Над Кубанью зори полыхают [Фёкла Васильевна Навозова] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (94) »
Фёкла Васильевна Навозова Над Кубанью зори полыхают. Роман–хроника.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Трудным выдалось начало 1911 года на Кубани. Казалось, зима поменялась временем с весной: в феврале на полях стаял снег, а в марте начались морозы и ветры. Свирепый норд–ост выдувал озимые. Бурые тучи пыли застилали небо. Сквозь них мартовское солнце глядело медным шаром. Ветер катал по степи огромные кучи прошлогоднего курая, по-местному «матренки». Их сухими стеблями были забиты улицы станицы Ново–Троицкой. Окутанная серой мглой, станица задыхалась от пыли. Митрий Заводнов с работником Петром спешил до вечера попасть на кошары. Наступила пора окота овец. Митьку хозяйничать на кошары послал захворавший отец. Закутавшись в бурки и башлыки и положась на лошадей, ездоки старались укрыть лицо от колючей пыли. Но пыль слепила, забивалась в уши и нос. — Ну и погодка, черты его мать! — выругался Петро, направляя своего коня под ветер. — Поворачивай, Митро. Коням тоже не сладко. Митькин конь, не ожидая понукания, повернулся сам. Петро свернул цигарку, достал трут, приладил кресало и высек огонь. Запахло палёной тряпкой. Петро с наслаждением затянулся и с шумом выдохнул клубы желтоватого дыма. — Махра — курево дюже полезное. Хорошо очищает глотку. Хочешь, Митро, покури, батька не узнает — откашливаясь, предложил работник. Митька покосился на кисет и в смущении шмыгнул носом. Он не курил. Боялся отца. Избегая соблазна, отвернулся и, прищурившись, стал оглядывать степь. Из серой мглы вынырнули согбенные фигуры людей. — Глякося, никак люди бегут! — удивился Митька. Петро повернулся. Подгоняемые ветром, к всадникам приближались двое. Нахлобученные на самые глаза фуражки были по–бабьи повязаны рваными платками. Короткие негреющие студенческие куртки, старые брюки с пёстрыми разноцветными лоскутами неудачно прилаженных латок. — Бродяги, что ли? — спросил Митька. — Нет! Как будто больше похожи на волчков… А те уже приблизились и, ища тепла, прижались к лошадям с подветренной стороны. Один из них дрожащим голосом попросил закурить. Петро развернул кисет, стал крутить цигарку из клочка старой газеты. — По виду будто студенты будете? По волчьим билетам прогон свой выполняете, штоли–ча? — сочувственно спросил Петро. — Значится, из Рождественской в Ново–Троицкую следуете? — Да, из Ставрополя через Рождественскую, — уточнил один из студентов. — Буря, холод, а переждать ведь вам нельзя. Как перекати–поле, по матушке–Расее гонит вас судьба, — со вздохом произнёс Петр. Тот, что попросил закурить, быстро взглянул на него и с горечью возразил: — Не судьба, казак, а царь–батюшка пустил нас по ветру, как эти шары перекати–поля. Митька насторожился: «Царя ругают… Видно, дюже он им насолил». Всем корпусом повернулся к студентам и внимательно смотрел на них. Тот, что отвечал, был высок и сутул. Черные глаза его, глубоко запавшие, горели яркими угольками. Другой, вздрагивая, стучал зубами от холода, молча глядя себе под ноги. Его качало ветром, и казалось, что вот–вот он свалится к ногам лошадей. Митьке стало жалко студентов. — Пирога им можно дать? — спросил он у Петра. — Ху ты! Ну конечно! Митька развязал кожаную торбу и вытащил большие куски пирога с капустой. Петро протянул деревянную флягу с водой. «Волчки», переминаясь с ноги на ногу, взяли угощение. Высокий тут же стал жадно есть, с трудом шевеля окоченевшими скулами. Другой вяло смотрел на кусок, как будто не знал, что с ним делать. Увидев флягу, он схватил её и стал пить воду. — Што, после девятьсот пятого года наказание терпите али по другой причине? — любопытствовал Петро. — По седьмому году. Три года тюрьмы и год по волчьему билету… — Ага, политичные, значит! Понятно. Петро не знал, что случилось в седьмом году, но не стал расспрашивать. Уточнив, как короче пройти в Пово–Троицкую, в станичное правление, путники скрылись в облаке пыли. А Петро вспомнил пятый год. Служил он в казачьей сотне 3–го Урупского полка. Отказались тогда казаки ехать на усмирение новороссийских рабочих, восставших против царя. Ночью урупцев разоружили и арестовали. Но начальство решило шума не поднимать. Рядовых казаков распустили по домам. Петро вернулся в свою станицу. Многие стали воротить от него нос, не здоровались, не отвечали на поклон. Жена с обидой выговаривала Петру: — И мне уже по улице пройти нельзя: бунтовщицей зовут, не здравствуются. — Ну и не надо, — раздражённо отвечал ей Петро. — Весна вот настала, хлеба своего до новины не хватит, — плакала жена. Петро, как мог, утешал её, уговаривал, а когда кончалось терпение, прикрикивал: — Да перестань ты ныть! Вот скоро в батраки наймусь, с голоду не помрём и то ладно! И нанялся в гот год Петро к богачам Заводновым. Он тяжело вздохнул. Митька оглянулся на него, с тревогой спросил: — Чегой‑то- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (94) »
Последние комментарии
2 часов 17 минут назад
2 часов 38 минут назад
3 часов 32 минут назад
6 часов 30 минут назад
6 часов 32 минут назад
6 часов 40 минут назад