Ждущие звёзды [Альетт де Бодар] (fb2) читать онлайн

Альетт де Бодар Ждущие звёзды

* * *

Перевод Anahitta при поддержке проекта «Литературный перевод». 2018 г.

* * *

Свалка космических кораблей находилась в изолированном участке Чужаков, одном из многочисленных белых пятен на межзвездных картах, не более и не менее интересном, чем соседние квадранты. Для большинства людей это была бы просто скучная часть длинного путешествия, которую корабли Разумов проскакивают, рассекая глубокий космос, а корабли Чужаков обходят на малой скорости, пока пассажиры спят в гибернационных камерах.

Только подобравшись ближе можно увидеть неуклюжие громады кораблей: отблески звездного света на металле, безупречно строгую красоту корпусов, хотя все они изуродованы и навсегда утратили способность двигаться. Это живые трупы, оставленные как напоминание о их поражении; наглое заявление Чужаков о своей военной мощи; напоминание о том, что их оружие способно сбить любой корабль Разума, за которым они погонятся.

На аппаратуре наблюдения «Киноварной усадьбы» корабли казались маленькими, как игрушечные модели или аватары, − Лан Нхен запросто уместила бы их на ладони и с такой же легкостью раздавила. По мере того как поле обзора аппаратуры двигалось, показывая один за другим корабли, одну за другой развалины, бесформенные груды сожженного и покореженного металла, вырванных механизмов, разбитых капсул и сломанных шаттлов, сердце Лан Нхен будто сжимал и раскалывал на куски ледяной кулак. Как подумаешь о Разумах внутри − мертвых или покалеченных, больше неспособных двигаться...

− Ее здесь нет, − проговорила она. На экране перед ней появлялось все больше и больше кораблей − груда трупов подавляла ее, вызывая жалость, горе и гнев.

− Терпение, дитя, − сказала «Киноварная усадьба». Как всегда, в голосе Разума звучало веселье − как-никак она прожила пять столетий и переживет Лан Нхен и ее детей настолько, что обращение «дитя» кажется ничтожным и неподходящим, чтобы выразить всю тьму поколений между ними. − Мы знали, что на это уйдет время.

− Она должна быть где-то с краю, − заметила Лан Нхен, прикусив губу.  Она должна там найтись, иначе спасательная миссия неизмеримо усложнится. − По словам Кук...

− Твоя кузина знает, что говорит, − ответила «Киноварная усадьба».

− Да, наверное.

Лан Нхен захотелось, чтобы Кук была здесь с ними, а не спала в своей каюте мирным сном младенца, но «Киноварная усадьба» заметила, что Кук нужно отдохнуть перед тем, что их ждет. Лан Нхен сдалась, уступив вышестоящему авторитету. Всё равно на Кук вполне можно было положиться в некоторых отношениях, пока дело не касалось коммуникабельности и умения вести переговоры. Зато в семье ей не было равных в технических вопросах, а её сеть контактов простиралась далеко в пространство Чужаков. Вот откуда они узнали о свалке...

− Там.

Датчики запищали, и на экране увеличилось изображение корабля на краю свалки, который казался даже меньше, чем громадины его сотоварищей. «Цитадель черепахи» принадлежала новейшему поколению кораблей, была по сравнению с предшественниками компактнее и маневреннее: разработанная для стремительных полетов и маневров, а не для перевозок, более изящная, чем любое другое произведение Имперского цеха. В отличие от других кораблей её нос и обшивка были декорированы, украшены многочисленными рисунками из старинных легенд и мифов, вплоть до дай вьетских со Старой Земли. Обшивку портил единственный след от выстрела − выжженная пробоина в одной из башен раскрашенной цитадели, покалечившая Разум, который одушевлял корабль.

− Это она, − сказала Лан Нхен. − Я ее где угодно узнала бы.

У «Киноварной усадьбы» хватило такта промолчать, хотя, конечно, она могла во мгновение ока сравнить конструкцию корабля с хранящимися в ее обширной базе.

− Значит, пора. Выпускать капсулу?

Внезапно ладони Лан Нхен стали скользкими от пота, а сердце в груди застучало в бешеном ритме, словно сошедшие с ума храмовые гонги.

− Да, наверное, пора.

По любым меркам их план был безумием. Проникнуть в пространство Чужаков, каким бы оно ни было уединенным, чтобы починить корабль, как бы легко он ни был поврежден...

Лан Нхен понаблюдала за «Цитаделью черепахи» − за изгибами корпуса, изящным откосом двигателей вдали от жилого отсека, выжженной отметиной в обшивке, похожей на пулевое ранение в груди. На носу тоже был небольшой рисунок, различимый только острым глазом: веточка цветущего абрикоса − символ удачи в новом году − её более тридцати лет назад вывела на корабле мать Лан Нхен как прощальный подарок двоюродной бабушке перед тем, как корабль отправился на своё последнее роковое задание.

Конечно, Лан Нхен бережно хранила в памяти каждую деталь корабля, каждый поворот коридоров внутри, каждый закуток, каждую впадинку и щель снаружи − знала их по изображениям. И даже до этого, до того, как в ее голове зародился план спасения, она стояла перед семейным алтарем, глядя на вращающуюся голограмму корабля, который был также её двоюродной бабушкой, и задавалась вопросом, как вообще можно бросить в беде Разум и поставить на нем крест.

Теперь она стала старше, достаточно взрослой, чтобы повидать такое, отчего стынет кровь; достаточно взрослой, чтобы замыслить собственное безрассудство и втянуть в него кузину и двоюродную прабабушку.

Определенно, взрослее. Возможно, мудрее, если им посчастливится выжить.

* * *

В Заведении о них рассказывали байки, да и в любом случае достаточно было только взглянуть на них − приземистые темные фигуры, особая манера щуриться при смехе. Были и другие подсказки: воспоминания, от которых Кэтрин просыпалась, тяжело дыша, сбитая с толку, и всматривалась в белые стены дортуара, пока не исчезали пульсирующие, спутанные образы, которые она не могла точно определить, и пока ее не убаюкивало дыхание множества спящих соседок. Необычные пристрастия в еде: тяга к рыбным соусам и ферментированному мясу. Неясное ощущение, что она не вписывается в коллектив, что общество давит на нее со всех сторон, − все это казалось ей бессмысленным.

Хотя должно было иметь смысл. Кэтрин забрали у дикарей ребёнком, как и её однокашниц, спасли от нищеты и опасностей, вывели на свет цивилизации − в белые стерильные комнаты и к пресной еде, в неловкие объятия, всегда казавшиеся фамильярными. Спасённая, как всегда говорила наставница, и её лицо преображалось, скулы резко обозначались на бледной коже. Попавшая в безопасность.

Кэтрин спрашивала, от чего она в безопасности. Поначалу они все спрашивали − все девочки в Заведении. Джоанна и Кэтрин были среди них самыми буйными.

Пока наставница не показала им видео.

Они все сидя за столами смотрели на экран в центре амфитеатра − в кои-то веки молча, не пихая друг дружку и не перешучиваясь. Даже Джоанна, которая всегда была первой язвой, ничего не говорила и не отрывалась от экрана.

На первом кадре была женщина, похожая на них, − меньше ростом и с более темной кожей, чем у галактинцев. Её огромный живот выступал, как опухоль из какого-нибудь фильма-катастрофы. Рядом стоял мужчина − судя по рассеянному взгляду, он что-то смотрел по сети через свои импланты, но вот женщина позвала его, держа руку на животе и морщась. В одно мгновение его взгляд стал осмысленным и отсутствующее выражение лица сменилось страхом.

За долю секунды до того, как наложилась звуковая дорожка с переводом, − на застывшее во времени мгновение слова и слоги сошлись вместе, зазвучали болезненно знакомо для Кэтрин, словно детские воспоминания, которые ей никогда не удавалось собрать по кусочкам, − краткие вспышки: новогодний фейерверк в замкнутом пространстве;, страх, что ее сожгут, нарушат способность её тела к исцелению... Затем это мгновение исчезло, как лопнувший шарик, потому что происходящее на экране приобрело самый страшный оборот.

Камера раскачивалась, стремительно двигаясь по пульсирующему коридору. Девочки слышали тяжелое дыхание женщины − она поскуливала как раненое животное, − а врач негромко подбадривал её.

− Она идет, − снова и снова шептала женщина, и врач кивал. Одной рукой он сжимал её плечо так сильно, что костяшки его пальцев стали цвета тусклой луны.

− Ты должна быть сильной, − сказал он. − Ханн, пожалуйста. Будь сильной ради меня. Это всё во благо Империи, да живет она десять тысяч лет. Будь сильной.

Видео оборвалось, затем − камера тряслась всё неистовее − в кадр стали вразброс попадать части тесного помещения с бегущим текстом на стене и множество других людей с одинаковым выражением страха на лицах; та женщина, лежа на спине, кричала от боли − при каждом рывке бедер у неё шла кровь. Камера переместилась к ёе ногам, где руки врача вытаскивали из темнеющего отверстия что-то гладкое и блестящее. Женщина закричала снова − и хлынула кровь, ещё больше крови, целые реки крови, которые невесть как помещались в её теле, а затем из неё вышло существо и стало очевидно, что, хотя оно выглядело как младенец с чересчур большой головой, для человека оно слишком угловатое и всё опутано проводами...

Затем изображение медленно потемнело, и на экране возникла та же женщина, уже обмытая врачами; существа − ребенка − нигде не было видно. Она смотрела в камеру, но отсутствующим взглядом, с уголка губ стекала слюна, а руки судорожно дергались.

Изображение опять потемнело, и опять появилась залитая светом комната, в которой, казалось, стало намного холоднее

− Вот так дай-вьеты рождают Разумы для своих космических кораблей, − сказала наставница в воцарившейся тишине. − Их помещают в матку женщины. Такая судьба была уготована всем вам. Каждой в этой комнате. − Она окинула взглядом всех девочек, задержавшись на Кэтрин и Джоанне, которые слыли в классе смутьянками. − Вот почему пришлось забрать вас, чтобы вы не стали племенными кобылами для мерзости.

«Мы», конечно, означает Совет − религиозных психов, как их называет Джоанна, − церковь избавителей, которые швыряют деньгами, финансируя спасение и обучение детей. Они считают священным любое живое существо от человека до насекомого (разумеется, девочкам было интересно, какое место отведено им в этой схеме).

Когда ученицы разлетелись, словно стайка воробьёв, Джоанна устроила во дворе заседание. Её глаза лихорадочно блестели.

− Они это подделали. Иначе никак. Придумали какое-то глупое объяснение, чтобы держать нас здесь в клетке. В смысле, зачем в наше время рожать естественным образом, если есть искусственные утробы?

Кэтрин, у которой всё ещё стояли перед глазами потеки крови на полу, содрогнулась.

− Наставница говорит, что они всё равно рожают сами. Они считают, что роды создают особую связь между Разумом и его матерью, но матери должны присутствовать и быть в сознании во время родов.

− Чепуха. − Джоанна покачала головой. − Даже близко не похоже на правду. Говорю же, это явно подделка.

− Выглядит по-настоящему. − Кэтрин вспомнила крики женщины; хлюпающий звук, с которым Разум вылез из её утробы; страх на лицах всех врачей. − Постановочный фильм не был бы таким... неприглядным.

Они видели художественные фильмы: глянцевые и ровные, с высокими мускулистыми актерами, красивыми элегантными актрисами, лишь с небольшой примесью искусственных дефектов, чтобы картина казалась правдоподобной. Девочки знали, как отличить их от остальных, потому что в Заведении умение отделять ложь от правды было жизненно важным.

− Готова поспорить, что они и такое могут подделать, − сказала Джоанна. − Они могут подделать что угодно, если захотят.

Но выражение её лица противоречило словам; даже она была потрясена. Даже она не верила, что они могут зайти так далеко.

− Не думаю, что это ложь, − подвела итог Кэтрин. − Не на этот раз.

И ей не надо было смотреть на лица остальных − и так ясно, что они тоже поверили, даже Джоанна со всей её враждебностью, и Кэтрин нутром почуяла, что это всё меняет.

* * *

Кук вышла на связь, когда капсула оторвалась от «Киноварной усадьбы», в душераздирающий момент, когда Лан Нхен перестала чувствовать гравитацию корабля, и уютную темноту капсулы сменили далекие очертания брошенных кораблей.

− Эй, кузина! Скучала по мне? − спросила Кук.

− Ага, я так по пожару скучаю. − Лан Нхен в последний раз проверила снаряжение − капсула была компактной, в кабину летчика с трудом втискиваешься, и Лан Нхен приходилось складывать все свои провода и устройства в закутки и щели суденышка, предназначенного лишь для аварийной эвакуации. Надо было попросить у «Киноварной усадьбы» обычный транспортный шаттл, но капсула меньше, ею легче управлять и в ней проще уклоняться от охраны кладбища.

− Ха-ха-ха, − сказала Кук без намека на веселье. − Между прочим, семья узнала, что мы делали.

− И?

Несколько лет назад это обескуражило бы Лан Нхен, а сейчас ей было всё равно. Она знала, что поступает правильно. Ни одна дочь-потомок не позволит члену семьи ржаветь на чужом кладбище. Если она не сможет спасти двоюродную бабушку, то хотя бы привезет её тело для подобающих похорон.

− Они решили, что мы следуем одному из безумных планов двоюродной прабабушки.

Лан Нхен фыркнула. Её руки порхали над приборной панелью, прокладывая к «Цитадели черепахи» курс, который позволит оставить запас тяги на случай непредвиденных маневров.

− Я не из тех, кто придумывает безумные планы, − рассеянно заметила по каналу связи «Киноварная усадьба». − Пусть этим занимается молодежь. Подожди... − Она исчезла из поля зрения. − Дитя, дроны летят.

Ну конечно. Вряд ли Чужаки оставили драгоценные военные трофеи без охраны.

− Где?

Лобовое стекло капсулы постепенно закрыл прозрачный слой, усыпанный светящимися точками − стремительно движущимся войском маленьких аппаратов со стрелочками, показывающими их кинематические характеристики и предположительные траектории. Лан Нхен еле сдержала ругательство.

− Ого сколько! Они действительно дорожат своими обломками.

Это не было вопросом, и ни Кук, ни «Киноварная усадьба» не стали отвечать.

− Защитные дроны, они патрулируют периметр, − сказала Кук. − Мы тебя проведём. Дай мне несколько секунд, я подключусь к системам двоюродной прабабушки.

Лан Нхен представила, как кузина лежит на животе в кровати на нижней палубе «Киноварной усадьбы». Когда Кук размышляет, у неё всегда такое выражение лица − наполовину озадаченное, наполовину сосредоточенное − пока она не примет решение. Эскадра дронов в лобовом стекле расползалась, они шли на Лан Нхен со всех сторон − великолепный балет, призванный ошеломить противника. И они этого добьются, если она не отреагирует достаточно быстро.

Её пальцы зависли над приборной панелью, а потом она приняла решение и ловким маневром увернулась от ближайшей группы.

− Кузина, как насчет поторопиться?

Кук не ответила. Демоны её побери, сейчас неподходящий момент для долгих раздумий! Лан Нхен заложила резкий вираж, пройдя на волосок от группы дронов. Те обогнали её и тут же развернулись назад, гораздо скорее, чем она ожидала. О прародители, они быстры, слишком быстры для кораблей на ионной тяге. Кук придется пересмотреть траекторию.

− Кузина, ты это видела?

− Да. − Голос Кук был далеким. − Уже приняла в расчет. Учитывая размеры дронов, похоже, что на них винтовые двигатели.

− Всё это чудесно... − Лан Нхен сыпя проклятиями, прокладывала путь через ещё две волны дронов. Капсула качалась от выстрелов. Пока она держит скорость, всё в порядке... Всё в порядке... − Но, заметь, мне плевать на технологии, особенно сейчас!

На экране появилась тонкая красная нить траектории, которая всю дорогу до «Цитадели черепахи» и ее скопления капсульных люлек извивалась и виляла, как хвост испуганной рыбы. Похоже, она была проложена через самую гущу дронов, хотя не это самое страшное.

− Кузина, − позвала Лан Нхен. − Наверное, у меня не получится...

Пределы допустимой погрешности были нулевыми − если она не впишется в какой-нибудь изгиб, инерция движения может не позволить войти в следующий.

− Это единственный путь, − бесстрастно ответила Кук. − Я буду пересматривать по мере движения, если двоюродная бабушка увидит брешь. Но на данный момент...

Лан Нхен на мгновение закрыла глаза, обращая их к Небесам, хотя сама сейчас находилась в небесах, и прошептала молитву прародителям, прося защиты. Вернувшись к экрану, она отправила капсулу в самое сердце вражеского роя. Руки летали над приборной панелью, машинально подправляя курс, − танец в гуще дронов: подойти, увернуться, прокладывая извилистый путь через пространство, которое отделяет её от «Цитадели черепахи». Она не сводила глаз с экрана, а пальцы стремительно стучали по панели, исправляя малейшие отклонения от заданной траектории за долю секунды до того, как погрешность курса станет значимой.

− Еще чуть-чуть. − В голосе Кук прозвучало едва заметное ободрение. − Давай, кузина, ты можешь...

Впереди уже маячила «Цитадель черепахи»: крепления для аварийных капсул обветшали от долгого бездействия, но уцелел ангар для приема шаттлов и капсул из космоса, его вход тонкой серой линией пересекал металлическую поверхность внизу корабля.

− Закрыто! − Лан Нхен тяжело дышала − она шла быстро, даже слишком быстро, разгоняя с пути дронов, как напуганных мышей, и если ангар не открыт... − Кузина!

Голос Кук на линии связи казался далеким и каким-то приглушенным.

− Мы же обсуждали. Обычно корабль переключается на аварийный режим, если он поврежден, и он должен открыться...

− А если не открылся? − спросила Лан Нхен. Корабль нависал над ней, закрывая почти весь обзор − уже достаточно близко, чтобы сосчитать капсульные люльки и рассмотреть выбоины на поверхности. Можно представить, каким жутким будет столкновение, если капсула Лан Нхен врежется в прочный корпус.

Кук промолчала, да ответа и не требовалось − обе знали, что случится, если это окажется правдой.

«Прародители, защитите меня, − снова и снова крутилось в голове Лан Нхен, когда на неё понеслись ворота ангара, по-прежнему закрытые. − Прародители, защитите меня»...

Ворота открылись, когда она приблизилась настолько, что рассмотрела на них изящную гравировку. Металлическая громада раздвинулась от центра, открывая проход, способный пропустить небольшое судно. Капсула Лан Нхен протиснулась внутрь; ворота закрылись, и в кабине воцарилась темнота. Капсула с толчком остановилась, и Лан Нхен дёрнулась, как разболтанная кукла.

Лан Нхен потребовалось некоторое время, чтобы унять дрожь, прежде чем она выбралась из капсулы и сделала первый неуверенный шаг на корабле.

Небольшой фонарь в скафандре освещал только бесконечные клубящиеся тени: ангар был достаточно просторным, чтобы вмещать корабли гораздо большего размера. Несомненно, тридцать лет назад он был полон, но Чужаки наверняка опустошили его, когда отбуксировали развалины корабля сюда.

− Я внутри, − прошептала она и отправилась сквозь мрак искать центральный отсек и Разум, который был её двоюродной бабушкой.

* * *

− Мне жаль, − сказал Джейсон Кэтрин. − Совет отклонил твой первый вариант будущей работы.

Кэтрин сидела в кресле очень прямо и старалась не обращать внимания на неудобную одежду − слишком открытую на груди, чересчур широкую в бедрах. Ей пришлось в спешном порядке подгонять штанины, когда они с Джоанной обнаружили, что портниха ошиблась с длиной.

− Понимаю, − ответила она, потому что больше сказать было нечего.

Джейсон сверлил взглядом металлическую поверхность стола, будто мог призвать назначение из ниоткуда. Кэтрин знала, что он желает добра, и, наверное, сам вызвался сказать ей лично, а не предоставил это какому-нибудь незнакомцу, которому на неё наплевать. Но в тот момент она не хотела, чтобы он напоминал о том, что работает на Совет в «Защите дай-вьетских беженцев» и тоже приложил руку, неважно в какой малой степени, к тому, что её пожелания отвергли.

Наконец Джейсон медленно и осторожно произнес слова, которые, без сомнения, повторял дюжину раз в день:

− Правительство проявляет большое внимание к выбору работы для беженцев. Твоё назначение на космическую станцию кажется... нецелесообразным.

Нецелесообразно. Кэтрин продолжала улыбаться, держать на лице маску, хотя было больно приподнимать уголки губ и щурить глаза, делая вид, что она довольна.

− Понимаю, − повторила она, зная, что бесполезно говорить что-то другое. − Спасибо, Джейсон.

Джейсон покраснел.

− Я пытался возражать, но...

− Знаю, − сказала Кэтрин.

Он был клерком, вот и всё, − молодой гражданский служащий в самом низу иерархии Совета. У него нет никакой возможности добиться того, что она желает, даже если он хочет ей угодить. В любом случае, ничего удивительного. После Мэри, Оливии и Джоанны...

− Знаешь что, − сказал Джейсон. − Давай встретимся вечером? Сходим куда-нибудь, чтобы всё забылось.

− Ты же знаешь, что всё не так просто, − ответила Кэтрин. Как будто ресторан или прогулка к водопаду или что ещё приятное имеет в виду Джейсон, может заставить её забыть.

− Да, но с Советом я ничего не могу поделать, − твердо произнес он. − Зато могу подарить приятный вечер.

Кэтрин заставила себя улыбнуться.

− Буду иметь в виду. Спасибо.

Когда она вышла через широкую арку из здания, в оконных стеклах сверкнуло солнце, и на короткий миг она перестала быть собой. Она смотрела на звездный свет, отражающийся в стеклянных панелях, на пожилую женщину, которая проводила рукой по стене и улыбалась с душераздирающей печалью... Кэтрин моргнула, и всё исчезло, осталось только чувство печали, тревоги, будто она упустила что-то важное.

Джоанна ждала ее на лестнице, сложив на груди руки, а её взгляд мог просверлить дыру в газоне.

− Что они тебе сказали?

Кэтрин пожала плечами, удивляясь, с каким трудом дается такой простой жест.

− Наверное, то же, что и тебе. Нецелесообразно.

Они все просили о таком назначении − о чём-нибудь, связанном с космосом: в обсерватории, на космической станции или, в случае Джоанны, прямо просились в команду тихоходного корабля. Всем отказывали примерно по одной и той же причине.

− Куда ты подашься? − спросила Джоанна.

Ее собственный измятый листок уже упокоился в ближайшем терминале по переработке. Она отправлялась на север, в Стил, на археологические раскопки.

Кэтрин пожала плечами с небрежностью, которой не ощущала. Им всегда было так легко под звездами, они всегда тосковали по космосу, жаждали быть ближе к родным планетам, висеть в невесомости без привязи; там, где их не будут оценивать и осуждать за то, что им недостаёт качеств, которые вообще не свойственны их народу.

− Я стану репортёром.

− Ты хотя бы не уедешь далеко, − заметила Джоанна с легкой обидой.

− Да.

Офис новостной компании находился в двух кварталах от Заведения.

− Уверена, что Джейсон приложил руку к твоему назначению, − сказала Джоанна.

− Он ничего об этом не говорил...

− Разумеется, он бы не сказал, − тихо фыркнула Джоанна. Её мало волновал Джейсон, но она знала, как много значит для Кэтрин его общество и насколько больше станет значить, если её с Кэтрин разделит целый континент. − Джейсон трезвонит о своих неудачах, потому что они его беспокоят. Вряд ли ты когда-нибудь услышишь от него об успехах, он боится прослыть хвастуном. − Выражение её лица изменилось, смягчившись. − Ты ему небезразлична, знаешь − по-настоящему. Тебе повезло в этом мире.

− Я знаю, − ответила Кэтрин, думая о прикосновениях его губ к своим; о его руках, обнимающих её, пока она не почувствует себя цельной. − Я знаю.

Повезло в этом мире − она и Джейсон, и её новая квартира, и насиженные места − недалеко от Заведения, хотя она на самом деле не уверена, было ли последнее благословением, хочет ли она помнить годы, когда наставница вбивала в них подобающее поведение: лишения, если они говорили не на идеальном галактическом; долгие часы мытья общежитских туалетов за малейший намек на недовольство едой; ночь, которую они провели голыми снаружи, на крепнущем холоде, потому что не могли  вспомнить, какой галактический президент колонизировал Долговременную Станцию.  − и как наставница нашла их, сбившихся в кучку, чтобы сохранить тепло и не заснуть, и отправила в карцер на пять часов, отругав за то, что они вели себя как дикие животные.

Кэтрин вдавила ногти в ладони, чтобы боль вернула ее в настоящее, на ступени центрального офиса Совета, увела от Заведения и всего, что оно для них означало.

− Мы свободны, − наконец сказала она. − Только это имеет значение.

− Мы никогда не будем свободны, − мрачно ответила Джоанна. − На твоих документах есть отметка «Заведение». И даже если бы её не было − ты правда веришь, что мы сольемся с остальными?

В Прайме, где дай-вьетов не привечали, не было никого, полностью похожего на воспитанниц Заведения. Никого с такими глазами, с таким цветом кожи − даже манера себя вести не полностью изменилась за годы обучения.

− Ты когда-нибудь думала... − Джоанна замолчала, будто размышляла над чем-то настолько значительном, что это невозможно облечь в слова.

− Думала о чём? − спросила Кэтрин.

Джоанна прикусила губу.

− Ты когда-нибудь думала, каково было бы остаться с родителями? С нашими настоящими родителями?

С родителями, которых они не помнили. Они проверяли − никто из детей Заведения не помнил ничего до появления здесь. Наставница говорила − это потому что их забрали слишком маленькими, и это к лучшему. Джоанна, конечно, предполагала что-то более зловещее − в Заведении с ними что-то сделали, чтобы держать послушными.

На мгновение Кэтрин подумала о жизни среди дай-вьетов − идиллический образ дружной семьи, как в голофильмах, − мираж, который разбился на куски о неопровержимую реальность видео с родами.

− Мы стали бы там племенными кобылами, − сказала она. − Ты видела...

− Сама знаю, что видела, − резко ответила Джоанна. − Но, может... − Она побледнела. − Может, это было бы не так уж плохо, в обмен на всё остальное.

Быть любимыми, пользоваться уважением, находиться на своем месте; иметь возможность смотреть на звёзды, не задаваясь вопросом, которая из них твой дом, и не мечтая вернуться в семью.

Кэтрин потерла живот, вспоминая видео и существо, которое выбралось из живота женщины, всё в металлических гранях и блестящих кристаллах, покрытое кровью матери, и на мгновение она будто сама стала той женщиной − парила над её телом, отделенная от оков плоти, и наблюдала, как в страданиях даёт жизнь. Это ощущение прошло, но Кэтрин по-прежнему чувствовала, что она распространилась, дальше, чем должна была быть, и смотрела на себя со стороны, на то, как проходит её жизнь, незначительная и бессмысленная, полностью ограниченная от начала до конца.

Может, Джоанна права. Может, это вообще было бы не так и плохо.

* * *

Корабль оказался меньше, чем ожидала Лан Нхен, − она судила по «Киноварной усадьбе», которая принадлежит к более старому поколению, а «Цитадель черепахи» при таких же технических возможностях гораздо меньше.

Со снаряжением на плечах Лан Нхен вышла из ангара в жилые отсеки. Она ожидала встретить хитроумные защитные системы вроде дронов, но здесь ничего не было. Только от стен исходило знакомое вязкое ощущение живого корабля − признак того, что заключенный здесь Разум ещё жив, но висит на волоске. Стены были голыми, без украшений, к которым Лан Нхен привыкла в «Киноварной усадьбе» − ни движущейся каллиграфии, ни сменяющихся космических пейзажей или цветов; тишину не оживляли фоновые мелодии цитры или другие звуки.

Она не могла тратить время попусту − Кук говорила, что у них два часа до того, как запустятся системы защиты и вручную будут активированы более мощные средства охраны, но Лан Нхен, не удержавшись, заглянула в один из жилых отсеков. Он тоже был пуст, на стенах отметины выстрелов. единственное цветное пятно − немного засохшей крови на кресле, напоминание о трагедии − поражении в бою, расправе с экипажем и транспортировке обломков на свалку. Засохшая кровь и на столе голограмма женщины, любимой матери или бабушки: простой покинутый портрет и никаких подношений или ладана − всё, что осталось от разрушенного алтаря прародительницы. Лан Нхен сплюнула на пол, чтобы отвадить злых духов, и вернулась в коридоры.

Она и вправду чувствовала себя здесь как в усыпальнице. Было такое однажды, когда старшая сестра взяла её с Кук провести ночь в семейной гробнице, и они почти не спали − не из-за чудовищ или чего-то подобного, а потому что всё пронизывали гнетущая тишина, запах ладана и погребальных подношений, напоминающих о том, что они тоже смертны.

Что Разумы тоже могут умереть − и спасательные операции бесполезны, − нет, нельзя так думать. С ней Кук, и вместе они...

Она уже давно не слышала Кук.

Лан Нхен настороженно остановилась: тихо не только на корабле, мёртвое молчание и в её системе связи. С тех пор... с тех пор, как она ступила на «Цитадель черепахи». Тогда она последний раз слышала кузину: спокойные указания насчет аварийной готовности, ворот ангара, что в итоге всё будет хорошо...

Она проверила связь. Похоже, исправно, но на всех частотах слышался только треск. Наконец она отыскала канал, который был забит меньше остальных.

− Кузина? Ты меня слышишь?

Шум на линии.

− Очень... плохо. − Голос Кук с трудом можно было узнать. − Здесь... какие-то... помехи...

− Знаю, − ответила Лан Нхен. − Шум на всех каналах.

Кук ответила не сразу, а когда заговорила, её голос словно стал ещё дальше − у неё опять появилась интересная проблема.

− Не... шум. Они передают... данные. Нужно...

И связь оборвалась. Лан Нхен перепробовала все частоты, пытаясь найти более чистый канал, но − ничего. Она подавила ругательство − несомненно, Кук найдет способ обойти любую блокировку Чужаков на корабле, но это крайне странно. Зачем передавать данные? Если чтобы заглушать связь предполагаемых злоумышленников, то это как-то несущественно − по крайней мере, на фоне защитных дронов и подобных им механизмов.

Она прошла по коридорам, поднялась по винтовой лестнице в центральный отсек − в ушах ничего, кроме треска, ритмичного напева, стирающего любую связную мысль. Но это лучше, чем тишина, чем ощущение, будто идешь под водой в затонувшем городе, чувство, что опоздала, что двоюродная бабушка уже мертва без надежды на восстановление, и всё, что можно сделать, − убить её раз и навсегда и избавить от страданий...

Она ни с того ни с сего вспомнила видео, в котором прабабушка, уютно устроившись, сидела в центральном отсеке. Это были первые годы жизни «Цитадели черепахи», ключевые моменты её детства, когда мать оставалась на борту и руководила взрослением Разума. Прабабушка рассказывала кораблю сказки, а «Цитадель черепахи» старалась изобразить слова в бегущем тексте на стенах, смеясь от удовольствия, если у неё получалось, − милая и юная, не ведающая о том, какой конец её ожидает.

В отличие от остального корабля в центральном отсеке было тесно − место Разума из конца в конец оказалось завалено оборудованием Чужаков. Лишь кое-где под ним проглядывал металл. Шипы и выступы корабля торчали под странными углами, на них блестела непонятная темная жидкость. Лан Нхен обошла место Разума вместе с нагроможденным на нём оборудованием Чужаков − скопление кабелей и незнакомых механизмов − похоже, понадобится некоторое время, чтобы в них разобраться.

На мониторах вокруг мелькали графики и диаграммы, показывая изменения параметров, которых Лан Нхен не понимала, − они выглядели как показатели жизненных функций, но непонятно каких.

Она поклонилась Разуму как младшая старшей − слегка, потому что не была уверена, видит ли её Разум. Подтверждения этому отсутствовали − как словесные, так и любые другие.

Её двоюродная бабушка здесь. Должна быть здесь.

− Кузина. − Голос Кук опять зазвучал в ушах − отчетливый и необычно взволнованный.

− Почему я так хорошо тебя слышу? − спросила Лан Нхен. − Потому что я в центральном отсеке?

− Вряд ли, − фыркнула Кук. − Как раз из центрального отсека транслируются все данные. Я просто нашла способ отфильтровать передачу на обеих сторонах. Интереснейшая задача...

− Сейчас не время, − ответила Лан Нхен. − Мне нужно, чтобы ты направляла ход реанимации...

− Нет, не нужно, − отозвалась Кук. − Сначала послушай, что я скажу.

* * *

Звонок раздался ночью: мужчина в униформе Совета спрашивал Кэтрин Джордж − как будто не знал, что перед экраном стоит именно она, растрепанная и бледная, в три часа утра.

− Да, это я, − сказала Кэтрин.

Она боролась с ночными кошмарами − всё чаще и чаще просыпалась среди ночи с воспоминаниями о том, что всё её тело было забрызгано кровью; что она беспомощно наблюдала за гибелью звезд; о треске и мгновении, когда она зависла одна в темноте, зная, что получила смертельный удар...

Мужчина говорил спокойно и бесстрастно. В Стиле произошел несчастный случай, непредвиденное прискорбное происшествие, и Совет приносит ей свои соболезнования − они извиняются за поздний звонок, но сочли необходимым сообщить...

− Понимаю, − ответила Кэтрин.

Она держалась неестественно прямо, помня о своем последнем столкновении с Советом − тогда Джейсон назвал её желание попасть в космос нецелесообразным. Когда они сказали, что Джоанна...

Джоанна.

Вскоре слова мужчины заскользили мимо неё, как вода по стеклу, − пустые утешения и соболезнования, а у неё словно вырвали сердце. Она боролась с рыданиями, с тошнотой, хотела повернуть время вспять, к прошлой неделе, когда Джейсон со смущенной улыбкой подарил ей веточку цветущего абрикоса; хотела вдохнуть пряный аромат лимонного кекса, который он испек для неё, снова увидеть, как он с напускным равнодушием ожидает, понравится ли ей угощение. Хотела оказаться в его крепких объятиях и услышать, что всё хорошо, что всё будет хорошо, что с Джоанной всё в порядке.

− Мы обзваниваем её подруг, − говорил мужчина, − и, поскольку, вы были очень близки...

− Понимаю, − произнесла Кэтрин. Конечно, до него не дошла ирония: в прошлый раз Совету − Джейсону − она ответила точно так же.

Мужчина прервал связь, и Кэтрин осталась одна. Она стояла посреди гостиной и боролась с захлестнувшими чувствами − смутно знакомым неприятным ощущением в животе, осознанием того, что она чужая среди галактинцев; что она здесь не по своему желанию и не может уйти; что её жизнь должна быть более значительной, более насыщенной, чем медленное постепенное умирание, чем тиражирование новостей, в которых нет ни малейшего её вклада, − и что жизнь Джоанны должна была быть более значительной...

Экран всё ещё мигал. Какое-то более раннее сообщение от Совета, которого она не видела? Но почему...

На ощупь в темноте она ввела команду восстановить сообщение. Пока оно обрабатывалось, экран ненадолго почернел, и затем Кэтрин увидела лицо Джоанны.

На мгновение − бесконечное, мучительное мгновение она с облегчением подумала, что произошла ошибка, что Джоанна жива, но тут же осознала свою глупость − это же не звонок, а просто послание из могилы.

Джоанна была бледной, такой бледной, что Кэтрин захотелось её обнять, соврать, как и раньше, что всё будет хорошо, − но она больше не произнесет этих слов, никогда.

− Прости, Кэтрин, − сказала Джоанна. Её голос дрожал, а под глазами залегли круги на пол-лица, отчего она выглядела как бледный кошмар из фильмов ужаса − призрак, неприкаянная душа, упырь, жаждущий человеческой плоти. − Я не могу, больше не могу. В Заведении было хорошо, но теперь становится хуже. Я просыпаюсь по ночам и чувствую себя больной − как будто всё хорошее ушло из мира, будто еда стала безвкусной, а я как привидение прозябаю день за днем, словно вся моя жизнь бессмысленна и лжива. Что бы они ни сделали в Заведении с нашими воспоминаниями, теперь это нарушилось. Я разрываюсь на части. Прости, но я этого больше не вынесу. Я... − Она на мгновение посмотрела мимо камеры и опять повернулась к Кэтрин. − Я должна уйти.

− Нет, − прошептала Кэтрин, но она ничего не могла изменить. Ничего не могла сделать.

− Ты всегда была самой сильной из нас, − сказала Джоанна. − Пожалуйста, помни об этом. Пожалуйста. Кэтрин.

Затем камера выключилась, в комнате повисла гнетущая тишина, и Кэтрин почувствовала, что плачет, хотя слез не осталось.

− Кэтрин? − сонным голосом позвал из спальни Джейсон. − Ещё слишком рано, чтобы проверять рабочую почту...

Работа. Любовь. Бессмысленно, как говорила Джоанна. Кэтрин подошла к огромному окну и стала смотреть на распростертый внизу город − могущественный Прайм, центр Галактической Федерации. Здания окутаны светом, по улицам проносятся автолёты, в центре очертания громады Парламента − гордое доказательство того, что Галактическая Федерация по-прежнему контролирует большую часть галактики.

Огней слишком много, чтобы увидеть звёзды, но Кэтрин всё равно могла их представить, всё равно чувствовала их притяжение − всё равно помнила, что одна из них была её домом.

«Ложь, − говорила Джоанна. − Сфабрикованная, чтобы удержать нас здесь».

− Кэтрин?

Джейсон остановился за её спиной, обняв одной рукой за плечи − неловкая нежность, как всегда, как в тот день, когда он предложил жить вместе, стоя на одной ноге и не глядя на Кэтрин.

− Джоанна умерла. Покончила с собой.

Она скорее почувствовала, чем увидела, что он застыл. Спустя некоторое время Джейсон произнес изменившимся голосом:

− Мне так жаль. Я знаю, как много она значила...

Он осёкся и тоже молча стоял, глядя на город внизу.

Ее охватило то же чувство, что и в детстве, когда она посыпалась по ночам, − смутное ощущение, что с миром что-то не так; что в тенях скрываются наблюдатели, выжидающие возможности её схватить; что она не совсем вернулась в свое тело; что рука Джейсона на её плече − просто прикосновение призрака; что для безопасности недостаточно даже его любви. Что мир вокруг неё распадается на части, снова и снова. Она сделала вдох, надеясь рассеять это ощущение. Конечно, это просто горе, усталость, но ощущение не проходило, и от этого её почти тошнило.

− Лучше бы нас убили, − сказала Кэтрин. − Это было бы милосерднее.

− Убили? − переспросил Джейсон с неподдельным удивлением.

− Когда нас забрали у родителей.

Джейсон немного помолчал. Затем произнес:

− Мы не убийцы. Ты что, считаешь нас чудовищами из сказок, которые убивают и сжигают всех, кто от них отличается? Конечно же, мы не такие.

В его тоне больше не было неуверенности или неловкости. Кэтрин будто прикоснулась к какому-то глубокому источнику, содрала часть кожи, под которой оказались первобытные рефлексы.

− Вы стерли нам память. − Она даже не пыталась сдержать горечь.

− Нам пришлось. − Джейсон покачал головой. − Иначе вас бы убили. Ты это знаешь.

− Как я могу тебе доверять?

«Посмотри на Джоанну, − хотела она сказать. − Посмотри на меня. Как ты можешь говорить, что оно того стоило?»

− Кэтрин... − устало произнес Джейсон. − Мы это уже проходили. Ты с ранних лет смотрела видеофильмы. Мы не задавались целью похитить у вас детство, и ни у кого другого тоже. Но если вас оставить... в неприкосновенности, бывают несчастные случаи. По недосмотру. Как с Джоанной.

− Как с Джоанной. − Теперь её голос дрожал, но Джейсон не шевелился, не делал ничего, чтобы успокоить её или обнять крепче. Наконец она повернулась, пристально посмотрела ему в лицо. Его пронизывал свет, вера, его взгляд был обращен в сторону, и всё его существо лучилось абсолютной убежденностью в своей правоте, в том, что они все правы, и похищенное детство − малая цена за то, чтобы стать галактинцем.

− В ход шло всё подряд. − Джейсон медленно и спокойно, как ребенку, объяснял текст, который они снова и снова проходили за годы совместной жизни, всегда возвращаясь к тому же чудовищному, непростительному выбору, который сделали за них. − Ножницы, ножи, разбитые бутылки. Вы резали вены, вешались, накачивались лекарствами... Нам пришлось... пришлось заблокировать вашу память, чтобы вы начали с чистого листа. 

− Пришлось. − Теперь её трясло, а он по-прежнему не понимал. Она по-прежнему не могла заставить его понять.

− Клянусь, Кэтрин. Это был единственный путь.

И она знала, всегда знала, что он говорит правду − не потому что прав, а потому что искренне не представляет для них иного будущего.

− Понимаю, − сказала она. Её не покидала тошнота, ощущение неправильного − отвращение к Джейсону, к жизни в ловушке, к тому, во что она превратилась или во что её превратили. − Понимаю.

− Думаешь, мне это нравится? − В его голосе звучала горечь. − Думаешь, мне теперь хорошо спится? Изо дня в день я ненавижу этот выбор, хотя не я его сделал. Каждый день я спрашиваю, мог ли Совет вделать что-то другое, принять другое решение, которое бы не отняло у тебя всё, чем ты была.

− Не всё, − ответила Кэтрин − медленно, осторожно. − Мы по-прежнему выглядим как дай-вьеты.

Джейсон поморщился, вид у него был неуверенный.

− Это твоё тело, Кэтрин. Разумеется, никто его у тебя не отнимет.

Разумеется. Вдруг, судя по неловкому виду Джейсона, Кэтрин поняла, что они могли и это изменить, так же легко, как исказили память. Сделать кожу светлее, исправить разрез глаз, помочь ей влиться в галактическое общество. Но они не сделали. До последнего стой на своём, сказала бы Джоанна.

− То есть изменить тело – это слишком, а вот украсть память – нормально?

Джейсон вздохнул и, отвернувшись к окну, стал смотреть на улицу.

− Нет, конечно, не нормально, и я сожалею. Но как еще мы могли сохранить вам жизнь?

− Может, мы не хотели жить.

− Не говори так, прошу. − Его голос изменился, в нём зазвучали страх и стремление защитить. − Кэтрин, все заслуживают жить. Особенно ты.

«Возможно, я − нет», − подумала она, но Джейсон крепко обнимал её, не давая уйти, − её якорь в квартире, в гостиной, в жизни.

− Ты не Джоанна, − сказал он. − Ты это знаешь.

«Самая сильная из нас», − говорила Джоанна. Кэтрин чувствовала себя не сильной, а хрупкой и плывущей по течению.

− Нет, − сказала она наконец. − Конечно же, нет.

− Идем, − произнес Джейсон. − Я приготовлю чай. Тебе это нужно, судя по твоему виду. На кухне и поговорим.

− Нет. − Она подняла голову − нашла в темноте его губы, впитывая его дыхание и тепло, чтобы заполнить пустоту внутри. − Вот что мне нужно.

− Уверена? − Джейсон казался нерешительным − милый, невинный и наивный − всё это в нем так притягивало Кэтрин. − Ты не в том состоянии, чтобы...

− Ш-ш-ш. − Она прижала пальцы к его губам, которые только что целовала. − Ш-ш-ш.

Позже, когда онизакончили заниматься любовью, она, положив голову ему на руку, слушала неторопливое биение его сердца, как единственную отраду, и задавалась вопросом, как долго сможет противиться пустоте.

* * *

− Они идут в Прайм, − сказала Кук. − Все данные транслируются в Прайм, и они исходят почти от всех кораблей на свалке.

− Не понимаю, − ответила Лан Нхен.

Она перетащила на корабль собственное оборудование, осторожно сдвигая терминалы, назначения которых не знала. Она не осмелилась приблизиться к центру, где техника Чужаков заняла всё место двоюродной бабушки, заслонив Разум и все кабели, которые соединяли её с кораблем.

На одном из экранов висела заставка: ночь на незнакомой планете − планете Чужаков, с обтекаемыми автолётами и роями роботов-помощников; широкие, безликие улицы засажены такими высокими и такими совершенными деревьями, что они могут быть только результатом долгой селекции.

− Её здесь нет, − сказала Кук.

− Не... − Лан Нхен хотела сказать, что не понимает, но тут до неё дошла истинная важность слов Кук. − Нет? Кук, она жива. Я вижу этот корабль, я слышу её вокруг...

− Да, да, − с легким нетерпением отозвалась Кук. − Но это... это что-то вроде бессознательных процессов, как дыхание во сне.

− Она спит?

− Нет. − Помолчав, Кук очень осторожно произнесла: − Кузина, я думаю, бабушка в Прайме. Передаваемые данные... они похожи на мыслительные процессы Разума, сильно сжатые и упакованные вместе. Возможно, на другом конце что-то распаковывает эти данные и посылает их... Р-р, я не знаю! Куда нужно, туда и посылает.

Лан Нхен удержалась от еще одного признания в невежестве и прибегла к банальности:

− В Прайме.

Это было чудовищно: Разум − любимый корабль, у которого есть семья, − усыпили, а потом пробудили где-то в другом месте, на незнакомой планете, среди чужой культуры, просто пересадили, как цветок или дерево... − Она в Прайме.

− На каком-нибудь терминале или её используют как источник энергии для чего-то, − мрачно сказала Кук.

− Зачем столько хлопот? − удивилась Лан Нхен. − Такие огромные затраты только затем, чтобы получить ещё один компьютер.

− Разве я знаю, что творится у Чужаков? − Лан Нхен представила, как Кук воздевает руки в своём обычном жесте. − Кузина, я просто говорю как есть.

В любом случае Чужаков − Галактическую Федерацию Объединенных Планет − очень трудно понять. Они потомки участников флота Исхода, который наткнулся на обособленную галактику. Десятилетия они прожили в изоляции, предоставленные сами себе. Они устроили у себя массовые этнические чистки, прежде чем вышли со своих родных планет и затеяли безжалостную конкуренцию за ресурсы и пригодные для обитания миры.

− Ладно, ладно. − Лан Нхен сделала медленный вдох, стараясь сосредоточиться на первоочередной проблеме. − Можешь пошагово объяснить, как оборвать передачу?

− Я бы на твоём месте сначала починила корабль, − фыркнула Кук.

Лан Нхен опустилась на колени перед оборудованием и уставилась на кабель, обвивший выступ корабля.

− Хорошо, приступим к тому, зачем пришли. Ты видишь?

Молчание; затем перед ней возникла голограмма Кук в полный рост. Хотя аватар был намечен лишь условно, двоюродная прабабушка всё равно передавала достаточно деталей, чтобы создать узнаваемый образ Кук.

− Мило, − сказала Лан Нхен.

− Ха-ха-ха, − ответила Кук. − Для трансляции подробностей не достаточно пропускной способности − надо экономить для детализации на твоей стороне.

Она подняла руку, показывая на самый дальний экран у стены.

− Отсоедини сначала его.

Это было медленно и мучительно. Кук указывала, и Лан Нхен, проверяя, отсоединяла и сдвигала. Дважды её пальцы оказывались слишком близко к кабелю, и рядом − чересчур близко − раздавался электрический треск.

Они двигались от стен к центру помещения, оставив гору оборудования напоследок. Первые попытки Кук привели к тому, что с жутким звуком выскочил какой-то кабель. Они подождали, но ничего не произошло.

− Похоже, мы что-то сожгли, − сказала Лан Нхен.

− Очень жаль. Ты прекрасно знаешь, что у нас нет времени на осторожность. Может... полчаса до того, как включатся другие системы защиты. − Кук двинулась дальше, указывая на следующий маленький и широкий терминал: − Выруби вот этот.

Когда они закончили, Лан Нхен отступила, чтобы окинуть взглядом свою работу.

Центральный отсек вернул свой прежний вид: вместо оборудования Чужаков на месте Разума торчали знакомые выступы и острые органические иглы. Стало видно и саму Разум − она уютно покоилась в своей колыбели, обхватив системы управления кораблем, каждая из её бесчисленных рук занимала разъем. Огромная голова − шар неправильных очертаний, покрытый проводами и венами, − отражала огни. Выжженная отметина после атаки Чужаков была отчетливо видна: темная и продолговатая, она повредила пару вен и зацепила один из разъемов − он выгорел до чернильного цвета.

Лан Нхен выдохнула: она даже не сознавала, что перестала дышать.

− Ей повредили разъем.

− И поцарапали, но не убили − добавила Кук. − Как ты и говорила.

− Да, но...

Но одно дело снова и снова запускать симуляции атаки, всё время получая одни и те прогнозы; и совсем другое увидеть, что симуляции соответствуют правде и повреждение можно исправить.

− У тебя в сумке должен быть другой разъем. − сказала Кук. − Я расскажу, как его подключить.

Закончив, Лан Нхен отошла на шаг назад и стала смотреть на двоюродную бабушку, испытывая странное ощущение, что она вторглась без приглашения. Центральные отсеки Разумов были их цитаделью, местом, где они могли изменять реальность по своему желанию и выглядеть так, как им хотелось. Видеть двоюродную бабушку такой, без всяких прикрас... это тревожило сильнее, чем предполагала Лан Нхен.

− Что теперь? − спросила она Кук.

Даже без детального изображения Лан Нхен знала, что кузина улыбается.

− Теперь вознесём прародителям молитву о том, чтобы для её возвращения было достаточно прервать трансляцию.

* * *

Ещё одна ночь в Прайме. Кэтрин, задыхаясь, просыпается от цепких объятий ночного кошмара − на этот раз снились красные огни, и бегущий текст, и ощущение нарастающего холода в костях, холода настолько сильного, что казалось, она никогда не согреется, сколько бы одежды на себя ни напяливала.

Джоанны нет. Рядом, тихо посапывает во сне Джейсон, и Кэтрин внезапно затошнило, когда она вспомнила, что′ он ей сказал, как буднично он говорил о блокировании памяти, о том, что у неё украли дом и дали взамен новый. Она ждёт, что тошнота пройдет, ждёт, что всё устроится как обычно. Но неприятное ощущение не проходит.

Поэтому она встает, подходит к окну и смотрит на Прайм − широкие чистые улицы, ухоженные деревья, балет автолётов в ночи − мириады танцев, составляющих общество, которое держит её взаперти от рассвета до заката и всю ночь. Ей интересно, что сказала бы Джоанна, но, конечно, Джоанна больше никогда ничего не скажет. Джоанна ушла вдаль, в темноту.

Тошнота не желает уходить, она распространяется, пока всё тело не начинает казаться клеткой. Поначалу Кэтрин думает, что ощущение только в животе, но оно поднимается, пока руки и ноги тоже не становятся тяжёлыми и слишком маленькими, и вот уже любое движение даётся с трудом. Она поднимает руки, борясь с впечатлением, что эти отростки ей не принадлежат, и трогает лицо, ища знакомые черты, что-то, что привяжет её к реальности. Тяжесть распространяется, сдавливает грудь, становится трудно дышать − ребра трещат, а ноги делаются неподъёмными. Голова кружится, как перед обмороком, но милосердная темнота не снисходит.

− Кэтрин, − шепчет она. − Меня зовут Кэтрин.

На губах невольно возникает другое имя. Ми Чау. Имя, которым она назвала себя на языке вьетов − в краткое мгновение перед тем, как её разорвали лазеры, перед тем, как она погрузилась во мрак. Ми Чау, принцесса, которая невольно предала отца и свой народ и чья кровь превратилась в жемчужины на дне океана. Она пробует имя на вкус, и, похоже, отныне это единственное, что ей принадлежит.

Она вспоминает, как впервые очнулась в Прайме в странном теле, с трудом дыша, силясь понять, почему она такая маленькая, так далеко от звёзд, которые вели её через космос. Вспоминает, как словно призрак бродила по коридорам Заведения, пока её не сломило осознание того, что галактинцы сделали с ней, и она резала вены в ванной, глядя, как кровь неторопливо собирается в лужу у её ног, и думая только о побеге. Она вспоминает, как очнулась второй раз как Кэтрин, забыв всё.

Джоанна, Джоанна не выжила в своей второй жизни, и сейчас где-то в недрах Заведения у неё начинается третья: темнокожий ребенок, который ничем не выделяется среди других темнокожих детей, лишенный воспоминаний, не считая сумбурных обрывков.

Огни на улице не потускнели, но она видит звёзды над Праймом − яркие и чужие, собранные в незнакомые созвездия, и вдруг вспоминает, как они лежали вокруг неё и показывали путь от одной планеты к другой, как её охватил холод глубокого космоса, как только она погрузилась в него, чтобы лететь быстрее. Такой же холод сейчас держится в её костях − напоминание о том, что она должна быть больше, намного обширнее...

Звёзды повсюду, и на них накладываются лица двух женщин дай-вьетов, они настойчиво зовут её. Зовут вернуться в тело, изначально принадлежавшее ей, в объятия семьи.

− Сюда, сюда, − шепчут женщины, и их голоса перекрывают всё: дыхание Джейсона в спальне, гул автолётов, слабый запах чеснока из кухни. − Бабушка, сюда!

Она больше, чем это тело; больше, чем эти жизненные рамки, − она мысленно проникает в ангары и жилые отсеки, в люльки с капсулами. Она вспоминает семейные праздники, все поколения детей, гулявших в её коридорах, вспоминает прикосновения их рук к её металлическим стенам; как они смеялись, бегая наперегонки; приглушённые разговоры их матерей в центральном отсеке на Новый Год; прикосновение к её внешнему корпусу кисточки, которой рисовали ветку цветущего абрикоса на удачу...

− Кэтрин? − зовет сзади Джейсон.

Усилием воли она поворачивается, каким-то образом находя силы оставаться в сознании в этом маленьком, тесном теле одновременно с другим, большим. Он смотрит на неё, опираясь одной рукой на дверной косяк. Его лицо в звёздном свете полностью побледнело.

− Я вспоминаю, − шепчет она.

Он с мольбой протягивает руки.

− Кэтрин, пожалуйста. Не уходи.

Она знает, что Джейсон хочет как лучше. Всё, что он от неё скрывал, он скрывал из любви, чтобы она оставалась живой и счастливой, чтобы держать её рядом несмотря на всё, что должно было их разделять. И даже теперь мысль о его любви стала шипом в её сердце, последним сожалением, легким и печальным, против наплыва воспоминаний, но не таким уж несущественным.

Там, куда она идет, она никогда не будет одна. Не так, как было с Джейсоном, когда ей казалось, что кроме неё ничего в мире не имеет значения. У неё будет семья, толпа ожидающих её детей, тетушек и дядюшек, но ничего похожего на ничем не замутненное уединение, в котором они с Джейсоном делили всё и вся. У неё не будет другого такого возлюбленного − наивного, открытого и так сильно убежденного в том, что′ он хочет и на что он готов ради этого. В обществе дай-вьетов не может быть таких людей, как Джейсон, − которые не знают своего места, не умеют быть смиренными, принимать поражения и склоняться перед необходимостью.

Там, куда она идет, они никогда не будет одна, и всё равно будет страшно одинокой.

− Пожалуйста, − говорит Джейсон.

− Прости, − отвечает она. − Я вернусь...

Обещание ему, Джоанне, которая больше не может услышать её и узнать. Всё её существо расширяется, начинает испаряться, как вода, выплеснутая в костер, и в последний момент она обнаруживает, что тянется к Джейсону, в последний раз пытается к нему прикоснуться, в последний раз увидеть его лицо, хотя этим она разбивает собственное сердце, о существовании которого и не подозревала.

− Кэтрин.

Он с рыданием снова и снова шепчет её имя, и это то ложное имя, которое всё ещё цепляется к ней со своими горько-сладкими воспоминаниями, которое она забирает с собой, когда всё её существо раскрывается − и она улетает к ждущим звездам.

Оглавление

Альетт де Бодар Ждущие звёзды