Кричи [СИ] [Настя Чацкая] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Настя Чацкая КРИЧИ
1
Если честно — она устала. Невыносимо устала от того, во что медленно превращается её жизнь. От того, с чем приходится тягаться ежедневно, и, сама того не замечая, она тянет слишком много. Эта цепь, которая душит её — эта цепь крепится прямо на шее. Ржавым звеном в глотке. Потянешь слишком сильно — и тебе конец. Гортань, мясо, клубки сухожилий — всему этому. Лидия почти мечтает увидеть, как однажды её цепь доконает её. Почти мечтает выкупаться в собственной крови, и даже тогда она будет чище, чем сейчас. В этот самый момент. В это мгновение, ломающее в ней что-то давно подгнившее. Давно надломанное. В котором существует только две чаши весов. На одной — справедливость. Дуло глока, направленного между глаз Питера Хейла. А на другой — страх. В это мгновение, когда она говорит: — Отпустите его, шериф. Когда она выталкивает из себя: — Хватит. Когда она практически выблёвывает: - Это не он. Её действительно тошнит. Ненавидеть себя так элементарно, что становится страшно от этой простоты. Удивление Питера жжёт. Откровенно жжёт, ведь Питер недоумевает примерно в той же степени, что и она сама. Он сверлит её долгим взглядом, прежде чем перевести глаза на шерифа и приподнять брови. Опускай, мол, свою игрушку. И Джон опускает. А Лидия грязная, такая грязная, что, оказавшись через двадцать минут в своей комнате, она срывает с себя блузу из дорогущей альпаки, прошитую золотыми нитями и люрексом, срывает лёгкую юбку из ацетатного шёлка. Пытается содрать со своего тела кожу, но этого уже не получается. По крайней мере, с этим не так просто, как с одеждой. Только царапины на ладонях. До мяса ещё раздирать и раздирать. Она принимает горячий душ и забывает о том, что видела сегодня Питера Хейла. Что спасла сегодня его шкуру от пули. Что вообще сегодня просыпалась. Она идёт на задний двор в одном банном халате, щёлкает кухонной зажигалкой. Ацетатный шёлк горит медленно, без пламени. Просто тает, исходя дымом и горьким запахом палёных волос. Когда она видит Питера в следующий раз, это уже среда. Или четверг. Или какой-то из этих предельно одинаковых дней недели. Дурацкая случайная встреча в супермаркете — что может быть банальнее, — Лидия стоит как раз напротив стенда с хлопьями и смотрит на ярко-зелёную упаковку. Ядовито-зелёную. С жёлтыми буквами. Это были любимые хлопья Эллисон Арджент, и теперь, уже почти год, это любимые хлопья Лидии Мартин. Скудная, гадкая дань то ли дружбе, то ли собственной совести. С этой отвратительной коробкой в руках она идёт к кассе, где тут же сталкивается с ним. Ей хочется снова начать сдирать с себя кожу. Голубые глаза, пара тысяч тонн ехидного самодовольства, губы, изогнутые ломанной кривой. Лидии кажется, что это чудовище, представшее перед ней в теле отравленного обаянием ублюдка, виновато во всём. В смерти Эллисон. В истощённом сознании Лидии. В каждой умершей душе этого города. В каждой ещё не умершей душе. — Не думала, что тот, кому на днях чуть не прострелили голову, будет расхаживать по магазинам, как ни в чём не бывало. Она говорит это только потому, что он смотрит — и продолжает смотреть даже тогда, когда она проходит мимо и ставит коробку на кассовую ленту. — Не думал, что ты ешь пережаренную кукурузную дрянь, обработанную химикатами. В очереди перед ней парень со Сникерсом и жирный потный мужик с корзинкой продуктов — десяток банок пива, три пачки чипсов и мятая коробка с замороженной пиццей. И от него несёт. Только поэтому она слегка оборачивается через плечо и негромко говорит, замечая, что Питер уже стоит около неё: — Мой диетолог заверяет, что кукурузные хлопья — полезный продукт. Высокое содержание клетчатки способствует правильному пищеварению. Мой диетолог заверяет, что если я буду есть эти хлопья, Эллисон Арджент вернётся. Мой диетолог заверяет, что если я буду их есть, чувство вины уйдёт. Его взгляд трогает кожу её щеки. Как будто кто-то осторожно прижигает сигаретой каждую бледную веснушку на высоких скулах. — Тогда, может быть, ты не умрёшь от диабета в тридцать, деточка. Или от рака желудка. Теперь она оборачивается всем телом. Теперь в её глазах что-то жёсткое и колющее. Что-то, похожее на очень острый нож. Что-то, что на секунду завораживает Питера, а в следующую — вызывает кроткий ядовитый смешок. Она хочет сказать, что обращаться к ней «деточка», как приёмный родитель, который не прочь был бы запустить руки ей в трусы, запрещено. Она хочет сказать, чтобы он сожрал эту свою ухмылку и подавился ею. Она хочет сказать, что не доживёт до тридцати. Она говорит: — Не то, чтобы я ждала от тебя чего-то подобного, но мог бы и поблагодарить, раз уж выдалась такая возможность. — За что? Ну, разумеется. Она не собирается отвечать. Просто смотрит, склонив голову набок и приподняв брови. Просто фиксирует в затянутом отголосками- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Последние комментарии
12 минут 25 секунд назад
53 минут 3 секунд назад
54 минут 29 секунд назад
2 часов 53 минут назад
8 часов 59 минут назад
9 часов 11 минут назад