Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме» [Хаким Абулькасим Фирдоуси] (fb2) читать онлайн

- Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме» (пер. Семен Израилевич Липкин) 2.35 Мб, 167с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Хаким Абулькасим Фирдоуси

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Абулькасим Фирдоуси Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Вместо предисловия

«Таджики — это народ, чья интеллигенция породила великого поэта Фирдоуси, и недаром они, таджики, ведут от него свои культурные традиции».
И. В. Сталин

Предлагаемый в русском переводе эпизод из истории старого Ирана, заключающийся во всемирно-известной эпопее величайшего таджикского поэта Абулькасима Фирдоуси (ум. в 1025 г.), как увидим ниже, имеет известное касательство к истории таджикского народа. Давая характеристику нравов феодальной знати Ирана во главе с шахами из династии Сасанидов, Фирдоуси в то же время останавливается и на тяжелом положении народных масс. Мы не знаем, как излагалась вся эта история в не дошедшей до нас пехлевийской книге Хватай-намак (Худой-нома), истории царей, послужившей материалом для великой эпопеи Фирдоуси, но старейший исторический источник, Табари (IX–X в.в. н. э.), не расходится с Фирдоуси в изложении основных моментов этой истории.

Упоминаемый в этом переводе шах Ирана Ормузд есть Сасанид Хормизд IV (579–590), державшийся весьма высокомерно по отношению к персидской знати и к духовенству. Хормизд в войсках заботился о простых солдатах, а всадников-аристократов содержал плохо. Он терпимо относился к людям иной веры.

Когда жрецы (мобеды) обратились к нему с просьбой ограничить права покровительствуемых им христиан, Хормизд ответил, что государство не будет прочным, если подданные христиане и представители других негосподствующих религий будут озлоблены: царский престол держится не только на двух передних опорах, но и на двух задних. «Вместо того, — сказал он, — чтобы нападать на христиан и других иноверцев, старайтесь затмить их своими хорошими поступками, пусть таким путём они поймут превосходство вашей религии».^[1]

Естественно, что такой государь был ненавидим и всемогущим жреческим сословием, и всей феодальной знатью. И когда внешние враги, византийцы, тюрки и арабы, ополчились против Хормизда, он не нашел опоры в жречестве и знати. Фирдоуси заставляет Хормизда раскаиваться в том,

Что им убиты мудрые мобеды:

Не стало их — и не видать победы.

И продолжая, поэт поясняет, как правил Ираном Хормизд:

Давно в стране он правил без писцов,

Советчиков и добрых мудрецов.

Вызванный Хормиздом правитель Рея, Бахрам Чубина, будучи назначен им главнокомандующим для отражения внешних врагов, успешно побеждает их, но духовенство и знать стремятся посеять подозрение в сердце ненавистного им Хормизда, внушая ему о замыслах победоносного полководца самому занять престол Ирана. И Хормизд в грубой форме приказывает Бахраму сложить должность главнокомандующего.^[2] Бахрам поднимает восстание против шаха в пользу его сына Хосрова Парвиза, которого поддерживает знать. Отец узнает о заговоре и отдаст приказ — уничтожить сына. Последний, узнав об этом, спасается бегством в Азербайджан. К нему переходят вассалы Хормизда из разных областей и Хосров поднимает восстание против отца. Хормизд высылает против него войско, но его полководец падает жертвой измены и войско присоединяется к войскам Бахрама Чубина. В столице поднялась смута.

Рабы, мечтая воевать со знатью,

Вдруг перешли от похвалы к проклятью.

Из тюрем вышли все заключенные и вместе со всеми недовольными шахом подняли восстание. Представители знати проникли во дворец, схватили Хормизда и ослепили его. Затем послали приглашение Хосрову занять престол отца. Хосров спешно прибывает в столицу.

Он ничего не предпринимает против тех, кто искалечил его отца; напротив, он всячески благоволит к ним.

И когда Бахрам выступил против Хосрова (под внешним предлогом мести за ослепленного Хормизда) и разбитый им Хосров бежал в Византию, в это время знать, не желая опять видеть на престоле Хормизда, убивает его. Бахрам становится шахом Ирана. Тем временем Хосров униженно выпрашивает себе военную помощь у византийского императора (Маврикия, 582–602). Тот выдает за него свою дочь и посылает с ним в Иран свои войска.

Разбитый Бахрам Чубина бежит в Среднюю Азию к тюркскому хакану. Уговорив его выступать против Хосрова, Бахрам в этом походе гибнет от предательства представителей персидской знати, еще не так давно пресмыкавшейся перед Бахрамом, когда он был шахом.

Такова эта история в передаче Фирдоуси; вся она полна отвратительного лицемерия, лжи и мерзостей, которые отличали персидскую знать и духовенство. И в то же время характерным для нее являлся тот фанатизм, от которого погиб Бахрам Чубина, незадолго перед тем сидевший на троне сасанидов. Знать (да и прочие слои населения), как бы враждебно не смотрела на личности отдельных своих шахов — Сасанидов, могла признать право ношения царского венца только за сасанидом потомком Ардашира; только с его домом, по ее представлению была связана «царская благодать» (фаррахи-кайаник).^[3] Преемником Хормизда теперь стал Хосров, вошедший в историю с прозванием парвиз (победоносный), отличавшийся необычайно красивой внешностью и в качестве обожателя красавицы-армянки Ширин, ставший героем многочисленных восточных повестей и поэм (нередко разрабатывавшихся первоклассными поэтами) с названиями «Хосров и Ширин» или «Фархад и Ширин».

Народные же массы страдали от его жестокости, жадности и тяжелых налогов, как страдали они, впрочем, и до него.

«Надели вы кольчуги и венцы,

Чужим добром украсили дворцы.

И эти украшенья и убранства —

Свидетели насилья и тиранства»,

говорит Фирдоуси устами мудрого Харрода и продолжает дальше слова горькой укоризны правителям государств:

Как смеют шахи веру продавать?

Они должны увидеть благодать

В том, чтоб радовать сердца голодных,

В том, чтоб жить для целей благородных,

В том, чтоб стремиться к правде и добру,

А не к жемчужинам и серебру.

Как ни был бы силён, отважен воин,

Тогда лишь восхваленья он достоен,

Когда вступает в правую войну,

Чтоб защитить от недругов страну,

А тот, кто пользы ждет себе от веры,

(Мы знаем — есть подобные примеры),

А тот, кто жаждой правды не томим, —

Будь проклят он и мертвым, и живым!

Бахрам Чубина, по-видимому, вел свое происхождение от парфянских царей, Аршакидов, эпоха которых по тем или иным причинам совершенно вычеркнута из великой эпопеи Фирдоуси. По крайней мере поэт влагает Бахраму Чубина в уста такие слова во время его словесного препирательства с Хосровом Парвизом:

«…Как лев свирепый прянув,

С лица земли смету я род каянов,

Их злые уничтожу семена,

В сказаниях сотру их имена.

Да станут все они добычей мрака,

Да воцарится снова род Аршака».

Т.е. Бахрам Чубина обещает Хосрову II то же самое, что сделали Сасаниды с своими предшественниками парфянами — предали их абсолютному забвению не только в истории, но даже и в народных сказаниях.

Бахрам Чубина, бежав в Среднюю Азию, стал родоначальником так называемых «саман-худатов». До арабского завоевания они были в Средней Азии людьми владетельными и именитыми, при арабах утратили прежнее влияние и могущество, но переход одного из них в VIII в. в мусульманство снова возвысил их род до царственного достоинства. Они под именем «саманидов» создали сильное и высоко-культурное для своего времени таджикское государство, просуществовавшее без малого 125 лет (с 875 по 999 г. н. э.)

Профессор А. Семенов

Глава первая Приход войск со всех стран света на бой с Ормуздом

Богат, могуч, под грохот барабана,

Вдруг Совашах нагрянул из Турана.

Когда войска его считать начнешь,

Четыреста по тысяче сочтешь.

Ты нити видел ли в основе ткани?

Отрядов столько ж, собранных для брани!

Одних слонов — до тысячи двухсот,

Меж них тропинки путник не найдет.

Отряды вражьи к Мерву подступили,

Земля незримой сделалась от пыли.

Письмо Ормузду написал Сова,

Такие он послал ему слова:

«Да загремит в стране приказ твой строгий.

Зови стрелков, благоустрой дороги,

Припасы пищи, сена приготовь

И помни, что пришел пролить я кровь.

Я к царству твоему веду дружины

От горных кряжей до песков долины».

Прочел письмо, — пришла другая весть:

«Всех всадников на западе не счесть,

То двинулся в поход кайсар из Рума,

Селенья разрушает он угрюмо».

Текли, текли войска из разных стран,

Из городов, которым Нуширван

Внушил когда-то страх, принудив к дани,

И потемнели небеса в Иране.

Пришли войска из множества земель:

Хазары потрясали Ардабель,

А копьеносные аравитяне

Неслись, добыче радуясь заране.

Достигли полчища реки Евфрат.

Казалось, что побил жестокий град

Луга, сады, возделанные нивы,

Увял и омрачился край счастливый.

Ормузд был этой вестью удручен,

И горько в том раскаивался он,

Что им убиты мудрые мобеды:

Не стало их — и не видать победы.

Давно в стране он правил без писцов,

Советчиков и добрых мудрецов,

А так нуждался он в совете мудром!

И вот он порешил однажды утром

Созвать из пограничных областей

Правителей и сведущих людей:

Такой грозы, с таким раскатом бранным,

Ни разу мир не видел над Ираном!

Сказали воеводы: «Мудрый шах!

Ты всемогущ, а мы — ничтожный прах.

Что в силах высказать наш слабый разум?

Мы можем подчиняться лишь приказам.

Обычаи былые ты отверг,

И над Ираном свет добра померк.

Тобой мобеды мудрые убиты,

Отныне нашим семьям нет защиты».

Тогда в живых оставшийся мобед,

Визирь Ормузда, подал свой совет:

«Всеведающий шах! Вступив в сраженье,

Мы нанесем хазарам пораженье,

А если волю нам напрячь и ум,

То победить мы можем гордый Рум,

Не так уже твои дружины слабы,

И в страхе побегут от них арабы,

Но если турки двинулись на рать,

Нам за Джейхун их трудно отогнать.

Один лишь Совашах тебе опасен.

Он топчет пашни наши, он ужасен,

Он грабит земледельцев, горожан, —

Нам угрожает гибелью Туран».

Спросил Ормузд с надеждою и страхом:

«Но как же мы поступим с Совашахом?»

Тот молвил: «Собери богатырей,

Которыми гордился б царь царей,

Пусть воинов, без лишних проволочек,

Всех, годных к делу, сосчитает счетчик».

И вскоре донесение пришло

От счетчика: сто тысяч — вот число

Всех воинов, исправно службу несших,

Но много было между ними пеших.

Сказал мобед: «Ужель такая рать

Заставит Совашаха трепетать?

Когда ты доблесть ищешь в нашем царстве,

О шах, забудь о кознях и коварстве,

Иди прямым путем, и ты спасешь

Всех простолюдинов и всех вельмож.

Тебе рассказ известен величавый?

Арджасп достиг когда-то бранной славы.

Сломив Китай, вернулся он домой,

Но правил он неправедно страной.

Тогда Исфандиор, сорвав оковы,

Повел своих сограждан в бой суровый.

Прими, владыка мира, мой совет:

Туранцы причинят нам много бед.

Ни слова больше не скажу, великий:

Хотя годами старше я владыки,

Не выше я владыки по уму.

Не будь же строг к ответу моему».

Сказал Ормузд: «Кайсар не рвется к бою.

Верну ему добытые войною,

Отцом захваченные города,

И войско вспять он повернет тогда».

Вот прибыло посольство в стан кайсара.

Глава послов — писец, священник старый,

Знаток наук, искусный златоуст —

Сказал кайсару: «Говорит Ормузд:

«Я отбирать края твои не стану.

Кайсар, и ты не угрожай Ирану,

И тем свое величье сохрани,

Да в радости твои продлятся дни».

Кайсару это слово было внятно,

Он повернул свои войска обратно.

Иранский шах, едва ушел кайсар,

Послал такое войско на хазар,

Что страх и трепет он внушил хазарам,

И города их предал он пожарам.

Его слуга Харрод, что был умен,

Величием, отвагой наделен,

Победоносно путь проделал длинный,

В Армению привел свои дружины,

Где с полчищем хазар они сошлись

И, обратив их в бегство, понеслись,

Хазарских всадников уничтожая.

Была добыча там взята большая.

Узнав, что прибыла такая рать,

Арабы двинуться решили вспять.

Когда услышал весть глава народа,

Что победили воины Харрода,

Покрыли славою себя в бою, —

Благословил Ормузд судьбу свою.

Теперь он знал одной заботы бремя:

О Совашахе думал он все время.

Глава вторая Ормузд призывает Бахрама Чубина

У шаха был слуга: отважный дух

И ум соединял в себе Настух.

Сказал он шаху: «Дружен будь с победой

И горя никогда, о шах, не ведай!

Отец мой, праведник Михронситод,

В глухом углу отшельником живет.

Душою в Зенд-Авесту погруженный,

Он изучает божества законы.

Живя вдали от суеты сует,

Он многое познал на склоне лет.

Он к нашей бренной жизни равнодушен,

Но светлый разум старику послушен.

Придя к нему из мира бед и зол,

Я сутки у него в гостях провел.

Я рассказал отцу о нашем страхе —

Я рассказал ему о Совашахе.

Ответил он: «Подобная беда

Грозила нам и в древние года».

Тут задал я вопрос Михронситоду:

«Как вражьему противостать приходу?

Что помнишь ты о прежних временах?»

Он молвил: «Если спросит шахиншах,

Свою обитель я тотчас покину

И тайну я открою властелину».

И приказал вельможам властелин,

Чтоб старца посадили в паланкин,

Чтоб во дворец доставили поспешно.

Явился старец, мудрый и безгрешный.

Спросил Михронситода шахиншах:

«Что помнишь ты о прежних временах?»

Ответил старец: «Слово правды — свято.

Я во главе посольства был когда-то,

Я возглавлял сто шестьдесят мужей,

Поехавших за матерью твоей.

Родитель твой, посольство отправляя,

Сказал: «Вы привезите из Китая

Царевну, чтобы стала мне четой.

Я не женюсь на девушке простой.

Рабе не быть подругой Нуширвана,

Женюсь я лишь на дочери хакана!»

И вот к хакану прибыли послы,

И молвили ему слова хвалы.

Пять дочерей хранил он в тайном месте,

Об их красе я всюду слышал вести.

Вот я вошел в священный тот приют,

Где женщины и девушки живут.

Украсили царевен жемчугами

И перевили косы их цветами.

У всех венцы светлы, как у отца,

Лишь мать твоя стояла без венца.

Но все пред матерью твоей тускнели,

Хотя сверкала блеском ожерелий.

Она стояла, царственно-светла:

Недаром от Фагфура род вела.

Вздыхала мать ее, познав кручину:

Ее дитя увозят на чужбину.

Вздыхала также дочь, познав печаль:

Покинуть отчий дом ей было жаль.

На ней остановил я выбор скорый,

От прочих четырех отвел я взоры.

«Другую выбери, — сказал отец, —

Все пятеро — отрада для сердец».

«Подходит мне, — я молвил, — только эта, —

Другую выберу — лишусь я света:

Весьма печален будет мой удел!»

Тогда хакан, подумав, повелел

Немедленно явиться звездочету.

Предстал провидец, радуясь почету.

Спросил отец: «Вот дочь моя. Куда,

Ответствуй мне, ведет ее звезда?»

А тот: «Царевна, скромная по нраву,

Тебе лишь благо принесет и славу.

От шахиншаха, вот мои слова,

Она родит не мальчика, а льва,

И этот лев, дитя твоей царевны,

Нетерпеливый, черноглазый, гневный,

Пройдет над миром облаком щедрот.

Когда же старый шахиншах умрет,

Он будет, крепкий телом, стройный станом,

Богатый мощью управлять Ираном.

Убавит он отцовскую казну,

Но этим лишь украсит он страну.

Затем, внезапно, грозный враг нагрянет.

Он во главе туранских полчищ встанет.

Он громом над Ираном прогремит,

На всех собраньях станет знаменит,

Живое на пути своем раздавит

И шахиншаха трепетать заставит.

Но шахиншаху будет подчинен

Вельможа, что для подвигов рожден.

Могучий всадник и поклонник славы,

Крепыш черноволосый и кудрявый,

Стремителен, умен, красноречив,

Опасности, тревоги полюбив,

Придет он, гордый и сильноголосый,

Высокорослый и орлиноносый,

Он будет прозываться Чубина,

Порода будет витязя видна,

К иранскому придет он властелину,

Он приведет к нему свою дружину,

На турков он отправится в поход

И грозного врага он разобьет!»

Когда хакан услышал звездочета,

Растаяла тотчас его забота,

И дочь свою, внимая мудрецу,

Он отдал в жены твоему отцу.

Тогда возрадовался я душевно:

Всех девушек венцом была царевна!

В обратный путь пустился караван.

Богатствами нас одарил хакан.

Не в силах с дочерью расстаться юной,

Он проводил царевну до Джейхуна,

И, бросив на нее прощальный взгляд,

В слезах, в тоске вернулся он назад.

Теперь, о властелин всего живого,

Когда ты старца выслушал седого,

Я ищущему говорю: найдешь.

Ищи богатыря среди вельмож.

Он победит врага на поле брани:

Твоя судьба — в его могучей длани».

Сказал — и тут же испустил он дух.

В слезах склонился над отцом Настух.

Дворец внезапно огласили стоны,

И шахиншах воскликнул, потрясенный:

«Нам передав пророческий рассказ,

Увы, Михронситод ушел от нас.

Хвала Яздану, что благое слово

Услышал я от мудреца святого:

Когда бы я один помешкал час,

Унес бы он в могилу свой рассказ.

Мужи простые и мужи совета!

Пока не выполните вы завета, —

Не зная сна, усердием горя,

Ищите вы того богатыря,

Ищите, чтоб спасти себя от смерти,

Шагами землю всю теперь промерьте!»

У шахиншаха верный был слуга.

Была ему держава дорога.

Фарруха сын, известный простодушьем,

Он величался во дворце конюшим.

«Пребудь, — сказал он шаху, — милосерд.

Мне кажется, что-то собранье черт,

О коем старец говорил правдивый,

Являет всадник смелый, горделивый,

Из тех людей, чье ремесло — война.

Зовется он Бахрамом Чубина.

Им пренебречь не вправе мысль благая:

Останемся ни с чем, пренебрегая.

Он управляет далеко отсель:

Ты дал ему Барду и Ардабель.

Он возглавляет малую дружину,

Правитель он, покорный господину».

Тогда к Бахраму послан был гонец,

Чтоб он привел Бахрама во дворец.

Приказ Ормузда, речь Михронситода

Услышал от посланца воевода.

Глава третья Ормузд назначает Бахрама Чубина главным военачальником

Бахрам, прервав военные труды,

Свою дружину двинул из Барды.

Усталый, потный, рослый и кудрявый,

Предстал он пред властителем державы.

Внимательно и долго шахиншах

Глядел на всадника: в его очах

Он прочитал одно лишь благородство,

А все черты являли с теми сходство,

Которые назвал Михронситод.

Избавился властитель от забот

И рассмеялся громко, счастья полон,

И ласково с Бахрамом речь повел он.

Увидел шах, что воин утомлен,

Что нужен отдых воину и сон.

С Бахрамом он простился благосклонно.

Когда же ночь, как мускус благовонна,

Решила сбросить черную чадру,

И солнце лик открыло поутру,

К царю пришел Бахрам, покинув ложе,

И расступились перед ним вельможи.

Ормузд велел Бахраму место дать

У трона, там, где восседала знать.

Поведал миродержец мужу брани

Слова о Совашахе, об Иране,

Затем спросил: «Как мне спасти страну:

Мир заключить или начать войну?»

И был ответ: «Пошли войска в сраженье,

Иначе ты потерпишь пораженье.

Лишь малодушный заключает мир,

Когда противник нарушает мир.

Чем будешь ты смиренней и покорней,

Тем будет враг надменней и упорней.

Ты должен радостно итти на рать,

Мол, воевать тебе, — что пировать,

В таком решении — залог величья,

А малодушья не могу постичь я».

Спросил Ормузд: — «Что выгодней для нас:

Повременить иль бой начать сейчас?»

И тот ответил: «Разумом владея,

Не мешкают, чтоб наказать злодея.

Так начертало мудрости перо:

«Несовместимы подлость и добро».

Ты прикажи готовиться к походу, —

Солью́ в один поток огонь и воду.

Иначе ждет тебя дурной конец:

Другой наденет царский твой венец.

Когда искусство боя мы проявим, —

Победу подчиниться нам заставим,

Всевышний нас не упрекнет, и впредь

Не будем перед ратью мы краснеть.

Позор — познать без боя пораженье,

Десятка тысяч не послав в сраженье!

Но если ты свою покажешь мощь,

И наши стрелы превратятся в дождь,

И в тучи превратятся наши луки,

И мы возьмем сто тысяч сабель в руки,

То двинемся с надеждою в поход.

Увидим, что сулит нам небосвод:

Иль зло пред силою добра померкнет,

Иль сила зла добро во прах повергнет».

Услышал речь Бахрама шахиншах,

И радость вспыхнула в его глазах.

Когда прием закончился у шаха,

Вельможи, ставшие добычей страха,

Сказали воину перед дворцом:

«Ты не прикидывайся храбрецом.

У Совашаха воинов так много,

Что муравьям преграждена дорога.

Зачем же ты сказал царю царей,

Чтоб он послал на бой богатырей?»

Но так Бахрам ответствовал вельможам:

«Я верю, что врага разбить мы сможем.

Пусть властелин прикажет поскорей, —

Я поведу на бой богатырей».

Вельможи к властелину поспешили

И о словах Бахрама доложили,

Хваля его, и с помощью прикрас

Преувеличили их в десять раз.

Их весть обрадовала миродержца,

Она развеяла заботу сердца,

И шахиншах Бахрама объявил

Военачальником иранских сил.

Бахрама шахиншах возвысил в сане,

И если знатный спрашивал в Иране:

«Кому отныне подчиняться нам?»

Шах отвечал: «Начальник ваш — Бахрам!»

Вот, препоясанный мечом тяжелым,

Предстал глава похода пред престолом.

Сказал: «Владыка! Счетчик пусть придет,

Пусть воинов он сделает подсчет,

Но только тех сынов твоей державы,

Что не жалеют жизни ради славы».

Ответил шах: «Отныне ты — глава,

Для воинов приказ — твои слова».

Перед Бахрамом выстроили войско:

Лишь тот, кто обладал душой геройской,

Кто мужества и силы был венцом,

Назваться мог бахрамовым бойцом.

Военачальник выбрал самых смелых,

Двенадцать тысяч всадников умелых,

Познавших силу палиц и мечей, —

Одних сорокалетних силачей:

Коль был моложе или старше воин,

Он жалованья не был удостоен.

Не знал Бахрам ни отдыха, ни сна.

Назначен был боец Ялонсина,

В чьем сердце клокотало мести пламя,

Главою над срединными рядами,

Чтобы, коня вздымая на дыбы,

Скакал он перед строем в день борьбы

И восклицал, знатнейших вдохновляя:

«Вступайте в битву, мужество являя!»

Другой, Изадгушасп, чей верный конь

Без трепета скакал через огонь,

На двух крылах — на правом и на левом —

Готов был поражать туранцев с гневом.

Кундогушасп, догнать способный льва,

Был в войске тыловых частей глава.

Он думать должен был о свежих силах, —

Чтоб в нужный час в сраженье он вводил их.

Благоустроил рать свою Бахрам,

И обратился он к богатырям:

«Идите вы прямым путем, без петель,

Да будет вашей целью — добродетель,

И пусть, когда пробьет победы час,

Насильников не будет среди вас.

Мечей, прославленных на поле брани,

Не поднимайте вы для злодеяний.

Когда раздастся клич войны, — скорей

Садитесь на оседланных коней,

И так скачите быстро, гулко, смело,

Чтоб всем казалось: буря зашумела!

Пока не протрубил военный рог,

Даю вам отдых на короткий срок:

Истоки силы — отдых, сон целебный —

Равно коню и всаднику потребны».

Утешен был известьем царь царей,

Что отобрал Бахрам богатырей.

Сокровищницы, радуясь, открыл он,

Бойцов Бахрама щедро одарил он,

И палицей владевших, и мечом,

Бахраму он не отказал ни в чем.

Восторгом и надеждою объятый,

Шах произвел огромные затраты,

Велел пригнать в столицу табуны,

Коней раздать защитникам страны.

Сказал военачальнику властитель:

«Слыхал ли ты, мой опытный воитель,

О всадниках, оружье и слонах,

Которыми владеет Совашах?

Слыхал ли, что сама земля трясется

Под войском вражеского полководца?

Из воинов, что мой хранят престол,

Двенадцать тысяч только ты нашел,

Достойных своего вооруженья.

Не слишком ли их мало для сраженья?

Притом, взамен горячих, молодых,

Сорокалетних выбрал ты одних…

Бахрам, твои поступки непонятны!»

Ормузду отвечал искусник ратный:

«О шах, владыка мира, светоч глаз!

Слыхал ли ты старинный тот рассказ,

Что древние властители вначале

Себе в друзья удачу избирали,

Поэтому, чтоб стать врага сильней,

Немного требовалось им друзей.

Я к этому старинному рассказу

И доказательства прибавлю сразу,

Коль соизволит мне мой шах внимать.

Известно, что бесчисленную рать

Увидел Кай-Ковус в Хамоваране.

Тогда Рустам повел на поле брани

Двенадцать тысяч всадников, и спас

От плена Кай-Ковуса в добрый час.

Гударза вспомню я Кишвадагона:

Двенадцать тысяч под свои знамена

Лихих бойцов привел отважный муж,

Чтоб отомщен был славный Сиавуш.

Исфандиор держался тех же правил, —

Двенадцать тысяч всадников возглавил.

Его бойцы верхом на скакунах

Арджаспа крепость превратили в прах.

О шах, внемли тому, кого возвысил:

Двенадцать тысяч — лучшее из чисел.

Мы в большем не нуждаемся числе,

Чтоб службу сослужить своей земле.

«Ужель, — еще спросил ты, благородный, —

Одни сорокалетние пригодны?»

Сорокалетний опытен боец,

Он доблести военной образец,

Всегда на поле брани стоек духом,

Не верит клевете и вздорным слухам.

Подверженный превратностям судеб,

Он помнит властелина соль и хлеб,

Он в трудный час не бросит полководца,

К противнику спиной не повернется.

Суровый, зрелый воин видел свет.

Не столь печалится он в сорок лет

О детях, о жене своей, о доме,

Не предается сладостной истоме.

А юноша нетерпелив, горяч,

Он весь в плену обманчивых удач,

Отходчив он, не накопил он гнева,

Нет у него ни дома, ни посева,

Нет ни детей, ни любящей жены,

Он не прельщен добычами войны.

Победа улыбается дружине, —

Он скачет, преисполненный гордыни,

Победа улыбается врагу, —

Бежит и меч бросает на бегу.

Поступки неразумные творит он

Затем, что жизнью разум не испытан».

Услышав речь Бахрама, властелин

Расцвел от счастья, как цветы долин.

Сказал ему: «Иди, надень доспехи

И покажи двору твои успехи».

Бахрам склонился пред царем, затем

Потребовал кушак, румийский шлем,

В военные одежды облачился,

И скакуна, что в битвах отличился,

Одел железным панцирем Бахрам,

Аркан к седельным привязал ремням,

Построил рать на площади открытой.

Ормузд на площадь поскакал со свитой.

Бахрам подъехал на гнедом коне,

В румийском шлеме, с палицей, в броне,

И попросил у шаха разрешенья

Начать перед походом упражненья.

Шах осчастливил войско похвалой.

Он видел: каждый всадник удалой

Владеет с ловкостью мечом и луком,

Обучен трудным воинским наукам.

Велел он знамя передать бойцам.

Скакал под этим знаменем Рустам,

То знамя реяло над полем боя,

Явив дракона тело голубое.

Вручил его Бахраму шахиншах

И молвил так, с улыбкой на устах:

«Мой благородный, многомощный воин!

Ты будь Рустама знамени достоин,

Душою чист, в бою неукротим, —

Клянусь, — Рустамом станешь ты вторым!»

Приняв благоговейно это знамя,

Прославленное смелыми сынами,

Воздал хвалу властителю Бахрам.

На этом смотр окончился бойцам.

Взвилось дракона голубое тело,

Все разошлись, и площадь опустела.

Глава четвертая Бахрам отправляется на битву с Совашахом

Когда блеснула из-за гор заря,

Как щит героя издали горя,

Пришел военачальник к властелину,

Сказал: «Сейчас в поход я войско двину,

Но в ком найду опору в трудный миг?

Я только милостью твоей велик,

Я прибыл, твоему послушный кличу,

Ничем иным себя не возвеличу.

Мне нужен опытный, ученый муж,

Притом, чтоб не был он из робких душ».

Сказал Ормузд: «Возьми писца Мехрана.

Ступай, да будет жизнь твоя сохранна».

Двенадцать тысяч двинулись на рать,

Чтобы врага настичь и покарать,

А впереди скакал, как лев бесстрашен,

Бахрам, защита городов и пашен.

На поле боя полетел храбрец, —

Вернулся миродержец во дворец.

Решил с визирем он вступить в беседу,

И так он молвил своему мобеду:

«Он победит и станет знаменит.

Скажи, а что потом он совершит?

Визирь, на мой вопрос ответствуй прямо!»

Сказал мобед: «О шах! Бойцы Бахрама

Противника осилят на войне,

И ты победу заслужил вполне,

Но в день победы бойся полководца:

Бахрам от шахиншаха отвернется».

Мобед явил царю отвагу льва,

Когда он эти вымолвил слова.

Сказал Ормузд: «Ты клеветать не вправе, —

Отраву прибавляешь ты к отраве!

Перед Бахрамом буду я в долгу,

Когда он учинит разгром врагу:

Достоин будет он венца и трона!

Я говорю, и слово непреклонно:

Коль Совашаха победит храбрец,

Я дам ему и царство, и венец!»

Когда мобед слова царя услышал,

Он закусил губу и молча вышел.

Но горький яд сомнения познав,

Покой утратил властелин держав.

Велел он, чтобы тайн его хранитель

Пришел к нему, и молвил повелитель:

«Отправься ты к моим богатырям,

И обо всем, что ты увидишь там,

Мне сообщи. Помчись, как вихрь крылатый!»

И поскакал к Бахраму соглядатай.

А воевода войско вел в поход,

Без остановки двигаясь вперед…

Неся бараньи головы в корзине,

Торговец показался на равнине.

К нему подъехал вождь иранских сил,

Внезапно скакуна остановил, —

Дивились всадники его деянью, —

И пикой голову проткнув баранью,

Он пику повернул наискосок,

И голову отбросил на песок,

Потом сказал, погнав коня гнедого:

«Друзья, глядите, как сдержу я слово, —

Вот так же с Совашахом поступлю,

Я голову злодею отрублю

И брошу перед ратью на равнину,

И рать его, как буря, опрокину!»

Воскликнул соглядатай, потрясен:

«Воссядет этот муж на шахский трон,

И черствым станет сердце полководца,

И он от шахиншаха отвернется…»

О том, что видел, рассказал мудрец,

Когда вернулся к шаху во дворец.

Известием таким ошеломленный,

Ормузд увял, как вянет лист зеленый.

Властителя согнула скорбь в дугу.

К себе позвал он юного слугу,

Сказал: «Достигни войска на дороге,

Бахраму передай приказ мой строгий:

«Остановись и дальше не скачи.

Наступит ночь, — вернись ко мне в ночи.

Останешься со мной наедине ты:

Мне вспомнились полезные советы,

О многом я с тобой поговорю».

И прибыл юноша к богатырю,

И передал ему приказ владыки.

Сказал Бахрам: «Ответствуй: «Шах великий!

Кто возвращает рать свою с пути?

Несчастье может с ней произойти!

Дурное это предзнаменованье,

А враг придет в восторг и ликованье.

Я возвращусь, победу одержав, —

Да воссияет властелин держав».

Гонец Ормузда прискакал с ответом,

И сердце шаха озарилось светом:

Исполнен радостного торжества,

Презрел он соглядатая слова.

Бахрам, когда сгустилась мгла ночная,

Повел дружины, бога призывая.

Когда вступило войско в Хузестан,

Привал устроил богатырский стан.

С мешком соломы, чувствуя усталость,

Среди бойцов старуха пробиралась.

Подъехал воин к ней, купил мешок,

Но денег ей не заплатил седок.

Пришла к Бахраму женщина седая

И о мешке поведала, рыдая:

«Солому я несла бойцам твоим, —

Богатством не владела я другим,

Но всадник, на котором шлем богатый,

Забрал мешок и скрылся от уплаты».

Нашли тотчас же воина с мешком,

К Бахраму привели его бегом.

Бахрам пылал, как чистоты светильник!

Сказал: «Нас опозорил ты, насильник!

Не мни, что совершил ты малый грех:

Я строго накажу тебя при всех».

Был воин, в преступлении повинный,

Мечом разрублен на две половины.

Позорной казни предали бойца,

И страх объял насильников сердца.

Раздался полководца громкий голос:

«Кто украдет соломинку иль колос, —

Не жди пощады: подниму я меч,

Чтоб надвое преступника рассечь.

Нет места вору между храбрецами,

Что обладают чистыми сердцами.

Не соблазняйтесь вы чужим добром,

За все платить должны вы серебром».

class="stanza">

Так молвил вождь воинственному стану.

Рать поднялась и двинулась к Домгану

И стала, наконец, на рубежах,

Где ждал сраженья старый Совашах,

Где войско турков было наготове,

Где не смолкали гул и рев слоновий.

А между тем в Иране шахиншах

Томился, чувствуя тоску и страх.

Когда спустилась полночь с небосвода,

Ормузд позвал сановника Харрода.

Сказал: «Я жить в тревоге не могу.

Вооружись и поезжай к врагу.

Возьми побольше ценностей и денег,

Пусть враг подумает, что ты изменник.

Узнай, какое войско с ним пришло, —

Противников и силу, и число.

Я западню расставлю супостату.

Скачи по направлению к Герату.

Бойцов Бахрама встретив на пути,

Ты обо всем Бахрама извести,

А с Совашахом будь лукав и сладок

И войск его запомни ты порядок».

К Герату поскакал Харрод Бурзин,

Достиг седок бахрамовых дружин

И обо всем он известил Бахрама,

И к Совашаху путь направил прямо.

Он прибыл в стан. Смотря по сторонам,

Сокровищам дивился и слонам.

Готово было все к суровой битве.

Восславил Совашаха он в молитве,

Когда к владыке он вступил в шатер,

И был с владыкой сладок и хитер.

Его не заподозрил враг в обмане,

Веселье началось в туранском стане,

И под покровом ночи, без преград,

Бахрам привел богатырей в Герат,

На берегу реки, в степи широкой,

Свой стан разбил воитель быстроокий.

Тогда туранских войск дозор ночной

Увидел, поскакав степной тропой,

Нежданные дружины за рекою,

И к Совашаху полетел стрелою.

Донес: «Большая рать стоит в степях».

Задумался глубоко Совашах,

Нахмурился, велел позвать иранца,

Обрушил сильный гнев на чужестранца.

Сказал ему: «Будь проклят, Ахриман,

Увы, теперь я понял твой обман!

Ужель с высот не видел ты низины?

Ужель про эти ты не знал дружины?

Ты прибыл от Ормузда на коне,

Он хочет западню расставить мне.

Я понял: ночью воинство Ирана

Проникло в степь Герата невозбранно».

Спокойно отвечал Харрод Бурзин:

«Ты гневаться не должен, властелин.

Зачем бояться маломощной рати,

Которая теперь стоит в Герате?

Той рати полководец преходящ,

И весь его народец — преходящ.

Иль то Ормузда подданный ослушный

Пришел к тебе, о царь великодушный?

Иль то вернулся из далеких стран

Купцов вооруженных караван?

Кто на тебя пойдет, себе на горе?

Ни горы не поднимутся, ни море!»

Сказал обрадованный Совашах:

«Когда неправды нет в твоих словах,

Так с пришлецом нежданным поступлю я:

К нему вельможу храброго пошлю я,

Узнаю, сколько войска с ним пришло,

И что замыслил он — добро иль зло».

Харрод вернулся в свой шатер богатый.

Боялся он, что близок час расплаты,

И вот, когда с горы спустилась ночь.

От Совашаха убежал он прочь.

А Совашах в то время вызвал сына.

«Фагфур, — сказал он, — вот тебе дружина,

Отправься ты к тому богатырю».

И юноша, опередив зарю,

Увидел утром воинство Ирана.

Велел он всаднику: «Достигни стана,

Спроси у воинов: чего хотят?

И кто они? Зачем пришли в Герат?

Зачем в степи свой стан они разбили?»

И всадник полетел быстрее пыли,

И, повторив царевича слова,

Спросил он: «Кто над воинством глава?

Кто богатырь, не ведающий страха?

Фагфур — глаза и сердце Совашаха —

С ним хочет встретиться наедине!»

Помчался караульщик на коне,

Бахраму рассказал о том, что слышал.

Воитель из шатра, сияя, вышел,

К царевичу направился верхом.

Фагфур с ним поздоровался, потом

Спросил: «Откуда ты, изгнанник знатный?

Зачем в Герате стан разбил ты ратный?

Я слышал, из Ирана ты бежал,

Тебя твой повелитель обижал».

Бахрам ответил: «Верен я Ирану,

Вовеки с шахом враждовать не стану,

Когда услышал правящий страной,

Что Совашах идет на нас войной,

Я был из Ардабеля вызван сразу

И внял я шахиншахскому приказу:

Сказал Ормузд: «Иди и победи,

Дорогу Совашаху прегради

Мечом, стрелою, палицей и пикой!..»

Царевич возвратился юноликий,

Пришел к отцу, вступил в его шатер

И передал с Бахрамом разговор.

Был этой вестью Совашах подавлен.

Сказал: «Ормуздом был Харрод направлен!»

Велел позвать иранца властелин,

Но был ответ: «Бежал Харрод Бурзин».

И Совашах сказал со вздохом сыну:

«Дивлюсь: как удалось бежать Бурзину?

Хотя большая рать пришла со мной,

Увы, не бдителен дозор ночной!»

Глава пятая Послание Совашаха Бахраму и ответ Бахрама

Затем к Бахраму Совашах отправил

Посла, чтобы солгал он и слукавил:

«Скажи: «Из-за того, что ты упрям,

Не осрами себя теперь, Бахрам.

У твоего царя — одно стремленье:

Чтоб ты погиб, вступив со мной в сраженье.

Тебе владыка приказал: «Иди,

Дорогу Совашаху прегради!»

Сего приказа понял ты коварство?

С таким, как я, владыкой государства,

Кто вздумает сраженье повести?

Со мной, что гору встретив на пути,

Слонов и воинов могучих двинет,

И сразу эту гору опрокинет!»

Бахрам не ждал такого хвастовства,

Он смехом отвечал на те слова:

«Когда желает втайне мой властитель,

Чтобы в бою погиб его воитель, —

Желанием подобным шахиншах

Мой жалкий возвеличивает прах».

Вернулся к Совашаху царедворец,

Поведал то, что молвил ратоборец.

К Бахраму вновь гонца послал Сова:

«Скажи: «К чему нам громкие слова?

Зачем приехал ты на поле боя?

Проси у нас, что хочешь, и любое

Исполню я желание твое.

Пришли с гонцом послание свое».

Сказал гонец: «Сломи свое упорство.

Знай: от тебя не требует покорства

Владыка, доброю ведом звездой, —

Лишь тайну сердца ты ему открой».

«Тот не торгуется, кто жаждет мира, —

Гласил ответ. — Когда с владыкой мира

Ты вправду хочешь заключить союз, —

Желанным гостем будешь ты, клянусь,

Почетным гостем будешь ты в Иране,

Достигнешь исполнения желаний.

Твоих бойцов я щедро одарю,

Вручу я каждому богатырю

Серебряную, золотую чашу,

Вельмож я кушаками опояшу.

Мой шах, желая друга обрести,

С тобою встретится на полпути,

Ты будешь принят им достойно сану,

Когда вражды не выкажешь Ирану.

Но если ты с войной пришел сюда,

То знай: погнал ты утлые суда,

В сражение вступил себе на горе, —

Чудовище тебя проглотит в море.

В степях Герата гибель ты найдешь,

Своих бойцов погубишь и вельмож,

А если повернешься к нам спиною,

Разверзнется земля перед тобою,

А в спину будут бить и дождь, и град, —

Навряд ли возвратишься ты назад».

Услышал Совашах слова Бахрама,

И от обиды вспыхнул он и срама,

Не думал он, что воин так суров,

Похолодел от тех холодных слов.

Сказал гонцу: «К нему помчись ты снова,

Пусть черный див мое услышит слово:

«Ты в этой не прославишься войне,

И пользы никакой не будет мне,

Когда тебя в сраженьи уничтожу.

Хотя ты корчишь знатного вельможу, —

Как твой властитель предо мной — ничто, —

Пред худшим ты моим слугой — ничто!

Но если, низкий, гордость ты отбросишь,

Но если милости моей попросишь,

Возвышу я тебя над всем двором,

Несчетным одарю тебя добром,

Тебя, как венценосца, опояшу,

Оружием твоих бойцов украшу».

Бахрам ответствовал гонцу: «Ступай,

И вот что Совашаху передай:

«Пусть в низости я должен был родиться, —

Той низости мне нечего стыдиться.

Ормузд, всю низость увидав твою,

С тобой стыдится встретиться в бою,

Но я хочу войны, хотя я низок,

И помни: твой конец позорный близок.

Тебя мой правый покарает меч,

И голову твою снесу я с плеч,

Но своего копья не обесславлю:

Ормузду голову твою отправлю,

Я на копье не подниму ее,

Дабы не опозорилось копье.

Узнай: тогда лишь низость совершу я,

Когда тебя, ничтожного, прощу я.

Теперь у нас один язык: война,

Теперь тебе погибель суждена.

Дракон на знамени иранском вышит, —

Огнем он пышет, ненавистью дышит.

Мне шлем и голова твоя нужны:

То будут моего меча ножны!»

Гонец, жестокое услышав слово,

Вернулся к своему владыке снова.

То слово Совашаха обожгло,

Разгневанное поднял он чело.

Глава шестая Бахрам Чубина и Совашах выводят свои войска на битву

Главы Турана клич раздался бранный.

Повсюду загремели барабаны,

Повсюду пыли выросли столбы,

Повсюду поднимался звук трубы.

Узнав, что двинул войско враг опасный,

Что степь от пыли стала желто-красной,

Отвагой препоясался Бахрам,

Сесть на коней велел богатырям.

Он пеших лучников вперед направил,

А меченосцев по бокам поставил,

Имея крепость за своей спиной…

Сказал бы ты: весь мир одет броней!

Стояла стройно каждая дружина,

Бойцы слились, казалось, воедино.

Была Герата крепость — позади,

Была врага свирепость — впереди.

Обозревал противник поле брани.

Увидел Совашах в иранском стане

Единодушие, порядок, строй,

И крепость за бахрамовой спиной.

А войско турков, со слонами вместе,

Скопилось в тесном, неудобном месте.

Своим воителям сказал он так:

«Герата крепость занял хитрый враг,

Он рать свою поставил нам на горе,

Стесниться нас заставил в междугорье»

Построил Совашах свои войска.

Взметнулись тучи пыли и песка,

И заклубился воздух мутно-синий.

Построил сорок тысяч в середине

Храбрейших копьеносцев и стрелков,

Сильнейших меченосцев-седоков,

И справа — сорок тысяч самых смелых,

И слева — сорок тысяч мощнотелых,

И сорок тысяч всадников в тылу.

Еще прибавим к этому числу

И запасные грозные дружины,

Заполнившие узкие лощины,

А впереди военные слоны

Стояли наподобие стены,

Бойцам Ирана преградив дорогу.

Но Совашах был погружен в тревогу,

Предчувствуя, что час его пришел,

Что будет втоптан в прах его престол.

И озирая тесное пространство,

Он проклинал судьбы непостоянство.

Глава седьмая Новое послание Совашаха Бахраму и ответ Бахрама

Опять отправил Совашах гонца,

Гератца родом, хитрого лжеца,

Который мог грозить и улыбаться.

Вот что Бахрам услышал от гератца:

«Шах говорит: «Погибнешь ты, Бахрам,

Не вняв моим советам и словам.

Ты вышел против двух владык державных,

Не знающих себе на свете равных.

Они горят, как солнце над землей:

Я — первый, Пармуда, мой сын, — второй.

Мои войска густы, как лес дремучий,

И хлынули б, как дождь из вешней тучи,

Потоки слез твоих из гордых глаз,

Когда б узнал ты их число сейчас.

Мои гаремы и дворцы несметны,

Их ни один не сосчитает смертный.

Моих слонов, моих коней число

Тебя бы в изумленье привело.

И если б горы двинулись и реки,

То не сумели б унести вовеки

Мое добро, оружие, казну

И гнев, с которым начал я войну.

Властители держав, царей потомки,

Чьих предков имена поныне громки,

Все, кроме твоего, цари земли

Меня владыкой мира нарекли.

Все венценосцы предо мной ничтожны,

Для них мои законы непреложны.

Дороги не найдут и муравьи,

Когда я выставлю войска свои:

Кто на меня в Иране и Туране

Пойдет войной, тот обречен заране.

Мои войска, едва вступив в Герат,

Растянутся до Тайсакунских врат.

Не хватит войск, — число их увеличу,

И весь Иран им посулю в добычу.

Не ценишь и не любишь ты себя,

Иль ценишь ложь — и губишь ты себя.

Тебя властитель обмануть решился,

Иль, может быть, рассудка лжец лишился.

Добро ты должен отличить от зла,

Чтобы творить разумные дела.

Открытый нрав не путай с лицемерьем.

Страшись войны, приди ко мне с доверьем,

Я приобщу тебя к своим трудам,

Тебе я в жены дочь свою отдам,

Престол тебе вручу я и державу,

И венценосцем станешь ты по праву.

Могуществом ты будешь осиян:

Я во владенье дам тебе Иран,

Когда я шахиншаха обезглавлю,

Когда же в Рум опять войска направлю,

Я дам тебе румийскую страну,

Ее сокровища, ее казну.

Я потому твою возвышу славу,

Что ты, Бахрам, пришелся мне по нраву,

Знаток войны, ты витязь и мудрец,

Был храбрым полководцем твой отец.

Поверь: слова мои — не украшенье,

А ты осмелился пойти в сраженье,

А ты решил со мною воевать,

Беспомощную возглавляя рать!

Но если ты, безумец, жаждешь брани, —

Не жди ты больше от меня посланий».

Бахрам ни разу не прервал гонца,

И, выслушав посланье до конца,

В ответ суровое нашел он слово:

«Властителя болтливого, пустого,

Коварного и злого хитреца

Не уважают смелые сердца.

Внимал я, к роковой готовясь встрече,

И нынешней твоей, и прежней речи,

И понял ясно, что тебе, Сова,

Недорого обходятся слова.

Но силу только тот в словах находит,

Чье царство и величие проходит.

Я слышал, возмущаясь, речь твою.

Во-первых, тем, что ты сказал: «Убью

Ормузда, и возьмешь Иран в добычу…»

О дервише тебе напомню притчу:

Он из селенья выгнан с криком был,

А хвастался: «Я там великим был…»

Двух суток не пройдет, когда мгновенно

Так повернется колесо вселенной,

Что голову твою я отрублю

И шахиншаху в дар ее пошлю.

Еще слова ты говорил о славе,

О дочери, о войске, о державе,

О том, что жалуешь меня страной,

Что будет дочь твоя моей женой.

Когда я слушал слов твоих начало,

В которых мне хвала твоя звучала,

Я думал, что ты знаешь в людях толк:

В конце ты мне велишь нарушить долг.

Не ожидал я этого обмана,

А ты, позарясь на престол Ирана,

Мне посулил и царство, и венец,

И дочь свою, и царский свой дворец…

Нет, моего не оскверняй ты слуха!

Кинжалом твоего достигнув уха,

Я голову твою отброшу прочь,

Тогда себе твою возьму я дочь!

Еще сказал ты: счета нет коронам,

Войскам твоим и странам покорённым,

При этом мне припомнились слова, —

Их воин говорил с отвагой льва:

«К воде быстрей воды бежит собака,

Минует воду второпях, однако».

Свернул ты с благородного пути,

Когда решил на нас войной пойти,

Но ты мои почувствуешь удары,

Насильник, не укроешься от кары.

«Мой раб гораздо более велик, —

Так ты сказал, — чем тысячи владык.

Покорны мне все крепости вселенной», —

Так ты сказал, свидетель — мир нетленный.

Но знаешь сам, что множество путей

Ведут к воротам этих крепостей,

По тем путям проходит простолюдин,

И царь, и богатырь, чей жребий труден.

В ворота тщетно будешь ты стучать:

На них твоей погибели печать.

Когда меня в свои вельможи прочишь,

Ты этим имя лишь мое порочишь,

Но силу моего меча познав,

Забудешь ты свой милостивый нрав,

А сам найдешь ты мир, стремясь к покою,

Лишь под моей высокою рукою.

Тот путь, которым ты пошел — ничто!

Твои войска и твой престол — ничто!

Ты в трепете смиришься предо мною,

Когда свои дружины я построю.

Ты — лжец, хотя царем себя зовешь,

Но никогда не побеждает ложь…

Еще сказал ты, что меня ты ценишь,

В броню военачальника оденешь, —

Но я уже сейчас достиг высот,

Мой властелин мне оказал почет.

К тебе пришел я, властью наделенный

И знаменем Рустама осененный.

Даю тебе, Сова, трехдневный срок,

А в третий вечер протрубит мой рог:

Тебя своим кинжалом обезглавлю

И голову твою в Иран отправлю!»

Ответ услышав, пожелтел посол,

В отчаянье обратно он пришел.

Стал Совашах мрачнее черной ночи:

Дорога к смерти сделалась короче.

Сказал Фагфур: «Ничтожна вражья рать,

Зачем же убиваться и рыдать?»

Он приказал, чтоб всадников сзывала

На бой бряцающая медь кимвала,

Чтобы колоколов индийский звон

Был горным эхом гордо повторен,

Чтоб громко барабаны загремели,

Чтоб небеса от страха почернели.

Построил войско молодой храбрец, —

Задумчиво сказал ему отец:

«Избранник смелых, младший сын мой милый,

Развей пришельцев завтра грозной силой…»

Сложили всадники свои шатры,

В вечернем мраке вспыхнули костры,

И стиснутое горными грядами,

Простерлось полчище двумя рядами.

В шатре Бахрама собран был совет.

Что принесет воителям рассвет?

Уснули турки, прекратились клики,

Мир сделался ненужным для владыки.

Глава восьмая Бахрам видит сон и вступает на заре в бой с Совашахом; смерть Совашаха

Уснул Бахрам, но дума о войне

Не улеглась; увидел он во сне:

Полки Турана движутся лавиной,

Они сражаются с отвагой львиной,

И полностью его разбита рать,

И сам он пешим вынужден бежать,

И друга нет ни спереди, ни сзади,

И тщетно он взывает о пощаде…

Проснулся он печален, удручен,

Но скрыл он ото всех тяжелый сон.

Бахрам, одевшись, ночь провел в тревоге.

Вдруг топот он услышал на дороге:

То прискакал Харрод Бурзин верхом,

От Совашаха убежав тайком.

Сказал Бахраму: «Где твоя охрана?

Иль ты силков не видишь Ахримана?

Храни бойцов по долгу главаря,

Их души не растрачивай ты зря.

Достоин будь высокого удела:

Великое начнешь ты завтра дело!»

Бахрам — в ответ: «В твоем роду, скажи,

Ужели все такие же мужи?

Все, видно, промышляют рыбной ловлей,

Зимой и летом заняты торговлей.

И ты закидываешь в лужу сеть, —

Тебе ли в бой лететь, мечом владеть?

Увидишь ты, когда заря проснется,

Достоин ли я званья полководца,

Увидишь ты, как превратятся в прах

И вражьи полчища, и Совашах!..»

Вот на добычу солнце-лев стремится.

Даль побелела, как лицо румийца.

Раздался гром трубы и гул копыт, —

И под копытами земля кипит.

Военачальник, с палицей и в шлеме,

Промчался перед воинами всеми.

Изадгушасп на поле вывел свой

Трехтысячный отряд передовой.

Скакун его подобен был плотине,

Что преграждает путь речной стремнине.

Средину возглавлял Ялонсина.

За ним — упорна, опытна, сильна,

Главой Кундогушаспа называя,

Дружина возвышалась тыловая.

Сжигал траву Кундогушаспа конь, —

Он высекал копытами огонь…

С рядов передних клич раздался бранный:

«Золотошлемные мужи Ирана!

Того, кто побежит спиной к врагу,

Я обезглавлю, а потом сожгу».

И, как судьба, неотвратимый, строгий,

Закрыл он к отступленью две дороги, —

Велел он к бегству преградить пути,

Чтоб смерть или победу обрести.

Писец Мехран предстал пред исполином.

Сказал ему: «Поверь моим сединам, —

Да будет в битве бдителен твой взор:

Не видно ни земли, ни рек, ни гор

Под меченосным воинством Турана!»

Разгневался воитель на Мехрана,

Сказал: «О ты, нечистый враг добра,

Слуга чернил, бумаги и пера!

Кто заставлял тебя, писака хилый,

Подсчитывать дружин туранских силы?»

К Харроду прибежав, сказал Мехран:

«Бахрам нечистым духом обуян!»

И оба старца прикусили губы:

Сановникам сражения не любы.

Они бы прочь бежали поскорей,

Но трепетали пред царем царей.

Они на холм взобрались перед строем,

Чтоб легче было наблюдать за боем,

И за Бахрамом пристально следя,

Они уставились на шлем вождя.

Разгневанный Бахрам, вступая в битву,

На поле боя произнес молитву.

Он восклицал, сердца воспламенив:

«Творец, ты видишь: враг несправедлив.

Ужели я ничтожней Совашаха?

Избавь же душу ты мою от страха,

Даруй же радость войску моему, —

И я тогда с восторгом смерть приму.

Даруй добру желанную победу,

И мир хвалу тогда воздаст Изеду».

Так восклицая, сел Бахрам в седло,

И стало на душе его светло.

Взмахнул он палицей бычьеголовой,

К великому сражению готовый.

А Совашах сказал войскам: «Теперь

Должны вести вы битву без потерь,

Вам надобно прибегнуть к чародеям.

Иначе мы врага не одолеем».

И чародеи занялись волшбой.

И вспыхнул пламень желто-голубой.

Верхом на льве скакал волшебник старый,

Творил свои испытанные чары,

В одной руке — змея, в другой — дракон…

Был каждый конь и всадник превращен

В источник пламени буйноязыкий,

Огонь метали палицы и пики,

Гоняя тучу, ветер налетел,

И туча разразилась ливнем стрел.

Сказал Бахрам: «О воины Ирана,

Не бойтесь чародейного обмана,

Противник не спасет себя волшбой,

Бросайтесь в правом гневе в правый бой!»

Степь огласилась гулом одобренья,

Воители возжаждали сраженья.

Увидел Совашах, что ничего

Не могут дать обман и колдовство,

Увидел, что Бахрам вперед несется,

Что рать не отстает от полководца.

Бахрам ворвался в левое крыло

И смял бойцов великое число.

Как в стадо волк, ворвался в середину,

Погнал назад туранскую лавину.

Увидел он трех трусов-беглецов,

Свалил одним ударом трех бойцов,

Сказав: «Отвергли чести вы обычай!»

Он палицею с головою бычьей

Врагов рассеял правое крыло,

Чье знамя под ноги ему легло,

Он разделил туранцев на три части, —

Так воеводы бодрствовало счастье.

Тут Совашаха загремел приказ:

«Слонов на поле выведем сейчас,

Нам нужно войском двинуться огромным,

Чтоб мир Бахраму показался темным!»

Увидев издали слонов, Бахрам

Сказал, взволнованный, богатырям:

«Мужи, пусть нам сопутствует удача!

Мы тетиву натянем в луках Чача,

Стрелою, кровожадным ли копьем, —

Слоновью стену все-таки пробьем.

Поклявшись венценосцем и владыкой

И богатырской храбростью великой,

Над головою поднимите щит,

Пусть ваша сталь противника разит,

Пусть не страшат вас хоботы и бивни,

Пусть ваши стрелы падают, как ливни!»

Бахрам помчался в бой, подобный льву,

Натягивая лука тетиву,

Уподобляя лук весенней туче.

За ним скакал его отряд могучий.

В цель попадала каждая стрела,

Из хоботов слоновьих кровь текла,

Земля насытилась горячей кровью, —

Пила и человечью, и слоновью.

Был слон-вожак безумьем обуян

От сотен острых стрел и жгучих ран.

На произвол судьбы он бросил стадо, —

Рассыпалась туранских войск ограда,

Слоны помчались вслед за вожаком,

Топча туранцев на пути своем.

Ряды стальные сила их ломала, —

В тот день погибло воинов немало.

Усталая, измученная рать

От стрел Бахрама устремилась вспять

К подножию престола золотого,

Сиявшего бойцам с холма крутого.

На том престоле Совашах сидел.

Искатель битвы проклял свой удел,

Когда стальную он увидел гору,

Что по степному двигалась простору:

Все воины в пыли, и все мрачны,

И топчут их безумные слоны.

Заплакал он от страха и от срама,

Сел на коня, спасаясь от Бахрама.

Бахрам погнался беглецу вдогон,

Иранцам крикнул, боем упоен:

«Настигнуты враги судьбиной злою.

Разите их мечом, копьем, стрелою,

Сейчас врагам не до красивых слов,

Все думы — о спасении голов.

Разите же пришельцев посрамленных,

Сперва стараясь уничтожить конных!»

На холм крутой поднялся Чубина,

За шахом вслед погнался Чубина,

Помчался барсом по степи зеленой,

Стрелу достал из стали закаленной,

Четыре прикрепил стальных крыла.

Потом, чтоб метко прянула стрела,

Он богатырским натянул движеньем

Свой гибкий лук, и отпустил с уменьем

Он тетиву, рукой натер он лук.

В изгибе лука треск раздался вдруг

И завопил, казалось, лук из Чача,

Но суждена была ему удача, —

Свистя, взвилась пернатая стрела,

Хребет Совы насквозь она прошла,

И голова Совы склонилась долу:

Пришел конец величью и престолу.

В степной песок зарылась голова,

Бесславно кончил жизнь свою Сова.

Туранцев ужаснула смерть владыки,

И поднялись и стоны их, и крики.

Сказал владыка новый, Пармуда:

«Роптать не будем. Страшная беда

Нам предначертана творцом небесным.

Для войска поле оказалось тесным,

Мы не сумели на врага напасть, —

Десятая лишь воевала часть,

И многие раздавлены камнями,

И многие затоптаны слонами,

Иные, обезглавлены, лежат,

И среди них — Фагфур, мой младший брат.

Бахрама счастье было недреманным, —

Смиримся перед горем богоданным…»

Бахрам ходил среди бойцов своих,

Осматривая мертвых и живых.

Закат, как кровь, пылал на небосклоне,

С пустыми седлами блуждали кони.

«Узнай, кто мертв из наших смельчаков,

Каких оплакивать нам земляков:

Возьми ты часть моих трудов печальных!» —

Харрода попросил военачальник.

Харрод заглядывал во все шатры

В лощине, у подножия горы.

Одной потерей был Харрод расстроен:

Исчез отважный, родовитый воин,

Из тех людей, чей предок — Сиавуш,

Бахрамом назывался этот муж.

Хотя Харрод искал его упрямо,

Пришел он к полководцу без Бахрама.

Бахрам был этой вестью огорчен.

«Ушел от нас храбрец!» — воскликнул он.

Недолго тосковал он о потере:

Тот появился, словно ключ от двери!

Туранца пленного привел смельчак,

И злобою пылал плененный враг.

Сказал Бахрам Бахраму: «Соименник,

Живи и здравствуй вечно! Кто твой пленник?»

Потом туранцу крикнул он: «Изгой,

Исчадье адово, — кто ты такой,

Откуда, каковы твои занятья?

Тебя теперь твои оплачут братья!»

Туранец отвечал: «Я — чародей,

Я ни врагов не знаю, ни друзей,

Тому, кто воинов ведет в сраженье,

Я помогаю в трудное мгновенье.

На храбрецов я навеваю сны,

Чтоб души были их потрясены.

Ведь это я в тебе тоску посеял, —

Я на тебя тот сон дурной навеял.

Способен и на большее мой дар:

Я — обладатель дивных, сильных чар.

Постиг войска Турана жребий черный,

И на ветер пошел мой труд упорный.

Но если пощадишь ты жизнь мою,

Тебе я буду помогать в бою».

Воитель погрузился в размышленья.

«А вдруг, — Бахрам подумал, — в день сраженья

И впрямь смогу я отвратить беду,

Когда я в нем помощника найду?

Но Совашаху не помог, однако,

Колдун, идущий по дороге мрака!

Нам благо от всевышнего дано,

Иначе не пришло бы к нам оно».

Велел он обезглавить чародея,

Встал и воскликнул, к свету тяготея:

«Творец, великий в счастье и грозе,

Блажен идущий по твоей стезе.

Все — от тебя: тоска и наслажденье,

Восторг и стыд, величье и паденье!»

Сказал военачальнику писец:

«О богатырь, отваги образец,

Ты стал оградой городов Ирана,

Тобой держава наша осиянна,

Тобой возвышен царственный престол,

Ты — вождь и от вождей произошел,

Да славит благодарственное слово

Ту мать, что сына родила такого!»

Простых и знатных отпустил Бахрам,

И разошлись иранцы по шатрам.

Глава девятая Бахрам извещает Ормузда о победе и посылает ему голову Совашаха; ответ Ормузда

Мир отдохнул от грохота кимвала,

Сошло эбеновое покрывало,

Корабль рассвета выплыл из воды

Сны кончились и начались труды.

Бахрам велел друзьям и приближенным:

«Ступайте вы к поверженным знаменам.

Одних врагов да пощадит ваш меч,

Другим должны вы головы отсечь:

Сюда знамена и рабов доставьте,

Вельмож и венценосцов обезглавьте».

Затем призвал писца, чтоб шахиншах

Узнал о многих радостных вещах:

Что закружилось колесо вселенной,

Что враг разбит коварный и надменный,

Что прибегал он к хитрости, к волшбе,

Но пораженье потерпел в борьбе,

Что бились воины Ирана смело,

Что сила их и доблесть — без предела.

Когда Бахрам одобрил труд писца,

Он выбрал расторопного гонца,

Сказал ему: «Знамена вражьей рати,

А также головы туранской знати —

И Совашаха, и его вельмож —

С моим посланьем шаху отвезешь».

Когда в Туране стало все известно, —

Раздался плач великий повсеместно.

Ни есть, ни спать вельможи не могли, —

Глаза в слезах, а головы в пыли.

Дыханье шаха Пармуды стеснилось,

Кровь сердца по его щекам струилась.

Он сбросил с головы своей венец,

Сановников призвал он во дворец.

Спросил их в удивленье и печали:

«Неисчислимой ратью мы стояли,

Зачем же мы не бились до конца,

Иль струсили воители отца?»

Так отвечал один мудрец вельможный:

«Мы рать противника сочли ничтожной,

А между тем Бахраму равных нет,

Такого храбреца не видел свет.

Их не было и сотой нашей части,

Но помогли иранцам бог и счастье».

От этой речи Пармуда поник,

И пожелтел его печальный лик.

Велел он выступить своим дружинам,

Повел их по ущельям и долинам, —

Пришли к Джейхуну грозные ряды

Стотысячного войска Пармуды.

А в это время, знатью окруженный,

Сидел Ормузд, в тревогу погруженный.

Он говорил: «О горе, горе нам,

Известий во дворец не шлет Бахрам,

А он уже воюет две недели.

Что скажете вы мне об этом деле,

Не проиграл ли битву богатырь?»

Едва замолк, вошел к нему визирь.

Владыку осчастливил он известьем:

«О шах, живи под радостным созвездьем,

Одержана победа над Совой,

Бахрам увенчан славой боевой!»

Тотчас был призван вестник благодати,

Он место получил повыше знати,

Шах расспросил его, при всем дворе,

О войске, о вожде-богатыре

Сказал гонец: «О государь вселенной,

Победой кончен бой благословенный,

Сова лежит в пыли без головы,

Фагфур зарублен — младший сын Совы.

Воздеты обе головы на пики, —

На них глядит весь город твой великий».

И встал властитель с радостным лицом,

И стан прямой согнул перед творцом.

Сказал: «Создатель солнца, славы звездной!

Уже борьбу считал я бесполезной,

К тебе взывал я, о податель благ,

И вот повержен мой заклятый враг.

То сделали не рать, не воевода, —

То нам помог всевышний с небосвода!»

Он приказал сокровища раздать,

Диргемы из казны своей достать, —

Сто тысяч насчитал казнохранитель, —

Их шахиншаху завещал родитель.

Паломникам одну вручил он треть

И дервишам, чтоб наслаждались впредь.

Огнепоклонникам вручил другую,

Сказав жрецу: «Сокровища дарую

Я в честь огня — святыни всех святынь!»

На здания для путников пустынь

Истратил третью часть отцовских денег,

Чтоб радовались гость и соплеменник.

Затем велел он письма разослать,

Уведомить священников и знать,

И каждый город, и удел, и область,

Что выказал Бахрам в сраженьи доблесть,

Что Совашаху голову отсек

И славою покрыл себя навек.

Ормузд провел в молитве две недели.

Когда лучи рассвета заблестели

Над башнями высокого дворца,

Шах пригласил бахрамова гонца.

Победы вестника лаская взглядом,

Он усадил его ссобою рядом.

Призвав столпов державы на совет,

Велел Бахраму написать ответ.

Так позаботился он о Бахраме:

Он щедро одарил его дарами,

Серебряный престол ему послал,

И написать указ он пожелал,

А в том указе дал ему немало:

Всю землю от Барака до Хайтала.

Бахраму волю он изрек свою:

«Сокровища, добытые в бою,

Раздай бойцам, воюющим без страха,

А мне пришли убранство Совашаха.

Затем иди на битву с Пармудой,

Заставь его смириться предо мной!»

Шах наградил гонца конем отменным,

А также одеяньем драгоценным.

Ликуя, выслушал гонца Бахрам.

Добычу он раздал богатырям,

Сокровищ Совашаха не убавил,

Он во дворец Ормузда их отправил, —

Велел вручить владыке целиком,

А сам пошел на новый бой с врагом.

Глава десятая Победа Бахрама над Пармудой, сыном Совашаха, а также о том, как укрылся Пармуда в крепости Овоза

Узнав, что двинулся Бахрам в сраженье,

Такое принял Пармуда решенье:

Найти приют в твердыне Овоза, —

Ей не страшна военная гроза,

Она любые выдержит удары!

Укрыл он в ней диргемы и динары,

Алмазы, жемчуга и серебро, —

Все унаследованное добро.

Вот он Джейхун оставил за собою, —

Другая рать спешила также к бою,

Чтоб выгодные рубежи занять.

Так торопились та и эта рать,

Что не могли ни разу стать на отдых.

От Балха в двух недолгих переходах

Друг против друга выросли стеной.

Меж ними, в два фарсанга шириной,

Зеленая долина простиралась:

Для битвы много места оказалось…

Бахрам наутро подскакал к врагам:

Их силы оценить спешил Бахрам.

И Пармуда проснулся утром рано,

Чтобы взглянуть на воинов Ирана.

Сказал он войску, горем обуян:

«Им покровительствует Ахриман

И гневен их могучий воевода, —

Достиг он головою небосвода,

Под скакуном его гнедым бурля,

В кровь превратилась черная земля!

В помощники возьму я мглу ночную,

Из сердца вырву страх и бой начну я».

Вернулся Пармуда к себе в шатер.

Задумчив был его печальный взор.

Он мыслил: «Вражью рать разбить мне трудно:

Я знаю, что она немноголюдна,

Но состоит из гордых удальцов,

Отборных и упорных храбрецов.

Колючками покажутся им пики,

Бахрам ведет их — витязь грозноликий,

Он Совашаха поломал хребет,

Пьянит его хмельная кровь побед.

Пусть мне в бою поможет вседержитель, —

За кровь отца ответит мне воитель!..»

Бахрам собрался выступить вперед,

Но так ему промолвил звездочет:

«Когда ты хочешь одержать победу,

Не начинай, Бахрам, сраженья в среду,

Не то с тобой произойдет беда!..»

Настала светозарная среда.

Между двумя войсками, посредине,

Высокий сад благоухал в долине.

«Пойдем сегодня в сад, — сказал Бахрам, —

Весельям предадимся и пирам».

Устлали сад богатыми коврами, —

Земными их украсили дарами,

Позвали музыкантов и певцов,

Наполнил кравчий кубки храбрецов.

Бахрам до поздней ночи веселился.

Ночной дозор к властителю явился,

Обрадовал известьем Пармуду:

«Противник развлекается в саду».

Из своего воинственного стана

Шесть тысяч отобрал глава Турана,

Чтоб окружили сад со всех сторон,

Чтоб ночью взяли недруга в полон.

Бахрам, узнав о замысле опасном,

Велел певцам замолкнуть сладкогласным,

Ялонсине сказал он: «Топором

В ограде сада сделай ты пролом».

Так выехали воины из сада.

Бахрам помчался во главе отряда.

Ночную тьму он разбудил трубой,

С туранскою дружиной начал бой.

Другой отряд вступил в сраженье вскоре:

Он прорубил вторую брешь в заборе.

Бахрам разил врагов стрелой, мечом,

Замахивался спьяну кирпичом.

Немногие спаслись от исполина.

Вином разгоряченная дружина

От крови крепче захмелела там.

Стучали палицы по головам,

Как будто молоты по наковальням,

И гром и звон текли к просторам дальним.

До самой ставки шаха Пармуды

Вели в ночи кровавые следы,

Валялись обезглавленные трупы

И лошадей отрубленные крупы.

Когда Бахрам вступил под сень шатра,

Решил он, что не нужно ждать утра,

И только ночь достигла половины,

Он в бой ночной повел свои дружины.

Он бдительность разведки обманул,

Его заметил поздно караул,

И вот раздался гром трубы нежданно,

И повскакали с мест бойцы Турана.

Так заревели турки, ошалев,

Что вздрогнул бы от рева лютый лев!

Внезапно битва началась ночная.

Скакали недруги, не понимая,

Где правое, где левое крыло,

Кромешной тьмою степь заволокло.

От крови камни рдели, как кораллы,

Огонь взметали острые кинжалы,

Огонь взметали быстрые мечи.

Земля и воздух вспыхнули в ночи.

Разбитый враг в сумятице метался, —

Из турков мало кто в живых остался.

Когда же ночь приподняла подол,

Когда на землю свет зари сошел,

Бахрам к туранским прискакал дружинам

И огласил долину ревом львиным:

«Ты обратился в бегство, Пармуда,

Не ведая ни срама, ни стыда!

Ты, Пармуда, ребенок, а не воин,

Средь воинов скакать ты недостоин,

Припал ты к материнскому соску, —

Тебе ль стрелять из лука на скаку?»

Ответил шах: «О жадный лев, доколе

Ты будешь биться на кровавом поле?

День битвы напоила наша кровь,

Зачем же кровь пролить ты хочешь вновь?

Своей победой вправе ты гордиться.

Иль мало тебе крови, кровопийца?

Такую крепкую разбил ты рать, —

Чего же можешь ты еще желать?

Представь, что ты рассек меня с размаха, —

Последнего потомка Совашаха:

Хотя вольны туранские сыны, —

Для смерти, не для воли, рождены.

Но смерть моя — тебе какая прибыль?

Что принесет тебе моя погибель?

Пожить еще мне в мире дай земном,

Твоим прощенным стану я рабом.

Я убегу — за мной бежать не вздумай:

Меня настигнет только рок угрюмый.

Но если я, оружие сложив,

Паду перед тобой, ни мертв, ни жив, —

Не будь жесток и позабудь о мщеньи:

Не в этом человека назначенье.

Позволь теперь вернуться мне к шатру.

Поверь, что мирный путь я изберу,

И своего не унижая сана,

Посланье напишу царю Ирана.

Когда Ормузд окажет милость мне,

Подаст мне руку в грозной сей войне,

Мечты о царствованьи я отрину,

Рабом покорным буду властелину.

С войной пришли мы, — пусть наступит мир,

Пусть эта битва превратится в пир».

Бахрам внимал туранцу с нетерпеньем

И думал: «Не обманешь хитрым пеньем!»

Он отвернулся от таких речей,

Воскликнув: «Хорошо поет злодей!»

И только рать вкусила отдых краткий,

Он вновь построил мощные порядки,

Он ринулся, как лев, на Пармуду,

Он разогнал туранскую орду.

Иранцы на конях скакали статных,

Туранцев обезглавливали знатных

И складывали в кучу их тела.

Гора из трупов на земле росла,

И к той горе, добытое в сраженье,

Иранцы принесли вооруженье:

Бойцы Бахрама возвели ее,

«Горой Бахрама» нарекли ее!

К Ормузду был гонец отправлен с вестью:

«Явился Пармуда с великой местью,

Не могут рать его обнять глаза,

Укрылся он в твердыне Овоза

И укрепил могучую твердыню.

Он в ней засел, забыв свою гордыню,

На возвышеньи горя и тоски,

Вокруг — неисчислимые стрелки».

Бахрам воскликнул: «Начата осада,

Спешить на поле битвы нам не надо!»

Он дал один отряд Ялонсине,

Велел помчаться к южной стороне,

Другой отряд Изадгушасп возглавил

И к северу своих бойцов направил.

«Всех обезглавьте на своем пути,

Пусть Пармуда томится взаперти, —

Сказал Бахрам, — быть может, в степь он выйдет,

Когда не степь, а кровь кругом увидит».

Глава одиннадцатая Послание Бахрама Пармуде и просьба Пармуды о мире

Три дня стояло войско у ворот,

А на четвертый день, когда восход

Воителям явил свое пыланье,

Бахрам отправил Пармуде посланье:

«О шах, скажи, где ныне твой отец?

Где двор его, вельможи и венец?

Где гордые, блестящие надежды?

Где грозные военные одежды?

Где копья, где могучие слоны,

Где все его волхвы и колдуны?

Где рать его, как темный лес густая, —

Ответь мне, царь Турана и Китая?

Тебе подвластны были города, —

Из всех твоих владений, Пармуда,

Одна лишь у тебя осталась крепость:

Мироисканья понял ты нелепость?

Как женщина, ты скрылся за стеной

И в крепости рыдаешь ты степной.

Поверь мне, ты не выдержишь осады,

Открой ворота и проси пощады,

Проси, чтоб пред властителем моим

Предстал я покровителем твоим.

Пришли мне в дань динары и диргемы,

И жемчуга, и золотые шлемы:

Царю не следует беречь казну,

Когда он хочет сохранить страну.

Знай, Совашаха мертвого наследник:

Перед царем царей — я твой посредник,

Воителей Ирана я глава,

И примет шахиншах мои слова.

Увы, надежду втайне ты питаешь,

А в чем она, — ты от меня скрываешь.

Не будь строптив, смирись перед судьбой,

И замыслы свои ты мне открой.

Ты видишь, я тебя не обезглавил,

О царь, тебе я выбор предоставил,

Не то, ты был бы мертв, как твой отец,

А сын оплакивал бы твой конец.

Но если много у тебя динаров,

И не страшишься ты моих ударов,

На мощь свою надеешься вполне, —

Готовься ты к отмщению, к войне».

Был скорбен Пармуда, гонцу внимая,

Ответил царь Турана и Китая:

«Рожденный дерзким, посмотри вокруг:

Ты жаждал мук, — и ты добился мук.

Пока ты полон силы и дерзанья,

Не проникай ты в тайну мирозданья.

Ты молод, а вселенная стара.

От битв кровавых ты не жди добра.

Судьба, в круговращении великом,

Ко мне, быть может, повернется ликом.

Я тоже страх внушал богатырям, —

Не свойственно раскаянье царям.

Владел я городами, племенами,

Войсками, барабанами, слонами,

И вот я пред врагами распростерт.

Не будь же сердцем дерзок ты и горд.

Отец мой жаждал овладеть вселенной.

Его рабом был небосвод нетленный,

Сама земля была им пленена,

Тряслась, его завидев скакуна.

Но устремился он к безумной цели,

Неправедные мысли в нем созрели,

И вот покрыл его деянья мрак, —

Лишь издали над ним смеется враг.

Как ты, он был когда-то дерзок, молод,

Но был он жерновами жизни смолот.

Поболее, чем солнечных лучей,

Воинственных собрал он силачей,

Слонов — поболее, чем диких зерен,

Был Совашах, казалось, непоборен,

Кто сосчитал бы войск его число?

Но их пожрало времени жерло.

Тот, кто жестокие возглавил рати,

Пускай не забывает о расплате.

Такой могучий властелин угас, —

Когда-нибудь и твой наступит час.

Не мни, что можно кровь пролить впустую:

Своей заплатишь ты за пролитую.

Когда Туран повергнешь ты во прах, —

Огонь зажжешь ты в мстительных сердцах.

Беды я опасаюсь, дальнозорок.

Тебе не сдамся я без оговорок.

Ты — раб, я — царь, я — властелин земель,

Я не склонялся пред рабом досель.

Однако, воевать с тобой не буду:

Безумцем не хочу прослыть повсюду.

Мне лишь тогда не страшен будет стыд,

Когда твой шахиншах меня простит.

Вручу ему страну, казну, твердыни,

И твой закон пусть властвует отныне».

Бахрам увидел свет своей звезды,

Обрадован ответом Пармуды.

Глава двенадцатая Бахрам просит у Ормузда пощады для Пармуды; ответ Ормузда

Затем глава богатырей Ирана

Послал письмо царю царей Ирана:

«Турана властелин со всех сторон

Победоносной ратью окружен,

Взывает о пощаде, смерть почуя.

Соизволенья твоего прошу я

Переговоры с Пармудой начать.

Твое согласье пусть скрепит печать.

То, что пощады он покорно просит,

Нас над его падением возносит.

От славы и венца отрекся он,

Да будет он царем царей прощен».

Возликовал Ормузд, прочтя посланье,

Призвал к себе высокое собранье,

Велел осыпать жемчугом чтеца,

И молвил так: «Благодарю творца!

Он увенчал меня небесным сводом,

Мой лик открыл он землям и народам,

Я — признан им: на поле боевом

Хакана сделал он моим рабом,

И славят нас, к престолу припадая,

Воители Турана и Китая.

Творца вселенной мне открыта цель:

Над всеми властелинами земель

Возвысит он меня, мои стремленья!

Как только сбудутся мои моленья,

Я древние сокровища раздам

Паломникам, больным и беднякам.

Вы также господу хвалу воздайте

И добрые поступки умножайте».

Затем призвал посланца шахиншах,

Велел преподнести ему кушак,

И золотом, и серебром расшитый,

Тугой кошель, динарами набитый,

Халат вельможи, вихря-скакуна,

Чья грива жемчугами убрана.

Затем призвал писца, чтоб о хакане

Он начертал приказ на тонкой ткани:

«Пока мне другом будет Пармуда,

Он будет в безопасности всегда.

Порукой в том — печать и вседержитель,

Мы — только слуги, бог — наш повелитель».

Затем Бахраму он послал слова

Надежды, и любви, и торжества.

Он так писал: «С почетною охраной

Доставь ты в мой дворец главу Турана:

Пусть по-хорошему придет ко мне!

Сокровища добыл ты на войне, —

Еще ты постарайся в этом деле,

Чтобы чертоги наши не скудели.

Пройди места, где есть еще враги.

Возьми их в плен, жилища их сожги:

Мне надобна еще твоя отвага.

Да будет бог с тобой — податель блага.

А если мало у тебя стрелков, —

Потребуй, сколько хочешь ты полков,

Пришли письмо, — число я увеличу

Иранцев, твоему послушных кличу.

Героев имена в письмо впиши,

Тех, с кем ты связан нитями души.

Войскам, вступившим за меня в сраженье,

Край пограничный дам я во владенье,

Тебя возвышу пред своим лицом,

Твое чело украшу я венцом».

Глава тринадцатая О том, как Бахрам рассердился на Пармуду

Когда посланье прибыло к вельможе,

Душа Бахрама сделалась моложе.

К себе призвать велел он поскорей

Своих прославленных богатырей.

Едва он им прочел слова владыки,

Как раздались ликующие клики,

В такой восторг военный стан пришел,

Что ты подумал бы: трясется дол!

Бахрам, внимая радостному стану,

Письмо о мире отослал хакану.

Когда посланье Пармуда прочел,

Покинул он и крепость, и престол,

Иранского властителя восславил,

Бахраму он сокровища отправил.

Сей гордый муж, величие храня,

Вскочил, пылинки легче, на коня

И поскакал из крепости старинной,

Сопровождаемый своей дружиной,

И на Бахрама даже не взглянул,

Лишь конь его сухую пыль взметнул.

Военачальник задрожал невольно:

Бахраму стало горько так и больно,

Как будто был он побежден врагом.

Велел он Пармуду вернуть пешком.

Вернули, перед воинством толкая,

Властителя Турана и Китая.

Бахрам промолвил, гневом обуян:

«Ужели у тебя в стране, хакан,

Не знают вежливого обхожденья,

И ты пустился в путь без разрешенья?»

Хакан ответил: «Жребий мой жесток.

Я был на всех собраниях высок,

А ныне впал в ничтожество позорно,

А ныне мира я прошу покорно.

Не вижу твоего величья в том,

Что сделал ты мой день печальным днем.

Теперь я получил посланье мира,

И вот я поспешил к владыке мира:

Меня освободит он от забот,

Своим, быть может, братом назовет.

Я власть свою вручил тебе всецело,

Мне до тебя нет никакого дела».

Воитель вспыхнул, кровь его зажглась,

И молнии посыпались из глаз.

Бахрам забылся в гневе, и с размаха

Горячей плетью он ударил шаха, —

Такой поступок — низости предел, —

Связать владыке ноги он велел

И заточить в шатре холодном, темном.

Узнав об этом деле вероломном,

Так порешил тогда Харрод Бурзин:

«С умом враждует этот исполин».

Сказал он главному писцу в тревоге:

«Богатый силой, разумом убогий,

Бахрам во зло употребляет власть:

От вспыльчивости — всякая напасть».

Они пришли к Бахраму, среброкудры,

Их лица желты, а советы мудры:

«Ты свел на нет свой подвиг боевой,

Плох богатырь с горячей головой».

Услышав их, воитель устыдился,

Руками за голову он схватился,

Сквозь землю провалиться был готов,

Освободил хакана от оков,

И, проклиная свой поступок низкий,

Ему коня послал он, меч индийский,

Украшенный алмазами чепрак,

Чтоб разогнать его обиды мрак.

К властителю Турана и Китая

Он прискакал, в смущеньи ожидая,

Пока он препояшется мечом,

Усядется на скакуна верхом.

Скакал он долго с Пармудой рядом,

Но тот его не удостоил взглядом.

Сказал Бахрам, гордыню одолев:

«Я вижу, на меня таишь ты гнев.

Царю царей пожаловаться можешь, —

Своей отрады этим не умножишь».

Хакан ответил: «Рок неотвратим,

И от него уйти мы не хотим.

Противны мне поклепы, наговоры, —

Я не из тех, кто ищет в них опоры.

Когда о происшедшем царь царей

Не будет знать без помощи моей,

Он не достоин своего величья.

Пусть бездну горя вынужден постичь я, —

Я не скажу, хотя в борьбе ослаб,

Что причинил мне зло какой-то раб».

Бахрам поник и сжался весь от боли,

Но ярость поборол он поневоле.

Сказал: «Открылся я тебе, скорбя,

Но ждал добра напрасно от тебя.

Ты милостью меня не осчастливил,

Но истину из слов твоих я вывел:

Никто из нас не должен сеять зло,

Чтоб семя зла в душе не проросло.

Зачем твои сокрыл я злодеянья,

Прося у шаха мирного посланья!»

Сказал хакан: «Что было, то прошло.

Я позабыл, что ты мне сделал зло.

Ты уничтожил зло в себе. Вернее,

Твое добро зла твоего сильнее.

Мы, как слепцы, порой к добру идем, —

Ты сделался моим поводырем.

Война приносит нам позор и горе,

Но мир их в благо превращает вскоре,

А если ты равняешь мир с войной,

То разум унижаешь пред собой.

Тот предводитель встретится с бедою,

Кто разума не шествует стезею.

Когда плохое на ветер ушло,

Пусть будет в сердце мирно и светло.

Теперь иди, творца благословляя,

Всё темное из сердца удаляя».

«Случившееся, — отвечал Бахрам, —

Скрыть от Ормузда не удастся нам.

Все, что захочешь, можешь властелину

Ты говорить, а я теперь накину

На гнев его покров небытия:

Наветов не боится мощь моя».

Сказал хакан: «Тот властелин державный,

Что зло и благо мерит мерой равной,

Молчит, когда его преступный раб

Свирепствует, — безумен или слаб.

И если в эту бездну беззаконий

Хоть издали заглянет посторонний, —

Будь он благожелательный иль злой, —

О шахе отзовется он с хулой.

Он скажет: «Легкомыслен повелитель,

Невежествен и глуп его воитель…»

От гнева пожелтел Бахрама лик,

И этот гнев настолько был велик,

Что порешил Харрод: «Сейчас хакана

В пыль превратит глава бойцов Ирана!»

Он молвил полководцу: «Гнев забудь,

Вступи, Бахрам, на справедливый путь

И подави в гортани злое слово:

Оно подчас причина дела злого».

Бахрам воскликнул: «Лжец и сын лжеца,

Восстановить он хочет мощь отца!»

Сказал хакан: «Так дурно ты не думай,

Пусть без отца дано мне век угрюмый

Дожить, и пусть престол отцовский пуст, —

Я не боюсь: поможет мне Ормузд.

Он мудр, и родовит, и осторожен:

Возвышен буду я иль уничтожен,

Об этом знать не надлежит рабу:

Лишь царь меняет царскую судьбу.

Не раб, дорогой зла пришедший к славе,

А царь судить о государе вправе.

Клянусь я повелителем твоим:

Пыль в голове твоей, а в сердце дым.

Увы, неправильна твоя дорога,

Ты разговариваешь зло и много,

Обрушиваешь дерзкие слова,

Не выслушав противника сперва».

Воитель спину показал хакану,

Коня направил к воинскому стану.

Он приказал Харроду и писцу

Посланье мудрое вручить гонцу,

Уведомить царя царей державных

О тайных разговорах и о явных.

Затем сказал, свирепый, как гроза:

«Ступайте оба в крепость Овоза

И соберите, мудрецы седые,

Все деньги, все изделья золотые…»

Еще с тех пор, когда Афросиаб

Бежал от войск Арджаспа, словно раб, —

Все то, что море нам дарует щедро,

Все то, чем славятся земные недра,

Все то, что посылают небеса,

Хранила гордо крепость Овоза.

Здесь находились, в сундуках покоясь,

И Сиавуша первый шахский пояс,

Расшитый жемчугом и бирюзой,

И серьги, ослеплявшие красой.

Такого в мире не было владыки, —

Будь это малый царь или великий, —

Который не желал бы тех даров!

Лухраспу отдал серьги Кай-Хосров,

Лухрасп — Гуштаспу. Спрятал их в твердыне

Арджасп, и вот никто не помнит ныне,

Кто обладал богатством и когда,

Увы, ушло былое, как вода.

Составив список золотых изделий,

Вельможи поразились: в самом деле, —

Визирь мудрейший или звездочет

Не знали б, как вести богатствам счет!

Бахрам велел собрать на поле брани

Все из камней, динаров, одеяний.

Среди добычи были две серьги,

В алмазах дорогие сапоги,

Мешок, червонным золотом расшитый

И жемчугами доверху набитый,

Тяжелых два йеменских кошеля

Сверкали златом, душу веселя.

Воитель смелый был прельщен добычей

И благородства он забыл обычай:

И пару знаменитую серег,

И кошели он для себя сберег.

От взора утаил он их чужого,

Вельможам не сказал о них ни слова.

Потом Изадгушаспу дал приказ,

Чтоб выбрал он из воинства сейчас

Бойцов отважных, десять сотен счетом,

И с ними к шахским поскакал воротам.

Исчезли вскоре всадники вдали,

Сокровища в отчизну повезли.

Вдоль быстрых рек, среди степных барханов,

Сто двигалось верблюжьих караванов.

Бойцы скакали с радостью в Иран,

А впереди, со свитою, — хакан.

Глава четырнадцатая Пармуда с сокровищами, присланными Бахрамом, приезжает к Ормузду

Хакан, ведя усталую дружину,

С сокровищами прибыл к властелину.

Взял булаву Ормузд, надел венец,

Сел на коня, поехал во дворец,

Когда узнал, что Пармуда явился.

Хакана увидав, остановился.

Приблизился к Ормузду Пармуда,

Увидел шаха в первый раз тогда.

Узнав его, хакан застыл на месте

И спешился затем с дружиной вместе.

Не покидала Пармуду боязнь,

Что шах к нему питает неприязнь,

Предшествующим сердце омрачилось,

Его страшила шахская немилость.

Он подошел к властителю владык.

Ормузд гнедого задержал на миг,

Взглянул, — и скакуна погнал он снова.

Хакан взобрался вновь на вороного.

Визирь собраний встретил Пармуду,

И вороного взял он за узду.

Поспешно спешился хакан Китая,

И в униженьи стойкий дух являя.

Он подошел к властителю держав,

И всех обворожил он, величав.

Его радушно принял шах Ирана,

И на престол, его достойный сана,

Он посадил хакана пред собой,

К нему приставлен был писец седой.

Сел на престол властитель побежденный,

Вельможами своими окруженный.

Когда узнал великий шахиншах

О привезенных Пармудой дарах,

Он приказал, довольством осиянный,

Чтоб вывели на площадь караваны.

Семь дней вкушал хакан покой и мир.

В честь гостя был затем устроен пир.

Велел хакан внести в чертог Сасанов

Поклажу дорогую караванов.

С утра до ночи десять тысяч слуг

К стопам царя несли за вьюком вьюк.

На следующий день владыка мира

С хаканом вновь засел за чашу пира,

И вновь к его стопам за вьюком вьюк

Несли пять раз по десять тысяч слуг.

Под грузом золотым сгибались спины,

Сто гор воздвигли слуги-исполины.

При виде этих драгоценных гор

Душа сияла, радовался взор.

Шах приказал воителей восславить,

Сокровища пред воинством поставить, —

Тут пояс был, расшитый бирюзой,

И серьги, ослеплявшие красой.

Был награжден Изадгушасп халатом,

Мечом алмазным и ковром богатым.

Он землю пред царем поцеловал.

На площади поднялся шум похвал, —

Мол, вечно пусть горит звезда владыки!

Сказал Изадгушаспу шах великий,

(С ним откровенен был он издавна):

«Не правда ли, отважен Чубина!

Послушный мне, он в битву войско двинул,

Он зло своим геройством опрокинул».

Таков Изадгушаспа был ответ:

«Владыка, знай, что так устроен свет, —

Хозяин жалок, если с гостем званным

Он за столом пирует деревянным»^[4]

Был шах ответом удручен таким,

Стеснилась грудь предчувствием дурным.

Глава пятнадцатая Ормузд узнает о проступке Бахрама и заключает дружбу с хаканом

Посланец тайный прибыл утром рано

С письмом от главного писца Мехрана:

«О шах, вовеки озаряй сердца!

Я — вечный раб престола и венца.

Знай, что нашли мы на полях сражений

Два кошеля, сработанных в Йемене,

В алмазах дорогие сапоги,

Героя Сиавуша две серьги,—

Героя, чей бессмертен разум вещий.

Бахрам себе присвоил эти вещи,

Но гневаться не надо на него:

Твое завоевал он торжество».

Сказал Ормузд гонцу: «За мною следуй,

И обо всем, что видел, ты поведай».

Ормузд подробный выслушал рассказ.

Поступок витязя его потряс.

Сказал он, вспыхнув: «Пусть мой воевода

Возвысился главой до небосвода, —

Я в нем дурное семя узнаю.

Во-первых: он врага разбил в бою,

Но поступил бесчестно с побежденным:

Как видно, он умрет низкорожденным.

Зачем себе присвоил, во-вторых,

Он серьги повелителей былых?

Как видно, возомнил себя владыкой!

Он опорочил подвиг свой великий,

Его геройство на ветер ушло,

Добро и разум превратились в зло».

Затем Ормузд призвал к себе хакана,

С ним пировал, как с равным, царь Ирана,

Покуда черноту своих кудрей

Ночь не стряхнула на царя царей.

Он молвил так: «С души ты бремя снимешь,

Когда, хакан, мою ты дружбу примешь.

Ты обретешь счастливую звезду!»

Взял за руку владыка Пармуду.

Был Пармуда Ормуздом очарован

И засиял от этих добрых слов он:

«Свои дела, свои поступки взвесь, —

Владыка продолжал, — дай клятву здесь,

Как нам велит обычай властелинов.

Клянись мне в том, что, мой дворец покинув,

Ты своего лица не отвернешь

Ни от меня, ни от моих вельмож».

Хакан поклялся божьей благодатью,

Венцом, престолом, шахскою печатью,

Кромешным мраком ночи, светлым днем,

Безгрешным, очистительным огнем:

От шаха помыслов не отвратит он,

Иным деяньям их не посвятит он.

Все встали. Клятва произнесена.

Ормузд и гость пошли к покоям сна.

При появленьи бронзового солнца

От сна восстали оба венценосца.

Пожаловал Ормузд, с восходом дня,

Хакану и кольчугу, и коня,

И приготовить приказал подарки.

Здесь был венец, как блеск денницы яркий,

Здесь были золотые пояса,

Блиставшие, как в звездах небеса,

Здесь были скакуны-аравитяне,

Браслеты, серьги, сотни одеяний,

Чудесные попоны из парчи,

В златых ножнах индийские мечи.

До перехода проводив хакана, —

До третьей остановки каравана,

К себе вернулся властелин держав,

Привет прощальный Пармуде послав.

Когда пришла к Бахраму весть благая,

Что возвращается хакан Китая

Домой, обласканный царем царей, —

С ним встретиться желая поскорей,

Помчался вождь победоносной рати

В сопровожденьи меченосной знати.

Вельможами приветствуем везде,

Скакал Бахрам навстречу Пармуде

Селеньем, городом, горой, равниной,

Спеша явиться с головой повинной:

Хотя в душе пылали боль и стыд,

Он думал, что хакан его простит.

Достигнув Пармуды за поворотом,

Хакана он приветствовал с почетом.

Но тот лицо надменно отвернул

От витязя, и даже не взглянул

На кошели, на яства и на вина,

Что привезла бахрамова дружина.

Так Чубина скакал три долгих дня,

Покорность и терпение храня,

Но взглядом тот его не удостоил,

Не подозвал к себе, не успокоил.

Лишь на четвертый день сказать велел:

«Вернись обратно. Горек твой удел».

Когда Бахрам услышал это слово,

Погнал он к Балху скакуна гнедого.

Его событье это потрясло.

Так время некоторое прошло.

Он в Балхе жил, сражен тоской и срамом.

Был недоволен шахиншах Бахрамом:

Во-первых, он обидел Пармуду,

В чертог царя дорогу дал стыду,

Он, во-вторых, присвоил часть добычи,

Хотя немало получил отличий.

Глава шестнадцатая Ормузд посылает Бахраму женское одеяние, веретено, пряжу и гневное письмо

Властитель, сердце гневом напоив,

Послал письмо Бахраму: «Грязный див!

Ты позабыл, что твой ничтожен жребий,

Ты возомнил, что ты сидишь на небе!

Сошел ты с благородного пути,

Дурной дорогой ты решил итти.

Ты не радеешь о моей державе,

В моем бесславье путь находишь к славе.

Увы, ты чужд стремлениям моим,

Не внемлешь повелениям моим.

Прими же от меня ты одеянье:

Оно достойно твоего деянья!

Властитель приложил к письму печать

И соизволил слугам приказать —

Найти немедля женскую рубаху,

Такую, чтоб надеть ее на пряху,

И, дегтем вымазав веретено,

С ним принести и пряжу заодно,

И красные доставить шаровары,

И женский пояс, ярко-желтый, старый…

Велев гонца презренного призвать, —

Презренным одеяниям подстать, —

Шах приказал ему: «Скачи к Бахраму,

Ты все мои дары вручи Бахраму.

Скажи ему: «Как безрассуден ты!

Увы, не витязь, — простолюдин ты!

С тех пор, как победил царя Китая,

Ликуешь ты, великим угрожая.

Ты будешь мной низвергнут с высоты,

В ничтожестве, как пыль, исчезнешь ты!»

Глава семнадцатая Бахрам Чубина надевает женское платье и в нем показывается предводителям дружин

Бахрам застыл в молчанье и в обиде,

Гонца услышав слово и при виде

Воителя позорящих даров,

Письмо прочел он, бледен и суров.

Сказал: «Награда — женская рубаха.

Вот какова ты, благодарность шаха!

Быть может, воле шаха вопреки,

Меня обидели клеветники?

Не думал я, что к шахскому порогу

Навет и клевета найдут дорогу!

Все видели, что я свершил с тех пор,

Как я покинул шахиншахский двор.

Я войско малое повел в сраженья,

Я испытал и горе, и лишенья,

Была мне жизнь моя не дорога,

Когда громил я воинство врага,

Нередко смерти чувствовал я близость,

Награда за труды — такая низость!

Творец, на мне ты взор останови:

Ормузд меня лишил своей любви!»

Он, богу помолясь и успокоясь,

Надел рубаху, шаровары, пояс,

Поставил пред собой веретено

И все, что было в дар привезено.

Он приказал вельможам поседелым,

Начальникам, воителям умелым,

Чтоб двинулись, в шатер его спеша.

Была омрачена его душа…

Когда явились молодой истарый,

Когда рубаху, пояс, шаровары,

Изумлены, увидели на нем,

Им показалось, что сразил их гром!

Бахрам сказал: «Вот это одеянье —

За все мои заслуги воздаянье:

От шаха получил подарок я.

Вы слышали и видели, друзья,

Моей могучей палицы удары,

Как воевал я, в бой бросаясь ярый,

Настал, казалось, шаха смертный час, —

Но прибыл я, царей престол я спас.

Владыки исполняя приказанье,

Позорное надел я одеянье.

Шах — миродержец, мы — его рабы,

Его приказ — веление судьбы.

Мы ищем счастья под крылом владыки,

Живет он в нашем сердце, светлоликий.

От вас хочу услышать я совет:

Какой мы можем дать ему ответ?»

Воители сказали воеводе:

«О богатырь, прославленный в народе!

Такой от шаха принял ты позор,

Что войску ненавистен шахский двор.

Ты знаешь, старца не было мудрее,

Чем Ардашир, а он воскликнул в Рее:

«Презренье шаху, шахскому двору,

Мобедам, равнодушным к злу, к добру!

Ничтожествам противно мне служенье

И оскорбительно их уваженье!»

«Не говорите так, — ответил вождь, —

От шаха — сила воинства и мощь.

Мы все — служители, а он — властитель,

Мы все — просители, а он — даритель».

Но меченосная сказала знать:

«Отныне мы не станем воевать,

Для нас отныне шаха нет в Иране,

А ты для нас — не вождь на поле брани».

Окончился на этом разговор.

Начальники покинули шатер.

Бойцов увещевал Бахрам в печали,

Но на губах советы остывали.

Глава восемнадцатая Бахрам во время охоты встречается с женщиной, которая предсказывает ему блестящее будущее

Так минул месяц. На охоту в лес

Отправился Бахрам. Листвы навес

Густой, тенистой оказался кровлей,

Достойной тех, кто очарован ловлей.

Онагра вдруг увидел он в лесу,

И сразу оценил его красу.

Кишела дичью эта глушь лесная,

Вилась тропинка, в чаще пропадая.

Спокойно, тихо ехал Чубина,

Бичом не горячил он скакуна.

Он за онагром следовал вслепую,

И на поляну выехал большую.

За ним скакал Изадгушасп-храбрец.

Бахрам увидел издали дворец.

Коня погнал он к пышному чертогу, —

Онагр ему показывал дорогу.

У замка Чубина сошел с коня.

«Ты с разумом дружи и жди меня!»

Сказав Изадгушаспу это слово,

Вручив ему узду коня гнедого,

Он без путеводителя, пешком,

Направился к чертогу прямиком.

Изадгушасп томился в ожиданье,

Поглядывая издали на зданье,

Держа узду гнедого скакуна, —

Но вот его нагнал Ялонсина.

Сказал Изадгушасп: «Смельчак-воитель,

В неведомую ты вступи обитель,

Взгляни, куда пошел наш храбрый вождь,

Наш полководец, рати нашей мощь».

Ялонсина, почувствовав тревогу,

Садовою тропой пошел к чертогу.

Дворец предстал пред ним в конце пути:

Подобного в Иране не найти!

Воздвиглась арка дивная у входа,

Небесного она достигла свода.

Престол чудесный высился под ней,

Сверкавший блеском дорогих камней,

Отделкою жемчужной, золотою,

И застланный румийскою парчою.

На нем, сияя ликом, как весна,

Сидела венценосная жена,

Во всей красе, в могуществе великом, —

Померк бы разум перед этим ликом!

Она была стройна, как кипарис,

Арканами сбегали косы вниз:

Арканы благовонные раскинув,

Она опутывала исполинов,

Стремившихся попасть в чертог ее!

На кресле золотом, у ног ее,

Сидел Бахрам, забыв свои печали,

А позади придворные стояли.

Когда увидела Ялонсину

Красавица, затмившая луну,

Она к нему слугу послала сразу,

И внял Ялонсина ее приказу:

«Здесь находиться вправе лишь Бахрам,

А ты ступай назад к своим друзьям.

Привет им передай от полководца,

И успокой их: скоро он вернется».

Потом привратник получил приказ:

Ворота сада отпереть сейчас

И увести коней вельмож в конюшни.

Когда приказ исполнил раб послушный,

Служитель появился в цветнике,

Держа траву священную в руке.^[5]

На щедрый стол посыпались соблазны,

И были кушанья разнообразны.

Бахрам сказал, прощаясь: «Пусть всегда

Сияет счастья твоего звезда!»

Она ответила: «Венца достоин

Такой, как ты, бесстрашный, мудрый воин.

Затем, что ты — могуч, ты — царь царей

Львопокоряющих богатырей.

Ты победишь врагов на поле бранном,

Ты станешь властелином над Ираном.

Иди, герой, и завоюй Иран,

Чтоб мир согбенный выпрямил свой стан,

Пусть весь твоим он станет, воевода,

От праха черного до небосвода!»

И тайно молвила слова, но их

Никто не слышал, кроме их двоих.

Ее величием обвороженный,

Ее пророчеством ошеломленный,

Бахрам покинул пиршества цветник.

Онагр внезапно перед ним возник.

Бахрам за ним погнал коня гнедого,

Из леса вскоре выехал густого.

С охоты в город прискакал Бахрам,

Но ничего не рассказал бойцам.

Харрод, его увидев, скрыл заботу

И молвил: «Ты поехал на охоту

И много видел, говорят, чудес.

Что, вправду чудесами полон лес?»

Но, не ответив на вопрос Харрода,

Проехал мимо гордый воевода.

Глава девятнадцатая Бахрам захватывает шахские права. Бегство Изадгушаспа и Харрода Бурзина

На следующий день, когда заря

Зажглась, вершины гор посеребря,

Когда с землей небесный свод сравняла,

Накинув шелковое покрывало, —

Дворец Бахрама царственно расцвел.

Воздвигли слуги золотой престол,

Расставили сиденья золотые,

Оправили подушки парчевые.

Явился витязь: во дворце своем

Устроил шахиншахский он прием.

С величием, невиданным дотоле,

Он восседал на золотом престоле,

На голову он возложил венец…

Изадгушасп, воитель и писец,

Увидел мощь и дерзость исполина

И обо всем осведомил Бурзина.

Харрод Бурзин уразумел тогда:

Непоправимой сделалась беда.

Сказал Изадгушаспу: «Друг надёжный,

Не думай, что события — ничтожны.

От гневной злобы разум потеряв,

Послал Бахраму властелин держав

Веретено и женскую рубаху,

Но было неизвестно шахиншаху,

Как примет этот дерзновенный лев

Его дары, его приказ и гнев.

Здесь оставаясь, долга не исполнишь:

К владыке надо убежать нам в полночь.

Бахрам не внемлет слову мудреца:

Он жаждет царства, трона и венца».

Вельможи, увидав беду воочью,

Из Балха убежали темной ночью.

Бахрам, узнав о бегстве двух вельмож,

Сказал Ялонсине: «Ты их вернешь.

Возьми ты сто бойцов, и с храбрецами

Немедленно скачи за беглецами».

Воителя-писца нагнал отряд.

Глава отряда, яростью объят,

Вельможу оковал тяжелой цепью,

Не снисходя к его великолепью,

Одежды пышные с него совлек,

Вернул с пути, к Бахраму приволок.

Бахрам вскричал: «Достоин ты презренья,

Как ты посмел уйти без разрешенья?»

Сказал Изадгушасп: «Мой господин,

Меня уговорил Харрод Бурзин,

Сказав мне: «Оставаться здесь не смеем,

То, что ты медлишь, — на руку злодеям.

Бахрам надел на голову венец, —

Бежим, иначе близок наш конец».

Бахрам сказал: «За мной повсюду следуй,

Карай неправду, благо проповедуй».

Его грехи Бахрам ему простил,

Подарком драгоценным наградил

И молвил: «О своей подумай доле,

Будь поумней и не беги ты боле».

Глава двадцатая Ормузд узнает о поведении Бахрама

А между тем, погнав коня вперед,

К царю Ормузду прискакал Харрод.

Открыл он повелителю все тайны,

Поведал он рассказ необычайный:

Как навестил Бахрам дворец лесной,

Как венценосной принят был женой.

Все то, что сам увидел, изложил он,

О том, что слышал, также сообщил он.

Ормузд был этой вестью изумлен,

И те слова, смятенный, вспомнил он,

Что говорил мобед, умом богатый,

И те, что молвил дряхлый соглядатай.

Явиться приказал мобеду он,

И тайную повел беседу он.

В душе как бы почуяв непогоду,

Так миродержец приказал Харроду:

«О всех делах осведоми ты нас».

Харрод подробный повторил рассказ.

Спросил владыка, холодом объятый:

«Что могут означать онагр-вожатый,

В лесной глуши таинственный дворец,

Красавица, носящая венец,

А вкруг нее, как вкруг царя, вельможи?

На сновиденье все это похоже!

Как поступить мне, мудрый мой мобед?

Таких событий не запомнит свет.

Я дело без тебя решать не стану:

Оно подобно древнему достану!»^[6]

Сказал мобед: «Онагр — ужасный див.

С пути добра Бахрама совратив,

Он поселил в его душе коварство.

Зеленый лес — нечистой силы царство,

Обитель дивов — сей лесной дворец.

Красавица, носящая венец,

Бахрама упованье и отрада, —

Колдунья злобная, исчадье ада!

Бахрам, как пьяный, от нее пришел,

В мечтах венец он видит и престол,

Честолюбивый сон его тревожит,

С тех пор он в руки взять себя не может.

Ты должен меры срочные принять,

Чтоб войско повернуть из Балха вспять».

Раскаянье заговорило в шахе:

Зачем послал он витязю, как пряхе,

Одежду женскую, веретено?

Тоскою было сердце смущено…

Вдруг прискакал из Балха муж усталый,

В корзине были у него кинжалы.

Свой меч гонец Бахрама обнажил,

Корзину перед шахом положил.

Когда внезапно взору властелина

Предстала непотребная корзина,

Когда владыка посмотрел на сталь, —

Он вспомнил ярость и забыл печаль:

Велел кинжалы превратить в обломки,

Бахраму эти возвратить обломки!

Гонец вернулся, и узрел Бахрам

Кинжалы, сломанные пополам.

Задумался мятежный воевода,

Он приказал созвать мужей похода.

Вельмож вокруг корзины усадив,

Сказал им: «Наш властитель справедлив.

Достойных предков славные потомки,

Пусть эти не унизят вас обломки:

Так миродержец награждает рать,

А на́смех нас не думает поднять».

Мужи отваги погрузились в думы,

И ропот их послышался угрюмый:

«Что было в первый раз бойцам дано?

Одежда женская, веретено!

А ныне шах прислал обломки стали

Бойцам, что за него стеною встали.

Такого дела не знавал Иран,

Оно ужасней ругани и ран.

Нет места во дворцах такому шаху,

Кто вспомнит о таком — подобен праху.

А если ты, Гушаспа сын Бахрам,

Захочешь вновь припасть к его стопам,

Пусть у тебя — раба, а не вельможи —

Ни мозга не останется, ни кожи,

Ни унижения того, каким

Ты награжден властителем своим!»

Прислушиваясь к ропоту и крику,

Поняв, что рать озлилась на владыку,

Сказал Бахрам: «Пусть вас творец спасет!

Уже, наверно, передал Харрод

Владыке ваши мысли, ваши речи.

Вы сохранили жизнь в жестокой сече, —

Она теперь в опасности опять.

Вы клятву верности должны мне дать,

На всех путях поставлю я заслоны,

Чтоб не нагрянул враг неусмиренный,

Не то погаснет дней моих звезда

И рать моя погибнет навсегда».

Бахрам ушел, сказав свое веленье, —

Теперь приди, читатель, в удивленье!

По всем путям страны, во все концы,

Бахрамом были посланы гонцы,

Пока еще ни малый, ни великий

Приказа не услышали владыки.

Настала ночь, и снова день погас, —

Царя царей не возгремел приказ.

Глава двадцать первая Советы, которые дали Бахраму его сестра Гурдия и вельможи войска

Тогда Бахрам призвал вельмож, бесстрашных

В сраженьях пеших, конных, рукопашных:

Хамдонгушаспа — витязя-писца,

Изадгушаспа — мудрого бойца.

Ялонсину, чье имя славно, громко,

Бахрама — Сиавушева потомка,

А также и других богатырей,

Известных родовитостью своей.

Бахрам слова сказал им роковые:

«Вельможи, не склоняющие выи,

Вы каждому, рожденному на свет,

Способны многомудрый дать совет.

Владыка мира крепко нас обидел,

Хотя от нас всегда покорность видел.

Свернул он с благородного пути, —

Как ныне быть? Где выход нам найти?

Свободные и гордые герои,

Не следует оплакивать былое,

Обид немало каждый перенёс,

Но пусть враги не видят наших слез.

Я только вам, друзья мои, открою,

Как стражду я наедине с собою.

Узнайте же, как жребий мой суров,

Свидетелями будьте этих слов.

С ничтожным войском, по приказу шаха,

Мы двинулись в поход, не зная страха.

Таких, как Совашах и Пармуда,

Иран врагов не видел никогда.

Когда б в Иран вступили вражьи рати,

Он восковой не стоил бы печати.

Такой беды никто еще не знал,

Такого мир побоища не знал!

Мы верили: костьми враги полягут,

Хотя мы испытаем много тягот.

И вот — стрелки бежали и слоны,

Сова и Пармуда разгромлены,

И движутся к царю царей, блистая,

Сокровища Турана и Китая.

Ормузд, неслыханно разбогатев,

На воинов обрушил темный гнев.

Шах мыслит: войско он унизить вправе,

Когда налажены дела в державе.

Пусть мудрые совет мне подадут:

Как мне спастись от петли и от пут?

Грозит и вам царя царей коварство, —

Подумайте: от боли где лекарство?

Где способ ваш, спасения залог,

Чтоб ныне применить его я мог?

Пусть ваш совет, плохой или хороший,

Меня избавит от душевной ноши!»

Все слышала за пологом шатра

Воителя прекрасная сестра:

Она в то время в Балхе находилась.

И гневом сердце Гурдии забилось,

И пламенного гнева не тая,

К вельможам обратилась Гурдия:

«О знатные воители Ирана,

Его надежда, гордость и охрана!

Когда Бахраму нужен ваш совет,

Зачем же приумолкли вы в ответ?

Воспряньте духом, страха устыдитесь,

Когда ж растерянным бывает витязь!»

Изадгушасп воскликнул: «О Бахрам,

Ты указуешь путь богатырям,

Когда б язык мой острым был алмазом,

Его бы превзошел твой острый разум

В твоих поступках — мудрость божества,

Они овеяны отвагой льва.

Не только в тигровом прыжке — движенье,

Не с каждым следует вступать в сраженье.

Сказал я все. Ты слов других не жди.

Но если битва ждет нас впереди,

О благородства гордая вершина,

На битву двинется моя дружина,

Мы в горы полетим, в степную ширь, —

Ты будешь мной доволен, богатырь.

Начнешь войну, — мы за тобою следом

Пойдем навстречу мукам и победам».

Бахрам, поняв, едва замолкла речь,

Что воин держит наготове меч,

Спросил Ялонсину: «В годину бедствий,

Что ты в своей душе таишь? Ответствуй!»

«Тот победит, — сказал Ялонсина, —

Дорога чья творцом озарена,

Кто чести богатырской не уронит,

К неправде сердца своего не склонит.

А если он дурным путем пойдет,

Его возненавидит небосвод.

Бог дал тебе и войско, и богатство,

Но к гибели приводит святотатство.

Так будь же милостям господним рад,

И благо увеличится стократ».

Сказал Бахрам из рода Сиавуша:

— Я говорю, присяги не наруша:

Друг разума, отваги образец,

К чему тебе и царство, и венец?

Забудь об этих поисках напрасных,

Ищи величья в подвигах прекрасных,

Все остальное — суета сует!»

Бахрама рассмешил такой ответ,

Он бросил перстень в сторону провидца,

Сказав: «Пока по воздуху стремится

Мой перстень, — я владыка, а не раб.

Он упадет, — вновь жалок я и слаб.

Нам сладко обладанье шахской властью,

Завидуй, жалкий раб, такому счастью!»

Затем сказал он: «Безо всякой лжи,

Изадгушасп, мой славный лев, скажи:

Я шахиншахского венца достоин?»

Ответствовал Бахраму храбрый воин:

«Однажды в Рее говорил мобед:

«Тому, чей ум в сказаниях воспет,

Отрадней царствовать хотя б немного

И рано умереть по воле бога,

Чем долгий, горький век прожить рабом,

Завися от властителя во всем».

Писцу-богатырю сказал воитель:

«Открой уста и ты, благовеститель».

Задумчив был Хамдонгушасп — мудрец,

Сидел в печали витязь и писец.

Вздохнув, промолвил старец белоглавый:

«Тот, кто себе по силе ищет славы,

Найдет ее, затем, что широка,

Дарообильна времени рука.

Но будут все старания излишни,

Добиться большего, чем даст всевышний».

Сказал Хамдонгушаспу исполин:

«Высот прошел ты много и низин,

В лицо всю правду говоришь ты людям,

Тебя, обидясь, лгать мы не принудим.

Все доброе и все дурное взвесь,

И правду времени открой мне здесь».

Хамдонгушасп ответил словом внятным:

«О ты, кто дорог столь вельможам знатным,

Зачем тебя тревожит мысль о зле,

Которое пока еще во мгле?

Зачем венца ты жаждешь так несмело?

Молясь творцу, свое ты делай дело.

Хотя решенье принял ты, Бахрам,

Его боишься ты поведать нам,

А мы в покое пребывать не можем,

Затем, что смерть грозит твоим вельможам.

Запомни, что без помощи вельмож

Ты счастья и покоя не найдешь».

Меж тем сестра Бахрама молодая,

На том совете уст не раскрывая,

Сидела от заката дотемна,

Ответами вельмож огорчена.

«Что думаешь ты, чистое созданье,

О том, что ты услышала в собранье?»

Спросил Бахрам, смущением объят.

Ответа не был удостоен брат,

Но дряхлому писцу сказала дева,

Исполненная горечи и гнева:

«О злобный муж, о хитрый старый волк!

Не думай, что легко нарушить долг.

Манила многих венценосца участь, —

Кто не познал желаний этих жгучесть?

Но если от тебя мы узнаем,

Что легче быть владыкой, чем рабом,

То мы тебя жалеем и стыдимся.

Давай к векам прошедшим обратимся,

Вернемся вновь к делам былых царей,

К словам людей, что были нас мудрей.

Не раз такие времена бывали,

Когда царей престолы пустовали,

Но защищал слуга державы честь,

Не помышляя на престол воссесть,

Не помышляя, во дворец нагрянув,

На голову надеть венец Каянов.

Нет, верный раб, усердием горя,

Смиренно ждал награды от царя,

Внимая сердцем царскому глаголу,

Он сердцем не был чужд венцу, престолу,

Свое величье видя лишь в одном:

Служа, возвыситься перед царем.

Начну с Ковуса. Властелин державный,

Уже предчувствовал конец бесславный,

Но витязи его — Гударз, Рустам

Не предавались дерзостным мечтам.

Когда Ковус, пройдя моря и степи,

В Хамоваране был закован в цепи,

Никто не думал захватить престол.

Все плакали: «Удел царя тяжел!»

Когда ж вельможи, вспомнив о Рустаме,

Пришли с поклоном: царствуй, мол, над нами, —

Он зарычал: «Как мне надеть венец,

Приблизив тем властителя конец?

Того, кто хочет изменить присяге,

Сгною живьем я в тесном саркофаге!»

Двенадцать тысяч выбрал он стрелков,

Пошел — и спас Ковуса от оков.

Возрадовался шах. Душой воспрянув,

Воссел он снова на престол Каянов,

Рустама день и ночь благодаря,

Любовью окружил богатыря.

Другого я напомню вам героя —

Из черни вышедшего Суфароя.

Когда венца восстановил он честь,

Когда распространилась эта весть,

Пришли вельможи, чтоб его поздравить,

Чтоб над собой царем его поставить,

И вот услышали его слова:

«Не стоит волку жить в берлоге льва,

Пусть царствует у нас царя потомок,

А не боец, что вышел из потемок.

Хотя Кобад пока еще дитя,

Он станет шахом, зрелость обретя».

Был долго Суфарой опорой царства,

Но пал он жертвой зависти, коварства

Затем, что был он славою богат.

Мужчиной став, убил его Кобад.

Тогда Кобад закован был в оковы, —

Решили: пусть придет властитель новый.

Но не могли найти богатыря,

В чьих жилах бы струилась кровь царя.

Средь царских слуг вельможи обретались,

Но завладеть престолом не пытались.

Вновь на престол был возведен Кобад

И царствовал, не ведая преград.

С войною Совашах пришел недавно,

Чтоб нами управлять самодержавно.

Владыка мира пред лицом небес

Всем сердцем жаждал, чтобы враг исчез.

Был во главе дружин Бахрам поставлен,

Был Совашах его рукой раздавлен, —

Кто властью пожелал ее облечь?

Вложил властитель в эту руку меч!

Бахрам, престола ты возжаждал ныне,

Но, вверх стремясь, погибнешь ты в пучине.

Ты мыслишь: стоит лишь Ялонсине

Помчаться, словно буря, на коне,

И ты, Бахрам, Гушаспа сын почтенный,

Окажешься владыкою вселенной!

Отец Ормузда, мудрый Нуширван,

Гроза румийцев и аравитян,

Недаром умер смертью властелина:

Он мощью препоясал старость сына!

С Ормуздом дружит всей державы знать, —

Рабами должно тех друзей назвать.

В иранском войске — триста тысяч конных

Богатырей, Ормузду подчиненных.

Как раб, Ормузду каждый подчинен,

Его приказ для каждого — закон.

Возвышен ты по воле господина,

Он, только он, — твоих побед причина.

Ужели жадность разум твой сожгла?

Кто зло творит, погибнет сам от зла.

О милый брат, забудь в своей гордыне,

Что женщина дает совет мужчине,

Что старше ты меня на много лет,

О милый брат, запомни мой совет:

Властителя цени расположенье,

Иначе горьким будет сожаленье!»

Она вельмож поставила в тупик,

Воитель прикусил себе язык,

Он правду, слушая сестру, увидел,

Стезю, ведущую к добру, увидел.

«О госпожа, — сказал Ялонсина, —

Твоя печаль вельможам не страшна:

Ормузда жизнь склоняется к закату,

Престол он твоему уступит брату.

Твердишь: «Ормузд силен в своих делах!»

Но если так, Бахрам — иранский шах:

Не может сильным быть властитель жалкий,

Что одарил рубахой нас и прялкой!

Речей довольно: пусть Ормузд умрет,

Погибнет пусть его проклятый род.

Ты с Кай-Кобада счет ведешь владыкам.

Увы, в круговращении великом

Тысячелетия прошли с тех пор,

О мертвых нам не нужен разговор!

Запомни: кто к лицу Ормузда близок,

Тот пред Бахрамом будет мал и низок.

Стрелки, Бахрама услыхав приказ,

Ормузда в цепи закуют тотчас!»

Ответствовала Гурдия в печали:

«Вас дивы черные околдовали,

Вы сами устремились к ним в силки

И разуму, и чести вопреки.

Ялонсина, ты нас толкаешь в яму,

Всю душу взбаламутил ты Бахраму,

В тебе я лишь бахвальство нахожу,

Ты весь наш род приводишь к мятежу.

Отец наш был простой правитель в Рее:

Ужели сын храбрее и мудрее?

Ужели должен жаждать он венца,

Развеять имя доброе отца?

Ты нас погубишь, низкий простолюдин!

Но если брат мой разуменьем скуден,

Веди его по темному пути

И наш покой крамолой возмути».

Сказав, она слезами разразилась,

И посреди молчанья удалилась,

И сердцем брату сделалась чужда,

И витязи подумали тогда:

«Она мудра, чиста, красноречива,

Подобно книге речь ее красива,

Тускнеет перед нею похвала,

Она Джамаспа в знаньях превзошла!»

Разгневали слова сестры Бахрама.

О царском троне думал он упрямо,

Сверкал пред ним венец во всей красе…

Вздохнув, сказал он: «Счастья ищут все,

Находят лишь печаль в чертогах мира!»

Он приказал накрыть столы для пира,

Потребовал вина для храбрецов,

Потребовал танцовщиц и певцов.

Искусней всех певцов был самый юный.

Ему сказал: «Настрой сегодня струны

Не для того, чтоб плакать о любви.

Семь подвигов Рустама оживи,

Поведай также об Исфандиоре,

Как в крепость он попал врагам на горе,

Как стен высоких рассекал он медь…

Мы будем пить, а ты нам будешь петь».

Питомцы боя осушили кубки:

«Пусть будут наши мысли и поступки

Достойны памяти богатырей,

Пусть не померкнет славный город Рей,

Пусть в господе Бахрам найдет опору

И уподобится Исфандиору!»

Так пили все, а ночь была темна,

И мысли омрачились от вина.

Глава двадцать вторая Письмо Бахрама хакану. Чеканка монет на имя Хосрова Парвиза и отправка их шахиншаху Ормузду

Как только утра вспыхнуло светило

И тени ночи в бегство обратило,

Бахрам велел, чтобы пришел писец,

Письмо послал он, слога образец,

Исполненное тонких украшений,

Величественных красок и сравнений,

Туранскому хакану Пармуде:

«Я пребываю в муках и стыде

С тех пор, как оскорбил тебя жестоко.

Поверь, мое раскаянье глубоко,

Я никогда теперь не посягну

На твой покой и на твою страну.

Когда венец и царство я добуду,

Тебе, хакан, я младшим братом буду.

Сотри в душе обиды прошлых лет, —

Прощает повинившихся Изед.

Свой гордый дух очисть от мести ржавой,

Сдружи Туран с иранскою державой,

Да славится твой благородный нрав,

Да заблестишь ты, недругов поправ!»

Придя в восторг от этих слов убранства,

Посол покрыл огромное пространство,

Вручил хакану те слова посол.

Ответ благожелательный пришел:

«Прими дары в своем дворце высоком,

Меж нами больше места нет упрекам».

И, радуясь ответу и дарам,

Душою возвеличился Бахрам,

И вот сокровищниц открыл он двери —

Своей добычи, вражеской потери —

И войско жемчугами одарил,

Диргемами, конями одарил.

Из войска выбран был Бахрамом воин,

Что Хорасаном править был достоин.

Бахрам вручил ему большой отряд,

Весь Хорасан — Балх, Нишапур, Герат,

А сам бойцов из Балха в Рей повел он,

Таинственными замыслами полон.

Построить крепость приказал Бахрам,

Велел дворец воздвигнуть мастерам

Из золота и камня дорогого,

На имя сына шахского, Хосрова,

Велел монеты отчеканить он:

Решил Ормузда в сердце ранить он!

Призвав купца, что был не чужд величью,

Что всыпал те диргемы в шкуру бычью.

«Я в Тайсакун тебя послать хочу, —

Сказал Бахрам. — Румийскую парчу

Приобрети: она золототкана.

Плати монетой моего чекана,

Чтоб мог взглянуть властитель многих стран

На те диргемы и на их чекан».

Затем бесстрашного, как вестник божий,

Бойца призвал он, равного вельможе,

Письмо отправил шаху с тем послом,

Поведал в нем о малом и большом.

Глава двадцать третья Письмо Бахрама Ормузду и бегство Хосрова от отца

Письмо, как вихрь, примчалось к шахиншаху.

Веретено припомнив и рубаху,

Бахрам писал: «Ты опротивел мне,

Меня ты не увидишь и во сне.

Теперь твои уловки не пригодны.

Когда твой сын, сей отрок благородный,

Воссядет на престол Хосров Парвиз,

Я горные вершины сброшу вниз,

Освобожу я от врагов пустыню

И превращу я весь Иран в твердыню.

Хосрова я владыкой подниму,

Я буду подчиняться лишь ему:

Он — царь царей, хотя он юн и скромен,

Он — верности пример, ты — вероломен.

Такого ли ты ждал, Ормузд, конца,

Что станет сын печалью для отца,

Что преисполнишься ты злодеяньем?»

Посол приехал в Тайсакун с посланьем.

«Когда Ормузд, — посол сказал купцам, —

Сперва не веря собственным глазам,

Увидит падишахские диргемы,

Его уста от страха станут немы,

И если в сыне друга не найдет,

Мы уничтожим шахиншахский род,

Мы выкорчуем из земли Ирана

Прогнивший корень дерева Сасана.

Не так иранцы созданы творцом,

Чтоб шею гнуть пред каждым гордецом!»

Посол, дыханьем ненависти вея,

Вступил в Багдад с вельможами из Рея.

Письмо Бахрама прочитал Ормузд,

И мир земной стал для владыки пуст.

Тут о диргемах прибыло известье, —

Соединились две тревоги вместе.

Ормузд едва от горя не зачах.

Хосрова заподозрив, молвил шах

Ойингушаспу: «Друг, я впал в кручину,

Не доверяю собственному сыну.

Той зрелости Хосров достиг сейчас,

Чтоб отвернуть свое лицо от нас.

Диргемы я отправлю из Багдада

Как то, что не заслуживает взгляда».

Сказал вельможа: «Выслушай меня.

Пусть ни ристалища и ни коня

Твой сын Хосров вовеки не увидит,

Когда он из повиновенья выйдет.

Хотя слывет он отпрыском твоим,

Он светится лишь отблеском твоим!»

Сказал Ормузд, уразумев вельможу:

«Я каверзу нежданно уничтожу».

Был некто призван втайне в поздний час.

Сказал Ормузд: «Исполни мой приказ,

Очисть сегодня землю от Хосрова».

Ответил тот: «Исполню это слово,

Из сердца вырву к юноше любовь,

Но руку пусть не обагряет кровь».

Тогда властитель мира грозным взглядом

Придворного слугу послал за ядом…

Беспечно жил царевич, день за днем

Любовью наслаждаясь и вином,

В чертогах тайсакунских пребывая,

О заговоре не подозревая.

Но пробил миг, — доверенным слугой

Нарушен был царевича покой.

Слугою обнаружена случайно,

Царевичу известной стала тайна.

Когда Хосров услышал, что отец

Ему готовит гибельный конец,

Он в полночь убежал из Тайсакуна,

Расстаться не желая с жизнью юной,

В Азербайджан погнал он скакуна, —

Душа да будет в бегстве спасена!

Узнали и простой и родовитый

О том, что убежал Хосров со свитой,

Немилостью родителя гоним, —

И воины отправились за ним.

С могучим духом и железной дланью, —

Лев, увидав их, становился ланью, —

В годину битв — отечества столпы,

Они туда направили стопы,

Где обрести надеялись Хосрова,

Всеобщего любимца молодого.

Святого, как Усто, прислал Гурган,

Лихого, как Ханжаст, прислал Умман,

Исфандиора мужество и разум

Сверкали в том, кто прислан был Ширазом,

Кирман прислал такого, как Пируз,

Был многомощен витязей союз,

Со всех сторон вельможи в путь пустились,

По одному к царевичу явились

И молвили: «Ты все пленил сердца,

Достоин ты престола и венца,

К тебе из меченосного Ирана,

Из копьеносного Арабистана,

Простых стрелков и витязей-вельмож

Примчится столько, сколько позовешь.

Будь бдителен, но не пугайся козней,

Будь радостен с утра до ночи поздней.

Пусть воинов, приехавших сюда,

Ведет твоя счастливая звезда.

Любимый всеми, прогони заботу.

Порой мы будем ездить на охоту,

Порой к Озару ты помчишь коня,

Приверженец священного огня.

А если, грозный силою стальною,

Шах ополчится на тебя войною,

То за тебя мы жизни отдадим

И память павших за тебя почтим!»

Ответил им Хосров: «Я полон страха,

Я трепещу пред войском шахиншаха.

Вы мне сказали чистые слова,

Но скакунов помчите вы сперва,

Озаргушаспу низко поклонитесь

И самой страшной клятвой поклянитесь

Пред ликом вездесущего огня,

Что защищать вы будете меня,

Повиноваться мне беспрекословно,

Со мной навеки связанные кровно.

Тогда останусь в этой стороне,

Не будет Ахриман опасен мне».

Ответили царевичу вельможи:

«Зеницы ока нам Хосров дороже!»

К святыне устремили конский бег

И дали клятву верности навек.

Хосров, повеселев, людей направил —

Узнать, какие шах силки расставил.

Когда услышал царственный отец,

Что сын его — мятежник и беглец,

Прибегнуть к мерам он велел суровым,

Велел послать погоню за Хосровом,

Густахма и Бандуя захватить,

Втемницу их сырую заточить:

То были матери Хосрова братья.

Всех родичей Хосрова, без изъятья,

И слов не тратя, бросили в тюрьму,

И не было пощады никому.

Глава двадцать четвертая Ормузд посылает Ойингушаспа во главе войска на бой с Бахрамом. Смерть Ойингушаспа от руки земляка

Сказал властитель, возлежа на ложе,

Ойингушаспу, знатному вельможе:

«От мысли удалился я благой,

Печаль отныне стала мне четой.

Раз так случилось, как нам быть с Бахрамом,

С рабом ничтожным, жадным и упрямым?»

Ойингушасп задумался на миг,

Чтоб мудрости ответ его достиг,

И молвил так: «Властитель над царями!

Мы затянули речи о Бахраме,

Но сердца языком я говорю:

Отправь меня к тому богатырю,

Смиренного, закованного в путы, —

Быть может, раб откажется от смуты».

Сказал Ормузд: «Мне чужд подобный путь,

Я к низким душам не хочу примкнуть.

Я войску прикажу добыть удачу,

Тебя же предводителем назначу.

Но должен ты сперва послать посла,

Узнать Бахрама думы и дела:

Чистосердечным будет мне слугою, —

К благополучью путь ему открою,

А если трона жаждет и венца,

То пусть он ждет позорного конца.

О всех событьях сообщай подробно,

Не мешкая, лети ветроподобно».

Был в эти дни в зиндан, в подземный мрак,

Ойингушаспа заключен земляк, —

Из города его родного родом.

От узника вельможе пред походом

Письмо такое было вручено:

«Ты знаешь, господин, меня давно,

Я твой земляк, закован я в зиндане,

Испытываю множество страданий.

Замолви шаху слово за меня, —

И в пламя битвы я помчу коня,

Я за тебя погибну, воевода,

Коль будет мне дарована свобода».

Немедленно к Ормузду во дворец

Ойингушаспом послан был гонец:

Мол, в подземелье мой земляк томится,

Могилой стала для него темница.

Сейчас, когда собрался я в поход,

Пусть шах к моим заслугам снизойдет,

Пусть узнику дарует он прощенье,

Чтоб тот со мной отправился в сраженье.

Ответил шах: «Ты хочешь, чтоб злодей,

Убивший и ограбивший людей,

Прощенье получил? Как честный воин,

Сражаться кровопийца не достоин!

Но я твои заслуги признаю, —

Исполнить просьбу вынужден твою».

Так шахиншах освободил злодея,

Ойингушаспу отказать не смея.

Вельможа снарядил военный стан,

Пойдя в поход, вступил он в Хамадан.

Спросил он: «Кто из вас, о горожане,

Судьбу умеет предсказать заране?»

От всех он получил один ответ:

«Пусть звездочет подаст тебе совет».

Явился звездочет длиннобородый.

Велеречив, предстал пред воеводой:

«Здесь обитает мудрая жена.

Глазами звезд является она.

Нет в мире тайны для ее наитья,

Она предсказывает все событья».

Вещунью к полководцу привели.

Она пред ним склонилась до земли.

И вопросил старуху воевода

О судьбах шаха, войска и похода.

Потом сказал: «Мне на ухо шепни, —

Когда и где мои иссякнут дни:

Умру ли мирно, под домашним кровом,

Иль буду я убит врагом суровым».

Ойингушаспа шепот вдруг затих:

Прошел его земляк, взглянул на них

И отошел, не напрягая слуха.

«Кто этот воин? — молвила старуха, —

Затем, что вечный холод и покой

Ты обретешь, сражен его рукой.

В небытие низринет он твой разум, —

Ядро и кожура погибнут разом».

Услышав это слово колдовства,

Вельможа вспомнил древние слова:

«Случается, что горе ты умножишь,

Когда соседу нищему поможешь:

Разбогатевши от твоих щедрот,

Он в благодарность кровь твою прольет».

Глава похода погрузился в думы,

Не ел, не спал Ойингушасп угрюмый.

Ормузду написал он в скорбный час:

«Тому, кого от гибели я спас,

Не следовало возвращать свободу:

К драконьему принадлежит он роду.

Мой шах был прав, о низком говоря:

«Он не достоин милости царя».

Ты прикажи — прошу тебя о малом —

Отсечь злодею голову кинжалом…»

Чуть высохли чернила и печать,

К себе велел он земляка позвать,

И щедро наградив его дарами

И обольстительными похвалами,

Сказал: «Доставь письмо царю царей,

С ответом возвратись ко мне скорей».

В душе своей почувствовав пыланье,

Земляк у воеводы взял посланье.

Подумал он: «Как я вернусь назад,

Где я в цепях томился, тьмой объят?»

С такою думой он скакал в тревоге

И вскрыл посланье посреди дороги.

Прочел — и смысл письма его потряс.

Сказал: «Меня земляк от смерти спас —

И хочет кровь мою пролить. За что же?

Достойно ль это знатного вельможи?

Увидеть крови хочет он струю,

И я вернусь к нему и кровь пролью».

Так порешив, пустился в путь обратный,

С жестоким сердцем в стан приехал ратный.

Ойингушасп сидел в своем шатре

Без слуг и без кинжала на бедре.

Он погрузился в мысли о державе,

О будущем своем, о бранной славе.

Вдруг своего увидел земляка,

И понял он, что смерть его близка.

Тот вынул меч, безмолвен и спокоен.

Взмолился о пощаде знатный воин,

Воскликнул он: «О сбившийся с пути,

Не я ль пришел, чтоб жизнь твою спасти?»

Ответил тот: «Ты спас ее недавно

Затем ли, чтоб я был казнен бесславно?»

Он полководцу голову отсек:

Надежд и радостей был краток век!

Он с головой отрубленною вышел,

И спящий стан шагов его не слышал.

Не должен знатный муж, идя на бой,

Остаться вдруг наедине с собой!..

Злодейством душу запятнав, убийца

Глазам Бахрама поспешил явиться.

Сказал: «Тебе я голову привез

Врага, что над тобою меч занес.

Твоих не разгадал он дарований,

Дерзнул с тобой сойтись на поле брани».

Спросил Бахрам: «Кто этот человек,

Которому ты голову отсек?»

Сказал: «Ойингушасп, вельможа знатный, —

Ормузд послал его на подвиг ратный».

Бахрам сказал: «Сей муж погнал коня,

Чтобы с Ормуздом примирить меня,

Для этой цели из покоев шаха

Сей честный муж отправился без страха.

Ты за него заплатишь головой,

Чтоб страшен был другим поступок твой».

Велел казнить убийцу воевода

Перед лицом и войска, и народа.

Наказан был преступник за грехи, —

Душа избавилась от шелухи!

Тогда к Бахраму в путь пошли недлинный

Ойингушаспа скорбные дружины,

Почувствовав к мятежнику приязнь

Затем, что совершил он эту казнь.

Немало храбрецов ушло к Хосрову,

Увидя в нем правления основу, —

Так исстари на свете повелось:

Исчез пастух — и стадо разбрелось.

Ормузд, узнав о роковой потере,

Закрыл своих чертогов щедрых двери.

Не видели его с вином в руке,

Он в постоянной пребывал тоске.

Глава двадцать пятая Ослепление Ормузда родственниками Хосрова Бандуем и Густахмом

В Багдаде быстро слухи появились,

Что во дворце приемы прекратились.

Тот говорил: «Бахрам идет с войной,

Чтоб овладеть престолом и страной».

Другой: «Хосров привел войска для брани,

Владычествовать хочет он в Иране».

Делами царства были смущены

Мужи совета и мужи войны.

Рабы, мечтая воевать со знатью,

Вдруг перешли от похвалы к проклятью.

Стекались воеводы во дворец, —

Ормузд увидел в этом свой конец.

Войдя в зинданы и сердца волнуя,

Достигла весть Густахма и Бандуя,

Что миродержца сумрачен удел,

Крамольный дух умами овладел.

Отправили те двое из темницы

Своих людей на площади столицы,

Велев узнать им от господ и слуг,

Насколько справедлив тревожный слух.

Поняв, что день настал их долгожданный,

Они открыли тюрьмы и зинданы,

Повиновенья перешли рубеж

И подняли неслыханный мятеж.

Бездействовала стража городская,

Толпу вооруженных пропуская.

Бандуй с Густахмом были впереди, —

Мятежников опасные вожди.

Сама земля, казалось, закипела!

Приблизясь к воинам Ормузда смело,

Толпа глаза омыла от стыда,

А воинам Густахм сказал тогда:

«Пусть убедится шахская дружина,

Что преходяща сила властелина;

Вы слабыми считать нас не должны;

Хотите вы, иранские сыны,

Пойти, во имя предков, с нами вместе

И препоясаться для славной мести?

Ормузда не считайте вы царем,

На трон другого шаха возведем,

Чтоб для Ормузда горькими навеки

Ирана стали сладостные реки.

А не поможете вы нам сейчас, —

На произвол судьбы покинем вас.

Мы где-нибудь приют себе отыщем,

Чтоб край далекий нашим стал жилищем».

От этой речи вспыхнули сердца.

Сказали охранители дворца:

«Не ведал мир такого властелина,

Что руки обагрил бы кровью сына».

Вошли они, ликуя, во дворец,

Сорвали с шахской головы венец,

Свалили шаха перед шахским троном,

Глаза железом выжгли раскаленным,

Затем оставили его в живых,

Ушли, набрав сокровищ дорогих.

Померкло царствования светило,

Судьбы превратность небо нам явило.

Да не привяжется душа твоя

К непрочному чертогу бытия,

То радость в нем ты познаешь, то горе.

С добром и злом не состязайся в споре.

Живи сто лет или сто тысяч лет, —

Что ныне — мощь, в том завтра силы нет.

Влеком к добру, не говори плохого,

Да не услышишь сам плохого слова.

Глава двадцать шестая Хосров узнает об ослеплении Ормузда; он становится шахиншахом

Густахм отправил сразу из дворца

К Хосрову быстроногого гонца.

Гонец, дорогу выбрав покороче,

Как новый месяц тьму прорезав ночи,

Предстал пред новым шахом и тотчас

Поведал о случившемся рассказ.

Царевич стал желтей цветка шафрана,

Когда узнал о бедствиях Ирана.

Он молвил так: «Найдет погибель тот,

Кто на тропу беспечности свернет,

Кто, неразумный, не внимает небу,

Невежеству и злобе на потребу.

Тобой, гонец, рассказанное зло

Мне вновь дыханье жизни принесло:

Когда отец возжаждал крови сына,

Мне сделалась пристанищем чужбина,

Теперь, когда отец незряч и слаб,

Ему покорен буду я, как раб».

Он в путь пустился, как в полет орлиный,

Возглавив многомощные дружины,

И были предводителем горды

Стрелки из Ардабеля и Барды.

Когда узнали жители столицы.

Что прибыл к ним властитель юнолицый,

Тогда покой и мир обрел Багдад,

И миродержец был покою рад.

Вельможи встретили его с весельем,

Пришли с венцом, с алмазным ожерельем,

Эбеновый поставили престол.

Хосров, сияя, на него взошел,

Надел венец и так сказал мобеду:

«Я шахом стал благодаря Изеду.

Лишь тот, кто шествует путем благим,

Достоин царством управлять таким.

Моей душе чужда несправедливость —

К беде ведет всегда несправедливость, —

Я только правду в спутнике беру,

Моя душа устремлена к добру.

А вы в повиновенье поклянитесь

И этим трем условьям подчинитесь, —

Вот первое: людей не угнетать.

Второе: верность шаху соблюдать.

И третье: не глумиться над послушным,

Не быть к чужому горю равнодушным.

О злых делах пора теперь забыть,

На справедливый путь пора вступить.

Блюсти я буду, правдой вдохновленный,

Одной лишь человечности законы.

Мою увидит милость даже тот,

Кто на мое величье посягнет.

Я не склонюсь к деяньям Ахримана:

Нужны ль дороги мрака и обмана

Тому, кого возвысил род людской?

Я мир дарую людям и покой!»

Всех осенило счастьем это слово,

Они ушли, благословив Хосрова.

Глава двадцать седьмая Хосров беседует со своим отцом Ормуздом

Не мог Хосров заснуть в своем дворце,

Ночь напролет он думал об отце.

Когда петух проснулся и упало

Эбеновое ночи покрывало,

Отправился к Ормузду шахиншах

С душевной болью и тоской в очах.

Заплакал сын, когда отца увидел,

Не миродержца, а слепца увидел!

Сказал: «Властитель с мудрой головой,

Ты — Нуширвану памятник живой!

Стоял бы я у твоего престола, —

Иголка бы тебя не уколола.

Прикажешь — сделаюсь твоим слугой

И охранять я буду твой покой.

Прикажешь — этот мир навек оставлю,

Себя у ног твоих я обезглавлю.

Я не хочу ни войска, ни венца,

С восторгом жизнь отдам я за отца».

Сказал Ормузд: «Свет разума горящий!

Знай: боль моя и горе — преходящи.

Три просьбы у меня к тебе всего,

И больше мне не нужно ничего.

Во-первых: с первой утренней прохладой

Мой слух ты голосом своим обрадуй.

Пришли ко мне, прошу я, во-вторых,

Кого-нибудь из всадников лихих,

Чтоб он рассказывал мне о ловитвах,

О жарких стычках, о великих битвах,

А также пусть придет ко мне старик

Поведать о делах былых владык.

А, в третьих, я твоим дядьям, придворным,

Что льнут к тебе с усердием притворным,

Готовя втайне для тебя силки, —

Желаю смерти от твоей руки!»

«Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и горе

Всех недругов твоих настигнут вскоре,

Но оком сердца ты взгляни вперед.

Бахрам затмил вельмож и воевод,

Он знаменит, он управляет войском

Умелым, многочисленным, геройским.

Ты на Густахма сделал мне намек.

Не он страданья на тебя навлек.

Убьем его карающей рукою, —

Нигде мы не найдем себе покоя.

Ты должен знать: от бога это зло,

От глупых слов и дел произошло.

Ниспосланной обрадуйся ты боли,

Найди успокоенье в божьей воле.

Затем послушай: старый есть писец

И всадник есть — испытанный храбрец.

Один расскажет о былых владыках,

Другой — о битвах грозных и великих.

Старик умен, а всадник — острослов,

Он знает и обычаи пиров.

Найдешь отраду в каждом златоусте,

Забудешь в одиночестве о грусти».

Сказал и, плача, вышел из дворца.

Сын оказался преданней отца.

Затем, что юноша красноречивый,

Чьи благородны мысли и порывы,

Гораздо лучше злого старика,

Чья мудрость, может быть, и глубока.

Как мудро на земле ни проживи ты,

Исчезнешь ты, как все, землей сокрытый.

Глава двадцать восьмая Бахрам узнает об ослеплении Ормузда и собирает войско на бой с Хосровом

Когда Бахрам узнал, что злобный рок

Глаза Ормузда темноте обрек,

Что помутилось миродержца счастье,

Что сын его увенчан блеском власти, —

Он погрузился в глубину забот.

Он приказал, чтоб вынесли вперед,

К подножью гор, знамена, барабаны,

Расставили шатры среди поляны,

И на совет созвал он воевод,

Решил на шаха двинуться в поход.

Погнал военачальник непреклонно

Свои дружины к берегу Нахрвона.

Скакала рать, как молния быстра,

Казалось, будто катится гора!

Такой стремительностью потрясенный,

Иранский шах решил в ночи бессонной

К Бахраму сведущих людей послать.

«Узнайте, — он сказал им, — эта рать

Устремлена с Бахрамом воедино

Иль тяготится властью исполина?

Узнайте, где Бахрам сидит в седле, —

На правом ли, на левом ли крыле,

Иль впереди, иль в самой середине?

Каким страстям он предается ныне?

Охотится ли с ловчими в степях,

Он окружен ли слугами, как шах?»

К таким делам разведчики привыкли.

Отправились к Бахраму, в стан проникли,

Вернулись, во дворец вошли тайком,

Хосрову доложили обо всем:

«Будь всадник юн, видны ль на нем седины,

Бойцы с Бахрамом в помыслах едины.

Он возглавляет — воинства чело —

То правое, то левое крыло,

То скачет впереди, то посредине,

То разобьет шатер на луговине,

Он слушает наперсников одних, —

Не знает он советников иных.

К великолепью царскому влекомый.

Как шах, устраивает он приемы,

Ведет себя с подвластными, как шах,

Охотится с пантерою в степях,

То величавый, то гостеприимный

Он увлечен «Калилою и Димной».

Тогда сказал советникам Хосров:

«С Бахрамом бой нелегок и суров,

Он царственные полюбил забавы,

Узнал царей обычаи и нравы,

Умны его советники-писцы —

Затмившие Калилу хитрецы.

Когда Бахрам летит, врагу на горе,

То содрогаются драконы в море.

Всем сердцем предана Бахраму рать,

Над ней победу трудно одержать».

Сказал Хосров Густахму и Бандую:

«О будущем державы я тоскую».

Собрались тайно к шаху на совет

Мужи Ирана, видевшие свет,

Подобные Гардую, Андимону,

Правителю Армении Дармону.

Хосров такие молвил им слова:

«Вооружимся знаньями сперва.

Тот в безопасности на поле брани,

Чья грудь защищена кольчугой знаний.

Могуч наукой просвещенный мозг:

Пред ним бессилен меч, как мягкий воск.

Воинственные, гордые вельможи!

Хотя годами я вас всех моложе,

Я не хочу покинуть этот свет

Лишь потому, что мне немного лет.

Скажите мне, мобеды и визири,

Что предстоит мне в нашем скорбном мире?»

Сказал мобед: «Твой разум — наш оплот!

Когда вращающийся небосвод

Впервые светлый разум создал в мире,

Он людям знанья ниспослал четыре,

И первым знаньем одарил владык,

Вторым — жрецов, чей труд святой велик,

Послал он шахским слугам третье знанье,

Владыке верность, храбрость — их призванье.

Дехкан^[7] четвертым знаньем одарил,

Ничтожную им долю уделил.

Неблагодарных к людям не причисли,

Отказано им в благе светлой мысли.

Запомни эти вещие слова,

Им следуя, достигнешь торжества».

«В словах твоих, — шах молвил, — смысл великий,

Их золотом должны писать владыки.

Но пусть явил ты мысли-жемчуга,

Мне ныне мысль такая дорога:

Едва сойдутся два враждебных стана, —

Мне кажется, не будет в том изъяна,

Когда из гущи войска на коне

Подъеду я к противной стороне

И громкозвучно вызову Бахрама,

Мятежника, чье сердце полно срама.

О мире с ним заговорю сперва.

Когда он примет добрые слова,

Все будет хорошо: обласкан мною,

Он сделается вновь моим слугою.

А если, низкий, ищет он войны,

То мы воинственны и сплочены».

Слова Хосрова приняли мобеды,

Желая шаху счастья и победы.

Они ему величье предрекли,

Назвали повелителем земли.

Сказал Хосров: «Я жду надежд свершенья,

Да минет храбрых горечь пораженья.

Дружины выведите на простор,

Раскиньте на равнине мой шатер».

…Когда два войска встретились вплотную,

Ночь распустила косу смоляную,

По телу ночи трепет пробежал,

Когда рассвет свой обнажил кинжал:

Не он ли вдруг ударил в барабаны —

Зачинщик битвы, исполин багряный!

Хосров, увидев: заблестел Нахрвон, —

Помчался, благородством вдохновлен,

В сопровожденьи витязей придворных.

Бахрам поставить не успел дозорных:

Свои войска Ирана властелин

Сомкнул клещами вкруг его дружин.

Бахрам надел индийский меч могучий,

Что был подобен пламени из тучи,

Сел на коня, — взметнулся гордый конь,

Как молнии сверкающий огонь.

Бахрам поехал с преданною свитой:

Изадгушасп, воитель знаменитый,

Кундогушасп, что был храбрей слона,

С жестокою душой Ялонсина,

Отважных три туранца-хаканийца, —

Все жаждали с Хосровом насмерть биться.

Решили: шах от рати отделен, —

Убьют его или возьмут в полон

И бросят предводителю под стремя,

И мирное в стране наступит время.

Здесь — юный шах Ирана, там — Бахрам.

Они предстали тысячи глазам.

В пыли несутся оба полководца,

Исток Нахрвона между ними льется.

Глава двадцать девятая Встреча Хосрова с Бахрамом на поле боя и их переговоры

С Бахрамом в поле встретился Хосров:

Приветлив шах, а враг его суров.

Алмазами и золотом венчанный,

В халате из парчи золототканой,

Шах восседал в серебряной броне

На резвом, серой масти, скакуне.

Подобными Густахму и Бандую,

Подобными Харроду и Гардую,

Он был сановниками окружен.

Спокойствием царя царей взбешен,

Сказал Бахрам своей угрюмой свите:

«На этого ублюдка посмотрите!

Он, захватив родителя престол,

В своем бесстыдстве мужество обрел.

Вооружась, как богатырь великий,

И впрямь он возомнил себя владыкой!

Нет грешника ничтожней и грязней,

А перенял обычаи царей!

Смотрите: Нуширвану подражая,

Привел он войско, битвой угрожая.

Найдется ли среди его дружин

Хотя б один могучий исполин?

Какой из них воистину бесстрашен,

Воинственностью гордою украшен?

Какому он прикажет храбрецу

Со мною встретиться лицом к лицу?

Я настоящих ратников не вижу,

Ни лучников, ни латников не вижу.

Где звон мечей, где стрел крылатых дождь?

Где палицы стремительная мощь?

Где гул богатырей? Где рев слоновий?

Где воеводы, жаждущие крови?

Когда я цели захочу достичь,

Разрушит горы мой военный клич,

А если рать на битву с морем двину,

Я кровью обагрю его пучину!»

Замолк, погнав могучего коня.

Сказал бы про летучего коня:

То птица счастья, сказочная птица,

Спешит над тесным полем боя взвиться!

Бойцы двух ратей, все до одного,

Смотрели с изумленьем на него.

Размахивая палицей, со склона

Бахрам спустился к берегу Нахрвона

И вот предстал глазам царя царей.

Спросил Хосров своих богатырей:

«Кому из вас знаком Бахрам-воитель?»

Ответствовал Гардуй: «О повелитель,

Вот всадник в белом скачет впереди,

Он с черной полосою на груди,

Высокий, он столбу подобен дыма,

Глаза его горят неукротимо».

Хосров, едва взглянув на седока,

Почувствовал, что смерть его близка.

Шах вопросил: «Не тот ли это воин,

Чей гордый конь могуч, красив и строен?

Не тот ли, кто сутулит грубый стан?

Кто завистью и злобой обуян?

Не тот ли, узкоглазый, кривоносый,

Кто дерзко отвечает на вопросы?

Не тот ли, на кого смотреть грешно,

Чье сердце Ахриману вручено?

Ответьте, кто из смертных согласится

Такому человеку подчиниться?

А в нем самом, что так жестокосерд,

Я подчинения не вижу черт…»

Сказал Хосров Густахму и Бандую:

«Теперь я мысль открою вам простую:

Осел не хочет подойти к вьюкам?

К нему с поклажей подойди ты сам!

Бахрам, что одержим ужасным дивом,

Сам не последует путем правдивым.

На поле боя не нужны слова:

Сильнейший достигает торжества.

Но все же, опасаясь пораженья,

Избегнуть я попробую сраженья:

Не лучше ль, чем в конце во прахе лечь,

О мире повести вначале речь?

Когда ответом я доволен буду, —

Его злодейства прежние забуду,

Над областью вручу Бахраму власть,

Отдам ему своей державы часть:

Я ради мира это сделать вправе, —

Мир благо принесет моей державе:

Отрада поселяется в сердцах,

Когда великодушен падишах».

«О царь царей! — Густахм ему ответил, —

Твой недруг неумен, твой разум светел,

Ты справедлив, твой раб несправедлив.

О шах, сиянье мудрости явив,

Так поступи, как ты находишь нужным,

Начало дай речениям жемчужным!»

Желая мира и к войне готов,

Бахраму крикнул издали Хосров:

«Мироискатель, преданный Яздану,

Твои дела хвалить я не устану!

Ты украшенье шахского дворца,

Опора войска и оплот венца.

Светильник ты на пиршестве веселом,

Ты чист перед отчизной и престолом.

Я, размышляя о твоей судьбе,

Увидел мужа славного в тебе.

С тобою розно жили мы доселе, —

В общении с тобой найду веселье!

Приди ко мне, могучий исполин,

С друзьями, во главе своих дружин,

Тебя назначу — бог свидетель правый —

Верховным воеводою державы!»

Но выслушал Хосрова Чубина

И отпустил поводья скакуна,

И поклонился в сторону Хосрова,

И молвил, не сходя с коня гнедого:

«Я радостен, моя судьба светла,

Она мне славу, счастье принесла,

А ты, злонравный, рассуждать не вправе

О счастье, справедливости и славе.

Как может властвовать подобный шах?

Я сожалею о твоих рабах!

Тебе служил я долго, шах Ирана,

Ласкал я кольца твоего аркана,

Теперь арканом я тебя свяжу,

Теперь тебя казнить я прикажу, —

Недаром я решил воздвигнуть плаху:

Смерть — воздаяние такому шаху!»

От этих дерзких и обидных слов

Желтее шамболида стал Хосров.

Он понял, что Бахрам не хочет мира,

Что жаждет стать владыкой полумира.

«Неблагодарный! — он сказал в ответ, —

В твоих повадках благородства нет.

Как можно гостя оскорблять жестоко,

Когда к тебе он прибыл издалека?

Ты чужд учтивости богатырей,

Не ведаешь обычаев царей.

Так персы не ведут себя, арабы,

Так поступает только духом слабый.

Боюсь, ты плохо кончишь, Чубина,

Душа твоя, как плоть твоя, черна.

Пройдет, быть может, сто тридцатилетий, —

Все будут помнить о твоем ответе.

Как смел ты злом ответить на добро?

Иль ты забыл, что предок мой — Кисро?

Что мой отец — Ормузд, оплот закона?

Кто более меня достоин трона?»

Бахрам ответил: «Честь и стыд поправ,

Ты выказал, Хосров, свой гнусный нрав.

Тебе ли шахские пристали речи?

Ты начал их с гостеприимной встречи, —

Нова уловка — песенка стара.

Ту истину тебе понять пора,

Что ты не шах, владеющий вселенной,

А грешник, бесполезный и презренный.

Венец владыки — на моем челе,

Твои следы сотру я на земле.

Ты царствовать не будешь, непотребный,

Иранские мужи тебе враждебны,

Они тебя на части разорвут,

Собакам на съеденье отдадут!»

Хосров ответил: «Говоришь ты грозно,

Потом раскаешься, но будет поздно.

Тому, кого покинул ум, — беда:

Язык его не ведает стыда.

Самовлюблен, ты хвастаешь: «Я сдуну

Хребет, который равен Бисутуну!»

Но оком разума ты посмотри:

Тебе враждебны все богатыри.

Скорее сад взойдет в пустыне дикой,

Чем венценосным станешь ты владыкой.

Забудь свои мечтанья о венце,

О справедливом вспомяни творце.

Покинь стезю греха, стезю обмана, —

Тебя погубит ересь Ахримана!»

Сказав, с коня он спрыгнул средь травы,

Венед бесценный снял он с головы

И взоры к солнцу обратил с мольбою:

«О светоч правды! Вот я пред тобою!

Мой дерзкий раб готовит мне конец,

Позором он покроет мой венец.

Ты возлелеял дерево надежды,

Не дай же мне закрыть навеки вежды,

А если ты желаешь, чтоб сейчас

Со мной Каянов царский род угас, —

Предамся я служению Яздану,

Огню молиться днем и ночью стану,

Земных богатств туда я не возьму,

Лишь дервиша надену я суму,

Я в рубище закутаюсь, как нищий,

И ланей молоко мне будет пищей.

Но если силу, власть царя царей

Я сохраню по милости твоей,

Тебе слугой покорным я пребуду,

Стезею правды следуя повсюду.

Озару, охранителю огня,

Отдам я в жертву своего коня.

Халат мой златотканый и запястья,

И серьги, и венец — источник счастья,

С динарами тугие кошели

Рассыплю щедро по лицу земли.

Разрушенные злобною рукою,

Я страны заново благоустрою,

Там, где онагр и лев нашли приют,

Плодовые деревья расцветут.

Отдам я часть казны державной храму.

Пленив бойцов, что преданы Бахраму,

Заставлю их, священный жар храня,

Поклонниками сделаться огня.

К жрецу приду с отрадой и к мобеду, —

Лишь войску моему даруй победу!»

С земли поднялся шах в кругу вельмож —

На дервиша воистину похож.

Как пыль, восстал он с места, где молился,

Потом к Бахраму с речью обратился:

«Проклятый раб! Твой разум ослепив,

Тебя околдовал коварный див.

Изобразил он ад цветущим садом,

Изобразил пустыню вертоградом,

Он бездну — высотой изобразил,

Уродство — красотой изобразил!

Ты видишь плод, приманчивый для взгляда, —

Но руку протянул ты к древу яда.

Ты — подданный: во всем твоем роду

Искателей венца я не найду.

Обязан ты сойти с пути порока,

Ты о себе не должен мнить высоко:

Увы, у рака нет орлиных крыл,

Да и орел над солнцем не парил!

Забыл ты о своей простой породе,

Забыл ты о Гургине и Милоде.

Клянусь тебе престолом и венцом,

Что, встретившись с тобой к лицу лицом,

Когда ты потеряешь все дружины,

Я не приближу дня твоей кончины.

Ты мне сказал жестокие слова.

Защиты я ищу у божества.

Пусть власти шахиншаха я не стою, —

Но никому не буду я слугою!»

Сказал Бахрам: «Молчи ты, Ахриман,

Уста твои рекут один обман!

Отец твой царствовал благочестиво,

Со всеми поступал он справедливо, —

Ты сделал так, что свет его померк,

С престола злобно ты его низверг,

Так по какому ты присвоил праву

Его державу, и венец, и славу?

Ты — проходимец с языком лжеца.

В отличие от своего отца

Несправедливость на земле ты множишь.

Хотя ты сын Ормузда, ты не сможешь

Ирана удержать венец и трон.

Гробницу приготовь: ты обречен.

Я — за несчастного Ормузда мститель,

К тому же я Ирана повелитель.

Попробуй вспомнить притчу иль рассказ

О муже, что лишив владыку глаз,

Потом законно царствовал в Иране:

Подобных не отыщешь ты преданий!

А если так, судьбе ты покорись

И с тем, что я — владыка, примирись,

Со мною не соперничай напрасно, —

Всё под луной и солнцем мне подвластно!»

Хосров сказал: «Безумна клевета,

Что мне отца отрадна слепота.

Так было суждено и так свершилось —

От господа приходят гнев и милость.

За словом слово ты, безумный, льешь,

И в каждом — дерзость, преступленье, ложь.

Ты жаждешь ныне шахских одеяний, —

Смотри, на саван не достанет ткани!

Нет у тебя ни предков, ни земель, —

Таких царей не знали мы досель!

Раздутый ветром, на себя взгляни-ка:

Ну, нечего сказать, хорош владыка!

И до тебя бывали храбрецы,

Победно воевали храбрецы,

Но слуги не искали шахской власти,

Считая, что им чуждо это счастье.

Так что же ты свирепствуешь сейчас

И слез не точишь из бесстыжих глаз?

Царит лишь тот, в чьем сердце — благородство,

В ком разума сияет превосходство,

Лишь тот достоин быть среди царей,

Кто прочих справедливей и добрей.

Недаром небом вручено мне царство, —

Предвидел светлый бог твое коварство.

Я принял с благодарностью венец,

Которым был украшен мой отец.

В наследство от царей и от мобедов,

Что жили, тайну бытия изведав,

В наследство от старинных мудрецов,

От витязей и набожных жрецов

Досталась также вера мне святая,

Которую Зардушт принес из рая.

Приняв наследство, буду до конца

Защитником и веры, и венца.

Всем принесу богатство и веселье, —

И дервишу, молящемуся в келье,

И бедным щедрость выкажу мою

Везде — в родном краю, в чужом краю.

Пустыни раем сделаю счастливым

На благо людям, и стадам, и нивам.

То, что мы здесь творим, — на небесах

На справедливых взвешено весах.

Везде прославлю добрые деянья, —

На небе мы получим воздаянья.

Отец мой, ты сказал, пленил сердца,

Но мне престол достался от отца,

class="stanza">

А ты, ничтожный и неблагодарный,

С Ормуздом первый начал бой коварный.

Твое оружье — ложь и плутовство,

Но с ними не достигнешь ничего,

Я за Ормузда отомщу, как воин, —

Кто более меня венда достоин?»

«Достоин ты того, — сказал Бахрам, —

Чтобы тебя причислили к рабам.

Ты — шахский сын, но ты забыл, однако,

Что предок твой, сын дочери Бобака —

На шаха Ардашир сумел напасть,

Убив его, забрал престол и власть.

Стал царствовать убийца Ардавана,

Пустило корни дерево Сасана.

Прошли века, и ветер, полный сил,

Подул — и это дерево свалил:

Отныне наши дни стоят у власти,

Страною наше управляет счастье.

Едва я на лицо твое взгляну,

Мне хочется с тобой начать войну.

Померк твой свет! Как лев свирепый прянув,

С лица земли смету я род Сасанов,

Их злые уничтожу семена,

В сказаниях сотру их имена,

Да станут все они добычей мрака,

Да воцарится снова род Аршака!»

Сказал Хосров: «О лжец с душой раба!

Когда Сасанам власть дала судьба,

То так и будет! Царству посторонний,

Кто ты такой, чтобы рассуждать о троне?

Твои розийцы, — кто они, скажи?

Они — убийцы, воры и ханжи!

Из Рея кучка их пришла сначала,

К дружинам Искандаровым пристала,

Опору в Руме их глава обрел

И неожиданно забрал престол.

Разгневался тогда создатель мира

И возложил венец на Ардашира:

Из рода шахов этот воин был,

Венца Каянов он достоин был.

Теперь скажи: кто властелин державы?

Кто истинный наследник царской славы?»

Бахрам ответил, гордо глянув: «Я!

Знай: вырву с корнем род Каянов я!»

Хосров спросил: «Ты слышал ли преданье,

Что мудрость говорит нам в назиданье?

«Величие, присущее венцу,

Вручать опасно мелкому глупцу:

Возьмет — и станет корчить падишаха,

А требуешь назад — дерзит от страха.

Когда ты власть безродному вручишь,

Ты собственное сердце огорчишь».

Бахрам, не на тебя ли намекая,

Нас поучает мудрость вековая?

Пошел тропой блужданий мой отец:

Тебя возвысил в сане мой отец,

Тебе послал он царственные знаки.

Но ты, вельможа, выросший во мраке,

Злодеем стал, неслыханным досель,

Едва испробовал ты власти хмель.

Ты, Чубина, Ормуздом возвеличен,

Его лишь милостями ты отличен,

Он дал тебе оружье, знамя, рать,

Серебряный престол, свою печать.

Но тот престол поставил ты над бездной,

Когда решил достичь ты славы звездной.

Решил ты, воевода, шахом стать,

Но, жертва дива, должен прахом стать!»

Сказал Бахрам: «Вместилище пороков,

Достойный только лишь одних упреков,

Ты с волей не считаешься творца,

Не заслужил ты шахского дворца.

Ты отнял у отца родного зренье, —

Как утаишь такое преступленье?

Твои друзья ждут твоего конца:

С тобой — их речи, а со мной — сердца.

Меня поддерживает мощь хакана

И воинства Ирана и Турана.

Каянов истребив, из Парса в Рей

Перенесу престол царя царей,

Добро я возвеличу средь народа,

Возобновлю обычаи Милода,

Ораш — мой предок и Гургин — мой дед,

Во время битвы я в огонь одет!

Давно ли Совашах, искатель брани,

Хотел, чтоб счастья не было в Иране,

Хотел отнять венец, престол, печать,

Хотел с землею храм огня сравнять,

Чтобы рабами стали все иранцы,

Чтобы владели ими чужестранцы!

Четыреста по тысяче стрелков,

Не меньше тысячи двухсот слонов, —

С такой пришел он силою военной.

Сказал бы ты: ей тесно во вселенной!

Но я возглавил рать в опасный час

И нашу землю от неволи спас.

Я опоясался мечом защиты,

Войска Турана были мной разбиты.

Венца блистанье — в имени моем,

А трон я высеку своим мечом.

Но муж, который к битве не способен,

Не будет никогда царям подобен:

И муравей твою отнимет власть,

Едва захочет на тебя напасть!»

Хосров сказал: «О вестник зла! Кто ныне,

Скажи мне, вспоминает о Гургине?

Он никогда дворцом не обладал,

Ни троном, ни венцом не обладал,

Его следов нигде мы не отыщем!

И ты, как он, безвестным был и нищим,

Пока перед царем Михронситод

Не выделил тебя из воевод.

Тебя владыка вытащил из скверны, —

Об этом ты забыл, высокомерный!

Не пожелал Изед, чтобы хакан

Разрушил и поработил Иран.

Зачем себе ты приписал победу,

Которой мы обязаны Изеду?

Ты восхваляешь свой военный дар.

Но нужно быть таким, как Искандар,

Чтоб омрачить величье шахиншаха.

А ты, похожий на исчадье праха,

Ты должен вечно пребывать в аду, —

Тебе другого места не найду.

Проклятый див! Из-за твоей гордыни

Оделся день Ормузда в траур синий.

Не ты ли, хитростью руководим,

Чеканил деньги с именем моим,

Желая, чтоб меня не стало в списке

Живых. О раб из низких — самый низкий!

Источник ты вселенской тьмы и зла,

Невинных кровь из-за тебя текла.

Ты обратись к дарующему богу,

Найди добра и разума дорогу

Затем, что счастье нынешнего дня

Пройдет и для тебя, и для меня,

Исчезнут в бесконечном мирозданье

Твое дыханье и мое дыханье.

Но если в руки ты себя возьмешь,

Из сердца своего изгонишь ложь,

Оценится, Бахрам, твоя отвага,

И ты получишь часть мирского блага.

Ты будешь жить, как учит нас Зардушт,

Вкушая мир и злодеянью чужд.

Когда же ты на небо возвратишься,

То своего творца не устыдишься.

Зардушта вспомни и слова его:

«Казните лютой казнию того,

В чьем сердце нет перед Изедом страха

И кто злоумышляет против шаха».

Нетрудно счастья потерять звезду,

Живя во тьме, окажешься в аду.

В своем раскайся черном преступленье,

Больного исцеляет наставленье, —

Здоровый дух смогу тебе вернуть,

На истинный тебя наставив путь.

Не разум ли является лекарством

Для тех, кто завладеть стремится царством?

Ты помнишь ли, как некогда Заххок

Людей Ирана ужасам обрек,

Он гибель нес и старикам, и юным,

Но был за то наказан Феридуном.

Все воины твои — мои рабы.

Они мертвы перед лицом судьбы.

Они ушли от шаха, вероломны,

Хоть слабо теплился твой свет заемный.

Но щедростью я привлеку сердца, —

Ни одного не сохранишь бойца.

Божественной лишен ты благодати.

Да, Совашаха разгромил ты рати,

Но с той поры поверили войска

В то, что победа над врагом легка.

Их опьянили радостные кличи,

Пресытили военные добычи.

Я не хочу, чтоб эти смельчаки

Погибли ныне от моей руки,

И воинство, что славой осиянно,

Исчезло бы с лица земли Ирана, —

Тем самым трон бы зашатало наш!

Еще ответь: в те дни, как жил Ораш,

Кто шахом был, кто управлял страною?

Да, впрочем, хватит мне болтать с тобою!»

Бахрам сказал: «Читал я письмена, —

Был шахом Минучехр в те времена».

Ответствовал Хосров: «О черноликий!

Когда ты ведаешь, кто был владыкой,

То как же ты забыл, ко злу влеком,

Что Минучехру был Ораш рабом?»

Сказал Бахрам: «Рожденный для обмана,

Воистину из рода ты Сасана,

А родословная его плоха:

Был пастухом и сыном пастуха».

Хосров промолвил: «Разве не Сасанам

Обязан ты своим высоким саном?

Ничтожнейший из мелких воевод,

Кто дал тебе богатства и почет?

Нет у тебя ни предков, ни владенья,

Неведомого ты происхожденья!»

Сказал Бахрам: «Ты гневом обуян,

А все-таки был пастухом Сасан!»

«Доро», — Хосров ответил, — мир покинув,

Сасану трон оставил властелинов.

Не надо помощи искать во лжи.

Будь побежден, но честью дорожи.

А ты, лишен величья, чести, знаний,

Мечтаешь стать владыкою в Иране!»

Последние комментарии

Впечатления

Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме» [Хаким Абулькасим Фирдоуси] (fb2) читать онлайн

Абулькасим Фирдоуси Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Вместо предисловия

Глава первая Приход войск со всех стран света на бой с Ормуздом

Глава вторая Ормузд призывает Бахрама Чубина

Глава третья Ормузд назначает Бахрама Чубина главным военачальником

Глава четвертая Бахрам отправляется на битву с Совашахом

Глава пятая Послание Совашаха Бахраму и ответ Бахрама

Глава шестая Бахрам Чубина и Совашах выводят свои войска на битву

Глава седьмая Новое послание Совашаха Бахраму и ответ Бахрама

Глава восьмая Бахрам видит сон и вступает на заре в бой с Совашахом; смерть Совашаха

Глава девятая Бахрам извещает Ормузда о победе и посылает ему голову Совашаха; ответ Ормузда

Глава десятая Победа Бахрама над Пармудой, сыном Совашаха, а также о том, как укрылся Пармуда в крепости Овоза

Глава одиннадцатая Послание Бахрама Пармуде и просьба Пармуды о мире

Глава двенадцатая Бахрам просит у Ормузда пощады для Пармуды; ответ Ормузда

Глава тринадцатая О том, как Бахрам рассердился на Пармуду

Глава четырнадцатая Пармуда с сокровищами, присланными Бахрамом, приезжает к Ормузду

Глава пятнадцатая Ормузд узнает о проступке Бахрама и заключает дружбу с хаканом

Глава шестнадцатая Ормузд посылает Бахраму женское одеяние, веретено, пряжу и гневное письмо

Глава семнадцатая Бахрам Чубина надевает женское платье и в нем показывается предводителям дружин

Глава восемнадцатая Бахрам во время охоты встречается с женщиной, которая предсказывает ему блестящее будущее

Глава девятнадцатая Бахрам захватывает шахские права. Бегство Изадгушаспа и Харрода Бурзина

Глава двадцатая Ормузд узнает о поведении Бахрама

Глава двадцать первая Советы, которые дали Бахраму его сестра Гурдия и вельможи войска

Глава двадцать вторая Письмо Бахрама хакану. Чеканка монет на имя Хосрова Парвиза и отправка их шахиншаху Ормузду

Глава двадцать третья Письмо Бахрама Ормузду и бегство Хосрова от отца

Глава двадцать четвертая Ормузд посылает Ойингушаспа во главе войска на бой с Бахрамом. Смерть Ойингушаспа от руки земляка

Глава двадцать пятая Ослепление Ормузда родственниками Хосрова Бандуем и Густахмом

Глава двадцать шестая Хосров узнает об ослеплении Ормузда; он становится шахиншахом

Глава двадцать седьмая Хосров беседует со своим отцом Ормуздом

Глава двадцать восьмая Бахрам узнает об ослеплении Ормузда и собирает войско на бой с Хосровом

Глава двадцать девятая Встреча Хосрова с Бахрамом на поле боя и их переговоры

Глава тридцатая Возвращение Хосрова и Бахрама к своим военным станам, и совет, который дала Гурдия Бахраму

Глава тридцать первая Ночное нападение Бахрама на Хосрова

Глава тридцать вторая Приход Хосрова к отцу, его бегство в Рум и убийство Ормузда

Глава тридцать третья Бахрам посылает войско в погоню за Хосровом; меры, примененные Бандуем, чтобы спасти Хосрова из рук Бахрама

Глава тридцать четвертая Бахрам из рода Сиавуша берет в плен вельможу Бандуя

Глава тридцать пятая Речь Бахрама Чубина перед вельможами Ирана

Глава тридцать шестая Заговор Бандуя и Бахрама, сына Сиавуша

Глава тридцать седьмая Хосров со своей дружиной отправляется через пустыню в Рум

Глава тридцать восьмая Отшельник предсказывает Хосрову его судьбу

Глава тридцать девятая К Хосрову прибывает гонец кайсара. Хосров отправляет Густахма, Болуя, Андиёна, Харрода Бурзина и Шапура с письмом к кайсару

Глава сороковая Ответное письмо Хосрову от кайсара

Глава сорок первая Кайсар отказывает Хосрову в помощи. Ответ Хосрова

Глава сорок вторая Новое письмо Хосрову от кайсара с обещанием помощи

Глава сорок третья Ответ кайсару от Хосрова с предложением дружбы и мира

Глава сорок четвертая Харрод Бурзин открывает тайну волшебной статуи

Глава сорок пятая Харрод рассуждает о различных верованиях

Глава сорок шестая Кайсар отправляет Хосрову войско и свою дочь

Глава сорок седьмая Приход войска в Азербайджан. Встреча Хосрова с Бандуем

Глава сорок восьмая Бахрам пишет письмо военачальникам Хосрова. Письмо попадает в руки Хосрова. Ответ Хосрова

Глава сорок девятая Бой Хосрова с Бахрамом Чубина. Убийство румийца Кута

Глава пятидесятая Второй бой Хосрова с Бахрамом Чубина. Поражение Хосрова. Его спасает ангел Суруш

Глава пятьдесят первая Третий бой Хосрова с Бахрамом Чубина. Поражение Бахрама

Глава пятьдесят вторая Хосров посылает Настуда с войском вслед за Бахрамом. Бахрам захватывает Настуда в плен. Прибытие Бахрама к хакану Китая

Глава пятьдесят третья Хосров разрушает стоянку Бахрама и пишет письмо кайсару. Ответ и дары кайсара

Глава пятьдесят четвертая Ниятус обижается на Бандуя. Их примиряет Марьям

Глава пятьдесят пятая Дары Хосрова Ниятусу и румийцам и проводы их в Рум. Послание вельможам Ирана

Глава пятьдесят шестая Плач Фирдоуси на смерть сына

Глава пятьдесят седьмая О Бахраме Чубина и хакане Китая

Глава пятьдесят восьмая Смерть Макотуры от руки Бахрама

Глава пятьдесят девятая Драконолев пожирает царевну. Бахрам убивает чудовище. Хакан отдает Бахраму свою дочь и царство

Глава шестидесятая Хосров узнает о возвышении Бахрама и пишет письмо хакану; ответ на это письмо

Глава шестьдесят первая Хосров посылает Харрода Бурзина к хакану; способ убийства Бахрама, придуманный Харродом Бурзином

Глава шестьдесят вторая Смерть Бахрама Чубина от руки Кулуна

Глава шестьдесят третья Хакан узнает о смерти Бахрама Чубина и уничтожает дом Кулуна

Словарь

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

Оглавление