Ракушка [Николай Исидорович Полотай] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Николай Исидорович Полотай Ракушка
Где отец достал такую диковинку — не знаю. Помню, все удивлялись ее величине и предполагали, что ракушку привезли из далекой заморской страны. Ракушка стояла на высоком комоде, посреди шкатулок, рамочек с фотографиями и прочей мелочи. Мать поднимала меня на руки посмотреть на ракушку. Потом комод продали, купили пузатый буфет. Ракушка переселилась на вышитую васильками ажурную салфетку, что лежала на средней полке буфета. А когда отцу подарили графин с набором граненых стаканчиков — они вытеснили ракушку. Она куда-то исчезла. Я жалел очень. Хотя, честно признаться, всегда чуточку ее побаивался. Особенно когда кто-то из мальчишек назвал ракушку чем- то вроде морской улитки. А улиток я терпеть не мог. Было мне около восьми лет, когда приехал к нам папин знакомый пианист. Увидел наш инструмент и стал играть. — Хочу сына учить, — робко кивнула на меня мама. Гость оживился, стал расхваливать детей, которые учатся музыке, рассказал о великом Моцарте (фамилиюя запомнил еще с тех пор!). Но гость мне не понравился. Он по-смешному высоко вскидывал свои длиннющие руки, замирал на несколько секунд, закрывал глаза и вдруг сверху обрушивал кисти на клавиши и быстро-быстро колотил пальцами по их перламутровым зубам. — Будешь, сынок, учиться? — Не буду! — По-че-му? — развел руками гость. — А по-то-му!.. Чтоб руки выросли, как у орангутанга! — И убежал. Уговаривали меня полгода. Научиться играть хотелось очень, но мальчишеская амбиция взяла верх… Напротив нашего дома жила семья Салищевых. Девочки Таня и Женя учились в музыкальной школе и целыми днями разучивали на пианино длинное-предлинное упражнение — ганон. Мать подходила к окну, слушала игру, умилялась: — Как хорошо играют девочки!.. А я свое: — Чего уж хорошего!.. Лапы отращивают!.. На какой-то праздник родители позвали в гости Салищевых. Пришли и девочки. Тане было лет тринадцать, а Женя — моя ровесница. Женьку за ее худобу мы дразнили Пикшей, Танечке же никто не дерзнул дать прозвища — уж очень она была красивой и доброй. Таня села за пианино и сыграла польку. Потом играла старинные танцы. Гости кружились в вальсе. А я из-за портьеры с завистью наблюдал за Таниными пальчиками, они так весело и быстро бегали по клавишам. И почему-то ждал: вот если сейчас Таня спросит меня, хочу ли учиться играть, отвечу сразу: «Хочу-у-у!!!» Но и мама и Таня словно сговорились: о музыке — ни слова! А мне уже страшно захотелось учиться и играть, как Танечка. Украдкой смотрел на ее пальцы и запоминал, с какого клавиша она начинала польку. Слух у меня, кажется, был неплохой. И когда дома, случалось, никого не было, я быстро поднимал крышку пианино и нажимал тот заветный клавишек. Первый знакомый звук так радовал, что я сразу поверил в свой талант… Но дальше — мотив обрывался и терялась его нить. Бог мой, сколько же я раз начинал свой тернистый путь в музыку с того злополучного клавиша!.. Впрочем, довольно быстро, как мне показалось, я таки находил пропавший мотив и ноту за нотой нанизывал на музыкальный стерженек польки. В какой-то раз на какой-то день мне удалось вчерне со сбивками проиграть мотив польки. Меня обуяла радость, я пришел в дикий восторг и наконец-то поверил в свои «исключительные способности», как принято было говорить мамашам при сомнительных успехах своих чад. Вероятно, моя «полька» звучала довольно- таки фальшиво, но меня увлекло само сочинительство: вот! могу сам сочинять! могу заставить петь, играть эти покрытые перламутром деревяшки клавиш! Я стал подбирать нехитрые знакомые мотивчики песенок и даже попытался написать свои «романсы» на стихи любимого поэта Алексея Кольцова. Что-то нравилось, что-то не нравилось, но какой-то честолюбивый бес толкал и толкал меня, подзадоривая: «Пиши! Сочиняй!» Даже как-то приснился «сам Моцарт», но уж очень смахивал на нашего знакомого гостя-пианиста, и я проснулся оттого, что меня этот обезьянорукий Моцарт тянул к пианино, а я упирался… Секрет моего сочинительства открылся неожиданно. В день именин, когда гости танцевали под Танины вальсы, наш сосед Павел Григорьевич, что жил под нами, вдруг объявил: — А сейчас мы попросим нашего «новорожденного» композитора сыграть свои сочинения!.. Я страшно покраснел и бросился бежать. — Куда-а! — поймала меня за рукав Таня и тоже сказала: — Уступаю место будущему таланту!.. Что я играл, как играл — не помню. Было стыдно, было радостно, было и просто приятно, что Танечка первая меня похвалила и даже поцеловала.На той же неделе мама повела меня к профессору музыки Ходоровскому. Старик-профессор давал частные уроки на дому. Сидел он в кресле-качалке, набросив на себя большой клетчатый платок, — боялся простудиться, так как жил в полуподвальной квартире. — Будем учиться, душа моя? — спросил он, рассматривая мои пальцы. — Оч-чень хорошие пальцы! — Только без этих… ганонов! — предупредил я. Профессор улыбнулся: — А почему? — Они длинные и противные… Учить ганон все же пришлось. А вскоре он мне так надоел, что я решил его подсократить. Но профессора не проведешь: поминутно останавливал меня и заставлял начинать снова. Ганон растянулся вдвое. Тогда я стал перевирать ноты. Думал, надоест профессору поправлять меня — он и уступит… Нет, не прошло! Снова возвращал к началу, к первой ноте. Ганон растянулся уже на версту. И вдруг осенила мысль. Стал присочинять к ганону несколько тактов, чтобы сбить профессора с толку. — Нуте-с, нуте-с! — старик снял очки. — Ну-ка, еще раз это место! Я повторил. Дважды. Трижды. Профессор откинулся на спинку качалки: — Недурно, недурно… Но вот что, душа моя, давай договоримся: занимайся пока тем, что я задаю играть по нотам. А дома в свободное время хоть пляши на клавишах… К профессору я больше не пошел. Даже никому не сказал. Кроме бабушки. С ней я делился всеми своими тайнами. А через неделю профессор приехал к нам на извозчике. Все выяснилось. Отец пожимал плечами. Мать, понятно, — в ужасе. Подслушиваю у двери. — Если вам трудно, я могу учить вашего сына бесплатно, — пытался выяснить причину профессор. — Да, он упрямый мальчик, с характером. Настойчиво перевирает, сочиняет всякую отсебятину… А я в детстве, когда учился музыке, разве не перевирал? Ого!.. Хотелось что-то свое сочинить. Свое!.. Уговорите сына посещать уроки. Уговаривали месяц. Никак не мог простить профессору эту «отсебятину». Так отозваться о моих сочинениях!.. Мать пошла окружным путем. Знала: мне очень нравилась ракушка. Достала ее (она оказалась в буфете) и положила на пианино. Я подходил, завороженно глядел на ракушку, а мать открывала крышку пианино: — Учись, глупышка! Человеком станешь. — А что я — не человек? Обезьяна, что ли? — Ты — дубина! — осерчала мать. — Ничего не хочешь ни знать, ничему не хочешь и учиться! Вон простая ракушка — и та поет! И приставила ракушку к моему уху. Ровный, манящий шум моря полился из раковины… Песня ее покорила… Снова поплелся к профессору с ганоном. — Я знал, что ты придешь, душа моя! — обрадовался старик. — Давай договоримся: ты повторяешь заданный урок, а потом будешь играть мне свои сочинения. — «Отсебятину»! — язвительно уточнил я. — Ты злопамятен, душа моя, нехорошо, — покачал головой профессор. Опять «душа моя»!.. Как девчонке!.. Конфликты начались с первых же дней. Почувствовав свой «верх» над профессором и завороженный ракушкой, я стал сочинять «Песню ракушки». И нес на суд профессора. У доброго профессора после прослушивания началась мигрень. Но старик не хотел «войны». И даже похвалил. Но я учуял лесть и решил написать еще лучше. Целыми днями ходил с ракушкой, часами слушал таинственный шум, брал с собой на Хрусталку, чтобы сравнивать с шумом морского прибоя. А на ночь обязательно клал ракушку под подушку или прикладывал к уху, накрывался с головой одеялом и слушал, слушал, пока не засыпал. Дикая мысль написать «Ракушечную симфонию» не выходила из головы. И вот в один далеко не прекрасный день я отнес свой опус профессору, предвкушая похвалу и поздравления… Профессорские уши не выдержали пытки. Зато и амбиции моей не было предела. Профессор стар и просто по-стариковски придирается, а то, может быть, из зависти. А раз так — то для музыкального мира я умер. Больше от меня старикан не вытянет ни одной ноты!.. Что ж! В музыкальном мире будет одним Моцартом меньше! Ночью я грыз ногти и плакал от великой досады на профессора, на себя и на… счастливчика Моцарта. Не помню уже, сколько раз я еще ходил к профессору и аккуратно (на зло ему!) проигрывал заданное. Профессор был изумлен моими способностями. Удивленно пожимал плечами, радостно потирал руки, а в глазах светился огонек крайнего любопытства: какиз озорного и бездарного «композитора» вдруг получился исполнительный и добросовестный ученик?.. Но ходить в учениках мне претило. Мне хотелось быть самому композитором, а не исполнителем чужих произведений! Я потерял всякий интерес к музыке, к занятиям, даже к сочинительству, и вскоре профессор был навсегда забыт. И ненавистный ганон тоже.
Жизнь так сложилась, что за двадцать-тридцать лет мне пришлось побывать на многих морях и океанах. Я знал спокойный плеск южного моря, рокочущий, глухой прибой Северного, бурный, ревущий характер Охотского и даже симфонию Ледовитого океана. О ракушке вспоминал редко, с иронией, как о далекой сказочной детской игрушке. Лишь в час редкого отдыха, когда по радио играли на рояле, становилось почему-то грустно, подкатывал нервный комочек к горлу, хотелось плакать. Весь я словно наливался звуками, пел мозг, тело. Странное состояние продолжалось часто и ночью после увиденного и услышанного концерта. Я погружался в океан звуков, ритма. Из сонного небытия возникало пианино или рояль, я садился и свободно, раскованно, без всякого напряжения ума ипальцев, вдруг играл какую-то музыкальнуювещицу. Мотив был незнакомым, но такойчудесный, что я восторгался… Потом во сневдруг начинал ощущать, что я сплю и что надосейчас же заставить себя проснуться и записать этот мотив. Мне это удавалось часто. Но, проснувшись, я с болью понимал, что не могузаписать ни одной ноты, а восстановить мотив — не было пианино. Предательский мотив таял с каждой секундой, уходил от меня и безвозвратнопропадал. Через пять минут я уже не мог вспомнить то, что так жадно слушал во сне и восторгался. Терзала мысль: учиться! Снова учиться!.. Когда?.. Дел невпроворот — работал днями, часто ночами — где уж думать о музыкальном образовании. А музыкальные сны не давали покоя.
Через много-много лет, после войны, когда вернулся в отчий дом, я жадно рассматривал старые, дорогие с детства домашние вещи, которых — увы! — уцелело совсем немного. — Мама! Помните, была у нас ракушка, красивая-красивая? — Она смотрит на тебя, сынок, — улыбнулась мать. Ракушка лежала на радиоприемнике, натой же ажурной салфетке, расшитой васильками. Припал ухом… На меня низвергнулась далекая симфония звуков, хотя пела ракушка тихо, как и четверть века назад, пела однотонно вечную свою песенку. А я готов был разрыдаться. Перламутровый зев волшебной ракушки вернул на миг далекое, милое детство. Вспыхнул давным-давно забытый творческий огонек. Невольно обвел глазами комнату. Пианино в доме не было. Возможно, и к лучшему. Играть я все равно не умел, разве что нехитрые песенки, которые подбирал на клубном пианино, подыгрывая немым фильмам. Но играть их сейчас было бы просто стыдно, они прозвучали бы мне укором, а родным — обидой. Классического музыкального репертуара я так за всю жизнь и не осилил. Встретился глазами с матерью, и мы поняли друг друга… Вышел в сад. Почему-то вспомнилась сказка, рассказанная давным-давно моей бабушкой Агафьей еще в те дни, когда я признался ей, что не хожу к профессору музыки из-за противного ганона. Вот эта сказка.
Жил-был Капитан. Смелый, отважный, удачливый. Капитана уважали, любили. И слава о нем, подобно морским волнам, обошла все моря и океаны. В день своего юбилея Капитану преподнесли дорогие подарки: золотые часы, кольцо с бриллиантом, шкатулку с драгоценностями. Последним из поздравляющих подошел к Капитану простой матрос. Он был лучшим ныряльщиком. В тот день корабль стоял в бухте, что славилась большими и красивыми ракушками, в которых — почти в каждой — находили жемчужины. Матрос протянул Капитану ракушку. Всего несколько минут назад он достал ее с морского дна. Еще не успел снять водоросли, очистить от ила, высушить. Но огромная ракушка и в таком виде была красивой. — Возьми, Капитан! — сказал матрос. — Подарок мой хоть, и не дорогой, но сохранит тебе самое дорогое — песню моря! Капитан был самолюбивым и гордым. — Не мог придумать для своего Капитана худшего подарка? — язвительно сказал он и тут же выбросил ракушку за борт. Вокруг засмеялись. Матрос молча удалился… Прошло много лет. Капитан состарился. Но еще плавал на своем корабле. Однажды на корабль напали пираты, команду забрали в плен, корабль сожгли, а Капитана ослепили, посадили в лодку и оставили в Океане среди волн. Только на седьмой день Капитана случайно обнаружил проходивший мимо корабль и доставил на родину. Слепой Капитан доживал свои дни в бедности. Когда ему исполнилось восемьдесят лет, никто уже не пришел его поздравить, и он тяжело переживал разлуку с морем и друзьями. Вдруг в двери постучали. — Войдите! — обрадовался Капитан. На пороге стоял бывший его матрос, над которым много-много лет назад посмеялся Капитан. На ладони матроса лежала огромная красивая ракушка. — Капитан! Я пришел поздравить тебя. Прими в подарок от меня ракушку, которой ты когда-то пренебрег. Она тебе сейчас будет нужна как никогда. Капитан был растроган. — Ты тогда достал ее? — Да. Я знал, когда-нибудь она тебе пригодится. Ракушка вечно поет о море, а его тебе так недостает. — Прости меня, добрый человек!.. Старик-матрос поклонился и вышел. Капитан прожил еще несколько лет. Он теперь не чувствовал себя таким одиноким и никогда не расставался с ракушкой, которая всегда пела ему бесконечную песнь о море, о невозвратном море. Как-то в зимний вечер постучали к Капитану. Ответа не последовало. Выломали дверь. Капитан лежал на постели, держа в руке ракушку, словно прислушиваясь к ее песне. Ракушка пела. А Капитан был мертв…
Почему вдруг так ясно вспомнилась эта сказка? Не знаю. Может быть, в судьбе Капитана и я смутно угадывал свою судьбу? Вот так: пренебрег своей ракушкой, не прислушался к своему пению и выбросил за борт. Мы все любили в детстве слушать сказки. а к их мудрости прислушиваемся только в старости. Ракушку сберегли родители. Для меня. Горьким укором… Спасибо им за науку.
Последние комментарии
13 часов 1 минута назад
15 часов 34 минут назад
16 часов 3 минут назад
16 часов 10 минут назад
10 часов 25 минут назад
19 часов 13 минут назад