Кораблекрушение в Викхэмптоне [Скотт Томас] (fb2) читать постранично

Скотт Томас Кораблекрушение в Викхэмптоне

Мне часто снится холодное, изрытое штормом море и судно, мелькающее среди волн — мелькающее и сверкающее разорванными парусами — мелькающее, прежде чем гигантская глотка океана проглотит его. Мне снится бешеный топот овечьей отары, снится мягкий и леденящий поцелуй, снятся скалы, глядящие на серо-свинцовую Атлантику. Как часто мне все это снится…

1

Я человек медицины, ни очарован, ни устрашен сказками рыбаков, рассказывающих о море и его тайнах. Конечно, я признаю, что Атлантика может обладать предательской мощью, но вплоть до той ночи несколько лет назад я считал себя невосприимчивый к забавным предрассудкам. Поначалу я развлекался, когда рыбаки шептали о странных и удивительных созданиях, о гигантском демоне-кальмаре, о мелькнувших темным блеском русалках. Можно думать, это остатки варварского 15-го века. Что ж, когда собираются вокруг костра и говорят о странных морских огнях и о призрачных голосах утопших, я тоже признаю, что существует нечто причудливое в архаическом смысле этого слова.

Учившийся в Лондоне, я находил городок Викхэмптон тихим, если даже не сказать скучным, уголком земли. Местные жители обрабатывали как землю, так и море, и выглядели настолько довольными, насколько резонно было этого от них ожидать. Однако, временами нелегко было — то есть, без довольно многих миль путешествия — избежать ощущения изоляции. Действительно, раздумывал я, если Викхэмптон соскользнет в море, заметит ли это хоть кто-нибудь?

Местные в своем большинстве были добрым народом, хотя я и виделся им неким курьезом. Некоторые относились ко мне подозрительно и немного приняли лишь тогда, когда я научился не пробовать заменить знакомые, долгодавние народные лечебные средства своими «городскими новинками», а работать вместе с ними. Компромисс — не потеря мудрости, скажу я вам.

Что ж, стояла унылая пора зимы, когда произошло то странное событие, о котором я хочу сообщить. Дни были короткими и серыми, дождь без передышки обрушивался на нас целую неделю. Ни храбрейший, ни самый упертый в глупости не отваживались выйти в бурное море. Я уютно укрылся в своем скромном жилище, лениво заняв себя хорошими книгами и плохим бренди, когда между десятью часами и полуночью — я не могу достаточно отчетливо вспомнить время — нетерпеливый стук раздался в мои двери.

Это бы Харри Уоткинс, грубоватый и взъерошенный человек лет за пятьдесят, пастух-овцевод. Бедняга почти захлебывался от шторма, стоя у дверей и дрожа самым неистовым образом.

— Доктор Майлс, — задыхаясь, выговорил он, — ужасное случилось на берегу возле скал…

— В чем дело? — спросил я.

— Крушение… о, жуткое… трупы…

Я живо схватил фонарь, дождевик и аптечку, что-то бормоча об идиотах, выходящих в море в такую погоду. На пути к берегу, пока ревущий влажный ветер сотрясал экипаж, Уоткинс описывал страшную сцену.

— Я был в своем домике, когда услышал, как овцы в сарае пришли в ужасное смятение. Я поспешил, чтобы успокоить их, думая, что их напугала буря, — объяснял Уоткинс. — Вдруг я услышал какой-то подозрительный свист, не похожий ни на какой ветер — он был почти как голос. Не стыжусь признаться — у меня мороз прошел по хребту.

Уоткинс продолжал описывать, как затем он выбрался наружу и побежал к скалам, что прямо к западу от его жилища, следуя на звук. С этой продуваемой ветром высоты он увидел бушующее море. Продолжая, он понизил голос:

— И там я увидел судно, небольшую шхуну с разорванными в клочья парусами. Всего лишь на несколько секунд. Скажу вам, доктор, я чувствовал себя беспомощным человеком, глядя, как шхуна мелькает на волнах, что вдвое выше ее. Потом она исчезла, а этот странный свист раздался еще раз — потом он тоже пропал. И тогда я направился вниз на берег.

2

Мой сон прерывается кошмаром — звуком ломающихся костей и хрустом дерева, глазами столь темными, как холодное дно моря. Я съеживаюсь в постели и потею от страха. Я вижу шхуну, почти целиком сожранную морем, и берег, похожий на поле битвы. Долгие часы одиночества обнимают меня, пока в тишине я проливаю глупые слезы. Я съеживаюсь в постели и дрожу.

* * *

Низкий плоский берег захлестывали гневные волны. Уоткинс вел меня, щурившегося от порывов бури, указывая на мокрые, бледные фигуры, распростертые на песке там, куда их выплюнула Атлантика. Я опустился на колени перед первой, это была женщина, лежащая в грязи лицом вниз. Ее длинное белое платье казалось пленкой, наброшенной на нее, изорванная шаль напоминала водоросли. Я перевернул ее. До сих пор мороз проходит у меня по коже, когда я вспоминаю, что увидел. Знаете, я видел мертвых и прежде, но лицезреть молодость и красоту, столь безжалостно умерщвленную зловредной судьбой, было какой-то непристойностью. Ах, каким нежным созданием была она. Красивая. А теперь она лежала с застывшим взглядом, характерным для только что скончавшихся, еще не закоченевшая, и