Проездом [Борис Исаакович Балтер] (fb2) читать постранично, страница - 5

лето зиму кормит. Так в той жизни говорили извозчики. Дмитрий Сергеевич пошел с чемоданом по мягко-податливому асфальту. Жгучий зной смягчало море. Оно начиналось в конце улицы, за каменным парапетом набережной.

В прохладном полумраке вестибюля гостиницы было покойно и тихо. Покой и тишина начинались с швейцара в синей униформе с серебряными галунами и пуговицами. Он стоял у дверей, прямой и неподвижный. Через вестибюль прошли иностранцы: он и она, — и его раскатистое «р» оставалось в вестибюле, когда они уже вышли на улицу.

Шофер черного «ЗИЛа» с белыми шашечками на стоянке возле базара (в той жизни здесь была биржа извозчиков) собирал пассажиров на обратный рейс, а Дмитрий Сергеевич, заполнив анкету, ждал за полированным под красное дерево барьером, пока ему оформляли место в гостинице.

Женщина-администратор положила на барьер паспорт и пропуск в общежитие — белый прямоугольник бумажки, похожий на посадочный талон. Дмитрий Сергеевич взял чемодан и пошел к лестнице, устланной ковровой дорожкой.

— Гражданин, в общежитие через двор, — сказал швейцар. Он не очень почтительно относился к тем, кого вселяли в общежитие. Но при своей относительной молодости он уважал людей в форме и потому приоткрыл дверь.

Дмитрий Сергеевич остановился. Голубые глаза на его помятом, как после сна, лице смотрели весело. Они всегда так смотрели, при любом настроении.

— Можно пройти через этаж. Поднимитесь на этаж, потом направо и вниз, — сказала женщина-администратор.

Она жалела, что не предложила этому клиенту один из пяти свободных номеров. Она поступила так потому, что инструкция требовала держать несколько свободных номеров для неожиданно приезжающих иностранцев. Но в отдельных случаях инструкцию можно было нарушить. Ей показалось, что это мог быть как раз такой случай. Моряк в белых фланелевых брюках и синем пиджаке при золотых пуговицах с якорями выглядел очень солидно. На рукавах пиджака из очень тонкого шевиота сияли золотые нашивки, верхняя — с остроугольной петлей посредине. Она слышала, как такие нашивки называли соплями. Никогда не знаешь, отблагодарят или нет такие, как этот торговый моряк, а свободные номера в разгаре сезона на улице не валяются. Женщина-администратор была немолодая, много лет проработала в гостинице «Интурист» и хорошо разбиралась в инструкциях и людях. Но на этот раз она запуталась в сомнениях.

В черных туфлях, в черной фуражке с белым чехлом и золотым крабом, высокий и немного сутулый моряк поднимался по лестнице. На такой, как его, фигуре любой костюм, если он не слишком мал или велик, выглядит как будто сшитым по заказу хорошим портным.

Дмитрий Сергеевич прошел первый лестничный марш и повернул на второй. Он не догадывался о впечатлении, которое произвел, оглушенный дорогой и встречей со старым знакомым — городом, который помнил и не узнавал. Ковровая дорожка заглушала его шаги.

Швейцар сел на стул, но так, что ему видна была через дверное стекло улица, белая от блеска солнца и моря. Он распустил и перевязал тесемки вышитой сорочки, измятой на груди и не очень чистой.

— Загадочный мужчина. Здесь родился. Двадцать лет живу в городе, а фамилию Ганыкин не слышала, — сказала женщина-администратор, так и не решив своих сомнений.

— Фамилия не российская. Он часом не грек? — спросил швейцар.

— Господь с тобой! И фамилия русская, и по паспорту русский.

— Говорят, греки здесь до войны навалом жили. Чего он приехал? Отдыхать?

— Написал в анкете — проездом в Николаев.

— В огороде бузина, а в Киеве дядька. Греки по этим местам скучают. А того не поймут: что с воза упало, то пропало.

— «Место жительства — Лиепая. Место работы — Государственный комитет рыбного хозяйства. Должность — капитан СРТ», — прочла по анкете женщина-администратор.

— Ну, тогда так. Тогда вроде бы не грек, — сказал швейцар. Он почему-то очень неохотно расставался со своей версией.

Он вскочил со стула и открыл дверь. Вестибюль сразу наполнился гулом голосов. Туристы-итальянцы, усталые, но, очевидно, довольные экскурсией в горы, проходили мимо него. Он кланялся им и улыбался: из всех заграничных гостей швейцар особенно симпатизировал итальянцам. Кто-то сказал ему, что итальянская речь похожа своей певучестью на его родную украинську мову.

Солнце дробилось в струе воды. Струя била вверх и, рассыпаясь, обливала спину каменного кашалота. Во дворе пахло шашлыком. В общежитии — застекленной гаперее с двумя рядами раскладушек — просто стоял нагретый солнцем сизый чад. Во дворе запах маринованного мяса был тоньше. Дмитрий Сергеевич спустился во двор, прошел мимо открытых и заставленных мелкой сеткой кухонных окон и вышел на набережную рядом с парадным входом в гостиницу. Набережная была почти пустой и проглядывалась до самого порта. Он свернул на улицу и пошел вдоль берега горного потока, забранного в гранит. На дне, в тени акаций, играл магнитофон. Хриплый голос выкрикивал: «Твист, твист, твист!» На