Плохой Ромео (ЛП) [Лиса Рэйвен] (fb2) читать онлайн

— Ты имеешь в виду, смогу ли я держаться подальше от тебя?

Он наклоняется, его губы прямо над моими, так близко, что я ощущаю его дыхание, такое теплое и сладкое.

— Да, — шепчу я, желая только приподняться на цыпочки и поцеловать его.

Он выдыхает медленно и размеренно.

— Тейлор, думаю, ты недооцениваешь мой уровень самоконтроля. Помимо моего промаха во время постельной сцены, я продемонстрировал выдержку гребаного Далай-ламы рядом с тобой. Наш первый поцелуй? Инициатором была ты. Сегодня во время сцены смерти? Всё ты. Прямо сейчас? Ты.

— Так твоя теория заключается в том, — начинаю я, — что не запрыгни я на тебя, то ты бы и пальцем меня не тронул?

— В точку.

— Чушь.

— Пожалуйста, заметь, что твои руки на данный момент находятся на мне, а свои я держу при себе.

Я опускаю взгляд и вижу, как рассеянно поглаживаю его пресс. Я тут же отступаю назад.

Боже, он прав.

Это я.

Я была инициатором всего.

— Ну, хорошо, — говорю я, отступая назад. — Я не буду прикасаться к тебе вне сцены, пока ты сам не попросишь меня.

— Думаешь, ты способна контролировать себя? — спрашивает он, и клянусь, он вкладывает в свой голос нотки сексуального шарма, вызывающего во мне желание облизать его. — Или может, добавим интригу?

— Типа пари?

— Почему бы и нет?

На секунду я задумываюсь.

— Ну ладно. Тот, кто первым прикоснется к другому в интимном плане, проигрывает, и должен будет победителю оргазм.

Он смеется и проводит руками сквозь волосы, но от меня не ускользает, как его взгляд блуждает по моему телу.

— Если так, то пари лишается смысла.

— Не для меня. Мы оба выйдем победителями.

Он хватает рюкзак и перебрасывает его через плечо.

— Иди домой, Тейлор. Выпей. Постарайся перестать думать обо мне.

— Пари заключается в касаниях. Я могу представлять тебя в сотнях сексуальных позах, если мне вздумается, и ты не в силах меня остановить.

Он опускает голову и вздыхает, и я знаю, что этот раунд за мной.

— Увидимся на следующей неделе.

— Само собой.

И он уходит.

11

СТРАХ СЦЕНЫ

Наши дни

Нью-Йорк

Мы с Холтом направляемся в винный бар неподалеку от театра, чтобы «поговорить».

Идя рядом с ним, я чувствую одновременно отчужденность и близость с неким намеком на обреченность: это так похоже на большую часть времени, что мы провели вместе.

Осторожная часть меня шепчет, что быть с ним – это словно носить самую удобную в мире пару туфель, в которой время от времени наворачиваешься и влетаешь головой в стену. Или словно страдать аллергией на моллюсков, но не отказываться от употребления омаров. Это подобно знанию, что с секунды на секунду ты угодишь в заросли ядовитого плюща, но отказываешься останавливаться.

Его рука слегка задевает мою во время ходьбы.

Боже, какой же зуд он вызывает в моем теле.

Когда мы доходим до винного бара, он открывает мне дверь и заказывает столик в дальней части зала. Старшая официантка трахает его глазами чуть ли не до потери пульса, прежде чем провожает нас к столику.

Он не замечает. Как обычно.

Хотелось бы мне сказать то же самое. Я не вправе ревновать. Уверена, за годы разлуки, он потерял счет своим похождениям. Женщины всегда сами бросались на него, но его популярность резко возросла во время тура по Европе. По сценарию его герой проводил много времени на сцене без рубашки, и когда сексуальные промо-кадры попали в интернет, за ним стали увязываться женщины из города в город, чтобы посмотреть на его выступление.

Я не винила их.

Помню, как я почувствовала себя, когда увидела фотографии в сети. Я пыталась отвести взгляд, но это было невозможно.

При одной лишь мысли об этом мое лицо вспыхивает.

Я хватаю меню с закусками и начинаю обмахиваться. Холт смотрит на меня и хмурится.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Ты покраснела.

— Менопауза. Приливы жара.

— А тебе не рановато?

— Думаешь? Быть девушкой отстойно.

— За исключением способности испытывать множественные оргазмы, — говорит он и приподнимает бровь. — Кое-кто мне как-то сказал, что это просто невероятно.

— Ну да. — Если ты хочешь опуститься до уровня самых низкий провокаций. — Что есть, то есть

«Множественный Итан». Это должно было стать его прозвищем. В ночь, когда он впервые заставил меня почувствовать это, клянусь, я видела лицо Бога.

Я снова принимаюсь обмахиваться.

Проклятье, ему запрещено говорить о таких вещах. И определенно не тогда, когда я стараюсь игнорировать его сексуальную привлекательность.

Все темы, связанные с сексом – под запретом.

И почему он не знает правила, которые я только что установила?

— Почему ты так злобно смотришь на меня? — спрашивает он, хмурясь.

— Почему мы еще не пьем? Мы пришли сюда выпить.

— И поговорить.

— И выпить.

— Менопауза сделала тебя еще и алкоголичкой?

— Да. И психопаткой. Так что смотри в оба.

— Стараюсь. Нелегко, когда рядом злобная психопатка с менопаузой.

Теперь я награждаю его по-настоящему яростным взглядом.

Он смеется.

Добавляю его смех в список того, что ему запрещено делать, когда я пытаюсь игнорировать его привлекательность.

Он замечает, что я не смеюсь, и обеспокоенно смотрит на меня.

Беспокойство? В списке.

— Кэсси?

Произношение моего имени туда же.

— Я в порядке. Мне нужно выпить.

— Хорошо. Конечно.

Он пристально смотрит на меня еще несколько секунд, и конечно же пристальный взгляд тоже попадает в список. Я мысленно сдаюсь и признаю, что список будет постоянно обновляться. Я стараюсь стереть его из памяти.

Наконец, подходит официантка. Она представляется как Шери, и принимается строить глазки Итану, когда он берет винную карту. Мне хочется надавать ей по ее намалеванным блеском губам.

Пока Шери торопливо трещит о винных рекомендациях, Итан поднимает на меня взгляд. Он не слушает ее. Он пытается понять, что бы я предпочла выпить.

Раньше это было нашей игрой, и он никогда не проигрывал. Он знал, что я хочу, даже, когда я сама не знала. Знал, когда заказать сладкое вино, сухое или же пряное.

Когда официантка заканчивает, он снова переводит взгляд на карту.

— Вопрос в том, Шери… какое вино хочет моя спутница: красное или белое?

Официантка хмурится.

— Э-э... разве это не вам следует спросить ее об этом?

— И упустить все веселье? Мне нужно определить. Как сомелье Шерлок. Если я ошибусь, моя превосходная репутация будет запятнана.

— А если вы угадаете? — спрашивает Шери, вздергивая бровь.

Я качаю головой. Когда он раньше угадывал, я вознаграждала его поцелуями. Не судьба сегодня такому случиться.

— Если я угадаю, — отвечает Итан, — возможно, она увидит, что, несмотря на все мои промахи, я все еще знаю ее лучше, чем любой другой.

Он пристально смотрит на меня и когда жар простирается через стол, мне приходится отвести взгляд.

Шери переступает с ноги на ногу, а я хватаюсь за край скатерти.

Если посмотреть в словаре слово «неловко», там будет изображение этого момента.

Прежде чем это успевает зайти слишком далеко, Итан откашливается и заказывает Дакхорн Виньярдс Мерло²⁵ с абсолютной уверенностью.

Это отличный выбор. Не знаю, почему я так удивлена.

Когда официантка уходит, он откидывается на спинку стула и сплетает пальцы на столе перед собой.

— В точку, да?

Пожимаю плечами.

— Возможно.

Вид у него довольный.

— Я не был уверен, что могу еще делать это. Много времени прошло.

— Да уж.

Он смотрит на меня несколько секунд, и потом говорит:

— Слишком много, Кэсси.

Гробовая тишина повисает между нами.

Мы оба знаем, что это последний шанс для нас. Наша последняя возможность спасти то немногое, что было хорошего в наших катастрофических отношениях.

Напряжение удушает. Я откашливаюсь. У меня во рту суше, чем в Сахаре.

Сколько требуется времени, чтобы схватить бутылку вина и два бокала? Шери что, топчет этот чертов виноград сама?

Живот сводит от волнения. Я бы сейчас не отказалась от сигареты, но здесь запрещено курить.

Холт хрустит пальцами, и мне буквально видно, как слова крутятся у него в голове.

Я смотрю на его пальцы. Его большие пальцы медленно трутся друг о друга, руки напряжены и словно не знают покоя. Мне хочется потянуться и усмирить их, заверить его… в чем? Что я не буду вести себя как стерва? Что я спокойно и внимательно выслушаю его, и рассудительно отнесусь ко всем оправданиям?

Я не могу ему этого сказать. Это было бы неправдой.

Велика вероятность того, что этот вечер кончится плохо. Что после разговора, мои благие намерения быть друзьями, исчезнут.

Он знает это не хуже меня.

Через несколько минут, которые кажутся вечностью, Шери приносит нам вино. Мы с Холтом смотрим на нее с отчаянной благодарностью, пока она наполняет наши бокалы. Когда она уходит, мы залпом опустошаем их, и ставим на стол.

Он досадно вздыхает и проводит по лицу рукой.

— Это не должно быть так трудно.

— Ты правда удивлен? — говорю я. — Мы же не из тех, кто ищет легких путей.

— Это точно.

В моем животе все сжимается, и я отпиваю приличный глоток вина, пытаясь унять расстройство.

Холт хмурится.

— Ты в порядке?

Делаю очередной большой глоток и киваю.

— Да. Лучше не бывает. Отличное вино.

Я не вру насчет вина. Оно восхитительно. Я вру насчет своего состояния. В итоге, я перебираю с алкоголем и к тому времени, когда мне кажется, что я готова иметь дело с Итаном, мой желудок говорит мне совсем обратное.

Внутри все снова сжимается, и я морщусь.

— Кэсси?

Меня бросает в пот, и я точно знаю, что за этим следует. Слюна заполняет мой рот, пока я несусь в уборную.

Я успеваю как раз вовремя.

Я полощу рот, когда раздается стук в дверь.

— Кэсси? Ты в порядке?

Пауза.

— Не совсем.

— Я могу войти?

— Если хочешь.

Как и все уборные, эта выдержана в классическом стиле. Очень чистая. Высококачественная отделка. Живые цветы.

Он заходит и закрывает за собой дверь, когда я уже заканчиваю мыть руки.

— Раньше это я был тем, кого выворачивало от волнения, — говорит он.

Я вытираю руки бумажными полотенцами, и затем кидаю их в урну.

— Ну, теперь это я.

— Полегчало?

— Немного.

Он собирается было дотронуться до моего плеча, но я инстинктивно отхожу в сторону. Быть утешенной им – не то, с чем я могу справиться сейчас.

Он опускает голову и вздыхает.

— Когда я проигрывал этот вечер в своей голове – и позволь сказать, я проигрывал его часто – я был гораздо более уравновешен. И рвота практически не принимала участие. Теперь же, я не только довел тебя до ужасного состояния, но и забыл все, что планировал тебе сказать.

Я смотрюсь в зеркало. Я выгляжу страшнее черта. Нет, не настолько хорошо. Я выгляжу как черт, переживший ядерную зиму и зомби апокалипсис.

Я собираюсь было подправить растекшийся макияж, как вдруг Итан делает шаг вперед и перебрасывает мои волосы назад через плечо. Моя спина тут же покрывается мурашками.

— Боже, Кэсси, — шепчет он. — Даже когда у тебя расстройство желудка, ты все также самая красивая женщина из всех, кого я видел.

Я замираю, пока он пристально смотрит на нас в зеркало.

— Итан, ты не можешь говорить такие вещи.

— Почему нет? Посмотри на нас. Мы идеальны вместе. — Он нежно касается своими пальцами моих. Я закрываю глаза и делаю вдох. — Всегда были. Независимо от того, что творилось за закрытыми дверями, мы всегда выглядели так словно были созданы друг для друга. И так оно и есть.

— Итан…

Я поворачиваюсь к нему. Он наклоняется ближе, но я кладу руку ему на грудь и останавливаю.

Он выдыхает и стискивает зубы.

— Прикасаться ко мне сейчас – идея не из лучших. Если ты, конечно, не хочешь пошатнуть мое спокойное, уравновешенное поведение.

Я убираю руку и облокачиваюсь о туалетный столик. Это никак не уменьшает притяжение, которое я чувствую к нему. Оно заполняет каждый уголок этой крошечной комнаты.

— Как после стольких лет, ты все еще воздействуешь на меня так? — спрашивает он, подаваясь вперед.

— Как «так»? — Я точно знаю, что он имеет в виду, но мне нужно услышать это.

— Одновременно заставляешь нервничать и успокаиваешь. Сводишь с ума и вселяешь безмятежность. Вызываешь грубость и цивилизованность. Одно нахождение рядом с тобой заставляет меня забыть обо всей неразберихе, через которую мы прошли, и я просто…

— Что?

Выражение его лица становится голодным.

— И я просто хочу похоронить себя внутри тебя и забыть обо всем. Заставить наше прошлое уйти.

Если бы все было так просто.

— Я скучал по тебе так чертовски сильно, Кэсси. Ты себе не представляешь. Совсем, совсем не представляешь.

Я колеблюсь. Моя осторожная сторона шепчет, что все идет к тому, что я собираюсь надеть эти проклятые туфли и расшибиться головой о стену. Она предупреждает, что мне лучше не есть омаров. Кричит, что я вот-вот погрязну в зарослях ядовитого плюща.

Я обдумываю свое предстоящее падение не более трех секунд, после чего обвиваю его шею руками и притягиваю в свои объятия. Он обхватывает меня руками, и утыкается лицом мне в шею, испуская судорожный вздох.

И как всегда, у меня возникает зуд.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

Сегодня премьера и неделя с того дня, как мы с Холтом заключили пари на то, чтобы держать руки подальше друг от друга. С тех пор отношения между нами стали… странными.

Ну, еще более странными.

Наша динамичность отсутствовала даже во время игры. И поскольку каждый из нас стремился одержать верх в этом нелепом пари, наши поцелуи были сдержаны, а объятия – ложны. Облагороженная версия наших грязных, непристойных желаний.

Эрика тоже чувствовала это. Она думает, что каждодневные репетиции вымотали нас. Но это не ее вина. Дело в нас. И я действительно не знаю, как все исправить, кроме как переспать с Холтом.

И если добавить к вышесказанному тошноту от предпремьерных нервов, можно сказать, что я в легком ужасе. (И когда я говорю «в легком» – это означает «в полном». А когда я говорю «в полном» – это означает, что будет чудом, если я отыграю на сцене, не ударившись в грандиозную истерику, которую будут сопровождать крики и/или рыдания и/или отчаянное цепляние за сценический занавес, в то время как помощник режиссера будет пытаться вытолкнуть меня на сцену).

Боже, пожалуйста, позволь мне пережить этот вечер, не выставив себя полной дурой. Позволь мне показать класс.

Умоляю тебя.

По дороге в театр, я затягиваюсь сигаретой. Мои навыки курения улучшаются. Не уверена, хорошо это или плохо, но это успокаивает мои нервы.

Спектакль начинается в девятнадцать тридцать. Сейчас три часа дня. Я надеюсь, пребывание в театре поможет мне сосредоточиться и ослабит тяжесть в груди.

В любом случае, таков план.

Список того, что нужно сделать в ближайшие несколько часов: заняться йогой и тайцзы; пройтись среди декораций; забраться в голову Джульетты; разнести открытки на удачу и подарки по гримерным; одеться; постараться не блевать; выйти на сцену не подгоняемая хлыстом; блеснуть.

Проще простого.

Список того, что не нужно делать: быть одержимой Холтом; блевать; с визгом выбегать из театра.

Непросто.

Когда я захожу внутрь, я иду прямиком в свою гримерную.

Большинство гримерных находятся за сценой, но на бельэтаже также расположено полдюжины. Эрика выделила их ведущим актерам. Я делю гримерную с Айей и Маришкой, а Итан – с Коннором и Джеком.

Я открываю сумку и достаю косметику и аксессуары для волос. Потом натягиваю на себя легинсы и свою счастливую футболку с принтом феи Динь-Динь, после чего спускаюсь вниз.

В помещении тепло и слабое мерцание, исходящее от рабочего освещения, отбрасывает длинные, зловещие тени от декораций.

Замечательно. Не хватало только, чтобы мое тело сковал страх, как будто я недостаточно волнуюсь.

Я делаю глубокий вдох и иду вдоль декораций. Провожу ладонью по камню из пенопласта и по деревянной панели, вглядываюсь в многочисленные ряды пустых сидений. Я стараюсь игнорировать мурашки, что пробегают по моим рукам, когда чувствую свечение нескольких сотен пар фантомных глаз.

Я хочу показать класс сегодня.

Я хочу, чтобы Холт показал класс.

Успех всей пьесы зависит от нашей собранности, а у меня нет ни малейшего представления, как это осуществить.

Я становлюсь посередине сцены и глубоко вдыхаю, делая упражнения по йоге. Растягиваю мышцы. Сосредотачиваюсь.

Через некоторое время, йога постепенно переходит в тайзцы. Я закрываю глаза и концентрируюсь на дыхании. Вдох. Выдох. Медленные движения. Синхронизация воздуха и движений. Выдыхаю страх. Вдыхаю уверенность.

Я концентрируюсь на изображениях, которые доставляют мне удовольствие. Неизбежно, мои мысли обращаются к Холту. Выразительная линия его подбородка покрыта легкой щетиной, так мужественно и сексуально. Его губы, невыносимо шелковистые и мягкие. Его глаза. Огненные. Встревоженные. Испуганные и в то же время вселяющие страх.

Все мое тело оживает, пока я думаю о нем.

Держаться на расстоянии было пыткой. Я стараюсь не задерживать на нем взгляд подолгу, даже во время игры, иначе боль становится невыносимой. Я сосредотачиваюсь на стене позади него, либо на какой-нибудь части декорации, либо на его волосах. На чем угодно, только не на его убийственных глазах, вызывающих во мне желание часами делать с ним очень, очень плохие вещи.

Когда я выдыхаю в последний раз, мною овладевает спокойствие. Средоточие и готовность.

Когда же я открываю глаза, я чуть не наделываю себе прямо в штаны, потому что лицо Холта лишь в нескольких дюймах от меня.

— Господи, боже мой! — вскрикиваю я, размахивая руками, словно парящий в небе осьминог.

Холт отпрыгивает на несколько метров назад и хватается рукой за грудь.

— Черт, Тейлор! Ты до чертиков напугала меня! Господи Иисусе!

— Я напугала тебя?! — Я подхожу к нему и с размаху бью в грудь. — Я из-за тебя чуть не обмочилась!

Он начинает заливаться смехом.

— Это не смешно! — говорю я, ударяя его в грудь.

— Еще как смешно, — отвечает он, пятясь назад, пока я колочу его.

— Каким больным на голову надо быть, чтобы так к кому-то подкрадываться?!

— Я не хотел тебя беспокоить, — говорит он, пытаясь поймать мои ловкие руки. — Черт, прекрати бить меня.

Он притягивает мои руки к своей груди, но у меня и так достаточно проблем с моим бешено стучащим сердцем, чтобы обратить внимание на то, какие его мышцы теплые и упругие под моими пальцами.

Я высвобождаюсь из его хватки, потом направляюсь к спальному гарнитуру и плюхаюсь на кровать.

— Какого черта ты здесь делаешь? Я думала, что одна.

Он становится передо мной, его смех стихает, и он засовывает руки в карманы.

— Я тоже так думал. Мне нравится находиться в театре за несколько часов до начала спектакля. Помогает успокоиться.

Провожу рукой по волосам.

— Да? И как ты себя теперь чувствуешь, Сеньор Тактика Запугивания? Спокойно?

— Как бы это забавно ни вышло, в мои намерения не входило пугать тебя. Я просто хотел… посмотреть.

Как только шок отступает, я замечаю во что он одет.

На нем белая майка-алкоголичка, удлиненные темные шорты для бега, и серебристо-черные кроссовки фирмы «Nike».

Какого черта?

Ему запрещено так одеваться.

В смысле… Это же просто… Он…

Боже мой, только взгляните на него!

Широкие плечи. Красивые руки. Широкая грудь. Узкая талия. Мускулистые икры.

Нечестно! Непристойно сексуально. Не допускается!

— Почему ты так на меня смотришь? — спрашивает он, переминаясь с ноги на ногу.

— Как? — умудряюсь я спросить сквозь взгляд, затуманенный страстью.

— Так, будто хочешь отшлепать меня.

На последней фразе я едва ли не давлюсь собственным языком. Я кашляю и брызжу слюной во все стороны.

— Почему ты нацепил на себя это?

Он окидывает себя взглядом и пожимает плечами.

— Я прибежал сюда. Подумал, что это может помочь привести мысли в порядок.

Образ бегущего Холта овладевает моим разумом: руки приподнимаются в движении, лицо пылает, ноги делают маховые движения, волосы развеваются на ветру.

— Ты… прибежал?

— Ага.

— В этом?

Он снова оглядывает себя и хмурится.

— Да. В чем проблема? Это просто майка и шорты.

— Просто… Ты думаешь, что это… просто… Нет! Плохой Холт! — Мой мозг перегружен.

Он смотрит на меня, как на помешанную, но я по-прежнему не могу отвести взгляд.

Какой гений решил назвать эту часть гардероба «алкоголичкой»²⁶. Это не алкоголичка. Это вагино-возбудитель. Слюно-пускатель. Трусико-уничтожитель.

Черт побери.

— Тейлор?

Он делает несколько шагов вперед и вся страсть, что я подавляла, затопляет мое тело. Я спрыгиваю с кровати и отступаю назад.

Я не проиграю это чертово пари только потому, что он решил вырядиться как аппетитное лакомство. Не проиграю, будь он неладен.

Мне нужно убраться как можно дальше, пока желание повалить его на сцене и надругаться над ним не исчезнет.

— Мне надо идти… заняться кое-чем, — говорю я, пока спотыкаясь, спускаюсь со сцены.

— Тейлор? — кричит он мне вдогонку, но я не останавливаюсь. Я не могу позволить себе посмотреть снова на эти плечи. Бицепсы. Руки.

Чтоб меня!

Я влетаю в свою гримерную и захлопываю за собой дверь, после чего провожу следующие два часа, выполняя дыхательные упражнение. Все это время я говорю себе, что умолять Холта о сексе в день премьеры – очень неудачная мысль.

В половине шестого я начинаю готовиться. Я хочу сделать это быстро, чтобы успеть разнести открытки и подарки по гримерным еще до прихода ребят.

Традиционно сложилось, что в день премьеры члены актерского состава и производственной группы дарят друг другу открытки на удачу. К моим открыткам также прилагаются маленькие шоколадки в форме сердец – олицетворение любви, главной темы нашего спектакля.

Да, это банально, но я не купаюсь в деньгах, а шоколадки дешевые.

Я заканчиваю наносить макияж, расчесываю волосы, затягиваю покрепче свой счастливый шелковый халат, и беру сумку, в которой лежат шоколадки. Я быстро перехожу от одной гримерной к другой, все время сетуя про себя, что так и не придумала как подписать открытку Холта. Все что я пока написала, это «Дорогой Итан». А после, вдохновение покинуло меня.

«Удачи на премьере», звучит избито и безлично, а «Пожалуйста, займись со мной сексом» – кажется просто неправильным. Мне нужно придумать что-то нейтральное, но легче сказать, чем сделать.

Большинство открыток уже доставлены, когда я подхожу к его гримерной. Я просовываю голову внутрь. В комнате пусто.

Действуя быстро, я прокрадываюсь внутрь и подкладываю открытки Коннору и Джеку, говоря себе, что открытку Холта подпишу позже.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он появляется в дверном проеме, его лицо скрывается в тени темного коридора.

— А для меня открытки нет? — спрашивает он, и что-то в его голосе не так.

— Э-э… будет. Я просто еще не подписала.

Я направляюсь к двери, но он заходит внутрь, загораживая мне путь. На нем все еще трусико-уничтожитель. Его плечи выглядят потрясающе. Мне хочется укусить их.

— Ты подписала открытки всем кроме меня, Тейлор? Я недостаточно хорош, чтобы получить открытку от тебя?

Его лицо мрачное и слегка покрыто капельками пота.

— Холт? С тобой все нормально?

— Милый халатик, — замечает он, глазея на мою грудь. Он дотрагивается до пояса на моей талии. — Под ним что-нибудь есть?

— Только мое изысканное, ультрамодное бежевое трико, — говорю я, отстраняя его руку. — Не подглядывай. Ты уже все видел.

— Слишком много раз.

— Все не так плохо, да?

Он снова хватается за пояс.

— Ни в том случае, если ты хочешь, чтобы я продолжал игнорировать тебя и твое восхитительное тело. — Он пропускает шелковистую ткань меж своих пальцев. — Я старался так сильно вести себя хорошо и уважительно. Гораздо легче было б не быть таким.

Энергия, что отсутствовала между нами всю неделю, вернулась под высоким напряжением. Чрезвычайно притягательная.

У меня перехватывает дыхание.

— Это ты установил границы. Я хочу в точности того же, что и ты.

Он выдыхает, и оборачивая шелковый пояс вокруг своего запястья, придвигается ближе.

— Тебе запрещено говорить такие вещи.

Его голос напряжен. Руки дрожат. Маленькие капельки пота, выступившие на его лбу, распространились ниже и теперь поблескивают на его шее и плечах.

— Серьезно, ты в порядке? — спрашиваю я, когда он сглатывает и морщится.

Я едва ли успеваю договорить, когда он хватается за живот, потом отшатывается назад и валится на диван.

— Черт.

— Холт?

После нескольких глубоких вдохов, он откидывает голову назад и закрывает глаза.

— Это просто нервы, ясно? Нервы серьезно шалят.

— Из-за шоу?

— Да, в том числе.

Он медленно и спокойно выдыхает.

— Мое волнение отражается на состоянии моего желудка. У меня начинаются спазмы и тошнота. Я такой слабак.

— Вовсе нет, — говорю я. — Я понимаю, что ты чувствуешь.

Он потирает лицо.

— Если только у тебя есть отец, который собирается прийти на твой спектакль, только чтобы сказать, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь кривляясь на сцене, так что нет… тебе этого не понять.

— Твой отец не одобряет твой выбор профессии?

— Это еще огромное преуменьшение.

— Ох.

Он опускает голову и впивается пальцами в волосы.

— Это неважно. Я, в любом случае, облажаюсь сегодня и он оттянется по полной, когда скажет: «Я же тебе говорил».

— Ты не облажаешься, — говорю я.

— Мы были просто ужасны всю неделю. Ты знаешь это не хуже меня.

— Не ужасны, а… немного не в себе. — Он стреляет в меня взглядом. — Ладно, мы были отвратительны. Но только потому, что мы так сильно пытаемся отрицать наше влечение, что это влияет на нашу игру. Нельзя закрываться в себе и хотеть, чтобы наши герои выглядели так, словно не могут жить друг без друга. Это невозможно.

— И что ты предлагаешь? — спрашивает он. — Повалить тебя на этот жуткий диван, чтобы мы смогли правдоподобно сыграть влюбленных?

— Ну, это было бы неплохо…

— Тейлор…

— Ладно, ладно. Мы не должны поддаваться нашим желаниям вне сцены. Но на сцене? Мы должны позволить нашей связи возникнуть. Больше никакой борьбы. Потому что, когда мы открываемся и впускаем друг друга внутрь, именно в этот момент и творится волшебство.

Вид у него скептический.

— Только на сцене? По-твоему, будет легко просто включить и выключить это?

— Нет, я так не думаю, — говорю я, садясь перед ним на колени, чтобы наши лица были на одном уровне. — Но тут судьба целого актерского состава зависит от нашей собранности, и только мы можем сделать так, чтобы шоу увенчалось успехом. Если мы дадим маху, то потянем за собой всех. Поэтому давай просто покончим с этим, а отрицанием своих чувств ко мне ты еще сможешь заняться на следующей неделе, хорошо?

На мгновение мне кажется, что он вот-вот прикоснется к моему лицу. Но вместо этого он пробегается пальцами вниз по передней части моего халата. Мое дыхание сбивается.

— Ладно. Твоя взяла. Если я смогу остановить сеансы рвоты каждые пять секунд, я откроюсь тебе.

От тона его голоса волосы на моих руках становятся дыбом.

— Я знаю несколько методов фокусировки, которые могут тебе помочь, — говорю я, пока он продолжает поглаживать мой халат.

— Сначала мне нужно принять душ и приготовиться.

— Нет проблем, — говорю я, поднимаясь на ноги. — Я вернусь за полчаса до начала спектакля и когда мы закончим, мы будем так чертовски хорошо сосредоточены, что прижмем наших героев к стенке.

Он вздыхает и качает головой.

— Что? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Скажи мне.

— Я сейчас мысленно представляю, как прижимаю тебя к стенке. Тебе лучше уйти.

Я начинаю смеяться, но животный голод в его глазах говорит мне, что он абсолютно серьезен.

Он встает, и мое сердце пускается в галоп.

Боже. Он собирается сделать это. Он собирается прижать меня к стенке.

Я задерживаю дыхание, когда он делает шаг вперед.

К моему разочарованию, он обходит меня, хватает полотенце со спинки стула и направляется в ванную.

— Иди отсюда, Тейлор, — бросает он через плечо, — пока я не забыл, почему до сих пор не сорвал с тебя этот чертов халат.

В восемнадцать пятнадцать весь театр уже стоит на ушах. Вся моя гримерная усеяна открытками и подарками. Мои родители прислали мне огромный букет цветов с открыткой, в которой говорится, как они горды мной и как бы им хотелось быть здесь.

Мне бы тоже этого хотелось. Это моя первая большая роль, а никого из любимых мне людей нет среди зрителей.

Я иду на сцену, чтобы в последний раз проверить наличие своих реквизитов. Все мимо кого я прохожу, желают мне удачи и обнимают, но особой уверенности это не придает. Меня подташнивает, и мое волнение только стабильно нарастает по мере приближения начала спектакля.

К тому времени, когда я возвращаюсь в гримерную Холта, я чувствую, как сэндвич с курицей, съеденный мною на обед, поднимает в животе бунт подобно бунту в «Мятеже на Баунти»²⁷.

Я делаю глубокий вдох и стучусь в дверь. Джек отзывается и разрешает мне войти.

— Привет, — говорю я, медля у двери.

— Привет, милая Джульетта, — отвечает Джек, заканчивая припудриваться. — Наш красавчик в ванной.

— До сих пор?

Слышатся приглушенные звуки рвоты.

Джек съеживается.

— Да. — Он встает и обнимает меня. — Повеселись, целуя его сегодня.

Он ободрительно сжимает мое плечо, и затем закрывает за собой дверь.

Я подхожу к ванной и стучусь.

— Уходи, — слабо отвечает Холт.

— Это я, — говорю я у двери. — Можно войти?

— Нет, — откликается он надтреснутым голосом. — Я чертовски отвратителен.

— Ну, мне не привыкать.

Я открываю дверь и захожу в ванную. Воздух пропитан едким запахом желчи, и я чуть ли не давлюсь. Потом я вижу Холта, привалившегося к стене, его лицо бледное и липкое от пота.

— О, черт, ты в порядке? — Я приседаю напротив него. — Дерьмово выглядишь.

И что плохо для чувства моего собственного достоинства, я все еще нахожу его невероятно привлекательным.

— А я-то думал, что ты попытаешься приободрить меня, — говорит он, притягивая ноги к груди. — Если же ты собираешься просто обзываться, то вали, я могу побыть жалким и в одиночестве.

— Я собираюсь помочь тебе, — говорю я. — Но тебе лучше следовать тому, что я буду говорить. Никаких вопросов.

— Ладно, фиг с ним. Только останови это.

Он уже в сценическом костюме. Белая рубашка на пуговицах с закатанными рукавами. Несколько верхних пуговиц расстегнуты, приоткрывая соблазнительный вид на его грудь. Также на нем были черные джинсы и ботинки.

Я беру его за левую ногу и начинаю развязывать шнурки.

Он напрягается.

— Какого хрена?

— Никаких вопросов, помнишь?

— Хорошо, но правила вступят в силу только, после того, как ты скажешь, что будешь делать.

— Мне нужно снять твою обувь.

— Зачем?

— Это уже другой вопрос.

— Тейлор…

— Потому что мне нужно помассировать тебе ступни.

Он выдергивает свою ногу и мотает головой.

— Нет уж. Так не пойдет. Мои ноги противные.

— Уверена, я это вынесу.

— Ага, ну а я вот – нет.

— Холт, — раздраженно говорю я. — Ты хочешь выйти на сцену и поразить всех или же хочешь потерпеть полное фиаско, и дать своему отцу повод сказать, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь?

Его лицо мрачнеет.

Мне не по себе от того, что я играю нечестно, но какого черта? Ему надо подобрать сопли.

Он гневно фыркает и пихает в меня свою ногу. Я тотчас расшнуровываю ботинок и стягиваю его вместе с носком.

Несколько секунд я просто смотрю.

У него красивая ступня. Идеальная. Ему бы обувь рекламировать.

Я бросаю на него взгляд, и он пожимает плечами.

— Они уродливые. Слишком длинные. Пальцы костлявые.

— Ты ненормальный.

Я притягиваю его модельную ногу на колени, и он морщится.

— Доверься мне, хорошо? Моя мама – эксперт по разным методам альтернативной терапии, и хоть я думаю, что большинство из них притянуты за уши, рефлексология мне всегда помогала. К двенадцати годам я уже знала все о рефлекторных точках, так что расслабься. Я не сделаю тебе больно. Не сильно.

Он вздрагивает, когда я нажимаю большими пальцами на точку на своде стопы.

— Больно? — спрашиваю я. Если орган воспален, рефлекторные точки могут быть чувствительными. Тому подтверждение состояние моей рефлекторной точки, которая связана с маткой, в период критических дней.

— Нет, — говорит он. — Я… хм.

— Что?

Он вздыхает и откровенно испепеляет меня взглядом.

— Не смей подкалывать меня, но я очень боюсь щекотки, понятно?

Я тихонько прыскаю.

— Боишься щекотки?

— Да.

— Ты? Такой весь из себя брутальный, живущий под девизом «Отвалите все!»?

Он сверкает глазами.

— Отвали.

— Ну, что я говорила?

Он выдыхает и хватается за живот

— Просто продолжай.

Я улыбаюсь и снова начинаю массировать. Одна часть моего мозга отмечает, что его боязнь щекотки умилительна, а другая – концентрирует усилия на приведении его в божеский вид, чтобы он мог выйти на сцену через полчаса.

Уже спустя несколько минут его дыхание замедляется.

— Легче становится? — спрашиваю я, массируя его стопу и надавливая на точки, отвечающие за кишечник, толстую кишку и поджелудочную железу.

— Да. — Он вздыхает. — Спазмы немного уменьшились.

Я продолжаю совершать пальцами круговые движения, его нога становится тяжелее, по мере того как он расслабляется.

Его стопа большая. Я невольно вспоминаю о пустячном факте, утверждающем, что размер ноги сопоставим с размером пениса.

Я пытаюсь сконцентрироваться на своих действиях. Рассуждения о его пенисе в такой момент могут привести к катастрофе.

Я массирую еще несколько минут, пока с его лица не сходит измученное выражение. Потом натягиваю обратно на его ногу носок с ботинком, и наблюдаю как он зашнуровывает его.

— Спасибо, — говорит он, благодарно улыбаясь. — Мне стало лучше.

— Настолько чтобы убраться из этой вонючей ванной?

— Да. — Он встает и подходит к раковине, на которой лежат зубная щетка, зубная паста и жидкость для полоскания рта. — Э-э… дай мне минуту, хорошо? Не хочу, чтобы ты целовалась с кем-то, кто на вкус как срыгнутый сэндвич с индейкой.

Я торопливо мою руки, прежде чем он прогоняет меня. Я сажусь на диван и слушаю звуки самого тщательного очищения полости рта с тех пор, как изобрели зубную щетку. Он заканчивает, ставя мировой рекорд по продолжительности полоскания рта. Я качаю головой, когда осознаю, что даже звуки полоскания, исходящие от него, звучат сексуально.

Я определенно взбудоражена.

Наконец он выходит, благоухая запахом свежей мяты. Я жестом велю ему сесть на пол по-турецки.

Я немного успокаиваюсь оттого, что помогаю ему, но все также не чувствую уверенности в том, что смогу показать сегодня хорошее выступление.

Словно почувствовав мое волнение, Холт указывает на мои ноги.

— Э-э… ты хочешь, чтобы я… ну знаешь… помог тебе или сделал что-нибудь еще?

Он так смущенно выглядит, пока говорит это, что я едва не выпаливаю «да», чтобы просто досадить ему.

— Я пас, — говорю я. — У нас не так много времени. Давай просто сосредоточимся, чтобы мы могли выйти туда и поразить публику.

Он кивает с благодарным видом.

Я говорю ему закрыть глаза и сосредоточиться на изображении, которое его успокаивает. Я же стараюсь представить себе обычную белую простыню, развевающуюся на ветру. Это прием, который использует Мерил Стрип, чтобы успокоиться. Обычно мне это помогает, но не сегодня.

Я слишком сильно ощущаю присутствие Холта рядом с собой. Его запах и энергия заставляют мое тело гудеть и дрожать, не оставляя ни малейшей надежды на достижение душевного покоя.

Не думаю, что он преуспевает больше моего, его дыхание прерывисто и неровно. Он досадно стонет и говорит:

— Ничего не получается.

Я открываю глаза.

Он пристально смотрит на меня.

— Ты так близко и так далеко.

В этот момент микрофон у двери щелкает, и помощник режиссера говорит:

— Дамы и господа, коллектив спектакля «Ромео и Джульетта», до начала спектакля пятнадцать минут. У вас пятнадцать минут, чтобы занять свои позиции. Спасибо.

Уверена, мое лицо яркое воплощение слова «паника».

Я не готова. И близко не готова. Я не сосредоточена. Не погружена в роль.

Где, черт побери, Джульетта? Я не могу найти ее.

Я вскакиваю и принимаюсь метаться по гримерной.

— Мы должны были начать раньше. Мы были здесь весь день, черт бы меня побрал!

— Тейлор, успокойся. Мы справимся. — Его голос на удивление спокойный.

— Нет, не справимся, — говорю я, встряхивая руками и мотая головой. — У нас недостаточно времени.

— Просто дыши.

Я подхожу к двери и прислоняюсь к ней лбом, делая неровные глубокие вдохи.

В моем воображении начинает вырисовываться зал, в котором зрители занимают свои места и просматривают программки, полные волнения и предвкушения перед спектаклем, который с треском провалится. Их ждет большое разочарование.

— Мне нужно идти, — говорю я, хватаясь за дверную ручку.

— Куда?

— Подальше. Мне нужно заняться… йогой… или чем-нибудь еще.

Я поворачиваю дверную ручку.

Он накрывает мою руку своей.

— Тейлор, прекрати.

Я открываю дверь, он захлопывает ее.

— Холт! Открой дверь!

— Нет. Успокойся. У тебя паника.

— Конечно, у меня паника! — говорю я, поворачиваясь к нему. — Спектакль начнется меньше чем через пятнадцать минут, а у меня нет ни малейшего представления, что я, черт побери, делаю!

— Тейлор…

Его рукиложатся на мои плечи. Я игнорирую их.

— Это моя первая большая роль. Эрика сказала, что режиссеры и продюсеры с Бродвея будут среди зрителей.

— Остановись… — Он берет мое лицо в ладони. Я игнорирую его.

— Там будут критики, ради всего святого! Они скажут, что я посмешище. Я. Посмешище.

— Кэсси… — Он легкими движениями поглаживает мои щеки. Я игнорирую это.

— Они выпустят статьи о том, как ужасно я сыграла, и потом весь мир узнает, какая я бездарность и…

И затем он целует меня.

Это я уже не могу игнорировать.

Он придавливает меня своим весом и стонет, нежно посасывая мои губы. Я шумно вдыхаю полной грудью, и все мое тело пробуждается к жизни.

Я слышу свой стон и целую его в ответ, неистово и отчаянно, пытаясь найти утешение в его восхитительных губах.

Он замирает, потом отстраняется и ошеломленно смотрит на меня.

— Ох… черт побери.

Мы оба тяжело дышим и смотрим друг на друга.

— Ты поцеловал меня.

— Я не собирался. Ты запаниковала. Я хотел угомонить тебя.

— Засунув язык мне в рот?

— Я не использовал язык.

— Я все еще немного волнуюсь. Может небольшое участие языка не помешало бы.

Он вздыхает и смотрит вниз. Его руки все еще на моем лице, тело прижато к моему.

— Боже. Я только что проиграл пари.

— Да, проиграл.

— Так и трахнуться не долго.

— Я не против.

Он отходит назад и взъерошивает свои волосы.

— Дамы и господа, десять минут до начала. Десять минут, спасибо.

Паника вновь овладевает нами.

Необходимо что-то предпринять. Сейчас же.

— У меня есть безумная идея, — говорит он.

— Это как-то связано с твоим языком?

— Нет.

— Блин.

Он хватает меня за руку.

— Иди сюда, — говорит он, и тянет меня к дивану.

Он садится и привлекает меня к себе. Я понимаю, что он хочет сделать и забираюсь к нему на колени, располагая ноги по обеим сторонам от его бедер. Я плотно прижимаюсь к нему, воспроизводя нашу позицию в сцене смерти. Стоит нашим тела соединится, как мы оба со стоном выдыхаем.

Я зарываюсь лицом в его шею и просто дышу, и вдруг каждая частичка паники во мне тает.

Он издает стон и крепче сжимает меня в кольце своих рук.

— Это лучшее упражнение по концентрации, — бормочу я напротив его кожи.

Запускаю пальцы в его волосы и начинаю массировать ему голову. Он стонет и сползает вниз, подаваясь бедрами вперед.

— Черт, как же хорошо.

Урчание в моем животе ослабевает, сменяясь покалывающим предвкушением.

Он теснее прижимается ко мне, и я удивляюсь тому, как идеально мы подходим друг другу. Он знает, как правильно обнимать меня, а я знаю, как успокоить его. Это интуитивное. Наши тела общаются между собой, и слова с нашей стороны излишни.

Это неправильно, что мы не вместе. Как бы мне хотелось знать, что его сдерживает.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей бывшей? — спрашиваю я.

— О какой именно?

— О любой.

— Не планировал.

— Так, значит, ты просто больше никогда не будешь ни с кем встречаться?

— Таков план.

— Тупой план.

Его руки еще плотнее смыкаются вокруг меня.

— Лучше, чем снова причинить кому-то боль.

— Ромео, нет, — говорю я, заимствуя реплику Меркуцио, — от танцев не уйдешь.

Он нежно поглаживает мою спину.

— Уволь меня. Вы в лёгких бальных туфлях, а я придавлен тяжестью к земле.

Микрофон щелкает снова.

— Дамы и господа, до начала пять минут. Пять минут, спасибо.

Мы остаемся в объятиях друг друга еще какое-то время, обмениваясь энергией. К тому времени, когда раздается последний звонок, я уже чувствую себя частью него.

Я пугающе спокойна.

— Дамы и господа, коллектив Ромео и Джульетты, приглашаем вас на сцену. Пожалуйста, займите свои места для первого акта. Спасибо.

Мы тихо высвобождаемся из объятий и встаем. Он берет меня за руку, потом открывает дверь гримерной и ведет меня вниз.

За кулисами все уже стоят на своих позициях. Напряжение и предвкушение плотно витают в воздухе. Несколько человек оглядывают нас, когда мы проходим мимо и вздергивают брови, когда замечают, что Холт держит меня за руку.

Мне нет до них дела. Я чувствую себя электрическим трансформатором, гудящим от энергии. Я искоса смотрю на Холта, его лицо спокойно, но в то же время напряжено. В нем есть дух супергероя, который обладает сдерживаемой силой и скрытой властью. Там, где его пальцы смыкаются на моей коже, энергия пронизывает меня, и я понимаю, что мы готовы. Наши герои витают над поверхностью в ожидании момента овладеть нами, как только мы выйдем на сцену.

Потом сценическое освещение сменяется и воцаряется тишина, после чего до нас начинают доноситься реплики из пролога.

— Две равно уважаемых семьи, в Вероне, где встречают нас событья, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролитья. Друг друга любят дети главарей, но им судьба подстраивает козни, и гибель их у гробовых дверей кладет конец непримиримой розни.

Когда я тревожно выдыхаю, Холт увлекает меня в темный угол за занавесом и поворачивается ко мне, воплощая каждую частичку моего Ромео.

— Готова? — тихо спрашивает он.

— Я в полном порядке, — говорю я с абсолютной уверенностью.

Доносятся звуки борьбы между слугами Монтекки и Капулетти, и я понимаю, что уже скоро его выход.

— Я тоже. Давай покажем им Ромео и Джульетту, которых они никогда не забудут.

В ответ я способна лишь кивнуть, потому что он самое прекрасное создание на свете.

Он оставляет меня, чтобы занять место на ярко освещенной сцене, и в этот миг фантазия становится реальностью.

12

НОВЫЕ РОЛИ

Наши дни

Нью-Йорк

К тому времени, когда мы с Холтом возвращаемся к нашему столику после инцидента в уборной, в углу зала уже играет джазовый ансамбль. Под аккомпанемент жалобных звуков саксофона прокуренный голос певца заводит первый куплет песни «Простой парень». (англ. Nature Boy)

«Жил был паренек… очень странный, очаровательный паренек…»

Я мысленно отключаюсь от всего.

Хватит сколько эмоций я испытала за этот вечер.

Холт смотрит на меня и по колючей нервозности, которая пробегает вдоль моей спины, я знаю, что он собирается сказать что-то такое, отчего мне станет неловко.

— Потанцуй со мной, — тихо говорит он.

Это не вопрос.

— Э-э… с чего бы?

Он улыбается и бросает короткий взгляд на танцующие парочки на танцплощадке, и потом снова смотрит на меня.

— Потому что мне надо много чего тебе сказать, но я не хочу, чтобы нас разделял этот чертов стол. — Он отпивает глоток вина и смотрит на свои пальцы. — Я хочу быть рядом с тобой.

Лишь одна мысль об этом вызывает во мне злость. Не потому что мне не хочется танцевать с ним, а потому что мне хочется этого так сильно, что это причиняет боль.

Я делаю глоток вина. Большой. Но все бессмысленно. В целом мире не хватит вина для этого разговора.

Словно в замедленной съемке фильма ужасов, я наблюдаю, как он встает и, обойдя стол, подходит ко мне.

— Не думаю, что нам стоит это делать, — говорю я.

Он протягивает мне руку.

— Пожалуйста, Кэсси.

Я смотрю на его руку. Идеальную, теплую руку. Затем смотрю ему в лицо. В его глазах горит такая хрупкая надежда, что я нахожу невозможным отказать.

Я кладу руку в его ладонь и наши пальцы сплетаются друг с другом. Смыкаются вместе идеальнее, чем им следовало бы.

Он ведет меня на танцплощадку и притягивает в свои объятия. Я невольно вздыхаю от неожиданности.

— Помнишь наш первый танец? — спрашивает он, касаясь губами моего уха.

— Нет, — говорю я, потому что хочу услышать его версию событий.

— Это было в тот вечер, когда мы снимались в рекламном ролике для ночного клуба на сорок шестой Уэст-стрит, помнишь? Ты, я, Лукас и Зои были отобраны на главные роли. Мы должны были сыграть молодых, стильных и влюбленных.

— Да, но я была в паре с Лукасом, а ты со Шлюшкой-барби. Она облапала тебя с головы до ног.

— Ты ужасно ревновала.

— И это говорит парень, который весь вечер вел себя так, словно хотел оторвать руки Лукасу.

— Он трогал тебя за задницу.

— Он был твоим другом.

Его взгляд падает на наши сомкнутые руки.

— Я никогда не считал друзьями тех, кто трогал тебя таким образом.

— Ты пытался ударить его.

Он замолкает на пару секунд, и после говорит:

— Я не горжусь своим поведением в тот вечер. Это заставило меня понять, что ты заслуживаешь гораздо большего, а не закомплексованного, ревнивого засранца.

Я хорошо помню его ревность. Поначалу его чувство собственничества казалось мне сексуальным. В конце же, это стало последней каплей в стакане воды.

— В тот вечер, — говорит он, — я так хотел быть другим. Больше всего на свете, я хотел быть другим. Но не смог.

Он кружит меня в танце и затем вновь притягивает к себе, обивая рукой мою талию.

— Поэтому ты уничтожил нас.

Он обнимает меня крепче.

— Я думал, что уходя из твоей жизни, избавляю тебя от язвы в виде меня.

— Ты никогда не был таким в моих глазах.

— Знаю, в этом и заключалась проблема. Ты не замечала вред, который я наносил, даже в момент, когда это происходило.

Некоторое время мы танцуем, потерянные каждый в собственных мыслях.

Через несколько минут, он отстраняется и смотрит на меня.

— Знаешь, когда я выпрашивал у Марко эту роль, я даже не читал сценарий. Мне было плевать на роль, если это значило, что мы вместе будем играть на сцене. Потом я увидел тебя впервые за столь долгое время, и… все наше прошлое нахлынуло обратно. Чувство того, каково это быть рядом с тобой. То, как ты можешь свести меня с ума одним лишь взглядом. Я надеялся, что когда ты увидишь меня, то вспомнишь, что в наших отношениях бывали и хорошие времена. Надеялся, что ты скучала по мне ничуть не меньше моего. Но ты была в таком гневе…

— На то были причины.

— Я знаю, — говорит он, продолжая вести танец, несмотря на то, что музыка уже смолкла. — Я этого ожидал.

— И заслужил.

— Но когда мы репетировали поцелуй, я…

Он останавливается и откидывает волосы с моей шеи назад, лаская пальцами кожу.

— Думаю, часть меня надеялась, что поцелуй заставит тебя забыть все, что ты вынесла из-за меня. Что я смогу без слов выразить свои чувства к тебе, и ты просто волшебным образом простишь меня.

— Все не так-то просто. — Я сжимаю в кулаке его рубашку, желая оттолкнуть и одновременно прижать к себе.

— Я понимаю это. Но знаешь, что убивает меня? — Безысходность резкими нотками отдает в его голосе. — Что убивает меня каждый день, когда я прихожу на репетиции? То, что я могу лежать с тобой в постели, целовать тебя, притворяться, что мы занимаемся любовью и… все также скучать по тебе. Потому что это все не по-настоящему. А я так хочу этого. Всей душой.

Я пытаюсь сглотнуть, но у меня не получается. Хочу отвернуться, но это невозможно.

Калейдоскоп сожалений заполняет его глаза.

— Кэсси, я чувствовал себя призраком пока был вдали от тебя. Чувствовал. Теперь же я хочу почувствовать себя вновь человеком.

Он всматривается в мое лицо, но я больше не могу на него смотреть. Все линии разлома внутри меня приходят в движение.

Эмоции слишком переполняют меня, чтобы что-то сказать. Он понимающе кивает и привлекает меня обратно в свои объятия.

Мы вновь начинаем двигаться в танце. Мы даже не танцуем, просто покачиваемся из стороны в сторону. Не делаем шаги вперед или назад. Просто двигаемся.

Как и большинство времени, что мы провели вместе, мы держимся на поверхности.

Пытаясь не пойти ко дну.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

«Ромео и Джульетта» – премьера

Бывают моменты в жизни каждого актера, когда огромная мешанина возможностей и условностей переходит в кристально чистую точку ясности. Когда грань между фантазией и вымыслом размывается, и талант и убеждение сходятся воедино на короткий, ослепительный миг.

Сегодня один из таких вечеров.

В момент, когда я появляюсь на сцене, мое перевоплощение завершается. Джульетта овладевает мной всецело.

Теперь я живу ее реальностью, и пока спектакль идет своим чередом – мой голос говорит ее слова, тело чувствует ее эмоции, и мой разум силится понять, что мужчина, на которого я смотрю – настоящий, идеальный и мой.

Он стоит под моим балконом, привлеченный сюда желанием быть со мной. Мне неловко оттого, что он только что подслушал, как я воздыхала о своей любви к нему, но я бы ни за что на свете не забрала б эти слова обратно.

Он карабкается вверх по шпалере, его лицо мрачное и решительное.

— Как ты сюда пробрался? Для чего? — шепчу я ему сверху. Он ведет себя так безрассудно. — Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, когда б тебя нашли мои родные.

Он запрыгивает на балкон, издавая глухой стук и улыбается мне, пока я нервно озираюсь по сторонам.

— Меня перенесла сюда любовь, ее не останавливают стены, — отвечает он, приближаясь ко мне. — В нужде она решается на все, и потому – что мне твои родные!

Он дотрагивается до моего лица, потом наклоняется вперед и прикасается своими губами к моим. Прикосновение невесомое, но полное желания.

— Они тебя увидят, — говорю я, задыхаясь напротив его губ, — и убьют.

— Твой взгляд опасней двадцати кинжалов, — говорит он, проводя пальцем по моей щеке. — Взгляни с балкона дружелюбней вниз, и это будет мне от них кольчугой.

Из моего дома доносится пьяный гомон, и я прижимаю его спиной к стене, пряча в тени.

— Не попадись им только на глаза! — шепчу я. Мои руки ложатся на его грудь, и я ласкаю его. Он смотрит на них с благоговением.

— Меня плащом укроет ночь, — говорит он, накрывая своей рукой мою и плотнее прижимая ее к сердцу. — Была бы лишь ты тепла со мною. Если ж нет, предпочитаю смерть от их ударов, чем долгий век без нежности твоей.

Он смотрит на меня, взгляд неистовый и страстный, и я не понимаю, как могла считать свою жизнь полноценной до встречи с ним.

Вот какая она любовь. Ты больше не принадлежишь себе. Чувства берут верх над разумом.

Неудивительно, что люди живут и умирают ради этого чувства.

Время проходит как в тумане, и на протяжении следующих нескольких часов мое представление о мире меняется. Кардинально. Все мои знания переосмысливаются моей потребностью в нем.

Мы игнорируем всё и всех, чтобы быть вместе, и когда я уже было думаю, что мы смогли перехитрить наших неодобрительных родителей и друзей, я просыпаюсь и нахожу его безжизненным.

Мертвым.

С той же пугающей быстротой, с какой он придал моей жизни новый смысл, моя жизнь без него мгновенно сходит на нет.

Поэтому я выбираю смерть. Стремясь проглотить свою боль точно яд, беру его кинжал и присоединяюсь к нему.

Стоит мне опуститься на его все еще теплое тело, как меня охватывает часть его умиротворения. Закрываю глаза и вдыхаю. Его запах – последнее, что я распознаю, прежде чем становлюсь неподвижной и тихой.

Я плыву в полузабытье, когда вдруг огромная ударная какофония звуков заставляет меня всполошиться. На мгновение я теряюсь.

Открываю глаза и вижу шею Холта, его пульс сильный и частый. Рев толпы атакует меня, и в этот момент я понимаю, что все прошло на ура.

Я чувствую себя удивительно.

Непоколебимо.

Опьянение и головокружение от происходящего вокруг.

Занавес опускается. Холт обхватывает меня руками и приподнимается, помогая мне встать на ноги.

— Пошли, — шепчет он, уводя меня за кулисы. — Выход на поклон.

Он держит меня за руку позади декораций. Мое сердце отбивает сильные и громкие удары, пока наши одногруппники выходят на сцену один за другим и принимают свою долю аплодисментов. Публика кричит и свистит. Когда появляются главные герои, аплодисменты становятся громче и более признательными.

Мы с Холтом выходим вместе. Мои ноги двигаются уверенным шагом, несмотря на то что гром аплодисментов, который приветствует нас – абсолютно сюрреалистичен. Я представляю Холта, он кланяется весь сияя. Меня так распирает от гордости за него, что на глаза наворачиваются слезы.

Затем наступает мой черед кланяться. Все мое тело покалывает, наэлектризованное адреналином после моего выступления и пребывания рядом с ним. Публика громко выражает свою признательность, меня так переполняет счастье, что такое ощущение, словно моя кожа вот-вот отслоится от тела.

Холт берет меня за руку, и когда мы кланяемся вместе, зрители подрываются со своих мест. Их бурные овации и свист почти оглушительны.

Я смотрю на Холта, не веря своим глазам. Он улыбается, лучезарно и восторженно.

Аплодисменты, кажется, длятся вечность, но наконец, помощник режиссера опускает занавес и весь актерский состав разражается всеобщим одобрительным ликованием. Все вокруг сливается в сплошные быстро сменяющиеся объятия, поцелуи и радостную болтовню, и мне так не хочется, чтобы всему этому наступал конец.

Поворачиваюсь и вижу Холта, счастливого и смеющегося. Он обнимается с парнями, целует девочек и похлопывает всех по спине. Так нормально и беззаботно.

Тепло расцветает у меня в груди, пока я наблюдаю за ним, потом он поворачивается ко мне и ни секунды не колеблясь, подходит и обнимает.

— Ты была чертовски изумительна сегодня, — шепчет он мне на ухо. — Изумительна.

Я обвиваю его шею руками.

— Как и ты. Просто невероятен.

Мы отстраняемся, чтобы посмотреть друга на друга, и все вокруг нас словно меркнет. Остаются лишь его лицо, глаза; ощущение наших тел, прижатых друг к другу; магнитное притяжение его губ, которые так близко.

— Эй, ребята! Средненько вы отыграли сегодня. Наверно, отстойно быть такими бездарными. Идете на вечеринку?

Нас кто-то похлопывает по спине и когда поворачиваемся, видим улыбающееся лицо Джека. Холт сердито косится на него, отчего улыбка Джека становится только шире.

— Мы придем, — говорю я.

— Ты за рулем? — спрашивает Джек у Холта. — Или поедешь со мной и Коннором?

Холт смотрит на меня.

— Э-э… Тейлор, тебя подвезти? Я сегодня без машины.

— Потому что ты прибежал сюда.

— Да.

— Я помню. — Его образ в костюме для пробежки теперь выжжен в очень непристойной части моего мозга. — Нет проблем. Я уже сказала Руби, что поеду с ней и твоей сестрой.

— Вот и отлично! — восклицает Джек и снова похлопывает нас по плечам. — Будем отжигать сегодня. Ю-хууу!

Джек уходит донимать остальных ребят.

— Мисс Тейлор! Мистер Холт!

Я оборачиваюсь и вижу идущую к нам Эрику в сопровождении мужчины, которого я никогда прежде не видела. На нем темно-красный велюровый пиджак и фиолетовый галстук. Он словно пришел сюда прямо со съемочной площадки фильма «Пигмалион»²⁸.

— Кэсси, Итан, — обращается к нам Эрика, останавливаясь перед нами. — Я рада представить вам Марко Фиори. Марко – мой очень близкий друг и один из лучших режиссеров Бродвея. Его недавняя постановка «Смерть коммивояжёра»²⁹ была удостоена Премии театральной критики в категории «Лучший возобновленный спектакль».

Мужчина протягивает мне руку, и я пожимаю ее дрожащими пальцами.

Настоящий режиссер с Бродвея. Это так сюрреалистично.

— Приятно познакомиться, мисс Тейлор, — говорит он воодушевленно, сжимая мою руку в своих руках. — Ваше сегодняшнее выступление было… ну, скажем так: если в ближайшем будущем мне понадобится Джульетта, то я знаю, кому звонить. Вы были неподражаемы, моя дорогая. Поистине.

Жар приливает к моим щекам, и мне кажется, моя улыбка не способна стать еще шире без хирургического вмешательства.

— Спасибо большое, мистер Фиори, — говорю я, пытаясь преодолеть огромный ком в горле. — Я… ого… для меня это большая часть.

— И мистер Холт, — говорит он, отпуская мою руку и поворачиваясь к Итану. — Вам удалось сделать невозможное – воплотить Ромео, которого мне не захотелось побить своим зонтиком. Браво. Вы очень талантливый молодой человек.

Оказывается, Холту тоже свойственно краснеть, потому что кончики его ушей становятся ярко-красными, когда он пожимает руку мужчине.

—Э-э… спасибо, — говорит он со смущенной улыбкой. — Рад, что вам не хочется меня бить. Было б круто, если бы вы еще убедили Тейлор не делать это.

Марко поворачивается ко мне и приподнимает брови.

— Вы бьете своего партнера, мисс Тейлор?

Пожимаю плечами.

— Только когда он заслуживает.

Марко смеется и хлопает в ладоши.

— О, между вами весьма интересная химия, не так ли? Работать с ними, должно быть, одно удовольствие, Эрика.

Эрика качает головой и улыбается.

— Это еще мягко сказано. Скучать определенно не приходилось и, тем не менее, результат говорит за себя.

Эрика гордо улыбается нам. Такое ощущение, будто моя грудь сейчас взорвется от счастья.

Марко указывает на нас с Холтом.

— Да, должен сказать, вы двое на сцене – редкий и особый феномен. Это сразу бросается в глаза. Я не становился свидетелем химии подобной по силе этой с тех пор, как видел, как Лайза Минелли³⁰ накачалась тройным скотчем на премьере «Мальчика из страны Оз». Я предсказываю большое будущее вам обоим. Особенно, если вы продолжите работать вместе. И, конечно, я бы сам с удовольствием поработал бы с вами однажды.

Мы с Холтом осторожно переглядываемся. Я не могу поверить в то, что слышу. Судя по выражению его лица, он тоже.

— Ну что ж, вам двоим лучше пойти переодеться, — говорит Эрика, беря Марко под руку. — Уверена, у вас намечена вечеринка, и вы, безусловно, заслужили немного отдыха.

Мы с Холтом прощаемся и направляемся в наши гримерные. Он держится сбоку от меня, пока мы поднимаемся по лестнице, прикасаясь рукой к моей спине. Никто из нас не нарушает молчания, но мне видно, что его голова идет кругом не меньше моей.

— Это был режиссер с Бродвея, — благоговейно говорит он.

— Ага.

— Он похвалил наши выступления.

— Да.

— И намекнул, что не прочь поработать с нами. С тобой и мной. В бродвейской постановке.

— Значит, эта часть мне не привиделась?

— Нет.

— Ого.

— Да. Ого.

Когда мы доходим до его гримерной, он берет меня за руку и заводит внутрь. В комнате оказывается пусто, и он закрывает за нами дверь. Потом поворачивается ко мне, выражение его лица напряженное, когда он подается вперед, заставляя меня прижаться спиной к двери.

— Извини, — говорит он, наклоняясь ко мне, — но то, что сейчас случилось официально сорвало мне крышу. Мне нужно это.

Он прижимается ко мне и целует. Поцелуй долгий, медленный и глубокий, и хоть на сцене мы сегодня целовались много раз, этот поцелуй другой. И пусть на нас все еще надеты сценические костюмы, происходящее не имеет ничего общего с нашими героями.

Когда он отстраняется, его дыхание быстрое, лицо красное, а глаза блестят от желания.

— Пошли, встретишься с моими родителями.

Я не могу поверить своим ушам.

— Э-э… ладно.

— Ты как будто мой талисман удачи. Может, если ты будешь рядом, то разговор с моим стариком пройдет более сносно.

Я улыбаюсь.

— Не хочется пугать тебя, но ты только что сказал мне приятные слова. Намеренно.

— Да, — говорит он и морщит лоб. — Странные ощущения.

— Ну и звучит тоже странно.

— Но приятно?

Я становлюсь на цыпочки и нежно целую его. Он напрягается, но позволяет мне и даже целует в ответ.

Я отстраняюсь и вздыхаю.

— Очень приятно. Спасибо.

Он обхватывает меня руками и нежно проводит носом вдоль моей шеи.

Меня пробирает дрожь, когда он, прикасаясь губами к моему горлу, шепчет:

— Всегда пожалуйста.

Десять минут и еще один умопомрачительный поцелуй спустя, мы появляемся на сцене, переодетые к вечеринке. Элисса уже там, дожидается нас.

При виде нас она застывает как вкопанная, ее взгляд метается между мной и Холтом.

— О, боже. Вы только что занимались сексом?

— Господи, Элисса, нет, — говорит Холт, хмуро глядя на сестру.

— Ну, выглядите вы именно так. — Элисса вытирает помаду с шеи Холта и приглаживает мои волосы. — Теперь пошевеливайтесь. Вы самые последние. Мама с папой подумают, что мы забыли о них.

— Не хотелось бы, — бубнит Холт, когда мы направляемся к двери.

Мы проталкиваемся в фойе забитое друзьями, членами семей и одногруппниками. У меня вновь щемит в сердце из-за того, что моих родителей здесь нет.

Раздается негромкий ропот и редкие аплодисменты, когда заходим мы с Холтом. Люди делают нам комплименты, когда мы проходим мимо. Холт воспринимает все со спокойствием, но у него больше опыта в подобных делах. Я же выражаю признательность стольким людям, скольким это возможно, и стараюсь улыбаться.

Мы пробираемся через толпу до тех пор, пока Элисса с криком: «Мама! Папа!» не устремляется к привлекательной паре средних лет. Ростом мужчина почти такой же высокий, как и Холт, но волосы у него светло-каштановые. Дама же рядом – невысокая, как и Элисса, и цвет волос почти такой же светлый. Мне отчетливо видны черты Элиссы в ее маме, но черты Итана я не могу разглядеть ни в одном из родителей.

Элисса сначала обнимает свою маму, потом отец притягивает ее в крепкие объятия. Итан наклоняется и целует свою маму. Он поглядывает на отца и нервно переминается с ноги на ногу. Проходит несколько неловких секунд, прежде чем отец протягивает руку и Итан пожимает ее.

Элисса выводит меня вперед.

— Мам, пап, это Кэсси Тейлор, наша потрясающая Джульетта. Кэсси, это наши родители, Чарльз и Мэгги Холт.

— Мистер и миссис Холт, — говорю я, нервно обмениваясь с ними рукопожатиями. — Очень приятно с вами познакомиться.

Хотьбыявампонравилась, Хотьбыявампонравилась, Хотьбыявампонравилась.

— Кэсси, из тебя вышла изумительная Джульетта, — говорит Мэгги, улыбаясь. — Намного лучше, чем та девушка, которая играла ее на шекспировском фестивале. Как ее звали, Итан?

— Э-э… Оливия, — отвечает он со смущенным видом.

Ох. Теперь ее подкол по поводу того, что я его новая Джульетта обретает смысл.

— Да точно, Оливия, — говорит Мэгги. — Славная девушка, но ее выступление не идет ни в какое сравнение с тем, что показала сегодня ты. Но ничего удивительного, ведь ты играла в паре с моим замечательным сыном.

Она притягивает к себе Холта и целует в щеку. Он краснеет. Сильно.

— Ну, Итан значительно упростил весь процесс, — говорю я, стреляя в него выразительным взглядом.

Холт наклоняется и шепчет: «Врунишка», и я тут же прыскаю.

— Мне понравился Итан в роли Меркуцио, — говорит Мэгги. — Но это? О… это было нечто особенное. Между вами такая химия.

Я ловлю Мэгги на том, как она награждает Холта многозначительным взглядом.

Холт вздыхает и качает головой, у меня создается ощущение, что он привык к издевкам своей матери. Это вызывает у меня улыбку.

— Кэсси, — шепчет его отец, наклоняясь вперед. — Полагаю, моя жена и дочь намекают на то, что Итан должен пригласить тебя на свидание.

— Господи! — восклицает Холт, проводя рукой по волосам. — Может вся моя семья просто замолчать, пожалуйста?

Все ненадолго умолкают, потом Чарльз шепчет еще тише:

— Я тоже думаю, что он должен встречаться с тобой. Ты кажешься милой, и прошло немало времени с тех пор, как он знакомил нас с кем-то из своих многочисленных…

— Пап! — твердо произносит Холт, досада и смущение прокрадываются в его голос. — Замолчи. Пожалуйста.

Чарльз смеется и примирительно поднимает руки. Мне интересно, почему Холт не ладит с этим мужчиной. Пока что он показал себя довольно клевым.

Элисса поворачивается к своему отцу.

— Ну, пап, тебе понравился спектакль?

Чарльз потирает шею, скользя взглядом в сторону сына.

— Ну, Шекспир – это не совсем мое, но… думаю, сыграно было отлично. Все, казалось бы, знали свое дело. И Кэсси, я солидарен со своей женой. Ты была очень хороша.

Он натянуто улыбается Итану, потом поворачивается и заключает Элиссу в объятия.

— И, конечно же, — шепчет он и затем целует ее в щеку. — освещение было на высоте.

Я чувствую, как Холт напрягается сбоку от меня, и когда я поворачиваюсь, вижу, что его челюсти плотно сжаты. По всей видимости, я не единственная, кто находит странным, что его отец не сказал ни единого доброго слова о его выступлении.

Этот мужчина глухой, немой или же слепой? Неужели он не видел то, что видели все остальные?

— Итан же тоже был превосходен, да? — настаивает Элисса, а ее брат выдыхает и засовывает руки в карманы. — Это разве не лучший спектакль с его участием, который тебе доводилось видеть?

Мистер Холт выдыхает.

— Элисса, твой брат всегда очень компетентен относительно своей игры. Он не нуждается в моем одобрении.

Итан издает короткий смешок.

— Тем лучше.

Компетентен? Что за черт? Его игра была грандиозна.

— Но пап, — говорит Элисса, держа его за руку, — ты можешь, по крайней мере, оценить сегодняшнее выступление Итана и Кэсси, как достойное восхищения? Я хочу сказать, ты же не видишь столь блистательные спектакли каждый день.

Мистер Холт снисходительно смотрит на нее.

— Милая, я признаю, что актерство требует определенной самоотдачи, но я бы не назвал это достойным восхищения. Лечение рака? Вот это достойно восхищения.

— Начинается, — бормочет Холт.

— Лечение переломов костей? Это достойно восхищения. Спасение жизней изо дня в день? Это достойно восхищения. Актеры могут думать, что то, чем они занимаются – важно, но серьезно, что бы изменилось, если бы у мира их не было? Никаких тебе бульварных журнальчиков и переполненных реабилитационных центров? Невелика потеря, скажу я вам.

Холт сердито хмурится, а его мама дотрагивается до руки мужа.

— Чарльз, пожалуйста.

— Все в порядке, мам, — говорит Холт. — Мне параллельно, что он думает.

— Итан, — говорит она увещевательным тоном.

— Ты думаешь, актеры не важны? — продолжает он. — А что насчет художников, пап? Музыкантов? Может просто свалишь нас всех в одну бесполезную кучу, а? Ты правда хочешь жить в бесцветном мире? Без музыки? Без развлечений? Ты осознаешь, что человеческая раса будет уничтожена, если это случится? У каждой культуры на земле есть свой вид искусства. У каждой. Без этого люди были бы кучкой примитивных психов, чьими единственными потребностями были – питание, спаривание и убийство. Но да черт с ним, искусство же не важно, да?

Мистер Холт сурово смотрит на сына, и у меня складывается ощущение, что он сдерживается только из-за моего присутствия.

— Ну как всегда, сын, — говорит Чарльз, — ты меня неправильно понял. Я просто сравниваю актерское мастерство с другими важнейшими ролями внутри нашего общества. Думаю, несправедливо причислять актеров к той же категории, что и врачей, например.

— Ладно, вы двое, — предупреждает Мэгги. — Довольно.

Мистер Холт игнорирует ее.

— Итан, с твоим интеллектом у тебя есть возможность добиться чего-то поистине великого в жизни. Но вместо этого ты решил заниматься тем, что имеет мизерные шансы стать чем-то большим, чем легкомысленное увлечение. Я просто не понимаю, как можно не иметь амбиций…

— У меня есть амбиции, — огрызается Холт. — Я работал как проклятый три года, чтобы поступить сюда. Возвращался снова и снова, даже когда они продолжали отказывать мне, потому что я хочу отдавать всего себя любимому делу. Это амбиции, папа. Они просто отличаются от твоих. Какое преступление, да? О, и спасибо, что обливаешь грязью мой выбор профессии. И Кэсси заодно тоже. Так держать, ты пренебрежительный придурок.

Прежде чем его мама успевает его вновь пристыдить, он поворачивается к ней.

— Извини, мам. Я не могу иметь с ним дело сегодня. Поговорим позже.

Он грубо проталкивается сквозь толпу, а мы все в неловком молчании наблюдаем за ним. Мое лицо пылает от гнева и смущения. Как смеет Мистер Холт так разговаривать с сыном?

Чарльз опускает голову, а его жена шепчет:

— Когда ты уже прекратишь? Это путь, который он избрал. Прими это.

Он смотрит на меня и морщится.

— Мне жаль, что тебе пришлось увидеть это, Кэсси. Я просто…. — Он качает головой. — За последние несколько лет мы с Итаном совершенно разошлись во взглядах. Трудно наблюдать за тем, как твой гениальный сын посвящает себя карьере столь…

— Легкомысленной? — язвительно подсказываю я.

Он кидает на меня виноватый взгляд.

— Я хотел сказать, что его выбор отличается от того, что я ожидал. Думаю, каждый родитель хочет, чтобы его ребенок изменил мир. Я ничем не отличаюсь. И вовсе не хотел принизить ваш выбор профессии.

— Но если ваш ребенок открывает для себя что-то, чем он искренне увлечен, — возражаю я, — кто вы такой, чтобы говорить ему, что он не прав?

С секунду он вглядывается в мое лицо.

— Значит, твои родители рады, что ты выбрала актерство в качестве своей карьеры?

Я оторопело замираю.

— Ну, не то чтобы рады, но я ручаюсь, что будь они сегодня здесь, то сказали бы мне о том, как я была хороша и гордились бы мной. Это я знаю наверняка.

Я осторожно наблюдаю за выражением лица мистера Холта, прекрасно осознавая, что только что оскорбила его, но сердитым он не кажется. Напротив, вид у него грустный.

— Думаю, я желал для Итана другой жизни. С восьми лет он то и дело говорил, что хочет быть врачом. Затем в выпускном году старшей школы кто-то убедил его присоединиться к театральному кружку, и вдруг медицина уступила место пьесам и студенческим фильмам. Признаться, я надеялся, что он перерастет это.

— Дело в том, мистер Холт, — говорю я, — что люди никогда не перерастают свои увлечения.

С одной стороны, я могу понять почему Холт так враждебно настроен по отношению к своему отцу. Но с другой, я знаю, что родителям сложно дается забыть о своих ожиданиях и доверить детям найти свой путь самим, неважно как сильно они их любят.

— Тебе стоит пойти за ним, — говорит Элисса, указывая на дверь. — Он не будет разговаривать ни с кем из нас в таком состоянии, но тебе может повезти.

— Ну, было очень приятно познакомиться, — говорю я, и спешу вслед за Итаном.

Я проталкиваюсь через дверной проем и бегу так быстро, как только позволяют мне туфли, постукивая каблуками по брусчатке. Я облегченно вздыхаю, когда вижу знакомую фигуру, идущую к Центральному корпусу.

— Итан! Подожди!

Он поворачивается и смотрит на меня, и на мгновение он позволяет мне увидеть, как сильно устал. Как измотан тем, что бы там его ни заставляло вести себя так.

— Ублюдок, — говорит он, засовывая руки в карманы. — Это было так сложно сказать, да? Так сложно раз в жизни похлопать меня по спине и сказать: «Отлично сработано, сынок, я горжусь тобой». Придурок.

Я притрагиваюсь к его плечу.

— Мне жаль.

— Этот театр был полон людей, которые считали, что я был хорош. Которым я, черт возьми, понравился. Совершенно незнакомые люди верят в меня больше, чем мой так называемый отец.

— Дело не в том, что он не верит в тебя, он просто…

Слова застревают в моем горле, когда я вижу выражение его лица.

— Ты серьезно защищаешь его?

— Нет, мне просто кажется, что… боже, он же отец. Неустойчивость в профессии актера страшит тех, кто не понимает, что это то, чем нам по душе заниматься, пусть и платят гроши.

Мгновение он пристально смотрит на меня, затем опускает голову и засовывает руки в карманы.

— Он не сказал ни единого доброго слова о моем выступлении, Кэсси, — говорит он, понижая голос до шепота. — Ни. Единого. Гребаного. Слова. Он похвалил Элиссу, и даже тебя. А что я? Я выслушал лекцию о том, как впустую растрачиваю жизнь.

Боль в его голосе заставляет мое горло сжаться. Я беру его за руку и на этот раз, он не пытается вырваться.

— Знаешь, когда в последний раз он сказал, что любит меня? — говорит он, глядя на тротуар. — Седьмого сентября, два года назад. Я хорошо это запомнил, потому что такое случается нечасто. Он был пьян. Приятно знать, что ему нужно напиться в хлам, чтобы сказать сыну о своих чувствах.

— Итан…

Я делаю шаг вперед и пытаюсь обнять его, но он вздыхает и пятится назад.

— Мне пора.

— Что? Куда?

— Мне нужно ненадолго убраться отсюда. — Он начинает отходить в сторону.

— Итан, стой.

Он останавливается, но не поворачивается.

Я обхожу его и кладу руки ему на грудь. Он поднимает на меня взгляд, но в его глазах стоит холод.

— Не делай этого, — говорю я. — Просто… не делай.

— Чего?

— Не замыкайся в себе.

Он смотрит на меня, и на секунду мне кажется, что он собирается проявить свою обычную манеру поведения – отмахнуться и начать все отрицать, но вместо этого в его глазах мелькает усталость, которую я заметила мгновением раньше.

Он вздыхает.

— Тейлор, ты не понимаешь. То как я… — Он качает головой. — Я не нарочно замыкаюсь в себе. Так получается.

— Ну так не допускай этого, — говорю я, поглаживая его грудь и чувствуя, как его мышцы понемногу расслабляются. — Ты не думал, что можешь извлечь пользу с человека, который готов поддержать тебя? Готов выслушать?

— Тебе бы лучше не быть этим человеком.

Я досадно вздыхаю.

— Проклятье, Итан, можешь ты уже просто поверить, что нравишься мне? Что можешь положиться на меня. Я могу поддержать тебя или еще как-то помочь. Но ты должен позволить мне.

Он ничего не отвечает. Просто смотрит на меня так, будто я только что потребовала его спрыгнуть с самолета без парашюта.

— Пожалуйста, не бойся, — говорю я.

— Я не боюсь, — отвечает он, но его тело неподвижно и напряженно.

— Ты такой обманщик.

— Слушай, — говорит он, — нуждаться в ком-то… быть нужным кому-то… всё это всегда приводит только к разочарованию.

— Не всегда.

— Но в основном.

Я поглаживаю хмурые линии на его лице, и оно смягчается, но лишь на самую малость.

— Мне просто нужно время, чтобы остыть, — говорит он. — Увидимся на вечеринке.

Он обходит меня и уходит.

А я только было подумала, что у нас прогресс в отношениях.

13

БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Наши дни

Нью-Йорк

Боже мой. Он в моей квартире. В буквальном смысле. Более того, он расхаживает по ней, рассматривая мои вещи.

Его присутствие в моем некогда «свободном от Холта» святилище заставляет мою кожу покалывать от жара.

Это то самое место, где мы с Тристаном разговаривали о нем. Где я изливала накопившееся ожесточение в своем дневнике вечера напролет. Куда приводила бесчисленное множество мужчин, у которых всегда оказывалось его лицо. Его руки. Его тело.

И вот сейчас он здесь. Снимает куртку и кладет ее на диван. Поворачивается и смотрит на меня с едва заметной, нервной улыбкой. Показывает, что не имеет значения, скольких мужчин я привела сюда, он единственный, кто не кажетсяпосторонним.

Проклятье!

Как это произошло? Почему я допустила это?

Сегодняшняя репетиция была просто цирком. Итан без труда играл свою роль, пока я все также косячила на простейших репликах. Когда же после репетиции Марко пригласил нас пропустить по стаканчику, от моего внимания не ускользнуло, что прежде чем оставить нас наедине, он выпил только половину своего коктейля. Тонкий намек.

С таким же успехом он мог бы нанять самолет и вывести в небе слова: «Уладь свои проблемы с Холтом и прекрати губить мой спектакль».

Пусть я и отклонила предложение о замене Холта, мне по-прежнему нелегко проявлять полную откровенность. Поэтому я дала себе слово сделать над собой усилие, оставаясь с ним в баре.

Когда Холт предложил проводить меня домой, я решила, что это может помочь нам сблизиться.

Моя ошибка заключалась в том, что я позволила ему проводить меня до самой квартиры. Он чуть шею себе не вывихнул, пытаясь заглянуть внутрь, когда я открыла дверь, и когда он напрямую попросился войти, я была не в силах отказать.

И вот, теперь мы здесь – он расхаживает по моей гостиной, а я наблюдаю за ним, как за экспонатом в зоопарке.

Он изучает мою коллекцию книг и улыбается, когда его пальцы касаются моего потрепанного экземпляра «Изгоев».

— Я давно ее не перечитывал, — говорит он, вытаскивая книгу и принимаясь ее листать. — Мне ее не хватало.

— Я думала, ты перечитываешь ее каждый год.

Он улыбается мне и потом ставит книгу обратно.

— Ага… ну… я подарил свой экземпляр одной цыпочке. Никак не куплю себе новый.

В тот день, когда он подарил мне эту книгу, он был так горд. Незабываемый подарок на день рождения от идеального бойфренда.

Жаль, что парень, который подарил мне ее, вовсе не существовал.

Я слышу, как щелкает замок входной двери, и звучный голос Тристана разносится по всему коридору.

— Кэсс? Ты дома? Мы идем гулять сегодня и ответ «нет» не принимается. Надевай свое сексуальное черное платье с открытой спиной. Я хочу покрасоваться тобой.

В коридоре хлопает дверка шкафа, когда он убирает туда свой коврик для йоги, а выражение лица Холта тем временем кричит: «Ты не говорила, что живешь с кем-то. Особенно с мужчиной».

Тристан заходит в комнату и застывает при виде Холта. Двое мужчин оценивают друг друга точно собаки на улице.

— Привет, — холодно произносит Тристан и бросает на меня мрачный взгляд. Я пожимаю плечами, он же принимается исподлобья разглядывать Холта. — Судя по фоткам, которые показала мне Кэсси прямо перед тем, как сжечь их, полагаю, ты – Итан Холт.

Холт щетинится, но в следующую секунду с грацией невиданной мной прежде, напускает на лицо спокойствие и протягивает руку.

— Верно. А ты?

Я закатываю глаза, когда Тристан делает шаг вперед и становится лицом к лицу с Итаном. Он только на дюйм выше, но черная майка, которую он всегда одевает на занятия по йоге, демонстрирует его нелепо накаченное тело.

Он игнорирует протянутую руку Холта, и отвечает:

— Я – Тристан Такеи. Я живу здесь. С ней.

— Я вижу, — говорит Холт и опускает руку. — Приятно познакомиться, Тристан. Кэсси не говорила, что живет с кем-то.

— Наверно, она подумала, что это не твоего ума дело.

Тестостерон плотным слоем пропитывает воздух, но прежде чем я успеваю объясниться, что вовсе не живу с любовником, Тристан хватает меня за руку и шипит:

— Кэсси? Мне надо поговорить с тобой на кухне. — Он тащит меня прочь из комнаты.

Когда мы заходим в кухню, он поворачивается ко мне, на его лице читается ярость.

— Что ты, черт побери, вытворяешь?

— Трис, успокойся.

— Я спокоен.

— Нет, не спокоен. Твои чакры кружатся в воздухе как фейерверк.

— Ты не веришь в чакры.

— Да, но, если бы я верила, то именно это они бы и делали. Остынь.

Несколько секунд он свирепо смотрит на меня, после чего закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом медленно выдыхает и снова вдыхает.

— Хорошо. Я спокоен… вроде бы. Теперь, ответь на вопрос.

— Я ничего такого не делаю. Мы просто тусуемся вместе.

— Тусоваться можно и не приводя его сюда. Тебе и самой отлично известно, что если ты приводишь мужчин домой, то только по одной причине, и если ты задумала снова прыгнуть к нему в постель…

— Не задумала! И в мыслях нет. Я немного перебрала, и он проводил меня домой.

— Ты выпила и впустила его сюда?! Во имя Кришны! Удивительно, что я не застал, как ты танцуешь ему чертов приватный танец! Ты прекрасно знаешь, что стоит тебе в пьяном виде оказаться в пределах двадцати футов от привлекательного мужчины, то он раздет догола и трахнут в рекордно быстрое время! Не говоря уже о твоем красавчике бывшем, которого ты так и не забыла!

— Проклятье, Трис, не мог бы ты, пожалуйста, говорить потише?!

Он снова выдыхает. Ничто не нарушает его душевное равновесие быстрее, чем перспектива того, что я возьмусь за старое.

Я трогаю его за руку.

— Ты действительно считаешь, что пара недель порядочного поведения с его стороны убедят меня, что он больше не является эмоционально нестабильным засранцем? Даже я не так наивна.

— Я и не говорю, что ты наивна, но этот мужчина – твоя ахиллесова пята. Если он попросит тебя переспать с ним сейчас, ты сможешь сказать «нет»?

Все мое тело вспыхивает.

— Тристан, боже… это не то, что он хочет.

— Ерунда. Я вижу, как он смотрит на тебя. Скажи ты ему лишь слово, этот парень тут же оттрахал бы тебя.

Я пропускаю пальцы сквозь волосы.

— Трис…

Он вздыхает и кладет руки мне на плечи.

— Послушай, милая, я знаю, что во всей этой истории достаточно сложно сориентироваться, но ты должна помнить все, о чем мы говорили. Границы. Уважение. Честность. Эмоциональная зрелость.

— Это относится к нему или ко мне?

— К обоим. Не будьте ослеплены гормонами. Я не смогу наблюдать, как ты снова проходишь через все эти сердечные страдания.

Он заключает меня в объятия и вздыхает.

— Спасибо, Трис.

— Пустяки. — Он отстраняется. — Но я должен еще кое-что сделать, прежде чем оставлю вас двоих наедине. Тебе, наверно, захочется отвернуться, потому что это будет неловко.

Прежде чем я успеваю его остановить, он обходит меня и идет обратно в гостиную. Холт сидит на краю дивана, но при виде Тристана встает.

— Ладно, ты, — говорит Тристан, тыкая пальцем Холту в лицо. — Я скажу это один раз, так что слушай. Я провожу большую часть бодрствования в поисках спокойствия в этом мире и стараюсь быть одним целым со своим душевным равновесием, но я люблю эту женщину больше, чем любого другого на этой планете, и если ты причинишь ей боль, – каким бы то ни было образом, – то клянусь могущественным и всесильным Буддой, я без колебаний убью тебя. Ты меня понял?

Холт бросает на меня быстрый взгляд и затем кивает. К своему удивлению я вижу, что его лицо выражает не страх, а стальную решимость.

— Да, я понимаю тебя, Тристан. Но чтоб ты знал, причинить ей боль – последнее, что у меня на уме. Знаю, я был идиотом в прошлом и теперь должен многое исправить, но я намерен довести все до конца. Чем бы это ни было. Так что тебе лучше привыкнуть к моему присутствию, потому что в этот раз я никуда не уйду. Понятно?

Какое-то мгновение Тристан пристально смотрит на него, затем расслабляется, и на его лице отражается изумление.

— Ну… тогда хорошо. У тебя милое личико. Если будешь обращаться с ней должным образом, мне не придется портить его.

Я сдерживаю улыбку, потому что за годы нашего знакомства, мне доводилось лишь раз видеть, как Тристан превращается в такого альфа-самца, и это было, когда парень, с которым он встречался, назвал Ганди «показушным и лицемерным слабаком». Тристану потребовалось много времени, чтобы вновь обрести душевное равновесие после того, как он врезал парню.

Он одаривает Холта последним запугивающим взглядом, потом хлопает руками и говорит:

— Ладно, мне нужно принять душ. Ведите себя разумно в мое отсутствие.

Трис удаляется, оставляя меня и Холта неловко глазеть друг на друга.

— Что ж… м-да. Это Тристан, — говорю я. — Он живет здесь и, очевидно, угрожает моим бывшим парням. Не хочешь вина?

— Черт, хочу, — говорит Холт, и следует за мной в кухню.

Я хватаю бутылку красного вина и наполняю два бокала вплоть до краев. Протягиваю ему один и делаю солидный глоток из своего, после чего прислоняюсь к стойке.

— Я так понимаю, Тристан кто-то вроде твоего защитника, — говорит Холт.

— О, тебя это напрягло?

— Да, немного. Нечасто мне угрожает устрашающий, высокий, супернакаченный японец. Не сказал бы, что мне понравилось.

— Он только наполовину японец. И он обычно не такой, но думаю, вид Антихриста в его доме толкнул его к самому краю.

Он смеется и потирает шею.

— Ну, я больше известен как Дьявол в наши дни, но если ты хочешь так официально…

— Я могу звать тебя Люци?

— Это как?

— Сокращенное от Люцифера.

— Ох, конечно, но только когда мы одни. Я не могу позволить тебе называть меня так перед моими злобными приспешниками. Они могут высмеять меня и… ну… это… просто ранит мои чувства.

Мы идем обратно в гостиную и садимся на диван.

— Так, вы с Тристаном. Вы … — Он бледнеет, когда говорит слово: — вместе?

Меня почти прорывает на смех.

— Нет.

— А были когда-нибудь? — Он не сводит с меня напряженного взгляда, пока ждет ответ.

— Нет. У меня нет… э-э… необходимого приспособления, чтобы удовлетворить Тристана.

Несколько секунд он смотрит на меня пустым взглядом, пока мои слова просачиваются в его затуманенный вином мозг. Потом момент просветления озаряет его глаза.

— Ох! Ну, слава богу. Мое артериальное давление только что снизилось на двадцать делений.

Я смеюсь и отпиваю глоток вина, но, когда снова поворачиваюсь, встречаюсь с его пристальным взглядом.

— Знаешь, я видел ваши совместные снимки.

— Когда?

— Когда был в Европе. Первые несколько месяцев после отъезда, моим ночным ритуалом было напиться в стельку и гуглить тебя. Поиск выдавал твои совместные фотки с Тристаном, когда ты еще работала во внебродвейской постановке. Когда я увидел их… я… черт, Кэсси, это опустошило меня. Я подумал, что он твой парень. Что ты двигаешься дальше, в то время как я не могу перестать тосковать по тебе.

Перед моим мысленным взором появляется картина того, как он, сидя перед компьютером с бутылкой в руке, смотрит на меня с Тристаном и проклинает за то, что я не кажусь несчастной. Но я была несчастна, хоть и улыбалась на фотографиях.

— Ну, ты всегда недооценивал мои чувства, — говорю я, после чего отворачиваюсь и принимаюсь вертеть бокал в руке. — Это было одной из наших основных проблем.

— Знаю, это прозвучит как отговорка, но… я просто не понимал, как ты могла любить меня так же сильно, как я тебя. Это просто казалось невозможным.

Мгновение я не могу поверить в услышанное. Ему всегда было непросто говорить слово на «Л». Это было единственное, что придавало нашим отношениям реальность.

Когда я перевожу на него взгляд, то вижу, что он выглядит как арахнофоб, который только что прошел через полную комнату пауков.

— Впечатлена? — спрашивает он. — Только взгляни, я сказал слово на «Л» и даже не заикнулся.

— Похоже на чудо, но даже еще более редкое явление.

Теперь его очередь смотреть на свое вино.

— Мне потребовалось целых три года, чтобы осознать, что умалчивание о своих чувствах, не помогло мне отрицать их. Любил я тебя или нет, это не зависело от слов. Это был просто факт. Сам собой разумеющийся. Ты удивишься, как часто я говорю это сейчас.

Я снова прикладываюсь к бокалу вина, потому что его лицо настолько переполнено эмоциями, что я не могу смотреть на него.

— Музычку? — предлагаю я, и направляюсь к своему айподу.

Несколько мгновений я бездумно прокручиваю плейлисты, но потом он говорит:

— Помочь? Потому что, если ты поставишь кантри, я буду вынужден издеваться над тобой.

— Ты никогда мне этого не забудешь, да?

— Что? Как ты один раз потратила целую тучу денег на альбом «Dixie Chicks»? Не-а. Как уж такое забыть.

— Эй, в том альбоме было несколько хороших песен.

— Кэсси, в том альбоме были гребаные тирольские песни. И у меня нет сомнений, что именно этот альбом и грохнул стерео в моей старой машине.

Я смеюсь.

— Ты каждый день включал AC/DC на полную громкость. Динамики искорёжились. Ты не можешь винить две минуты тирольского пения.

Он подходит и забирает у меня айпод.

— От этих двух минут у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Я могу только догадываться, как это подействовало на мое бедное стерео. А сейчас, в сторонку, женщина. Позволь мне найти идеальную музыку для нас.

Я качаю головой и сажусь. Не устаю поражаться, как сюрреалистично его нахождение в моей квартире. Еще только полгода назад, это было бы немыслимо. А сейчас он с таким усердием пытается показать, что созрел и вырос. Если бы только я могла сказать то же самое о себе. Даже сейчас, я чувствую, как гнев кипит внутри меня, в ожидании лишь одного его неверного шага, чтобы взорваться.

— Ух ты, — говорит он, нервно оглядываясь через плечо. — Только не злись, что я ставлю это, просто… боже… этот альбом.

Из динамиков начинает звучать вступительная часть альбома «Pablo Honey» группы «Radiohead».

Я делаю еще один приличный глоток вина.

— Я могу сменить, если хочешь, — говорит он. — Просто я… давно не слушал этот альбом.

Да уж, как и я.

— Все нормально, — говорю я, и снова делаю глоток. На пару с алкоголем легче врать. Этот альбом стал саундтреком стольких воспоминаний, и хоть они и из приятных, они также стали олицетворять те его качества, по которым я скучала больше всего.

Он присоединяется ко мне на диване, садясь достаточно далеко, чтобы это выглядело так, будто он уважает мое личное пространство, но достаточно близко, чтобы мой одурманенный вином мозг желал прильнуть к нему теснее. Я откидываю голову назад и позволяю музыке отвлечь меня.

Мы уже на третьей песне, когда перед нами появляется Тристан, свежий после душа и готовый к выходу.

Он всматривается в сцену перед собой и хмурится.

— Не будь я знаком с ситуацией, то клянусь, подумал бы, что вы двое медитируете. Хотя и не совсем понимаю, с чего бы вы стали медитировать под музыку для секса.

Холт нервно ерзает.

— Кэсс, ты уверена, что не хочешь прогуляться со мной? — спрашивает Трис. — Сегодня пенная вечеринка в «Неоне». Ты можешь даже взять с собой этого высокого, темноволосого и угрюмого паренька. Похоже, ему не помешает немного встряхнуться.

— Нет, спасибо, — вздыхаю я. — Я вроде как наслаждаюсь медитацией. Ты должен гордиться мной.

Губы Тристана сжимаются в тонкую линию, и он поворачивается к Холту.

— Значит, вот как все будет? Ты просто врываешься в ее жизнь и добиваешься от нее то, что я обычно заставляю ее делать, подкупая шоколадом?

Холт лениво моргает, глядя на него.

— Ну что тут сказать, чувак? Мне ни к чему шоколад, потому что я сам сладкий от природы.

Тристан растерянно смотрит на меня, словно не может определиться нравится ему Холт, или он не переваривает его.

Добро пожаловать в мой мир.

— Ладно, я ухожу, — говорит Тристан, бросая на Холта еще один хмурый взгляд. — Но Кэсси? Не забудь, о чем мы говорили. Я не хочу вернуться домой и очищать твою ауру от кретинских флюидов.

Итан напрягается.

— Я потратил немало сил, чтобы избавиться от «кретинских флюидов», но если вдруг что-то осталось, то обещаю не заразить ими Кэсси.

— Будь уж любезен, — бормочет Тристан, направляясь в коридор за своей курткой. — До скорого, Кэсс.

— Пока.

Дверь отворяется и захлопывается, и мы с Холтом еще больше расслабляемся на диване.

— Назови меня двинутым, — говорит Холт, поворачиваясь ко мне, — но, думаю, я на самом деле нравлюсь Тристану.

— Ну, это одна из теорий.

— В чем же заключается другая? — спрашивает он.

— В том, что он хочет оторвать тебе голову, выколоть глазные яблоки, и использовать твой череп в качестве шара для боулинга.

— О, он играет в боулинг? — Его вид невозмутим.

— Время от времени. На ночных дискотеках.

Он улыбается – одной из тех его красивых улыбок, от которых все его лицо светится. Когда он ловит на себе мой взгляд, его улыбка постепенно переходит в более задумчивое выражение.

— Блин, я скучал по этому. Никогда не осознавал, насколько это больно быть без тебя, пока не увидел тебя снова и боль прошла.

Моя улыбка тает. Вино развязывает ему язык и делает его взгляд пронизывающим, но я еще не так много выпила, чтобы слышать от него подобные вещи.

— Ты скучала по мне? — почти шепчет он.

— Итан…

— Не по «мне», засранцу, — говорит он. — По тому «мне», который был добр к тебе. Заставлял тебя смеяться. Который… любил тебя.

— К сожалению, он был заперт внутри «тебя» засранца, — говорю я, поглядывая на него. — Я никогда не могла иметь одного без другого.

— Ты сможешь, — говорит он. — Обещаю, ты сможешь.

— Потребуется немало времени, чтобы поверить в это.

— Понимаю. Я никогда не думал, что все исправить будет просто, но знаю, что это будет стоить того.

— А что, если нет? — говорю я, не в силах больше выносить его размышления о том, что мы можем просто вместе уйти в закат. — Что если, после стольких лет, ты просто обманываешь себя, воображая, что мы сможем возродить то, что закончилось уже давно.

Пелена застилает его глаза, и знакомое притяжение, которое я испытываю к нему, сгущает воздух между нами.

— Кэсси, — шепчет он, наклоняясь ко мне так близко, что я чувствую сладкий запах вина в его дыхании. — Между нами никогда не было всё кончено. Ты знаешь это не хуже меня. Даже когда я колесил по всему миру, и ты меня люто ненавидела, ничего не было кончено. Ты чувствуешь это между нами сейчас. И чем мы ближе, тем сильнее это становится. И тебя это пугает.

Он смотрит на мои губы, и мне приходится собрать в кулак все свое чувство самосохранения, чтобы суметь отвернуться.

— Если ты скажешь мне, что не чувствуешь этого, — говорит он тихо, — тогда я отступлю. Но я убежден, что ты не сможешь этого сделать, ведь так?

Я колеблюсь лишь миг и потом говорю:

— Я не чувствую этого. — Реплика ничего не выражает.

Он дотрагивается до моих пальцев, водя кончиками своих по тыльной стороне моей руки пока не доходит до запястья. Обхватывает рукой тонкую кость и осторожно сжимает.

— Что ни говори, но твой пульс не врет. Он зашкаливает. И всему виной я.

— Откуда ты знаешь, что это влечение, а не страх?

— Уверен, там немного и того и другого. Но влечение определенно есть.

Я выдергиваю руку и опустошаю остатки вина в своем бокале. Я уже немного охмелела. Как и он. Заторможенное мышление ничем не поможет нам в этой ситуации.

Я зеваю и встаю.

— Ну, становится поздно.

Он кивает и улыбается. Ему удается читать меня как книгу.

— Да, я, пожалуй, пойду.

Когда мы доходим до входной двери, он поворачивается ко мне, держась одной рукой за дверную ручку.

— Кэсси, — нерешительно произносит он, прислоняясь к дверному проему. — Прежде чем уйду, я хотел бы кое-что узнать.

— Что?

Он наклоняется ближе ко мне, и негромко говорит:

— Вы с Тристаном далеко не шептались, пока были на кухне. Я слышал, как он сказал, что попроси я тебя переспать со мной, ты бы не смогла мне отказать. Это правда?

Я оглядываю его высокую фигуру, заполнившую дверной проем; длинный изгиб шеи, ведущий к его необыкновенному, эмоциональному лицу. Я помню, как его тело ощущается под моими руками, какие звуки он издает, когда я прикасаюсь к нему. Непередаваемый взгляд, который появлялся на его лице, каждый раз, когда его тело соединялось с моим.

— Итан…

— Подожди, — говорит он, качая головой. — Не отвечай. Потому что, если ты скажешь, что хочешь меня… ну… — Он окидывает меня взглядом, и мне видно, как сильно он хочет дотронуться до меня; как пальцы на его руках сжимаются и разжимаются; как его дыхание становится поверхностным. — Мне не хватит самообладания всего мира.

К счастью, прежде чем кто-то из нас успевает наделать глупостей, он отступает назад.

— Спокойной ночи, Кэсси. Ради нашего же блага, закрой дверь. Сейчас же.

Я захлопываю дверь у него перед носом.

И даже сквозь деревянную панель, мне слышен его вздох облегчения.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

«Ромео и Джульетта» — вечеринка в честь премьеры

Музыка играет чересчур громко. Она вибрациями прокатывается через мой череп и давит на глазные яблоки.

Гостиная кишит людьми, которые танцуют и смеются. Некоторые из них даже ухитряются общаться между собой, перекрикивая шум, который пытается выдать себя за музыку.

На диване рядом со мной Лукас курит косячок. Он предлагает мне затянуться, и когда я отказываюсь, передает косячок Джеку, у которого взгляд настолько остекленевший, что он вполне мог бы служить фигурой Глазастика в музее мадам Тюссо.

Мне немного не по себе оттого, что у меня под боком употребляют незаконные вещества. Я все жду, что мой отец ворвется в комнату и начнет рвать и метать, но конечно же, он на другом конце страны и даже с таким выдающимся отцовским нюхом как у него, не сможет унюхать запах аж оттуда.

Во всяком случае, я уверена, что не сможет.

— Кэсси!

Я перевожу взгляд на Руби, и она приподнимает руку к губам, показывая жестом, чтобы я уже начала пить. Я вздыхаю и опрокидываю стопку текилы, что держала в руках. Она протягивает мне ломтик лимона и приподнимает вверх большой палец, хваля меня. Я кидаю лимон в рот, и она широко улыбается.

После того, как я убираю лимон и стопку шота на кофейный столик, я откидываюсь на диване и вздыхаю. В миллионный раз за последние два часа, осматриваюсь по сторонам в надежде, что Холт решил почтить нас своим присутствием.

Но, конечно же, нет.

— Пойду подышу свежим воздухом, — кричу я Руби, вставая и проходя мимо нее. Она кивает и наливает себе еще текилы.

Когда я дохожу до парадного входа, вижу Элиссу, которая сидит на ступеньках и потягивает что-то из большой кружки.

Я сажусь рядом с ней.

— Наслаждаешься одиночеством?

— Еще бы, — говорит она. — Не так-то весело уходить с разорванными барабанными перепонками после каждой вечеринки Джека. Только потому что он наполовину глухой, он поставил перед собой цель потащить всех нас за собой. Соседи, должно быть, терпеть его не могут.

— Его папа владеет всеми соседними домами. Это единственная причина, почему ему все сходит с рук.

Она предлагает мне свой напиток и обводит взглядом улицу.

— Ждешь Итана? — спрашиваю я.

— Ага.

— Думаешь, он придет?

Она мотает головой.

— После каждой стычки с папой, Итан становится неуправляемым. Я пыталась убедить его не придавать этому значения, но он не слушает.

— Их отношения всегда были такими… сложными?

— Да. — Она смеется. — Папа просто не знает, как вести себя с ним. Со мной у него нет проблем, потому что я девочка, но с Итаном? Не думаю, что он знает, как общаться с ним на эмоциональном уровне. Моя теория заключается в том, что наш дедушка считал, что мужчины не должны открыто показывать привязанность друг к другу, потому что это делает их мягкотелыми или типа того. И теперь всякий раз, когда Итан бросает вызов отцу, они ругаются вместо того, чтобы все обсудить.

— Паршиво наверно.

— Да. И стало еще хуже несколько лет назад. Я виню Ванессу, эту сучку-шлюху.

Я тут же вся внимание.

— О, так это была не Оливия?

— Нет, — говорит она и вздыхает. — Ванесса – виновница всех его проблем. Она причина, почему у него не сложилось с Оливией.

— Что произошло между ними? Итаном и Ванессой, я имею в виду.

Она опускает взгляд и пробегает пальцем по ободу своей кружки.

— Ты должна сама поговорить с ним об этом.

— Элисса, пожалуйста. Я пыталась расспросить его, но он как в рот воды набрал.

— Да, но он убьет меня, если я расскажу тебе.

— Я понимаю, и чтоб тебе было легче, знай, он прочел мой дневник и знает до фига о моей личной жизни, чего бы лучше ему было не знать.

У нее отваливается челюсть.

— Он прочел твой дневник?

— Ага. Несколько недель назад. Я, вроде как, написала в нем кое-что о том, как сильно хочу дотронуться до его… э-э… пениса.

— О, мой бог.

— И я как бы предположила, что его член мог бы выиграть в конкурсе.

— Ох… ого.

— Да уж.

— Плюс… фу. Он же мой брат.

— Знаю. Но в свою защиту могу сказать, что твой брат очень сексуален.

Она с сомнением смотрит на меня.

— Ну, если уж ты так считаешь.

— Считаю.

Элисса вздыхает.

— Ну, как бы мне ни было противно, я даже рада, что у тебя такие чувства, потому что насколько я могу судить, ты единственная девушка, которую он стал воспринимать всерьез, с тех пор как история с Ванессой исчерпала себя. Я понимаю, почему он сомневается, но все же…

— Пожалуйста, скажи мне, что это изложение постепенно перейдет в полный рассказ. — Я смотрю на нее своим лучшим «щенячьим» взглядом.

Она закатывает глаза и продолжает:

— Ванесса была школьной возлюбленной Итана. Они начали встречаться в десятом классе.

Я киваю и стараюсь скрыть яростную ревность, что вспыхивает внутри меня. Глупо ревновать к девушке, которую я никогда не встречала, верно?

— В школе Итан и Ванесса были своего рода «золотой» парой. Но наедине они часто ссорились. Ванессе нравилось играть на его нервах. Если ей казалось, что он не уделяет ей достаточно внимания, она начинала флиртовать с другими парнями. Она тащилась от его ревности. По мне так, она была полной психопаткой. Она даже флиртовала с Мэттом, лучшим другом Итана с начальной школы. Она использовала ревность, чтобы держать Итана в узде.

— Почему он просто не бросил ее?

— Не знаю. Она словно держала его на коротком поводке. Могла добиться от него чего угодно. Использовала его уязвимые места против него же.

— Так что же произошло?

— Ну, одним вечером, когда он учился в выпускном классе, после того как он сказал папе, что не собирается поступать в мединститут и вместо этого будет подавать заявку в Гроув, они очень сильно поругались. Я не слышала, что именно они наговорили друг другу, но хорошо помню, что мама плакала, а папа кричал Итану убираться из дома. После этого, он пошел домой к Ванессе, но ее там не оказалось, поэтому он отправился к Мэтту. Придя туда, он застукал Мэтта с Ванессой. В постели.

— О, боже.

— Итан был подавлен. Я ожидала подобного поступка от Ванессы, но не от Мэтта. Они с Итаном были как братья. На следующий день в школе, Мэтт пытался все уладить и извиниться, но… Итан был в такой ярости. Он оборвал его на полуслове и выбил из Мэтта всю дурь. Все закончилось сломанным носом и отстранением на две недели. Ванессе же только польстило, что двое парней подрались из-за нее. Я уверена, она играла ими обоими забавы ради.

— Какая же она сучка! — говорю я, чувствуя ожесточенную ненависть по отношению к ней. Испускаю глубокий выдох. Не могу даже представить, каково это, когда тебя предают твои близкие друзья. Неудивительно, что у Холта проблемы со сближением.

— Тогда-то он и замкнулся в себе, — говорит Элисса. — Отказы от Гроув никак не помогали. Он перестал общаться со мной и мамой, и стал держаться на расстоянии от папы. С головой окунулся в театральную деятельность. Напивался. Ввязывался в драки. Спал с каждой женщиной, которая попадалась ему на пути, и потом никогда не перезванивал. Было отвратительно смотреть на это.

Мое лицо, должно быть, выдает, насколько мне ненавистно представлять его с другими женщинами, потому что она тут же добавляет:

— Ни с кем из них не было ничего серьезного.

— Даже с Оливией? — спрашиваю я.

Элисса морщится.

— Да, между ними что-то промелькнуло. Но, если честно, Итан так плохо обращался с ней, что это было обречено с самого начала. Она была неплохой девушкой. Ничего общего с Ванессой. Я никогда не думала, что мой брат способен быть таким жестоким, пока не увидела его с Оливией. Она бы сделала ради него все, а он растоптал ее. Он ни с кем не встречался с тех пор.

Я вспоминаю все жестокости, которые он сказал или сделал со дня нашего знакомства, и мне становится жаль его предыдущую Джульетту.

— Такая вот история, — говорит Элисса и встает, притягивая меня за собой. — Теперь, можем мы, пожалуйста, перестать говорить о моем брате-оболтусе и начнем развлекаться? Сомневаюсь, что он покажется сегодня. Он наверно в каком-то баре хмуро смотрит на стену, заставляя краску на ней вздуться.

Мы идем обратно в дом, и через полчаса и две стопки текилы, Элисса и Руби убеждают меня начать танцевать. Я танцую, качаясь из стороны в сторону вместе с ними, но не могу перестать думать о Холте, и о том через что он прошел.

Когда я слышу оглушительные аплодисменты в передней части гостиной, то поворачиваюсь на звук и вижу Холта, в его вытянутых руках почти пустая бутылка виски.

— Как дела, товарищи-актеры?! Ромео в теме! Давайте отрываться!

Вся комната одобрительно ревет, а Элисса сбоку от меня охает:

— О, боже. Какого черта он вытворяет?

Не веря собственным глазам, я наблюдаю, как Холт обнимаясь, и давая всем «пять», проходит через толпу, словно рок-звезда, окруженная фанатами.

Дойдя до нас, он криво улыбается и говорит:

— Привет, дамы. — Я так полагаю, это должно было прозвучать сексуально.

— Руби, — говорит он, притягивая ее в свои объятия. — Ты же ненавидишь меня, да? Многие ненавидят меня. Даже мой собственный отец. Не переживай. Я ничего не имею против.

Потом он поворачивается к сестре и обнимает ее.

— Ох, Элисса. Милая, выносящая мозг Элисса. Почему ты только терпишь меня? Не понимаю. Но я люблю тебя. Очень, очень люблю.

— Э-э… Итан? — морщась, произносит она, когда он сжимает ее в объятиях. — Ты что наелся экстази сегодня?

Он целует ее в щеку и поворачивается ко мне. Его улыбка тут же меркнет, но он делает очередной глоток спиртного и затем подходит ближе ко мне, заключая мое лицо в ладони.

— И Кэсси. Красивая, красивая Кэсси. Ты в порядке?

— Да. А ты?

— У меня все превосходно! Меня даже не заботит произошедшее сегодня с моим отцом. И хочешь знать почему? Потому что я решил ни о чем не заботиться. Это такое простое решение. Не знаю, почему за все эти годы я не додумался до этого. Только взгляни, как я счастлив!

Он откидывает назад голову и смеется. Это самое печальное зрелище, которое я когда-либо видела.

— Холт… — начинаю я, но он прикладывает пальцы к моим губам.

— Нет, не Холткай мне. — Он опускает бутылку. — Это вечеринка и я хочу танцевать. Увидимся.

Он ныряет в толпу, и все вокруг него издают ликующий вопль, когда он начинает двигаться, энергично и неуклюже.

— Ничего себе, — говорит Элисса. — Никогда прежде не видела, чтобы мой брат танцевал. Это… боже… это настолько неправильно, что не укладывается у меня в голове.

— Да уж, танцор из него никакой, — замечает Руби. — Выглядит так, будто у него вертикальный эпилептический припадок.

Он звезда вечеринки. Разговаривает со всеми – вежлив со всеми. Черт, он даже смеется над шутками Джека и не воротит нос, когда Зои заигрывает с ним.

Внутри него, наверное, бушует гнев и ему так и хочется дать волю кулакам, но вместо этого он притворяется тем Холтом, которого, как ему кажется, хотят все видеть.

Я досадно скрежещу зубами.

Знаю, Холт может быть еще тем ослом, потому что он был таким по отношению ко мне не единожды, но он хотя бы был настоящим. А этот новый Холт? Он такой же фальшивый, как и сиськи Зои.

Теперь я знаю, каково ему было наблюдать за тем, как я угождаю людям. Это чертовски бесит.

Когда я больше не в силах этого выносить, я протискиваюсь сквозь толпу, чтобы добраться до него. Он разговаривает с Зои, смеется и улыбается. Она строит ему сексуальные глазки и у меня появляется острое желание уткнуть ее лицом в миску с чипсами «Доритос», которая стоит на столе рядом с ней.

Холт поднимает взгляд, когда я подхожу, и вновь его улыбка на секунду меркнет, но уже в следующее мгновение возникает с новой силой.

— Тейлор! — горячо произносит он. — В чем дело? Тут мне Зои как раз говорила, что будь моей Джульеттой она, а не ты, то не стала бы симулировать со мной секс. Забавно, правда?

— Очень забавно, — говорю я с нулевым энтузиазмом. — Зои? — поднимаю миску с «Доритос». — Не хочешь чипсов?

Шмяк. Прямо в морду.

Она закатывает глаза.

— Ну, конечно, Кэсси. Как будто я буду есть углеводы.

Я выдыхаю и приклеиваю на лицо не такое ожесточенное выражение.

— Холт, можно тебя на секундочку?

— Вообще-то, — Зои собственнически берет его за руку, — сейчас он разговаривает со мной. Может тебе стоит вернуться позже.

Женщина, лучше убери от него свои руки, пока я не сделала тебе гидролизованно-сырно-крахмальную чистку лица.

Я с грохотом ставлю на стол миску с чипсами и заставляю себя улыбнуться.

— Я надолго его не задержу. Уверена, ты и глазом моргнуть не успеешь, как он вернется слушать твои забавные порнографические истории.

Я хватаю Холта за руку и тяну, и к счастью, он следует за мной в кухню.

Потом резко разворачиваюсь к нему лицом.

— Что ты делаешь?

Он пожимает плечами.

— Веселюсь?

— Вот как? Так это теперь называется? Разговариваешь с Потаскушкой. Притворяешься, что она нравится тебе.

— «Потаскушка» – очень нелюбезное прозвище, — заплетающимся языком говорит он. — И может, я действительно наслаждаюсь ее компанией.

— Ох, бросай заливать.

— Ревнуешь, Тейлор?

— Да. Очень. А теперь, не мог бы ты, пожалуйста, прекратить этот цирк и поцеловать меня?

Он оторопело замирает на месте. Моргает три раза. Мое лицо невозмутимо. Надо полагать, теперь у меня неплохо получается говорить то, что на уме.

Заходит Джек и направляется к бочонку, который стоит в углу, и игнорируя нашу игру в гляделки, наполняет несколько кружек пивом.

— Эй, Холт, дружище. Ты же еще бодрячком? Вот тебе добавка.

Холт поворачивается в тот самый момент, когда Джек протягивает ему одну из кружек, и все пиво расплескивается по его футболке.

— Вот дерьмо! — охает Джек. — Извини, приятель. Случайно вышло.

Джек хватает кухонное полотенце и, бормоча извинения, пытается высушить футболку Холта.

— Все нормально, — говорит Холт, выдавливая улыбку. — Мне все равно. У тебя есть сменная футболка, которую я мог бы одолжить?

Джек кивает.

— Да, наверху в моем шкафу. Надевай, какую хочешь.

Холт грубовато похлопывает его по плечу, проходя мимо.

— Спасибо, дружище.

Он протискивается сквозь толпу и поднимается наверх, а я еле сдерживаюсь, чтобы не последовать за ним.

— Знаешь, — говорит Джек. — Никогда раньше не видел, чтобы человек в пьяном виде был счастливо-агрессивным, но Холту каким-то образом это удается.

Я киваю.

— Это редкий и особый дар.

Он хватает со стойки пиво и задумчиво отпивает.

— Надо бы заглянуть в интернет и посмотреть, есть ли уже отзывы о сегодняшнем спектакле. Я слышал, что присутствовал рецензент из Online Stage Diary. Интересно, нашлось ли ему сказать что хорошее.

Внезапно, мой желудок скручивает узлом.

— Он присутствовал?

— Да. Он и еще четверо других. Один из Broadway Reporter. — Он смотрит на меня и вздергивает бровь. — Никогда не знаешь, Тейлор. Утром ты можешь проснуться звездой.

— Да, точно. Или же они возненавидят меня. — Я смеюсь, но серьезно, что если меня возненавидят.

При одной лишь мысли об это я покрываюсь нервозным потом.

— Я уверен, они напишут о тебе удивительные вещи, — говорит Джек, ободрительно кладя мне руку на плечо. — Ну, а если нет? У нас тут еще половина бочонка пива в запасе. Ты сможешь пить, пока не забудешь об этом.

Он хватает свое пиво и уходит.

Я стою на месте еще несколько секунд, размышляя о своем возможном предстоящем публичном унижении, и понимаю, что есть только один человек способный помочь мне не впасть в панику, и он наверху – предположительно без рубашки.

Я проталкиваюсь сквозь гостиную, потом поднимаюсь по лестнице и иду вдоль коридора в спальню Джека. Дверь приоткрыта, и когда я выглядываю из-за угла, вижу Холта сидящего на кровати: его грудь обнажена, промокшая футболка валяется на полу, руки запущены в волосы. Он дергает пальцами волосы и вздыхает, холодное чувство разочарования исходит от него точно аура.

— Хей, — говорю я, неуверенно заходя в комнату.

Он резким движением поднимает голову, затем встает с кровати и направляется к шкафу.

— Хей. — Он открывает шкаф и принимается перебирать впечатляющий ассортимент футболок Джека. — Неплохая вечеринка, да?

Я не могу отвести взгляд от перекатывающихся бицепсов и игры мышц на его обнаженной спине. Ладно, это неправда. Я могла бы отвести взгляд, но не хочу.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, подходя ближе.

— Все отлично. — Он достает футболку, на которой написано «Выбирая из двух зол, я бываю очень зол». — Неужели Эйвери носит это на публике?

— Холт…

— Или как насчет этой? — Он достает футболку с надписью: «Выпьем за соски. Без них сиськи были бы бессмысленны».

— Послушай…

— Нет, серьезно. Он купил их сам или ему их сплавили?

— Нам нужно поговорить.

— Не вижу необходимости. — Он вешает вешалку на место и грубо перебирает остальную часть стойки. — У этого парня есть что-нибудь, помимо этих проклятых футболок с шутками? Что-нибудь спортивное? Или, не дай бог, без надписи?

Он продолжает передвигать вешалки, его поза становится все более и более напряженной.

— Итан, — я кладу руку на его спину, между лопатками.

— Нет. — Он разворачивается и отходит от меня. — Просто, черт побери… не надо, ладно?

— Почему нет?

— Потому что, когда ты ко мне прикасаешься, это никогда добром не заканчивается. Потому что, когда ты ко мне прикасаешься, я… черт, мне на ум приходят безрассудные мысли, и мне хочется совершать безрассудные поступки, и… поэтому… просто… не надо…

Я делаю шаг вперед, и он прижимается спиной к двери шкафа. Когда я кладу руку посередине его груди, он резко вздыхает и стискивает зубы.

— Не знаю, чего ты так боишься. Я – не Ванесса.

Его лицо принимает ожесточенное выражение.

— Что ты, черт побери, знаешь о Ванессе?

Делаю глубокий вдох.

— Элисса рассказала мне о ней. И о других девушках. И об Оливии. — Он тяжело вздыхает, и я делаю крошечный шаг вперед. — Не сердись. Я заставила ее.

Его руки сжимаются в кулаки.

— И все равно она не имела права совать свой нос в чужие дела.

— Я хотела знать. — Кладу ему на грудь вторую руку и чувствую бешеное биение сердца под поверхностью. — И теперь я чуть лучше понимаю, почему ты не решаешься снова завязывать отношения. То, как Ванесса поступила с тобой – ужасно. Но я – не она. У меня с ней ничего общего.

Он смотрит на меня, остатки гнева на его лице сменяются усталым смирением. Словно этот разговор происходил в его голове уже множество раз.

— Ты не понимаешь, — говорит он. — Неважно, что ты не такая, как она.Какая-то часть меня все равно так считает и просто… ждет… что все снова полетит к чертям. Это нелогично, но я ничего не могу поделать. И как бы сильно я ни боялся, что ты причинишь мне боль, я больше сам боюсь сделать больно тебе. То, что случилось с Оливией? Я не могу так поступить с кем-то снова, в особенности с тобой.

Он думает, что пытается защитить меня, но как человек, который всю жизнь подстраивался под других, я знаю, без тени сомнения, что для него я – та самая.

— Итан, ни одни взаимоотношения не обходятся без риска, и пусть ты думаешь, что сможешь отталкивать людей вечно, я здесь, чтобы сказать тебе – ты обречен на неудачу.

Я нежно провожу руками по его предплечьям и бицепсам. Скольжу по его теплой, мягкой коже.

— Беда в том, — говорит он, не сводя с меня взгляда и нежно касаясь моей щеки, — как бы сильно ты ни вселяла в меня ужас, и как бы я ни был уверен, что один из нас – если не оба, глубоко пожалеем об этом… если и быть обреченным, то только с тобой.

Мы смотрим друг на друга несколько долгих мгновений, и как только мой взгляд проникает ему прямо в глаза, я улавливаю с точностью до секунды момент, когда он принимает решение. Я перестаю дышать, когда его пальцы в моих волосах сжимаются. Потом он наклоняется, его губы нависают прямо надо моими, сладкий теплый воздух обдает мое лицо и время останавливается.

— Нечестно смотреть на меня таким взглядом, — шепчет он. — Ни капельки нечестно.

Затем пространство между нашими губами исчезает, и он целует меня, настойчиво и требовательно. Резкий вдох, который мы испускаем, отдается невероятно громким звуком у меня в ушах. Мы целуем друг друга отчаянно, наши губы плотно смыкаются, сливаясь воедино так, словно это их предназначение, а затем размыкаются, уступая место тихим стонам.

Эффект, который он оказывает на мое тело – мгновенный и мощный, и я как могу наслаждаюсь отсутствием его футболки. Мои руки блуждают повсюду. По его широким плечам и рукам. Вдоль его спины до лопаток. Вниз вдоль боков и по животу.

Он испускает стон мне в губы и исследует меня так же жадно.

— Господи… Кэсси.

Он целует меня со всей искренностью и страстью, и, наконец-то, я чувствую это – после стольких шагов назад, мы все же двигаемся вперед. К чему-то, о чем я не имею ни малейшего представления, но само понимание того, что он открыт для опыта – лучшее чувство, которое я когда-либо переживала в своей жизни.

— Я готов делать это всю ночь. — Он выдыхает между поцелуями. — Быть вдали от тебя было так утомительно.

Каким-то образом мы начинаем отступать назад к кровати, все также целуясь, глубоко и неистово. Я крепко хватаюсь за него, когда он прижимается ко мне и начинает двигаться, медленно и настойчиво.

— О, боже. Да.

Он утыкается головой мне в шею и приникает к ней. Не прерывая своих движений, он целует меня вдоль горла и спускаясь ниже, заключает мою грудь в свои ладони.

Я выгибаю бедра ему навстречу и без стеснения хватаю его за задницу, стремясь плотнее прижать к себе.

— Черт. — Он стонет напротив моего плеча и замирает. В комнате воцаряется тишина, слышно только наше неровное дыхание.

— Что не так? — спрашиваю я, хватаясь за его плечи, пока мое сердце бешено грохочет.

— Ничего, — говорит он, все также не двигаясь. — Просто дай мне минутку. Не шевелись.

Втайне я прихожу в восторг, что оказываю на него столь сильное воздействие. Приятно знать, что наше влечение определенно взаимно.

— Поговори со мной, — просит он, опуская голову на мое плечо. — О чем угодно, что может отвлечь меня от твоего великолепного тела.

— Хм… ну, мне жаль, что у тебя произошла такая стычка с отцом. — Я нежно поглаживаю его по спине. — Он перешел все границы дозволенного. И я ни в коем случае не позволила бы пройти двум годам, не говоря тебе о своей любви. Это так неправильно. Если бы ты был моим, я бы говорила, что люблю тебя каждый день.

Я тут же спохватываюсь.

— В смысле, будь я на месте твоего папы, понимаешь? Я бы говорила это, если бы ты был моим сыном. Я не говорю, что люблю тебя. Не говорю. Я просто…

— Я и не думал, что ты… — Он улыбается. — Наверно, тебе лучше заткнуться и снова поцеловать меня.

Я переворачиваю его на спину.

— Как скажешь.

Он притягивает меня к себе, и мы снова целуемся, и это подобно пребыванию в теплом сладостном сне, от которого не хочется просыпаться.

Поцелуй становится все более неистовым, наши губы и руки с жадностью изучают друг друга, пока нас не прерывает страдальческий голос:

— О боже, ребята, да лааднооо! Не в моей постели!

Мы поднимаем взгляд и видим в дверях Джека, который покачивается так, будто ему стоило бы прекратить пить с час назад.

— Разве вы не получали памятку о том, что в моей постели запрещено заниматься сексом? Это же винтажное покрывало со «Звездными войнами»!

— Чего тебе, Джек? — Холт вздыхает, а я тем временем подавляю смех.

— Спускайтесь вниз, — говорит он, приваливаясь к двери и проливая свое пиво. — Опубликована первая рецензия, и… ну… в ней говорится кое-что плохое о вас двоих.

Мы с Холтом переглядываемся, паника и страх отражаются на наших лицах.

— Да я просто прикалываюсь! — смеется Джек. — Рецензия потрясающая. Тащите свои задницы вниз, чтобы я смог прочесть ее всем. Шевелитесь!

Он нетвердой походкой выходит за дверь. Холт неохотно слезает с меня и достает из шкафа футболку. Натягивает ее через голову и с ухмылкой разглаживает. На ней изображен огромный красный крест и надпись: «Донор оргазма».

— Ну, хоть с этой не прогадал.

Я качаю головой и смеюсь, попутно приводя себя в порядок.

Он подходит ко мне и берет мое лицо в руки, потом наклоняется и целует.

— Я не буду целовать тебя перед ними, — говорит он. — Или же держать за руку. Я просто не хочу, чтобы о нас болтали. Предполагали что-то.

— Хорошо, — соглашаюсь я, разочарованная тем, что мне придется скрывать свои чувства к нему. — Но разве Джек не расскажет им, что мы целовались?

Он мотает головой.

— В его теперешнем состоянии, он, наверно, забыл о нас уже через пять секунд после того, как вышел из комнаты.

Он целует меня еще раз, и потом мы спускаемся вниз, стараясь игнорировать перешептывание в толпе, возникающее при виде нас.

— Наконец-то! — говорит Джек. Он призывает всех к тишине, затем ставит кружку пива на стол и берет распечатанные им страницы. — Хорошо, слушайте, ребята. Это рецензия Мартина Килвери из Online Stage Diary. Он славится тем, что ему тяжело угодить, так что имейте это в виду, когда услышите его мнение.

Вся комната погружается в тишину, и когда Джек начинает читать, я чувствую, как Холт напрягается рядом со мной.

— Принимая участие в постановках классических пьес Шекспира, актеры подвергают себя риску повторить и воссоздать многое из того, что уже было показано. Но последняя постановка «Ромео и Джульетты» в Институте Творческих Искусств «Гроув», не имеет ничего общего с этим утверждением. Постановка незаурядна и современна, что само по себе не является новаторским. Революционным является то, что после того как с течением лет я побывал на несметном количестве постановок, я наконец-то поверил в искренность и силу любви двух молодых людей. И сказать, что для вашего рецензента это был один из самых захватывающих вечеров, проведенных когда-либо в театре, было бы преуменьшением.

Из толпы доносится удивленный гул голосов и редкие аплодисменты. Джек улыбается и продолжает:

— Режиссер, Эрика Иден, сумела перевоплотить своих подопечных в образцовую и мощную труппу будоражащих кровь актеров. И в то время как они все демонстрировали зрелость в своих выступлениях, они не теряли юношеской вздорности, которое занимает непосредственно центральное место в этой истории.

Раздается еще больше одобрительных возгласов. Я чувствую легкое давление на спине от прикосновения руки Холта.

— Ладно, тише-тише, — говорит Джек. — Мы почти дошли до лучшей части. — Он откашливается. — И несмотря на то, что весь актерский состав поистине исключителен, особого упоминания заслуживают Айя Седики в роли кормилицы которая привнесла в образ поразительное чувство собственного достоинства; и Коннор Бейн в роли Меркуцио – роль, которую часто преподносят поверхностно в силу безрассудства героя, но даже в такой образ, ему удалось привнести неожиданную и приятную чувственность.

Все восторженно хлопают, а Айя и Коннор лучатся улыбками. Я аплодирую им обоим, чувствуя за них невероятную гордость.

Джек многозначительно смотрит на нас и продолжает:

— Но главным триумфом постановки является выбор двух ведущих актеров – Итана Холта на роль Ромео, и Кассандры Тейлор на роль Джульетты. — Из толпы доносятся крики и свист, и мое лицо вспыхивает ярко-красным румянцем. — Играя Ромео, мистер Холт привнес в роль колючую уязвимость, которая сыграла в противовес акрам цветочной прозы, которую должен был выразить его персонаж. Его интенсивная, подобная пантере энергия словно глоток свежего воздуха после фатоватых и неопытных Ромео, свидетелем которых мне довелось быть в прошлом. И если кому-то и предрекать после этого спектакля блестящее будущее на профессиональной сцене, так это Итану Холту.

Я проглатываю ком в горле, гордость за Холта нарастает внутри меня. Поворачиваюсь и вижу, что его глаза полны радости и волнения. Мне хочется обнять его и прошептать, как я горжусь им, но с этим придется немного подождать.

Я снова поворачиваюсь к Джеку, который теперь смотрит на меня.

— Джульетта в исполнении Кассандры Тейлор является в равной степени, как притягательной, так и истинным олицетворением героини двадцать первого века. Красивая и храбрая, ее Джульетта, – отнюдь не хрупкий цветок. Она своевольная, темпераментная женщина, чья целеустремленность способна заставить публику влюбиться в нее столь же сильно, как и обреченного Ромео. Мисс Тейлор показала потрясающий эмоциональный диапазон в своем четко продуманном выступлении, который можно охарактеризовать только, как «звездный профессионализм».

Я пытаюсь сглотнуть, но мое горло словно сдавило. Сжимаю крепко челюсть, стараясь сдержать слезы, и когда в следующее мгновение чувствую легкое прикосновение пальцев Холта, я благодарна ему за то, что он рядом.

— Но, — продолжает Джек, подбираясь к заключительной части, — как бы ни были уникальны выступления этих двух молодых людей, именно их поразительная совместная химия вознесла эту постановку до небес. В нашем современном циничном мире, наполненном ошеломляющим количеством разводов и эфемерных идеалов, не так-то легко заставить публику поверить в силу любви. И надо сказать, эти двое справились с этой задачей превосходно, и я готов бросить вызов любому, кто был свидетелем их сценического романа и остался равнодушным к их удивительной страсти. Это, безусловно, заставило вашего в какой-то степени циничного рецензента пожелать, чтобы в этом мире было больше истинной любви.

Вся толпа охает в унисон, и когда я смотрю на Холта, клянусь, замечаю, что он краснеет не меньше моего. Комната наполняется болтовней, когда все принимаются обсуждать рецензию и ее посыл, но я слишком потрясена, чтобы даже просто завязать разговор.

Джек достает свой телефон, и просит нас с Итаном принять позу для фото. Ни секунды не колеблясь, мы обнимаем друг друга и улыбаемся в камеру.

Щелкает вспышка, и затем Джек показывает нам фото.

Оно красивое.

Наши улыбки так ослепительны, что я начинаю думать, что не существовало еще в истории человечества двух людей, которые бы выглядели счастливее нас в этот момент.

Мы – звезды.

14

НЕ МЫТЬЕМ, ТАК КАТАНЬЕМ

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Марко немного напоминает его самого – такая же большая и яркая. Она наполнена мягким бархатом и роскошным антиквариатом, отчего создается ощущение, что здесь обитает эксцентричный прусский царь, а не театральный режиссер.

Мы празднуем окончание нашей третьей недели репетиций, и Марко пригласил всех членов труппы на коктейльную вечеринку. Это впервые, когда более чем за неделю, я вижу Холта вне репетиций. Он часто приглашал меня пойти в бар после работы, но я всегда отказывала. И хоть меня все больше и больше тянет к нему, мысль о том, чтобы провести с ним время наедине, заставляет меня покрываться потом. Я согласилась прийти сегодня, только потому, что знала, что мы будем в обществе других людей.

Я наблюдаю, как на другом конце комнаты он разговаривает с партнером Марко, Эриком. Он с вниманием и энтузиазмом слушает истории Эрика о том, как тот нашел свои любимые предметы антиквариата.

Холт задает вопросы, улыбается, смеется и неожиданно я чувствую резкую боль в животе, когда осознаю насколько сильно он отличается от того нетерпеливого и замкнутого человека, которым был прежде. Мне интересно, когда он смотрит на меня, замечает ли он, насколько изменилась я? Какой стала циничной. Какой хрупкой.

Мне интересно, приходило ли ему на ум, что усилия, которые он прикладывает на возобновление отношений со мной, больше не стоят того.

— Тост! — объявляет Марко, и мы все начинаем бесцельно кружить по гостиной, пока Коди между делом доливает нам в бокалы шампанского. — За эту замечательную труппу и нашу удивительную пьесу. Пусть конечный результат будет таким же невероятным, каким я его предсказываю. Я не был номинирован на «Тони» уже как два года, и у меня начинается ломка! Так что, пожалуйста, дорогие коллеги и друзья, давайте поднимем бокалы – за нас!

Я улыбаюсь и поднимаю свой бокал, потом искоса смотрю на Холта. Он с теплотой смотрит на меня, произнося тост: «За нас».

Видите? Именно поэтому я должна держаться от него подальше; всего двумя словами он заставляет меня чувствовать себя впервые влюбившейся школьницей.

Я отлучаюсь на поиски ванной комнаты, но по дороге наталкиваюсь на кабинет Марко. Сразу за дверью находится величественный шкаф со стеклянными дверцами, заставленный множеством кубков яркой раскраски.

Я захожу в комнату и начинаю рассматривать кубки и сосуды, вытянутые бокалы для вина и шампанского, искрящиеся всеми цветами радуги, некоторые с вкраплениями золота и серебра.

— Ах, мисс Тейлор, вижу, вы обнаружили предмет моей гордости и радости.

Я оборачиваюсь и вижу, как в комнату входит Эрик, а Холт не отставая идет следом.

— Я как раз собирался показать мистеру Холту мое пламенное увлечение. Марко без устали твердит, что нам скоро понадобится квартира попросторнее, если я не перестану скупать антикварное стекло, но ничего не могу с собой поделать. С помощью интернета слишком уж легко подкармливать мою зависимость.

Холт встает позади меня, и мою спину обдает жаром его тела.

— У вас потрясающая коллекция, — говорит Холт, разглядывая витрину. — Вы давно ее собираете?

Эрик кивает.

— Около двадцати лет. Я предпочитаю итальянское стекло, в частности венецианское. Но у меня также имеется парочка русских и английских образцов, некоторые относятся к раннему периоду восемнадцатого века.

— Правда? — спрашиваю я. — Как они сохранились так долго?

Он улыбается.

— Ну, по правде говоря, немало образцов как-то подбиты или же повреждены, но это часть их очарования. Это говорит об их истории. Прелесть антиквариата в том, что у предмета была жизнь – возможно, множество жизней – до того, как он попал в мои руки. Позвольте мне показать, что я имею в виду.

Он открывает дверцу шкафа и извлекает оттуда высокий винный бокал на тонкой ножке. Он не отделан яркой раскраской в отличие от большинства других. Это обычное, прозрачное стекло, единственным украшением которого является тонкая гравировка на чаше.

— Это один из моих любимых, — говорит Эрик, держа его с благоговением. — Говорят, он принадлежал Леди Крэнборн из Уэссекса. Ее бурные отношения с мужем пользовались дурной славой. Однажды, он преподнес ей набор из шести бокалов в качестве подарка на годовщину. И как утверждают, вечером того же дня, сделал обидное замечание в ее сторону. Подозреваю, это было как-то связано с ее взаимоотношениями с одним из конюхов. По легенде, это единственный уцелевший бокал. Остальные разбились на кусочки, когда она бросила их в него.

Он приподнимает бокал к свету и указывает на тонкую линию, проходящую по длине всей чаши.

— Видите эту трещину? Она образовалась, когда Лорд Крэнборн поймал бокал после того, как жена швырнула его ему в голову. Это было в 1741. Вот уже почти триста лет этот бокал существует, несмотря на повреждения. Удивительно, не находите?

Он осторожно помещает бокал обратно на витрину и поворачивается к нам с Холтом.

— Полагаю, это часть моего увлечения. На вид такое хрупкое, но каким-то образом выдерживает испытание временем вопреки трещинам и царапинам. Лично для меня безупречное стекло не представляет интереса. Мне очень нравятся все эти детали, шрамы долголетия только украшают их в моих глазах.

— Но разве повреждение подобное этому не обесценивает стекло? — спрашиваю я, обращаясь к моим ограниченным знаниям в области античности.

Эрик задумчиво смотрит на меня.

— Ценность – очень субъективный предмет.

Он подходит к большому шкафу и достает шкатулку из орехового дерева. Протягивая ее мне, он просит меня открыть крышку. Когда я открываю, вижу, что внутри она отделана роскошным синим бархатом. В ней имеются шесть углублений для кубков, но вместо цельных бокалов, там просто куча осколков.

Я в замешательстве смотрю на Эрика.

— Когда я покупал «Бокал Крэнборнов», — поясняет он. — это было включено в набор. Это то, что осталось от других пяти бокалов. Аукционист посоветовал мне выбросить их. В конце концов, это просто осколки битого стекла. Но для меня это значило больше, гораздо больше. Леди или Лорд Крэнборн, должно быть, собрали битое стекло после ссоры. То, что эти бокалы символизируют – их брак, их историю, их любовь – слишком важно, чтобы избавиться даже от того, что неисправимо разбито.

Он улыбается нам с Холтом, потом закрывает шкатулку и помещает ее обратно в шкаф.

— Аукционист считал, что они ничего не стоят, поскольку не имеют денежной ценности, но, на мой взгляд, они бесценны. Это символ страсти, а без страсти жизнь бессмысленна, ведь так? Во всяком случае, это то во, что я всегда верил.

Он замолкает и с улыбкой направляется к двери.

— Мне лучше пойти помочь Марко с десертом. Он напрягается, если люди не суют что-то в рот каждые пять минут. Рассматривайте бокалы, сколько пожелаете. Подержите, если хотите. Они на самом деле не такие хрупкие, какими кажутся.

Он исчезает в коридоре, и затем остаемся только мы с Холтом, стоящие слишком близко, пока слова Эрика витают в воздухе.

— Ну, — начинаю я. — Как ты думаешь, кто сохранил осколки? Лорд или Леди Крэнборн?

— Лорд, — без колебаний отвечает Холт.

Я вопросительно смотрю на него.

— Он купил ей бокалы, — поясняет он, — и сказал что-то, что ранило ее. Он бы чувствовал вину.

— Да, но она была той, кто разбил их, — говорю я. — И может, сказанное им было правдой.

Холт качает головой.

— Это неважно. Если она так сорвалась, он наверняка был бессердечным козлом.

— Или может быть, она просто была королевой драмы.

Он задумывается на минутку и смотрит на меня, его глаза пронизывают.

— Может они оба сохранили их. Может, они аккуратно собрали все осколки, и потом занялись невероятным примирительным сексом перед камином.

Я приподнимаю бровь.

— Перед камином?

— Конечно. Возможно, над ним еще висела отрубленная голова животного.

— Ого. Как романтично.

— Знаю. Ничто так не говорит: «Я люблю тебя», как битое стекло и обезглавленное дикое животное.

Я смеюсь, и он тоже. Затем его улыбка гаснет, принимая знакомое мне выражение тоски, которое я так часто вижу в последнее время.

— Ты избегаешь меня, — говорит он тихо. — Я как-то разозлил тебя? Если да, то я не упустил бы шанса извиниться.

Я перевожу взгляд обратно на шкаф, стараясь игнорировать, как потрясающе выглядят его глаза в стекольном отражении.

— Ты ничего не сделал.

— Твой взгляд определенно говорит обратное.

Он встает позади меня, прижимаясь грудью к моей спине.

— Я мог бы поспорить, что ты злишься из-за того, что так сильно хочешь меня. — Он обвивает меня рукой за талию и поворачивает лицом к себе. — Разве ты еще не поняла, что мне известны все уловки? Мрачные взгляды, ярость, никаких прикосновений. Я поступал с тобой так же, потому что боялся впустить. Но ты не позволила держать себя в стороне. Ты подталкивала меня снова и снова. Может именно так мне стоит поступить сейчас? Заставить тебя посмотреть в лицо своим чувствам?

Мое сердце пускается вприпрыжку, когда он скользит своими пальцами сквозь мои волосы. Дыхание становится поверхностным, и я инстинктивно сосредотачиваюсь на его губах. На том, какими мягкими они кажутся. Какими восхитительными были бы на вкус.

— Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя, — говорит он. — Ты никогда не признаешься, и попытайся я это сделать, остановишь меня, но… ты хочешь этого. Ведь так?

Я опускаю глаза.

— Нет.

— Вранье.

Он берет мое лицо в свои ладони.

— Посмотри мне в глаза и скажи это, и тогда возможно я поверю тебе.

Мой желудок сжимается, и все мое тело вспыхивает, но я заставляю себя встретиться с ним взглядом.

— Я не хочу, чтобы ты целовал меня.

Мой голос нетверд и слаб. Прямо как моя решимость.

— Господи, Кэсси, — говорит он, поглаживая мою щеку. — Ты признанная критиками актриса и это все, на что ты способна? Это, охренеть, как ужасно. Попробуй еще раз.

— Я не… Я не хочу, чтобы ты целовал меня.

— Еще как хочешь, — говорит он спокойно и уверено. — Я не собираюсь этого делать. Мне всего лишь хочется услышать это из твоих уст.

Он может с таким же успехом попросить меня пройти по натянутому канату на высоте ста футов, без страховки. Я вперяюсь взглядом в его грудь.

Он вздыхает, и мне непонятно, это вздох разочарования или облегчения.

— Кэсси, посмотри на меня. — Когда я колеблюсь, он прикладывает палец к моему подбородку и приподнимает его до тех пор, пока я не смотрю на него. — Я просто хочу, чтоб ты знала: в ту самую секунду, когда ты будешь готова начать все сначала, я зацелую тебя до смерти. Я буду целовать тебя, пока ты не увидишь звезды, не услышишь ангелов, и не сможешь стоять целую неделю. Надеюсь, ты понимаешь это.

Мое сердце громыхает.

— Холт, если я когда-нибудь буду готова, ты будешь первым, кто узнает. Обещаю.

Он одаривает меня полуулыбкой.

— Значит, поцелуев в меню сегодня нет, но знай, я также раздаю бесплатные объятия – чисто платонические – любой красивой женщине, которая их потребует.

Я смеюсь, и, получается, пожалуй, чересчур громко, потом подаюсь вперед и обнимаю его. Лицом он утыкается в мою шею, и я крепко сжимаю его едва наши тела соприкасаются.

— Боже, ты так потрясающе пахнешь, — шепчет он напротив моей кожи. — Ничто в этом мире не пахнет так приятно, как ты.

— Звучит не слишком-то платонически.

— Ш-ш-ш. Не разговаривай. Просто позволь мне вдыхать твой запах.

Я отстраняюсь и изгибаю бровь.

— Ладно, ладно, — говорит он, и закатывает глаза. — Больше не буду нюхать. Блин, обломала мне весь кайф.

Он снова обнимает меня, и я вздыхаю.

— Уже готова к поцелую? — спрашивает он, крепче обнимая.

— Еще нет.

Он проводит носом вдоль моей шеи и вдыхает.

— Просто хотел убедиться.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

Уже почти две недели, как мы с Холтом официально решили стать неофициальной парой, и за это время я испытала столько сексуальной неудовлетворенности, сколько, я уверена, не положено испытывать человеку.

Между нами случались редкие сеансы «поцелуев и тисканий», когда он провожал меня домой после занятий, но на этом все. Не лови я изредка, как он разглядывает меня, словно хочет приготовить из моих сисек обед из трех блюд, я бы никогда не подумала, что вообще нравлюсь ему.

Моя проблема в том, что только по одному моему виду понятно, что он по-настоящему нравится мне. Я слишком громко смеюсь над его шутками, и сажусь слишком близко к нему на занятиях. Его демоническое сексуальное притяжение достигло предела, и я просто не могу им насытиться.

Совсем не помогает и то, что недавно я видела чрезвычайно эротические сны о нем. Сны, в которых мне удалось увидеть то, что он прячет в своих штанах. Следовательно, время, отведенное мною на просмотр порно, достигло экстремальной отметки. Я посмотрела бесчисленное количество видеороликов о том, как доставить мужчине удовольствие, и пусть у меня большие сомнения относительно применения моих псевдознаний на практике, я правда хочу этого.

Он придет ко мне сегодня вечером, чтобы мы могли подготовиться к завтрашнему опросу по истории театра. Я хочу соблазнить его, но не совсем пониманию, что включает в себя соблазнение. Думаю, у меня есть два часа, чтобы выяснить это.

— Назови шесть самых известных древнегреческих драматургов, — говорит он сексуальным голосом, не сводя с меня своих изумительных глаз.

— Э-э… ладно. Древнегреческие драматурги. Хм… дай мне секунду.

Я постукиваю карандашом по тетради, пытаясь вспомнить ответ. Он наблюдает за мной, сидя скрестив ноги и прислонившись спиной к дивану. Его пах находится в зоне прямой видимости.

Нет ни единого шанса сосредоточиться, когда он практически щеголяет передо мной своим пенисом. О чем, черт побери, он думает?

Фыркаю и плотно зажмуриваю глаза.

— Э-э… древнегреческие драматурги… ах…

— Ну же, Тейлор, ты знаешь это.

— Знаю, но… — ты отвлекаешь меня своим предположительно красивым мужским половым органом, — мой мозг выдохся. Мы занимаемся уже два часа.

Открываю глаза. Он смотрит на меня, и знакомое тепло исходит от него.

— Когда мы закончим с древними греками, сделаем перерыв. Хорошо?

На его губах небольшой блеск влаги. Я не могу отвести взгляд.

— Во время перерыва, ты позволишь мне поцеловать тебя?

Он в нерешительности медлит и пытается не улыбнуться.

— Может быть.

— Пощупать тебя?

— Возможно.

— Посмотреть на твой пенис?

Его глаза выкатываются из орбит, и он давится собственной слюной.

— Какого черта, Кэсси?!

Ладно. Соблазнение не удалось. Переходим к плану Б.

— Пожалуйста? — Я упоминала, что план Б – это неприкрытое попрошайничество?

Он смеется и запускает руку в свои волосы.

— Скажу тебе одно, Тейлор: я никогда не знаю, что в следующую секунду может вылететь из твоего рта.

Меня так и подмывает отпустить шутку насчет того, что я хотела бы взять в свой рот, но решаю, что уже и так достаточно его спугнула.

— Ладно, тогда может сыграем? — Я сажусь, упираясь коленями в пол. Он недоуменно смотрит на меня. — За каждый правильный ответ о древних, я снимаю с тебя один предмет одежды.

Он снова смеется, но в этот раз смех звучит с легкой толикой истерии.

— А если ты ответишь на вопросы неправильно?

— Тогда ты снимешь с меня одежду.

Он косится на меня и опускает взгляд на пол.

— Я думал, мы договорились не спешить.

— Договорились, и не спешим, — говорю я, беря его за руку. — Холт, единственное, что движется медленнее нас двоих – это ледник в Новой Зеландии, и откровенно говоря, он догоняет. — Я смотрю на его пальцы и глажу их. — Я просто… хочу коснуться тебя. Что в этом плохого?

Он сжимает мои пальцы в своей руке.

— Ты ведь понимаешь, что обычно это парень давит на девушку, чтобы заставить ее раздеться? В смысле, ты сейчас посягаешь на мои мужские обязанности.

Мое сердцебиение учащается, когда я замечаю, как сильно расширились его зрачки.

— Тогда надави на меня.

Он смотрит на меня с выражением неверия.

— Ничто из этого не пугает тебя, да? — тихо спрашивает он.

Я с трудом сдерживаю смех.

— Конечно, пугает. Это вселяет в меня ужас. Ты вселяешь в меня ужас. Но не настолько, чтобы я подумала, что ты не стоишь того.

Его взгляд прожигает.

— Ты думаешь, я стою того?

Я киваю.

— У меня нет сомнений.

Он сглатывает.

— Это самое сексуальное, что мне приходилось слышать.

В следующую же секунду, я оказываюсь на своей спине. Он настойчиво целует меня, придавливая всем своим весом, и я раздвигаю для него ноги. Стоит нам соприкоснуться, как он зарывается руками в мои волосы и издает мой любимый гортанный звук.

— Если мы завтра завалим этот тест, — говорит он, задыхаясь между поцелуями в шею, — виновата будешь ты. Ты же знаешь это?

Я с жадностью целую его в ответ, потом отстраняю от себя, чтобы перевернуть его на спину. Сажусь на его бедра и хватаюсь за воротник рубашки.

— Да брось. Мы можем делать и то, и другое. Хм... шесть самых известных древнегреческих драматургов. — Я расстегиваю пуговицу на его рубашке. — Феспид.

— Эсхил. — Вторая пуговица.

Отодвигаю ткань в сторону, чтобы поцеловать его в грудь. Он хватает меня за бедра и сжимая их толкается в меня своей промежностью.

— Продолжай, — шепчет он, и мне непонятно, говорит ли он о моих губах или же о греках.

— Номер три это… Софокл. — Расстегиваю еще одну пуговицу и продолжаю целовать; его кожа безумно теплая и мягкая под моими губами. — Четыре это… хмм… Еврипид. — Расстегиваю последнюю пуговицу и распахиваю рубашку, потом спускаюсь поцелуями ниже к его животу. Он отпускает мои бедра и впивается пальцами в ковер. — И пять это… — Мышцы его живота напрягаются, когда я целую их. — Э-э… пять это… — Провожу языком по его прессу.

— Боже… Кэсси.

— Не-а. Не «Боже» и не «Кэсси». Кажется, начинается на «А».

Поцелуями я поднимаюсь обратно к его соскам. Понятия не имею, так же ли чувствительны мужские соски, как женские, но все же целую их. Он выгибает спину и чертыхается так громко, что соседи наверняка слышат его.

Хорошо. Заметка на будущее: ему нравится, когда целуют его соски.

— Пять это… Аристофан. — Перехожу на другую сторону. Я изумлена тем, какой он на вкус. Солоноватый и совершенный.

— Номер шесть это… ох… боже… — Он двигает бедрами так, что я больше не могу думать. Не могу перестать наслаждаться его вкусом, лаская руками его тело и боготворя бешеное биение сердца, вызванное моими действиями.

— Шесть… это… О, черт, понятия не имею.

Он приподнимается и целует меня, его язык такой сладкий и теплый, пока я высвобождаю его из рубашки.

— Менандр. — говорит он напряженным голосом. — Похоже, теперь ты должна снять что-то. Позволь мне помочь тебе.

Он отстраняется назад и сдергивает с меня футболку, тихо приговаривая: «Боже, благослови Менандра за то, что он так хреново запоминается». Потом берет мои груди в ладони и нежно сжимает их поверх лифчика.

О, боже. Руки Холта. На моих сиськах. Я сейчас потеряю сознание.

Он сдвигает мои груди вместе и прокладывает по ним дорожку поцелуев. Легкая небритость на его подбородке царапает меня наиприятнейшим образом.

— Я фантазировал о них неделями. Они такие идеальные. Мягкие. Теплые. Красивые.

Я прижимаю его лицо плотнее к себе и тихо постанываю, пока он продолжает ласкать и целовать. Моя кожа полыхает. Каждый участок кожи вспыхивает под его прикосновениями. Мне едва ли хватает воздуха, но я не хочу, чтобы он останавливался.

Я немного приподнимаюсь, чтобы прижаться к нему теснее, и стоит мне сделать это, как я ахаю. Твердость, что я чувствую, заставляет желать большего.

Он снова ложится на пол, и я сажусь на него, спускаясь поцелуями к его животу. Уже через несколько секунд мое лицо нависает прямо над поясом его джинсов. Я поглаживаю редкую дорожку волос чуть ниже его пупка, пока он наблюдает за мной взглядом налитым тяжестью.

— Я хочу увидеть тебя, — шепчу я.

Он выдыхает.

— Тейлор, ты самая развязная девственница, которую я когда-либо встречал. Большинство боятся того, что скрывается внутри мужских брюк.

— Ты встречал много девственниц? — спрашиваю я.

— До фига. Никто из них никогда не просил меня показать им мой член. Более того, они всегда просили держать его как можно дальше. И заметь, нам всем было по четырнадцать тогда.

Я улыбаюсь.

— Глупые девочки.

Целую участок кожи чуть выше его пояса и когда поднимаю на него взгляд, вижу, как он наблюдает за мной, опираясь на свои локти.

— Ты читал мой дневник, — говорю я, не нарушая зрительского контакта и целуя его в бедро. — Ты знаешь, как я увлечена тем, что скрывается внутри.

— Да, черт побери. — Он плотно сжимает веки и стонет. — Пожалуйста, не напоминай мне о том, что написано в твоем дневнике. После того, как я прочел эту чертову хрень, у меня была эрекция больше недели. Это было пыткой.

— Так, ты помнишь, что я написала? — спрашиваю я, проводя руками по его бедрам.

— Тейлор, — говорит он низким и глубоким голосом. — Мне чертовски стыдно признаться, но я помню каждое слово. Твой дневник – все равно что Виагра.

Он сжимает свою челюсть, пока я поглаживаю его бедра, с каждым разом мои пальцы поднимаются все выше и выше. Все ближе к выпуклости, которую мне так не терпится исследовать.

— Ты сказала, мой пенис может выиграть в конкурсе, — говорит он надтреснутым голосом. — Понятия не имею, почему мне показалось это таким сексуальным. Ох, черт…

Он охает, когда я нежно провожу пальцами по всей его длине, чувствуя напряженность стянутых мышц под тканью.

— Господи. — Его челюсть сжимается и разжимается. — Ты не представляешь, что делаешь со мной. Совсем не представляешь.

Когда я расстегиваю его ремень и принимаюсь за ширинку, он не останавливает меня, но тут внезапное откровение накрывает меня: для меня-то может это все и в новинку, но он точно уже делал это со множеством девушек.

Боюсь, мне далеко до них.

— Продолжай, — говорит он, когда я медлю, в его голосе звучит отчаянная нотка. — Сжалься, женщина. Неужели ты не понимаешь, как сильно мне нужно, чтобы ты прикоснулась ко мне?

Его слова вселяют в меня уверенность, и я продолжаю, пока он наблюдает за мной, а его грудь быстро вздымается и опускается. Тихие стоны сопровождают каждый выдох. Когда ширинка полностью расстегнута, я приоткрываю ее и смотрю вниз.

— Ох… ого.

Холт не носит нижнее белье.

Дыши, Кэсси.

Я поднимаю на него взгляд. Он подергивает плечами и легко улыбается.

— День стирки.

Я снова направляю внимание на его промежность.

Когда я спускаю джинсы ниже, его эрекция опускается на живот, предоставляя мне возможность впервые увидеть его по-настоящему.

Мои прогнозы относительно его внешнего вида, оказались точными. Это член достойный награды.

Мои порно исследования показали, что члены бывают всех форм и размеров, и я правда ценю красивые пенисы, независимо от размера. Но пенис Холта в состоянии эрекции такой же, как и все остальное в нем. Непередаваемо великолепный. Большой и завораживающий.

Я нежно касаюсь его, проводя пальцами по натянутой коже. Текстура невероятна: намного шелковистее, чем я себе представляла. Провожу кончиками вдоль всей длины, и с благоговением наблюдаю, как мириады эмоций играют на его лице.

— Тебе нравится? — спрашиваю я, касаясь его более решительно.

Он не отвечает, только кивает. Его одобрение подстегивает меня, поэтому набравшись смелости, я обхватываю его пальцами и сжимаю.

— Ох, ого, — говорю я. — Ощущения удивительные.

Он стонет.

— Можешь сказать это снова.

Я осторожно двигаю кистью верх-вниз, потрясенная ощущением кожи, скользящей поверх мышцы. Поочередно следя за своей рукой и его реакцией, я вскоре становлюсь более уверенной в своем напоре и ритме

— Ох… Кэсси…

Посмотрите на него. Посмотрите, какой он красивый.

Выражение его лица прекрасно. Рот приоткрыт, брови нахмурены. От каждого движения моих пальцев его дыхание сбивается, и он стонет, либо чертыхается.

У меня возникает желание поцеловать его, поэтому не прерывая движений, я нависаю над ним и завладеваю губами. Он страстно целует меня в ответ, затем смыкает свои пальцы поверх моих и сжимает.

— Жестче, — шепчет он, и одобрительно постанывает, когда я подчиняюсь.

Не знаю, что я думала, когда представляла, каково это будет интимно прикасаться к Холту, но я точно не подозревала, что буду чувствовать такое… удовлетворение. Видеть его реакцию на мои прикосновения и слышать стоны, которые я вызываю – это без сомнения самое эротичное, что мне приходилось испытать. И когда он лихорадочно шепчет, что вот-вот кончит, меня обуревает чувство, словно я только что расщепила атом или изобрела колесо. Такая могущественная и умная.

Когда он достигает кульминации, меня завораживает.

Все его тело напрягается, и я мысленно заявляю права на его впечатляющий оргазм. Я всему виной. Я. Неопытная девственница заставила Итана Холта кончить – и весьма обильно, могу добавить – по всему животу.

Я – сексуальная богиня.

В конце Холт испускает протяжный громкий стон, и я целую его, пока он неподвижно лежит, пытаясь восстановить дыхание. Потом я приношу мокрое полотенце, чтобы помочь ему привести себя в порядок.

Когда мы заканчиваем, он натягивает на себя рубашку и застегивает джинсы, и в этот миг меня накрывает такой мощный всплеск эмоций, что я не знаю, что с этим делать. Должно быть, он замечает это на моем лице, потому что тут же притягивает к себе.

— Кэсси? Эй… — Он берет мое лицо в ладони, беспокойство окрашивает его голос. — Ты жалеешь, что сделала это? Я шутил, когда говорил о давлении на девушек. Я бы никогда не стал принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь. Я не до такой степени мудак.

Я смеюсь и качаю головой.

— Нет, мне очень понравилось, просто… — Я глубоко вздыхаю и смотрю на него. — Я просто так рада, что заставила моего не-парня кончить. Это ненормально, что я горжусь собой?

Он смеется и поглаживает меня по щеке.

— Нет. Твой не-парень тоже гордится тобой. И это был твой первый раз? Черт, женщина. Страшно подумать, на что ты будешь способна после небольшой практики.

— Для тебя перестанут существовать другие женщины, — говорю я серьезно.

Он кивает.

— Уже перестали.

Он тяжело вздыхает, потом берет свою книгу и открывает на месте, где мы остановились.

— Не хочется это говорить, но нам действительно надо вернуться к учебе. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я… хм… ну знаешь, вернул должок.

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Нет, я в порядке. Впрочем, у меня есть одна просьба, пока мы снова не углубились в учебный процесс.

— Просьба? — усмехается он. — Ладно. И какая?

— Поцелуй меня.

15

ЧУДОВИЩЕ С ЗЕЛЕНЫМИ ГЛАЗАМИ ³¹

Две недели спустя

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Я смотрю на свои руки, чересчур нервная, чтобы посмотреть ему в глаза, но зная по ощущению жара на своей спине, что он в комнате.

— Тебе не следует быть здесь, — говорит он. — Я – убийца, если верить слухам. Животное, не достойное ни любви, ни человеческой доброты.

— Я знаю. До меня дошли сплетни. Они скорее вздернут тебя на виселице и станцуют на твоих похоронах, нежели хоть на секунду откроют разум и впустят чуточку здравого смысла. Они счастливы лишь тогда,когда их собственная ничтожность затмевается ошибками других, помогая им тем самым забыть то, что они ненавидят в себе самих.

— Но ты не такая?

— Нет. — Делаю глубокий вдох, чтобы унять свой бешеный пульс, и смотрю ему прямо в глаза. — Может, я и не самая умная девушка в этом городке, не самая красивая, и не самая богатая, но в людях я разбираюсь, как никто другой. И хоть о тебе болтают гнусности, я никогда этого не видела. Я видела лишь человека, который хочет получить второй шанс, но слишком горд, чтобы потребовать его.

Он сглатывает и нежно проводит тыльной стороной пальцев по моей щеке.

— Тебе нельзя говорить мне такие вещи, девочка. После этого невозможно не поцеловать тебя.

— Этого-то я и добиваюсь.

Затем он целует меня, медленно, прикосновение теплых губ и мягких рук. На мгновение я прихожу в замешательство, потому что его губы ощущаются иначе, и вкус странный, но я знаю, что это мысли Кэсси, а не Элли.

Когда мы отстраняемся друг от друга, раздается шквал аплодисментов и сцена заканчивается. Я моргаю и беру Коннора за руку, и мы поворачиваемся к зрителям.

Сегодня наша группа исполняет отрывки из сценариев, отобранные и поставленные третьекурсниками, и хоть мне было непривычно играть в паре с Коннором, а не с Итаном, я сделала все, что в моих силах, чтобы все прошло хорошо. Наш режиссер, Софи, сидит в первом ряду, хлопая и подпрыгивая, так что похоже она довольна нашим результатом.

Мы с Коннором отвешиваем поклоны и уходим со сцены. Он отрывисто обнимает меня, пока представляют следующую пару.

— Не хотелось бы хвастаться, — говорит он. — Но мы только что зажгли там.

Я киваю и улыбаюсь.

— Эти кричащие аплодисменты были отзвуками нашего великолепия.

Он смеется, и мы заходим в проем, ведущий за кулисы.

— Я только футболку возьму, а потом посмотрим на выступления остальных, хорошо?

— Конечно.

— Увидимся через пару минут.

Я только рада его отлучке, потому что есть кое-кто, кого мне очень хочется увидеть. Когда мои глаза привыкают к темноте, я различаю Холта недалеко от осветительной будки, расхаживающего из стороны в сторону и бормочущего себе под нос.

Этим вечером ему предстоит исполнить отрывок из «Гленгарри Глен Росс»³² вместе с Тройем и Лукасом, и поскольку всю неделю мы репетировали в отдельных группах, мне редко доводилось видеть его.

Я подхожу к нему и улыбаюсь. Он же едва ли удостаивает меня взглядом.

— Привет. — У меня получается весьма неплохо играть безразличие, учитывая, что мне только и хочется того, что затащить его в тень осветительной будки и всего зацеловать. — Как дела?

— Привет. — Он продолжает расхаживать и попутно делать глубокие вдохи.

— Ты в порядке?

— Да. Супер. А ты?

Он резок со мной. Избегает зрительного контакта. Я ждала более теплого приема, учитывая сколько времени мы провели врозь. Думаю, я знаю, в чем дело, но если я права, то он просто смешон.

— Холт…

— Слушай, Тейлор, мне надо разогреться, так что если ты не против…

Он отворачивается и разминает шею. Раздается громкий хруст.

Я решаю не настаивать. Ему скоро выходить на сцену и нужно сосредоточиться.

— Ты хочешь… — Я наклоняюсь так, чтобы нас никто не слышал, — ну знаешь, обнимашек? А еще я могу сделать тебе массаж стоп, если еще есть время.

Он вздыхает, но не поворачивается.

— Нет. Я в порядке. Увидимся позже, ладно?

Я осматриваюсь вокруг. Помимо Миранды, которая наблюдает за выступлением Айи и Джека, больше нет никого, кто мог бы нас увидеть, поэтому я обхватываю его тело руками и обнимаю со спины. Потом прислоняюсь щекой к его плечу и вдыхаю.

Он пахнет так чертовски хорошо, что из меня едва не вырывается стон.

Его тело напрягается, и он шепчет:

— Брось. Люди могут увидеть.

Я сжимаю его сильнее.

— Мне все равно. Я обнималась со всеми сегодня. Почему я не могу обнять единственного человека, которого мне действительно хочется? Я скучала по тебе.

Секунду он ничего не говорит, но потом его плечи опускаются, и он кладет свою руку поверх моей, переплетая наши пальцы.

— Черт, Тейлор… Я… — Он вздыхает. — Я тоже.

Он отступает назад, но взгляд, которым он смотрит на меня, ясно говорит, что истосковался он по мне ничуть не меньше моего.

Может даже больше.

Раздаются чьи-то шаги, и Коннор появляется рядом со мной. Фигура Холта тут же напрягается.

— Привет, Итан. Кэсси, готова идти?

— Да, конечно, — отвечаю я, хоть мне хотелось бы побыть с Холтом еще немного. — Ну, Итан, хм-м… ты… хорошо сыграй.

Я закатываю глаза над своей грандиозной ущербностью.

Холт одаривает меня вялой улыбкой, и мне ненавистно, что у него такой болезненный вид. Надеюсь причина в нервах, а не в нас с Коннором, но уверена, тут немного и того и другого.

— Удачи, приятель, — говорит Коннор и похлопывает Холта по плечу. — Увидимся после шоу.

Когда мы удаляемся, мне отчетливо слышно, как Холт бормочет:

— Нет, если ты попадешься мне раньше, мудак.

Несколько минут спустя объявляют выход его группы и стоит ему только ступить на сцену, как меня завораживает. Лукас и Трой вносят в сцену необходимое соперничество, подпитываемое мужественностью, но очевидно по энергетике, исходящей от Холта, что альфа-самец здесь он. Кроме того, он выглядит очень аппетитно в этом костюме и галстуке.

Их выступление заканчивается под бурные аплодисменты и после еще нескольких групповых выступлений, шоу подходит к концу. Эрика появляется на сцене и произносит речь, в которой поздравляет нас всех с великолепно проделанной совместной работой, и желает нам как следует отдохнуть за выходные.

Когда мы с Коннором идем за кулисы, чтобы переодеться, он по обыкновению обнимает меня. Я не должна находить это странным, потому что он всегда ласков со мной на физическом уровне, но принимая во внимание происходящее между мной и Холтом, я испытываю чувство вины. И без того плохо, что я всю неделю целовалась с Коннором в угоду сценке.

Не то чтобы мои чувства к Коннору выходили за рамки дружеских, но какой-то части меня интересно, каково это побывать на свидании с парнем, который не боится проявлять своих чувств на людях. Черт, мне интересно, каково это вообще ходить на свидания с парнем. То, чем мы занимаемся с Холтом, вряд ли можно назвать свиданиями. Мы в основном тусуемся у меня на квартире. А в редкие случаи, когда выбираемся на вечеринки с остальными одногруппниками, мы проводим весь вечер, избегая друг друга. Потом, когда он отвозит меня домой, мы лихорадочно лапаем друг друга, пока один из нас не кончает.

Он ни разу не пригласил меня на свидание. Он даже не приглашал меня в свою квартиру.

— Ну, увидимся на вечеринке, — говорит Коннор, когда мы расходимся в разные стороны. Я киваю и машу на прощанье рукой. Хотелось бы мне думать, что Холт возьмет меня с собой. Но если в нем и есть какое-то неизменное качество, так это непредсказуемость.

Когда я заканчиваю переодеваться, я беру свой рюкзак и иду к нему в гримерку. Я захожу внутрь и обнаруживаю его сидящим на диване и расшнуровывающим свою обувь. На нем все также надеты брюки, но рубашка, галстук и пиджак перекинуты через спинку стула, и выше пояса на нем нет ничего, кроме белой майки.

О, боже.

Я стою на месте в состоянии изнурительной похоти, наблюдая, как перекатываются его мышцы, когда он дергает за шнурки. Он поднимает взгляд и ловит меня.

Он хмурится, стягивая с себя туфли и носки.

— Ты в порядке?

— Нет. — Уверена, у меня отвисла челюсть, и я пускаю слюнки.

Он перестает возиться с обувью.

— В чем дело?

— В чем дело? — Я жестом указываю на его плечи и руки. — Вот в чем дело, мистер. Во всем этом! Я не видела тебя пять дней, и потом ты показываешься в такой одежде?!

Он упирается локтями в колени, и разглядывает себя.

— Тейлор, ты уже видела мои руки.

— Не в последнее время. И дело не только в твоих руках. Еще в плечах. В шее. И в тех редких волосах на твоей груди. И все это вместе, завернутое в этот… этот нелепый предмет одежды, который на тебе надет.

— Мою майку?

— Да! Это как завернуть само определение слова «сексуальный» в слой непреодолимой похоти. — Я досадно выдыхаю и шепчу: — Это странно влияет на меня, Итан. Это вызывает у меня желание делать с тобой странные вещи.

Мгновение он просто смотрит на меня, после чего скользит взглядом по моему телу сверху вниз, и потом снова вверх.

— Какие такие вещи?

— Ты не хочешь знать.

— Могу с уверенностью сказать, что мне очень, очень хочется знать. Вперед.

— Это слишком неловко. Ты осудишь меня.

— Тейлор, ты не прикасалась ко мне пять дней. Ты серьезно хочешь продолжать обсуждать это, или предпочтешь что-то сделать.

А он дело говорит.

— Агх. Ладно.

Я подхожу к нему и встаю на колени между его ног. Он с опаской следит за мной, когда я кладу руки на его бедра.

— Напряги бицепс, — тихо приказываю я. У него растерянный вид. — Просто сделай это.

Он качает головой, потом сжимает пальцы в кулак и выгибает свою руку, заставляя мышцы сокращаться и группироваться таким образом, что мне приходится прикусить язык, чтобы не издать неуместный и неподобающий звук.

Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь губами к сгруппированным мышцам. Холт кажется смущенным.

Когда я провожу зубами поверх мягкой кожи и припадаю к внутренней твердости мускула, он хмурится. Я закрываю глаза и присасываюсь к тугой мышце. Он издает сдавленный стон, и когда я смотрю на него, то замечаю, что он тяжело дышит и зрачки его расширены.

Я еще раз присасываюсь к его бицепсу, прежде чем чувство унижения одерживает верх, побуждая меня отстраниться.

— Вот такого рода вещи мне хочется делать, — говорю я, садясь на корточки. — А теперь, ты не смущен тем, что тебе нравится кто-то с такими явными отклонениями?

Он опускает руку и моргает.

— Ты понятия не имеешь, да? Даже не догадываешься

— О чем?

— О том, как ты безумно сексуальна.

Он обнимает меня одной рукой и притягивает к себе, лаская пальцами мою щеку и целуя меня, резко и страстно. Его рот теплый и настойчивый. Я откликаюсь, издавая такие громкие стоны, какие вероятно было бы неразумно издавать, учитывая, что мне слышны передвижения наших одногруппников по другую сторону двери гримерной.

— Ш-ш-ш, — шепчет он, прижимая меня к себе.

Я чувствую головокружение и хватаюсь за его плечи, пока он спускается поцелуями вдоль моей челюсти вниз к шее.

— Ого, — говорю я, задыхаясь. — Если ты так реагируешь, когда я присасываюсь к твоему бицепсу, представь, как нам будет весело, когда я доберусь до остальных частей твоей анатомии.

Он тотчас же замирает.

Ну вот, опять. Он всегда так реагирует, стоит мне намекнуть, что я хотела бы сделать ему минет.

— Знаешь, — говорю я, пытаясь ослабить хватку его рук, чтобы отстраниться и посмотреть на него, — большинство мужчин реагируют совершенно иначе, когда девушки предлагают удовлетворить их орально. Ты боишься, что я не смогу сделать это правильно, потому что у меня нет опыта? Могу заверить тебя, я посмотрела достаточно порно и знаю, как правильно управляться с пенисом. Правда, я не знаю, смогу ли вобрать его целиком, как это делаю девушки в порно, но, уверена, немного практики, и я смогу…

— Чтоб мне провалиться, Тейлор… — Он выпускает меня из рук и откидывается на спинку дивана. — Ты просто… нельзя просто ходить и говорить такие вещи.

— Почему нет?

— Потому что… — Он потирает глаза, потом смотрит на меня со смесью боли и волнения. — Я стараюсь не дать этой ситуации с тобой выйти из-под контроля, а если ты продолжишь говорить подобную чушь, это станет, черт побери, невозможным.

— Ладно. Я не буду говорить.

Задираю вверх его майку и целую в живот, потом спускаюсь к поясу его брюк. Долгий, мучительный стон исходит от него.

— Нам нельзя, — говорит он дрожащим голосом. — Сюда могут войти в любую секунду.

— И? — Расстегиваю пряжку его ремня. — Уверена, им будет не впервой застукать студентов театрального факультета, ублажающих друг друга за кулисами. А у нас вся группа сексуально озабоченная, или ты не заметил?

Я поглаживаю его сквозь брюки, и хоть сопровождающий это стон звучит, как протест, он не останавливает меня.

— Ты убиваешь меня, Тейлор. Но ты же и так знаешь, да? Каждое твое прикосновение все более и более убийственно.

Слышится топот ног по другую сторону двери, и Холт вскакивает с дивана, успевая застегнуть брюки прямо перед тем, как дверь широко распахивается и голый Джек Эйвери вбегает в комнату.

— Предпраздничный парад наготы! — Он делает быстрый круг по гримерной и выходит.

— Господи. Мне ни к чему было это видеть. — Холт направляется к открытой двери. — Почему у этих чертовых дверей нет замков? Прикрой свой срам, Эйвери.

Он захлопывает дверь и плюхается обратно на диван.

— Вообще-то, — говорю я, — голому Джеку нечего стыдиться. Кто бы мог подумать, что этот чудак упаковывает световой меч больше среднего размера в свои трусы со Звездными войнами.

Холт закатывает глаза, и я посмеиваясь сажусь рядом с ним и глажу его по затылку.

— Ты был на высоте сегодня, — говорю я, водя пальцами вдоль его уха.

Он вскидывает брови.

— Правда?

— Да. Мне нравится наблюдать за тобой на сцене. Ты такой… сексуальный. И талантливый. На самом деле, я думаю, ты сексуальный, потому что талантливый. В смысле, ты еще и невероятно красивый, и это нормально для актеров мыльных опер, но они не вызывают во мне никаких чувств, потому что как актеры они ужасны. Так что да, твой талант возбуждает. Это странно? Может, мне перестать говорить?

Он улыбается и подается вперед.

— Да.

Он берет мое лицо в свои руки и нежно целует. Я хватаюсь за него руками, чтобы унять лихорадочное биение сердца.

Он отстраняется и вздыхает.

— Ты тоже талантлива. Слишком талантлива и слишком во многом.

— Значит, — говорю я, беря его за руку и поглаживая пальцы. — Ты видел мою сцену с Коннором?

Он напрягается.

— Хм... да. Я смотрел из-за кулис.

Тень волнения расползается по его лицу, и мне почти слышно, как его мозг нашептывает вещи, которые не являются правдой.

— И что ты думаешь?

— Ты хорошо сыграла.

— Хм-м-м. А Коннор?

Он пожимает плечами и встает.

— Он был неплох. Он использовал несколько банальных приемов, но, думаю, они сработали.

Он снимает штаны, предоставляя мне прекрасный вид на его задницу в темно-серых боксерах, и потом натягивает на себя джинсы.

— Значит… ты не хочешь говорить ни о чем, что имеет отношение к этой сцене?

Он хватает свитер с V-образным вырезом и натягивает его через голову.

— Нет. — Подворачивает рукава и пропускает руку сквозь волосы.

— Тебя не волнует, что я целовалась с ним?

Он садится на стул напротив меня и достает обувь с носками из-под скамьи.

— Волнует. Я просто не хочу говорить об этом.

— Почему нет?

— Потому что, — отвечает он, надевая носок, — разговоры об этом… да просто мысли об этом вызывают во мне беспричинную злость.

Ого. Он что-то да признает. Это грандиозно.

— Холт, ты ведь знаешь, что у тебя нет причин для ревности?

Он вставляет ногу в ботинок и грубо тянет за шнурки.

— Нет причин? Казалось, ты наслаждалась поцелуем. И с самого первого дня понятно, что Коннор хочет залезть в твои трусики.

Я подхожу и останавливаюсь напротив него, пока он завязывает другой ботинок.

— Не думаю, что это так. Еще на той первой вечеринке, когда я прервала наш поцелуй, мне кажется, он уже знал, что… ну…

Он заканчивает со шнурками и поднимает взгляд на меня.

— Что он знал?

Я сосредотачиваюсь на крошечной морщинке между его бровями.

— Уже тогда ему стало ясно, что мне… нравишься ты.

Он откидывается на спинку стула и вздыхает.

— Да, но это не значит, что ты перестала нравиться ему. Он просто начал это лучше скрывать.

— Тогда у него здорово получается. За всю неделю репетиций, он не подал ни единого намека.

— Не считая того, что он обжимался с тобой, конечно же.

Я моргаю.

— Хм… да. Не считая этого.

Он поднимается на ноги и делает шаг ко мне.

— Он использовал язык?

— Немного.

— Насколько немного?

Беру его за затылок и наклоняю ближе к себе.

— Примерно так.

Я целую его медленно, потом зажимаю его верхнюю губу между своими губами и нежно посасываю, а затем то же самое проделываю с нижней.

Он издает стон и отстраняется, меряя меня гневным взглядом.

— Господи, Кэсси, он целовал тебя так?!

— Хм… вроде того.

— Вроде того?!

— Да, но… все было совсем по-другому, ведь это были наши герои… а не мы с тобой. Потому все казалось неправильным.

Он опускает голову. Моих объяснений недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.

— Между ним и мной нет той химии, что есть у нас с тобой.

— По мне так, химии у вас в избытке.

— Это была просто игра. Ты видел любовную сцену между Мирандой и Джеком? Было очень горячо, но это не значит, что Миранда сменила ориентацию и хочет запрыгнуть на Джека. Это просто так выглядело.

Он обходит меня и снимает вешалку со стойки, потом вешает на нее костюм и укладывает в чехол для одежды.

— Итан, да ладно.

— Я верю тебе, — говорит он, вешая костюм на стойку. — По логике, я понимаю, что ты сделала все необходимое для роли. Но…

— Но что?

Он засовывает руки в карманы и тяжело вздыхает.

— Мне стало не по себе при виде того, как ты целуешь его. — Он смотрит на меня, и даже сейчас он выглядит неважно. — Это свело меня с ума, и я не преувеличиваю. Я был буквально ослеплен яростью. Мне хотелось выбить из него всю дурь за то, что он прикасался к тебе.

— Как ты сделал с Мэттом, когда узнал о нем и Ванессе? — спрашиваю я.

Он горько усмехается и качает головой.

— Господи, есть хоть что-то, что моя чертова сестра не рассказала тебе?

Я подхожу к нему и кладу руки на его грудь, потом глажу его сквозь свитер.

— Итан, я бы не стала изменять тебе с Коннором.

Он опускает взгляд выглядя таким ранимым, каким я не видела его уже долгое время.

— Я знаю.

— Я бы ни с кем тебе не изменила.

— Да, но формально, ты не можешь мне изменить, потому что я не твой парень.

Поначалу его слова подобны удару кулака, но мне не стоит забывать, с кем я разговариваю.

— Самое забавное, что ведешь ты себя точно, как мой парень. — Провожу рукой вверх по его шее. — Как мой очень сексуальный и ревнивый парень.

Я вынимаю его руки из карманов и обвиваю их вокруг своей талии. Характерная ему вспышка страха загорается в его глазах перед тем, как он качает головой и гладит меня по пояснице.

— Тейлор, у тебя отстойный вкус. Есть столько парней, которые подошли бы тебе больше. Бьюсь об заклад, Коннор был бы отличным ухажером. Он был бы одним из тех отвратительных идиотов, которые дарят цветы посреди кафетерия и нанимают струнный квартет на день рождения.

— Ты хочешь сказать, что мне следует встречаться с Коннором?

— Он тебе больше подходит.

— Ах, в таком случае, мне лучше пойти и найти его. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но не успеваю сделать и трех шагов, как он разворачивает меня к себе и, прижимая к двери, целует, приоткрывая мой рот и проникая мягким языком внутрь.

Мысли рассеиваются, и я уже не помню, о чем мы говорили всего каких-то тридцать секунд назад.

Когда он отстраняется, мы оба еле дышим.

— Не уверен, уловила ли ты мой тонкий подтекст, — говорит он, — но мне бы очень хотелось, чтобы ты держалась от Коннора подальше, ясно?

Мое сердце бьется как одержимое.

— Будь Коннор в курсе, что ты мой парень, он бы знал, что я несвободна. Не понимаю, почему мы просто не можем открыться людям.

Он прислоняется ко мне лбом.

— Кэсси, мои предыдущие отношения были довольно-таки открытыми. Когда что-то идет не так, становится гораздо сложнее справиться с ситуацией.

— Я понимаю, но ты исходишь из того, что между нами может пойти что-то не так. Может ничего и не произойдет. Может мы будем просто счастливы вместе без всяких ссор.

Он смеется.

— Ты это про нас? Мы ссоримся все время. — Он обхватывает меня крепче руками и теснее прижимает к себе. — Пусть это побудет только между нами еще какое-то время, ладно?

Я киваю.

— Просто… мне иногда кажется, будто ты стыдишься того, что люди узнают, что я нравлюсь тебе, или типа того.

— Я не стыжусь. — Он заключает мое лицо в ладони. — Ну, вообще-то, стыжусь своей постоянной эрекции, но это к делу не относится. Я просто не хочу, чтобы люди осуждали нас и сплетничали за глаза. Уж лучше держать это в тайне.

Вздыхаю и провожу пальцами по легкой щетине на его подбородке.

— Ладно. Будем хранить это в секрете еще какое-то время, но что мне ответить, если кто-то напрямую спросит меня о нас?

Раздается шум голосов в коридоре, и он незамедлительно отступает назад и засовывает руки в карманы.

— Ври.

— А если спросит Коннор?

Его веко подергивается.

— Скажи этому мудаку, что мы помолвлены.

Наши дни

Нью-Йорк

Фоей театра «Маджестик» битком набито актерами, режиссерами, спонсорами и заядлыми театралами, которые пришли сюда по случаю одной из крупнейших благотворительных акций, организованных Бродвеем. Каждый член аудитории вложил несколько сотен долларов, чтобы увидеть отрывки из лучших спектаклей, которые в настоящее время проходят на сценах Бродвея. Все вырученные средства будут переданы в «Благотворительный Фонд Эстрадных Исполнителей Америки».

Мы с Холтом исполнили короткий отрывок из нашего спектакля в качестве превью перед премьерой и, судя по реакции публики, наш спектакль ждет оглушительный успех. Даже сейчас, когда мы проталкиваемся через переполненное фойе, люди на каждом шагу останавливают нас, чтобы сказать с каким нетерпением ждут премьеры. Я замечаю сияющего Марко на другом конце зала. Приятно знать, что весь этот ажиотаж положительный. Так мне куда легче справляться с беспокойством относительно премьеры.

Придерживая рукой за талию, Холт ведет меня к нише в боковой части фойе, где размещается чрезвычайно безвкусная статуя человека из фальшивого мрамора с неестественно маленьким пенисом, но этот уголок хотя бы находится вдали от шума и давки остальной части зала.

— Извини, что я терся об тебя, — говорит он. — Это было неизбежно в такой толпе.

— Да, в первые три раза я так и подумала. Потом же на это не было причин.

Он выглядит потрясенным.

— Тейлор, ты намекаешь, что я терся об тебя нарочно? — Он подается вперед, и я прислоняюсь спиной к постаменту статуи. — Это просто оскорбительно. Я бы никогда не опустился так низко. Реши я сексуально домогаться тебя, то сделал бы это незаметнее. Вот так.

Он одаривает меня до нелепости сексуальным выражением лица и прижимает к стене, и хоть его выходки вызывают во мне смех, правда в том, что когда его тело прижато ко мне, я едва ли могу дышать.

Громкий смех неподалеку резко возвращает меня к реальности, и колючая нервозность пробегает по моей спине при осознании того, что нас могут увидеть.

— Ладно, сэр Совратитель, хорош. — Я толкаю его в грудь, и он отступает назад. — Тут вокруг снуют репортеры. А нам не нужно, чтобы у них сложилось ложное впечатление.

— О чем? О том, что мне нравится тереться об тебя? Так это не ложное впечатление. Это неоспоримый факт. Как ты этого еще не поняла?

— Я веду к тому, что они могут подумать, что мы… ну… ты знаешь…

Его улыбка немного меркнет.

— Нет. Почему бы тебе не сказать мне?

Я вздыхаю и пристально смотрю на него.

— Они могут подумать, что мы… вместе. А мы не вместе.

Отблеск разочарования мелькает на его лице, но он быстро скрывает это. Кладет руку на постамент позади меня и наклоняется.

— Знаешь, будь мы вместе – это было бы неплохой рекламой для нашего спектакля. Только представь себе: «Реальная пара играет влюбленных на сцене». Пресса проглотит это.

— Итан…

— Конечно же, мы должны будем поддерживать слухи. Мне придется водить тебя по первоклассным ресторанам и целовать на виду у папарацци… целовать в шею… просовывать руку между твоих ног под столом.

Я вся горю при мысли об этом.

Плотнее прислоняюсь к постаменту.

— Если ты правда хочешь, чтобы спектакль стал успешным, то дашь мне поцеловать себя, — говорит он, метая взгляд между моими глазами и губами. — Прямо сейчас. Перед всеми этими людьми.

Он внимательно смотрит на меня, а я могу только смотреть на его губы, пока внутри меня идет борьба между желанием и страхом.

— Просто скажи «да», Кэсси. Не обдумывая.

Его губы близко. Слишком уж близко, чтобы суметь отказать ему.

— Итан…

— Нет, не «Итан». «Да». Или еще лучше «Да, прошу, Боже, поцелуй меня пока мы оба не сошли с ума». Еще сойдет: «Да, черт побери!» в сопровождении вскинутого кулака в воздух.

Я не могу сдержать улыбки.

Боже, я люблю его.

Мое дыхание замирает.

Ого.

Я совсем не готова встретиться с такой реальностью.

Он распознает выражение паники на моем лице и опускает голову в знак поражения.

— Ладно, никаких поцелуев, но знай: это упущенная возможность. Принести выпить?

— Да, пожалуйста.

— О, как только дело касается выпивки, так сразу: «Да, пожалуйста», но не когда это относится ко мне? Отлично. Тейлор, если наше шоу не соберет кассу, знай, это потому что ты не согласилась на мою рекламную кампанию под названием «Целоваться с Итаном как можно чаще». Надеюсь, ты сможешь жить с этим решением.

Я смеюсь и ударяю его по руке.

— Коктейль с водкой, пожалуйста.

— Да все, что угодно. — Деланно дуясь, он пробирается через толпу к бару, и стоит ему только отойти, как мне тут же его недостает.

Я выхожу из ниши и делаю глубокий вдох.

Каким бы красивым, терпеливым и забавным он ни был, внутри меня все еще есть осколок чего-то, что извивается и пылает без каких-либо причин или предупреждений, и это пугает меня, ибо такое чувство словно призрак нашего прошлого всегда будет висеть над нами, заставляя меня отталкивать его, даже когда меня будет тянуть к нему.

Я чувствую скольжение руки по своей талии и вздрагиваю от неожиданности, когда поворачиваюсь и вижу знакомое лицо.

— Коннор!

О, боже, Коннор.

— Привет, Кэсси, — говорит он и наклоняется, чтобы поцеловать меня. — Ну как ты?

— Очень хорошо. А ты?

Что он здесь делает? Уйди. Пожалуйста, уйди сейчас же.

— Отлично. Со дня на день состоится премьера новой постановки «Аркадии» в театре имени Этель Бэрримор³³.

— Я слышала! Это круто. Мне не терпится сходить на него.

— Тогда дай знать, когда захочешь прийти, и я забронирую тебе места в первом ряду.

— Было бы здорово.

Я никогда не пойду на этот спектакль. И он знает это. Я разрушила нашу дружбу.

Я – ужасный человек.

Мы погружаемся в тишину и несколько секунд просто смотрим друг на друга, пока неловкость селится между нами.

— Ты красивая, — говорит он, и я тут же опускаю взгляд, потому что больше не могу смотреть ему в глаза. — Как всегда.

— Коннор…

— Как дела с пьесой? — спрашивает он, меняя тему разговора. — Должно быть, странно снова работать с Итаном?

Я перевожу взгляд и вижу Итана рядом с барной стойкой, стоящего в ожидании своего заказа.

— Да уж. — Я заправляю прядь волос за ухо и подавляю подступающую панику. — Странно – не то слово. Он знает, что ты здесь?

Он качает головой.

— Нет. Я хотел сначала увидеться с тобой. Поздороваться. Я… я не был уверен насчет того, как много ты рассказала ему о нас. Не хотел причинять неудобства.

Вздыхаю. Неудобство, именно там я и живу последние дни. Прямо за углом Проспекта Паники.

— Я ему ничего не рассказывала, — говорю я, желая, чтобы Коннор ушел до возвращения Холта, — и буду очень благодарна, если ты не станешь поднимать эту тему. У нас премьера через неделю, и мне не хочется провоцировать драму.

— Только не говори, что вы снова вместе? — спрашивает он, и его лицо мрачнеет.

— Нет. Мы не вместе. Мы просто… мы пытаемся быть друзьями.

Когда я перевожу взгляд, вижу, что Холт уже идет к нам, и у меня возникает ощущение, что в любой момент меня может хватить удар, так быстро бьется мое сердце.

Коннор следует за моим взглядом, и ироничная улыбка появляется на его лице.

— Смотрю, некоторые вещи никогда не меняются. Не могу поверить, что после того, как он поступил с тобой, ты все также по уши влюблена в него.

Я резко вскидываю голову.

— Это неправда.

— О, да ладно, Кэсси. Даже когда ты утверждала, что ненавидишь его, ты была так зациклена на нем, что не видела других вариантов, которые были прямо у тебя перед носом.

— Коннор…

— Я бы никогда не сделал тебе больно так, как он. Но полагаю, теперь это уже просто история.

Он безразлично подергивает плечами, но я-то знаю, сколько вреда причинила и от этого осознания чувствую себя полной дрянью

— Я лишь надеюсь, что ты знаешь, какого черта делаешь, потому что если он снова причинит тебе боль… — Он качает головой. — Ты заслуживаешь счастья, Кэсси. Это все, что я пытаюсь сказать.

Я киваю. Все могло бы быть совсем иначе, сложись у меня отношения с Коннором. Но я не смогла. Пыталась. Мы оба знаем, что я правда пыталась.

— Привет, Коннор! — Холт протягивает мне напиток и потом пожимает руку Коннору. Надо отдать ему должное, с виду он искренне рад его видеть. Я же напротив, словно нахожусь на грани двух столкнувшихся миров и того гляди упаду в обморок. — Я слышал, ты играешь в «Аркадии». Поздравляю. Подбор актеров кажется удачным.

Коннор приклеивает на лицо улыбку.

— Привет, Итан. Да, все идет путем. Билеты разлетаются, поэтому мы надеемся на хороший и продолжительный период работы.

Холт улыбается и делает жест в сторону бара.

— Угостить тебя выпивкой? У них есть приличное импортное пиво. Или если ты предпочитаешь что-то покрепче, я могу принести тебе один из этих жутких розовых напитков, которые пьет Тейлор, хотя я уверен, их делают только из водки и сахара.

Коннор смотрит на меня и улыбается, но в его глазах грусть.

— Да, ну… у нее всегда был сомнительный вкус.

В воздухе что-то меняется, и когда я смотрю на Холта, вижу, как его улыбка увядает. Вот теперь Коннору действительно необходимо уйти.

Словно почувствовав нарастающее напряжение, Коннор говорит:

— Что ж, рад был повидаться, ребята, но я должен вернуться к остальным членам команды. Надеюсь, вам удастся выкрасть вечерок и прийти на спектакль. — Он смотрит на нас обоих, произнося это, но я знаю, что обращается он только ко мне.

— До скорого, Итан, — говорит он уже менее дружелюбным тоном. Потом он целует меня в щеку и шепчет: — Береги себя, Кэсси. Пожалуйста.

Он удаляется и хоть зал и полон людской болтовни и смеха, я могу сосредоточиться сейчас только на абсолютной тишине, окружающей Холта. Он отпивает несколько солидных глотков пива и делает вид, что смотрит на что-то на другом конце зала, но мне все же видно, что его взгляд туманен и рассеян. Он не видит перед собой ничего, так сильно пытается не смотреть на меня. Я вся сжимаюсь внутри, потому что точно знаю, что он сейчас скажет.

— Ты спала с ним, да? — тихо спрашивает он. В его голосе нет ни злости, ни даже боли. Лишь… смирение.

Когда я не отвечаю, он смотрит на меня, и я вижу, с каким трудом он пытается сдержать переполняющие его чувства. Его губы плотно сжаты вместе, а мое сердце бьется так громко, что звук отдается в ушах.

— Итан…

— Просто скажи мне, Кэсси. Я не собираюсь закатывать сцену. Мне просто нужно знать.

— Ты уже знаешь.

Он досадно фыркает.

— Мне нужно услышать это от тебя.

Я делаю глубокий вдох и подавляю прилив тошноты.

— Да. Спала.

Он моргает, но взгляда не отводит.

— Когда?

— Ты знаешь когда.

— После выпускного?

— Да.

— Сразу после моего отъезда?

— Да.

— Как долго?

— Три месяца.

— Три месяца?! — Он смеется, но смех отдает горечью. — Три гребаных… — Он кивает и делает еще один глоток пива, выражение его лица напряженное. — Так вы двое… что? Были в отношениях? Встречались?

— Нет. То есть… отчасти. Он хотел этого, но я просто… не могла. У меня не было к нему таких чувств. Это был просто секс.

Он снова смеется и устремляет взгляд куда угодно, только не на меня.

— Итан… я была зла и задета. Он был там. Ты – нет.

Он отпивает еще больше пива, его челюсть сжимается и разжимается.

— Ты не можешь злиться из-за того, что случилось после твоего ухода. Это нечестно.

— Я знаю, — говорит он низким голосом. — Знаю, что не должен хотеть набить морду Коннору, но… боже, Кэсси, три месяца?!

Он делает глубокий вдох, медленно выдыхает и затем смотрит на меня.

— Я знал, что ты была с другими мужчинами, после моего ухода, — говорит он. — Я подслушал ваш разговор с Тристаном в тот вечер, когда был у тебя в квартире. И как бы сильно эти слова ни убивали меня, я справился, убеждая себя, что это были безымянные, безликие парни. Случайные связи на одну ночь, которые утолили некую сексуальную потребность в тебе. Что они ничего не значили…

— Они ничего не значили. Никто из них ничего не значил.

— Коннор значил что-то.

— Нет.

— Кэсси, ты не можешь говорить, что у тебя был с ним секс целых три месяца и это ничего не значило. Одно дело – трахаться с кем-то, кого ты подцепила в баре и больше никогда не увидишь. И совсем другое – заниматься сексом с кем-то, кто тебе дорог. По меньшей мере, он был твоим другом, так что у тебя должны были быть к нему какие-то чувства.

— Очевидно, что бы я к нему ни чувствовала, этого было мало. Мне всего было мало после тебя.

Когда он смотрит на меня, я вижу его гнев. Но под гневом – боль, такая глубокая и неприкрытая, что я не могу смотреть ему в глаза, так его боль отзывается внутри меня.

— Думаешь, я не знаю, что это моя вина? — спрашивает он, наклоняясь вперед. — Я знаю это, ладно? И меня, черт побери, это убивает. И еще хуже то, что я мог отдать тебя кому-то вроде Коннора. Кому-то, кто никогда бы не обращался с тобой так, как я.

Я бросаю мимолетный взгляд на другой конец зала, где стоит Коннор. Он с беспокойством наблюдает за нами с Холтом. Наша ссора для него очевидна.

Холт переминается с ноги на ногу, стараясь держать себя в руках.

Я не знаю, что сказать ему. Его ревность беспочвенна. Так всегда было. У него никогда не было веских причин для ревности.

— Почему у тебя не сложилось с ним? — спрашивает он, ставя бутылку пива на скамью рядом с нами и опуская взгляд на пол. — Ты сказала, он хотел большего. Почему же ты не хотела?

— Я задавала себе этот вопрос так много раз, что сбилась со счета.

— И каков ответ?

Делаю вдох.

— Не знаю. Коннор думает, что я так и не дала ему шанса, потому что все еще была влюблена в тебя.

Он внимательно всматривается в мое лицо, потом облизывает губы и спрашивает:

— И что же ты думаешь?

Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я отвечаю:

— Думаю, он, скорее всего, прав.

Он долго смотрит на меня, пока шестеренки его мозга обрабатывают мои слова, отмечая, что я сказала «была» влюблена. Не признав своих нынешних чувств.

Я молю, чтобы он не стал меня спрашивать, потому что сказать я этого не смогу. Не сейчас. Это все равно, что вскрыть мою грудную клетку и снова отдать ему сердце, а я и близко к этому не готова.

— Ну и к чему нас все это приводит? — спрашивает он, хмуря брови. — Судя по тому, как Коннор смотрит на тебя, одно твое слово, и он уйдет с тобой отсюда прямо сейчас.

— И ты позволишь ему?

Он не сводит с меня глаз несколько долгих секунд, и потом отвечает:

— Если это то, чего ты хочешь. Если ты думаешь, что он сделает тебя счастливее, чем могу сделать я.

Делаю неровный вдох и кладу руку на его грудь, первый добровольный контакт с моей стороны за многие дни. Он удивленно моргает.

— Так, если я скажу, что не хочу тебя и не люблю, а хочу видеть в своей жизни Коннора, то ты просто… перестанешь бороться за меня? Просто… отпустишь?

Он стискивает зубы и кладет свою руку поверх моей руки, прижимая ее к груди.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что это будет ложью.

Я испускаю прерывистый вздох.

— Да, будет.

Вдруг его руки оказываются на моем лице, и не успеваю я вымолвить хоть слово о том, что мы в помещении полном людей, как он уже целует меня. Мое дыхание сбивается, когда его губы начинают нежно двигаться поверх моих, а ощущения так захватывают меня, что мне уже больше нет дела ни до Коннора, ни до Марко, ни до членов бродвейского пресс-клуба, которые окружают нас.

Мой желудок проделывает сальто, когда он наклоняет мою голову и целует глубже. Его дыхание шумное и поверхностное между стонами и вздохами, которые он испускает мне в рот. Придерживая меня руками за лицо и шею, он притягивается меня ближе и гладит таким образом, что я теряюсь во времени и пространстве, и просто растворяюсь в нем словно мы два легковоспламеняющихся химических соединения, которые загораются при вступлении в контакт.

Одна из причин, почему я так и не забыла Холта в том, что только он вызывает во мне такую реакцию. Остальные мужчины были подобны спичке, зажигавшей тусклую страсть, кратковременную и несущественную. Итан же, как вулкан. Бесконечный цикл упоительных извержений, пробирающих до костей.

Он прижимает меня к постаменту, его руки ласкают мое лицо, и в этот момент чувства переполняют меня. Он слишком важен, а мои чувства к нему – слишком велики для моего израненного сердца. Я отталкиваю его и, испытывая головокружение и неустойчивость, хватаюсь за его рубашку.

— Прости, — говорит он, задыхаясь. — Но… боже, Кэсси, ты не можешь просто сказать, что хочешь меня и ждать, что я не потеряю голову. Знаю, ты не можешь сейчас всецело отдаться мне, но я нуждался хоть в какой-нибудь частичке тебя. Частичке, где нет Коннора и других мужчин, с которыми ты была. И, надеюсь, Коннор, и все остальные мужчины в этой комнате видели этот потрясающий поцелуй, потому что любой, кто стал свидетелем этого, не сможет отрицать, что мы созданы друг для друга, и уж точно не сможешь отрицать ты сама.

Я отступаю назад и прислоняюсь к постаменту, еле переводя дух и стараясь успокоиться.

Он прав. Этот поцелуй рассеял все мои сомнения о том, хочу ли я снова видеть его в своей жизни, но это не значит, что я готова целоваться с ним в помещении полном наших коллег.

Я до того нахожусь под влиянием момента, что даже не замечаю, сколько камер телефонов люди направили на нас.

16

ОТРИЦАНИЕ

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

— Тейлор, просто засунь его в рот.

— Не торопи меня. Я никогда не делала этого прежде.

— Да, и лучший способ научиться – просто сделать это.

— Я не знаю, какого черта делаю!

— Перестань находить отговорки. Просто обхвати его губами и затянись. Не нужно быть гением, чтобы сделать это.

— О, боже мой, Кэсси, — говорит Зои, закатывая глаза. — Либо уже сделай это, либо передай по кругу. Другие тоже ждут своей очереди, знаешь ли.

Она с укоризной смотрит на меня, пока я разглядываю зажженный косяк в руке. Меня так и подмывает передать его другим, но я не хочу выставить себя наивной девочкой, какой, впрочем, и являюсь, поэтому зажимаю косяк между губами и глубоко затягиваюсь. В итоге, я вдыхаю едкий дым обжигающий легкие.

Все начинают смеяться, а я захожусь в приступе сильного кашля.

Холт легко похлопывает меня по спине.

— Держи губы немного приоткрытыми, когда вдыхаешь, — говорит он, сдерживая смех. — Так ты вместе с дымом вдохнешь немного воздуха, и жечь будет меньше.

— Ты не мог сказать мне этого раньше? — хриплю я, когда он протягивает мне бутылку воды.

Он пожимает плечами и улыбается.

— Ну, так же не весело.

Я ударяю его по руке и принимаюсь пить воду.

— Попробуй снова, — говорит Лукас, махая рукой в мою сторону. — Сделай так, как сказал Итан и втяни больше воздуха, потом удерживай его в легких как можно дольше. Это лучший способ словить кайф.

Я делаю, как он говорит. Дым по-прежнему обжигает, но мне удается удержать его внутри добрых десять секунд, прежде чем выдохнуть.

— Неплохо, — комментирует Лукас и все тихо мне аплодируют.

Джек берет косяк.

— Мы сделаем из тебя профессионального торчка в кратчайшие сроки.

— Зашибись, — слабо проговариваю я, снова прикладываясь к бутылке Холта.

— Я никак не могу поверить, что это твой первый раз, — презрительно говорит Зои. — Какой уважающий себя американский подросток достигает девятнадцати лет не словив кайф хотя бы раз?

Пожимаю плечами.

— Дочь Самого Строгого в Мире Папочки?

Лицо Зои искажает гримаса.

— Кэсси, это не оправдание. Ты что не смотрела «Свободных»?³⁴ Дочь проповедника делала все, разве что только проституцией не занималась после церковных служб. Наличие чрезмерно строгого папочки должно было сделать тебя более сумасбродной, а не менее. Ну и ну!

По какой-то причине, Джек и Лукас находят ее комментарий забавным и тут же покатываются со смеху. Я невольно улыбаюсь. Зои замечает это, и ее лицо проделывает очень странный танец между раздражением и радостью. Радость, в конце концов, побеждает, и она улыбается мне, а Джек тем временем передает ей косяк.

Ух ты! Марихуана обладает волшебными качествами и способна делать из смертельных врагов друзей? Напомните-ка, почему ее употребление незаконно?

Холт берет косяк у Зои и, щурясь, вдыхает. Его длинные пальцы изящно оттопырены, пока он делает затяжку, поджав губы.

Рядом со мной стонет Зои.

— Чтоб меня, Итан, у тебя самые красивые губы.

Он улыбается ей, не размыкая губ, и одновременно удерживая в себе дым, и я чуть было не задыхаюсь от сдерживаемого смеха при виде выражения вожделения на ее лице.

Она просто без ума от него.

Мне знакомы ее чувства.

— Черт, Холт, — ноет Джек. — Обязательно прибирать к рукам всех девчонок? Как насчет того, чтобы оставить кого-то нам?

Холт передает ему косяк и пожимает плечами. Затем он наклоняется и берет мою голову в руки. Сначала я шокирована, потому что такое ощущение, будто он собирается поцеловать меня – что странно, ведь последние несколько недель мы были крайне осторожны и не выказывали никаких чувств на глазах наших однокурсников. Но в последнюю секунду, его рот нависает прямо над моим, и он выдыхает, и мне становится ясно, что он хочет, чтобы я вдохнула дым.

Я вдыхаю, и каждая клеточка моего тела покалывает, а он, улыбаясь, размеренно поглаживает большим пальцем мою щеку.

Ух ты! Фейерверк у меня под кожей. Теплые покалывания.

Теперь я определенно чувствую воздействие марихуаны. Все вокруг как будто замедляется, приобретая более четкие очертания, и долгое время я вижу перед собой лишь лицо Холта. Он медленно моргает и мне слышен шелест его ресниц, когда те ударяются о нижние веки. Потом, точно в замедленном действии, он облизывает губы своим розовым языком. Глухие аккорды песни Барри Уайта³⁵ начинают звучать в моей голове.

— Поцелуй ее! — выкрикивает Джек, после чего издает противные чмокающие звуки.

Холт моргает, но к тому времени, когда он отводит взгляд, мое лицо яростно пылает, а другие части моего тела, что чуть ниже, горят еще больше.

— Так что же происходит между вами двумя? — спрашивает Джек, делая затяжку, отчего его голос звучит натянуто. — Вы правда трахайтесь?

Холт стреляет в него испепеляющим взглядом, затем вырывает косяк и протягивает мне.

— Ты такой бестактный, Эйвери. Нет, мы не трахаемся.

— Тогда чем вы занимаетесь? Поделитесь пикантными подробностями.

— Мы ничем не занимаемся, — говорит Холт. — Смени тему.

— Мне тоже интересно, — встревает Зои. — После «Ромео и Джульетты», мы все думали, что вы трахайтесь, но теперь, когда с постановкой покончено, вы едва ли касаетесь друг друга. Рассейте слухи. Расскажите нам, что происходит.

Холт вздыхает и качает головой.

— Ничего не происходит. Мы с Тейлор просто друзья. Не более.

Хоть я и знаю, что он врет, мне все же становится не по себе.

— Чушь собачья! Друзья они просто! — говорит Джек, забирая у меня косяк. — Я смутно припоминаю, как вы двое целовались на моей кровати в вечер премьеры. По крайней мере, я думаю, что это были вы.

Холт смеется, потому прислоняется к большому дереву и скрещивает руки на груди.

— Эйвери, ты был пьян и накачан дурью в тот вечер. Около часа ты разговаривал со всеми только на языке смурфиков. Это осмурфительно раздражало. Тебе померещилось.

— Ты – пустозвон, Холт, — парирует Джек. — Кэсси? Не могла бы ты подтвердить или опровергнуть, смурфишься ли ты с Холтом до потери пульса?

Мой румянец усиливается.

— Джек, могу сказать со всей честностью, что я определенно не смурфлюсь с Холтом. Подожди, «смурфиться» значит «заниматься сексом», верно?

Как, черт побери, смурфики понимают, о чем говорят большую часть времени? Что означает этот глагол? Или это существительное? Я в таком замешательстве.

— Да, Тейлор, мы говорим о сексе.

— Ну, тогда нет. Мы определенно этим не занимаемся.

К сожалению. Смурфись все к черту.

Испускаю вздох и мельком смотрю на Холта. Одна его рука в кармане, а другой он поглаживает кору дерева. Я зачарована движениями кончиков его пальцев по шершавой древесине. Никогда в жизни я так не завидовала дереву.

— Но тебе бы хотелось, да? — спрашивает Джек с понимающей ухмылкой. — Тебе бы хотелось хорошенько его отсмурфить, да? Смурфить долго и медленно? Или может быть, жестко и быстро?

Холт вперивается в Джека взглядом, и тот тут же затихает.

— Вот я бы с удовольствием, — бормочет Зои. — Я бы отсмурфила его так, что у него взорвалась бы голова. — Она поднимает взгляд, очевидно потрясенная тем, что сказала это вслух. — Ох, дерьмо. Ребята, вы все слышали, да?

— Я не слышал, — говорит Холт с наигранным неведением.

— Ну что ж, я сказала, что хочу трахнуть тебя, — поясняет Зои, накрывая лицо руками. — Вот дерьмо! Теперь нет никаких шансов, что ты меня не слышал, да?

Холт улыбается и качает головой.

— Боюсь, что нет.

— Зои, можешь оседлать меня, — предлагает Джек, жестом указывая на свои колени. — Залезай. Член приличного размера, доступ вне очереди.

Зои вскидывает брови.

— Насколько приличного?

— Девятнадцать сантиметров, — с гордостью говорит Джек.

Зои кивает.

— Приемлемый размер. Вот что Джек: когда в следующий раз я буду пьяна вдрызг, приходи ко мне. Я стану с тобой трахаться только, если не вспомню этого на следующий день.

— Ха-ха, — отзывается Джек. — Твоя потеря. Я мог бы подарить тебе лучшие две с половиной минуты твоей жизни, леди.

Мы все разражаемся смехом.

Наш смех отзывается громким эхом в тишине леса. Я кидаю взгляд на Холта. Он улыбается, но от взгляда, которым он на меня смотрит, сквозь мое тело прокатывается поток жара. Мой смех стихает, и я свожу колени вместе, стараясь ослабить ноющую боль между ног.

Знай я, что от травки возбужусь больше обычного, то не стала бы курить.

— Ребята, я умираю с голоду, — говорит Джек рядом со мной.

— Я тоже, — сообщаю я промежности Холта.

— Если мы пойдем сейчас, то по дороге на урок успеем заглянуть в кафетерий, — говорит Лукас.

Мы все встаем и, выйдя из-за деревьев с западной стороны школы, направляемся к Центральному корпусу. Трое парней идут впереди меня и Зои. Когда я замечаю, как она разглядывает задницу Холта, то даже не ревную. Его задница невероятна хороша. Она заслуживает похотливых взглядов.

— Так ты правда никогда не трахала его? — шепчет она, продолжая пялиться на его задницу.

— Не-а.

Мне хочется укусить его задницу. Не сильно. Просто слегка покусать эти упругие щечки. Не понимаю, это марихуана так на меня влияет или я страдаю странной формой фетишизма и у меня склонность кусать человеческое тело. Может быть, и то и другое.

— Бьюсь об заклад, он великолепен в постели, — шепчет Зои. — Только представь, как он дает волю накалу и страсти, которые демонстрирует в игре. Он был бы сексуальным жеребцом.

Господи, Зои, не могла бы ты заткнуться? Мне и без того трудно сдерживаться и не наброситься на него. Не заставляй меня хотеть его еще больше!

Я насильно отвожу взгляд от его задницы, и вместо этого смотрю себе под ноги.

Ого! Только взгляните на траву! Так много травинок! Такие красивые! Такие зеленые! Интересно, какой будет зелень на вкус?

— Ну и? — Зои подталкивает меня локтем. — Кто был твоим лучшим партнером по сексу?

Ну, на данный момент? Бедро Холта. И пальчики.

— Э-э-э…

— Кто-нибудь из Вашингтона?

Нет, если не считать мой старый велосипед, который терся об меня странным, но не таким уж и неприятным образом.

— Ну…

— Просто я слышала, что парни из маленьких городков бывают еще теми извращенцами.

Парень из старшей школы снял на видео, как он занимается сексом с арбузом. И огурцом. Одновременно.

— Ну, да…

— Так кто же это был?

Я снова смотрю на задницу Холта в попытке придумать ответ, поскольку уверена, что если буду смотреть на нее достаточно усердно, то все тайны вселенной откроются мне.

Рассказать ей и рискнуть быть высмеянной? Сейчас-то она ко мне добра, но что будет, когда кайф пройдет?

— Ну же, Кэсси, — подбивает меня она. — Если ты расскажешь мне про своего, я расскажу тебе про моего.

— Ну, э-э-э… — Нет, никто не должен знать. Просто придумай имя. Любое имя. — Его звали…

Боб, Сэм, Клетус, Зак, Джейк, Джоан! Любое имя подойдет! Стоп, нет… не Джоан. И не Клетус.

Зои хватает меня за руку и резко останавливается.

— О, мой бог…

— Зои…

— Только не говори, что ты…

— Нет, не произноси этого…

Она наклоняется и шепчет:

— У тебя никогда не было секса, да? — говорит она с такой долей сочувствия, словно только что обнаружила, что я умираю от рака.

Заливаясь краской, я выдергиваю руку и продолжаю идти.

— Ладно тебе, Кэсси, не злись, — кричит она мне вслед. — Я не собираюсь никому рассказывать, что ты девственница!

Ребята останавливаются напротив нас и оборачиваются. Джек и Лукас изумленно смотрят на меня. Холт же нервно косится в мою сторону, затем засовывает руки в карманы и вперяет взгляд в землю.

— Вот дерьмо, — бормочет Зои позади меня. — Извини. Я нечаянно.

— Тейлор, — говорит Джек, по его лицу растягивается широкая улыбка, — скажи, что это неправда. Никто еще не воздвигнул флаг на твоей девственной территории? Это просто неправильно.

Лукас шокировано смотрит на меня.

— Это невозможно. Как такое случилось? Ты встречалась со слепыми парнями?

Я упираюсь руками в бока.

— Может, перестанете относиться ко мне так, будто у меня редкая и неизлечимая болезнь? Я же не прокаженная, ради всего святого!

— Нет, конечно, нет, — сочувственно говорит Джек, потом подходит и поглаживает меня по плечам. — Но, Тейлор, серьезно… чего, черт побери, ты ждешь? Ты одна из тех цыпочек, которые хранят себя до свадьбы? Так позволь сказать тебе: моя мама сделала это, и это было плохое решение. Видимо, мой папа паршив в постели. Потому-то я и единственный ребенок в семье. Уверен, они занимались этим только один раз.

Я краснею.

— Я не храню себя, понятно?

— Тогда почему ты до сих пор девственница? — спрашивает Зои.

— Потому что... — я не хочу смотреть на Холта, но не могу удержаться. — Думаю, я просто не нашла еще того парня, который хотел бы со мной переспать.

При этих словах, он теряет всякий интерес к своей обуви и смотрит прямо на меня, хмуро и пронзительно.

— А вот это уже полная чушь! — смеется Джек. — Мне достоверно известно, что в Гроув есть как минимум полдюжины парней, которые отдали бы свое правое яйцо, чтобы трахнуть тебя, включая меня.

Молниеносным движением Холт ударяет его в руку.

— Ау, чувак! — Джек потирает руку и хмуро глядит на Холта. — Какого хрена это было?

— Проявляй уважение!

— Успокойся. Я уважаю ее. Это был комплимент. Кроме того, я хочу, чтобы она знала, что у нее есть варианты.

У Холта такой вид, будто его голова сейчас взорвется.

— Трахаться с тобой – не вариант, ты гребаный неандерталец. Это было бы жестокое и изощренное наказание.

Джек всплескивает руками.

— Какого хрена все без конца принижают мою сексуальную доблесть? Порой я бываю очень чутким и внимательным любовником. — Он снова смотрит на меня и шепчет: — Ну как я себя разрекламировал? Если хочешь в обед прогулять журналистику, то я с радостью мог бы избавить тебя от твоего девственного бремени. Просто к сведению…

Все смеются за исключением Холта, который цедит себе что-то под нос и выглядит так, будто сейчас снова ударит Джека.

Я незаметно встаю между ними.

— Спасибо за предложение, но я пас.

Джек пожимает плечами.

— Ну, тогда ладно, но я всегда готов, если понадоблюсь. Круглосуточные услуги дефлорации по предварительному запросу. Презервативы предоставляются бесплатно.

Я украдкой смотрю на Холта и, судя по выражению его лица, он представляет себе все возможные способы убийства Джека и сокрытия улик.

— Вообще-то, — говорю я. — Я вроде как встречаюсь кое с кем, и надеюсь, он будет тем, кто сделает это.

Ого! Это не совсем то, что я хотела сказать.

Или то?

Ладно, то, что я сейчас делаю либо абсолютно гениально, либо неизмеримо глупо. Боже, пожалуйста, пусть это будет гениально.

Холт наблюдает за мной с настороженным выражением.

— Минуточку, что? — восклицает Зои. — Ты встречаешься с кем-то? С кем? Как долго? Как он выглядит? Холт, ты знал об этом?

На секунду глаза Холта наполняются паникой, но потом в них застывает стальной блеск.

— Да, кажется, она упоминала что-то о парне. По мне, так он придурок, но ей, видимо, нравится. Я удивлен, что она рассказывает вам о нем. Думал, она будет держать его в секрете.

— Ну, — начинаю я, — не вижу причин, чтобы не говорить о нем. Я имею в виду: он нравится мне. И я не считаю его придурком. Он просто… сложный.

Холт моргает несколько раз, и выражение его лица смягчается.

— Ему повезло, если ты так думаешь.

— Ну, тогда выкладывай, — говорит Лукас. — Расскажи нам, кто этот счастливчик?

Зои делает шаг вперед, ее глаза загораются любопытством.

— Да, мы знаем его?

Ладно, мозг, я знаю, ты под кайфом, но помоги мне с этим. Придумай что-нибудь правдоподобное.

— Я познакомилась с ним, когда мы ставили «Ромео и Джульетту».

А что, неплохо. Не совсем ложь, но достаточно расплывчато, чтобы они отвязались. Отличная работа, обкуренный мозг.

Все обмениваются взглядами, и Зои говорит:

— А, поклонник, да? Он увидел тебя на сцене и не смог устоять?

Я киваю.

— Хм… да… что-то вроде того.

— Тогда расскажи нам больше, — говорит Холт, и скрещивает руки на груди. — На днях ты говорила мне, что он сексуальный. Насколько сексуальный? Поконкретнее.

Густой румянец покрывает мое лицо, ведь он-то не понаслышке знает, каким сексуальным я его считаю.

— Ну и дела, Тейлор, только глянь на свое лицо! — смеется Джек. — Этот таинственный парень, должно быть, знает, как тебя завести. Ты красная, как задница бабуина. И все же, он не хочет заниматься с тобой сексом?

Делаю вдох и качаю головой.

Джек презрительно усмехается.

— Вот же чертов идиот.

— Может у него есть причины, — тихо говорит Холт.

— Ты издеваешься? — недоумевает Джек. — Ты целовался с Тейлор, чувак. Ты знаешь, как она горяча. Каким кретином надо быть, чтобы отказаться от этого? — Он поворачивается ко мне и шепчет: — Погоди-ка. Он… ну знаешь… инвалид? Или один из тех жутких религиозных фанатиков? О-о-о, или он страдает нарушением эрекции? У него не встает?

— У него нет никаких гребаных проблем с эрекцией! — вскипает Холт. — И он не инвалид, черт тебя дери!

Все смотрят на него.

Он пожимает плечами.

— Думаю, Тейлор не стала бы встречаться с кем-то, у кого неисправен, я прав?

— Ну, не знаю, — отвечаю я. — Должно быть, с ним действительно что-то не так. Как сказал Джек, какой кретин откажется от этого?

Я двигаю бедрами и изображаю сексуальное лицо, и все смеются за исключением Холта. Он просто не моргая смотрит на меня, и я не могу понять, зол ли он или же возбужден.

Это даже немного пугает, насколько эти два выражения схожи на его лице.

— Я как-то встречалась с парнем, который не хотел трахать меня, — говорит Зои, когда мы снова принимаемся идти. — Он говорил, что не хочет, чтобы я думала, что ему нужен от меня только секс; что он считает меня особенной. Что у нас действительно могло бы что-то получиться.

Я улыбаюсь ей.

— Он кажется милым. Что случилось?

Она пожимает плечами.

— Я бросила его. У меня ведь есть потребности, верно? Если он не станет удовлетворять меня, то я найду это на стороне.

Холт издает неодобрительный звук, но ничего не говорит.

— Самое странное, — продолжает Зои, когда мы заходим в кафетерий. — Из всех парней, с которыми я встречалась, он наверно единственный, кому было на меня не все равно. Может он был одним из тех редких парней, которые не хотят заниматься сексом без любви.

У меня внутри все обрывается.

В этом проблема Холта? Он не любит меня и потому не хочет спать со мной? В этом есть смысл. Может его чувства ко мне ограничиваются чисто животной похотью?

Мысль проскальзывает в мой мозг и закручивается спиралью; жар приливает к моему лицу от смущения и гнева.

— Я бросила попытки понять мужчин, — говорит Зои, рассматривая витрину с шоколадными батончиками. — Они странные.

Аминь, сестра.

Она выбирает три шоколадных батончика и идет на кассу. Лукас и Джек берут в охапки чипсы и шоколад, а я выбираю мягкое мороженое, чтобы остудить свое покрасневшее лицо.

Выхожу на улицу и сажусь за один столик с остальными, и когда к нам присоединяется Холт, я избегаю его взгляда. Сосредоточившись на мороженом, провожу языком по краю рожка, ловя капли, пока те не успели упасть. Закрываю глаза и мне почти видно, как холод скользит по моему горлу, разливаясь сверкающе синим покалыванием по моему животу, и выходя наружу сквозь поры кожи.

Я чувствую легкое прикосновение к своей ноге, и когда поднимаю взгляд, вижу, что Холт пристально смотрит на меня, наблюдая за моим ртом. Он смотрит мне прямо в глаза и мерцающему синему в моем теле немедленно на смену приходит сверкающе оранжевое тепло, тлеющее и пылающее во всех местах, где я хочу, чтобы он меня коснулся. Но только я начинаю ерзать и чувствовать неприятное тепло, как меня осеняет, что возможно только это у нас и есть – сексуальный напалм, который не требует ни дружбы, ни интимной близости.

Он снова касается моей ноги, водя носком обуви вдоль моей лодыжки и икры, и это просто нелепо, что я чувствую это прикосновение каждой клеточкой своего тела.

Ну вот, я сейчас вся сгорю. Он стремится испепелить меня изнутри.

— Мне нужно идти, — бормочу я, вставая и выбрасывая остатки мороженого в урну. — Увидимся на уроке, ребята.

— Тейлор?

Перекидываю сумку через плечо и, не оборачиваясь, пересекаю двор по направлению к театральному корпусу.

Десять минут спустя, когда я выхожу из уборной на первом этаже, Холт стоит неподалеку, прислонившись к стене с хмурым видом.

— Хей. — Он оглядывается вокруг, и лишь потом подается вперед и касается моего лица. — Ты в порядке? Иногда, когда куришь травку первый раз, начинает мутить.

С тревогой на лице он отбрасывает пряди моих волос назад, но стоит ему только заслышать чьи-то шаги, спускающиеся по лестнице, как он отступает назад и прислоняется к стене, задрав одну ногу – идеальный образ безразличия.

Я смотрю на то, как он смущенно переминается на месте в ожидании, когда студент пройдет мимо, и задаюсь вопросом: а не почудилась ли мне тревога на его лице? Может в этих не существующих отношениях, я являюсь той, кто давит на него и подталкивает к поступкам, которые он на самом деле делать не хочет? Или же хочет, но не так сильно.

— Тейлор? — Он снова делает шаг вперед. — Ты не ответила мне. Ты в порядке?

Я моргаю и качаю головой.

— В порядке.

Мы направляемся к лекционному залу, где проходит наше занятие по журналистике. Между нами висит напряжением, но я сопротивляюсь стремлению его разрядить. Я всегда была той девушкой, которая видит ошибки и пытается исправить их.

Не думаю, что я могу исправить это.

— Джек приглашает сегодня на посиделки с пиццей, — говорит Холт, когда мы начинаем подниматься по лестнице. — Хочешь пойти?

Чтобы притворяться весь вечер, что ты просто мой друг?

— Нет, спасибо.

Боже тебя упаси пригласить меня на настоящее свидание, где люди могли бы видеть, как мы касаемся друг друга.

Холт досадно выдыхает и хватает меня за руку.

— Так все, хватит! Ты слишком тихая и не такая самоуверенная. Что случилось?

Пожимаю плечами.

— Мне нечего сказать.

— Это невозможно.

— У нас занятие.

— Так значит, ты в порядке?

— Если нет, это что-то изменит?

Он хмурится, но мы вновь устремляемся вперед. Я знаю, что веду себя пассивно-агрессивно, но у него был почти месяц, чтобы доказать, хочет ли он видеть меня в своей жизни больше, чем просто сексуальное отвлечение, однако он все так же эмоционально отстранен, как и всегда. Мне это надоело.

Когда мы занимаем наши места, я обессилено опускаюсь на стул и закрываю глаза. Внутри меня режущая пустота, и пусть я не замечала ее прежде, думаю, это чувство сидит во мне уже какое-то время. Это та часть меня, которая нуждается в ком-то особенном; в ком-то, кто будет хотеть меня достаточно сильно, что не будет бояться быть храбрым. В ком-то, кто будет обнимать меня так, что станет непонятно, где кончается он и начинаюсь я.

В ком-то, кем я думала может быть Холт, но сейчас я в этом уже не уверена.

Остальная часть лекции проходит как в тумане, и хотя я периодически чувствую на себе взгляды Холта, я игнорирую его.

Не знаю, почему осознание того, что я больше не могу довольствоваться лишь малой его частью, настигло меня только сегодня. Возможно, марихуана поспособствовала очистке моего разума от похоти, которой тот был затуманен с тех пор, как у меня появились чувства к нему. Он говорил мне, что все так и будет, и что я хочу больше, чем он готов мне дать, но по какой-то причине я наивно верила, что смогу изменить его.

Очевидно, нет.

Когда лекция заканчивается, я торопливо прощаюсь с ним и направляюсь во двор, больше всего желая принять горячую ванну. Ясная погода, которая стояла в обед уступила место проливному дождю, и я стараюсь держаться козырьков крыш как можно дольше, прежде чем выйти под ливень.

— Эй, Тейлор, постой!

Несколькими шагами он преодолевает расстояние между нами, держа рюкзак над головой, но дождь начинает бушевать только сильнее.

— Ты не хочешь потусоваться сегодня?

— Не очень.

— Почему нет?

— Я просто не хочу. Это преступление хотеть побыть наедине с собой?

Вспышка боли пересекает его лицо.

— Нет, не преступление, просто… ну обычно мы проводим среды вместе, и судя по тому, как ты сегодня смотрела на меня, я подумал…

— Ты подумал что?

— Ну, создалось впечатление, что ты хотела опрокинуть меня и поцеловать. Я подумал, что может ты хочешь пошалить или заняться еще чем-то.

В этом-то и проблема, Итан. Ты думаешь, мы просто шалим.

— Нет, я пас. Хотя, спасибо за предложение.

Я прибавляю шаг, и моя обувь наполняется водой. Неприятные хлюпающие ощущения только сильнее натягивают во мне нервы.

Идя в ногу со мной, он перекидывает рюкзак через плечо, бросая попытки спрятаться от грозы.

— Кэсси, что происходит? Ты злишься на меня за что-то?

Я досадно выдыхаю.

— Нет. Я злюсь на саму себя. Не парься. Уходи из-под дождя.

Он хватает меня за руку и разворачивает лицом к себе.

— Я никуда не уйду, пока ты не скажешь мне, что происходит.

Я не хочу вести этот разговор сейчас, и в особенности, под промозглым дождем, но он не оставляет мне выбора.

— Итан, я просто устала от этого танца, который мы исполняем. Это всегда один шаг вперед и два назад, и пусть ты говорил, что так все и будет, по какой-то причине я решила не верить тебе. Меня достало принуждать тебя к поступкам, которые ты делать не хочешь. Так что… да… вот что происходит. До завтра.

Я поворачиваюсь и иду прочь, пытаясь ускользнуть от дождя, что бессмысленно; и пытаясь опередить его, что невозможно.

— Стой! Кэсси, поговори со мной.

Он снова разворачивает меня к себе, и волосы липнут к его голове, а капельки воды стекают по его носу.

— Не о чем говорить. Ты – это ты, а я – это я, и ты был прав, когда говорил, что нам не стоит что-либо начинать. Мы хотим совершенно разного и, думаю, я наконец-то поняла, что меня это не устраивает.

— Какого черта? Это из-за того, что сказали Зои и Джек?

Я досадно ворчу и сопротивляюсь рвению надавать тумаков по его невежественной груди.

— Нет, это не касается ни Джека, ни Зои, ни кого-то еще! Это касается нас! Это из-за того, что я жду от тебя поступков, которые ждать не стоит. Из-за того, что я хочу романтики, свиданий, и близости, которые предполагают больше чем просто обжимания и оргазмы. И из-за того, что я хочу рассказать нашим друзьям, что таинственный парень, с которым я встречаюсь, и который может завести меня одним лишь взглядом или прикосновением – ты. И, прежде всего, это из-за того, что я зла на саму себя, потому что влюбилась в парня, который сказал мне прямо – не влюбляться в него! Вот в чем дело! И теперь уже слишком поздно, и я чувствую себя самой последней идиоткой на Земле, потому что ты никогда не дашь мне того, в чем я нуждаюсь и мне следовало быть умнее, и не ждать от тебя этого.

Он, моргая, смотрит на меня мгновенье, вода ручьем стекает по его ресницам.

— Я думал, ты хочешь дать нам шанс. Именно это я и делаю. Чего ты еще хочешь?

Я смахиваю воду с лица, не вынося ощущение стекающего по щекам дождя.

— Боже, каким же бестолковым идиотом ты бываешь иногда! Я хочу большего. Чего угодно. Всего. Да хоть чего-нибудь, ради всего святого! Вот чего я хочу от тебя. Ты способен мне это дать?

Он смотрит на меня, желваки ходят по его челюсти. Он не отвечает.

— Так я и думала.

Я пытаюсь уйти, но он держит меня за руку. Его лицо омрачается, как грозовое небо.

— И что теперь? На этом все? Либо все, либо ничего? Если я не подарю тебе свои яйца в бархатной коробочке, то мы не сможем быть вместе? Откуда, черт возьми, это взялось? Я думал, тебе хорошо, когда мы вместе. Что ты довольна тем, как все обстоит.

— Ну что ж, я не довольна! Мне ненавистно прятаться то тут, то там, словно я преступница и то, что мы делаем – неправильно. Я не стыжусь того, что ты нравишься мне, Итан, но похоже ты не можешь сказать того же. Единственная причина, почему я согласилась держать наши отношения в секрете в том, что я думала, что тебе просто нужно время, чтобы осознать, что ты хочешь большего, но видно я была неправа. Ты даешь мне так мало себя, насколько это только возможно, одновременно сводя с ума тем, как сильно я хочу тебя.

— Думаешь, я не хочу тебя так же сильно? Господи, Тейлор ты, черт возьми, издеваешься надо мной?

— Я думаю, ты хочешь меня, но недостаточно, чтобы кому-то в этом признаться!

— Какого хрена другие имеют значение? Ты знаешь, что я хочу тебя! Я не могу скрывать то, что ты делаешь со мной.

— Я не говорю о сексуальном влечении, Итан! Я говорю о желании быть со мной. Я понятия не имею, что для тебя значу. Не знаю, есть ли у тебя ко мне настоящие чувства или я просто доступное тело. Удобное, но не столь необходимое.

— Ты думаешь, с тобой удобно?! — Он смотрит на меня несколько долгих секунд в таком гневе, что не может сформулировать слова. — С тобой, черт побери, не так-то и удобно! Будь с тобой удобно, я бы не сходил с ума! Будь с тобой удобно, я был бы способен сосредоточиться на учебе, попасть на которую у меня ушло три гребаных года, и не отвлекался бы постоянно на то, как сильно хочу тебя! Какой бы ты там ни была, Тейлор, нельзя сказать, что с тобой удобно!

— Тогда кто я для тебя? Скажи мне! Просто открой уже свой рот и объясни, что ты ко мне чувствуешь! Думаю, я была довольно откровенна касательно того, чего я хочу, но все, что я получаю взамен – то, чего ты не хочешь.

— Хочешь знать, чего я хочу? — говорит он, бросая рюкзак на землю. — Прекрасно. Я хочу этого.

Он обхватывает мое лицо руками и притягивает к себе. Меня застает врасплох, когда он заключает меня в объятия и целует так, словно он тонет, а я его кислород. В этом поцелуе нет ничего осторожного, ничего отдаленно двусмысленного и нечестного. Это чувственно и потрясающе; его жгучее отчаяние распаляет меня, несмотря на холод и дождь. Долгие минуты он целует меня с такой настойчивостью, что мир переворачивается, потом выравнивается, и проделывает новый оборот вокруг своей оси.

Он целует меня вдоль шеи, его голос груб и напряжен:

— Вот чего я хочу, Кэсси. Я не смогу выразиться еще яснее. Даже не пытайся отрицать и говорить, что не хочешь этого. Зачем ты все так усложняешь?

Он целует меня снова и все превращается в смешение рук, языков и губ. Это несправедливо, что он так объясняется, потому что спорить с этим я не могу. Ощущения слишком велики, чтобы их описать; и слишком сильны, чтобы отрицать, и хоть это никак не улучшает положение, мне хочется забыть обо всем плохом.

Но именно это я и делала все это время. Закрывала глаза и уступала. Была ослеплена желанием, и игнорировала свои чувства. Я не могу продолжать это делать.

Он тихо стонет, когда я вырываюсь и по взгляду его глаз ясно, что он понимает, что то, что он предлагает – недостаточно.

Отступаю назад, и мы смотрим друг на друга, оба запыхавшиеся и промокшие насквозь.

— Я не могу больше притворяться, что мне этого достаточно, — тихо говорю я. — Я никого не обманываю. Ни тебя, ни наших друзей, ни особенно саму себя. Если когда-нибудь будешь готов стать настоящим, дай мне знать.

— Кэсси…

— Увидимся на занятиях, Итан.

Я ухожу, каждый мой шаг тяжел как свинец, в желудке разливается желчь. Поворачивая на дорожку, ведущую к моему дому, тайком оглядываюсь.

Он все также стоит на том же месте, где я его оставила; руки сцеплены на затылке, голова опущена. Во мне возникает нездоровый порыв рвануть назад и заставить его забыть обо всем, что я только что наговорила. Что я приму от него все, что он готов мне дать.

Но я не могу этого сделать. Это было бы очередной ложью.

Вместо этого, ежась от холода, я иду к своей квартире и отпираю дверь дрожащими руками. Только я оказываюсь внутри, как сбрасываю с себя одежду и направляюсь в ванную, преисполненная решимости простоять под горячим душем до тех пор, пока порыв вернуться к нему, не пройдет.

К сожалению, когда спустя вечность горячая вода сменяется холодной, я все еще жду.

Наши дни

Нью-Йорк

Я стою у прилавка кафетерия через дорогу от театра, когда чувствую прикосновение теплой руки к своему бедру. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть Холта, но вместо него, вижу Марко, который улыбается мне с многозначительным взглядом.

— Мисс Тейлор.

— Мистер Фиори.

— Хорошо отдохнули на вчерашней благотворительной акции?

Его тон и приподнятая бровь намекают на то, что он видел, как мы с Холтом целовались.

Проклятье.

— Да, прекрасно.

— Не сомневаюсь.

— Пожалуйста, не поднимайте из-за этого шумиху.

— Что? Два моих главных актера зажимаются в углу, как парочка подростков? Даже не мечтай.

— Это ничего не значило.

— Дорогая моя, я видел вещи, которые ничего значат, и позволь тебя заверить: то, что вы делали вчера с мистером Холтом, определенно не из этого числа. Я думал то, как вы целуетесь на репетициях горячо, но, очевидно, это меркнет в сравнении с реальной вещью.

— Марко…

— Все в порядке. Я не расстроен. Напротив, в восторге. Можешь представить, как пресса выкрутит это?

Из меня вырывается стон, когда бариста протягивает мне кофе.

— Серьезно? Думаете, они видели?

— Я уверен в этом. Наш публицист хочет встретиться с нами до начала репетиции. Полагаю, внимание каждого бродвейского сайта и бульварной газеты обращено на это. Вы двое у всех на устах.

— О, боже.

Он смеется и ободрительно похлопывает меня по плечу, ведя меня к выходу из кафетерия и помогая перейти улицу. Когда мы заходим в репетиционную студию, я сбрасываю с себя сумку и иду в дамскую комнату, пытаясь унять прилив тошноты.

После того, как мы с Холтом покинули мероприятие, он проводил меня домой.

Когда мы дошли до моей квартиры, он поцеловал меня на ночь.

Ну, по правде говоря, это было больше чем просто поцелуй. Это больше походило на петтинг всего тела в вертикальном положении напротив двери моей квартиры. В действительности, если бы Мистер Липман, который живет через площадку, не чихнул, пока подглядывал за нами в глазок, как извращенец, мы бы наверно загремели в тюрьму за абсолютно незаконный акт в общественном коридоре.

Когда же я наконец-то смогла оторваться от него, то была в растерянности равносильной растерянности гетеросексуала на трансгендерном конкурсе красоты. Я дала себе слово, что не буду спешить с Итаном. Я намеревалась не спешить, и все же всего за один вечер, я как-то умудрилась дважды поцеловаться с ним, дойти до чрезвычайно насыщенной второй базы и завладеть его бейсбольной битой прямо через перед его брюк.

Ни в одном сценарии пьесы, это не считается медленным.

Когда я возвращаюсь в репетиционный зал, Холт уже там. Его лицо озаряется при виде меня.

Стоит мне только остановиться перед ним, как он сразу обвивает меня руками и привлекает в свои объятия. Он не пытается придать этому жесту интимность, но получается именно так.

Его дыхание обдает теплом мое ухо, когда он шепчет:

— Доброе утро. Я соскучился. — Его голос пропитан событиями вчерашнего вчера – страстный с малой долей самоуверенности.

— Привет. — Мой же голос целенаправленно ничего не выражает. И не обнадеживает.

Он отстраняется. Его улыбка исчезает, и свет уходит из глаз.

— Кэсси?

Помещение наполняется людьми. Наш публицист, Мэри, влетает в зал точно крошечное волосатое торнадо с охапкой бумаг и айпэдов.

— Смотрю, у вас двоих был интересный вечер. У меня была организована целая рекламная кампания, чтобы заставить весь город говорить об этом спектакле, но вы умудрились создать вирусные видео всего одним публичным сеансом поцелуя. Отлично сработано!

Она выкладывает все свои материалы на стол. Среди них фотографии, на которых наши губы с Итаном не на шутку плотно сомкнуты вместе. На каждом айпэде проигрываются разные видеоролики с нашим поцелуем.

Черт побери, как много людей засняло нас?

— Это еще цветочки, — говорит Мэри, кликая накрашенным ногтем по одному из дисплеев. — Вот у этого очень художественный угол обзора, который позволяет нам увидеть проблески языка. Гляньте!

Все смеются. Меня тошнит.

— Итак, — продолжает Мэри. — Этим утром мне уже поступило десятки запросов на интервью, так что нам нужно разработать стратегию. Естественно, я за «Воссоединение бывших влюбленных в новой пьесе», поскольку это сметет все билеты. Люди любят, когда страсть на сцене подлинна. Если все согласны, я набросаю несколько пресс-релизов и опубликую их к обеду.

Она метает взгляд между Марко, Итаном и мной.

Как и следовало ожидать, Марко и Итан ждут моей реакции.

Так же, как и следовало ожидать, что мой ответ будет:

— Черта с два!

Мэри начинает бушевать. У меня нет желания ее слушать.

— Мне нужно покурить. Вернусь через минуту.

Хватаю сигареты и зажигалку. Когда Итан дотрагивается кончиками пальцев до моей руки, я не останавливаюсь.

Только я оказываюсь в переулке, как сразу пытаюсь поджечь сигарету, но моя верная зажигалка Zippo именно сейчас решает предать мое доверие. Я щелкаю роликом снова и снова, но кремень отказывается зажигаться.

— К черту все!

Прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Когда до меня доносится звук открывающейся двери, я, даже не глядя, знаю, что это он.

— Кэсси?

Я держу глаза закрытыми. Легче не видеть его.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Я не могу. Я хочу быть сильной, а один лишь взгляд на него делает меня самой слабой женщиной на всей планете.

— Посмотри на меня или я поцелую тебя.

Это срабатывает.

Открываю глаза и вижу, что он хмуро смотрит на меня, его руки скрещены на груди.

— Не хочешь мне сказать, какого черта происходит?

Я вскидываю руки.

— Это повсюду. Фотки. Видео. Блог посты.

Он непонимающе смотрит на меня.

— И?

— И… люди болтают, что мы якобы вместе.

— Ну и хорошо. Как сказала Мэри, это отличный рекламный ход.

Его спокойствие раздражает.

Я напрягаюсь и пытаюсь уйти, но он хватает меня за плечи и не дает сдвинуться с места.

— Кэсси, стой. Почему тебя это так пугает? Без обид, но ты не особо волновалась прошлым вечером, когда мы чуть не осквернили твою лестничную площадку.

— Для начала, то, что мы делали на площадке, было только между мной и тобой…

— И мистером Липманом.

— …и не должно красоваться в каждой бульварной газетенке города!

Я толкаю его в грудь, и он отступает назад, давая мне личное пространство, необходимое для дыхания. Его выражение лица по-прежнему преисполнено раздражительного спокойствия, и меня бесит, что он не разделяет мое негодование.

— С каких пор тебя волнует, что думают люди? — говорит он. — Нашу химию на сцене никак не скрыть. Кому какое дело, что мы делаем еще и за сценой? Ибо все и так думают, что я по-настоящему трахаю тебя во время постельных сцен.

Он не понимает меня, а все оттого, что я выражаюсь недостаточно ясно. Объяснения ранят его. И все же какой-то части меня абсолютно все равно.

— Итан, в глазах всех, кто знает нас… кто знает нашу историю… я буду выглядеть самой последнейидиоткой в мире, если приму тебя обратно. И загвоздка в том, что они, скорее всего, правы. Они знают, как я была опустошена, когда ты ушел, и теперь я целуюсь с тобой, как ни в чем не бывало? Какая я, должно быть, дура!

При этих словах он застывает на месте. Мышцы его челюсти напрягаются.

— Кэсси, я проделал над собой большую работу, чтобы быть в состоянии хотя бы думать о том, чтобы наладить с тобой отношения. Промелькни у меня хоть на секунду мысль, что я могу снова причинить тебе боль, то меня бы здесь не было. Ты не можешь просто довериться мне?

Качаю головой.

— Нет. Именно в этом и проблема. Я не доверяю тебе, и не знаю, смогу ли когда-нибудь довериться снова. Где-то в глубине моего подсознания, я всегда буду ждать очередного подвоха. Бояться, что в твоих глазах снова появится тот безжизненный, отстраненный взгляд. Как мы можем снова быть вместе, зная это?

Его взгляд становится холодным.

— Зная, что мы чувствуем друг к другу… что мы всегда чувствовали друг к другу… как мы можем не быть вместе? Даже не пытайся говорить мне, что когда-нибудь сможешь полюбить кого-то так же сильно, как меня, потому что как бы самоуверенно это ни звучало, это полная чушь. И я чувствую то же самое по отношению к тебе. Любой другой будет лишь дешевой заменой для нас. Как ты этого не понимаешь?

Делаю глубокий вдох. Сердце стучит, как отбойный молоток.

На полном ходу мы несемся вперед, словно в гоночной машине, и я понятия не имею, окажемся ли мы в раю или же врежемся в дерево.

Судя по прошлому опыту, врежемся в дерево.

— Может нам стоит просто… сделать шаг назад, — предлагаю я. — Посмотрим, как пройдет премьера, а потом… не знаю. Переосмыслим все.

Он издает короткий смешок и фыркает.

— Переосмыслим. Ну, еще бы. — Он проводит рукой по волосам.

— Итан, журналисты вольны намекать на что угодно, но, когда они спросят, вместе мы или нет, я скажу, что нет, и это будет правдой.

Я вижу мимолетную боль в его глазах, но он по-прежнему спокоен. Мне хочется кричать от досады, ведь при этих словах он должен был устремиться прочь в приступе ярости. Вместо этого, он пристально смотрит на меня с такой проницательностью, что пальцы моих ног поджимаются. Он подается ко мне и кладет руку на стену рядом с моей головой, потом наклоняется так близко, что наши носы почти соприкасаются.

— Кэсси, делать шаг назад и отталкивать меня – абсолютно разные вещи, а ты именно отталкиваешь меня. Позволь сэкономить уйму твоих сил и сказать, что ты так просто не избавишься от меня. Я не могу жить без тебя, и что еще важнее – не хочу. Так что вперед: паникуй сколько хочешь. Я все также буду здесь, когда ты закончишь. Понятно?

Он не сводит с меня пристального взгляда, пока я не киваю в знак того, что услышала его слова. После, его взгляд задерживается на мне еще на одну секунду, отчего у меня чуть ли не подгибаются ноги.

— Вот и отлично.

На этом он разворачивается и исчезает внутри театра.

В конце дня, мы даем серию интервью для прессы, в которых оба отрицаем, что нас связывают романтические отношения. Судя по реакции интервьюеров, ясно, что никто нам не верит.

17

БОЛЬНОЙ И УТОМЛЕННЫЙ

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Я вздыхаю и переворачиваюсь на другой бок. Снова.

И снова.

И снова.

Смотрю на часы: 1:52 ночи.

Проклятье!

Беру телефон с прикроватного столика и проверяю его.

Полностью заряжен. Нет пропущенных вызовов. Нет сообщений.

Не знаю, почему я так удивлена. Я серьезно думала, что моя маленькая речь под дождем положит конец его комплексам? Я же не столь наивна!

Но все же вот она я: лежу в два часа ночи, задетая отсутствием его звонков и сообщений.

Кидаю телефон обратно на столик, потом отворачиваюсь и закрываю глаза.

Просто перестань о нем думать. Если он захочет прийти, то придет. А если нет…

Что ж, если он не придет…

Я подтягиваю ноги к груди, пытаясь подавить расцветающую внутри боль.

Если он не придет… жизнь продолжится. Я буду в порядке.

Я буду в порядке.

Лежу в темноте и повторяю одну и ту же фразу снова и снова, и даже когда сон наконец завладевает мной, мне все еще не верится в это.

— Ого, дерьмово выглядишь, — замечает Руби, когда я, волоча ноги, захожу в кухню.

— Спасибо.

— Он не звонил?

— Нет.

— Идиот.

— Да уж.

Я сажусь за кухонный стол, Руби же ставит передо мной тарелку с серой яичницей.

Я с сомнением кошусь на нее.

— Не начинай, — предупреждает она. — Даже такие как я могу готовить яйца.

— Серьезно?

— Не знаю. Раньше никогда не пробовала. И все же, уверена, получилось вкусно.

Я закидываю немного в рот, в то время как она открывает холодильник. Меня едва не выворачивает. Не знаю, как возможно так сильно испортить яйца, но Руби это как-то удалось.

— Вкусно? — оглядываясь, спрашивает она.

— Объедение, — отвечаю я с набитым ртом. — Тебе стоит попробовать. — А то с чего бы мне страдать в одиночку?

— Ты собираешься звонить ему? — спрашивает она, наливая мне сока.

— Нет.

— Хорошая девочка. Ты сделала все, что могла. Пусть теперь побегает за тобой.

Я с трудом проглатываю яйца и заодно свою паранойю.

— А если нет? В смысле, что если он не станет бегать за мной?

— Он станет.

— Но что, если нет?

— Он точно станет.

— Руби, блин, но что если нет?

Она прекращает возиться с едой и смотрит на меня.

— Кэсси, этот парень просто без ума от тебя. Ему может потребоваться какое-то время, чтобы понять, что он жить без тебя не может, но он поймет. Поверь мне.

Вздыхаю и начинаю водить яйцами по тарелке.

— И что же мне делать, когда я увижу его сегодня?

— Веди себя равнодушно.

— Я не знаю, как это делать.

Она ставит свою тарелку на стол и садится рядом со мной.

— Просто… будь вежливой. Дружелюбной, но не слишком. Если он затронет тему ваших отношений, тогда и говори об этом. Если же нет, придерживайся нейтральных тем: погода, политика, спортивные команды, как сильно ты хочешь оседлать его пульсирующий твердый член. Ой, подожди. — Она хмурится и поднимает палец кверху. — Вычеркни последнее. Он уже знает об этом.

Я смеюсь и стараюсь не морщиться от отвращения, доедая остатки ужасной яичницы.

— Он уступит, Кэсси. — говорит Руби, поднося вилку ко рту. — Поверь мне. Он наверно заснул вчера весь в слезах, и теперь не может дождаться встречи с тобой, чтобы признаться в своей вечной любви. Может он даже сделает предложение.

Я закатываю глаза, она же кладет немного яичницы в рот и тут же давится.

— О, черт! Какая гадость! Почему ты не предупредила меня?

Я отпиваю сок с самым невинным выражением лица.

Должна признать, я уделяю себе чуть больше внимания, когда собираюсь на занятия. Крашусь немного ярче обычного и выпрямляю волосы. Надеваю облегающий топ и обтягивающую юбку.

Никогда не думала, что стану одной из тех девушек, которые пользуются своей внешностью, чтобы показать мужчине, какую красоту он упускает, но, как видно, я одна из них. А ведь одна из причин нашей ссоры в том, что я хочу, чтобы он хотел меня не только физически.

Лицемерка, вот кто ты, Кэсси!

К тому времени когда я занимаю место в аудитории, где проходит занятие по истории театра, я уже сплошной клубок нервов.

Но оказывается, что мое беспокойство неоправданно. Холт не появляется. В начале, мне кажется, что он просто опаздывает, но к обеду приходится признать, что этот день он прогулял.

Не могу поверить в это.

Я думала, к этому времени он обдумает наше положение и захочет поговорить, но не тут-то было, он снова выбирает легкий путь и уклоняется от проблемы.

Мысленно обозвать его подонком никак не поможет приглушить чувство разочарования, но я все же делаю это.

Он не звонит весь четверг – ни днем, ни вечером, и не объявляется на занятиях в пятницу. К субботе, Руби уже вне себя оттого, что я то и дело проверяю телефон и бормочу под нос непристойности, когда не вижу на экране новых уведомлений.

— Кэсс, может уже угомонишься? Дай парню немного времени. У него больше проблем, чем печатают в журнале People. Нельзя ожидать, что он изменится волшебным образом только потому, что ты этого хочешь.

— Я знаю, Руби. Знаю, что мои ожидания нереалистичны и неразумны, но почему он не звонит?! — Откидываюсь на спинку дивана и обхватываю голову руками. — Нет, серьезно, я сойду с ума, если не поговорю с ним. Как он может просто оборвать все связи? Не понимаю.

— Мальчики странные.

— Как будто я ничего для него не значу.

— Рискну и предположу, что это не так.

Сажусь прямо.

— Я позвоню ему.

Руби вырывает телефон из моих рук.

— Нет, не позвонишь. Ты пойдешь со мной в спа-салон, чтобы на пару часов прекратить убиваться по нему. Я не доверяю тебе. Стоит мне оставить тебя одну, как ты позвонишь ему.

— Я скучаю по нему.

— Знаю.

— Мне хочется знать, скучает ли он по мне тоже.

Она садится рядом и обнимает меня за плечи.

— Кэсси, он скучает по тебе. Я уверена.

Мне все больше и больше кажется, что она не права.

В воскресенье, я чувствую онемение.

Ну, онемение большей части моего тела. Моя вагина адски болит, а все потому, что вчера Руби убедила меня, что процедура бразильской эпиляции поможет мне выкинуть из головы Холта.

И она не ошиблась.

На протяжении получаса, что заняло удаление лобковых волос с корнем, я напрочь забыла о Холте и сосредоточилась на составлении способов, которыми смогу поранить Руби и не угодить за это в тюрьму. В итоге, я составила двадцать три способа.

Теперь она делает мне педикюр, чтобы загладить свою вину, но она все еще в моем черном списке.

Звонит мой телефон, мы обмениваемся взглядами и одновременно тянемся за устройством. Он взлетает в воздух, и мы бросаемся за ним, как кошки, потом Руби ловит его и протягивает мне. Смотрю на номер абонента и быстро нажимаю «ответить».

— Привет, Элисса.

— Кэсси! Слава богу, ты ответила! Итан с тобой?

Я смотрю на Руби.

— Хм… нет. А что?

Руби хмуриться и наклоняется ближе, чтобы подслушать.

— Я не могу дозвониться до него, а когда я разговаривала с ним в четверг, его голос звучал ужасно. Сейчас же он не отвечает на звонки. Боюсь, он совсем нездоров и не в состоянии сходить к врачу.

— Тебя не было дома на выходных? — спрашиваю я.

— Нет. До вторника я буду в Нью-Йорке с мамой и папой. Так ты не видела его?

Провожу рукой по волосам.

— Нет. Мы как бы… поссорились в среду. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним. Я думала, он просто избегает меня.

Элисса выдерживает паузу.

— Такое возможно. Это на него похоже. Но он обычно отвечает, когда я звоню, а сейчас – нет. Могу я попросить тебя о большом одолжении?

У меня сводит желудок.

— Ты хочешь, чтобы я сходила и проверила как он?

— Да, пожалуйста, Кэсси.

Руби яростно мотает головой и шепчет: «Черта с два!», размахивая руками, как безумная.

Я со стоном хватаюсь рукой за голову.

— Элисса, я не знаю. То, что было после ссоры… не думаю, что он хочет видеть меня сейчас.

— Кэсси, я бы не стала тебя просить, если бы это мог сделать кто-то другой. Ты его единственный друг.

— А как же Джек и Лукас?

— Ты шутишь? Сейчас девять утра воскресенья. Скорее всего, они валяются полупьяные в какой-то клумбе. Кроме того, ты всерьез думаешь, что если Итан нездоров, Джек и Лукас смогут ему помочь?

Веский аргумент. Я хмурюсь и делаю глубокий вдох.

— Так и быть. Я проверю как он. Но если я умру от передозировки унижения, ты оплатишь мои похороны.

— Спасибо! Ты удивительная! Позвони мне, когда доберешься туда, чтобы дать знать, как он.

— Подожди, Элисса! Мне нужен твой адрес.

— У тебя его нет?

Вздыхаю.

— Нет. Я никогда не была в вашей квартире.

Мне буквально слышно ее неверие.

— Ты, черт побери, издеваешься надо мной? За все время, что вы тусовались вместе, он ни разу не привел тебя туда?

— Нет.

— Дай-ка угадаю: это одна из причин, почему вы поссорились?

— Можно и так сказать.

— Мой брат – придурок.

Да, но я хочу, чтобы он был моим придурком.

— Ну, — говорит Элисса, — Руби знает, где мы живем. Думаешь, она сможет тебя отвезти?

Руби драматично закатывает глаза, и поднимает руки в знак поражения.

— Да, думаю, я смогу убедить ее.

— Хорошо. Спасибо, Кэсси. Я у тебя в долгу.

— Не то слово.

Двадцать минут спустя Руби останавливается перед уютным жилым домом. Всю дорогу я провела моля Бога, чтобы Холт был при смерти, потому что это единственное объяснение его молчанию, которое не вызывает боль у меня в груди.

— Их квартира – номер четыре, — говорит Руби, указывая на второй этаж. — Я подожду здесь на случай, если он вовсе не болен, и ты решишь расправиться с ним. Не могу же я загреметь в тюрьму, как соучастница. Я слишком красивая.

Выхожу из машины и иду к дому. Здание не суперсовременное, но чистое и стильное. Полная противоположность моему месту жительства.

Поднимаюсь на нужный этаж и нахожу четвертую квартиру, потом делаю глубокий вдох и решительно стучусь три раза.

Внутри тишина.

Стучусь снова, громче и более настойчиво. Вновь ничего, и маленькая крупица обиды, которую я носила в себе с момента нашей ссоры, расцветает и обращается в бутон боли.

Его нет.

Возможно, он с другой девушкой.

Возможно, испытывает оргазмы без обязательств, что были у него со мной.

Подавляю боль.

Я уже собираюсь было уйти, как до меня доносится шум по другую сторону двери. Слышится приглушенное шарканье, затем грохот, за которым следует тихое: «Вот черт!».

Когда я поворачиваюсь обратно, дверь приотворяется на крошечную щелочку, открывая моему взору заспанного и растрепанного Холта, который прищурившись в недоумении смотрит на меня.

— Тейлор? — Его голос такой хриплый и низкий, что звучит как Барри Уайт на стероидах. — Что ты здесь делаешь?

Огромная волна облегчения накрывает меня.

— О, боже, Холт, так ты действительно болен! Отвратительный видок!

Он хмурится и дрожа прислоняется к дверному косяку.

— Ты проделала такой путь, чтобы позлорадствовать? Без обиняков, но это просто низко.

— Нет, прости, — говорю я, пытаясь совладать с собой и окидывая взглядом его сальные волосы и взмокшее лицо. — Элисса попросила меня прийти и проверить тебя. Ты не отвечал на звонки, и она волнуется.

Он громко кашляет, вызывая ужасные хрипы в бронхах.

— Это просто простуда, — хрипит он, сильнее приваливаясь к стене. — Я буду в порядке.

Прикладываю ладонь к его лбу. Он весь горит, а темные круги под глазами свидетельствуют о том, что он не спал несколько дней.

— Ты не в порядке. У тебя грипп. Ты что-нибудь принял?

— Тайленол закончился, — говорит он, потом снова кашляет. — Думаю, мне просто нужно поспать.

Он закрывает глаза и слегка отшатывается в сторону, и я тотчас спешу поддержать его. Из одежды на нем только тонкая футболка и хлопковые боксеры, и пусть он весь липкий и горячий, он все равно дрожит.

— Пойдем, — говорю я, заводя его внутрь и усаживая на диван. — Посиди минутку. — На спинке дивана лежит одеяло, я хватаю его и накидываю ему на плечи. Он плотно укутывается в него, затем ложится и закрывает глаза. Его зубы постукивают от холода.

— Итан?

— Хм-м-м? — Он уже почти спит.

— Я вернусь через минуту, ладно? Нам нужны лекарства.

Он что-то невнятно бормочет, а я в свою очередь наспех осматриваю содержимое кухни и ванной, после чего несусь вниз к ждущей в машине Руби. Даю ей список медикаментов, которые нужно купить в аптеке и прошу поторопиться. Когда я возвращаюсь обратно, Итан все также лежит на месте, тихо бормоча и постанывая.

Его сильно лихорадит. Пока Руби не вернулась с тайленолом, я должна постараться сбить температуру. Один раз я выхаживала своего папу, когда у него случилось воспаление легких, мама тогда уехала на йога-курорт. Так что с процедурами я знакома довольно хорошо.

— Итан, ты можешь сесть?

Он кашляет и пытается принять сидячее положение. Меня настораживает звук, исходящий из бронхов.

— По-моему, у тебя бронхит. Тебе нужно показаться врачу.

— Нет, — говорит он осипшим голосом. — Осадок в моем горле зеленый. Это бактерии. Врач просто пропишет антибиотики, а у меня есть немного в ванной, в шкафчике за зеркалом.

— Антибиотики вот так просто хранятся у тебя дома?

— Папа – фармацевт.

— Ах, да.

Направляюсь в ванную комнату и достаю таблетки. Идя обратно к Итану, попутно читаю инструкцию.

— Здесь говорится, что их следует принимать во время еды. Ты ел что-нибудь сегодня?

Он укутывается в одеяло и качает головой.

— Желудок ничего не воспринимает.

— Ну, Руби пошла за супом. Пожалуй, нам лучше дождаться ее возвращения.

Он ежится и кивает. Когда я прикладываю ладонь к его лбу, он закрывает глаза и приникает к моей руке.

Притрагиваюсь костяшками пальцев к его пылающей щеке.

— У тебя хватит сил, чтобы принять душ? Это поможет тебе остыть.

Он открывает глаза, и какое-то мгновение не сводит с меня пристального взгляда.

Потом шепчет:

— Кэсси, ты не обязана это делать. — Его голос такой осипший, что у меня слезы на глаза наворачиваются.

— Знаю, но я сама хочу.

Протягиваю ему руки и помогаю встать на ноги. Несколько секунд он неуверенно покачивается, потом перекидывает руку через мои плечи. Озноб проходит по его телу, пока мы медленно идем в ванную. Я помогаю ему сесть на крышку унитаза, после чего включаю душ и регулирую температуру.

Когда я снова поворачиваюсь к нему, у меня щемит в сердце при виде его жалкого вида. Сгорбившись над коленями, он сидит, тяжело дыша и пытаясь плотнее укутаться в одеяло.

— Ну, давай. От этого тебе станет легче.

Стаскиваю с него одеяло и бросаю его на пол. Затем стягиваю его футболку через голову. Его грудь и плечи покрыты багровыми пятнами, и когда я притрагиваюсь к нему рукой, чувствую, что он пылает огнем. Он обнимает себя руками. Его кожа покрывается мурашками, когда я помогаю ему подняться.

— Тебе помочь с нижним бельем? — спрашиваю я, потирая его предплечья, чтобы он не замерз.

Он качает головой, и мне становится не по себе, что даже когда он такой больной, вид его обнаженного торса все также творит со мной немыслимые вещи.

— Ну, не буду тебе мешать. Буду прямо за дверью. Если вдруг закружится голова, просто присядь и позови меня. Я буду здесь через секунду.

Он кивает. Я слабо улыбаюсь ему и закрываю за собой дверь.

Несколько минут спустя раздается стук во входную дверь. Когда я открываю, на пороге стоит Руби с двумя пакетами медикаментов. Она идет прямиком в кухню и начинает разбирать их.

— Я принесла ему несколько видов супа и немного хлеба, потому что когда жар спадет, он будет умирать от голода. Ананасовый сок поможет избавиться от мокроты, и еще я принесла «Гаторейд» от обезвоживания.

— Хорошо продумано.

Она заканчивает с продуктами и принимается за пакет с лекарствами.

— А тут тайленол и адвил, и еще противоотечное средство, которое полностью вырубит его и поможет со сном.

Тяжелый кашель эхом разносится по всему коридору, и Руби корчит гримасу отвращения.

— Ладно, не пойми неправильно, но мне пора сматываться. От вида слизи любого рода меня тянет блевать. Тебе лучше вернуться к своему отвратительному пациенту, пока он не выкашлял себе легкие.

Я смеюсь и провожаю ее к двери.

— Ты останешься здесь на ночь? — спрашивает она, выходя на лестничную площадку.

— Да, если только он не исцелится волшебным образом в ближайшие восемь часов. Ты не против?

— Нет, конечно, при условии, что ты не станешь домогаться его, пока он спит.

— Руби, ты говоришь так, словно у меня нулевое самообладание рядом с ним. — Она смотрит на меня, поджав губы. Я смеряю ее взглядом. — Заткнись!

— Я ничего не сказала.

— Ты осудила меня глазами. Я говорю заткнуться им.

— Ты сможешь находиться с ним наедине всю ночь? — спрашивает она. — Или мне сделать тебе пояс целомудрия из алюминиевой фольги?

— Руби, между нами ничего не произойдет по двум причинам: первая, он действительно болен, и да, выглядит отвратительно. — Я забываю упомянуть, что это совсем не мешает мне хотеть его. — И вторая, я установила границы в наших отношениях, и пока он не признается в своих чувствах, я не намерена пересекать черту. У меня есть гордость, знаешь ли.

— Да, но не особо.

— Повторяю – замолчи.

Она обнимает меня, и я чувствую, как она улыбается напротив моего плеча.

— Сможешь позвонить Элиссе? — спрашиваю я. — Чтобы дать ей знать, что происходит?

— Не вопрос. Поговорим завтра.

После ее ухода я иду обратно в спальню Холта. Стучусь в дверь ванной, и приоткрываю ее на самую малость.

— Эй, ты там в порядке?

Тишину нарушает мокрый кашель.

— Да. Слизь, которую я выкашливаю, смахивает на что-то из фильма ужасов, но пар ослабляет тяжесть в груди. — У него пропадает голос, но полагаю, этого стоило ожидать после стольких приступов кашля.

— Собираешься выходить?

— Уже скоро. Дай мне минутку.

Я невольно кидаю взгляд через порог и резко втягиваю воздух при виде его обнаженной спины. Его плечи напрягаются, когда он прислоняется руками к стене.

О, боже.

Обнаженный Холт.

Обнаженный и мокрый.

Я опускаю взгляд на его превосходную задницу.

Да поможет мне Бог!

О, да, Руби, я смогу провести с ним ночь. Смогу контролировать себя. Без проблем.

Я не могу отвести взгляда от воды, стекающей по его мышцам.

— Идиотка.

Он поворачивает голову.

— Ты что-то сказала?

— Нет. Просто разговариваю сама с собой. — И заодно пялюсь на твою классную задницу.

Я поспешно отворачиваюсь и сосредотачиваю внимание на его кровати. Простыни скручены и смяты, и кажутся влажными.

Закрываю дверь и принимаюсь стаскивать их. Пока я застилаю ему постель, я прикладываю море усилий, чтобы не думать о его красивой спине, ногах и заднице, и о том, как бы они смотрелись в растянутом положении на этих свежих простынях.

Попутно я оглядываю его комнату. Царит небольшой бардак, но не в плохом смысле. На столе лежат груды книг и DVD-дисков, ворох бумаг и лэптоп, а на полу разбросаны диски с видеоиграми рядом с последней версией «X-Box». Но в остальном, здесь вполне чисто и не пыльно. Далеко не самая худшая комната парня на моей памяти.

Достаю чистую футболку из его комода, и только я начинаю увлеченно рыться в ящике с нижним бельем, как душ выключается. Испытывая немалое чувство вины, хватаю ближайшую пару боксеров и задвигаю ящик.

Когда доносится звук открывающейся двери, я поворачиваюсь и вижу Холта лишь в одном полотенце. Ореол пара клубится позади него.

Меня внутренне передергивает, когда песня Бейонсе начинает звучать в моей голове и все вокруг словно замедляется. Капельки воды поблескивают на его мышцах. Я чувствую, как у меня округляется рот, когда на моих глазах одна капелька проделывает путь вдоль его ключицы к пупку.

Черт. Так красиво!

— Хей, — произносит он почти севшим голосом.

— Хей! — Я выбираюсь из сладостных грез и с чрезмерным энтузиазмом машу ему чистой одеждой. — Это для тебя. Как прошел душ? Ты все еще мокрый. Тебе надо вытереться. Конечно, не с помощью полотенца, обернутого вокруг твоего пояса, ведь тогда ты будешь голым и… ну, если хочешь, можешь воспользоваться этим полотенцем. В смысле, это же твоя спальня, и если тебе хочется побыть здесь голым, то пожалуйста. Я могу посмотреть, то есть – уйти. Если хочешь побыть наедине с собой голым, я могу подождать в гостиной. Или сходить на прогулку. Как тебе будет угодно.

Он смеется, или же я принимаю это за смех, потому что его голос настолько осипший, что напоминает персонажа из мультфильма.

— Тейлор, хватит болтать.

— Конечно.

— Дай мне одежду.

Я протягиваю ему одежду, и он идет обратно в ванную и закрывает за собой дверь.

Плюхаясь на кровать, я хватаюсь рукой за голову и вздыхаю. Мое непомерное влечение к нему, – даже когда он, по сути, рог изобилия для слизистых бактерий – просто ужасает.

Дверь ванной открывается, и он подходит ко мне, его волосы уже более сухие, и тело не столь обнаженное.

Встаю и притрагиваюсь к его лбу.

— Уже не так горишь.

— Да? Здорово.

Он с мгновенье смотрит на меня, и мне приходится напомнить себе, что если я хочу держаться от него подальше, то не должна позволять ему смотреть так на меня.

— Полезай в постель. — Мой голос звучит прерывистее, чем того хотелось бы.

Он хмурится.

—Тейлор, я польщен, но сейчас мне нездоровится. Может оставим это на потом?

— Обхохочешься. Нет, серьезно, забирайся под одеяла. Ты весь дрожишь.

— Потому что холодно.

— Вовсе нет.

— Будь по-твоему. — Он забирается в постель и натягивает одеяло по самый подборок. — Я вздремну минутку. Это стояние под душем немного выбило меня из сил.

— Ну а как же! Ты же актер, и не привык так сильно напрягаться. — Он с упреком смотрит на меня. — Нуу, пойду принесу тебе еду и лекарства.

Чуть погодя, я возвращаюсь с подносом, нагруженным супом быстрого приготовления, стаканом ананасового сока, баночкой лекарства от кашля, антибиотиками, и тайленолом.

Холт крепко спит.

— Эй, просыпайся.

Он стонет и переворачивается на другой бок.

Ставлю поднос на ночной столик и осторожно трясу его за плечо.

— Ну же, Холт. Твой наркодилер прибыл. Ты должен проснуться.

Его голова сползает в сторону, но сам он не шевелится.

— О, нет! — охаю я. — Я пролила на себя суп в кухне, и мне пришлось снять кофту и лифчик. Срочно накрой мои голые сиськи своими огромными руками!

Он тотчас же просыпается и несколько секунд озирает мое полностью одетое тело, потом валится обратно на подушки и вздыхает.

— Это было низко и излишне. Нельзя обещать умирающему человеку сиськи, а потом обломать.

— Ты не умираешь.

— А если бы умирал, ты бы показала мне сиськи?

— Нет. Это право принадлежит моему парню, а поскольку это не ты…

Черт, Кэсси. Не шантажируй его своими сиськами. Это удар ниже пояса.

— Извини, это было…

— Все нормально, — говорит он, прочищая горло и потирая глаза. — Ты права.

Он опускает взгляд на свои руки, я понимаю, что нам надо многое обсудить, но сейчас не время.

— Сядь прямо, — говорю я, взяв тайленол и сок. — Прими это. А потом поешь суп.

Он делает, как велено.

Через пятнадцать минут он уже уминает большую часть супа, принимает антибиотики, лекарство от кашля, и выпивает весь ананасовый сок.

Я уношу поднос на кухню, а когда возвращаюсь, его веки уже подрагивают.

Накрываю его одеялом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Малым ребенком, — отвечает он зевая. — И немного под кайфом. Что, черт побери, в этом лекарстве от кашля?

— Волшебное снотворное.

— О, а я-то думал, что это просто успокоительное.

— Да, в том числе.

— Оно сильное.

— И хорошо. Тебе надо поспать.

Он снова зевает и поднимает на меня взгляд, и это просто возмутительно, что несмотря на болезнь, он все также красив.

Не успеваю я уйти, как он хватает меня за руку своими слишком теплыми пальцами.

— Останься, — говорит он, проводя большим пальцем по тыльной стороне моей руки.

— Тебе необходим отдых.

— Я отдохну. Просто останься со мной. Пожалуйста.

Видя, в каком он сейчас состоянии, я не могу ему ни в чем отказать. Снимаю обувь и перехожу на другую сторону кровати. Он поворачивается ко мне, пока я устраиваюсь поверх покрывал.

— После нашей ссоры в среду, — говорит он, — не думал, что моя постель будет тем местом, где ты окажешься в эти выходные.

Киваю.

— Должна признаться, что я представляла свое первое появление в твоей спальне при более сексуальных и менее слизистых обстоятельствах.

— Что, мой плевральный кашель и ларингит не заводят тебя? Что с тобой не так, женщина?

Ох, Холт, знай ты, как сильно заводишь меня, то тебе стало бы стыдно за меня.

Он подкладывает руку под голову и поднимает на меня глаза.

— Это странно, что я хочу тебя, хоть и так сильно болен?

Его речь непонятна, и я задаюсь вопросом, сказал бы он мне эти слова, не будь лекарств в его организме.

— Итан, мы же договорились…

— Ничего подобного, — говорит он и касается моего бедра. — Ты сказала, что мы должны прекратить касаться друг друга, если не будем парой. Я не согласился. Ты ушла до того, как я успел сказать, что это хреновая идея.

— Твои слова ничего бы не изменили.

Он опускает взгляд.

— Знаю. Я около часа стоял возле твоего дома под дождем, пытаясь сообразить, как все уладить. Когда я понял, что у меня духу не хватит постучаться в твою дверь и сказать, какой я идиот, я так разозлился на себя, что пришел домой и напился. Потом отключился на диване весь мокрый. Проснулся посреди ночи, дрожа от холода.

— Боже, Итан…

Он скользит рукой вверх к поясу моих джинсов и медленно моргает, прежде чем поддеть пальцем низ моей блузки.

— Твоя кожа такая мягкая, — шепчет он, поглаживая мой живот. Его рука поднимается все выше и выше, пока не касается нижней каемки моего бюстгальтера. Мне хочется забыть обо всех его бактериях, и подтолкнуть его руку либо выше, либо ниже

Вместо этого я делаю прерывистый вздох и кладу свою руку поверх его.

Он болен и накачан лекарствами. Ему можно простить оплошность. Мне же нет оправдания. Я просто возбуждена.

— Итан, мы не можем.

— Я знаю. — Его голос усталый, слова сливаются воедино — Нояхочу. Таксильно. Потому что… не прикасаться к тебе… — Он умолкает, глаза закрываются. — Это… невыносимо.

Его голова тяжело опускается, и его рука сползает с меня, и я благодарю Бога, что он засыпает до того, как с моих губ срывается стон неудовлетворенности.

Холт спит беспокойным сном, ворочаясь с бока на бок, пока лекарства воздействуют на его организм. Он то отталкивает меня, растягиваясь по всей постели, то цепляется с переполняющим отчаянием.

Спустя час, он начинает бубнить и стонать.

— Кэсси…

Его глаза закрыты, но руки тянутся ко мне.

— Я здесь, — откликаюсь я, трогая его лицо. Лоб горячий и липкий от пота. — Только схожу за мокрым полотенцем, чтобы смочить твой лоб, ладно?

Его глаза распахиваются, тяжелые и полные тревоги.

— Ты уходишь?

— Я скоро вернусь.

— Нет… пожалуйста. — Он притягивает мою руку к своей груди, а затем прижимается лбом к ладони. — Не уходи. Пожалуйста, только не ты.

В нем сквозит такое отчаяние, пока он цепляется за меня так, словно от этого зависит его жизнь, что я даже не уверена, что он вообще в сознании.

Он непрерывно бормочет: «Пожалуйста, Кэсси», и расслабляется, только когда я притягиваю его к себе и провожу пальцами по волосам.

— Все хорошо. Я не ухожу. Я останусь с тобой.

Он вздыхает, и мне слышно, что его легкие все также свистят при дыхании.

— Спасибо.

Он утыкается мне в шею, и я застываю, когда чувствую прикосновение его губ.

— Итан?

Он стонет и целует меня снова, сжимая крепче в кольце своих рук.

— Я люблю тебя, — шепчет он, кладя голову на мое плечо. — Я так сильно люблю тебя. Не уходи от меня.

Он вновь забывается сном, а я не могу отойти от шока.

И только когда я чувствую жжение в легких, понимаю, что забыла дышать.

18

ВЕРНАЯ СТАВКА

После того как Холт неожиданно в полубреду признается мне в любви, он продолжает стонать и бормотать еще несколько часов.

Как и ожидалось, он не повторяет этого.

Шар безумной надежды у меня в груди медленно сдувается.

Когда я прижимаюсь к нему сбоку и пытаюсь уснуть, он как удав смыкает руки вокруг меня. Это вызывает у меня улыбку.

На улице все еще темно, когда я чувствую легкое прикосновение пальцев к своей коже. Они пробираются под подол моей кофты и пробегаются по моему животу.

— Итан?

Он откашливается.

— А ты думаешь, с тобой в кровати может лежать какой-то другое парень? Если так, то я не так сильно болен, чтобы не суметь надрать ему зад.

Его голос все также звучит ужасно, но в нем есть некое урчание, отчего у меня мурашки по коже.

— Что ты делаешь?

— Ничего. Просто хочу прочувствовать твою кожу.

Хрип в его голосе настораживает меня, но, когда я прикасаюсь к его лбу, то чувствую, что тот холодный. Жар наконец-таки спал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Возбужденно. — Он перемещает свою руку выше, и потом теплые пальцы ласкают мой бок. — Хочу тебя.

Он прижимается ко мне, и я чувствую своим бедром, какой он твердый и теплый. Потом он двигает своими бедрами таким образом, что у меня не остается сомнений в том, как сильно он хочет меня.

— О, боже… — Мое тело реагирует без предупреждения мозга, и я крепче обхватываю его руками.

— Кэсси…

Он скользит рукой к моей груди и нежно пощипывает ее сквозь лифчик. Ощущение спиралью распространяется по всему моему телу.

Тревожные колокольчики звенят у меня в голове, потому что я знаю, что если не остановлю его сейчас, то его действия перечеркнут все причины, из-за которых я не должна позволять ему вот так прикасаться к себе, и я вернусь к тому, что было четыре дня назад.

— Итан… мы должны остановиться.

Он отстраняется и смотрит на меня.

— Думаешь, я не вижу, как сильно ты меня хочешь? Да ты практически срываешь с меня футболку.

— Не в этом суть.

— Нет, суть в том, что ты хочешь, чтобы я продолжал, но только на твоих условиях. На правах твоего парня.

— Что такого в том, что я хочу знать, что значу для тебя?

— Проклятье, Тейлор, ты правда до сих пор не поняла, что я чувствую к тебе? Знаю, я хороший актер, но что до моих чувств к тебе, то тут я был безрассудно честен.

— Мне нужно услышать это от тебя. — Мой голос стихает до шепота.

— Я уже говорил тебе.

— Я думала, ты спал.

— Сейчас, я не сплю.

— Тогда скажи это еще раз.

Он наклоняется и целует меня в висок, потом в щеку, потом так близко к моему рту, как только ему удается, чтобы не прикасаться при этом к губам.

— Я люблю тебя, Кэсси. Не хочу любить, но люблю. А теперь, пожалуйста… — Он снова целует меня в шею, его губы мягкие и приоткрытые, пока он скользит рукой к пуговице моих джинсов. — Замолчи и дай мне прикоснуться к тебе. Прошло слишком много времени. Я уже теряю рассудок.

Я закрываю глаза, когда он расстегивает пуговицу и спускает молнию. И потом все на, что я способна – это просто откинуться на подушку, потому что он проникает пальцами в мои трусики и всякая связь с реальностью распадается на части. Его пальцы – уверенные и сильные – заставляют меня выгибаться и прерывисто дышать, пока он подобно кукловоду дергает за ниточки моего удовольствия, провоцируя звуки, слишком громкие для этой темной, тихой комнаты.

Он делает круговые движения пальцами, его дыхание опаляет мое горло, мой разум мутится, пока внутри меня все закручивается и натягивается.

Я издаю стон, потому что мне недостаточно того, что он делает. Мне нужно больше. Весь он.

— Пожалуйста, — шепчу я, и просовываю руку между нами и нащупываю его сквозь боксеры, твердого и большого.

— Господи, Тейлор…

Я беру его в руку и начинаю медленно двигать верх-вниз, пытаясь притянуть его ближе.

— Итан, пожалуйста…

Он издает низкий стон и обхватывает своими пальцами мою руку.

— Кэсси, остановись. Ты не знаешь, что делаешь.

— Знаю. Хочу тебя. И люблю тебя.

— Ты… что?!

— Итан… войди в меня… Люблю тебя.

— Кэсси!

Потом меня кто-то трясет, и я раскрываю глаза. Холт смотрит на меня сверху вниз, хмурясь и тяжело дыша, в то время как потоки солнечного света заливают комнату.

Я охаю и предоргазменное напряжение тает, когда я понимаю где нахожусь.

Одна моя рука плотно прижата между моих бедер, а другая…

О, боже.

Другая прижата к боксерам Холта, и крепко обхватывает его очень твердую эрекцию.

— О, боже!

Я отпускаю его, и он садится, накидывая одеяло поверх себя.

— Тебе снился сон.

— Извини.

— Ты разговаривала… хваталась за меня…

— О, боже. — Мое лицо горит от стыда. — Как долго я… ?

— Несколько минут.

— Мне так жаль.

Он вздыхает.

— Пустяки.

— Вовсе нет. Я… я домогалась тебя. Я – сексуальная маньячка.

Я накрываю лицо руками и издаю стон, сгорая от стыда так сильно, что даже не могу взглянуть на него.

— Проклятье, Тейлор, бросай краснеть. Это не только твоя вина. Сначала я подумал, что ты уже проснулась и… ну знаешь… передумала насчет нас. Но потом ты начала разговаривать, и я понял, что тебе снится сон. Мне бы стоило остановить тебя, но я мужчина, и потому генетически запрограммирован не убирать руку женщины со своего члена.

Я притягиваю ноги к груди и робко смотрю на него.

— Ты сказал, что я разговаривала. Что я сказала?

Он хмурится и теребит одеяло, потом откашливается.

— Это был сон. Какая разница?

— Я хочу знать.

Он кашляет и отпивает немного воды из бутылки на ночном столике, все это время избегая взгляда со мной.

— Ты что-то бормотала. Говорила, что хочешь меня или типа того. Я не смог точно разобрать.

У меня перехватывает горло. Он лжет.

Я опускаю голову на руки и испускаю стон.

То, что он услышал слово на «Л» само по себе плохо, но что еще хуже, так это понимание того, что я на самом деле имела это ввиду. Прежде я ни к кому не испытывала подобных чувств. Когда-то он был просто парнем, который страшно меня раздражал, а сейчас, без какого-либо предупреждения, стал кем-то еще. Кем-то иным.

Необходимым и незаменимым.

Если это и есть любовь, то она тупая.

— Знаешь, ты тоже болтаешь во сне, — говорю я, настроенная не быть единственной в этом чистилище.

Он резко переводит на меня взгляд.

— Что я сказал?

Я прищурено смотрю на него.

— Ты не помнишь?

Он смотрит на меня несколько долгих секунд, и количество паники, что я вижу в его глазах – не стоит таких усилий. Он либо помнит и жалеет, либо не помнит и в ужасе оттого, что мог такое сказать. Я в любом случае не получу желаемое.

— Не бери в голову, — говорю я. — У тебя был такой жар, что я едва понимала тебя. Давай просто сойдемся на том, что всесказанное во сне – не считается, хорошо?

Он затихает на несколько секунд, и потом разражается сердитым приступом кашля. Затем сгибается вдвое и хватает пару салфеток, чуть ли не давясь тем, что выделяется из его легких. Я поглаживаю его по спине до тех пор, пока приступ не проходит.

— Тебе надо принять душ, — говорю я, гладя его между лопаток.

— Да, наверное. — Его голос усталый.

Он выбирается из постели и направляется к комоду, чтобы взять чистое нижнее белье. Он кидает на меня быстрый взгляд, прежде чем снова посмотреть в ящик.

— Ты… трогала мое нижнее белье?

Пожимаю плечами.

— Частично. — Я перебирала лишь те вещи, которые вызывали во мне безумные чувства.

— Ты странная.

— Это не открытие, милый.

Когда дверь ванной закрывается, я плюхаюсь обратно на кровать и выдыхаю. Я не предвидела того, что забота о своем бывшем-не-парне будет таким унизительным опытом.

Я уже было собираюсь отправиться на кухню, чтобы приготовить завтрак, как звонит телефон Холта.

На экране высвечивается «Дом», и, думая, что это должно быть Элисса, я отвечаю.

— Телефон Итана. Говорит Кэсси.

Следует небольшая пауза, и потом:

— Кэсси? Это Мэгги Холт.

Мой желудок подпрыгивает к горлу, и срывающимся голосом я говорю:

— О, здравствуйте, миссис Холт.

Девушка отвечает на телефон сына с утра пораньше. Это смотрится некрасиво.

— Ну, Кэсси, как вы там?

— Он в душе.

— Ох. Понятно.

— Вот почему я отвечаю на его телефон. Он принимает душ.

— Понимаю. Так ты…

— Просто нахожусь тут. Я знаю, как это может выглядеть со стороны, но я хочу сказать, чтоб вы знали – между мной и Итаном ничего нет. Мы не спим вместе. Ну, вообще-то, вчера спали, но мы спали на самом деле, если вы понимаете, о чем я. Он был под кайфом. Из-за таблеток от кашля. Он болен. Серьезно болен.

Я давлю на переносицу в попытке, чтобы перестать нести околесицу.

— В смысле, он не нуждается в пересадке легких или в чем-то еще, но болен он достаточно серьезно, чтобы нуждаться в чьей-то заботе. Именно этим я и занимаюсь здесь. А еще отвечаю на его звонки. Как видно. Ух ты, как долго ваш сын принимает душ!

Пристрелите меня на месте.

Слышится мягкий смех, и я воспринимаю это как сигнал к тому, что можно сделать вдох. Мое лицо горит сильнее, чем поверхность солнца.

— Кэсси, все нормально. Вчера за обедом Элисса дала нам знать, что он болен, и что она попросила тебя поиграть в няньку. Спасибо, что согласилась. Знаю, мой сын – не самый приятный пациент. Когда он был ребенком, мне приходилось подкупать его игрушечными Черепашками-ниндзя, чтобы заставить принять лекарства.

Образ Холта в роли своевольного малыша – слишком очарователен, и его сложно вынести.

— Правда?

— Боюсь, что так.

Из ванной комнаты доносится сильный кашель, и я слышу, как миссис Холт цокает языком.

— Надо полагать, он не был у врача?

— Нет, но его голос звучит гораздо лучше сегодня.

— Это называется «лучше»?

— Э-э-э…

— Бедный малыш. — Она замолкает, потом говорит: — Вообще-то, Кэсси, я рада, что мы разговариваем. Ты собираешься домой на День Благодарения?

— Э-э… нет. В этом году я могу позволить себе только один перелет туда и обратно, и мама с папой хотят, чтобы я прилетела домой на Рождество.

— Значит, на праздниках ты свободна?

— Пожалуй, да.

— Замечательно. Мне бы хотелось, чтобы ты приехала и погостила у нас в Нью-Йорке.

— О… миссис Холт…

— Пожалуйста, зови меня Мэгги.

— Мэгги, я даже не знаю. Итан…

— Это не имеет никакого отношения к Итану. Элисса тоже дружит с тобой, и она будет рада, если ты останешься. К тому же, мы не можем позволить тебе провести День Благодарения в одиночестве. Это будет трагедией.

— И все же, не думаю, что…

— Вздор! Ответ «нет» не принимается. Ты приедешь, и точка.

Прежде чем у меня появляется возможность ответить, Холт выходит из ванной без футболки, в одни только боксерах.

Он вытирает волосы полотенцем и прокашлявшись, тихо спрашивает:

— Кто это?

Я прикрываю рукой телефон:

— Твоя мама.

Он снова кашляет, и потом протягивает руку.

— Мэгги? Итан только что вышел из душа. Полностью одетый, хотелось бы добавить. Ну, не совсем. На нем нет футболки, но все важные места прикрыты. — О, да ради бога! — Было приятно с вами поболтать.

— Мне тоже, Кэсси. Увидимся на следующей неделе.

— Хм, да. Хорошо.

Холт берет телефон и садится на край кровати.

— Привет, мам. — Его голос едва слышен. — Мой голос звучит хуже, чем я себя чувствую. Мне не нужен врач. Ага, антибиотики уже принял.

Он умолкает, потом бросает на меня взгляд.

— Да, Кэсси хорошо обо мне заботится. Сегодня мне гораздо лучше.

Он слушает несколько секунд, потом хмурится.

— Ты, что?

Его лицо багровеет от гнева, и он проходит мимо меня в гостиную. И хоть он понижает свой голос до резкого шепота, я все еще могу разобрать то, что он говорит.

— Мам, какого черта? Ты могла хотя бы меня спросить.

Я смотрю на кипу книг в углу комнаты и стискиваю челюсть. Я не должна этого слышать.

— Да, она мне нравится, но… Господи… все гораздо сложнее.

Все могло бы сложиться иначе, но как есть.

— Нет, она не моя девушка. Находиться с ней там будет чертовски неловко.

Я сажусь на край кровати и качаю головой. Он в самом деле предпочел бы, чтобы я провела День Благодарения в одиночестве?

Как же я переоценила его чувства к себе!

Холт разговаривает с мамой еще несколько минут, но я больше не могу разобрать его слов.

Тем лучше.

По возвращению в спальню, он кидает телефон на кровать и подходит к комоду. После того как он вытаскивает футболку, он натягивает ее через голову и с грохотом задвигает ящик.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Ты сердишься.

— Все нормально.

— Если я приеду на День Благодарения, будет чертовски неловко, да?

Он вздыхает.

— Кэсси…

— Почему будет неловко?

Он взъерошивает пальцами волосы.

— Ты видела, как мы с папой общаемся. Я больше ни за что не подвергну тебя этому.

Я делаю прерывистый вздох.

— Хорошо. Если это то, чего ты хочешь.

Он бросает взгляд на мое лицо и вздыхает, прежде чем сесть рядом со мной.

— Кэсси, я не то чтобы не хотел, чтобы ты поехала, но…

Прежде чем он успевает сказать что-то еще, у него случается очередной приступ кашля.

Когда все проходит, он откидывается на кровати, весь вымотанный.

Полагаю, наш разговор о Дне Благодарения закончился.

Я наклоняюсь и глажу его по спине.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Он качает головой.

— Я просто устал. И у меня боли в груди. — Его голос осип.

Иду на кухню и приношу ему обезболивающее и лекарство от кашля. Он забирается под одеяла, после того как принимает оба лекарства.

Я сажусь рядом с ним и поглаживаю его волосы.

— Знаешь, раньше у моей мамы была одна книга. Ее написал самопровозглашенный свами, который верил, что если мы идем против желаний нашей души, то дисгармония в нашем теле приводит к болезни. Например, если мы не станем говорить о своих чувствах, то заболеем ангиной. Или если мы сделаем что-то неправильное осознанно, то заработаем головную боль.

У него сонные глаза, когда он поднимает на меня взгляд.

— А если возникла ангина, головная боль, бронхит, то тогда мы… что? Эмоционально нестабильны? Подавлены?

Пожимаю плечами.

— Тебе лучше знать.

Он кашляет.

— Похоже на то. Думаю, моя мама пригласила тебя на День Благодарения, потому что думает, что ты сможешь исправить меня.

Пробегаю пальцами по его лбу.

— Не знала, что ты сломан.

Он отвечает мне коротким смешком.

— Может и не сломан, но определенно с изъяном.

— Я так не думаю.

— После того, как я обращался с тобой, должна бы. — Он вздыхает и отворачивается от меня. — Со мной все не так, Тейлор. Ты еще не поняла?

Я глажу его по спине.

— Если бы любимый человек и лучший друг предали бы меня, со мной бы тоже все было не так.

Он молчит несколько секунд, потом говорит:

— Как бы сильно мне ни хотелось винить во всех своих проблемах Ванессу и Мэтта, я был не в порядке задолго до этого.

— Насколько задолго?

— Всегда. — Он не смотрит на меня, пока говорит это. Должно быть, так ему легче. — Ребенком мне сложно было заводить друзей. У меня были проблемы с проявлением привязанности. Я всегда чувствовал себя… лишним.

Он молчит долгое время. И когда мне уже было кажется, что он спит, он шепчет:

— Как-то раз родители посадили меня и сказали, что первые пару лет своей жизни, я провел в приемных семьях. Я не помню этого, но от одних только слов у меня началась паническая атака. Мне было почти три года, когда они меня усыновили.

Три? О, боже.

Я привыкла думать, что чувство незащищенности в нем как-то приукрашено его актерским мастерством, но оказывается, у него есть реальный, оправданный страх быть покинутым.

Я глажу его по руке, пытаясь поддержать.

Он делает несколько прерывистых вздохов.

— Прежде я никому не рассказывал этого. Но тебе… — Он переворачивается на спину и смотрит на меня уставшими глазами. — Не знаю, отказались ли мои настоящие родители от меня, потому что я был с изъяном, или же изъян появился во мне, когда они отказались от меня, но конечный результат один. После того как я узнал это, каждый раз, когда папа пропускал соревнования по легкой атлетике или отменял планы на выходные, я списывал все на то, что я не его родной сын. Вот тут-то и начались наши ссоры. Я просто был ребенком какого-то неудачника, которого они с мамой приютили из жалости.

— Итан, нет…

— Внезапно все мои изъяны начали приобретать смысл. Словно я был самозванцем в своей собственной жизни. И это меня так чертовски разозлило, что я решил: «Зачем париться?», понимаешь? Зачем продолжать притворяться? Я не настоящий сын и не родной брат. Я для всех никто. Может потому-то я и хороший актер. Каждый герой, которого я играю, правдоподобнее меня самого.

Я убираю руку с его волос и глажу его по лицу. Он закрывает глаза, мышцы на его челюсти сжимаются и разжимаются.

— Итан, брось. Моей встречи с твоей семьей хватило, чтобы понять, что ты абсолютно реален для них всех. Они восхищаются тобой, даже твой папа. А что до меня, то я никого более настоящего не встречала в своей жизни. Каждый день ты вдохновляешь меня на то, чтобы не быть той, кем все хотят меня видеть и просто быть собой. Так что не смей сидеть здесь и говорить, что ты для всех никто. Ты окружен людьми, которые любят тебя, несмотря на твое стремление их оттолкнуть. Если уж это не по-настоящему, то тогда я не знаю что.

Я жду пререканий в ответ, но к моему удивлению, он не спорит. Вместо этого, он с хмурым видом внимательно вглядывается в мое лицо.

— Я окружен людьми, которые любят меня?

— Почему это так удивляет тебя? — спрашиваю я, гладя его по лбу. — Ты же такой потрясающий.

Его выражение лица меняется, и это выглядит так, будто улыбка пытается сбежать из лабиринта смущения. Не будь это так привлекательно, мне бы показалось это забавным.

— Я просто… я не…— Он плотно закрывает глаза и притягивает меня к себе. Я обнимаю его, и он прерывисто вдыхает.

Мы больше ничего не говорим, но необходимости в словах больше и нет. Он рассказал мне свой самый сокровенный секрет, и пусть это объясняет, почему он стал таким, я решаю, что это не имеет значения. Если он когда-нибудь наберется смелости быть со мной, я буду готова.

Черт, да я уже готова.

На следующий день Холт практически вышвыривает меня из своей квартиры. Не в грубой форме. Он просто хочет, чтобы хоть кто-то из нас пошел на занятия. Когда я звоню ему тем вечером, звучит он уже гораздо лучше. Голос восстанавливается и, по его словам, приступы кашля стали более редкими.

День после выдается безумно суетливым, и лишь когда я клюю носом в постели, звонит мой телефон.

Я смотрю на экран и улыбаюсь, когда вижу номер абонента.

— Привет, больной.

— Привет.

Какое же это безумие, что лишь одно его крошечное слово заставляет мою голову кружиться от счастья. И ведь это даже не какое-то особое слово. Просто обыденное приветствие из двух слогов, и все же по моему лицу расплывается глупая улыбка подобно дешевым обоям.

Я думала, между нами может возникнуть неловкость, после его рассказа о том, что его усыновили, но этого не произошло. Если его рассказ что-то и изменил, так это избавил нас от ноши.

Он по-прежнему ничего не говорил о том, чтобы вернуть наши отношения в интимное русло, но я рада, что мы не отдаляемся друг от друга.

— Почему ты не спишь? — спрашиваю я.

— Я спал весь день. Потому-то теперь сна ни в одном глазу.

— Прими лекарство от кашля. Оно вырубит тебя.

— Уже принял, но оно еще не подействовало. Наверно, это не лучшая идея – говорить с тобой сейчас. У меня есть склонность нести глупости под воздействием этой хрени.

— Не глупости. Лишь то, что ты бы не стал говорить мне при нормальных обстоятельствах. Мне нравится это лекарство от кашля. За последние два дня, я узнала о тебе больше, чем за последние несколько месяцев.

— И все же, ты до сих пор разговариваешь со мной.

— Это тяжкое бремя, но кто-то же должен его нести.

Он смеется. Это такой красивый звук.

С секунду он молчит, потом говорит:

— Послушай, Кэсси, я тут подумал…

— Хм-м. — Я чувствую его нервозность сквозь телефонную линию.

— Я… я знаю, что повел себя как козел в тот день, когда звонила мама, но… я хочу, чтобы ты приехала на День Благодарения. — Его голос смягчается. — Не думаю, что выдержу без тебя столько дней. Я позвонил маме и попросил подготовить свободную комнату.

Я в шоке. И невероятно тронута.

— Итан…

— Ты же не стала строить других планов?

— Ну, в некотором роде. Я купила замороженную индейку на одну персону. Не знаю, смогу ли я так просто отказаться от нее. Она заправлена клюквенным соусом.

— О. Ну тогда, ладно. В смысле, это же такой вкусный замороженный продукт! Тебе нужно время подумать? Не то чтобы я давил или что-то в этом роде, но ты ведь знаешь, что Мэгги управляет кейтеринговой компанией гурманов? Никакого давления.

Я смеюсь.

— Ну, раз такое дело, я была бы рада приехать.

Для меня не остается незамеченным, что все это подозрительно походит на свидание. Я сопротивляюсь стремлению вскочить с кровати и сплясать на радостях.

— Отлично. Я заберу тебя завтра вечером. Где ты будешь?

— Ты не придешь на занятия? — У меня внутри все обрывается от осознания того, что я не увижу его утром.

— Нет. Мне нужен еще один день, чтобы добить этот кашель. И потом, мне понадобятся все мои силы, чтобы пережить выходные с отцом. Так, где мне тебя забрать?

— Ну, после обеда мы все собираемся у Джека на предпраздничной вечеринке.

— Хорошо, я приеду туда. Мы поедем в Нью-Йорк на ужин с мамой и папой, и вернемся в воскресенье вечером.

Мысль о том, что я проведу четыре дня в Нью-Йорке уже сама по себе головокружительна, но тот факт, что я буду жить с Холтом… Слово «Экстаз» – единственное существительное, которое хоть в какой-то мере описывает то, что я сейчас чувствую.

— Холт, стоит ли мне беспокоиться, что ты весь из себя такой… хороший… ни с того, ни с сего?

Он смеется.

— Может быть. Я-то уж точно напуган до чертиков. Будь осторожна в своих желаниях, Тейлор. Это все, что я могу сказать.

— Пфф. Пиноккио пожелал стать настоящим мальчиком, и все закончилось хорошо.

— Верно. Но после этого он лишился своего постоянного стояка. Подумай об этом.

Я смеюсь, а через пару секунд он зевает, и я присоединяюсь к нему.

— Иди спать, — говорит он. — Увидимся завтра вечером.

— Хорошо, конечно.

Когда мы даем отбой, я чувствую себя одним из тех палеонтологов, которые работают с маленькой щеточкой и тратят годы, чтобы медленно, крупица за крупицей, очистить реликвию или сокровище от грязи. Не думаю, что Холт одобрил бы сравнение с реликвией, но это все же вызывает во мне улыбку.

Уже к шести часам следующего вечера, большинство моих одногруппников находятся на верном пути к затяжному веселью. Кто-то отправился домой проведать свои семьи, но большинство ждут Рождества, как и я. День Благодарения – лишь отговорка пить четыре дня подряд.

Руби сидит рядом с мной на диване и потягивает «Маргариту», кивая головой в такт музыке. Я сижу рядом с ней и нервно дергаю ногой, в ожидании появления Холта. Руби просит Джека принести еще одну порцию выпивки, чтобы помочь мне остыть, но я не смогу сейчас остыть даже будь я одета как полярный медведь и погружена в жидкий азот.

Я наблюдаю за Маришкой и Тройем, которые разрывают танцпол впечатляющими, размашистыми, танцевальными движениями, как вдруг они расходятся и являют мне Холта в дверях.

Ох! Вот и он.

Раздается огромный рев, когда люди видят его и вокруг него собирается толпа, словно он давно потерянное мифическое существо. Люди спрашивают, как у него дела и говорят ему, что скучали. Зои обнимает его. Джек похлопывает по спине. И хоть он и улыбается, и отвечает, на протяжении всего времени его внимание сосредоточено на мне.

Я с трудом дышу.

— Ого, — шепчет Руби сбоку от меня. — Холт болел какой-то странной разновидностью бронхита, которая прибавила ему сексуальности? Потому что… черт. Парень хоть куда.

На нем черные джинсы и темно-синий свитер с V-образным вырезом. Его волосы растрепаны, а лицо гладко выбрито. Я не могу отвести глаз. Вид у него немного уставший, но он уже не такой бледный, каким был при нашей последней встрече. У меня возникает страннейшее желание подойти к нему, обвиться вокруг его торса, и прицепиться к нему как пиявка.

Конечно, если я сделаю это в мини-юбке, что на мне сейчас, то буду похожа на очень распутную пиявку. На такую пиявку, которую станут избегать и обсуждать за спиной.

Я встаю и иду к нему.

Когда я останавливаюсь напротив него, Джек на середине рассказа о том, как Лукас симулировал мастурбацию на сегодняшнем уроке по актерскому мастерству, и как Эрика удивила всех, похвалив его за храбрость.

— Клянусь, чувак, — говорит Джек, пока все смеются. — За всей этой личиной непробиваемой стервы, Эрика настоящая извращенка.

Холт улыбается мне и засовывает руки в карманы, после чего говорит мне губами: «Привет».

— Привет.

Джек похлопывает его по плечу.

— Принести тебе выпить? Пива? Стаканчик бурбона?

— Нет, спасибо. Мы тут ненадолго.

— Мы? Кто это «мы»?

— Я и Тейлор.

Джек оглядывает толпу и вздергивает брови.

— Ты и Тейлор? Так, так, так. Что тут у нас происходит?

С секунду в глазах Холта стоит паника, но затем он делает глубокий вдох и говорит:

— Она проведет со мной праздники в Нью-Йорке.

Ох.

Ого.

Джек ошеломленно смотрит на нас. Чуть погодя, Лукас и Зои присоединяются к нему.

Я чувствую, что мой рот открыт, но я слишком шокирована, чтобы закрыть его.

— Серьезно? — Спрашивает Джек. Холт кивает, и Джек поворачивается ко мне. — Тейлор, твоему таинственному парню есть что сказать насчет того, что ты проведешь время с этим высоким, привлекательным парнем? В смысле, он же видел вас двоих в «Ромео и Джульетте»? Это будет несусветно глупо.

Я уже пытаюсь было придумать ответ, чтобы отвлечь внимание Эйвери, но как оказывается, это совсем необязательно. Холт все сглаживает.

— Вообще-то, Джек, — говорит он, и нервно сглатывает, — этот я тот таинственный парень. И я совсем не против, что она будет проводить время со мной.

В комнате воцаряется гробовая тишина. Музыка перестает играть и если внимательно прислушаться, то наверняка можно услышать, как ветер гоняет перекати-поле на улице.

Я перестаю дышать, боясь, что если сдвинусь с места, то проснусь от этого прекрасного сна.

Джек с недоверием смотрит то на Холта, то на меня.

— Прости, но что? Ты тот самый парень, о котором она рассказывала нам? Чертов кретин, который не спит с ней?

Холт гневно смотрит на него и натянуто улыбается.

— Ага. Это я. Чертов кретин во плоти.

О, Боже. Пожалуйста, не дай мне проснуться. Пусть это будет явью.

Наступает затяжная пауза, после чего Джек вскидывает кулак в воздух и кричит:

— Дааааааааа!

Комната взрывается разговорами, Джек поворачивается и дает «пять» людям, стоящим позади него.

— Так, все, кто ставил на то, что Тейлор встречается не с Холтом, а с кем-то другим, раскошеливайтесь. Время пришло. Орел приземлился! Повторяю, орел приземлился! Кто-нибудь напомните мне отдать долю Эрике.

Гостиная напоминает площадку нью-йоркской фондовой биржи. Деньги и чеки летают в воздухе, пока люди болтают и смеются.

— Погодите-ка! — кричит Холт и смеряет Джека взглядом. — Ты… ты организовал пари на то, встречаемся ли мы с Тейлор?

Лицо Джека тут же меняется.

— Ну, да. Но все это было забавы ради, чувак. Вы двое строили друг другу глазки несколько гребаных месяцев. Надо же нам как-то веселиться.

— Чувак! — сухо говорит Холт. — Я не строю глазки.

Лукас слегка похлопывает его по плечу.

— Жаль огорчать тебя, брат, но ты точно строишь глазки. Вам двоим еще повезло, что вы получили положительную критику на «Ромео и Джульетту», потому что с игрой в реальной жизни, вы с треском провалились.

Холт в шоке смотрит на меня, я делаю к нему шаг и кладу руку на его грудь.

— Э-э… ого.

Он моргает и качает головой.

— Какого хрена только что было?

— Хороший вопрос.

Он стоит на месте несколько секунд, словно золотая рыбка, которая с недоумением наблюдает за происходящим вокруг. И только когда я провожу пальцами вдоль кожи его шеи, он приходит в себя и смотрит на меня.

— Привет. Я – Кэсси Тейлор. Кажется, мы еще не встречались.

Знаю, звучит как колкость, но это правда. Кто этот открытый и решительный мужчина передо мной?

Его уши краснеют.

— Э-э… мда. Привет.

— Что ж, это было… неожиданностью.

— Да. Но приятной неожиданностью, да?

И как он только может думать иначе, когда я улыбаюсь ему так, будто нахожусь под кайфом?

— Очень приятной неожиданностью. Когда ты собирался сюда сегодня, ты уже планировал рассказать о нас?

— Нет. Ну, да. То есть, я не знал наверняка, но при виде тебя, я… думаю, за последние несколько дней, я осознал, что желание быть с тобой перевешивает страх. И я устал отказывать себе. Это чертовски выматывает. Я хочу быть с тобой.

Я обхватываю его шею руками. Надо отдать ему должное, он лишь раз оглядывается вокруг, чтобы посмотреть, наблюдает ли кто за нами, прежде чем сосредоточиться на мне.

— Перестань паниковать.

Его дыхание учащается, пока он неотрывно смотрит на меня.

— Заставь меня.

Я притягиваю к себе его голову. Когда он целует меня, поцелуй мягкий и сдержанный, но то, как он вдыхает и крепко обнимает меня, говорит мне, что реакция его – какая угодно, но только не сдержанная. Вокруг нас раздается множество возгласов одобрения, но мы игнорируем их. Это не так сложно, учитывая, что все мое внимание направлено на усилия, чтобы не превратиться в распутную пиявку.

Он целует меня более настойчиво и сквозь затуманенный страстью взгляд, я поражаюсь тому, как храбро он ведет себя перед всеми. Я знаю, это очень важно для него.

И я горжусь им.

Он отстраняется, пока вся гостиная хлопает нам, и показывает всем беззлобно средний палец, одновременно уволакивая меня вглубь коридора в пустой кабинет.

Когда я закрываю за нами дверь, он облегченно вздыхает и взлохмачивает волосы.

— Видишь? — говорю я. — После стольких недель скрытности и отрицания, разве это было так сложно?

Он привлекает меня к себе, без стеснения проводя руками по моей заднице и смотря на меня сверху вниз.

— Тейлор, могу сказать, положа руку на сердце, что да. Это было и есть очень сложно.

Он снова целует меня – на этот раз менее сдержанно – заставляя пятиться назад к стене. Стоны, которые он издает, вызывают во мне желание забраться внутрь его горла и потереться о его гортань. Звуки же, которые издаю я, досадно громкие. Я так долго ждала момента, когда он просто все отпустит и отдастся этому чувству между нами, что, когда сейчас он это делает – это даже лучше, чем было в моих мечтах.

Нет никаких сомнений. Никакого чувства неловкости. Он целует меня так, словно боится остановиться. Так словно пытается наверстать поцелуи за все те долгие дни разлуки.

Часть меня все еще убеждена, что это не по-настоящему, но, когда он приподнимает меня, чтобы прижаться ко мне, мне становится все равно. Чем бы это ни было, я приму это.

— Нам надо остановиться, — говорит он, спускаясь поцелуями к моей ключице.

Я хватаю его за волосы.

— Конечно, надо. Это самый оптимальный вариант решения всей этой жгучей страсти между нами. Отличный план.

Он заключает в ладони мои груди, и ласкает их сквозь свитер.

— Не насмехайся надо мной.

— Тогда перестань говорить глупости типа: «Нам надо остановиться».

— Ты права. Я бы не стал заявлять на глазах у всех, что мы пара, если бы не хотел, чтобы ты продолжала трогать мой член, это уж точно.

— Намек понят. — Мое дыхание становится громким, когда я беру его в руки сквозь джинсы.

Он упирается рукой о стену позади меня и опускает голову.

— Господи Иисусе.

Я сжимаю его сквозь ткань, и он опускает голову до тех пор, пока его лоб не упирается о мой.

— Не побоюсь быть высмеянным снова, — говорит он прерывисто и отстраняется, — но тебе действительно нужно перестать делать это. Нам пора ехать, если мы хотим успеть к ужину с мамой и папой.

С неохотой, я убираю руку. Он отходит назад и вздыхает.

— Дай мне минутку. Джек, наверно, сейчас ставит на то, выйду ли я отсюда со стояком.

— Может и мне поставить немного деньжат. Я бы сорвала большой куш.

— Особенно, если так и продолжишь стоять здесь в этой несуществующей юбке.

— Тебе нравится?

— Если я скажу «нет», ты снимешь ее?

— Есть только один способ узнать.

Он исследует меня под юбкой, длинные пальцы ласкают мое бедро.

— Итан, — говорю я прерывисто. — Если ты продолжишь, мы точно не выберемся отсюда в ближайшее время. Ты же понимаешь это?

— Понимаю. Просто у меня очень горячая девушка, и когда мои руки касаются ее, меня заносит.

Весь воздух покидает мои легкие.

— Ты признаешь, что я твоя девушка? Наконец-то?

Когда он отвечает, его голос звучит мягко.

— Да, Кэсси. Ты моя девушка.

Мой желудок сжимается.

Не думаю, что устану слышать от него это слово в ближайшем будущем.

Хоть он и улыбается, мне также видна и паника в его глазах.

— Тебе страшно даже просто произносить это, да?

— Немного.

— Думаешь, ты сможешь привыкнуть к этому?

Он ласкает мою шею и задумывается на секунду.

— Надеюсь. Я хочу этого.

Моя улыбка подобная дешевым обоям возвращается.

— Я тоже.

Он улыбается, и я обнимаю его.

— Это то, чего ты боялся? Потому что хоть у меня и нет особого опыта в подобных делах… думаю, пока все складывается довольно неплохо.

Его улыбка увядает.

— Тейлор, должен предупредить тебя еще раз, я плох в отношениях. Я же ясно дал это понять, верно?

Я становлюсь на цыпочки и целую его.

— Мы будем в порядке. Не накручивай себя.

Он кивает и вздыхает, и на мгновенье, он становится абсолютно откровенным.

Когда он такой, он кажется самым прекрасным созданием из всех виданных мне.

19

НЬЮ-ЙОРК, НЬЮ-ЙОРК

Нью-Йорк

Дом Холтов

С того места, где мы стоим на тротуаре, особняк Холтов выглядит величественным и респектабельным. Меня передергивает.

Ладно, Кэсси, держи себя в руках. Ты будешь в порядке.

Когда я смотрю на Холта, то замечаю, что он такой же нервный.

Я делаю глубокий вдох.

— Так, каков план?

Он хмурится.

— План?

— Как мы будем вести себя перед твоими родителями? Станем ли мы скрывать, что мы вместе?

— Ты хочешь этого?

— Нет.

— Тогда не будем.

Он говорит это с убеждением, но от моего внимания не ускользает вспышка паники.

— Ну, так что? Мы скажем им, что мы с тобой парень и девушка?

Он секунду колеблется.

— Э-э… да.

Я все еще не убеждена.

— Значит, ты мой парень, Итан, приводишь домой свою девушку, Кэсси, чтобы познакомить со своими родителями?

— Да. — Колебаний в этот раз меньше, но они полностью не отступили.

— Просто обычные парень с девушкой, которые проводят время с предками и занимаются обычными вещами, свойственными парню и девушке. Просто парень и девушка…

— Ладно, прекрати говорить «парень и девушка». Это бесит.

— Перестану, если ты скажешь это.

— Зачем?

— Чтобы я знала, что ты способен на это.

— Я сказал это, когда мы были у Джека.

— Это было сто лет назад. Скажи снова.

Он закатывает глаза.

— Ты моя девушка. Так пойдет? Моя очень горячая, очень раздражительная девушка.

— Ох, парень, это самое милое, что ты когда-либо говорил мне, своей девушке.

Он качает головой и пытается сдержать смех.

— Теперь ты перестанешь?

— Конечно. — Я выжидаю секунду, потом спрашиваю: — Можно мне звать тебя «милый»?

— Нет.

— Кексик.

— Нет.

— Ангелочек?

— Черт, нет.

— Ну, ладно. Просто хотела убедиться, что мы на одной волне.

Он смеется, и я подхватываю, но это лишь притворство. Смех, по крайней мере, помогает мне делать вид, что я не в ужасе.

— Но послушай, — говорит он и берет меня за руку. — Давай я буду тем, кто скажет это маме и папе, когда выдастся подходящий момент, хорошо? Всего пару дней назад я клялся и божился, что ты не моя девушка, и сказал то же самое, когда говорил, что ты приедешь погостить у нас. Я не хочу просто зайти туда и выпалить это, и тем самым выставить себя болваном. Просто дай мне немного времени, ладно?

Мне хочется возразить ему, сказав, что он снова скрывает свои чувства ко мне, но после его поступка на вечеринке, я знаю, что это тут не при чем.

Я снова смотрю на дверь, и моя нервозность увеличивается. Я никогда раньше не знакомилась с родителями своего парня. Да у меня и парня-то раньше не было, не говоря уже о знакомстве с родителями. В смысле, да, я уже встречала их прежде, но тогда я не была его девушкой.

Должно быть, Холт замечает мое напряжение, потому что он наклоняется и целует меня, нежно и долго. Когда он отстраняется, мне уже немного лучше.

— Кэсси, ты справишься. Перестань паниковать.

— Что, если они возненавидят меня?

— Давай без глупостей. Они уже видели тебя, и я могу с уверенностью сказать, что мой папа предпочитает тебя мне. Это я тут должен волноваться. Если мама напьется, то наверняка достанет семейный альбом и покажет тебе фотки её голого сыночка.

Я подавляю смех.

— А там есть недавние фотки? Потому что… хм-м-м. Я бы не отказалась на них взглянуть.

Он качает головой и идет к своему внедорожнику за нашими сумками.

— Да, у мамы целая коллекция фоток ее голого, растущего сына. Это же в порядке вещей.

— Эй, дай помечтать.

Он закрывает машину, но когда я тянусь за своей сумкой, он прогоняет меня, потом берет ее и жестом просит меня подняться наверх.

— Какой ты джентльмен. Помогаешь с сумками, — говорю я.

Он мне криво улыбается.

— Если ты будешь продолжать думать, что я галантный джентльмен после того, как я побуду твоим парнем какое-то время, то такое будет впервые. Лучше начни понижать свои ожидания.

— Никогда. Мои ожидания будут так же высоки, как и длина моей юбки.

Он смотрит на мои ноги опаляющим взглядом, после чего открывает дверь и заводит меня за порог своего дома.

— Мам! Элисса! Мы приехали!

Я слышу пронзительный лай, сопровождаемый звуком царапания когтей по деревянному полу. Затем пушистый клубок с ногами врывается в поле зрения на другом конце коридора. Он скачет по направлению к нам, словно размытое пятно, состоящее из длинной коричневой шерсти и розового языка. Когда он добегает до Холта, он подпрыгивает и просится на руки.

Он бросает сумки и берет щенка на руки, потом отстраняет его от себя, когда тот пытается лизнуть его лицо.

— Господи, Триббл, успокойся. Мы не одни. — Крошечная собачка извивается и лает, и хоть Холт и хмурится, мне видно, что он поражен. — Триббл, это Кэсси. Она останется у нас на несколько дней, так что веди себя прилично.

Я собираюсь было погладить ее, но тут Холт останавливает меня.

— Осторожно. Она ведет себя странно с незнакомцами. В особенности, с женщинами.

Триббл подозрительно смотрит на меня своими черными глазами, пока обнюхивает мою руку. Потом ее нос отстраняется, и она издает низкое рычание. Будь это любая другая собака, то, возможно, получилось бы пугающе, но, когда подобный звук исходит от нее, это умилительно.

Холт отстраняет ее и смеряет взглядом.

— Триббл, нет. Не будь стервой.

Когда он ставит ее на пол, она смеряет меня презрительным взглядом, после чего поворачивается и рысью скачет прочь.

— Извини за нее, — говорит мама Итана, идя к нам по коридору. — Она ненавидит всех, за исключением Итана, и терпит нас с Чарльзом только потому, что мы кормим ее, но это исключительно непрочные отношения. Добро пожаловать, Кэсси. Я так рада тебя видеть.

Она обнимает меня и потом целует Итана в щеку. Есть что-то в том, как он улыбается своей матери, отчего я так таю.

— Папы нет дома?

Мэгги качает головой.

— Нет. Задерживается на работе.

От моего внимания не ускользает, что новость об отсутствии его отца заставляет Итана всего приободриться.

— Ну, — говорит миссис Холт, — обед почти готов. Почему бы тебе не проводить Кэсси в ее комнату, чтобы она могла привести себя в порядок? Элисса будет дома примерно через пятнадцать минут, после чего мы сядем за стол.

Холт ведет меня вверх по лестнице в комфортабельную спальню и кладет мою сумку на кровать. Я чувствую взгляд, ожидающий одобрения, пока я осматриваюсь вокруг.

— Ну вот, — говорит он, разводя рукой.

— Мило.

Декор современный, но уютный, и кровать огромная. Учитывая, что я привыкла спать на неровной односпалке, это роскошь для меня. Я плюхаюсь на кровать, чтобы проверить ее на прочность. И только когда я поворачиваюсь к Итану, замечаю, что он пялится на меня. Прямо на мою грудь.

— Ванная комната прямо по коридору, — говорит он напряженно. Никогда прежде упоминание местоположения ванной комнаты не было столь возбуждающим.

— А где твоя комната? — Я замечаю, насколько он высок и широк в плечах, пока вот так возвышается надо мной.

— Следующая дверь.

— Значит, близко?

— Очень.

— Можно посмотреть? — Я ведь все еще говорю о его спальне, да?

Не знаю, почему мысль о том, что сейчас я увижу его детскую комнату так возбуждает меня, но это определенно происходит.

Он старается оставаться невозмутимым, но то, как он постукивает своими пальцами говорит мне о том, что его беспокойство растет.

— Конечно.

Это большой шаг для него – показывать мне те части себя, которые он предпочел бы скрывать.

Он ведет меня вглубь по коридору к следующей комнате и жестом просит меня войти первой, после чего закидывает свои сумки через порог.

Комната намного опрятней комнаты в Вестчестере, и на стене над кроватью висят постеры старых фильмов таких как: «Такси», «В порту», «Бешеный бык», и «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид». Никогда бы не догадалась, что его любимые актеры из кастов этих фильмов.

На стене напротив двери висят полки, заставленные не только книгами, но еще и трофеями и фотками. Я подхожу, чтобы лучше рассмотреть, сознавая, что Холт все также стоит в дверях, как беспокойный ястреб.

На полках так много трофеев и ленточек, что сложно рассмотреть их все сразу. Я выбираю один и читаю надпись: «Чемпион штата по легкой атлетике – Итан Холт».

Я поворачиваюсь к хмурому мужчине в дверях.

— Значит, ты был отличным бегуном?

Он пожимает плечами.

— Неплохим.

— Конечно. Десятки трофеев всегда даются «неплохим» спортсменам.

Я наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть фотки. На одной Итан прыгает через барьер: передняя нога вытянута, задняя – согнута. Его волосы длиннее, чем сейчас, а на лице читается непоколебимая решимость. На другой фотке он пересекает финишную черту: голова откинута назад, руки широко раскрыты, победная улыбка играет на его лице. Он кажется практически другим человеком, словно менее напряженный младший брат Итана.

Дальше на полке стоит групповое фото мальчиков в спортивных куртках, которых обнимают девушки. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу, что его рука тоже обвита вокруг девушки. Он смотрит на нее с явной любовью. Потом я замечаю, что она в ответ смотрит не него, а на светловолосого парня по другую сторону.

О, боже.

Ванесса и Мэтт?

Он тянется рукой и переворачивает фотку.

— Не знаю, зачем я храню эту фотографию. Мне стоило избавиться от нее давным-давно. В смысле, каким же идиотом я был, что не замечал этого, да? Это было очевидно, что они трахались, пока мы были вместе.

Когда я поворачиваюсь к нему, он опускает взгляд и засовывает руки в карманы.

— Эй, не будь так строг к себе. Понятно же, что у этой бедной девушки есть отклонения. И может она слепая. Предпочти этого болвана тебе? О чем она, черт возьми, думала?

Он слегка расслабляется, но я знаю, что та часть его, что пострадала из-за этой ситуации, не верит мне.

— Да, ну… неважно. Мэтт был приличным парнем. По крайней мере, я так думал ровно до того момента, пока не застал его трахающим мою девушку.

— Итан? — Я кладу руку на его грудь, и после нескольких секунд он встречается со мной взглядом. — Я никогда не встречала Мэтта, и уверена, что у него есть свои достоинства, но где-то существует табличка, которая гласит, что то, что Ванесса предпочла его тебе – Самый Глупый Женский Провал в Истории. Поверь мне.

Он наклоняется и целует меня, и хоть этот поцелуй медлен и напряжен, мы дышим громко и синхронно.

Этот парень и его губы, блин…

Это безумие то, как быстро он меня заводит, и прежде чем я понимаю, что делаю, я толкаю его на кровать и сажусь верхом.

— Значит, — говорю я, пока он нежно посасывает мою шею. — помимо Ванессы, я единственная девушка, которая была в этой спальне?

Когда он отвечает, его голос вибрирует напротив моей кожи:

— Да.

— Отлично.

Я прижимаю его кровати и целую с неистовым чувством обладания. Он издает стон, который я принимаю за наслаждение, и звук становится громче, когда я поворачиваюсь на бок и сую его бедро между своих ног.