В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
самом выходе 9-й том, «Государство и крестьянство», леденящая просто книжка, колхозные документы… Есть другая серия, которую полностью опекает Наталья Дмитриевна, это Всероссийская Мемуарная Библиотека, она имеет подзаголовок «Наше недавнее». То есть мы берём только историю сравнительно недавнюю: перед революцией, самую революцию и после неё. Эта серия — мемуарная. Многие читают её и находят увлекательной.
Ваше решение вернуться в Россию твёрдое?
Решение вернуться в Россию абсолютно твёрдое, неизменное, то есть даже сомнений нет. Я знал, что я вернусь, ещё тогда, когда надо мной все смеялись: быть не может, чтобы ты при своей жизни вернулся.
Вы совершили большой нравственный, гражданский подвиг. Вы начали первым, и если вести отсчёт вот тех кардинальных перемен, откуда это началось, то я бы начал с вас, с той борьбы, которую писатель-одиночка повёл против всей огромной системы. От других вы требовали только жить не по лжи. Сами вы пошли на гораздо большее, вы бросили в их откормленные морды слова правды, и если говорить, когда начала разваливаться эта система, то тогда, в те годы, оттуда надо начинать отсчёт. И вот сегодня, сегодня я, предположим, открываю молодёжную газету, и некий молодой журналист…
Какую газету?
«Московский комсомолец»… пишет: да что там, из Вермонта вещать не опасно. А вам не обидно слышать вот такие слова?
Мне не обидно слышать эти слова, потому что я знаю, что юность до истины идёт очень долго, истина никогда не даётся юности. Хотя они самоуверенно думают, что она уже у них. Я двадцать пять лет назад объявил открытую войну коммунизму, и тысячи, тысячи образованных людей сидели и молчали, тихо молчали. И я их тогда ни разу не спросил: а почему вы молчите? Я понимал: потому что боятся за семью, за работу, и папа вот этого «московского комсомольца» боялся за своего младенца. Поэтому и молчал. Я их не спрашивал, я клал голову под топор, открыто шёл. Кроме меня и ещё голоса были, голоса диссидентские. Но почти все диссиденты имели своим лозунгом: «выполняйте вашу конституцию», «выполняйте ваши законы», — то есть они были по сути дела лояльны. Они не шли на свержение режима, и только тупоумие коммунистическое помешало, недодумали власти, что им надо было принять эту линию, и так бы начался мягкий спуск. Прошло то время, меня выслали, а теперь всем — теперь с высоты — разрешено, милостиво разрешено говорить. Сейчас действительно говорить не опасно, ни в Вермонте, ни в Москве. Можно налево и направо нести всё что угодно, можно плавать в лицо кому угодно, и всё это разрешено. И вот этот подросший сын того самого, его сохранявшего, отца, подросший «московский комсомолец», теперь, пользуясь свободой, говорит: да может быть, Солженицын просто сбежал, оттого что он коммунизма боялся?
Я вам написал короткое письмо — это было через неделю после августа 1991 — и вы мне довольно быстро ответили, и в конце написали: «Поздравляю с Преображенской революцией». Вы не переоценили тогда это событие?
Конечно, коммунизм исторически так и будет датироваться: август 1991 года — конец коммунизма. Хотя мы знаем, что он ещё в среднем звене живёт здорово. Он ломался 70 лет, да никак не сломался, а в те дни он видимо сломался, причём сломался анекдотически, позорно, бесславно, — потому что он сгнил, ничто не держится, понимаете, гнилое падает от лёгкого толчка. Так оно и упало. Совершенно правильно, советский коммунизм будут датировать: 1917-1991.
Сегодня распространились слухи о неудачном покушении на вас в те годы.
Да, на каждом шагу я ждал от них подвоха, и любого вреда, любого нападения. А в 1971 в Новочеркасске была и прямая попытка убийства. В тот раз настолько это было ими чисто сделано… Нам казалось с моим другом, что мы от них уехали без слежки. Было полное, абсолютное впечатление, что нет никого за нами. По всей дороге ни одной машины.
А вы поехали на Дон?
Я ехал на Северный Кавказ, но и на Дон. И когда это со мной случилось, я просто поразился: прошло каких-то два-три часа — и вдруг у меня всё тело волдырями покрывается, и больно ужасно. В голову не могло прийти, что это они так всё сделали. Только вот теперь мы узнали об этом.
Это что, укол в магазинной очереди?
Очевидно — да. То есть свидетель не пишет «укол», он говорит, что ко мне гебист притёрся в очереди, что-то сделал, а выйдя — сказал: «Ну, теперь он долго не протянет». Их трое было, гебистов: один, из Москвы, — главный руководитель; второй — исполнитель, вот этот исполнитель ко мне притёрся; а третий, ростовский, теперь дал показания.
Как вам кажется, мы не разочаруем наших зрителей, что мы так мало говорили о литературе?
Я думаю, такое время сейчас, что слишком о литературе не разговоришься. Я понимаю: работаю не для сегодняшнего дня, а для какого-то более дальнего.
Что бы вы пожелали передать? Завтра утром мы отбываем из Вермонта.
Боже мой, выздоровления России! Нравственного, духовного выздоровления, так, чтоб совесть у нас оказалась
Последние комментарии
22 часов 50 секунд назад
22 часов 14 минут назад
23 часов 22 минут назад
1 день 10 часов назад
1 день 10 часов назад
1 день 11 часов назад