Другая [Марина Александровна Анашкевич] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
МАРИНА АНАШКЕВИЧ ДРУГАЯ
Она пришла позже всех, и стула не хватило, зато на диване место нашлось. В тесноте да не в обиде: по правую руку — упитанный отец Никон, по левую — писатель с постным лицом, похожий на игуану. Диван для почетных гостей, с подушками, мягкими валиками, словом, в самый эпицентр ее угораздило! Другая бы поостереглась встревать в их медоточивые речи (говорили о матушке, благополучно разрешившейся после адовых мук — здоровяк под четыре килограмма!), тут она возьми да ляпни, что родила так легко, что и боли не ощутила. Какие муки! В радости рожала. В таком восторге, что дух захватывало. И хотела было добавить, что не за горами время, когда все женщины на земле так рожать будут, что даже роды в воде — это уже прошлый век, что в Японии+ — Как же можно — без мук? — возразил ей писатель. — Вы уж не преувеличивайте. Чего не причудится–то — на радостях, что разрешились! — Извините, но мне виднее, и вообще: мужчина не может об этом судить. Я не мучилась. Дряблая шея писателя побагровела над воротником рубашки, и хозяйка дома заметно напряглась. Старый ящер смотрел, не мигая. — Да, как мужчина — не могу, тут вы правы, но в Библии ведь сказано: «В болезни будешь рождать детей» — значит, так. Бытие, глава 3, стих 16. Богу виднее! Или вы с Богом не согласны? «От такой все можно ожидать, не сомневайтесь», — легко читалось в глазах хозяйки, — вот, впустила незваную гостью на свою беду! Явилась не запылилась, спустя столько лет. Чтоб не дать той ответить (а перечить мужчинам — грех вдвойне!), громко и настойчиво предложила фирменное блюдо — салат с грецкими орехами, при этом зорко отслеживалась тарелка отца Никона — не пустовала ли, всего ли там вдосталь, не подложить ли рыбки красненькой али беленькой. Минералочку тоже поближе к нему. Стол обозревала, а под скатерть глянуть не догадалась, а там картина маслом, не иначе: ляжка жующуего батюшки сама собой жмется к бедру соседки, и той, чтоб избежать неловкости, приходится отодвигаться от сдобного отче и теснить сухонького классика, который, в свою очередь, вдавливает в диванный валик собственную жену. Такие вот поминки. — Вы бы, Ира, лучше о Ване сказали что–нибудь, — вспомнив, что в хлопотах не представила спорщицу собравшимся, хозяйка кратко сообщила, что Ирина училась вместе с ее покойным мужем в МГУ на филфаке. Что же сказать? Она — птица залетная, не из их стаи, это правда. Просто вот с этим человеком, чье лицо на портрете, на стене напротив, они и правда учились когда–то, и сегодня — день его памяти, десять лет со дня смерти. Он умер совсем молодым, в тридцать семь, как Пушкин, и тогда она на похороны не пришла, боялась увидеть его неживым, а сегодня решилась — в первый и, и как видно, в последний раз. Но что же сказать+ Что Ванька звал ее «Иринкой–смешинкой», потому как прыскала по поводу и без? Что он ей снится все время, постоянно? Нет, это нельзя. Могут подумать, чего не было. Разве только+ — С Ваней всегда было просто и легко, он не давал скучать+ Если видит, что человеку тошно, обязательно растормошит, отвлечет. Ерунду, конечно, сказала. Отец Никон поправил внушительный крест на животе, чтоб стоял, как положено, не заваливался, и она тоже поправилась невольно: — То есть, унывать не давал, что бы ни случилось. Умел вселять уверенность в слабых. А стихи у него получались сами собой. Она могла бы прочесть им, что врезалось в память, к примеру: «Все Иры стремятся в Ирий, а Вани — в вигвамы, в саванны, грезя о них на диване», рассказать, как ее на втором курсе почти бросил будущий муж, а Иван (только он один догадался о беременности) для видимости приударил за ней, чтоб Глеб приревновал. Они тогда с Ванькой целый спектакль разыграли — муж и посейчас ее, даже к мертвому, ревнует. Но разве здесь, среди сплошь прихожан Троицкого храма, что по соседству, про такое можно? Здесь можно только про то, как Иван пришел в церковь, раскаявшись в грехах юности, как венчался по настоянию духовника, как работал во славу Божью, как умирал в муках, но примиренный с ниспосланным ему раком. Все за грехи наши тяжкие… Однако, портрет мужчины с чертами задорного пацана утверждал обратное: не верь, я жив и здоров и жду на катке, на Чистых+ При встрече, как пить дать, едва она натянет коньки, он сгребет ее в охапку и повалит в сугроб+ В итоге она рассказала другой случай, тоже очень смешной, как они дважды за день сдавали зачет подслеповатому преподавателю по орфоэпии (по кличке Орфей), переодевшись в туалете и поменяв прически (она надела красную блузку подруги и распустила волосы, а Ванька сгонял в парикмахерскую неподалеку, сбрив шевелюру под ноль). Воспользовались, что Орфей по рассеянности не сделал запись в зачетках. Вот бы знать: Иван и в этом каялся? Отец Никон похохотал от души и был поддержан, правда, не всеми. Девушка в косынке на другом конце стола мелко и скрытно крестилась. Отче жестом отвел хозяйкину руку с ложкой салата: — Будет с меня этого- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Последние комментарии
10 минут 33 секунд назад
11 часов 28 минут назад
11 часов 45 минут назад
12 часов 10 минут назад
12 часов 42 минут назад
13 часов 49 минут назад