Список [Валерий Вербицкий] (fb2) читать постранично

СЕКРЕТНЫЕ МАТЕРИАЛЫ Файл № 305 СПИСОК

Ист-Пойнт, округ Леон Тюрьма штата Флорида

Сэм Бакли, директор тюрьмы Ист-Пойнт, ненавидел заключенных. Он не был злым или порочным человеком; его любили друзья, любила, несмотря на семнадцать лет брака, жена, а двое сыновей просто души не чаяли. Но он очень удивился бы, если бы кто-то сказал ему, что к отбросам общества можно относиться как-то иначе, без ненависти. Бакли давно перестал роптать на судьбу, которая, скользко вывернувшись из его сильных и умелых, но оказавшихся совершенно беспомощными рук еще четверть века назад, сделала его не Рокфеллером или Гейтсом, не сенатором, не астронавтом и не музыкантом, а всего лишь маленьким властелином вонючей, обнесенной колючкой монархии. Он давно смирился и даже научил себя время от времени получать хоть какие-то удовольствия от своего положения: в стране слепых и кривой — король. Его аппарат состоял не из ангелов — однако трудно было бы требовать этого от людей, весь труд которых день за днем, день за днем посвящен подонкам. Что греха таить — ангелы не могут держать подонков в узде. А подданные его были подонками. По определению. В тюрьме штата, занимавшей площадь меньшую, чем иной городской квартал, обитало сволочей и паскуд не меньше, чем во всем остальном штате (хотя, если прикинуть честно, то и не больше, на воле их тоже хватало); в каждой клетушке, на каждом квадратном ярде здесь сопел и чавкал растлитель, убийца, вор, мошенник, извращенец, маньяк и снова убийца… и при том все они прекрасно знали свои права, все, чуть что, орали про адвоката и про встречные иски к тюремному начальству и разговаривали так, будто они — ровня нормальным, порядочным людям. За это, пожалуй, Бакли ненавидел их больше всего.

Поначалу он с трудом удерживался от того, чтобы не спросить очередного сучонка в лоб: «Когда ты насиловал эту девочку, ты помнил про ее права? нет? так какого черта помнишь сейчас про свои?» Но даже в молодости он понимал, что это бессмысленно. Если человек совершил преступление и при том не чувствует себя виноватым — от душеспасительных бесед о совести и покаянии он лишь пуще злится и звереет. «Мне пора в спортзал, мать твою! — ответит он. — Мне положено два часа в спортзале, чтобы у меня не хирели мышцы!» Как он начнет пользоваться этими мышцами по отбытии срока — лучше было и не интересоваться. И без того понятно. И после такого обмена репликами останется два пути — либо утереться и сделать вид, что ничего не произошло (а тогда эти скоты, большую часть из которых составляли так называемые «афро», то есть попросту ниггеры, наверняка окончательно распояшутся), либо мигнуть кому-нибудь из помощников, чтобы свели наглеца вниз, в душевые, и там отделали как следует. Ни утираться, ни мигать Сэм не любил. Он честно выполнял свой долг. По возможности.

И к тому же, при всей своей ненависти к подопечным, он не любил смертных казней. Они были редкими — но были, были… Сэм Бакли предпочел бы сажать скотов пожизненно в какой-нибудь темный и тесный подвал, безо всяких спортзалов и свиданий, без телефонов и адвокатов, и пусть бы они там парились, размышляя о своих поступках, пока самим не надоест. В молодости он был уверен, что убийц, например, или насильников-маньяков надо истреблять. Просто истреблять. Как вредных насекомых. Позже, посмотрев, как это выглядит на деле, он изменил свое мнение. Насильственная смерть слишком отвратительна, противоестественна и, что греха таить, богопротивна, чтобы прибегать к такому средству.

Но это свое мнение он тоже держал при себе. Если электрический стул предусмотрен законом — пусть стоит себе там, где его поставили когда-то, будем смазывать и следить за целостью проводки. Если суд приговорил преступника к смертной казни — организовать ее исполнение не более чем работа. Неприятная работа. Но закон есть закон.

И все же сегодня у Сэма Бакли было особенно паскудно на душе.

В дверь постучали. Сэм поднял взгляд от лежавших перед ним бумаг — одна другой паскуднее (один ниггер пырнул другого заточкой из-за волейбольного мяча, который они не поделили на площадке; в тюремной кухне обнаружилась недостача говядины; старый скунс, пару лет назад порезавший внука за то, что тот не позволил дедуле подглядывать за тем, как кувыркается с девчонкой, замахнулся на охранника пустой бутылкой из-под «спрайта» за то, что тот якобы неуважительно к нему обратился, и теперь грозил направить в округ жалобу на бесчеловечное обращение) — и сказал угрюмо:

— Да?

Он знал, кто и зачем к нему пришел.

Через узкую для него дверь — для него все двери были узки — в кабинет неторопливо и грузно продавился старший охранник отделения смертников Кэлверт Хоуп. Его фамилия при его-то работе была в стиле «нарочно не придумаешь». Сэм Бакли знал, что заключенные меж собой называют Кэлверта «Ласт хоуп» — «Последняя надежда»; обычно именно он сопровождал приговоренных в помещение, где жил