Больше, чем мы можем сказать (ЛП) [Бриджид Кеммерер] (fb2) читать онлайн

технологий, но думаю, было бы разумно, если бы у тебя было немного практичное...

– Я знаю. Я поняла.

– Я так не думаю. Я всего лишь прошу тебя смотреть широко...

– Если бы я сказала, что ты мешаешь, это бы избавило меня от этого разговора?

– Мне это не нравится, Эмма. Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с тобой...

– Слушай. – Мое горло сжимается, потому что она никогда не поймет, почему это

важно для меня. – Я не хочу быть врачом. Прости, ладно? – Я снова надеваю наушники и

открываю лэптоп, прежде чем эмоции могут проступить в моем голосе. – Мне жаль, что я

такое разочарование.

Ее выражение лица, кажется, замирает где-то между удивлением и смущением.

– Эмма. Что...

Я нажимаю кнопку. Тяжелый рок врывается в мои наушники. Она продолжает

говорить, но я понятия не имею о чем.

Я пялюсь в монитор. Если я услышу еще одно слово, то начну плакать.

Она все еще говорит. Я гадаю, как долго я еще смогу ее игнорировать.

Я регистрируюсь в OtherLANDS и задерживаюсь взглядом на сообщениях.

Сообщение от Кейт появляется на экране.

Кейт: Ты играешь?

Эмма: Нет, игнорирую свою мать.

Кейт: Что ты имеешь в виду?

Эмма: Я имею в виду, что она сидит прямо здесь и я ее не слушаю. Что

происходит?

Кейт: Я только собралась сделать видео, но потом Кэлвину понадобился

лэптоп для домашки. Сейчас я просто убиваю время.

Кэлвин – ее младший брат. Я должна бы спросить, о чем ее видео, но прямо сейчас

я в самом деле не хочу болтать о подводке для глаз или косплее или новом образе.

В то же время, мне не нравится странная пропасть между нами. Я быстро печатаю.

Эмма: Не хочешь зайти ко мне?

Кейт: Кажется, сейчас у тебя дома не очень весело.

Она права. Я поднимаю взгляд. Мама все еще сидит. Теперь она таращится на меня.

Это радует. Ее взгляд означает, что она злится вместо того, чтобы притворяться, что

понимает. С гневом я могу справиться.

Я стягиваю наушники.

– Что?

– Я пытаюсь построить разговор. Если ты хочешь продемонстрировать свою

зрелость, то игнорирование меня не поможет.

– Послушай, я знаю, ты думаешь, что сейчас папа – пустая трата пространства.

Прости, что унаследовала большую часть его ДНК. Должно быть, это так тяжело для тебя.

– Мой голос угрожающе колеблется. Я снова натягиваю наушники.

Я заставлю себя смотреть строго на экран, но могу видеть ее боковым зрением. У

нее красное лицо, челюсти стиснуты. Мама выглядит так, будто готова заорать. Или

разбить что-нибудь.

Надеюсь, она это сделает. Я была бы рада посмотреть, как она слетит с катушек.

Вместо этого она уходит.

Эмма: Мама только что вышла. Много времени не понадобилось.

Кейт: Что происходит?

Эмма: Она бесится, что я не хочу быть врачом.

Кейт: Ты показывала ей игру?

Эмма: Не думаю, что это было бы важно.

Маленькие точки появляются под моим сообщением, говоря о том, что она печатает

ответ, и, кажется, они длятся вечность.

Бесконечно.

Долго.

Я регистрируюсь в своей игре, пока жду.

Тут же в ответ высвечивается сообщение. Соединение не найдено.

Что? Я бросаю взгляд на книжный шкаф, на мигающий роутер.

Который вовсе не мигает.

ЧТО?

Я встаю и вытаскиваю вилку, затем жду целую минуту.

Когда я снова вставляю вилку, он все еще не работает.

Я подхожу к двери и распахиваю ее.

Прежде, чем я произношу хоть слово, мама кричит внизу коридора.

– Проблемы, Эмма?

Раздражение колет меня прямо в спину. Уже по ее тону я могу сказать, что она что-

то сделала.

– Ты вырубила Интернет?

– Может быть, ты заметила бы это, если бы не была так занята игнорированием

меня.

Мне хочется проломить стену.

– И ты называешь меня незрелой?

Она подходит к двери своей спальни. Втирая лосьон для рук. На мгновение я

чувствую себя так, будто между нами какое-то противостояние.

– Может быть, ночь без Интернета пойдет тебе на пользу, – говорит она. – Будет

время подумать.

– Не знаю, почему папа с тобой связался, – рявкаю я.

Она отшатывается назад, будто я ее ударила.

Но отключение Интернета похоже на то, будто она ударила меня.

Я вползаю обратно в свою комнату и захлопываю дверь. Мое горло крепко

сдавлено. Я уже начинаю сожалеть о том, что только что сказала.

Хуже всего то, что я начинаю говорить, как она. Может быть, страсть к играм

передалась мне с ДНК моего отца, но любовь к нападкам – это все ее.

Я закрываю лэптоп и достаю телефон. Я могла бы подключиться к своему

мобильнику через Блютус и таким образом подключиться к Интернету, но для игр этого

недостаточно. Единственный способ, как мама могла отключить Интернет – это через

коробку Verzion в подвале, так что мне просто нужно дождаться, пока она заснет, чтобы

подключить его обратно. Не катастрофа, но заноза в заднице.

Эмма: Мама только что отключила Интернет.

Кейт: Кажется, она не очень обрадовалась тому, что ты ее игноришь.

Эмма: Ты на чьей стороне?

Кейт: Я не принимала ничью сторону! Просто сказала.

Я не знаю, что сказать. Мое душевное состояние полетело к черту в считанные

минуты. Сейчас мне хочется затеять разборки с любым.

И где это Nightmare, когда он мне так нужен?

Проходит много времени, прежде чем маленькие серые точки появляются со

стороны Кейт.

Кейт: Спасибо за приглашение. Думаю, я пойду спать.

Эмма: Ладно.

Долгое время я сижу в абсолютной тишине. Текси забирается на кровать и

плюхается рядом со мной. Ее голова падает мне на колени.

Я захожу в сообщения на телефоне, чтобы ответить Итану через 5Core. Я не хочу

жаловаться на Nightmare. Это заставляет меня чувствовать себя слабой, как будто я не

могу справиться с небольшой перепалкой.

Пятница, 16 марта 9:14 вечера

От: Azure M

Кому: Итан_717

Мама вырубила Интернет. Жду, когда она заснет, чтобы подключить его

обратно.

Его ответ приходит почти сразу же.

Пятница, 16 марта 9:15 вечера

От: Итан_717

Кому: Azure M

Это что-то новенькое. Я буду тут всю ночь. Ура, пятница.

Я улыбаюсь. «Ура, пятница».

Пятница, 16 марта 9:16 вечера

От: Azure M

Кому: Итан_717

Дай мне час. В зависимости от того, сколько бокалов вина она выпила, может

быть это займет даже меньше времени.

Новое сообщение приходит почти мгновенно. Я широко улыбаюсь.

Но затем вижу имя отправителя.

Пятница, 16 марта 9: 16 вечера

От: N1ghtmare

Кому: Azure M

Эй, смотри-ка, я нашел тебя на 5Core.

Милая фотка.

Я замираю, глядя на сообщение.

Мои ники одинаковые и там и там. В этом нет ничего особенного.

Но содержание его сообщения вызывает у меня тревогу.

Никто раньше не связывал Azure M с Эммой Блю, но я таращусь на его сообщение

и осознаю, как легко можно будет установить эту связь. На моей профильной фотографии

не видно лица, но видно мою спину. Кейт сделала фотку в прошлом октябре, на Осеннем

Фестивале. Мои руки подняты, и я веселюсь после того, как бросила вишневый торт со

взбитыми сливками в полузащитника и попала ему точно в лицо.

На фотке моя коса свисает точно посреди спины.

И на мне футболка с логотипом Старшей Школы Хэмилтона.

Я не могу удалить ее отсюда. Мне нужно спуститься вниз и подсоединить роутер.

Мое сердце бьется так сильно, что почти причиняет боль, и адреналин бежит по венам.

Пальцы трясутся над экраном телефона.

Но затем я приказываю себе успокоиться.

Azure M – не настолько очевидный ник.

Так же, как и Старшая Школа Хэмилтона. Моя коса скрывает половину слов. Я

знаю, что на ней стоит, потому что это моя футболка, но на уменьшенном изображении ее

почти не прочесть.

Не говоря уже о том, что я хожу в школу с двумя тысячами других ребят.

И он мне не угрожал. Он всего лишь написал «милая фотка». Он мог бы

прокомментировать мою задницу. Должно быть, он и говорил о моей заднице.

Это просчитанный ход, чтобы заставить меня волноваться. Это сработало, но это не

преступление.

Это даже не то сообщение, о котором я могу доложить. Что бы я сказала? «Какой-

то парень написал, что у меня милая фотка».

Впрочем, я могу нажать на его ник.

Иииии, конечно же, его профиль почти полностью пуст. Его «имя» – Night Mare.

Грандиозно.

Я вздыхаю. Ненавижу это. Я удаляю его сообщение.

Внезапно, мне совсем не хочется подключать Интернет. Я не хочу видеть, что еще

он, возможно, прислал мне в игре.

«Это не нормально. То, что он тебе написал. Ты же знаешь это, верно?»

Я знаю.

Просто ничего не могу с этим поделать.

Глава 10

Рев

Суббота, 17 марта 12:06:24 дня

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Полночь

Ты помнишь историю о Блудном Сыне? Который из братьев ты? Хотел бы я

знать.

Да, я помню.

Я практически могу процитировать ее слово в слово.

Вкратце, у отца есть два сына. Младший сын хочет жить своей жизнью и

странствовать по миру, так что он просит своего отца раньше отдать ему наследство. Отец

дает его ему, и младший сын уходит и спускает все деньги, пока не становится нищим и

живет на улице. В это время старший сын никогда не покидает своего отца.

Когда младший сын вспоминает, что слуги его отца всегда имели достаточно еды, он решает вернуться домой и умолять о возможности работать в доме своего отца слугой.

Отец видит его возвращение и закатывает грандиозный пир в его честь.

Старший сын обижен. Он был рядом с отцом все это время, но никто никогда не

устраивал вечеринку за то, что он был хорошим сыном. А его младший сын оскорбляет

отца, спускает все его деньги, а сейчас получает праздник?

В конце отец говорит старшему сыну: « Сын мой, ты всегда со мной, и все, что я

имею – твое. Но мы должны праздновать и радоваться, потому что твой брат был мертв, но

теперь жив; был потерян, но теперь найден».

Честно говоря, ни один из братьев не кажется мне хорошим парнем.

«Который из братьев ты? Хотел бы я знать».

Мне не нравится ни один из вариантов. Я выключаю телефон.

Я измотан, но сна ни в одном глазу.

Должно быть, как и у Мэтью, потому что он лежит в кровати, пялясь в потолок.

Он ничего мне не сказал с тех пор, как я вернулся домой. Я тоже ничего ему не

сказал. Момент покоя, который я нашел рядом с Эммой, кажется на расстоянии нескольких

миль.

Моя спальня превратилась в куб тревожной тишины. Я хочу взять свои подушку и

одеяло и пойти спать на диване, но мне не нравится идея того, что я буду находиться в

другой части дома или в подвале.

Не могу понять его заморочку с автобусом. И не понимаю, почему он прятался в

темноте, наблюдая за мной.

Не понимаю также, зачем он взял нож и его вопрос о запертой двери, или почему я

застал его тогда, когда он пытался сбежать.

Я поворачиваю голову и смотрю на него. Я стараюсь говорить мягко.

– Эй. Зачем тебе понадобился нож?

Мэтью ничего не говорит.

– Ты пытался выскочить за дверь, так что не думаю, что ты хотел навредить

Джеффу и Кристин.

Ничего.

– Ты собирался с кем-то встретиться? Ты пошел за кем-то?

Ничего.

Это утомительно. Я вздыхаю.

– Я знаю, что ты меня слышишь.

Ничего.

Я вздыхаю и поворачиваюсь на локоть, чтобы смотреть прямо на него.

Мэтью двигается, чтобы сесть прямо. Он выглядит так, будто готов сорваться с

кровати в любой момент. Я слышу его дыхание.

Но я не двигаюсь, и он замирает на месте. Он наблюдает за мной, его глаза светятся

в лунном свете за окном.

– Я же сказал, что не собираюсь доставать тебя, – говорю я ему.

Он не двигается. Сюрприз, сюрприз. Я не могу оставаться в этой спальне, если хоть

один из нас не заснет.

Мой телефон говорит мне, что сейчас десять минут первого. Деклан все еще может

не спать.

Я медлю.

Три дня назад я бы не колебался.

Мне нужно преодолеть себя. Я посылаю ему сообщение.

Рев: Ты не спишь?

Я жду целую минуту, мое сердце колотится, но он не отвечает.

Я звоню ему.

Он отвечает после третьего гудка, и совершенно очевидно, что он уже спал. Его

голос медленный и сонный.

– Рем?

– Можно мне прийти к тебе?

– Угу.

Вполне достаточно. Я прерываю звонок. Мэтью все еще следит за мной. Меня это

пугает.

Я отбрасываю одеяло.

– Тебе повезло, – говорю я ему. – Спальная полностью в твоем распоряжении.

* * *

Я босиком пересекаю наши задние дворы и использую спрятанный ключ, чтобы

проскользнуть через заднюю дверь. Я осторожен, медленно закрывая ее, потому что она

скрипит. Родители Деклана не будут против, что я здесь, но мое появление после полуночи

вызовет вопросы, на которые я не хочу отвечать. Я крадусь по темному дому и на

цыпочках пробираюсь вверх по лестнице в его спальню.

Он уже снова успел заснуть.

– Эй, – шепчу я. – Дек.

Он ерзает и проводит рукой по лицу.

– Привет.

Я осторожно прикрываю его дверь, чтобы не разбудить его родителей, затем

прижимаюсь спиной к стене.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Он не открывает глаз.

– Я не сплю. – Едва ли. – Хочешь надувной матрас?

– Нет. – Мой мозг работает на предельной скорости, не оставляя места для сна.

– Ладно. Держи. – Он вытаскивает подушку из – под головы и бросает на другую

сторону кровати.

Мы не спали в одной кровати с тех пор, как были малышами, но это служит

лишним доказательством нашей дружбы– То, что он так запросто передал мне свою

подушку.

Я взбиваю подушку и сажусь на кровати, скрестив ноги, опираясь спиной на стену.

– Прости, что разбудил, – говорю я тихо.

Деклан ничего не отвечает, и у меня уходит минута, чтобы сообразить, что он снова

уснул.

Впрочем, ничего страшного. Сейчас его дом так отличается от моего. Вместо

страха и недоверия, комната Деклана наполнена тишиной и сном. Пару минут я сижу в

темноте и позволяю моим спутанным и болезненным мыслям улечься.

– Рев?

Я смотрю вниз. Деклан в замешательстве моргает.

– Сколько ты уже здесь? – спрашивает он хриплым голосом.

Любой другой ночью я бы здорово повеселился с этого вопроса.

– Не долго.

Он трет глаза, затем бросает взгляд на часы.

– Что случилось?

Как только он задает этот вопрос, я осознаю, как сильно мы отдалились друг от

друга за последние несколько дней. И все из-за одного маленького секрета.

– Мэтью не перестает за мной следить. Меня это пугает.

– В каком смысле – следить?

– Просто... следить. Это заставляет меня нервничать.

– Погоди. – Деклан снова трет глаза. – Я еще не до конца проснулся.

– И я встретил девушку. Вроде бы.

– Ты сказал «вроде бы»?

– Мы встречаемся позади церкви.

Он пялится на меня так, будто ему сложно следовать за темой этого разговора.

– Рев.

– Знаешь, о чем мне напоминает твоя спальня прямо сейчас?

– Я понятия не имею, что сейчас происходит, так что нет.

– Об одном псалме. «Он усмирил шторм до шепота; приручил волны моря». – Я на

минуту замолкаю, просто чтобы насладиться тишиной. – Весь вечер мой мозг был будто в

зоне боевых действий. Сейчас я здесь, и здесь так тихо.

– Ты сам сюда пришел, Рев. И сейчас тихо, потому что я сплю. А не из-за Бога.

Я хмурюсь.

– Почему ты все время это делаешь?

– Чувак. Серьезно. – Его выражение лица застыло где-то между недоумением и

раздражением, но, по крайней мере, теперь он выглядит менее сонным. Он смотрит на

часы на комоде. – Сейчас почти час ночи. Ты хочешь подискутировать о религии?

– Нет. – Но теперь я вообще ни о чем не хочу говорить. Я отвожу взгляд, чтобы

вглядываться в освещенную луной улицу.

Я гадаю, не уснул ли Мэтью.

Или же воспользовался шансом снова улизнуть.

Деклан вздыхает, затем садится, тоже взбивая подушку, чтобы прислониться к

стене. Он глубоко вздыхает и проводит рукой по волосам.

– Ты сказал, что встречаешься с девчонкой позади церкви?

– Забудь.

– Рев, клянусь...

– Ответь на вопрос. – Я поворачиваюсь к нему. Его глаза все еще тяжелы со сна, волосы торчат клочьями. На нем нет рубашки, и хотя мне плевать – на самом деле, я

завидую его комфорту – все, что я продолжаю слышать в своем сознании – это голос

Эммы, говорящий «Я сказала «вау», потому что у тебя потрясающее тело».

На самом деле мое тело – свидетельство всех тех раз, когда я подвел своего отца.

– Какой вопрос? – спрашивает Деклан.

– Почему ты все время это делаешь? Почему ты все время... – Я пробую подобрать

подходящее слово. – Отрицаешь? Когда я говорю о Боге, или о чем-то не материальном.

– Можно мне пойти спать к тебе, а ты продолжишь этот спор один?

Я не отвечаю. Гнев начинает образовываться у меня в груди – медленное жжение, которое я не могу игнорировать.

Дверная ручка щелкает и поворачивается, и отчим Деклана, Алан, просовывает

голову в щель. У них не очень хорошие отношения, но они научились терпеть друг друга.

Он полностью меняется в лице, когда видит меня сидящим на кровати.

– Рев. Как долго ты уже тут?

«Десять минут» – не очень подходящий ответ. Я пожимаю плечами.

– Какое-то время.

Кажется, что он потребует более развернутого ответа, но затем он морщится и

бросает взгляд обратно в коридор.

– Деклан, я отвезу твою маму в больницу. Ей кажется, что у нее начались схватки.

Деклан тут же меняется в лице. В его глазах тревога.

– С ней все в порядке? Я могу одеться.

– Нет, нет, оставайся. Она не уверена. Мы просто проверим. Придется долго ждать.

– Он делает паузу и его лицо смягчается. – Я напишу тебе и дам знать, как дела. Хорошо?

– Ага. Хорошо.

Алан прикрывает дверь, снова оставляя нас наедине с тишиной.

Деклан не нарушает ее. Наша дружба дала новую трещину, и мне это совсем не

нравится.

– Прости, – говорю я тихо. – Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться.

– Рев... – начинает Деклан и прерывается. Он выдвигает ящик прикроватной

тумбочки и вытаскивает упаковку апельсиновых тик-так. Высыпает горсть на ладонь. –

Иногда я ненавижу Джульетта за то, что она заставила меня бросить курить.

Я протягиваю ладонь и он насыпает немного и мне.

– Нет, не ненавидишь.

– Поверь. Так и есть. – Он бросает конфеты в рот. Я делаю то же самое. Какое-то

время мы хрустим.

Наконец он говорит:

– Я не знаю, что там на самом деле. Просто знаю, что мне сложно признать всю эту

историю с Богом. Особенно с тех пор, как папа... с тех пор, как умерла Керри.

Его сестра. Она погибла пять лет назад, когда отец Деклана напился и разбил

машину, в которой они ехали. С тех пор Деклан больше не видел своего отца, но я знаю, что он чувствует себя ответственным за все произошедшее.

Он не виделся с ним, потому что его отец в тюрьме.

Деклан смотрит на меня.

– И ты знаешь, что я не могу понять, как ты можешь во все это верить. После

всего, что сделал твой отец. – Еще одна пауза. – Но я не собираюсь отрицать. Для тебя

это важно. Мне не нужно быть говнюком по этому поводу.

Он прерывается, но, похоже, собирается сказать что – То еще, так что я жду.

– Этот шрам на твоем запястье, – говорит он. – Он похож на два полукруга.

Я замираю. Я знаю, о каком шраме он говорит.

Я помню, как его получил.

Мне было семь. Мы постились два дня. Я был так голоден, что даже мысли о еде

вызывали головокружение. Даже воспоминание об этом вызывает головокружение.

«Пожалуйста», – сказал я своему отцу. – «Пожалуйста, мы можем что-нибудь

поесть?»

Он включил плиту.

И я наивно поверил, что это значит, что он собирается приготовить еду.

– Рев, – мягко говорит Деклан. – Нам не обязательно об этом говорить.

Моя рука крепко обхватывает запястье, скрывая шрам двумя слоями ткани. Я не

дышу. Это была одна из последних вещей, которые мой отец со мной сделал.

Я заставляю себя вдохнуть. Смотрю на свои пальцы.

– Что по поводу шрама?

– Я не мог понять, откуда он взялся, пока нам не исполнилось примерно пятнадцать

лет. Газовая горелка на плите, так? Я знаю обо всем остальном, но это... узнав об этом... я

никогда никого так не ненавидел, Рев. Я спросил Джеффа, как его найти. Мне хотелось его

убить. – Он вытряхивает еще немного тик-так, будто бы хочет уничтожить упаковку. –

Черт возьми, думая об этом, мне хочется найти и убить его прямо сейчас.

– Ты спрашивал Джеффа? – Я таращусь на него. – Ты мне никогда не говорил об

этом.

– Он просил меня не говорить тебе. Он сказал, что это тебя расстроит.

Очень странно слышать, что у них был разговор, о котором я ничего не знал.

– Но этот шрам... он ведь не самый худший из всего.

Деклан швыряет упаковку в прикроватный столик и разворачивается ко мне.

– Господи. Ты издеваешься? Все это самое худшее, что могло с тобой случиться, Рев. Все! Ты даже не можешь носить футболки с короткими рукавами! Ты когда-нибудь

был в бассейне? И не рассказывай мне, что Джефф и Кристин ни разу за последние десять

лет не хотели пойти на пляж. Мы всего в двух часах езды от океана! И этот ублюдок

прикрывался тем, что говорил, что все, что он делал с тобой – было во имя Господа, и

каким-то образом ты в это поверил. Ты думаешь, что Бог спас тебя от него. Черт, ты

находишь немного тишины и покоя в моем доме, и думаешь, что это Бог привел тебя сюда.

Ты хоть представляешь, как это звучит?

Я вздрагиваю.

– Рев, – говорит он. – Если ты хочешь верить в Бога – пожалуйста. Если ты хочешь

обсуждать теологию – ладно. Если хочешь верить, что какая-то высшая сила дала тебе

защиту – ладно. Но каждая отметина на твоем теле – это дело рук твоего отца. Твоего

отца. Ты пережил то, что он с тобой сделал. Ты сам выбрался оттуда. И ты сам пришел

сюда сегодня. Ты, Рев. Ты это сделал.

Я не могу дышать. Он никогда не говорил мне такого. Я чувствую себя так, будто я

сделан из камня, а Деклан проткнул меня зубилом, оставляя трещины на поверхности.

Внезапно я понимаю, что не могу рассказать ему о письме. И о сообщениях. Не

сегодня. Он не сможет понять, почему я послал первое сообщение. И не сможет понять, почему я позволил этому продолжаться.

– Ты в порядке? – спрашивает Деклан.

Мое дыхание дрожит.

– Ты знаешь историю о Блудном Сыне?

– Господи. Рев...

– Знаешь?

Он вздыхает.

– Не полностью.

Я рассказываю ему историю.

Он слушает. Когда я заканчиваю, он спрашивает:

– И какое отношение это имеет ко всему этому?

– Который из них я? – наконец спрашиваю я.

– Рев...

– Я не остался со своим отцом. Так что, очевидно, я не послушный сын.

– Чувак.

– Но значит ли это, что если я вернулся бы к нему, он встретил бы меня с

распростертыми объятиями? Должен ли я быть таким сыном?

– Ты хоть слышишь себя сейчас?

– Нет. – Я пристально смотрю на него. Мой голос в одном шаге от того, чтобы

сорваться. – Помоги мне, Дек. Который из них я?

Его глаза темные и серьезные.

– Ни тот, ни другой. Ты это хочешь услышать? Ты ни один из этих сыновей.

– Но...

– Ты не эгоистичен. Ты не стал бы просить у него денег и уходить. И ты также не

злопамятный. Ты никого не обижаешь, даже того человека, которого должен был бы.

Я снова вздрагиваю.

– Неужели ты не понимаешь? Я должен быть одним из них.

– Нет, не должен! Придурок, в этой истории трое людей.

– Что?

– Ты ни тот, ни другой из сыновей, Рев. Если ты и персонаж этой истории, то ты тот

человек, который наблюдал, как его дети вели себя, как полные придурки только для того, чтобы стоять с распростертыми объятиями и простить их, когда они придут к тебе.

У меня нет слов. Должно быть, я таращусь на него во все глаза. Сколько бы раз я не

читал эту притчу, я никогда не рассматривал третью перспективу. Но, конечно же, ответ

лежит прямо на поверхности. Это так очевидно.

Деклан убирает подушку от стены, взбивает ее, и снова ложится. Он зевает.

– А теперь. Расскажи мне про девчонку.

Глава 11

Эмма

Суббота, 17 марта 3:22 утра

От: Итан_717

Кому: Azure M

Не хочу показаться назойливым, но я тебя не видел. Надеюсь, с твоей мамой

все в порядке.

Сегодня ночью я в отрубе.

Интернет вернулся. Я просыпаюсь от мигающей лампочки на панели моего

роутера.

Когда я увидела сообщение в 5Core на экране своего телефона, я почти что

побоялась открывать его. Слава Богу, что оно было от Итана.

К слову, я сама пока не хочу заходить в игру. Я еще не готова иметь дело с

Nightmare. Я знаю, что должна его заблокировать, но это может подождать лишние десять

минут. Я спускаюсь вниз, чтобы сделать себе кофе.

Мама в гостиной занимается йогой. Музыка кантри льется из магнитофона рядом с

ней, что я нахожу забавным. Она никогда не слушает ничего расслабляющего. Это похоже

на то, что ей нужно быть упрямой даже тогда, когда она должна быть вдумчивой.

Она застыла в позе Дханурасана, лежа на животе, сплетя руки и ноги над спиной.

Она заставляла меня заниматься с ней каждую субботу, пока я не сообразила, что просто

могу перестать приходить.

– Ты сегодня рано встала, – говорит она. – Хорошо спала?

Я морщусь и направляюсь в кухню. Это не должно было меня уколоть, но укололо.

Что она хотела этим сказать, было: «Хорошо поспала без своих игр?».

Я наливаю кофе в кружку.

– Не хочешь присоединиться? – зовет она.

– Мне нравится мой позвоночник таким, какой он есть, спасибо.

– Нужно вынести мусор.

Ее просьба звучит как приказ. Я не хочу угождать ей, но, в то же время, не хочу, чтобы она позвонила в Verizon и полностью отключила Интернет. Я оставляю кофе на

стойке и направляюсь в гараж. Большой желтый контейнер стоит у стены рядом с ее БМВ.

Папиной машины нет.

Уф. Не знаю, что это значит.

Я выбрасываю мусор в контейнер, затем возвращаюсь в дом.

Я в самом деле не хочу разговаривать с мамой, особенно об отце, так что хватаю

свой кофе и направляюсь обратно вверх.

– Ты не должна это пить! – кричит мама вслед.

– Ладно! – кричу я в ответ. Затем запираюсь в своей комнате со своей кружкой.

Я открываю лэптоп и захожу в сообщения.

Я собиралась отправить сообщение отцу, но моя последняя переписка с Кейт все

еще висит в самом верху в молчаливом осуждении.

«Спасибо за приглашение. Думаю, я пойду спать».

Я пишу ей сейчас.

Эмма: Привет. Ты тут?

Кейт: Да. Что ты делаешь так рано?

Это что, настолько удивительно? Я хмурюсь.

Эмма: Ты говоришь как моя мама.

Кейт: Сейчас 7:30 утра. Обычно ты не показываешься до полудня.

Эмма: Ладно.

Она ничего не отвечает. Не знаю, какого ответа я от нее жду.

Мне не нравится это чувство.

Я начинаю набирать новое сообщение для папы.

Эмма: Привет, пап. Ты сегодня рано уехал. ♡

Я жду. И жду. И жду.

Он не отвечает.

Приходит новое сообщение от Кейт.

Кейт: Ты в порядке?

Эмма: Не знаю.

Кейт: Ты не знаешь, в порядке ли ты? Ты мне написала. Что происходит?

Я ей не отвечаю. Я закрываю сообщения. Не знаю, что со мной не так.

OtherLANDS грузится минуту. Новых сообщений от Nightmare нет. Я оставляю его

аккаунт в покое. Возможно, блокировать его было неправильной стратегией. Возможно, я

уделяла ему внимание, которого он не заслуживает. Игнорировать его может быть лучше.

Мой телефон звонит.

Я проверяю экран. Кейт.

Я нажимаю кнопку, чтобы заглушить звонок.

Я такая ужасная подруга.

В последнюю секунду я все же отвечаю на звонок.

– Привет.

– Привет, – отвечает она хриплым голосом. – Ты в порядке?

– Все нормально.

– Не похоже.

– Да? А на что же тогда это похоже, Кейт?

Она замолкает на мгновение.

– Похоже, что ты злишься.

– Я и злюсь.

– Ладно. Ты злишься на меня?

– Кажется, нет.

– К ажется нет?

– Ты собираешься повторять все мои слова?

– Эм?

Я практически слышу, как она хмурится над телефоном.

– Я не злюсь на тебя, Кейт.

Я даже не могу подумать, из-за чего могла бы на нее злиться. Она не сделала ничего

плохого. И я уж точно не завидую ей.

По какой-то причине, это вовсе не приятное чувство.

– Интернет все еще не работает? – спрашивает Кейт. – Ты злишься на свою маму?

– Нет. Она подключила его обратно. Наверное, для себя.

Еще пару мгновений тишины.

– Не хочешь прийти ко мне?

– Нет.

– Может быть, мне прийти к тебе?

Может быть. Не знаю.

– Сперва мне нужно проснуться.

Она вздыхает.

– Что-нибудь еще произошло? Я просто... просто пытаюсь выяснить, что

происходит.

Моего отца нет дома, и это кажется неправильным. Моя мама постоянно на мне

срывается. Какой-то кретин шлет мне странные сообщение в игре. Я ни на что не

способная бездельница, которая может только играть в компьютерные игры допоздна.

– Я в порядке, – говорю я. – Просто не в настроении.

– Мама готовит шоколадные блинчики, – говорит Кейт. – Ты уверена, что не

хочешь зайти?

– Конечно, она готовит.

Уверена, Кейт и ее семья строятся в очередь, чтобы разделить милый, семейный

завтрак в выходной день. Мои же родители не могут даже находиться в одной комнате, чтобы не начать спорить.

– Ты собираешься придираться ко всему, что я говорю? – спрашивает Кейт.

– Может быть. Продолжай говорить.

Сказано было в шутку, но вместо этого, выходит именно так, как все сказанное

мной до того.

– Мама зовет меня, – говорит она покладисто. – Мне надо идти.

– Подожди, – говорю я.

– Что?

Мне нужно извиниться. Кажется.

Все стало таким запутанным. Не понимаю, почему выплескиваю всю злость на

Кейт.

Но знаю, что не хочу, чтобы он клала трубку. Если она положит трубку, я снова

останусь один на один с мамой. Итан, должно быть, еще не проснулся, если был онлайн в

3:30 утра, и уж точно я не хочу меряться силами с Nightmare.

Я глубоко вздыхаю.

– Я собираюсь встретиться с Ревом Флетчером сегодня вечером.

На мгновение повисает удивленная тишина.

– Типа... свидания?

– Типа того.

– Ты поэтому так взвинчена?

– Нет. Возможно. – Я зажмуриваюсь. – Без понятия, Кейт.

– Как это произошло?

Я делаю паузу.

– Я снова с ним столкнулась. Мы... разговаривали.

–

Он

сказал

тебе

больше

двух

слов?

«У меня было трудное детство».

– Ага. Он... Мне кажется, его недооценивают. Я думаю, он такой тихий по

определенным причинам.

В ее голосе звучит сомнение.

– Хочешь сказать, что на самом деле он не Мрачный Потрошитель?

– Прекрати.

– Боже, Эм. Я просто шучу. – Она делает паузу. – Но он не кажется мне «парнем

для свиданий».

– Мы встречаемся позади церкви. – Я осознаю, как это звучит, и жар приливает к

моим щекам. – Разговариваем.

– Вау, звучит не очень заманчиво.

– Это... не знаю даже. Он очень задумчивый.

– Типа, он делает тебе подарки? – Она кажется смущенной.

– Нет! Нет. В смысле... заставляющий задуматься. Он кажется... даже не знаю, Кейт. – Я откидываюсь на подушки. – Он кажется реальным.

Теперь следует долгая пауза.

Настолько долгая, что я говорю:

– Ты все еще на связи?

– Да. Думаю, это интересное заявление. – Она делает паузу.– Только не злись, но...

– Но что?

– Думаю, это хорошее заявление. – Еще одна пауза. – Думаю, тебе и нужен кто-то

реальный, Эм.

Мне вовсе не хочется злиться на нее из-за этого.

На самом деле, от ее слов мне хочется плакать.

– Я тоже думаю, что мне нужен кто-то реальный, – говорю я.

Должно быть, она услышала эмоции в моем голосе, потому что говорит:

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я зашла к тебе?

«Да» – осознаю я. Хочу. Отчаянно хочу.

Мне не нравится чувствовать отчаяние по любому поводу. Я шмыгаю носом и беру

себя в руки.

– Нет, – говорю я. – Лучше иди... пока твои братья не съели все блины.

Глава 12

Рев

Суббота, 17 марта 04:09:29 утра

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Разочарован

Ты помнишь свои уроки? Может быть, ты был слишком мал.

Вот один из псалмов, который я отлично помню. «Если кто-то проклинает

своих отца или мать, его светоч погаснет в полной темноте».

Сообщение не будит меня, хотя и служит небольшим утренним сюрпризом, когда я

его нахожу. Мой отец вообще когда-нибудь спит?

Кристин пишет мне в восемь утра. Я час таращился в окно, наблюдая за тем, как

встает солнце.

Мама: Пожалуйста, скажи, что ты у Деклана.

Рев: Да. Прости. Следовало оставить записку.

Мама: Что-то случилось?

И что мне на это ответить?

Рев: Нет. Все ок.

Я кусаю губу, ожидая. Она не отвечает.

Должно быть, Мэтью не сбежал, потому что, уверен, она бы об этом написала. Я

должен бы чувствовать облегчение, но не чувствую. Но так же не чувствую и страха. Я не

знаю, что чувствую.

Деклан продолжает храпеть рядом со мной, но ни за что на свете я не смогу снова

заснуть. Я осторожно сползаю с кровати и пересаживаюсь на стул у письменного стола, сидя в сумеречном свете раннего утра, размышляя.

Сообщение моего отца не должно стать ударом под дых, но так оно и есть. Хотел

бы я иметь хоть каплю уверенности Деклана, его непринужденность в противостоянии

авторитету. Деклан бы не колебался. Он бы сделал селфи того, как посылает его к такой-то

матери, и послал бы ему.

Мне же не нравится перечить авторитету. И не нужно иметь степень по психологии, чтобы понять почему: когда ваш отец истязает вас за нарушение правил, трудно от этого

избавиться.

Но это только одна сторона медали. Мой отец не всегда был ужасен. Когда я

заслуживал его похвалу, он заставлял меня почувствовать себя самым любимым ребенком

на свете. Я научился вымаливать его благословение.

И вымаливаю его сейчас. И ненавижу себя за это.

Без предупреждения, Деклан переворачивается на бок и трет глаза. Он застает меня

сидящим на стуле.

– Ты давно уже встал?

Я перевожу взгляд на часы на тумбочке. Сейчас почти девять.

– Да.

– Мог бы меня разбудить.

– Все в порядке. – Я делаю паузу, понижая голос. – Алан и твоя мама вернулись

какое-то время назад. Без ребенка.

Он садится в кровати и смотрит на дверь.

– Они встали?

– Не думаю. Я слышал, как закрывалась их дверь.

– Ладно. – Он снова трет лицо. – Мне нужно десять минут. Не хочешь приготовить

кофе?

Отлично. Задание. Мне нужно задание.

– Конечно.

Я так же хорошо ориентируюсь у него на кухне, как и на своей собственной. Белые

шкафчики, ящик, который заедает, ручка, которая отваливается каждый раз, если за нее

потянуть. Я мог бы делать это с закрытыми глазами. Приготовление кофе вовсе не

занимает времени.

Отстой.

Я снова перечитываю сообщение. Я знаю этот стих наизусть. Это один из любимых

псалмов моего отца.

Мне хочется стиснуть телефон в руке, чтобы увидеть, как треснет экран. Хуже, мне

хочется ответить ему и умолять о прощении за то, что проигнорировал последние три

сообщения.

Я закатываю рукав и провожу пальцами по выжженным накоже полукругам. Я не

помню всего, но помню плиту. Боль была такой сильной, что стала больше, чем просто

болью: криком в моих ушах, яркой вспышкой в глазах. Я мог ощутить боль на вкус.

Я никогда не сбегал от отца до того дня.

Конечно же, он меня догнал. Мне было семь. Он поймал меня и так сильно

скрутил, что вывихнул мне плечо и сломал руку.

Мне удалось вырваться наружу, прежде чем он меня поймал. Мой крик привлек

слишком много внимания.

Это и тот факт, что меня вырвало прямо на себя самого.

– Рев.

Я подскакиваю и дергаю рукав вниз. Деклан стоит в дверном проеме кухни.

– Кофе почти готов, – говорю я, хотя понятия не имею, так ли это.

Он входит в кухню и достает две стальные кружки из шкафа.

– Что-то еще с тобой происходит.

Я изумленно моргаю, глядя на него.

– О чем ты говоришь?

– Не знаю. Но ты был нормальным, когда мы заснули, а сейчас просто отстой.

Он прав, но я понятия не имею, что на это ответить. Он достает из ящика ложку, затем вываливает жуткое количество сливок и сахара в обе кружки.

Закончив помешивать, он протягивает одну кружку мне.

– Не хочешь поговорить об этом?

– Нет.

– Ладно, тогда пошли.

Он разворачивается и направляется к задней двери, даже не дожидаясь, когда я

последую за ним.

Я иду за ним. Воздух холодный, с едва заметным намеком на тепло. Облака

сгустились в небе, в предверие дождя.

– Пошли куда?

Деклан останавливается, чтобы открыть ворота между нашими дворами. Он

оглядывается на меня.

– Ты ведь не из-за девчонки так взвинчен, с которой встречаешься позади церкви?

Ты сказал, что едва ее знаешь.

Я не двигаюсь.

– Да, и?

Замок поддается и он проталкивается сквозь ворота.

– Остается только один вариант.

Холод пробегает у меня по позвоночнику. Он каким-то образом узнал о

сообщениях?

– Один вар... что?

– Кажется, мне пора познакомиться с Мэтью. – Затем он взбегает по ступеням

моего крыльца и проходит через распашную дверь, даже не дожидаясь, когда я его догоню.

Оу. О, вау.

За десять секунд, которые уходят у меня на то, чтобы пересечь двор, я размышляю

над тем, как это будет выглядеть. Любой сценарий, о котором я могу подумать, заканчивается плохо. К тому времени, как я добираюсь до кухни, я ожидаю застать

Деклана, наступающего на Мэтью, в то время как Кристин и Джефф, заламывая руки, умоляют его остановиться.

Но я действительно должен был знать своего друга – и своих родителей – лучше.

Деклан уже угостился куском бекона с тарелки на стойке и развалился на одном из

стульев. Кристин стоит рядом с плитой, где на подносе остывают два пирога с заварным

кремом. Мэтью нигде не видно.

– Как себя чувствует твоя мама? – спрашивает Кристин у Деклана, когда я

врываюсь через дверь.

Она бросает на меня подозрительный взгляд, но Деклан ведет себя так, будто

ничего не произошло.

– С ней все в порядке, – говорит он. – Алан отвез ее в больницу прошлой ночью, но

ничего не случилось.

– Должно быть, ждать осталось совсем недолго.

– Я сказал ей, что собираюсь переселиться сюда, чтобы не слышать детский плач. –

Он берет еще один кусок бекона. – Но, кажется, у Рева уже есть сосед по комнате.

– Может, мы сможем поменяться, – говорю я. – Я не против плачущих детей.

Кристин переглядывается между нами, но никак это не комментирует. Она берет из

переполненной раковины сковороду.

– Реву не придется больше делить комнату. Сегодня вечером мы собираемся

забрать двухэтажную кровать и поставить во второй спальне. Кроватку и люльку пока что

поставим в гараж.

Хорошо.

Как только эта мысль возникает в голове, я хмурюсь. К слову о том, чтобы

приветствовать каждого с распростертыми объятиями.

– Где он? – спрашиваю я. Больше похоже на требование. Или угрозу.

– Принимает душ. – Кристин протягивает сковороду и полотенце для посуды. –

Вытри, пожалуйста.

Я вытираю, и она переходит к следующей посуде. Мои движения скованные и

напряженные.

– Расскажи мне, что происходит, – тихо просит она.

– Я не знаю.

Как только я произношу эти слова, я осознаю, насколько они правдивы. Я

действительно не знаю, что происходит. Что я должен сказать? «Мэтью не разговаривает

со мной посреди ночи. Думаю, он наблюдал за мной во время тренировки. Он не хочет

ездить со мной и Декланом в школу».

Все это звучит так... по – детски. С тем же успехом я мог бы пожаловаться на то, что меня заставляют есть брокколи или убирать свою комнату.

Кристин смотрит на меня, моя следующую тарелку, и протягивает мне, чтобы я ее

протер. Ее голос остается мягким, не требовательным.

– Что-то случилось?

У Кристин всегда было это магическое свойство заставлять людей говорить, и этот

раз – не исключение. Иногда я дразню ее, что ей следовало стать терапевтом, а не

бухгалтером. У меня прекрасные отношения с ними обоими, но с Кристин, с ее теплым

принятием всего, становится так тяжело скрывать сообщения моего отца.

Я задерживаю дыхание на мгновение, хотя и знаю, что она не станет осуждать

меня, чтобы я ни сказал.

– Мэтью заставляет меня нервничать.

Еще одна капающая сковородка переходит через стойку.

– Это интересно.

– Почему?

– Потому что полчаса назад, сидя здесь, он говорил мне о том, что ты заставляешь

его нервничать.

Я замираю с полотенцем в руках.

– Почему я заставляю его нервничать?

– Он не сказал. – Кристин протягивает другую тарелку. – Я просто подумала, что

ты должен знать.

Я вспоминаю реакцию Мэтью, когда я едва пошевелился прошлой ночью.

Оцениваю все, что он сказал... и чего не сказал... за последние два дня. Джефф сказал, что

он побывал и вылетел из четырех разных приютов за последний год. Он сказал, что в

последнем приюте Мэтью начал драку. И я воспринял все это с тем убеждением, что

проблема заключалась в Мэтью.

Не то, чтобы он попытался как – либо развенчать мою уверенность.

Деклан ошибся. Я совершенно точно Обиженный Сын.

– Эй, чувак, – говорит Деклан, и по его тону я понимаю, что он говорит с кем-то

еще. – Хочешь бекона?

Я оборачиваюсь посмотреть. Мэтью прячется в затемненном коридоре. Его мокрые

волосы зачесаны назад, заставляя его выглядеть еще младше, а синяки на его лице еще

более заметными.

Его взгляд перебегает с меня на Деклана и обратно. Затем на Кристин.

– Здесь еще осталось достаточно, – говорит она бодро.

– Нет, спасибо. – Он разворачивается и исчезает в коридоре.

Я передаю Кристин сухую сковородку и беру другую мокрую тарелку. Она ничего

не говорит, так что я тоже молчу.

Деклан поднимается со стула и подходит, чтобы взять еще бекона. Он понижает

голос.

– Рев. Серьезно. Ты тяжелее этого пацана как минимум на сорок фунтов.

– Я не по этому нервничаю.

– А из-за чего тогда?

Я не уверен, как на это ответить.

Кристин протягивает Деклану капающую мерную чашку вместе с полотенцем.

– Если собираешься съесть весь бекон, можешь помочь вытирать посуду.

Он засовывает еще один кусок в рот и с готовностью берет полотенце.

– Кто ему так пятак начистил? Черт, если б я так выглядел, я б тоже боялся тебя до

чертиков.

– Заткнись.

– Я не шучу.

Я вытираю поднос для печенья. Напряжение снова сковало мне плечи. Я не знаю, что с этим делать.

– Мальчики, вы не могли бы помочь двигать мебель сегодня вечером? –

спрашивает Кристин. – Папа не хочет признаваться, но его спина снова его беспокоит.

– Конечно, – говорит Деклан. Он берет уже должно быть десятый кусок бекона. –

Продолжайте кормить меня, и я готов передвинуть весь дом.

– Договорились. Вы можете начать выносить мебель прямо сейчас, если хотите.

Единственное, что мы оставим, – это комод.

Я не смотрю на нее. Я продолжаю вытирать посуду. Я могу стоять в кухне и

вытирать посуду весь день, если это означает, что мне не нужно со всем этим разбираться.

Деклан насильно вырывает миску у меня из рук.

– Нас ждут великие дела. Шевелись.

* * *

Не знаю, почему я волновался. Мэтью не помогает. Я даже не знаю, куда он пошел.

Наверное, прячется в моей спальне.

Прячется.

Мне это не нравится.

Стыд грызет меня изнутри, как что-то живое. Я задавался вопросом, как мой отец

превратился в человека, которым он был. Человека, которым он является. Я знаю о цикле

жестокого обращения, и потратил много часов гадая, когда начну меняться.

Я что-то сделал, о чем не подозреваю? Чувствует ли Мэтью что-то во мне, что

заставляет его нервничать? Я думаю о том дне, когда я нашел письмо, как темнота

проникла в мои мысли и заставила выместить зло на Джеффе и Деклане.

Я рад иметь причину скрыть свои заботы под чем-то физическим. Вынос детской

мебели – гораздо б ольшая задача, чем я предполагал, потому что сперва нам нужно

освободить гараж, что означает перетаскать все пластиковые коробки с одеждой и

игрушками на чердак дома. Кристин также хочет, чтобы мы вычистили и вымели всю

пыль и грязь из гаража, прежде чем ставить туда мебель.

Затем из Big Lots приезжает Джефф, и нам приходится разгружать новую мебель.

К тому времени, как мы заканчиваем, уже наступил поздний вечер и мы

перепачканные и потные. Темные тучи сгустились, предвещая дождь.

Деклан падает в траву на заднем дворе с бутылкой Гаторейд. Он растягивается на

спине, уставившись в небо.

Гремит гром. Падают первые капли дождя.

Он не двигается.

Я тоже не двигаюсь. Капли дождя дают приятное ощущение. Я сижу, скрестив

ноги, со своей бутылкой Гаторейд. Я уже пару часов как сбросил толстовку, когда влага

стала невыносимой, но так и остался в футболке с длинными рукавами. У меня есть

только одна футболка с короткими рукавами. И никаких шорт.

– Сегодня вечером я должен встретиться с Эммой, – говорю я Деклану.

– Еще одно жаркое свидание за церковью?

– Заткнись. – Он уже почти спал, когда я рассказал ему о ней, но, конечно же, он

запомнил эту деталь. – Но да.

– Она тебе нравится?

– Да.

Должно быть, мой ответ слишком простой, слишком буквальный, потому что он

поворачивает голову и смотрит на меня.

– Тебе нравится, что она тебе нравится?

Дождевые капли собираются у меня в волосах, когда я пытаюсь осмыслить

запутанный лабиринт своих мыслей. Мне нравится то, как ее вопросы подстегивают меня, но не оказывают давления. Мне нравится, как она проявила ранимость, когда мои

собственные эмоции терзали меня изнутри.

Мне нравятся ее веснушки и заплетенные в косу волосы и ее изучающие глаза.

Мягкий изгиб ее губ.

Деклан бьет меня своей бутылкой воды.

– Ага. Она тебе нравится.

– Я не знаю, как себя вести с ней.

– Просто будь собой.

– Спасибо, миссис Викерс. Может, выдашь мне брошюрку?

Деклан издает обиженный звук.

– Чувак, я не знаю. Большую часть времени я сам удивляюсь, почему Джульетта со

мной связалась. – Он смахивает дождевые капли со щек. – Вероятно, я не самый лучший

источник для консультаций по вопросам отношений.

Может, и нет, но он единственный источник, который у меня есть.

Долгое время мы просто сидим под дождем. Молнии сверкают, но раскаты грома

еще далеко.

– Спасибо за помощь, – говорю я.

– Я делал это ради еды.

Кристин приготовила нам тунца на обед. Думаю, Деклан и в самом деле переехал

бы к нам, если бы думал, что ему это удастся.

Раздвижная дверь позади нас отодвигается, и я уверен, что это Джефф или Кристин

вышли, чтобы сказать нам, чтобы мы вернулись в дом.

Вместо этого я слышу голос Мэтью.

– Кристин сказала, чтобы вы шли в дом.

Затем дверь захлопывается.

Я вздыхаю.

Деклан садится. И бьет меня по руке.

– Я иду домой. Разберись с этим.

– Я не знаю, как с этим разобраться.

Мгновение он молчит.

– Конечно же, знаешь. Ты ведь помнишь, как играть в Лего, верно?

Затем он поднимается с земли и направляется к воротам.

Глава 13

Эмма

Суббота, 17 марта 4:16 дня

От: N1ghtmare

Кому: Azure M

В чем дело? Давно тебя не видел. Все схвачено?

А потом появляется изображение. Это снимок моего аватара, обработанный

фотошопом, чтобы выглядеть так, будто она связана и без сознания. Или, может быть, мертвая. Я не пытаюсь это выяснить, прежде чем щелкаю пальцем по экрану, чтобы

закрыть его сообщение.

Я дышу так тяжело, что боюсь задохнуться.

Я снова его блокирую.

Мне нужно успокоить свое сердце.

Я рада, что одна дома – но в то же время, и нет.

Я представляю себе разговор.

«Мам, какой-то тип послал мне снимок моего аватара, который полностью связан.

Эмма, я же говорила тебе держаться подальше от компьютера. Когда ты уже

научишься слушать?»

Я сглатываю. Нет уж, спасибо.

Я переключаюсь на сообщения. Мой отец все еще не ответил.

Я не могу поговорить об этом с Кейт. Она не поймет.

Затем я вспоминаю сообщение Итана этим утром. Он может быть онлайн. Я

надеваю наушники и регистрируюсь в игре.

Нет, его тут нет. Но я переключаюсь на Гильдию Воинов, чтобы проверить, играет

ли он там.

Бинго! Я посылаю ему групповой запрос.

– Привет, – говорит он удивленно. – Все в порядке?

– Привет, – говорю я. – Ага, просто... семейная драма.

Он фыркает.

– Об этом мне известно все. – Пауза. – Ты, кажется, подавлена.

Я и правда подавлена. Мне нужно это преодолеть. Это просто дурацкий фотошоп. Я

и раньше получала подобные снимки.

– Все в порядке. Я в норме.

– Хочешь поговорить об этом?

– Боже, нет. Мне просто нужно поиграть.

Итан смеется.

– Вот это моя девчонка.

Я едва его знаю, но слыша его голос, чувствую себя менее одинокой. В игре, надев

гарнитуру, я никогда не бываю одинока.

Я делаю глубокий вдох и начинаю играть.

Глава 14

Рев

До того дня, как я семилетним впервые попал в дом Джеффа и Кристин, никто

никогда раньше не заботился обо мне, кроме моего отца. Люди спрашивали меня, почему я

не заявил о нем раньше, и мне этот вопрос казался таким странным. Как можно заявить на

кого-то за что-то, что ты всю свою жизнь считал правильным?

Мой отец не был глуп. Теперь я это знаю. Я не имел никакого понятия о школе до

тех пор, пока не стал жить у Джеффа и Кристин – до этого момента мой отец обучал меня

на дому. Иногда я гадаю, стал бы учитель сообщать что-то полиции, но сомневаюсь в этом.

У моего отца была та странная харизма, которая заставляла людей полюбить его. Он был

почитаем и уважаем как служитель Господа. Я не осознавал этого в то время, но его

церковь была воплощением того, что люди называют организованной религией. Мы

следовали Библии, мы верили в Бога, но на самом деле принадлежали церкви моего отца

– и к тому времени это все, что я знал. Все, чем я жил, было по его интерпретации. Любой, кто этого не придерживался, был грешником – или того хуже.

Я помню, как сидел на церковной скамье впереди церкви, в то время, как он

проповедовал о том, как быть отцом и о том, что дисциплина является истинным

проявлением любви. Пожилая женщина склонилась к моему уху и прошептала: «Ты так

благословенен».

Я ей поверил. Независимо от того, что мой отец делал со мной, он утверждал, что

это приближает нас к Богу. И моим долгом было приветствовать это.

Когда мой отец поднес мою кожу к газовой горелке на плите и сломал мне руку, я с

криком выбежал из дома. Меня увидел сосед и спросил, в чем дело – и моему отцу почти

что удалось выкрутиться из ситуации. Я стоял там с вывернутой рукой и рвотой на

рубашке, а мой отец говорил о том, как простуда настолько меня дезориентировала, что я

упал с лестницы. В какой-то момент сосед, должно быть, не поверил ему – а может быть, я

просто выглядел очень жалко. Мои воспоминания слишком туманны – должно быть, это

некое сочетание боли и голода, которое я чувствовал тогда, смешанных с ужасом в

ожидании того, что кто-то из них перейдет к более решительным действиям.

Дело вот в чем: в то время я стыдился побега. Я не хотел, чтобы меня забрали.

И все же это произошло. Меня отвезли в больницу, место, где я никогда не бывал

раньше. Я ничего не знал о докторах, медсестрах, прививках или рентгене. Я помню иглы

и людей, которые меня держали. В то время я готов был отдать все на свете, только бы

вернуться в «безопасность» к своему отцу. Я помню, как кричал об этом. Уверен, они меня

усмирили.

На следующий день социальный работник оставила меня с Джеффом и Кристин, которые не могли бы быть более милыми и приветливыми. Кристин почти всегда пахнет

пирогами или печеньем, и никто не может противостоять ее ласке.

Впрочем, я смог. Сперва. Я думал, что попал в ад. Мой отец учил меня, что

темнокожие люди – посланники дьявола.

Я ему верил.

Как только они повернулись ко мне спиной, я сбежал.

Я очутился в доме Деклана, потому что задняя дверь была открыта. Его мама

занималась в саду, повернувшись ко мне спиной. Я прокрался в дом, нашел спальню и

спрятался в шкафу позади огромного ящика с Лего.

Я был хорош в прятках.

Меня нашел Деклан. Я помню луч света, когда он открыл шкаф. Ощущение паники, сковавшее мне грудь. Удивление на его лице. Нам было по семь лет.

Деклан сказал: «Привет. Хочешь поиграть?»

Я никогда раньше не играл с другими детьми. У меня никогда не было игрушек.

«Я не знаю, как», – прошептал я.

«Это легко. Я тебе покажу».

И с этими словами он начал строить.

* * *

Я нахожу Мэтью в его новой спальне, сидящим на идеально застеленной кровати.

Джефф подобрал серое постельное белье и голубое покрывало. Новый стол с лампой

стоит у стены рядом с кроватью. Все пахнет свежестью и чистотой – не то, чтобы в

комнате раньше плохо пахло. Но теперь это запах ткани и мебели, а не детского порошка.

На тумбочке рядом с ним лежит книга, но Мэтью не читает. Он пялится в окно на

дождь.

Я останавливаюсь на пороге комнаты, но дальше не иду.

– Привет.

Он на меня не смотрит, но в его позе появляется некое напряжение.

Я не такой, как Деклан. Я не знаю, как себя вести.

Я призываю себя не быть таким слабаком.

– Можно мне войти?

Он ничего не отвечает.

Я хмурюсь и стараюсь не показывать раздражения в голосе.

– Если не хочешь, чтобы я входил, просто скажи.

Мэтью ничего не говорит. Мне не хочется давить на него, но придется, или мы

навечно будет заперты в этой молчаливой неловкости.

Я прохожу в комнату, и он едва заметно двигается в сторону, буквально на долю

миллиметра. Едва заметное, но явно оборонительное движение.

Единственный стул в комнате стоит у стола рядом с кроватью. Я не хочу так сильно

давить на Мэтью, так что вместо этого сажусь на пол, прислонившись к стене. Напротив

двери. Он может выйти, если захочет.

Я ничего не говорю. Он тоже молчит.

Между нами нет ножа, но эта ситуация похожа на ту ночь. Противостояние.

Синяки на его лице и шее приобрели желтоватый оттенок по краям и большая часть

отека спала.

– Ты в самом деле начал драку? – спрашиваю я.

Никакого ответа. Дождь барабанит по дому, подчеркивая его молчание.

– Я так не думаю, – говорю я.

Это привлекает его внимание. Едва уловимое движение, но его взгляд

переключается на меня.

– Если бы ты был тем типом парней, которые первыми начинают драку, ты бы ее

уже начал. – Я делаю паузу. – Кто-то застал тебя врасплох и избил?

Его выражение лица совершенно непроницаемо, но я чувствую, что он изучает

меня.

Я пожимаю плечами.

– Эти следы на твоей шее очень напоминают отпечатки пальцев.

Его рука тянется к горлу.

Я стараюсь говорить мягко.

– Зачем ты убедил всех в том, что это ты начал драку? Кристин сказала, что ты

рисковал быть отправленным в колонию для несовершеннолетних.

– В колонии было бы лучше. – Его голос хриплый и очень тихий.

Я изумленно поднимаю брови.

– Лучше, чем здесь?

Он качает головой, едва заметно. Он говорит так, будто не уверен, что хочет

говорить.

– Лучше, чем там.

Мы снова погружаемся в тишину. Снаружи раздается громкий раскат грома, и он

подскакивает. Гроза пришла так неожиданно, и послеполуденное солнце исчезло. Мэтью

обхватывает живот руками.

– Хочешь, чтобы я ушел? – спрашиваю я.

Он не отвечает.

В то же мгновение я вспоминаю письма отца, которые остались без ответа в моем

ящике. Может быть, Мэтью не знает, как мне ответить, точно так же, как я не знаю, как

ответить своему отцу.

Сидеть здесь и допрашивать его внезапно кажется самым ужасным проявлением

жестокости.

– Все в порядке, – говорю я. – Я уйду.

Он меня не останавливает. Я иду по коридору в свою спальню и падаю на кровать.

Это был самый утомительный день, а сейчас только середина вечера. Мой телефон

вспыхивает на прикроватной тумбочке, и по цвету вспыхнувшей иконки я уже могу

сказать, что это сообщение.

Я даже не хочу смотреть.

Я должен посмотреть.

Просто

что-то

из

школы.

Когда я снова опускаю телефон, то замечаю, что Мэтью стоит у входа. Он цепляется за

дверную раму, словно тень.

Я стараюсь вести себя так, будто это не самая странная вещь на свете.

– Как дела?

– А ты тот самый тип?

Я медлю.

– Какой тип?

– Тот тип парней, которые начинают драку?

– Нет.

Он размышляет об этом с минуту.

– Ладно.

Затем он разворачивается и снова исчезает в коридоре.

Глава 15

Эмма

Я считала минуты до восьми вечера, а сейчас идет проливной дождь.

Это так похоже на мою жизнь.

Я прижимаюсь носом к окну в гостиной, оставляя дыхание на стекле. Мама бы

взбесилась, что я пачкаю окна. Если бы она была дома. Я понятия не имею, где она. После

йоги она надела брючный костюм и сказала, что ей нужно прогуляться. Ее не было целый

день.

Так же, как и папы. Он так и не ответил на мое утреннее сообщение.

Дождь барабанит по сайдингу.

Значит ли это, что теперь я не должна встретиться с Ревом? Тогда в чем был смысл

судьбы, которая дважды направила меня на его путь?

Вот в чем несправедливость, когда полагаешься на судьбу. Или Бога. Или что бы то

ни было.

Я свищу сквозь зубы.

– Идем, Текси. Придется промокнуть.

Дождь холоднее, чем я ожидала – что глупо, потому что сейчас март. Мои щеки

замерзли к тому времени, как мы проходим два квартала, а волосы тяжелым грузом

падают на плечо. Очки настолько мокрые, что мне приходится спрятать их в карман. Я

накинула мамину ветровку на свой свитер, прежде чем выйти из дома, надеясь, что она

окажется непромокаемой, но я так ошибалась.

К тому времени, как я делаю последний поворот к церкви, я гадаю, не сглупила ли

я, что пришла сюда. Дождь такой сильный, что вокруг уличных фонарей образовалась

дымка, и я едва могу различить что-нибудь в темноте.

Мои кроссовки хлюпают в траве. Я добираюсь до места, где мы сидели последние

два вечера.

И, конечно же, его там нет.

Я вздыхаю. Только последний идиот пошел бы на свидание под дождем.

Затем Текси гавкает и прыгает на задних лапах.

Я оборачиваюсь, и ощущаю себя героиней мелодрамы. Его затемненная фигура

бежит вприпрыжку по траве.

Ладно, возможно, темнота и дождь делают эту сцену больше похожей на фильм

ужасов, чем на романтическую комедию, НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.

Он останавливается прямо передо мной. У него хватило ума надеть толстую, непромокаемую куртку на толстовку, но капюшон промок насквозь и дождь стекает с его

щек.

– Привет, – говорит он чуть громче, чтобы перекричать шум дождя.

Я краснею. И стараюсь это скрыть.

– Привет.

– Я не был уверен, что ты придешь, но не знал, как тебе сообщить...

– Я думала о том же.

Текси тычется носом ему в ладонь. Рев чешет ее за ушами, но продолжает смотреть

на меня.

– Не хочешь пойти сесть спереди? Там есть арка. Не обязательно стоять под

дождем.

– Конечно.

Несколько месяцев назад церковь частично отремонтировали, и теперь у нее

большой каменный вход, который образует закрытый двор. Несколько скамеек повернуты

ко входу, поставленные под навесом. Сенсорный уличный фонарь светит над нами, отбрасывая слабый отсвет на все вокруг, но скамейки по прежнему находятся в темноте.

Рев опускается боком на скамейку, развернувшись лицом к стеклянной стене

церкви, скрестив ноги. Я не настолько пластична, но мне удается сесть напротив него, поджав под себя ноги. Текси плюхается на бетон под нами.

Рев отбрасывает промокший капюшон назад и вытирает руки о джинсы. Его волосы

превратились в мокрый, спутанный комок, но свет отбрасывает блики от капель на его

лице, делая его почти нереальным.

Я же, наверное, выгляжу как утопленная крыса. Коса свисает с моего плеча, словно

липкий канат. Я обхватываю себя руками и вздрагиваю.

Рев хмурится.

– Тебе холодно?

Я оттягиваю ветровку.

– Не знаю, почему я подумала, что она непромокаемая.

Он сбрасывает с плеч куртку.

– Вот. Возьми.

Он делает это как ни в чем не бывало, но никто никогда не предлагал мне раньше

свою куртку. Моя мать прочитала бы мне нотацию о том, что я неподобающе одета, а

потом заставила бы меня закаляться.

Я качаю головой.

– Не могу. Ты замерзнешь.

– У меня сухой свитер. Я в порядке. – Он протягивает куртку и слегка ее

встряхивает. – Серьезно.

Отчасти мне хочется, чтобы это был грандиозный романтический жест – та же

часть меня заставляет мои щеки пылать. Но я также знаю, что он не флиртует. Он просто

проявляет заботу.

Я стягиваю ветровку через голову, чтобы не намочить его куртку изнутри, а затем

просовываю руки в рукава. Они примерно на шесть дюймов длиннее моего размера, но

куртка тяжелая и согрета его телом. Мне хочется завернутся в нее и впитать в себя это

чувство.

– Лучше? – спрашивает Рев.

– Да. – Я все еще краснею. – Спасибо.

– Не за что.

Затем мы невольно погружаемся в молчание. Дождь временно затихает, обволакивая нас белым шумом, делая этот дворик еще более уединенным.

Я изучаю его руки, сложенные на коленях. У него длинные пальцы, ногти короткие

и ровные. На правом запястье из-под рукава выглядывает край шрама, почти что

тянущийся к большому пальцу. Тончайшая линия черных чернил тянется над ним.

Татуировка? Не могу сказать точно. Это может быть просто ручка, но чернила

кажутся введенными под кожу.

Я поднимаю глаза и вижу, что Рев наблюдает за мной.

Я сглатываю. Не знаю, что сказать.

Он сдвигается, совсем чуть – чуть, но достаточно для того, чтобы его рукава

закрыли шрам и отметку. Движение кажется умышленным.

– Есть какие– То новые сообщение от того парня из игры?

– Да. – Я заставляю свой голос звучать бодро, но напоминания о Nightmare оказывается достаточно, чтобы заставить меня напрячься. – Какие-нибудь новые

сообщения от твоего отца?

Его взгляд встречается с моим.

– Да.

Я достаю телефон из кармана и провожу по экрану, затем пару раз нажимаю, чтобы

вывести на экран последнее сообщение Nightmare. Мне почти что не хочется делиться, но

Рев единственный, кто знает, насколько хуже стали эти сообщения, а мне весь день так

отчаянно хотелось с кем-нибудь этим поделиться.

Я протягиваю ему телефон.

– Не хочешь поменяться?

Рев смотрит на меня так, будто я только что предложила ему ограбить банк, но тем

не менее достает свой телефон, нажимает иконку и протягивает мне.

Я читаю. Кажется, его отец считает себя победителем.

Затем Рев говорит:

– Эмма.

Я поднимаю взгляд. Он пристально смотрит на меня поверх моего мобильника. Его

глаза затемненные, а выражение лица напряженное.

– Что? – спрашиваю я.

– Зачем кому-то присылать тебе такую картинку?

Изображение, которое прислал мне Nightmare, буквально выжжено на обратной

стороне моих век.

– Все в порядке. Это ничего не значит. Это ведь даже не изображение реального

человека...

– Это изображение... это твой персонаж в игре?

Внезапно я жалею о обмене телефонами, как будто я показала ему снимок, на

котором изображена я сама, связанная и голая. Мои щеки горят.

– Забудь. Я не должна была тебе показывать.

– Ты рассказала своим родителям?

Я таращусь на него.

– Твое сообщение от кого-то , кого ты знаешь. Человека, который, совершенно

очевидно, причинил тебе вред. Ты рассказал своим родителям?

Долгую минуту мы пялимся друг на друга. Затем он издает вздох сожаления и

отводит взгляд.

– Прости. Я не слишком в этом силен.

– Не силен в чем?

Он указывает на расстояние между нами.

– В этом. Я не... не силен в общении с людьми.

– Я тоже. – Я делаю глубокий вздох. – Я гораздо лучше чувствую себя за экраном и

клавиатурой.

– Мой лучший друг познакомился со своей девушкой, переписываясь с ней в

течение месяца. Сейчас я так ему завидую.

– Правда?

– Правда.

– Ладно, – говорю я. – Отвернись. Смотри в другую сторону.

Он бросает на меня недоуменный взгляд, типа «Ты серьезно?»

Но я уже ерзаю, отворачиваюсь от него. Он не издает ни звука, так что я не знаю, последовал ли он моему примеру или нет.

Затем я ощущаю тепло его спины рядом с моей и задерживаю дыхание. Я не имела

в виду «сидеть, прижавшись друг к другу», но теперь, когда он это делает, я не могу

заставить себя отодвинуться.

– А теперь, – говорю я чуть запыхавшимся голосом, – дай мне свой номер.

Он подчиняется.

Я быстро печатаю текст.

Эмма: Так лучше?

Рев: Гораздо лучше. Если я сижу слишком близко, можешь отодвинуться.

Я краснею и рада, что он смотрит в другую сторону. Я чувствую каждый его вдох.

Несмотря на то, что мы переписываемся, внезапно это кажется еще более интимным, чем

за минуту до того.

Эмма: Ты не слишком близко.

Я снова краснею. Мне нужно взять себя в руки. Это всего лишь его спина.

Рев: Ты права насчет сообщения моего отца. Я никому не сказал. Это слишком

сложно.

Эмма: То же самое касается и сообщения Nightmare.

Рев: Не понимаю, почему. Особенно, если ты его не знаешь.

Эмма: Ты играешь в какие-нибудь видеоигры?

Рев: Иногда убиваю зомби на Xbox с Декланом.

Эмма: А онлайн играл когда-нибудь? С другими людьми?

Рев: Иногда.

Эмма: Когда-нибудь играл с девушкой?

Рев: Я никогда не обращал на это внимания. Но я никогда не стал бы

посылать кому – либо подобное сообщение, даже если бы и был заядлым геймером.

Эмма: Большинство парней считают, что это чисто мужская зона. Они злятся, когда в игру вступает девчонка и побеждает их.

Рев: То же самое происходит в джиу-джитсу. Обычно парням просто нужно

преодолеть себя.

Мои брови взлетают в изумлении.

Эмма: Ты занимаешься джиу-джитсу?

Рев: Да.

Клянусь Богом, я чуть не печатаю «Не удивительно, что у тебя такое потрясающее

тело».

Но серьезно. Не удивительно.

Эмма: Значит, если бы девчонка пришла и надрала тебе зад, ты бы не вышел

из себя из-за этого?

Рев: Нет. Я, вероятно, попросил бы ее сделать это еще раз, чтобы изучить ее

технику. Но в джиу-джитсу вы лицом к лицу. А здесь – нет.

Эмма: Думаю, в этом часть проблемы. Я как-то читала, что сражение в

видеоигре активирует те же процессы мозга, что и настоящий бой – но сражение в

Интернете подавляет всякую человечность. Все происходит у тебя в голове. Даже с

гарнитурой и голосом, ничто не кажется реальным. Легко сбросить защиту и завести

друзей. И так же легко кого-то уничтожить. Я говорю не только со своей стороны.

Если я побеждаю в миссии, я рада – но для кого-то на другой стороне... Может быть, поражение кажется им еще более горьким потому, что они были повержены кем-то, кто, в их воображении, даже не существует? И когда они сопоставляют это

анонимное поражение с реальным женским голосом/образом, кажется ли им это еще

более унизительным? Типа, откуда вообще берется злость?

После того, как я отправляю сообщение, Рев надолго замирает. Я все еще чувствую

каждый вдох, который достигает его легких. Дождь льет вокруг арки.

– Я думаю, – шепчет он.

Наконец его предплечье касается моего и он печатает ответ.

Рев: Думаю, злость зависит от многих обстоятельств. Я иногда беспокоюсь о

своем отце, что я унаследовал его жестокость, что когда-нибудь она может проявить

себя. Когда я был маленьким, когда меня забрали от него, я боялся, что все

остальные люди причинят мне вред. Джефф и Кристин предложили записать меня

на тхэквондо, но когда мы пошли записываться, я увидел класс бразильского джиу-

джитсу и захотел заниматься им. Там все дело в захватах. Полный контакт. Они

почти отказали мне. Но тренер убедил их дать мне шанс. И я полюбил занятия.

– Это еще не все, – говорит он.

– Я подожду.

Рев: Я вижу многих ребят, приходящих в зал. И много думаю о том, что они

приносят на маты. Когда я был младше, я был полон страха. Иногда люди приносят

много гнева. Они просто хотят бороться – и это тоже нормально, потому что они

быстро уясняют, что на матах нет места гневу. Точно так же там уж точно не место и

страху. Джиу-джитсу учит контролю. Думаю, это то, что мне нравится больше всего.

Но если на матах у кого-то возникнут проблемы, другому легко это увидеть и

вмешаться. Но как кто-то может вмешаться здесь, если ты не просишь о помощи?

Эмма: Но в том то и дело – разве люди на матах просят о помощи? Или ты

просто приходишь им на помощь? Они вообще хотят помощи?

Рев: Думаю, это зависело бы от ситуации.

Эмма: Что, если бы женщина сказала, что ей не нужна помощь?

Рев: Тогда я не стал бы помогать.

Эмма: Что, если прямо сейчас я скажу тебе, что мне не нужна твоя помощь?

Его спина поднимается и опадает, когда он делает глубокий вдох. Я в напряжении, ожидая, что он будет давить на меня.

Но он не настаивает.

Рев: Ладно.

Эмма: Спасибо.

Рев: Это была хорошая идея. Спина к спине.

Это заставляет меня улыбнуться.

– Делаю, что могу, – шепчу я.

– Шшш, – шепчет он. – Я тут переписываюсь кое с кем.

Я ухмыляюсь и обхватываю пальцами экран. Я больше не хочу говорить о

Nightmare.

Эмма: Я не ожидала, что ты помешан на боевых искусствах.

Рев: А чего ты ожидала?

Эмма: Понятия не имею. Я вообще не ожидала, что ты помешан на спорте, а

потом оказывается, что ты выглядишь «так».

Рев: Я занимаюсь не только джиу-джитсу. Еще муай-тай и йогой.

Я смеюсь и поворачиваю голову.

– Ты не занимаешься йогой. Моя мама занимается йогой и она не выглядит как ты.

Его рука снова касается моей, когда он печатает ответ.

Рев: Это помогает стать гибким.

Эмма: Что такое муай-тай?

Рев: Кикбоксинг. И «ты» не похожа на типичных геймеров.

Эмма: Это наследственное. Мой отец – разработчик игр.

Рев: Вы с отцом близки?

Эмма: Да. Он вечно занят, но... да.

Какое-то время он не отвечает, и я осознаю, что, возможно, для него это

болезненная тема. Впервые его спина напряжена.

Я обхватываю экран пальцами.

Эмма: Я видела шрам. У края твоего рукава. Твой отец?

Рев: Да.

Молния сверкает в небе, а затем раздается громкий раскат грома. У меня

перехватывает дыхание и я вздрагиваю. Текси взвизгивает и заползает под скамейку. Свет

отражается от дождя, запирая нас в этом пространстве.

Рев поворачивает голову, и я вижу краешек его профиля.

– Ты в порядке?

Я коротко смеюсь, но ничего смешного в этом нет.

– Просто не люблю грозу. А ты в порядке?

– Нет. – Его ладонь касается моей там, где она свисает со скамьи. Искры бегут

вверх по моей руке, и мне приходится напомнить своему сердцу, что это просто случайное

движение.

Но затем его ладонь накрывает мою. Я замираю.

– Так нормально? – шепчет он.

Это прозвучало бы так слащаво и невероятно, попытайся я позже объяснить этот

момент. Эта гроза, эта скамейка, эта темнота. Но его дыхание прерывистое, движения

неуверенные и, кажется, для него этот момент так же важен, как и для меня.

– Да, – говорю я. – Хочешь, чтобы я отпустила, чтобы ты мог печатать?

Он вдыхает... и его дыхание выравнивается. Он поворачивает голову и его дыхание

щекочет мне шею.

– Я не хочу, чтобы ты отпускала.

– Ладно.

– Я никому об этом не рассказывал, – говорит Рев. – Мои родители знают. И мой

лучший друг. И все.

– Тебе не нужно мне рассказывать.

Его пальцы сжимают мои чуть сильнее.

– Я хочу рассказать. Я хочу, чтобы ты поняла, почему... почему мне так тяжело

рассказать об этом.

– Я слушаю.

– У моего отца была собственная церковь, – говорит Рев. – Я не знаю, сколько у

него было прихожан, потому что был еще маленьким, но мне казалось, что много. Он

просил благословения каждую неделю – денег, проще говоря. Он говорил мне, что Бог

заботится о нас, и я ему верил. Сейчас я понимаю, что он был опытным лжецом – а может, и нет. Может быть, он действительно верил, что люди давали ему деньги, потому что он

был благословлен Господом.

Как бы то ни было, этого было достаточно, чтобы мы жили в большом доме, и, насколько я теперь понимаю, в довольно приятном районе. В то время он говорил мне, что

мы окружены грешниками. Он говорил, что в тех домах живет дьявол. Если в саду играли

дети, то это дьявол заманил их туда. Если люди бегали, значит, их преследовал дьявол. Я

боялся выйти на улицу без своего отца, потому что, казалось, дьявол был везде. – Пауза. –

Теперь, когда я думаю об этом, я думаю, что я жил в одном доме с дьяволом.

Его пальцы переплетены с моими. Не слишком крепко – но достаточно, чтобы я

почувствовала, что он не собирается так скоро выпустить мою руку. Я гадаю, нужен ли

ему якорь.

– Мой отец устанавливал правила, – продолжает Рев. – Он говорил, что если Бог

хочет, чтобы я преуспел в жизни, мне это удастся. Но если я не был достаточно

благочестив, недостаточно свят, или что бы то ни было недостаточно, то долгом моего

отца было устранить проблему. – Его голос становится жестче, и я не уверена, гнев ли это, страх или стыд. – Когда мне было шесть лет, он хотел, чтобы я переписал целую страницу

из Библии. Моя рука начала неметь, и он решил, что дьявол завладел моей рукой. Он взял

нож и начал резать, при этом говоря мне, что мои крики – это борьба дьявола за то, чтобы

остаться внутри меня...

– Рев. – Эмоции сдавливают мне горло, и я чувствую, что вот – вот расплачусь. –

Ох, Рев.

Он снова поворачивает голову, и я вижу его профиль.

– Прости. – Кажется, он смущен. Его пальцы крепче сжимают мои. – Я не хотел

вдаваться в детали.

Я разворачиваюсь на скамейке, затем накрываю свободной рукой его ладонь. Мой

мизинец ласкает шрам под краем его рукава, и у Рева перехватывает дыхание.

Но он не отдергивает руку.

– Можно задать тебе вопрос? – спрашиваю я.

– Всегда.

– Твоя мама – я имею в виду, твоя родная мама – пыталась его остановить?

Короткий вздох.

– Она умерла, когда я родился. Отец говорил, что она умерла, сражаясь с дьяволом.

Как только меня забрали у него и я начал учиться, как быть нормальным, я подумал, не

соврал ли он мне о ее смерти. У меня был момент, когда я был уверен, что он все выдумал, что она была жива и скучала по мне. Но у Кристин – мамы – есть огромное досье на меня, и свидетельство о смерти моей матери тоже там. Причина смерти: кровотечение матки.

Так что, по крайней мере, это правда.

– Мне так жаль.

– Вот почему его сообщения так меня огорошили. Даже спустя столько времени...

такое чувство, что он все еще имеет надо мной власть. Я боюсь ослушаться. Становится

все труднее не отвечать ему. – Он сглатывает.

– Он в тюрьме?

– Нет. Он отказался от родительских прав в качестве признания вины. И отработал

сто восемьдесят дней на общественных работах. Я понятия не имею, где он сейчас.

Сто восемьдесят дней штрафных работ после того, как он издевался над Ревом

годами. Это кажется насмешкой судьбы.

– Ты боишься, что он придет за тобой?

– Да. Я беспокоюсь об этом каждый день. – Глубокий вздох. – Я долгое время

боялся уйти, как будто он мог появиться у дома или вроде того. Я беспокоюсь, что все это

– очередная проверка. И боюсь, что я не справляюсь.

– И ты не хочешь рассказать своим родителям?

Его дыхание снова становится прерывистым.

– Я не знаю, что они сделают, Эмма. Я никогда ничего от них не скрывал.

– Ты им доверяешь?

Рев шмыгает носом, и я понимаю, что он плачет. Не в голос. Просто слезинка. Он, должно быть, этого даже не осознает. Он не отвечает.

Я поворачиваюсь на скамейке, чтобы смотреть на него.

– Рев, – говорю я. – Это очень серьезное дело.

– Я знаю.

Nightmare – незнакомец. Его сообщения – отстой, но я могу закрыть лэптоп и

сделать вид, что его не существует. Но отец Рева реален. Настоящая угроза.

– Не хочешь рассказать им? Я могу пойти с тобой, если хочешь.

Долгий момент я ощущаю себя полной дурой. Рев разозлится. Он скажет, что я

ничего не понимаю.

Он поступит точно так же, как поступила я, когда он начал расспрашивать меня о

сообщениях Nightmare.

Но Рев так не поступает.

Он встает со скамейки.

– Ладно, – говорит он. – Идем.

Глава 16

Рев

Суббота, 17 марта 9:06:16 вечера

От: Роберт Элллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Вопрос

Ты вообще обо мне когда-нибудь думаешь? Или ты был так сильно искушен?

Это самый невероятный эмоциональный опыт в моей жизни.

В моем телефоне появилось еще одно сообщение от моего отца.

Рядом со мной идет девушка.

И я веду ее к себе домой.

Идет проливной дождь, мы держимся за руки, и я промок насквозь. Я мерзну

снаружи, но мне тепло внутри, и я одновременно хочу, чтобы этот момент закончился и

длился вечно.

Я засовываю телефон в промокший карман своей толстовки. Я просмотрел

сообщение только потому, что думал, что оно может быть от Джеффа или Кристин.

– Что случилось? – спрашивает Эмма.

Должно быть, мое движение было чересчур яростным.

– Мой отец прислал мне еще одно сообщение.

– Ты ответил хоть на одно из них? – Она смотрит на меня. Ее волосы, слипшиеся от

дождя, а глаза широко распахнуты.

– Только на первое. – Я морщусь. – Я сказал ему оставить меня в покое.

Она ничего на это не отвечает. Какое-то время мы идем молча.

– Думаешь, ты отчасти хотел поговорить с ним?

– Да. – В этом нет никакой тайны. – И знаю, что это звучит странно.

– Нет, думаю, я понимаю. – Она пожимает плечами. – Мне не нравится моя мама, но она все равно моя мама.

– Она тебе не нравится?

– Ей тоже ничего во мне не нравится. Она думает, что я бездельница, которая все

свое время убивает на компьютерные игры. Практически тоже самое она чувствует и по

отношению к моему отцу, но знает, что меня она может контролировать.

– Твои родители не ладят друг с другом?

Эмма фыркает.

– Должно быть, в какой-то момент они смогли поладить, но точно не теперь. Мама

вся помешана на здоровой еде, занятиях спортом, и проводит семьдесят часов в неделю на

работе. Папа же подсел на начос и бессонные ночи, и также работает по семьдесят часов в

неделю.

– Значит, их почти не бывает дома.

– Так и есть. Но, честно говоря, так даже лучше. Когда они оба дома, они только и

орут друг на друга. А когда папы дома нет, мама орет на меня.

Не удивительно, что она чувствует себя так, будто никому не может рассказать о

том типе, который посылает ей те полные ненависти сообщения.

– Значит, ты думаешь, что твоя мама разочарована, что ты пошла по стопам отца?

– Я это знаю. И это отстой. Я хороша в разработке игр. Мне нравится проявлять

креативность. Я пишу целые расскадровки. У меня есть собственная игра, и целое

сообщество! Но она...

– Погоди. – Я тяну ее за руку, чтобы остановить. – У тебя есть собственная игра?

Ее щеки краснеют, даже под дождем.

– Ничего особенного. Она довольно простая.

Я таращусь на нее.

– Собственная игра. Типа... ты сама ее создала?

– Это ерунда. Правда.

Это поистине самая удивительная вещь на свете, а она говорит об этом так, будто

это ничего не значит.

– Эмма... я не знаю никого, кто может написать собственную компьютерную игру.

Ты шутишь? Можно мне в нее поиграть?

– Нет!

– Почему?

Она отводит взгляд.

– Она глупая. Как я и сказала. Ничего особенного.

– Вовсе нет. Я хочу посмотреть.

– Я не хочу, чтобы ты видел.

Ее слова резко обрывают мои шаги. Я не до конца уверен, как это понимать, но мое

сознание уже слишком скручено и искривлено.

– Ладно.

Ее румянец становится отчетливее.

– Она еще не доведена до ума. Я еще даже отцу не показывала. Она должна быть

идеальной, прежде чем я покажу ему.

– Должно быть, ты также не хочешь показывать ее и своей маме, верно?

– Боже, нет. Ее все это нисколько не впечатлит. Ее это только расстраивает. Так что

я провожу все свое время, вызывая ее возмущение, а так же пытаясь ей угодить. Если в

этом есть какой-то смысл.

– Конечно, есть.

– Конечно.

Свет и тени играют с бликами воды на ее лице. Я исследую глазами ее губы, линии

ее лица, мягкий изгиб подбородка. Мне так отчаянно хочется до нее дотронуться, что у

меня болит рука.

– Ты на меня пялишься? – шепчет она.

Это разрушает чары. Я моргаю и отвожу взгляд.

– Нет. Идем.

Мы снова идем вперед.

«Ты пялишься?»

Так же, как и в случае с ее отказом показать мне свою игру, я не знаю, как это

воспринимать. Может быть, это притяжение одностороннее. Может быть, мой мозг не

способен обработать элементарные общепринятые намеки.

Но опять же, она все еще держит меня за руку.

Может быть, она так же не готова говорить о своей матери, как я не готов говорить

о своем отце.

А может быть, я действительно пялюсь на нее.

– Ты уверен, что твои родители не будут против, что ты приводишь домой друга так

поздно? – спрашивает Эмма. – Тем более друга с собакой?

– Не волнуйся. – Я смотрю на нее. – Мои родители привыкли, что я иногда

вытворяю странные вещи.

Как только мы сворачиваем на мою улицу, страх связывает мой желудок морским

узлом. Мой отец, мои родители, Эмма рядом со мной. Не уверен, что смогу это сделать.

Хотел бы я вместо этого отвести ее домой к Деклану.

Мне приходится откашляться.

– Я живу прямо там. В голубом доме.

Сверкает молния. Эмма вздрагивает.

– Ты говоришь так, будто хочешь, чтобы я просто пошла вместо тебя и все им

рассказала.

– А такой вариант рассматривается? – Я говорю это в шутку, но слова звучат

слишком тяжело, слишком серьезно.

– Нет. – Она бросает на меня короткий взгляд. – Или...да? В смысле, если ты

действительно этого хочешь?

Я прокручиваю этот сценарий в голове. Джефф и Кристин никогда не пасовали ни

перед чем, что бы я ни делал или ни просил, но это был бы уже совсем новый уровень.

– Нет, – говорю я. – Я пошутил.

Звучит так, будто я вовсе не шучу.

– Ты бы в самом деле это сделала? – спрашиваю я.

– Конечно. В смысле... мне терять нечего. Так или иначе любая их реакция была бы

не в мою честь.

У меня пересыхает во рту.

– Думаешь, у них будет какая-то реакция?

– На то, что твой жестокий отец пишет тебе сообщения? Хм, да, я вполне уверена, что они на это отреагируют. Что еще он тебе говорил? Он тебе угрожал?

Само существование его писем кажется угрозой. Я снова останавливаюсь под

дождем.

– Вот. Я покажу тебе остальные.

Теперь мы стоим на тротуаре перед домом. Джефф и Кристин могли бы выглянуть в

окно и увидеть меня, стоящего там. Хотя это маловероятно. Их спальня находится в задней

части дома. Так же как и кухня с гостиной. Я сказал им, что иду к Деклану, так что они не

будут ожидать, что я вернусь этим путем. У нас есть время.

Эмма быстро читает – но в его сообщениях немного текста. Это основные

сообщения, которые так бьют меня. Ее рука закрывает экран, когда она прокручивает их.

– Я думала, что его сообщения будут похожи на бред сумасшедшего, но это не так.

Они довольно продуманные. Теперь я понимаю, что ты имел в виду. Они почти что

дьявольские.

Дьявольские. Это такое хорошее определение для моего отца – такое, которое он

возненавидел бы, потому что оно означает «подобный дьяволу».

Мне нравится, что Эмма употребила его, чтобы описать его. Это приносит мне

утешение. Когда люди считают его сумасшедшим, я знаю, что они не понимают. Он не был

сумасшедшим. Он был... осмотрительным. Расчетливым.

Затем Эмма снова поднимает взгляд.

– Рев Флетчер – твое ненастоящее имя?

Я моргаю и хмурюсь.

– Что?

– В своем первом сообщении он спрашивает, как ты стал Ревом Флетчером. – Она

строит гримасу. – Мне нельзя об этом спрашивать?

– Нет. Нет, может спрашивать что угодно. – Я провожу рукой по волосам. Я совсем

об этом забыл. – Флетчер – фамилия Джеффа и Кристин. Я взял ее, когда они меня

усыновили.

– А Рев? Это сокращение от чего-то?

– Да. Вроде того. – Я делаю паузу. – Когда я только здесь появился, я подскакивал

каждый раз, как Джефф и Кристин называли меня по имени. Потому что мой отец

использовал его, только когда... – Мне приходится прерваться. Закрыть глаза. Сделать

глубокий вдох и стряхнуть с себя воспоминания. – Они позволили мне выбрать новое.

– У тебя есть брат?

Это не тот вопрос, который я ожидал услышать следующим.

– Что?

– Какой-то парнишка только что обошел заднюю часть твоего дома, увидел нас и

побежал обратно на твой задний двор.

– Что?

Эмма указывает.

– Ты ведь сказал, что живешь в том голубом доме, верно?

Мои глаза лазерным прицелом фокусируются на доме. Гараж, деревья между

нашим и соседским домами, тени вдоль кустарника. Никакого движения.

– Жди здесь. – Я срываюсь на бег.

– Эй! – кричит Эмма. Техас лает.

А затем собака оказывается рядом со мной, и мы бежим на задний двор, ее поводок

тянется по траве. Здесь никого нет.

Техас скачет на передних лапах, возбужденно дыша. Затем она замирает, подняв

одну лапу. Ее слух сосредоточен на задней части дома, рядом с дверью.

С громким лаем она срывается с места.

Я следую за ней.

Она находит Мэтью, сидящего на корточках возле кондиционера. Она лает, как

ненормальная, бешено размахивая хвостом.

Мэтью отшатывается назад, прижимаясь к сайдингу. Он уже весь промок под

дождем. Он переводит взгляд с собаки на меня и обратно. Одну руку он держит за спиной, прижатой к стене дома.

Я вспоминаю первую ночь, когда я застал его с ножом.

Эмма появляется из-за угла дома. Она запыхалась.

– Рев. Что... что происходит?

Мэтью использует эту заминку. И срывается с места.

Техас – не полицейская собака. Она лает и преследует его, но не бросается на него

или что-то в этом роде.

Впрочем, не важно, потому что это делаю я.

Мы кубарем падаем на землю в сплетенном клубке конечностей. Мэтью падает, отбиваясь. Я готов к тому, что в меня вонзится лезвие, но либо он его выронил, либо у него

вообще ничего не было. Мэтью бьет со всей силы, как будто учился этому. Пару раз он

хорошенько прикладывает мне по ребрам. Дождь сделал его кожу скользкой, и его трудно

схватить.

Но я сильнее его. Я обхватываю его шею рукой и придавливаю его ногой так, что он

не может освободиться. У него свободна одна рука, и он пытается оттолкнуть мою руку, но

я в более выигрышном положении и знаю, что делаю. Он борется до тех пор, пока я не

усиливаю хватку.

– Перестань бороться и я тебя отпущу, – говорю я.

В ответ он пытается врезать мне локтем по ребрам.

– Рев! – кричит Эмма. Она все еще тяжело дышит. – Рев...

– Иди ко мне в дом, – говорю я ей напряженным от усилия голосом. – Скажи моим

родителям, где мы.

Она поворачивается и бежит. Мне нравится это ее качество – никаких сомнений.

Никаких расспросов.

Мэтью, наконец, успокаивается. Его дыхание хриплое и прерывистое.

– Отпусти меня.

– У тебя есть оружие?

– Иди к черту.

– Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил, или нет?

– У меня ничего нет, – рычит он. – Пусти меня.

Я отпускаю. И он тут же вскакивает на ноги, пытаясь снова удрать.

Я хватаю его за руку. Он разворачивается и бьет меня кулаком прямо в лицо.

Искры сыплются у меня из глаз. Он освобождается.

Но я все еще быстрее него. Я снова валю его на землю, и в этот раз прижимаю его

более усердно. Я обхватил его шею рукой и прижал его к земле своим весом. Он даже

пошевелиться не может.

Челюсть болит. Никто не бил меня с такой яростью, кроме моего отца. Темная

мысль о том, что я мог бы сломать Мэтью шею прямо сейчас, вспыхивает у меня в мозгу.

– Рев! – Голос Джеффа. – Рев! Отпусти его!

Я открываю глаза. Не помню, чтобы я их закрывал. Пальцы Мэтью впиваются мне

в плечо, почти что в панике.

Джефф, Кристин и Эмма стоят под дождем, таращась на нас. Текси рвется с

поводка, отчаянно лая. Эмма едва ее удерживает.

– Рев, милый, – говорит Кристин. В ее голосе слышится тревога. Она касается

моего плеча. – Рев, отпусти его.

Я отпускаю Мэтью. И падаю назад в траву.

В этот раз Мэтью не убегает. Он издает хриплые звуки, кашляя в траву.

Я это сделал. Я причинил ему вред.

Стыд бьет меня, словно паровой молот.

Джефф и Кристин подходят к Мэтью. Хорошо. Сейчас я не заслуживаю их

внимания. Я не могу смотреть на них.

– Эй. – Голос Эммы раздается прямо рядом со мной.

Я поворачиваю голову и вижу, что она сидит на корточках в траве рядом со мной.

Техас тычется носом мне в лицо и начинает облизывать мне щеку. Она болит, и я гадаю, идет ли кровь. Я отпихиваю морду собаки.

– Ты в порядке? – спрашивает Эмма.

– Нет, – говорю я. – Не в порядке.

Я поднимаюсь на ноги.

Эмма касается моей руки.

– Я все еще здесь, – шепчет она.

– Я знаю. – Я не хочу на нее смотреть.

Она хмурится и чуть склоняется вперед.

– Рев, ты...

– Не надо. – Хотел бы я, чтобы она ничего этого не видела. – Я чертовски

облажался, Эмма.

– Но...

– Пожалуйста, иди домой. Пожалуйста, забудь о том, что здесь произошло.

Пожалуйста... – Мой голос срывается. Я не могу больше это выносить.

– Рев, – ласково произносит она мое имя, – все в порядке. Я могу остаться.

Я заставляю себя открыть глаза. Джефф и Кристин помогают Мэтью подняться.

Я не знаю, что они будут делать.

Я не знаю, что теперь произойдет.

Но я знаю, что не хочу, чтобы она это видела. Я провожу мокрой рукой по лицу.

– Пожалуйста, Эмма. Пожалуйста, просто уходи.

– Ладно, – говорит она мягко. – Вот.

Она снимает мою куртку. Она падает мне на колени.

Куртка теплая и пахнет ею, что-то фруктовое, типа апельсинов и солнца.

Дождь смывает это тепло и запах.

– Ты уверен? – спрашивает она.

Я задерживаю дыхание. Я ни в чем не уверен.

«Я все время беспокоюсь, что унаследовал его жестокость».

Так и есть. Она все время ждала своего часа внутри меня.

Я киваю.

– Иди. Я справлюсь.

– Ладно.

И это все. Она разворачивается и уходит со двора.

Глава 17

Эмма

Дорога домой кажется бесконечной, хотя мы живем всего в пяти кварталах друг от

друга. Мне все еще хочется вернуться, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Мою

руку покалывает там, где мои пальцы переплетались с его.

Он так много рассказал мне о своей жизни – но все, что произошло под дождем, показывает, что многое еще остается загадкой.

Этот мальчик – его брат? Рев не упоминал о брате вовремя всего разговора о своем

отце и всех тех годах жестокости, которые ему пришлось пережить.

У меня голова идет кругом. Неделю назад вся моя жизнь имела смысл. Сейчас же

ничего не имеет смысла.

Я никогда раньше не видела, как дерутся парни. В кино все выглядит

захватывающе, с четкими позициями. Хороший и плохой парень. Эта же драка была

грязной и пугающей, и я совершенно не могла понять, что происходит.

И теперь я иду домой одна. По крайней мере дождь затих и превратился в мелкую

морось.

Я вздрагиваю и перехожу на мелкий бег. Мне придется пролежать как минимум час

в горячей ванне, только чтобы вытравить холод из костей. Когда я сворачиваю на свою

улицу, даже Техас немного отстает. Для нее эта ночь тоже была полна волнений.

Машины обоих моих родителей стоят на дорожке. Свет на первом этаже включен.

Я почти что падаю на дорогу. Мой отец дома? В обычное время?

– Идем, Текси. – Я бросаюсь к двери, взлетая по ступеням крыльца.

Они как раз внутри, сидят в гостиной. Оба удивленно поднимают взгляды при моем

появлении.

Мама хмурится.

– Эмма. Что с тобой случилось? – Ее взгляд падает на мои ботинки, перепачканные

грязью от приключения на заднем дворе Рева. – Ты что, гуляла в грозу?

А где, по ее мнению, я была?

– Ага. – Я запыхалась. – Попала под дождь с Текси. Что происходит?

Она переглядывается с отцом.

– Мы обсуждали некоторые вещи, и оба пришли к согласию, что нужны кое – какие

изменения, чтобы сохранить спокойствие...

– Спокойствие? – спрашиваю я.

Она кивает.

– Между нами всеми.

– Катарина. – Голос моего отца звучит низким шепотом. Его тон мягкий.

Спокойный. – Почему бы тебе не позволить ей сперва переодеться?

Спокойствие. Оно так непривычно в этом доме, что мне хочется лечь на пол и

наслаждаться им.

– Ладно. – Я бросаю поводок на крюк у двери и скидываю кроссовки. – Ладно.

Дайте мне пару минут.

Ванна может подождать. Я взбегаю вверх по лестнице и сбрасываю мокрую одежду.

«Нужны кое – какие изменения, чтобы сохранить спокойствие. Между нами

всеми».

Она могла бы составить подробный график обязанностей, и я бы согласилась на

это. Я буду готовить каждый день, если это означает, что ее придирки прекратятся. Нам

придется питаться макаронами с сыром, но как угодно. Я буду пылесосить каждый вечер, если это значит, что папа будет приходить домой в подобающее время.

Они предлагают внести изменения. Я это чувствую.

Может быть, я смогу показать отцу OtherLANDS. Может быть, он, наконец, сможет

уделить мне несколько минут.

Он будет так горд. Он будет так горд.

Мне приходится смахнуть слезу. Я не знаю, что он сделает, но это будет

потрясающе.

Они все еще не орут друг на друга. Никто из них не пьет. Не могу в это поверить.

Может быть, они провели весь день у семейного психолога! Может быть, они, наконец, научились эффективно общаться.

Я даже не знаю, подходит ли моя одежда, но она сухая. Я почти что скатываюсь

вниз по лестнице, чтобы вернуться к ним.

Они снова удивленно смотрят на меня.

Мне нужно успокоиться.

– Простите. – Я падаю на диван. – Я просто рада, что вы оба дома.

Они снова переглядываются между собой.

– Эмма, – произносит отец мягким голосом.

– Эмма, – говорит мама.

И тут комната сдвигается. Наклоняется. Меняется.

Что-то здесь не так.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– Это не работает, – говорит мама. Ее голос убийственно тихий.

– Мы больше не можем так продолжать, – говорит мой отец.

Мое сердце стучит у меня в висках. Я не слышу, что они говорят. Не слышу ничего.

– Эмма?– Тон моей мамы приобретает ту знакомую нотку нетерпения. – Эмма, ты

понимаешь, о чем мы тебе говорим?

– Ты только что сказала, что вы хотите внести изменения. Вы хотите сохранить

покой.

– Мы хотим, – говорит мама.

– Мы разводимся, – говорит отец.

Я наблюдала, как Рев преследует того мальчишку под дождем. Мальчик бежал, и

Рев набросился на него, всем весом, и повалил на землю.

Вот на что это похоже.

Не знаю, как я держусь на ногах. Кажется, меня сейчас вырвет.

Я пытаюсь заговорить, но в горле встал ком.

– Я собираюсь захватить пару вещей и остановиться у Кайла, – говорит отец. Кайл

– еще один тип, который работает на Axis Games.

– Не делайте этого, – шепчу я.

– Я говорила твоему отцу, что нам придется выставить дом на торги. – Мама

поджимает губы. – Мы не можем себе позволить выплачивать ипотеку и содержать

квартиру...

– Ты не могла подождать, прежде чем мы начнем обсуждать финансовый вопрос? –

Отец вдыхает и трет затылок. – Ей не нужно знать все в деталях...

– Ну, кому-то нужно позаботиться о деталях, – рявкает мать.

– Естественно, – фыркает отец. – Ты ведь так хороша в деталях.

– К счастью для тебя, или у нас не было бы ничего. Мне придется протащить тебя

через этот развод так же, как я протащила тебя через все остальное.

– Ты не можешь попросить кого-нибудь из своих друзей – медиков прописать тебе

что-нибудь, чтобы сделать тебя не такой контролирующей...

– Не смей оскорблять меня при моей дочери.

Ее дочери. Ее дочери.

– Я не твоя дочь, – рявкаю я. – А его. – Я смотрю на отца. – Я тоже могу собрать

вещи.

Он ошеломлен.

– Эмма... милая... Я собираюсь жить у Кайла. У него даже нет второй комнаты. Я

буду спать на диване...

– Я могу спать на полу.

Мама презрительно фыркает.

– Ты туда не поедешь.

– Я не хочу быть здесь, – ору я. – Ты не понимаешь? Я не хочу оставаться здесь с

тобой.

Ее лицо слегка бледнеет. Она выглядит пораженной.

– Эмма...

– Катарина. Прекрати. – Отец смотрит на меня. – Эм. Прости. Тебе придется

остаться здесь. Когда я найду свое жилье, мы можем поговорить...

– Она не будет с тобой жить. – Мама пришла в себя и ее голос холодный, как лед.

Даже сейчас она пытается меня контролировать. Даже в этом. Я не могу говорить.

Мои ноги отказываются двигаться. Может быть, я могу снова подняться к себе и

проиграть все заново. Я могу снова спуститься вниз и у нас будет совершенно другой

разговор.

Я однажды видела это изображение в Интернете. Это была картинка с надписью:

«Если ты видишь это, ты был в коме двадцать лет, и мы пробуем новый способ

достучаться до тебя. Пожалуйста, очнись».

Я таращилась на нее целую минуту.

Никогда в жизни я еще так не хотела, чтобы это было правдой.

Очнись. Очнись. Очнись.

Мои родители все еще спорят. Я все еще здесь. Или не здесь.

– Вы можете... – Мой голос срывается. Они меня даже не слышат. – Вы можете...

можете пойти к семейному терапевту?

– Мы у него были, – говорит мама.

– Вы – что?

– Целый последний год, – говорит отец. – Это не работает, Эмэндэмс. Нам придется

это сделать.

Прозвище – словно удар в лицо.

Теперь я очнулась.

– Не называй меня так, – шиплю я. – Никогда больше не называй меня так.

– Эмма...

– Вы оба такие эгоисты. – Я направляюсь к лестнице.

– Вернись! – орет мать.

– Оставь ее, – говорит отец. – Дай ей осмыслить все это.

Ненавижу его. Ненавижу ее.

НЕНАВИЖУ ИХ.

В моей комнате холодно и тихо. Лампочки на роутере мигают. Текси сворачивается

рядом со мной и тычется носом мне под руку.

Я игнорирую ее и открываю лэптоп.

Вот они мои сообщения. Сообщение, на которое мой отец так и не ответил.

Напряженная переписка с Кейт. Она живет с родителями, которые так влюблены

друг в друга, что мне хочется блевать каждый раз, как я бываю у них. Ее мать

комментирует и лайкает все ее видео по макияжу, черт возьми. Последнее, что мне сейчас

нужно, – это предложение поесть шоколадных блинчиков или чтобы кто-то меня обнял, и

все это меня ожидает в доме Кейт.

Спустя мгновение вся моя переписка с Ревом также отображается на экране, загруженная с моего телефона.

Вы с отцом близки. Одно из его последних сообщений. Час назад эти слова

согревали меня изнутри.

Сейчас они похожи на расплавленную лаву, которая плавит мои органы.

Он, может, и поймет – но все, что я слышу в своем сознании – это его прощальные

слова.

Иди. Я справлюсь.

Ему я тоже не могу написать.

Мой отец стучит в дверь.

– Эмма. Пожалуйста. Поговори со мной.

Его голос всегда такой тихий, что соответствует его пофигизму. Раньше я думала, что это признак силы, что он может ко всему относиться спокойно.

Сейчас же меня это только бесит. Я надеваю свою игровую гарнитуру. Толстые

наушники заглушают любые звуки.

– Эмма, – зовет отец.

Я вхожу в OtherLANDS.

И там, прямо на верху экрана, меня ждет новое сообщение от Nightmare.

Суббота, 17 марта 9:36 вечера

От: N1ghtmare@re4

Кому: Azure M

Ты меня игноришь?

У этого сообщения так же есть прикрепленный документ. Все тот же снимок

голого, связанного аватара, но теперь ее голова взорвана. Графическая работа на удивление

реалистична.

Ярость наполняет каждую клеточку моего тела. Если раньше мои внутренности

разъедала расплавленная лава, сейчас она превратилась в осколок сверхновой звезды в

центре моей груди.

Я не раздумываю над этим. Я печатаю ответ.

Суббота, 17 марта 10:47 вечера

От: Azure M

Кому: N1ghtmare@re4

Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ.

Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ.

Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ.

Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ.

Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ.

ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ.

Я его блокирую.

Затем захлопываю лэптоп. Я падаю на кровать и ору в подушку.

Я кричу так громко и так долго, что забываю, на что похожа тишина.

Я кричу до тех пор, пока не начинаю задыхаться.

А затем меня накрывает тишина. Такая тишина, что я едва могу ее вынести.

Я не знаю, где мои родители. Мне плевать. Плевать.

Телефон гудит. Я почти роняю его.

Сейчас почти одиннадцать часов. Я надеюсь, что это Кейт, хотя и знаю, что это

невозможно. И немного надеюсь, что это Рев.

Нет. Это сообщение с 5Core.

Мгновение я в панике, что Nightmare прислал ответ, но это не он. Это Итан.

Итан_717: Ты сегодня онлайн? Не хочешь зайти в OtherLANDS или Гильдию

Воинов?

Я такая дура. Я начинаю рыдать.

Я громко всхлипываю, но все же захожу в игру. Мама стучит в дверь.

– Эмма. Могу я с тобой поговорить, пожалуйста?

– Зачем? – ору я. У меня истерика. – Чтобы ты могла сообщить мне, какая я

бездельница? Или ты хочешь рассказать мне как опасны компьютерные игры? Или какой

лузер мой отец? Я ничего не забыла?

– Эмма. – Ее голос настолько тихий, что я едва ее слышу. – Эмма...

– Забудь! – ору я. – Уходи.

Затем я вспоминаю кое-что еще.

– Если ты вырубишь Интернет, я взломаю твой лэптоп и все на нем удалю.

– Эмма. – Ее голос звучит резко.

Я врубаю музыку на полную катушку, чтобы заглушить ее крики. Музыка настолько

громкая, что больно ушам.

Я ищу Итана_717. Он онлайн. Я посылаю ему групповой запрос.

Он не отвечает, но открывает ссылку на приватный чат.

Итан_717: Я уже в группе. Хочешь, добавлю тебя?

Конечно. Можно подумать, я присоединюсь к группе, открыто рыдая.

Azure M: Нет. Все нормально.

Затем я сижу и таращусь на экран. Слова моих родителей крутятся у меня в голове.

Развод.

Нам придется выставить дом на торги.

Мы не можем себе позволить выплачивать ипотеку и содержать квартиру.

Развод.

Развод.

Развод.

Экран мигает частным групповым запросом.

Я посылаю Итану быстрый ответ.

Azure M: Я сейчас правда не могу играть в группе.

Итан_717: Все в порядке. Здесь только я.

О. Я нажимаю «Вступить».

Его голос теплый у меня в ухе.

– Что стряслось?

Я не хочу говорить. Я просто хочу играть.

Но затем я вдыхаю и начинаю рыдать. Я все ему рассказываю. О маме. Об отце. Об

их разводе. О Nightmare и его сообщениях.

Я говорю долго.

– Прости, – говорю я, когда заканчиваю. – Я не хотела грузить тебя всем этим.

– Не извиняйся. – Он глубоко вздыхает. – Мне жаль по поводу твоих родителей. –

Пауза. – И из-за того типа.

– Все нормально, – всхлипываю я. – Я продолжаю его блокировать. В конце концов

ему это надоест.

– Возможно. – Он делает паузу. – Я могу чем-то помочь?

Я думаю о том чувстве, когда пальцы Рева переплетались с моими. Я вытираю

щеки и выключаю музыку. Моих родителей не слышно.

– Мы можем просто поиграть? – спрашиваю я.

– Абсолютно.

Так что я загружаю миссию, чтобы именно это и сделать.

Глава 18

Рев

Время снова после полуночи.

И я снова не сплю.

В доме повисла тишина, но это обманчивая тишина. Никто не спит. Джефф и

Кристин разговаривают, их голоса приглушенным гулом доносятся из коридора. Дверь в

комнату Мэтью закрылась некоторое время назад, но я знаю – просто знаю – что он не

спит.

Моя челюсть начала болеть чуть сильнее, но я рад этой боли. Когда я был ребенком, мой отец всегда говорил, что боль это зло, покидающее тело, и сейчас я нахожу в этом

некоторое утешение.

Я не разговаривал с Джеффом и Кристин. После того, как они отвели Мэтью в дом, я отправился прямо к себе в комнату, пока они заботились о нем на кухне.

У него не было ножа. Я напал на него просто так, а у него не было ножа.

Я не могу видеть его. Я не хочу смотреть ему в лицо. Я сказал, что не стану

доставать его, а потом напал на него.

«Ты был так сильно искушен?»

Слова из сообщения моего отца преследуют меня. Меня соблазнили? Кто меня

искушает? Я чувствую это давление, удовлетворить каждого, но не могу этого сделать. Все

так запутано.

Я продолжаю прокручивать в уме тот момент под дождем в темноте, когда я знал, что могу навредить ему. Интересно, знает ли об этом Мэтью. Мог ли он это почувствовать.

А также все это произошло на глазах у Эммы.

Стыд прочно осёл у меня в животе, темным и скребущим чувством, которое никак

не оставит меня в покое.

Мне нужно извиниться. Я не знаю, как извиниться за то, кто я таков.

Кто-то стучит в мою дверь. Звук очень мягкий, поэтому я думаю, что это Кристин.

– Заходи.

Я ошибся, это Джефф. Его фигура заполняет дверной проем, оставляя позади него

темноту и тени.

– Я думал, ты уже спишь, – говорит он.

Я качаю головой и изучаю покрывало на своей кровати. Я даже не ложился. В

последнее время сон превратился в неуловимое существо.

– Можно мне присесть? – спрашивает он.

– Да.

Он садится на стул у письменного стола и разворачивает его лицом ко мне.

– Приличный синяк. – И прежде, чем я успеваю что – Либо ответить, он

поворачивает голову и кричит в сторону коридора: – Эй, Крис, ему нужен пакет со льдом.

Я стискиваю челюсти, но это больно, так что я заставляю себя расслабиться.

– Мне не нужен лед.

– Уж поверь мне.

Кристин появляется в дверях с упаковкой льда, обернутого полотенцем. Она

бросает на меня быстрый взгляд и меняется в лице.

– Ох, Рев, ты должен был сказать. Мы все это время разговаривали, и я даже не

подумала...

– Я в порядке. Все нормально.

Она входит в комнату и садится рядом со мной, затем прикладывает пакет льда к

моему лицу.

– Я даже не думала, что он так сильно тебя ударил.

– Перестань. – Я отвожу ее руку и сам держу лед усиняка. Я не хочу, но иначе она

снова возьмет его. – Я в порядке.

Она кладет руку мне на плечо.

– Ты не в порядке.

Я замираю. Я не знаю, что это значит.

Мое дыхание учащается.

– Мы не хотели, чтобы это произошло, – говорит она тихо. – Когда мы сказали

Бонни, что будем рады, если Мэтью останется с нами, думаю, мы не задумывались о том, что это будет значить для тебя.

Мне требуется достаточно много времени, чтобы осмыслить эти слова.

Они здесь не для того, чтобы орать на меня.

Они не злятся.

В каком-то смысле, это даже хуже.

Я опускаю лед.

– Перестань. Пожалуйста.

– Рев...

– Я напал на него. Разве вы не понимаете? Я причинил ему вред.

– Ты не причинил ему вреда. – Кристин склоняется ко мне. Ее голос такой

ласковый. – Ты не дал ему навредить тебе. Ты не дал ему сбежать... что могло быть

гораздо хуже.

Они не смогут представить это по-другому. Я знаю, что я сделал. Я знаю, что я

чувствовал.

– Рев. Милый. – Она обнимает меня рукой за плечи. – Ты не...

– Я это сделал. – Я отодвигаюсь от нее. Это движение полно страха и ярости, и я

тут же жалею об этом.

Я обхватываю себя руками.

– Прости. Прости. – У меня срывается голос, и я ожидаю, что Джефф схватит меня, чтобы защитить Кристин.

Он этого не делает. Он пододвигает стул ближе ко мне.

– Рев. Посмотри на меня.

Я не хочу на него смотреть, но он говорит тем тоном, который не терпит

возражений. Глубоким и твердым. Я смотрю на него и встречаюсь с ним взглядом.

– Ты не причинил ему вреда, – говорит Джефф. – Слышишь меня? Ты не причинил

ему вреда. С ним все в порядке.

– Я сделал больно маме...

– Ты не сделал мне больно. – Кристин снова двигается ко мне, и я вскидываю руку.

– Не надо. – Я не могу сейчас смотреть на них. Я ни на что не могу смотреть. –

Пожалуйста. Не надо.

– Ладно. – Но она не двигается с кровати.

Мы все сидим в полнейшей тишине, нарушаемой только моим прерывистым

дыханием.

Но они сидят, не оставляя меня одного.

Я не могу больше один справляться со всем этим.

У меня уходит три попытки, чтобы выдавить из себя слова.

– Вы знаете, где мой отец?

– Нет, – говорит Джефф. Он еще ближе подкатывает стул к кровати, но не

настолько близко, чтобы расстояние между нами казалось угрожающим. – Хочешь, чтобы

я это выяснил?

Я поднимаю на него взгляд.

– Ты можешь это сделать?

– Возможно. – Он делает паузу. – Можно мне узнать, зачем?

Я вдыхаю, чтобы рассказать им о письме. И о сообщениях.

Но не могу. Это кажется таким большим предательством.

Но если я буду знать, где мой отец, я смогу судить, представляет ли он угрозу. Он

может быть на другом конце страны. В тюрьме. У него может быть другой ребенок.

От этой мысли у меня леденеет кровь.

– Я просто хочу знать. – Мой голос сломлен, слова проталкиваются из легких, которые отказываются работать. Я чувствую себя измотанным и измученным. Все, что

удерживает меня прямо – это застывшая кровь в моих венах. – Мне просто нужно знать.

Ладно?

– Хорошо. – Джефф делает паузу и его глаза полны тревоги. – Рев... ты можешь

говорить о своем отце. В этом нет ничего плохого. Ты ведь знаешь? Это нормально.

Нет, это не нормально.

– Я не хочу о нем говорить.

Я знаю, что это звучит безумно. Я ведь сам его упомянул.

Но нельзя просто задать в Гугл «Роберт Эллис» и надеяться найти правильного

человека. С тем же успехом его могли бы звать Джон Смит или Джейк Бейкер.

– Хочешь поговорить об Эмме? – спрашивает Кристин.

Хмм. Хочу ли я поговорить о том, как полностью потерял контроль и атаковал

Мэтью у нее на глазах? О том, что никогда не смогу больше доверять себе в ее окружении?

Я качаю головой.

– Рев, мне нужно, чтобы ты честно мне ответил, – произносит Джефф. – Стоит ли

мне позвонить Бонни и попросить ее начать подыскивать Мэтью другой дом?

Я моргаю и таращусь на него.

– Ты хочешь найти ему новый дом?

– Нет. Не хочу. Думаю, ему нужно время, чтобы понять, что он может нам

доверять. Но я немедленно ей позвоню, если это доставляет тебе слишком много

неудобств.

– Нет... – Я качаю головой. – Это не то, что я имел в виду. Я это сделал. Ты должен

был знать, что я это сделаю.

Джефф выпрямляется на стуле и смотрит на меня в замешательстве.

– Рев. – Его голос едва слышен. – Не понимаю, что, по твоему мнению, ты сделал.

– Я превращаюсь в своего отца. Я все жду, когда это случится. Я читал о цикле

жестокого обращения, и о том, что определенные черты поведения заложены в

генетическом коде. – Я крепко обнимаю себя руками, как будто мне физически необходимо

держать себя в руках. – Это все равно, что Дек клянется, что никогда больше не

притронется к алкоголю. Каким-то образом мне нужно с этим справиться. Потому что я не

знаю, как все начинается, и не буду знать, как остановиться.

Они молчат, и я снова прожигаю взглядом покрывало, и не знаю, хочу ли поднимать

взгляд, чтобы увидеть их выражения лиц. Я обсуждал это с Декланом, но ни разу с ними.

Я думаю о той вспышке в моем сознании, когда я прижал Мэтью в траве. О том, что

я мог сломать ему шею.

Или о том, как слова моего отца проникли в мой мозг, пробудив давно дремавшие

мысли.

Может быть, он прав.

Может, это меня нужно отправить в колонию для несовершеннолетних. Запереть

там, где я никому не смогу причинить вреда.

Джефф придвигается чуть ближе и кладет ладонь мне на колено. У меня

перехватывает дыхание, но я не отодвигаюсь, и он никак на это не реагирует.

– Ты сказал, что знаешь о цикле насилия, – говорит он. – Что ты знаешь?

Его тон очень деловой. Не провоцирующий. Просто вопрос. Его голос учителя.

– Я знаю, что дети, подвергшиеся насилию, сами становятся жестокими.

– Не всегда, Рев.

– Почти всегда.

– Знаешь почему? Дело не только в генетике.

Я медлю.

– Я знаю, что это имеет отношение к тому, что в детстве твой мозг дает сбой, и к

тому, что в итоге ты не умеешь правильно справляться с эмоциями.

– Да. В некотором роде. На самом базовом уровне происходит расстройство

привязанности, когда ребенок не развивает в себе нормальную связь с опекуном, будь то

из-за пренебрежения или отречения или насилия. Ты мог видеть это у некоторых детей, которые бывали здесь. Некоторые из этих детей никогда не учились доверять.

Он прав. Я это видел. Я помню маленького мальчика, который никогда не плакал, потому что никто никогда не отвечал на его плач. Ему было три года, и он не умел

говорить.

К тому времени, как его мать избавилась от зависимости, он болтал без умолку и

любил напевать алфавит. Когда она снова получила опеку, Кристин навещала их каждый

день в течение месяца.

Джефф разводит руками.

– На самом деле, у маленьких детей довольно простые потребности. Если они

голодны, их нужно покормить. Если им грустно, их нужно приласкать. Если им больно, о

них нужно позаботиться. Это основа доверительных отношений между ними и взрослыми.

Но если нет никого, кто бы делал все это, или если все эти вещи отсутствуют, то этим

детям начинает не хватать важных деталей для построения своей личности. – Он делает

паузу. – Или же, если ответ на эти потребности отрицательный, а не просто

пренебрежительный, ребенок начинает изучать неверные ответы сам по себе. Так

например, если ребенок просит еду, а ответом служит пощечина, ребенок начинает

воспринимать это как причину и следствие.

Мое дыхание стало едва слышимым, знакомое напряжение сковало плечи.

Не знаю, могу ли я продолжать говорить об этом. Не знаю, могу ли я остановиться.

– Мой отец... он не был таким. Он был...

Дьявольским.

– Это другое, – заканчиваю я.

– Почему? – спрашивает Джефф.

– Потому что он не был пренебрежительным. Он думал, что поступает правильно.

Он верил в то, что делал. Как я могу этому противиться?

– А ты веришь в то, что он делал?

Вопрос приковывает меня к месту.

– Что?

– Ты веришь в то, что он делал? Ты веришь в то, что его действия были

продиктованы Господом?

Я замираю. Это так очевидно, но я не могу произнести этих слов.

Даже спустя столько лет, отрицание кажется преступлением против моего отца.

Я обхватываю голову руками. Внезапная мигрень пульсирует у меня в висках.

– Я не могу об этом говорить.

Короткая пауза.

– Хорошо. Я знаю, уже поздно. – Джефф слегка похлопывает меня по колену. – Нам

не обязательно говорить о б этом сейчас.

Кристин гладит мои плечи. И целует меня в лоб. Легкие касания, которые

напоминают мне, что я здесь. Сейчас. Мне восемнадцать. Мне больше не семь лет.

– У тебя был длинный день, – произносит она. – Поспи немного.

Она поднимается с кровати и уходит.

Джефф остается сидеть.

– Я говорил серьезно. Если присутствие Мэтью доставляет тебе неудобства...

– Не доставляет. – Я прочищаю горло и тру ладони о колени. – Все в порядке.

Он медлит.

– Что-то еще происходит, Рев. Хотел бы я, чтобы ты поговорил со мной.

Ох, я бы тоже этого хотел.

– Завтра, – говорю я. У меня слабый голос. Все во мне кажется слабым. – Завтра, ладно?

– Ладно. – Он встает со стула и слегка сжимает мое плечо.

Когда он подходит к двери, я его останавливаю.

– Подожди. Почему Мэтью продолжает сбегать? Куда он убегает?

– Он не говорит. – Лицо Джеффа становится задумчивым. – Иногда мне кажется, что люди настолько привыкли к негативной обстановке, что что-то позитивное кажется им

неприятным или даже пугающим. Это имеет отношение к тому, о чем мы только что

говорили. Когда ты никому не можешь доверять, незнакомое место становится особенно

пугающим. – Тяжелая, весомая пауза. – Подумай об этом, Рев. Почему ты сбежал?

Я отвожу взгляд. На самом деле, у меня нет на это ответа.

Вообще– То, есть, и мне стыдно в этом признаться.

Джефф не настаивает. Его голос звучит ласково, хотя я этого и не заслуживаю.

– Спокойной ночи, Рев.

– Спокойной ночи.

С этими словами он закрывает дверь, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Глава 19

Эмма

Папа: Эмма, мне не нравится то, как мы расстались прошлым вечером. Я буду

рад шансу поговорить с тобой. Как насчет раннего ланча? Только ты и я? Я заберу

тебя в 11.

Я смотрю на часы.

Сейчас 10:00 утра.

Я отключаю телефон.

Поворачиваюсь на другой бок.

Когда в 11 раздается стук в дверь, я его игнорирую.

И не вылезаю из постели целый день.

Глава 20

Рев

Воскресенье, 18 марта 1:26:16 ночи

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Пустота

Я начинаю думать, что посылаю сообщения в пустоту. Ты там? Ответь мне.

Я не хочу отвечать.

Я отключаю телефон.

Я поворачиваюсь на другой бок и накрываю голову подушкой.

И не вылезаю из постели весь день.

Глава 21

Эмма

Итан_717: Наверное, сейчас уже поздно посылать тебе сообщение, но я просто

хотел узнать, как у тебя дела.

Сообщение появляется на экране после полуночи. Завтра утром мне нужно рано

встать в школу, но сна нет ни в одном глазу. Я даже не чувствую усталости.

Должно быть, дело в том, что я весь день провалялась в постели, но не думаю.

Развод.

Нам придется выставить дом на торги.

Куда мы пойдем? Что это значит?

Я не хочу об этом думать. Сообщение служит хорошим отвлечением.

Azure M: Я все еще жива.

Итан_717: Рад это слышать. У тебя все в порядке?

Azure M: Я весь день не выходила из своей комнаты.

Итан_717: Я тоже. Новые сообщения от этого типа Nightmare?

Azure M: Нет. И я рада, что не я одна сумасшедшая. Что у тебя стряслось?

Итан_717: Как обычно.

Затем он присылает мне гифку сумасшедшей женщины, выдирающей себе волосы, с предупреждением «БОЛЬШЕ НИКАКИХ ВЕШАЛОК!».

Это из старого фильма о Джоане Кроуфорд, которая не могла справиться со

стрессом Голливуда и вымещала его на своих детях. Мама его обожает.

Знаю, знаю. Я улавливаю иронию.

Azure M: Твоя мама такая?

Итан_717: Иногда бывает.

Azure M: Неужели все матери такие? Я даже не могу этого понять.

Итан_717: Да. Все матери сумасшедшие.

Azure M: Хотя, может быть, это мой отец сделал ее такой. Не знаю.

Итан_717: Мне жаль, что тебе приходится проходить через это.

Azure M: Спасибо.

Итан_717: Твои родители все еще живут вместе?

Azure M: Я не хочу об этом говорить.

Итан_717: Ладно.

Azure M: Ладно.

Итан_717: Полагаю, ты не очень хочешь сейчас проходить миссию?

Azure M: Не сейчас.

Итан_717: Хотел бы я помочь.

Azure M: Ты помогаешь. Спасибо, Итан.

Затем я бросаю взгляд на экран. И быстро печатаю еще одну строчку.

Azure M: Только что поняла, что даже не знаю, действительно ли тебя так

зовут.

Итан_717: Да. Я Итан. А 717 – мой день рождения. 17 июля. Знаю, это не

совсем подходящий ник для геймера, но я начал использовать Итан_717 с 9 лет, и, кажется, уже не могу от него избавиться.

Azure M: Меня зовут Эмма.

Итан_717: ЭММА! Теперь я понял. Все это время я подбирал имена на букву

«М». Я разрывался между Мелиссой и Мелани.

Я изумленно поднимаю брови.

Azure M: Чувак. Ты мог бы просто спросить.

Итан_717: Нет, было гораздо интереснее пытаться самому догадаться.

Azure M: Теперь ты знаешь обо мне все.

Итан_717: Прямо сейчас напишу биографию для Википедии.

Я почти смеюсь, но, кажется, мое чувство юмора сломано.

От этой мысли мне хочется расплакаться.

Итан_717: Можно мне кое-что тебе сказать?

Azure M: Конечно.

Итан_717: Возможно, это к лучшему. Развод.

Ладно. Я начинаю плакать. Я так рада, что мы переписываемся, а не общаемся

через гарнитуру, или он подумает, что я вечно ноющая истеричка.

Azure M: Нам придется съехать. Мама сказала, что нам придется продать дом.

Итан_717: Это всего лишь дом. Вот увидишь. Это всего лишь дом.

Azure M: Тебе пришлось переезжать, когда твои родители развелись?

Итан_717: Конечно.

Azure M: И это не было плохо?

Итан_717: Нет. Это был конец привычной жизни. Это было ужасно.

Azure M: Беее. Ну, спасибо.

Итан_717: Но я все-таки выжил.

Я снова тру лицо одеялом. У меня мокрые щеки.

Спустя мгновение, он присылает мне еще одно сообщение.

Итан_717: Эй, не хочу показаться слишком наглым, но вот мой номер. В

случае, если тебе вдруг захочется поболтать вне игры. Я знаю, каково это.

И он присылает мне свой номер телефона. Это немного подавляет мои слезы.

Я тут же добавляю его в контакты в переписке, что так же добавляет его и в мои

контакты на телефоне. Я быстро посылаю ему сообщение.

Эмма: Спасибо, Итан.

Итан: Не за что, Эмма.

Я поворачиваюсь в кровати и накрываюсь одеялом с головой.

И впервые за весь день я улыбаюсь.

Глава 22

Рев

Понедельник, 19 марта 5:26:32 утра

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Ответь мне

Я сказал тебе ответить мне.

Ответь мне, Сын.

Я не стану ждать вечно.

«Я не стану ждать вечно».

Сообщение все еще висит у меня во входящих, неотвеченное. Но слова колют меня

с тревожащей частотой. Каждый раз, как я двигаюсь. Каждый раз, как вдыхаю. С каждым

ударом моего сердца.

Они похожи на угрозу.

– Ты ужасно выглядишь, – говорит Деклан, когда я забираюсь в его машину в 7 утра

в понедельник.

– Не больше, чем обычно. – Я в джинсах и черной толстовке. Ну так. Для

разнообразия. И не позаботился о том, чтобы побриться, потому что не хочу вызывать

лишних вопросов по поводу синяка на скуле.

Рука Деклана задерживается на рычаге переключения передач.

– Мне подождать Мэтью?

– Нет. Просто езжай.

Машина качается и дергается, когда он выжимает сцепление, чтобы ускориться

вниз по улице.

– Чувствую, я что-то пропустил.

– У нас есть время остановиться взять кофе?

Я бы выпил кружку и дома, но Мэтью был в кухне с Джеффом и Кристин. Я не

разговаривал с ним с вечера воскресенья.

Я вообще ни с кем не разговаривал с вечера воскресенья.

– Думаю, да. – Деклан делает правый поворот в конце моей улицы в сторону

Dunkin` Donuts.

Его радио настроено на альтернативную музыку, и я не против, но прямо сейчас

лирические песни наводят на меня тревожные мысли. Я протягиваю руку и выкручиваю

серебряную ручку до упора влево.

Повисает тишина.

– Ты собираешься говорить или нет? – спрашивает Деклан.

Я продолжаю таращиться в лобовое стекло. Облака затмили небо, и дождь стекает

по стеклу.

– Не знаю, с чего начать.

– Почему Мэтью с нами не поехал?

– Потому что я его чуть не убил.

Деклан бросает на меня взгляд.

– Что? Погоди. – Он мгновение размышляет, затем смотрит на меня более

внимательно, прежде чем снова свернуть на дорогу. – Кто-то тебя ударил?

– Он снова попытался сбежать. В воскресенье вечером. Я побежал за ним. И он

этому совсем не обрадовался.

– Вау. – Он растягивает это слово в три слога.

Dunkin` Donuts переполнен, по меньшей мере десять человек ожидают проезда.

Деклан все же встает в очередь.

– Я могу просто зайти, – говорю я.

– Ни за что. Я хочу услышать всю историю целиком.

Я пожимаю плечами и прячу руки в карманах своей толстовки.

– Нечего больше рассказывать.

Деклан вздыхает и проводит рукой по лицу.

– Я не сплю? Это похоже на наш разговор прошлой ночью. Я уверен, что ты вовсе

не пытался его убить...

– Пытался. Я думал об этом. И мог бы это сделать.

– Рев. – Его голос становится тише. Должно быть, он заметил терзание в моем

собственном. – Ты должен был прийти ко мне.

– Я почти что пришел. Я думал, Джефф и Кристин заставят меня уйти.

Он в изумлении поднимает брови.

– Теперь ты зовешь их Джефф и Кристин?

– Заткнись.

Машину сильно встряхивает, когда он двигается вперед в очереди.

– Я просто пытаюсь понять, что тут происходит.

– Я небезопасен, Дек! Я говорю тебе это уже несколько месяцев.

Он закатывает глаза.

– Ладно, Рев.

– Не делай этого, – рявкаю я.

Деклана не так-то просто запугать. Он открыто встречает мое поведение.

– Ты небезопасен? Он жив или нет?

– Жив, – рычу я сквозь зубы.

– Это он ударил тебя первым, или ты его?

– Это неважно.

– Это очень важно!

– Он ударил меня, – цежу я.

– Значит, ты просто ударил его в ответ?

– Нет. Я вообще его не бил.

– Вау. Звучит, как будто ты и в самом деле чертовски небезопасен. Может быть, тебе лучше выбраться из машины.

Я таращусь на него.

– Прекрати. Меня. Подкалывать.

Мы подъезжаем к переговорнику, и женщина визжит, чтобы мы заказывали. Деклан

заказывает каждому из нас кофе, затем смотрит на меня.

– Есть будешь?

– Нет.

Тем не менее он заказывает два сэндвича, потому что знает, что я передумаю.

Когда мы замираем между переговорником и окошком, он снова смотрит на меня.

– Я не подкалываю тебя. Я пытаюсь понять, что ты говоришь.

– Я говорю о том, что держал его в удушающем захвате и думал о том, чтобы

сломать ему шею.

– Ну и что. Я по крайней мере раз в месяц думаю сделать то же самое с Аланом, и

это притом, что не держу его в удушающем захвате.

– Это не то же самое.

– Это абсолютно тоже самое, Рев. В точности. Ты думаешь, это преступление –

думать о том, чтобы причинить кому-то вред? Ты мог бы подойти к любому типу в школе

и, уверяю тебя, у них были бы мысли о насилии за последние двадцать четыре часа. Черт, большинство из них, вероятно, думали о насилии за последние двадцать четыре минуты.

Его слова такие простые, но у меня уходит чуть больше времени, чтобы

проанализировать их. Это кажется другим.

– Ты слишком много времени провел наедине со своими мыслями, – говорит он

затем, что шокирует меня до глубины души.

Мы подъезжаем к окошку, и Деклан платит. Он не просит у меня денег, и я гадаю, чувствует ли он себя виноватым из-за некоторых своих комментариев.

Я не предлагаю ему расплатиться с ним, потому что все еще в замешательстве.

Несколько миль до школы мы едем в молчании, но в этот раз мы можем списать это

на еду. Деклан встает на парковочное место как раз в тот момент, как его девушка вылезает

из машины. Джульетта ждет, пока он откроет дверь.

– Быстро, – говорит ей Деклан. – Когда в последний раз у тебя была мысль о

насилии над кем-нибудь?

– Три секунды назад, – отвечает она. – Когда я увидела, что ты останавливался за

кофе и не взял мне стаканчик.

Он протягивает ей стаканчик.

– Ошибаешься. Это тебе.

Ее лицо светлеет, она целует его, затем отпивает глоток.

Вот же лжец. Может быть.

Но затем она отдает ему стаканчик и говорит:

– Можем поделить, – и я гадаю, планировал ли он это изначально. Он улыбается и

берет кофе, затем берет ее за руку.

У него это так запросто выходит. Я снова в замешательстве.

Как только мы входим в школу, коридор разделяется. Обычно, я бы пошел с

Декланом и Джульетта в кафетерий, пока не начались уроки, но не хочу продолжать наш

разговор перед ней. Я едва ли хочу обсуждать это с ним. Они идут налево, а я направляюсь

направо.

– Эй, – зовет меня Деклан.

Я не оборачиваюсь.

– Мне нужно захватить учебник перед уроком.

У меня уходит три попытки, чтобы открыть шкафчик. Комбинация все никак не

срабатывает. Мои пальцы слишком грубые, слишком агрессивные. Мне не знакомо это

чувство.

Как только шкафчик открыт, я понимаю, что на самом деле мне вовсе не нужен

учебник. Мне даже незачем было открывать шкафчик.

Я захлопываю его. Гремит металл. Грохот эхом проносится по коридору. Студенты

рядом со мной таращатся на меня, всего мгновение, прежде чем отправиться по своим

делам.

– Кажется, кто-то выбесил Мрачного Потрошителя.

Я оборачиваюсь, одна рука стискивает лямку моего рюкзака, но кто бы это ни

сказал, уже исчез.

Коридор заполнен типичной суетой учеников, спешащих на занятия, но рыжеватые

волосы привлекают мое внимание. Эмма. Я раньше никогда не видел ее в этом коридоре –

но я и не присматривался. Ее волосы распущены и блестят, но ее глаза темные и

затененные. Кожа бледная, веснушки выделяются так, будто она их нарисовала.

Я думаю о перепалке с Мэтью, и мне хочется спрятаться в шкафчике.

Но мой взгляд снова останавливается на ее затененных глазах. Что-то произошло.

Я встаю у нее на пути.

– Эмма.

Она удивленно поднимает взгляд.

– О. – Ее голос звучит словно сквозь туман. – Привет.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. – Ты выглядишь... – Я медлю.

Она кивает.

Затем ее лицо искажается.

И она прижимается лицом к моей груди.

Я едва знаю, как реагировать. Я был бы менее потрясен, если бы даже Деклан

сделал подобное.

– Эмма. – Я опускаю голову и говорю низким голосом. – Эмма, что случилось?

Она трясется, прижавшись ко мне. Студенты продолжают кружить вокруг нас, но я

игнорирую их. Мои руки находят ее плечи, и я гадаю, не против ли она моих

прикосновений. В то же время я не могу отпустить ее.

И вдруг, совершенно внезапно, она отклоняется назад и вытирает щеки. Мои руки

безвольно опадают. Между нами примерно фут расстояния.

– Я такая глупая. – Ее голос полон эмоций. – Пожалуйста, просто сделай вид, что

этого только что не было.

– Эмма...

– Я в порядке.

– Ты не в порядке.

Она вытирает глаза рукавом.

– Ты первый, кто заговорил со мной, и я была к этому не готова. – Ее взгляд

прикован к моей груди. – Я оставила мокрое пятно на твоей футболке.

Будто мне не плевать.

– Это Nightmare? – спрашиваю я. – Ты получила новое сообщение?

– Если бы. – У нее срывается голос. – Если бы это был он.

И затем она снова начинает рыдать.

Звенит первый звонок. У меня три минуты, чтобы быть в классе.

Я никогда не опаздывал на занятия.

Прямо сейчас, мне плевать. Я беру ее за руку.

– Идем.

Деклан стоит за углом у своего шкафчика вместе с Джульеттой. Их голоса низкие и

серьезные. Джульетта первая замечает меня, и я вижу, как ее взгляд перемещается на

откровенно обезумевшую от горя девушку, которую я держу за руку.

Она хлопает Деклана по плечу и кивает в нашем направлении.

– Супер, – бормочет Эмма. Она снова трет глаза и почти что прячется за меня.

– Все нормально, – говорю я.

Джульетта роется в своем рюкзаке и выуживает упаковку бумажных платочков.

– Возьми, – говорит она, протягивая их Эмме. – Ты в порядке?

Эмма всхлипывает и удивленно моргает.

– О. Спасибо. – Она берет пару платочков и намеревается отдать пачку, но

Джульетта качает головой.

– Оставь себе. У меня их достаточно.

Деклан бросает взгляд на часы в конце коридора. Ему плевать на собственное

расписание – ну, почти – но он знает, что я сейчас должен быть в другом конце школы.

– Что случилось?

– Можешь дать свои ключи?

– Конечно. – Он достает их из переднего кармана рюкзака и протягивает мне. – Ты

в порядке?

Коридор уже начинает сужаться. Если мы хотим свалить из школы, нам нужно

сделать это прямо сейчас, пока нас не застукали.

– Да. Спасибо. – Затем я веду Эмму к боковому выходу.

Она вовсе не сопротивляется. Даже тогда, когда я проталкиваюсь через дверь и веду

ее под дождь.

– Ты не против прогулять урок? – спрашиваю я.

– Сейчас мне на все плевать.

Дверь хлопает позади нас. Мы одни на школьной парковке, хотя я уверен, что

ненадолго. Всегда есть опоздавшие. Дождь удержал всех остальных внутри, и нам удается

проскользнуть в машину Деклана незамеченными.

Эмма проскальзывает на переднее сидение и опускает рюкзак на пол.

– Это не то, что я ожидала. Это какая-то классическая модель?

– Да. Charger. Вся его гордость и радость. Он сам ее собрал. – И он отдал мне

ключи как ни в чем не бывало.

Вина грызет меня. Деклан никогда бы не стал скрывать от меня чего-то подобного.

– Твой друг?

– Деклан. – Я поворачиваю ключ, чтобы завести мотор и включить отопление.

Дождь наполнил воздух прохладой. От нашего дыхания запотевают стекла.

– А та девушка... его девушка?

– Джульетта. Да.

Эмма достает новый платочек из пачки, затем опускает козырек. Должно быть, она

ожидала увидеть зеркало, но его там нет. Она захлопывает козырек и включает

фронтальную камеру на телефоне. Она морщится своему отражению и выключает

телефон.

– Ты сказал, они встретились, переписываясь друг с другом?

– Вроде того. – Это похоже на преднамеренное увиливание от всей этой истории

насчет поплакаться в мою жилетку, но я могу подыграть ей. – Дек попал в неприятности в

прошлом году, – говорю я. – Ему пришлось отрабатывать на общественных работах на

кладбище. Джульетта писала письма своей погибшей матери, и он начал отвечать ей.

Эмма поворачивается ко мне, выпучив глаза.

– Типа, притворяясь ее мамой?

– Нет! Нет, вовсе не в этом смысле. Просто... ответил ей и написал о том, что знает, каково это терять близкого человека. – Я медлю. – Его сестра погибла, когда нам было

тринадцать лет. Его отец был пьян и разбил машину.

– Вау. – Эмма сминает платок в кулаке и таращится на лобовое стекло. – Каждый

раз, когда я начинаю жалеть себя, я осознаю, что есть люди, которым еще хуже. И тогда я

чувствую себя настоящей сволочью. – Еще одна слеза скатывается по ее щеке. – А потом я

чувствую обиду, и чувствую себя еще большей сволочью, за то, что обижаюсь.

– Жизнь – не соревнование.

– Мои родители разводятся. Они не мертвы. Нет никакого соревнования.

Я резко поворачиваю голову. После всех пролитых слез, она так запросто бросает

эти слова.

– Они – что?

– Разводятся. Я не хочу об этом говорить.

– Погоди. Что слу...

– Я же сказала, что не хочу об этом говорить.

Кажется неправильным оставлять эту тему висеть невысказанной.

– Ты только узнала этим утром?

– В субботу вечером.

– В субботу вечером, – выдыхаю я. Мне приходится отвести взгляд. – После?

– После того, как ты сказал мне уйти? Да. После этого.

Эти слова бьют меня с прицельной точностью. Сегодня я в контрах с любым

встретившимся мне человеком.

– Я не... я не прогонял тебя, Эмма.

– Ты не говорил мне, что твои родители темнокожие.

Комментарий бьет меня под дых. Почти невозможно разгадать тон ее голоса, потому что он полон эмоций от других вещей. Я не уверен, обвинение это или вопрос.

В то время, как мое усыновление усмирило что-то внутри меня, иногда мне

кажется, что оно вызвало массу негодования у окружающих. Будучи приемным ребенком, я был лишь временным ребенком, навязанным им соцопекой. Но как усыновленный

ребенок, я был выбран ими.

Я помню как однажды вечером я делал домашнее задание, а Джефф и Кристин

пригласили одну пару на ужин. Они упомянули, как они волнуются перед усыновлением.

Они, вероятно, не знали, что я мог их слышать... а может, и знали. Но услышать эти слова, знать, что я был желанным – это был сильный момент.

Мужчина, который пришел на ужин, спросил: «Разве не было темнокожих детей

для усыновления?»

И это тоже был сильный момент.

Они не знают, что я подслушивал. Я помню их ответ о том, что я был ребенком и

что это все, что имело значение. Я был ребенком, который нуждался в них, конкретно в

тот самый момент. Эти слова засели в памяти еще глубже. В то время я был слишком

смущен, чтобы затронуть эту тему. Слишком обеспокоен, чтобы упоминать об этом, как

будто этот комментарий был необходимым напоминанием, и усыновление могло

сорваться.

Но это случилось. И они никогда больше не приглашали ту пару на ужин.

Уверен, тот человек был не единственным, кого удивляла наша семья.

Дверь школы распахивается, и выходит женщина, спеша под дождем, держа над

головой книгу.

Искорка страха зарождается у меня в груди. Я никогда раньше не прогуливал

занятия.

В то же время в темном уголке моего сознания зарождается любопытство по поводу

того, что бы произошло, если бы меня обнаружили.

– Мы не можем здесь сидеть, – говорю я. – Ты не против, если я поеду?

Эмма пристегивает ремень, что, как я понимаю, служит достаточным ответом.

– Ты умеешь ездить на сцеплении?

– Да. – Я придавливаю сцепление к полу и завожу мотор. Официально, Джефф

научил меня водить, но я провел гораздо больше часов за рулем с Деком. Я всегда

беспокоился, что сорву сцепление или вырву коробку передач, но Дек на удивление

спокоен насчет своей машины. По крайней мере, со мной.

Мы выезжаем на Главное Шоссе, дворники скользят по лобовому стеклу туда –

сюда.

– Я не хотела тебя обидеть, – говорит Эмма. – Своим вопросом.

– Ты не обидела. – Я делаю паузу. – И это был не вопрос.

– Когда твоя мама открыла дверь, я подумала, что, может быть, ошиблась домом.

Я почти извиняюсь, но потом гадаю, уместно ли это.

– Я никогда не уверен, как объяснить.

Ее голос становится осторожным.

– Ты не упомянул этого, когда рассказывал мне о том, как тебя усыновили.

Я рад, что сижу за рулем, и что извивающаяся дорога занимает значительную часть

моего внимания. Не знаю, как ее истерика вдруг превратилась в разговор обо мне, но это

кажется несправедливым.

– Я не думаю об этом, пока люди не узнают об этом и начинают докапываться до

меня по этому поводу.

Шокированное молчание наполняет машину, и я осознаю, что только что сказал.

– Ты поэтому носишь толстовки? – спрашивает Эмма. – Потому что ты белый?

– Нет. – Я потрясенно смотрю на нее. Никто никогда не спрашивал подобного. Я

никогда не задумывался об этом. Я гадаю, думают ли другие люди так же. – Меня не

смущает то, что мы не похожи.

Сила ее мыслей могла бы, наверное, управлять этой машиной.

– Для тебя это болезненный момент?

Я не могу понять по ее тону, осуждает она меня или жалеет.

– Нет. – Никогда еще я не был так благодарен за дождливый день и дорогу, которая

требует моего внимания. – Все дело в том, что подобные вопросы возникают на каждом

шагу. Знаешь, когда я был ребенком и гулял где-нибудь с Джеффом, меня постоянно

останавливали люди и спрашивали, все ли у меня хорошо. Мой отец – мой биологический

отец – истязал меня каждый божий день, и все думали, что он замечательный отец. Его

никогда не подвергали сомнению. Джефф – самый милый человек, которого можно

встретить, и люди останавливали нас в продуктовом магазине и спрашивали, все ли со

мной в порядке. Как будто, это он собирался навредить мне.

Эмма таращится на меня.

– Я... прости. Я не знаю, что сказать.

– Ты не должна извиняться. Дело не в тебе. Дело во всех.

– А тот другой мальчик... с которым ты дрался. Кто он?

Каждый раз, как я вспоминаю об этом, мои плечи напрягаются.

– Мэтью. Он на опеке. Живет с нами всего несколько дней.

– Так... что он...

– Перестань. – Я бросаю на нее короткий взгляд. Весь этот разговор подстегивает

меня, а я и так уже был на пределе этим утром. – Я рад отвлечь тебя разговором, если это

то, что тебе действительно нужно, но это ты рыдала у меня на груди в коридоре.

Ее глаза широко распахиваются от удивления, но затем она поворачивается к окну.

Явный отказ говорить.

– Если не хочешь со мной разговаривать, зачем залезла в машину?

Эмма поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Ладно. У тебя есть какая-нибудь хорошая, обнадеживающая цитата из Библии о

разводе?

Ее слова – словно направленное на меня заряженное ружье. Я не могу говорить.

Эмма тоже молчит. Она, кажется, даже не понимает, какую весомость имеют ее

слова.

Несколько миль мы едем молча. Уязвимость и стыд сменяет гнев, который

наполняет салон машины.

– Чего ты от меня хочешь? – наконец спрашиваю я.

– Я не хочу говорить о своих родителях.

Я бросаю на нее взгляд. Она все еще смотрит в окно. Руки скрещены на груди.

Я уже чувствую себя закрытым ото всех людей в моей жизни, но это кажется

преднамеренным. Я рассказал ей о сообщениях моего отца. С ней я чувствовал себя в

безопасности.

Я думал, что она тоже чувствует себя в безопасности со мной.

Я стараюсь стряхнуть с себя наваждение. Я облажался. Я стискиваю челюсти.

– В смысле, ты хочешь, чтобы я ехал дальше?

– Просто отвези меня обратно в школу.

– Ладно.

– Ладно.

Дождь прекращается, когда я заезжаю на парковочное место. Нам приходится

припарковаться далеко сзади, потому что большинство парковочных мест теперь занято

студентами.

Выбравшись из машины, Эмма направляется к главному входу.

Я иду к боковому.

Я ее не останавливаю. Она не останавливает меня.

Мы идем каждый своим путем.

И каким-то образом я чувствую, что проблем навалилось еще больше, чем было до

того.

Глава 23

Эмма

У меня дрожат пальцы, когда я проскальзываю на вторую пару. По какой-то

причине мое воображение представляло, что школа, возможно, свяжется с полицией и те

вышлют поисковый отряд. По пути от машины до входной двери, я придумала целую

историю о том, как проспала и забыла домашнее задание, что и привело к слезам в

коридоре, пока добрый старшеклассник – Рев – не предложил подвезти меня домой, чтобы

забрать необходимое.

Все зря. Очевидно, никто ничего не заметил. Или всем плевать.

Однозначно, прогулять занятиягораздо проще, чем я ожидала. Мне следовало бы

почаще это делать.

Даже Кейт не обращает внимания. Когда я сажусь на стул на уроке Американской

Истории, я застаю ее в тот момент, когда она рисует маркером на лаке для ногтей. У нее

потрясающий макияж, с маленькими стразами вдоль век и яркой помадой. Совершенно

недопустимо в школе, но это никогда ее не останавливало.

Она едва удостаивает меня взглядом, и ее голос пренебрежительный.

– Привет. Я тебя не видела сегодня утром.

Это абсолютно моя вина, но прямо сейчас это замечание затягивает туже проводки

гнева и неуверенности, которые, кажется, стягивают и ранят мою грудную клетку.

Я игнорирую ее замечание.

– У тебя есть серебряный?

Тон моего голоса, должно быть, привлек ее внимание, потому что она поднимает

взгляд.

– Эм?

– Серебряный маркер. У тебя ведь есть? – спрашиваю я в стиле Йоды. Я пытаюсь

подавить раздражение и напряжение, вызванные поездкой с Ревом, но вместо этого слова

звучат враждебно и странно.

Кейт изумленно приподнимает брови и протягивает мне маркер.

Похоже, она хочет поговорить, так что я смотрю вниз и рисую Далека на ногте

левого большого пальца.

Мистер Марон входит с громким йоделем (тирольское пение), затем хлопает

учебник на стол. Я не смотрю на него. Он ничтожен. Мистер Марон обучает бегу по

пересеченной местности, и вечно пялится на девчонок, отпуская комментарии, вроде

«Красивые ноги. Тебе бы бегать». И ему это совершенно сходит с рук. Он меня бесит.

Понятия не имею, почему вообще кто-то бегает по пересеченной местности.

В случае, если я выразилась слишком тонко – я ненавижу этот урок и ненавижу

этого учителя.

– Я прогуляла первую пару, – шепчу я Кейт, понижая голос.

– Тебе нужна прокладка, или что? – шепчет она в ответ.

– Что? – шиплю я. – Я сказала, что ПРОГУЛЯЛА ПЕРВУЮ ПАРУ.

Я привлекла внимание, как минимум еще шестерых студентов. Все они, очевидно, точно слышали, что я сказала.

Или же все они думают, что сейчас как раз та самая неделя месяца. (прим. Period –

переводится как занятия и как менструация).

Кейт смотрит на меня так, будто я только что призналась в убийстве.

– Как?

– Ездила кататься с другом.

– Каким другом? Кого ты знаешь, у кого есть машина?

– Рева Флетчера.

Ее челюсть едва не задевает крышку стола.

В смысле, не буквально. Но все же.

Мистер Марон отворачивается от доски и нам приходится сделать вид, что мы

следим за уроком.

«У тебя есть какая-нибудь хорошая, обнадеживающая цитата из Библии о

разводе?»

Тянущее чувство в желудке не проходит. Я просто ужасна.

Хуже всего то, что я продолжаю думать о своей матери. Я говорила точно, как она.

Мой мобильник вибрирует у моего бедра, но мне приходится выждать минуту, прежде чем вынуть его из кармана.

Я надеюсь на сообщение от Рева, но с тем же успехом я могла бы надеяться, что в

окно влетит единорог. Я бы обрадовалась и сообщению от отца, но опять мимо.

Это Итан.

По крайней мере, это не Nightmare. Я ничего о нем не слышала с тех пор, как

сорвалась тогда. Может быть, именно это мне и нужно было сделать – просто выпустить

пар.

Итан: Как твои дела?

Эмма: Все ок. Я наорала на друга и чувствую себя последней стервой.

Итан: Тебе позволено. Если она хорошая подруга, то все поймет.

Он. Я почти что пишу ответ, чтобы поправить Итана, но... не делаю этого. Я не до

конца уверена, почему.

Я также не уверена в своих отношениях с Ревом, но не похоже, что между нами

что-то серьезное.

После того, что я сказала в машине, вероятно, между нами вообще ничего нет.

Эмма: У меня в голове полный бардак.

Итан: Твои родители постоянно ссорятся?

Эмма: Нет. Мой отец останется у друга, с которым вместе работает. И я

избегаю свою мать.

Итан: Повезло. Мои не могли себе этого позволить, так что жили под одной

крышей до тех пор, пока финансовый вопрос полностью не разрешился. Папа жил в

гостиной. Он будил меня и просил передать что-нибудь маме.

Я таращусь на его сообщение и представляю, как мама с папой дошли до того

момента, когда используют меня как почтового голубя.

Уверена, маме бы понравилась эта идея.

От этой мысли мне самой хочется съехать.

– Мисс Блю?

Я убираю телефон в карман. Мистер Марон смотрит на меня. Весь класс пялится на

меня.

Кейт откашливается и что-то невнятно бормочет.

Наверное, подсказывает мне ответ, которого ожидает учитель, но либо ответ звучит

слишком неразборчиво, либо сегодня просто не мой день.

– Простите, – говорю я как можно слаще. – Не могли бы вы повторить вопрос?

– Вас что-то отвлекает?

– Нет, – кашляю я. – Простите.

– Не могли бы вы назвать главную цель Декларации Независимости?

СЛАВА БОГУ ЭТО ПРОСТО.

– Объявить нашу независимость от англичан.

– Почему колонисты хотели независимости?

В голове наступает вакуум. Потому что чай был слишком дорогим? Они выбросили

его в Бостонскую гавань?

Удивительно, что в данный момент я еще помню свою фамилию. Мои щеки

теплеют все больше, по мере того, как тикают секунды. Я даже не могу погуглить ответ.

Так же, как и в машине, смущение начинает перерастать в другие, менее

стабильные эмоции.

Мистер Марон стоит там, позволяя тишине тянутся бесконечно, пока всем в классе

– да вероятно, во всей школе – не становится очевидно, что я не следила за уроком и меня

застали врасплох. Мама бы так гордилась мной.

Волнения сегодняшнего утра, кажется, снова готовы захлестнуть меня.

Если я начну плакать на уроке мистера Марона, я выброшусь в окно. Я

представляю, как мое тело взрывается от удара об асфальт. Представляю уборщика со

шваброй, бормочущего себе под нос «Проклятые дети».

У меня вырывается нервный смешок.

Мистер Марон потрясен. Или в ступоре. Он выпучивает глаза.

– Вам кажется это забавным, мисс Блю?

Я всхлипываю.

– Нет. Это совершенно точно не смешно.

– У тебя есть ответ на вопрос? Или ты намеренно потратила наше общее время?

Это ведь он позволял тишине тянуться бесконечно, но я уж точно не заработаю

дополнительных баллов, если скажу это. Я качаю головой, хотя и не могу стряхнуть

картинку взрывающегося тела из сознания. Не знаю, что со мной не так.

– Нет, – хриплю я. – Нет, сэр. Простите. Этого не повторится.

Я не должна была говорить «сэр». Это звучит, как насмешка.

В смысле, это и была насмешка. Но я думала, что мне удалось это скрыть.

Его выпученные глаза пронзают меня насквозь.

– Задержитесь у моего стола после урока. – Затем он разворачивается, чтобы снова

повернуться к доске.

Я должна чувствовать панику. Страх. Огорчение.

Но я ничего этого не чувствую. Я чувствую онемение.

– Ты в порядке? – шепчет Кейт.

– О, да. Просто потрясающе. Не оставляй меня наедине с ним, ладно?

– Хочешь, чтобы я подождала тебя здесь?

– Ага.

Все это время у моего бедра вибрировал мобильник. Все сообщения от Итана.

Итан: Я просто все время напоминал себе, что скоро все закончится. И я

прошел через это.

Я сказала что-то не то?

Итан: Я не хотел переходить границ.

Я быстро прижимаю большой палец к экрану.

Эмма: Ты не переходил границы. Меня застукали в классе за перепиской.

Итан: Черт. Извини.

Эмма: Все в порядке. Мне вообще плевать. Сейчас мне на все плевать.

Следует долгая пауза.

Итан: Тебе не плевать.

Эмма: В данный момент плевать.

Ложь.

Но если я буду думать об этом слишком сильно, уборщику все же придется убирать

ошметки взорвавшейся Эммы.

Итан: Эмма. Ты лжешь.

Конечно же, он знает. Горло сжимается. Мне приходится прижать пальцы к глазам.

– Эм. – Кейт склоняется ко мне и кладет ладонь поверх моей руки. – Эмма. Ты в

порядке?

Черт возьми. Я плачу.

Я хватаю рюкзак и бросаюсь вон из класса.

Женский туалет всего в двадцати шагах, и я знаю, что мистер Марон не может

последовать за мной туда, так что я прохожу в дверь. Этот туалет маленький, с всего двумя

кабинками, а запах отбеливателя валит с ног, но он пуст и я одна.

Я сажусь на пол. Плечи трясутся от силы моих рыданий. Мне вообще не стоило

приходить сегодня в школу.

Спустя мгновение, в туалет врывается Кейт. Она становится на колени на

отвратительном кафеле рядом со мной.

– Эм. Эм, ты в порядке?

– Нет. – Я тру глаза и моргаю, глядя на нее. – У тебя не будет неприятностей из-за

того, что ты пошла за мной?

– Нет. – Она улыбается, немного напряженно. – Рианна Хардести сказала, что

слышала, как ты сказала, что у тебя начались месячные. Мистер Марон думает, что у тебя

ЧП. Уверена, все списывают случившееся на ПМС.

Жаль, что в туалете нет окна, через которое я могла бы выскочить.

– Это так унизительно.

– Давай принесу тебе немного туалетной бумаги.

– Все нормально. У меня есть платки. – Я достаю пачку, которую мне дала

Джульет, из переднего кармана рюкзака. Мне приходится осторожно протереть мокрые

щеки.

Кейт следит за мной.

– Все же, что-то происходит. – Она делает паузу. – Что-то случилось в эти

выходные?

Я фыркаю.

– Можно и так сказать.

– Почему ты мне не позвонила?

– Потому что думала, что ты будешь занята со своей мамой. Снимая видео или

готовя блинчики или вроде того.

Ее лицо дергается, и я вижу, как она взвешивает раздражение и сочувствие.

– Уверена, что могла бы прерваться, чтобы ответить на звонок.

Должно быть, у меня к этому талант. Кто-то добр ко мне, кто-то протягивает руку

помощи, а я веду себя, как стерва. Мне хочется забиться в свою раковину и спрятаться, но

мне некуда пойти.

– Эмма. – Голос Кейт становится тише. – Пожалуйста, поговори со мной.

Я открываю рот, чтобы рассказать ей о разводе, но слова не идут. Жизнь Кейт такая

простая. Она потреплет меня по руке и скажет «Бедная Эмма».

Я не хочу быть Бедной Эммой. Я уже чувствую себя никчемной в собственном

доме. Мне не нужно, чтобы еще и здесь меня жалели.

– Мои родители просто сильно поругались, – говорю я.

Кейт садится рядом со мной.

– Мне жаль, Эм. – Она медлит. – Ты могла бы прийти ко мне.

– Ага, может быть, ты могла бы сделать мне макияж. – Я тру глаза.

Она сдвигается, расстегивает карман на рюкзаке и достает леденцы.

– Может быть, конфеты немного тебя приободрят?

– Нет. – Я закатываю глаза к потолку. – У меня же не в самом деле ПМС.

Хотела бы я, чтобы все можно было решить батончиком Сникерс и горсткой

Адвила.

Кейт критически меня изучает.

– Чувствую, что-то еще происходит. Как идут дела с Ревом Флетчером?

– Никак. Я все испортила.

– Эмма...

– Боже, Кейт. Ты что, пишешь обо мне статью?

Она отклоняется назад на каблуках.

– Не знаю, что здесь происходит, но я пытаюсь помочь тебе.

Я смотрю на свои ногти.

– Забудь, Кейт. У тебя все идеально. Ты понятия не имеешь, через что я прохожу.

Она снова замирает, но в этот раз надолго. Ее голос очень тихий.

– У меня не все идеально.

Я фыркаю.

– Почти идеально.

– В самом деле? – Впервые ее голос становится резким. – Думаешь, это идеально, что моя лучшая подруга думает, что то, что для меня важно – пустая трата времени?

– Что?

– А как насчет того, насколько идеально то, что я целый месяц играла в дурацкую

видеоигру, потому что это было важно для тебя, а когда я делаю что-то подобное, то

получаю кучу язвительных комментариев.

Я ощетиниваюсь.

– Кейт, не знаю, что ты...

– Ты постоянно жалуешься, что твоя мама не уважает то, чем ты хочешь

заниматься, а потом относишься ко мне точно так же.

Слова бьют меня, словно кулак в лицо.

– Вовсе нет!

– Так и есть!

– Кейт, это всего лишь косметика!

Она вскакивает на ноги.

– Да, Эмма. И всего лишь дурацкая игра. – Она накидывает рюкзак на плечи. –

Кажется, мне, такой идеальной, пора возвращаться в класс.

Я таращусь в пол, когда она проталкивается сквозь дверь. Я ожидаю почувствовать

правоту или удовлетворение. Но не чувствую.

Я оттолкнула от себя первого парня, который когда – Либо мне нравился, и лучшую

подругу. Отличная работа.

Я не отношусь к ней так. У меня никогда не было проблем с макияжем.

«Может быть, ты могла бы сделать мне макияж».

Она права. Слезы жгут мне глаза.

Я достаю из кармана телефон. Итан больше не присылал сообщений, но его

последнее сообщение все еще висит на экране.

«Эмма. Ты лжешь».

Эмма: Только что поссорилась со своей лучшей подругой.

Итан: 

Эмма: Неделя выдалась не лучшая.

Итан: Прозвучит банально, если я скажу, что со временем все наладится?

Эмма: Да.

Итан: Тебе станет лучше, если я скажу, что ты чертовски хороша, даже без

OtherLANDS?

Я улыбаюсь, но улыбка кажется неискренней.

Эмма: Да, станет.

Я действительно лгу.

Я вовсе не чувствую себя лучше.

Глава 24

Рев

Погода соответствует моему настроению. Дождь льет как из ведра, бьет по окнам

кафетерия, удерживая всех внутри. От флуоресцентного света у меня болит голова.

Кристин, как обычно, запаковала мне кучу еды на обед, куда входят лаваши, начиненные

толстым слоем мяса и сыра, пакет с виноградом и контейнер салата из фасоли.

Мне ничего не хочется есть. Я пододвигаю пакет к Деклану.

Он начинает откупоривать крышки.

– Я был уверен, что ты не вернешься.

Я пожимаю плечами. Я не хочу говорить об Эмме.

Ее слова причиняют больше боли, чем следовало бы.

А может быть, они причиняют именно столько боли, сколько она пыталась в них

вложить.

Кафетерий переполнен. В нашей школе отведен только один час на обед для всех, что является чистым безумием. Джульетта работает в фотолаборатории во время ланча, но

кафетерий настолько переполнен, что нам приходится делить стол с другими. Я не знаю

парней за другим концом стола. Они, кажется, предпочитают нас игнорировать, так что и

мы платим им тем же.

Деклан пододвигает лаваши в мою сторону.

– Больше не могу.

Уверен, что может.

– Как скажешь.

Не тот ответ, который я обычно использую. Он приподнимает брови.

– Я не так себе представлял Эмму.

– Ладно.

– Кажется, ты не очень хочешь говорить о ней.

– Угадал.

– Почему она плакала?

Я бросаю на него хмурый взгляд через стол.

– Что? – Он смотрит на меня в ответ и съедает ложку фасолевого салата. – Хочешь

вместо этого поговорить о Мэтью?

– Дек.

– Хочешь просто сидеть в тишине?

– Да.

Он замолкает. И ест.

Я разглядываю крышку стола. Мои чувства похожи на бильярдный шар, катящийся

по всему бильярдному столу, и случайно сталкивающийся с разными мыслями. Об Эмме, и о том, как она цеплялась за меня в коридоре, рыдая, а затем грубо надерзила мне. Об

отце, и о его обещании, что он не будет ждать вечно, заставляющем меня гадать, что это

значит. О Мэтью, который все еще со мной не разговаривает, и который болтается где-то в

школе и бог знает чем занимается.

Разочарование, страх и вина пробивают брешь в моих мыслях.

А еще, небольшая тень удовлетворения. Немного агрессии. Я промотал занятия. И

мне это сошло с рук.

Я никогда ничего подобного не делал. Незнакомая воинственность обосновалась у

меня в голове.

– Думаешь, у Мэтью неприятности? – спрашивает Деклан.

Это выбивает меня из моих мыслей.

– Что?

Деклан кивает на стол в примерно тридцати футах от нас, где сидит Мэтью. Перед

ним на столе ничего нет, хотя Кристин совершенно точно и ему что-нибудь запаковала на

обед. Рядом с ним нет рюкзака. У него красное лицо, челюсти стиснуты. Рядом с ним стоят

два парня, и я не могу слышать, что они говорят, но ничего в этой ситуации не выглядит

дружелюбно. Другие ребята за столом предпочитают не вмешиваться. Просто наблюдают.

Один из парней отвешивает Мэтью подзатыльник.

Я срываюсь со скамьи, не раздумывая. Должно быть, я выгляжу устрашающе, потому что другие ученики расступаются в стороны, освобождая мне путь, и таращатся на

меня.

Я встаю прямо перед парнями, закрывая собой Мэтью. Это первогодки. Я их

совершенно не знаю.

– Что происходит?

Более крупный, тот что отвесил подзатыльник, бросает на меня презрительный

взгляд.

– Не твое дело, страшила. Ты что, его новый парень? – Он тянется мимо меня, чтобы снова ударить Мэтью по голове. – Я же сказал – проваливай.

Я даже не заметил, как стиснул кулак, пока Деклан не стискивает мою руку, и чуть

закрывает меня собой.

– Что ты делаешь? – говорит он полушепотом.

Я не знаю, что я делаю.

Серьезно, я понятия не имею, что я делаю. Мысли путаются.

Мои мышцы напряжены, но я не хочу драться с Декланом.

– Отпусти меня, – рычу я.

– Рев. – Его голос звучит неуверенно. И я его не виню. Раньше всегда все было

наоборот. – Чувак. Если начнешь драку, тебя отстранят.

Я смущен и зол и чувствую себя, словно загнанное животное. Мой голос звучит

словно рык.

– Я сказал отпусти меня.

Он медлит. Я выдергиваю руку.

– Что здесь происходит?

Голос учителя. Миссис Джеимс, которая ведет уроки здоровья у первогодок, а так

же следит за кафетерием в обед. Она высокая и статная, и не выносит никаких потасовок.

– Ничего, – рявкаю я.

– Мы просто собирались обедать. А он подошел и начал нас задирать, – говорит

другой парень.

Миссис Джеимс смотрит на меня.

– Это правда?

– Они задирали его. – Я киваю головой на Мэтью.

Она смотрит на него.

– Это правда?

Он ничего не отвечает. Его глаза прикованы к поверхности стола. Щеки все еще

горят.

Сейчас мы стали центром внимания всего кафетерия.

– Возможно, вам всем лучше разойтись, – говорит миссис Джеимс.

Это решит проблему ровно на тридцать секунд.

– Я не оставлю его одного, – говорю я.

Подзатыльник фыркает.

– Ха. Так и знал. А Нил знает?

Нил?

– Кто такой Нил? – спрашиваю я.

Мэтью вздрагивает. Он срывается с места, вырывая рюкзак из-под скамьи. Он

буквально бегом бежит от стола.

– Хватит! – рявкает миссис Джеимс. – Парни. Идите. Сейчас же.

Парни уходят, направляясь в сторону очереди за едой, смеясь по дороге.

Я собираюсь последовать за Мэтью.

Миссис Джеимс встает передо мной.

– Нет. Ты пойдешь в другую сторону.

В другом конце помещения, Мэтью проталкивается через распашные двери, выходя

из кафетерия. Я сдвигаюсь, чтобы протолкнуться мимо учительницы.

– Эй. – Она снова меня блокирует. – Я сказала тебе пройтись. Остуди голову.

– Рев. – Деклан тянет меня за плечо. – Идем. Забудь об этом.

Я не хочу забывать. Я взведен, словно пружина, только и ожидая, что кто-то

повернет рычаг, чтобы я мог взорваться. Слова кажутся наполненными электричеством.

Она крупная, но я крупнее. Я мог бы проложить себе путь мимо нее без всяких

проблем. Я делаю шаг вперед.

Миссис Джеимс делает шаг назад, выставляя руку.

– Или ты уходишь, или я вызываю охрану.

Ни один учитель еще ни разу не грозил мне вызвать охрану.

Это пугающе захватывающе. Я переступил границу, о которой не подозревал.

Отчасти мне хочется знать, как далеко я смогу зайти.

– Деклан. – Голос другого учителя. Миссис Хиллард. Учительница Деклана по

литературе. У нее в руках поднос, и она за соседним столом от нас. – Что происходит?

– Рев теряет рассудок.

Его голос звучит сухо, но он не шутит.

Миссис Хиллард опускает поднос и встает из-за стола.

– Идемте, мальчики. Почему бы вам не пообедать у меня в классе? Мы можем это

обсудить.

Деклан не двигается. Его взгляд прикован ко мне.

– Рев?

– Ладно. – Я поворачиваюсь, и так как никто ничего не говорит, чтобы остановить

меня, я возвращаюсь к нашему столу и забираю свой рюкзак. Мой капюшон опускается

ниже на лоб, скрадывая еще больше света в помещении. Плевать. Мне не нужно видеть

глаза других учеников, чтобы знать, что все они сконцентрированы на мне. Все

помещение, кажется, наполнено перешептываниями. В моем сознании шепчущие голоса

судачат не только о данном моменте. Но так же и о моем отце.

«Я сказал тебе, ответить мне».

«Я не стану ждать вечно».

Угроза. Обещание. Наказания за неповиновение.

Напряжение сковывает мертвой хваткой мою грудь. Горло.

Голова вот – вот взорвется.

Рука хватает мое запястье. Перед глазами все вспыхивает красным. Я

разворачиваюсь. Выбрасываю кулак. И бью.

Деклан падает.

Я отшатываюсь назад.

Сердце стучит у меня в ушах. Я не могу говорить. Не могу думать.

Я ударил лучшего друга. Ударил лучшего друга. Лучшего друга.

Вызывают охрану.

* * *

Меня должен забрать родитель.

Это значит, мне нужно ждать.

Наверное, это будет Кристин, так как она работает на дому, но я сижу в переднем

офисе уже целый час. Дождь барабанит по оконным стеклам. Люди приходили и уходили, в зависимости от их дел, но моя голова опущена, капюшон низко надвинут. Рука болит, но

я не хочу просить лед.

С Декланом все в порядке.

Не уверен, что и наша дружба тоже.

Когда я был младше и проваливал задание, мой отец заставлял меня ждать, примерно как и сейчас, чтобы посмотреть, как я буду выпрашивать его прощение. Можно

подумать, что жестокость была хуже всего, но это не так.

Хуже всего было это. Ожидание.

Мистер Дивиглио, завуч, сказал, что поскольку это первое мое нарушение, я буду

отстранен от занятий не дольше, чем остаток дня. Письмо будет отправлено Джеффу и

Кристин. Я смогу посещать занятия, когда конфликт будет улажен.

Что за чушь! Я ударил не тех ребят, которые этого заслужили. Я ударил своего

лучшего друга.

Я вспоминаю моменты до того, как врезал ему. Мои мысли были почти что чужие.

Я не могу оценить свое душевное состояние. Я даже не знаю из-за чего сорвался.

Отчасти я хочу, чтобы они вызвали копов, чтобы меня заперли в камере, подальше

от телефона и моего отца, и всего этого конфликта, от которого у меня едут мозги.

Мой мобильник гудит. Сообщение.

Желудок сжимается. Я не могу заставить себя вытащить его из рюкзака. Сейчас ни

одно сообщение не может быть хорошим.

– Рев?

Я поднимаю взгляд. У стола стоит Джефф. Я ожидал, что он будет рассержен. Но

это не так. Он выглядит растерянным.

Это еще хуже.

Я понятия не имею, что ему сказать. Извиниться? Объяснить? Мои ноги, кажется, вросли в пол.

– Я расписался за тебя, – говорит он. – Идем.

Я никогда не был дерзким, но пока встаю и закидываю рюкзак на плечо, я

размышляю о том, что бы случилось, если бы я просто прошел мимо него, вышел бы из

здания, и просто продолжал идти дальше.

Но я этого не делаю.

Джефф молчит, когда мы садимся в машину. Дождь цепляется за все вокруг. Двери

закрываются, превращая машину в клетку, ремень щелкает в замке.

Мой телефон снова гудит. Мое дыхание учащается и становится прерывистым. Я

оставляю его лежать в рюкзаке.

– Вы с Декланом подрались? – спрашивает Джефф.

– Нет.

– Не хочешь рассказать мне, почему ты его ударил?

Я сглатываю и смотрю на линию обшивки на ручке двери. Мои глаза прикованы к

серебряной линии вдоль окна.

– Это была случайность.

– Случайность?

Я киваю. Я не хочу уточнять.

– Мистер Дивиглио сказал, что ты был замешан в какой-то конфликт с другими

учениками. Не хочешь рассказать мне, что там произошло?

В его голосе все еще звучит растерянность. Кажется, он пытается решить, быть ли

ему

чутким

или

строгим.

Я его понимаю. Это не тот тип разговора, который у нас когда – Либо был. Я никогда не

участвовал в «конфликте». У меня даже ни разу не было отстранения.

Я слегка пожимаю плечами.

– Какие– То парни дразнили Мэтью. Я пытался их остановить.

Пауза.

– Как дразнили?

– Не знаю. Просто дразнили.

Джефф крепче сжимает руль.

– Мне стоит вернуться в школу?

– Что?

– Если тебя отстраняют потому, что ты пытался защитить его, мне придется

переговорить об этом с завучем...

– Меня отстранили, потому что я ударил Дека. С Мэтью все в порядке.

Как только я произношу эти слова, я осознаю, что понятия не имею, так ли это.

«Ты что, его новый парень?»

«А Нил знает?»

– Деклан тоже его дразнил? – спрашивает Джефф.

– Конечно нет.

Он вздыхает.

– Ладно, тогда почему ты ударил Деклана?

Потому что насилие у меня в генах. Потому что у меня мозги набекрень. Потому

что я угроза для всех окружающих. Тикающая часовая бомба.

Деклан испытал первую детонацию.

Мои пальцы вот – вот сорвут обивку.

– Что-то с тобой происходит, – говорит Джефф. – Думаю, пора тебе начать говорить

об этом.

Мы делаем последний поворот в сторону дома. Я молчу.

– Рев. – Все же он выбрал строгость. – Ответь мне.

Я съеживаюсь. Слова моего отца. Ответь мне.

Я не отвечаю ему.

– Рев. – Джефф отводит взгляд от дороги, но я отказываюсь смотреть на него. Он

редко повышает голос, но если делает это, значит, он не шутит. – Отвечай мне. Сейчас же.

Я молчу. Опять же, неповиновение заразно. Не в лучшем смысле.

Он сворачивает на нашу подъездную дорожку, и я выскакиваю из машины раньше, чем он успевает поставить машину на парковку. Машины Кристин нет. Дождь бьет меня

по спине, так же, как и в субботу вечером.

Я врываюсь через переднюю дверь, шарахая ею позади меня.

Джефф ловит ее, следуя за мной по пятам. Он в хорошей форме, так же как и я.

– Рев. Стой. Нам придется поговорить об этом.

Нет, если я смогу этому помешать. Я пытаюсь захлопнуть дверь в свою комнату у

него перед носом.

Он опять успевает ее поймать. Открывает ее. Следует за мной.

Я поворачиваюсь к нему.

– Оставь меня в покое.

– Нет.

Я смотрю прямо ему в лицо.

– О ставь. Меня. В Покое.

Он не отступает.

– Нет.

Мои руки сжимаются в кулаки.

– Оставь меня в покое! – Теперь я ору.

Голос Джеффа становится тише.

– Нет.

– Оставь меня в покое! – Я толкаю его, и я достаточно силен, чтобы оттолкнуть его

на шаг, но он не двигается дальше этого.

– Нет. – Его голос такой тихий. – Нет, Рев.

– Уходи. – Я снова толкаю его, в этот раз сильнее. – Уходи. – Мой голос ломается. Я

дышу так, будто бежал целую милю. – Ты мне не нужен. Я не хочу, чтобы ты был рядом.

– Я не уйду.

– Убирайся! – Я снова толкаю его. Теперь он прижат к стене. – Я не хочу быть

рядом с тобой. Убирайся!

– Нет.

Я упираюсь ладонями ему в грудь. Хватаю его за грудки. Страх и злость, дремавшие во мне, начинают пробуждаться, и я не могу мыслить ясно. Я даже не уверен, что собираюсь делать. Каждый мускул моего тела напряжен в ожидании борьбы.

Джефф обхватывает мои руки. Не в оборонительном движении. Просто кладет свои

ладони поверх моих.

– Все в порядке, – говорит он мягко. Его голос тихий, спокойный и уверенный. –

Рев. Все в порядке.

Я дышу так часто, что боюсь задохнуться. Я заставляю свои пальцы разжаться.

Мои руки дрожат.

– Прости. – У меня срывается голос. Я плачу. – Прости.

Джефф не отпускает меня.

– Все хорошо.

А затем я падаю, прижимаясь к нему.

Он ловит меня. Удерживает меня.

Потому что он мне не отец. Он мой папа.

Глава 25

Рев

Джефф делает гренки с сыром.

Нет, Папа делает гренки с сыром. Он намазывает обе стороны хлеба маслом, и он

шипит на сковороде. На каждый сэндвич приходятся четыре куска сыра. Шипение и запах

масла на сковороде смешивается с ударами дождевых капель по стеклянной двери. Это

единственный звук в доме, но это приятный звук.

Мама, очевидно, встречается с клиентом на другом конце страны, иначе бы уже

была здесь и отчитывала его по поводу его уровня холестерина.

Или же она сидела бы рядом со мной, держа меня за руку.

Я сгорбился на стуле, глаза на мокром месте. Джефф больше не выпытывал у меня

ответов, но что-то между нами изменилось. Я больше не чувствую себя одиноким. Мне

больше не нужно прятаться.

Он просит меня достать лимонад и тарелки, и его голос мягкий и спокойный. Как и

в любой другой день.

Я так и делаю. И затем он садится рядом со мной.

Внезапно, у меня такое чувство, будто он набросил мне на плечи одеяло из

ожиданий. Я обхватываю себя руками.

– Эй. – Джефф слегка пожимает мое плечо. – Мы с этим справимся. Ладно? Что бы

это ни было.

Я задерживаю дыхание и киваю, пока мои легкие не кричат о глотке воздуха. Даже

тогда я делаю небольшой вдох.

Папа не прикоснулся к своим гренкам.

– Дело ведь вовсе не в Мэтью, не так ли?

Я медленно качаю головой.

– Ешь свой сэндвич, Рев.

Я откашливаюсь. Мой голос низкий и хриплый, но не сломленный.

– Я должен тебе кое-что показать.

– Ладно.

Письмо моего отца хранилось у меня под матрасом с прошлого четверга. Это не

самое оригинальное укрытие, но я сам стелю свою постель, и никогда не давал маме и

папе повода обыскивать мою комнату.

Теперь я не боюсь отдавать его Джеффу. Что бы ни произошло в моей спальне, это

разорвало те путы напряжения, что сковывали меня последние несколько дней.

Конверт кажется смятым и хрупким, обрывки отлетают от сожженного края. Я

бесцеремонно бросаю его перед папой, а сам опускаюсь обратно на стул.

И снова обхватываю себя руками. Я не могу наблюдать за его выражением лица, пока он читает письмо.

Нет. Вру. Мне нужно посмотреть. Мои глаза прикованы к его лицу. Я снова

перестаю дышать.

Джефф надевает свои очки для чтения, затем осторожно вынимает письмо из

конверта.

Его выражение лица почти тут же замирает. Он бросает взгляд поверх края очков.

– Где ты это взял?

– В почтовом ящике.

– Когда?

– В четверг.

Его брови взлетают.

– Четверг!

Я чуть вздрагиваю. Он снова смотрит на письмо. Снова читает.

Затем снова встречается со мной взглядом.

– Когда я застал тебя на заднем дворе. Когда ты был огорчен.

Мое дыхание снова становится прерывистым. Колено дрожит под столом. Я киваю, едва заметно.

Джефф снимает очки и кладет их на стол.

– Рев, – спрашивает он серьезным тоном. – Я сказал что-то такое, что заставило

тебя подумать, что ты не можешь рассказать мне об этом?

Это не тот вопрос, который я ожидал услышать.

– Нет. – У меня во рту пересыхает, и мне снова приходится откашляться. – Я не... я

не знал, что делать.

–

Это

единственное

письмо?

Я киваю.

– Единственное написанное. Да.

– Единственное написанное? – Он снова надевает очки и изучает письмо. – Что

еще он прислал?

Я тру ладони о колени.

– Я послал ему сообщение. И он писал в ответ.

Джефф потрясен.

– Ты переписывался с ним?

Я отвожу взгляд.

– Прости. – У меня снова горят глаза. Я тру лицо. – Прости. Я не хотел тебя

огорчать. Я знаю, что облажался.

– Рев. – Папа пододвигает свой стул ближе ко мне. Он кладет руку поверх моей. –

Ты не облажался. Я просто... Я просто хотел бы знать...

Я вздрагиваю.

– Я знаю. Прости.

– Нет. Это не то, что я имею в виду. Я хотел бы знать, чтобы суметь помочь тебе.

Он так спокоен по поводу всего этого. Я ожидал бурю активности. Что он позвонит

адвокату или в полицию, по какой-то причине. Я так боялся, что мой отец появится у

входной двери, вооруженный распятием и дробовиком, что присутствие кого-то рядом, с

кем можно поговорить об этом, позволяет мне сделать первый глубокий вздох за несколько

дней.

– Я просто... чувствовал... – Мне приходится успокоить дыхание, чтобы говорить, как нормальный человек. – Будто я предаю вас. Общаясь с ним.

– Ты не предаешь нас, Рев. Я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, но общение

с твоим отцом – это не предательство против меня. Или мамы. Что бы ни случилось, мы

любим тебя. Все в тебе.

Его слова согревают меня изнутри, но я фыркаю и убираю волосы с лица.

– Даже когда я ору тебе убираться из моей комнаты?

– Даже тогда. Мы все иногда перегибаем палку, только чтобы убедиться, что кто-то

на другом конце готов дать отпор.

Это заставляет меня подумать об Эмме, о ее агрессивных словах в машине. Мне

приходится выбросить эти мысли из головы.

– Что, если я надавлю слишком сильно?

– Это невозможно.

Эти слова должны быть убедительными, но страх все еще клубится у меня в груди.

– Мне кажется, я почти это сделал.

– Ох, Рев. – Он притягивает меня к себе, обнимает и целует в лоб. – Ни даже

близко.

* * *

Мы едим наши сэндвичи. Я убираю, а Джефф читает сообщения на моем телефоне.

Он делает пометки в своем планшете.

– Кроме первого сообщения, – спрашивает он, и его голос звучит рассудительно, –

ты посылал ему еще что-нибудь?

– Нет.

Он снова смотрит на меня поверх края очков.

– А ты хочешь?

Ответь мне.

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд.

– Ты хочешь, чтобы он перестал? – спрашивает папа.

Да. Нет. Не знаю.

Я застыл у края раковины. Не могу пошевелиться.

– Это важный вопрос, – говорит папа. – Я спрашиваю, хочешь ли ты, чтобы я подал

заявление о запрете на приближение.

– Если ты это сделаешь, ему запретят вообще со мной контактировать, верно?

– Верно.

– Раньше тоже действовало это постановление? Поэтому он так долго ждал? –

Такое облегчение, что можно с кем-то это обсудить. С кем-то, кто может дать мне ответы.

С кем-то, кто может сказать мне, что делать. Я не сознавал, как сильно нуждаюсь в этой

поддержке, пока не получил ее. Мне хочется рухнуть на пол.

– Вроде того. Его родительские права были аннулированы. И ему было запрещено

контактировать с тобой, пока ты был несовершеннолетним.

– Как думаешь, как он меня нашел?

– Не знаю, но собираюсь спросить об этом нашего адвоката. – Папа делает паузу. –

Ты хочешь, чтобы я подал заявление о запрете на приближение?

– Думаю... думаю, так будет хуже. Зная, что он где-то рядом, но не зная... – Я

прерываюсь и сглатываю.

Папа снимает свои очки для чтения.

– Могу я поделиться своими мыслями?

– Да. – Я стискиваю пальцами стойку позади себя.

– Тебе восемнадцать. Ты сам можешь принимать решения по этому поводу. Мы с

мамой поддержим тебя, что бы ты ни решил. – Он делает паузу. – Но в этих сообщениях

нет ничего обнадеживающего, Рев. Это не восстановившийся человек, который ищет

прощения. Это неуравновешенный человек, который мучил тебя годами.

Эти слова заставляют меня сжаться, лишь немного.

– Иногда... – Мой голос очень осторожный, и я не могу произнести больше. – Я

гадаю, не является ли это каким-то тестом. Испытанием.

– Испытанием от Бога? – Папа всегда был очень открыт к обсуждениям религии.

Ему нравится обсуждать теологию. Они с мамой не религиозны, но он считает всю

концепцию увлекательной. Когда я был ребенком, мама отвела меня в местную церковь, потому что думала, что это будет чем – То утешительным и знакомым, но пребывание в

церкви слишком напомнило мне об отце. Я сидел рядом с мамой на скамье и дрожал.

Я пытался вернуться, но из этого ничего не вышло.

– Да, – говорю я. – Испытанием от Бога.

– Мы все свободны в своих решениях, Рев. Если это испытание для тебя, это так

же испытание и для меня, и для мамы, и даже для твоего отца. Он принял решение