Бугор [Виктор Алексеевич Панов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Панов Виктор Бугор
ВИКТОР ПАНОВ БУГОР Виктор Алексеевич Панов родился в 1909 году в крестьянской семье на Южном Урале. После окончания семилетки учился в Землеустроительном техникуме, потом в Омском ветеринарном институте, откуда был исключен за "кулацкое происхождение". Стал рабочим. По вечерам посещал литературное объединение при омской газете "Рабочий путь", где впервые, в 1929 году, напечатали его стихи. В 1934 году был принят в Союз писателей. С 1941 по 1951 год находился в заключении по 58-й статье. Освободившись, работал в Казахстане нормировщиком и кладовщиком на заводах, потом корреспондентом газеты "Павлодарская правда". Автор романов "Река" (1936), "Други верные" (1959), "Весна и осень" (1979), "Горячие стены" (1976). В 60-е годы неоднократно публиковал в "Новом мире" очерки. Умер в Москве в 1995 году. На окраине Омска в узкий болотистый залив с реки заплывали бревна, они со стуком грудились, мордастые с концов, облепленные водорослями, похожие на живых чудовищ. Их легче бы лошадью вытягивать на берег, но лошадь и веревки нам не давали - приходилось мокрых великанов тащить на себе. Семеро заключенных с трудом громоздили на костлявые плечи сосну или суковатую ель, прожившую в бору годов сто двадцать. Гнулись под бревном, чтобы поровнее ложилась на нас тяжесть. Бригадир Беседин, по-лагерному бугор, размахивая палкой, орал басом: - А ну, поживее! Не гнись, Москва! Чего у тебя ноги скользят? Эй, ты! Ярославец? Смелее шаг! Иной раз он и сам на минуты брался за работу, чтобы показать, как молодцевато справляется с ней, но только на минуты. Мог толкнуть работягу, ударить палкой. Набрасывался на высокого Иванова: - Не хитри... Поддерживай бревно! Руки отсохли? Эй, Москва паршивая! В грязь не ступай. Ослеп? Беседин обвинял москвичей во всех бедах. - Откуда пошли неурядицы? - рассуждал он. - Аресты, колхозы, лагеря во всем виновата Москва. Будь бы столицей Саратов или Вятка - другой разговор. Москвич жидковат. Брат мой около Тихвина устанавливал кабель с Волховской станции к Ленинграду, по дну Ладожского озера, и москвич первым провалился под лед. - Мог и рязанец провалиться, - сказал я. - Другие - редко. Выплывут, которые с Волги, с Камы, а ваш брат дохлятина. Кто здесь раньше всех мрет? Кто доходяга? Москвич! Во что метил со своей революцией, в то и угодил... Иванов, сбрасывая липкую грязь с мокрых брюк, проворчал: - Здесь бы поставить лошадь таскать бревна, а мы бы ей помогали... Во много раз увеличится скорость. И нам не маяться... - Ишь чего захотел! Еще бы лебедку с мотором. А ты - руки в брюки. Живо, живо! Дружнее толстое берем! Холодный ветер с широкой реки, скользкая глина под ногами - не жить бы на свете! Беседин объявлял перекур, мы садились на бревна. Табачок был не у многих, а чуть ли не каждому хотелось хоть раз затянуться самокруткой, и она передавалась из рук в руки; окурок обжигал губы. Иванов сказал, что на этом же правом берегу на перекатке бревен работал Достоевский. - Мало ли нашего брата, - отозвался бугор. - У меня в бригаде Достоевского не было. Достижаев был. Загнулся. Хмурый Илья откликнулся: - А у нас на лесоповале был учетчик Достижаев. Из бытовиков. Отбыл срок и освободился. Умело закрывал наряды - давали до килограмма на душу. Берег человека... - И я не собака, - обиделся Беседин. - Не худший из бригадиров. Помолчали. Солнышко спряталось в тучу. Иванов напомнил: годов сто тому назад писатель Достоевский здесь баржу ломал вместе с другими. Каторжники в цепях? Кандалы? Неужели не слыхивали? Железные кольца с цепями надевали на руки и ноги. Вес? - Не знаю, братцы, вес. Оживленно прикинули вес цепей и колец на человеке, поспорили, посердились и решили, что кандалы весили килограмма четыре, если в них можно работать на той же вытаске бревен. - А крестьянин тот Достоевский или из городских? - спросил Беседин. - Из дворян, - ответил Иванов, - окончил какое-то инженерное училище. Тогда отбывали срок только виноватые. - А кормили как? Если уж ты все знаешь? - спросил Илья. - Досыта. А Достоевский с рынка брал, за свой счет питался. Иванов сказал, что Достоевский покупал на день фунт говядины четыреста граммов! Летом в Омске фунт говядины стоил копейки, а зимой гроши. Федор Михайлович пил чай, не особо скупился на сахар, а при такой выволочке бревен, как здесь, наверняка откупался от работы... - Не ври. Один врал, другой не разобрал. Ха-ха-ха... Привыкли при советской власти - божиться не надо. - Илья, потирая тыльные стороны ладоней, оглянулся на Беседина. - Что скажешь, бугор? Бригадир не ответил, а Иванов тихо сказал мне: - Во многих колхозах голоднее, чем жилось на той каторге во времена Достоевского. С чего бы он стал врать в своих записках? - Оставить тему, - скомандовал Беседин. Все-таки кто-то произнес: - Теперь на каждого цепи надеты... Вытянули из грязи в штабель сто бревен, а бугор в наряд записывал сто пятьдесят, пронесли бревно на плечах тридцать метров, он отмечал - сорок: надо же заработать в день по девятьсот- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Последние комментарии
12 часов 17 минут назад
16 часов 32 минут назад
18 часов 50 минут назад
20 часов 40 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад