Последний коршун [Самуил Ефимович Полетаев Миримский] (fb2) читать постранично, страница - 3

кладка склизкая, упадёшь ещё. Плавать-то хоть по-лягушачьи умеешь?

Плавать Кузя не умел ни по-лягушачьи, ни по-собачьи.

— Ну тогда я вас у речки обожду.

— Один останешься, а тебя волк слопает.

— А я его палкой…

— Э, глупый ты ещё!

— И совсем не глупый. Мне пять лет уже. Сам папка сказал: приходи встречать.

Тут, откуда ни возьмись, Нюрка! Нарядная вся, в цветастом платочке, с мамкиной брошкой на кофте. Узнала, о чём разговор, накинулась на Кузю:

— Ах ты, брехун! И про ферму и про папку набрехал! Когда это он тебя звал?

Затолкала Кузю в избу, закрыла дверь на щеколду и с ребятами — в путь!

— Ладно, ещё посмотрим! — громко погрозился Кузя в окно.

Он достал из шкафа свою почти новенькую фуражку с лаковым козырьком, надел её и вылез в окно. Постоял немного, глядя на уходящих ребят, и пошёл за ними — сперва вразвалочку, потом всё быстрее. В крайнем случае убежит, решил он. Ребята оглядывались на него, но не узнавали. Кузя сразу смекнул: из-за фуражки! Отец подарил её Кузе на день рождения, приколол к ней значок и сказал: «Теперь ты железнодорожник!» А железнодорожника небось не прогонят!

На косогоре ребята сбились в кучку и о чём-то стали совещаться. Кузя осмелел, поправил фуражку и догнал их.

— Это кто же такой?

— Ой, Кузя, ты, что ли? А мы тебя и не узнали.

— Ишь ты, фуражка какая знатная!

Нюрка потрепала его по щеке, сняла с него фуражку и примерила поверх платочка. «Не иначе поносить захотела, — подумал Кузя, — хотя она никакой не железнодорожник, как мы с батей».

— Поноси немного, а потом отдашь, — разрешил Кузя.

— Вот спасибо! — обрадовалась Нюрка и подкинула фуражку вверх.

Фуражка вспорхнула, как птица, упала, но Нюрка снова её вверх, и так до тех пор, пока та не зацепилась за ветку берёзы.

— Мотай отсюда скорее, а то мамка заругается! — крикнула Нюрка и толкнула его. — Обратно пойдём — принесём твою фуражку.

Ребята посмеялись и побежали дальше, а Кузя остался стоять под берёзой и ждал: может, фуражка сама упадёт? Но фуражка не падала. Тогда он обхватил берёзу и стал раскачивать её. Фуражка ещё прочнее вцепилась. Что же делать? Кузя стал карабкаться вверх по дереву, добрался до нижней ветки и склонился вместе с берёзой чуть не до самой земли. Ещё сломается, подумал он и слез с неё.

— Ничо! Никуда не улетит! — сказал он про фуражку и побежал к лесу, где скрылись ребята.

В лесу было темно, и Кузе стало страшно. Он хотел было покричать Нюрку, но вдруг из низины наплыли голоса:

— Васька, сюда, говорю!

— Там глыбота!

— А я пойду по кладке!

— Гляди, оскользнёшься!

Пока Кузя добежал до речки, ребячьи голоса перебрались на другой берег, поднялись на горку, спустились вниз и затихли. Кузя достал из-за пазухи свою подзорную алюминиевую трубку, покрутил её перед глазами и так и этак — никого не видать!

— Нюрка-а-а! Ню-ю-юр! — покричал он.

Но речка проглотила его слова. После недавних дождей она торопилась и бурно шелестела о мостик из тонких осинок. Кузя спрятал трубку, ступил в воду и тут же подался обратно. И снова покричал. Но из-за шума сам себя не расслышал. Чем больше он топтался на берегу, тем сильнее сердилась речка, словно только и ждала, когда он оступится, чтобы утянуть его на дно.

— А ничо! — сказал вслух Кузя, — Я их здесь покараулю!

Сказал и успокоился. И перестал бояться речки. Теперь это была уже не грозная река, а прозрачный ручей с цветными камешками на дне. Кузя бесстрашно ступил на мостик — шаг, ещё шаг — и перебрался на другой берег. А дальше дорога сама побежала навстречу, лес расступился, открылось поле, а из-за бугра вдруг выскочил железнодорожный разъезд.

Кузя увидел Нюрку и остальных ребят, но подобрался к разъезду с другой стороны. Он остановился на краю насыпи — место хорошее, безопасное и далеко видать.

— Третий вагон здесь остановится!

— Нет, здесь!

— А мой папка с диспетчером приятель!

— А мой сцепщик на горке, его сам начальник знает. У него медаль почётная есть.

— А у моего орден, а я и то не хвастаюсь!

Ребята стали спорить, кто важнее да кто главнее, и так получалось, что и сцепщик, и слесарь, и смазчик — каждый из них и есть самый важный человек на железной дороге. Только Кузя не был согласен. Самый главный человек на железной дороге — его папанька, потому что он не смазчик, не сцепщик, а железнодорожник. И его сам машинист дядя Ваня знает, за руку здоровается, а машинист важнее всяких начальников.

— Идёт!

— Идёт!

Вдали засверкала звёздочка. Она плыла к разъезду, разбрызгивая искры, а потом разделилась на два пугающих огненных глаза. И сразу же застучали рельсы: стук-перестук! Стук-перестук! Поезд заскрипел тормозами и остановился, окатив светом из окон замерших ребят.

— Димка, сынок!

— Па, где ты?

— А ну лови!

— Петька, вылазь, всего минуту стоит!

Сбивая друг