Кружок друзей Автандила [Владимир Петрович Торчилин] (fb2) читать постранично

Владимир Торчилин Кружок друзей Автандила

Повесть

Журнальный вариант

Опубликовано в журнале: «Новый Журнал» 2006, № 243

I

Время, наверное, подошло. Время и общая заброшенность — не в смысле там невытертой пыли или незаштопанных носков, а в отношении более экзистенциальном. Все посыпалось меж пальцев — лиц вокруг нет, голосов не слышно, даже шаги случайные и те с лестницы, по ту сторону двери, еще могут донестись, но уж никак не по эту — чтобы из коридора. Некому больше по коридору шагать, поскольку никого не осталось из тех, кто в нем когда-то появлялся. Да что там голоса или лица, бывшие когда-то вполне реальными, иногда даже слишком — может и впрямь нечего им вокруг суетиться, но и не в пример менее вещественное и, казалось, навсегда уложенное в память за годы тщаний отвлеченных и умственных, тоже начинает выпадать из фокуса, мутнеть, расплываться и путаться. Имена, названия, а порой и просто слова... Иногда даже и не поймешь, что за обрывок колотится где-то между лбом и затылком — имя или еще что? Вот тут сидел у окна, смотрел в никуда, и вдруг выплыли какие-то «крушеван»[1] с «живокини»...[2] С чего вдруг и, главное, что это или кто это и чего им, собственно, у меня в голове делать — Бог ведает! Но зачем-то выплыли. Сначала вместе с «крушеваном» лес представился и даже кора какая-то слабительная. А вот и нет — это и не «крушеван» вовсе, а крушина оказалась, хотя как она выглядит, хоть убей, не вспомню, дерево оно и есть дерево. А, впрочем, может, и куст... А потом к «крушевану» почему-то заглавная буква в начало попросилась — стало быть, Крушеван этот по части имен собственных пошел. И даже потянул за собой что-то темное и неприятное — то ли он шубу украл, то ли у него шубу украли, но в чем-то там он замешан. Хорошо хоть что-то помнится... А вот что с «живокини» делать — совершенно не представляю! То ли он тоже заглавный, то ли нет, да еще и крутится почему-то вместе с жомини^[3] (или Жомини?), водкой и запахом кулис — вот и разбери тут... В общем, беспорядок и запустение.

И вместе со всем этим злокозненно обманчивая и, в какой-то мере, даже вводящая в заблуждение последовательность воспоминаний. Сидишь себе, скажем... да, в общем, и какая разница, где именно сидишь, если главное в том, что рука, рассеянно бродящая пальцами по поверхности стола, неожиданно натыкается на какую-то раздражающую неровность... Скашиваешь слегка глаз посмотреть, что это там такое под палец подвернулось и нельзя ли через него, часом, занозу какую-нибудь подцепить, и всего-то и видишь, что почти уже затянувшуюся царапину на запаршивленной светло-коричневой фанировке столешницы. Пустяк — царапина никчемушная! Век бы ее не видать, тем более, что и заметить-то трудно, разве что вот так случайно пальцем наползешь. И тут же ее из глаза вон! И, думаешь, все? Не тут-то было! Уже, вроде, и забыл про нее, и разговор — если, конечно, есть, с кем говорить, сидя за этой дешевой светлокоричневой столешницей, — уже за километр забрел от той секунды, но вдруг прямо в воздухе повисает перед твоими глазами чеширская эта царапина... Или другая похожая... И начинает разом во все стороны обрастать тяжелым темным дубом. И так быстро обрастает, что и опомниться не успеваешь, а уже тут как тут целый стол стоит, и не чета тому фанированному и зыбкому, с которого, собственно, все и началось, а настоящий, когдатошний. И, на лету расправляя свои хрустящие накрахмаленные складки, взлетает на стол из ниоткуда желтая в синий квадрат скатерть и укладывается так ладно и крепко, как будто никогда и не снималась. А на ней начинают проявляться тарелки, салатницы всякие, вилки с ложками, стаканы, даже чашка золотая в красный лист расписанная, из которой всегда пила — да как же звали-то ее... не помню, кудряшки такие и глаза еще переливчатые — да вот и она сама у стола сидит — как же звали-то? И рядом кто-то пристроился, а по бокам стены растут, обои на них с птичками, небо потолком затянуло, и за окном зелено, и люди входят, присаживаются, шевелят вилками, снова выходят, и, главное, говорят, говорят, говорят... И голоса знакомые, вот только расслышать трудно — как ветром все на сторону сносит... А самое интересное, что и царапины-то никакой не видно! Да и как ее разглядишь под скатертью! Почему же тогда с нее все началось? А-а... лучше и не гадать, а просто идти вслед за всеми в сад, в лес, в поле, в прятки, в салочки, в горелки, в покурить под деревом, в сладкий запах мокрого завитка на шее... Может, еще и удастся расслышать, о чем все говорят, и я с ними... Правда, редко удается...

Надо ли тут удивляться, что вот радости-то, если что-нибудь вразумительное всплывет из накопленного в памяти долгими годами — пусть хоть вроде строчки из детской считалки. А уж если какая история с началом и концом, не говоря уже о середине, то тут уже просто именины сердца. Правда, все равно к каждой истории хоть что-то постороннее, да припутывается. Хоть и чувствую это, но понять, что же тут,