Удавка от Гименея [Григорий Марговский] (fb2) читать постранично

Григорий Марговский УДАВКА ОТ ГИМЕНЕЯ

Четвертую свою супругу я встретил на вечеринке у знакомого поэта-авангардиста. Народ колготился в гостиной, я заскочил на кухню сполоснуть руки. Пытаясь наскоро соорудить бутерброды, она улыбнулась как насекомоядное растение. Мне бы со стрекотом чесануть куда глаза: ан нет, я замешкался и погорел.

Элла была старше меня почти на дюжину лет. Прежние жены мал-мала меньше — а тут такая незадача. Впрочем, для своего возраста она выглядела отменно: яркая брюнетка с восхитительно живыми глазами и безупречной фигурой. Неизвестно почему числила себя еврейкой: хотя отец крымский татарин, а мать, с девичьей фамилией Антик, наполовину гречанка. Правда, бабка ее и впрямь иудейских кровей — однако, по рассказам внучки, на чем свет кляла родную Одессу: «Терпеть не могу здешнюю портовую шелупонь!» Или Элла это на ходу сочинила, услыхав, что моя предыдущая из тех же краев?..

Словом, она зачастила ко мне на авеню X. Я полагал — так, легкая интрижка, а она прикипела. От природы обладая звериной энергией, готова была растерзать в клочья. При этом экзальтации ей не занимать: «Ах! Я не выдержу разлуки! Вскрою себе вены!» Наконец, я отважился: «Видишь ли, у меня истекает виза. Возвращаться мне некуда, надо обустраиваться в Штатах. Ты, к примеру, согласилась бы выйти за меня замуж?..» — «Это еще зачем?» — насторожилась она. — «Без грин-карты ты тут никто, неужели неясно? Не хочешь — ну что ж, тогда не обессудь, я продолжу поиск». Трое суток она взвешивала все «за» и «против». Вдруг примчалась в своем голубеньком фольксвагене: «О’кей, я согласна! Сделаю для тебя все, что смогу!»

Обитала она в районе Форест Хиллс: было решено, что я к ней перееду. Брак-то не фиктивный, вполне натуральный. Взрослые сыновья торжественно выстроились на пороге. Оба с трудом изъяснялись по-русски. Эдвину стукнуло восемнадцать, он учился в колледже, дымя в своем закутке марихуанной. Серж, по кличке Вандал, к счастью, уже отпочковался: куролесил диджеем, сохраняя приверженность уличному граффити. В детстве его похитил негр-одноклассник, местных копов поставили на уши. Спустя несколько дней заложника освободили, но что-то в душе мальчика навсегда зашкалило. В его пришибленно-блуждающем взгляде таилась безбашенная агрессия: он водился только с цветными, слывя среди них вожаком.

С мужем Додиком они разошлись из-за внезапно разверзшейся страсти: Элле написал ее давний институтский любовник — бросив одутловатого семита, она стрелой сорвалась в Будапешт. Красавец венгр оказался женат, пару недель с ней понежился и спекся («Пойми, моя католическая семья тебя никогда не примет!»). Обезумевший муж на нервной почве захворал диабетом. При этом, будучи толковым программистом, продолжал исправно платить за обучение сына (ни сном ни духом не догадываясь о его пристрастии). Пожилая свекровь со слезами в голосе упрекала взбалмошную невестку. Тем не менее первый же наш визит был именно к ней: семью экс-супруга Элла считала по гроб ей обязанной. Старики принимали нас ласково, кормили от пуза: как-никак они принадлежали к старозаветной одесской интеллигенции…

Вскоре после развода она сошлась с ирландским пианистом, от безнадеги подавшимся в биржевые маклеры. Бедолага бухал как не в себя, пришлось его выставить вместе с громоздким инструментом. Нишу лабуха занял черный гей, уроженец Тринидада и Тобаго: Элла способствовала неожиданному пробуждению в нем интереса к противоположному полу. «I can’t believe myself!» — без устали восклицал он, пока не упорхнул в радужный Сан-Франциско. Затем пошли исключительно русские «бэби»: все как на подбор младше ее. Последний из этой плеяды, по профессии экскурсовод, поджидал свою пассию в аэропорту Шарля де Голля с дурманящим букетом роз. Перед тем как встретить меня, она долго пробуксовала одна: вечерами зевала на диване, уткнувшись в ящик; сыновья забили тревогу…

С первых же дней я устроился в копировальный цех. По восемь часов выстаивал у плюющегося порошком ксерокса. Китаец Кей, убежденный маоист, не сводил с меня свирепых глаз. Его помощница, кургузая бирманка Кин, во время ланча нарочно перетасовывала оригиналы с копиями. Вся работа шла насмарку, жаловаться было бесполезно. По окончании испытательного срока я чуть было не угодил в участок, пригрозив спалить вертеп этих раскосых обезьян. Всякий раз, возвращаясь домой, блаженно нырял в перину к благоверной. Заходясь от восторга, она непрестанно экспериментировала. «Мне все с тобой приятно! — твердила любострастница. — Я не задумываясь умру за тебя!» И равномерно потягивала из фляжки. Пили мы преимущественно бренди: на коньяк не хватало, а водку мы презирали.

Сама она подвизалась социальным работником. Курировала русскоязычных иммигрантов с ментальными проблемами. Большей частью бухарских евреев: такова специфика Квинса. И как тут не снюхаться с «зеленым змием»?.. Само собой, и во мне она видела очередного пациента. Я всегда страдал чрезмерной