Мы были высоки, русоволосы… [Николай Петрович Майоров] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Николай Петрович Майоров Мы были высоки, русоволосы…

Рисунок художника Н. Шеберстова

1939 г.

Слово о поэте

Иногда мне кажется, что должен существовать кинотеатр, где изо дня в день шли бы суровые кинохроникальные ленты времен Великой Отечественной войны, представляющие самые разные стороны этой народной эпопеи. И какой бы сюжет ни возникал на экране, ему обязательно отыщется «аккомпанемент» в виде того или иного стихотворения, написанного иногда знаменитым, а то и вовсе безвестным поэтом, — так много и в таких разных направлениях сделано было советской поэзией в те годы.

Где начинался этот великий подвиг нашей поэзии?

Пожалуй, даже не в первый день войны, а порой в тех студенческих аудиториях, где бурлили молодые и дерзкие поэты, павшие в первые же месяцы жесточайших боев, не успевшие почти ничего сложить в эту пору, но зато уже на учебной скамье, как принято говорить, трубившие тревогу, звавшие своих сверстников вглядеться и вдуматься в ближайшее будущее.

Они были не столько первыми жертвами войны, сколько первыми ее бойцами, завещавшими потомкам устами автора этой книги — Николая Майорова:

… пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Всего несколько лет поэтического труда досталось на долю Николая Майорова. Его творческий путь был горестно краток. Молоденький, необстрелянный солдат поэзии, он сразу попал в жестокую переделку, и несколько наивная пестрота его ранних стихов стремительно сменялась суровыми и трезвыми нотами присяги на воинскую верность своему времени, своему долгу:

Моя земля — одна моя планета.
Она живет среди ночей и звезд.
Мне говорят, что путь бойца-поэта
В ее ночах не очень будет прост.
Но я иду.

Есть у Николая Майорова стихи о том, как война украла у астронома, загнанного в бомбоубежище, небо. Но сам поэт не отдал ей, уже подступавшей к нашим границам, неба и звезд своей родины, «зеленого зелья тополей», пенившегося на ее просторах, «лебединой повадки» волжской волны — всего мира, который:

… зовет тебя и дразнит,
Как женщина с ума сводящим ртом…
Ему мечталось десятилетиями:

… ходить землей, горячею от ливня,
и славить жизнь…
Ему пришлось пройти землей, горячей от взрывов и пожарищ, и отдать за нее жизнь, отдать жизнь ради миллиона жизней. Он с любовью вглядывался в посуровевшее лицо родины:

Бурлаками с звонкой бечевою
шли отлогим берегом вязы.
… Дымом потянуло из ложбины,
Ветер дол тревожил горячо.
Кисти окровавленной рябины
Тяжело свисали на плечо.
«Звон» этой туго натянувшейся бечевы слышен в последних стихах поэта, подставившего свои молодые плечи под тяжелый груз, легший на его поколение и на весь наш народ в годы войны с фашизмом.

В одном из стихов Майоров мечтал, «чтобы смерть застала у высот».

Он погиб во время первого большого наступления советских войск — 8 февраля 1942 года. Могила его затерялась, место гибели точно не установлено.

Я не знаю, у какой заставы
вдруг умолкну в завтрашнем бою…
Могли бы в огромных событиях этих и последующих лет затеряться и сами стихи молодого, почти еще не печатавшегося поэта, известного по большей части лишь своим ивановским землякам и московским студентам, многие из которых разделили его судьбу. Но нашлись у него друзья, которые если не смогли вынести с поля боя его самого, то вынесли память о нем, разбросанные строфы его стихов, не дали им «умолкнуть».

Одни из них влюблено следили за ним еще со школьной скамьи, как его ивановский товарищ, поэт Владимир Жуков, другие принимали участие уже в его первых печатных «дебютах», как тогдашний редактор литературного отдела многотиражки Московского университета (а ныне журнала «Наука и жизнь») Виктор Болховитинов.

Им в первую очередь обязан читатель тем, что может прочесть эту книгу, взволнованно и благодарно войти в поэтический мир Николая Майорова.

В тот мир простой, как лист тетрадный,
Где я прошел, большой, нескладный
И удивительно прямой.
А. ТУРКОВ

Мы

Это время

трудновато для пера.

В. Маяковский
Есть в голосе моем звучание металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не все умрет. Не все войдет в