Сад [Андрей Петрович Карапетян] (fb2) читать постранично

Андрей Карапетян Сад

Андрей Петрович Карапетян (24.09.1950 г. р.) — художник-график; поэт, прозаик. Лауреат премии всероссийского форума фантастов «Странник» за иллюстрации к повести Михаила Успенского «Там, где нас нет».

Родился в семье врача и ссыльного инженера-кораблестроителя из Ленинграда. Живет в Санкт-Петербурге. По образованию инженер-конструктор. Работает главным инженером проектов во ВНИИМЕТМАШе — старейшем российском проектно-конструкторском институте.

В конце восьмидесятых годов начали появляться графические работы А. К. на страницах питерской «самиздатовской» прессы. В это же время создаются первые циклы иллюстраций к произведениям братьев Стругацких. Участник семинара Б. Н. Стругацкого, куда вначале пришел как писатель. С1991 г. его рассказы и стихи публиковались в журналах и альманахах. С1989 г. по сей день в петербургских и московских издательствах выходят книги с иллюстрациями А. К.

Участник художественных выставок, в частности, в музеях Ф. М. Достоевского, «Современная литература — ХХ век» (Санкт-Петербург); музее М. А. Булгакова (Москва); в рамках всероссийского форума фантастов «Странник» «Самые фантастические художники».

Создал иллюстрации к «Божественной комедии» Данте, «Властелину колец» Р. Толкиена, произведениям Ф. Достоевского, М. Булгакова, Н. Гоголя, К. Бликсен, братьев Стругацких и др.

Рассказ «Сад» был выбран Б. Н. Стругацким для чтения на одном из его семинаров.

Фляга, что стояла у сарая, была пуста. Тим почесал пальцем подбородок, пропел: «Па-ра-ра-ам…» Жарко было, чёрт, неохота было до смерти идти домой за кружкой воды. «Ведь хотел же провести питьевую воду по всему саду, ведь хотел! Да лень-матушка впереди нас успела!» — обозлился Тим. Он покачал ещё флягу и свистнул киберу-инструментальщику: бог с ним, расплещет половину — чего-нибудь да принесёт. Подошедший неторопливо кибер выслушал, мигнул рассудительно оранжевым глазом и потопал по тропинке, аккуратно переставляя решётчатые никелированные лапы. Насекомые крутились возле цилиндрического корпуса в медных пуговках и воронёных щитках, солнце било сквозь листву во все дыры, какие только были в саду, и под лапами кибера чиркали и похрустывали мелкие камушки. Сад пропадал в пятнах и солнечных зайчиках, туда же сгинул вскорости кибер, изредка лишь искрились его сочленения сквозь опущенные ветви крыжовника.

Тим присел на ящик, ещё раз, только вполголоса, пропел: «Па-ра-рам-па-пам…» — пить хочется.

Над сараем скандально заверещала птица. Тонко и нежно запел комар — и пропал. Сад давно отцвёл — гуденья пчёл не слышно теперь. Сейчас зудят, повиснув, мухи, да ноют узкие краснопёрые жуки и суетливые мелкие осы. А пчёлы пропали куда-то. «Вообще-то сейчас, — мыслит Тим лениво и безотносительно, — акации цветут по краю, мда-с…»

Так он и не нашёл места, где жили пчёлы, хотя и пытался найти. Просто ради любопытства, из голого, честно говоря, упрямства, — искал и не нашёл. А ведь сад до последнего кустика сам посадил, вдоль и поперёк его знает, казалось бы… А, вот выходит, — не знает вовсе. Так что ли?

Мелькнув, села на ствол яблони синица, побежала вверх по коре, а в ветвях закопошилась другая и вдруг пропиликала свою торопливую мелодию. Ствол яблони выгнут, ветви распущены — насмешливое дерево, эвон — отмахивается листиками… Вторая синица побежала вслед за первой, и тоже — жёлто-голубая, в чёрной купальной шапочке. Мельтешит листва, солнце бьёт вспышками, и жарко. Птиц уже не видно, повторилась только песенка, да и пропала в свистах и чириканье. А вот — слышь! — быстро-быстро протикали ходики, и раз — зажужжала и щёлкнула пружинка — тоже ведь птица, гляди! Мудрёная какая птаха, надо ж!

Вот так, вот так… Па-ра-рам… Осталось Тиму только сухие листья сжечь, да прорыхлить кое-где, вот и вся работа на сегодня. Сощурился он на листву, улыбнулся и почесал подбородок. Сегодня утром, только проснулся, — как вдруг и решил: всё! Хватит! Он, Тим, летит на Землю. Он просто-напросто лезет в свою ракету — и летит обратно на Землю. И — всё! И — полный порядок!

Тим сморщился и дёрнул шеей. Что-то шевельнулось у него за воротом. Хлопнул себя по загривку: фу, дьявол! — ветка, и на ней два выпуклых листика в пыли. Сад зашумел, придвинулся к нему.

«Смеётся, — убеждённо подумал Тим. — Издевается».

Но Тим не злился — он ведь уезжал, это было абсолютно ясно, и поэтому он не злился.

Облегчение, во-первых, — вот что было у него в душе, а, во-вторых, некоторая расстроенность в мыслях и поступках, некоторая растерянность даже. Он ничего не сказал ещё вслух, — ну, и с другой стороны, а чего он, собственно, должен что-то ещё говорить: захотел — и улетел! Сам себе хозяин.

«Моё дело! — подумал он. — Сколько можно?»

Ветка, которую он поймал за шиворотом, качалась теперь сбоку и вопросительно посматривала на него, два