трапа, но еще долго сижу на берегу на кипе хлопка. Хочется посмотреть, как будет отходить теплоход.

Наконец на мостике появляется капитан. Небольшая, складная фигура в морской форме. Арам Михайлович Оганов. Моряк и романтик, человек, влюбленный в свое дело, увлеченный, «одержимый пассажирскими судами», как когда-то сказал про него Н. Н. Малахов.

Я поднимаю руку в прощальном приветствии. Счастливого тебе плавания, «Александр Пушкин»!

*

…Восьмого мая 1971 года я вынимаю из ящика газеты. Среди них «Моряк Балтики». Пробегаю глазами первую страницу и вдруг вижу небольшую заметку:

«Высокая награда

Указом Президиума Верховного Совета СССР за выдающиеся успехи в выполнении заданий пятилетнего плана присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и медали «Серп и Молот» капитану теплохода «Александр Пушкин» Балтийского морского пароходства Араму Михайловичу Оганову».

Оглавление

ЮНОСТЬ

В УЧИЛИЩЕ

КАПИТАН ОГАНОВ

«ЭСТОНИЯ»

НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

«КАРИНТИЯ»

«АЛЕКСАНДР ПУШКИН» ВСТАЕТ НА ЛИНИЮ

ПРИЗНАНИЕ

КАПИТАН И КОМАНДА

КОЛЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА СУДНО

НЕМНОГО ЦИФР И ЭКОНОМИКИ

КАПИТАН НАХОДИТ ВЫХОД

ЧТО ГОВОРЯТ ПАССАЖИРЫ

СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ!