Постное масло [Ицик Нухимович Кипнис] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ицик Кипнис ПОСТНОЕ МАСЛО Рассказы
Постное масло
У Мейерки не было отца, у него была только мать и старый дедушка. Мейеркины мать и дедушка были очень бедны и у них никогда не было ничего вкусного. Раньше бывало мать на праздники покупала бутылочку постного или прованского масла. Она его жарила на сковороде, над огнем, иногда с луком, иногда без лука, и ели его с хлебом. Мейка очень любил поджаренное масло. После каждого праздничного обеда он облизывал пальчики, пока наконец мать ему раз сказала, что некрасиво облизывать пальцы, и он должен был это оставить. Однажды, когда мать и дедушка окончательно обеднели, наступил праздничный день, когда все затопили свои печки и из всех труб повалил дым. По улице носился запах жирных, вкусных кушаний. На дворе была весна. Мейерке прибежал с улицы. На душе у него было скверно. — Не надо тереть нос, — говорит мать. Тогда Мейка оставляет в покое нос и начинает тереть глаза. — Нельзя тереть глаза! — сердится мать. Тут уж Мейка не может больше сдерживаться и начинает реветь.
Он хочет, чтоб подали белые тарелки к столу… — Куда годятся белые тарелки, когда не на что купить масла. Мейка продолжает реветь. Ревет, ревет, чем дальше, тем сильней и во весь голос. Тут отзывается дедушка из-за печки: — Как ты полагаешь Брохе (так звали Мейкину маму), что делают, когда хотят иметь масло на весь год? — Его покупают! — отзывается мать. — Покупают? А мне кажется, что постное масло можно приготовить. — Нет, нужно купить, — говорит мать. — Нет, постное масло можно приготовить, — говорит дед. Они спорят, а Мейерке тем временем перестает плакать и прислушивается. — Вот увидишь, — говорит дед: — если мы с Мейеркой примемся за работу, у нас будет постное масло на весь год, и ребенок перестанет плакать и завидовать всем. У Мейерки начинают блестеть глаза. Он уже не плачет, он только всхлипывает. — Давай… давай, дедушка, делать на целый год постное масло… как это делать?.. Чем это делают?.. — Только не спешить, — говорит дедушка — возьми лопатку и пойдем со мной в сад. На дворе весна. Земля, пригретая солнцем, начала подсыхать. От снега и воды уже не осталось никакого следа. Мейерке и другие мальчишки уже давно забросили башмаки и бегают босиком. Придя в сад, дедушка сбрасывает свой длинный кафтан на плетень и начинает раскапывать грядки. Глядя на него, Мейка тоже сбрасывает свою курточку и начинает копать. Дедушка копает большой лопатой, а Мейка маленькой. Во время работы Мейка вдруг задает деду вопрос: — Дедушка, мы выкопаем яму из постного масла? — Э, нет. Ям из постного масла не бывает. Надо посеять, тогда вырастет. Дедушка взял немного табачных листьев и понес к соседу, а оттуда принес взамен немножко семян. — Мы посадили подсолнухи, — говорит дедушка. — А постное масло? — Постное масло тоже, ты только не спеши. Прокопали, посеяли, полили грядки водой. Сперва появились маленькие листочки. Потом они стали побольше. Прошел месяц. Стебли начали расти и становиться все выше и крепче. — Не мешает оторвать кой-где листочки, тогда сами подсолнухи будут больше. — Так оторвать? — Нет, так можно испортить, надо осторожно отщипнуть или отрезать острым ножом, снизу вверх. Да. И спроси соседку, возьмет ли она листья на корм для коровы, она нам сможет отплатить молоком. Дни идут и сад цветет. Подсолнухи зацвели большими желтыми кругами. Они поворачивались всегда к солнцу. Где бы ни находилось солнце, туда они поворачивают свои круглые головки. На некоторых стеблях вокруг большого подсолнуха вырастают маленькие и тоже поворачивают свои головки, всегда за большими, к солнцу. Так и цветут: большие подсолнухи и маленькие. Однажды Мейерке подполз и провел рукой по цветку, — вдруг желтые фонарики, и Мейерке увидел белые еще не созревшие зернышки, покрытые желтыми пупырышками. — Дедушка, зерна! — кричит Мейерка, — белые зерна! — Хорошо, — говорит дедушка, — маленькие пупырышки ты можешь взять, а подсолнечники пускай остаются. — Дедушка! — опять кричит Мейерке, — птицы клюют зерна, вот посмотри, в этом колесе они выклевали большой кусок. — Они тоже хотят кушать, — говорит дед, — они и клюют. Надо только так сделать, чтоб и нам немного осталось. Пойди, Мейерке, принеси мой старый порванный кафтан, он висит в сенях, и посмотри, не завалялась ли где старая порванная шапка. Дедушка связал две палки крест-накрест, всунул длинным концом в землю, надел рукава кафтана на обе палки, а на верхушку посадил шапку. И получился человек — пугало. Повеет ветерок и пугало завертится, а птички думают, что человек их гонит, и бросаются прочь.
Когда зерна созрели и подсолнухи опустили свои головки, Мейерке с дедушкой срезали их и разложили на крыше, чтоб они еще лучше подсохли. После этого они разложили мешки на землю и вылущили семечки. — А теперь мы будем сеять постное масло? — спрашивает Мейерке. — Нет, — отвечает дедушка: — теперь мы будем приготовлять постное масло. — Но, как же? — Уж погоди, сам увидишь. И вот дедушка взял большой мешок с семечками, дал Мейерке маленький, и они вместе отправились к сбивальщику масла. Маслобойня помещалась на большом дворе на краю города. Там собралось много телег. Мужики привозили семечки и семена из деревень. — Шолем алейхем (здравствуйте), — говорит хозяин с засученными рукавами и жирными руками, — вы привезли сбивать масло? — Да, — говорит дед, — привезли один мешок. — Хорошо, сейчас. Живо бросили семена под пресc и скоро пришла мать и принесла пустой бочонок. А через час они все шли домой с полным бочонком масла, в котором было добрых десять фунтов.
Всю зиму Мейеркина мать жарила и шкварила всякие вкусные кушанья на постном масле и Мейерке незачем было облизывать пальцы. Только иногда он, смеясь, обращался к матери: — Ну, что скажешь, мама, постное масло покупают? — Да, да, постное масло приготовляют, — говорит дедушка, очень довольный и улыбается. Мама тоже улыбается. А Мейерке не улыбается, а прыгает, как козленок. — Масло не покупают! Масло приготовляют! И скачет он так, что пыль столбом подымается.
Двоська
Кто знает, кто знает, как нашу коровушку зовут? Ее зовут Двоська. Родилась, прижилась у нас коровушка. Гинда сказала, чтобы ее назвали Хамкой, а я сказал — Двоськой. И вот Гиндины товарищи звали ее Хамкой, а мои товарищи звали ее Двоськой. Когда мать пошла звать шойхета[1], чтобы отдать ему Двоську, я с Гиндой уже заранее обо всем сговорился. Взяли Двоську, ввели в сарай, зарыли в сено и на ухо шепнули: — Лежи смирно, Двоська, а не то будет плохо. Мы только вышли из сарая, а уж идет шойхет в своем длинном засаленном лапсердаке. Гинда и я, мы сердиты на шойхета, мы его видеть не можем, а мать на нас кричит. Лежит Гинда на траве у сада и смотрит, что-то будет. Лежу я на траве, немного поодаль, и смотрю, что-то будет. Приводит мать шойхета в сарай к нашей телке — глядит нету телки. Тут уж мать знает — сорванцы куда-нибудь запрятали телку. Идет мать ее искать, а шойхет садится возле забора на бревно и ждет. Гинда говорит: — Надо его облить водой из насоса, так он живо уйдет отсюда. А я говорю, — постой, я знаю лучшее средство: я его привяжу за «цицес»[2] к забору, веревок у меня в кармане достаточно. Я крадусь за бревно, а Гинда идет к шойхету, занимать его разговором: — Реб шойхет, есть у вас дома девочки? — Есть. — Какого возраста, такие как я? — Такие. — Как зовут старшую? — Старшую зовут Цирл. — Как зовут младшую? — Младшую зовут Мирл. — Почему они не приходят ко мне поиграть? — Я им скажу, и они… Тем временем я перевязал и затянул покрепче «цицес» к веревочке и веревочку к забору, а мать уж ведет Двоську из сарая. — Вот бесы, — говорит она, — засунули телку в сено, ведь так и задохнуться может бессловесное животное, — кричит мать. — А резать бессловесное животное разве можно? — говорит Гинда и начинает реветь. А я говорю: — Двоську никто не зарежет! — Глупые дети! — говорит мать. — Идемте, реб шойхет. Шойхет подымается с места и… трах через бревно, только ножки в воздухе замелькали.
Мать бежит спасать шойхета, а я с Гиндой к Двоське; отвязали веревку и «катай» с Двоськой по улице, к маленькой тюрьме, а оттуда прямо в поле. Двоська прыгает, а мы за ней. Я обхватил Двоськину шею своим ремнем и остановился. Мы немножко отдохнули, Гинда и говорит: — Куда мы пойдем? — Домой? — Мать будет ругаться. — К Двойре? — К Двойре неловко. И мы остаемся в поле. Поле нам знакомо, мы тут когда-то собирали дикие груши. Наступила ночь. Стало темно. Гинда говорит: — Ты не боишься? — Я не боюсь, а ты? — Я тоже нет. Двоська тихонько замычала. Мы хотим, чтоб она молчала, а она опять замычала. Вдруг мы слышим «Хаська» наша мычит (наша красная корова мычит грубым голосом, а Хаська с писком, как трубный звук в день Нового Года). Двоська мычит, а Хаська отзывается. И что же мы видим? Хаська наша бежит, выставив рога, ни жива, ни мертва и прямо на нас. Голодная Двоська кинулась к ней сосать, а нам стало веселей. Мы привязали веревочку к дереву, сами стали под дерево, а ночь идет и идет. — Тут нет волков? — спрашивает Гинда. (Я не знаю есть ли тут волки.) — Нет, — говорю я. — Ты хочешь кушать? — Нет. А ты? — А я-таки хочу. Гинда умеет доить коров. Красная корова брыкается, а Хаська нет. Но во что доить? У меня есть маленькая жестяная мисочка, совсем маленькая. Гинда глядит, глядит на нее и все-таки начинает доить. Темно. Одно только дерево возле нас. Надоили мы полную мисочку молока. Гинда говорит: «пей ты». Я говорю: «пей ты». Мы говорим шепотом. Я пью капельку и Гинда пьет капельку, Гинда хочет рассмеяться, но она сдерживается, она боится громко смеяться. Еще надоили мисочку молока, молоко теплое, и мы пьем. — Ты хочешь спать? — спрашивает Гинда шепотом. — Нет, а ты? — Я тоже не хочу. Мы стоим прислонившись к дереву.
Мне снится: воры ходят вокруг, носят мешки в руках и хотят нас потащить на чердак. Мы держимся за ножки стола и не хотим их отпустить, а воры бегают вокруг, зовут своих товарищей и кричат нам: — Идемте в тюрьму! — Только в тюрьму вы пойдете! — Вы испугали шойхета, обе девочки его померли, идемте в тюрьму! Мы просыпаемся, на дворе уже день, мы стоим под деревом, кругом поле. Мать, отец и сосед Ноте стоят возле нас. Мама и смеется и плачет, а мы боимся, что сейчас нам влетит. — Домой, сорванцы! — говорит отец, а мама и плачет и смеется.
— Ты понимаешь, какова наша «красавица?» — говорит она (мать зовет «Хаську» — «красавицей»). И мы все идем домой. Гинда ведет Двоську за веревочку. Хаська уже опоздала в стадо. Все соседи выходят нам навстречу. Как мне и Гинде неловко перед ними! А я думаю, как у нас теперь дома, когда я и Гинда не ночевали там? Гинда говорит, что все так, как было. Пожалуй у нас никто в постели и не спал, только кошку мы нашли в ней. А шойхет к нам больше не пришел. Двоська уже большая, ей уже год. — Летом — говорит отец — Двоська пойдет уже с пастухом пастись в лес, на все лето. Мы поедем туда на нашей собственной телеге и будем там ночевать. Рано утром пойдем искать грибы, а днем будем собирать ягоды. Мы навестим Двоську и привезем целую телегу ягод домой. Мои товарищи тоже поедут. Я хочу упросить отца, и если он позволит, мы все поедем, а обратно пойдем пешком, так как телега будет полна корзинок с ягодами.
Последние комментарии
46 минут 17 секунд назад
5 часов 47 секунд назад
7 часов 19 минут назад
9 часов 8 минут назад
14 часов 54 минут назад
14 часов 59 минут назад