Отпусти синицу [Алла Федоровна Бархоленко] (fb2) читать онлайн

Отпусти синицу

Алла Бархоленко, член Союза писателей СССР, живет и работает в городе Челябинске.

В 1967 году в Южно-Уральском издательстве вышла ее первая книга рассказов „Сколько стоит песня“.

В 1966 году в журнале „Театр“ была напечатана драма „Обуховке нужны чудаки“, получившая вторую премию на Всесоюзном конкурсе. Она ставилась во многих театрах.

Одна из пьес этого сборника также отмечена премией.

ПОСЛЕДНИЕ УГЛЫ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Прасковья Федоровна Журавлева, д о м о х о з я й к а.

Александр }

Илья }

Клавдия }

Анфиса } е е  д е т и.

Ксения, ж е н а  И л ь и.

Василий, м у ж  К л а в д и и.

Елена, с о с е д к а.

Савелий Егорович, о т е ц  Е л е н ы.

Глеб, д р у г  А л е к с а н д р а.

Кузьма, с о с е д,  с т а р и к.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Общая комната в доме  Ж у р а в л е в ы х. Двери в комнаты  И л ь и,  К л а в д и и  и  П р а с к о в ь и  Ф е д о р о в н ы. Большой обеденный стол. Уголок  А л е к с а н д р а: книги, чертежная доска и кресло — самодеятельный модерн. С другой стороны — новый сервант. А н ф и с а, маленькая, большелобая, горбатая. Ходит от стола к серванту, собирает обед. Появляется  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. День-то какой нынче… тихий, ласковый… (А н ф и с а  молчит.) Ну-ко, смотри, какую тебе материю на платье подобрала… Взгляни, Анфисушка! Переливается, блестит — глаза не нарадуются. (Накидывает материю на плечи дочери. А н ф и с а  срывает ее. Скрывается в другой комнате.) Деточка, доченька… Все-то понимаю, все-то вижу… Доченька… Себя бы на части изрезать дала, если бы хоть каплю могло помочь…

Входит  И л ь я, чем-то очень доволен.

И л ь я. Стало быть, вот так… Обед скоро?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Скоро… о, господи… Скоро, Илюша. Александра не видел? Чего-то долго нет.

И л ь я. Куда ему деваться? Явится.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Может, влюбился в кого?

И л ь я. Влюбился, как же.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ума не приложу.

И л ь я. Опять вы, мама, Анфиске на платье подарили? А зачем ей?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Молчи, Илька, молчи об этом.

И л ь я. И между всем прочим, от вас винцом пахнет.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну и пахнет, ну и что? Праздник горький у меня сегодня.

И л ь я. На ветер деньги пускаете. Лучше бы на дом отдали.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Виновата я перед Анфиской… По моему недогляду покалечилась ока.

И л ь я. Когда то было. Теперь не исправишь.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Верно говоришь, не исправишь. Потому и боль моя, и вина моя остаются.

И л ь я. Я дом для всех ремонтирую.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Дом… Раскрасил, как конфету! Помню, ты в детстве тряпки любил. Куклу Клавдии купишь, а ты с ней до ночи возишься. И бережлив был, как девчонка, гвоздя ржавого не выбросишь. Радовались мы с отцом — хозяин растет… Да. Вырос.

И л ь я (потускнел). Плох, стало быть?.. На дом-то с других улиц смотреть приходят!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А леший с ним, с домом! Все равно новостройка тут будет.

И л ь я. Тут почва низкая, вода близко. Какой дурак строить станет. Тут испокон веку огороды!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Александр врать не будет, он точно знает. Его и спросим.

И л ь я. Точно, как же. Выучили на свою голову.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Чего ты, смотрю я, все Александра заедаешь? Брат ведь!

И л ь я. Как же, брат!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А я говорю — брат!

Молчат.

И л ь я. Знаю — вы чужого больше своих любите. Как же. Однако, между всем прочим, есть люди, которые и нас ценят.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Эх, Илька, Илька…

И л ь я (трогает материю). Дорогая… В самый бы раз Ксеньке на костюм.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Не трогал бы, Илья.

И л ь я. Вы бы Анфиску лучше работать послали. Институт, дура, бросила — самое бы место ей в бухгалтерах.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Легко больно ты места выбираешь…

И л ь я. Темните все. С подковыркой живете.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Куда пошел-то? Опять к соседской квартиранточке? Думаешь, не видим, как через дырку в заборе лазаешь?

И л ь я. Ну и не ваше это дело.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ухватом бы тебя. Жену-тихоню взял и рад! Добром говорю, Илька, перестань пакостить.

Входит  В а с и л и й  с охотничьими трофеями — зайцем и двумя бобрами.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ты со своей охотой, Василий Николаевич, того и гляди на работу опоздаешь.

И л ь я (вспомнил о чем-то, опять доволен). Везет вам, Василий Николаевич. Я сколько ни ходил — одни лягушки попадаются. Так и продал ружье — чего ему без пользы висеть. Матерый зайчишка. В бобров-то вы, видать, слева? Тоже запрещенной животинкой не гнушаетесь, коль повстречается?

В а с и л и й. Живи ты просто, Илья. Выкаблучиваешь невесть что.

И л ь я. Ничего не выкаблучиваю… Меня вот, между всем прочим, начальником цеха назначают. Вот так, стало быть.

В а с и л и й. Какого цеха?

И л ь я. А вашего. С завтрашнего дня. Приказик повешен.

В а с и л и й. Почему не Матвея?

И л ь я. Слабоват оказался.

В а с и л и й. Мудрецы… Ну, мудрецы!

Входит  А л е к с а н д р.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Саша, сынок, обедать садись. Только тебя и ждем.

А л е к с а н д р. Приветствую. С трофеями, Вася? Поздравляю.

В а с и л и й. А с рукой у тебя что?

А л е к с а н д р. Об угол ударил.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Или с кем подрался?

И л ь я. У него с детства кулаки зудят.

А л е к с а н д р (стоит против Ильи, руки в карманы). Странное, понимаешь, такое состояние — каждому хочется в морду дать. За что-нибудь да следует.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Жениться пора.

А л е к с а н д р (Василию). Помнишь, как мы с тобой рысь палкой прихлопнули?

В а с и л и й. Помню.

А л е к с а н д р. Глазищи у нее какие были…

И л ь я. Человека палкой не прихлопнешь.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Садитесь обедать, сыны.

А л е к с а н д р. Только — это же бобры?

И л ь я. Они самые. Мех-то какой. Этим шкуркам цены нет. Однако как же вы их убили, Василий Николаевич! Раны нигде не видно. Или — в силки?

В а с и л и й. Хм, в силки… Вышел сегодня к реке, а они — на берегу. Видно, из воды вышли, тут и кончилось, Неужели отходы в реку пустили?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Эко, бедолаги…

В а с и л и й. В прошлом году только бобров выпустили. Не вступись за зверье — переморят. Мне, мать, обедать сегодня некогда, надо к директору на прием успеть.

А л е к с а н д р. Давай, Вася! Под нос ему этих бобров.

И л ь я. Начальству можно и одного бобра показать.

А л е к с а н д р. А из другого воротник? Или на толкучке за сотню-другую загнать?..

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Сашенька, Илюша… Обедать идите.

В а с и л и й. Да… А из зайчика хорошее жаркое получится а, мать?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Уж постараюсь.

В а с и л и й. Удивляюсь вот — Клавдия как ни возьмется обед готовить, так то пересолит, то недосолит, а вы…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Да учила ее, окаянную! Хохочет — было бы горячо, а на остальное наплевать… Она у меня так сразу директором фабрики и родилась.

В а с и л и й (улыбаясь). Да я, в общем-то, не в претензии… Ну, пошел я. (Уходит.)

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Чего обедать-то не садитесь? Стоят, как петухи.

И л ь я. Думаете, он из-за бобров пошел? Он из-за меня пошел. А только опоздал. Приказик-то висит.

А л е к с а н д р. Какой приказик?

И л ь я. На повышение иду. Начальником цеха.

А л е к с а н д р. Откажись.

И л ь я. Это почему?

А л е к с а н д р. Теперь начальство вышло из моды.

И л ь я. Вышло, как же.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Остынет борщ, говорю.

И л ь я. А если бы самого в начальники — обрадовался бы. (Двинул стулом.)

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пошел все-таки?

И л ь я. Не ваше дело. (Уходит.)

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пошел… А я в заборную-то дырку гвоздей натыкала. (Смеется.)

А л е к с а н д р. Хороший борщ, мама.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ешь на здоровье, сынок. Чего случилось-то?

А л е к с а н д р. Женщину хотели обидеть.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Значит, за женщину заступился?

А л е к с а н д р. Угу.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Тогда ладно. Тогда ничего. Много их было?

А л е к с а н д р. Мало.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Двое?

А л е к с а н д р. Трое. Хороший борщ.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Кушай, кушай… Давай еще налью.

Входит  К с е н и я — тихая, со страдающими глазами, старается быть незаметной.

К с е н и я. Добрый вечер… (Заглядывает в свою комнату.) Ильи нет?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Куда ему деваться, твоему Илье? Пришел. В сарай, что ли, полез… Гвозди, что ли, какие-то понадобились… Вроде ты сегодня раньше с работы пришла?

К с е н и я. Как обычно…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну? И верно, времени-то уж сколько… Садись, ешь… Садись, милая, садись.

К с е н и я. Не хочу я.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну-ко, ну-ко, не дури. Все мы, Журавлевы, аппетитом отличаемся, и тебе привыкать надо Садись-ко, садись, Ксенюшка.

К с е н и я. А зачем ему гвозди?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А кто его знает. Для велосипеда, что ли.

К с е н и я. Для велосипеда?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну, не знаю, для чего… Я и говорю ему — в сарае посмотри… (Входит Илья, придерживая разорванные брюки.) Ну вот — пришел твой ненаглядный.

И л ь я (жене). Слыхала? Меня начальником назначили.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Что больно скоро вернулся? Нашел гвозди-то?

И л ь я. Совсем вы, мама, на старости лет из ума выжили. Гвоздиками забавляетесь. А костюм сотню стоил…

К с е н и я. Порвал, что ли?

И л ь я. Стало быть, порвал.

К с е н и я. Ничего, Илюша, заштопаю — не видно будет.

Идет к себе.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ты вот что, Илька. Костюм сотней меряется. Рублишками. А страдание женское подороже будет. Никакими рублями не окупишь. И нет у тебя такого права, ни у кого нет такого права — заставлять человека страдать. Хоть жена тебе, хоть чужой кто — не смей душу травить.

И л ь я. Мораль читаете? Святости под конец захотелось?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ты помни, однако, что я сказала. Не перестанешь, уши оборву.

К с е н и я (в дверях). Давай зашью, Илюша.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Иди, иди, штопайся.

И л ь я  уходит.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Саша, сынок… Спросить тебя хотела… Слыхала я, что вроде у нас, на Лисьем Хвосту, тоже строить будут?

А л е к с а н д р. А я не говорил разве?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ты о своих делах все помалкиваешь. Стороной узнаем.

А л е к с а н д р. Если утвердят проект, будет стройка.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Значит, тут ломать начнешь.

А л е к с а н д р. Не ломать, а строить, мать.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ломать тоже, Саша.

А л е к с а н д р. Пожалуй… Но зато городок отгрохаем что надо! На нашем Лисьем Хвосту — спортивный комплекс. Всю эту деревянную рухлядь снесем, по низине раскинем стадион, а выше, по склонам гор, — жилые здания. Хочешь посмотреть? (Показывает эскизы.) Наш теперешний дом вот здесь, в центре будущего футбольного поля. А дед Кузьма — прямо в воротах.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. С красотой сделано. И сосенки сохранил.

Входит  Г л е б  с цветами.

Г л е б. Здравствуйте, Журавлевы!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А, Глебушка! Здравствуй, здравствуй. Обедал?

Г л е б. Уже.

А л е к с а н д р. Привет, Левитан, привет!

Г л е б. Анфиса дома?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Анфисушка? Отдохнуть прилегла.

Г л е б. Поздравить ее хотел, Прасковья Федоровна.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Давай цветочки сюда поставим, Глебушка. Увидит она и обрадуется потихоньку. Иди, иди, сама сделаю.

Г л е б (подходит к Александру.) Все маешься, архитектор?

А л е к с а н д р. Кончаю.

Г л е б. Прямо не верю, что когда-нибудь наша Тьмутаракань примет современный вид. Слушай, Расстрелли, ты упустил совершенно необходимую деталь.

А л е к с а н д р. Да? Какую?

Г л е б. Плевательницы. Вчера вымели ведро шелухи с передвижной выставки. Перед Врубелем лузгали семечки. Нет, человечеству необходимы плевательницы.

А л е к с а н д р. Что ж, поставим плевательницы.

Г л е б. Ты меня утешаешь, борода.

А л е к с а н д р. Эй! Руками не трогать.

Г л е б. Как твоя командировка? Не хватает своих кирпичных коробок — посмотрел на чужие?

А л е к с а н д р. Можешь не верить, но я видел коробки, которые соответствуют законам красоты. Архитектура и геометрия, друг мой. Коробка — всего лишь деталь пространственного решения. Я впервые обрадовался, что современные здания столь лаконичны, тут кроются такие возможности…

Из комнаты вышел  И л ь я.

И л ь я. А меня начальником назначают.

Г л е б. Сочувствую.

И л ь я. Это почему?

Г л е б. Уважения меньше.

И л ь я. Болтуны. Все болтуны. Болтуны и пижоны.

Г л е б. Эпидемия. (Александру.) Что вечером?

А л е к с а н д р. Нуль.

Г л е б. Билет в театр устроит?

А л е к с а н д р. Двинули.

И л ь я. Пижоны.

Г л е б. Гони монету.

А л е к с а н д р. Обанкротился?

Г л е б. Жена приобрела набор кастрюлек.

А л е к с а н д р. Чего?

Г л е б (нежно). Кастрюлек…

А л е к с а н д р. Тоже смысл.

Г л е б. Ты уверен?

А л е к с а н д р. Без четверти на площади.

Г л е б. Идет.

А л е к с а н д р. Привет!

Г л е б. Салют! До свидания, Прасковья Федоровна.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Будь здоров, Глебушка.

Г л е б  уходит.

И л ь я. Пижоны…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Идете, что ли, куда?

А л е к с а н д р. В театр.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Сашенька, ты уж поаккуратнее. А то и проекта не кончишь.

И л ь я. И никому никакого дела. Хоть бы слово кто сказал… Все завидуют.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Полно, Илья.

И л ь я. Завидуют! Васька сейчас у директора на меня капает, чтоб не меня, а другого в начальники. Бобрами прикрывается, а сам капает.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ох, Илья, не тебе бы людьми командовать.

И л ь я. А что вы меня все учите? Пилят и пилят. Всю жизнь пилят. Не маленький!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Лучше откажись. (Уходит.)

И л ь я. Так, стало быть… Свои же и сожрут! Жизнь… (Кричит.) Меня начальником назначили! (С презрением.) Люди… (Бесцельно плетется к себе.)

А л е к с а н д р  работает. Появляется  А н ф и с а.

А н ф и с а. Саша… А жить — это обязательно?

А л е к с а н д р  повернулся к ней.

А л е к с а н д р. Ну что ты, сестричка…

А н ф и с а. Иногда мне хочется, чтоб было тихо-тихо… Хочется заснуть. Сказать, что мешало мне уснуть? Ты. Если знаешь хоть одного такого человека…

А л е к с а н д р (достал книги). Это тебе.

А н ф и с а. История искусств… Спасибо, Саша. Чьи это цветы?

А л е к с а н д р. Твои. Глеб приходил.

А н ф и с а. Вот бы нарисовать так…

И л ь я (приоткрыв дверь). Анфиска, подай стакан!

А н ф и с а  встает, но Александр удерживает ее.

А л е к с а н д р. Возьмет сам.

И л ь я (распахнув дверь). Оглохла? Стакан, говорю!

А л е к с а н д р (идет к буфету, достает стакан). В другой раз обходись своими силами: Она тебе не прислуга.

И л ь я. Разломится, если подаст?

А л е к с а н д р. А за услугу, которую тебе оказывают, нужно говорить спасибо.

И л ь я. Я ее кормлю — за это пусть меня уважает.

А л е к с а н д р  выхватывает поданный стакан, ставит обратно в буфет. Возвращается к своему столу.

И л ь я (остервенело.) Анфиска, стакан! (Из комнаты торопливо выходит Ксения, подает мужу стакан.) Не тебе сказано!

К с е н и я. Илюша… Илья. Ну?!

К с е н и я  уходит к себе. И л ь я  стоит, ищет, к чему придраться.

Образованные у нас появились… Мерси-пардон. На Лисий Хвост культура пришла!

Выглянула  К с е н и я.

К с е н и я. Илюша…

И л ь я. Культура, как же!

Быстро уходит к себе.

А н ф и с а (прижалась к руке Александра). Спасибо, Саша…

Стон из комнаты  И л ь и.

А л е к с а н д р. Что это?

А н ф и с а. Опять Ксению бьет…

А л е к с а н д р. Как — бьет?..

А л е к с а н д р  бросился к двери, стучит, срывает запор. Выскакивает К с е н и я, убегает. И л ь я  прислонился к дверному косяку. А л е к с а н д р  засунул руки о карманы. Стоят.

А н ф и с а. Саша…

А л е к с а н д р  отходит от  И л ь и.

И л ь я (в спину Александру). Подзаборник. (А л е к с а н д р  замер на ходу.) Двадцать лет на нашей шее.

А л е к с а н д р. Да черт меня возьми совсем!.. (Идет к своим чертежам, быстро скатывает их.)

А н ф и с а. Саша…

И л ь я. Пусть! Пусть уходит! Дышать легче!

А н ф и с а. Саша… А как же я?..

А л е к с а н д р  остановился. Возвращается с работы  К л а в д и я, большая, решительная.

К л а в д и я (окинув всех взглядом). Что за хай?

А н ф и с а. Клава, он уйдет!..

И л ь я. Пусть убирается!

К л а в д и я. Ну ты, стервятник, полегче! (Ловко сунула кулаком — Илья согнулся.) Валяй в свою конуру!

И л ь я. Холера… Язва… Старая лошадь!

К л а в д и я  снова повернулась к нему. И л ь я  поспешно захлопнул дверь.

К л а в д и я. И чем только не приходится заниматься женщине с высшим образованием!.. Саша, толстовец, с хамьем же надо по-хамски. Анфиска, дай пожрать. (Протягивает Анфисе сверток, целует.) Тебе. Что у нас стряслось? Кто там ревет? Ксения? Понятно.

А л е к с а н д р. Я подумал… Я строю вот это… А потом в таких домах какой-нибудь Илья…

И л ь я (приоткрывая дверь). Ксень… Ксеня!..

К л а в д и я  взглянула — И л ь я  тут же скрылся.

К л а в д и я. Это Ксения виновата!

А л е к с а н д р. Чем она виновата?..

К л а в д и я. Терпит — вот и виновата.

И л ь я (приоткрывая дверь). Ксенька!..

К л а в д и я  не обратила на него внимания, и дверь захлопнулась не так быстро.

К л а в д и я. И любит его больше, чем вообще любить положено.

И л ь я (распахнув дверь). Ксенька, стерва! Ты почему не раздеваешься? Я тебе муж или не муж?..

К с е н и я  покорно идет. Дверь захлопнулась.

Занавес

Картина вторая

Двор у дома  Ж у р а в л е в ы х. За забором — огород соседей. Впереди улица. За ней гладь озера и отлогие горы, покрытые лесом. По противоположному берегу пробегают трамваи, соединяющие разорванные части города. Видны трубы заводов. Осень. Теплый вечер. А н ф и с а  у корыта стирает гору белья. В а с и л и й  сидит на лавочке возле дома, чистит ружье. По двору шатается  И л ь я.

И л ь я (зевает). О-хо-хо!.. Терпеть не могу ночных смен. А людям в ночь. Между всем прочим, ночные смены вредны для здоровья. Что вы молчите, Василий Николаевич?

В а с и л и й. Ружье разговору не любит.

И л ь я. Так оно не заряжено.

В а с и л и й. Говорят, раз в жизни и незаряженное может выстрелить.

И л ь я. Тоска. Даже поговорить не с кем. Да и говорить не о чем.

В а с и л и й. То-то и оно.

И л ь я. А что бобры ваши? Как на них директор отреагировал?

В а с и л и й. Нормально отреагировал.

И л ь я. Бобры… Знаю, о чем разговор был.

В а с и л и й. Ну и что?

И л ь я. Не выгорело? Знаю, что не выгорело. О том надо было помнить, что меня на заводе ценят. И гравер я был первостепенный, и многое другое могу. Вот так, стало быть.

В а с и л и й. Нет, Илья, до первой статьи тебе далеко.

И л ь я. Однако мои работки на выставку-то пошли.

В а с и л и й. Выставка не долго живет.

И л ь я. Так и человек не больно вечен.

В а с и л и й. После человека дела остаются.

И л ь я. Либо останутся, либо нет… Я вам, Василий Николаевич, советик подкину, уж если вам хочется в веках утвердиться. Взглянул я на вашу последнюю работу по стали — не хватает ей кой-чего.

В а с и л и й. Дельный совет отчего не выслушать.

И л ь я. И горы там, и лес — живо все так стоит. И дымок из труб заводских… Отсюда, с нашего крылечка, картинку писали? Вдохновение, так сказать, без затрат.

В а с и л и й. Ты не виляй, ты говори.

И л ь я. Между всем прочим, всякие вопросики возникают. Задумается кто: зачем это у него лес около завода редкий? Намекает, что тайга гибнет? А дымок из труб? Критикует директора за то, что дымоуловители не ставит?.. А чтоб не возникало ничего такого, и нужно-то немного: дымка поменьше, лесу погуще… Ты ружье-то, между всем прочим, подальше малость!

С улицы входит  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Увезли Кузьминишну на «Скорой помощи».

В а с и л и й. Совсем плохо?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Совсем. Квартирантка ихняя с ней поехала.

И л ь я. Елена? А Кузьма где?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. В баню, говорят, пошел.

Уходит в дом.

И л ь я. Василий Николаевич!

В а с и л и й. Ну?

И л ь я. У Кузьмы можно будет дом купить. Кузьминишна умрет, Кузьма один — зачем ему дом с таким огородом?

В а с и л и й. Вылечат человека.

И л ь я (убежденно). Умрет.

В а с и л и й. Тьфу!

И л ь я. Кузьма выпить любит, его можно насчет дома уговорить… тесновато у нас. Ну, хоть я с Ксеней перейду, Анфиску с собой возьму… А огород вместе. Заборчик промеж них снесем — и одно, стало быть, хозяйство.

В а с и л и й. Ну-ну… (Чистит ружье, осматривает дуло, и опять Илья будто под выстрелом.)

И л ь я (переходит на другое место). Или квартирантов пустим. Вон Неплоховы сами на кухне живут, а четыре комнаты сдают, и сотню в месяц за них чистенькими.

В а с и л и й. Шкурником прикидываешься? Зачем?

И л ь я. Огород — под клубнику… Между всем прочим, такой-то семьей, как наша, миллионерами можно стать. Баб сколько, да нас трое, да если Сашка женится…

В а с и л и й. Неймется, значит, в миллионеры выйти… А потом?

И л ь я. Жить буду.

В а с и л и й. А сейчас не живешь?

И л ь я. Машину куплю, мебель зеркальную, на юг поеду И всякое такое прочее… нельзя?

В а с и л и й. А работать?

И л ь я. А зачем тогда работать?

В а с и л и й. Ну-ну…

И л ь я. А что? Думаешь, миллиона не смог бы растратить?

В а с и л и й. Не смог бы.

И л ь я. Это почему?

В а с и л и й. Раскулачили бы.

И л ь я. Да перестаньте, Василий Николаевич, ружьем баловаться… Шутите все.

В а с и л и й. Не шучу. Я бы тебя и раскулачил.

И л ь я. Родственнички… Уйду от вас. Сам у Кузьмы дом куплю.

С улицы слышится песня. Появляется  К у з ь м а, под мышкой березовый веник.

В а с и л и й. С легким паром, сосед.

К у з ь м а. Сердечно благодарствую.

Из дома выходит  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Здравствуй, Кузьма.

К у з ь м а. То есть — мое нижайшее почтение соседке Прасковье Федоровне.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Слышь, Кузьма… Старуху твою в больницу повезли.

К у з ь м а. Это как — повезли?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну — сердце ей схватило. «Скорая помощь» увезла.

К у з ь м а. То есть я не понимаю. А огород кто копать будет? Картошку-то копать надо!

Подходит  Е л е н а.

Е л е н а. Дядя Кузьма…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Что там, Елена Савельевна?

Е л е н а. Умерла…

Быстро уходит.

К у з ь м а. То есть — как померла? (Ему смешно.) Кто — померла?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Господи, Кузьма, не ко времени ты лишнего хватил.

К у з ь м а (возмутился). Это, значит, моя старуха изволила помереть? А огород?.. Ну, то есть сурьезно! А дрова к зиме привезти? А за коровой ходить? А яблоки продавать кто пойдет? А печку топить?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пойдем-ка домой, пойдем… Думай, что говоришь!

К у з ь м а. А белье вот после бани — это кто стирать будет?..

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пойдем, пойдем… Нельзя так, Кузьма. У человека жизнь кончилась.

Уводит  К у з ь м у.

И л ь я. Я говорил, что помрет! (Вытаскивает из почтового ящика газету, просматривает, хмыкает.) И тут успел!

В а с и л и й. Что там?

И л ь я (читает). «Самое интересное для зрителей началось после окончания спектакля, когда на сцену поднялся городской архитектор Александр Журавлев. Его страстное выступление против равнодушия и халтуры»… (Кинул газету.) Каждой бочке затычка! Городской архитектор… Против халтуры, как же! Чушь собачья.

А н ф и с а  берет ведро, направляется за водой.

В а с и л и й. Анфиса, я схожу.

Уходит с ведрами.

И л ь я. Ох и скукота! Ну и скукота…

А н ф и с а  уходит в дом.

Творческая интеллигенция… Хоть волком вой. Везде такая скукота или нет? Между всем прочим, везде, должно.

В огороде соседей появляется  Е л е н а  с лопатой.

И л ь я (обрадовался, бежит к забору). Лена… Елена Савельевна!

Е л е н а. Ну?

И л ь я. Подойди, поговорить надо.

Е л е н а. И так хорош.

И л ь я. На минуту всего.

Е л е н а. Не пойду. (Копает картошку.)

И л ь я. За что ты так? За что гонишь? Лена…

Е л е н а. Отстань.

И л ь я. А ведь любила меня, ух, как ты меня любила..

Е л е н а. Не тебя — тоску свою любила… Отстань, Илья.

И л ь я. А теперь-то что изменилось? И дальше бы так тосковала.

Е л е н а. Уйди.

И л ь я. Я сегодня забегу к тебе перед работой.

Е л е н а. Собаку спущу.

И л ь я. Собака меня знает, между прочим. Не чуди, Ленка, откинешь крючочек, я тихо…

Возвращается  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а,  И л ь я  поспешно идет к дому.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Вот несчастье-то… Ты опять?

И л ь я. Я-то?.. Заборчик вот надо починить, пожалуй.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Давно пора.

Возвращается с водой  В а с и л и й.

В а с и л и й. Анфиса, вода готова! Работка у тебя… Неужели больше стирать некому?

А н ф и с а  глянула на него, не ответила. С улицы входит  К л а в д и я.

К л а в д и я. Здорово, братва!.. Тысячу раз говорила — не трогай мое белье!

В а с и л и й. Между прочим, в городе есть прачечные.

И л ь я. Ох, скукота!

К л а в д и я (Илье). Воды принеси!

И л ь я. Я?!

К л а в д и я. Двигай, двигай. Развлечешься немного!

И л ь я  под взглядом  К л а в д и и  торопливо берет ведра и уходит.

В а с и л и й. У нас тут Кузьминична умерла.

К л а в д и я. Вот те и раз! Хороший человек была старуха.

В а с и л и й. Странно это — жил, жил человек — и нету больше.

К л а в д и я. Обидно. Затеяла Анфиса с этим бельем!.. Ну-ка, супруг, складывай его в корзины, пошли полоскать.

В а с и л и й. Я?!

К л а в д и я. Давай, давай!

К л а в д и я  и  В а с и л и й  с двумя корзинами белья уходят. А н ф и с а  прибирает во дворе. Возвращается  И л ь я, ставит ведра с водой, спешит к забору.

И л ь я. Лена… Елена Савельевна!

С улицы входит  К с е н и я.  И л ь я  бредет в дом. К с е н и я  пошатнулась, опустилась на крыльцо.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а (выглянула в окно). Ты что, милая? (Спешит к ней.)

К с е н и я. Нехорошо что-то…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Присядь… Не ребеночка ли ждешь?

К с е н и я. Нет… Не знаю.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пора бы.

К с е н и я. Илья не хочет.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А ты больно его не слушай. Это дело твое, женское. Тут ты хозяйка.

К с е н и я. Какая я хозяйка…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ты слушай, что я говорю… По мне, Ксения, так лучше тебя жены не надо. Тихая ты, работящая, ласковая. Только, видать, мужчины это по молодости не больно ценят, им непокорные, те, что с фокусами, больше по нраву. Чтоб покою от бабы не было — вот тогда любят. Слушай, что я тебе скажу. Скалка, которой тесто катаем, знаешь, где лежит?

К с е н и я. Знаю…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Вот ею и орудуй! Если заметишь что за Ильей — по хребту его, по хребту!

К с е н и я. Что вы, мама!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Что, что! Ты меня слушай. Говорю тебе — средство верное. Испытанное. Я жизнь прожила — знаю.

К с е н и я. Не могу я так…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Экая ты, девушка, безгрешная. Прохлопаешь мужика.

К с е н и я. Говорит — любит…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Он это и десятерым скажет — не поперхнется.

К с е н и я (тихо). Как же жить тогда, если верить ничему невозможно?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А ты верь, да оглядывайся. Ты свою линию веди. Говорю тебе — женщина хозяйкой должна быть. Женщина жизни глава, а не мужчина. Мы новую жизнь рождаем, мы ее руками своими пестуем, и только для этого все остальное существует — для жизни. И говорю тебе — детей вам надо. Какая семья без детей?

К с е н и я. Говорит — возни с ними много, самим жить некогда будет.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Вот паразит. Ну, прямо весь набекрень! А ты все одно его не слушай.

Уходят в дом. Появляется  Г л е б.

Г л е б. Здорово, Журавлевы!.. Никого нет, что ли?

А н ф и с а (подходит). Здравствуйте, Глеб.

Г л е б. Александр дома?

А н ф и с а. Не приходил еще.

Г л е б. Несите шахматы, сыграем.

А н ф и с а  уходит за шахматами. Г л е б заметил на скамейке альбом с рисунками, смотрит. Возвращается  А н ф и с а.

А н ф и с а (увидев альбом в руках Глеба). Отдайте!..

Г л е б. Извините… Извините, Анфиса. Я думал, что Сашкины наброски… Садитесь, сыграем?

А н ф и с а. Не хочу.

Г л е б. Сердитесь? Ну, извините — ей-богу, не знал.

А н ф и с а (расставляет шахматы). Все равно проиграете.

Г л е б. Вообще-то этого не должно быть. В игре мне должно везти.

А н ф и с а. Вам опять белые?

Г л е б. Черными я проигрываю.

А н ф и с а. Белыми тоже.

Г л е б. Зато во мне до самого конца живет иллюзия первого хода: я могу все.

А н ф и с а. Стоит ли жить иллюзиями?

Г л е б. А вы обходитесь без них?

А н ф и с а. Вполне.

Г л е б. Я — нет. (Делает ход.) Имеешь хоть что-то.

А н ф и с а (делает ход). Иллюзию нельзя иметь. Это ничто. Пустота.

Г л е б. И мечта?

А н ф и с а. Мечта — это совсем другое. Это стремление. А иллюзия — это удовлетворенность тем, чего нет… Мат.

Г л е б. Что?

А н ф и с а. Вам мат.

Г л е б. Уже? Ловко. Какой, однако, я дурак… Впрочем, это не ново.

А н ф и с а (расставляет фигуры). Еще?

Г л е б. У вас такой лоб… За этим лбом должны жить удивительные мысли.

А н ф и с а. У горбатых всегда большой лоб.

Г л е б (после паузы). Зачем вы так?

А н ф и с а. Не замечали? Плохо смотрите. И не одни вы, все так. Внимательны только те, кто любит или ненавидит.

Г л е б. М-да… А моя жена купила шестую сковородку.

А н ф и с а. Это что — смешно или не очень?

Г л е б. Наверное, не очень. Давайте еще партию.

А н ф и с а. Белые?

Г л е б. Черные, черт возьми!.. Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными… Я не знал, что вы рисуете, Анфиса.

А н ф и с а. Ваш ход.

Г л е б. Чертили черными чернилами… Покажите мне этот альбом.

А н ф и с а. Зачем?

Г л е б. Иногда это становится смыслом жизни.

А н ф и с а. Смысл жизни. Не знаю, что это.

Г л е б. Творчество. Становишься творцом и уподобляешься богу. Всего лишь.

А н ф и с а. Жизнь может иметь смысл только тогда, когда даешь жизнь другому.

Г л е б. Давать жизнь… Но родиться однажды — мало. Человеку необходимо родиться во второй раз. И те, кто помогает второму рождению, — лучшие люди на земле.

А н ф и с а. Шах.

Г л е б. Сколько животных передает себя из поколения в поколение. Жизнь сохраняется, но смысла там нет.

А н ф и с а. Шах.

Г л е б. А вы можете другое… Вы можете пробуждать.

А н ф и с а. Еще шах.

Г л е б. У вас дар художника.

А н ф и с а. И еще раз шах.

Г л е б. И железный характер.

А н ф и с а. Ничего вы не знаете. Возьмите рисунки. Там наше семейство.

Г л е б. В вашей семье все в какой-то степени художники. Откуда это?

А н ф и с а. От отца. Всю жизнь был рисовальщиком на заводе. И нас учил.

Г л е б. Вот как… Хороший был учитель.

А н ф и с а. Он вообще был хороший… Все хотел научить меня, мастером сделать, потом — на завод. Не успел.

Г л е б. Теперь я понимаю, почему вы ушли из института.

А н ф и с а. Они считают, что я сделала глупость.

Г л е б. Это хорошая глупость.

А н ф и с а. Я вам покажу другой альбом… Нет, не сейчас.

Г л е б. Странно, какое у вас разное бывает лицо… Очень красивое лицо. (Уходит.)

А н ф и с а. Что? Лицо?.. (Засмеялась неуверенно. Закрыла лицо руками.)

Слышится песня. Два голоса, мужской и женский. А н ф и с а, прихрамывая, поспешила в дом. Подходят  К л а в д и я  и  В а с и л и й, неся на палке корзины с бельем. С другой стороны идет  А л е к с а н д р.

А л е к с а н д р (взгромоздился на забор). Утвердили! О-ля-ля!.. Проект утвержден! Торжественно сообщаю — мой проект принят!

В а с и л и й. Значит, новостройка!

К л а в д и я. Санька, поздравляю, братишка! Но как же ты останешься без бороды? Никакой романтики.

А л е к с а н д р. В этот вопрос необходимо внести ясность. Я говорил, что не буду бриться, пока не утвердят проект. Но я не говорил, что начну бриться после утверждения!.. Хорошо мне сегодня. Вы только посмотрите, какой здесь простор… Вася, ведь простор?

В а с и л и й. Простор, Саша.

А л е к с а н д р. А вы посмотрите, что налепили на этот простор. Стоят деревянные хибары, весной и осенью грязища, за водой идти — спину надорвешь… Так, мать?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а (в окне). Да уж что говорить!

В а с и л и й. Место красивое. Горы, ширь — душа поет. И сколько таких мест по Уралу — от Ледовитого до казахских степей… Молодец, Сашка, что эту рухлядь ломаешь. Всю бы эту ветошь огнем сжечь, всю начисто из людей вытравить… Да ведь и в новые дома, как клопов, понесут всякое душевное старье — вот что до смерти обидно!

К л а в д и я. Всех клопов не прихватят, по дороге растрясут.

А л е к с а н д р. Слышите, ребята, вокруг озера — набережная из каменных глыб. Там есть несколько родников — из них декоративные водопады. Асфальт и аллеи по кругу. У нас живет один старикан, краевед и ботаник, аллеями займется он. Сюда, чуть ближе, — крытый зимний бассейн, спортивные залы и стадион. Легкость и изящество.

К л а в д и я. Да, пожалуй, — хорошо.

А л е к с а н д р. В обе стороны, крыльями, жилые дома. Два самостоятельных микрорайона. Со школами, магазинами, кинотеатрами. Через них части старого города сомкнутся в единый круг. Рациональность, чувство свободы, взлет.

И л ь я (он давно уже стоит на крыльце). А ежели я не желаю?

А л е к с а н д р. Что — не желаешь?

И л ь я. А не желаю — и все. Домик этот — личная собственность.

А л е к с а н д р. Заплатит государство за нашу собственность.

И л ь я. А ежели я опять не желаю? Торговать с государством не желаю?.. Огороды здесь — во всем районе таких нет. А стадион — на черта мне стадион? Я в футбол не играю. Ну — вам приятных снов, а мне на работу.

Уходит.

А л е к с а н д р. Вот так, стало быть…

В а с и л и й. Ломай, ломай, Саша, ломай к чертовой матери эти заборы, эти купецкие сараи, разгоняй этих гремящих цепями кобелей!

К л а в д и я. И ведь самое потрясающее, что в этих домах с кобелями и засовами — обыкновенные работяги. На войне — воевали, после войны — строили, а сейчас на каждый индивидуальный карман замок вешают.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а (в окне). Ужинать, ребята.

В а с и л и й. Идем, мать!

К л а в д и я. Пошли, Саша.

А л е к с а н д р. Да, иду.

Уходят в дом. А л е к с а н д р  остался один.

Е л е н а (у забора). Здравствуйте, Александр Петрович. Вы уж и не здороваетесь?

А л е к с а н д р. Извините, Елена Савельевна, не заметил вас.

Е л е н а. Странно. Обычно меня всегда замечали.

А л е к с а н д р. Виноват.

Е л е н а. А мы еще и не виделись с вами после того, как вы меня от тех сопляков освободили.

А л е к с а н д р. Да, не пришлось как-то.

Е л е н а. Думаете, благодарить вас собираюсь? Нет. Как-то все равно.

А л е к с а н д р. Почему?

Е л е н а. Все просто. Все слишком просто.

А л е к с а н д р. Что просто?

Е л е н а. День потратить на ухаживание — уже много. Все ясно. В четырнадцать лет все ясно. Атомный век. Некогда. Тайн не существует. Человек ходит голым. И никто не видит, что ему холодно.

А л е к с а н д р. Вы уверены, что никто не видит?

Е л е н а. Разное можно видеть… Приходите сегодня ко мне?

А л е к с а н д р. Зачем?

Е л е н а. Вы не знаете, зачем?

А л е к с а н д р. Сами же упрощаете…

Е л е н а. Не угадали. Я просто прошу.

А л е к с а н д р. Зачем?

Е л е н а. Все вы одинаковы, всем вам только — зачем… А я красивая — мало?

А л е к с а н д р. Красивая… И еще — нищая.

Е л е н а. Придешь?

А л е к с а н д р. Нет…

Е л е н а. Чаще говорят — да… Мило, правда? Все просто. Никто не в накладе. Так и делается. Пять минут на выяснение некоторых данных. Полчаса на все остальное.

А л е к с а н д р. Идите спать, Елена Савельевна.

Е л е н а. А жизнь почему-то длится больше чем полчаса…

Неожиданно около  Е л е н ы  появляется  И л ь я.

И л ь я (Елене). Беседуешь? Сама зазвала, а теперь за нос водишь?

Е л е н а. Опять ты…

И л ь я. Вот жалость — поцеловать некогда, опаздываю. (Перескочил через забор.) Ты дверь-то не запирай, я утречком забегу.

Е л е н а. Ну и лишай ты, Илья…

И л ь я (Александру). А ты зря отклонил, так сказать, ее предложение. Бабочка такой смак, я тебе доложу, что я слаще не видывал. Не зевай, Сашка, на всех хватит. Вот так, стало быть. Опаздываю, ай-яй-яй…

Ушел. Е л е н а  повернулась и тоже пошла.

А л е к с а н д р. Елена Савельевна!

Е л е н а. Что, Александр Петрович?

А л е к с а н д р. Ничего. Извините.

Уходит в дом.

Е л е н а (возвращаясь к забору). Ничего… Ничего, ничего, ничего…

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина третья

Общая комната в доме  Ж у р а в л е в ы х.

Е л е н а (осматривается). Здесь вы работаете… А эта дверь?

А л е к с а н д р. В комнату матери.

Е л е н а. А эта?

А л е к с а н д р. К Илье.

Е л е н а. А-а… вы не похожи на своего брата.

А л е к с а н д р. Наверно, потому, что я не брат.

Е л е н а. Как — не брат?

А л е к с а н д р. Попал сюда во время войны распухшим от голода. Прасковья Федоровна и ее муж усыновили меня. Тогда многие брали в свои семьи ленинградских детей.

Е л е н а. Да… Я слышала.

А л е к с а н д р. Был недавно в Ленинграде — как в гостях. А здесь — дома.

Е л е н а. А я никуда не уезжала дальше нашего города. Только в лес. С отцом на охоту. Отец у меня лесник. На кордоне живем. Вокруг сосны, тайга, дятел стучит… А зимой в трубе воет. А весной из баранчиков салат можно делать.

А л е к с а н д р. Из баранчиков?

Е л е н а. Трава такая. Я вам надоела?

А л е к с а н д р. Нет.

Е л е н а. А сейчас в парикмахерской. Ногти девчонкам крашу. Вам неприятно, что я набилась к вам в гости?

А л е к с а н д р. В тот вечер, во дворе… Я ничего не понял.

Е л е н а. Хотя делали вид, что все понимаете. А человеку иногда больше всего требуется теплое слово. Но его нет, все молчат, тишина, можно оглохнуть от тишины…

А л е к с а н д р. Вам очень плохо?

Е л е н а. Сейчас — нет.

Входит  К с е н и я. Заметила  Е л е н у, остановилась, подходит, стоит напротив. В ее позе что-то неожиданно гневное и требовательное.

А л е к с а н д р (тихо). Ксения…

К с е н и я  не обращает на него внимания.

Ксения…

Е л е н а  поднялась, молча взглянула на  А л е к с а н д р а, ушла. К с е н и я  быстро проходит к себе. Входит  К л а в д и я.

К л а в д и я. Привет!

А л е к с а н д р. Привет…

К л а в д и я. Прямо рак на горе свистнул.

А л е к с а н д р. Отчего?

К л а в д и я. От удивления. Илька из начальников цеха ушел. Два месяца в князьях проходил.

А л е к с а н д р. Правильно сделал.

К л а в д и я. Я не про то, что правильно. Я про то, что на него не похоже. Не нравится мне это. Если Илья начинает поступать правильно, то мне хочется наоборот. Зачем была здесь эта девица?

А л е к с а н д р. Девиц здесь не было.

К л а в д и я. Квартиранточка эта…

А л е к с а н д р. Как квартиранточка?

К л а в д и я.. Ты чего дурочку строишь?.. Елена.

А л е к с а н д р. Приходила в гости.

К л а в д и я. К Илье?

А л е к с а н д р. Ко мне.

К л а в д и я. Чудно. Братишка, тебе не кажется, что для таких встреч нужно поискать другое место?

А л е к с а н д р. Почему?

К л а в д и я. Ты спрашиваешь серьезно?

А л е к с а н д р. Конечно.

К л а в д и я. Нет, мне это определенно не нравится! (Ушла к себе.)

А л е к с а н д р  работает.

К л а в д и я (в дверях). Потому что у нее нет права приходить в этот дом! (Скрылась.)

А л е к с а н д р  работает.

К л а в д и я (в дверях). Потому что существуют какие-то нормы морали! (Скрылась.)

А л е к с а н д р  работает.

К л а в д и я (в дверях). Или норм морали уже не существует?.. В конце концов, это нечистоплотно!

А л е к с а н д р  бросил инструмент, курит.

К л а в д и я (смотрит на брата). Ага… Саша, помоги гардероб передвинуть.

А л е к с а н д р. Зачем?

К л а в д и я. Не нравится существующее положение вещей.

А л е к с а н д р. Гардероб ты переставляла неделю назад.

К л а в д и я. А тебе жалко?.. Или его совсем выбросить? Сделаю, как в Японии: комната без вещей. Простора больше.

А л е к с а н д р. У тебя преувеличенное стремление к чистоте.

К л а в д и я. Чистота — залог здоровья. Слыхал о таком?

А л е к с а н д р. В одной древней книге сказано: «Для чистых все чисто».

К л а в д и я. Я предпочитаю швабру. Идем-ка, в коридоре место для гардероба освободим. Идем, идем! (Уходят.)

Вошел  И л ь я. Ходит и не может остановиться. Попалось что-то под ноги — отшвырнул.

И л ь я. Ксенька!.. Обедать!

Вышла  К с е н и я, собирает обед.

Не солено…

К с е н и я  подает соль.

Не перчено…

К с е н и я  пододвигает перец.

И вообще отрава… Чего жмешься?

К с е н и я. Щей видеть не могу.

И л ь я. Щи как щи…

К с е н и я (прижалась к мужу). Не могу, Илюша…

И л ь я. Чего ластишься? На себя не похожа…

К с е н и я. Иль только Ленке можно?

И л ь я (поперхнулся). Чего?

К с е н и я. Ешь… Ешь…

И л ь я. Так, стало быть… Сама ешь! (Вскочил, заметался по комнате.)

К с е н и я. Чего, как зверь в клетке, маешься?

И л ь я. Дышать нечем… Жить не могу!

К с е н и я. Может, фортку открыть?

И л ь я (фыркнул). Фортку… Между всем прочим, я не начальник больше!

К с е н и я. Уволили?

И л ь я (фыркает). Уволили, как же… Доселе понять не можешь, что уволить меня нельзя. Это Сашку можно уволить — он благородный. А меня — нет. Сам ушел.

К с е н и я. И ладно, Илюша. Ушел, так ушел.

И л ь я. Ладно… Тебе все ладно!

К с е н и я. Тогда зачем уходил, если уходить не хотел?

И л ь я. Зачем… Затем, чтоб хоть раз в жизни спасибо сказали. И ведь сказали! Когда начальником стал — в молчанку играли, когда ушел — пришли руки жать… (Бегает по комнате.) Стало быть, спасибо от народа получил. (Бегает.)

К с е н и я. Поел бы, Илюша.

И л ь я. И ведь рад был, душа таяла, когда руки жали… Рад был, идиот, сволочь, паразит!.. Меня топтали, а я рад! А этого не топчут. Сашку ведь не топчут!.. Его эта радость каждый день жжет. Задарма жжет, без расплаты. А я для этого себя уничтожить должен…

К с е н и я. Илюша… У нас ребенок будет… Сын.

И л ь я. Какой ребенок? Так, стало быть… Замена мне идет? Сынок папашу плечом потеснит?.. Не хочу!

К с е н и я. Что ты, Илюша… Почему не хочешь?

И л ь я. Почему?.. А потому, что не моим будет! Как Сашка — таким! Не хочу! Не хочу, чтоб он лучше меня жил! Не хочу, чтоб он меня собой отрицал. Покуда — я над ним. И я ему жизни — не даю! Не желаю, чтоб после меня на земле след был!

К с е н и я. Илюша… А я-то как?

И л ь я. А хочешь — выбирай: я или это… Это выберешь — лучше сейчас уходи.

К с е н и я. Илюша…

И л ь я. Один я, один… Ну, пожалей меня, не нужно его, со мной будь, не обижу никогда, пальцем не трону, любить буду, в чем виноват — замолю вину… Один я… Не нужно!

К с е н и я. Перестань, Илюша… Сделаю для тебя… Все сделаю.

И л ь я ушел к себе. К с е н и я  убирает со стола. Из своей комнаты вышла  А н ф и с а.

А н ф и с а. Ты обедала?

К с е н и я. Нет.

А н ф и с а. Зачем же убираешь? Садись, я подам.

К с е н и я. Ради бога… Нет!

А н ф и с а. Что с тобой?

К с е н и я. Не могу… Убери! Скорее убери!

А н ф и с а. А-а… Ты беременна?

К с е н и я. Что?.. Нет.

А н ф и с а. Тогда ешь!

К с е н и я. Убери… Ну, беременна. Тебе-то что от этого?

А н ф и с а. Вот мать обрадуется!

К с е н и я. Не надо матери говорить!

А н ф и с а. А-а… Ксения… А ты его мне роди.

К с е н и я. С ума сошла?..

А н ф и с а. Ну, прошу же… На колени встану… Ну, какие слова сказать?.. У тебя другие будут, а этого все равно убьешь…

К с е н и я. За что ты меня мучаешь? Что я тебе сделала?

А н ф и с а. Ведь убьешь, ведь на помойку выкинут… Отдай мне то, что на помойку выкинут…

К с е н и я. Злая… Без сердца… Пусти!

А н ф и с а. Отдай мне… Всю жизнь на тебя молиться буду!

К с е н и я. Пусти… Уродка!

А н ф и с а (холодно). Конечно, лучше его убить. И никто не скажет, что ты злая.

К с е н и я. За что ты меня мучаешь?.. За что вы меня мучаете?..

Убегает к себе.

А н ф и с а (вспоминая слова Глеба). Становишься творцом и уподобляешься богу… А если я хочу быть человеком?..

Приходит  К л а в д и я  с ведрами и шваброй.

К л а в д и я. Как жизнь, сестричка? Нормально?

А н ф и с а. Нормально… (Уходит к себе.)

Вошел  А л е к с а н д р.

А л е к с а н д р. Уехала… Совсем уехала. Не понимаю. (Прошел к комнате Ильи.) Илья… Илья! Выйди на минутку!

И л ь я (вышел). Ну?

А л е к с а н д р. Где ее отец живет?

И л ь я. Чей еще отец?

А л е к с а н д р. Уехала… Она уехала.

И л ь я. Так, стало быть… Снюхались… Ты, вобщем, из того же теста, что и все, — мимо потаскухи пройти не смог.

А л е к с а н д р. Где живет ее отец?

И л ь я. А почем мне знать? В лесу где-то.

А л е к с а н д р. Где? Ты знаешь!

И л ь я. А пошел ты к черту со своими бабами! Я человек семейный. Вот так, между всем прочим.

А л е к с а н д р. Ну, ладно… (Быстро уходит.)

И л ь я. Тоска… Уехала, стерва… Ой, тоска… Ксенька! Водки дай!

Из комнаты выходит  К с е н и я. Подает.

Себе налей.

К с е н и я. Я не хочу, Илюша.

И л ь я. Пей…

К с е н и я. Я не хочу…

И л ь я. Полней наливай! Ну!.. (Ксения налила и выпила.) Как извозчик! (Ксения стоит молча.) Как жердь… Хворая, что ли? Взяться не за что. (Ксения стоит молча.) Поцелуй, ну? (Ксения целует.) Не то! Не умеешь! Иди.

К с е н и я уходит.

И л ь я (стукнул кулаком по столу). Ксенька! Где селедка? (Ксения выходит, подает.) Интеллигенция… Разговорчики… Все одним миром мазаны! С луком сделай! (Ксения готовит.) Он мне всю жизнь мешает… Жить мешает! На Ленке я его зачеркну. Что за слезы? Отчего ревешь, спрашиваю?!

К с е н и я. От лука…

З а н а в е с

Картина четвертая

Общая комната в доме  Ж у р а в л е в ы х. Пусто. Входит  Г л е б.

Г л е б. Здорово, Журавлевы!.. Невежливо. Здорово, говорю! (Бьют часы.) То-то, (Расставляет фигуры и сам с собой играет в шахматы). Пришел к Журавлевым плакаться в жилетку, а их нет. (Напевает.) Кастрюльки-сковородки, кастрюльки-сковородки… Нет, я твердо придерживаюсь раскольнической мысли, что муж и жена не должны жить под одной крышей. Что? Есть возражения? Возражений нет. В самом деле — ты влюбился в необыкновенную, очаровательную женщину. Она ласкова, приветлива, со вкусом одета, смеется, как русалка, — она даже умна. Во всяком случае, понимает, что ты ей говоришь… Господи, думаешь ты, возвращаясь в свою холостяцкую конуру, мне повезло, мне сказочно повезло! В загс! Завтра же!.. И ты идешь в загс. Там тебя мудро предупреждают, что развод будет стоить столько-то и столько-то. Развод? А что это такое? И начинается рай… Мат! А кому? Или я поставил мат, или мне поставили мат? Непонятно.

Входит  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а  с елкой. Не заметила  Г л е б а. Вытаскивает покупки. Лакомится настойкой.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а (поет).

Господи благослови!

Г л е б. Аминь…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ай?.. Ну, испугал ты меня, Глебушка! Дух не переведу.

Г л е б. Чего дом не запираете?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А чего его запирать? У нас давно никакого баловства не слышно. Да я тут рядышком была. В магазине. Как живешь, Глебушка?

Г л е б. Так, больше по хозяйству — кастрюльки-сковородки, кастрюльки-сковородки.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. И что это на свете так устроено? Жена хорошая — муж плохой, муж умница — жена дрянь. Можешь объяснить?

Г л е б. Для равновесия.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Точно. Чтоб совесть в людях не переводилась. Дай-ка дураку-мужу да дуру-бабу, так они такого наворотят… Чего улыбаешься?

Г л е б. Так…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Не хочешь погреться?

Г л е б. К празднику не останется.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А у нас оправдание: в мороз даже медициной положено. Заметил? Под Новый год все так — ядреный морозец, со вкусом. А на вино взгляни — живыми огнями как играет, глаз тешит. Не по литру хлопать надо, а по капельке; да чтоб каждая капля солнцем просветилась… Господи, благослови! Живи с радостью, Глебушка.

Г л е б. Сколько вам лет, Прасковья Федоровна?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пятьдесят восемь.

Г л е б. Нет, вы моложе, чем я.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. И так бывает. Хочешь, молодости научу? И сам запомни, и другим передай. Как проснешься утром — рассмейся. Солнцу улыбнись, али морозному узору на окне, али хорошее что вспомни — много причин для радости есть. Улыбнись и песню пропой. Есть голос, нет голоса — все равно пой. И помчится у тебя день — как конь игривый. Где бы и расстроиться надо — у тебя на шутку перейдет. А уж если радость, как весенний гром, грянет — примешь ее сразу, не станешь щуриться недоверчиво. Ведь счастье, Глебушка, из малого возникает. Птица средь тишины просвистит, лицо на улице чье-то мелькнет — с любого счастье может начаться, к нему готовым надо быть. А если в удручении все время, если хмур, недоволен без конца — ни птицы, ни лица не заметишь, к другому счастье пойдет.

Г л е б. Люблю к вам в гости ходить.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Народ какой-то ныне… Неискренних много. В речах запутались. Жизнь, как писульку, расписали, а радости мало. А ты умей и вино понять, и силу показать, и девку поцеловать.

Г л е б. Господи благослови!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Воистину!

Входит  А н ф и с а.

Пришла, доченька. Ты уж, когда уходишь, говори, чтоб я не беспокоилась. Гуляла, что ли?

А н ф и с а. Работала.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Как работала?

А н ф и с а. Как все работают. На заводе.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Господи, Анфиса… Да ты садись обедать… Соберу, соберу сейчас… Садись, доченька… Вот тут яблочки свежие, съешь пока… Орешков кедровых купила… Сейчас, ложки вот запропастились, сейчас, сейчас. На-ко вот, лапшичку нынче грибную сварила, ешь на здоровье. (Села.) Анфисушка, пошутила или вправду?

А н ф и с а. Правда. Работала… Работала… Работала!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Вот бы отцу до этой минуты дожить… И что бы мне сделать… Что бы мне такое сделать?.. Тут у нас около магазина старушка иногда стоит — пойду ей из одежды что отнесу, может — дома помочь, может — в баню сводить… Вы тут сидите, а мне — сделать что-то нужно, кому-то хорошее сделать нужно… (Пошла. Вернулась. Поцеловала дочь, Глеба.) Ты ей помог, знаю. Спасибо от матери прими. (Поклонилась, ушла.)

А н ф и с а  и  Г л е б  молчат.

А н ф и с а. Я тоже должна спасибо сказать.

Г л е б. Сыграем?

А н ф и с а. Всему можно противостоять. Любому несчастью.

Г л е б. Я играю черными.

А н ф и с а. Мысль, наверно, не новая. Но сделать так, чтобы она стала твоей собственной…

Г л е б. Четыре черненьких чумазеньких чертенка…

А н ф и с а. Одна я — никогда бы не смогла.

Г л е б. Чертили черными чернилами чертеж…

А н ф и с а. Несчастье — когда человек сдался. Остальное — счастье.

Г л е б. Кастрюльки-сковородки, кастрюльки-сковородки…

А н ф и с а. Остальное счастье…

Г л е б. Анфиса. А если я скажу вам…

А н ф и с а. Нет!

Г л е б. Анфиса…

А н ф и с а. Нет!.. Бывают дороги в никуда. На них нельзя остановиться.

Г л е б. Мат… Значит, снова мат.

А н ф и с а. Лучше понять это вначале.

Г л е б. Но я выиграл. Первый раз в жизни выиграл…

А н ф и с а. Это сейчас так кажется…

Г л е б. Не кажется. Я знаю.

А н ф и с а. Но я всегда буду говорить нет… Только так я могу быть равной.

Г л е б. Пусть. Я выиграл. Я все равно выиграл!.. (Ушел.)

А н ф и с а. Какая странная партия… В ней нет проигравших. Нет проигравших…

Входит  К у з ь м а.

К у з ь м а. Здорово, хозяева…

А н ф и с а. Здравствуйте…

К у з ь м а. Федоровны-то нет?

А н ф и с а. Ушла.

К у з ь м а. Давно?

А н ф и с а  хочет уйти.

Постой, постой… Ну нет, ну сурьезно. Я не к ней, я так. Я, может, к тебе в гости пришел.

А н ф и с а. Чего надо?

К у з ь м а. Экая ты неприветливая, девушка. Да разве так гостей встречают?

А н ф и с а. Я вас не звала.

К у з ь м а. Нут-ко? Ну, так я сам пришел. Дай-ка стаканчики. (Вынул бутылку, поставил на стол.) Ну, будь ты хозяйкой, приветь гостя, дай рюмочки.

А н ф и с а. Не дам.

К у з ь м а. Нут-ко? Тогда я из кружечки, вот тут кружечка железная нашлась.

А н ф и с а. В ней керосин был.

К у з ь м а. Нут-ко? Не похоже что-то. Сойдет, эко дело. Я и похуже жидкости пивал. Да ты постой, не уходи. Присядь со мной. Ну нет, ну сурьезно. А то одного оставишь, а я что-нибудь сопру. Ты это запомни: никакого гостя одного в комнате не оставляй.

А н ф и с а. Ну, чего пришли? К матери если, так ее нет!

К у з ь м а. К тебе, к тебе пришел. А мать придет — что, и мать не помешает. Мы это дело сразу и обмозгуем.

А н ф и с а. Какое дело?

К у з ь м а. А ты не спеши, всему свой черед. В бане я нынче был, хорошо попарился. Веничком, веничком себя со всех сторон — пар жаркий, дух березовый, а как подумаю, что на дворе мороз тридцать градусов, — еще вольготнее становится, прямо душа от тела так и отлетает, так и отлетает…

А н ф и с а. Ну, и пусть отлетает…

К у з ь м а. Эка ты, девка. Ну, чего все ругаешься? Я, может, жениться хочу.

А н ф и с а. Ну и женитесь.

К у з ь м а. А что? Ну нет, ну сурьезно. Мне, правда, шестьдесят давно минуло, однако… Да, я еще все могу. Знаешь — я два литра враз выпиваю. Да. Этого и молодой мужик не всякий осилит. Вот и суди сама, какая во мне сила.

А н ф и с а. Не рано ли?

К у з ь м а. Чего — не рано?

А н ф и с а. Жениться?

К у з ь м а. Это не верно. Положено годик после смерти старухи моей подождать. Это бы верно, да не могу. Носки кончились.

А н ф и с а. Что?

К у з ь м а. Ну, носки, что на ногах носят, кончились. Грязные все. Взял сам стирать — не смог, с души повело. Жена нужна.

А н ф и с а. Ну, ладно, дед. Хватит побасенки говорить. Забирай свой шкалик и катись домой.

К у з ь м а. Да подожди, да постой… Ну нет, ну сурьезно. Я же к тебе чин-чином, я же по закону. Ты подумай, ты подумай! Тебе второго случая такого и не будет, ты это подумай!

А н ф и с а. Так это ты меня в жены наметил?..

К у з ь м а. Тебя, тебя! А что с горбиком ты — так я на тебя сзади смотреть не стану… Да ты постой, да ты чего? Вот сатана… Да ты…

В деда летит кружка и все другое, что попадается  А н ф и с е  под руку. К у з ь м а  ретируется за дверь. Из своей комнаты выходит  И л ь я.

И л ь я. Так, стало быть… Нос воротишь? Жених не по вкусу? Дура… Он не долго протянет, а у него дом, огород. Сдурела?!

Как в  К у з ь м у,  А н ф и с а швыряет в  И л ь ю  все, что попадается в руки.

А н ф и с а. Кулак!.. Барахольщик! Чужой!

И л ь я. Продать можно…

А н ф и с а (швырнула еще что-то). Не продается! Давно не продается! Понятно?

Входит  А л е к с а н д р.

А л е к с а н д р. Анфиса, минуточку… Возьму фотоаппарат. Кадр в издание потомкам: принципиальный разговор в доме Журавлевых.

А н ф и с а ушла к себе. А л е к с а н д р  собирает с пола то, что еще можно собрать.

И л ь я. Кузьме под семьдесят, и огороды рядом — само все в руки идет… Эта чертова стройка… (Александру.) Задумался? Страдаешь?.. Да, целуется Ленка сладко… Хотя, между всем прочим, не в ней дело. И нет Ленки, а все одно нам с тобой тесно. Помалкиваешь? И это я знаю — отчего помалкиваешь. Сорваться боишься. Однако — помилуй бог, коль придется на медвежьей тропе встретиться…

А л е к с а н д р (долго смотрит на Илью). Хочешь — мир?

И л ь я. Стало быть, мир? И то правда. Что нам с тобой делить? Елену? Будто баб мало… Вроде и нечего нам с тобой делить… Нечего, а?

А л е к с а н д р. Не дележ у нас, Илья. Спор.

И л ь я. Так ведь молчим вроде?

А л е к с а н д р. О жизни у нас спор.

И л ь я. Видал, как зверя в тупик загоняют? Ни в какую сторону выхода. Видал? А видал, чтоб и тут зверь свое право жить не отстаивал?

А л е к с а н д р. Мы люди.

И л ь я. Стало быть, люди? Ладно, можно и поладить… Откажись от Ленки. Или, когда коснется, ближнему уступить не захочешь?

А л е к с а н д р. К чему ни притронешься — все как паршой от тебя покрывается. Кончили разговор.

И л ь я. Стало быть, кончили? Ты — чистенький, я — паршивый, каждому свое место под солнышком?.. Однако между всем прочим, посмотрим, сколько ты в чистых проходишь. Анфиска! Обедать давай!

Входит  К л а в д и я,  В а с и л и й, за ними  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а.

К л а в д и я. Хорошо по лесу походили…

В а с и л и й. У трех шалопаев топоры отняли, а одного упустили. Елку срубленную бросил, а сам утек. Пообедаем — опять на дежурство. Страдает лес под Новый год.

К л а в д и я. Заночуем в лесу. Костер разведем… Айда с нами, Сашка!

А л е к с а н д р. Пошли. Только мне надо лыжи смазать.

В а с и л и й. Подождем.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Илька, ты чего же Ксению не пошел встречать? Выписывают ее сегодня, с утра тебе говорила.

И л ь я. Стало быть, успею…

В а с и л и й. Мать, лишней картошки у нас мешка два не найдется?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Есть картошка. Зачем тебе?

В а с и л и й. Зима нынче снежная, до корма не дорыться — кабаны в лесу начали голодать.

И л ь я. Черт-те что — лесное зверье домашней картошкой кормить!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Наберу тебе картошки, отчего же. Все одно перебирать пора.

В а с и л и й. Помельче можно — кабанчики сейчас непривередливые.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Сделаю, Вася. К завтрему, что ль?

В а с и л и й. Хорошо бы.

Входит  К с е н и я.

К с е н и я. Здравствуйте…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ксения… Выписали?

К с е н и я. Выписали…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Вот и хорошо. Все вместе собрались. Хороший день сегодня.

К с е н и я. Для меня все дни одинаковые.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Чувствуешь себя как? Другим-то на это дело двух дней довольно, а ты, поди-ка, сколько провалялась.

К с е н и я. Косы были… Нету кос.

И л ь я. Подумаешь… Отрастут.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. По моде носить будешь — эка беда. Да что это сегодня посуды столько перебито?

И л ь я. Анфиску сватали.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ты, Илька, эти шуточки оставь, а то вмиг по загривку съезжу!

И л ь я. Да ей-богу! И посуда об жениха перебита.

Вошла  А н ф и с а.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Кто это в женихи к тебе рядился?

А н ф и с а. Кузьма.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ах, старый греховодник!

К л а в д и я. А ты бы еще из буфета посуду прихватила — там старинные блюда пудовые…

К с е н и я. Жалко кос… (Заплакала.)

И л ь я. Ну, чего, чего? Не поймешь вас, баб! Из-за ерунды слезы льете.

К с е н и я. Из-за ерунды? Из-за ерунды, сказал?.. Тогда я тебе не ерунду выложу. Детей у меня больше быть не может. Помнишь — говорил, чтобы следа после тебя не осталось? Не будет следа… Никогда не будет!

И л ь я. Никогда?.. Какая же ты баба, если детей не будет?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Илька…

К с е н и я. Как же ты можешь… Для тебя ведь… Для тебя!

И л ь я. И дура! Дура!..

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Картина пятая

Изба лесника. Горы, лес, обрыв. Деревья подступают к самому дому. Из леса выходит  К л а в д и я  с грибной корзиной.

К л а в д и я. Ау!.. Ксения, иди сюда, к лесникову дому вышли!

Выходит  К с е н и я  с корзинкой.

Вот сейчас и попьем… И ковшик, и бак — все как положено… (Пьют.) Никогда из ручья не могу напиться. За одну щеку попадает, за другой сухо.

К с е н и я. Посидим… Не хочется мне домой.

К л а в д и я. Можно и посидеть.

К с е н и я. Илья не заблудится? Давно не слышно его.

К л а в д и я. Небось, не пропадет. Он лес получше нас с тобой знает… И все ты думаешь, думаешь о чем-то… А толку нет. Молодая, глазищи красивые… Мне бы такие глаза — мужики бы вокруг поленницами лежали.

К с е н и я. Кому это нужно — молодость моя…

К л а в д и я. Только не вздумай реветь. Терпеть не могу слез бабьих. Бабе сила за десятерых парней полагается. А они в слезах тонут.

К с е н и я. Не буду…

К л а в д и я. Ты на Анфиску машу посмотри. Вот это — уважения достойно. Она свою судьбу — за горло. Талант в себе взрастила — не меньше отца теперь на заводе ее ценят. Парень красивый по ней сохнет…

К с е н и я. Парень?.. Кто?

К л а в д и я. Ну? Не заметила? А Глеб. Присмотрись, как случай появится. И никому счастьем не обязана, сама себе хозяйка. Глеба на расстоянии держит, он уж на нее, как на святую, смотрит… А тебе все отпущено, а глазищи — сверх нормы. И ничего не имеешь. Кто виноват?

К с е н и я. Запуталось все.. Хоть в петлю.

К л а в д и я. Да потому что поддалась, тенью Илькиной стала. Как ни скажет — так и будет, что ни сделает — простишь. А ты не прощай! Ты человек!

К с е н и я. Я не человек. Я жена.

К л а в д и я. Слышать этого не могу! С чего ты такая? Будто и в школе не училась, будто и в комсомоле не ходила. Подумаешь — золото, муж. Да я бы такого мужа… И на порог не пустила!

К с е н и я. Не я, так другая пустит — какая разница… Страшный он.

К л а в д и я. Говорю — не прощай! Нельзя в человеке дрянь прощать. Не поддавалась бы, и из него бы человека сделала.

К с е н и я. Идут сюда… (С тоской.) Не хочу я домой!..

К л а в д и я. Пойдем еще погуляем, пойдем. Лес большой, хоть всю жизнь ходи… (Уходят.)

Из леса выходит  С а в е л и й  Е г о р о в и ч, за ним  В а с и л и й  и  А л е к с а н д р  несут на шесте убитого медведя. Чуть погодя показывается  Г л е б  с этюдником на плече.

Г л е б (с опаской). А он не притворяется? Глаза открыты.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Вот какое дело… Сюда его, ребята. (Скрываются за домом.)

Показалась  Е л е н а.

Е л е н а (снимает белье, напевает).

Из-за дома выходят  С а в е л и й  Е г о р о в и ч  и  В а с и л и й.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Нет, печень выбрасывать надо. Мой отец от медвежьей печени чуть не помер. Отравиться можно. Вот какое дело. Я и собакам не даю, закапываю.

В а с и л и й. А я ел, ничего… Тупой нож, поточить надо.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Я помню, ты и мухомор тогда на спор слопал, и ничего тебе не сделалось. Так то не закон… С дочкой моей познакомься, Василий Николаевич. Видал, какова?

В а с и л и й. Видал…

Е л е н а. Знакомы… (Хочет уйти.)

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Ты что, дочка? Прежде вроде да стеснялась… Ты там приготовь чего-нибудь.

Е л е н а уходит.

В а с и л и й. Меня один деревенский мудрец научил грибы есть. Кожу со шляпки снять, гриб вымыть и в кипяток. Говорил — все грибы таким способом перепробовал.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Так то мудрец. Что мудрецу дозволено, за то из дурака дух вон… Василий Николаевич, откуда мою Ленку знаешь?

В а с и л и й (пьет воду). Эх, хороша у вас водица!

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Живая вода, целебная… Скрутило меня после фронта — мочи нет. На костылях из госпиталя шел. Повстречался потом добрый человек, про озерко это рассказал. Покупался в нем — будто заново родился. Вася…

В а с и л и й. Хорошее озерко. Купнуться надо для профилактики.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Тут и другие есть, тут много их. И в каждом и цвет свой, и вкус свой, и сила у каждого особая. Вася… Ну, чего глаза отводишь?..

В а с и л и й. Попало что-то… из медведя трухи насыпалось.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Красивая Ленка у меня выросла. А слыхал, как она у меня песни поет?

В а с и л и й. Откуда бы я слыхал…

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Красивая, а счастья нет. И песни грустные, и ревет ночами. Потише старается, чтобы я не слышал, скулит, как собачонка…

В а с и л и й. Ну, я, это самое, к медведю пойду.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Вася… Сказал бы уж. Лучше от своего услышать, чем перед чужим от срама гореть. Вася, чего она натворила?

В а с и л и й. А ты у нее спроси.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Спрашивал. Плечом дернет — и весь ответ. Только давно чую — неладно что-то. А она — одна у меня. На мать похожа… Год ей было, как без матери осталась. Сам растил. Может, и не так что, может, и моя вина…

В а с и л и й. Вот, ей-богу, мода — все виноваты, и родня, и воспитатели — только не я!

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Скажи, Вася…

В а с и л и й. Ну, как я скажу, как?.. Только была бы она моей дочерью, я бы об нее весь ремень измочалил.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Вот, значит, какое дело…

В а с и л и й. Поплакали от нее бабоньки.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Знаешь-то откуда, Василий Николаевич?

В а с и л и й. Откуда… Значит, знаю.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Договаривай, Вася.

В а с и л и й. Ну… Чего договаривать? В соседях жили…

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Оступилась, может?

В а с и л и й. На целую лестницу не оступаются.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Вот, значит, какое дело…

В а с и л и й. Эх, день какой испорчен… Прости меня, Савелий.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Вот, значит, какое дело… (Уходит.)

В а с и л и й (садится, точит нож. Повизгивает собака). Что, брат, привязали? Привязали… Ну, чего, чего? Поговорить охота? Давай поговорим… Тебя вот хозяин, которого ты любишь, на цепь посадил. А мы — сами себя привязываем. Такой ошейник на себе затянешь, что задохнуться впору… Почему? Да потому, что живем неинтересно — едим, пьем, спим… А есть и спать и амеба может. Этого и тебе маловато — тебе еще Савелия любить необходимо. А нам, брат, и любви мало, понимаешь? В нас — человек тоскует. Что в глаза смотришь, понимаешь, что ли? Может, и понимаешь… Ну, ты меня извини, мне медведя свежевать…

Идут  А л е к с а н д р  и  Г л е б.

А л е к с а н д р. Воды испить. Намял плечи косолапый?

В а с и л и й. Да уж тяжел… (Уходит.)

Г л е б. Попробовал сейчас с места сдвинуть — не смог. Тебе не жаль, что убили? Последний, может?

А л е к с а н д р. Сам виноват, не лез бы драться. Хотя — жаль. Сильный зверь. Признайся — дрожат коленки?

Г л е б. Нет уже.

А л е к с а н д р. А чего присел?

Г л е б. Ноги подкосились.

А л е к с а н д р. В другой раз, когда на тебя нападет медведь, ты не теряйся, ты его по носу кистью.

Г л е б. Глумишься, варвар?

А л е к с а н д р. А каков Савелий? С одного выстрела. И главное — в тебя не попал.

Г л е б. Что?

А л е к с а н д р. Понимаешь, когда мишка над тобой любезно склонился, его и твоя башка были на одинаковом уровне.

Г л е б. Кончай треп…

А л е к с а н д р. И я все гадал, кому достанется твой модернизированный этюдник.

Г л е б. Ганнибал!

А л е к с а н д р. Теперь ты Савелию по гроб должник… Хорошо на солнышке пожариться. Совсем лето.

Г л е б. Небо сочное — к осени. Красотища наши горы!

А л е к с а н д р. Лучше Швейцарии.

Г л е б. Сашка… Ты знаешь, что я тебя люблю?

А л е к с а н д р. Ты смотри, какая кастрюлька… Возьми для коллекции, у тебя такой нет.

Г л е б. Опоздал.

А л е к с а н д р. Тебе подарили посудный магазин?

Г л е б. Нет, я закрыл свою лавочку.

А л е к с а н д р. Геракл!..

Г л е б. Что поделаешь, приходится исправлять ошибки древних. На двенадцать подвигов у Геракла хватило сил, но тринадцатый — уйти от жены — пришлось совершить мне.

А л е к с а н д р. История тебя оценит.

Г л е б. Так что прибереги эту вещь для себя.

А л е к с а н д р. Увы, не пригодится.

Г л е б. Сашка… Ты был на выставке?

А л е к с а н д р. Был.

Г л е б. Мои картины видел?

А л е к с а н д р. Видел.

Г л е б. И как?

А л е к с а н д р. У Левитана лучше.

Г л е б. А без дураков?

А л е к с а н д р. Могу и без. Я видел их еще в твоей мастерской, и каждая в отдельности мне нравилась. На выставке они были все вместе.

Г л е б. Повторяюсь?

А л е к с а н д р. Не в этом дело… Лесные полянки, мягкость, тишина… Видимо, это тоже имеет право на существование. Но, друг мой Глеб, почему на твоих картинах так тихо? Это ложь. Такой тишины нет… Твои картины мягкотелы, как кролики.

Г л е б. Сравнение…

А л е к с а н д р. Рафаэль, если я не скажу этого, кто тебе это скажет?

Г л е б. Какое самомнение!

А л е к с а н д р. Слушай, мне надоела твоя сияющая рожа. Это неприлично. Счастливым надо быть дома.

Г л е б. А я теперь бездомный!

А л е к с а н д р. Кошмар!

Г л е б. Сашка… Я сейчас скажу тебе нечто. Я люблю… Я всех Журавлевых люблю!

А л е к с а н д р. О боже.

Г л е б. Я жизнь люблю!

А л е к с а н д р. Что с тобой, дружище?

Г л е б. Грибами пахнет. Муравьи бегают. Земля… Я землю люблю!..

А л е к с а н д р. Несчастный! Неужели мне снова придется дарить чайный сервиз?

Г л е б. Нет… Не придется. Не придется, Сашка… Но все равно моя жизнь… В мою жизнь вошло великое. А картины… Я теперь другое пишу… Там не будет тихо.

Показывается  Е л е н а, несет воду на коромысле.

Что-то разонравилось мне это место, полезу вон на ту гору.

А л е к с а н д р. Подожди, ты куда?

Г л е б. Знаем, куда… (Уходит.)

А л е к с а н д р  и  Е л е н а молча смотрят друг на друга.

А л е к с а н д р. Вы… здесь?

Е л е н а. Здесь…

А л е к с а н д р. А мы… медведя убили.

Е л е н а. Жаль. У меня есть знакомый медведь. Я кормлю его сахаром. У него оторвано пол-уха.

А л е к с а н д р. Он чуть не кинулся на Глеба.

Е л е н а. Наверно, он просил сахар.

А л е к с а н д р. Елена Савельевна…

Е л е н а. А однажды я нашла раненую белку…

А л е к с а н д р. Почему вы уехали?

Е л е н а. Мне нужно поставить воду.

А л е к с а н д р. Я думал — как это будет. Думал — встречу в трамвае или в кино. Или на улице, — увижу и пойду за вами…

Е л е н а. Не надо. Не хочу…

Показывается  С а в е л и й  Е г о р о в и ч.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Александр, вот какое дело, Петрович… Иди-ко, медвежатину убрать поможешь.

А л е к с а н д р  уходит.

Е л е н а (бежит к отцу). Папа… Папка… Старенький мой папка. Зачем он тебя расстроил? Папка. Не отворачивайся от меня. Ты один у меня на свете. Ну, скажи что-нибудь. Помнишь, как я в лесу заблудилась? А ты искал меня. И нашел. И всю дорогу нес на руках, и я заснула. А помнишь, как ты учил меня петь, а наш волкодав Митька рычал, когда я сбивалась?.. Папка… Это все было, это все в прошлом. Человек заблудился в лесу и долго, долго плутал. Не надо человека ругать. Ему надо помочь выбраться…

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Корыто, что ли, дай…

Е л е н а. Это в прошлом, папка.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. И ведро…

Е л е н а. Папка…

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Александра давно знаешь?

Е л е н а (с отчаянием). Не поверил?

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Ну, ну… сегодня не твой черед обижаться, дочка.

Е л е н а. Упрекать будешь — с обрыва кинусь! Папа, подожди.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Уедем, может, куда? Чтоб ничего старого на глазах не было?

Е л е н а. А ведь я люблю его.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. А хочешь — медвежонка тебе принесу…

Е л е н а. Я люблю его.

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Ручной вырастет, забавный…

Е л е н а. Или — нельзя?

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Дочка… Неужели все враз обязательно?

Молчание.

Е л е н а. Папка… Ты умный, ты хороший. Что мне делать?..

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Что делать… Дорого то, за что дорого плачено. А ты хочешь даром взять.

Е л е н а. Я так и знала…

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Ну-ко… Потом поговорим. Люди ждут. (Уходит.)

Е л е н а (идет на обрыв, стоит). Убили медведя…

Из леса, сильно хромая, вышел  И л ь я. Идет к  Е л е н е.

Илья?!

И л ь я. Знал, что встречу… Знал! Ногу поранил. Помоги.

Е л е н а. Кровища-то!.. Перевязать не мог?

И л ь я. Перевязывал. Соскочило.

Е л е н а. Значит, не умеешь. (Рванула ему рукав, перевязывает.)

И л ь я. Елена…

Е л е н а. Не дергайся. Тихо.

И л ь я. Запах от тебя. Черт с ней, с ногой!

Е л е н а. Тихо, сказала.

И л ь я. Господи, пахнешь как! Как тайга весной.

Е л е н а. Уймись, Илья. Где поранился?

И л ь я. К Сенькиной скале ходил.

Е л е н а. Чего тебя туда понесло?

И л ь я. Нельзя, что ль? Тайга для всех свободная.

Е л е н а. Я и не говорю, что нельзя. Ну — лучше?

И л ь я. Сойдет. Елью пахнешь… Елена… Даже имя лесом пахнет… Жизни не жалко!

Е л е н а. Всем несчастье. И тебе.

И л ь я. Уйдем, уедем со мной… От всех уйдем, никто не нужен. Дом в лесу построим, окнами на солнце, охотиться будем.

Е л е н а. Что ж тебе люди так мешают?

И л ь я. Не хочу их! Всю жизнь развернули, разворотили, как муравейник палкой, все ломают, переделывают… Мечутся, мельтешат — хаос. Не хочу их!

Е л е н а. Без людей нельзя.

И л ь я. Притворяются! Снаружи гладко, а копни — внутри одно притворство. И то же, что тыщу лет назад было.

Е л е н а. Сам говоришь — жизнь разворотили. Значит, не то же, что тыщу лет назад. Чтобы построить, прежде сломать надо.

И л ь я. Умные все… Тоска горькая.

Е л е н а. Люблю с обрыва смотреть. Голова кружится, сердце стучит, невозможного хочется.

И л ь я. И ты притворяешься. Слова всякие. А тебе мужика надо. В лес, на траву горячую… Уйди с края, сорвешься.

Е л е н а. Не сорвусь.

И л ь я. Так пойдешь со мной?

Е л е н а. В лес, что ли?

И л ь я. Жить зову.

Е л е н а. Нет.

И л ь я. Погоди… Ты посмотри, что у меня есть… Зачем на Сенькину скалу лазил, спрашивала? Ты смотри — это что?

Е л е н а. Тяжеловес… Топазом зовут. Голубой.

И л ь я. А это?

Е л е н а. Сибериты.

И л ь я. Дай на грудь положу. Как кровь, светятся. Будто целовал тебя.

Е л е н а. Пусти, Илья…

И л ь я. Для тебя добыл, о тебе день и ночь думал. Только ты осталась, никого вокруг, только ты…

Е л е н а. Жалко тебя. И себя жалко.

И л ь я. Пожалей, пожалей… Елена, краса моя, ласонька…

Е л е н а. Илья!

И л ь я. Белогрудая, жизни слаще, о, господи!

Е л е н а. Пусти!..

Вышел  А л е к с а н д р.  Е л е н а  вырвалась. И л ь я  поднялся за нею. А л е к с а н д р  рванулся к  И л ь е, ударил. И л ь я  едва удержался на обрыве.

И л ь я. Бьешь? А за что? Ты ведь — идейный…

А л е к с а н д р. Не тронь ее!

И л ь я. Идея вбивается кулаком, уж это точно. Не отдам!

А л е к с а н д р. Не тронь!..

Е л е н а. Пусти меня!..

И л ь я. Вот и попалась медвежья тропка… Ненавижу! Всю жизнь ненавидел… Мальчишкой ненавидел! За то, что чужой! За то, что книжки читал, за то, что мой дом завтра ломать будешь, за то, что у тебя все — да, да, да, а у меня — нет, нет, нет!.. За все ненавижу! До нутра ненавижу! Не могу с тобой по земле ходить. Давно я этой минуты ждал. Чистоплюй! Всю жизнь ты считал себя лучше, всю жизнь меня презирал. А сейчас — я тебя презираю! Ты убить меня хотел — вот где я тебя схватил, вот где я тебя зачеркнул! (Александр сделал движение к Илье — Илья пятится. На шум вышли Савелий Егорович и Василий.) И сейчас у тебя глаза такие. Убийца!.. (Сорвался с обрыва. Крик. Тишина.)

Е л е н а. Папа!.. (Савелий Егорович и Василий бегут вниз. Александр стоит неподвижно.) Саша… Саша! Да очнись же! Ты не виноват, ты не виноват!..

А л е к с а н д р. Какая разница… Я действительно хотел его убить.

Е л е н а. Но это не ты!.. Не ты!..

А л е к с а н д р. Какая разница!

Е л е н а. Саша!.. Саша!..

Показался  С а в е л и й  Е г о р о в и ч.

Жив?.. Он жив?.. Да ответьте же!..

С а в е л и й  Е г о р о в и ч. Жив покуда…

З а н а в е с

Картина шестая

Бывший двор  Ж у р а в л е в ы х. Вместо дома — груды мусора, заборы сметены. В стороне аккуратно сложены бревна. На дальнем плане — новый многоэтажный дом, в который переехали жители Лисьего Хвоста. Поднимаются другие здания. Разворачивают стрелы подъемные краны. По-над озером так же бегут трамваи. П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а  и  К л а в д и я.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Сору-то сколько! Вроде и чисто жили, а сору — пропасть.

К л а в д и я. Жалко дом, мама?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. И жалко, и нет. Жизнь на этом месте прошла — так жалко. А как вспомню, что теперь вода у меня и на кухне, и в ванной, и в этом самом — так пропади он пропадом. А как подумаю, что тут все вместе жили, а теперь поразъехались — Саша отдельно, ты отдельно, так и опять жаль…

Появляется  К у з ь м а.

К у з ь м а. Нету дома. А, Федоровна? Жизнь нашу разрушили. А я не хочу в общественном доме жить. Ну нет, ну сурьезно — вдруг обвалится? Мне мой дом нужен — им это понятно? Чтоб знала душа — это мое, хочу продам, хочу сожгу. А, Федоровна? Осиротели мы.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Полно-ко, Кузьма.

К у з ь м а. И печи в комнате нет. А как же я без печки?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Так не зима еще.

К у з ь м а. Я всю жизнь около русской печки прожил. На ней и валенки посушить, и самому полежать. Даже лечиться можно — лучше всяких горчишников этих помогает. Я, если желаете знать, и родился на печи.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А топила печь всю жизнь твоя старуха, покойница.

К у з ь м а. А как же? Такое ее женское дело.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Не больно веселое дело.

К у з ь м а. Опять же баня. Я в бане париться привык, а они мне корыто поставили.

К л а в д и я. Ванну.

К у з ь м а. Как ни назови, все одно — корыто.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Как я вижу — не угодили на тебя, сосед.

К у з ь м а. Какое!.. Говорил, подождите, пока помру, я и дом государству отпишу. Ну нет, ну серьезно — помру, тогда и стройте. Так нет — им, поди-ко, ждать некогда.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Деньгами бы взял.

К у з ь м а. А зачем мне деньги, раз жены нету? Теперь уж одно — помирать… (Уходит.)

К л а в д и я. Мне и то погрустить захотелось. Служили долго и верно (хлопает по бревнам), можно и спасибо сказать. Пошли, к соседям заглянем?

Уходят. Идут  А л е к с а н д р  и  В а с и л и й.

В а с и л и й. Это мать хорошо придумала — собраться всем и посидеть у старого гнезда.

А л е к с а н д р. Жизнеутверждающий смысл разрушения. А? Приятно, что я имею к этому отношение.

В а с и л и й. Еще бы! Ничего, Сашка, хорошо строим. Хотя, конечно, за жизнь сколько ни плати, все мало.

А л е к с а н д р. Да… Да, да.

В а с и л и й. Ты что?

А л е к с а н д р. Ну, не думал, никогда не думал, что окажусь такой… такой дрянью. Откуда во мне это?

В а с и л и й. В каждом из нас свой Илья…

А л е к с а н д р. Постой, Вася… Я сейчас понял одну вещь. Подожди… Я его ударил — он остался стоять передо мной. Он стоял и кричал, что ненавидит меня, и у него были такие глаза… Торжествующие были глаза. Потом он сорвался. Вася, он сорвался нарочно.

В а с и л и й. Хороший ход.

А л е к с а н д р. Но зачем?

В а с и л и й. Не понимаешь? Чтобы ты стал убийцей. Уравнять тебя и себя. Ты и он — одно и то же.

Пауза.

А л е к с а н д р. Хорошо, что он жив.

В а с и л и й. Внизу кустики были.

А л е к с а н д р. Что?

В а с и л и й. Кустики, говорю, внизу были…

Показалась  Е л е н а.  В а с и л и й  отходит в сторону.

Е л е н а (подошла тихо, остановилась, говорит не сразу). Я пришла проститься, Саша. Я только посмотреть на тебя и уйти. И сказать, что виновата только я. Виновата в том, что перестала верить…

А л е к с а н д р. Самое страшное мне сейчас вспомнилось… Бомба ухнула, и там, где была мать, — яма, и парок над развороченной мостовой. Потом я много дней шел… С одной улицы на другую, с одной улицы на другую. Потом какой-то человек дал мне кусок хлеба. И это врезалось в память так же, как воронка от бомбы, где стояла мать. Кто-то голодный отдал мне свой хлеб. Потом я понял, что это было сильнее бомбы. Этоткусок хлеба спас меня, и сколько бы я ни работал, сколько бы ни строил — я все равно буду в долгу. В долгу перед теми, чьим подвигом жив.

Е л е н а. Спасибо… Ты прости меня. (Ушла.)

В а с и л и й закурил, подошел к  А л е к с а н д р у. Молчит.

В а с и л и й. Ничего. Нормально. Стой, не надо. Потом поймешь, что не надо. Все нормально.

А л е к с а н д р. Нет, я верну ее.

В а с и л и й. Стой!.. Не вернешь. Все нормально.

А л е к с а н д р. Каждый день что-то в себе отметаешь, каждый день с собой в борьбе… И все это с кровью, зубы зажав, через себя — к себе…

В а с и л и й. Все нормально…

Показалась  К с е н и я  и опирающийся на палку  И л ь я. С другой стороны возвращаются  П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а  и  К л а в д и я.

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Собираемся, ребятки? Вот и хорошо…

И л ь я  проходит за спиной  А л е к с а н д р а, задел больной ногой о камень.

К с е н и я. А мне-то теперь что?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а (гладит Ксению). Ну, полно, полно…

И л ь я, полный ненависти, стоит над  А л е к с а н д р о м. Поднимает камень.

К с е н и я. Жизнь бы сначала начать…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. А ты не о вчерашнем дне думай — о сегодняшнем.

К с е н и я. Я и так о сегодняшнем…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну, полно, полно…

И л ь я медлит. Боль в ноге сгибает его, он опускает камень, и сам опускается и плачет слезами бессилия и поражения, и только сейчас все поворачиваются к нему, и так необычно всем видеть слезы  И л ь и, что на него смотрят молча.

Илюша, сынок… Ты что? Дом жалко? Так и мне жалко, и я всплакнула…

И л ь я (оттолкнул мать). Не могу. Не могу! Нет места! Жизни нет…

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Илюша…

И л ь я. Не могу с вами! Не хочу с вами!..

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Илюша, куда ты?

И л ь я. Не хочу… Ксенька, уйдем от них… Вставай, уйдем! (Тащит Ксению.)

К с е н и я. Пусти, Илюша. Пусти меня… Не пойду я.

И л ь я (задохнулся). Ты?!

К с е н и я (выпрямилась). Не пойду.

И л ь я. Ты!.. И ты!.. Ненавижу! Всех ненавижу! Всех!..

Ковыляет прочь.

К л а в д и я. Илька!

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Пусть, не держите его… (Илья скрылся.) Что же теперь… Пусть… Как хочет. Посидим перед дорогой, ребятки…

Сидят молча.

З а н а в е с

ОТПУСТИ СИНИЦУ

Пьеса отмечена премией на Всесоюзном литературном конкурсе МВД СССР и Союза писателей СССР.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Федоров Евгений Львович.

Геннадий, е г о  с ы н.

Константин Львович, б р а т  Ф е д о р о в а.

Нина, п о д р у г а  Г е н н а д и я.

Микеша, п р и я т е л ь  Г е н н а д и я.

Клюквина, м а т ь  М и к е ш и.

Зинка.

Никита, с т о р о ж  н а  к л а д б и щ е.

Митин, м и л и ц и о н е р.

Девушка.

Странный человек.

Студентка.

Старуха.

_____

Большой город. Наши дни.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Сквер, потом квартира  Ф е д о р о в ы х. На скамеечке сидят  С т а р у х а  и  С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Мимо них проходят Ф е д о р о в  и  Г е н н а д и й.  Ф е д о р о в  в милицейской форме.

С т а р у х а (провожая Геннадия взглядом, с удовольствием). Сграбастали голубчика!

С т р а н н ы й  ч е л о в е к (из-за газеты). И правильно. Учить надо!

С т а р у х а. Хулиган какой. Сразу видать — хулиган. Глазищи — что тебе кухонные ножи. Такому попадись!

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. И правильно. Не попадайся!

С т а р у х а. Вчера меня напугали какие-то… Электричество в коридоре выключили да как курицей закудахчут!

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. И у меня вот тоже — студенты живут.

С т а р у х а. И что?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. А то.

С т а р у х а. А-а… Эко, жалость-то… хулиган-то… Молоденький, ума нету…

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Комаров покормит — поумнеет!

С т а р у х а. Одежа на ем ладная…

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Ворованное, может.

С т а р у х а. Лютые они людоеды — комары… Отпустили бы его сердешного.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Того отпустят, этого отпустят, так и сидеть некому будет.

С т а р у х а. Ну, уж… Теперь без дела не бывает.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. А у моей сестры так весь лук с грядки повыдергали. И найти не могут. А чего бы проще. Всех бы, от кого луком пахнет…

На скамеечке еще продолжается разговор, а  Ф е д о р о в  и  Г е н н а д и й  уже входят в комнату. Из другой комнаты выходит  К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч  со стопкой книг.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ага! Пришли! Прекрасно! Это я у тебя конфискую, Евгений. Они стоят здесь без дела, а моим ученикам польза.

Г е н н а д и й. Руссо… Монтень… Разве это сейчас читают, дядя Костя?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Мой милый племянник, человек любит то, что его научат любить.

Г е н н а д и й. Наконец, у меня есть повод обрадоваться, что мой отец не учитель.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Что ты знаешь о своем отце, мальчик! Учитель, именно учитель! И только учитель!

Ф е д о р о в. Не сворачивай на проторенную колею, Костя.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Да-с, учитель, какой бы маскарад он ни устраивал! И рано или поздно он сам поймет трагическую ошибку своей жизни! Дайте мне чемодан!

Ф е д о р о в. Разве ты не будешь обедать?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Обед? Какой обед? Ты не знаешь, что у меня нет времени? Что я спешу? Что на углу меня ждет машина?

Ф е д о р о в. На углу? Газик?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Разумеется, газик! Или ты считаешь, что я повезу сто банок белил на «Волге»?

Ф е д о р о в. Значит, именно его я оштрафовал.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Его? Оштрафовал? Секретаря райкома?..

Ф е д о р о в. Да?.. Ну, так скажи ему, что он мужественный человек. Иметь на район даже одного такого типа, как ты…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Что за выражения, Евгений! К тому же он со мной отдыхает! Ты бы посмотрел, что было в магазине! Тому бедняге, которого приняли за меня, придется купить новый костюм!

Ф е д о р о в. Гена, ты что-нибудь понял?

Г е н н а д и й. Похоже, что дядя Костя сэкономил на костюме.

Ф е д о р о в. Жаль. Тебе давно пора его сменить.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Есть еще чемодан? У этого отскочила ручка… Евгений, не отрицай, у тебя был «Протопоп Аввакум»!

Ф е д о р о в. Гена, принеси «Аввакума» сам, я не желаю участвовать в этом грабеже.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Жалкий непротивленец! Радуйся, что твои книги попадут в живые массы! В юные, трепетные души! Где же обед? Или ты намерен уморить меня голодом? Гена, срочно три бутерброда для секретаря райкома! Он мужественно охраняет мои белила, а твой отец отнесся к нему с вопиющим бездушием! И наконец, я хочу сказать все! Ты совершил преступление — перед учениками, перед педагогикой, перед призванием, уйдя в милицию…

Ф е д о р о в. Ты ешь, ешь…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Я понимаю, тот несчастный случай, смерть Лиды… Это горе, это непоправимо… Но как бы тяжело ни было, разве это дает право изменять своему долгу? Ты — учитель! У тебя ученики на перемену уходить не хотели! И вдруг — милиция! Я тогда приехал — китель на стуле. Думал — не туда попал. Потом — нет, картина на стене та же, она единственная, отец писал. Возмутись, Гена! Потребуй, чтобы твой отец снова стал человеком!

Г е н н а д и й. Дядя Костя, вы видите, что он делает?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Вижу! Сидит! Хуже! Улыбается! Я знаю, как он улыбается! Ты на него орешь, а он улыбается, ты можешь разорваться от возмущения, а он будет улыбаться! Нет, я пошел! У меня нет слов! Где мой чемодан? И бутерброды? Что? Разве это бутерброд? Его рассматривать в микроскоп? Вот так… И так… Не провожайте! Не желаю с вами целоваться!.. Забыл!.. Так и есть — забыл! Я обещал белку! Все! Некогда! Белку достанешь ты! (Скрылся.)

Г е н н а д и й. Что? Белку? Какую белку?

Г о л о с  К о н с т а н т и н а  Л ь в о в и ч а. Обыкновенную!.. В колесе!..

Ф е д о р о в. Как ты считаешь, что сейчас думают соседи?

Г е н н а д и й. Звонят по ноль-один и выбрасывают вещи в окно.

Ф е д о р о в. Правильно.

Г е н н а д и й. Где я возьму белку? Ты уже забыл, чего стоило мне достать ему летучих мышей?

Ф е д о р о в. Ты же не виноват, что летучие мыши жили на даче прокурора.

Звонок телефона.

Вас слушают. Сейчас… Тебя. Тот голос, который спрашивает тебя особенно часто.

Г е н н а д и й (берет трубку). Алло! Здравствуй, Нина! Конечно, дома! Что? Куда забрали? Ну и что? Мало ли что мама видела… Ну, шел… Да не вели, а шел!

Ф е д о р о в (подсказывает). Можешь сказать, что это был твой знакомый… Я не обижусь.

Г е н н а д и й. Нет, я шел с отцом. Ты не знаешь, где можно достать белку в колесе? А твой папа? (В телефоне короткие гудки.)

Ф е д о р о в. А кто ее папа?

Г е н н а д и й. А ее папа директор торговой базы… Не смешно. По-моему, там у них кто-то упал в обморок.

Ф е д о р о в. Сын, директора торговых баз не падают в обморок.

Г е н н а д и й. Кому ни скажи — отец милиционер, смотрят, будто у меня лягушка за пазухой… Он смеется! А мне, например, из-за тебя даже отметки в школе завышали. У других единицы, а у меня только точки.

Ф е д о р о в. Сложное положение.

Г е н н а д и й. А ты думал, на мне никак не отражается то, что ты делаешь? Такого не бывает. Закон детерминизма.

Ф е д о р о в. Какой закон?

Г е н н а д и й. Бредбери читал? Про бабочку? Охотники садятся в машину времени и отправляются в прошлое охотиться на динозавров. У них это было здорово налажено — могли убивать только то животное, которому все равно предстояло через несколько мгновений погибнуть. Они даже не сходили на землю там, в прошлом, чтобы своим вторжением не нарушить ход истории. Но случайно один охотник раздавил там бабочку. Когда они вернулись в свое время, в их стране у власти оказался диктатор.

Ф е д о р о в. Малое зло приводит к большому злу?

Г е н н а д и й. Просто ничто не остается без последствий. Сегодня движение пальца — через века изменение орбиты.

Ф е д о р о в, Да, ответственность… В сущности, каждый из нас держит на плечах будущее.

Г е н н а д и й. И потом, если хочешь знать, как я отношусь… У Петьки Строганова брат — полковник, а ему тридцать лет. У Светланы отец — доктор наук. Иринкина мать — секретарь райкома…

Ф е д о р о в. А я девять лет обыкновенный милиционер. Щей налить?

Г е н н а д и й. Сейчас время вершин, папа.

Ф е д о р о в. Когда настает время вершин, стать вершиной не самое сложное.

Г е н н а д и й. А что же самое сложное, по-твоему?

Ф е д о р о в. Может быть, не раздавить бабочку… Ну, а ты уже решил, что делать дальше?

Г е н н а д и й. А что мне делать? Поступлю в электромеханический.

Ф е д о р о в. Помнится, ты не очень увлекался физикой.

Г е н н а д и й. Другого подходящего института у нас нет.

Ф е д о р о в. Они есть в других городах.

Г е н н а д и й. Ты же знаешь, что я не хочу уезжать.

Ф е д о р о в. Обычно в вашем возрасте очень стремятся к самостоятельности.

Г е н н а д и й. Когда есть протест. А я против тебя почти не протестую.

Ф е д о р о в. Ну, это неутешительный комплимент. Если сыновья не находят в нас ничего плохого, мы воспитали плохих сыновей.

Г е н н а д и й. На тебя не угодишь, папа.

Ф е д о р о в. А любопытство? Тебя не гонит любопытство? Хотя бы без определенной цели, просто взять и поехать туда, где ты еще не был?

Г е н н а д и й. Я и так каждое воскресенье смотрю клуб кинопутешествий.

Ф е д о р о в. Не очень остроумно, но… Я только не пойму, что это? Вам все дано, и вы ничего не хотите? Или вы слишком рано и слишком много узнали? Или ты сейчас притворяешься? Или так думаешь только ты?

Г е н н а д и й. Так много вопросов не задают даже на экзаменах. Разве дело в том, чтобы уехать или остаться? Прописка не изменит сущности.

Ф е д о р о в. Да, но сущность заставляет человека делать то или другое. Искать или удовлетворяться тем, что есть.

Г е н н а д и й. Существует принцип разумного: с наименьшими затратами получить больший результат. Глупо ехать куда-то только затем, чтобы создать себе трудности.

Ф е д о р о в. Но вам просто положено делать глупости!

Г е н н а д и й. Глупости непроизводительны.

Ф е д о р о в. Хорошая глупость стоит разумно прожитой жизни!

Г е н н а д и й. Послушал бы тебя дядя Костя!

Ф е д о р о в. М-да… А эта девушка… У нес симпатичный голос… Ее зовут Нина? Ты хочешь остаться из-за нее?

Г е н н а д и й. Нет. Мы могли бы уехать вместе.

Ф е д о р о в. Ты уверен, что она поехала бы с тобой?

Г е н н а д и й. Она меня любит.

Ф е д о р о в. Ну, брат… Проморгаешь.

Г е н н а д и й. То есть?

Ф е д о р о в. Любовь без сомнения, будущее без поиска… Нет, так не пойдет. Я не хочу, чтобы ты был нищим.

Г е н н а д и й. Кто-то только что сказал, что у меня есть все.

Ф е д о р о в. Видишь, как мало ты хотел, если можешь сказать, что у тебя есть все… Есть все — и нет ничего. Да, да, ты только начинаешься, в тебе, если хочешь знать, еще нечего любить. Ты только приготовился писать картину жизни — свою собственную картину. Может, кто-то остановится перед ней с вниманием, а может, все пройдут мимо, не заметив. Тебе дано все, кроме того, что ты должен сделать сам.

Г е н н а д и й. Просто ты ужасно старомоден…

Ф е д о р о в. Старомоден? Да мне тридцать восемь!

Г е н н а д и й. Но это почти сорок. После того, как сложились твои взгляды, прошла эпоха. У меня хорошо завязан галстук?

Ф е д о р о в. Галстук? Да, разумеется… Гена, когда я был в твоем возрасте, мне очень хотелось иметь друга. Старшего друга, который был бы умнее, опытнее меня, с которым я мог бы говорить и который понимал бы меня. Мне хотелось, чтобы у меня был учитель — не из тех, обязательных, школьных, а единственный, только для меня. И чтобы он очень меня любил. Даже немного больше, чем я его.

Г е н н а д и й. Так можно думать, но так никто не скажет.

Ф е д о р о в. Понимаю… Когда-то я долго возился с одним мальчишкой. Помимо всего прочего, я каждый вечер стирал ему рубахи, а он каждый вечер являлся в таком виде, словно им вытирали преисподнюю. Он делал это нарочно. Он стеснялся быть чистым…(Уходит в другую комнату.)

Г е н н а д и й  стоит перед зеркалом, критически себя оглядывает, снимает галстук, повязывает другой. Входит  М и к е ш а, немного странный, сосредоточенный паренек. У  М и к е ш и  привычка склонять голову набок, когда его кто-то интересует. Он любопытен к сути и спрашивает о том, что у других не вызывает вопроса.

М и к е ш а. Дома, да?

Г е н н а д и й (снисходительно, — наверно, потому, что у Геннадия нет привычки вытягивать шею). А, Микеша… Заходи.

М и к е ш а  останавливается среди комнаты, прислушивается. Он не заботится о том, как выглядит.

М и к е ш а. Салют.

Г е н н а д и й. Салют.

М и к е ш а. Готовишься?

Г е н н а д и й. Да так…

М и к е ш а. Я помешал?

Г е н н а д и й. Да нет…

М и к е ш а. А то я уйду.

Г е н н а д и й. Как хочешь.

М и к е ш а. Я посижу, ладно?

Г е н н а д и й. Ладно.

М и к е ш а. Это ничего, что я зашел?

Г е н н а д и й. Зашел и зашел, чего тут.

М и к е ш а. Евгений Львович дома?

Г е н н а д и й. Дома.

М и к е ш а. А-а. Это хорошо.

Г е н н а д и й. Что хорошо?

М и к е ш а. Что дома. Мне нравится, когда он дома.

Г е н н а д и й (рассматривает Микешу). Почему?

М и к е ш а. Что?

Г е н н а д и й. Почему тебе нравится, когда отец дома?

М и к е ш а. Так. Не знаю… Ты, значит, в механический?

Г е н н а д и й. Ну да.

М и к е ш а. Зачем? (Геннадий пожимает плечами.) А мне бы — в Индию…

Г е н н а д и й. Куда?

М и к е ш а. В Индию.

Г е н н а д и й. Почему в Индию?

М и к е ш а (читает несколько строчек из «Вед»). «Не было тогда ни смерти, ни того, что живет вечно; никакого признака, разделявшего ночь и день.

Это единое, бездыханное дышало лишь собственной своей сущностью. Помимо него, не было ничего вообще…» (Грустно улыбнулся изумлению в глазах Геннадия.)

…«Кто знает воистину и кто может здесь сказать, когда это родилось и когда свершился акт творения?

Боги появились позже сотворения мира. Кто же тогда знает, когда появился мир?..»

Г е н н а д и й (с каким-то опасением). Это что?

М и к е ш а. «Веды». Песнь творения. Написано пять тысяч лет назад.

Г е н н а д и й. Тебе нужны эти сказки?

М и к е ш а (тихо). Это не сказки. Это то, над чем человек много думал.

Г е н н а д и й (с некоторым раздражением). А теперь зачем? Нельзя же бесконечно возвращаться назад?

М и к е ш а. Однажды Будда взял в руку…

Г е н н а д и й. Кто?

М и к е ш а. Будда. Однажды он взял в руку пучок сухих листьев и спросил своего ученика Ананду, есть ли вокруг еще листья. Ананда ответил: осенние листья падают повсюду и их не счесть. Тогда сказал Будда: вот так и я дал вам лишь горсть истин, но, кроме них, есть бесчисленное количество других истин, и их тоже не счесть…

Г е н н а д и й. Зачем ты говоришь мне это?

М и к е ш а. Ты спросил об Индии. Я и говорю об Индии. (Пауза.) Зубы вот болят. У тебя зубы не болят?

Г е н н а д и й. Нет.

М и к е ш а! А у меня болят и болят. А которые — не знаю. Пошел к врачу — говорит, здоровы.

Г е н н а д и й. Значит, здоровы.

М и к е ш а. Так ведь болят?

Г е н н а д и й. Это неважно, раз здоровы.

М и к е ш а. Может, и неважно… У тебя мать… как это произошло?

Г е н н а д и й. Ее убили.

М и к е ш а. Я знаю… Но — почему?

Г е н н а д и й. Не почему… На улице.

М и к е ш а. Значит, поэтому твой отец… А моя мать… Она ведь продавщицей. Продавщица в магазине. У нас в последнее время… Вечерами… Я ушел оттуда. Можно, я у вас переночую?

Звонок телефона. Г е н н а д и й  снимает трубку.

Г е н н а д и й. Алло! Да, Нина, это я. Конечно, иду. Положу трубку и иду. Какая белка в колесе? А, белка… А я думал, что твой папа может все. Конечно, шучу. Ну, привет! Бегу!.. (Кладет трубку, хватает пиджак, говорит на ходу.) Микеша, ты не знаешь, где достать белку в колесе?

М и к е ш а. Знаю.

Г е н н а д и й. Где?

М и к е ш а. У меня.

Г е н н а д и й. Колоссально! (От дверей.) Ты пойдешь? Или к отцу заглянешь? Ну, пока! (Убегает.)

М и к е ш а  стоит в задумчивости. Трогает телефон пальцем. По пути к двери осторожно дотрагивается до вещей, словно хочет услышать от них что-нибудь. У самой двери сталкивается с входящей  З и н к о й.  З и н к а  пьяна, неряшлива, стоит покачиваясь, оглядывает  М и к е ш у. Манит пальцем, хотя  М и к е ш а  рядом, М и к е ш а  ускользает.

З и н к а. Ма-альчик… (Что-то вспоминает, решительно двигается к столу и бухает по нему кулаком.) Где?.. Где они?.. (Сдергивает со стола скатерть с посудой.)

В дверях появляется  Ф е д о р о в.  З и н к а заметила его и пробует приблизиться.

Где мои дети?..

Ф е д о р о в. Зина, идите домой. Идите домой и ложитесь спать.

З и н к а. Спа-ать?! Но-но! Не трогать! Не имеешь права меня трогать!

Ф е д о р о в. Пойдемте я отведу вас, Зина. Пойдемте?

З и н к а. С тобой? Ха-ха! Не пойду с тобой! С кем угодно, но не с тобой. Нет, с тобой я не пойду, с тобой у меня другой счет… Другой… другой… (шарит на себе.) Это где же… Куда я его дела? (Возвращается к порогу и с трудом поднимает с пола нож.) Вот он, миленький. Голубчик… (Дышит на него и вытирает.) Вот теперь иди сюда, Федоров. Теперь поговорим. Ближе иди, ближе!..

Ф е д о р о в  спокойно подходит и ждет взмаха. Отнимает нож.

Ф е д о р о в. Сядьте.

З и н к а почти падает на стул и, упершись ладонями в колени, начинает качаться из стороны в сторону.

З и н к а. У-у-у-у… Все равно я тебя ненавижу! Все равно ненавижу! Дети… Отдай моих детей… Деточек моих… Горошинки мои… Сереженька… Наточка… Этот, поменьше-то, с пятнышком?

Ф е д о р о в. Миша.

З и н к а. Мишенька, голубчик мой… Мишка — это третий, а четвертый?

Ф е д о р о в. Дима.

З и н к а. Ладно, ладно… Что я, своих горошинок не знаю? Дима, рыженький… Я четырех человеков родила! Родила я четырех человеков или нет? Отвечай, подлец!

Ф е д о р о в. Родила, Зина.

З и н к а. То-то. Смотри мне. А то и не докажешь потом. Они как там — ничего?

Ф е д о р о в. Здоровы.

З и н к а. А ты ходил, что ли?

Ф е д о р о в. Ходил.

З и н к а. А почему это ты ходил? Какое у тебя право к моим детям ходить? Какое право, если ты их отнял… Отвечай — ты их отнял?

Ф е д о р о в. Я, Зина.

З и н к а. Сволочь ты, Федоров, детей у матери отнял… Все равно рожу! Слышишь? Нового рожу. Нравится мне человеков рожать. И этого отнимешь?

Ф е д о р о в. Отниму, Зина.

З и н к а. Зина… Как это ты говоришь — Зина… Все — Зинка! Стерва Зинка! А ты — Зина… Это почему? Может, ты меня любишь, а?

Ф е д о р о в. Я тебя жалею.

З и н к а. Вот! Слышите?.. Любить все могут, а пожалеть — некому… А он пожалел! Пожалел… (Бухнулась на колени, кланяется ему.) Спасибо… Спасибо, что человека пожалел.

Ф е д о р о в. Встаньте! Нельзя! Никому нельзя на коленях… Встаньте!.. (Орет.) Встань!..

З и н к а, цепляясь за стол, встает. Улыбаясь, смотрит.

З и н к а. Как хорошо… Кричишь хорошо…

Ф е д о р о в. Идите домой.

З и н к а. Пойду. Теперь пойду. Я ведь сегодня не так, я сегодня по-другому. Сегодня я вспомнила… Не помню, что я сегодня вспомнила… А, жизнь вспомнила… Убью я тебя, Федоров. Мешаешь ты мне. (Плетется к выходу.) Не хочу вспоминать! Не хо-чу-у-у!.. (Скрылась.)

Ф е д о р о в  подбирает разбитое, относит на кухню. Входит  Н и н а. Оглядывается с интересом. Ступает осторожно, садится в одно кресло, в другое, останавливается перед картиной, снимает ее со стены, примеряет к другому месту. Возвращается  Ф е д о р о в.

Н и н а. Ее надо повесить вот здесь.

Ф е д о р о в. Да?

Н и н а. Посмотрите сами.

Ф е д о р о в. Пожалуй.

Н и н а. Тогда несите молоток.

Ф е д о р о в. Молоток? Ага… Сейчас…

Н и н а. А этот гвоздь надо вытащить… Зачем же руками? В доме должны быть клещи.

Ф е д о р о в. Клещи? В самом деле…

Н и н а. Видите? Совсем другое настроение.

Ф е д о р о в. Вам не кажется, что вы повесили ее вверх ногами?

Н и н а. Любая хорошая картина должна быть немного вверх ногами. Хороший человек тоже.

Ф е д о р о в. А почему вы так думаете?

Н и н а. Потому что каждый принимает за образец себя. То, что на него похоже, выглядит для него правильно. Что отличается, то — вверх ногами. Люди не должны быть похожи.

Ф е д о р о в. Странно… (Снимает картину.) Свою подпись художники ставят внизу… Ну, знаете, этого не может быть! Она висела у нас столько лет…

Н и н а. Вниз головой?

Ф е д о р о в. Ничего себе!

Н и н а. Не огорчайтесь. Все-таки здесь ни верха, ни низа. Только тучи и молния, и больше ничего.

Ф е д о р о в. Да, но ее написал мой отец!

Н и н а. Он был художником?

Ф е д о р о в. Он был учителем.

Н и н а. Учитель — и такие тучи? Не может быть!

Ф е д о р о в. Он был хорошим учителем.

Н и н а. А такие бывают?

Ф е д о р о в. Иногда.

Н и н а (рассматривает картину). Наверно, он очень многого хотел… Такие тучи и пронзающий их свет. Очень больно и очень радостно… Озарение. Видишь то, что было во тьме… Или чего до тебя не было совсем?

Ф е д о р о в. Вы рисуете?

Н и н а. Что вы! Ничего в этом не понимаю.

Ф е д о р о в. Странно…

Н и н а. Да, правда. Очень странно.

Ф е д о р о в. Я подумал… Вот если бы так к каждому приходила однажды девушка… неожиданная девушка и исправляла не так висящие картины…

Н и н а. Это и бывает.

Ф е д о р о в. И в самом деле бывает.

Н и н а. Только не все согласны повесить картину по-другому.

Ф е д о р о в. Что же это я… Садитесь, пожалуйста! И наверно, что-нибудь нужно… Чай, да?

Н и н а. Давайте.

Ф е д о р о в. Одну минуту… поставлю… уберу… вот так… вы сидите… я сейчас! (Убегает на кухню, слышен его голос.) Черт побери… Черт побери!

Н и н а. Помочь?

Ф е д о р о в (появляясь). Нет заварки! В этом доме никогда нет заварки!.. Я сейчас… Вы не убежите перевешивать картины в других квартирах?

Н и н а. Это удается раз в жизни.

Ф е д о р о в. Я бегом! Магазин внизу! (Убегает.)

Н и н а, улыбаясь, проходит по комнате. Появляется  Г е н н а д и й.

Г е н н а д и й. Ты здесь? Мы же договорились! Почему ты не дождалась?

Н и н а. Просто так…

Г е н н а д и й. Я был у тебя, твоя мама…

Н и н а. Чш-ш… Тише…

Г е н н а д и й. Почему — тише?

Н и н а. Потому что гроза…

Г е н н а д и й. Что за чушь? Какая гроза в солнечный день? Что с тобой? Почему у тебя такое лицо?

Н и н а. Как много вопросов… И так громко.

Г е н н а д и й. Твоя мама сказала…

Н и н а. Не надо про маму.

Г е н н а д и й. Я взял билеты в кино.

Н и н а. Не надо про кино.

Г е н н а д и й. Играет Софи Лорен.

Н и н а. Не надо Софи Лорен…

Г е н н а д и й. Что же тогда?

Н и н а. Помолчать… Мне хочется немного помолчать.

Г е н н а д и й. Отца дома нет?

Н и н а. Кого?

Г е н н а д и й. Моего отца, я хочу вас познакомить.

Возвращается  Ф е д о р о в — сетка полна пачек чая.

Ф е д о р о в. Вот!

Г е н н а д и й. Познакомься, папа, пожалуйста. Это Нина.

Небольшая пауза.

Ф е д о р о в. Простите… Отнесу чай на кухню. (Уходит. Возвращается уже спокойный, с приветливой улыбкой.) Очень рад видеть вас, Ниночка.

Н и н а. Нет, подождите… Как же так… Подождите!

Ф е д о р о в. Гена, завари чай, у тебя это получается лучше.

Г е н н а д и й. А ты опять скажешь, что он пахнет старой метлой?

Ф е д о р о в. И где там варенье?

Н и н а. Метла, варенье… Зачем вы?

Ф е д о р о в. Не упирайтесь, Ниночка, чая вам не миновать.

Г е н н а д и й. Долг гостя пить чай в любое время суток.

Ф е д о р о в. Грандиозная мысль, сын!

Н и н а. Жаль…

Г е н н а д и й. Чего жаль?

Н и н а. Например, эту картину… Молния, которая никогда не ударит.

Г е н н а д и й. Дядя Костя считает, что это остановленный миг.

Н и н а. Миг может существовать только в продолжении. Если продолжения нет, миг умер.

Ф е д о р о в. Не совсем так. У человека есть память.

Г е н н а д и й. Память — утешение неимущих. Так утверждает дядя Костя.

Н и н а. А может быть, беден тот, кому нечего вспомнить?

Г е н н а д и й. Интересно, я беден или богат? Пора наконец выяснить этот вопрос. Помню, как мне разбили нос. Помню, как потерял номерок от вешалки, и мне не отдавали пальто. То ли в театре, то ли в филармонии. Ну да, сначала слушал Брамса, а потом — как ругается толстая гардеробщица. По-моему, гардеробщица была современнее.

Н и н а. Как это странно — слова… Одни и те же слова, а — по-разному. То как подарок, то как пустой кошелек. Книгу возьмешь: одна — не оторвешься, другую на восьмой странице захлопнешь. А слова все те же — пришел, посмотрел, помню…

Ф е д о р о в. Накладывайте варенье, Ниночка. Это Генкина продукция. (Мягко.) Прошу вас…

Н и н а. Хорошо, я попробую… Из чего это? Какие-то кубики, треугольники… Да тут вся геометрия, даже усеченная пирамида! Никогда не думала, что математика может быть сладкой. И такой оригинальный вкус — сверху корочка, хрустит-хрустит, а внутри такое нежное-нежное… Из чего эта прелесть?

Г е н н а д и й. Из тыквы.

Н и н а. Ты издеваешься?

Ф е д о р о в. Ей-богу, из тыквы, Ниночка! Накладывайте еще, там где-то должны быть параллелепипеды.

Н и н а. Я теперь не могу. Если бы я по-прежнему не знала… А теперь не могу.

Г е н н а д и й. Но тебе же сначала понравилось!

Н и н а. Какие-то усеченные пирамиды… Глупо.

Г е н н а д и й. Почему глупо?

Н и н а. Потому что из тыквы может быть только глупо.

Ф е д о р о в. Забавно… Потом из вас будут капитаны и философы. Вас это не страшит?

Н и н а. Что?

Ф е д о р о в. Допустим, ответственность.

Н и н а. Ответственность у тех, кто решает.

Ф е д о р о в. У тех, кто бездействует, тоже, я полагаю.

Г е н н а д и й. Давайте попьем чай без морали?

Телефонный звонок.

Ф е д о р о в. Слушаю… Плохо слышно, у вас музыка забивает. Клюквина? А, Микешина мама… Здравствуйте, Вера Ивановна. Нет, его у нас нет.

Г е н н а д и й. Был недавно.

Ф е д о р о в. Геннадий говорит, что недавно был. У вас праздник? А, суббота… Я слышу, что весело. Не ночевал дома? Ну что вы, не беспокойтесь, у кого-нибудь из приятелей. Хорошо, я скажу, если увижу. До свидания. (Вешает трубку.) Он тебе что-нибудь говорил? Гена, Микеша говорил что-нибудь?

Г е н н а д и й. Да нет, ничего особенного. Про Индию что-то. Да, кажется, он хотел у нас переночевать.

Ф е д о р о в. Что значит — кажется?

Г е н н а д и й. Не помню точно. Кажется, говорил, что хочет переночевать.

Ф е д о р о в. Не помнишь?

Г е н н а д и й. Разве он к тебе не заходил?

Ф е д о р о в. Ты хочешь сказать, что ты ему не ответил?

Г е н н а д и й. Я собрался уходить. Зазвонил телефон… Ну могу же я что-нибудь забыть, папа?

Ф е д о р о в. Забыть? Ты это называешь — забыть?

Г е н н а д и й. Папа, ну, стоит ли сейчас делать из мелочи…

Ф е д о р о в (взрываясь). Мелочи? Безразличие — это не мелочь! Такие мелочи не раз стоили жизни… Нет мелочей!.. Можешь становиться водолазом, стеклодувом, тореадором, но быть невнимательным к человеку я тебе не позволю!..

Г е н н а д и й. Ты куда ?

Ф е д о р о в. Сделать то, чего не сделал ты!.. (Уходит.)

Н и н а. И тебя так — каждый день? Воспитывают?

Г е н н а д и й. Да нет… Я даже не помню, чтобы он кричал…

Н и н а. А еще говорят — не существует проблемы отцов и детей! Кошмар! Немедленно собирай вещи и беги!

Г е н н а д и й. В общем-то, он прав: Микеша давно какой-то странный…

Н и н а. Все равно беги! Снимешь где-нибудь комнату… в подвале… Будешь днем учиться, а ночью работать… У тебя будут адские трудности, но твое упорство их преодолеет, ты что-нибудь изобретешь… Или по крайней мере получишь диплом с отличием… Скорее в подвал!

Г е н н а д и й. Может, хватит?

Н и н а. А хочешь — вместе? Убежим? По утрам я буду варить тебе кофе. А он будет искать нас по всей тундре…

Г е н н а д и й. Почему по тундре?

Н и н а. Потому что там олени. Мы будем жить в чуме и пасти оленей.

Г е н н а д и й. А кофе будет падать с неба.

Н и н а. Его сбросят с вертолета… (Заплакала.)

Г е н н а д и й. Еще номер! Ты чего?

Н и н а. А что?

Г е н н а д и й. Ты же плачешь?

Н и н а. Вот еще! Пишут дурацкие картины, у которых ни верха, ни низа… (Перевешивает картину по-старому.) Пошли!

Г е н н а д и й. Куда?

Н и н а. По-моему, ты хотел в кино?

Г е н н а д и й. Мы уже опоздали…

Н и н а. Тем более!

З а н а в е с.

Картина вторая

Окраина кладбища, могильные плиты, кресты. В стороне домик сторожа. Н и к и т а  и  М и к е ш а сидят перед домом, чистят картошку. Лицо  М и к е ш и  разбито, голова обвязана.

Н и к и т а. Даже покойник пошел торопливый. Никакой размеренности. В землю хлоп — и адью. Ни на девятый день, ни на сороковой, ни даже, бывает, на второй никто не заглянет. Бегут, спешат — некогда. И помереть некогда. Особенно, если в смысл войти, чтобы со смыслом помереть. У меня деверь перед телевизором окончился, на хоккейном матче. Гол не в те ворота забили, не вынес. Можно было перед таким концом в сознание войти? Чтобы кого-то простить, у кого-то прощения попросить или какую ни на есть правду в последнюю минуту сказать? Чтобы кто-то итог жизни принял и дальше понес? Какое! Окочурился наспех, без всякой ответственности. Никто ничего понять не успел, а уже зарыли.

М и к е ш а. А цветы насажены. И убрано. Значит, приходят?

Н и к и т а. Цветочки — что! Цветочки каждый насадить может. Порядок на кладбище завести не трудно. Конечно, и приходят которые по случаю. А один так и совсем твердо ходит. И не по праздникам, а в самые будни, что бы одному побыть. Придет, посидит, поулыбается и пойдет. Спина у него прямая.

М и к е ш а. Улыбается?

Н и к и т а. Он на свидания ходит, он смерти не верит. И сегодня был, да что-то быстро ушел. Тебя увидел и ушел.

М и к е ш а. Я-то при чем?

Н и к и т а. Не понравился ты ему, видно. С покойником в тишине говорить нужно, а тут такой бандит рядом. Шум для глаза.

М и к е ш а. А ты давно здесь, Никита?

Н и к и т а. Да нет. Лет десяток.

М и к е ш а. А раньше что?

Н и к и т а. А раньше разное. Много раньше.

М и к е ш а. Ну, а почему?

Н и к и т а. Сторожем-то? Призвание.

М и к е ш а. Скажешь…

Н и к и т а. Тебя уже обижали?

М и к е ш а. Мать у меня… гуляет.

Н и к и т а. Так это не ее ли дружок тебя и саданул?

М и к е ш а. Я его с лестницы спустил.

Н и к и т а. Не убил?

М и к е ш а. Убьешь такого…

Н и к и т а. Ну, ничего. Зарубцуется.

М и к е ш а. Еще иногда поговорить не с кем.

Н и к и т а. Спешат все. Гляди, что на улицах. Бегом бегут. А в магазинах, а в трамвае, а в той же столовой… уж и не жуют, целиком заглатывают, как гуси. Некогда. Домой прибегут — убрать, постирать, ребятишек отшлепать, на жену-мужа полаять… В сон кидаются, как в пропасть, — с отчаянием: это не успел, то не успел, завтра опять не успею… Милый, а где жизнь-то?

М и к е ш а. Теперь быстро все. Ракеты.

Н и к и т а. Жизнь тишины требует. Углубления. Бегом бежать — не поймешь ничего. Выскочил я из этого. Как из поезда на ходу выскочил. Оглушился — тишина… Да, может, я на кладбище человеком стал!

М и к е ш а. А может, ты лентяй, Никита? От работы сбежал?

Н и к и т а. Так ведь что работа… Нет, я не от работы.

М и к е ш а. А если все, как ты, в сторожа пойдут?

Н и к и т а. Покуда у меня конкурентов не было.

М и к е ш а. Я не о том…

Н и к и т а. Знаю, что не о том. А только в жизни должно быть разнообразие. Не один только шум, а и тишина. А то мы как бочки по штормовой палубе: левое — правое, без всякой середки.

М и к е ш а. Я дал вам лишь горсть истин, но, кроме них, есть бесчисленное количество других истин, и их тоже не счесть…

Н и к и т а. Это кто же? Сказал так?

М и к е ш а. Будда.

Н и к и т а. Ну, брат, врешь!

М и к е ш а. Почему вру?

Н и к и т а. Бог доброго сказать не может. Бог больше приказы любит. Попужать, молниями потрясти — самое божье дело.

М и к е ш а. Ну, а Христос, например?

Н и к и т а. Христос… Христос не бог, а сын божий. Да еще незаконнорожденный. У него конфликт с папашей. Не, ты мне на божественное не сворачивай. У меня с богом отношения натужные. Не люблю богов. Если бог — значит, обман. Каждый себя утверждает, громами бренчит… А ты не баптист?

М и к е ш а. Нет.

Н и к и т а. Смотри. А то ночевать не пущу. В божественное люди ударяются от трусости, когда с собой управиться не могут, — чтоб думать больше не надо.

М и к е ш а. Хорошо так…

Н и к и т а. Что — хорошо?..

М и к е ш а. Тепло…

Н и к и т а. Э, брат, сколько картошки мы с тобой наскребли. Ладно, на завтра пойдет. Варить поставлю. (Уходит.)

Робко приближается  К л ю к в и н а — мать  М и к е ш и.

К л ю к в и н а. Микеша… Микеша, это я.

М и к е ш а. А-а… Вижу.

К л ю к в и н а. Здравствуй, сынок.

М и к е ш а. Здравствуй.

К л ю к в и н а. Я сяду, Микеша? Можно тут?.. Микеша, я тебя по всему городу искала, а сейчас Евгений Львович сказал…

М и к е ш а. Нечего было искать.

К л ю к в и н а. Тебе больно? Давай перевяжу, я умею…

М и к е ш а. Сиди! Сиди там!..

К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо, я сижу.

М и к е ш а. И нечего было меня искать.

К л ю к в и н а. Хорошо, Микеша, хорошо. Только не волнуйся. (Молчит.) Ты, Микеша, как же теперь? Ты из дому совсем ушел?

М и к е ш а. Совсем. Сказал уже.

К л ю к в и н а. Что же ты здесь? Могилы, кресты… ужас какой. Мог бы к тете Мане пойти.

М и к е ш а. Я не хочу к тете Мане.

К л ю к в и н а. И правда, она всех заставляет играть с ней в лото, до самой ночи играет. А почему ты не пошел к Федоровым? Евгений Львович хорошо к тебе относится. Я у них была, у них квартира просторная, не то что у нас — одна комната, мог бы у них. Ты не знаешь, им убирают или они сами? Абажур у них смешной… (Молчание.) Микеша, я тебе новую рубашку достала, у Лидочки в отделе… Импортная, их в полчаса разобрали. Ты зайди домой, возьми. За рубашкой ведь можно зайти?

М и к е ш а. Не хочу я никакой рубашки!

К л ю к в и н а. Хорошо, Микеша, хорошо… Я сама оставлю ее у Евгения Львовича. Гена тебе покажет, где она будет лежать… (Вздохнула.) У меня ревизия была, сынок.

М и к е ш а. Что?!

К л ю к в и н а. Я как раз приготовила внести… Все полностью приготовила. Сегодня или завтра хотела… Но эта случайность, которая вечером… И ревизию уже сделали…

М и к е ш а. Какая случайность?!

К л ю к в и н а. Ну, ты знаешь… Ипполит Егорович…

М и к е ш а. Какой Ипполит Егорович?..

К л ю к в и н а. Вы в тот вечер… позавчера… Ты его… А он обиделся… Ты же слышал, как он на лестнице кричал, что припомнит! Только я не думала, что он сразу…

М и к е ш а. Что — сразу?

К л ю к в и н а. Ипполит Егорович к директору пошел… К директору универмага. Он очень обиделся тогда… Пошел к директору и сказал, что я брала деньги… из кассы. Отдел сразу закрыли, и сразу ревизия… А деньги дома… Деньги, которые я собрала, чтобы внести. И теперь уже никак…

М и к е ш а. Говорил, говорил, говорил же тебе!

К л ю к в и н а. Микеша, я же послушалась, я всю сумму собрала, я шубу продала и еще кое-что, я все хотела внести… Ты бы попросил Евгения Львовича… Ну, Федорова… Микеша. Что — Федорова?

К л ю к в и н а. Он же в милиции работает, он бы мог… А я бы выплатила… Говорят, он может понять.

М и к е ш а. Что, что, что понять?..

К л ю к в и н а. А то ведь суд… Сказали — в суд передадут… Ты попроси, а? (Микеша беспомощно смотрит на мать. И вдруг, все смотря на мать, не двигаясь, плачет.) Микеша… Микеша… Ну что ты, сынок…

М и к е ш а. Не подходи… Не подходи… Сиди там!

К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо. Я сижу. Вот видишь, я сижу. (Молчание.) Если бы Евгений Львович за меня попросил…

М и к е ш а. Нет!

К л ю к в и н а. Что «нет», Микеша?

М и к е ш а. Он не будет просить!.. Я не хочу! М-м…

К л ю к в и н а. Тебе очень больно, сынок? Он тебя сильно ударил? Дай я поправлю…

М и к е ш а. Нет!.. Нет!

К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо. Я не буду. Я ничего не буду. (Молчание.) Микеша… Тогда меня судить будут. (Микеша отворачивается от нее, прислоняется головой к ограде.) Хорошо, Микеша… Я пойду… Я пойду, Микеша?

М и к е ш а  не отвечает, К л ю к в и н а  нерешительно уходит. М и к е ш а  стоит, прислонившись к ограде. У него маленькая, беззащитная спина. Проступает игривая, упрощенная мелодия, приближается, звучит нелепым диссонансом. Появляется  Н и н а, помахивает включенным транзистором. За ней идет  Г е н н а д и й. Они не замечают  М и к е ш у.

Г е н н а д и й. Выключи транзистор.

Н и н а. Зачем?

Г е н н а д и й. Лучше пойдем.

Н и н а. Ты что, боишься покойников? Мы исходили весь город, у меня ноги отваливаются. (Садится на могильную плиту, вытряхивает песок из туфли.)

Г е н н а д и й. Но тут же нельзя!

Н и н а. Что — нельзя?

Г е н н а д и й. Тут нельзя сидеть.

Н и н а. Я только песок вытряхнуть.

Г е н н а д и й. Ты сама знаешь, что нельзя.

Н и н а. Тогда у меня будут мозоли.

Г е н н а д и й. Выключи транзистор.

Н и н а. Плита теплая от солнца… А ты ужасно нудный. Ищешь Микешу. Потому что так сказал папа. А когда ты скажешь что-нибудь сам?

Г е н н а д и й. У меня здесь похоронена мать.

Н и н а. Пожалуйста, я пересяду на скамейку. Только это ложь, что я пересела, во мне ничего не изменилось. Я та же, что и на той плите. Какой-то девятнадцатый век, сплошное благородство, просто скулы сводит!

Г е н н а д и й. Надо уважать смерть.

Н и н а. Надо уважать жизнь, а не смерть!

Г е н н а д и й. Выключи транзистор.

Н и н а. Пожалуйста. (Выключает.)

Г е н н а д и й. Ты согласилась со мной первый раз за сутки.

Н и н а. Ты помнишь свою мать?

Г е н н а д и й. Немного.

Н и н а. Какая она была?

Г е н н а д и й. Летом мы выезжали на дачу, вечерами выходили на крыльцо, мать пела с хозяйкой старые песни. Деревенские бабы приходили слушать.

Н и н а. А еще?

Г е н н а д и й. Комары кусались… Но мать почему-то не трогали. Когда ловили раков, ей попадались самые крупные.

Н и н а. Еще.

Г е н н а д и й. Помню, как отец сидел в лодке, я кричал ему, что клюет, а он не слышал. Он смотрел, как мать чистит котелок. Я тоже посмотрел. У матери были белые руки, между пальцами просочилась сажа. Я не понял, почему на это можно смотреть долго, и опять закричал, что клюет.

Н и н а. У твоего отца не было другой женщины?

Г е н н а д и й. Мы не говорили об этом.

Н и н а. Напрасно.

Г е н н а д и й. Почему?

Н и н а. Может быть, он хочет, чтобы ты помог ему?

Г е н н а д и й. Я?

Н и н а. Может быть, он хочет, чтобы ты помог ему освободиться. Освободиться от прошлого, которое все равно… здесь…

Г е н н а д и й. Отец никогда не изменит матери. Он любил ее.

Н и н а. Ты дурак!.. Обыкновенный самовлюбленный дурак! (Включает транзистор.)

Г е н н а д и й. Пожалуйста, выключи транзистор.

Н и н а. Ты никогда не будешь радоваться! И другим не дашь! Ты холодный, как устрица!

Г е н н а д и й. Выключи транзистор!

Н и н а. Все хотят, чтобы я что-то решала, думала, противостояла, неслаответственность, каждый хочет сделать из меня хорошего человека! Я не хочу быть хорошей! Мне скучно быть хорошей!.. Господи, как светит солнце… Я не хочу драм! Они всем надоели! Никто не заставит меня страдать, даже твой отец!.. Он лжет!

Г е н н а д и й. Мой отец не лжет!

Н и н а. Меня тошнит от твоей ослепительной рубашки, от твоей вежливости и варенья из тыквы!

Г е н н а д и й. По-моему, еще неделю назад…

Н и н а. Да! Еще неделю, еще два дня назад!

Г е н н а д и й. Ты хочешь, чтобы я ушел?

Н и н а. Да… Не знаю… Да!

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина третья

Квартира  Ф е д о р о в а.  Ф е д о р о в  и  М и к е ш а.

М и к е ш а. Евгений Львович… Понимаете, Евгений Львович…

Ф е д о р о в. Ты не старайся, ты говори, как думаешь.

М и к е ш а. Да, да, я постараюсь… То есть… В общем, моя мать… Я хочу сказать, что моя мать… Мне очень жалко ее. Она никогда не чувствовала себя счастливой. Ей очень хотелось иметь семью… мужа. У меня ведь не было отца… то есть… вы понимаете. Однажды ей показалось, что все будет хорошо, она радовалась, что будет мужчина в доме… сказала, что и для меня лучше. А он обобрал нас до нитки и уехал. Она даже не плакала. Сделалась какая-то ватная — куда посадишь, там и сидит. А потом все просила у меня прощения и твердила, что все исправит. Ей казалось, что она в чем-то виновата… А она не виновата. Разве человек виноват в том, что у него белые волосы или маленький рост? Это у нее характер… Я тогда не понял, что она хотела исправить, только потом догадался, что она решила во что бы то ни стало найти мне отца… То есть… Я понимаю, что на самом деле не совсем так… не полностью из-за меня… Только какая разница, из-за чего человеку плохо? Ну, и пошло… я мужчин презирать стал! Не всех, но… Придет, напьется, требует, чтоб ботинки снимали… Не понимаю! Хорошо, что ни один такой на ней не женился. Я ей говорил, но… В общем, сейчас совсем плохо — растрата у нее. В суд передают…

Ф е д о р о в. Много?

М и к е ш а. Четыреста рублей.

Ф е д о р о в. Да, малыш, невесело.

М и к е ш а. Теперь, когда будет суд… Я не должен приходить к вам?

Ф е д о р о в. Ну, ну… Без чепухи.

М и к е ш а. Стыдно… С вами — могу, а так…

Ф е д о р о в. Ты хочешь еще что-то сказать?

М и к е ш а. Мать просила, чтобы я… Чтобы вы…

Влетает  Г е н н а д и й.

Ф е д о р о в (сыну). Ну? Что у тебя?

Г е н н а д и й. Да так…

Ф е д о р о в. Выкладывай.

Г е н н а д и й. Да ничего такого…

Ф е д о р о в. Выкладывай, выкладывай!

Г е н н а д и й. Ну… Разбил витрину… Нечаянно.

Ф е д о р о в. Один справился?

Г е н н а д и й. Один…

Ф е д о р о в. Милиция за углом. Деньги можешь заработать на погрузке арбузов. Вопросы есть?

Г е н н а д и й. Нечаянно, честное слово!

Ф е д о р о в. Надеюсь.

Г е н н а д и й. Но это же месяц работы!

Ф е д о р о в. Да, витрины почему-то стоят дорого.

Г е н н а д и й. Ничего себе… (Уходит.)

Ф е д о р о в. Одну минуту, Микеша… (По телефону.) Митин? Здравствуй, Иван Дмитриевич. Да, я… Иван Дмитриевич, сейчас к вам мой наследник зайдет. Сними с него стружку погуще… Ну, спасибо. (Вешает трубку.) Так… С Генкой мы устроились. Так что ты хотел сказать?

М и к е ш а. Нет… То есть… Нет, я ничего не хотел сказать, Евгений Львович. Больше ничего.

Ф е д о р о в. Подожди-ка, я кое-что тебе приготовил. Вот — «Жизнь Рамакришны», «Жизнь Вивекананды», Ромен Роллан.

М и к е ш а. Спасибо, Евгений Львович. Только Индия — теперь это так далеко… А рядом совсем другое.

Ф е д о р о в. Расквасился! Готовься не сдаваться, а побеждать. Сутулишься? Почему? Читаешь много? Согни-ка руку… Ну, брат, тебе тоже нужно арбузы грузить. Постой… Ага, вот они! (Вытаскивает гантели.) Утром и по вечерам — ясно? И в любое время! О выполнении доложить. Воскресенье ничем не занимай — поедем за грибами.

М и к е ш а. Куда?

Ф е д о р о в. Час электричкой, десять километров пешком… Страдание не культивировать надо, страданию надо сопротивляться. (Усмехнулся.) Даже грибами.

М и к е ш а. Я подумал… Если бы не вы… Мне убить хотелось. И я не знаю… Может быть… Если бы не вы.

Ф е д о р о в. Ты ведь хотел мне что-то сказать. Пять минут назад. Правильно, что не сказал! Никогда не проси о снисхождении.

М и к е ш а. Теперь я пойду… Я… Вы… как отец. За это смешно благодарить… но когда-нибудь… я тоже помогу. Кто встретится… Я теперь никогда не пройду мимо. (Уходит.)

Ф е д о р о в  садится в кресло, останавливается взглядом на картине. Встает, перевешивает картину — как ее когда-то перевесила  Н и н а. Смотрит задумчиво. Неслышно входит  Н и н а.

Н и н а. Здравствуйте…

Ф е д о р о в. Нина?.. Здравствуйте, Ниночка! А с Геннадием вы разминулись? Он только что вышел… Правда, не уточнил — куда.

Н и н а. Он на свидание.

Ф е д о р о в. Не понял?

Н и н а. Я говорю — на свидание. Мы проверяем свои чувства.

Ф е д о р о в. Проверяете?

Н и н а. Проверяем. Ну, понимаете, случайно это — я и он — или нет. Понимаете? Если не любовь, а совпадение? Кто-то другой мог искать тогда для меня трехкопеечную монету… Или другая девушка в ту минуту захотела бы пить… Или каждый из нас пошел бы по другой улице… И все равно потом говорили бы — кому-то другому говорили бы — «ты мой единственный человек»… А на самом деле было бы, что единственный человек совсем другой и об этом можно никогда не узнать… Значит, и эти слова — ложь? Что же у человека есть? Вы можете сказать, что у человека есть?

Ф е д о р о в. У человека есть он сам…

Н и н а. А если нет и этого? Если я не знаю, что я такое? Не знаю, чего хочу, что люблю?

Ф е д о р о в. Все это человек создает… Любовь — тоже.

Н и н а. Создавать любовь?

Ф е д о р о в. А вы считаете, что ее кто-то приготовил для вас, как приготавливают соус? А вы — потребитель готового? Нет. Я счастлив, что мне дана свобода творчества… Значит, говорите, у него свидание?

Н и н а. Да, рыжая такая, прическа, как башня… И с собакой. Бульдог. Морда — вот так, а зовут — Ангел…

Ф е д о р о в. Ангел?

Н и н а. Ангел. И без намордника. Это безобразие — водить ангелов по улице без намордника!

Ф е д о р о в. Полнейшее безобразие.

Н и н а. Вот видите… У меня сейчас полоса — глупости делать. Вы думаете, это надолго?

Ф е д о р о в. А как вы узнали, что — глупости?

Н и н а. Очень просто. Все глаза раскрывают — вот так!

Ф е д о р о в. Тоже мне доказательство!

Н и н а. Еще Генка говорит.

Ф е д о р о в. И Генка не доказательство. Генка у меня в дедушку — тот до смерти галстуки носил.

Н и н а. А у мамы от вас мигрень началась!

Ф е д о р о в. Неужели?

Н и н а. Как услышала, что вы милиционер… Кошмар! Евгений Львович, а в милицию баб… то есть женщин, берут?

Ф е д о р о в. Бывает.

Н и н а. Представляете: я по городу, в форме… Парни под заборы шарахаются. А я им: гражданин, под заборами только кошки лазают… Блеск!

Ф е д о р о в. А мама?

Н и н а. Ну, мама… Повяжет на голову еще одно полотенце. Чем это пахнет? Горит что-то!

Ф е д о р о в. Правильно, этим должно было кончиться… (Бросается на кухню. Возвращается.) Упрямая попалась скотина — сгорела, но не сварилась. Из такой говядины автомобильные покрышки делать…

Н и н а. А картину снова перевесили… Кто?

Ф е д о р о в. Разве?

Н и н а. Вы все еще ничего не понимаете?

Ф е д о р о в. Что я должен понимать?

Н и н а. А чего вы испугались?

Ф е д о р о в. У вас на физиономии написано, что вы сейчас сделаете очередную глупость.

Н и н а. А может быть, первый раз в жизни поступлю умно. Сядьте и молчите. Вот прихожу к вам, и мы болтаем… разговариваем. И мысли какие-то странные… Разноцветные. Никогда ни о чем таком я не думала. И вдруг черт знает что… И вы говорите черт знает что… Кто-нибудь со стороны послушает, скажет — психи. А мне интересно. И в голове — как будто окна открыли. Оранжевые, зеленые, сиреневые… яркие! И все не такое, как раньше… Вы же понимаете, почему это?

Ф е д о р о в. Наверно, солнца много… Погода хорошая. Говорят, такого лета десять лет не было…

Н и н а. Какая погода? Какое лето? Зачем вы о погоде?

Ф е д о р о в. Извините, Ниночка, мне нужно уйти.

Н и н а. Ничего вам не нужно уйти!

Ф е д о р о в. Честное слово, нужно! Генка разбил окно в магазине, и я хочу проверить…

Н и н а. Господи, как вы бездарно придумываете!

Ф е д о р о в. Я не придумываю…

Н и н а. Он дрессирует бульдога!

Ф е д о р о в. Никакого бульдога нет!

Н и н а. Это не имеет значения!

Ф е д о р о в. Вы совсем ребенок, Ниночка… Мне, правда, пора.

Н и н а. Если вы сейчас уйдете, я совершу преступление! И вам придется разговаривать со мной по долгу службы!

Ф е д о р о в. Хорошо. Говорите.

Н и н а. Я?.. Разве я должна говорить?

Ф е д о р о в. А кто же?

Н и н а. Ну, знаете!.. (Кинулась вон.)

Ф е д о р о в, вместо того, чтобы уйти, торопливо запирает дверь.

З а н а в е с

Картина четвертая

Ф е д о р о в  у стола, убирает посуду. Входит  З и н к а. Останавливается в дверях. Стоит, смотрит.

Ф е д о р о в. А, Зина… Проходите, садитесь. Чай будем пить. Любите чай с селедкой?

З и н к а (чопорно села на краешек стула). Кто же сладкое-то с селедкой-то… (Молчание.) Погода сегодня хорошая… Солнышко.

Ф е д о р о в. Ничего погода.

З и н к а. Федоров, давай я тебе посуду помою. Или постираю.

Ф е д о р о в. Спасибо, Зина.

З и н к а. Чего спасибо, чего спасибо? Я мигом, посуду… (Сгребает все в миску, роняет.) Разбила… Не везет мне, Федоров. Соберусь хорошо сделать — р-раз! И наоборот! Руки у меня видишь? Мешки грузить — могу, деревья рубить — пожалуйста или задену которого — тоже ничего. А похрупче чего — не выдерживает. Я себе давно железные кружки завела. В случае чего — вмятина на боку, и опять в дело. Чего молчишь, Федоров?

Ф е д о р о в. Слушаю.

З и н к а. А чего меня слушать? Меня слушать смысла нет… Знаю, что смысла нет, а пришла. Гони-ка ты меня в шею, Федоров. А то нахамлю тебе, набушую — гони, пока не поздно.

Ф е д о р о в. Не набушуешь, Зина.

З и н к а. Это почему?

Ф е д о р о в. Неохота тебе сегодня бушевать.

З и н к а. Гляди-ка… Глазастый!

Ф е д о р о в. Ты сегодня необычная. Нарядная.

З и н к а. Ну уж… Скажешь… Будто уж… Кофточка только… Сумочка вот… уж и сразу… Глазастый ты, Федоров! Слышь, Федоров… А кабы я всегда такая… Это бы ничего?

Ф е д о р о в. Ничего бы.

З и н к а. Чуешь, чем пахнет-то? Веником березовым пахнет. В бане была, веником нахлесталась. А то ведь в теперешних ваннах разве мытье? Так, мокрота… Эх, духовитая я да смиренная! Как на вербное воскресенье. Знаешь, что такое вербное воскресенье, Федоров? И я не знаю, и леший с ним, не в том причина… Обрыдли мне мужики, Федоров. Все как есть, до единого. Беда ведь, Федоров. Как жить-то теперь?

Ф е д о р о в. Ну, нашла тоже беду… Может, и не беда вовсе?

З и н к а. Непривычно мне отказывать себе. Без узды жила. Уехал бы отсюда, Федоров… Уедешь?

Ф е д о р о в. Нет, Зина.

З и н к а. И хорошо, что нет… Ох, беда, Федоров!

Ф е д о р о в. Смотрю я на тебя и думаю, что силы в тебе — как в Илье Муромце. Сильному человеку весело нужно жить. Чем труднее, тем веселее: все могу! И это могу! Чего хочешь могу!..

З и н к а. Это я-то?

Ф е д о р о в. А не так, что ли? В работе мужика заткнешь, четверых родила, а ядреная, как девка. А скучно тебе оттого, что трудности не ищешь. Трудность-то, может, тебя одну и ждет, потому что другой никто с ней справиться не в силе…

З и н к а. Эко, как наворачиваешь! Приманочку на большую рыбку раскидываешь. Не на щуку ли? Да ведь щука-то на живое берет… На живое, Федоров!

Ф е д о р о в. Ну, как знаешь.

З и н к а. Ну? Не так сказала? Обиделся? Ну, куда ты, Федоров? Чего дурьим словам смысл придавать? Ты говори, говори, чего хочешь… Я ведь понятливая! Только доселе мне слушать никого неохота было… Федоров! Слышь, Федоров… А ты в самом деле никуда не уедешь?

Ф е д о р о в. Не уеду.

З и н к а. А помогать-то мне станешь? Поговорить когда… Сейчас тебе по службе положено…

Ф е д о р о в. Чаем-то поить?

З и н к а. Ну… Я нарушаю, ты воспитываешь… По службе положено, тебе деньги за это платят.

Ф е д о р о в. Деньги, говоришь? А ты ведь больше моего получаешь, Зина.

З и н к а. А как перестану вот нарушать, так тебе и дела до меня никакого… Ты гляди-ка, Федоров, невыгодно мне перевоспитываться! Невыгодно. Какую воздачу я иметь буду? Никакой. Как все буду. По улице пойду — никто и не заметит… А сейчас, Федоров, сейчас-то иду — каждый коль не скажет, так подумает: вот она, вот Зинка-стерва идет!.. Никакой профессор такого внимания не имеет.

Ф е д о р о в. Не надоело внимание-то?

З и н к а. Экий ты, Федоров… Все-то тебе точку поставить надо. Может, и надоело. А может, твое-то хорошее да правильное быстрее мне надоест! Может, я в нем а часу не вынесу!

Ф е д о р о в. Может, и не вынесешь.

З и н к а. Златых гор не обещаешь — и то ладно… Ты помоги мне. Слышь, Федоров? Просьба у меня.

Ф е д о р о в. Говори.

З и н к а. Диму, самого младшего, пусть отдадут, а?

Ф е д о р о в. Сейчас не отдадут, Зина.

З и н к а. А ты им скажи… Ты мне поверь, Федоров.

Ф е д о р о в. Я — этого мало, Зина.

З и н к а. А долго ждать-то? Я долго не смогу… Вот ведь какое дело — не смогу, Федоров! Ты же понимать должен, ты понимать должен… Другого-то у меня ничего нет, ведь нет? Не может ведь быть?.. Ты не думай — не прошу, не валяюсь, уж любви-то Зинка ни у кого не просила… Беда ведь, Федоров. Ох, беда!

Ф е д о р о в. Ты подержись, Зина. Немного… Я схожу.

З и н к а. Сходи, Федоров.

Ф е д о р о в. Хорошая ты сегодня, Зина.

З и н к а. Гляди-ко, как ты говоришь… Повтори, Федоров…

Ф е д о р о в. Хорошей быть можешь…

З и н к а. Ну ладно… Ты не надо больше. И так запомню. Ты сейчас помолчи немного. Так посидим.

Сидят молча. Входит  Г е н н а д и й.

(Вздохнула, поднялась.) Спасибо, Федоров… (Уходит, тяжело ступая.)

Г е н н а д и й (положил на стол деньги). Вот — последняя пятерка за витрину!

Ф е д о р о в. Опять на арбузах?

Г е н н а д и й. Сегодня — дыни. Теперь я этих фруктов десять лет видеть не смогу. В расчете?

Ф е д о р о в. Рубль лишний. Можешь пойти в кино.

Г е н н а д и й. Это тебе. Самый шикарный.

Ф е д о р о в. Ну и галстук… Вкус старой обезьяны. Хочешь превратить меня в пижона?

Г е н н а д и й. В его доброй воркотне чувствовалась растроганность.

Ф е д о р о в. Ладно, если тебе мало одной рублевки, возьми вторую.

Г е н н а д и й. Преданный сын незаметно смахнул слезу благодарности.

Ф е д о р о в. Твоя очередь выносить помойное ведро.

Г е н н а д и й. О тэмпора, о морэс, — сказал бы дядя Костя.

Ф е д о р о в. Ну и как? Не боги горшки обжигают?

Г е н н а д и й. Ты об арбузах? Веселая работка!

Ф е д о р о в. Как иногда полезно разбить витрину.

Г е н н а д и й. Ну, с витриной тебе повезло — не пришлось ломать голову над тем, как приобщить лоботряса-сына к полезной деятельности.

Ф е д о р о в. Не только, не только… Ты не забыл, что сегодня у Микеши суд?

Г е н н а д и й. Нет, конечно. Но я подумал, что ему будет не очень приятно, если я приду. Смахивает на любопытство. Он не заходил?

Ф е д о р о в. Придет. Это не сразу. Сначала привыкнет сам. Кстати, этого могло не быть.

Г е н н а д и й. Чего?

Ф е д о р о в. Суда. Клюквина действительно приготовила деньги, чтобы вернуть их в кассу.

Г е н н а д и й. Кто же ей помешал?

Ф е д о р о в. Может быть, и ты.

Г е н н а д и й. Неостроумно.

Ф е д о р о в. А, ты даже не заметил… Плохо читаешь Бредбери. Про бабочку.

Г е н н а д и й. При чем тут Бредбери?

Ф е д о р о в. Помнишь, Микеша хотел переночевать у нас? Он тогда не мог вернуться домой. Ты, кажется, не обратил внимания на его просьбу. Пожалуй, после этого Микеше было здорово скверно. Он бродил по улицам один. Оказался у своего дома. В его окне — чужая тень. Бешенство. Тут все — оскорбленность за себя, за мать, оскорбленность твоим невниманием, тем, что кто-то в его комнате, а он на улице, что в эту минуту он не нужен ни одному человеку на свете… Он ворвался в комнату. Но гражданин, который мелькал за окном, был сильнее. Гражданин чуть не ухлопал мальчишку. Мальчишка озверел и спихнул гражданина с лестницы. Гражданин очень обиделся. Гражданин пошел к директору универмага и сказал, что у его знакомой растрата.

Г е н н а д и й. Но растрата действительно была?

Ф е д о р о в. Была. Но Клюквина хотела вернуть деньги.

Г е н н а д и й. Но растрата все-таки была?

Ф е д о р о в. Было же и разбитое окно? За него тоже могли судить…

Г е н н а д и й. Но я… Впрочем…

Ф е д о р о в. Что бы нам такое сообразить на обед?.. (Входит Микеша.) Как раз вовремя, Микеша. Не можем решить, что сделать на обед. Котлеты ленинградские или московские?

М и к е ш а. Лучше мясные.

Ф е д о р о в. Ну и запросы у нынешней молодежи!.. (Идет на кухню.)

М и к е ш а. Привет…

Г е н н а д и й. Здравствуй, Микеша.

М и к е ш а. Нину встретил.

Г е н н а д и й. Кого?

М и к е ш а. Нину. Стояла около вашего дома.

Г е н н а д и й. Она может стоять, где ей угодно.

М и к е ш а. У нее глаза были — вроде собаку побили, такие глаза.

Г е н н а д и й. Отец как-то сказал, что меня пока не за что любить. Я тогда не понял, я подумал — чушь, всегда любят ни за что. Но прав все-таки он… Он всегда прав. Он знает что-то такое, из-за чего всегда прав.

М и к е ш а. Угу… Он умеет.

Г е н н а д и й. А Нина… Я никогда не понимал ее сразу. Всегда потом, да и то — наполовину. Был перед ней, как щенок… Нет, она не из-за меня там стоит. Просто совпадение.

М и к е ш а. Вначале, когда божественный творец Тваштри взялся за сотворение женщины, он обнаружил, что израсходовал все материалы на сотворение мужчины. Поразмыслив, Тваштри поступил так. Взял округлость луны и изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюнка и трепет листьев травы, веселую радость солнечных лучей, плач облаков и переменчивость ветра, тщеславие павлина, вероломство журавля и воркование голубя, холод снежных вершин и огненную силу молнии — и, смешав все это, сотворил Тваштри женщину и дал ее мужчине…

Г е н н а д и й. Это вино не по мне.

М и к е ш а. А ты изменился…

Г е н н а д и й. Да, что-то изменилось… Как будто прозвенел звонок.

М и к е ш а. Сегодня закончился суд… Ей дали два года.

Г е н н а д и й. Ты знаешь… Ты не думай, что это так страшно… То есть…

М и к е ш а. Хорошо, что ты не пришел туда.

Г е н н а д и й. Ты ничего, ладно?

М и к е ш а. Так что в институт я не еду.

Г е н н а д и й. Подумаешь — институт… Это и потом можно.

М и к е ш а. Завтра выхожу на работу.

Г е н н а д и й. На работу? Кем?

М и к е ш а. Ученик слесаря. Буду чинить канализационные трубы.

Г е н н а д и й. Не мог найти другого?

М и к е ш а. Мог. Не захотел…

В дверях показывается  Ф е д о р о в — в фартуке, с ножом в одной руке и кочаном капусты в другой.

Ф е д о р о в. Что скажут граждане? Щи по-флотски сойдут?

Г е н н а д и й. Ура, папа.

Ф е д о р о в. Гм… Граждане одобрили. (Скрылся.)

М и к е ш а. Полыхнуло как… Гроза будет.

Г е н н а д и й. Ты куда?

М и к е ш а. Не могу на одном месте… Потом вернусь. (Входит Нина.) Настоящая гроза — даже не успели предсказать по радио. (Ушел.)

Н и н а. Здравствуй…

Г е н н а д и й. Здравствуй…

Н и н а. Ты один?

Г е н н а д и й. Нет. Отец на кухне — сегодня его очередь быть шеф-поваром. Садись.

Н и н а (протягивает что-то похожее на конверт). Вот…

Г е н н а д и й. Что это?

Н и н а. Свидетельство о браке.

Г е н н а д и й. Свидетельство — ну и что?

Н и н а. Я вышла замуж.

Г е н н а д и й. Как — замуж?

Н и н а. Не знаю.

Г е н н а д и й. За кого вышла замуж?..

Н и н а. Какой-то жонглер… Настоящий жонглер из цирка.

Г е н н а д и й (рвет свидетельство). Вот! Вот!

Н и н а. Хорошо, что порвал. Я не знала, что с ним делать. (Пауза.) Это такой ужас… Я не знала, что это такой ужас.

Г е н н а д и й. Меня это не интересует. Ты могла поступать, как угодно.

Н и н а. Ты не понимаешь… Ты ничего не понимаешь… Я не могу тебе это сказать… Я должна была это сделать.

Г е н н а д и й. Тебе лучше уйти.

Н и н а. Пожалуйста, вспомни потом, что я приходила… Что я сделала это для тебя.

Г е н н а д и й. Для меня? Вышла замуж?!

Н и н а. Да.

Г е н н а д и й. Я всегда был с тобой идиотом. Но неужели я идиот до такой степени?

Н и н а. Теперь ты не подумаешь… что если кто-то полюбит меня… то это будет нечестно?

Г е н н а д и й. Нет!.. Люби кого хочешь!.. С тобой можно спятить через пять минут!

Н и н а. Я пойду? Ладно?

Г е н н а д и й не отвечает. Н и н а  уходит. В дверях кухни останавливается  Ф е д о р о в.

Ф е д о р о в. Но могу сделать и борщ…

Г е н н а д и й. Оригинально.

Ф е д о р о в. Ты куришь? Наконец-то! В твоем возрасте уже бросают это занятие.

Г е н н а д и й. Папа, у тебя есть недостатки?

Ф е д о р о в. Разумеется. Мне не хватает времени.

Г е н н а д и й. Но для того, чтобы жениться, много времени не нужно?

Ф е д о р о в. Что ты сказал?

Г е н н а д и й. Я сказал — почему ты не женишься?

Ф е д о р о в. Это как тебя понимать?

Г е н н а д и й. Да в прямом смысле понимать. Жениться — слыхал такое слово?

Ф е д о р о в. Когда-то слыхал… Давно.

Г е н н а д и й. Это было бы в порядке вещей.

Ф е д о р о в. Наверное, это очень благородно с твоей стороны…

Г е н н а д и й. Необыкновенно благородно, если судить по последним фильмам. Там все сыновья чувствуют себя смертельно оскорбленными, если кто-то из родителей заикается о личной жизни.

Ф е д о р о в. Мне почему-то кажется, что я не заикался.

Г е н н а д и й. Вероятно, ты скажешь, что любил мою мать?..

Ф е д о р о в. Ну, если ты настаиваешь… Я скажу, что люблю.

Г е н н а д и й. Но это слова, сказанные по привычке. Ты только стесняешься вглядеться в них.

Ф е д о р о в. Но, Гена, это действительно так…

Г е н н а д и й. Нет. Ты сам знаешь, что нет. Жить в вымышленном мире, находить радость в том, что не существует… Говорить, что любишь, а то, что любишь, давно ушло… Подожди, дай мне сказать. Возможно, все было так, как ты говоришь. А возможно, ты хотел преподать мне урок. Хотел сказать, что существует верность, что нужно впускать в свою жизнь только большое и чистое, что можно преодолевать себя — например, ради сына. Чтобы, когда будет нужно, он тоже преодолевал себя… Но приходит день, когда сын понимает урок, и продолжать его уже не имеет смысла…

Ф е д о р о в. Но, сын…

Г е н н а д и й. Я хочу, чтобы ты жил не только для меня. Я… Я освобождаю тебя. (Выходит из комнаты.)

Ф е д о р о в  продолжает стоять посреди комнаты, не замечая, что в дверь пытается протиснуться нагруженный свертками  К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Чего смотришь? Не видишь — застрял?

Ф е д о р о в. Вижу.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ну и что?

Ф е д о р о в. Хорошо застрял.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Твоя обязанность — приходить на помощь.

Ф е д о р о в. Ты не из моего района.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Тогда дай мне телефон, я вызову слесаря. А где племянник?

Ф е д о р о в. Гена! Мне кажется, что приехал твой дядя!

Из кухни выходит  Г е н н а д и й.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ему кажется!.. Толкни-ка меня обратно… Вот так! (Прорывается наконец в комнату.) Теперь здравствуй! А с ним не буду, он мне не брат! Гена, посмотри на меня. А теперь посмотри на него. Разве может быть моим братом эта спартанская, изнуренная борьбой с преступниками физиономия? Гена говорит, что не может. Раздаю подношения. Это тебе, это тебе. Опять тебе, тебе опять.

Ф е д о р о в. А что тут?

В коробке что-то оглушительно хлопает, Ф е д о р о в  отскакивает в сторону, К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч  заливисто хохочет.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ну как вы? Рассказывайте! Гена, тетя Настя зовет тебя в гости. У нас там набережную начали строить. Евгений, когда мы были вот такими, могли мы подумать, что наша Болтанка оденется в бетон? Помнишь, по глине в воду съезжали на пузе? Как все меняется, а? Грандиозно! Ну, рассказывайте! Петра помнишь? Селезнева Петра Гавриловича? Да Петька безногий — на деревянной катушке ездил! Орден недавно пришел. Нашли человека, вспомнили! Плакал, как ребенок: ребятушки, ребятушки, — и опять плачет. Потрясающе, а?

Ф е д о р о в. Присядь, хватит бегать, ты устал с дороги.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Я устал? С чего ты взял? Я никогда не устаю! Я не представляю, что такое усталость!

Г е н н а д и й. Папа боится, что ему снова придется вызывать «Скорую помощь».

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. «Скорую помощь»! Еще чего, «Скорую помощь»! Вы достали мне белку? Что может сделать «Скорая помощь» против глупости? Гена, ты должен на него воздействовать…

Ф е д о р о в. Костя, ради бога, ты сейчас опять…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Да, опять! На этот раз я приехал специально, чтобы тебе доказать… Я могу умыться?

Ф е д о р о в. Прекрасная идея, я запру тебя в ванне.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Он даже не понимает, что эта его чудовищная метаморфоза с милицией свела в могилу нашего отца!

Ф е д о р о в. У отца была язва желудка, которую он не хотел лечить.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ты уверяешь, что обществу — я не говорю уже старшему брату, — что обществу безразлично, куда человек направляет свою деятельность? Где он может больше принести пользы?

Ф е д о р о в. Нет, Костя, этого я не говорю.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Он этого не говорит! Гена, поблагодарим его — он хоть этого не говорит! Короче — укладывай вещи! Гена, давай чемодан!

Г е н н а д и й. Папа, у нас есть еще чемоданы?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Два чемодана, два! Книга он тоже заберет. Самые необходимые, остальные — багажом. И какой-нибудь старый костюм, а то в школе ремонт.

Ф е д о р о в. Я знал, что в тебе пропадает гениальный снабженец.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. О тэмпора, о морэс!

Ф е д о р о в. Говори прямо, что у тебя стряслось?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Бабушкин ушел из школы.

Ф е д о р о в. Это печально.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Школа осталась без словесника.

Ф е д о р о в. Дай заявку, вам пришлют выпускника.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Мне нужен не выпускник! Мне нужен словесник!

Ф е д о р о в. Ты хочешь, чтобы я…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч (почти трагически). Да! Хочу! Я хочу, а ты должен!

Ф е д о р о в. Ты вызываешь во мне восхищение, Константин.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ты был лучшим словесником из всех, кого я видел. И ты снова вернешься в школу или отсюда вынесут мой труп. Дикси! Я сказал!

Ф е д о р о в. Все?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Все.

Ф е д о р о в. Щей налить?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Щей?.. Я говорю, что школа осталась без словесника! А милиционером может быть любой!

Ф е д о р о в. Ты так думаешь?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Дежурить в участке проще, чем воспитывать детей!

Ф е д о р о в. Ты так думаешь?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Гена, с этим человеком невозможно разговаривать! Ему говорят о его долге, а он предлагает щей!

Ф е д о р о в. Пойдем.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Что значит — пойдем? Куда пойдем?

Ф е д о р о в. В участок.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Евгений, мне эти твои штучки…

Ф е д о р о в. Пройдемте, гражданин!..

З а н а в е с

Картина пятая

Отделение милиции. Ф е д о р о в  и  К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч  на несколько минут остались одни. К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч  вытирает вспотевший лоб.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Может, я пойду, а?

Ф е д о р о в. Что ты сказал?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Я говорю — жарко…

Ф е д о р о в. Опять гроза будет.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч (с ужасом). Это что — кровь?..

Ф е д о р о в. Где?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Вон… На стене!

Ф е д о р о в. Это Митин пузырек с чернилами смахнул, медведь.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Евгений, ты меня третий день таскаешь сюда…

Стук в дверь. К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч  вздрагивает.

Ф е д о р о в. Войдите.

Дверь приоткрывается, показывается  Д е в у ш к а.

Д е в у ш к а. Здесь милиция?

Ф е д о р о в. Здесь. Проходите. Вот стул, садитесь, пожалуйста.

Д е в у ш к а. Мне заявить… Это к вам или к ним?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Нет, нет! Не ко мне… К ним.

Д е в у ш к а. У меня… У меня сумочку взяли.

Ф е д о р о в. Украли?

Д е в у ш к а. Да нет… Взяли.

Ф е д о р о в. Расскажите, как это произошло.

Д е в у ш к а. Мы сидели на скамеечке… Знаете, скамеечка у обрыва?

Ф е д о р о в. С кем вы сидели?

Д е в у ш к а. Он сказал, что его зовут Игорь.

Ф е д о р о в. Фамилии не знаете?

Д е в у ш к а. Нет… Фамилии не знаю. Я тоже, когда знакомлюсь, только имя называю. Тут ничего такого.

Ф е д о р о в. А где вы познакомились?

Д е в у ш к а. В магазине, в гастрономическом отделе. Я забегала что-нибудь на завтрак купить, ну — колбасы, как всегда. И завтрак, и бутерброд с собой… В сумочке осталось.

Ф е д о р о в. Значит, вы познакомились сегодня вечером? А потом?

Д е в у ш к а. Шли по улице. Потом сидели на скамеечке… На той, у обрыва.

Ф е д о р о в. Сумочка все время была с вами?

Д е в у ш к а. Ну да, я держала ее в руке. Сумочку всегда держишь в руке.

Ф е д о р о в. И ни разу не выпустили сумочку из рук?

Д е в у ш к а. Да. То есть… Мы же потом сидели на скамеечке…

Ф е д о р о в. А как вы заметили, что сумочки нет?

Д е в у ш к а. Он сказал… Игорь сказал, что увидел товарища, что только скажет ему что-то и вернется. Когда он отошел, я хотела достать зеркальце… Ну, и вот.

Ф е д о р о в. Пробовали догнать его?

Д е в у ш к а. Нет. Сначала хотела, потом — нет.

Ф е д о р о в. Почему?

Д е в у ш к а. Ой, ну как же? Неудобно ведь… А если он пошутил? Или я побегу, а он вернется с другой стороны? И неловко совсем. Ну, догоню, а он скажет — ты что, за вора приняла?.. Он такой приличный, самостоятельный…

Ф е д о р о в. Он не вернулся?

Д е в у ш к а. Я больше часа ждала. Потом уж меня выгнали.

Ф е д о р о в. Как выгнали?

Д е в у ш к а. Ну… Я одна, а другие парами. А я одна скамеечку занимаю. Вот и выгнали.

Ф е д о р о в. Вы запомнили его?

Д е в у ш к а. Конечно! Высокий такой, красивый. Волосы на висках волнистые. В свитере. И вообще красивый. Там ведь, в сумочке, и брать нечего. Я в гастрономе пятерку разменяла… Вы поможете его найти? Ну, взял сумочку, ну, посмотрит, а там четыре рубля, мелочь ведь, а вернуть постесняется, — мол, подумают еще…

Ф е д о р о в. Что подумают?

Д е в у ш к а. Ну, подумает, что я думаю, что он украл.

Ф е д о р о в. А разве он не украл?

Д е в у ш к а. Четыре-то рубля?

Ф е д о р о в. Когда у вас получка?

Д е в у ш к а. Послезавтра.

Ф е д о р о в. Ну, а если бы вы послезавтра сидели на скамеечке? С получкой?

Д е в у ш к а. Ой, что вы, как же мне тогда полмесяца жить?

Ф е д о р о в. Значит, если бы у вас в сумочке было сорок рублей, то это была бы кража?

Д е в у ш к а. Конечно! Полмесяца без денег, занимать бы пришлось.

Ф е д о р о в. Если вы не считаете, что у вас совершили кражу, то о чем же вы хотели заявить?

Д е в у ш к а. Как о чем? О том, чтобы его нашли!

Ф е д о р о в. А если найдем?

Д е в у ш к а. Вот бы здорово! Я бы даже ничего не сказала, подумаешь, четыре рубля…

Ф е д о р о в. А что бы вы ему сказали?

Д е в у ш к а. Ну… Я не знаю. Просто… Просто так. По-моему, он хороший, улыбается так хорошо. Ведь если человек хорошо улыбается, он не может быть плохим? Даже изречение такое есть…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. У Толстого.

Д е в у ш к а. Что?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Нет, нет… Я так.

Ф е д о р о в. Где вы работаете?

Д е в у ш к а. На швейной фабрике. Живу в общежитии.

Ф е д о р о в. Родные у вас есть?

Д е в у ш к а. Нет. Мама умерла.

Ф е д о р о в. Как вас зовут?

Д е в у ш к а. Наташа… Наташа Кузнецова, одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения.

Ф е д о р о в. Наташа, а если бы вы пошли куда-нибудь с подругой, в кино, например… У подруги была бы сумочка, а в сумочке четыре рубля… Вы бы смогли взять сумочку у подруги?

Д е в у ш к а. Что вы!.. Как же я могу взять чужое?

Ф е д о р о в. Но там ведь только четыре рубля?

Д е в у ш к а. Ну и что? Человеку эти четыре рубля, знаете, как достаются? Строчишь, строчишь на машинке, в глазах рябит…

Ф е д о р о в. Почему же вы тогда считаете, что вам самой взять — плохо, а у вас — можно?

Д е в у ш к а. Это же совсем другое! Ведь он парень!.. Может, ему потребовалось.

Ф е д о р о в. Зачем потребовалось?

Д е в у ш к а. Ну, выпить, может… Я ведь не знаю!

Ф е д о р о в. Хорошо, Наташа Кузнецова, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения, мы постараемся найти гражданина Игоря, но не для того, чтобы подарить ему четыре рубля на водку, а чтобы предъявить обвинение в хищении личной собственности по статье…

Д е в у ш к а. Что вы!.. Нет! Какая статья!.. Не надо! Ничего у меня не было… Ничего не было в сумочке… Никто у меня ничего не брал! Я все выдумала… Я не хочу!.. (Убегает.)

Ф е д о р о в. Наверно, в школе она любила уроки литературы… И может быть, преподавал у них совсем неплохой словесник…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч (встрепенулся). Поедем со мной… Поедем, и я разрешу тебе уроки этики, права — чего хочешь! Для всей школы! И пусть гороно снимает мне голову!

Ф е д о р о в. Боюсь, Костя, что без головы тебе будет неудобно… Знаешь, что сказал мне однажды парень, который отбыл четыре года в исправительно-трудовой колонии? Он сказал, если бы я четыре года благополучно слонялся по улицам, я стал бы дерьмом, в колонии из меня сделали человека… Конечно, бывают и преступники, но большинство из тех, кто сюда приходит, — люди, у которых несчастье, люди, которые морально безграмотны, люди, которые зашли в тупик, у которых недостает сил самим решить задачу… После школы человеком выстреливают в жизнь, и он предоставлен самому себе. Даже если он захочет спросить совета, спросить часто не у кого.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что школа…

Ф е д о р о в. Я хочу сказать, что ко мне приходят твои ошибки.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Нет! Никогда! Не соглашусь! На человека действует столько факторов, что…

Крадущейся походкой входит  С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Деловито устраивается на стуле, как будто собирается просидеть целую ночь.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к (таинственно). Я пришел сообщить…

Ф е д о р о в. Пожалуйста.

Ч е л о в е к  срывается с места и проверяет, нет ли кого за дверью, и снова устраивается на стуле.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Пишите.

Ф е д о р о в. Я слушаю.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Что? Новые правила?

Ф е д о р о в. Какие правила?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Вы должны записывать.

Ф е д о р о в. Все будет по правилам, не беспокойтесь. Что вы хотели сообщить?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Видите ли… Я сдаю комнату. Ведь это не противоречит закону? У меня излишки, и я сдаю. Ведь это можно?

Ф е д о р о в. Можно.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Студентам. В комнате живут студенты. Четверо. Вы понимаете? Федоров. Пока нет.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к (таинственно). Собираются…

Федоров. Кто?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Студенты.

Ф е д о р о в. И что?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Разговаривают.

Ф е д о р о в. Все люди разговаривают, гражданин.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Не все. Я, например, не разговариваю. У меня нет привычки разговаривать… Я сообщаю.

Ф е д о р о в. О чем же они разговаривают?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Обо всем. Но больше — об искусстве.

Ф е д о р о в. Приятно, что молодые люди интересуются искусством.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Но у них мнения!

Ф е д о р о в. Какие?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Разные! В этом все дело! Для этого я и пришел! А вы не хотите понять!

Ф е д о р о в. Что я не хочу понять?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Я же говорю — мнения… Разные!..

Ф е д о р о в. И что?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Нужно записать.

Ф е д о р о в. Зачем записать?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Помилуйте… Как зачем? Как же можно что-то делать, если будут мнения… разные?

Ф е д о р о в. А что вы хотите делать?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Я?.. Ничего. Я только сдаю комнату. Я никогда ничего не хотел. Я как все. Без всякого сомнения. Это они сомневаются… Сомневаются и шумят.

Ф е д о р о в. Как шумят?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Разговаривают.

Ф е д о р о в. Об искусстве?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Ну да! Один — одно, другой — другое, третий — третье… А четвертый вообще молчит!.. (Таинственно.) Ниспровергают…

Ф е д о р о в. Что ниспровергают?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Как это? Реализм!

Ф е д о р о в. Вы напрасно беспокоитесь. Реализму это не страшно.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Помилуйте… Как не страшно? (Опять таинственно.) Говорят — ограниченность…

Ф е д о р о в. Где?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. В реализме. Мол, всего не охватывает… Остается еще подсознание! Вы понимаете? Под!..

Ф е д о р о в. Сейчас ученые много говорят о подсознании.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Да? Ученые тоже? Я понял. У нас на площадке есть кандидат наук. Я прислушаюсь.

Ф е д о р о в. Вы меня не так поняли. Я как раз прошу вас о том, чтобы вы не прислушивались.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Помилуйте… А слова?

Ф е д о р о в. Какие слова?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Невозможные!

Ф е д о р о в. Например?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Экзи…

Ф е д о р о в. Что?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Экли…

Ф е д о р о в. Экклезиаст?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Если бы!

Ф е д о р о в. Экзистенциализм?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Еще хуже! Экзюпери!..

Ф е д о р о в. Но это фамилия!

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Ну и что? Зачем нам такие фамилии? Своих хватает!

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Боже мой… Оштрафуй его! За оскорбление литературы!..

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Помилуйте… Какая литература? Один будет — одно, другой — другое… Чему же верить?

Ф е д о р о в. Да зачем же так верить?

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. А если не верить, что же делать?

Ф е д о р о в. Попробуйте тоже думать.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Я? Думать?.. Странно. Это новая установка?

Ф е д о р о в. Давно.

С т р а н н ы й  ч е л о в е к. Да? Странно… (Стоит в недоумении.) Думать… Странно. (Уходит, оглядываясь.)

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ну, я извиняюсь!.. Ты что? Ты разыгрываешь? Такого не бывает! Такого не может быть!..

Ф е д о р о в. Не может, Костя, не может…

Входят  С т у д е н т к а  и  М и т и н.  М и т и н  в милицейских брюках, фуражке и майке. На  С т у д е н т к е  голубая рубашка с погонами.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч (стучит по столу). Такого не может быть! Я извиняюсь!..

М и т и н. Гражданин, гражданин! Вы зачем кулаками? Потише, гражданин… Он вас не повредил, Евгений Львович?

Ф е д о р о в. Что за балаган, Митин?

М и т и н. Это? Это, значит… Безвыходное положение, Евгений Львович. Другого под рукой не оказалось.

Ф е д о р о в. В чем дело, Митин?

М и т и н. Евгений Львович… Она, прошу прощения, в этом… как его… бикини.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Что?..

М и т и н. Спокойно, гражданин… Значит, так. Мой участок — от угла Пушкинской до кинотеатра. Иду раз — порядок. Другой — порядок…

Ф е д о р о в. Короче, Митин.

М и т и н. А если короче, так она шла по улице чуть ни в чем мать родила… Если, значит, короче.

Ф е д о р о в (Девушке). Почему?

С т у д е н т к а (весело). Да вы не пугайтесь, я не сумасшедшая. Поспорила просто.

Ф е д о р о в. Поспорила?

С т у д е н т к а. Ну да — поспорили, что пройду по улице. Только и всего.

Ф е д о р о в. Значит, только и всего… Фамилия?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Подождите… Это уж я скажу… Я скажу, как ее фамилия… (Подходит ближе.) Оля Зеркалова, выпуск позапрошлого года, активно писала в стенную газету, любила Пушкина, пела в школьном хоре, собиралась стать учительницей… Оля Зеркалова.

С т у д е н т к а. Константин Львович?.. Вы-то откуда? Вас тоже забрали?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Меня? Меня?.. Евгений… пожалуйста… Кажется, «Скорую помощь»…

М и т и н. Минуточку, гражданин… Нашатырчику нюхните.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Спасибо… Спасибо, голубчик…

Ф е д о р о в. Митин, отведите гражданку в соседнюю комнату. Достаньте одежду.

М и т и н. Слушаюсь… Меня бы твоим отцом…

Ф е д о р о в. Митин…

М и т и н. Слушаюсь… Извольте проследовать. Меня бы твоим…

М и т и н  и  С т у д е н т к а  уходят.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Евгений… Евгений, вам пенсию рано назначают?..

Входит  Г е н н а д и й.

Г е н н а д и й. Я на минуту, папа…

Ф е д о р о в. Заходи, заходи.

Г е н н а д и й. Я очень надеюсь, папа, что ты догадался взять ключс собой.

Ф е д о р о в. Какой ключ?

Г е н н а д и й. От английского замка, который прочно предохраняет квартиру от своих хозяев.

Ф е д о р о в. Захлопнул?

Г е н н а д и й. Ясно — ты тоже без ключа.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Что? Вы хотите, чтобы я просидел здесь всю ночь?..

Ф е д о р о в. Не волнуйся, Костя, что-нибудь придумаем. Тебе вредно волноваться. Кто у нас… Да вот сейчас вернется Митин, когда-то он был специалистом по английским замкам.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Ты хочешь сказать… Нет, я еду домой! В мою школу, где ремонт… К моим пятиклашкам, которые безвинно бьют стекла мячом… К моим шестиклассникам, которые засунули мне в портфель совсем небольшого ужа… В мою школу, где теперь не будет словесника. Евгений, я беру свои слова назад! Я восхищен тобой… Ты — герой. Гена, твой отец герой.

Ф е д о р о в. А что ты сделал, когда увидел в портфеле ужа?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Как что? Выбросил портфель в окно.

Г е н н а д и й. С ужом?

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Почему с ужом? Уж остался на столе.

Г е н н а д и й. Наверно, ребята вас любят, дядя Костя.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Да? Из ужа можно сделать такой вывод? А впрочем… Ты вот отца береги. Гляди — седеет уже. Ты люби его!

Г е н н а д и й. Я люблю.

Ф е д о р о в. Ну, заштормило вас, братцы…

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. А ты молчи! Ты слушай! Ты слушай, что старший брат говорит!

Ф е д о р о в. Эх, Костя, детская ты душа…

Входит  З и н к а  в сопровождении  М и т и н а.

М и т и н. Разрешите обратиться? Еще задержал.

Ф е д о р о в. Зина?

М и т и н. Чего узел-то прижимаешь? Клади на стол…

З и н к а. Не трожь!..

Ф е д о р о в. Говори, Митин.

М и т и н. Пошел к соседям, в детдом, думаю — платье у них для той особы достану. Только я во двор, а она из окна. С узлом… Вот с этим самым.

З и н к а. Не трожь!.. Покрошу!

Ф е д о р о в. Спокойно, Зина… Спокойно. Сядьте.

З и н к а. Уйди, Федоров! Уйди!..

М и т и н. Не безобразничайте, гражданка! Здесь не очередь, чтобы безобразничать!.. Ворованное в узле-то? Украла?

З и н к а. Украла! Только я свое украла!..

М и т и н. Как это из детдома можно свое украсть?

Ф е д о р о в. Постой, Митин… Отпусти ее, Митин.

М и т и н. А узел?

З и н к а. Смотри! На, смотри!.. Смотри, подлец!.

М и т и н. Дите… Евгений Львович, дите там!

З и н к а. Мое дите! Хоть теперь режьте — мое!

Ф е д о р о в. Отпусти ее, Митин.

З и н к а. Младшенький мой… Младшенький, Дима…

Ф е д о р о в. Идите, Зина. Домой идите.

З и н к а. С ним… С ним идти?

Ф е д о р о в. С ним, Зина.

З и н к а. Отпускаешь? Отпускаешь, Федоров? (Митину.) Ну-ка, посторонись, чего рот разинул? (От двери.) Федоров… Ох, Федоров… (Уходит.)

Молчание.

М и т и н. Дела… Ейный, выходит, ребенок? Дела…

Входит  Н и н а.

Н и н а. Здравствуйте…

М и т и н. А вам что, гражданочка?

Н и н а. Мне? Я в милицию…

М и т и н. Ну, здесь милиция…

Н и н а. Не могу больше…

М и т и н. Чего не можете?

Н и н а. Ждать.

М и т и н. А это что?

Н и н а. Это? Шляпа.

М и т и н. Не просто шляпа, а мужская шляпа. Откуда?

Н и н а. С прохожего.

М и т и н. А где прохожий?

Н и н а. Убежал.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Евгений, если ты не хочешь, чтобы я опять ночевал у тебя, я согласен пойти на вокзал.

Ф е д о р о в. Митин, ты не поможешь с дверью? Опять захлопнули!

М и т и н. Отчего же… Дело минутное. А с гражданкой, значит, сами?

Ф е д о р о в. Сам.

М и т и н. Тогда пошли.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч (Нине). Простите за любопытство… Зачем вам эта… эта вещь?

Н и н а. Чтобы прийти в милицию.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Евгений, разве к тебе пропускают по шляпам?

Г е н н а д и й. Папа… Я хотел сказать позднее… Но лучше сейчас. Папа, я уезжаю.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Куда? Позвольте… Куда уезжаешь?

Г е н н а д и й. Названия еще нет… Просто болото. Зимой пятьдесят градусов и северное сияние.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Видишь ли, Гена… Мы, конечно, должны приветствовать… Но почему?

Г е н н а д и й. Потому что там еще нет названия.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. И ты… Евгений, и ты его отпускаешь?

Ф е д о р о в. Ну, что ж… Я хочу, чтобы когда-нибудь он так же отпустил своего сына.

К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч. Да, да, Гена, это очень благородный поступок… Ты не обращай внимания, я немного замотался… Ремонт… стекол не могу достать… Боже мой, ты совсем взрослый, Гена!

Н и н а. Гена…

Г е н н а д и й. Не надо… Пойдемте, дядя Костя.

Г е н н а д и й,  К о н с т а н т и н  Л ь в о в и ч  и  М и т и н  уходят.

Ф е д о р о в. Сильный отступает, побеждая… А вы не разглядели его, Нина.

Н и н а. Вы думаете, я не понимаю, что вы… что Геннадий… что только потому, что он ваш сын… Но я сделала все, что могла! Он меня не любит! Я сделала все… Я вышла замуж, чтобы вам не казалось, что вы… Я не могу говорить, неужели не ясно? Чего вы молчите? Я сделала все!

Ф е д о р о в. Я вижу…

Н и н а. Так что же еще… Что еще мешает?..

Ф е д о р о в. Ниночка… Вы все еще наивно полагаете, что достаточно убрать внешние препятствия…

Н и н а. Я не хочу отказываться… Я не хочу!

Ф е д о р о в. Тихонько, милая девочка… Ваша жизнь впереди.

Н и н а. Но почему? Почему?

Ф е д о р о в. Не все нужно разрушать во имя любви… Не все. Я хочу сохранить уважение к себе… Я хочу, чтобы меня уважал мой сын. И мои друзья… Я хочу вот здесь, сидя за этим столом, иметь право сказать другим о достоинстве человека… Зачем вы заставляете меня говорить? Вы же все понимаете сами…

Н и н а. Да… Я ведь знала… Я знала, что так будет. Но мне так хотелось… Да, да, я знала… Только не могла больше… И как я теперь — представить не могу… Идти надо, да, да, идти… Знаете, что я вам скажу? Я вот что вам скажу… Если бы вдруг все, кого я теперь встречу, поступили только подло, я… я не поверю подлости. Я приду домой, я плакать буду… Но я знаю, я теперь навсегда знаю, что мир чист, а человек прекрасен… Мне дышать нечем, но я это знаю! Вы молодец, что молчите… Вот я и ушла… (Ушла.)

Ф е д о р о в  один. Телефонный звонок.

Ф е д о р о в. Да… Дежурный слушает…

З а н а в е с

ДОМ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Андриан Пыжов.

Степанида, е г о  ж е н а.

Константин }

Ольга }

Николай }

Юрка } и х  д е т и.

Микола, о т е ц  А н д р и а н а.

Наташа, ж е н а  К о н с т а н т и н а.

Анна.

Виктор.

Груша, с о с е д к а.

Опенок, в н у к  Г р у ш и.

_____

Не очень большой город. Наши дни.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Комната в доме  П ы ж о в ы х. По возможности реальная обстановка.

Ю р к а (накинув на себя клетчатую шаль матери).

Входит  Н а т а ш а.

Н а т а ш а. Где мой свитер?

Ю р к а. В твоих молитвах, нимфа, все, чем я грешен, помяни…

Н а т а ш а. И шашку у деда взял — он тебе за это устроит нимфу… Удивительный дом! В нем пропадают только мои вещи!

Ю р к а (снимая шаль). Бедный Шекспир!

Н а т а ш а. Ага, кто ищет, тот находит. Могу выслушать объяснения. Почему ты стянул мой свитер?

Ю р к а. Потому что он черный.

Н а т а ш а. А если бы он был розовым?

Ю р к а. Гамлет не может быть розовым.

Н а т а ш а. Пожалуйста, предупреди меня, какой цвет понадобится для тебя завтра. (Уходит.)

Ю р к а (вешая на стену шашку). Впечатляющая реликвия. Но если сравнить с атомной бомбой — не звучит.

Г о л о с  Н а т а ш и (из другой комнаты). А шар земной, а шар земной…

Ю р к а. Все вертится, все вертится… (Открывает дедов сундук, достает полымем полыхающую дедову рубаху.) А шар земной, а шар земной… (Чьи-то руки цепляются за подоконник, сваливается горшок с кактусом, показывается голова Опенка.)

О п е н о к. Ух, ты! Опять шмякнулся!

Ю р к а. А, Опенок! Горшки бьешь?

О п е н о к. Не, он крепкий. Я его с крыши для проверки бросал — все равно цел. А тети Стеши нету еще? Мы с ней сегодня в шашки играем. У нас закон — каждую пятницу играть.

Ю р к а. И охота тебе каждую пятницу проигрывать!

О п е н о к. Зато взаправду… Ух, ты! Откуда рубашка такая?

Ю р к а. Из-за границы.

О п е н о к. Ух, ты! Мне бы… Обменяй, а?

Ю р к а. Не могу. Подарок. Один миллионер на память подкинул. (Танцует нечто современное.) Ну, и как?

О п е н о к. Ноги есть, головы нету.

Ю р к а. Для того и изобрели, чтобы от головы отделаться.

О п е н о к. Вот еще… А ты про что стихи пишешь?

Ю р к а. Какие стихи?

О п е н о к. Про любовь пишешь, про любовь! А никакой любви нету, я у бабки спрашивал!

Ю р к а. Ну, погоди…

О п е н о к  скрывается, Ю р к а  выскакивает за ним в окно. Входит  С т е п а н и д а. Села на стул, бессильно опустились руки. Телефонный звонок. Еще и еще звонок.

С т е п а н и д а (сняла трубку). Да… Да. Ее нет… (Сидит, забыв положить трубку на место. Входит Ольга.)

О л ь г а. Добрый день.

С т е п а н и д а. Добрый…

О л ь г а. Ты чего одетая? Собралась куда?

С т е п а н и д а. Нет… Вернулась.

О л ь г а. Опять что-нибудь с сердцем? Я давно говорю — тебе пора уходить с работы. В твоем возрасте уже необходимо думать о себе.

С т е п а н и д а. Да, возраст… Может, и правда — пора.

О л ь г а. Погода мерзкая, не похоже, что август. А у нас в редакции гром. Литсотрудник сельхозотдела Эм Эн Котлов и замредактора Розочка Евстигнеева завели роман. Потрясающая, в общем, глупость. У обоих семьи. Пришла жена Котлова, била графины. Бегала по всем отделам, искала графины и била. Интеллигентная женщина, директор школы — и такой цирк. Удивительно пошло. Результат — два вакантных места. Меня уже вызывал редактор. Я сказала, что подумаю. Но он прав — таким историям в газете не место.

С т е п а н и д а. Виктор звонил.

О л ь г а. А-а…

С т е п а н и д а. Чего отвернулась?

О л ь г а. Звонил и звонил, ничего особенного.

С т е п а н и д а. Женились бы… Чего тянете? У нас жить не хотите — у Гринева четыре комнаты.

О л ь г а. Ах, мама, какое это имеет значение — сколько комнат у родственников Виктора? Я в состоянии позаботиться о себе сама.

С т е п а н и д а. Не грех бы и о детях подумать.

О л ь г а. Какие дети, мама!

С т е п а н и д а. А такие, что детей в молодости заводят! Жизнь на взлете передавать надо, пока и сила, и здоровье, и радость. Ты, миленькая, в ответе перед тем, кого родишь. Чего ерзаешь, будто на ежа села? Не нравится? А мне не нравится, как живешь. Толку не вижу.

О л ь г а. Как будто толк в том, чтобы люльку качать.

С т е п а н и д а. Смотри-ка, как вы люльки стали бояться… Ну, а если глянуть в себя, если по-честному? Ни разу не хотелось — без оглядки, без ордера на квартиру?

О л ь г а. Ну, мама…

С т е п а н и д а. Вот вошла ты сейчас — без мягкости, без доброты. На лице маска, да и тело — как в мундире, зажато. Не платьем, нет! Хоть в купальнике явись — все равно мундир… Видела — давно, поняла — сейчас, когда ты про Розочку Евстигнееву говорила… Не говорила — перечеркивала! Оля, ведь твоя работа — люди, тебе понять нужно каждого, проникнуть в каждого, а как, чем ты их понимаешь?

О л ь г а. Да что ты сегодня?

С т е п а н и д а. Ты вошла, а я поняла, что я тебе не верю… А? Подойди сюда… Посмотри на меня… Ты — кто?

О л ь г а. Извини, мамочка, у меня дела.

Уходит. С т е п а н и д а  опять замирает на стуле, как будто в ней мгновенно прервалась жизнь. Входит  Г р у ш а.

Г р у ш а. Ох, Степанидушка, прямо житья нет, опять спекулянткой обозвали. А все почему? А все потому, что в три обхвата. Ох, смерть моя!

С т е п а н и д а (в ней снова включилось внимание к другому). Проходи, Груша, подруженька. Садись, чайку попьем.

Г р у ш а. За тем и пришла. Сколько ни бьюсь, такого чая делать не научилась. Соскучилась по тебе, давненько не виделись, со вчерашнего дня. Как живешь-можешь?

С т е п а н и д а. Квартиры в новом доме распределяли. Груша. Сорочкиным-то дали? А то баба десять лет на заводе, семьищи целый батальон, а все по баракам мается.

С т е п а н и д а. Из того барака всех переселили, в лом пойдет.

Г р у ш а. Давно пора… Душисто пахнет. Ты молочного сахарку не варила? Люблю с ним чай вприхлебочку. (Молчит, вздыхает.) Уже знаешь, что ли?

С т е п а н и д а. О чем?

Г р у ш а. Не угадать тебя. То ли знаешь, то ли нет. То ли говорить, то ли промолчать?

С т е п а н и д а. Ты с вареньем попробуй. Сама варила, сама ягоду в лесу брала.

Г р у ш а. И когда успела? Вроде и работы у тебя сверх головы, а и за ягодой сбегала.

С т е п а н и д а. Пуще неволи охота. Пошли-ка утречком за грибами?

Г р у ш а (вдруг слезы брызнули). Ох, Степанида! Я бы мужиков этих — плетьми, плетьми!

С т е п а н и д а (улыбаясь). Не хорошо, подруга, не хорошо…

Г р у ш а. Пойдем за грибами, ладно, да ведь нагибаться не смогу, придется на карачках ползать.

С т е п а н и д а. Зато рыжики-то, в сметане-то — самой себе спасибо скажешь!

Г р у ш а. Степушка… Прости ты меня за весть дурную… Грешен перед тобой Андриан. С другой любовь играет…

С т е п а н и д а. Да ну? И кого только ни приписывали моему Андриану… Пальцев не хватит, чтоб всех перечесть.

Г р у ш а. Правду я тебе сказала, Степанида. Черную правду. Вместе их видела.

С т е п а н и д а. Ну и я нынче не меньше как с десятком мужиков разговаривала, даже по нашему Бродвею под ручку ходила, а что из того?

Г р у ш а. Защищаешь?

С т е п а н и д а. И кого в виду имеешь, знаю. Стрелковой Анной звать, так? Андриаша мне о ее жизни рассказывал… Который год в завкоме, мало ли с кем ему встречаться приходится. Ошиблась ты, подруга.

Г р у ш а. Ну, коли так… Дай бог, чтобы так. Вон ты королева какая!

С т е п а н и д а. Какая уж королева, если за пятьдесят…

Г р у ш а (прислушивается к звукам пианино из соседней комнаты). Наталья играет?

С т е п а н и д а. Она.

Г р у ш а. Хорошо живут?

С т е п а н и д а. Хорошо. Открыто.

Г р у ш а. Умыкнет она у тебя Константина в свою столицу.

С т е п а н и д а. Ничего, и в столице жить можно.

Г р у ш а. Мелодия какая чистая… Только ведь врешь ты, Степа, врешь, что он про Анну тебе рассказывал. От женской гордости врешь…

С т е п а н и д а  прикрыла глаза. Высветляется комната  А н н ы.  А н н а  сидит, рассматривает продранные на коленях мальчишечьи штаны. Зашивает. Без стука входит  С т е п а н и д а. Стоит, смотрит на  А н н у.  А н н а  поднимает голову, медленно встает.

А н н а (растерянно). Здравствуйте…

С т е п а н и д а. Я — Пыжова.

А н н а. Знаю…

С т е п а н и д а. Член жилищной комиссии… Вы подавали заявление на квартиру.

А н н а. Заявление? Подавала… (Небольшое молчание.)

С т е п а н и д а. Штаны-то — сыну латаешь?

А н н а. Сыну…

С т е п а н и д а. Без мужа, значит, живешь?

А н н а. Без мужа.

С т е п а н и д а. И сын — незаконнорожденный?

А н н а. Отчего же… Законный.

С т е п а н и д а. Не сошлись характером?

А н н а. К другой ушел. (Недолгое молчание.)

С т е п а н и д а. Да, невеликовата комната… Сколько, говоришь, метров?

А н н а. Одиннадцать.

С т е п а н и д а. А положено девять на человека. А ты вдвоем?

А н н а. Мать еще.

С т е п а н и д а. Значит, втроем. Алименты получаешь?

А н н а. Нет.

С т е п а н и д а. Отчего же?

А н н а. Сам не додумался, судиться — стыдно.

С т е п а н и д а. А зарабатываешь сколько?

А н н а. Семьдесят.

С т е п а н и д а. Масло-то часто покупаешь?

А н н а. Какое уж масло…

С т е п а н и д а. Ревела, небось, когда к другой подался?

А н н а. Ревела.

С т е п а н и д а. Не сладко?

А н н а. Хуже смерти… (Молчат.)

С т е п а н и д а. Отваливается штукатурочка. Отремонтировала бы.

А н н а. Месяц назад мазала. Не держится.

С т е п а н и д а. Окна на солнце?

А н н а. На север.

С т е п а н и д а. Без солнца — плохо…(Ходит по комнате, а сама все Анну осматривает, будто невесту сыну выбирает.) Оттого, должно, и сырость, что без солнца. Что ж замуж не вышла?

А н н а. Не нашла, за кого. Сын… Да мать больная… На заводе работаешь да домой придешь — вдвое больше гнешься. Некогда невеститься. Да и страшно было — снова…

С т е п а н и д а. А теперь и страх прошел?

А н н а. И теперь страшно… А что мне делать, Степанида Алексеевна? Живая я, и жить мне надо. Не век же одной, без солнца и ласки, нельзя же, чтобы только сырость в жизни… Казните меня, убейте меня — вот я, слова не скажу. Но если жить оставите — нет моей вины перед вами…

С т е п а н и д а. Ты, моя касаточка, хрен с редькой не путай, я по жилищному вопросу. Пришла, посмотрела — комнатенка у тебя действительно дрянь… Ты смотри, вот она — Андрианова рубаха! А я дома обыскалась, да и только! Так, говоришь, один у тебя ребенок?

А н н а. Один…

С т е п а н и д а. А пятна на лице? И второго, стало быть, ждешь? Так я скажу — дадут квартиру. (Направляется к выходу. Входит Андриан. Молчаливая неподвижность. Степанида медленно уходит.)

Комната  А н н ы меркнет. С т е п а н и д а  и  Г р у ш а  у стола. Музыка из-за двери.

С т е п а н и д а. Наташенька, дочка, веселую сыграй, что-то сплясать охота.

Г р у ш а. Не отдать ли и моего Опенка музыке учить? Все-то он у вас под окнами отирается.

С т е п а н и д а. С Натальей поговори, она посоветует. Брось-ка, подруга, чай дуть. Давай чего поинтересней. (Входит Микола.)

М и к о л а (сразу приметил графинчик). А если бы я и дале в огороде копался? Ты чего, Степанида, перестала свекра уважать? Здорово, кума.

Г р у ш а. Здравствуй, Микола. (За дверью грохот.)

М и к о л а. Похоже — внуки с работы посыпались.

Вкатывается  К о н с т а н т и н — небольшой, кругленький, тащит обломок доски. Степенно входит  Н и к о л а й. Пока  Н и к о л а й  вынул расческу и причесался, К о н с т а н т и н  успел обежать комнату, потрясти руку  Г р у ш е  и опрокинуть стул.

К о н с т а н т и н. Веселье? Грандиозно!

Н и к о л а й. А ты чего от меня отворачиваешься, дед?

М и к о л а. Не велико начальство.

Н и к о л а й. А не все сразу.

М и к о л а (на обломок доски). Что за образина?

К о н с т а н т и н. Это не образина, дед! Это факт!

М и к о л а. И какой только, Котька, ты дряни домой не носишь!

К о н с т а н т и н. Для впечатления, с депутатом говорить буду.

М и к о л а. Никакого матери покою! Если она депутат, так из нее жилы тянуть? Домашнее положение тоже нельзя использовать!

С т е п а н и д а. Пусть их, батя.

М и к о л а. Пусть, пусть… Пусть он лучше к отцу, если по строительному делу, а у нас тут свое… (Берется за графинчик.)

К о н с т а н т и н. Умница ты, дед! Именно к отцу!

Н и к о л а й. А мне, дед? За твое здоровье? И за твое здоровье нельзя? Олька, он со мной не разговаривает!

О л ь г а (в дверях). Пережить, конечно, трудно.

М и к о л а. Пей, кума, раз дают.

Г р у ш а. Это можно.

М и к о л а. Закусывай.

Г р у ш а. Этого нельзя. Веришь ли, Микола, на одной воде сижу.

М и к о л а. Ну?!

Г р у ш а. От простой картошки, как опара, вздымаюсь. Дверь в сарай сломала — не пролезаю. Всю мою жизнь бедствие такое! По этому самому и хожу в уборщицах. Нельзя мне с этакой комплекцией на другой работе, скажут — ворую…

Н и к о л а й. Ну, хоть закусочки дай, дед…

М и к о л а. Ты, Николка, ко мне не подъезжай. Сказано — не разговариваю. Я ведь на серьезе, друг ситный!

Н и к о л а й. Да не опаздывал я! Насочинял твой Чугунов. Я за две минуты пришел.

М и к о л а. На работу за две минуты?.. Это тебе что — на поезд, что ли? А приготовиться когда? А узнать, как печь в прошлую смену дышала? За две минуты все это успеть хочешь?

Н и к о л а й. Ну, не буду больше — сказал же…

М и к о л а. А поинтересовался, за сколько Чугунов приходит? За полчаса придет, так считает, что опоздал. Потому и мастер, что души не жалеет.

С т е п а н и д а. С песочком его, батя, с песочком…

К о н с т а н т и н. Нет, как играет, а? Наташка-то… И как я на ней женился? Потрясающе!

С т е п а н и д а. А смотрите, каких я сынов родила… Хороши?

Г р у ш а. А девку чего обижаешь?

С т е п а н и д а. Так бы и девка ничего, да умна больно. Не к добру.

О л ь г а. Ну и крепок в тебе старый уклад, мама. Сама женщина, а равенства никак не оценишь.

С т е п а н и д а. А я что говорю? Умна!

Г р у ш а. Расцвела как, Степушка, глаза блестят… Ну, и слава богу!

С т е п а н и д а. А ты что молчишь, батя? Хоть раз скажи, какова была жена у твоего сына!

М и к о л а (подошел к Степаниде, поклонился по-старому). Спасибо, Степанида… И за сына, и за внуков. И за верную жизнь твою… Низкий поклон! (Входит Андриан, стоит в дверях.)

С т е п а н и д а (заметила мужа). Вина!

М и к о л а. Андрияшка, дуй штрафную!

А н д р и а н. Я, это… Я всегда отца слушался!

К о н с т а н т и н. Батя, иди-ка сюда… Выпей одну и хватит, разговор у меня.

А н д р и а н. Хватит так хватит… Разговаривай.

К о н с т а н т и н (подает доску). Это что?

А н д р и а н. Ну… Труха, пожалуй.

К о н с т а н т и н. Это — потолок! В городской библиотеке! В которой ты десять лет к политинформациям готовишься!

М и к о л а. Котька, паршивец, чуть наливку не опрокинул!

А н д р и а н. Займемся твоей библиотекой, дай срок…

О л ь г а. Дед, ты опять на мой стол сел?

М и к о л а. Пардоню… (Телефонный звонок.)

О л ь г а. Слушаю. Да, квартира Пыжовых. К примеру, Ольга Пыжова. Да, в газете… Кого плохо воспитываю? Так… Так… Понятно. Говорю — понятно. Разберемся, товарищ. До свидания.

С т е п а н и д а. Юрка? О нем?

О л ь г а. О ком же еще? Задержали дружинники, всего лишь. Пришел на комсомольское собрание в какой-то допотопной рубахе.

Н и к о л а й. У деда спер…

М и к о л а. Без спросу?

Г р у ш а. Прут всегда без спросу, кум.

О л ь г а. Только забыли историю с баней…

Г р у ш а. А что это я про баню пропустила?

К о н с т а н т и н. Как же вы так от жизни отстаете, тетя Груша?

Н и к о л а й. Висело на бане объявление: работает с семи утра до восьми вечера. Юрка заказал в мастерской другое — за стеклом, золотом блестит, буквы, как на параде — самое шикарное объявление в городе. Утром — хохот, тетки с тазами и дядьки с вениками за бока держатся: на объявлении золотом — не работает с семи утра до восьми вечера…

М и к о л а. А что? Смех — он душу очищает.

О л ь г а. Пыжовский юмор! Про нас уже по всему городу анекдоты!

М и к о л а. А не жаль. Ты другое во внимание возьми: закрыли-таки баньку на ремонт.

О л ь г а. А теперь — рубаха! На комсомольское собрание в красной рубахе… Непостижимо! Дед, ты опять на моем столе?

С т е п а н и д а. Ну, и рубаха, ну, и что?

О л ь г а. А хотя бы то, что ему нужна характеристика в институт. И вообще незачем действовать людям на нервы!

К о н с т а н т и н. Нет, как играет, а? (Уходит к себе.)

А н д р и а н. Институт — это она верно…

М и к о л а. Верно… А чего верно? Стишки-то писать? Или что все в разные стороны — это верно?

Г р у ш а. Ну, соседи дорогие, спасибо за хлеб-соль, ко мне в гости пожалуйте… Не забудь завтра за грибами-то, постучу тебе, Степанида. (Уходит.)

О л ь г а. По тебе, дед, так вовсе учиться не надо?

М и к о л а. А это смотря чему учиться. Да и зачем смотря. Литературный институт им понадобился, стишки-рассказики… (Сердито уходит.)

Н и к о л а й. Подожди, дед… А если у него талант? (Спешит за Миколой.)

О л ь г а. Не семья — академия проблем! (Скрывается.)

Молчание. С т е п а н и д а  начинает собирать чемодан.

А н д р и а н (тихо). Что делаешь, Стеша?

С т е п а н и д а. В дорогу собираю.

А н д р и а н. Юрку?

С т е п а н и д а. Тебя.

А н д р и а н. Стеша…

С т е п а н и д а. Молчи, Андриаша, не надо.

А н д р и а н. Стеша… Но я это — не собираюсь никуда…

С т е п а н и д а. Значит, решил с нами остаться?

А н д р и а н. С вами, Стеша.

С т е п а н и д а. Ей сказал?

А н д р и а н. Сказал.

С т е п а н и д а. Ничего бабу выбрал. Телом хороша, глаза чистые. Характеру не моего, но коль тебе больше пятидесяти, ей такой характер не нужен…

А н д р и а н. Казни, твое право. Так быть должно — тебя страдать заставил, теперь мой черед.

С т е п а н и д а. Полюбил ее?

А н д р и а н. Стеша… Не надо. Нельзя… У тебя прощения просить должен — прошу. Но слов этих — не надо. От них жизнь напрочь ломается.

С т е п а н и д а. Сейчас я судья тебе, и ты ответь мне по правде. Я решить должна. Я справедливо должна решить.

А н д р и а н. Стеша… Что ты хочешь решить?

С т е п а н и д а. Ты полюбил ее?

А н д р и а н. Это… Полюбил.

С т е п а н и д а. И бросил?

А н д р и а н. Бросил…

С т е п а н и д а (с укором). Как же ты так, Андриаша?

А н д р и а н. Стеша… Что же ты делаешь, Стеша?

С т е п а н и д а. Состарилась я. Детей рожать не могу. Вот-вот бабушкой стану… А с ней у тебя дети будут. Чего же тут — если окончилась моя жизнь…

А н д р и а н. Не могу… Не хочу об этом! Перестань, Стеша!

С т е п а н и д а. Разве это я… Это жизнь требует жизни. И другое понять можно — трудно тебе со мной. Слабым не дозволяла быть. Долго держался, устал… Сильным быть устал, Андриан. С ней тебе проще. Теплу обрадовался человек, заботе, благодарен тебе… Да только даешь-то ты ей то, что каждый должен иметь. А потом? Когда в ней проснется уважение к себе? Нет, Андриаша, не укрыться тебе в тихой заводи…

А н д р и а н. Стеша, там это — кончено все!

С т е п а н и д а. Кончено… А сказала она, что ребенка ждет?

А н д р и а н. Она?..

С т е п а н и д а. Не сказала, значит. Не цеплялась за тебя. С достоинством… (Андриан бросается к двери, останавливается.) Иди, иди…. (Тоном приказа.) Иди!

А н д р и а н (шагнул к двери, остановился). Нет, Стеша. Нет… Дом мой здесь… Все здесь… Нет.

С т е п а н и д а. Там любовь твоя… там ребенок родится — его воспитать надо… сына твоего…

А н д р и а н. Нет. Решил. Все.

С т е п а н и д а. Ох, Андриан… Плохое делаешь, Андриан… Простого понять не можешь… Не может мне быть жизни. Ее любишь, не меня… Никогда не просила, но сейчас прошу — иди к ней!

А н д р и а н. Нет…

С т е п а н и д а. Думаешь — благородно поступил… Зло ты поступил, Андриан!

А н д р и а н. Не могу иначе, Стеша… (Уходит.)

С т е п а н и д а. Вот и все. Вот и все… (Садится в кресло. В окне появляется Юрка, перелезает.)

Ю р к а. Лисе ее же шкура приносит несчастье. Маяковскому можно было желтую носить, а мне красную не дают. (Снимает дедову рубаху, бережно складывает, прячет в сундук.) И-го-го, поет лошадка… (Входит Микола с птичьей клеткой.) Это я так, дедушка. Хотел поудобнее поставить. (Дед молчит.) Пыль вот тут вытер… (Дед молчит.) Я вот смотрю — красивый сундук… Раньше сундуки были, теперь гардеробы. А какая разница? Тот же сундук, только на попа поставлен… (Дед открывает клетку, выпускает птиц.) Дед, ты зачем птиц выпускаешь?

М и к о л а (не стерпел). А на кой ляд мне теперь птицы?

Ю р к а. Вернулась, на наличнике сидит…

М и к о л а. На кой ляд, говорю, мне теперь птицы, когда последний внук изменником оказался?

Ю р к а. Угу. Обезьяны сидели по четыре человека в ряд.

М и к о л а. А я говорю — изменник! И отцову, и дедову делу изменник! В институт, стишкам учиться! Я всю жизнь на заводе провел, и отец твой всю жизнь на заводе, и ты… и забыть у тебя об этом права нет!

Ю р к а. Да подожди, дед…

М и к о л а. А я говорю — нету у тебя права! И ты мне перечить не смей, ибо ты против меня сморчок! Или и тебя, как Ольку, в начальники потянуло? Так у нас их и так с лишком, где одному управиться — десять мудруют и концов не найдут. Чего молчишь?

Ю р к а. Ругайся, ругайся, я слушаю.

М и к о л а. А ты мне зубы не скаль, не больно весело. Понимать должен, что такими, как твой отец, все делается. И ты сменой должен стать, как отец твой мне сменой стал. Мы — как земля. Мы навечно. Мы всех держим. Мы, друг ситный…

Ю р к а. По-своему ты судишь, дед.

М и к о л а. Всяк по-своему судит, везде правда есть. И разницы всего — там правды поболе, тут помене. И то, что для души, ремеслом не делай, оставляй для праздника. А к ученью тянет — дома учись, чем по вечерам за девками шастать!

Ю р к а. Ты не больно, дед…

М и к о л а. Я те дам не больно!

О п е н о к (в окне). Дедусь, а дедусь! (Кактус упал.) Ух, ты! Опять шмякнулся! Дедусь, а он не едет, я его уговорил, он дома остается! (Скрылся.)

М и к о л а. Чего такое?.. Опята всякие… На наличник, говоришь, уселась? Точно, ягода-малина, сидит… (Торопливо уходит, подставляет снаружи лестницу, лезет за птицей. Юрка включает транзистор.)

М и к о л а (в окно). Однако же, когда я на верхотуре, ты эту машину не включай. Я человек старообычный, моя мышца такого не выносит… (В транзисторе говор последних известий.) Оно, конечно, можно и за девками, потому как дело молодое… (Джаз.) Юрко, а Юрко! Ты в сам-деле не едешь? (Снова речь.) Пока говорят — нормально, а вот как зоопарк этот — так жуть по коже… Ну-ко, милочка, ну, красавица, иди-ка, иди сюда… Ага, далась, голос мой признала. А може — лысину, лысина у меня приметная… (Джаз. Дед спускается.)

Ю р к а. Рубашку — нельзя. Джаз — можно… Это почему же мне дедову рубаху надеть нельзя?.. (Входит Микола.)

М и к о л а. Ты чего, Юраш? Ты чего, внучек?

Ю р к а. Вышел сейчас… Леса, небо… В груди сжало. Уеду — потеряю. Другим стану, другое любить буду. А я хочу это любить… Дед… Ох, как душу тянет что-то…

М и к о л а. Ничего, Юраш, ничего. Это значит — душа живая.

Ю р к а. Дед, пошли в разбойники?

М и к о л а. В разбойники-то? Так ведь, ягода-малина, кроме самих себя, пугать некого. Ишь, запела… Слышь, Юраш? Поет!

Ю р к а. Ей что — в клетке больше нравится?

М и к о л а. Может, и больше, нам то не ведомо.

Ю р к а. Спой песню, дед…

М и к о л а. Это можно. Какую тебе?

Ю р к а. Русскую, дед…

М и к о л а (покашлял, помолчал, плечи выпрямил).

Стой-ко… Мы тут бушуем, а мать в кресле отдыхает.

Ю р к а. Мать? (Подходит к креслу.) Мама… Мама, ты спишь? Дед!..

М и к о л а. Что? Что, Юраша?

Ю р к а. Дед!..

М и к о л а. Ну, ну… Степушка… Степанида! Господи боже, померла…

З а н а в е с

Картина вторая

После смерти Степаниды прошло несколько месяцев. Те же вещи стоят в комнате, но что-то неуловимо изменилось. Будто оголилось все, лишилось теплоты — вещи, если и не умерли, то замкнулись в себе.

В комнате  Ю р к а. Входит  М и к о л а  с маленьким деревянным корытцем — рубит капусту.

Ю р к а. Дед… По-другому у нас стало, чувствуешь?

М и к о л а. А как же, Юраш… Человек из жизни ушел. Пустота, значит, на том месте, где этот человек был. То светило солнышко, а то солнышко погасло. Не сразу пустоту задвинешь да согреешь.

Ю р к а. Дед… Мать необыкновенная была, правда?

М и к о л а. Какой нужно быть, такой и была. Я вот гляжу — мелкий встречается народ. Даже непонятно. Зачем, думаю, ты себя не ценишь? Зачем юлишь? Или пузо вперед, нос кверху — зачем? Обидно. Человек цвести должен. Красотой своей на радость людям открываться. Вот мать и была такой — до последней минуты цвела. Красиво жила Степанида.

Ю р к а. Три месяца прошло… А кажется — уехала и вот-вот вернется. Вернется, и все.

М и к о л а. Живой она среди нас осталась.

Ю р к а. Вещи по-другому смотрят… А вещи могут страдать, дед?

М и к о л а. А как же. К другому вот только на руки не прыгают. Как котята, точно. А от кого — хвост подожмут и глаз в сторону — не поправился, значит. Вот и выходит — и любить могут, и страдать тоже. (Входит Андриан с мешком капусты.)

А н д р и а н (сваливает мешок на пол). Капусты уродилось нынче — беда, девать некуда. Юрка, там еще мешок, втащи поди. (Юрка уходит.)

М и к о л а (сел, было, на Ольгин стол, но передумал, устроился, перевернув стул набок). Кабы не дождь, во дворе бы рубить можно. Из кухни-то Наташка совсем выгнала — капусты видеть не может. Поперечный, должно, будет малый!

А н д р и а н. Может, и девка, кто знает.

М и к о л а. Может, конечно. А на поверку все одно — ты, Андриашка, в деды переходишь.

А н д р и а н. Да мне не к спеху…

М и к о л а. Либо бороду отпустить? Как по нонешней моде — прадедам борода положена? Эх, жаль, Степанида внуков не дождалась — уж мы бы это событие с ней отпраздновали! (Возвращается Юрка.)

Ю р к а. Хрустит… А, дед? По-твоему, как капуста хрустит?

М и к о л а. А снежно, с морозцем…

Ю р к а. И морозцу градусов пять…

М и к о л а. Пять мало. В хорошей капусте к десяти должно быть.

А н д р и а н. Чего-то ребята стали поздно приходить. Будто в гостиницу на ночевку являются.

М и к о л а. Не греет, видать.

А н д р и а н. Дом не раззорился бы…

М и к о л а. Дом любовью держится… (Входит Ольга.)

О л ь г а. Приветствую… Как капуста — всю убрали?

А н д р и а н. Последнюю срезал, а закладывать не во что.

О л ь г а. В хозяйственный кадушки привезли. Юрка, сбегай, купи. Сдачу вернешь, а то у тебя привычка всю улицу мороженым кормить, мальчишек попрошайничать приучаешь. Матери такое не понравилось бы… Обед скоро?

А н д р и а н. Сейчас, дочка, соберем…

О л ь г а. Кроме тебя, этим заняться некому? Опять Наталья пыль не вытерла…

М и к о л а. Делов-то… Возьми да вытри.

О л ь г а. Кажется, это ее обязанность. На мне магазины и стирка. В нормальной семье каждый должен выполнять то, что ему поручено. Юрий, ты почему не пошел в клуб? У брата лекция, а тебе безразлично.

М и к о л а. А мы с Юркой ее, лекцию то есть, наизусть запомнили. Николай дюже перед зеркалом старался.

О л ь г а. Зачем так мелко рубишь, дед? Мать крупную капусту любила.

Ю р к а. Мелкую…

О л ь г а. А я сказала — крупную.

Ю р к а (яростно). Мелкую!..

А н д р и а н. Вы чего, вы чего? Это — по-тихому нельзя?

М и к о л а. Юраш… Подь сюда. Слушай сказочку. Жил-был царь-дурак. И был у него министр — еще дурее. Послал раз царь министра дрова колоть. Наколи, говорит, столько, чтоб доверху было. Пошел министр. День его нет, два его нет, год его нет. А как второму году минуть, является. Вели, говорит, царь, казнить. Все леса на дрова перевел, а доверху одного аршина не дотянул. А как ты колол, — спрашивает царь, — крупно? Крупно, батюшка-царь. Ну и дурак, говорит царь, мельче-то — больше будет!

О л ь г а. Филиал дома народного творчества… А почему света нет? Дед, ты заплатил за электричество?

А н д р и а н. Вечер и при свечах посидим…

О л ь г а. Дождались, пока отключат? А при матери всегда было вперед заплачено. (Наташа вносит обед.) Опять котлеты?

Н а т а ш а. Биточки.

О л ь г а. Изобретательно.

А н д р и а н. А может, подождем, пока все придут?

О л ь г а. В нашем доме обедают в семь. Я не думаю, что после смерти матери нужно нарушать это правило.

Ю р к а. Не смей больше говорить о матери! Не смей о ней говорить!..

А н д р и а н. Ребята… Давай за стол, давай…

Молча садятся за стол.

О л ь г а. Тебе не кажется, папа, что прежде, чем выйти замуж, нужно научиться хотя бы жарить котлеты?

Н а т а ш а, заплакав, кинулась в свою комнату.

М и к о л а. Эк тебя… Похвалила бы лучше, чем этак в лоб. Глядишь, и легче бы пошло.

О л ь г а. Папа, котлеты плохие?

А н д р и а н. Ну, плохие…

О л ь г а. Так почему же я должна говорить, что они хорошие? (Уходит.)

М и к о л а. А ты куда?

Ю р к а. Уполномочен купить бочку… (Уходит.)

М и к о л а. Пообедали…

А н д р и а н. Каждый день что-нибудь…

М и к о л а. Видать, в Степаниде дело было. Умела, к каждому подход знала… А теперь вразнобой пошло. Человека нет, которому бы охотой подчиниться можно.

А н д р и а н. Батя… Мне бы об одном деле сказать тебе. Может, в самый раз сейчас… Или потом… Ладно, в другой раз… (Торопливо ушел.)

М и к о л а. Разбежались… Спринтеры! Наташа… Поди сюда, дочка. (Наташа выходит.) Посиди… А то чего в комнате одной… Ну, чего молчишь?

Н а т а ш а. Боюсь…

М и к о л а. Меня? Ольки?

Н а т а ш а. Нет… Другого.

М и к о л а. Ага… Понятно. Степанида по первому разу тоже опасалась. Так что это явление обычное и вполне даже благополучное. Все, дочка, как по-писаному будет.

Н а т а ш а. Дедушка… Я очень вам не нравлюсь?

М и к о л а. Эко… Хватила! Коли бы не нравилась, разве бы так с тобой говорили? Да и не заведено у нас такого — другого хаять. Константин по любви женился, ты по любви замуж вышла — какой может быть разговор?

Н а т а ш а. Не умею я… У нас дома по-другому было.

М и к о л а. Не умеешь — научишься. Главное — не робей. А еще того главнее — повеселее смотри. Ты поначалу-то на крыльях летала, музыка да песни… А теперь что же?

Н а т а ш а. Как же, дедушка Микола? Траур ведь…

М и к о л а. Мы не так понимаем, девушка. Хороший человек — в памяти остается. Боль в душе — пострадай, поплачь. Отпустила боль — живи свободно, улыбайся, радуйся…

Н а т а ш а. Мамочку жалко… Степаниду Алексеевну… Как вспомню… За гробом чуть не весь город шел… На заводе гудки гудели — будто государственного человека провожали…

М и к о л а. Это ты верно. Она с душой ко всем… Любили ее. Ну, ну… По два раза на вечер плакать — не много ли? Мне правнук веселый нужен. Иди-ка, сыграй чего. По душе чего-нибудь.

Н а т а ш а уходит к себе. Входит  К о н с т а н т и н.

К о н с т а н т и н. Дед… Чего у нас?

М и к о л а. Тише…

К о н с т а н т и н. Играет, а? И как я на ней женился? А, дед?

М и к о л а. Жениться — не велик стих. С работы мимо цветочного ларька ходишь? Ходишь. Мог бы сообразить.

К о н с т а н т и н. Верно, дед! Дед, ты — ни слова! Я — сейчас! (Кидается к двери, едва не сбивая с ног входящую Грушу.) Миль пардон, мадам!.. (Скрылся.)

Г р у ш а. Тю, минометный… Чуть ношу не выронила! Хозяйка-то дома?

М и к о л а. Сейчас, кума… (Идет к двери.) Ольга!

Г р у ш а. А вы чего в темноте, соседи? Али отрезали? Сердитый дядя тут порядок сегодня наводил. Видать, с женой не ладит.

М и к о л а. Бывает, и с похмелья серчают, и по другим причинам. (Пропустив Ольгу, выходит.)

Г р у ш а. Вот… Настирала вам, накрахмалила, выгладила. Все, как Стеша, покойница, любила.

О л ь г а. Спасибо. Положите на стул. Сколько я вам должна?

Г р у ш а. Ты что, девка? За деньги я, что ли?

О л ь г а. Нет, как же… Вы труд вложили. Всякий труд оплачиваться должен. Возьмите.

Г р у ш а. Степушка подруга мне была задушевная… Упокой, господи, ее душу.

О л ь г а. Между прочим, мать партийная была, а вы молитесь.

Г р у ш а. Не молюсь я, девушка… Тоскую.

О л ь г а. Я, наверно, мало вам… Вот, пожалуйста. Столько хватит?

Г р у ш а. Ну, чего ты, чего ты в меня этими бумажками тычешь?..

О л ь г а. Ну, если вы так решительно отказываетесь…

Г р у ш а. Не по-ладному у тебя получилось…

О л ь г а. Напрасно вы, тетя Груша, обижаетесь. Я хотела как лучше.

Г р у ш а. Ох, девушка… И сделать добро, и принять добро — уметь надо. А то жизнь-то голая будет.

О л ь г а. Ну, хорошо, хорошо, тетя Груша, Там в коридоре узел — я все грязное приготовила. Только, пожалуйста, простыни крахмальте не так туго.

Г р у ш а. Экая ты… Да нет уж… Управляйтесь сами. (Ушла.)

О л ь г а. И деньги — не так, и без денег — не так. Теперь и это на меня. (Раскладывает белье. Входит Юрка.) Ну, купил?

Ю р к а. Купил.

О л ь г а. Большая?

Ю р к а. Двухместная. Мне надоела эта прачечная.

О л ь г а. Что это значит?.. Дед! Пойди сюда! (Появляется Микола.) Объясни, пожалуйста, что это такое.

М и к о л а. Палатка, что ль…

Ю р к а. Мы с дедом решили спать в саду. Верно, дед?

М и к о л а. Ась? Верно, конечно. Воздух там… Только вот радикулит, правда…

О л ь г а. Это все, что ты можешь сказать по этому поводу?

М и к о л а. Не шуми, внучка. Охота ему в саду, пусть будет в саду. Эка беда. Ты, Юраш, сенца у Груши попроси, подстели потолще.

Ю р к а (Ольге). А ты говоришь! Дед — он понимает! (Уходит.)

О л ь г а. Вместо того, чтобы потребовать порядка, вы все ему потакаете. Такие вещи добром не кончаются.

М и к о л а. Порядок-то у тебя больно куцый. На кухне такой порядок хорош, а человеку в нем скушно.

О л ь г а. Довольно странно ты рассуждаешь, дед. Если вместо партийной дисциплины всем позволить жить в палатках…

М и к о л а. Да на здоровье! Пусть дышит, как нравится. Кому от этого плохо?

О л ь г а. Если каждый начнет жить, как ему нравится…

Входит  Н и к о л а й.

Ну, как у тебя? Почему так рано? Лекция состоялась?

Н и к о л а й. Не совсем.

О л ь г а. А точнее?

Н и к о л а й. А точнее — пришел один человек. Старушка, такой симпатичный мухоморчик.

О л ь г а. Тебе, кажется, смешно? Объявление написано?

Н и к о л а й. Написано.

О л ь г а. Вход свободный — сказали?

Н и к о л а й. Сказали.

О л ь г а. После лекции кино — знали?

Н и к о л а й. Знали.

О л ь г а. Чего еще людям надо, удивляюсь! Открыли совершенно новый клуб… Вот что получается, Микола Степаныч, когда дело пускается на самотек!.. В профкоме был?

Н и к о л а й. Зачем?

О л ь г а. К примеру, затем, чтобы обязать! Такой интересный материал,безобразие…

Н и к о л а й. Олька, а зачем эта лекция? Разве люди не знают, что хорошо и что плохо?

О л ь г а. Ну, когда ты философствуешь, я затыкаю уши. Твоя задача не в том, чтобы сообщить людям этическую новость, а в том, чтобы активизировать положительное начало.

М и к о л а. Активизировать… положительное начало… По-русски уж и не говорят… Куда ты его сманиваешь? Зачем?

О л ь г а. Ну, не век же ему в сталеварах, дед!

М и к о л а. Вона чего…

О л ь г а. Человек расти должен, проявлять свои способности… Пусть пока на общественных началах, покажет себя, привыкнет с людьми дело иметь. А там посмотрим. Для начала можно инструктором в аппарат комсомола. Кадры из рабочих всегда нужны.

М и к о л а. Тебе кадры из рабочих нужны? Галочка нужна?.. Ты человеку жизнь не ломай! По призванию человек должен жить, а не по выгоде. Кадры из рабочих… Все мы рабочие! Счастье — свое дело делать. Бабе изменить — и то жизнь кривится, а делу изменишь — всю жизнь сломаешь, все не во вкус будет! И ты это прекрати!

О л ь г а. Ну, я знаю, что делаю.

М и к о л а. Знаешь, говоришь? А как там человеку на новом месте будет, лучше или хуже — ты знаешь? И месту как от того человека будет, — чтоб не запаршивело место от твоих перестановок… Об этом подумала?

О л ь г а. Не один ты умный, дед. И нечего заранее Кольку хаять, не боги горшки обжигают, научится. Твой друг Григорий Борисович подручным у тебя был, а сейчас? И другим дорога не заказана. Юрка в Литературный институт пойдет, писателем станет. Константин инженер, я в газете пока, а Кольку со временем на партийную работу выдвинут… Вот это семья!

М и к о л а. Ни меня, ни отца ты, понятно, за власть не считаешь…

О л ь г а. А вот проявите активность…

М и к о л а. А у мартена стоять Наташку пошлем… Ты, Колька, мое мнение слышал? Николай. Слышал… Микола. Вот и гляди… (Ушел.)

Н и к о л а й. А он прав, а?

О л ь г а. Смотри, я тебя не неволю. Только дружки твои институты пооканчивали, кто инженер, кто врач… Когда встречаешься — не обидно?

Н и к о л а й. Когда как… Смотрят с сожалением. Ну, как тебе сказать? Как на неинтересного человека смотрят. Или как на неудачника. Заедает, конечно. Раз поговорили — внушил, теперь на другую сторону переходит. Но сам понимаю — кулак не доказательство…

О л ь г а. Я тебе говорю, как действовать нужно. Сейчас на другую сторону переходит, а то будет с другой стороны к тебе бежать…

Н и к о л а й. Не знаю…

О л ь г а. Пока ты ничего не теряешь. Я же не предлагаю тебе с работы уходить. Не понравится — твое дело. А если во вкус войдешь… Ну, тогда и поговорим.

Н и к о л а й. Оля, давай к матери на кладбище сходим, цветов отнесем.

О л ь г а. Ну… Можно и сходить… А она не любила меня, Колька.

Н и к о л а й. Мать не любила?..

О л ь г а. Все вы стихийные — дед, Юрка, отец… Да и ты с Константином… Думаешь, в тебе этого нет? Пыжовщины этой самой? Просто она в тебе случая ждет, только и всего. Но это обречено — ваша стихийность. Что из того, что Юрка надел красную рубаху или устроил из бани посмешище для всего города? Нет, современно другое. Дисциплина, подчинение необходимости… Я это рано почувствовала — время.

Н и к о л а й. А мать тут при чем?

О л ь г а. Надо по-другому, если хочешь что-то значить. Не выходить из рамок… Мать не признавала этого. Она презирала меня. Она даже умерла — как Юрка надевает красную рубаху!..

Н и к о л а й. Что с тобой? У тебя руки дрожат…

О л ь г а. Коля… Через десять лет я буду первым человеком в городе. Клянусь…

Н и к о л а й. Ты так этого хочешь?

О л ь г а. Хотеть? Я — буду!

Н и к о л а й. Ну, если тебе так нужно…

О л ь г а. Мне? Почему мне? Это нужно другим! Таким, как ты, в первую очередь!

Н и к о л а й. Ты знаешь, что нужно другим?

О л ь г а. У меня бы не стали по полгода кинотеатр ремонтировать, если дела на неделю. Водопровод проводили — дорога второе лето разворочена… Либеральничает ваш Григорий Борисович! И таких номеров, как сегодня с тобой, не будет, у меня не почирикаешь…

Н и к о л а й. Дед ведь тоже дело говорит.

О л ь г а. Дед… Устарел он давно, твой дед! (Входит Виктор.)

Н и к о л а й. А, Виктор… Слушай, тебе нужна лекция о моральном облике?

В и к т о р. Я помню, после одной такой лекции мне захотелось снять фуражку с постового милиционера. Пять минут мне казалось, что это ни с чем не сравнимое удовольствие… Привет!

О л ь г а. Здравствуй.

В и к т о р. К сожалению, совершенно не изученный вопрос: влияние лекций на мелкое хулиганство. А с чего тебя заинтриговала эта проблема? А, забыл — у тебя общественная нагрузка. Будешь произносить слова и когда-нибудь тебе за это начнут начислять зарплату. Я лично завидую тем, у кого есть возможность молчать.

О л ь г а. Твой очередной афоризм?

В и к т о р. Ответственность произносящего слово… Эта ответственность давит меня постоянно, как атмосферный столб. Газета оценивает сравнение?

О л ь г а. Да. Как весьма посредственное.

В и к т о р. Только, потому, что за словом ты не увидела крика души. Я пришел рассказать вам одну историю. У нас в школе шквал лекций о любви. Шестнадцатилетняя девочка рассказывает перед классом, как надо любить, С большими цитатами из классической литературы. В присутствии меня и директора школы Марии Кирилловны. Я говорю: «Мария Кирилловна, мне кажется, что классу интереснее услышать на эту тему живой рассказ. Вы расскажите о том, как любили вы, а я расскажу о том, как люблю я…»

О л ь г а. Что?..

В и к т о р. Именно это она и сказала. И даже выскочила из класса.

О л ь г а. И ты… И что ты?

В и к т о р. А я сказал им, что моя любовь началась в пятом классе. Они встретили это с большим одобрением…

О л ь г а. Представляю!

Н и к о л а й. Ребята, меня, кажется, дед зовет…

В и к т о р. Ну, куда, куда? У нас теоретический разговор… Я сказал им, что после этого прошло чуть не двадцать лет, а мы не женаты. «Почему?» — робко спросил кто-то. «Вы живете в разных городах?» — спросил другой. — «Нет, мы живем в одном городе, — сказал я, — и можем видеть друг друга каждый день. Наши семьи не враждуют, жилплощадь есть, третьи лица не вмешиваются в наши отношения, но…» — «Так почему же?» — воскликнули они. — «Я не знаю, почему, — сказал я, — но так есть, и это тоже любовь, и не пугайтесь, когда ваша любовь не будет такой, как в кино». Они сидели сосредоточенные. Они думали. «А знаете, почему Мария Кирилловна рассердилась и ушла? — спросили они. — Потому что ее оставил муж, он ушел к другой…»

О л ь г а. Ее муж работал у нас в редакции.

В и к т о р. А это верно, что она била у вас графины?

О л ь г а. Верно.

В и к т о р. Ребята знали и об этом… А она выступала перед ними с беседами о достоинстве женщины. И я понял, что все ее лекции на темы морали были мелкой местью сопернице, и я понял, что, по сути дела, эти лекции аморальны…

О л ь г а. Частный случай. Та же Мария Кирилловна пыталась объяснить твоим ученикам совершенно правильные общие положения.

В и к т о р. Все дело в том, что эти положения статичны. Поэтому они рассыпаются при первом столкновении с жизнью. Мы совершаем преступление, когда учим человека схеме. Его надо учить другому. Его надо учить мыслить.

О л ь г а. Однако существуют проверенные и установленные обществом нормы поведения. Не знаю, как где, но в нашей семье их не нарушают.

Н и к о л а й. А что теперь с теми, которые у вас работали? Розочка и Эм Эн Котлов, так?

О л ь г а. Они у нас больше не работают.

В и к т о р. Они ушли добровольно?

О л ь г а. Разумеется. Им было предложено сохранить свои семьи, но они подали заявления об увольнении. Говорят, они сейчас работают на строительстве.

В и к т о р. В многотиражке?

О л ь г а. Нет. Каменщиками.

В и к т о р. А ты знаешь — я их уважаю.

О л ь г а. Ты всегда искал романтизм не там, где он есть..

В и к т о р. Слушай… Так это на них ты получила повышение?

О л ь г а. Ну, знаешь!.. (Стремительно ушла.)

Н и к о л а й. Зачем ты ее дразнишь? Опять месяц не будете разговаривать.

В и к т о р. Месяц не разговаривать — не страшно. Страшно, когда человек не больше, чем семьдесят килограммов коллоида.

Н и к о л а й. А вот я сопротивляться не умею. Говорят — делаю, просят — иду. В детстве, знаешь, на что меня уговорили? Ларек грабить. Хорошо — атамана в тот вечер за двойку выпороли и дома заперли… Все Олька. Нужны кадры из рабочих. Нужно — пошел. Думал, если у мартена справлялся, то уж тут-то…

В и к т о р. А ты не бойся, ты пробуй. И так, и этак… Потом сам увидишь, что нужнее.

Появляется  К о н с т а н т и н  с охапкой цветов.

К о н с т а н т и н. Привет, лопухи! (Проходит в свою комнату.)

В и к т о р. Я думаю иногда: спокойно бы… на Ольке жениться… На озеро Чебаркуль окуньков ловить… Название-то какое — Чебаркуль! Так и видишь, как рыба плеснула и в прозрачную глубину ушла… Просто бы, а?

Н и к о л а й. Иногда, говорят, получается.

В и к т о р. Ладно, пойду грехи замаливать. (Уходит. Появляется Андриан.)

А н д р и а н. Сидишь?

Н и к о л а й. Сижу…

А н д р и а н. Курить есть?

Н и к о л а й. Курить вредно, батя.

А н д р и а н. Правильно, сын.

Н и к о л а й. Дай-ка и мне…

Сидят, курят. Высветляется комната  А н н ы.  А н д р и а н  и  А н н а  смотрят вслед ушедшей Степаниде.

А н д р и а н. Зачем… Зачем она это — приходила?

А н н а. Кто?

А н д р и а н. Жена моя…

А н н а. Она не как жена. Она как комиссия.

А н д р и а н. Какая комиссия?

А н н а. Я заявление на квартиру писала… (Молчание.)

А н д р и а н. Это… Она — знает? (Молчание.)

А н н а. Андрюша… Что же ты не подойдешь ко мне, не скажешь ничего?

А н д р и а н. Устал я, Анна… Худо мне.

А н н а. В деревню бы поехать… Когда маленькой была, у бабушки гостила. Озеро рядом, вода, как хрусталь, уха сосновыми шишками пахнет. Грибы нанижешь на прут — над костром печешь, сахару не было — землянику ели… Андрюша, земляники бы…

А н д р и а н. Анна… Кончать нам надо. Анна. О чем ты?

А н д р и а н. Не могу я, Анна. Расстанемся давай.

А н н а. Вот ты о чем…

А н д р и а н. Больше тридцати лет с ней прожил. Горе и радость пополам. В войну, без меня, детей сохранила. Дом вела, будто государством правила — с толком. И вот теперь… Как же я смогу, Анна?

А н н а. А я думала — любишь меня…

А н д р и а н. Была бы она, как ты, молодой, — ушел бы. А нынче не по-равному. Плохо.

А н н а. А я думала, что любишь…

А н д р и а н. Не в словах дело. Мне уж вроде стыдно эти пустые слова произносить. Хорошо было с тобой. Молодость вернулась… Анна, если бы я был один! Анна. Ладно. Иди.

А н д р и а н. Отпускаешь?.. (Анна не отвечает.) Отпускаешь… Не больно, выходит, нужен!

А н н а. Гордости сколько в вас недоброй… Ну, иди, что ли!

А н д р и а н. Анна…

А н н а. Не тяни душу, уходи, Андриан.

А н д р и а н. Ну, коли так… (Комната Анны меркнет. Николай и Андриан.) Ну, коли так…

Н и к о л а й. Ты о чем, батя?

А н д р и а н. Лучше это — закидушкой, на ночь, кашу пшенную облить молоком, в капроновую сетку и в это — в озеро… Да чтоб ночка была ненастная. Чем хуже погода, тем лучше клюет — нрав у налима непутевый. А можно и не молоком, можно конопляным маслом — дух сильнее…

Н и к о л а й. И чего все о рыбе? Хоть топись.

А н д р и а н. А вот карп — тот на распаренный горох берет. Хитрая штука — карп. Осторожный, думает много. Однако же — и на пиявку может. И это — на жмых… И на картошку. Картошку немного подсолить…

Н и к о л а й. А дальше?

А н д р и а н. Что дальше, сын?

Н и к о л а й. А дальше, дальше что?

А н д р и а н. Это… Женюсь я, Колька…

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина третья

Прошло еще несколько месяцев. Та же обстановка, только прибавились две детские кроватки-качалки да видно, что где-то идет ремонт. А н д р и а н  и  М и к о л а.  М и к о л а  возится с птичьей клеткой.

А н д р и а н. Батя… Ты это — сторонишься, вроде.

М и к о л а. Смотрю, на других сваливать горазд. Сам, как во хмелю, ничего не замечаешь.

А н д р и а н. Осуждаешь?

М и к о л а. Мне что… Сам не маленький.

А н д р и а н. Батя… Не в монастырь же теперь!

М и к о л а. Мне что… Внук вот появился, дело нашлось… Молода больно, постарше бы взял.

А н д р и а н. Так ведь тут как… Тут без выбора, батя.

М и к о л а. То-то и оно. Бывает. Будто промеж жерновов. Умна Степанида — развязала тебя.

А н д р и а н. Ты что… Неуж думаешь?..

М и к о л а. Ничего я не думаю, друг ситный. Сердце у любого разорваться может. Завел ассамблею. Дело стоит, иди. Семью увеличил — обеспечивай. Шифер-то привезут?

А н д р и а н. Должны.

М и к о л а. Оно, конечно, мысли всякие. Мыслям не закажешь. Но и Анна ничего. И ребята приняли — сумела. Только Ольга фырчит. Ну, так на Ольку и свой не угодит! Иди, работай!

А н д р и а н (выпрямился даже, будто тяжесть свалилась). Это… Батя, ты все хотел черного дрозда поймать… Так я схожу в воскресенье, поймаю! (Уходит.)

М и к о л а. Мне что… Живое о живом думает. Для тех, кто в мертвых окажется, несправедливо. Значит, не оказывайся. Опять же — внук… (Садится на стол, качает кровать, читает газету. На мотив колыбельной). А-а, а-а… Митинг в партизанских джунглях… А-а, а-а… Гонка вооружений в ЮАР… Землетрясение в Пакистане… А-а, а-а… (Входит Анна с ребенком, укладывает в другую кровать.) Утих? Гляди-ко. Поперечный у Наташки малый, только тебя и признает. И голосище агитаторский, уши позаклинило.

А н н а. Чш-ш… Тише. Спит…

М и к о л а. Это зря. К тишине не приучай. Тишина штука ненадежная.

А н н а. Еще успеет…

М и к о л а. Ты почему газет не читаешь? Каждый день то землетрясение, то бомбежка. И так, и этак трясет матушку.

А н н а. Не хочется про такое читать.

М и к о л а. А вот твой парнишка веселый будет. Любит газеты. Особенно, ежели где переворот. Как услышит про переворот — до того хохочет, до того хохочет — аж пеленки мокнут! (Анна улыбнулась, уходит в другую комнату. Дед смотрит ей вслед. Посмеиваясь, меняет младенцев местами.) Ну-ка, внуки-правнуки…

Входят  К о н с т а н т и н  и  Н а т а ш а.

Н а т а ш а. Угомонился?

М и к о л а. Анна с ним лучше твоего управляется.

К о н с т а н т и н. Дед, правда — у него мой нос? (Дед фыркнул.) Ты чего, дед?

М и к о л а. Я-то? Я ничего…

К о н с т а н т и н. Совершенно определенно — мой нос! (Микола на цыпочках удаляется.)

Н а т а ш а. Костя, ну, когда мы уедем из этой… из этого… из твоего родного города? В конце концов, квартира в Москве пропадет.

К о н с т а н т и н. Ну и пусть пропадет!

Н а т а ш а. Костя, я не могу так… Ольга ваша — с ней и живешь по обязанности… Костя, уедем, а?

К о н с т а н т и н. Агу… Твоя мама притворяется. Делает вид, что ничего не знает. Будто не знает, что у твоего папы пускают новый цех.

Н а т а ш а. В прошлом году у тебя ставили новое оборудование.

К о н с т а н т и н. Мы с сыном никогда не поверим, что ты против нового оборудования.

Н а т а ш а. А что будет в следующем году?

К о н с т а н т и н. В следующем году новое оборудование будет старым. Это понятно даже ребенку. Агу…

Н а т а ш а. Ясно. У попа была собака.

К о н с т а н т и н. Наточка, мы с сыном совершенно уверены…

Н а т а ш а. Они с сынам… Я просто лопну от смеха.

К о н с т а н т и н. Почему? Почему это наша мама лопнет от смеха?

Н а т а ш а. Потому что это не твой ребенок.

К о н с т а н т и н. Агу… А чей же это… Что? Что ты сказала?

Н а т а ш а. Господи, Костя! Твой ребенок лежит в другой люльке.

К о н с т а н т и н. Это все дед… Это дед развлекается! Пыжовское остроумие! Знаешь, что такое пыжовское остроумие? Сядут на ежа и сутки хохочут! Наточка, уедем, ей-богу уедем!

Н а т а ш а. Понятно, мы остаемся здесь навсегда. (Входит Анна. На мгновение остановилась и безошибочно направилась к своему ребенку.) Учись!

К о н с т а н т и н. Ну, дед… Если он воображает, что можно безнаказанно издеваться над молодыми отцами… (Скрывается.)

Н а т а ш а. Удивительный дом — в нем снова пропала моя вещь. Аня, ты не видела моей косынки? Обыкновенная желтая косынка.

А н н а. По-моему, ее взял… Ее кто-то взял.

Н а т а ш а. Юрка? Грандиозно! (Уходит. Анна укачивает ребенка. У нее спокойное лицо, спокойная улыбка — такими спокойными люди бывают во сне. На подоконнике появляется Юрка, на шее завязана желтая косынка.)

Ю р к а. Здравствуй, мама Аня… По комнате ходит мама Аня, фартучек с цветочками, мама Аня, волосы черные, мама Аня, а лицо тихое, как во сне. (Анна напевает колыбельную.) Мама Аня поет колыбельную, колыбельную поет моему братишке, земля улыбается, когда мама Аня поет колыбельную. Тише, тише, не мешайте улыбаться земле… (Слышен голос Андриана. Юрка спрыгивает во двор.)

А н д р и а н. Слышь, Анна… (Входит.) Соседка приходила, Груша. Денег взаймы просила — к дочери поехать. Не знаю уж… Шифер должны подвезти… Да и так отдавать ей не с чего… (Под взглядом Анны почувствовал себя неловко, заторопился.) Сказал — с тобой сперва переговорю. Конечно, дать бы надо — дочка у нее на операцию легла, внучата одни, пусть поедет… Так я дам, сам отнесу.

А н н а (с тихой улыбкой). А ведь пожалел ты денег, Андриан.

А н д р и а н. Да ремонт этот… Да шифер, вот ведь басня… Уж отремонтироваться бы да жить по-людски.

А н н а. Пожалел денег, Андриан…

А н д р и а н. Ну вот… Опенок, это, бродит… Эй, приятель! Поди сюда. (В окне показывается голова Опенка, Андриан готовится подхватить горшок с кактусом, но кактус не падает.)

О п е н о к. Ну?

А н д р и а н. Ты чего, Опенок, перестал к нам в гости ходить?

О п е н о к. А ты зачем женился? Сам лысый, а сам женился!

А н д р и а н. Ну, это, брат, врешь. Смотри, шевелюра какая — гуще твоей!

О п е н о к. Все равно лысый!

А н д р и а н. Ну, брат…

О п е н о к. Человека забыли… Почему так — человека забыли?

А н д р и а н (тихо). Какого человека?

О п е н о к. Тетю Стешу, вот кого! Она жила, старалась, а ее забыли!

А н д р и а н. Ну, поговорили…

О п е н о к. Не хочу забывать! Не хочу!.. (Убегает.)

А н н а. Помнит… Хорошо, когда помнит кто-то…

А н д р и а н. Анюта, что же это? За что ты меня коришь?.. (Анна напевает колыбельную.) Неужели до сих пор простить не можешь?

Г о л о с  А н н ы. Не могу, Андриан…

А н д р и а н. Почему ты молчишь, Анюта?

Г о л о с  А н н ы. Тебе кажется, что я молчу? Просто ты не хочешь поверить моим словам. Не хочешь поверить тому, что поздно.

А н д р и а н. Глупо, Анна… Нельзя так глупо… Вместе мы… Семья… Ты ведь согласилась…

Г о л о с  А н н ы. Я все время помню, как ты уходил…

А н д р и а н. Анюта… Ты любишь меня?

Г о л о с  А н н ы. Я все время помню, как ты уходил…

А н д р и а н. Не кори меня… Тобою только дышу… (Звучит колыбельная. В дверях показывается Виктор.)

В и к т о р. Можно?

А н д р и а н. А, Виктор! Здравствуй, друг. Проходи, Ольга сейчас явится.

В и к т о р (некоторое время молча разглядывает Андриана.) Андриан Николаевич… Вы — зачем живете?

А н д р и а н. Что за басня?

В и к т о р. Я сказал… То есть спросил — зачем вы живете?

А н д р и а н. Ну, моя матушка, это наш Пират свой хвост ловит! (Сердито уходит.)

А н н а. К чему тебе это — зачем человек живет?

В и к т о р. В школе спросили.

А н н а. Это хорошо, что опрашивают.

В и к т о р. А отвечать чем?

А н д р и а н (за окном). Витька! Это, слышь, Витька… Я тебе отвечу. Тебе не то интересно, зачем я живу, а то, зачем тебе жить. Верно говорю? А Дохлую поляну знаешь? Бутылки да тряпье, да дворняги бездомные — знаешь? А ты взял бы да на поляне той цветы насадил. Маки. И фонтан для красы. Вот тебе это — и смысл. Хотя от нас в свое время не маки требовались, а жизни наши. На готовом живете.

В и к т о р. Дядя Андриан… А если девчонка четырнадцати лет записку напишет: «Все ложь!» — и травиться пойдет… Тогда что?

А н д р и а н. Что?.. Пират, собачий сын, не смей петуха трогать!

А н н а. Витенька… Как же такое?

В и к т о р. Да вот… Мать ее, директор школы Мария Кирилловна… Впрочем, дело не в этом. Дело в том, что вокруг девочки действительно была ложь, я видел эту ложь и не воспротивился ей… Да, да, в этом все дело — не воспротивился!

А н н а. Не погибнет?

В и к т о р. Что? Нет, нет… Испугалась, сама скорую вызвала. Сейчас в больнице, через неделю поправится… Но не в этом, не в этом дело! Я не воспротивился…

А н д р и а н. Анна, куда топор делся?.. (Показывается Микола.)

М и к о л а. Ты чего, друг ситный, в дверях торчишь?

В и к т о р. Я так… Я разговариваю.

М и к о л а. Через порог разговариваешь — примета плохая. Анюта, чего это Андрияшка из-за топора бушует? (Анна выходит.) Слушай, Витька, когда вы эту канитель окончите? Другие за месяц все успевают — и познакомились, и поженились, а то, бывает, и наследника наперед того заведут, а у вас все то же самое — со школьной скамейки кота за хвост тянете. Все Ольга мудрит, знаю! И брать не берет, и отпустить не отпустит. А ты чего — мужик или нет, мнение у тебя должно быть? Или все силой меряетесь — кому под кем ходить? Так это выяснить и потом можно. Поспешили бы, пока нянька казенная.

В и к т о р. Сто раз говорил…

М и к о л а. А она?

В и к т о р. Сначала институт, теперь работа… Мешать, считает, будет.

М и к о л а. Другие-то управляются! А ты знаешь что… Ты ее перед фактом поставь.

В и к т о р. Перед каким еще фактом?

М и к о л а. Каким, каким… (Входит Константин, прячет за спиной ведерко с клеем.) Видал? Через пять минут любоваться бегает, носы выверяет…

К о н с т а н т и н (мажет за спиной деда Ольгин стол клеем). Изобретательный ты человек, дед…

М и к о л а. А как же. Вот у меня что? Дратва. А это? Люльки с младенцами. Я делаю что? Цепляю дратву за люльку, потом за другую, сажусь на стол, руки свободны — знай себе ногой качай и без всяких помех валенок латай!

К о н с т а н т и н. А я сегодня в трамвае анекдот слышал. Пришел медведь к доктору, снотворное просит, спать, говорит, в зоопарке невозможно. А что такое, спрашивает доктор. Да лиса, говорит, весь день анекдоты рассказывает, а жирафа, говорит, всю ночь хохочет… (Скрылся.)

М и к о л а. Что-то сидеть дюже холодно… Ах, вражий сын… Придумал, а?..

В и к т о р. Чего у тебя, дед?

М и к о л а. Да вот… Шило ускочило, подай, будь друг ситный.

В и к т о р. А вот если бы тебя спросили, Микола Степаныч… Подошли и спросили: зачем ты живешь, дед?

М и к о л а. Я-то? А для удовольствия! Так бы и ответил!

Входит  О л ь г а.

О л ь г а. Опять на моем столе?..

М и к о л а. Ну, ягода-малина… С этим-то вопросом ты к ней, в самый раз будет.

О л ь г а. С каким вопросом?

М и к о л а. А зачем живем, спрашивает. Для мировой революции, а?

О л ь г а. Правильно, дед. Для мировой революции. Слезай с моего стола.

М и к о л а. Сей момент!

О л ь г а. Между прочим, сам же революцию делал. И шашку, между прочим, от Блюхера получил…

М и к о л а. Я ее не между прочим получил… И ты мою шашку не тронь. Умны больно! А ни хрена не понимают! Шашка мне за дело дадена… За те слова мы жизнью платили, а теперь ты их по любому поводу… скажешь и под мышкой чешешься! Палец из-за тебя шилом пропорол!

В и к т о р. Не сердись, дед… Я просто так спросил.

М и к о л а. Да я что… Я ничего. Ребятня, небось, в школе донимает? Понимаю. Знать хотят. Когда-то еще уразумеют, каким горбом знание дается…

О л ь г а. Виктор, а дед у нас теперь малину разводит…

М и к о л а. Точно, моя малина по всему городу… Постой! Ты чего хочешь сказать? Ты что хочешь сказать-то? (Пробует оторваться от стола.) Прилип… Нипочем не берет… На совесть сработал, мошенник! Малину разводит… Ну, и развожу… Да лучше моей малины в районе нет!

О л ь г а. А твой дружок Сердюков клубникой на рынке торгует. А ордена в мешочке, в нижнем ящике комода… Тема для статьи будь здоров, а?

М и к о л а. Какая еще тема?

О л ь г а. Шучу, дед, шучу. Ты у нас молодец, до базарного прилавка не дошел.

М и к о л а. Ты это что? Сердюков — он ведь не ворованным торгует… сам выращивает…

О л ь г а. Радость какая, что Сердюков вором не стал…

М и к о л а. А ты его старые заслуги вспомни!

О л ь г а. Я-то как раз помню… А у тебя глаза усталые, Витька. Не мужское это дело — учителем быть. Давно тебе говорю — на другую работу надо. Учитель… И в двадцать пять лет учитель, и в шестьдесят учитель.

М и к о л а. А что? Можно и на другую работу, конечно.

О л ь г а. Даже дед говорит!

М и к о л а. Вот у нас в кочегарке место освободилось.

О л ь г а. Может, ты все-таки перейдешь на стул?

М и к о л а. Так ведь внуков-правнуков качаю…

О л ь г а. И так спят.

М и к о л а. Они, конечно, спят… А у меня обратно работа — валенок ремонтирую.

О л ь г а. Шуточки шутишь, дед?

М и к о л а. Ей-богу, глянь — дыра! (Так подергался, этак подергался — отклеился.) А насчет того, что ты против кочегарки носом дернула… Напрасно. Шуруешь в печке, а там огонь. А огонь всегда на размышление вызывает. Вот в лесу, у костра, все обязательно о жизни думают…

О л ь г а. Ну, не велик мыслитель. Не известно, до чего додумается!

М и к о л а. А не страшно. Один глупость придумает, другой умность. Глупость в брак спишем, умное в дело пойдет. А как же! Глупости бояться — умным не быть.

В и к т о р. Это ты хорошо, дед…

О л ь г а. Не знаю, не знаю…

М и к о л а. Опасаешься? А чего? У нас силы достаточно. Ни соску нам совать, ни под стеклянный колпак сажать — ничего этого, друг ситный, нам не надо. На любую материю разума хватит. А насчет опять же кочегарки…

О л ь г а. По-твоему, только рабочим почетно быть?

М и к о л а. Во! В самый раз сказала. В том и есть почет, чтоб рабочим быть. Хоть ученый, хоть инженер, хоть, как Витька, учитель, или в той же кочегарке — везде рабочий! И пока я вижу, что ты рабочий, пока ты дело на пользу всем делаешь — мой почет тебе и уважение. Вот, Витька, дядя твой, Григорий Борисович Гринев. Как считал я его полезным обществу, так и теперь считаю. И когда у меня в подручных на металлургическом ходил, и когда всем в городе известным стал. В любом месте нужный человек!

О л ь г а. В мой огород камешек, что ли? Не дело, по-твоему, делаю? А газеты, между прочим, каждый день читаешь.

М и к о л а. Не придуряйся, понимаешь, о чем я говорю. Вот я тебя в свое время, прошу прощения, на горшок сажал, а ты меня сейчас за советскую власть агитируешь. Меня, — когда я и есть эта самая власть. А чего ты в жизни видела, о чем в жизни знаешь? Школа да институт — и сразу в агитаторы. Агитатором быть — не сапоги латать, это надо особое сердце иметь, знать поболе других, да и любить поболе, чем прочие. Вот тогда я, может, и послушаю. Я ведь вижу, куда ты направление держишь, вижу, внучка…

О л ь г а. Хочешь, откровенно скажу? Отстал ты, Микола Степаныч. До сих пор на своем коне скачешь и саблей машешь. Не понимаешь, что мечи давно на орала перековали. Что вспахана земля и засеяна, и урожай дала. Урожай мы сейчас собираем, дед! Так сказать, хлебы белые печем.

М и к о л а. Это ты интересно объяснила… То есть пользуйся делом своим для власти, для продвижения, для славы пустой или барахла модного…

О л ь г а. Дед, не опошляй!

М и к о л а. Не тот какой-то у тебя урожай получается. Не хочу я за такой стол садиться… (Уходит.)

В и к т о р. Интересный он, дед…

О л ь г а (у окна). А я что говорю? Юрку в малине застукал — метлой шуганул. Можешь посмотреть, как коммунист превращается в собственника.

В и к т о р. Он интересный, дед…

О л ь г а. Если встречаться с ним раз в месяц… Но, может, поговорим о другом?

В и к т о р. Хорошо.

О л ь г а. Извини за этот ералаш. Ремонт… Хотя не в ремонте дело. Просто мне здесь негде жить. Отдала сначала свою комнату Константину, когда он женился. Теперь эти младенцы — они спят в любом месте… Дед вечно сидит на моем столе… Я здесь больше не могу.

В и к т о р. Пойдем к нам.

О л ь г а. Да? Правда?.. Сегодня ночью мне вдруг показалось, что ты раздумал.

В и к т о р. Нет. Я не могу раздумать.

О л ь г а. А если я захочу проверить? Захочу испытать тебя? Совершу подлость? И тогда не откажешься?

В и к т о р. Тем более тогда.

О л ь г а. Почему — тем более?

В и к т о р. Оставить человека в подлости — все равно, что оставить в болезни.

О л ь г а. Не знаю… Ты вызываешь во мне протест… Когда ты приходишь, мне хочется поскорее от тебя избавиться… будто через тебя меня видят другие… А я не хочу! Но когда тебя нет… Тогда мне кажется, что я совсем не существую. Ты нужен мне, чтобы существовать!.. Ненавижу себя, что сказала это… Я этого не говорила.

В и к т о р. Я знаю.

О л ь г а. Что ты знаешь?

В и к т о р. Все это… Мы с тобой родились в один день.

О л ь г а. Ты меня любишь?

В и к т о р. Когда люблю, когда нет. Это не имеет значения. Мы родились вместе.

О л ь г а. Каждый раз ты заводишь меня в дебри. А хочу быть дома… Немного посидим и пойдем.

В и к т о р. Да.

О л ь г а. Все-таки я любила этот дом.

В и к т о р. А сейчас?

О л ь г а. Сейчас нет. Эта женщина… От нее пахнет молоком.

В и к т о р. Смешное объяснение.

О л ь г а. Я с детства не выношу молока. Кстати, что за новая история с вашей Марией Кирилловной?

В и к т о р. С нашей Марией Кирилловной… Кто-то сказал девочке, что ее мать, директор школы, напрасно обиженная, благородная, справедливая, — ведь это отец у них был гадкий, гадкий! — что ее мать бегает на свидания к мужчине, у которого есть и жена и дети. В результате появилась эта трагическая записка: «Все ложь…»

О л ь г а. И все-таки это частный случай…

В и к т о р. У меня был трудный день…

О л ь г а. А ты седеешь. Вот седой волос. И вот… А у меня ни одного. Тебе нравятся мои волосы? Все говорят — шикарные…

В и к т о р. Мы с тобой часто ссоримся, да? Наверно, у нас обоих вздорный характер… И сколько я помню, мы ссорились всегда. Еще в школе, когда ты была с бантиками. Ты была самая строгая, самая чистенькая, самая правильная. Ты ни в одном диктанте не делала ошибок. Это потрясло меня больше всего: ни в одном диктанте ни одной ошибки!

О л ь г а. Ты хоть сейчас научился писать слово винегрет?

В и к т о р. Боюсь, что нет…

О л ь г а. Бедняга! Чему же ты учишь ребят?

В и к т о р. Мне бы хотелось научить их пониманию.

О л ь г а. У тебя морщины около глаз… Зачем тебе морщины, Витька?

В и к т о р. У тебя жесткие руки.

О л ь г а. Разве так говорят о любви?

В и к т о р. Давным-давно мать сказала мне: словами не лгать легко, душой не лги…

О л ь г а. Ты опять о чем-то другом… Могу я хотя бы дома говорить обыкновенное — земля, сад, люблю, тоскую… Хотя бы дома!

В и к т о р. Недавно, дома, полчаса назад, на этом же месте ты говорила о мировой революции.

О л ь г а. И что?

В и к т о р. Вроде и не возразишь… А слова такие, которые, может, только раз в жизни произнести дозволено. Да и то не всякому.

О л ь г а. Господи, о чем мы… О чем?

В и к т о р. Оля, ответь мне… Ответь… Ты веришь в те слова, которые говоришь?

О л ь г а. Ты мне надоел!

В и к т о р. Но ты — веришь?

О л ь г а. Я?..

В и к т о р. Ты не веришь?

О л ь г а. Я не хочу тебя видеть… Я не хочу тебя видеть!

В и к т о р. Я понимаю… (Уходит.)

О л ь г а. И никогда… теперь уже никогда… я знаю, что теперь никогда…

Входит  А н н а  с охапкой белья.

А н н а. Обижаете вы друг друга…

О л ь г а. Что?.. Ты?! Вон!.. Вон!!

З а н а в е с

Картина четвертая

Обстановка в другом развороте — сбоку видно крыльцо. В комнате около стола сидит  А н н а, шьет. А н д р и а н  втаскивает кресло-качалку. Постоял, отошел, любуется.

А н д р и а н. Ну? Каково?

А н н а. Хорошо.

А н д р и а н. То-то. Пыжовы плохо делать не умеют… Ничего. Работает. Как в лодке. В теле приятность… Чего молчишь?

А н н а. Я не молчу.

А н д р и а н. Приходится это — убеждение менять. Думал — все бабы без конца языком мелют. Вроде свойство такое — ну, как у кошки хвост. Выходит — ошибался. Теперь сам заместо двоих разговоры разговариваю.

А н н а. Что вы, мужчины, о бабах знать можете…

А н д р и а н. Ну, кое-что знаем. Нет, ей-богу, ничего качалка. А скажи — хорошо стали жить. Квартиры направо и налево получают, Константину трехкомнатную отвалили… Или вот я, к примеру. Котька — понятно, тот инженер. А у меня ни образования особого, ни таланта какого, ни должности — работяга и работяга, сталевар, как все, не хуже других, но и не самый лучший. В молодости, правда, побеспокойнее был, это верно. Я тогда к мартену, — как на свидание, в груди стучало…

А н н а. А теперь почему не стучит?

А н д р и а н. Привык, может… Я тогда все режим особый искал, то так, то этак пробовал… Пока однажды печь не запорол. С тех пор — зарекся. От поиска моего вреда оказалось больше, чем пользы. После того пошло спокойно. Вот я и говорю — обыкновенный я. Такого каждый достичь может. И смотри, как я, обыкновенный, живу. И достаток полный, и уважение. Это Витька все мудрит, думать, говорит, надо. А чего думать? Все давно обдумано. Работай по совести и жизни радуйся. Верно говорю?

А н н а. Нет.

А н д р и а н. Нет? Это почему?

А н н а. Довольный, — как глухой, кроме себя, ничего не слышит.

А н д р и а н. Да я не о том! Ты тоже, как Витька, сложности любишь. Поработал я на своем веку — и крови, и пота пролил. Ничего, не жалею — не зря. Когда-то думал, хоть бы детям моим пожить хорошо. Выходит — и сам успел… Анна, ты слушаешь меня?

А н н а. Слушаю.

А н д р и а н. Подойди ко мне.

А н н а. Я шью, Андрюша.

А н д р и а н. Это… Работа спешная?

А н н а. Пока Мишка спит…

А н д р и а н. Анна… (Анна подходит.) Садись, покачаю. Удобно?

А н н а. Удобно.

А н д р и а н. Волосы у тебя медом пахнут…

А н н а. Не надо, Андрюша… Андрюша, войдет кто-нибудь.

А н д р и а н. Никто не войдет… Я дурак, я старый дурак, чем дальше, тем больше дурак… Что еще надобно? Ничего больше не надобно… А Витьку жаль. На кой черт в наше-то время смысл жизни искать? Что нового найдешь? Все найдено и определено, теперь жить надо… Опять молчишь?

А н н а. Я слушаю, Андрюша.

А н д р и а н. Молчишь… Я слышу, что молчишь. Боюсь я тебя. Глаза у тебя, и вся ты — и походка, и руки вот — все спокойное… Будто важное знаешь, чего мне никогда не узнать. Тихая ты и неизбежная. Как совесть… Люди не любят совесть, Анна.

А н н а. Совесть там, где вина.

А н д р и а н. Да нет, я не виноват. Ни перед кем из живущих теперь не виноват. А остальные судить не могут… Я хоть сейчас жизнь свою на суд отдам — не стыдно. Пусть дети мои так по жизни пройдут, как я прошел.

А н н а. Уже прошел?

А н д р и а н. Пятьдесят лет — не двадцать. Хватит с меня. Хочу и для себя немного. Вот на пенсию выйду, забот вполовину опадет. И закатим-ка мы с тобой в это — в кругосветное путешествие. А? Скажешь — плохо?

А н н а. Плохо.

А н д р и а н. Ну… Хочешь — машину тебе куплю? «Волгу» эту самую, на которую все не весть чего зарятся, — хочешь?

А н н а. Нет…

А н д р и а н. Так… Однако — не понимаю. Чем не довольна? Все есть, что бабе надо, — дом, ребята, даже это — муж… Чего еще?

А н н а. Мне бы, Андрюша, помощником тебе стать…

А н д р и а н. Так помогай!

А н н а. В чем?

А н д р и а н. Ну, моя матушка, тут Пират свой хвост ловит! Ерунда!

А н н а. А ответить — не смог… (Возвращается к шитью.)

А н д р и а н. Анна… Это… Анюта! (Догнал, взял за плечи, целует. Входит Ольга.)

О л ь г а. Во всем доме целуются — пройти невозможно!

А н д р и а н. А тебе, моя матушка, замуж пора.

О л ь г а. У меня дела.

А н д р и а н. Ну, так любовника заведи!

О л ь г а. Член партии — и такая ахинея. (У Ольги такой вид, что вот-вот могут последовать оргвыводы. Андриану не хочется оргвыводов, он ретируется к двери.)

А н д р и а н. Это… С Мишкой не гулял… (Ушел.)

О л ь г а. Я бы не сказала, что ты действуешь на него благотворно. (Анна улыбнулась.) И улыбаешься ты странно. Нормальные люди так не улыбаются. Юрка вернулся с работы?

А н н а. Нет…

О л ь г а. Кстати, его воспитание входит теперь в твои обязанности.

А н н а. Он взрослый человек.

О л ь г а. Этих взрослых поэтов надо воспитывать до гробовой доски, мама Аня… Мама Аня! В школе чуть не за одной партой сидели, а теперь она мне — мама… У тебя там, где ты жила, стояли на комоде крашеные цветы?

А н н а. Стояли.

О л ь г а. И крашеный ковыль?

А н н а. И крашеный ковыль.

О л ь г а. Махровые признаки мещанства. Перестань улыбаться! Я не могу видеть твою улыбку. У тебя не наша улыбка.

А н н а. У меня — моя улыбка.

О л ь г а. Индивидуалисты… Все стали индивидуалисты. Вчера на встрече выпускников нашего класса весь вечер рассказывали анекдоты.

А н н а. А ты?

О л ь г а. Потребители… Пришла на готовое… А чем ты заслужила? Что сделала, чтобы все это было?

А н н а. А ты что сделала?

О л ь г а. Я?.. Я работаю!

А н н а. И я работаю.

О л ь г а. Ах да, табельщица — тоже работа… (Анна, все понимая, со спокойной улыбкой смотрит на Ольгу. Ольга разглядывает ее. Уловила что-то.) А ты отца не любишь…

А н н а. Детям не обязательно знать дела родителей.

О л ь г а. Какова? Прелесть… А наша мать, кстати, не скрывала ничего. Или… Интересно… Ты давно знакома с отцом?

А н н а. Два года знакома.

О л ь г а. Я, к примеру, в том смысле…

А н н а. И в этом смысле.

О л ь г а. И тут аморалка! Ну, народ… А мать… Значит, знала? И терпела?

А н н а. Она понимала…

О л ь г а. Кого понимать? Тебя? Тебя понимать?.. Жаль, что ты не в партии, а то я добилась бы твоего исключения!

А н н а. Тебе труднее всего пережить то, что меня неоткуда исключить… (Появляется Юрка.)

О л ь г а. Наконец, явился!

Ю р к а.

О л ь г а. Оставь эти штучки!

Ю р к а. Пламенный физкультпривет! Последние известия: Петька Новоселов выиграл машину, запланировано путешествие по родному краю, принимаются коллективные заявки, прошу соблюдать очередь, покупайте билеты денежно-вещевой лотереи!

О л ь г а. Все? Ты уже способен к нормальному разговору?

Ю р к а. Последний скандал в доме Пыжовых: Константин набил морду начальнику жилстроя номер один. Разногласия возникли на почве…

О л ь г а. Что такое? На какой почве?

Ю р к а. На нашей почве. На нашей родной, самой лучшей в мире нечерноземной почве.

Вкатывается  К о н с т а н т и н.

К о н с т а н т и н. Черт знает что… Это черт знает что! (Бегает по комнате. Когда он приближается, Юрка отодвигает те вещи, которые могут упасть.) Где отец? Мне могут ответить в этом доме, где мой отец?

А н н а. Твой отец, Костя, гуляет с Мишей.

К о н с т а н т и н. А, да… Черт знает что!

О л ь г а. Будь добр, конкретнее.

К о н с т а н т и н. Я же сказал — черт знает что!

О л ь г а. Позавчера ты приволок к нам продавщицу с пирожками…

К о н с т а н т и н. С тухлыми! С тухлыми пирожками!

Ю р к а. Да, Костик, это нехорошо, ты ее чуть не отравил.

К о н с т а н т и н. Она съела то, что продавала другим!

О л ь г а. Вчера ты свалился с какого-то столба…

К о н с т а н т и н. Ну и что? Я чинил радио!

Ю р к а. Радио обрело речь на том месте, когда «Спартаку» закатили гол. Костику повезло: внизу стояли два достаточно мягких болельщика. Вообще Костик после того, как починил в своей новой трехкомнатной квартире все двери и краны, решил, что весь город нуждается в ремонте.

О л ь г а. Я уже подготовлена для того, чтобы выслушать его собственные объяснения.

К о н с т а н т и н. Песок!

О л ь г а. Очень интересно.

К о н с т а н т и н. На пляже!..

О л ь г а. Ну, семейка…

К о н с т а н т и н. Чем вы там занимаетесь в своей газете? На стройку везут песок с пляжа!.. Где отец?

Ю р к а. А мы без него… (Пробует голос.) Ничего? Басит?

О л ь г а. Что вы собираетесь делать?

Ю р к а. Костя, подержи ее… (По телефону.) Гринева! Срочно! Пыжов… Да, да, тот самый!

О л ь г а. Сейчас же прекратите это безобразие!

К о н с т а н т и н (выхватил трубку). Григорий Борисович? Ага, замечательно! Откуда ваш Овсянников песок берет? С городского пляжа ваш Овсянников песок берет! Близко! Дешево! Удобно! Храните деньги в сберегательной кассе! Я и так тихо… Вернет? Это точно? И весь пляж свежим песком покроет? Ага… А если бы еще и летние постройки отремонтировал, а? Можно? Ага…

Ю р к а. И дно вычистит… Скажи — пусть дно вычистит!

К о н с т а н т и н. Да вы, Григорий Борисович, свои кадры не знаете, он же золотой человек, ваш Овсянников! Он не то что какие-то там дрянные деревянные постройки отремонтирует, он и дно вычистит! Дно, говорю, дно вычистит, а то илу по колено… (Прикрыл трубку, Юрке.) Хохочет… (По телефону.) А вы с подходом, Григорий Борисович, — мол, весь город спасибо скажет, я то его только ругают… Вывернется, а сделает! Ага, ясно. Пока!.. Вот это называется — намылить и выстирать! (Не дожидаясь, пока Ольга придет в себя от негодования, Константин и Юрка устремляются к выходу.)

О л ь г а. Сумасшедший дом!..

О л ь г а  резко повернулась, ушла в другую комнату. В окне показывается  О п е н о к, раскладывает на подоконнике доску и шашки. Старательно не замечает  А н н у.  А н н а  подходит, делает ход. О п е н о к, насупившись, отвечает. Еще несколько ходов. И вдруг  О п е н о к  утыкается в доску и плачет. А н н а  гладит его по голове. О п е н о к, так и не взглянув на нее, оставив шашки, скрывается. У крыльца появляется  Ю р к а, садится на ступеньку.

Ю р к а. А вечер какой золотой… А вечер, а вечер, а вечер совсем золотой…

А н н а  вышла, остановилась, слушает.

Мама Аня, пойдем в разбойники?.. (Анна стоит, опустив голову. Тихо уходит.)

Подходит  Н и к о л а й.

Н и к о л а й. Юра, ты здесь? А я с дедом помирился… Юра, ты слышишь?

Ю р к а. Слышу…

Н и к о л а й. Чудак он, дед… Ремень снял, вытянул раз сколько — и ему удовольствие, и мне ничего. Будешь, говорит, от своего дела бегать? Не буду, говорю… Нет, правда, — не могу я без завода, Юрка. Значит, и в самом деле есть тут что-то такое… Как для тебя в стихах. Может такое быть?

Ю р к а. Может…

Н и к о л а й. У тебя лицо светлое… счастливое. Я помешал?

Ю р к а. Нет… Я Есенина читал.

Н и к о л а й. А дед-то! Ну и дед… Я ведь что? Пыжился, пыжился, чтоб перед другими выглядеть. А зачем? Вот Олька — сроку себе дала десять лет, и к власти — как на бульдозере… А зачем? Для других? Для себя! Для самоутверждения! Не хочу… Я не хочу. Самоутверждение — это внутри… (Ольга вышла из своей комнаты, остановилась у окна, слушает.) Дед это знал… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Ю р к а. Понимаю…

Н и к о л а й. Правильно, ты должен понимать. Ты про все должен понимать. А дед у нас — хороший дед, хоть и вредный. Он меня думать заставил. Страшно вредный старик, просто золото. Я слышал, он отцу про тебя говорил. Чего это, говорит, Юрка про институт забыл? Не нравится мне, что он дюже покорный. Покорный — слабый… Слышь? Это он про тебя. Он ведь думает, дед, что ты из-за него в институт не поехал. Я-то знаю, тебе самому надо было тут остаться. Верно?

Ю р к а. Верно…

Н и к о л а й. Я чувствую. Тебе это, — чтобы любить сильнее. Все это любить… Чтобы рассказать, как любишь. Потому что я ведь тоже люблю, и другие любят, но сказать у нас — не получается. Но чтобы сказать, надо очень сильно полюбить, только тогда будет правда… Черт знает, что несу, да?

Ю р к а. Хорошо несешь, Коля…

Н и к о л а й. А потом ты уедешь. Чтобы тосковать по этим лесам, и по этому дому, и по этому вычерченному дождями забору… И в тоске еще сильнее любить… Теперь ты скоро уедешь, да?

Ю р к а. Теперь скоро…

Н и к о л а й. Я знаю. Это ничего, что уедешь. Так надо. Теперь ты будешь помнить.

Ю р к а. Теперь я буду помнить.

Н и к о л а й. Ты немного любишь меня?

Ю р к а. Очень люблю, Коля.

Н и к о л а й. Братья мы с тобой… Я — тут, ты — в другом месте, а все равно мы — одно…

Появляется  В и к т о р, на нем непривычно мятая одежда. О л ь г а, увидев его, кидается к зеркалу, лихорадочно пытается сделать что-то с лицом, с волосами, хотя делать ничего не надо — все в порядке, как всегда. Надевает бусы, морщится от своего вида, срывает их, утыкается в книгу.

В и к т о р (здоровается с братьями). Дома?

Ю р к а. Дома, дома, проходи… (Виктор входит в комнату.)

О л ь г а (управляет собой железно, голос будничен.) А, это ты… Привет.

В и к т о р. Здравствуй, Оля.

О л ь г а. Помилуй, что за вид? Ты откуда?

В и к т о р. С работы.

О л ь г а. Разве уже сентябрь?

В и к т о р. Нет, я не в школе.

О л ь г а. А, да, дед рекомендовал тебя в кочегарку.

В и к т о р. Оля, выходи за меня замуж?

О л ь г а. Я ослышалась?

В и к т о р. Имею честь просить твоей руки!

О л ь г а (вспыхнула). Скоморох!.. Как вы все мне надоели…

В и к т о р. Оля…

О л ь г а. Где ты был целый месяц?

В и к т о р. Сено косил.

О л ь г а. Что?.. Впрочем, это меня больше не интересует.

В и к т о р. Да нет, Оля, это правда. Я на сенокосе был. Сначала просто так — пошел, пошел, не хотелось в городе, подумать хотелось. В общем — шел, шел, а там бабы в платках, сено сгребают, иди к нам, кричат, — голоса звонкие, на весь луг, в городе таких голосов нет… Я и пошел к ним.

О л ь г а (фыркнула, как кошка). Толстого перед этим читал?

В и к т о р. Нет, перед этим я говорил с тобой.

О л ь г а. Оказывается, я произвела впечатление.

В и к т о р. О, да.

О л ь г а. Ну, и дальше?

В и к т о р. Дальше? Меня косить научили. Вставал — четырех не было. Свежесть, чистота… Вечером шатался от усталости, валился в сено, но даже во сне чувствовал, что мне хорошо.

О л ь г а. Это все?

В и к т о р. Я там ходил босиком.

О л ь г а. Ну да, тоска о лаптях, теперь это модно.

В и к т о р. Оля, я знаю, что нам с тобой делать. Нам нужно так же, как те двое, из твоей редакции. Нам нужно сначала. Мы запутались, нам нужно сначала. Мы уедем. Пусть прошлое останется здесь, в этом доме. Мы уедем, чтобы у нас было по-другому.

О л ь г а. Куда?.. Куда уехать?..

В и к т о р. Все равно. Просто нам нужно начало.

О л ь г а. Сумасшедшие… сумасшедшие. Или я?.. Может, это я сошла с ума и ничего не понимаю?.. Нашел пример для подражания! Эти двое… Уехать! Начать с начала! Зачем?! Да вас нужно исключать… изолировать от общества! Чтобы не распространялась эта зараза!

В и к т о р. Оля… Оля, я пришел за тобой…

О л ь г а. Не прикасайся ко мне! Я ненавижу тебя! Ты мой враг! Я не позволю… Слишком много вам разрешили! Всем! Слишком много!.. Являются на готовое, и никакой благодарности! Воротят нос и требуют неизвестно чего! Из скорлупы не вылезут, а уже свое мнение!.. (Швырнула книгу, которую держала в руках.) Читайте его — он выразитель дум и чаяний!.. Он в чем-то сомневается, он требует ответа, будто его выбрали в ревизионную комиссию! А право? Право где у вас — требовать, сомневаться, иметь собственное мнение? Кто вас уполномочил?..

В и к т о р (поднял брошенные Ольгой янтарные бусы). Сколько-то миллионов лет назад что-то подобное уже было… Вот у этих муравьев. Они раз и навсегда распределили обязанности: ты кормишь, ты охраняешь, ты даешь потомство, ты выгребаешь сор, а ты обезвреживаешь тех, которые думают о странном… (Осторожно положил бусы.) Я шел по лесу и убедился, что и через миллионы лет муравьи остались муравьями. Оля… Что мы делим? Оля, я пришел за тобой. Я сказал Григорию Борисовичу, что мы приедем вместе. Он побежал покупать что-то в подарок.

О л ь г а. Он поверил, что я приду?

В и к т о р. Да.

О л ь г а. В такую минуту женщине положено быть счастливой. Надо постараться, как ты считаешь? Попробую. Можешь меня поцеловать, если хочешь. Нет? Не хочешь? Странно. Я думала, ты умираешь от любви.

В и к т о р. Оля…

О л ь г а. Я вот тоже ничего, в сущности, не чувствую. Ни радости, ни счастья. Ни сожаления о том, что у меня их нет… Чего ты смотришь? Ну да, ну да, не могу я этого — любить! Нету во мне любви, нету!.. Ну и как? Берешь в жены?

В и к т о р. Беру…

О л ь г а. Врешь ты все…

В и к т о р. Беру!

О л ь г а. А зачем? Из принципа? Из высоких соображений? Чтобы меня своим добром уравновесить? Так думаешь? Я же вижу, что так думаешь! И считаешь, что победил уже? Свое назначение исполнил? А ну — как откажусь… Откажусь женой твоей быть? И откажусь! Отказываюсь!..

В и к т о р. Я почему-то знал, что так будет…

О л ь г а. Скоморох… Убирайся вон!

В и к т о р. Я все равно приду… Я знаю, что ты меня любишь.

О л ь г а. Нет!

В и к т о р. В меру своих скудных сил любишь… (Уходит.)

О л ь г а. Неужели мне это на всю жизнь. Неужели мне это…

Появляется  М и к о л а  с газетой.

М и к о л а (читает на ходу). «Кто же они, эти люди, стоящие за базарным прилавком и втридорога сдирающие за клубнику с рабочего? Какое-нибудь кулачье охвостье? К сожалению, нет. Вчера торговал на рынке бывший конник Блюхера, пятьдесят лет назад очищавший наш край от белых бандитов. Рядом с ним дрожащими от жадности руками клал на весы ягоды бывший партизан Отечественной войны. Бывший конник, бывший партизан. Эти люди действительно бывшие. Их шашки навсегда вложены в ножны, давно покрылись ржавчиной и пылью»… (Стоит, опустив газету. Рванулся к Ольге.) Врешь! Врешь! Не вложены! Врешь!

На шум вбежали  Ю р к а и  Н и к о л а й.

Н и к о л а й. Дед! Ты чего, дед?..

М и к о л а. Пусти!.. Я покажу ей, что не вложены… не ржавчина… (Юрка поднял газету, пробежал взглядом статью.)

Ю р к а. Ну, ты даешь…

М и к о л а. Пусти!.. (Хватает со стены шашку.)

Н и к о л а й. Дед! Дедушка… Юрка, пусть она уйдет!

О л ь г а. Чего вы кричите. Не надо кричать Все равно мне…

М и к о л а (увидел газету, с остервенением рубит). Вот! Вот! Вот вам ножны!..

О л ь г а (безразлично). У нас же не клубника. У нас калина. И на базаре ты ни разу не был. Пустое все.

М и к о л а. Честных людей за подлецов, а? Душу поганят! Жизнь поганят! Холуи! Контра!..

Ю р к а. Оставь ее, дед.

М и к о л а. Долой контру!..

З а н а в е с

Картина пятая

Обстановка первой картины. Входят  О л ь г а  и  К о н с т а н т и н.  К о н с т а н т и н  галантно пропускает сестру вперед, но на этом его солидность кончается, он возбужденно бегает по комнате, натыкаясь на стулья.

К о н с т а н т и н. И что теперь делать? Как ты думаешь, что теперь делать? Может, отказаться? Не справлюсь? Какой из меня член горкома? Там говорить надо, а я стулья ломаю. Нет, что теперь делать, а?..

О л ь г а (пытаясь скрыть раздражение). Перестань бегать…

К о н с т а н т и н. Отказаться, а?

О л ь г а. Дай сюда, сломаешь! Партийная конференция закрылась, и отказаться ты уже не можешь.

К о н с т а н т и н. В самом деле… Не хватало мне забот!

О л ь г а (не слушая). Какой сегодня день?

К о н с т а н т и н. Четверг.

О л ь г а. Что? Четверг… Какой четверг?

К о н с т а н т и н. Слушай, а Наташка — она же меня съест, живьем проглотит, когда узнает! Я же обещал, что уедем! К ней уедем!

О л ь г а. Она отказалась от квартиры год назад.

К о н с т а н т и н. Что? Отказалась? А я не знал? Вот это жена! Значит, обойдется, думаешь? Это мне Гринев удружил, ей-богу, Гринев! Гринев, чтоб ему ни дна, ни покрышки… А? Ты чего? С тобой что?

О л ь г а. Ничего… Ничего со мной, с чего ты взял?

К о н с т а н т и н. Да смотришь как-то… Черт-те куда смотришь! Случилось что?

О л ь г а. Нет… Не случилось. Не случилось…

К о н с т а н т и н. А ведь что выходит? Выходит, я то место занял, на которое ты метила? Да, никак, я тебе карьеру подпортил? Пожалуй, и не быть тебе первым человеком в городе? А дед-то, дед-то! Как дед-то против твоей кандидатуры выдал! Искры летели, ей-богу!

О л ь г а. Шел бы ты, Костя… Мачехе помоги, двоих укачивает.

К о н с т а н т и н. А, верно! Ох, и лихо теперь Овсянникову придется! Научу его квартиры делать, прохвоста… (Убегает. Ольга набирает номер телефона — ответа нет. Появляется Микола — в черном костюма и при орденах.)

О л ь г а. Ну? Высказался? Доволен?..

М и к о л а. Ты, друг ситный, на меня не напирай. И глотку не больно дери. Что это ты напрочь обхождения женского не имеешь?

О л ь г а. Это позволь мне знать!

М и к о л а. А как не позволю?.. Не в пустыне живешь, люди с тобой. И вот что я тебе скажу в последний раз: разъединственная твоя задача — человеком с людьми быть. А ты покуда вроде как с водонапорной каланчи на всех взираешь. Топчется, мол, внизу мелочь всякая, не по-моему все устраивает…

О л ь г а. Ну, ладно, ладно, ты свое уже сделал…

М и к о л а. А я вот думаю — не все сделал, если ты в моей семье образовалась. Рано, видать, в отставку подался, покойной жизни возрадовался… Обидела ты меня. Статьей той до конца жизни обидела!

О л ь г а. Далась тебе эта статья! О тебе, что ли?

М и к о л а. Обо мне! Обо всех! Прожила мало, а обидеть успела многих! Не наша ты… Не мое семя!

О л ь г а (усмехнулась). Твое, дед, твое!

М и к о л а. Не мое! И мира тебе от меня не будет! (Уходит.)

О л ь г а. Какое теперь значение имеет и твой мир, и твоя война… (Набирает номер.) Виктора можно? Нет дома? Это вы, Григорий Борисович? Добрый вечер. Что? Уехал?.. Как уехал… Какая записка?.. Куда уехал? Как вы можете не знать? (Опустила трубку.) Уехал… Уехал… (Ее начинает душить смех.) Уехал!.. (Входит Анна, смотрит на Ольгу.) Ты чего?..

А н н а. Легко у тебя все…

О л ь г а. Что легко? Что ты мелешь?..

А н н а. В жизни все легко было. А того, что понимание дает, у тебя не было. Боли у тебя не было. Пройдешь через это — поймешь.

О л ь г а. Что пойму?

А н н а. Не дави стакан, порежешься.

О л ь г а. Уйди… Видеть тебя не могу. Нет у тебя права судить меня!

А н н а. Есть… Есть у меня право. Я и радость знаю, и горе знаю. Знаю, сколько кусок хлеба стоит, и как бывает, когда куска того нет. Сыновей в муках родила, и не было счастья лучше, когда сын мой меня матерью назвал. Умирал он, а я смерти его воспротивилась, дыханием своим его грела, пока и он не задышал… Человек только через себя других понимать учится. И если ты собой понять другого не можешь, то зачем ты?

О л ь г а. Ну и бабы пошли — одна умней другой… Потому и любить перестали. Мужика только по глупости любить можно.

А н н а. А ты не мужика люби. Ты человека люби.

Входит Н и к о л а й.

Н и к о л а й. Ого… Праздник, мухоморы?

О л ь г а (тоном допроса). Где был?

Н и к о л а й. По квартирам ходил, за Гринева агитировал. В одном месте спрашивают: «У Гринева дача есть?» Говорю: «Есть». «А машина?» «И машина, — говорю, — есть». Вздохнул: «У меня, — говорит, — тоже!»

О л ь г а. Как фамилия?

Н и к о л а й. Какая фамилия?

О л ь г а. Спрашивал — кто?

Н и к о л а й. Так, лысый один.

О л ь г а. Проверить надо, что за тип.

Н и к о л а й. Хороший тип. Положительный такой мухомор, двадцать лет на заводе.

О л ь г а. Говорю, фамилия. Того, которого… Тот, который… Опять не так. Того, который — во! — про Гринева вопросики…

А н н а. Хватит.

О л ь г а. А раньше бы за такие вопросики…

А н н а. Хватит!

Входит  А н д р и а н.

А н д р и а н. Ну и дождь!

О л ь г а. Еще один… И тоже улыбается. А вот я сейчас твою улыбочку… (Николай загораживает ее от отца.) А она тебя не любит…

Н и к о л а й. После такого дождя грибов будет… Правда, батя?

А н д р и а н. Это… Ну, да, Груша утром хвасталась — восемь белых нашла…

О л ь г а. А она тебя не любит… (Пауза.)

Н и к о л а й. Батя, ты Юрку не видел? Шляется где-то — на работу опоздает…

А н д р и а н. Успеет…

О л ь г а. А он и не знал, что она его не любит. (Смеется опустошенно и долго. На нее смотрят почти со страхом. Врывается Наташа.)

А н д р и а н (обрадовался ее появлению). Вот и Наташа, вот и доченька… Да ты что, моя матушка? Ты же в командировку?

Н а т а ш а. Вернулась. Автобус… сорок человек… (Всхлипывает.)

А н д р и а н. Автобусом поехала? Ничего, в тесноте — не в обиде…

Н а т а ш а. На Крутой горе остановились, шофер за водой пошел.

А н д р и а н. Правильно, там радиатор греется, подъем высокий.

Н а т а ш а. Сидим, в окна смотрим, место красивое… Вдруг автобус пятиться стал, чуть-чуть, совсем незаметно. И кто-то по дороге бежит, орет что-то, не разобрать, только вдруг — страшно, вот тут все и заметили, что автобус пятится… А там обрыв, река внизу, все к дверям, а кто окна бьет — ужас…

А н д р и а н. Это… На-ка, на — хлебни…

Н а т а ш а, Из автобуса никто не выбрался, стекла пластмассовые, не бьются, да и быстро все… Земли не видно, только река блестит… Время длинное-длинное, все медленно-медленно… Опомнилась, когда от обрыва отъехали.

А н д р и а н. Вот видишь… Это… Везучая ты!

Н и к о л а й. Ну тебя к черту, нагнала страху!

О л ь г а. Судить. Шофера. Всех судить!

Н а т а ш а. Это тот, который по дороге бежал и кричал что-то, в колесо уперся. Батя… Папочка!

А н д р и а н. Ну, ну…

Н а т а ш а. Тут шофер подбежал, в кабину вскочил — отъехали. Потом мы на следы смотрели. Одно колесо уже в обрыв ушло, уже висело. Если бы не тот, который бежал…

О л ь г а. Воспитали правильно, вот в чем дело.

А н н а. Наташа… Нет… Наташа, он жив?

Н а т а ш а. В больницу повезли…

А н д р и а н. Подвиг человек совершил.

О л ь г а. Фамилия?

А н д р и а н. Постой, моя матушка, ты лучше это — постой немного…

Ольг а. Прочь… Как зовут героя?

Н а т а ш а. Я скажу… Я сейчас скажу. Юрий… Юрий зовут героя.

О л ь г а. Фамилия?

Н а т а ш а. Пыжов фамилия…

Н и к о л а й. Юрка…

О л ь г а. И дурак!.. Дурак! Всегда суется не в свое дело! (Анна кидается к двери.) Видал? К нему побежала…

А н д р и а н. Что же это… Юрка… Ребята…

О л ь г а В один день… Столько дураков в один день! (Уходит, деревянно ступая.)

А н д р и а н. Юрка… Вот… Плавка у него… На работу опоздает…

Н и к о л а й. Какая работа, батя… Батя, очнись! Ты чего?

А н д р и а н. С сердцем…

Н и к о л а й. Да ты что, батя? Ну? Лучше тебе?

А н д р и а н. Наташа, дочка… Это верно, что жив?

Н а т а ш а. Жив, папа, жив… Все около стояли, когда его в машину укладывали. Легковую на дороге остановили…

А н д р и а н. Беги к нему, дочка… Беги… Я не могу что-то… Я потом…

Н а т а ш а. Да, да… Ты, Коля, тут смотри… Я позвоню! (Убегает.)

А н д р и а н. На работу бы сообщить. Пусть заменят.

Н и к о л а й. Не нужно, батя. Я выйду.

А н д р и а н. Это… Ну, вот… Иди.

Н и к о л а й. А ты? Может, «Скорую» вызвать?

А н д р и а н. Нет… Я тут один… Подумаю.

Н и к о л а й. Ты не того, батя… Олька тут спьяну…

А н д р и а н. Не надо. Иди… (Николай уходит. Андриан один. В глубине высвечивается больничная палата.)

Ю р к а. Мама… Мама Аня… Это ты, мама Аня. Скажи что-нибудь, мама Аня…

А н н а. Потерпи, хороший мой.

Ю р к а. Вот какой у тебя голос, мама Аня… Мама Аня, что больше — одна жизнь или сорок?

А н н а. Сорок…

Ю р к а. Мама Аня, что лучше — жить или умереть?

А н н а. Жить.

Ю р к а. Мама Аня, что лучше — без рук или без ног?

А н н а. Без ног…

Ю р к а. В флибустьерском бурном море… Какой белый потолок… Мама Аня, какой же белый этот потолок!..

З а н а в е с

Оглавление

ПОСЛЕДНИЕ УГЛЫ

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ОТПУСТИ СИНИЦУ

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ДОМ

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ