Вглядеться в поступь рока [Ирина Исааковна Чайковская] (rtf) читать постранично, страница - 3
Книга в формате rtf! Изображения и текст могут не отображаться!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (10) »
— Сколько же ему лет?
— Восемьдесят.
— Он до сих пор в форме?
— Поет Пилата в мюзикле "Иисус Христос — суперзвезда".
— Завидное актерское долголетие!
— Анатолий Адоскин выступал на моей презентации книги Ариадны Эфрон в музее Марины Цветаевой.
— Но мы отвлеклись. Мы остановились на том, что Елизавета Яковлевна занималась с учениками полулежа. Это мне напоминает ее современниц: Надежда Мандельштам все время лежала, Ахматова в какие-то годы тоже лежала. Стресс, страх, недомогания и, как в случае с Елизаветой Яковлевной, — размеры "жилплощади" загоняли людей в постель.
— К ней, в эту каморку, приходили студийцы. Я не понимаю, как они могли размещаться на постели и нескольких стульях в крошечной комнатенке — это была большая группа, человек десять. Учеником Елизаветы Яковлевны был также Анатолий Эфрос. Он учился на том же курсе, что и Анатолий Адоскин. Они были друзьями.
— Рано Эфрос ушел, затравленный...
— Завадский понял, что Эфрос — великолепный театральный интеллект и перевел его в ГИТИС на режиссерский факультет.
— Да, приятно иметь учеником Анатолия Эфроса, но и он, вероятно, был горд, что учился у Елизаветы Яковлевны Эфрон.
4. Из биографии Руфи Вальбе
Продолжим о вас. До того, как вы перебрались в Москву и посвятили себя заботам о Елизавете Яковлевне Эфрон и ее приятельнице, как складывалась ваша судьба?
— В 1949 году арестовали моего отца. Я была студенткой последнего курса заочного отделения филфака ЛГУ. И меня никуда не брали на работу. Даже на завод — не брали. Уходила я с утра и до 4-х ходила, искала работу. Люди были нужны. Мне говорили: да, нам нужны такие — молодые, энергичные...
— А потом смотрели в документы — и энтузиазм пропадал. Мне это знакомо: в начале 80-х, уже защитив диссертацию, я тоже не могла устроиться даже в ПТУ — мешала "инвалидность" по пятому пункту.
— А я была дочкой "врага народа". Читали мою анкету и говорили: придите месяца через два. Я стала падать в обмороки. Знала, что меня ждет. Приходила, бодро улыбалась — и падала в обморок. Нужно было жить. Я соглашалась на "негритянскую" работу. Был такой литературовед — Мануйлов.
— Знаю, лермонтовед известный.
— Да будет ему земля пухом — он иногда давал мне "негритянскую" работу, какие-то крохи я получала. Сдавала кровь, чтобы как-то просуществовать. Но главное: хлопотала за отца — перед Фадеевым, перед Павленко, перед Тихоновым. На Павленко я надеялась. Его тестя, Тренева, автора известной пьесы "Любовь Яровая", ввел в литературу мой отец, он сочувственно писал о нем еще в "Одесском листке".
— Но Павленко, как все вспоминают, был отвратителен. Он, конечно, вам не помог.
— Не помог, был отвратителен. Его сотрудник, Станислав Радзинский, отец нынешнего драматурга, говорил мне, что Павленко на крымской даче Сталина "часто пьет чай с усатым батькой" и что он, конечно, может помочь, но вот поможет ли... Я не поняла тогда, почему он хмыкнул...
— Вы, как Мармеладов у Достоевского, шли "просить взаймы безнадежно".
— Та же история была с Тихоновым. Я пришла в его огромную квартиру, уставленную витринами с восточными фигурками из нефрита, и спросила, получил ли он письмо от моего отца. Знаете, что он ответил? — Борис Соломонович так пишет, что я оказываюсь его подельником: "Мы с вами вместе работали". Они действительно работали вместе в ленинградских журналах.
— Фадеев тоже не помог?
— Он оказался наиболее совестливым. Когда я к нему вошла, он весь покрылся красными пятнами и произнес: "Что же я могу? Я писал. Пришел ответ отрицательный".
Потом я случайно встретила его секретаршу — на трамвайной остановке, — она меня узнала и даже вспомнила, что он сказал после моего ухода: "Тяжело, когда приходит к тебе правдивая юность, смотреть ей в глаза".
5. Судьба Бориса Вальбе
Вы рассказывали, что ездили к отцу в пересыльную тюрьму в Киров.
— Я его не узнала. Он был неузнаваем.
— Он... вернулся?
— В 1955 году. После лагеря он, инвалид, должен был поселиться на 101-м километре. Но он сказал: "Я никуда не поеду". Каждое утро к нам приходил участковый. Я выпускала папу через черный ход, и сама встречала милиционера в соблазнительном халатике. Он шалел от выреза. А потом началось "дело о реабилитации", и те, кто на папу доносил,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (10) »
Последние комментарии
5 часов 52 минут назад
14 часов 51 минут назад
20 часов 11 минут назад
22 часов 16 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад