Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения] [Петр Киле] (fb2) читать онлайн

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]


Все невольно обращают взоры в просиявшее звездами небо.

Сцена 3

Ночь. На площади у храма Деметры публика, среди которой Аспасия, Перикл, Сократ, Еврипид и другие афиняне. У алтаря у входа в храм музыканты с флейтами, тимпанами и рожками.

Факельное шествие приближается к храму, неся высоко изображение бога Иакса(старинное имя), которого ныне принимают за  Диониса.

    Двери храма открываются, куда торжественно вносят изображение бога. Раздаются тимпан и рожки, и Хор зачинает священные пляски.

К священным пляскам Хора присоединяется и публика, размахивая факелами, и вся площадь напоминает веселый карнавал.

Сцена 4

Телестерион, храм посвящения. Квадратный зал, скамьи вдоль трех стен, на которых сидят мисты и те, кому предстоит принять посвящение; в середине - круглая площадка с зеленой лужайкой и нагромождением скал, где находится вход в подземелье. Выходит иерофант в длинном одеянии священнослужителя.

Раздаются издалека звуки флейт, рожков и тимпанов.

За Персефоной Зевс вбегает на лужайку, продолжая плясать вокруг нее с тирсом на руках, увитым плющом, однако заметив публику, помавает бровями иерофанту.

Знаками и невнятной скороговоркой иерофант совершает обряд бракосочетания, и Зевс с Персефоной удаляются в пещеру нимф под звуки флейт, рожков и тимпанов, несущихся с гор.

На орхестру выходит Хор женщин из служительниц храма.

 Раздаются звуки флейты, тимпанов и рожков. Дионис и Силен в сопровождении сатиров и вакханок выходят на орхестру.

Хор вакханок в легчайших одеяниях пляшет под музыку скачущих при игре на флейтах, тимпанах и рожках сатиров. Многие вскакивают со скамей и присоединяются к хороводу, среди них Аспасия и Сократ.

            Хор, ведомый  Дионисом, исчезает среди скал.

Сцена 5

Подземелье. В темноте вспыхивает факел; его несет впереди факелоносец, то спускаясь вниз, то поднимаясь, за ним следуют иерофант и мисты.

Факелоносец останавливается у подземного озера, многократно отражающего свет факела, и вода наполняется сиянием, освещающим причудливые склоны, ущелья, лужайки и лес с просветом вдали. Является вестник.

     С шумом скатывается камень в пропасть.

На световом пятачке в отдалении пляски вакханок во главе с Дионисом, безбородым юношей высокого роста.

 Мисты выбегают на луг, где оказываются при свете дня у городских стен.

  Показываются Перикл и Анаксагор.

АКТ  III

Сцена 1

Агора. В тени платанов всюду кучки беседующих граждан Афин; Клеон, жрец Диопиф, Евтидем и другие.

Сцена 2

Двор дома Перикла. Входит Фидий с беспокойным видом; из женской половины выходит Аспасия.

                    Уходят.

Сцена 3

Стоя Поикиле. Купцы, рабы, мужчины и женщины,  комические поэты, юноши - стоят кучками или проходят через зал.

Показывается Алкивиад, красавец-юноша, в сопровождении знатных молодых людей; заметив Сократа, он в самом деле пускается наутек. Входит вестник.

Все с недоумением и ужасом переглядываются, словно ища глазами комических поэтов, которым тоже не до смеха.

Сцена 4

Двор дома Перикла. Аспасия и Алкивиад, только что вошедший, скромный и смирный.

Входят Сократ и Перикл, который целует Аспасию, по всему весьма чем-то довольный.

Сцена 5

Поместье Перикла. В саду  Анаксагор, Еврипид, Аспасия.

 Входит Перикл, целует Аспасию с радостным возбуждением.

                     Уходят.

АКТ  IV

Сцена 1

У стадиона с местами для власти и знати, вдали в небе возвышается Акрополь. Появляется танцевальный хоровод в сопровождении публики, празднично настроенной, разубранной цветами. Здесь граждане Афин, гости, метеки, гетеры, рабы и известные лица Звучит музыка, то песенная, то плясовая. Когда Хор пляшет, слышны голоса публики.

То и дело подъезжают колесницы, с них сходят знатные женщины, одна из них Аспасия. Ее встречает Перикл.

Алкивиад и Сократ в масках в сопровождении актеров и флейтисток, не входя в ворота стадиона, удаляются в рощи.

Сцена 2

У пещеры нимф. Алкивиад, Сократ, актеры и флейтистки, разыгрыващие из себя за ужином на лужайке Диониса, Силена, сатиров и вакханок.

Зачинается пляска, то медленная, то быстрая, откровенно сладострастная, вокруг зачарованно застывшего Диониса.

Все, кроме Силена, обнажаются и со смехом разбегаются. Одна из вакханок с громким криком бежит от Диониса, который ловит ее, со смущением оглядываясь на Силена, та от него отбивается всячески, явно не в себе.

    Девушка в слезах убегает.

Тем временем быстро темнеет, и в ночи возникает множество подвижных огней, вереницей поднимающееся на Акрополь с Парфеноном, словно все еще освещенным солнцем. То факельное шествие, предваряющее празднество на Акрополе на следующий день.

Сцена 3

Акрополь. Площадь перед храмом Афины Парфенос. Утро. Публика, в начале немногочисленная. Слева слышно и даже видно, как ведут жертвенных животных - быков с золоченными рогами, коз, овец, свиней.

Проносятся всадники и колесницы, на которых восседают юноши, мужчины и женщины из знатных и богатых семей.

Показывается вереница девушек, несущих священный пеплос, вытканный ими для Афины; шествие останавливается на ступенях Парфенона; площадь все больше заполняется публикой; открываются настежь высокие двери, и интерьер храма освещают лучи солнца, а оттуда исходит ослепительное сияние Афины Парфенос, точно это сама богиня, предстающая взорам смертных из высот Олимпа. Публика замирает; на верхних ступенях показывается жрица Афины под ее видом, и ей преподносится пурпурный, сияющий белизной и золотом пеплос. Между тем танцевальный хоровод выдвигается на первый план.

Хор девушек и Хор юношей зачинают совместную пляску по кругу и уходят в сторону; между тем проносятся запахи от костров жертвоприношений и возлияний богам, что предполагает и праздничное угощение.

Сцена 4

Парфенон. Из храма выходят Перикл, Аспасия, Еврипид, Сократ и другие из известных горожан и гостей города. Слева, где идет народное гулянье, доносятся голоса, шум, звуки музыки.

Показывается Алкивиад в сопровождении гетер, играя роль Аполлона с его свитой.

  Аполлон и хор Муз удаляются.

АКТ  V

Сцена 1

Государственное кладбище за Дапилонскими воротами. Мраморные стелы с изображением сражений, именами павших и эпитафиями. Кипарисовые гроба устанавливаются в гробницах. Всюду венки из живых цветов. На переднем плане помост, на котором, с одной стороны, Хор женщин, с другой - стратеги, архонты, среди них Перикл. Присутствие народа лишь ощущается, как театральной публики в зале.

      На помост летят цветы.

       Цветами забрасывают оратора.

     Венками и цветами забрасывают оратора.

Сцена 2

Стоя Поикиле. Беженцы целыми семьями заняли здание; на ступенях лежат больные и трупы. Евтидем с семьей (жена, дочь, сын); прохожие со стороны рынка или агоры оглядываются с беспокойством и спешат выйти вон.

       Жена Евтидема и сын отшатываются от нее, заметив первые признаки заболевания - жар, покраснение глаз.

Ватага подвыпивших мужчин и женщин со смехом рассматривает на ступенях больных и трупы.

Сцена 3

Двор дома Перикла. Аспасия и несколько женщин. В открытые двери в одной из комнат виден Перикл у постели сына Парала.

Перикл вздрагивает и, опуская голову, выходит. Аспасия подходит к нему, он отсраняется от нее.

        Стук в ворота. Входит вестник.

Сцена 4

Внутренний двор дома Алкивиада, украшенный портиком, колоннадой и садом. Всюду статуи. В открытые двери видны интерьеры комнат, расписанных с изяществом и замысловатой гармоничностью линий и цвета на мотивы природы и мифов. Алкивиад расхаживает в пышном восточного типа халате, впрочем, едва одетый; флейтистки поют и танцуют, словно изображая живые картины с ваз и амфор; гетеры занимают беседой молодых людей, гостей и друзей Алкивиада. В одной из комнат видны столики с золотой и серебряной посудой с остатками пиршества.

   Алкивиад взмахивает рукой.

 Стук в ворота. Раб впускает молодую девушку, одетую празднично, с венком цветов на шее.        

      Все с ужасом отшатываются от нее.

         Стук в ворота. Входит Сократ.

Алкивиад бросается к выходу, Сократ его возвращает назад.

        Рабы уносят девушку.

    Алкивиад выбегает за Сократом.

Сцена 5

Двор дома Перикла. Женщины у дверей в женские покои; ряд лиц из представителей власти, Софокл и Еврипид. В открытые двери видно ложе, на котором полулежит Перикл; Аспасия стоит в дверях.

Аспасия подходит к женщинам. Перикл появляется в дверях, одетый, как для приема гостей, взглядывает жадно на небо в высоких белых кучевых тучах и, опуская голову, поддерживаемый слугами, возвращается назад. Все взволнованны.

       Стук в ворота. Входят Алкивиад и Сократ.

Меж кучевых туч пробиваются лучи солнца и сияние, как будто глянули с небес боги.

ЭПИЛОГ

Вид на Акрополь откуда-то сверху. В ослепительном сиянии паросского мрамора Парфенон. В стороне среди статуй проступает мраморный бюст Перикла в шлеме с его именем.

                                                                    2000 г.

АЛКИВИАД Трагедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

А л к и в и а д.

С о к р а т.

А р и с т о ф а н.

К р и т и й.

Ф е р а м е н.

А н д о к и д.

П о л и т и о н.

Т е о д о р.

Т и м е я, спартанская царица.

Т и р е с и й, раб Алкивиада.

Ф р а с и б у л.

П л а т о н.

Ф е д о н.

М е л е т.

А н и т.

Х о р  г е т е р (Левкиппа, Дорида, Клио).

Афиняне(1,2,3,4); флейтистки; женщины; граждне Афин; рабы.

Место действия - Афины, Спарта, Геллеспонт конца V в. до н.э.

ПРОЛОГ

Ликей, парк с храмом Аполлона на окраине Афин, с видом на Акрополь вдали. Алкивиад, юноша лет двадцати, рослый, статный, красивый, в сопровождении раба, несущего венок и другие приношения богу, и Сократ, босой, широкоплечий крепыш, с рассеянным видом стоящий в тени деревьев.

Сократ вручает гетере венок; она с подружками, смеясь, пускаются в пляску, вовлекая в свой круг Алкивиада.

АКТ  I

Сцена 1

Портик во дворе дома Крития, с галереей, украшенной статуями и картинами; две гермы, что стоят у дома на улице, обозначают наружную дверь или ворота; вместо цистерны с водой, небольшой бассейн из мрамора, вокруг которого растут кусты и цветы, и здесь же кресла, скамьи, столики с кубками и кратерами с вином. Две-три кучки сидящих, разгуливающихся мужчин; рабы и мальчик-виночерпий, прислуживающие им и встречающие новых гостей.

Сократ и Критий сидят у одного столика на скамье.

С о к р а т (завершая свое похвальное слово Эроту). Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это - прекрасное.

К р и т и й. Это все Эрот?

С о к р а т. Вот что рассказала мне Диотима, и я ей верю. А веря ей, я пытаюсь уверить и других, что в стремлении человеческой природы к такому уделу (к славе, к бессмертию через детей или дела) у нее вряд ли найдется лучший помощник, чем Эрот. Поэтому я утверждаю, что все должны чтить Эрота и, будучи сам почитателем его владений и всячески в них подвизаясь, я и другим советую следовать моему примеру и, как могу, славлю могущество и мужество Эрота.

А р и с т о ф а н. Из самого древнего и вместе с тем самого юного бога, шаловливого сына Афродиты, Сократ превратил Эрота в демона, который, оказывается, совсем некрасив, уже поэтому стремится к красоте.

К р и т и й. Эрот не твой ли даймон, Сократ, голос которого ты слышишь?

С улицы доносятся звуки флейты, голоса и раздается громкий стук в наружную дверь.

Входит Алкивиад (на лет десять старше, чем в Прологе) в венке из плюща и фиалок и с множеством лент на голове - в сопровождении флейтистки и спутников.

Алкивиад, снимая с себя ленты, повязывает ими голову Крития. В стороне Аристофан и Ферамен.

Алкивиад целует Крития и усаживается рядом с Сократом, не замечая его, но тут же вскакивает.

Флейтистка в окружении молодых людей на заднем плане играет на флейте, заставляя их танцевать, - интермедия.

А л к и в и а д. Более всего, по-моему, он похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. Скажи, ты дерзкий человек или нет? Далее, разве ты не флейтист? Флейтист, и притом куда более достойный удивления, чем Марсий.

С о к р а т. Чем Марсий!

А л к и в и а д. Напевы Марсия божественны и увлекают слушателей даже в игре нашей флейтистки, поскольку мы испытываем потребность в богах и таинствах. Всего этого Сократ достигает без всяких инструментов, одними речами.

Что касается меня, друзья, то я, если бы не боялся показаться вам совсем пьяным, под клятвой рассказал бы вам, что я испытывал, да и теперь еще испытываю, от его речей.

Я впадаю в такое состояние, что мне кажется - нельзя больше жить так, как я живу. И только перед ним одним испытываю я то, чего вот уж никто бы за мною не заподозрил, - чувство стыда.

                           Интермедия.

Вы видите, Сократ любит красивых, всегда норовит побыть с ними, восхищается ими, а между тем, по собственному опыту знаю, ничего ему не нужно от них, да ему совершенно неважно, красив человек или нет, богат ли, лишь бы зачаровывались мы звуками его флейты, поскольку он сам, видимо, зачарован напевами Марсия и Орфея.

А хотите знать, каков он в бою? Тут тоже нужно отдать ему должное. В той битве, за которую меня наградили военачальники, спас меня не кто иной, как Сократ, не захотев бросить меня, раненого, он вынес с поля боя и мое оружие, и меня самого.

Особенно же стоило посмотреть на Сократа, друзья, когда наше войско, обратившись в бегство, отступало от Делия. Вот тут-то Сократ и показал мне себя с еще лучшей стороны, чем в Потидее, сам я был в меньшей опасности, потому что ехал верхом. Насколько, прежде всего, было у него больше самообладания, чем у Лахета. Кроме того, мне казалось, что и там, так же как здесь, он шагал, говоря твоими, Аристофан, словами, "чинно глядя то влево, то вправо", то есть спокойно посматривал на друзей и на врагов... Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки.

                           Интермедия.

Кстати сказать, вначале я не упомянул, что и речи его больше всего похожи на раскрывающихся силенов. Снаружи смех, но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом, что речи эти божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства.

Все смеются, словно не принимая всерьез речь Алкивиада.

Интермедия: Алкивиад с флейтисткой вовлекает в хоровод Крития, Ферамена и юношей, кружа их вокруг Сократа, которому отведена, очевидно, роль Силена.

Сцена 2

Палестра. Юноши занимаются гимнастическими упражнениями и борьбой, мужчины, наблюдая за ними, беседуют кучками. Кто-то рисует на песке карту Средиземного моря с островом Сицилия и другими землями.

Подходит Сократ с видом человека, пришедшего пешком издалека в город, из Пирея, где он жил одно время. Одни приветствуют его радостно, другие сторонятся.

Показывается Алкивиад в белом хитоне, в шлеме, а щит его с изображением Эрота с молнией и меч несет раб, - в сопровождении гетер. Заметив Сократа, он пытается спрятаться среди женщин.

Гетеры покидают Алкивиада, который остается на четвереньках, будто что-то выискивает в песке.

Перед ними в вышине в вечерних лучах солнца сияет Парфенон.

Сцена 3

Двор дома Крития. Из комнаты со столиками, заставленными золотой и серебряной посудой, выходят Критий, Ферамен, Андокид и другие гости. Слуги выносят кратеры с вином и кубки, мальчик-виночерпий разливает вино, добавляя воду.

         Развеселившись, продолжают поднимать кубки.

АКТ  II

Сцена 1

Дом с портиком, двор в колоннах, с крытой галереей, с обширным садом на склоне холма; статуи, роспись на стенах внутреннего двора и комнат, где установлены столики для пира. Гетеры, музыканты, молодые люди и Алкивиад - все держатся непринужденно, как бы на равных, даже прислуживающие рабы и рабыни.

Сад на склоне холма; беседка; груда камней, под которыми вход в подземное хранилище. Звездная ночь. Жрец с факелом, иерофант и мисты блуждают за деревьями, за ними из беседки наблюдает публика.

Все проваливаются куда-то с треском и с шумом, вспыхивает пламя и обволакивается дымом.

Сцена 2

Агора, площадь для проведения Народного собрания среди административных и культовых сооружений: у ограды и стен Круглой палаты (здания Совета) каменная трибуна, перед которой амфитеатром расположены деревянные скамьи; поблизости два или три алтаря, храм Ареса, торговые лавки. Под платанами на скамьях и вокруг народ кучками; слышны то возмущенные голоса, то смех.

1-й  а ф и н я н и н. Что же это за несчастье новое обрушилось на Афины? За одну ночь все гермы, сколько их ни стоят у общественных и частных домов, подверглись нападениям каких-то злоумышленников и весьма пострадали.

2-й  а ф и н я н и н. Отбиты носы и бороды и это самое - фаллосы. Такого еще не бывало!

3-й  а ф и н я н и н. Злая, неуместная шутка!

2-й  а ф и н я н и н. Шутка? Святотатство! Андокид заявил, будто бы у него есть свидетельства нескольких рабов и метеков, которые донесли, что Алкивиад и в другом случае изуродовал статуи богов, стало быть, и этот случай - его проделки в пьяном виде. И еще не все. Андокид прослышал, будто у себя дома Алкивиад разыгрывал Элевсинские мистерии.

4-й  а ф и н я н и н. И это все Алкивиад, наш стратег, вдохновитель похода афинских кораблей с войском в Сицилию, готовых уже к отплытию? Дел у него мало?

2-й  а ф и н я н и н. Я говорю только о том, о чем Андокид толкует.

4-й  а ф и н я н и н. Андокид толкует, бегая по площади, а Фессал, сын Кимона, уже подал жалобу с обвинением Алкивиада в поругании Деметры и Коры.

3-й  а ф и н я н и н. Это очень серьезное обвинение. Что там гермы!

4-й  а ф и н я н и н. В таком бесчинстве с гермами должна быть причина, а не просто буйство молодых людей, переходящих все границы разумного под влиянием чистого, не смешанного с водой вина; но чтобы они бегали по всему городу, да еще впотьмах, а ночи ныне темные, новолуние, - это уж слишком. Скорее можно подумать на коринфян.

3-й  а ф и н я н и н. И правда! Ведь сиракузяне были колонистами Коринфа, и у коринфян есть весьма веские причины задержать или сорвать поход афинских кораблей с войском в Сицилию. Как ни суди, случай с изуродованием герм - дурное предзнаменование, и день отплытия благоразумно перенести на более поздний срок.

4-й  а ф и н я н и н. Чтобы в Сиракузах успели прознать о походе заблаговременно. Нет, нет, тут вам уже не шутки Алкивиада!

                 Показываются Критий и Ферамен.

К р и т и й. А где Андокид?

Ф е р а м е н. Ты не слыхал? У дома Андокида стоит герма, одна не тронутая среди прочих поблизости. Друзья Алкивиада среди судей, чтобы отвести от него подозрения, заявили архонту-базилевсу, что Андокид должен объяснить, почему его герма одна цела, а другие изуродованы; его вызвали в суд и тут же посадили в тюрьму.

К р и т и й. Он выдаст нас!

Ф е р а м е н. Не думаю. Ведь в этом случае все мы погибли, и он первый; оставшись вне подозрений, мы скорее можем спасти его, тем более, как слышно, Алкивиад совершил куда более серьезное преступление - профанацию Элевсинских таинств. О гермах скоро забудут.

К р и т и й. Как! Не стоило нам вмешиваться в ход событий?

Ф е р а м е н. Тсс!

К р и т и й. Теперь Алкивиаду впору скрыться и, вместо похода в Сицилию, отправиться в изгнание.

Ф е р а м е н. Да, узнав об иске Фессала, Алкивиад, говорят, испугался, ускакал в Пирей, где собрались войска, но, услышав, что матросы и тысяча гоплитов из аргивян и мантинейцев говорят открыто, что они отправляются в далекий поход за море только из-за Алкивиада и не потерпят какой-либо несправедливости по отношению к нему, ободрился и явился в суд, чтобы выступить с защитой.

К р и т и й. Назначен суд?

Ф е р а м е н. Нет. Архонт и многие из судей догадались, - я с ними успел переговорить, - что народ, поддержав Алкивиада с походом в Сицилию, будет снисходителен к нему, и ему легко удастся оправдаться, и решили судебное разбирательство затянуть и даже отложить до возвращения Алкивиада с похода, что, конечно, его не устраивает, и он намерен сейчас выступить на Народном собрании.

К р и т и й. На чем же он станет настаивать?

Ф е р а м е н. Ясно, на чем: на снятии с него обвинений.

К р и т и й. А ты выступишь?

Ф е р а м е н. Лучше бы тебе выступить, Критий.

К р и т и й. Мне народ не поверит, ведь во мне видят противника демократии и Алкивиада. Выступить должен ты, Ферамен.

Ф е р а м е н. Да. Первым выступит Никий. Он воспользуется случаем и предложит отложить поход. Вот он идет к трибуне. (Уходит.)

4-й  а ф и н я н и н (надев на голову миртовый венок). О мужи афиняне! Вы не послушались меня и против воли назначили стратегом, чтобы своей осторожностью и, надо думать, мудростью, свойственной старости, я уравновесил пылкость Алкивиада. Видно, и боги не одобряют сицилийского дела. В изуродовании герм, кто бы это ни сделал и какую бы цель ни преследовал при этом, нельзя не видеть дурного предзнаменования. При таковых обстоятельствах разумно отложить поход в Сицилию, по крайней мере, на какое-то время. Вы видите, уже по всему городу на воротах висят изображения, напоминающие вынос покойников, завтра, в день отплытия кораблей в поход, женшины, справляя праздник Адониса, станут распевать похоронные песни, бить себя в грудь, подражая погребальным обычаям. О мужи афиняне! Нельзя не видеть, что все знамения не благоприятствуют нам!

Гул одобрения и смятения. К трибуне выходит Ферамен.

Ф е р а м е н (в миртовом венке). О мужи афиняне! Все важнейшие решения в связи с сицилийским делом приняты; снаряжены корабли, собраны войска, избраны стратеги, назначен день отплытия. Нежданно происходят происшествия, весьма странные: изуродование герм по всему городу за одну ночь и якобы розыгрыш Элевсинских мистерий, - и все это приписывается Алкивиаду, известному всякими шалостями в пьяном виде. Я не говорю, - это дело судей, - он виновен или нет. Но нелепо было бы, чтобы человек, выбранный полновластным стратегом таких крупных сил, теперь, когда войско и союзники уже готовы к выступлению, терял драгоценное время, ожидая, пока окончится жеребьевка судей и судебная процедура, отмеряемая водяными часами. Итак, пусть он теперь отплывает в добрый час, а после окончания войны явится сюда, чтобы защищаться согласно тем же законам.

                              Гул одобрения.

Г о л о с а. Праздник Адониса женщины выдумали! Пусть поют и плачут в свое удовольствие, а война - наше дело! Ферамен прав!

   К трибуне выходит Алкивиад, надевает на голову миртовый венок.

А л к и в и а д. Мужи афиняне! Знамения никогда не бывают однозначны, их подлинный смыл прояснивается нередко лишь впоследствии. Есть же знамения ложные, особенно те, которые основаны на неблаговидных делах людей. Готовясь к великому походу, с вашего полного одобрения, я мог лишь молиться богам, но не вступать в войну с ними. Но как бы то ни было, было бы возмутительным посылать стратега во главе таких больших сил с тяготеющим на нем недоказанным обвинением. Если я не смогу защититься, меня следует казнить, если же я оправдаюсь, то смогу выступить против врагов Афин, не опасаясь доносчиков.

Г о л о с а. Не о тебе речь, Алкивиад! Ферамен прав! Голосуем!

1-й  а ф и н я н и н (председательствующий как один из пятидесяти пританов, сидящих на трибуне). Голосуем за  предложение Ферамена: стратегам выступить в поход завтра!

Собравшиеся на площади в большинстве поднимают руки в знак одобрения.

1-й  а ф и н я н и н. Решение принято!

              Алкивиад в окружении своих сторонников.

П о л и т и о н. Алкивиад! Ты мог бы настоять на своем, если бы сослался на войско.

А л к и в и а д. Нет, в тираны я не стремлюсь, сам слишком люблю свободу.

Т е о д о р. А как же нам быть, если судебным разбирательством займутся в твое отсутствие?

А л к и в и а д. Друзья, вам лучше будет скрыться. Впрочем, все теперь зависит, как пойдут дела на войне.

П о л и т и о н. Ты уж постарайся, иначе очень скоро нас оплачут, как Адониса.

Женщины, смеясь, несут покрывало с изображением выноса тела усопшего; мужчины стараются не обращать на них внимания.

Сцена 3

У Царского портика (зала суда). На ступенях афиняне кучками сидят или стоят; выходит Ферамен, к нему подходит Критий.

Ф е р а м е н. Примерно так: "Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, соверщающий таинства, и называя себя иерофантом, Политиона - жрецом-факелоносцем, Теодора - глашатаем, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные эвмолпидами, кериками и жрецами элевсинских мистерий".

Критий подходит к кучке беседующих, среди которых Сократ и красивый молодой человек, двоюродный брат Крития Хармид.

К р и т и й. Сократ! Все ходишь, испытывая афинян вопросами? Неужели не понимаешь, что ты становишься все более ненавистным для них? И ты здесь, Хармид!

С о к р а т. Критий, что тебе сказал Ферамен?

К р и т и й. Увлечение философией у безусого юноши я считаю признаком благородного образа мыслей; того же, кто совсем чужд философии, считаю человеком низменным, не пригодным ни на что прекрасное и благородное. Но когда я вижу человека в летах, который все еще углублен в философию и не думает с ней расстаться, тут уже, Сократ, по-моему, требуется кнут!

С о к р а т. Ты им и замахнулся, Критий. Боюсь, Хармид, это он из-за тебя на меня сердится.

К р и т и й. Я понимаю чувство Хармида к тебе. Я сам был в его возрасте и в его положении и испытывал к тебе то же чувство, какое было у Еврипидова Зета к его брату Амфиону. И мне хочется сказать тебе примерно так, как Зет говорил брату: "Сократ, ты невнимателен к тому, что требует внимания; одаренный таким благородством души, ты ребячеством только прославил себя, ты в судейском совете не можешь разумного мнения подать, никогда не промолвишь ты веского слова, никогда не возвысишься дерзким замыслом над другими".

С о к р а т. Да, видно, так.

К р и т и й. А между тем, друг Сократ (не сердись на меня, я говорю это только потому, что желаю тебе добра), разве ты сам не видишь, как постыдно положение, в котором, на мой взгляд, находишься и ты, и все остальные безудержные философы? Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь из таких же, как ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом...

С о к р а т. Как сейчас?

К р и т и й. ... не в силах ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому вздумалось потребовать для тебя смертного приговора.

С о к р а т. Да уж, видимо, какая бы участь ни выпала, а придется терпеть.

К р и т и й. И по-твоему, это прекрасно, Сократ, когда человек так беззащитен в своем городе и не в силах себе помочь?

С о к р а т. Да, Критий, если он располагает средством защиты, о котором я не раз говорил и с тобой, и с другими, если он защитил себя тем, что никогда и ни в чем не был несправедлив - ни перед людьми, ни перед богами, ни на словах, ни на деле; и мы с тобой приходили к выводу, что эта помощь - самая лучшая, какую человек способен себе оказать.

К р и т и й. Сократ, я это и называю ребячеством, которое пора оставить, чтобы не быть смешным, чтобы не быть беззащитным.

С о к р а т. Видишь ли, Критий, я не боюсь несправедливости по отношению к себе, ибо терпеть ее лучше, чем совершать ее, хотя ты со мной не согласен, по тебе лучше самому совершать несправедливость, чем терпеть ее от других, так?

К р и т и й. Конечно, так!

С о к р а т. Но как же быть с воздаянием? Есть прекрасное предание о том, как души умерших предстают пред судом, не здесь, а там, в Аиде. Может быть, ты не веришь в это предание, но я, поскольку верю, что душа бессмертна, весьма озабочен тем, чтобы душа моя предстала перед судьею как можно здравой. Равнодушный к тому, что ценит большинство людей, - к богатству, к почестям, к власти, - я ищу только истину и стараюсь действительно стать как можно лучше, чтобы так жить, а когда придет смерть, так умереть. Я призываю и всех прочих, насколько хватает сил, и тебя, Критий, - в ответ на твой призыв оставить философию и заняться, как и ты, политикой, - и корю тебя за то, что ты не сумеешь защищиться, когда настанет для тебя час суда и возмездия, но, очутившись перед судьями Эаком, Радамантом и Миносом, застынешь с открытым ртом, голова у тебя пойдет кругом, точь-в-точь как у меня здесь, на земле, а возможно, и по щекам будешь бит с позором и сброшен в Тартар.

К р и т и й. Сократ, ты шутишь! Ты большой шутник и озорник. Недаром Аристофан постоянно упоминает тебя в своих комедиях, а в "Облаках" вывел тебя под твоим именем и в маске, которая словно пристала к твоему лицу с тех пор.

С о к р а т. Не я шутник, а твой Аристофан; таков уж нрав у комических поэтов.

К р и т и й. Но Алкивиад и в шутках всех превзошел.

С о к р а т. У нас все считают себя сведущими в благочестии и в управлении государством. Вот до какого невежества мы дожили!

К р и т и й. Согласен с тобой. А скажи, Сократ, как, по-твоему, поступит Алкивиад? Неужели он с корабля командующего смиренно перейдет на "Саламинию", посланную за ним, пусть и пообещают ему не заковывать его в цепи?

С о к р а т. Свобода - его закон; ради свободы он пойдет на все.

К р и т и й. Вот это я понимаю. Ведь он может поднять бунт в войке?

С о к р а т. Бунт в войске на вражеской территории?

К р и т и й. Он может повернуть корабли обратно - с тем, чтобы совершить переворот и объявить себя тираном. Кто может помешать ему, если и народ поддержит его?

С о к р а т. Никто, кроме самого Алкивиада. Ведь рассудительный человек, цело-мудрый, умеет властвовать не только над другими, но и над самим собой.

К р и т и й. Алкивиад, своевольный с юности, безудержный, обладает рассудительностью?

С о к р а т. Когда необходимо, да.

К р и т и й. Но если он вернется и предстанет перед судом, ему грозит смерть! Или он, как ты, решит, что претерпеть несправедливость лучше, чем совершать ее?

С о к р а т. Нет, он из тех, кто, совершив несправедливость нечаянно или даже по умыслу, тотчас готов понести наказание, чтобы очистить душу; а поскольку он молод и горд, то никакой несправедливости по отношению к себе не потерпит.

К р и т и й. Значит, он предпримет все меры, чтобы избежать суда и смерти?

С о к р а т. Конечно.

К р и т и й. Ты рад?

С о к р а т. Чему же мне радоваться? Как быстро город одолел Алкивиада, как в конце концов случилось и с Периклом! Но это же лишь на беду ему, то есть всем нам, афинянам.

К р и т и й. Кто знает, может быть, как раз к добру для Афин? Хармид, идем. А ты, Сократ, подумай все-таки о том, что я сказал тебе. А сказками о воздаянии в Аиде пусть тешат себя рабы.

Критий с молодым человеком уходят; Сократ, проводив их взглядом, идет в другую сторону в сопровождении нескольких юношей; опускаются сумерки, а в вышине в вечерних лучах солнца вспыхивает Парфенон.

АКТ  III

Сцена 1

Спарта, состоящая из нескольких поселений на равнине среди гор, естественных стен города. У реки Еврот дом царицы Тимеи с пристройками и садом. В садовую калитку со стороны гор входит Алкивиад, одетый, как спартанцы, в одну шерстяную рубаху, с длинными волосами, в сопровождении верного раба Тиресия.

Входит служанка, оглядываясь по сторонам, и уводит за собой Алкивиада. Покои царицы. Тимея, высокая, ладная, еще молодая женщина, и Алкивиад, скинувший рубаху, полуголый.

Наступает ночь и утро нового дня.  Алкивиад и его раб в саду у садовой скамейки.

Входит Тимея в сопровождении женщин, которые остаются в стороне, как и раб.

      Над равниной среди гор провисает закатное солнце.

Сцена 2

Афины. Агора. У Круглой палаты Ферамен и Сократ.

Ф е р а м е н. Сократ, так что прослышал ты об Алкивиаде?

С о к р а т. Много чего. Стоустая Молва, как видно, только им занята и превзошла давно наших комических поэтов в домыслах и остротах.

Ф е р а м е н. О подвигах Алкивиада при дворе спартанского царя Агида?

С о к р а т. Нет, теперь ведь он служит персидскому царю при дворе его сатрапа Тиссаферна, самого заклятого врага греков из всех персов.

Ф е р а м е н. Он очаровал и Тиссаферна, как и тебя, Сократ. Говорят, самый красивый из своих садов с полезными для здоровья источниками и лугами, с великолепными беседками и местами для прогулок, отделанными с чисто царской роскошью, Тиссаферн приказал назвать Алкивиадовым. Можно представить, насколько он там пришелся ко двору с его любовью к восточной роскоши!

С о к р а т. А в Спарте, говорят, он ходил босой, как я, в одной накидке, обедал за общим столом и купался в холодной воде, будто родился там.

Ф е р а м е н. Хамелеон удивительный! Я всегда им восхищался, а теперь особенно.

С о к р а т. Теперь особенно?

Ф е р а м е н. Посуди сам. Тиссаферн всячески помогает Спарте в войне с Афинами, прежде всего деньгами, настоящими, из золота и серебра, а не железными, на которые вне Лакедемона ничего не купишь. Так, Алкивиад воюет с Афинами, ты думаешь? Нет! Он убедил хитреца Тиссаферна, что он способствует усилению Спарты за счет Афин, когда персам выгоднее дать воевать грекам друг с другом - к усилению Великого царя. Теперь Алкивиад больше вредит Спарте, поскольку царь Агид приказал эфорам его убить, и готов всячески помогать своей родине. Но поскольку народ приговорил его к смерти, он вступил в сношения с нами.

С о к р а т. Ты хочешь сказать, Ферамен, те постановления Народного собрания об ограничении числа граждан до пяти тысяч и Совета до четырехсот, принятые по твоему предложению, что нельзя иначе назвать, как переворотом, приведшим к власти олигархов, - это дело рук Алкивиада?

Ф е р а м е н. После поражения афинян в Сицилии, как ты знаешь, Хиос, Лесбос и другие государства в Ионии стали договариваться со Спартой об их отпадении от Афин, и все наши усилия сосредоточились там - ради сохранения или возвращения нашего могущества. Алкивиад и там принес много зла Афинам, но когда он увидел, что нам грозит полный разгром в случае соединения спартанского и финикийского флотов, он задумал новую игру: вступил с нами в сношения, обещая спасти афинский флот, разумеется, с тем, что мы, придя к власти, позволим ему вернуться на родину. Угроза новой катастрофы после Сицилии вынудила  выступить нас - ради спасения Афинского государства.

С о к р а т. А что же сделал Алкивиад?

Ф е р а м е н. Пришел корабль с Самоса?

С о к р а т. Еще утром.

Ф е р а м е н. Критий выехал в Пирей встретить вестника и переговорить с ним.

С о к р а т. Я видел вестника. Он ожидает начала Народного собрания, чтобы выступить с сообщением. К нему никого не подпускают.

Ф е р а м е н. А где же Критий?

С о к р а т. Ферамен, это Фрасибул.

Ф е р а м е н. Фрасибул?! Это же приверженец демократии.

С о к р а т. Как и ты, Ферамен, до недавнего времени.

Ф е р а м е н. Я думал исключительно о заключении мира со Спартой, а форма правления - дело третье. Необходим мир, иначе Афины потерпят сокрушительное поражение.  

С о к р а т. Вы изменили государственный строй в угоду Спарте, а война продолжается.

Ф е р а м е н. Может быть, это и случилось? (Увидев Крития, идет к нему.)

К р и т и й. Ферамен! Ты утверждал, что сторонники Алкивиада на Самосе поддерживают приход к власти олигархов.

Ф е р а м е н. Да, чтобы Алкивиад мог вернуться на родину.

К р и т и й. Я и написал сам постановление о возвращении Алкивиада из изгнания и подписал. Однако, как я понял со слов вестника, Алкивиад, возглавив афинский флот и войско, наши основные силы, которые базируются на Самосе, не поддержал нас. Вестник не пожелал выступить перед Советом 400, а намерен сделать сообщение на агоре, будет нами созвано Народное собрание или нет.

Ф е р а м е н. Если ему приказано не делать тайны из его сообщения, он имеет право на это. Очевидно, недаром прислали вестником Фрасибула, громкоголосого смельчака. Мы не можем не выслушать его.

К р и т и й. Все хотят его выслушать! Я бы убил его прежде, чем он заговорит.

Ф е р а м е н. Вестника мы должны выслушать прежде всего. В наших же интересах это. Открывай собрание, Критий!

    Фрасибул со знаком вестника выходит к трибуне.

Ф р а с и б у л. Мужи афиняне! Я Фрасибул. Я выступаю перед вами с сообщениями как вестник и от своего имени, если позволите.

Гул одобрения, голоса: "Говори! Держи речь, Фрасибул!"

 То, что я скажу, вряд ли понравится тем, кто ныне у власти. Но и то, что произошло здесь, знайте, взволновало и возмутило весь афинский флот и войско на Самосе. Была допущена явная и прискорбная несправедливость с ограничением числа афинских граждан до 5000, с исключением из их числа многих среди матросов и в войске, исконных афинян, защитников отечества. Возмутило всех и введение олигархии, что лишь в угоду Спарте, что в условиях войны нельзя воспринимать иначе, как предательство. Не возмущайтесь! Таково было настроение у флота и войска. На общем собрании было решено пригласить Алкивиада, избрать стратегом и тотчас плыть к Пирею, чтобы уничтожить тиранию.

         Шум и волнение. Голос: "Лишить его слова!"

Я выступаю как вестник, слушайте пока без излишнего возмущения. Можно было ожидать, что Алкивиад, как человек, который выдвинулся в свое время благодаря расположению массы, будет угождать во всем тем, кто сделал его из бездомного изгнанника начальником и стратегом множества кораблей и войска. Однако он держал себя, как подобает великому вождю: он выступал против всех, действовавших под влиянием гнева, удерживал их от ошибок и таким образом на этот раз спас город; ибо если бы они, снявшись с якоря, отплыли домой, противники тотчас захватили бы без боя всю Ионию, Геллеспонт и острова, а афиняне в это время сражались бы против афинян, перенеся войну в свой город. Помешал этому случиться один только Алкивиад, не только убеждая и поучая массу, но прося и порицая каждого в отдельности.

Волнение и гул удивления. Голос: "Да он-то и организовал переворот, чтобы вернуться на родину!"

Мужи афиняне! Как бы кто из вас ни относился к Алкивиаду, каков он есть, надо признать, он поступил прекрасно. Он спас не только город от гражданской войны, но и афинский флот. Он не допустил соединения спартанских кораблей с финикийскими. Случись это, а это неизбежно случилось бы, афинский флот потерпел бы такой же разгром, как в Сицилии. Алкивиад принял все меры, мыслимые и немыслимые, и приказал отплыть, а Тиссаферн не привел эскадры, уже появившейся у Аспенда, выходит, обманув лакедемонян, либо обманутый Алкивиадом.

Г о л о с. Спасшись обманом и бегством, нельзя это считать за победу!

Ф р а с и б у л. Слушайте дальше. Вскоре стало известно, что Миндар плывет со всем спартанским флотом в Геллеспонт, - мы встретились и вступили в большое сражение при Абидосе. Хотя варвары - пехота Фарнабаза - защищали спартанские корабли с берега, афиняне победили, взяв тридцать неприятельских кораблей.

                       Радостный гул на площади.

Миндар ушел в Кизик вместе с Фарнабазом. Алкивиад убедил воинов в необходимости для них сразиться с врагом и на суше и на море, говоря, что если они везде не победят, то не будут иметь денег. О подробностях сражения поговорим как-нибудь на досуге. Миндар убит, Фарнабаз бежал. Афинянам досталось множество трупов, оружие и весь спартанский флот. Овладев Кизиком, афиняне прочно укрепились на Геллеспонте, а лакедемонян вовсе изгнали из моря.

Праздничное настроение овладевает всеми; многие обнимаются, вытирая слезы.

Г о л о с а. Увенчать Фрасибула венками! Фрасибул, что ты хотел сказать от своего имени?

Ф р а с и б у л. Теперь я скажу несколько слов от своего имени. Афиняне! Неужели те воины, принесшие свои жизни и победу после стольких поражений, не достойны быть гражданами Афин, каковыми они были? Я думаю, вы вправе исправить эту несправедливость и основанную на ней другую - ограничение числа членов Совета до 400, видно, ярых сторонников олигархии больше не нашлось в Афинах.

Г о л о с. Фрасибул! Когда мы увидим Алкивиада? Или он стал небожителем, о котором все говорят, а никто из смертных не видит?

Ф р а с и б у л. Как вы убедились, вместо вмешательства в борьбу партий, он занят восстановлением владычества Афин на море, я думаю, в ожидании, когда вы придете на помощь ему и самим себе ради свободы и могущества Аттики.

                 Восторженный гул одобрения.

Сцена 3

Агора. Часть площади: скамейки в тени платанов, свободные пространства и трибуна; граждане Афин собираются к началу Народного собрания, стоят кучками или сидят на скамейках.

Почтенный старец увенчивает Алкивиада золотым венком; женщины несут венки с лентами и цветы.

И, как нарочно, наплывают тучи на Акрополь, гремит гром, сверкают молнии, и обрушивается ливень.

Гетеры, продолжая пляску, увлекают за собой Алкивиада, к смеху и досаде его родственников и друзей, среди которых и Сократ.

АКТ  IV

Сцена 1

Крепость на берегу Геллеспонта. Зал, украшенный коврами, щитами и оружием; постель под пологом, массивный стол с серебряной посудой и золотыми кубками. Алкивиад, погруженный в мрачные раздумья, сидит неподвижно за столом;  флейтистка и его верный раб Тиресий.

  Входит Тиресий, за ним вестник.

class="poem">

                                 Я скажу, как было.

На пятый день вы возвратились в лагерь

С поездки до Лампсака и обратно,

Лишь устрашив противника вконец,

И разбрелись, покинув корабли, -

И тут-то вас настигли - на земле,

Бегущих в одиночку, беззащитных,

А корабли на рейде без матросов,

Ломай, топи, - и никому спасенья.