Воздушные замки. Путь к разгадке [Эуклидес Маринью] (fb2) читать онлайн

Эуклидес Маринью Воздушные замки. Путь к разгадке Книга 3

Глава 1

Весть о злодеянии доктора Вантуира сразу же вышла на первый план во всех информационных программах, и Шику, сидя дома в своем любимом кресле, едва успевал переключать каналы, наблюдая за развитием событий. Лусия Элена и Жудити вертелись рядом, бурно реагируя на комментарии журналистов, медиков и политиков.

— Теперь все зашевелились и возмущаются! А где ж вы раньше были, куда смотрели? — кричала им Жудити в телеэкран. — Если бы мой сын не раскопал весь этот гадюшник, так бы и сидели в своих высоких кабинетах, сытые рожы, почивали на лаврах! А у вас под носом такое творилось! Я как вспомню ту больницу — у меня до сих пор мороз по коже

— А я? — подхватывала Лусия Элена. — Чего мне стоило пробраться в самое логово, да еще и фотоснимки сделать!

— Сейчас не они должны выступать по телевизору, а мы! — уже в который раз заявляла Жудити. — Шику, я не понимаю, чего ты ждешь? Такой прекрасный момент для того, чтобы выйти из тени! Они тебя на руках будут носить! Ты слышишь, все только и говорят о твоей статье!

Шику слушал мать и Лусию Элену вполуха, поглощенный происходящим на телеэкране. Вот Вантуира увозят на полицейской машине, и Шику пристально вглядывается в толпу журналистов, собравшихся во дворе клиники. Жулии среди них не видно. Зато вдалеке промелькнула знакомая фигура Сан-Марино. Он явно сторонится телекамер, и это понятно: не хочет обнаружить перед всей страной свою растерянность Ему еще надо время, чтобы оправиться от неожиданного удара и сообразить, как вести себя дальше. Ведь родственники больных уже сейчас требуют суда не только над Вантуиром, но и над теми, кто попустительствовал открытию этой клиники. А Сан-Марино не зря отдал Отавиу именно в лапы Вантуира — тут наверняка существует какая-то криминальная связь, и надо приложить немало усилий, чтобы она не всплыла на суде. Очевидно, этим сейчас и озабочен Сан-Марино. А еще ему необходимо подсуетиться и уговорить Жулию, не забирать Отавиу домой, как это сделали уже многие родственники тех несчастных, кто оказался в заточении у Вантуира, а просто перевезти его в другую лечебницу для душевнобольных. Неужели она последует «доброму совету» Сан-Марино, оставив без внимания мольбы родного отца? Может, до нее хотя бы сейчас дойдет, что бедный Отавиу неспроста бежал оттуда?

Словно отвечая на мысли Шику, Жудити тоже заговорила об Отавиу:

— Слава Богу, его мучения кончились! Мне страшно вспомнить, что с ним сделали эти сволочи. Он даже меня не узнал и не смог вспомнить, кто такой Шику. Представляете? Я бы сейчас поехала туда, но боюсь, он меня опять не узнает. А ты так и будешь сидеть, Шику? Разве это справедливо, что перед камерами красуются все, кому не день, а ты вроде бы и ни при чем?

— Нет, мама, раскрывать псевдоним еще рано, — твердо ответил Шику. — А вот повидать Отавиу, пожалуй, необходимо. А то они опять упекут его в какую-нибудь другую психушку.

— И ты думаешь, они тебя послушаются? — скептически покачала головой Лусия Элена. — Мало ты выслушал гадостей от своей Жулии? Хочешь, чтобы она повторила все это в присутствии журналистов? Мне кажется, не стоит нарываться на скандал!

Шику, уже в который раз за последние месяцы подивился ее рассудительности, которой прежде никогда за Лусией Эленой не замечал.

— Наверное, ты права, — согласился он. — Говорить с Жулией и Сан-Марино бесполезно, и я не стану этого делать. Но там есть и другие, здравомыслящие, люди — Алекс, Бетти. Их голоса тоже чего-то стоят, и потом, мне хотелось бы посмотреть, в каком состоянии находится сейчас Отавиу. Я поеду туда и всего лишь постою в стороне, если не удастся повлиять на мнение его родственников.

Лусия Элена поняла, что Шику ей сейчас не удержать дома и молча отступила. Он стал собираться в клинику, но тут неожиданно к ним приехал Раул.

— Здорово, дружище! Прими мои поздравления! — заявил он с порога, вручая Шику бутылку шампанского. — Ты молодец! Полагаю, мы должны выпить за твою победу.

— Что ты имеешь в виду? Какую победу? — проявил осторожность Шику, но Раул сразу же одернул его.

— Ладно, хватит прикидываться. Тоже мне — друг! Скрывал… Неужели ты думал, что я способен проболтаться или предать тебя?

—  Нет, конечно, просто так получилось, — смущенно потупился Шику. А ты, каким образом догадался?

— Да я уже давно стал подозревать, не ты ли пишешь все эти громкие статьи, но меня смущало это «Лулу»: уж больно дурацкий псевдоним. Прости, я, кажется, что-то не то брякнул… — смутился Раул, увидев возмущенное лицо Лусии Элены. — Ну да, понимаю, Лулу — это святое, семейное… и — самое главное — чтобы враг не понял.

— Ты напрасно иронизируешь. Лусия Элена мне очень помогла, это она пристроила мою первую статью под псевдонимом, договорилась с главным редактором, и даже снимки в клинике Вантуира сделаны ею! — вполне серьезно пояснил Шику.

Раул опешил, но выкрутился из сложной ситуации в своей же иронической манере:

— Еще раз простите меня, я был слеп. Не разглядел в Лусии Элене конкурентку. Поздравляю, коллега! — Он пожал ей руку.

—  Это еще не все, — с улыбкой произнес Шику. — Ты присядь, а то следующее мое сообщение может сразить тебя окончательно.

— Господи! Что еще?

— А то, что у нас тут семейный подряд! Представь себе, в подготовке этого нашумевшего материала деятельное участие принимала также моя мама — несравненная дона Жудити!

— Ну, это естественно! Хворост, пироги и все такое прочее… — подхватил Раул.

— Нет, опять ошибся, — засмеялся Шику. —  Дона Жудити поработала в качестве корреспондента! Пробралась вдвоем с Лусией Эленой в клинику и собрала там необходимый материал. А я потом использовал его в своей статье.

— Ну, ребята, у меня просто нет слов!.. — развел руками Раул.

— Ладно, давай выпьем шампанского, — сказал Шику, откупоривая бутылку, — а потом ты ответишь на один очень важный для меня вопрос: кто еще, кроме тебя, догадался, что это моя статья?

— Думаю, Вагнер, — сразу же ответил Раул. — Он прямо ничего не сказал, но мы с ним так многозначительно переглянулись, и я окончательно утвердился в своей догадке.

— Вагнер расколол меня еще с первой публикации, — сказал Шику. — Позвонил, поздравил. И хотя я не сознался, он все равно остался при своем мнении.

— Молодец! — восторженно воскликнул Раул. — Вот что значит профессионал! И артист, оказывается, первоклассный! Ты бы видел, с какой непроницаемой физиономией он говорил: да, надо бы разыскать эту Лулу и пригласить ее к нам на работу.

— Давайте выпьем за наш общий успех! — вклинилась, наконец, в разговор Жудити, и все с удовольствием ее поддержали.

Потом Шику предложил Раулу вместе поехать в клинику, но тот отсоветовал ему в столь острый момент появляться на глаза Сан-Марино и Жулии.

— Ты можешь только навредить Отавиу: все твои доводы Жулия отметет просто из духа противоречия и поступит прямо наоборот. Пойдем лучше прогуляемся, поговорим.

Шику понял, что Раул не хочет говорить о Жулии при весьма заинтересованных свидетелях, и принял предложение друга.

— Что, она по-прежнему считает меня врагом номер один? — спросил он уже на улице.

— Давай зайдем в бар и пропустим еще по рюмочке, — ответил на это Раул.

— Неужели мои дела так плохи? — огорчился Шику. — У нее появился другой мужчина?

Раул промолчал, я только лишь в баре, за крепкой мужской выпивкой рассказал Шику то, о чем давно уже судачила вся редакция.

—  Пойми, мне очень неприятно повторять все эти слухи… Но я и сам вижу, что Сан-Марино оказывает Жулии вполне определенные знаки внимания: букеты роз к началу рабочего дня, ужины в ресторанах… У Жулии отношения с коллективом и без того были натянутыми, а тут еще поползи такие сплетни.

Подобные сплетни на пустом месте не возникают, —  печально заметил Шику.

— Нет, не скажи! Наши дамы просто остервенели, я из-за этого даже поссорился с Аной Паулой. Ее не узнать, Шику! Она постоянно интригует, сплетничает, нашептывает всем, что Жулия, мол, скоро станет полновластной хозяйкой газеты и всех нас выгонит. Такая мерзость!

— Ну, с Аной Паулой, насколько я помню, у тебя не сложилось по другой причине.

— Ты имеешь в виду Бетти? —  горестно вздохнул Раул. — Да, она ранила меня в самое сердце! Я думал, что уже смирился с ее замужеством, но недавно у нас произошла случайная встреча. Бетти гуляла с ребенком по набережной… Шику, я видел его, держал на руках! И теперь совсем потерял покой. Это мой сын! Он даже похож на меня!

— Да откуда ты можешь это знать? Не надо себя так накручивать. У ребенка есть законный отец, Бетти замужем. Тебе надо забыть ее!

— Нет, не могу. Это очень странное ощущение, тут бессильны слова, беспомощны любые аргументы. Пойми, я кожей, нутром, всем естеством почувствовал, что это мой родной ребенок, как только прижал его к себе.

Раул произнес это с такой болью и с такой степенью убежденности, что Шику не счел возможным перечить ему, и тем более давать какие-то советы.

Друзья выпили еще по рюмке, но их настроение от этого нисколько не улучшилось.

— Надеюсь, ты не проболтаешься в редакции о моем псевдониме, — сказал на прощание Шику. — Мы теперь — одна команда. Если мне понадобится фотокорреспондент, я позову тебя!

Беспокойство Шику о дальнейшей судьбе Отавиу было, увы, небеспочвенным: Сан-Марино сделал все возможное, чтобы отправить дорогого брата в очередную психушку. Пока родственники других больных метались в поисках надежной клиники, могущественный Сан без труда нашел ее и успел договориться о переводе туда всех бывших пациентов доктора Вантуира.

— Не волнуйся, —  сказал он Жулии, — Отавиу поместят в самую лучшую палату, у него там будут прекрасные условия.

— Нет, — воспротивилась она. — Я и так очень виновата перед папой. Надо забрать его домой.

— Я тоже чувствую себя виноватым. Но мы не можем оставить твоего отца без лечения. Ты же сама видишь, что он сейчас просто невменяем!

Против такого довода возразить было трудно, поскольку Отавиу, следуя избранной им тактике, продолжал притворяться сумасшедшим. Жулию и Сан-Марино он якобы не узнал.

— Сестра, избавьте меня от этих людей! Я их не знаю! Что им здесь нужно? — юродствовал он, и Жулия в который раз объясняла ему, кто она и зачем сюда приехала.

Из ее слов Отавиу понял, что Вантуир арестован, и желанная свобода близка. Теперь надо было только попасть домой, а не в другую больницу. И он нашел единственно верный ход: отвечая на покаянные мольбы Жулии, заявил:

—  Извини, но я не знаю, кто ты такая. Ты меня утомила, — и, как ни больно ему было видеть страдания дочери, завопил на всю палату: — Заберите меня от этих чужих людей! Увезите меня домой, к моим родным девочкам! Они ждут своего папу!

При этом Отавиу так проникновенно смотрел в глаза Жулии, что она просто не могла остаться глухой к его просьбе.

— Хорошо, папа, мы сейчас же поедем домой, — сказала она, едва сдерживая слезы. — Может, хоть там ты меня узнаешь и поймешь, что я — твоя родная девочка.

— Жулия, ты делаешь большую ошибку, — вмешался со своими предостережениями Сан-Марино. —  Кто за ним будет присматривать дома? Ведь он же опасен!

— Отвезите меня домой, к моим доченькам! — вновь заголосил Отавиу, и Жулия резко бросила Сан-Марино:

— Алекс будет присматривать! Пусть папа хоть недельку поживет дома, а там уж мы разберемся, что делать дальше.

—  Нет, это безумие! Ты очень рискуешь, — не унимался Сан-Марино. — Я просто обязан тебя остановить!

Жулия, однако, его уже не слушала.

— Папа, одевайся, мы поедем домой, — говорила она Отавиу. — Ты слышишь меня, папа?

— Ничего он не слышит и не понимает, — сердито проворчал Сан-Марино. — Его надо лечить, а не устраивать ему каникулы.

— Каникулы? — зацепился за это слово Отавиу. — Домой?

— Да, папочка, домой! — обрадовалась Жулия. Я поеду к себе домой на каникулы?

— Да! Да!

— Это хорошо! Домой, домой! — расплылся в блаженной улыбке Отавиу и стал суетливо собирать свои вещи.

Поняв, что ему здесь больше делать нечего, Сан-Марино направился к выходу и вдруг услышал у себя за спиной пронзительный крик Отавиу:

— Негодяй! Мерзавец! Убийца!..

Похолодев от ужаса, он замер на мгновение, однако нашел в себе силы обернуться, чтобы понять, действительно ли эти слова были адресованы ему. Но встретиться взглядом с Отавиу Сан-Марино не удалось: тот уже смотрел на Жулию, которая пыталась его успокоить.

— Извини, кажется, я тебя напугал? — ангельски улыбнулся ей Отавиу. — Наверное, что-то кричал? Да? Со мной такое бывает. Ты не принимай это на свой счет.

— Пойдем, папа. Мы едем домой. Ты понимаешь меня?

— Да, конечно! Ты отвезешь меня домой, к моим дочкам. Спасибо тебе. Только сначала я должен попрощаться со своим другом. Подожди немного, я зайду к нему в палату.

Жулия безропотно выполнила его просьбу.

А Отавиу, войдя в палату к Жувеналу, сообщил ему радостную весть:

— Ты знаешь, я еду домой. За мной дочка приехала. Теперь у меня будет возможность бороться с моим врагом!

— Мы с Теобалду очень рады за тебя! — ответил Жувенал. — А нас переводят в другую клинику.

Отавиу помрачнел, поняв, что у его друга Жувенала опять началось раздвоение личности, и он представляет себя сразу в двух лицах.

— Ну, ничего, надеюсь, вы оба скоро поправитесь и приедете ко мне в гости, — сказал он, желая хоть как-то подбодрить Жувенала.

Тот с благодарностью принял приглашение и попросил Отавиу записать на клочке бумаги его домашний адрес.

Потом друзья обнялись, и Жувенал сказал Отавиу:

— Иди! Ничего не бойся. У тебя все получится!

Приехав, домой, Отавиу с удовольствием вдохнул аромат сада, потрогал кончиками пальцев шелковистые лепестки роз, окунулся носом в бархатистую пыльцу кремовых лилий, и лица затем направился к выстроившимся у входа Алексу, Онейди, Гонсале и Бетти с младенцем на руках.

— Я дома! — радостно сообщил он им. —  А вы кто такие? Работаете здесь?

— Ты не узнаешь нас, Отавиу? —  Огорчился Алекс. — Это твои дочери, твои друзья.

— Да-да, кажется, узнаю… Это мой внук! Можно, я его поцелую?

— Ну конечно, папа! — сказала Бетти.

— Значит, это мой внук, а ты — моя дочь?

— Да. Меня зовут Бетти. А это — твоя старшая дочь Жулия.

Отавиу поцеловал обеих, затем поприветствовал Алекса и Онейди.

— А меня ты помнишь, Отавиу? — сама подошла к нему Гонсала. — Я очень рада твоему возвращению домой.

— Что-то припоминаю… Вы приходили ко мне в больницу?..

— Да, много раз! Я — Гонсала.

— Вы очень красивая женщина! — одарил ее комплиментом Отавиу. — Но вам надо быть поосторожнее: моя жена Ева слишком ревнива. От нее можно ожидать всякого…

Примерно в том же духе он вел себя и за обедом, а после, уединившись в своей комнате с Алексом, признался, что всего лишь притворяется сумасшедшим.

Алекс не сразу ему поверил, и Отавиу пришлось пуститься в пространные объяснения:

— Это жестокий прием, я знаю. Но у меня нет другого выхода. Только так я смогу защитить вас всех. Пообещай, что никому не откроешь мою тайну!

— Обещаю. Но не могу понять, зачем тебе это нужно. От кого ты собираешься нас защищать?

— От убийцы. От Сан-Марино! Поверь, это не бред. Во время сеанса электрошока я вспомнил все. Абсолютно все! Ко мне полностью вернулась память, понимаешь?

— Я рад за тебя. Но зачем это нужно скрывать? Пойдем, объявим всем, пусть твои дочери и Онейди тоже порадуются.

— Нет, нельзя. Ты же обещал мне!

— Хорошо, мы никуда не пойдем. Только я все равно ничего не понимаю.

— Это трудно понять, согласен. А еще труднее в это поверить. Но я теперь точно знаю, что Сан-Марино убил моего отца и сбросил с балкона меня. Он очень опасен! Вот почему я должен сейчас притворяться беспамятным, и даже более того — умалишенным. Надо усыпить бдительность Сан-Марино.

—  И долго ты намерен изображать из себя сумасшедшего? — спросил Алекс, все еще не веря Отавиу.

— Пока не раздобуду веские доказательства против Сан-Марино.

— Извини, Отавиу, — осторожно начал Алекс, — ты не допускаешь, что твоя память могла подвести тебя? Сан-Марино мог быть любовником Евы, но он не похож на преступника. Это благородный человек! Я уверен, что именно он переводил деньги на мой счет, чтобы я мог оплачивать твое лечение.

— О каком счете ты говоришь? — заинтересовался Отавиу.

— Ну, помнишь, ты подарил мне лотерейный билет, на который выпал крупный выигрыш?

— Да, — уверенно ответил Отавиу, чем немало уди вил Алекса.

— Значит, к тебе действительно вернулась память? Прежде ты ничего не помнил о том лотерейном билете.

— Ну, я же говорю тебе, что вспомнил всю свою жизнь! За исключением тех восемнадцати лет, которые проспал по милости благородного человека Сан-Марино! Хорошо еще, что не погиб сразу.

— Ладно, я тебе верю… Так вот, выиграв деньги по твоему счастливому билету, я положил их на банковский счет. А вскоре с тобой случилось несчастье, ты оказался в больнице, я считал своим долгом платить за твое лечение и однажды обнаружил, что сумма на моем счету многократно увеличилась. Я, конечно, удивился, но выяснять ничего не стал — подумал, что это набежали банковские проценты.

—  Ты говоришь, это произошло после того, как я попал в больницу? А не помнишь, Ева в это время еще была жива? — взволнованно спросил Отавиу.

— Нет, я ухаживал за тобой один, значит, ее уже не было в живых.

— Понятно. Ты думаешь, что те деньги положил на твой счет Сан-Марино?

— Да, но я не сразу это понял, — подтвердил Алекс. — дело в том, что лечение твое затягивалось, это требовало все новых и новых расходов. Я с ужасом ждал того момента, котла все деньги кончатся, а они… не кончались! Кто-то постоянно переводил их на мой счет! Тогда я и подумал о Сан-Марино. Пошел поблагодарить его, а он почему-то смутился и стал отказываться: «Это не я! Не я!» Ты ведь знаешь, что благородные люди помогают ближнему не ради благодарности.

— Алекс, те деньги посылал тебе не Сан-Марино, — уверенно произнес Отавиу.

— А кто же?

—  Вероятнее всего — Ева!

— Ну, я уже не знаю, что и думать, — сокрушенно произнес Алекс. — Ты дурачишь меня, или?..

— Или я все-таки сумасшедший? — продолжил за него Отавиу. — Нет, я, как говорится, в здравом уме и твердой памяти. И знаю, что Ева жива, но даже ты не можешь мне поверить. Вот почему я и вынужден пока изображать из себя придурка. У меня нет доказательств! Но я их обязательно найду!

— Ты не обижайся, Отавиу, — сказал ему Алекс. — У меня нет оснований тебе не верить. Просто я, наверное, должен еще переварить то, что услышал от тебя. Это же прямо какая-то мистика с фантастикой! Зачем Сан-Марино понадобилось убивать твоего отца и тебя?

— Затем, что он обокрал нас, а когда это вскрылось — решил расправиться с нами как с последней помехой на его преступном пути. Я расскажу тебе все подробности, только не сейчас. Ладно, у меня что-то сильно разболелась голова…

Алекс ушел, еще раз пообещав хранить тайну.

А Отавиу, приняв обезболивающее, попытался уснуть, но не смог. Перед его глазами проплывали картины той давней роковой ночи, и он явственно слышал голос своего отца:

— Сан-Марино отнял у нас все, — говорил, тяжело дыша, Григориу Монтана. — Подлил мне в лекарство какую-то гадость, и я в невменяемом состоянии подписал доверенность, которую он заранее заготовил. А теперь вся наша собственность официально перешла в его руки. Так он заплатил за все то добро, что я для него сделал!.. Но ты в нищете не останешься: у меня есть счет в швейцарском банке, о нем никто не знает… Запомни номер: 1-9-5-8-2-0-0-1. И еще… Сан-Марино состоит в тайной любовной связи с твоей женой! Я перехватил письмо Евы к нему. Оно лежит на моем столе, в шкатулке…

—  Сан-Марино ответит за все! —  сказал тогда Отавиу, и теперь лишь повторил эту клятву, данную отцу незадолго до его смерти.

Глава 2

После рождения ребенка Бетти несколько месяцев пребывала, словно во сне. Кормила малыша грудью, пеленала его, гуляла с ним на свежем воздухе, и больше ничто ее не интересовало. Малыш поглотил все ее помыслы, желания, и вообще всю ее жизнь. Арналду она к себе не подпускала, спала в детской, а он маялся на супружеском ложе один и поносил последними словами всю эту семейную жизнь.

Врач, наблюдавший Бетти и ребенка, объяснил Арналду, что у его жены послеродовая депрессия, которая скоро пройдет, если проявить такт и терние. Поэтому Арналду терпел. К счастью для него, это продолжалось недолго. Бетти благополучво вышла из депрессии, но тут начались новые проблемы: она слишком рьяно принялась наверстывать упущенное.

Однажды вечером Гонсала вернулась из салона красоты, который они с Флорой не так давно открыли, и не узнала своего дома.

—  Что здесь происходит? — растерянно спросила она у Ирасемы, и та с нескрываемой злостью доложила:

— А это молодая госпожа возомнила себя полновластной хозяйкой: приказала устроить ремонт и полностью заменить мебель. Я не знала, что она с вами даже не посоветовалась, а то бы сразу вам позвонила.

Гонсала была уязвлена, однако не стала высказывать этого перед прислугой.

— Ремонт здесь надо было сделать давно. А тебя я попрошу не говорить в таком тоне о моей невестке, —  осадила она Ирасему.

— Да мне за вас обидно! Вы всю жизнь создавали этот дом, а она заявляет, что у него нет своего лица!

Гонсала на мгновение вернула себя в то время, когда Жила здесь с Антониу, и ей вдруг стало ясно, что имела в виду Бетти.

—  У этого дома всегда было не лицо, а маска, — с горечью признала она. — И тут Бетти права, дай Бог, чтобы у нее получилось то, чего я так и не смогла сделать.

— Вы святая женщина! — изумленно покачала головой Ирасема, добавив про себя: «Только смотрите, как бы эта захватчица вообще не выселила вас отсюда!»

Гонсала не стала мешать Бетти. Пусть обустраивает дом по своему вкусу, пусть чувствует себя здесь полновластной хозяйкой. Самое главное, чтобы у них с Арналду все ладилось.

Тем временем Арналду, не привыкший считать деньги, с удивлением обнаружил, что после дорогостоящего ремонта и покупки роскошной мебели на его банковском счету остались какие-то жалкие крохи. Он счел это достаточным основанием для того, чтобы попросить прибавки к жалованью у Сан-Марино.

— У меня теперь жена, ребенок, я должен о них заботиться, это требует больших расходов, а ты держишь меня в черном теле, — сказал он отцу. — Надо пересмотреть условия нашего договора. Ты назначил меня директором судоверфи без права распоряжаться прибылью. Я с этим скрепя сердце согласился, но в таком случае ты обязан платить мне приличное жалованье.

Сан-Марино вскипел от негодования:

— Ты еще смеешь качать права? Говорить о прибыли, которой нет и в помине? Я сделал большую ошибку, назначив тебя директором. Ты заморочил мне голову всякими заманчивыми проектами, я тебе поверил. И что же оказалось на деле? Ты только вкладываешь деньги и получаешь одни убытки! Так мы скоро вообще обанкротимся! Я уже всерьез ищу тебе замену, а ты имеешь наглость просить у меня прибавки к жалованью. Что же касается Элизабети и ее непомерных амбиций, то я тебя давно предостерегал. Этой девице ты нужен лишь затем, чтобы она могла купаться в роскоши. Ей сколько ни дай — все будет мало!

После такого Заявления отца Арналду не стал настаивать на своей просьбе — тут хотя бы в должности директора удержаться!

— Отец, ты несправедлив ко мне, — произнес он уже более лояльно. — Деньги, вложенные мной в те проекты, обязательно дадут прибыль, только не сразу. И тебе это известно. Подожди еще немного, дай мне возможность спокойно поработать. Неужели ты думаешь, что чужой человек будет выкладываться на этой должности больше, чем я?

— Чужой мне не нужен, но и от тебя толку мало, — с досадой произнес Сан-Марино. — Ладно, работай пока. Но не надейся, что я буду оплачивать все, что вздумается приобрести твоей взбалмошной женушке! Пусть немного поумерит свои запросы. А если узнаю, что ты помогаешь Гонсале в ее бизнесе, то сразу же лишу тебя директорского кресла!

Домой Арналду вернулся расстроенным, Гонсала заметила это, и он рассказал ей о своей встрече с отцом.

— Что мне делать? Если я попрошу Бетти расходовать меньше денег, она сочтет меня жмотом, — расстроено говорил Арналду.

— А ты просто расскажи ей о своих реальных доходах и о том, что твое положение в компании отца не очень прочное, — посоветовала ему Гонсала и неожиданно услышала:

— Нет, я не хочу выглядеть в ее глазах неуверенным. По-моему, это ужасно, когда жена считает своего мужа неудачником.

— Ты не прав. Самое ужасное, когда между супругами нет доверия, — сказала Гонсала, но убедить в этом сына ей не удалось.

Между тем Бетти продолжала считать себя женой богача и, не раздумывая, покупала любое дорогое украшение, которое ей нравилось. Однажды она показала Гонсале малюсенькие сережки с бриллиантами, простодушно заметив:

— Такая прелесть! И стоит недорого — всего пять тысяч реалов.

— По-твоему, это недорого? — изумилась Гонсала. — Если не ошибаюсь, в долларах это составит приблизительно тысячи три!

— Ну и что? Разве жена директора верфи не может позволить себе такую покупку? — парировала Бетти.

Тут Гонсала и рассказала ей об истинном положении Арналду на той верфи.

— Ну, я же не знала, — пожала плечами Бетти.

— А я тебя и не упрекаю. Просто нам всем надо учиться жить экономно. По крайней мере, до той поры, пока мой бизнес не станет приносить хоть какой-то доход.

— Ладно, буду экономить, тем более что мне к этому не привыкать, — печально усмехнулась Бетти.

После этого разговора Гонсала еще раз посоветовала сыну быть более откровенным с женой и вместе преодолевать всяческие трудности.

— Если хочешь, чтобы у тебя была крепкая семья, ты должен сделать Бетти своей союзницей.

— Но она же ничего в этом не смыслит и вообще ничего не умеет делать.

— Неправда. У нее хороший вкус. Она прекрасно переоборудовала наш дом.

— Еще бы! За такие-то деньги!

— Не скажи! Имея дурной вкус, можно было и такие деньги угробить понапрасну. Ты недооцениваешь Бетти, сынок, а я вижу в ней огромный потенциал. Она может стать твоим надежным другом на всю жизнь, если ты будешь хотя бы отчасти посвящать ее в свои дела.

Очень скоро Арналду получил возможность убедиться в правоте матери. Он пригласил на ужин одного влиятельного бизнесмена в надежде заключить с ним выгодный контракт. Но этот бизнесмен — сеньор Афонсу — сказал, что не любит ресторанов. И Арналду ничего не оставалось, как пригласить его к себе домой вместе с супругой.

По случайному совпадению Гонсала в тот вечер устраивала презентацию в своем салоне и не могла помочь сыну в приеме столь важных гостей.

— Понимаешь, этот Афонсу — ярый приверженец старых добрых традиций, дом, семья, дети для него — святое. Он твердит об этом в каждом своем интервью. Вот почему я хотел устроить этакий добропорядочный семейный ужин.

— Но у тебя есть жена. Скажи ей, она все устроит.

— У нее же не было подобного опыта. А сделка с Афонсу для меня очень важна. Придется прибегнуть к услугам какой-нибудь фирмы, специализирующейся на организации приемов.

— Ты напрасно волнуешься, — сказала Бетти, услышав, о чем говорят муж и свекровь. — Я вполне могу справиться с этим. Все будет в лучшем виде, дорогой!

Гонсала поддержала ее, и Арналду вынужден был согласиться с ними, мысленно приготовившись к провалу.

Ирасема тоже предрекала Бетти полный провал, о чем прямо говорила не только Лукресии — другой служанке, но и Арналду, с которым у нее были давние, скрытые от посторонних глаз отношения.

Он разделял ее опасения, оттого и злился, защищая Бетти:

— Ты просто ревнуешь меня к моей жене. Но я не могу развлекаться с тобой, как прежде. Я теперь — добропорядочный семьянин, запомни это!

Надо сказать, что неприязнь Ирасемы к молодой госпоже была взаимной — Бетти тоже ее недолюбливала.

— Ирасема, мне не нужно, чтобы ты крутилась в гостиной после прихода гостей, — заявила она.

— Почему? — вспыхнула та.

— Одна из причин — твой резкий голос и заносчивый тон, непозволительный для прислуги.

— Но я всегда подавала на приемах у доны Гонсалы!

— А у меня не будешь! Аугусту справится с этой задачей гораздо лучше.

Когда Бетти, отдав необходимые распоряжения, вышла, Ирасема сказала Лукресии:

— Она думает, этот праздник будет длиться вечно. А я знаю, что ничего у нее не получится. Помяни мое слово: Арналду не из тех, кто станет ее долго терпеть!

Спустя несколько часов Ирасема вынуждена была признать, что, по крайней мере, одно ее предсказание не сбылось: ужин, устроенный Бетти, удался на славу, и Арналду получил выгодный контракт.

Во время ужина Афонсу, уединившись с Арналду, сказал ему:

— У вас замечательная супруга! Она сумела найти общий язык с чопорной неразговорчивой доной Матилди, а это далеко не каждому удается. Вам в отличие от меня очень повезло. Для бизнесмена очень важно иметь обаятельную, приветливую жену. Это способствует деловым связям.

— Да, Бетти — человек неординарный, особенный! — с гордостью произнес Арналду. — Тут мне действительно очень повезло!

После этого приема и удачно заключенной сделки Бетти и Арналду очень сблизились. Гонсала не могла нарадоваться, глядя на них. Арналду теперь каждую свободную минуту стремился провести с Бетти и сыном, даже если ребенок плакал, капризничал — Арналду это не раздражало. Он брал малыша на руки, что-то говорил ему тихонько, и тот вскоре успокаивался.

— Ты знаешь какой-то заговор? — удивлялась Бетти. — Поделись со мной своим секретом. Что ты ему сейчас нашептывал?

— Я говорил: когда ты подрастешь, мы будем вдвоем ходить на футбол. Бразильский футбол — самый лучший в мире! — отвечал с улыбкой Арналду. — Похоже, мое предложение ему понравилось. А если говорить серьезно, то я лишь теперь начал ощущать себя отцом. Это такое странное, но очень приятное чувство!

Бетти была счастлива слышать от Арналду такие признания. Все ее обиды и сомнения остались в прошлом. Она ощущала себя счастливой матерью и любимой женой.

Однако эта идиллия, казавшаяся Бетти незыблемой, очень скоро была нарушена. И причиной семейного разлада стала та случайная встреча с Раулом, после которой не только он лишился покоя, но и Бетти.

Вернувшись, домой, она все время о том, как Раул прижимал к себе ребенка. И думала, думала…

К несчастью, на прогулке вместе с ней была Ирасема, которая не упустила случая досадить госпоже и рассказала Арналду, что Бетти позволяла какому-то мужчине брать на руки мальчика.

— Мне показалось, что эта встреча была не случайной, — говорила она. — Тот парень смотрел на сеньору такими влюбленными глазами! А как он сюсюкал с малышом!

Арналду сразу догадался, что речь идет о Рауле, и устроил Бетти скандал.

— Ты позволила своему бывшему хахалю трогать моего сына! Это возмутительно! — кричал он.

Бетти не могла стерпеть такого оскорбления и вынуждена была защищаться:

— Раул мне друг. А ты меришь всех по себе!

— Я знаю, какой он друг. Ирасема рассказала мне, как он плотоядно смотрел на тебя!

— Эту сплетницу я сегодня же уволю! — заявила Бетти.

— Не надо налить с больной головы на здоровую. Ирасема тут ни при чем, и никто не позволит тебе уволить ее! А если я узнаю, что ты встречаешься с Раулом, то пеняй на себя!

— Ты мне угрожаешь? Да как ты смеешь?! Думаешь, я стану терпеть твои угрозы?

Их ссора вполне могла перерасти в драку, но тут прозвучал телефонный звонок: Тьягу сообщил, что вылетает домой из Соединенных Штатов.

Во время телефонного Разговора с братом Арналду немного успокоился и попросил у Бетти прощения:

— Извини, я, конечно, погорячился. Но и ты, пожалуйста, не заставляй меня ревновать. Избегай встреч с этим наглым фотографом!

Поездка в Соединенные Штаты многое изменила даже во внешнем облике Тьягу: он заметно возмужал, его жесты и походка стали небрежно-раскованными. Арналду, заметив это, пошутил:

— Для полноты картины тебе следовало бы положить ноги на стол! Или ты не освоил еще самую главную, классическую позу истинного янки?

— У тебя превратное представление об американцах, братишка, — снисходительно улыбнулся Тьягу. — Ты застрял где-то на уровне голливудской продукции времен Великой депрессии.

— Боже мой, какие познания! Ты изучал там историю Соединенных Штатов?

— Я многое там изучал, — поморщился Тьягу. — Курс менеджмента в Бостоне, например. Он весьма расширил мой кругозор, но самое главное — я понял, что не имею к этому признания.

— И это основной итог твоей учебы? Там же, в Бостоне, я приобщился к рок-музыке. Даже играл в одном оркестре на клавишных. И теперь хочу организовать свою рок-группу здесь, в Бразилии. Честно говоря, я соскучился по дому, мне очень не хватало всех вас!

— А как же Валерия, она осталась в Штатах? — задал вопрос с подтекстом Арналду.

— Валерия мне здорово помогла, особенно на первых порах. Она тоже приедет сюда через неделю.

— Вы там не поженились, случайно?

— Перестань, Арналду! Я не намерен шутить на эту тему.

— Почему? У тебя такие серьезные отношения с Валерией или, наоборот, ты все еще тоскуешь по Сели?

Тьягу ушел от прямого ответа, задан встречный вопрос брату:

— А кстати, где сейчас Сели? В монастыре?

—  Да. Похоже, она твердо решила стать монахиней. Даже к отцу не приезжает, хотя тот, бедняга, совсем лишился рассудка.

— Это ужасно! Бедный Отавиу! Он по-прежнему в психбольнице?

— Нет, дома. Он стал тихим, только очень странным. Но, несмотря на это, мой сын его обожает. Они оба лопочут на каком-то своем языке.

— Ты тоже переменился, — не без удивления отметил Тьягу. — Не ожидал увидеть тебя таким степенным отцом семейства!

— Я сам от себя этого не ожидал, — развел руками Арналду. — Но видимо, годы берут свое. Вот так и ты — не успеешь оглянуться, как станешь отцом, потом дедом… Поэтому гуляй на всю катушку, пока молод и свободен. Кстати, тут недавно звонила Жуана — спрашивала, не собираешься ли ты возвращаться из Штатов. Так что не теряй зря времени!

Жуана справлялась о Тьягу без какой-либо надежды на взаимность. Просто она пыталась разобраться в своих нынешних чувствах к Тьягу. Он живет в Бостоне? Вместе с Валерией? И не собирается ехать домой? Ну и прекрасно! Пусть он будет счастлив! Жуана мечтала о том дне, когда она сможет искренне пожелать счастья Тьягу и не почувствовать при этом никакой боли.

Но такой день все не наступал. Узнав от Арналду, что Тьягу пока не спешит возвращаться домой, Жуана ощутила все ту же знакомую боль в груди. Значит, еще не все отгорело, не все развеялось с течением времени.

Жуана вспомнила о Сели, которая также пыталась забыть Тьягу, и подумала, что в монастыре, наверное, легче справиться с чувством безответной любви. Но Жуана — не Сели, она живет в миру и не должна от него отгораживаться. Наоборот, ей надо учиться принимать реальность безболезненно, открыто, пусть даже с риском ошибиться.

Глупо горевать о том, чего тебе не дано от Бога. Надо искать свое! Если Тьягу не любит Жуану, значит, не он предназначен ей судьбой, а кто-то другой, которого она тоже сможет когда-нибудь полюбить.

Говорят, первая любовь быстро проходит… Но, как выясняется, не у всех. Тьягу любит Валерию, хотя еще совсем недавно убивался по Сели. У него первая любовь угасла быстро. А Лусия Элена, к примеру, любит Шику с двенадцати лет и до сих пор. Не дай Бог повторить ее опыт! Жуане бы не хотелось всю жизнь страдать по Тьягу. Хотя, с другой стороны, не хотелось бы, и ушибаться так, как мама. Сколько у нее было любовных историй, и все кончались плачевно! Один Атила чего стоит! А она не падает духом. Недавно ее провожал домой какой-то очередной любитель танцев — новый ученик по имени Элиас. Жуана подслушала, как он уговаривал мать заниматься с ним дополнительно, то есть давать частные уроки. А Жуана уже знает, чем заканчиваются эти уроки! Но теперь она не осуждает мать. Пусть занимается с Элиасом, если это поможет ей залечить душевную травму, нанесенную Атилой.

Может, и Жуане стоит более внимательно отнестись к ухаживаниям Мариу — двоюродного брата Сержинью? Этот парень приехал недавно из Сан-Паулу и сразу же, с первого взгляда, влюбился в Жуану. Теперь он смотрит на нее таким же обреченным взглядом, как некогда она смотрела на Тьягу.

Так может, надо все-таки дать шанс этому приятному и симпатичному Мариу?..

Глава 3

Жулия не теряла надежды переманить в свою газету таинственную Лулу Миранда и продолжала ее поиск. Все сотрудники редакции были оповещены об этом и тоже искали Лулу по своим каналам. Раул и Вагнер помалкивали, сохраняя тайну Шику.

Сан-Марино был недоволен своими подчиненными, которые никак не могли выйти на след Лулу. Это же не иголка в стоге сена, а журналистка с крепкой профессиональной хваткой. Кто-то обязательно должен ее знать! Где-то же она училась, работала — до того, как заявить о себе с такой мощью. Можно зайти и с другой стороны — попытаться разыскать тех, кто давал Лулу Миранда эксклюзивные материалы для ее разоблачительных статей. Все это Сан-Марино высказал Вагнеру, добавив:

— Это не просто служебное задание, а мой приказ. Ты все понял?

— Да. Но даже главный редактор журнала, с которым она сотрудничает, никогда ее не видел! Она общается с ним через посредников.

— Значит, надо подкупить посредников! Или я должен тебя этому учить?

—  Ладно, я постараюсь… — глухо пробормотал Вагнер. В тот же день он позвонил Шику:

— Слушай, надо что-то делать! Сан-Марино наседает на меня. Может, мы заключим договор также через посредников? Ты будешь писать для «Коррейу Кариока» и получать гонорары, какие ни одному журналисту в нашей стране и не снились! Подумай!

— Ты не первый, кто делает мне подобные предложения. Правда, не так вот, напрямую, по телефону, а через третьих лиц.

— Набиваешь себе цену? Молодец! —  нисколько не обиделся Вагнер. — Ситуация для тебя исключительно благоприятная, грех ее не использовать. Но разве ты не хочешь вернуться в редакцию с триумфом, на белом коне?

— Честно говоря, я не готов ответить на этот вопрос. Там у вас многое изменилось…

— Да, я тебя понимаю, — сочувственно произнес Вагнер. — Хотя, может быть, именно поэтому ты и должен поспешить? А то будешь потом кусать локти.

— Позволь мне еще некоторое время подумать.

— Ладно, думай, только не слишком долго, — согласился Вагнер. — На днях тебе снова позвоню.

Шику прекрасно понял, что имел в виду Вагнер, говоря: «Будешь кусать локти». Это означало: не уступай Жулию сопернику, борись за свою любовь!

И Шику внял совету старшего товарища — пошел навестить Отавиу не днем, а вечером, рассчитывая застать дома Жулию и заодно поговорить с ней.

Обычно в таких случаях ему всегда помогала Онейди: пропускала Шику к Отавиу или к самой Жулии вопреки всем ее запретам. Но на сей раз Онейди не было дома — она теперь работала в салоне Гонсалы и задерживалась там допоздна. Поэтому Шику сразу же пришлось столкнуться с Жулией, которая не пустила его даже на порог.

— Я пришел не к тебе, а к Отавиу, — втолковывал ей Шику. — Ты не вправе решать, с кем ему нужно видеться, а с кем не нужно. Пойди и доложи отцу о том, что его хочет повидать старый добрый друг Шику.

— Какое кощунство — называть себя другом после всего, что ты натворил! — возмутилась Жулия. — Из-за тебя отец попал в ту проклятую клинику. Если бы не Лулу Миранда, он бы до сих пор там мучился. Найду ее — буду руки ей целовать!

Шику невольно усмехнулся, представив, как это может выглядеть в действительности. Но раскрывать тайну своего псевдонима не стал, произнес мягко:

— Жулия, если бы ты захотела, то вспомнила бы, как я просил тебя не отдавать Отавиу ни в эту, ни в какую-либо другую клинику. Все, что ему тогда было нужно, — это внимание и доброе отношение.

— Ты еще смеешь упрекать меня в плохом отношении к отцу?! — вскипела от негодования Жулия. — Вон отсюда!

— Я не упрекаю тебя. Просто говорю, что надо было послушаться меня, а не Сан-Марино.

— Ну да, ты сводишь с ним счеты, а мой отец — лишь игрушка в твоих руках. Ты остался не у дел и теперь хочешь любым способом отомстить Сан-Марино. Но у тебя ничего не выйдет! С твоим уходом газета стала только лучше!

— Я в этом не сомневаюсь: ведь там работаешь ты!

— Да, теперь это моя газета!

— Ну, разумеется, Я слышал, ты делаешь там большие успехи, причем не только на журналистской почве. Твой роман с боссом — у всех на устах.

— А это уже и вовсе не твое дело! Не лезь в мою жизнь!

— Да это у меня так, между прочим, сорвалось… Ты вольна в своем выборе. Только смотри, не пожалей потом, когда узнаешь всю правду об этом чудовищном человеке!

—  Убирайся вон, мелкий грязный завистник! И забудь сюда дорогу! — поставила точку в этом разговоре Жулия.

Шику ушел ни с чем, даже повидать Отавиу ему на этот раз не удалось.

В отсутствие Шику Лусии Элене позвонила Жанета.

— У меня беда, приезжай… — только и смогла сказать она, на большее не хватило сил.

Лусия Элена опрометью помчалась к подруге. Она была уверена, что беда могла прийти к Жанете только от Атилы, и не ошиблась.

— Он снова тебя осаждает? Требует денег? Или ты опять решила с ним сойтись? — засыпала она вопросами Жанету.

— Нет, все не то! —  махнула та рукой. — У тебя не хватит фантазии додуматься до того, что сделал со мной этот негодяй.

— Господи! Что же он еще мог сделать?

— Он искусно подделал мою подпись и взял огромный кредит в банке. Под залог всего моего имущества! Я разорена, Лусия Элена. Чтобы рассчитаться с долгами, мне нужно продать свою школу и этот дом!

— Постой, не горячись, — проявила хладнокровие Лусия Элена. — Если подпись фальшивая, то и долги — не твои. Надо обратиться в суд! Пусть этот вор отвечает за все, а не ты.

— Его сначала надо найти, а он наверняка уже проматывает мои денежки где-нибудь за границей. Судебное разбирательство может затянуться на годы…

— Ну и что? Пусть разбираются. Ты-то здесь при чем?

— Да как ты не поймешь? Здание танцевальной школы уже перешло в собственность банка — по залоговым документам! Сегодня ко мне явился их представитель и сообщил об этом. Так что пока суд да дело, а школу нужно закрывать сейчас.

— Выход всегда можно найти, — не сдавалась Лусия Элена. — Попроси у них отсрочку. Пусть растут проценты — деньги мы заработаем и отдадим.

— Где заработаем?! Если я закрою школу, то не смогу даже оплачивать учебуЖуаны!

— Я поговорю с Шику. Ему сейчас неплохо платят за статьи.

— Нет! Ни в коем случае! Мне страшно представить, как я скажу об этом Шику, матери и Жуане. Я и тебе открылась только потому, что боялась сойти с ума. Надо было с кем-то поделиться своим горем…

— Ты правильно поступила, дома я ничего не скажу, но завтра мы с тобой пойдем в суд. Пусть заведут дело, назначат экспертизу, установят, что подпись — фальшивая.

— Этот адвокат из банка сказал мне, что подпись подделана каким-то ультрасовременным цифровым способом, на компьютере. Представляешь? Установить, подлинная она или нет, практически невозможно.

— И все равно мы не должны терять надежды, — стояла на своем Лусия Элена. — Надо действовать!

—  Да, ты права, надо действовать, — произнесла Жанета с каким-то неистовым блеском в глазах. — Час пробил! Другого выхода у меня нет.

Лусия Элена не поняла, что на самом деле имела в виду Жанета, говоря: «Час пробил!». Да и не могла понять, поскольку не знала тайны своей подруги, которую та скрывала от всех на протяжения многих лет.

А тайна эта уходила корнями в то далекое время, когда юная очаровательная Жанета была блистательной танцовщицей, и в паре со своим партнером Варгасом завоевывала все главные призы на международных конкурсах бальных танцев.

Однажды такой конкурс проходил в Рио-де-Жанейро, в программе были латиноамериканские танцы: зажигательные румба и самбо, стремительный, изящный пасадобль, томное и страстное танго. Жанета и Варгас исполнили их так виртуозно и вдохновенно, что у членов жюри не было никаких сомнений, кому отдать пальму первенства. Бразильская пара победила с триумфом. Жанета была счастлива и оттого еще более привлекательна.

Однако, к несчастью для нее, в числе зрителей, пришедших посмотреть финальную часть конкурса, оказался Антониу Сан-Марино. Яркая, искрящаяся талантом Жанета произвела на него столь сильное впечатление, что он решил любыми средствами заполучить ее в любовницы.

И добился своего. Сначала были интервью в газете, ужины в ресторане, прогулки на яхте. Все это выглядело довольно невинно, и Жанета не сразу поняла, в какую ловушку угодила. Ей льстило внимание Сан-Марино, но замуж она собиралась выйти за Варгаса, который давно был в нее влюблен.

В отличие от Жанеты, Варгас сразу же раскусил Сан-Марино и открытым текстом объяснил ей, чем все это может кончиться: он потешится с тобой и бросит! Жанета обиделась на Варгаса, они поссорились. А Сан-Марино продолжал обхаживать ее, и она сама не заметила, как по уши в него влюбилась.

Их встречи всегда происходили тайно — Сан-Марино говорил, что не хочет раньше времени афишировать свою связь с Жанетой: «Подожди еще немного. Скоро я оформлю развод и тогда почту за счастье появляться с тобой в обществе».

Жанета ему верила, а он все тянул и тянул с разводом. Когда же она забеременела и сказала ему об этом, Сан-Марино предложил ей сделать аборт. Она воспротивилась: ей хотелось родить ребенка от любимого мужчины, да к тому же это была ее первая беременность. Тогда Сан-Марино и заявил, что не собирается на ней жениться.

— Моя жена тоже беременна. Я не могу бросить ее в таком положении.

— А меня — можешь?!

— Да, все сложилось так, что нам с тобой следует расстаться. И ни о каком ребенке, разумеется, не может быть и речи!

Жанета плакала, умоляла его развестись с нелюбимой женой и жениться на ней, любимой, но Сан-Марино был тверд в своем решении: на звонки он не отвечал, письма отсылал обратно, даже не вскрывая конвертов.

Все это время Варгас, несмотря на разлад, продолжал оставаться партнером Жанеты в танцах и единственным ее другом в жизни. Поэтому неудивительно, что именно ему она

рассказала о своей беде. Варгас не стал упрекать Жанету и говорить, что он предвидел все заранее. Любовь к этой заблудшей овечке подсказала ему другое решение: Варгас предложил Жанете выйти за него замуж, а все случившееся с ней накануне сохранить в тайне. Так она стала женой Варгаса и в браке с ним родила девочку, которую они назвали Жуаной. После родов Жанета располнела, и рассчитывать на призы в танцевальных конкурсах супруги уже не могли. Тогда-то Варгас и организовал свою танцевальную школу. С Варгасом Жанета была счастлива: он с нежностью относился к ней и к Жуане, а, кроме того, их связывало общее любимое дело, которое к тому же приносило им вполне приличный доход.

Пока был жив Варгас, Жанета никогда не вникала в проблемы менеджмента и финансов. Это все тащил на себе он — ее муж, ее надежная опора. А у нее обнаружился талант преподавателя, и она с огромным удовольствием отдавалась этой работе.

Когда же Варгаса не стало, Жанета ощутила себя беспомощной, нежизнеспособной. С детства, занимаясь бальными танцами, она привыкла к существованию в паре, где каждый шаг и жест надо делать с поправкой на партнера, который составляет с тобой единое целое. Теперь же она лишилась пары и, утратив привычный центр тяжести, лихорадочно цеплялась за пустоту, надеясь нащупать там хотя бы случайную зыбкую опору. Но под руку ей подворачивались исключительно мошенники и негодяи. Жанета все больше теряла устойчивость, и только дело, четко налаженное Варгасом, удерживало ее от опасного крена, за которым неминуемо должно было последовать падение.

Так продолжалось до тех пор, пока не появился Атила, который перещеголял всех предыдущих мошенников. Он лишил Жанеты всего, что оставил ей Варгас: танцевальной школы и дома, в котором она жила с дочерью.

Положение было катастрофическим, и Жанета, повторяя свою прежнюю ошибку, вновь принялась отчаянно искать опору в пустоте.

Ей померещилось, что в этой сложной ситуации можно опереться на Сан-Марино, и она пошла к нему со своим горем. Сан-Марино встретил ее враждебно, поскольку ничего хорошего такой визит ему не предвещал.

— Я не могу выставить тебя за дверь только потому, что здесь все знают тебя как сестру Шику, — нанес он упреждающий удар. — Но говорить нам с тобой не о чем. Ты не должна была сюда приходить.

— Я бы и не пришла, если бы это касалось меня одной. Но речь идет о нашей дочери, Антониу! Я стала жертвой чудовищной аферы, в результате которой могу лишиться и дома, школы танцев. Жуане будет негде жить, она не сможет продолжать учебу! Помоги мне, Антониу! Внеси хотя бы часть денег, чтобы я могла сохранить свой бизнес…

— Остановись, умолкни! — прервал ее Сан-Марино. — Я с первой же секунды понял, что ты пришла шантажировать меня. Но у тебя ничего не выйдет!

— Антониу, как ты можешь?.. У тебя растет дочь! До сих пор она ни в чем не нуждалась, и я не напомнила тебе о ее существовании. А сейчас она оказалась в беде! Помоги ей!

— Пусть ей помогает тот, от кого ты ее родила! Если, конечно, тебе самой известно, кто ее настоящий отец. Ведь ты спала со всеми одновременно!

— Не смей меня оскорблять! Я тогда любила тебя, и ты был у меня единственным!

— Ну вот, типичная речь шантажистки, — ответил на это Сан-Марино. — Ничего другого я и не ожидал услышать.

— Нет, Антониу, это не шантаж. Это — отчаяние! Попытка выжить и спасти своего ребенка. А если у тебя есть какие—  то сомнения, то анализ на ДНК развеет их полностью.

— Так, ты окончательно зарвалась, — пришел в ярость Сан-Марино. — А ну-ка, убирайся прочь! И не вздумай раздувать скандал, иначе тебе не поздоровится!

— Ты не человек! Ты — чудовище! — бросила ему, уходя Жанета.

«Неплохое начало дня», — подумал после ее ухода Сан-Марино. Что же будет дальше? В таком отчаянном состоянии она вполне может раструбить на весь свет, что Сан-Марино имеет внебрачную дочь и отказывается ее содержать. А если к скандалу подключится еще и братец — Шику Мота, то… даже страшно представить, что будет тогда! Не лучше ли сразу дать ей денег, чтобы она заткнулась?

С этим вопросом он и обратился к Алвару, который явился к нему в кабинет мрачнее тучи. Выслушав Сан-Марино, он ответил категорично:

— Ни в коем случае! Тут надо занять жесткую позицию: денег не давать и на генетический анализ не соглашаться! Иначе она будет доить тебя всю жизнь.

— Да она, в общем, не нахалка и не шантажистка. Похоже, у нее действительно безвыходная ситуация. Ведь до сих пор она ни разу не напомнила мне о дочери и ничего для нее не потребовала.

—  Вот пусть и впредь обходится без тебя! Знаешь, стоит только один раз дрогнуть, уступить ей, и ты сам не заметишь, как окажешься в кабале. Аппетит, как известно, приходит во время еды, а взрослая дочь требует больших расходов. Сначала колледж, потом ей захочется поехать на учебу за границу, потом встанет вопрос о приданом… Нет, женщинам нельзя потакать! Надо в зародыше пресекать все их коварные поползновения!

— Ты сегодня что-то чересчур воинственный, — заметил Сан-Марино. — Я бы легко с тобой согласился, если бы она не была сестрой Шику Мота.

— Да плюнь ты на этого Шику! Где он сейчас? Ты раздавил его полностью, лишил работы, отнял у него женщину. Он ничего не сможет сделать тебе, так же как и его сестра. Она должна получить по заслугам. Шлюх надо наказывать!

— Жанета не шлюха, — возразил ему Сан-Марино. — А ты сегодня точно встал не с той ноги. У тебя какие-то неприятности?

— Нет, наоборот: мои неприятности кончились, — нервно засмеялся Алвару. Сегодня ночью я навсегда выдворил из дома Патрисию!

— Вот это новость!.. — изумился Сан-Марино. — Какая кошка между вами пробежала?

— Не кошка, а кот! Молодой сытый котяра! Я застукал его в своей спальне. Патрисия совсем обнаглела! Я и раньше замечал за ней подобные грехи, но хотя бы она домой не приводила всех этих мачо. А тут, похоже, расслабилась, потеряла бдительность. Я же говорю: шлюхам нельзя потакать!

— Но может, вы еще помиритесь? Ты ведь любишь ее.

— Нет, я устал носить на голове эти ветвистые рога. С меня хватит! А если затоскую по женщине, то найду себе свеженькую.

— Ну, ты силен! — восхитился его самообладанием Сан-Марино. — Значит, теперь тебя ждет развод? Надо сказать, неприятная процедура!

— Ерунда! — махнул рукой Алвару. — Я же опытный юрист и составил брачный контракт с Патрисией таким образом, что смогу выставить ее из дома с одним чемоданом. И — все! Больше она от меня ничего не получит! По договору она могла рассчитывать на пожизненное содержание в обмен на супружескую верность. А поскольку это условие было нарушено, то и претендовать ей не на что. Патрисия — не дура, понимает, что проиграла по всем статьям, она не станет зря трепать нервы и мне, и себе.

Патрисия действительно не обольщалась насчет своих возможностей отсудить у Алвару какую-то недвижимость или деньги. Поэтому и ушла от него без лишнего скандала, бросив только на прощание:

— Ты давно мне осточертел! Большего жмота, чем ты, я в своей жизни не встречала. И такого мощного храпуна, как ты, мне тоже видеть не доводилось. Я должна быть счастлива хотя бы потому, что избавилась, наконец, от твоего громового храпа!

По сложившейся традиции Патрисия отправилась не в отель, а к Флоре, у которой в ту ночь как раз было любовное свидание с Бобом.

— Ты знаешь, Алвару дал мне пинка! — весело сообщила она Флоре. И я хочу попросить у тебя убежища.

Боб, услышав это из спальни, злобно выругался, а Флора ответила с присущим ей радушием:

— Ну, разумеется, ты можешь на меня рассчитывать. А что произошло? Ты перегнула палку в своих шалостях?

— Да, можно сказать и так. Но теперь это не имеет никакого значения. Гораздо хуже то, что у меня нет даже счета в банке. Кроме тряпок и кое-каких украшений — ничего! И как я терпела такого жмота столько лет?

— Ну, положим, все эти годы ты не бедствовала и развлекалась в свое удовольствие, — заметила Флора.

— Да, теперь мне будет нелегко привыкать к другой жизни, — вздохнула Патрисия. — Надо срочно выходить замуж за какого-нибудь богача! Только желательно не за такого скупердяя, как Алвару!

— И у тебя есть на примете такой богач?

— Пока нет. Но если этим заняться всерьез…

Боб Ласерда схватился за голову: сколько же времени пройдет, прежде чем Патрисия отыщет очередную жертву!

— А не лучше ли тебе изменить образ жизни? — осторожно посоветовала ей Флора. — Ты можешь работать в нашем салоне или еще где-нибудь.

— Ну что ты! Я не приспособлена к работе. Это не мой стиль. Ты потерпи меня здесь немного. Я уверена, что раскручусь довольно скоро. У меня в таких делах имеется огромный опыт!

Патрисия отправилась в душ, а Флора, войдя в спальню, сказала Бобу:

— Извини, но ты сам, наверное, все слышал…

— Да уж, слышал! —  сердито проворчал он. — Ты предлагаешь мне убраться немедленно?

— Ну, я не знаю…

— Флора, сколько это может продолжаться? Почему ты позволяешь своим подругам так беззастенчиво вторгаться в твою личную жизнь? Они ссорятся с мужьями, тешатся с любовниками, а ты, свободная женщина, из-за них не имеешь возможности принять у себя дома любимого человека! Не пора ли положить этому конец?

— Я принимаю у себя дома всех, кого хочу! — парировала Флора. — И тебя, и своих подруг.

— Нет, подруги тебе гораздо дороже, чем я. По крайней мере, когда они здесь появляются, для меня уже не остается места.

—  Но ты же сам знаешь, что все это временно. Патрисия не будет жить у меня вечно. А сейчас тебе и вправду лучше уйти, пока она не вышла из душа.

Глава 4

В тот вечер, когда расстроенная Лусия Элена вернулась от Жанеты, а Шику — от Жулии, они допоздна сидели в его комнате и говорили о превратностях судьбы, о неудачах, которые одних людей обходят стороной, а других преследует всю жизнь. Шику при этом имел в виду Отавиу, а Лусия Элена, разумеется, Жанету.

Связанная обещанием хранить чужую тайну, Лусия Элена не могла прямо сказать Шику о новой беде Жанеты, но и молчать не могла, а потому ходила вокруг да около.

— Все упрекают Жанету в излишней доверчивости, в неразборчивости, а ей просто не везет. Очень трудно встретить надежного, порядочного мужчину, не все же такие, как ты и Варгас. Мы, наверное, даже и представить не можем, что она пережила, потеряв Варгаса. Потому не нам ее судить.

— Да ее никто и не судит. С чего это ты вдруг так расчувствовалась? У Жанеты какие-то неприятности? — спросил Шику.

— Нет, у нее все по-прежнему. Просто мы с ней говорили, она вспоминала Варгаса. И я впервые поняла, какое это тяжкое горе — навсегда потерять любимого человека. Не так, как я потеряла тебя, а… Ну, ты все понимаешь…

Лусия Элена смахнула навернувшиеся на глаза слезы, и, обхватив обеими руками голову Шику, взволнованно заговорила, глядя ему в глаза:

— Ты только живи, пожалуйста! Не уходи совсем. Можешь не любить меня, не знаться со мной, но только будь жив!

— Да что с тобой сегодня? — обнял ее Шику. — Я жив, и не собираюсь помирать. С чего ты так разволновалась, глупенькая?

Оттого, что он заговорил с ней нежно и ласково, как с Констансиньей, Лусия Элена растрогалась и заплакала.

Шику осторожно стал вытирать ее слезы своей ладонью, а потом поцеловал ее — в глаза и… в губы.

Лусия Элена притихла, втянула голову в плечи как воробышек. И Шику стало нестерпимо жалко ее. Сколько лет она хранила ему верность без каких-либо шансов на взаимность! Срывалась, делала глупости, пытаясь вернуть его любовь. Потом практически смирилась с поражением, но не отступила от него — своего любимого. И в трудную минуту оказалась рядом с ним именно она, Лусия Элена, а не какая-то другая женщина. И даже когда он дрогнул, перестал писать, она сделала невероятное усилие — прежде всего над собой, чтобы спасти его. И ведь спасла! Вернула его к активной, полнокровной жизни! А он…

А он принял все это как должное. Поблагодарил, правда, в присутствии дочери, похвалил в присутствии Раула. Но разве этого она ждала от него и ждет до сих пор? И разве Шику

не известно, как истосковалась она за все эти годы по элементарной мужской ласке? И так ли уж убудет с него, если он приласкает ее пусть не из любви, из жалости, из уважения, которого она заслуживает?..

Впервые за много лет Лусия Элена оказалась в одной постели с Шику без каких-либо ухищрений со своей стороны. Ни снотворного, ни приворотного, ни какого-либо другого зелья она ему не подливала, все произошло само собой — как продолжение их доверительного разговора, как нечто естественное и… обыденное.

Да, именно обыденное, потому что не было ни страстных поцелуев, ни взаимных любовных признаний, ни того ощущения полета, который остался в памяти Лусии Элены от прежних счастливых ночей, проведенных с Шику.

Теперь он спал, безмятежно разметавшись на кровати, а она лежала с краешку, оцепенело, глядя в ночную иглу, которая постепенно становилась все прозрачнее и светлее.

Сон между тем подступал и к ней, но Лусия Элена гнала его от себя. Ей казалось, что она не должна, не имеет права уснуть, пока не поймет чего-то очень важного о себе, о Шику, об их прошлом и будущем.

Сон сморил ее, когда в комнате стало уже совсем светло.

Не обнаружив Лусии Элены ни в постели, ни на кухне, ни в ванной, Констансинья решила, что мать заночевала у Жанеты, м, наскоро позавтракав, собралась идти в колледж.

В это время вышла из своей спальни Жудити.

— Когда мама вернется, напомни ей, что мы сегодня идем в парикмахерскую, — попросила ее Констансинья. — Пусть ждет меня дома.

— А куда она умчалась в такую рань? — удивилась Жудити.

— Бабуля, ты забыла? Мама еще вчера ушла в гости к Жанете.

— Так она же вернулась! Поздно, правда, но я слышала сквозь сон, как они о чем-то говорили с твоим отцом.

— Да? — тоже удивилась Констансинья и, распахнув дверь в комнату отца, тотчас же закрыла ее вновь. Затем произнесла шепотом: — Бабуля, они спят! Вдвоем! Наконец-то!

Жудити не разделила восторга внучки. Наоборот, возмутилась:

— Спят вдвоем? Но это же безобразие! Они разведены!! Они теперь не муж и жена!

— Что с тобой? — уставилась на нее Констансинья. — Это мои папа и мама, они должны спать вместе.

— А ты иди в свою школу, не то опоздаешь! —  подтолкнула ее к дверям Жудити. — Больно грамотные все стали…

Войти в комнату к сыну она не решилась, но за дверью возмущалась так громко, что разбудила спящих.

— Побудь пока здесь, — сказал Шику Лусии Элене. — Я сам попробую ее угомонить.

Его затея оказалась напрасной. Жудити уже соскучилась по бурным семейным сценам, которые в последнее время в их доме не наблюдались, и обрушила на сына весь нерастраченный потенциал своей кипучей натуры:

— А где эта бесстыжая? Боится показаться мне на глаза? Добилась-таки своего, совратила тебя, дурака!

— Мама, не забывай, я взрослый мужчина…

— Так ты ее защищаешь? — изумилась Жудити. — Какой кошмар! Выходит, вы сговорились?!

Мама, в этом нет ничего удивительного. Мы с Лусией Эленой…

— Вы теперь не муж и жена! Вы в разводе, а значит, не должны спать вместе. Какой пример вы подаете дочери? Это же настоящий разврат!

— Не преувеличивай, не нагнетай…

— Замолчи! Я не позволю вам устроить тут дом терпимости! Никакого гражданского брака! Ты слышишь меня, развратница, — стуча кулаком в дверь спальни, кричала Жудити.

Лусия Элена поняла, что ей не удастся отсидеться в стороне, и вышла из спальни.

— Я женщина разведенная, свободная. С кем хочу, с тем и сплю! — заявила она своей бывшей свекрови, дав ей дополнительный козырь в руки.

Жудити продолжала неистовствовать, а Лусия Элена молча проследовала в душ, потом принялась готовить завтрак, тихонько напевая какую-то задорную мелодию.

Жудити тоже переместилась на кухню, собираясь продолжить свои нападки на Лусию Элену, но, увидев, что та готовит любимое блюдо Шику — лапшу с креветками, буквально захлебнулась от негодования:

— Это… это просто издевательство!.. Я не могу этого видеть!.. Я ухожу!..

Она действительно ушла из дома, громко хлопнув дверью. А Лусия Элена и Шику, оставшись наедине, почувствовали себя неловко, неуютно. Прежние, устоявшиеся отношения теперь были невозможны — после минувшей ночи. Это понимали оба, но никто не решался заговорить первым.

Завтрак тем временем был уже готов, и Лусия Элена пригласила Шику к столу.

— Садись, я приготовила для тебя креветки.

— Спасибо. Но мне пока не хочется, есть, — сказал он, тем не менее, усаживаясь за стол. — Ты прости меня… Так нелепо все вышло…

— Тебе не в чем себя винить, — спокойно ответила ему Лусия Элена. — И объяснять ничего не надо. Я многое поняла сегодня ночью.

Ее спокойствие насторожило Шику. Что за ним последует? Истерика? Бурные признания в любви? Мольбы о немедленном воссоединении в законном браке?

Она же, угадав его мысли, произнесла то, чего Шику никак не ожидал от нее услышать:

— Ты не беспокойся, я больше не стану создавать для тебя проблемы. Да, поверь мне. Сегодня ночью я поняла, что уже не чувствую прежней любви к тебе. Она осталась в прошлом… Очевидно, я перегорела, Шику!

Он не мог поверить своим ушам. И уж точно не мог поверить, что Лусия Элена говорит это искренне. Вероятно, он был вчера недостаточно ласков с ней, а может, и груб, поэтому она обиделась.

— Ты прости меня, если я вчера тебя чем-то обидел, — повинился он.

— Нет, что ты! Я благодарна тебе за эту ночь! — воскликнула Лусия Элена. — Не будь ее, я продолжала бы оставаться в неведении. Ведь я уже несколько лет гонялась за миражом и не понимала этого. И только вчера мне открылась прописная истина, что нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Прости меня. Я наделала много глупостей, доставила, тебе массу неприятностей. Сейчас мне даже стыдно вспомнить об этом!

— Нет, ты не права. Я очень благодарен тебе за все! Это я часто бывал, груб с тобой. Тебя не в чем упрекнуть — ты боролась за свою любовь, как умела.

— Да, я обожала тебя, Шику, и сейчас обожаю! Но это уже не то чувство, которое было в юности. Наша юношеская любовь ушла безвозвратно, и ты понял это намного раньше, потому что повзрослел гораздо раньше, чем я.

— Ты нашла точное слово: мы оба стали взрослыми, зрелыми, — поддержал ее Шику.

— Разница лишь в том, что ты уже нашел свой путь, свое дело, а мне только предстоит его найти.

— Мы можем работать вместе. У нас это неплохо, получается, — улыбнулся Шику. — Ты не против?

— Ну, если тебя не будет тяготить мое общество… А для меня это была бы очень хорошая школа. Мне еще многому надо научиться, прежде чем делать что-то самостоятельно.

Когда Констансинья вернулась с занятий, родители объявили ей, что они будут жить как прежде — под одной крышей, но только как друзья и коллеги по работе.

Констансинью это огорчило.

— Я сегодня целый день летала как на крыльях: думала, что вы опять сошлись. А вы!..

— Доченька, так будет лучше для всех нас, в том числе и для тебя, — пыталась внушить ей Лусия Элена, но Констансинью такие аргументы не могли убедить.

— Глупости! — отвечала она со слезами на глазах. — Если бы вы действительно думали обо мне, то жили бы как муж жена. Вот что было бы для меня лучше всего!

Еще острее отреагировала на столь неожиданную новость Жудити.

— Вы держите меня за полную идиотку! Собираетесь тайком бегать друг к дружке в кровать? Нет, голубчики, у вас этот номер не пройдет! Или женитесь опять, или пусть Лусия Элена убирается вон из моего дома. Разврата я здесь не потерплю! — заявила она.

Когда же после долгих объяснений Жудити, наконец, поверила, что ее не водят за нос, то вновь обрушила свой гнев на Лусию Элену:

— Какая же ты дура! Отказываться от такого мужчины, как мой сын! Да это же просто оскорбление для матери! Вот как ты отплатила мне за все доброе!..

Она бушевала еще долго, и унять ее удалось лишь Констансинье, которая по-прежнему была уверена, что после минувшей ночи у родителей появился шанс на возобновление их любовных отношений.

— Бабуля, ты не мешай им и не прогоняй маму. Пусть они живут так, как у них получается. Если бы ты видела, как они рядышком, в одной кроватке!.. Мне кажется, это не разрыв, а начало нового романа!

Накануне закрытия школы танцев Жанета рассказала Жуане о постигшей их беде. Плакала, просила у дочери прошения.

— Ты — единственное, что у меня есть, а я вела себя так безрассудно, поставила тебя под удар…

Жуана утешала мать, как могла, уверяла, что не держит на нее зла, что любит ее и вместе они как-нибудь выкарабкаются из этой ямы.

—  Я скоро закончу колледж и пойду работать, — говорила она, не зная, что тем самым рвет сердце Жанеты: ведь за учебу в колледже надо платить деньги, а где их брать?

Не в силах переживать такое горе в одиночку, Жанета вновь позвала к себе Лусию Элену и рассказала ей все, что скрывала до сих пор о своей связи с Сан-Марино и ее последствиях.

— Я надеялась, что он не оставит в беде меня и свою же дочь. Но в нем, похоже, нет ничего человеческого.

— Господи! Угораздило же тебя связаться именно с Сан-Марино! — сокрушалась Лусия Элена. — Шику вообще считает его монстром и мафиози. Может, это и к лучшему, что ты не взяла его грязных денег. И пусть Жуана никогда не узнает, от какого подонка она родилась!

— Да я и не собираюсь ей об этом говорить. А вот насчет денег ты, по-моему, не права. На Сан-Марино работает целая армия журналистов — людей честных и порядочных. Именно они приносят ему прибыль. Так можно ли эти деньги считать грязными? Хотя, с другой стороны, грязными они становятся, когда попадают в руки Сан-Марино. Потому что этот человек способен запятнать все, к чему ни прикоснется!

— Именно это я и имела в виду. Шику тоже работал в фирме Сан-Марино, ну и что? Он добывал деньги своим трудом и талантом. Кстати, сейчас у Шику есть выгодные предложения, в том числе и от «Коррейу Кариока». Я поговорю с ним, пусть он соглашается на их условия: мы же должны тебе как-то помочь!

— Но почему за мою глупость должен расплачиваться Шику? — продолжала упираться Жанета, все еще надеясь на какое-то чудо. — Завтра я закрою свою школу, это будет мой прощальный бал. А потом найду работу и стану выплачивать долги постепенно, ты ничего не говори Шику, прошу тебя! И особенно о Сан-Марино, этого никто не должен узнать никогда!

Лусия Элена подивилась наивности Жанеты и решила ослушаться ее. Когда к Шику в очередной раз обратились с предложением перейти в «Коррейу Кариока» и посулили многократно увеличенную ставку по сравнению с той, что он получал там ранее, Лусия Элена прямо сказала ему:

— Соглашайся! У нас нет другого выхода. Надо выручать Жанету!

Узнав, что произошло с его сестрой, Шику пришел в ярость:

— Я найду этого гада и вытрясу из него душу! Он бывает в баре у Тиао, там я его и подловлю!

Лусия Элена преградила ему дорогу:

— Тебе нельзя выходить из дома в таком состоянии. Ты, чего доброго, устроишь там погром. К тому же Атила не такой дурак, чтобы крутиться в баре Тиао, где всегда полно твоих друзей из «Коррейу Кариока». Он, скорее всего теперь прожигает жизнь где-нибудь в Майами или в Акапулько.

— И высматривает там очередную жертву, —  хмуро добавил Шику. — Да, ты права, пусть его розыском занимается полиция. А мне надо продумать все детали моего контракта с «Коррейу Кариока». Я должен прийти туда на таких условиях, чтобы никто не смог вмешиваться в мою работу, даже Сан-Марино!

Проходившая мимо Жудити услышала последнюю фразу Шику и возмутилась:

— Ты что, собираешься вернуться в «Коррейу Кариока»? Я не ослышалась?

— Шику предлагают там очень большие деньги, — пояснила Лусия Элена, вызвав огонь на себя.

— Ну да, теперь мне понятно, откуда ветер дует! Это она тебе посоветовала! А у тебя уже своего ума не осталось? И гордости не осталось ни капельки? Вот к чему приводит дружба с Лусией Эленой — ты стал таким же ненормальным, как и она!

—  Мама, не беспокойся, я в здравом уме, заверил ее Шику. — И самолюбие мое не пострадает, у меня есть возможность вернуться туда победителем. Такой расклад тебя устроит?

Жудити на мгновение задумалась, взвешивая плюсы и минусы, и пришла к отрицательному итогу:

— Нет, ты не должен туда идти. Там — Жулия Монтана. Я не могу допустить, чтобы она опять встала на твоем пути.

— Мама, я должен туда пойти, — твердо произнес Шику. — Мне нужно позаботиться о своей семье и помочь… еще одному человеку. К тому же я буду работать дома, а готовые материалы пересылать по электронной почте или передавать с Лусией Эленой. Мы будем работать вместе, и это я специально оговорю в контракте.

Шику изо всех сил старался убедить себя и своих близких в том, что проблема Жулии для него не существует, однако это было не так. Он вполне мог представить, как будет работать на новых условиях с Сан-Марино и с Жулией, но абсолютно не представлял, сможет ли терпеливо выносить их близкие отношения.

Вне всякого сомнения, это будет для него пыткой. Так стоит ли заранее обрекать себя на пытку?

Когда он поделился своими сомнениями с Раулом, тот задал ему другой, не менее острый вопрос, на который у Шику тоже не было ответа:

— А ты уже окончательно отказался от борьбы за свою любовь?

— Я мог бы ответить тебе поговоркой: насильно мил не будешь, мог бы сказать, что не хочу повторить печальный опыт Лусии Элены, и это было бы правдой, но — не всей. К несчастью, я по-прежнему люблю Жулию, тоскую по ней, а вот бороться за нее… То ли я не знаю, как это надо делать, то ли во мне что-то сломалось… Скажи, их роман продолжается?

— Не знаю, — ответил Раул совершенно искренне. — Иногда они уходят вместе с работы, но это ведь еще ни о чем не говорит! Я думаю, тебе надо готовиться к схватке, а не опускать руки. Неизвестно, кому из вас двоих будет легче, когда ты к нам вернешься. Жулии придется ежеминутно сравнивать тебя с Сан-Марино, старым перечником, и как ты думаешь, в чью пользу будет это сравнение?

— Спасибо, друг, ты вселил в меня некоторую уверенность, — улыбнулся Шику. — Передай Вагнеру, чтобы готовил контракт с Лулу Миранда, а подписывать его я буду сам — в присутствии Сан-Марино и Жулии!

Глава 5

Перспектива работать бок о бок с суперпопулярной Лулу Миранда отнюдь не радовала Ану Паулу, о чем она и говорила коллегам:

— Вы что, не понимаете, с кем нам придется иметь дело? Да она же заткнет за пояс саму Жулию Монтана! Та хоть вся на виду, потому что прямолинейна как танк. А эта — хитрая бестия! Посмотрите, как ловко она сумела создать себе рекламу: никому не известная журналистка вздумала всех подурачить, поиграть в таинственность и — попала в цель! Теперь это — громкое имя, все только и говорят о ней, гадают, какова она собой и сколько ей лет. А кто бы ее так-то уж заметил, если бы она не употребила этот простой, но весьма действенный рекламный ход?

— Ты не объективна статьи Миранда смелые и талантливые, этим они и обратили на себя внимание, — возражали ей коллеги, но Ана Паула стояла на своем:

— А мало ли среди нас талантливых журналистов? Но почему-то за нами не охотятся издатели и не соревнуются между собой, кто больше заплатит!

— Ты просто завидуешь ей, —  говорила Зезе, а Дину подшучивал над Аной Паулой:

— А может, она страхолюдина какая-нибудь, поэтому и скрывается? Может, у нее борода растет на физиономии?

— Борода растет у тебя! — сердилась Ана Паула. — Но за нее тебе не предлагают повышенную ставку.

Если Лулу и впрямь окажется бородатой, я тоже попрошу для себя прибавки у Сан-Марино!

— Вместо того чтобы юродствовать, подумал бы, каково тебе придется, когда за простенький репортаж Лулу Миранда будет получать вдвое или втрое больше, чем ты!

— Это ей придется туго, потому что она каждый день будет водить нас в бар Тиао, — расхохотался Дину. — Правда, ребята? От нас она не отвертится. Кто больше получает, тот и платит за выпивку!

— Да ну вас, комедианты, — махнула рукой Ана Паула и отправилась в кабинет к Жулии, где стала отговаривать ее брать в редакцию Лулу Миранда.

Жулия не могла понять, чем Ану Паулу не устраивает Лулу Миранда. Выскочка? Но если бы все выскочки умели писать такие острые и глубокие статьи! Будет получать самое большое жалованье? Но что же делать, если коллектив «Коррейу Кариока» не вырастил в своих рядах журналистку такого уровня и ее надо переманивать со стороны — за соответствующие деньги!

— А ты не боишься, что она тебя подсидит? — задала каверзный вопрос Ана Паула. — Судя по всему, она умеет себя подать и набить себе цену.

— Нет, я никогда не боялась конкуренции, — ответила Жулия. — Наоборот, это меня только стимулирует.

Ана Паула вышла от Жулии еще более раздраженной.

— Конечно, ей можно не бояться конкуренции: она скоро станет сеньорой Сан-Марино и получит в свое распоряжение весь его капитал. А мы будем на нее пахать, да еще и терпеть тут другую приму — Лулу Миранда!

Дину, услышав это, сказал Раулу:

— С тех пор как ты дал ей отставку, она стала невыносимой. Может, нарушишь свои принципы ради спокойствия в коллективе? Я по такому случаю тоже готов принести себя в жертву — переночевать где-нибудь вне дома, чтобы обеспечить вам интимную обстановку.

— Ты преувеличиваешь мои возможности, — в тон ему ответил Раул. — У Аны Паулы болезнь из разряда неизлечимых — мания величия. Как выяснилось, она сама претендует на роль примы и считает себя незаслуженно обойденной вниманием начальства. А тут я, увы, бессилен ей помочь.

— Ты думаешь, она потому и на Жулию нападает, и на Лулу, что видит в них опасных конкуренток?

— Другой причины я не вижу. Только напрасно она тратит нервную энергию: Лулу Миранда ей никогда не переплюнуть!

Раул засмеялся, представив, как вытянется лицо Аны Паулы, когда она узнает, кто скрывается под именем Лулу Миранда.

А как отреагирует в этом случае Жулия, он даже не смог представить — может, обрадуется, а может, станет упрашивать Сан-Марино, чтобы тот не подписывал контракт с Шику.

Отношение коллег к Жулии заметно улучшилось с тех пор, как она приютила у себя Клейтона — чернокожего парнишку, работавшего в «Коррейу Кариока» посыльным. Своего жилища у него не было, он обитал у друзей, а однажды там случилась какая-то накладка, и Клейтон попросил разрешения у Жулии переночевать в редакции. Она же предложила ему другой вариант; поехать к ней домой.

На следующий день Клейтон с восторгом рассказывал всем, как радушно приняли его в доме Жулии, как со всех сторон подкладывали ему на тарелку лакомые кусочки.

— Жулия вовсе не заносчивая. Она простая и добрая, — объявил всем Клейтон, заставив многих посмотреть на нее другими глазами.

Еще больше ему понравился Отавиу. Клейтон не отходил от него ни на шаг, и, к удивлению домашних, Отавиу вел с ним вполне осмысленные беседы.

— Посмотри, как благотворно влияет на папу Клейтон, — сказала Жулия Алексу. — Может, мы зря ограждаем его от контактов с посторонними людьми? Как ты думаешь?

— Я знаю только, что мы должны больше доверять Отавиу, — ответил тот уклончиво.

Клейтон тем временем заговорил в восторженном тоне о статьях Отавиу:

— Я не знаю никого, кто бы лучше вас написал о женщине. То были не статьи, а поэмы! Прочему бы вам не продолжить этот цикл?

Отавиу просиял от радости:

— Ты заказываешь мне цикл статьей! И обещаешь напечатать их в своей газете? Это же здорово!

— Ну, я не могу обещать, — смутился Клейтон. — Я же не главный редактор. А вот ваша дочь вправе решать такие вопросы.

— У меня три дочери. Которая из них? Жулия, ты?

Этот разговор происходил за обеденным столом, в присутствии всех членов семьи. Жулия очень обрадовалась тому, что отец впервые за последние дни узнал ее и даже имени не перепутал.

— Да, папа, я работаю в газете, которая когда-то принадлежала моему деду, в «Коррейу Кариока». Теперь ею владеет Сан-Марино, твой друг и брат. Я поговорю с ним, думаю, он согласится опубликовать то, что ты напишешь.

— Ах, Сан! — хлопнул себя по лбу Отавиу, делая вид, будто лишь сейчас вспомнил, что у него имеется такой друг и брат. — Ну да, Сан! Кажется, я его припоминаю! Он приходил к нам?

— Да, конечно.

— И ты говоришь, он самый главный начальник в газете?

— Да.

— Вот здорово! Какая удача! Поедем к нему прямо сейчас!

— Папа, тебе не обязательно ехать в редакцию. Ты пиши, а я сама все улажу с Сан-Марино.

— Когда? Ты сейчас поедешь на работу?

— Да. И Клейтон со мной.

— Тем лучше! В компании с Клейтоном я готов ехать куда угодно, —  гнул свое Отавиу. — Он такой юный, а разделяет мое старомодное романтическое отношение к женщине!

— А может, в другой раз, папа? —  попыталась отговорить его Жулия, но Отавиу был полон решимости ехать в редакцию немедленно.

Алекс отозвал его в сторону и тихо спросил:

— Что ты затеял? Зачем тебе надо ехать в газету? Тебя же там принимают за сумасшедшего.

— Пусть принимают, это мне и нужно.

— А ты подумал о Жулии? Ей будет неловко перед коллегами, когда ты станешь там изображать из себя помешанного!

— Как раз о Жулии я и думаю, — ответил ему Отавиу. — Мне нужно защитить ее от Сан-Марино. Я всем докажу, кем на самом деле является этот благодетель!

— Отавиу, не надо! — взмолился Алекс. — Оставь его в покое!

—  Нет, ты не должен мне мешать, — строго произнес Отавиу. Пойми, наконец: я не сумасшедший и сам знаю, что нужно делать!

В редакции Отавиу повел себя как истинный сумасшедший: всему удивлялся, как будто видел все это впервые, никого не узнавал, в том числе и Сан-Марино. А когда тот представился ему: «Я же твой брат Сан!» — вдруг воскликнул изумленно:

— Сан? А что ты здесь делаешь?

— Ну вот, узнал, что ты приехал, и вышел тебя поприветствовать.

— Я рад тебя видеть! — пожал ему руку Отавиу. — Знаешь, мне хотелось бы здесь работать.

— Ты когда-то работал здесь. Не помнишь?

— Да? — изобразил удивление Отавиу. — А кем? Репортером? Редактором? Хозяином?

— Нет, хозяин здесь я, — мягко произнес Сан-Марино.

— Правда? Ты Хозяин? Этого не может быть! — Продолжал юродствовать Отавиу. — Ты меня дурачишь

В толпе журналистов собравшихся вокруг Отавиу, послышались сдавленные смешки, и Жулия вынуждена была урезонить отца:

— Ты не забывай, что люди здесь работают. Не будем им мешать, пойдем в мой кабинет

— А у тебя тоже есть отдельный кабинет? — спросил Отавиу у Сан-Марино.

— Ну, естественно…

—  Так веди меня туда! — потребовал он. Я хочу посмотреть, правда ли ты здесь хозяин. В кабинете Сан-Марино ему все понравилось, он уселся за компьютер и стал беспорядочно нажимать на клавиши.

— Отавиу, это же не игрушка! — пришел в ужас Сан-Марино. — Это компьютер!

— А почему не игрушка? — удивленно округлил глаза Отавиу. — Я слышал на днях по радио про компьютерные игры. Ты работай, Сан. А я посижу тут тихо, познакомлюсь поближе с этой диковиной.

Видя, что терпение Сан-Марино на пределе, Жулия поспешила унести отца сначала в свой кабинет, а потом попросила Раула отвезти его домой.

— О, Раул! — оживился Отавиу. — Я помню тебя! Ты хороший парень. Поедем ко мне, я сварю для тебя кофе, приготовлю что-нибудь вкусненькое. Посидим с тобой, побеседуем как старые друзья.

— Хорошо, Отавиу, посидим, — на все соглашался Раул.

Отавиу же напоследок еще раз всех удивил: прощаясь, к каждому из журналистов обратился по имени, ничего не перепутав, а Жулии сказал предостерегающе:

— Ты будь, пожалуйста, осторожнее, тут всякое может случиться!

Жулия, конечно же, не восприняла это предостережение всерьез и пошла к Сан-Марино с извинениями.

— Я знаю, что не должна была ему потакать, но он так рвался в редакцию, — оправдывалась она, и Сан-Марино, как всегда в подобных случаях, утешал ее.

— Твоей вины здесь нет. Отавиу серьезно болен, я это понимаю и переживаю за него так же, как и ты. Пусть приходит сюда, когда захочет. Я готов сделать все для него и тем более — для тебя.

Он по-отечески привлек Жулию к себе, и она не воспротивилась этому, а наоборот, уткнулась головой в его плечо, исполненная благодарности за поддержку и понимание.

А Сан-Марино, до сих пор лишь намекавший ей о своих чувствах, решил, наконец, открыться полностью.

— Жулия! — заговорил он взволнованно. — Если бы ты только захотела, если бы ответила согласием… Я смог бы сделать тебя самой счастливой женщиной на свете!.. Я люблю тебя, Жулия!

Он умолк, почувствовав, как она задрожала всем телом под его руками, и, неверно истолковав эту реакцию, с жаром поцеловал ее в губы.

Жулия тотчас же отпрянула, отстранилась от него руками. В ее глазах Сан-Марино прочитал испуг, даже ужас, но это не остановило его — он пустился в пространное объяснение:

— Возможно, я выбрал не самый удачный момент для признания в любви, но ты, надеюсь, поймешь меня. Это очень сильное чувство, я больше не мог его скрывать! Я не тороплю тебя с ответом. Мне достаточно и того, что ты рядом! Просыпаюсь утром — и хочется бежать в редакцию! Потому что там ты, моя бесконечно желанная Жулия!

— Но я… — попыталась что-то возразить она, и тут же была прервана упреждающей репликой Сан-Марино:

—  Нет, ничего не говори сейчас! Главное, что у меня хватило смелости признаться тебе в своих чувствах. Ты теперь все знаешь, и со временем я надеюсь, я в этом просто уверен, ответишь мне любовью на любовь.

— Прости, — все же сочла необходимым ответить ему Жулия, — но я ничего не могу обещать. Мы всегда были с тобой друзьями…

— Мы и остаемся друзьями! — бодрым голосом подхватил Сан-Марино, не слишком огорчившись из-за этой первой и, как он считал, вполне естественной осечки. — То, что произошло между нами сегодня, я полагаю, не должно отразиться на наших деловых отношениях.

— Да-да, — в смятении пробормотала Жулия, лихорадочно подыскивая предлог для того, чтобы как можно скорее покинуть этот кабинет. — Извини, мне сейчас должен позвонить Жуан из «Стайла» — по поводу Лулу Миранды… Я пойду?

— Конечно, иди, — мягко произнес Сан-Марино, не пряча теперь от нее своего откровенно плотоядного взора.

Домой Жулия вернулась молчаливой, подавленной, и все решили, что она огорчена поведением Отавиу, который поставил ее в неловкое положение перед коллегами.

Это дало повод Алексу укорить Отавиу в необдуманном поступке, а тот повертел у него перед носом небольшой брошюркой и хитровато усмехнулся:

— Видишь, какую книжицу я штудирую? Это инструкция по эксплуатации компьютера! Меня интересует кое-какая информация из компьютера Сан-Марино. Теперь тебе понятно, что я действую очень даже обдуманно?

— Ты хочешь проникнуть в компьютер Сан-Марино? Я за тебя боюсь! — признался Алекс.

— А ты не бойся, — засмеялся Отавиу. — С сумасшедшего, как известно, взятки гладки! Что бы я ни сделал, все спишут на мое безумие.

На следующий день он вновь отправился в редакцию «Коррейу Кариока», но уже один, без Жулии. Сразу же прошел в кабинет Сан-Марино и сказал секретарше Маре, что хозяин разрешил емуработать здесь же, рядышком за одним письменным столом.

Мара в это поверить не могла, но препятствовать Отавиу не стала.

Чуть позже в кабинет вошел Сан-Марино. Увидев Отавиу за своим рабочим столом, он едва сдержался, чтобы не вытолкать его оттуда взашей. А Отавиу с невинным видом сообщил ему:

— В редакции так шумно! Поэтому я решил поработать здесь. Надеюсь, ты не будешь возражать?

— Разумеется, нет, — расплылся в радушной улыбке Сан-Марино. — Пойдем в приемную к Маре, там есть свободный стол, за ним тебе будет удобнее писать.

— Не хочу к Маре! — уперся Отавиу. — Тут так уютно, и кресло мягкое! Я останусь здесь.

— Отавиу, мне нужно работать, — с трудом сдерживая себя, произнес Сан-Марино. — А для этого я должен сесть за свой стол. Ты в состоянии понять такую простую вещь? Тут мои бумаги, мой компьютер… Господи! Зачем ты опять сунулся в компьютер? Зачем включил его?

— Я не включал. Наверное, просто случайно нажал на кнопку. Или он сам включился. Тут же наверняка есть какое-то автоматическое устройство?

— Отавиу, с твоими представлениями об этом устройстве нельзя даже подходить к компьютеру. Иди в Комнату к Маре! Из-за тебя я не могу работать.

— А ты постарайся! — продолжал издеваться над ним Отавиу. — Садись рядышком и работай. А не то Жулия тебя уволит. Она очень строгая!

— Да причем тут Жулия, Отавиу? Ты совсем ничего не понимаешь?

— Я все понимаю: тут Жулия верховодит!

— Нет, я больше так не могу!.. — сдался Сан-Марино.

Сейчас позову Жулию, и пусть она сама с тобой разбирается

— Я думаю, втроем нам будет неудобно работать, —  высказал замечание Отавиу, и Сан-Марино неожиданно к нему прислушался.

— Да, ты прав, Жулию сюда вмешивать не стоит.

Он вышел, сказан Маре, что должен на время отлучиться. Ненависть к Отавиу была так сильна в нем, что он не смог бы скрыть ее перед Жулией, а это никак не входило в его планы. Поэтому он предпочел вообще выйти из редакции, немного прогуляться и взять себя в руки.

Отавиу же, поняв, что довел Сан-Марино до белого каления и тот не вернется, пока не успокоится, стал искать в компьютере то, ради чего и пришел сюда.

Когда на экране высветились цифры банковского счета, открытого его отцом в Швейцарии, Отавиу вытер испарину со лба, посидел некоторое время, откинувшись на спинку кресла, и выключил компьютер.

Затем вышел к Маре.

— У вас не найдется для меня стакана воды? — спросил он, приветливо улыбаясь. — Что-то в горле пересохло.

— Конечно же, найдется, сеньор Отавиу! Я могу сварить для вас кофе, если хотите, — с искренней готовностью ответила Мара. — Вы, наверное, меня и не помните, а я пришла сюда работать, еще, когда был жив ваш отец…

— Я прекрасно вас помню! — удивил ее Отавиу. — Вы были такой симпатичной молодой девушкой — с роскошной косой и несколько игривой челкой. Ничего не напутал?

—  Нет. Ой, как приятно это слышать от вас! — растрогалась Мара. — Я тоже помню вас молодым. Вы мне очень нравились. И тогда, и сейчас. Я всегда питала к вам особое уважение.

— Спасибо, Мара. Ты извини, я тут, кажется, немного помешал Сану и тебе доставил лишние хлопоты.

— Ну что вы! Я всегда рада вам помочь.

— Ты очень добра ко мне. И кофе у тебя замечательный, — поощрил ее старания Отавиу. — Жаль, Сана я разозлил. Так нехорошо получилось…

— А вы не придавайте этому большого значения, — посоветовала Мара, желая успокоить Отавиу. — Он вообще в последнее время кипит от злости. Сначала от него жена ушла. Потом в компании возникли финансовые трудности. Об этом никто не знает, но вам я могу сказать: положение у нашей фирмы сейчас довольно шаткое, надо возвращать кредиты, вот Сан-Марино и нервничает. Он возлагал большие надежды на какой-то счет в швейцарском банке. Ездил туда, но вернулся в ярости: кто-то снял все деньги с этого тайного счета. Представляете? Я говорю вам это, потому что вы должны быть хозяином компании, а не Сан-Марино! Так я считаю. Только пусть все это останется между нами. Ладно?

— Не беспокойся, Мара, я тебя не выдам, — пообещал Отавиу. — Но и ты меня не выдавай, договорились?

Обменявшись многозначительными взглядами, они продолжали пить кофе.

За этим занятием и застали их Сан-Марино и Жулия.

Она сразу же принялась отчитывать отца, но Сан-Марино, к тому времени уже вполне овладевший собой, увлек ее в свой кабинет.

— Пойдем, пойдем, дай Отавиу спокойно попить кофе. А потом он к нам зайдет.

Отавиу больно резануло это «к нам», но он сдержал себя, не уверенный в том, стоит ли ему сейчас устраивать здесь скандал.

А тем временем Жулия клятвенно заверяла Сан-Марино, что запретит Отавиу появляться в редакции, что вообще не станет выпускать его из дома.

— Пусть Алекс за ним следит, а если этого будет мало — найму дополнительную охрану! — горячилась она. — Нельзя же допускать, чтобы он вообще парализовал нам тут работу!

Дверь в кабинет была прикрыта неплотно, и Отавиу все это услышал, но не двинулся с места, а лишь стиснул зубы и сжал кулаки. Потом до него донесся вкрадчивый голос Сан-Марино:

— Не надо так волноваться, Жулия. Мне больно это видеть. Ты же знаешь, как я люблю тебя!

Отавиу подумал, что он просто не имеет права отсиживаться в стороне. Ворвавшись в кабинет, он кинулся на Сан-Марино, который в тот момент обнимал Жулию, и стал его душить.

— Бандит! Негодяй! Не смей трогать Жулию своими грязными руками! — кричал он.

На крик прибежала Мара, и вдвоем с Жулией они оттащили Отавиу от Сан-Марино.

Жулия повезла отца домой, а он всю дорогу изумлялся:

— Так ты говоришь, что схватил Сана за горло и едва не задушил его? Надо же! Ничего не помню!..

Вечером Жулии позвонил Сан-Марино. Узнав, что Отавиу чувствует себя хорошо и напрочь не помнит о своей недавней выходке, он, тем не менее, предложил отправить его в больницу.

На следующий день он повторил это более настойчиво, но Жулия не поддалась на его уговоры.

— Как раз вчера нам позвонила Лидия, папина спасительница. На днях она возвращается из Англии. Я очень на нее надеюсь.

— Но ты изведешься за эти дни, — не уступая Сан-Марино. — Он может сорваться в любой момент. Ты, наверное, и так всю ночь не спала? У тебя усталый вид.

— Да, я плохо спала, — подтвердила его догадку Жулия, — но с папой это не связано. Мне опять снился кошмар, который мучает меня уже давно. Раньше я вообще не могла вспомнить, что именно мне снилось. Только ужас всегда был один и тот же. А теперь, когда просыпаюсь, помню какой-то мужской голос и страшный шум — как будто кто-то бьет посуду, много посуды… Ты не знаешь, что бы это могло значить?

— Нет-нет, я не знаю, — глухим от волнения голосом ответил Сан-Марино.

Жулия это волнение заметила.

— Я напугала тебя своим рассказом? Прости меня, пожалуйста.

— Ерунда, уже все прошло. Ты не обо мне беспокойся, а о себе. Может, поедем куда-нибудь, отдохнем? Хотя бы на пару деньков!

— Но как же я могу бросить папу в таком состоянии? Нет, я никуда не поеду, — твердо ответила она.

Глава 6

В день подписания контракта с Лулу Миранда в редакции собрались все сотрудники. Никто не хотел ехать на журналистские задания, пока не увидит таинственную Лулу. Вновь стали гадать о том, как она выглядит. Клейтон был уверен, что она — красавица, Делон в этом усомнился.

— Ум и красота редко встречаются в одной женщине. Как правило, Господь наделяет их либо тем, либо другим.

Клейтон не согласился со старшим товарищем:

— Я бы не сказал, что это такая уж большая редкость. Даже у нас в редакции много и умных, и красивых женщин. Например, Ана Паула… Правда, Раул?

— Да, Ана Паула красивая, спору нет, — ответил тот.

Она фыркнула недовольно:

— Тоже мне, выискался умник! А мы, значит, не дотягиваем до тебя своим скромным умишком?

—  Я же не о себе говорил, а о Лулу Миранда, пожал плечами Раул. — В том, что она умная, надеюсь, никто не сомневается? А я готов поспорить, что и внешность ее произведет на вас неизгладимое впечатление! Вы просто все упадете!

—  Ты что, знаком с ней? —  загалдели все хором.

— Нет, мне интуиция подсказывает, —  с трудом удержался от пари Раул.

Он опасался, что Сан-Марино может передумать и не подписать контракт, когда увидит Шику, и даже уговаривал друга не объявляться здесь раньше времени. Но Шику принял иное решение, посчитав, что настала пора сыграть в открытую.

Когда он вошел в редакцию, все обрадовались и стали бурно приветствовать его, забыв о Лулу Миранда. Шику же был взволнован и на приветствия отвечал рассеянно.

— Извините, ребята, — сказал он, наконец, — я должен пройти к вашему патрону, он выделил мне время для интервью.

— Ты будешь брать интервью у Сан-Марино?! — изумились все, кроме Раула. —  И он согласился? Что же должно было произойти?

— Я потом вам все расскажу, когда выйду от него, — пообещал Шику.

Неожиданной преградой на его пути встала Мара, буквально загородив собой дверь, ведущую в кабинет Сан-Марино.

— Шику, я очень рада тебя видеть, но пустить к шефу не могу. У него сейчас Жулия и Вагнер, а с минуты на минуту должна прийти еще одна журналистка, с которой они собираются подписывать контракт.

— Эта журналистка — я! — пояснил Шику, но Мара ему не поверила.

Шику пришлось сделать обманное движение, чтобы отвлечь ее внимание и в это время открыть дверь. Только так он смог попасть в кабинет Сан-Марино. Мара же, выглядывая из-за его спины, попыталась оправдаться перед шефом:

— Я говорила ему, что вы сейчас заняты, но он все равно вошел!

Далее последовал возмущенный возглас Жулии:

— Шику Мота, что ты себе позволяешь? Тебя здесь не ждали!

Ответ прозвучал для нее как гром среди ясного неба:

— А разве не вы предложили мне контракт с двойной оплатой? Ведь я — Лулу Миранда!

— Перестань паясничать!

— Жулия, не надо так волноваться, — мягко произнес Шику. — Лулу Миранда — мой псевдоним. Если не веришь, позвони в журнал «Стайл», своему приятелю Жуану, который публиковал мои статьи. Он скажет тебе, что все переговоры велись через Лусию Элену — мою бывшую жену.

—  Вагнер, ты все это знал? — строго спросил Сан-Марино, догадавшись о заговоре.

— Нет, конечно! — соврал тот, даже глазом не моргнув. — Условия контракта я обсуждал с юристом из журнала «Стайл». Очевидно, он по совместительству является и адвокатом Шику.

— Значит, ты всех нас вздумал провести? — не сдержал своего негодования Сан-Марино.

Шику ответил ему спокойно, с достоинством:

— Вовсе нет. Я начал писать под псевдонимом лишь одной целью: чтобы зарабатывать себе на жизнь. Но мои статьи получили широкий резонанс, Лулу Миранда стала популярной… Теперь вам решать, нужно ли это громкое имя вашей газете.

— Разумеется, нужно! — воскликнул Вагнер и тут же умолк под грозным взглядом Сан-Марино.

А Шику продолжал испытующе смотреть на Жулию, понимая, что сейчас все будет зависеть от ее мнения.

— Ну, я не знаю, что делать, — сказала она, апеллируя к Сан-Марино. — По контракту мы предоставляем ему такие большие права… Фактически это полная независимость…

Сан-Марино не захотел взять на себя ответственность, боясь предстать перед Жулией мелким и мстительным.

— Решай сама, — вымолвил он с натугой. —  Только подумай, не отразится ли его присутствие здесь на твоей работе.

— Я буду писать дома, а материалы передавать через свою помощницу, то есть Лусию Элену, —  напомнил Шику один из пунктов своего контракта…

— Ты хочешь превратить нашу газету в балаган? — возмутилась Жулия.

— Нет. Лусия Элена очень изменилась в лучшую сторону. Я за нее отвечаю. Тут никаких проблем не будет.

— Я думаю, мы должны поверить Шику, — вновь вступил Вагнер. — Если Лусия Элена так долго держала язык за зубами и не проболталась насчет псевдонима, то, похоже, с ней и правда произошла метаморфоза. Да и Жуан, главный редактор «Стайла» говорил о ней с большим уважением.

— Вагнер, твое давление на Жулию неуместно! — одернул его Сан-Марино.

Тот счел необходимым аргументировать свою позицию:

— Это не давление. Меня трудно обвинить в чрезмерных симпатиях к Лусии Элене. Но я считаю, что наши личные симпатии или антипатии не должны мешать интересам дела.

Жулия, конечно же, поняла, что это — камешек в ее огород, и заявила:

— Я полагаю, мы можем заключить сделку при одном условии: он должен подписывать статьи псевдонимом «Лулу Миранда». Шику Мота здесь никому не интересен!

Сан-Марино угрюмо молчал, Шику тоже не спешил соглашаться. И тут опять очень кстати прозвучало мнение Вагнера:

—  Мне кажется, это разумное решение. Как ты считаешь, Антониу?

— Я с самого начала дал Жулии карт-бланш, — ответил тот, не в силах произнести твердое «да» или «согласен».

Но и этого, косвенного, ответа оказалось достаточно для заключения сделки. Сан-Марино скрепя сердце поставил свою подпись под контрактом. Шику постарался сделать то же самое спокойно, без лишних эмоций. А Вагнер откровенно торжествовал:

— Отлично! Теперь увеличение тиража нам обеспечено! У тебя есть готовый материал, Шику? Давай его!

— Я копаю одно дело о коррупции… — начал было тот, но Вагнер прервал его, многозначительно улыбнувшись:

— Эту тему курирует Жулия, так что обсуди все с ней, в спокойной обстановке. А я пока соответствующим образом подготовлю коллег, чтобы они не устраивали тут овацию, — добавил он специально для Сан-Марино.

Шику отправился вместе с Жулией в ее кабинет, и там она, потупив взор, поблагодарила его за участие в судьбе Отавиу:

— Если бы не твоя статья, он бы до сих пор находился там…

— Я хотел бы повидать Отавиу. Надеюсь, теперь ты меня пустишь к нему? — воспользовался случаем Шику, но получил отказ:

— Нет. Он попал в ту клинику из-за тебя. Ты можешь вызвать у него болезненные ассоциации. Поэтому не надо его беспокоить. И вообще, нас должны связывать только профессиональные отношения. Запомни это!

— Не волнуйся, я буду появляться здесь только в крайнем случае. Так же, впрочем, как и Лусия Элена. Все необходимые материалы мы будем посылать по электронной почте.

— Вы снова живете одной семьей? — не удержалась от вопроса Жулия, а Шику ушел от прямого ответа, оставив ей пространство для ревности.

— Да, мы все живем сейчас в квартире моей матери, — сказал он. — А как чувствует себя Отавиу? Ты можешь хотя бы сказать мне это, если не позволяешь его видеть?

— Могу. Отец очень плох. Он совсем ничего не помнит, никого не узнает, и у него по-прежнему бывают вспышки ярости.

Об очередном приступе, случившемся у Отавиу в редакции Гонсала, узнала от Онейди. Она вообще теперь начинала свой рабочий день с расспросов о состоянии здоровья Отавиу, и Онейди ей подробно обо всем докладывала. Последняя новость уязвила Гонсалу в самое сердце.

— Я поеду к нему! Это ужасно сидит дома как арестант! Представляю, каково ему сейчас! Нельзя так жестоко обращаться с человеком!

— Да никакой он не арестант, — возразила Онейди. — С ним Алекс, они о чем-то постоянно беседуют. А то, что мы решили не выпускать Отавиу из дома, так это для его же безопасности. Ведь он учинил скандал в газете, опять набросился на Сан-Марино…

— Значит, Отавиу не так уж и плох, как вы думаете, если хотел набить морду Сан-Марино! — заключила Гонсала. — Наверняка он вспомнил, что на самом деле представляет собой мой бывший муж. К Отавиу вновь возвращается память, вам это ясно?

— Дай-то Бог, — не стала спорить с ней Онейди. — Мы все с нетерпением ждем приезда доктора Лидии. А пока оберегаем Отавиу, чтобы он случайно не попал в какую-нибудь неприятную историю.

Гонсалу все эти доводы не убедили. Она считала, что должна лично поддержать Отавиу в трудную минуту.

— Я думаю, вы тут управитесь без меня, — сказала она Флоре и Онейди, — а мне надо еще позвонить Бетти: пусть берет малыша и тоже едет к отцу. Отавиу обожает внука!

Отавиу действительно очень обрадовался гостям, хотя и разыграл, как всегда, комедию с неузнаванием и последующим «знакомством». Только внука он и на сей раз «узнал» безошибочно. Сразу начал с ним возиться, играть. Малыш был счастлив и заливисто смеялся. Кончилось это тем, что Бетти пришлось менять ему подгузники. Заодно она решила его покормить и ушла вместе с ним в другую комнату.

Алекс же, зная о взаимной симпатии Отавиу и Гонсалы, тоже вышел, предоставив им возможность побыть наедине.

Отавиу не упустил своего шанса: взяв Гонсалу за руку, стал взволнованно читать стихи — о любви, о вечной молодости в душе.

Гонсала тоже разволновалась и напомнила ему другой эпизод, связанный со стихами:

— Мы случайно встретились у моря, ты читал мне стихи, и тогда между нами впервые возникла душевная близость. Помнишь? Мы долго-долго говорили и никак не могли расстаться.

Отавиу промолчал, и Гонсала ответила за двоих:

— У нас теперь есть общая память, поскольку есть воспоминания, которые нам обоим дороги. Твоя душа все помнит, Отавиу! Я это знаю, чувствую!

Ею было сказано самое главное, после чего все слова становятся бессильными и бессмысленными. Отавиу понял это и, властно притянув к себе Гонсалу, поцеловал ее в губы.

Она в первый момент замерла, а потом с такой же страстью, ответила на его поцелуй.

Все это произошло помимо воли Отавиу, в порыве любви и нежности. Но открыться до конца перед Гонсалой он пока не мог и поэтому вновь вынужден был прибегнуть к спасительной маске сумасшедшего.

— Извини, — сказал он, выпуская Гонсалу из своих объятий, — я тебя напугал. Буйно помешанный целует красивую женщину! За это его надо отправить обратно в психушку!

Гонсала не успела ничего возразить, потому что в комнату вошла Бетти с малышом.

Смятение, в котором пребывала Гонсала, не укрылось от внимания Бетти. Передав малыша на руки Отавиу, она тихонько спросила у свекрови:

— Что тут у вас произошло? Папа наговорил чего-то лишнего?

— Нет-нет, он ничего не наговорил, — поспешно ответила Гонсала и добавила, весьма озадачив Бетти: — Когда между людьми есть духовная близость, слова не нужны.

Потом Бетти с ребенком поехала домой, а Гонсала — на работу, в свой салон.

Там она сразу же уединилась в кабинете с Флорой и рассказала ей о поцелуе.

— Веришь ли, у меня просто дух захватило! Ничего подобного я не испытывала ни разу в жизни!

— Ты давно ждала этого поцелуя, — печально произнесла Флора, — потому что давно влюблена в Отавиу.

— Да, это любовь, — согласилась Гонсала, пропустив мимо ушей печальную интонацию, с какой говорила Флора. — У меня до сих пор сердце колотится от того поцелуя!

— Но что ты будешь делать со своей любовью? — вновь попыталась вернуть ее к реальности Флора. — Выйдешь замуж за душевнобольного?

— Да, по всему выходит, что я влюбилась в душевнобольного, но ты знаешь, иногда он смотрит на меня так же, как смотрел еще до той проклятой психушки, где его мучили электрошоком.

— А как он смотрел на тебя прежде?

— С огромной нежностью… С любовью! Вообще Отавиу человек необыкновенный, я в него верю!

— Ты надеешься на его выздоровление? Или же готова принять его таким, какой он сейчас? —  попросила уточнить Флора.

Гонсала не смогла ответить на этот вопрос.

— Я пока ничего не знаю, Флора, — призналась она. —  Пусть все идет своим чередом. Время покажет, как мне лучше поступить.

Бетти тоже находилась под сильным впечатлением от увиденного в гостиной. И отец, и Гонсала явно смутились, когда она вошла. Что-то между ними все-таки произошло, в чем оба не захотели ей признаться, похоже, она им помешала, явилась некстати. Так что же это было? Объяснение в любви?

Неужели отец рискнул признаться Гонсале в своих чувствах? Он влюбился в нее давно, Бетти это знает. А что ответила ему Гонсала? Как понимать ту фразу о духовной близости?.. Еще раз обратиться с вопросом к Гонсале Бетти не отважилась, но поделилась своими догадками с Арналду.

— Ты знаешь, я сегодня стала невольным свидетелем одной трогательной сцены. Мой отец и дона Гонсала были в комнате вдвоем, и…

— На что ты намекаешь? — с возмущением прервал ее Арналду.

— Ни на что не намекаю, — растерянно произнесла Бетти. — Я только хотела тебе рассказать…

— Не надо! Я все понял. И прошу тебя уважительно относиться к моей матери. Запомни: у нее не может быть ничего общего с сумасшедшим!

—  Я тоже требую уважения к своему отцу! — вскипела Бетти. — Он не сумасшедший! Он просто потерял память.

— Это одно и то же. А еще он бросается на людей, в частности на моего отца. Знаешь, я давно хотел сказать, но все щадил твое самолюбие: ты не носи туда нашего сына! Я боюсь за него.

— Ну вот, наконец, ты открыл свое истинное лицо, — с горечью произнесла Бетти. — Теперь только осталось напомнить мне о дурной наследственности.

Это был вызов, и Арналду его принял:

— Да, я никогда не скрывал, что меня беспокоит дурная наследственность моего сына!

— Разумеется. Насколько мне известно, в моем роду сумасшедших не было! Еще неизвестно, что было бы с тобой, если бы ты, не дай Бог, перенес такую травму, как мой отец, — заметила Бетти, но у Арналду и тут нашелся веский аргумент:

— Не надо все списывать на травму. Мой отец говорит, что Отавиу с детства был не от мира сего.

— Ну, значит, тебе следовало бы разобраться в своих половых связях, — окончательно обиделась на него Бетти.

Арналду ее замечание очень уязвило.

— Лучше не напоминай мне об этом! Не то еще одно слово, и ты меня вообще больше не увидишь!

Он вышел, хлопнув дверью. И даже ночевал в комнате Тьягу.

А наутро супругов ждало новое испытание: Патрисии надоело жить в скромной квартире Флоры, и она решила переселиться в просторный особняк Гонсалы.

Первый, кого она встретила, приехав туда, был Арналду.

— Это добрый знак! — воскликнула Патрисия и бросилась ему на шею. — Я так по тебе соскучилась, Арналдинью!

Он довольно сдержанно поцеловал ее в щеку, вполне допуская, что Бетти может наблюдать за ним со стороны.

Бетти действительно увидела эту сцену из окна, и в ней взыграла ревность. А когда она узнала к тому же, что Патрисия намерена поселиться в их доме на неопределенный срок, то прямо сказала Гонсале:

— Нам с ней под одной крышей не ужиться!

Гонсала, до сих пор принимавшая сторону Бетти во всех спорных моментах, на сей раз повела себя иначе.

— Не забывай, что это мой дом, — сказала она строго. — Я получила его по закону, при разводе с Сан-Марино, и у меня есть полное право приглашать сюда своих друзей!

Бетти на этот раз промолчала.

Но уже на следующий день она увидела, как Арналду и Патрисия резвились в бассейне, и устроила обоим скандал.

Патрисия не удостоила ее даже взглядом, лишь выразительно покрутила пальцем у виска, намекая на сомнительную генеалогию Бетти. Та вскипела:

— Можешь думать обо мне что угодно, только знай: расквашу тебе физиономию, если ты будешь приставать к моему мужу!

— Ну, я же говорю — дочь своего отца! — криво усмехнулась Патрисия. — Он тоже большой любитель помахать кулаками.

Бетти уже готова была кинуться в драку, но ее удержал Арналду:

— Ты с ума сошла! Патрисия — подруга моей матери! Как тебе пришло в голову ревновать меня к ней!

— Но я же не слепая, и вижу, что она изо всех сил пытается тебя соблазнить. Если уже не соблазнила!

— Ты и впрямь сумасшедшая! — рассердился Арналду и вновь ушел ночевать к Тьягу.

Гонсала не знала, из-за чего поссорились Бетти и Арналду, но на всякий случай попросила Патрисию:

— Я знаю, ты недолюбливаешь Бетти, но она моя невестка, ей сейчас трудно, у них с Арналду идет естественная притирка характеров… Постарайся жить с ней дружно!

— Да я с ней и не ссорилась, — фыркнула Патрисия. — Эта она почему-то на меня дуется.

— Ну вот, я же вижу, что вы не ладите. А меня это удручает.

— Не беспокойся, Гонсала, из-за меня у тебя не будет проблем, — пообещала Патрисия, не собираясь при этом отказываться от Арналду.

Правда, на некоторое время она поумерила свою активность. Но скандал между супругами не утих, а разгорелся пуще прежнего — теперь уже по другой причине.

С некоторых пор Бетти стала гулять с мальчиком одна, отказавшись от услуг Ирасемы. Та заподозрила, что это неспроста, и предчувствие не подвело ее: Бетти действительно встречалась иногда с Раулом.

Встречи эти происходили не каждый день, потому что Раул продолжал делать вид, будто сталкивается с Бетти случайно, а не преднамеренно. Она, конечно, догадывалась, что это не так, но ей самой было приятно повидаться со старым другом и немного отвлечься от нескончаемых семейных дрязг.

Ирасема, тайком следившая за Бетти, никак не могла понять, с какой периодичностью встречаются эти двое, и потому ей не удавалось заранее предупредить Арналду. Но однажды терпение было вознаграждено: Бетти и Раул гуляли с ребенком по набережной, Ирасема их увидела и стремглав помчалась к Арналду, который как раз был дома.

Потом она с огромным удовольствием наблюдала издали, как беспощадно дрались Арналду с Раулом, пока их не разняли прохожие, и с не меньшим удовольствием подслушивала за дверью, как Бетти оправдывалась перед мужем, а тот не верил в случайность подобных встреч.

Бурная семейная ссора кончилась, однако, полным примирением. Оба истолковали этот приступ ревности как своеобразное проявление любви. А, вспомнив о любви, тотчас же и предались ей на своем супружеском ложе.

Глава 7

Накануне приема Лидии в доме Отавиу неожиданно появился Жувенал и попросил временного убежища. Отавиу обрадовался этому обстоятельству, рассудив, что с помощью Жувенала ему будет легче притворяться сумасшедшим перед Лидией, которую не так-то просто обмануть — при ее врачебном опыте.

Всех остальных домочадцев явление Жувенала повергло в ужас. Не догадываясь о том, что он страдает раздвоением личности, они поначалу не могли взять в толк, почему этот странный гость говорит о себе исключительно во множественном числе, то и дело, повторяя «Мы с Теобалду».

— С тех пор как мы с тобой расстались, произошло много важных событий, — объяснил он Отавиу, и тот слушал его внимательно, с искренним сочувствием. — Нас перевезли в другую комнату, а потом жена решила забрать меня домой. Я поехал туда, но не один, а с Теобалду. Не мог же я оставить его в больнице! Ты ведь это понимаешь?

— Да, конечно, — поддакивал Отавиу.

— Мы знаем, что ты нас поймешь, поэтому и убежали к тебе. Представляешь, она гонялась за нами со скалкой! Мы с Теобалду раздражали ее! Ты позволишь нам пожить у тебя некоторое время?

— Разумеется. Проходите, садитесь, сейчас попьем кофе, а потом Алекс приготовит для вас две кровати.

Выйдя с Алексом на кухню, Отавиу объяснил ему, что Теобалду существует лишь в воображении Жувенала.

— Ну, так его же надо лечить, — резонно заметил Алекс, — а не устраивать тут больничную палату. Ты посмотри на Онейди и Жулию — они в шоке! Пожалей их!

— Жувенал не опасен, — заверил его Отавиу. — Пусть хотя бы переночует здесь. Его присутствие очень помогает мне в разговоре с Лидией.

— Но ей-то ты можешь открыться!

— Нет. Береженого Бог бережет. Она может случайно проговориться Сан-Марино или Жулии. Да и вообще я не хочу посвящать ее в эту темную криминальную историю. Мне надо самому до всего докопаться!

— Отавиу, мне кажется, ты находишься в плену чудовищного заблуждения, — в который раз высказал свои сомнения Алекс. — Я даже готов поверить в то, что Сан-Марино преступник, но твои догадки относительно Евы не выдерживают никакой критики!

— А банковский счет, о котором мне рассказала Мара? По-твоему, это не аргумент в пользу моей версии? деньги с того счета могла снять только Ева!

У Алекса мурашки побежали по коже.

— А кого же мы в таком случае похоронили? — произнес он с нескрываемым ужасом.

— Не знаю, Алекс, — развел руками Отавиу. — Это мне только предстоит узнать. А ты, пожалуйста, поддержи меня — позаботься о Жувенале и… Теобалду.

Алекс вынужден был ему подчиниться, и когда спустя несколько часов приехала Лидия, женщины пожаловались ей, что тоже начинают сходить с ума.

— Представляете, — говорила Онейди, — они, все трое, требуют, чтобы я ставила еще один столовый прибор для этого невидимки и клала побольше сахару ему в кофе! Я насыпала несколько ложек, но Жувенал мне не поверил. Самое ужасное, что его поддержал и сеньор Отавиу! И даже Алекс, по-моему, немного свихнулся вместе с ними.

Жулия тоже всерьез опасалась дурного влияния Жувенала на Отавиу.

— Папа до сих пор был вполне нормальным, только ничего не помнил. Правда, у него бывали вспышки ярости. Но сейчас он общается с этим фантасмагорическим Теобалду так же, как и сумасшедший Жувенал.

— Ладно, с Жувеналом мы разберемся, — пообещала Лидия. — Отыщем его жену и подумаем, куда его отправить — домой или в клинику. А пока я хотела бы поговорить с Отавиу — так, чтобы нам никто не мешал.

Ей предоставили такую возможность, и беседа с Отавиу очень удручила Лидию.

— Не хочу вас заранее огорчать, — сказала она Жулии, — но, похоже, под воздействием электрошока в мозгу Отавиу произошли необратимые изменения. Этот изверг Вантуир заслуживает самой суровой кары! Я нашла Отавиу в гораздо худшем состоянии, чем он был перед моим отъездом.

— Значит, нет никакой надежды на выздоровление? —  упавшим голосом спросила Жулия.

— Надежда, как известно, умирает последней, — уклончиво ответила Лидия. — Завтра Алекс привезет Отавиу в клинику, мы снимем энцефалограмму, проведем другие исследования, и тогда уже можно будет сказать что-то определенное.

На следующий день, однако, Лидия столкнулась с таким феноменом, которому не могла найти объяснения.

— Это невероятно! — говорила она, показывая коллегам энцефалограмму. — Посмотрите! Разве можно сказать, что этот человек провел восемнадцать лет в летаргическом сне? В его мозге не наблюдается даже маленькой патологии! Просто чудо какое-то!

— Да, анализы прекрасные! — вторил ей Сисейру. — Но как же быть с его, мягко говоря, неадекватностью? Ведь Отавиу по-прежнему ничего не помнит, и к тому же с ним случаются припадки ярости…

— Я могу это объяснить лишь несовершенством научного значения, — призналась в полном бессилии Лидия. — Будем наблюдать за Отавиу, накапливать данные. А пока рано делать какие-либо выводы.

— Вы хотите оставить меня здесь, в больнице? — огорчился Отавиу.

— Нет, я не вижу необходимости в госпитализации, — успокоила его Лидия. — Никакого лечения мы, по сути, предложить тебе не можем. По медицинским показаниям, ты абсолютно здоров. Но вероятно, тебе нужно еще какое—  то время для психологической адаптации. Поэтому живи дома, общайся со своими близкими, занимайся любимыми делами. Просто будешь периодически приходить сюда на обследование.

Вечером Отавиу праздновал свое выздоровление в мужском обществе, и при этом беспрестанно говорил о женщинах, а точнее о Гонсале.

Алекс и Жувенал с удовольствием поддерживали эту тему, поощряя Отавиу на любовные подвиги.

— Теперь, когда ты окончательно выздоровел, пойди к ней и прямо все скажи: мол, люблю тебя, давай жить вместе, — попросту советовал Жувенал. — Я видел твою Гонсалу. У нее такие глаза!.. Их свет проникает прямо в душу…

Алекс не переставал удивляться Жувеналу: с одной стороны, этот человек явно ненормальный, а с другой — умеет хранить тайну и способен на такие тонкие наблюдения! Не менее удивлял Алекса и Отавиу: как он сумел разглядеть в Жувенале — Теобалду надежного друга и рискнул довериться ему? Дочерям и Лидии не открылся, а Жувеналу — поверил! Какой же все-таки неординарный человек Отавиу!..

— А может, тебе стоит прислушаться к мнению Жувенала? — произнес Алекс вслух. — Если он так высоко ценит Гонсалу, то, наверное, можно сказать ей всю правду. Пусть будут счастливы уже сейчас! А ведь неизвестно, сколько времени займет твое расследование.

— Ты, безусловно, прав в одном: я должен активизировать поиски нужных доказательств, — взволнованно заходил по комнате Отавиу. Мне надо порыться в письменном столе Сан-Марино!

— Ты намерен проникнуть к нему в отель? — испугался Алекс.

— Если понадобится — проникну и туда. Но Гонсала говорила мне, что он не вывозил вещи из своего домашнего кабинета. Поэтому я начну оттуда. Пойдем завтра к Гонсале, Алекс. В случае необходимости ты отвлечешь ее внимание.

— Я готов, — ответил тот без особого энтузиазма. — Но не лучше ли тебе пообщаться с ней наедине? Я не хочу быть для вас помехой.

— Ну что ты! Твое присутствие только поможет мне преодолеть смущение! — пояснил Отавиу. —  Честно говоря, я не уверен, обрадуется ли мне Гонсала. После того поцелуя она ни разу не пришла и не позвонила. Наверное, у нее не осталось сомнений в том, что я — сумасшедший.

— Так развей эти сомнения! — сказал Жувенал. — В чем же дело?

—  Нет, еще рано. Пусть все идет своим чередом, — твердо произнес Отавиу.

На следующий день он вместе с Алексом отправился к Гонсале и там продолжал свою игру, ставшую для него привычной. Возился с внуком, расточал комплименты Бетти и особенно Гонсале, потом предложил всем искупаться в бассейне, там резвился как дитя и, улучив удобный момент, незаметно исчез.

Гонсала сразу же обнаружила его отсутствие и увидела, как он входит в дом. Алекс, не спускавший с нее глаз, поспешил дать необходимые разъяснения:

— Извините, Отавиу ненадолго отлучился… в туалет.

Гонсала успокоилась, но время шло, а Отавиу все не возвращался, и она испугалась:

— Не стало ли ему плохо? Он мог получить солнечный удар!

—  Я сейчас схожу туда! — вскочил с места Алекс. — Надеюсь, Отавиу в полном порядке. Не иначе, диктует какой-то рецепт вашей кухарке.

Он направился к дому, но Гонсала не смогла спокойно нежиться в шезлонге и последовала за Алексом, создав ему ненужные осложнения. Войди в дом, Алекс стал громко звать Отавиу, надеясь, что тот его услышит и вовремя выйдет из комнаты, однако этого не произошло. Гонсала бросилась искать Отавиу по всему дому, Алекс едва поспевал за ней.

Наконец она открыла дверь комнаты Антониу и замерла в изумлении, увидев, как Отавиу роется в письменном столе.

— Что ты здесь делаешь, Отавиу? — промолвила она еле слышно.

Он оторвал взгляд от какого-то документа, внимательно им изученного, и произнес с озорной улыбкой:

— Я искал чистую бумагу, чтобы написать объяснение в любви к тебе. Но пока не нашел…

Алекс облегченно вздохнул, и Гонсала смутилась.

—  Перестать, Отавиу! Ты всех нас напугал. Пойдем к Бетти, она тоже волнуется.

— Да? А из-за чего?

— Но ты же так внезапно исчез и долго отсутствовал. Мы подумали, что тебе стало плохо.

— Нет, мне здесь очень хорошо! — Взяв ее под руку и уютно притиснувшись к ней бочком, произнес Отавиу. — Я бы хотел остаться в этом доме навсегда — вдвоем с тобой.

Но… чтобы жить с больным человеком, надо самой заболеть…

Алекс, услышав такие речи, поспешил удалиться.

А у Гонсалы почва поплыла из-под ног.

—  Отавиу, я не знаю, что и думать, — произнесла она, —  иногда мне кажется, что ты просто притворяешься…

Она хотела произнести: «больным», но Отавиу ей этого не позволил.

— Нет-нет, я действительно тебя люблю! —  выпалил он, чтобы не обсуждать его минное сумасшествие, потом испугался своих слов, однако уже в следующий момент решил идти до логического конца и крепко поцеловал Гонсалу в губы. Она, как ни в прошлый раз, не оттолкнула его. Поцелуй их вышел долгим и страстным.

А поскольку это произошло уже в коридоре, то свидетелем их поцелуя стала Лукресия — глаза и уши Сан-Марино. Она тотчас доложила обо всем хозяину. Он не мог в это поверить и поначалу отругал ее. Потом, правда, поблагодарил за верную службу и велел продолжать наблюдения.

Отавиу же тем временем ехал домой и по дороге говорил Алексу:

—  Она тоже меня любит! Сегодня я это понял с предельной ясностью!

— Я давно это понял, —  пожал плечами Алекс. — А тебе удалось что-нибудь найти в столе у Сан-Марино?

— Ах, не хочется об этом говорить, — отмахнулся от него Отавиу. Я сейчас могу думать только о Гонсале.

Приехав домой, он увидели там лечащего врача Жувенала и его жену.

— Слава Богу, вы вернулись, — сказала она. — А то мы сидим здесь уже целый час и никак не можем его увезти: ему непременно надо с вами попрощаться.

—  Не только мне, но и Теобалду, — поправил ее Жувенал. — Спасибо тебе за приют, Отавиу, и — за дружбу. Ничего не бойся, ты на правильном пути! И тебе, Алекс, спасибо. Мы с Теобалду опять навестим вас в скором времени!

Гонсала вновь рассказывала Флоре о своей встрече с Отавиу, о поцелуе и о том, как у нее заколотилось сердце и подкосились ноги. Флора сокрушенно качала головой, понимая, на какую тяжкую участь обрекает себя Гонсала, все больше втягиваясь в любовные отношения с психически нездоровым Отавиу.

—  Я вижу, ты переживаешь даже больше, чем я, — сказала ей Гонсала с некоторой укоризной. — Тебе представляется это безумием?

— Безумец Отавиу. А ты ведешь себя легкомысленно, не задумываясь о последствиях. Ведь его болезнь, вероятнее всего, будет только прогрессировать.

—  Это никому не известно, кроме Господа Бога. Но мне, например, кажется, что Отавиу вышел из клиники каким-то другим… Понимаешь, у него даже взгляд другой — не рассеянный, как прежде, а сосредоточенный, глубокий.

— Только он никого не узнает, —  язвительно заметила Флора.

— А, по-моему, он лишь делает вид, будто никого не узнает. Притворяется! Хотя я не могу понять зачем! Представляешь, вчера застала его в комнате Антониу. Отавиу рылся в его бумагах! Что он там искал? Что все это значит?

— А ты его не спросила об этом?

— Спросила. Но он так ловко отшутился! Понимаешь, слишком ловко для сумасшедшего! Это и навело меня на дополнительные подозрения…

Их разговор был прерван неожиданным приходом Сан-Марино. Он явился в салон без звонка, потому что хотел посмотреть Гонсале в глаза и понять, действительно ли Лукресия говорила правду. За годы совместной жизни Сан-Марино прекрасно изучил Гонсалу и мог по ее взгляду определить, что в тот или иной момент творилось у нее душе.

Гонсала встретила его воинственно, с вызовом, и он сразу понял, что служанка ничего не напугала.

— Та-а-к, — протянул он с подчеркнутым осуждением, —  докатилась! Дошла до точки! Завела роман с умалишенным!

Гонсала в ответ возмутилась, напомнила ему, что он теперь ей никто, она вообще не желает с ним разговаривать.

— Мне было бы все равно, если бы нас не связывали дети, — пояснил Сан-Марино. — Не позорь их, пожалуйста. Не опускайся так низко!

— Оставь эту лживую патетику, — парировала Гонсала. —  Ты повсюду трубишь, что Отавиу — твой друг и брат, и не считаешь это зазорным. А я, видите ли, общаясь с ним, могу скомпрометировать своих детей! Нет, Антониу, ты другого боишься: как бы я не сблизилась с Отавиу и не рассказала ему, по чьей милости он оказался нищим!

— Я не боюсь, я предостерегаю тебя! — поправил ее Сан-Марино. — Не смей настраивать Отавиу против меня! Это может плохо кончиться для всех нас, и, прежде всего — для тебя!

— Ты мне угрожаешь?

—  Нет, предостерегаю, — еще раз повторил Сан-Марино, прежде чем уйти.

Его наглые угрозы вывели Гонсалу из равновесия на целый день. Домой она вернулась в дурном настроении, а там ее ждал сюрприз: Валерия прибыла к ним прямо из аэропорта, с вещами. Гонсалу это сразу насторожило, давать кров еще одной гостье она не собиралась, хватит и того, что здесь живет Патрисия, которую терпеть не может Бетти! Но пока Гонсала соображала, как бы ей поделикатнее спровадить Валерию, та отдала распоряжение Ирасеме:

— Отнеси мои вещи в комнату Тьягу!

Гонсала возмутилась, но произнесла как можно сдержаннее:

— Постой, Ирасема, я хочу понять, что все это значит.

— В Бостоне мы с Тьягу жили вместе.

— Но здесь не Бостон! — возразила Гонсала.

— А какая разница? — уставилась на нее Валерия.

— Большая! Тьягу ездил туда на учебу, мы специально выделили для этого деньги. Сам он пока не научился зарабатывать себе на жизнь.

— Ну и что? — по-прежнему не понимала ее Валерия, — У него все впереди!

— Вот именно, — согласилась Гонсала. — Все впереди, в том числе и женитьба. Если хотите жить вместе — ищите работу, чтобы содержать себя!

— Мама, неужели ты не примешь Валерию в нашем доме? — с изумлением и обидой спросил Тьягу.

— Приму. Только если она будет иногда приходить к нам в гости, а не жить здесь постоянно, — отрезала Гонсала.

Валерия восприняла это как оскорбление и скомандовала: — Тьягу, вызови такси и помоги вынести отсюда мои сумки.

Исполнив приказ, он вызвался проводить Валерию до дома, а она всю дорогу возмущалась поведением Гонсалы:

—  Ты слышал, как о тебе отзывалась твоя мать? Это же элементарное неуважение к сыну! С Арналду она бы так не поступила! Никогда не думала, что Гонсала может быть такой грубой!

Тьягу было неприятно все это слышать, но он молчал, не смея перечить Валерии.

А тем временем Гонсала плакала у себя в комнате. Ей было жаль Тьягу, который оказался под каблуком у такой наглой девицы, и еще она боялась, что он может не вернуться домой, а остаться у Алвару вместе с Валерией.

К счастью, этого не произошло, поскольку Валерия не собиралась жить с Тьягу в доме отца.

Дождавшись возвращения сына, Гонсала немного успокоилась и, приняв снотворное, попыталась уснуть.

Однако это были еще не все неприятности, свалившиеся на нее в тот день. Вскоре прибежала взволнованная Ирасема и доложила Гонсале о драке, произошедшей между Бетти и Патрисией.

— Они так ругались, обзывали друг друга, а потом просто подрались. Тьягу и Арналду их еле расцепили!

— Какой ужас! — потерла воспаленные виски Гонсала. — У меня и так голова раскалывается… А из-за чего они сцепились?

— Ну, если верить молодой госпоже, то она будто бы обнаружила следы губной помады на сорочке Арналду… Она же ревнует его ко всем, даже ко мне!

— Но тебе же она не устраивала таких сцен ревности, — резко заметила Гонсала.

—  Ну и что? Будь ее воля, она бы давно меня отсюда выгнала. Так же, как пыталась выгнать сегодня дону Патрисию!

— Вот как? — рассердилась Гонсала. — Придется мне всерьез поговорить с Бетти. Она у себя?

Ирасема просияла от удовольствия, добившись такой реакции госпожи. Теперь ей хотелось увидеть, как Гонсала будет отчитывать Бетти.

— Да, у себя. Пойдемте! Она там закрылась и Арналду не хочет впускать. Я слышала, как он грозился вышибить дверь…

— Боже мой! испугалась Гонсала. — Не хватало нам еще одной драки!

Между тем ее опасения не подтвердились:подойдя к спальне Бетти и Арналду, она услышала из-за двери их голоса. Супруги ссорились, но на драку это не было похоже — так, обычное выяснение отношений.

— Надеюсь, они помирятся, —  усталым голосом произнесла Гонсала. — Не будем им мешать.

— А к доне Патрисии не хотите заглянуть? — не унималась Ирасема. — Она расскажет вам все подробности.

— Нет, на сегодня с меня хватит. Я валюсь с ног! — пожаловалась Гонсала. — Завтра со всеми поговорю.

Под воздействием снотворного она вскоре уснула и лишь утром узнала, что Бетти прямо среди ночи взяла ребенка и уехала в дом отца.

— Ничего, она скоро вернется, — сказал за завтраком Арналду. — Сама вернется, я ее просить не буду! А пока поживу в свое удовольствие холостяком.

Патрисия одобрительно улыбнулась, и Гонсале это очень не понравилось. Она впервые подумала о том, что у Бетти, возможно, имелись какие-то основания для ревности, и прямо сказала Патрисии:

—  Ты извини, но я хочу, чтобы у меня в доме был покой и чтобы мой внук не рос без отца.

— Ты что, поверила в эту чушь? Поверила психопатке, которая меня исцарапала?

— Я не собираюсь выяснять, кто прав, кто виноват, но раз вы не смогли ужиться под одной крышей…

—  Ты меня гонишь? Теперь, когда твоя невестка ушла, тут будет спокойно.

— Патрисия, ты слышала, что сказал Арналду? Бетти скоро вернется! — с плохо скрываемым раздражением промолвила Гонсала. — И я прошу не оскорблять ее в моем присутствии.

— Мама, Бетти действительно надо обратиться к психиатру, — вступился за Патрисию Арналду. — Иначе она скоро переплюнет своего отца!

Такого выпала против Отавиу Гонсала стерпеть не могла, и Арналду получил от нее сполна, а Патрисия вынуждена была пообещать, что подыщет для себя недорогой номер в отеле.

Глава 8

Несмотря на истовые молитвы Сели, мать-настоятельница день ото дня становилась все слабее. Жизнь угасала в ней, и это было очевидно всем. Только Сели продолжала упорствовать, моля Господа о выздоровлении той, которая заменила ей мать.

Умом понимая, что матушка уже стара и смерть неизбежна для каждого человека, Сели уповала на чудо, на милость Божью и — на силу своих молитв. Фактически это был бунт. Она восстала против смерти, а значит, и против основ миропорядка.

Любовь к матушке и страх ее потерять обернулись в неокрепшей душе Сели чудовищной гордыней, но она этого не осознавала и, не желая смириться с волей Господа, требовала для матушки если не бессмертия, то, по крайней мере, неограниченного продления жизни.

А такой бунт никогда добром не кончается. И в тот момент, когда матушка умерла, Сели настигло тяжкое наказание, которое называется богооставленностью.

Она так и не смогла смиряться с потерей матушки, не смогла благословить ее уход в мир иной. Вместо молитв за упокой души бесконечно дорогого ей человека Сели укоряла Господа в несправедливости и жестокости:

— Я так просила Тебя спасти ее! Ты же всемогущий, почему Ты не сделал этого! Забрал мою матушку, не пожалел меня. Больше я не буду молиться! Никогда! Никогда! Ты оставил меня, Господи, и я теперь не могу Тебе служить!..

В полном отчаянии она покинула монастырь и пошла, куда глаза глядят.

Потом ей припомнились слова покойной матушки, которая не раз говорила: «Возвращайся к отцу, живи в миру». Сели впервые с этим согласилась и, остановив проезжавший мимо грузовик, попросила довезти ее до Рио-де-Жанейро.

Водитель грузовика сразу понял, что девушка явно не в себе, и вызвался ей помочь — отнюдь не без задней мысли.

По дороге она рассказала ему о своем горе, он посочувствовал ей, накормил ее в придорожном кафе, спросил как бы, между прочим, совершеннолетняя ли она…

Сели простодушно ответила:

— Да, мне уже восемнадцать лет.

— Это хорошо, — сказал он и свернул с шоссе на ближайшую ферму. — Мне надо тут немного передохнуть, а то я могу заснуть за рулем.

Сели не заподозрила в этом подвоха и едва не поплатилась за свою беспечность и доверчивость. Лишь когда водитель стал срывать с нее платье, она поняла, что ей угрожает. По привычке мысленно обратилась к Господу, но тотчас же вспомнила, что не будет им услышана, и принялась изо всех сил отбиваться от насильника. А он уже вошел в раж, бороться с ним было непросто. И тогда Сели зубами впилась в его цепкую руку. Он взвыл от боли. А она побежала обратно к шоссе.

Машины мчались мимо нее, но теперь Сели уже боялась их останавливать и шла пешком, едва держась на ногах от усталости.

В сумерках она добралась до автостанции, однако у нее не было денег, чтобы купить билет на автобус. Доехать до дома ей помог полицейский, дежуривший на автостанции. Он устроил ее в автобус бесплатно, и на рассвете она уже была в Рио.

Подойдя к родительскому дому, Сели удивилась, что в столь ранний час там горит свет. «Не случилось ли чего с папой», — встревожилась она, не зная, что незадолго до этого сюда же вернулась Бетти и вся семья обсуждала ее разрыв с Арналду.

С появлением Сели все внимание переключилось на нее, а она рассказала им самое главное, опустив дорожные злоключения:

— Бог не услышал мои молитвы, не послал выздоровления папе, не спас от смерти матушку. Я больше не верю, ему и никогда не вернусь в монастырь.

Гнев, боль, обида, прорвавшиеся в этом признании, повергла всех в шок. Никто не мог произнести ни слова, никто не знал, как можно утешить Сели.

Первым оправился от потрясения Отавиу. Маска сумасшедшего, которой он умело, пользовался в сложных ситуациях, выручила его и на сей раз. Блаженно улыбнувшись, он произнес беспечным тоном:

— Ну и правильно! Не следует такой красивой девушке запираться в каком-то монастыре! Молодец, что вернулась домой!

Предложенный им тон сразу же подхватили Бетти и Жулия.

— Иди в душ, помойся с дороги, переоденься… ты, наверное, голодна? Садись, поешь! — говорили они, перебивая друг друга.

— Да мне, в общем, и не во что переодеться, — растерянно промолвила Сели. — Я оставила все вещи там и даже никому не сказала, что ухожу…

— Это не беда, я дам тебе свой халат, — вскочила с места Жулия.

— А я чуть позже позвоню в монастырь, успокою твоих сестер, — пообещала Бетти.

В ту ночь Бетти так и не сомкнула глаз. Солнце уже вовсю светило в окна, начинался новый день, и она не стала ложиться спать. Позвонила в монастырь, потом набрала номер Раула, попросила у него прощения за ту драку, которую устроил Арналду на набережной, сказала, что ушла от него в дом отца.

— Почему? Он тебя обидел? Поднял на тебя руку? — сразу же завелся Раул. — Он мне ответит за это! Я сейчас же поеду к нему!

—  Нет, не надо его трогать, успокойся! — закричала в трубку Бетти. — Арналду вовсе не распускал руки. Я сама ушла от него!

— Ладно, тогда я поеду к тебе. Уже поехал! — радостно сообщил Раул, — до скорой встречи!

Он мчался к Бетти, исполненный радужных надежд. Ему казалось, что Бетти затем и позвонила, чтобы сказать, как он был прав, когда уговаривал ее не выходить замуж за Арналду. Теперь Бетти понимает свою ошибку и, возможно, у нее даже хватит смелости признаться, что она всегда любила Раула, а не Арналду.

Однако вопреки его ожиданиям, Бетти только возмущалась поведением Арналду и Патрисии, но вовсе не считала, что ее замужеству наступил конец.

— Я должна была уйти хотя бы затем, чтобы выжить оттуда эту наглую шлюху! — говорила она. — Теперь Гонсала ее точно выгонит. А я вернусь и поставлю свои жесткие условия…

— Но неужели ты не понимаешь, что дело не в Патрисии? — пытался вразумить ее Раул. —  Не было бы Патрисии, так появилась бы какая-нибудь другая женщина. И не обязательно в доме, можно и на стороне найти!

— Нет, эта мерзавка постоянно провоцировала Арналду!

— Бетти, ты же сама не веришь в то, что говоришь, — укорил ее Раул. — Если бы он любил тебя, то никакая другая женщина не смогла бы его спровоцировать! Поверь мне.

— Но я же видела, как она вешалась ему на шею!

— Попробовала бы она проделать это со мной, — усмехнулся Раул. — Уверяю тебя: в другой раз ей не захотелось бы устраивать подобные эксперименты. А твой Арналду как был бабником, так им и остался. Забудь о нем, вычеркни его из своей жизни! Он тебя недостоин!

— Нет, я сделаю все, чтобы мой сын рос в нормальной семье, с отцом.

— Ну ладно, поступай, как знаешь, —  махнул рукой Раул и перевел разговор в другое русло: — Где наш малыш? Спит? Я по нему соскучился.

Бетти впервые за все время улыбнулась.

— Да, он спит. Хочешь посмотреть на него?

— Еще бы! — не поверил своему счастью Раул. — Ты мне позволишь?

— Ну конечно. Пойдем.

Они вошли в спальню, и Раул с такой нежностью смотрел на спящего малыша, что у Бетти больно сжалось сердце, ей почему-то вдруг стало жалко и Раула, и себя, и своего маленького беспомощного сынишку.

Мальчик между тем открыл глазки, потянулся в кроватке и, словно уловив настроение матери, громко заплакал.

Бетти взяла его на руки. Он тотчас же перестал плакать. А потом остановил свой взгляд на Рауле и улыбнулся ему.

Тот просиял от счастья.

— Можно я… подержу его? — робко попросил он.

Бетти передала ему на руки сына, заметив:

— Удивительно! Он сразу признал только двух мужчин — папу и тебя!

— В этом нет ничего удивительного, —  серьезно произнес Раул, но не стал дальше развивать столь деликатную тему. Только с огромной нежностью прижал к себе ребенка, словно хотел защитить его сразу от всех грядущих бед и опасностей.

С молчаливого согласия Бетти Раул стал каждый день посещать ее и ребенка, которого мысленно называл не иначе, как своим сыном.

Отавиу, издавна питавший симпатию к Раулу, охотно с ним общался. В этих беседах Раул несколько раз упоминал о Шику, говоря, что тот — искренний друг Отавиу, но соответствующего понимания не находил. Отавиу всякий раз спрашивал с удивлением:

— Шику? Кто это? Я о нем ничего не слышал.

А Шику, в свою очередь, расспрашивал Раула о состоянии здоровья Отавиу и таким образом узнал о возвращении в Бразилию Лидии.

— Я попробую подобраться к Отавиу через нее! — решил он. — Мне очень нужно с ним повидаться.

Лидия встретила Шику не очень любезно, и он понял, что здесь сказывается влияние Жулии.

— Я представляю, что вам обо мне наговорили! Досье, психиатрическая клиника, доктор-изверг… Не так ли? — прямо спросил он Лидию.

— да, что-то в этом роде, — подтвердила она. — Если я ничего не пугаю, то именно после общения с вами у Отавиу наступило обострение болезни?

— Все так, но причина обострения была не во мне, а в том эпизоде, который Отавиу вспомнил благодаря моему досье!

— Интересно! — оживилась Лидия. — А какой это был эпизод?

—  Я могу только догадываться, — с сожалением произнес Шику. — Мне с тех пор не разрешают видеть Отавиу.

— Да, я знаю. Жулия меня специально об этом предупреждала.

— А о том, что именно я разоблачил в своей статье Вантуира и вырвал из его лап Отавиу, она, конечно, умолчала?

Для Лидии это было новостью.

— Вы? — изумилась она. — Я читала эту статью, но имя автора, по-моему, было другим…

— Лулу Миранда! — подсказал ей Шику. — Это мой псевдоним.

— А почему я должна вам верить?

— Теперь это уже известно всем. Вы можете позвонить в журнал «Стайл», где была напечатана статья, или в газету «Коррейу Кариока» или спросить у самой Жулии. Все подтвердят вам, что это мой псевдоним.

— Но почему же в таком случае Жулия настроена против вас враждебно?

— Тут личный мотив, — увернулся от прямого ответа Шику. — Но к Отавиу это не имеет никакого отношения. И я пришел попросить вас о помощи. Прежде всего, мне хотелось бы узнать, действительно ли Отавиу так плох и есть ли у него шансы на выздоровление.

Лидия рассказала ему о результатах обследования и о той научной загадке, которую она безуспешно пыталась разгадать. А Шику поведал ей о своем опыте с видеокассетами, с помощью которого он когда-то активизировал память Отавиу.

— Я мог бы снова принести одну из тех кассет, но для этого мне надо встретиться с Отавиу — здесь, в вашем присутствии, или у него дома. Если бы вы поговорили с Алексом, объяснили ему, что я не нанесу вреда Отавиу! Алекс — человек разумный, но он, к сожалению, верит Сан-Марино и Жулии, а не мне.

— Что ж, я думаю, Отавиу сейчас очень нужны хорошие друзья, — улыбнулась Лидия, пообещав Шику свое содействие.

Алекс очень удивился, узнав от Лидии, что Вантуира засадил в тюрьму не кто иной, как Шику Мота. Еще больше удивился Отавиу, когда Алекс передал ему суть своего разговора с Лидией.

— Как ты думаешь, почему Жулия не сказала нам об этом? Почему она не допускает ко мне Шику?

— Ну, ты же знаешь, они в ссоре, — неуверенно произнес Алекс.

— Нет, тут кроется что-то другое, — возразил Отавиу. — Помнишь, с каким восторгом и благодарностью она говорила об авторе той статьи? Пыталась его разыскать. А когда узнала, кто он, то предпочла скрыть это от нас. Мне видятся тут происки Сан-Марино!

— Ты готов повесить на него всех собак, — недовольно проворчал Алекс, но Отавиу пояснил ему свою точку зрения:

— Меня всерьез беспокоит, что Жулия находится под сильным влиянием Сан-Марино. Он внушил ей, будто Шику — враг, а она убедила и этом тебя, да и я, честно говоря, на какое-то время усомнился в порядочности Шику. Ты не знаешь, что это за история с досье?

— Тебе лучше расспросить об этом самого Шику. Он ищет встречи с тобой. И Лидия советует вам повидаться.

— Я готов, — сказал Отавиу. — Только пусть он придет, когда ни Онейди, ни моих дочерей не будет дома.

Алекс устроил им такую встречу, и Отавиу объяснил Шику, почему вынужден притворяться сумасшедшим.

— Сан-Марино очень опасен. Он способен убить нас всех, как убил моего отца.

— Но ты же можешь выступить свидетелем на суде. Теперь, когда к тебе полностью вернулась память, никто не сможет поставить под сомнение твои показания, — заметил Шику.

— Я думал об этом, и решил не рисковать, а действовать наверняка. Ведь судьи вполне могут истолковать нос голословное обвинение как оговор. К тому же, пока дело дойдет до суда, Сан-Марино успеет организовать для меня какую-нибудь автокатастрофу.

— Да, в таких делах он большой мастер. У меня пока нет доказательств, но я уверен, что именно он расправился с Элиу Арантесом. Убрал свидетеля.

— Вот и я считаю, что мы должны сначала раздобыть неопровержимые доказательства. Ты покажешь мне свое досье?

— Разумеется. Возможно, что-то из этих материалов натолкнет тебя на какую-то догадку.

— Встречаться будем тайком, — сказал Отавиу. — Главное, чтобы Жулия ничего не заподозрила. Она безоговорочно верит Сан-Марино.

—Да, к большому сожалению, — горестно вздохнул Шику. Во время той первой встречи с Шику Отавиу не рискнул рассказать ему о Еве, а точнее, о том, что она, судя по всему, жива. Он хорошо помнил, как отреагировал на это Алекс.

Но уже в следующий раз, ознакомившись с досье и увидев, как далеко продвинулся Шику в расследовании преступных связей Сан-Марино, Отавиу понял, что только с помощью Шику можно выйти на след Евы.

— В твоих материалах отсутствует одно важное звено, — сказал он. —  Ева была сообщницей Сан-Марино, да-да, моего отца, а стало быть, и меня они обворовали вдвоем. А потом между ними что-то произошло: то ли они крупно поссорились, и Ева была вынуждена скрываться, то ли это было их совместным решением, чтобы Ева, как говорится, легла на дно. Известно только, что она в итоге обставила Сан-Марино и деньги с тайного счета отца сняла, не поделившись со своим любовником. Правда, надо отдать ей должное, часть этих денег она регулярно переводила на счет Алекса, чтобы тот мог оплачивать мое лечение.

У Шику голова кругом пошла от такого разъяснения. Он так же, как Алекс, подумал, что память у Отавиу еще не окончательно восстановилась. Если это не бред и не фантазия, то, по крайней мере, явная путаница в хронологии событий.

— Постой, я ничего не понимаю, — признался Шику. — Как Ева могла посылать деньги на твое лечение? Она же погибла вскоре после того, как ты впал в летаргию.

— Она не погибла! — огорошил его Отавиу. — Все это время Ева скрывалась, и я готов поклясться, что видел ее на свадьбе Бетти. Тогда мне никто не поверил, но ты не спеши отбрасывать эту версию. Проверь ее. У вас, журналистов, свои методы расследования и свои источники информации. Может, ты сумеешь узнать, кто снял деньги со счета в швейцарском банке? Это позволило бы ответить на многие вопросы.

— Я попытаюсь, хотя раздобыть такие сведения практически невозможно, — ответил Шику.

Воодушевленный тем, что Шику не счел его идею сумасбродной, Отавиу стад искать другие зацепки, которые смогли бы вывести его на след Евы.

— Скажи, как вела себя Ева после того, как я получил травму? —  Спросил он у Алекса. —  Приходила в больницу, ухаживала за мной?

— Да, тут она была безупречна, — ответит тот, — даже девочек оставила в Арарасе, а сама переселилась в Рио, чтобы находиться рядом с тобой.

— А может, рядом с любовником?

— Я не знаю. Во всяком случае, Сан-Марино я в больнице не видел. Это сейчас он беспокоится о твоем здоровье, а тогда… Приходил раза два, и в самом начале, когда еще было не ясно, выживешь ли ты вообще.

— Ну да, он боялся, что я могу прийти в сознание, и намеревался отправить меня на тот свет хотя бы со второй попытки.

— Он не смог бы этого сделать. В первые дни вокруг тебя было полно народа. Приезжали какие-то светила, собирали консилиумы. В палате постоянно дежурили медсестры — следили за показаниями приборов. Ну и конечно, там были я и Ева.

— Она могла встречаться с Сан-Марино вне больницы.

— Могла, — согласился Алекс. — Но все-таки, мне кажется, любовник ее в то время интересовал меньше всего. Она же была на последних месяцах беременности! Ей приходилось очень трудно. Помню, ей помогала какая-то женщина из немецкой семьи.

— А ты не можешь вспомнить поточнее, как звали эту женщину, где она жила?

— Нет, больше я ничего о ней не помню.

— Жаль. Но все равно мы должны ее разыскать! — взволнованно произнес Отавиу. — Сходи к Шику, опиши ему эту женщину. Пусть он съездит в Арарас и там наведет о ней справки.

— Я и сам могу туда поехать! — вызвался Алекс, но Отавиу остудил его пыл:

— Нет, не навлекай на себя лишних подозрений. Шику, с его журналистским опытом, тут больше подходит.

— Ну ладно, я согласен и на роль связного, — улыбнулся Алекс.

Глава 9

Вновь собравшись вместе под крышей родительского дома, сестры Монтана могли теперь вдоволь наговориться и рассказать друг другу о самом сокровенном, что их волновало.

Могли, но не решались этого сделать. Каждая из них вела внутреннюю борьбу со своими истинными чувствами и желаниями.

Бетти, бесконечно дорожившая дружбой с Раулом, упорно не хотела видеть, как сквозь эти трогательные доверительные отношения прорастает глубокая взаимная любовь.

Примерно то же происходило и с Жулией, которая из духа противоречия продолжала враждебно отзываться о Шику. При этом она рассказала Бетти, кто скрывался под псевдонимом Лулу Миранда и как Шику вновь оказался в числе сотрудников «Коррейу Кариока», но — в осуждающем тоне:

— Комедиант, фигляр, любитель эффектных трюков! Устроил дешевый фарс при подписании контракта!

Бетти эта ситуация виделась иначе. Она считала поведение Шику вполне объяснимым и оправданным. А то, что он спас Отаву, вытащив его из клиники Вантуира, ее просто восхитило.

— Какой молодец! Мы все туда ходили и ничего странного там не замечали. А Шику сумел догадаться, что папа находился в руках бандита, провел расследование, раздобыл улики… Да мы в ноги ему должны поклониться! Не понимаю, как ты после этого можешь дурно говорить о Шику!

— У него есть журналистская хватка, я не спорю, — отвечала Жулия. — Именно поэтому Сан-Марино и вернул его в газету. Но меня бесит его манера вести дела. Сейчас он поставил себя так, что никто ему не указ! Что хочу, то и пишу, а вы — печатайте! И не вздумайте мне перечить, иначе уйду в другую газету! Представляешь, он поставил условие: берите меня вместе с Лусией Эленой! С этой курицей ощипанной! Она теперь у него референт! Скажи, разве это не издевательство — надо мной, над Сан-Марино?

— Я плохо знаю Лусию Элену, — пожала плечами Бетти. — Но если Шику взял ее в помощницы, то, выходит, она не такая уж и дура. По-моему, в тебе говорит ревность.

— Глупости! — вспыхнула Жулия, — Не он же меня бросил — я сама его прогнала.

— Ну да, а теперь кусаешь локти, потому что Шику вернулся к своей прежней жене.

— Да не вернулся он к ней! — с досадой возразила Жулия. — У них очень странные отношения. Просто дурдом какой-то! Представь: живут под одной крышей, но всего лишь как друзья и коллеги по работе!

Бетти усомнилась в этом:

— Верится с трудом. Шику бы не вытерпел бесконечные приставания Лусии Элены. Скорее всего, они помирились, восстановили супружеские отношения. Вот это тебя и бесит!

— Нет, я точно знаю, что они не живут как муж и жена. Эта чокнутая Лусия Элена сделала поворот на сто восемьдесят градусов — разлюбила Шику! Она сама мне говорила:

«Сейчас я хочу только, чтобы он встретил женщину, способную оценить его по достоинству и сделать его счастливым!»

—  Невероятно! — изумилась Бетти. — Столько лет боролась за Шику и — отступила. Но, несмотря на это, вышла из борьбы с победой, а не с поражением!

Жулия была уязвлена таким отношением сестры к Лусии Элене.

— Ты говоришь о ней прямо как о героине!

— Но она действительно заслуживает уважения. Все, что ты о ней сейчас рассказала, выглядит очень достойно.

— Ой, хватит! — не выдержала Жулия. — Меня тошнит и от нее, и от Шику!

— Ты просто не хочешь признаться в том, что любишь Шику, — укоризненно покачала головой Бетти.

— Это ты не хочешь признаться, что любишь Раула. — парировала Жулия. — А я даже не вспомнила бы о Шику, если бы он опять не появился в редакции. Более того, могу тебе сказать, что на нем свет клином не сошелся! Есть и другие, более достойные, мужчины!

— Да? Это что-то новенькое! — заинтересованно воскликнула Бетти. — Ну-ка расскажи! Я же ничего не знаю.

Жулия смутилась, поймав себя на том, что ей неловко говорить о возможном романе с Сан-Марино. Однако необходимость посоветоваться с сестрой взяла верх над неловкостью, и Жулия произнесла, потупившись:

— Тут Сан-Марино… признался мне в любви… Да, представь себе! Дал мне срок подумать…

Бетти ждала чего угодно, только не этого. Больше всего ее поразило то, что Жулия, похоже, склонна всерьез рассматривать предложение Сан-Марино. Она спрашивает совета? Как будто не ясно, что Сан-Марино зарвался и надо поставить его на место!

Все это Бетти высказала сестре, не скрывая своей тревоги за нее, но Жулия не обиделась, а, наоборот, вздохнула с облегчением:

— Значит, тебе тоже кажется невозможным такое сочетание — я и Сан-Марино? Мне важно было услышать это от тебя. Потому что он хотя и мягко, но все же давит на меня. А я боюсь его обидеть. Сан-Марино мне — как отец.

— Да? Ну, слава Богу. А то мне показалось кое-что другое. Конечно, если тебя привлекает его капитал…

— Бетти, перестань! Это не мой стиль! Сан-Марино поставил меня в сложное положение своим объяснением, я не знаю, как с ним себя вести.

— А ты выходи замуж за Шику! — нашла выход Бетти, —  тогда и не понадобится что-либо объяснять Сан-Марино.

— Нет, с Шику покончено навсегда!

— А я так не думаю, — стояла на своем Бетти. — Преодолей свое дурацкое упрямство, помирись с Шику. А то еще, не дай Бог, и, правда, втянешься в роман с Сан-Марино.

— Не втянусь, не бойся.

— Да уж, не стоит. Иначе это будет перебор, — улыбнулась Бетти. — У всех романы, и непременно — с членами семьи Сан-Марино! К тому же я и Сели уже обожглись: Арналду и Тьягу оказались не слишком-то верными и надежными. Самый лучший вариант, я думаю, у папы — на Гонсалу можно во всем положиться, она не подведет!

— О чем ты говоришь? — насторожилась Жулия. — Папа и Гонсала?..

— Да, у них не просто роман, а любовь! — уверенно заявила Бетти. — Я берусь утверждать это потому, что Гонсалу не смущает даже папино нынешнее состояние. Любая другая женщина держалась бы от него подальше, а Гонсала прямо млеет в его присутствии. Ты понаблюдай за ними при случае! Они смотрят друг на друга с таким трепетом, прямо как Ромео и Джульетта!

— Или как Раул и Бетти! — вернулась к прежней теме Жулия, и беседа сестер вновь пошла по кругу.

Раул приходил к Бетти и ребенку каждый день, и его уже воспринимали в доме Отавиу как члена семьи.

Особенно ему нравилось выгуливать малыша во дворе или у моря. Он с гордым видом катил коляску, а рядом шествовала Бетти. Раулу в такие моменты думалось, что большего счастья он для себя и не желает. Пройти бы вот так, рядышком, всю жизнь! Сначала — втроем, с сыном. А потом можно и с невесткой, и с внуками, и с правнуками, если повезет.

О чем думала при этом Бетти, Раул не знал, да и никто не мог понять ее. Она продолжала твердить, что любит Арналду и ждет, когда он за ней приедет. «А Раул?» — спрашивали ее. «Раул — просто друг», — отвечала она как всегда.

— А, по-моему, ты играешь с огнем, — сказала ей как-то Онейди. — Представь, что будет, если Арналду действительно приедет и увидит здесь Раула! Может, не стоит искушать судьбу?

— Моя совесть чиста, — ответила ей Бетти. — И Арналду поймет это, если захочет вернуть меня. А если не захочет, то придумает любой довод в свое оправдание. Так почему же я должна отказывать в дружбе Раулу?

Она была уверена в своей правоте и, казалось, ничто не могло поколебать ее. Но однажды во время прогулки мальчика напугал промчавшийся на роликах подросток. Ребенок громко заплакал, Рауд подхватил его на руки и стал утешать:

— Сынуленька, не надо плакать, папа с тобой!

Бетти тотчас же вырвала из его рук малыша.

— Что за глупые шутки! Не смей так говорить! — принялась она отчитывать Раула. — У мальчика есть отец! Мой сын знает, что его папу зовут Арналду. Правда, сыночек?

Малыш продолжал плакать, и Раул мрачно пошутил:

— Видишь, он протестует, потому что его невозможно обмануть. Он чувствует своим маленьким сердечком, что его папа — Раул. Объясни это маме, сынулька!

Малыш, переключивший внимание на Раула, сначала умолк, перестал плакать, а потом весело загукал и потянулся к нему ручонками.

— Нет-нет, — сказала Бетти сыну, — дядя Раул сейчас пойдет домой. Помаши ему ручкой.

— Я. конечно, могу уйти, — серьезно произнес Раул. — Но это не изменит главного: Шикинью — мой сын! Посмотри на него, и ты сама увидишь, что он моя копия.

Когда Бетти с возмущением рассказала об этом Онейди, та поддержала не ее, а Раула:

— Я давно заметила, что они похожи, только не решалась тебе сказать. Это не мое дело.

— Вы все с ума сошли! — испуганно воскликнула Бетти. — Или просто сговорились! Шикинью не может быть сыном Раула!

— Ты извини меня, — осторожно начала Онейди, — но если Рал так говорит, значит, между вами что-то было?

— Это было один раз! По глупости, по слабости моей! Я проклинаю тот день!

— Ну, в таком случае ты не можешь быть уверена, что это ребенок Арналду.

— Нет, я лучше знаю, кто отец моего ребенка! — истерично закричала Бетти, и Онейди оставила ее в покое.

А спустя несколько часов приехал Арналду и увез Бетти с малышом к себе домой.

Вместе с Арналду приезжала и Гонсала, которой, прежде всего, хотелось повидать Отавиу. Он очень обрадовался и, лукаво усмехнувшись, шепнул ей на ухо, что может поцеловать ее при всех. Гонсала смущенно отстранилась от него, но уже в следующий момент смущаться пришлось Отавиу, потому что ему был задан прямой вопрос:

— Зачем ты притворяешься, Отавиу?

Его замешательство не укрылось от Гонсалы, и она продолжала наступление:

— Тебя выдают твои глаза. Я вижу в них то, что ты пытаешься скрыть от меня. Только не пойму — зачем.

— Это не притворство. Я действительно люблю тебя, — нашелся Отавиу. — Ты не веришь мне?

Гонсала посмотрела на него с укоризной и задала еще один вопрос, исключающий всякую двусмысленность:

— Скажи, что ты искал в кабинете у Антониу?

— Я? Когда? — попытался он увернуться от ответа, однако Гонсала проявила настойчивость:

— Когда приходил ко мне с Алексом. Он тоже все видел. Позвать его?

— Нет, не надо, я вспомнил! — остановил ее Отавиу. — Я искал свою курительную трубку!

Более нелепой отговорки придумать было трудно, поэтому оба — и Гонсала, и Отавиу — прыснули со смеху.

— Ты же не куришь трубку, — вымолвила она сквозь смех.

— Курю! — ответил он, давясь от хохота.

Статью о служебных злоупотреблениях комиссара Тавареса и его связях с мафиозными структурами Шику отнес в редакцию сам, не прибегал к услугам электронной почты. Причин для этого было достаточно. Помимо того, что ему хотелось повидать Жулию и коллег, он также предполагал неизбежные трудности с публикацией этого материала и намеревался их предотвратить. Избранная им тактика была предельно простой: Шику решил сыграть на самолюбии Жулии. Показан ей статью, он произнес задиристо:

—  Вряд ли твой обожаемый друг согласится на публикацию. Они с Таваресом повязаны! Это одна шайка-лейка!

Жулия, как и следовало ожидать, возмутилась, отчитала Шику за то, что он клевещет на Сан-Марино, пытаясь опорочить его доброе имя, но статью взяла и сама проверила все изложенные там факты. Лишь после этого отправилась к Сан-Марино.

Тот повел себя точно так, как предсказывал Шику — не захотел публиковать материал о преступлениях Тавареса, и это еще больше раззадорило Жулию. Теперь она просто обязана была добиться публикации, чтобы Шику не мог считать себя провидцем и тем более не имел оснований подозревать Сан-Марино в преступной связи с Таваресом.

Задача эта была не из легких. Жулия ведь не хотела подставлять Шику и не говорила, в чем он подозревает Сан-Марино, поскольку сама в это не верила. Однако на деле выходило, что Сан-Марино все-таки защищает коррупционера Тавареса, отказываясь публиковать статью.

—  Я давно знаю Тавареса, — говорил он. — Это честный, неподкупный комиссар и глубоко порядочный человек. А Шику Мота попросту оговорил его! Вероятно, тут какие-то личные счеты. Но наша газета не может опускаться до подобных пасквилей!

Жулия терпеливо доказывала обратное:

—  Нет, у Шику надежный источник информации. Это комиссар Серафим. Я сама говорила с ним. У него накопилось много материалов, изобличающих Тавареса, и вопрос о возбуждении уголовного дела практически решен. Через несколько дней это уже не будет сенсацией. Так что мы должны срочно отдавать статью в печать!

— Ну, если дело обстоит, таким образом, то отдавай, —  вынужден был согласиться Сан-Марино. — Хотя у меня в голове не укладывается, как такой стойкий человек мог оступиться. Мне всегда бывает очень больно, когда приходится разочаровываться в людях.

— Мне тоже, — призналась Жулия. — Вообще журналистика — жестокая профессия. Мы занимаемся разоблачением людских и общественных пороков, но это не всегда приносит удовлетворение. Иногда, кажется, что мир кишит негодяями и нет ни одного человека, на которого можно было бы положиться.

— Это бывает от усталости, — сочувственно произнес Сан-Марино. — Мне хорошо знакомо такое состояние… Знаешь, давай поедем-ка пару деньков куда-нибудь к морю! Отдохнем, расслабимся… — Увидев, как сразу же напряглась Жулия, он поспешил добавить: — Ты не бойся, у каждого из нас будет свое бунгало. Подумай над моим предложением!

— Да-да, я подумаю, — пообещала она, сжавшись под взглядом Сан-Марино и чувствуя, как этот человек обретает над ней все большую власть.

Шику был очень удивлен, узнав, что Сан-Марино согласился опубликовать его статью.

— Наверное, тебе пришлось немало постараться, чтобы уговорить его, — предположил он.

— Вовсе нет, — соврала Жулия, но Шик уловил нотки неуверенности в ее голосе и не удержался от язвительного замечания:

— Ну да, он не захотел огорчать свою любимую! Не смог отказать ей в столь невинной просьбе. Предпочел заложить подельника!

— Перестань! — рассердилась Жулия. — Не смей дурно говорить о Сан-Марино! Он не имеет никакого отношения к Таваресу, и его согласие на публикацию — лучшее тому подтверждение.

— Да у него просто не было другого выхода, — возразил Шику. — Наверняка ты рассказала ему о своей беседе с Серафимом, и он понял, что надо защищать собственную шкуру, а не выгораживать Тавареса.

— Замолчи! Я не позволю тебе оскорблять Сан-Марино!

— Жулия, неужели это так серьезно? — с болью произнес Шику. — Я долго не хотел верить слухам, но теперь сам вижу…

— Что ты видишь? Что я защищаю Сан-Марино? Так у меня есть для этого основания!

— Нет у тебя никаких оснований. Ты закрываешь глаза на очевидные факты! Вспомни, из-за чего произошел наш разрыв. Тебя испугало, что я заподозрил Сан-Марино в убийстве Элиу Арантеса. Но тогда его подстраховал Таварес, в чьей скандальной репутации теперь даже ты не сомневаешься! Так почему тебе хотя бы сейчас не задуматься: а вдруг я не ошибаюсь и насчет Сан-Марино?

—  Ты возомнил себя великим журналистом, Шику Мота, и тебе повсюду мерещатся преступники. А, кроме того, в тебе говорит зависть к Сан-Марио! Потому что ты никогда не сможешь достичь его высот! — гневно ответила Жулия, и Шику пожалел, что начал этот бессмысленный разговор.

— Что ж, выходи за него замуж. Вы друг друга стоите! — произнес он мрачно и вышел, громко хлопнув дверью.

А в это же время Сан-Марино беседовал с Алвару.

—  Мерзавец Шику Мота открыто обвиняет Тавареса, и я не могу этому воспрепятствовать, — говорил он. — Правда, благодаря его статье я узнал, что известный чистоплюй и правдолюбец Серафим со дня на день может арестовать Тавареса. У нас еще есть время…

— Которое мы не должны упустить! — продолжил за него Алвару. — Если судьба Тавареса уже решена, то терять ему нечего, на допросе он может проболтаться и об Элиу Арантесе. Полагаю, нам не следует ждать, когда нашего друга Тавареса арестуют.

— Я тоже об этом думал, но все же хотел посоветоваться с тобой.

— А что тут советовать? Вызывай Торкуату, и вели ему сегодня же убрать Тавареса!

После разговора с Шику Жулия долго не могла прийти в себя.

Чем яростнее он нападал на Сан-Марино, тем сильнее она чувствовала потребность доказать обратное. Но при этом она и не думала отталкиваться от аргументов Шику, чтобы затем опровергнуть их. Ее протест был чисто эмоциональным. Именно из чувства протеста она решила ответить согласием на предложение Сан-Марино и провести с ним выходные. Но сказать ему об этом не спешила — что-то удерживало ее от последнего, решающего шага.

Ночью Жулии опять снился все тот же кошмар, и утром она даже спросила Алекса:

— Не знаешь, что может означать этот сон, который меня давно мучает: шум, грохот, чьи-то голоса и бьющаяся посуда? Может, это какое-то воспоминание детства пробивается ко мне с помощью сна?

Алекс на секунду задумался и вдруг вспомнил:

— Однажды я видел у вас в доме кучу битой посуды! Это было в день свадьбы Сан-Марино и Гонсалы. Я заехал к вам рано утром, потому что Отавиу подключил меня как официанта к организации этого торжества. Конечно, я спросил, что тут произошло. Оказалось, что ночью ты заболела, у тебя поднялась температура, Ева услышала твой плач, поспешила к тебе, но в темноте натолкнулась на шкаф и разбила много посуды.

— Значит, это было накануне свадьбы Сан-Марино? — в раздумье произнесла Жулия.

— Да, ты тогда тяжело заболела, несколько дней не могла даже говорить. Из-за этого твои родители не пошли на свадьбу.

— Так вот откуда этот сон! Спасибо, Алекс. Кое-что для меня прояснилось, — сказала Жулия. — Но многое остается неясным. Какой-то мужской голос… И — ужас… Почему мне до сих пор страшно, Алекс? Что меня могло так напугать?..

Статья Шику была напечатана, и, получив за нее гонорар, он попросил Лусию Элену отнести деньги Жанете. Лусия Элена выполнила его просьбу, но Жанета не сразу взяла деньги.

— Вы сами нуждаетесь, — говорила она. — Ты не работаешь, Шику тоже был какое-то время без работы. Я не могу взять у вас последнее.

— Бери! Шику теперь хорошо платят в «Коррейу Кариока», и даже меня они взяли на небольшую ставку. А тебе ведь больше никто не поможет, кроме нас.

— Да, это правда, — согласилась Жанета. — Если бы ты знала, какие унижения мне пришлось вытерпеть от Сан-Марино, когда я просила у него денег для его же родной дочери!

Она стала подробно рассказывать о своем визите к Сан-Марино, не подозревая, что Жуана уже пришла из колледжа и остановилась за дверью, потрясенная услышанным. Поначалу она хотела войти к матери и высказать ей свое возмущение. Но Жанета плакала, вспоминая, как оскорблял ее Сан-Марино, и Жуана поняла, что, наоборот, должна помочь ей, защитить ее. Не раздумывая больше ни минуты, она помчалась к Сан-Марино.

Он встретил ее приветливой улыбкой, полагая, что Жуана пришла к нему как подружка Тьягу. А она выпалила с порога:

— Я узнала, что вы — мой отец! Мама приходила к вам, просила о помощи, но вы отказали, обидели ее! Вы жестокий человек, сеньор Антониу!.. У вас нет сердца!..

Она уже повернулась, чтобы уйти, но вспомнила, как плакала Жанета, и, пересилив себя, сменила тон:

— Если в вашей душе есть хоть капелька сочувствия, то помогите нам! Ведь до сих пор мы вас не беспокоили. И деньги эти со временем вернем! Помогите мне закончить колледж, а маме — расплатиться с долгами!

Все то время, пока она говорила, Сан-Марино молча испепелял ее взглядом, от которого у Жуаны мурашки бежали по коже. Наконец ей стало ясно, что на помощь тут рассчитывать не стоит, и она умолкла.

Тогда и вступил Сан-Марино:

— Я выслушал тебя. А теперь — убирайся вон! И впредь не смей меня беспокоить!

Домой Жуана вернулась вся в слезах и еще долго рыдала, говоря, матери:

— Ну почему мне так не повезло с отцом? Почему я такая несчастная? Почему я влюбилась в Тьягу — в своего брата?! Это все ужасно, мама!..

— Прости меня, дочка, прости! —  только и могла ответить на это Жанета.

Глава 10

Сели вернулась домой, но кроткий свет тишины и покоя, который обычно сопутствовал ей, освещая все вокруг, на этот раз не осенил родного крова.

Отавиу смотрел на свою младшую, и сердце его сжималось от боли, потому что болела и Сели.

Обрушившиеся на девушку несчастья и невзгоды подточили ее душевные силы, и она заболела неверием. Вместо молитвы ее прибежищем стали бунт и агрессия, она бросала вызов судьбе и Богу, которые обошлись с ней так жестоко.

Отавиу жалел свою голубку, разрядившуюся в павлиньи перья, но ничего не говорил ей. Он понимал, что одной из причин болезненного состояния Сели было его состояние. Но признаться, дочери в выздоровлении не мог. Иначе как бы он довел до конца задуманное, выследил и избавил свою семью от давнего врага? Сумасшествие было его единственным оружием и подспорьем в неравной борьбе с почти всемогущим противником. И значит? Значит, нужно было терпеть и ему, и бедняжке Сели.

— Она наживает жизненный опыт, — твердил Отавиу себе в утешение.

И так оно и было.

Сели больше не чуралась мирской жизни, не бежала от нее. Наоборот, все, от чего еще недавно она отказывалась и что презирала, теперь было ею демонстративно одобрено. Ночные клубы, дансинги, бары больше не вызывали у нее отторжения, она уходила вечером и возвращалась к утру.

Со стороны могло показаться, что девушка судорожно наверстывает упущенное, но на самом деле она проходила трудный период адаптации, стараясь прижиться в чуждой ей до поры до времени среде. Ей предстояло преодолеть свои комплексы, обрести привычки и навыки, свойственные ее сверстникам, разобраться, не осуждая, что для них хорошо и что плохо. Проводником в новом для Сели мире стал Лулу. Он очень изменился с тех пор, как подружился с Сели.

— Благодаря тебе я стал совсем другим человеком, — говорил он ей, глядя на нее влюбленными глазами.

Лулу впервые влюбился всерьез, и любовь открыла ему глаза и сердце. Мир заиграл для него всеми красками, он почувствовал себя счастливым и был благодарен Сели за новое, не испытанное им ранее состояние.

А Сели? Сели приходилось очень трудно. Она чувствовала себя бесконечно одинокой и очень несчастной. Но именно поэтому всеми силами старалась казаться независимой и благополучной. Никто не должен был заподозрить, в каком тяжелом душевном состоянии она находится! Она будет танцевать и веселиться до упаду, чтобы никто не заметил ее отчаяния.

Чаще всего они с Лулу ходили в дансинги, где и в самом деле можно было танцевать до упаду.

В этот вечер они выбрали дансинг на набережной, самый модный среди молодежи в этом сезоне. Когда они пришли туда, народу было битком. И они не без труда нашли себе местечко.

Лулу не смущала теснота, он будет крепче прижимать к себе любимую, только и всего!

Они танцевали, глядя друг другу в глаза, но внезапно Сели ощутила какое-то беспокойство. Она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, но чем явственнее его ощущала, тем упорнее смотрела в глаза Лулу, сопротивляясь чужой настойчивости.

Но вот Лулу закружил ее вокруг себя, потом она закружилась одна, и, кружась, вдруг поймала взгляд Тьягу. Вот это было потрясение! По его лицу Сели поняла, что он давно заметил ее, давно зовет взглядом, обратил внимание на перемену, произошедшую с ней, изумлен, полон интереса. И тут же она заметила гневный ревнивый взгляд красивой девушки, с которой танцевал Тьягу.

вернуться.

твердил он.

Тьягу было двинулся к Сели, но девушка сумела увлечь его за собой, и потом уже Сели искала взглядом Тьягу, но никак не могла найти его.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что происходит. Сели поняла сразу — перед ней новая возлюбленная Тьягу, и оценила ее красоту. Та вела себя как хозяйка, значит, Тьягу любил ее, был согласен покоряться ей, считаться, беречь покой. Сколько бы ни твердила себе Сели, что желает Тьягу счастья с другой, увидев наяву это счастье, она не испытала ничего, кроме боли, гнева и ревности.

Лулу смотрел на раскрасневшуюся Сели с удивлением. Такой он ее еще не видел. Сверкающие глаза, пылающие щеки, поджатые губы.

Вот что значит танцы!

—  А сначала идти не хотела, весело сказал он. Тебя просто не узнать!

Сели ничего не ответила. Среди танцующих она искала глазами Тьягу и… нашла!

Тьягу все-таки уговорил Валерию вернуться.

— Мы же хотели потанцевать, —  твердил он, —  с чего вдруг ты передумала?

—  До чего Сели переменилась, — заметила Валерия, не отвечая на вопрос. — Совершенно другой стала!

—  Лулу ей не пара, —  тут же подхватил Тьягу, и Валерия пристально взглянула на него. Но Тьягу не обратил внимания на ее ревнивый взгляд, ему очень хотелось поговорить с Сели, вот он и торопил Валерию в зал. А как только они вышли на площадку, он сразу же увидел, ощутил взгляд Сели и внезапно почувствовал прилив ничем не оправданного счастья — ему стало тревожно и весело, и он быстро-быстро закружил Валерию.

Когда двое хотят побыть вдвоем, так оно и случается. Волна танцующих прибила, наконец, друг к другу пары, в каждой из которых один партнер надеялся на встречу, а другой не хотел ее.

Завязался не слишком толковый разговор. Разве поговоришь в такой тесноте и сумятице? Обрывки воспоминаний. Вопросы без ответов. Говорили скорее глаза. И было понятно, что следующая волна унесет их далеко друг от друга. И тогда Сели крепко-крепко поцеловала Тьягу в губы.

—  Возвращаю мой должок, — сказала она. —  На прощание.

Земля покачнулась у Тьягу под ногами, голова закружилась. Он прикрыл глаза на секунду, чтобы прийти в себя.

Ах, Сели, Сели, кроткая монашенка, кто научил тебя женским коварным чарам? Не всякая даже уже искушенная и опытная женщина сумела бы так естественно и непринужденно смешать сладкий яд с горьким и отравить им своего избранника. Видно, права была покойная настоятельница, которая никак не хотела постригать кроткую, смиренную Сели. Она чувствовала в ней затаенную мощную женскую стихию, которая со временем должна была выйти наружу и послужить совсем на ином, нежели монашеское, поприще.

Лулу хотел бы высказать Сели многое, но она не дала ему и слова сказать, взглянув так, что все вопросы, которые он хотел задать ей, просто испарились у него с языка.

—  Пошли! — только и сказала она, и Лулу покорно двинулся за ней.

Он уже приготовился везти Сели домой, но она покачала головой.

—  Нет, Мы еще повеселимся — усмехнулась она, и они отправились в другой дансинг на набережной.

Сели яростно отплясывала самые быстрые, самые заводные танцы, и Лулу, удивляясь ей, не отставал от своей отчаянной партнерши и только успевал утирать струящийся по лбу пот.

Домой они вернулись к утру, и Отавиу смотрел из окна, как устало шла по дорожке к крыльцу Сели, вяло, махнув рукой своему кавалеру, которому так хотелось сжать ее в объятиях и не выпускать никогда, никогда!

Отавиу вздохнул — куда делся светлый ангел, который осенял своей молитвенной кротостью весь их дом? Ангел улетел, и осталась растрепанная девчушка со смазанной краской на юном личике и темными тенями под глазами от недосыпания.

— Хорошо бы возвращаться домой пораньше, — строго сказала сестре Жулия, помешивая свой утренний кофе. — То ты из дома носу не казала, а теперь у тебя будто шило в одном месте.

— Раньше я не могу, — ответила Сели миролюбиво, — сейчас позавтракаю и лягу спать. Я же еще не ложилась.

Жулия хотела, было возмутиться и отругать, как следует сестру, но что-то подсказало ей, что сейчас ее трогать не стоит.

«Ничего, все образуется, все пройдет», — подумала она, вздохнув и вспомнив свои отношения с Шику.

А Шику между тем с упорством фанатика перерывал архив клиники в Арарасе, отыскивая хоть какие-то документы относительно пребывания Евы Монтана в родильном отделении. Ему нужны были сведения о сиделке, которая ходила за ней, а потом стала нянькой Сели и переселилась в Рио. Он шел по следу как гончий пес, но ничего не мог найти. Восемьдесят первый год пуст: ни одной бумаги, ни одного документа, бланка, отчета, списка. А именно в этот год здесь находилась Ева…

— Кто-то выкрал бумаги за этот год, — объяснил ему хранитель архива. — Полиция занималась этим делом, но, разумеется, без всякого толка. Да и кому нужны наши отчеты? Мы не стали настаивать, дел и без того хватает.

— Вот, оказывается, нужны, — почесал в затылке Шику. — Но раз нет бумаг, может, вы мне скажете, кто здесь тогда работал и с кем бы я мог поговорить.

— Обратитесь к сестре-хозяйке, — посоветовал хранитель, — она всех тут знает.

Сестра-хозяйка доброжелательно выслушала Шику и дала ему адрес Хелги Льянос, медсестры родильного отделения, которая вполне могла помнить и рожениц. А уж тем более своих коллег.

Пройдя несколько узких тесных улочек, заполненных магазинами и лавочками, Шику отыскал небольшой дом и постучался в дверь. У вышедшей навстречу ему немолодой женщины он спросил, где ему найти Хелгу Льянос, надеясь в душе, что это она и есть.

— Сестры уже нет в живых, — ответила та, — но мне приятно, что о ней кто-то помнит. Проходите, я напою вас кофе.

Шику с удовольствием принял приглашение, а вместе с ним и чашку ароматного кофе.

— Видите ли, я племянник Евы Монтана, — осторожно начал он, и…

И сколько на него обрушилось восторгов, теплых слов, радости! Элла, так звали сестру Хелги, со слезами на глазах заговорила, скольким ее несчастная сестра обязана милой Еве, с которой была так дружна.

Шику насторожился: вот это подарок судьбы! Может, ему, и нянька не понадобится?

— Хелга не отходила от Евы всю ее беременность и буквально выносила ей ребенка, потому что беременность протекала очень тяжело, и Ева была ей бесконечно благодарна, — рассказывала Элла. — Девочка родилась хорошенькая, здоровенькая, и назвали ее Сели. А потом и сама Хелга заболела, у нее развилась лейкемия, и ей пришлось уехать лечиться в Ирландию. Ева оплачивала ее лечение. Она очень любила мою сестру, очень.

Элла вздохнула и замолчала, погрузившись в дорогие ей воспоминания.

— Я надеюсь, ваша сестра выздоровела? — осведомился Шику, наводи старушку на интересующую его тему.

— Ох, там такая была история, не история — роман, — подхватила Элла. — Ведь сестра заболела не просто так, а из-за несчастной любви, родители не позволяли ей выйти замуж за любимого человека. Она бы и совсем зачахла, но ее возлюбленный, звали его Бенедиту Ассумпссон, поехал за ней в Европу, там они поженились и жили потом в Германии. Только, к сожалению, недолго: болезнь взяла свое. Но жили счастливо, и сестра умерла счастливая. Муж ее и сейчас жив. Мы с ним иногда переписываемся.

Старушка достала ворох фотографий и стала их показывать Шику.

Шику чуть со стула не упал от изумления — рядом с красивой молодой женщиной улыбался ему с фотографии Тиао Алемау.

— Знаете, я пишу о нашей семье книгу, — сказал Шику. — Все сведения для меня необыкновенно драгоценны. Если вы позволите, я возьму на часок несколько фотографий и пересниму их.

— Конечно, — обрадовалась старушка. — Ведь это благодаря вашей тетушке Еве они были так счастливы. Мне будет только приятно, если в своей книге вы упомянете и о Хелге. Знаете, а ведь хо мне еще приходил человек и тоже о сестре расспрашивал.

— Интересно, кто же это? — Шику сразу насторожился.

— Он с ней самой хотел поговорить, а когда узнал, что ее нет в живых, то попрощался и ушел. А кто таков, я понятия не имею. Пожилой такой, невысокий.

— Сан-Марино? — спросил Шику, не сомневаясь, что угадал правильно, и показал фотографию.

— Нет, — покачала головой старушка, внимательно приглядевшись к лицу на фотографии, — нет, совсем другой.

Шику не стал огорчаться — одной загадкой больше, одной меньше — какая разница! Рано или поздно он разгадает их все!

Он был страшно доволен новым поворотом событий. Оказывается, и Тиао очень тесно связан с этой историей, а значит, нужно будет им вплотную заняться.

Полный новых планов и надежд вернулся он в Рио. Тут его поджидала очередная сенсация: посаженного за воровство и злоупотребления по службе Тавареса нашли в камере мертвым.

Пресса шумела, гадая, было ли это убийством или самоубийством. А если убийством, то кто виновник?

Шику и гадать не стал, он был уверен, что к смерти продажного полицейского приложил руку купивший его Сан-Марино. Однако доказательств у него не было, но про себя он прибавил к списку преступлений своего шефа еще и это.

И, надо сказать, он был недалек от истины: Таварес немало знал о темных делишках Сан-Марино, попав под следствие, он мог стать опасным, и его следовало убрать.

Шику знал, что Отавиу и Алекс с нетерпением ждут новостей, и отправился навестить их сразу же после приезда.

Едва только он вошел, как Отавиу стал его выпроваживать.

— Не вовремя, не вовремя, —  зашептал он, показывая наверх. — Жулия дома! А ты знаешь, какая она: стоит ей нас увидеть, вмиг обо всем догадается. А где она, там и Сан-Марино. И тут уж мне новой психушки не миновать.

Шику, в первую очередь, больно задело то, что Отавиу так прочно связывает собственную дочь с бандитом.

— Ты не прав, — принялся он возражать, — вовсе это и необязательно. Я думаю…

Но тут на пороге появилась Жулия, ее сразу насторожил вид доверительно беседующих мужчин. Своей женской интуицией, изощренным чутьем журналиста она почувствовала — тут что-то не так! Больше всего ее поразило лицо отца, чуть ироничное, спокойное, оно никак не походило на лицо больного. И Шику так внимательно и уважительно выслушивал его! Что-то тут было не так! Все вместе походило на заговор. А чем было на самом деле?

Отавиу достаточно было взглянуть на Жулию, чтобы понять: у нее возникли сомнения, она заподозрила правду о его состоянии, об их отношениях с Шику… Он, не долго думая с яростным воплем вцепился Шику в горло.

Нападение было столь неожиданным, что Шику в первый миг искренне перепугался и принялся отбиваться.

Зато Жулия успокоилась, но тут же страшно рассердилась на Шику.

—  Убирайся! — закричала она. — Немедленно убирайся! Сколько раз я просила тебя не появляться на пороге нашего дома! Стоит тебе прийти, и у отца обострение!

Шику виновато понурил голову и направился к двери, но в душе оба мужчины были страшно довольны. Если бы была возможность, они бы лукаво переглянулись и подмигнули друг другу!

На следующий день Отавиу отправился к Шику. Ночь он провел почти без сна, размышляя, с какими же новостями приходил к нему его молодой друг. Они должны были быть весьма необыкновенными, если Шику забыл о всякой конспирации и примчался. Но не только нетерпение лишало сна Отавиу. Он ловил себя на том, что, то и дело погружается в мечты, пытался отогнать их, но тут же с улыбкой махал рукой и продолжал мечтать, как мечтал когда-то в юности.

Молодое лицо, несмотря на бессонную ночь, отразило и зеркало, когда он поутру брился. Привыкнув к своей седине, Отавиу стал замечать, что, как ни странно, она молодила его, подчеркивая синеву глаз. Побритый, в светлом костюме, он выглядел хоть куда. И был готов просто бежать к Шику, чтобы узнать, какие он все-таки привез новости.

Прежде чем отправиться к Шику за новостями, Отавиу заглянул в сад. Он обожал цветы, а утром, сбрызнутые росой, они были вдвое прекраснее. Любуясь, он придирчиво выбирал самые красивые, срезал их, и ему все казалось мало. Наконец он и сам залюбовался своим букетом — букет полыхал, как… Отавиу не стал уточнять, как что. Но благоухал он, как рай. Отавиу написал еще и записку: «Поднялся утром с мыслью о тебе. Вспоминай обо мне и ты, по крайней мере, до тех пор, пока цветы не завянут». Вызвал посыльного и вручил ему букет и записку с адресом Гонсалы.

Мечты на крыльях надежды полетели по назначению, теперь оставалось удовлетворить нетерпеливое любопытство, и он поехал к Шику.

Но любопытство Отавиу только возросло, когда он увидел фотографии Бенедиту Ассумпссона и узнал в нем Тиао Алемау. Интересно, какие отношения связывали его с Евой? Наверняка хорошие. Но что было дальше? Зачем ему понадобилось менять имя? Какие тайны хранит его прошлое?

— Придется мне покопаться в его прошлом, — задумчиво потирая подбородок, сказал Шику, — и особенно пристально заняться тем временем, когда погибла сеньора Ева.

— Да уж, о Еве он знает больше, чем мы, — согласился Отавиу. — Но мне кажется, мы, наконец, вышли на верную дорогу.

После того как Отавиу ушел, Шику строго-настрого запретил матери и Лусии Элене говорить, кому бы то ни было, что он виделся с Отавиу, что он приходил к ним.

Женщины переглянулись, пожали плечами и пообещали держать язык за зубами.

— Тайны! Все тайны! — вздохнула Жудити.

И у нее была своя тайна — ей очень нравился Отавиу…

Глава 11

Как только Жанета вспоминала о Сан-Марино, комок обиды подкатывал у нее к горлу. Как он посмел так обойтись с ней?! Как смел, сказать ей такое? Как посмел ей отказать?

Много лет она не напоминала ему о себе, потому что и сама не хотела о нем помнить. Пока был жив Варгас, она и в самом деле забыла о его существовании. Да и потом много лет не вспоминала. Но когда оказалась в крайности, вспомнила и решила, что уж ему-то сам Бог велел помочь родной дочери. А он?! Она знала, что от него трудно ждать хорошего, но чтобы он до такой степени оказался бессердечным?!

Безвыходность положения усиливала гнев Жанеты против Сан-Марино. Она не привыкла быть одна, один на один справляться с житейскими трудностями, у нее всегда был тыл, за ее спиной был надежный человек, муж, опора, а потом, безуспешно ища себе новую опору, она всякий раз становилась жертвой — жертвой недобросовестности, эгоизма, бесчувственности. Но на этот раз она приготовилась защищаться. Нет, не защищаться, а защищать. Она приготовилась защищать свою дочь!

Если бы им не грозило выселение, она, возможно, и не стала бы добиваться грязных денег Сан-Марино, но когда их стали выселять, а ее брат Шику пошел работать к тому же Сан-Марино и отдал ей все заработанное, она подумала: а почему, собственно, он должен терпеть и выносить все это? Это ее жизнь, ее вина, ей и расплачиваться… Еще она подумала, что возьмет у Сан-Марино деньги взаймы и потом отдаст все до сентаво. Она не собиралась пользоваться чужими, недостойно нажитыми деньгами. Приняв решение, что деньги она возьмет только в долг, она почувствовала облегчение. И хотя ей было очень неприятно идти и просить, она все-таки пошла.

Сан-Марино презрительно поджал губы, увидев входящую Жанету. Он терпеть не мог женских слез и истерик, приготовился к очередной и не сомневался, что поставит на место обнаглевшую бабенку. Сколько можно ходить к нему и просить? Он ответил ясно и твердо, что ничего не желает знать!

—  Ну, с чем пришла? — не слишком любезно осведомился он.

— С просьбой о кредите. Мне нужно… — И Жанета назвала сумму, которая не давала ей спать, которая, написанная огненными цифрами, плясала у нее перед глазами, стоило их закрыть, и которая вновь дала бы ей кров и заработок.

— Я уже сказал тебе, Жанета, — неприятно усмехаясь, сообщил Сан-Марино, — что не хочу иметь никакого отношения к твоим трудностям, что я не из тех, кого можно взять шантажом.

— Мне кажется, ты него-то не понял, — сердито сказала Жанета. — Я не прошу у тебя безвозмездно ни сентаво, я хочу взять у тебя деньги в долг.

— Долг, который никогда не будет погашен. — И Сан-Марино опять неприятно усмехнулся.

Увидев недобрую усмешку Сан-Марино, Жанета усмехнулась так же недобро.

Ее терпению, ее смирению пришел конец. Ей надоело выпрашивать то, что этот человек должен был, обязан был дать. Он должен был предложить ей то, что она у него просила. Она гордо вскинула голову и отчетливо выговорила:

— Ты оскорбил и унизил не меня, — сказала она, — ты оскорбил и унизил собственную дочь, девочку, в чьих жилах течет твоя кровь! Ты недостоин такой дочери, но она достойна лучшей участи, поэтому я подаю в суд, требую анализа на ДНК, а моя Жуана получает твое имя и становится законной наследницей твоего имущества наравне с двумя твоими сыновьями!

Жанета глядела на него с гордым видом королевы, а от высокомерия магната не осталось и следа.

Вот это был удар! Сан-Марино не ожидал такого. Он недооценил этой женщины, она казалась ему безобидной овцой, способной разве что покричать и поплакать, но она приготовила ему бомбу, способную взорвать все — его настоящее, а главное, его будущее. И не только его, но и будущее его сыновей, Не говоря уж об отношениях с этими сыновьями.

— Не стоит горячиться, Жанета, — медленно сказал он, — присядь. Я вижу, что нам с тобой есть о чем поговорить. Думаю, что мы найдем правильное решение. Я мог бы предложить тебе…

Он уже улыбался, он смотрел с давно забитой нежностью, и Жанете стало вдвое противнее.

Да, она была королевой или, может быть, принцессой, потому что ей противно было торговаться, противно унижаться, противно выжимать.

— Если ты мне дашь взаймы… — и она опять назвала нужную сумму, — я не буду больше тебя тревожить.

Сан-Марино внутренне расхохотался: да, овцой Жанета не была, но она была глупым бараном. Она могла потребовать у него ренты для дочери и пожизненного обеспечения себе, а потребовала… И вдобавок взаймы. Нет, таким не дают денег, таких берут в оборот, и они поднимают лапки кверху. А ему-то показалось, что он имеет дело с серьезным противником.

— Твое требование походит на шантаж, Жанета… — начал он, но кончить не успел.

— Пусть нас рассудит суд, — ледяным тоном процедила она. — Моя дочь такая же наследница, как Тьягу и Арналду. — И с этими словами она вышла из номера Сан-Марино, который так ничего и не понял, который все мерил только деньгами.

Сан-Марино покрутил головой: беда с этими женщинами! Но эта при всей ее глупости может доставить ему немало неприятностей.

Он взял трубку и назначил встречу Алвару. Алвару должен был быть в курсе грозящей опасности и не допустить никаких анализов на ДНК!

Спеша, домой, Жанета ругательски ругала себя. Разве она не знала, какой Сан-Марино жмот? Зачем она унижалась перед ним? Зачем просила?

Хотя она знала, зачем и почему-то была уверена, что в чем в чем, а в займе Сан-Марино ей не откажет. А уж она бы отдала ему все! Но он отказал.

На него не подействовала даже угроза суда, так стоит ли подавать в суд, раз он его не боится?

Жанета была в отчаянии. Впервые в жизни она оказалась в такой безвыходной ситуации и не знала, что ей делать.

Когда раздался звонок в дверь, в сердце Жанеты вспыхнула безумная надежда: а что, если это Сан-Марино? Что, если он передумал и пришел к ней с деньгами?

Но за дверью стояла Жудити.

— Мама! Почему без звонка?

— Потому что ты непременно нашла бы предлог меня отфутболить, — мудро заметила старая сеньора, — а теперь вопрос к тебе: почему это ты дома, дочка, да еще в такой неурочный час? — спросила она.

— Дела в школе пошли так хорошо, что мы стали проводить занятия в две смены, и у меня стало гораздо больше свободного времени, — тут же нашлась Жанета, чертыхнувшись про себя: только ей родной мамочки не хватало!

— Не ври матери! — сурово оборвала ее Жудити. — Прежде чем ехать к тебе, я заехала в школу. Я видела собственными глазами табличку «Школа закрыта». Что случилось? Рассказывай!

И Жанета вдруг поняла, до чего же она устала, нет у нее больше сил изворачиваться, скрывать, прятаться, лгать. Горло у нее перехватило от нестерпимой жалости к себе, из глаз потекли слезы, и она рассказала все про подлеца Атилу, который обобрал ее до нитки, оставив ни с чем. Про закрытие школы. Про грядущее выселение.

Жудити ждала неприятностей, но не таких. И на этот раз она не корила дочь, что махать кулаками после драки? Какой смысл? Какой толк? Сейчас нужно было думать изо всех сил, как помочь ей и Жуане. Они обе всерьез оказались на краю.

— Бедная ты моя, бедная, — только и сказала Жудити, — что же мы теперь делать будем? Ведь у нас на руках Жуана…

—  Да, и ей нужно непременно учиться. — И Жанета заплакала еще горше, и Жудити погладила ее по голове, как гладила когда-то в детстве.

— Погоди плакать, Бог даст, еще все уладится, — сказала она, лишь бы только что-то сказать и не оставить свою несчастную дочь рыдать от безысходности.

— Атила разбогатеет и вернет мне все мои деньги? — спросила Жанета.

— А мне почему-то кажется, что асе уладится, — упрямо сказала Жудити, и Жанета с удивлением посмотрела на нее.

Она привыкла, что мать ругает ее, читает ей морали и проповеди, но чтобы поддержать, ободрить? Такое было в первый раз.

Они поужинали вместе, и Жудити все твердила: уладится, уладится, и, как ни странно, Жанете стало легче. Материнское сердце — вещун, кто его знает, что там будет. Проводив мать, она легла спать и в эту ночь спала спокойно, без сновидений. И проснулась поздно-препоздно, даже не слышала, как Жуана ушла в школу. Зато чувствовала себя отдохнувшей, и голова была ясной и трезвой.

— Ждать больше нечего, спокойно сказала она себе, — пора устраиваться на работу.

Что-что, а работать она умела. Заработает и на себя, и на дочь!

Она с особенным тщанием оделась, подкрасилась. Когда ищешь работу, нужно быть в форме. Взяла сумочку, которая всегда приносила ей удачу, и пошла к двери.

Телефонный звонок застал ее врасплох, он звенел как-то особенно громко в пустой квартире.

— Наверное, мама, — впервые без опаски и агрессии подумала Жанета, — хочет узнать, как я провела ночь.

— Доброе утро, дорогая, — приветствовал ее голос Сан-Марино. — Поутру твое предложение показалось мне не лишенным смысла. Можешь приехать и получить чек.

Жанета не верила собственным ушам. Такое бывает только в сказках.

— Я как раз собиралась выйти, — сказала она.

— Вот и прекрасно, — подхватил он, — выходи и приезжай ко мне.

Пока Жанета ехала, перед ее глазами стояли дом и ее школа. Никто больше не будет пугать их выселением, они снова будут спокойно ложиться спать вечером и вставать утром. У нее снова будет надежный заработок. И Жуана будет спокойно учиться. Мысленно она уже составляла расписание, проводила занятия, подыскивала помощников. Ей хотелось не только зарабатывать деньги, ей хотелось работать. Она и не думала, что так стосковалась по любимой работе. При одной только мысли, что завтра, уже завтра она сможет заплатить долги и ей скажут, когда она снова станет полновластной хозяйкой в своей школе, ее окатывала волна восторга.

Сан-Марино и в самом деле сразу же протянул ей чек.

Решение он принял после консультации с Алвару, тот объяснил ему, что это для Сан-Марино — наилучший выход из положения, что против анализа на ДНК бессилен даже самый изощренный, самый хитроумный и циничный адвокат. А если суд состоится, то последствия этого Сан-Марино объяснять не надо, он и сам может себе их представить лучше всех. Сан-Марино не спал полночи и утром позвонил Жанете, на которую был страшно зол. Она здорово его подставила, эта овца!

— Здесь хватит и на школу, и на пропитание, — с сухой улыбкой сказал он. — Но у меня будет условие: ты исчезнешь из моей жизни навсегда! У меня только двое детей! Законных! Бери деньги и пошла ко всем чертям!

Злость подвела Сан-Марино, не нужно ему было так грубо обращаться с Жанетой. Будь он с ней нежен и ласков, она махнула бы на него рукой. Его слишком долго не было в ее жизни, и она снова забыла бы о нем, оставив только в качестве статьи расхода, куда аккуратно каждый месяц отчисляла нужную сумму. Но сейчас, при этих словах, в ней вновь всколыхнулись все обиды, вместо радости она почувствовала, что ее унизили. Радость ее померкла, потускнела. Она вышла, не сказав ни слова. Но, закрыв за собой дверь, она перестала думать о Сан-Марино и думала только о школе, и в ней снова забурлило радостное возбуждение.

С этим радостным возбуждением она и встретила вернувшуюся из школы Жуану, но дочь не разделила ее радости.

— У меня ужасное чувство, мама, просто ужасное, —  сказала Жуана, с гадливостью отстраняя от себя чек, — мне кажется, что ты продала меня!

Жанета застыла, будто ее хлестнули по лицу бичом: дети, они такие жестокие…

— Ты ничего не понимаешь, доченька. Я отдам ему все до сентаво, я буду работать, — упрямо сказала она. — Мы ничего не брали у него и дальше не будем.

— Разве в этом дело? Мы с тобой оплеваны, унижены. Если ты этого не чувствуешь, то я чувствую за двоих! Ведь я считала Варгаса отцом. Теперь у меня нет отца, а есть только унижение.

— Боже мой! девочка моя! — Жанета кинулась к дочери и обняла ее. — Варгас и был твоим отцом. Он любил тебя от всего сердца. Как он радовался тебе! Сколько времени проводил с тобой! Он же души в тебе не чаял. А об этом человеке ты не думай. Он нам чужой. Мы его знать не хотим!

Сказать можно все, но что поделаешь с чувством, особенно если это чувство обиды и унижения?

Жанета занималась делами школы, но сердце у нее болело из-за Жуаны, да и свои обиды вспоминались одна за другой.

— Я уже не уверена, что правильно поступила, когда взяла этот проклятый чек, — жаловалась она Лусии Элене. — И знаешь, что решила? Довести, начатое до конца! Он должен заплатить мне за все обиды, за все унижения! Моя дочь ничуть не хуже его сыновей, она такая же законная наследница, и я докажу это!

— Я бы на твоем месте поступила точно так же, — поддержала ее Лусия Элена. — Я верю в торжество справедливости. Но хочу тебя предупредить: Шику считает, что Сан-Марино очень опасный человек.

— Я сама знаю, что он скверный человек, и никогда бы не связалась с ним, но что поделать, если Жуана его наследница? —  упрямо сказала Жанета.

Глава 12

Может быть, Сан-Марино и не повел бы себя так грубо с Жанетой, приди она к нему в другой период его жизни. Вполне возможно, он был бы даже доволен, что у него есть взрослая дочь, хорошенькая девушка. Он вполне мог начать баловать ее, развлекать, покупать подарки.

Мужчины хоть и стремятся всегда иметь сыновей и наследников, привязаны больше к дочерям. Дочери вызывают у них неизъяснимую нежность, они не могут устоять перед их капризами и прихотями.

Да, все могло бы быть совсем по-другому, если бы Жанета пришла к нему еще год назад. Но сейчас… Сейчас Сан-Марино мечтал о совсем других законных наследниках. Он мечтал жениться на Жулии, надеялся иметь детей, и, кроме всех осложнений с наследством, ему совсем ни к чему был скандал, появление взрослой дочери, словом, пятно на его безупречной, в глазах Жулии, репутации. Поэтому он с таким чувством и послал Жанету к черту: более неподходящего момента для появления она выбрать не могла.

А от Жулии он все ждал и никак не мог дождаться ответа. Но чем дольше она отмалчивалась, тем ярче разгорались надежды Сан-Марино. Он уже неплохо знал Жулию, и если бы для нее это был вопрос решенный, она сразу же ответила бы. Ее молчание говорило о том, что она думает, взвешивает, что он, Сан-Марино, существует для нее и как мужчина тоже. Понятно, что ей трудно преодолеть возрастную дистанцию, сложившиеся привычные отношения старшего и младшей, начальника и подчиненной, но, очевидно, она преодолевала их. Очевидно, она хотела их преодолеть.

Сан-Марино не торопил ее, но слегка подталкивал, создавая удобные для возможного интимного разговора ситуации, приглашая Жулию то поужинать в ресторан, то на небольшую автомобильную прогулку проветриться. Жулия чаще всего охотно принимала приглашения. А главное, она приняла то, на которое Сан-Марино возложил все свои надежды, которое он тщательно подготовил, прежде чем выговорить вслух. А предложил он ей небольшой совместный отдых в очень живописном месте.

— У тебя такая напряженная работа, тебе необходимо отдохнуть, — как бы, между прочим, говорил он ей во время их производственных совещаний.

— Однажды я побывал в удивительном месте и помню его до сих пор, — рассказывал он в другой раз. — Оно находится в горах, и я очень хотел бы туда вернуться. Я пережил там незабываемые ощущения.

Постепенно, мало-помалу он создал как бы их общую мечту о райском местечке в горах, лесном запахе, чистом воздухе.

И однажды вдруг сообщил:

— Нечего откладывать! Я взял билеты. Мы летим в наш рай!

И Жулия, широко открыв удивленные глаза, потому что она никогда особенно всерьез не принимала эти разговоры, кивнула: да, конечно, она с удовольствием побывает в этих необыкновенных местах вместе с Сан-Марино. Пусть он покажет ей все достопримечательности.

Получив согласие, Сан-Марино не сомневался, что согласие получено и на многое другое, и лихорадочно принялся ждать заветного дня. Вот именно в эти дни напряженного ожидания и вклинилась со своими откровениями и требованиями Жанета! До нее ли было Антониу Сан-Марино?!

Но и для Жулии эти дни были мучительными и напряженными. Она всячески держалась за свой душевный комфорт и не допускала до сознания происходящее. Комфортнее всего ей было воспринимать Сан-Марино как старинного мудрого друга семьи Монтана, который взял на себя заботу о ее тяготах в память о дружбе со старшим поколением, взял совершенно бескорыстно, и поэтому она может со спокойной совестью пользоваться его помощью.

Но такому пониманию ситуации мешал, во-первых, сам Сан-Марино, которого перестала удовлетворять роль друга семьи, и он стал претендовать на роль возлюбленного.

И, во-вторых, Шику, который изо всех сил старался превратить Сан-Марино из друга семьи Монтана в ее врага.

Жулия сопротивлялась и тому и другому.

Она пропускала мимо ушей все многозначительные речи сеньора Антониу и принимала все его предложения, делая вид, что они совершенно невинны и в них нет никакой подоплеки, кроме дружелюбия.

На Шику, стоило тому завести речь о смерти Тавареса или вспомнить адвоката Элиу Арантеса, она просто кричала и прогоняла его, не желая знать, что он там думает и какие делает выводы.

В общем, до поры до времени Жулии удавалось справиться со всеми внешними посягательствами на ее покой. Внешними, но не внутренними. Все, что она подавляла и изгоняла на сознательном уровне, стало проявляться на подсознательном. Она снова стада видеть сны, от которых просыпалась с криком, вся, дрожа, в холодном ноту. Спутником этих снов был липкий мучительный ужас, хотя, припоминая их потом, она не могла понять, что же вызвало это ощущение ужаса. Одно она могла сказать точно: все эти сны были из детства. Детство не отпускало ее, там было спрятано что-то такое, до чего ей страшно было добраться, и она просыпалась раньше, чем эта тайна открывалась ей.

Однажды, проснувшись от все того же липкого ужаса и чувствуя, что больше не в силах заснуть, Жулия спустилась вниз и увидела сидящего за столом отца. Только что она видела его во сне, и вот он с доброй улыбкой вопросительно смотрит на нее, ожидая объяснения неурочному появлению.

— Что с тобой? Ты вся дрожишь! — заговорил, обеспокоено Отавиу, прижимая к себе взволнованную дочку.

— Мне приснился сон, ты и мама, вы страшно ссоритесь, а я стою рядом, совсем маленькая, и дрожу от страха. Ты ничего такого не помнишь? Из-за чего вы могли так страшно ссориться?

Тень пробежала по лицу Отавиу, но, пожав плечами, он ответил:

— Понятия не имею! Мне не кажется, что мы с мамой ссорились. Не ищи причин в прошлом, Жулия, милая! Забудь и о своем сне, он не более чем сон, просто ночной кошмар, и только.

В Словах ее больного отца было много здравого смысла, но здравый смысл был ей не в помощь, он не успокаивал ее, не целил. Жулия чувствовала, что мучительно пробирается к какой-то тайне, что еще немного, и она откроется ей.

— Нельзя жить прошлым, доченька, — продолжал Отавиу, — прошлое так же подвластно смерти, как и все, присущее человеку.

Жулия пристально взглянула на отца. Не в первый раз закрадывалась в ее голову мысль, что он давно выздоровел и только какая-то странная инерция заставляет его совершать непредсказуемые поступки.

«Нужно будет посоветоваться еще раз с Лидией», — подумала Жулия и крепко поцеловала отца.

Она чувствовала себя гораздо лучше, она успокоилась, но благотворно подействовали на нее не рассуждения Отавиу, а его любовь и нежность, которые сквозили в каждом его жесте, в каждой интонации.

Жулия крепко прижалась к нему и замерла, им было хорошо вместе.

— Теперь я, пожалуй, засну, — сказала она, вставая и снова целуя Отавиу.

Эту ночь она проспала спокойно, зато в следующую перепугала Алекса, спустившись в гостиную в настоящей истерике.

Самым страшным было то, что она вспомнила… Все!

От Алекса она ничего не стала скрывать, и, наверное, он был самым лучшим для нее слушателем и советчиком.

—  Понимаешь, на этот раз мне приснилось это, и я досмотрела сон до конца. Теперь я все помню. Когда я была совсем маленькой, я застала маму и Сан-Марино в подвале, — лихорадочно блестя глазами, торопливо говорила Жулия, — они целовались. Я онемела и целую неделю не могла говорить. У меня поднялась температура, я была без сознания, а когда очнулась, то все забыла. Но это и был тот ужас, который мучил меня всю жизнь. Правда пробивалась ко мне в ночных снах, но я так испугалась ее, что мой ужас мешал мне с ней встретиться. Какой же он подлец! Какая все это грязь! Как он смеет признаваться в любви мне после того, что у него было с мамой?! А папа! Бедный отец!

— Он все знает, Жулия, — с вздохом сказал Алекс. — В подвале он нашел шкатулку, а в ней письмо, оно открыло ему глаза. А потом уже кроха за крохой он восстановил всю картину. Думаю, теперь тебе не покажется безумием сожжение свадебного платья и фотографий, его агрессия против Сан-Марино, отказ от дружбы с ним? Но потом он махнул на него рукой, даже простил его, и сделал это ради вас, своих дочерей, чтобы не бросить тень на имя матери. Он очень любит вас, Жулия.

— Так же, как мы его. Он — самый замечательный отец на свете.

На миг ей стало спокойнее оттого, что она не осталась один на один с постыдной тайной, что рядом с ней отец. Теперь для нее совсем по-другому звучали его слова, сказанные о прошлом, которым не надо жить, которое смертно точно так же, как все остальное.

«Я постараюсь, папочка, последовать твоему совету, — сказала она себе мысленно, — но мне нужно время, чтобы все это переварить и убить это прошлое».

Она и не подозревала, как ей будет трудно это сделать, потому что прошлое стало ее настоящим. Куда она ни обращала свой мысленный взор, всюду она видела лицо Сан-Марино. Дом? Домом они обязаны его щедрости. Работа? И работой она тоже обязана его щедрости. И даже отдых…

Сан-Марино ждал Жулию в аэропорту, ждал терпеливо, с бьющимся сердцем. Стрелка приблизилась к критическому часу, еще четверть часа, и ждать будет бессмысленно. Что могло случиться? Что помешало ей приехать вовремя?

Сан-Марино бросился к телефону.

Отавиу ничего не мог сказать толкового, но, к счастью, трубку взял Алекс и объяснил, что Жулия приболела, и никуда не может ехать.

Сан-Марино был в ярости, он рвал и метал. Грохнуться с седьмого неба на землю любому человеку нелегко, а уж такому, который привык исполнять все свои прихоти, тем более.

Он порвал билеты и поехал в редакцию, наорал на ни в чем не повинную Мару и вызвал к себе Алвару. Ему необходимо было с кем-то поделиться. Иначе он бы лопнул от гнева и ярости.

Выслушав Сан-Марино, Алвару усмехнулся:

— Ох уж эти красотки! Узнаю женскую змеиную породу. Да она просто провоцирует тебя! Женщины обожают такие штучки! Бегут от мужика, а сами думают: не слишком ли быстро я бегу? Вот увидишь, завтра она будет кротка как лань и сама будет с тобой заигрывать.

— Ты так думаешь? — с сомнением, но уже гораздо спокойнее спросил Сан-Марино.

— Уверен, — хохотнул Алвару. — Сегодня дичь убежала, но завтра наступит день охотника! Вперед, Антониу! На охоту!

Глава 13

Но на охоту первым вышел Отавиу. Разговор с Сан-Марино очень тяжело подействовал на него. Ждать от Сан-Марино какой-то порядочности было просто глупо. Отавиу и не ждал ее. Его коробило, но не удивляло, что после Евы Сан-Марино решается посягнуть на Жулию. Но сама Жулия! Неужели он настолько запудрил ей мозги, что она готова была ехать с этим подлецом на край света, как когда-то Ева? Как предупредить ее? Как открыть глаза? Ведь она ему не поверит! Подумает, что это его очередная мания, и только.

Вот когда Отавиу всерьез пожалел о взятой на себя роли сумасшедшего. Всеми силами он жаждал спасти дочь и не знал, как это сделать.

Широким шагом он расхаживал по гостиной, сжимая руками виски, ища выход и не находя его.

Алекс наблюдал за другом молча, но когда тот с выражением отчаяния на лице застонал, он счел возможным вмешаться и сказал:

— Жулия узнала, чего стоит Сан-Марино, он больше не представляет для нее опасности. Можешь больше не переживать.

— Она узнала о его связи с Евой? — уточнил Отавиу.

— Да, — не вдаваясь ни в какие подробности, буркнул Алекс.

— Бедная девочка! Как же ей сейчас тяжело, — посочувствовал Отавиу, вспомнив мучительные дни расставания с прошлым. — Но так лучше, гораздо лучше. Правда о прошлом удержит ее от ошибок, которые ей трудно было бы себе простить.

Происходящее с Жулией подстегнуло Отавиу. Ему тяжела, стала надетая на себя личина дурака, не терпелось расправиться с Сан-Марино, отправив его в тюрьму, узнать правду о Еве. Он не сомневался, что она жива, а где она, может быть, знает, возможно, только Тиао, а значит, нужно как можно скорее искать к нему подход.

Отавиу стал лихорадочно собираться. Он, разумеется, помнил настоятельную просьбу Шику, который просил его ни во что не ввязываться и не предпринимать никаких самостоятельных шагов, но усидеть на месте не мог.

— Меня никто не узнает, — твердил он Алексу, водрузив на голову неимоверную шляпу и нацепив какой-то балахон, — я просто понаблюдаю за ним, составлю свое собственное мнение.

— Посиди лучше дома, — настаивал Алекс. — Ничего хорошего из твоей выходки не будет, а напортить ты можешь много. Спугнешь того, кого хочешь найти, снимутся они с места, и поминай, как звали. Сейчас у нас в руках, хоть какая-то ниточка есть, а что мы тогда делать будем?

— Не бойся, ничего я не напорчу! И вообще, хватит со мной обращаться как с малым ребенком. Это же мое прошлое, оно в первую очередь касается меня, поэтому нечего указывать, как мне поступать!

Против этого Алексу возразить было нечего, и он покорно отошел в сторону.

Стоило Отавиу войти в бар, как Тиао с первого взгляда узнал долговязую фигуру и добрые синие глаза младшего Монтана. Он был в курсе всех злоключений несчастного, и поэтому странный наряд вошедшего нисколько не удивил его. Он встретил его веселой шуткой и предложил отменно угостить.

— Треска по-коркуэльски, что вы на это скажете? — с лукавым видом, как знаток знатоку предложил он.

— Скажу, что помогу вам ее приготовить, — отозвался Отавиу, вспомнив аппетитное блюдо и прикинув, что лучший способ сойтись с хозяином — это повозиться вместе на кухне.

— Не откажусь от помощи, тем более, если есть шанс перенять какие-нибудь тонкости рецептуры, — любезно согласился хозяин, приглашая клиента на кухню.

Но тонкости рецептуры ему перенять не удалось: Отавиу вел себя нарочито бестолково, считая, что сумасшедшинка дает ему право задавать вопросы впрямую.

— А почему это вы назвались немцем? — спросил он.

— Потому что перебрался сюда из Германии, и жена у меня была немка.

— И дочь — немка, беленькая-пребеленькая, — подхватил Отавиу, поглядывая на Ханну, которая тоже, в свою очередь, смотрела на него с большим любопытством.

Тиао замолчал, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до разговоров, настал миг священнодействия — тот самый миг, когда опытный повар ни на секунду не может отвлечься от своего творения — от этого мига зависит все: поджаристая корочка, вкус, аромат.

Отавиу прекрасно знал, что минут восемь Тиао не отойдет от плиты, и со спокойной совестью выдвинул ящик в баре и занялся его изучением. Внимание его сразу привлек конверт, он открыл его и понял, что обнаружил клад. В конверте была фотография развороченной машины с надписью: «В день автокатастрофы машина Евы. Я знаю, что это сделал ты, Тиао!»

Потрясенный Отавиу мгновенно спрятал фотографию в конверт, а конверт в ящик, и очень вовремя, потому что, оглянувшись, увидел вошедшую Ханну. Он принялся перебирать рюмки на стойке, поднимая и глядя сквозь них на свет.

— Отличная работа, — бормотал он, — сверкают как бриллиант.

Ханна неожиданно рассмеялась:

— У вас сейчас такой же чудной вид, как у папы, когда он отвечает на странные звонки по телефону, — сказала она, и это Отавиу тоже намотал себе на ус.

Треской по-коркуэльски он все-таки полакомился, а по дороге домой все размышлял, кто же такой Тиао на самом деле и какова его роль в жизни Евы. В том, что Ева жива, он не сомневался ни секунды и хотел только знать, где она сейчас находится и не имеет ли на него каких-нибудь видов. Честно говоря, он не хотел бы ни видеть ее, ни встречаться с ней, он хотел только знать правду.

Как только Отавиу сообщил результаты своей вылазки Шику, тот мгновенно подобрался и пообещал заняться прошлым Тиао с удвоенным вниманием.

Но как взяться за дело? С какого конца?

— Нужно получить доступ к полицейскому архиву, — посоветовал ему Раул.

— Придется опять действовать через Серафима, — кивнул Шику.

— Запросим документы по делу автокатастрофы Евы Монтана, и дело с концом. А там видно будет.

Шику немедленно связался с Серафимом, и тот пообещал ему свое содействие.

Теперь Раул с Шику встречались в баре Тиао и не спускали глаз с хозяина. Ловили каждое его слово, каждый жест. Но Тиао был таким же, каким был всегда, добродушным, гостеприимным хозяином бара, всегда готовым пошутить с посетителем.

Серафим сразу же предпринял необходимые шаги, чтобы достать Шику и Раулу пропуск в полицейский архив, и через несколько дней они должны были получить туда доступ.

Мало-помалу в голове у Шику возникала картина, для которой ему и нужно было найти весомые подтверждения. В справедливости ее Шику нисколько не сомневался. По его версии, Тиао непременно имел какое-то отношение к смерти Евы, и, скорее всего самое непосредственное. В архиве им предстояло проверить, появлялась ли его фамилия в деле по этой автокатастрофе, где он был и чем занимался в момент, когда так трагически погибла Ева Монтана.

И вот они с Раулом оказались среди бесконечных рядов стеллажей, заполненных папками. Они переглянулись. Без опытного проводника им тут не справиться. Хорошо, что Серафим прислал им своего помощника.

—  Оставьте запрос и через час вы получите необходимые сведения, — пообещал расторопный молодой человек.

Шику написал на листочке всего два слова: Бенедиту Ассумпссон, и они с Раулом вышли из душного, пахнущего пылью помещения на улицу и с удовольствием вдохнули свежий воздух.

Неужели что-то получится? Неужели они сейчас что-то узнают?

Друзья сели на террасе кафе и заказали по стакану апельсинового сока.

Час тянулся как век, но вот они опять в архиве, и молодой человек протягивает им учетную карточку, правда, без фотографии.

Посмотрев эту карточку, Шику с Раулом выяснили для себя, что в 1981 году, когда Ева погиблав автомобильной катастрофе, а с Отавиу случилось несчастье, Бенедиту Ассумпссон работал в полиции и был даже награжден за отвагу. Вдобавок он считался лучшим стрелком среди полицейских.

— Ты чувствуешь? Нет, ты чувствуешь? — сразу заволновался Шику. — Мне кажется, что я был прав.

— В чем прав? Что ты имеешь в виду? — не понял Раул.

— Полицейский вполне мог стать наемным убийцей, — высказал свое подозрение Шику. — Мы знаем такие случаи. Не будем далеко ходить, вот тебе пример — Таварес.

—  Ну, положим, это неудачный пример, не он был убийцей, а его убили, — возразил Раул.

— Но он был продажной шкурой, — стоял на своем Шику.

— Что было, то было, — согласился его приятель.

— А теперь мы знаешь, что сделаем? — хитро прищурившись, Шику торжествующе посмотрел на своего верного помощника.

— Снова обратимся в полицейский архив и поднимем документы, касающиеся экспертизы, которая всегда проводится в случае автомобильных катастроф, — отрапортовал Раул.

— Правильно, — несколько разочарованно сказал Шику. — И откуда ты взялся такой умный? — Ему было бы куда приятнее самому сообщить осенившую его догадку.

Помочь им в этом мог только комиссар Серафим, и Шику опять обратился к нему. Серафим, покопавшись в служебных списках, направил его к человеку по фамилии Журбас, в прошлом полицейскому эксперту, а в настоящем служащему склада старых машин.

К Журбасу Шику отправился вместе с Отавиу, тот встретил их не слишком доброжелательно.

— Я бы не стал встречаться с вами — откровенно сказал он, — но уж очень меня просил комиссар Серафим.

Шику мысленно еще раз поблагодарил комиссара и спросил, что помнит Журбас о деле Евы Монтана.

— Помню, помню это дело, —  кивнул тот, — хорошо помню потому, что меня от него отстранили, так что ничего сказать вам не могу.

Шику и так и этак обхаживал упрямца, и, наконец, тот нехотя сообщил:

— Шины у машины были прострелены, и на ней были следы керосина. Все говорило за то, что это был не несчастный случай, а покушение.

Шику кивнул: так он и думал — Бенедиту прекрасно стрелял, он прострелил шины, а керосин понадобился для того, чтобы Ева наверняка погибла.

— Так, во всяком случае, можно было предположить после экспертизы, — продолжал Журбас, — но меня отстранили, так что никому эта экспертиза не понадобилась.

— Но разве само по себе это не свидетельствует о том, что были заинтересованные лица, которые организовали это покушение? — спросил Шику.

— Может, и свидетельствует, — нехотя признал бывший эксперт.

— А вы смогли бы засвидетельствовать перед судом все то, о чем нам сейчас рассказали? — деловито осведомился напористый журналист.

— Вы что, с ума сошли? Оставьте меня в покое! Я же сказал, что ничего не знаю, потому что меня отстранили от этого дела!

Шику открыл рот, чтобы продолжить уговоры, но понял, что только потеряет время. Он поблагодарил Журбаса, попрощался с ним, и они с Отавиу ушли. Если бы они вернулись через четверть часа и услышали интонацию, с какой Тиао спрашивал Журбаса: «Что ты там им прочирикал, старина?» — может быть, и Отавиу склонился бы к версии Шику.

Но они этого не слышали. Зато, рассказав все Алексу, они отправились в бар Тиао. Шику теперь был интересен каждый жест, каждый шаг патентованного убийцы.

— Понеси-ка нам по рюмочке «Христовой крови», —  попросил он хозяина.

— Всегда, пожалуйста, — добродушно усмехнулся Тиао. — У меня этой «Христовой крови» хоть залейся!

Шику с Отавиу невольно переглянулись, уж больно красноречиво прозвучало это признание.

«Придется мне за ним последить повнимательнее», — подумал Шику.

«Нужно будет хорошенько порыться в кабинете Сан-Марино: Бенедиту Алемау не мог действовать по собственной воле», — подумал Отавиу.

Но поиск документов был для Отавиу, скорее, предлогом. В бывший дом Сан-Марино его тянуло совсем по другой причине. Встречаясь с Гонсалой, он был рад своей личине сумасшедшего и откровенно говорил ей то, чего никогда бы не решился сказать, не прикидываясь сумасшедшим.

— Ты настоящая Ева, — сказал он ей на этот раз, — чуткая, чудная, восхитительная. Ты же любишь меня, правда. Ева?

— Меня зовут не Ева, а Гонсала, — ответила она.

— Ты мечта каждого мужчины о Еве, — отозвался Отавиу, глядя на нее с тонкой улыбкой, и Гонсала вдруг поняла: да он вовсе не сумасшедший, он выдает себя за безумца.

— Отавиу! Ты здоров! —  воскликнула она.

— Нет, я безумен, потому что нам с тобой просто необходимо безумие, — отвечал он.

И Гонсала с ним согласилась, и приникла к нему, и одарила таким безумным поцелуем, каким не целовала, наверное, никого и никогда.

Сан-Марино, пришедший в этот день навестить внука, с удивлением уставился на перепачканного помадой Отавиу.

— Неужели это твоя жена? — спросил тот, указывал на Гонсалу. — Я уведу ее у тебя.

Сан-Марино только стиснул зубы: этого шута и идиота он ненавидел так, что мог бы задушить его собственными руками, но приходилось его терпеть, и его, и его дурацкие шуточки.

Он кипел ненавистью, как вдруг у него мелькнула мысль:

Жулия! Пока этот дурак общается с Гонсалой, он выяснит отношения с Жулией. Она сейчас одна, я им никто не помешает. Выдавив из себя любезную улыбку, Сан-Марино простился и торопливо зашагал к машине.

Гонсала даже не посмотрела ему вслед.

— Я рада, что отношения наших молодых налаживаются, — сказала она, усалив возле себя Отавиу. — Не так-то просто притереться друг к другу, но мне кажется, Бетти сейчас довольна Арналду, он не задерживается на работе, торопится к жене и сыну, возится с малышом.

— Да, я думаю, что она довольна, —  подтвердил Отавиу, вспомнив, как на днях Бетти навещала его с маленьким Шику, и к ним вдруг пришел Раул с кучей игрушек. Он снова объяснялся в любви Бетти. И она снова отшила его.

— Подумай обо мне и о моем браке, — звучал голос дочери в ушах Отавиу.

— Да, я думаю, она довольна, — повторил он.

Но сам он не был доволен выбором Бетти. Сердце его не лежало к Арналду. Неглупый. Красивый и бессердечный. Другое дело, Раул — отзывчивый, чувствительный, прячущий свое щедрое сердце за насмешкой и иронией. Когда же его Бетти поймет, что жить ей не с нарядами и не с удобствами, а с человеком?

Гонсала между тем рассказывала ему об успехах своего салона. Дела пошли замечательно. Онейди и Флора работают, не покладая рук. Она улыбнулась про себя, вспомнив Патрисию. Вот уж кто не был приспособлен к работе, так это она. А сейчас она и вовсе не появлялась в салоне, прощебетав: «Такого мужика отхватила, девочки, такого мужика!»

— Я наслышан о ваших успехах от Алекса, — улыбнулся Отавиу. — Он так ревнует Онейди к работе, да и не только к работе, боится, что она познакомится с кем-нибудь, скажется их разница в возрасте, и она уйдет от него.

— Онейди — прелесть и, кроме своего Алекса, ни о ком не думает, — ответила Гонсала. — другое дело, что работы так много… — Она приостановилась, задумалась. — А почему бы и нет? Если получится, нужно подыскать работу в нашем салоне и Алексу.

— Это было бы самое лучшее, — согласился Отавиу. А Гонсала пристально смотрела на него: куда девался сумасшедший с сумасбродными выходками? Вот уже час они сидят и мирно беседуют, обсуждая свои и чужие проблемы.

Отавиу поймал ее взгляд и спохватился: кажется, пора что-то вычудить, а то его разжалуют из больных в здоровые.

Очевидно, в глазах его что-то мелькнуло, потому что Гонсала, посмотрев на него, взяла его за руку:

— Нам очень нужна капелька безумия, — повторила она его слова. — В наши времена иметь сердце — тоже безумие.

И они так и остались сидеть, не отнимая рук, наслаждаясь покоем и душевной близостью, боясь спугнуть это драгоценное ощущение.

У Отавиу был душевный покой, а у Жулии его не было. Она осунулась, побледнела, хотя по-прежнему очень много работала, писала большую серьезную статью, но дома. Представить себе, что она едет в редакцию и обсуждает рабочие вопросы с Сан-Марино? Нет уж, увольте! Ночные кошмары больше не мучили ее, но вместо кошмаров началась бессонница. Сан-Марино поразился, как болезненно выглядит Жулия, которую он не видел несколько дней. Нет, это не женский каприз. Она и вправду заболела. Что с ней?

Глаза Жулии смотрели отчужденно враждебно. Еще секунда — и она выставит его вон. Сан-Марино почувствовал необходимость сказать хоть какие-то слова в оправдание своего визита.

— Ждал тебя в аэропорту, на работе ты не появляешься, на звонки не отвечаешь, я решил приехать сам.

— Как ты смел? Ты был любовником моей матери! — с болью, гневом, горечью выкрикнула Жулия эти слова. А потом слова уже полились потоком, она не могла удержать их. Как она могла забыть, что этот человек был кошмаром ее детства? Из-за него она болела, впадала в депрессию, мучилась кошмарами. После той ночи, когда она сумела досмотреть свой сон, она вспомнила много больше. Вспомнила не только поцелуй в подвале, но и ссору, страшную ссору, когда она не узнала собственной матери, так она страшно кричала на Сан-Марино. Только теперь, уже став взрослой, Жулия сообразила, что было это в день свадьбы с Гонсалой, что мать боялась навсегда потерять своего любовника. Все это она высказала Сан-Марино, а он за это время успел собраться, сообразить, как ему лучше защищаться.

Поначалу он хотел увести Жулию в сторону, но когда понял, что это невозможно, отпираться не стал.

— Да, мы встречались с твоей матерью, но после моей женитьбы прекратили наши встречи, — покаянно произнес он.

— Да как же это возможно?! — с невыносимой болью выкрикнула Жулия. — Ведь отец считал тебя лучшим другом, почти братом!

— Нас с Евой это очень мучило, поверь, —  все так же покаянно произнес Сан-Марино. — Но иногда страсть становится болезнью, с которой невозможно справиться. Ты взрослый человек и должна понять это. Я за все заплатил сполна! И Ева тоже. Не осуждай нас. А прости…

— Когда я слушаю тебя, все кажется возможным, но внутри я не могу, не могу примириться, — со слезами говорила Жулия.

— Прости меня за все: за кошмары твоего детства, за твою теперешнюю боль — и разреши искупить свою вину, любить тебя, беречь, исполнять все твои желания, все капризы, — смиренно молил Сан-Марино, и Жулия верила ему, не могла не верить.

— Дай мне срок, мне нужно все обдумать, — попросила она. — В бедной голове моей все смешалось, я не могу понять, где свет, где тьма, что хорошо, что плохо.

— Думай, сколько считаешь нужным. Я готов ждать хоть вечность. Думай, но не сомневайся, что я люблю тебя так, как никого еще не любил…

Жулии было тяжело выслушивать эти признания. После того как она выговорилась, выкричалась, выплакалась, у нее наступила страшная слабость и пустота. Ей хотелось одного — лечь, заснуть и не просыпаться. Она махнула рукой Сан-Марино, и этот жест означал: уходи!

Он покорно направился к выходу, но уходил уже не с надеждой, а с уверенностью. Никогда еще он не был так твердо уверен в счастливом исходе своей любви, как сегодня. Если уж сегодня Жулия ему не отказала, то, значит, они останутся вместе навсегда!

Обессилевшая Жулия повалилась ничком на кровать и, проваливаясь — наконец-то! — в спасительный сон, успела подумать: «Шкатулка! Нужно отыскать в подвале шкатулку!»

Глава 14

Лидия всегда считала себя неплохим психотерапевтом, а уж когда разработанная ею методика стала приносить положительные результаты, она окончательно уверовала в свои силы. Разумеется, ее звездным часом стало выздоровление Отавиу. Такие феноменальные нарушения попадаются раз в сто лет, а выздоровление происходит раз в тысячу. Поэтому Отавиу Монтана был дорог ей не просто как пациент, но и как удивительный научный феномен, на разгадывание которого она не жалела времени, тратила все свои научные познания и врачебную интуицию.

Дневник, который она вела во время лечения Отавиу, она успела обработать в Англии, там же она сделала и прогнозы относительно его состояния в будущем, но прогнозы эти оправдывались лишь частично, и Лидии было непонятно почему. Над этой загадкой она и билась.

Лидия подняла голову от своих записей и взглянула в окно — ослепительное солнце, буйная тропическая зелень набережной, а за ней — нескончаемая синева океана. Разве сравнишь этот праздник жизни с лондонской моросью и бурой Темзой?! Глотнув бразильского солнечного простора, она так и не смогла сжиться с туманным тяжеловесным городом. Не наладилась у нее там и семейная жизнь.

Она думала, что разлука пойдет обоим на пользу, даст возможность оценить отсутствующего партнера по достоинству, сделает его привлекательнее, желаннее. Она ждала встречи с мужем, ждала положительных перемен.

Но, встретившись, они увидели друг в друге лишь недостатки. После открытых темпераментных сердечных бразильцев Лидию неприятно поразила холодная чопорность мужа, его сухость, его закрытость. Она с тоской вспомнила их долгие темные вечера, когда они сидели по обе стороны камина каждый со своими мыслями, и чуть не взвыла от тоски. Неужели ей снова предстоит нескончаемая сырая зима наедине с этим безупречным джентльменом?

Если бы с ними были дети, может быть, семейная жизнь и вошла бы в свою колею. Но дети уже подросли и учились в специальных колледжах. С родителями они виделись редко. Можно было считать, что они уже вылетели из гнезда и вряд ли уже туда вернутся. А если и вернутся, то почти взрослыми.

Любимых детей рядом не было, квартира сделалась гулкой, пустой и холодной. К счастью, у нее осталась любимая работа, и она с головой ушла в нее. Время от времени Лидия с опаской ждала, что муж станет ей выговаривать за то, что она пренебрегает священными обязанностями жены, что они мало выходят, редко ужинают вместе, никогда не уезжают на уик-энд.

Но к своему удивлению, ни разу не получила ни единого упрека. Спустя какое-то время это стало удивлять ее, потом насторожило. Безупречный джентльмен нуждался в безупречном ведении хозяйства. Почему же он так стоически терпит всевозможные нарушения?

Понаблюдав за мужем какое-то время, она поняла, что за ее достаточно длительное отсутствие у него появилась другая женщина, и она, эта новая женщина, устраивает его гораздо больше. Лидия облегченно вздохнула, окончательно махнула рукой на хозяйство и принялась проверять новую медикаментозную схему. По субботам она регулярно ездила к сыновьям. А все остальное время пропадала в больнице.

Когда она вновь уезжала в Бразилию, и муж провожал ее в аэропорт, между ними уже все было ясно. При первой необходимости они готовы были подписать документы для развода.

И вот глядя в окно на бескрайнюю синеву океана, Лидия чувствовала, что за недолгое время, проведенное под жарким солнышком, успела отогреться и помолодеть.

Однако Отавиу Монтана продолжал оставаться загадкой: как это может быть — при идеальных физических показателях нарушенная схема поведения? Интересно, а какие нарушения замечают окружающие? Одинаково ли он ведет себя с членами семьи, друзьями и коллегами по работе?

Лидии предстояло составить вопросник и провести работу с окружением Отавиу. Она включила компьютер и стала неторопливо нажимать клавиши, а озорной пушистый ветер трепал и путал ее короткие темные волосы.

Шику про себя чертыхнулся, когда ему позвонила Лидия и назначила встречу. Ему было не до встреч. Он не спускал глаз с Тиао, догадывался, что тот волнуется, и ждал, что вот-вот грянут какие-то важные события. И именно теперь оставить свой пост?

Он хотел, было оказаться наотрез, но передумал, когда Лидия сказала:

— Если вам некогда, я могу сначала встретиться с сеньором Сан-Марино.

«Если они опять задумали сдать Отавиу в психушку, я им покажу!» — мгновенно рассвирепел Шику и сказал:

— Я готов с вами встретиться немедленно, буду у вас через полчаса.

Перед выходом он созвонился с Алексом и попросил подменить его на посту.

— Посидишь в баре часок, потом скажешь, было ли что-то подозрительное. Пока! Я помчался.

Спустя полчаса он и в самом деле входил в кабинет Лидии. Взглянув на ее красивое, внимательное и доброжелательное лицо, Шику сразу устыдился своих агрессивных мыслей. Он успел забыть очаровательного доктора, лечившего Отавиу, а когда вспомнил, уже не огорчался, что Лидия вызвала его.

Об Отавиу Лидия расспрашивала с пристрастием, просто придирчиво, и тут Шику оказался в необычайно сложном положении.

Он бы охотно рассказал обо всех злоупотреблениях отвратительной клиники, о насилии над больными, об электрошоке, но… Но обследование показало, что Отавиу здоров, а значит, лечение, хоть и насильственное, пошло ему на пользу, и, стало быть, врачи-злодеи оказались не такими уж элодеями. С другой стороны, Шику вовсе не хотел подводить своего друга и раскрывать то, что Отавиу здоров, раз тот продолжал прикрываться болезнью. В общем, Шику изворачивался, как мог, лишь бы не выдать и не подвести друга, и вздохнул с облегчением только тогда, когда понял, что Лидия наконец-то исчерпала свой вопросник.

Он уже было расслабился, а зря! Лидия принялась расспрашивать его о причине, из-за которой Отавиу попал в психушку.

— Его дочь Жулия упоминала в разговоре со мной о каком-то вашем досье, которое будто бы и послужило последней каплей…

Тут уж Шику изворачиваться не стал и чистосердечно рассказал о своем досье, но не мог при этом не коснуться взаимоотношений с Жулией.

Лидия, как человек искушенный в психологии и просто как тонкая женщина, и без его признания поняла, что для Шику, хоть он и говорит о Жулия в прошедшем времени, дочь Отавиу Монтана по-прежнему представляет большую проблему, что он заинтересован в ней, эмоционально на нее настроен. Поняла она и другое: отношения с Жулией, с которой они за долгое лечение Отавиу стали подругами и которую она прекрасно понимала, не могли быть гармоничными, слишком та была импульсивной и эмоционально неуравновешенной. Но она не стала задавать лишних вопросов на эту тему и только приняла к сведению новую информацию.

Уточнив еще кое-какие детали, Лидия поблагодарила Шику за исчерпывающие сведения.

— Вы необычайно памятливы на подробности, — отметила она.

— Это у меня профессиональное, — отмахнулся Шику, —  я как-никак журналист. А вы необыкновенно дотошны, — сделал он ответный комплимент и тут же рассказал о своем опыте общения с другим психотерапевтом, которому поручал свою матушку и бывшую жену.

Разговор невольно перешел на бывших мужей и жен, а следом и на детей. Проблемы подростков волновали обоих и поэтому очень сблизили самих собеседников.

Прощаясь, Шику сказал совершенно искренне:

— Необыкновенно рад возобновившемуся знакомству, надеюсь, что оно продолжится.

— Я тоже буду, рада продолжить наше знакомство, — ответила Лидия с той же искренностью.

Честно говоря, Шику произвел на нее необыкновенно приятное впечатление. Если бы она была молоденькой девушкой, то она сказала бы себе, что влюбилась. Но она была зрелой, опытной женщиной и пообещала себе:

— У меня с ним будет роман!

К Сан-Марино она поехала на следующий день со счастливым чувством предвкушения каких-то необычайных, приятных перемен.

Сан-Марино хотел еще меньше, чем Шику, чтобы Лидия углублялась в изучение методов психиатрической лечебницы. Усадив Лидию в кресло и расхаживая сам по кабинету, он принялся сокрушаться о поспешно принятом решении, которое, как оказалось, пошло его другу во вред.

— Ну не стоит так огорчаться, — принялась успокаивать его Лидия, — окончательного диагноза я еще не поставила, но очень надеюсь, что он поправится.

— А я уже потерял надежду, — с вздохом сказал Сан-Марино. — Его поведение необъяснимо. То он как невинный младенец, то вдруг опасен и агрессивен. Когда я помог, его дочери определить Отавиу в клинику, я, признаюсь честно, больше думал о его семье, чем о нем самом, и теперь страшно раскаиваюсь в этом.

— Думаю, что сумею понять схему его поведения, ведь все мы действуем по схемам, только разной сложности. Сеньор Отавиу не исключение.

Лидия задала Сан-Марино приготовленные вопросы и пообещала:

— Как только будут новости, сообщу вам.

—  Буду ждать. Большое спасибо, что пришли.

Жулия работала рядом, и Лидия зашла со своим вопросником и к ней.

— Какой у тебя очаровательный шеф, — сказала она. — Мне было очень интересно с ним побеседовать. Он мыслит нестандартно и вообще человек тонкий, внимательный.

Почему-то Жулии было приятно слышать похвалы в адрес Сан-Марино, но показывать этого она не хотела.

— Когда же ты успела все это понять? — буркнула она не слишком-то вежливо.

Но Лидия не обратила на это внимания и очень серьезно ответила:

— По ответам, которые он дал на мои вопросы. Мне показалось, что и тебе он тоже нравится, — прибавила она.

— Он великолепный организатор, и мне с ним легко работается, — не стала кривить душой Жулия.

— С Шику Мота было труднее? — продолжала свой допрос Лидия.

— С Шику Мота работать было просто отвратительно, —  с сердцем ответила Жулия. — Одни неприятности. Он всегда перебегал мне дорогу и портил материал. Но, слава Богу, с этим покончено навсегда!

— Ты уверена? — уточнила Лидия.

— Абсолютно, — твердо ответила Жулия.

— Тем лучше, — улыбнулась ей подруга, — а мне он очень понравился, и я хотела бы познакомится с ним поближе. Но если вы вместе, то я, естественно, и пытаться не буду!

— Не беспокойся. Даю тебе «полный вперед» и «зеленую улицу», — рассмеялась Жулия. — Дай вам Бог счастья.

— Спасибо, — от души поблагодарила Лидия.

Раз дорога была свободна, она не стала откладывать на неопределенное будущее то, что задумала, и в тот же вечер позвонила Шику и пригласила его на чашечку кофе.

Шику не отказался. Все последнее время он жил в таком напряжении и у него было столько переживаний, что он нуждался в разрядке. Спокойная, уравновешенная Лидия, с которой можно было интересно поговорить и приятно провести время, была для него самым лучшим компаньоном.

Проведя вечер в непринужденной беседе, Лидия на прощание сказала:

— Можешь звонить мне в любое время, мне здесь бывает очень одиноко.

Шику посочувствовал ей и с ласковой ободряющей улыбкой пообещал:

—  Позвоню, непременно позвоню. В любое время. И вернувшись к их разговору, прибавил: — А насчет Сан-Марино не обольщайся. Он еще тот фрукт!

Но уточнять не стал, махнул рукой на прощание и вышел.

Глава 15

Бетти не могла нарадоваться на своего малыша. Она смотрела в его сияющие голубые глазки, и для нее в них сиял весь мир. Прошло беспокойное первое время, когда молодая мать волнуется из-за каждой складочки на тельце ребенка, из-за каждого его писка, каждого прыщика, опрелости. Все ей кажется смертельной угрозой ее сокровищу. И, между прочим, так оно и есть.

Но вот ребенок набрал вес, оформился, он уже энергично стучит ножками, требовательно подает голос, руководи матерью и сообщая ей о том, холодно ему или жарко, доволен он или недоволен. Он улыбается ей, и матери становится легче. Подсознательно она чувствует, что ее малыш уже крепко вцепился в жизнь своими крошечными ручками, он не собирается ее отпускать, и поэтому она вправе уже не так беспокоиться за него. Прошло и извечное материнское беспокойство из-за молока. Бетти уверилась, что его у нее достаточно, что малыш хорошо прибавляет в весе, и она начала получать бесконечную радость от общения со своим крошкой.

Однако если бы не бесконечные заботы и нескончаемые хлопоты, которые порой так изматывали ее, Бетти в чужом доме было бы совсем худо.

Гонсала любила ее и всегда была на ее стороне, но ее по целым дням не было дома, она пропадала в своем салоне или уезжала со своими подругами, и Бетти оставалась один на один с недоброжелательной прислугой, которая принимала в штыки молодую требовательную хозяйку.

Неудивительно, что Бетти была требовательной, она хотела как можно скорее подчинить себе новый дом, сделать своим. Гонсала не мешала ей в этом, но прислуге были вовсе ни

к чему ее приказы и распоряжения, и она вслух или молча игнорировала команды Бетти, смертельно ее обижали, создавая дополнительный неуют.

Главной ее противницей по-прежнему оставалась Ирасема, она горой стояла за Арналду, покрывала его, где только могла, отвечала на любые вопросы Сан-Марино и встречала

в штыки любую просьбу Бетти.

Торкуату все обхаживал ее, а она никак не могла решиться на замужество. Кроме возраста, ее смущали еще внезапные исчезновения ее поклонника. Он пропадал на несколько дней, потом появлялся и не давал никаких объяснений. Вот и недавно он пропал, чуть ли не на неделю, а потом, когда вновь появился с большим букетом, на все ее расспросы отмалчивался.

— Может, ты любовницу себе завел? — наконец спросила она.

— Нет, была работенка, — выдавил он из себя.

Что это за такая работенка, которая требовала исчезновений? Всю эту неделю газеты как раз поднимали страшную шумиху из-за загадочной смерти в тюрьме комиссара Тавареса, и Ирасема припугнула Торкуату:

— Вот и ты когда-нибудь так погибнешь, если будешь болтаться неведомо где!

— Вполне может быть, — ответил ей Торкуату, и слова его прозвучали так значительно, что ей стало не по себе.

Да, с одной стороны, ее смущал Торкуату в качестве постоянного спутника жизни, ей хотелось найти себе парня помоложе, посимпатичнее, а с другой — уж очень хотелось зажить собственным домом и не пресмыкаться перед всякими вертихвостками!

Ирасема всерьез считала Бетти вертихвосткой, с жадностью следила за ней, а та как назло постоянно встречала Раула. Он попадался ей на каждом шагу то с игрушкой для малыша, то с приятным пустячком для нее самой. Она встречала его и на набережной, где гуляла с коляской, и по дороге к отцу, и даже в отцовском доме. Раул оказывался вездесущим, и нельзя сказать, что встречи с ним были всегда неприятны Бетти. Скорее, наоборот, но она всячески убеждала себя в обратном.

Поджимая губы, Ирасема всегда ухитрялась капнуть ядовитым сообщением о Рауле Арналду, и тот устраивал очередную сцену ревности Бетти и, в конце концов, заявил, что сам будет гулять с малышом.

Сцены ревности обижали Бетти куда меньше, чем долгие отсутствия Арналду, в них она видела доказательства его любви, и они ей были даже приятны.

Словом, плохо ли, хорошо, но семейная жизнь Бетти и Арналду как-то налаживалась. Арналду все больше привязывался к малышу, он и в самом деле стал гулять с ним и гордо катал коляску вдоль набережной, находя, что его сын из всех других малявок самый красивый.

Зато, каким оставленным и обойденным судьбой чувствовал себя Раул! Видеть своего сына на руках другого мужчины, жертвовать всем, даже родным сыном, ради покоя и счастья любимой женщины было просто подвигом, и Раул оказался на него способен. Но давался он ему не без труда и не без горечи, и надо ли говорить, что особо счастливым он себя не чувствовал.

Как Ирасема ловила на промахах Бетти, так Раул караулил промахи Арналду. И он уже видел и знал кое-что. Например, что тот завел себе интрижку или романчик, как кому больше нравится, и встречался со своей пассией днем в одном отдаленном мотеле.

А узнал он это, мотаясь по своим репортерским делам в этот низкопробный мотельчик, где постоянно случались самые невообразимые происшествия, и там не раз видел выходящего из номера Арналду, а потом и крупную холеную молодую женщину.

Поменять Бетти на эту кобылу! Раул стал еще больше презирать надутого хлыща.

Но слово Бетти оставалось для него по-прежнему законом, и, подчиняясь ее просьбе, он не вмешивался в ее семейную жизнь, оберегая ее, которая в его глазах была точно браком, и ничем больше.

Раул и раньше охотно помогал Шику, но теперь он помогал ему со страстью, история семейства Монтана стала с некоторых пор касаться его лично, и совсем не потому, что он терпеть не мог Арналду и Сан-Марино и желал им зла. Его интерес был куда более глубоким, он касался его сына, от тайн, погребенных в прошлом, зависела его судьба…

Раул стал гораздо чаще бывать и у Отавиу, он чувствовал, что тот любит его, и ему было приятно его дружеское расположение. Он всегда вспоминал, как в день свадьбы Бетти сеньор Монтана сказал ему:

— Мне очень жаль! Я ставил на тебя!

Раул и сам проникся теплым чувством к этому незаурядному человеку. Он видел, что и для Отавиу наступили не лучшие дни. В первую очередь он переживал из-за старшей дочери, у которой был серьезный кризис. Она или бродила по дому как тень, или загоняла себя работой. Отавиу очень переживал ее разрыв с Шику и винил во всем себя. Он послужил причиной их окончательного разрыва и теперь очень хотел бы их помирить. Но как? Возможности для этого он не видел.

Не меньше Жулии Отавиу волновала Сели. Она бросила школу и пропадала по дансингам и ночным клубам.

—  Чем это может кончиться? — горевал он. — Во всяком случае, ничем хорошим.

— Не прогнозируйте, — уговаривал его Раул в один голос с Алексом, а Алекс добавлял:

— Не стоит так уж беспокоиться за нашу монашку. Сели — умная девушка, с твердыми правилами. Лулу, который от нее ни на шаг не отходит и уничтожит всякого, кто только к ней приблизится, она держит в ежовых рукавицах. А она в него не влюблена, голову не потеряла, так что чего тут опасаться?

— Я и сам бываю в ночных клубах по долгу службы, — подхватил Раул. — Могу заглядывать и туда, где бывает Сели, буду немного приглядывать за ней, если вас это успокоит, — предложил он Отавиу.

— Спасибо, спасибо, — пробормотал Отавиу. — Я тоже надеюсь, что все обойдется. Мне бы хотелось, чтобы она училась, нашла свое место в жизни, обрела независимость. Она еще не понимает, что ее некому содержать. Наши средства очень ограниченны.

—  Очень, очень, — понурил голову Алекс. — Сейчас больше всех у нас зарабатывает Онейди.

— Почему бы Сели у нее не поучиться? — оживился Отавиу. — У нее или у Флоры, женщины лучше понимают, что им нужно для красоты… Массажистка, косметичка, парикмахер — это все хорошие женские профессии.

— А я считаю, что Сели должна петь, — раздался голос с порога.

Все сидящие в гостиной обернулись, с удивлением увидели Тьягу и приветливо поздоровались с ним.

В Бостоне Тьягу увлекся современной музыкой, подумывал о своем оркестре, и ему пришла в голову мысль привлечь к пению Сели. Во всяком случае, именно это и послужило ему поводом для визита. С того самого вечера, когда они встретились, и девушка его поцеловала, он беспрестанно думал о ней. Ему хотелось ее увидеть, поговорить, понять, с чего вдруг она так переменилась. Он не мог позабыть небесной Сели, но и земная ему очень понравилась.

А что, если она тоже будет работать в ансамбле? Такая зажигательная певица будет пользоваться успехом. Почему он решил, что Сели будет петь, он и сам не знал, но мысль о поющей Сели ему очень понравилась, и он решил ее осуществить.

Но… но не все наши желания готовы осуществиться.

Когда Тьягу удалось увидеться с Сели, а случилось это далеко не сразу, потому что она очень редко бывала дома, то разговора никакого не получилось.

— Ты так переменилась, я просто ошалел, — честно признался Тьягу. — И мне жаль…

— А мне нет! —  резко оборвала его Сели, даже не дослушав, о чем, собственно, сожалеет Тьягу, и пошла навстречу входившему в дом Лулу.

Лулу посмотрел волком на внезапно возникшего у него на дороге соперника, но Сели с улыбкой положила ему на плечо Руку.

— Чего ты волнуешься? — насмешливо сказала она. — Тьягу пришел как всегда не вовремя!

Несколько дней Тьягу ходил как в воду опущенный, и Валерия изводилась ревностью, понимая, что без Сели дело не обошлось.

Наконец, она нашла выход, который бы раз и навсегда избавил ее от ревности.

— А почему бы нам не пожениться? —  спросила она. — Тогда бы я могла окончательно перебраться к вам.

— И вправду, почему бы не пожениться? — ответил вопросом на вопрос Тьягу.

Глава 16

Гонсалу необычайно радовал ее салон. Она обходила залы и кабинеты и уже мечтала о расширении.

— Скоро мы выплатим все долги, и тогда можно будет подумать о соляной пещере, —  размышляла она, поправляя цветы в массажном кабинете.

Флора украсила свой кабинет с необыкновенным вкусом, хотя, казалось бы, массаж можно делать и на голой кушетке среди голых стен.

— Нет-нет, — уверяла Флора, — приятная обстановка сама по себе действует расслабляюще, а массаж проходит значительно эффективнее.

Клиентки записывались к ней за неделю, не меньше, и, пройдя курс, мечтали о следующем.

Желающих было много, но Флора умела разумно распределить работу и оставить время для отдыха.

— Я не трудоголик, — говорила она Гонсале, — и сама люблю расслабляющие процедуры, массаж и бассейн.

— Это заметно, — ответила ей с улыбкой подруга. — Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо за комплимент. — Флора усмехнулась. — А ты не догадываешься почему? — И, не давая ответить, тут же прибавила: — Потому что я свободная женщина, но мечтаю потерять эту свободу.

—  Ну, если мечтаешь, то потеряешь непременно, — пообещала Гонсала. — А Боб?

— Боб тоже в поиске. Мы поняли, что вместе нам трудно, и знаешь почему? Потому что я слишком свободная и самостоятельная. Бобу нужна женщина домашняя.

— А ты дикая, — засмеялась Гонсала.

Красивая, элегантная Флора звонко расхохоталась:

— Выходит, что так. В общем, для семейного счастья мне не хватает смирения, терпения, кротости, кулинарных способностей, внимательности…

— А главное, мужчины, который был бы тебе по сердцу, — завершила Гонсала покаянный список подруги.

— Ты права. В последнее время мы с Бобом страшно раздражали друг друга. Но как только решили расстаться, отношения наладились. А как твой мужчина? — поинтересовалась Флора. — Роман в разгаре?

— Не знаю, что и сказать, — пожала плечами Гонсала — Если быть честной, то я боюсь разгореться в полную силу. Боюсь и все. И не знаю, что мне мешает больше — болезнь Отавиу или я сама, мои комплексы, нажитые страхи…

Гонсала с удовольствием бы еще поговорила с подругой на самую животрепещущую для нее тему, но к той пришла клиентка, и Гонсала направилась к себе в кабинет. Ей еще предстояло выслушать отчет Онейди, подписать чеки, а потом…

Ей вдруг страшно захотелось повидать Отавиу.

«Он постоянно что-то ищет в кабинете Сан-Марино, — вспомнила она. — Что же? Может быть, какие-то бумаги или документы. Может, он подсознательно чувствует, что Сан-Марино обокрал его семью, и ищет тому подтверждение?»

Гонсала вдруг почувствовала себя предательницей. Почему она до сих пор не сказала Отавиу о том, что узнала с Сан-Марино? Что, собственно, послужило причиной их развода?

И тут же вспомнила — болезнь! Ее смущает, ей мешает болезнь Отавиу. Но в последнее время и болезнь стала необычайно странной. Гонсала даже заподозрила, что Отавиу здоров, но по неведомой причине не желает расстаться со своей болезнью, цепляется за нее.

В общем, Гонсала решила, что, покончив с делами, поедет навестить Отавиу.

Она любила бывать в семействе Монтана, оно всегда согревало ее домовитостью и теплом.

Но на этот раз дом теплом ее не порадовал. Онейди, которая была душой дома, теперь возвращалась в него только к вечеру, и дом осиротел. Плохо выглядели и его обитатели.

Первой вышла навстречу Гонсале Жулия, похудевшая, с темными кругами под глазами, и Гонсала сразу поняла, что жизнь у нее не ладится.

Жулия обрадовалась Гонсале, они друг другу очень симпатизировали, и вдобавок Жулия дорожила их отношениями с Отавиу. О нем они сразу и заговорили. И обе сошлись на том, что состояние его явно улучшилось.

— И все-таки иногда он начинает нести такую чушь, что страшно становится! — вздохнула Гонсала. — Но будем надеяться на лучшее. Однако беспокоит меня не только твой отец, но и ты сама, моя дорогая, — прибавила она, ласково глядя на Жулию. — Тебе так досталось в последнее время! А знаешь, что лечит женщин? Любовь! Тебе нужно влюбиться! Как бы мне хотелось, чтобы ты, наконец, нашла человека, который бы понял тебя!

— Спасибо за доброе отношение, но любовь для меня в прошлом, — мрачно отозвалась Жулия. — Я не хочу, и думать ни о чем подобном. Главное для меня — работа.

—  Да, я слышала, что на работе ты творишь настоящие чудеса, — подхватила Гонсала, но тут в гостиной появился Отавиу и галантно поцеловал гостье руку.

— Я не помешал? — осведомился он.

— Наоборот, ты появился как раз кстати. Я как раз собиралась попросить прощения и подняться наверх, мне еще нужно дописать статью, — сказала Жулия и поднялась с дивана.

Они простились, и Отавиу пригласил Гонсалу в сад.

Гонсала приехала всерьез поговорить и подумала, что в саду серьезный разговор получится более непринужденным. Но Отавиу тут же заговорил о языке цветов, который может выразить столько чувств.

— Как жаль, что у меня в саду нет хризантем, — сокрушенно покачал он головой. — Я бы преподнес тебе целый букет, потому что хризантема — это объяснение в любви.

Он смотрел так проникновенно, что и Гонсала заволновалась, но ох уж это вечное сомнение — с кем говорит она: со здоровьем или с болезнью? Всерьез говорит Отавиу или, как принц датский, в помрачении ума?

— Сумасшедшие всегда говорят серьезно, — ответил ей Отавиу. — Да и Гамлет упомянут как нельзя более, кстати, ты куда догадливее Офелии.

Шутливый разговор ободрил Гонсалу, и она решилась все-таки сказать то, что ее так мучило.

—  Я давно хотела сказать, что Сан-Марино тебе не друг. Он обокрал твоего отца, тебя, всю твою семью, я бы с удовольствием заявила на него в полицию, но у меня нет доказательств, к тому же мои сыновья… Вряд ли они поверят и поймут… — Лицо Гонсалы омрачилось, но через секунду глаза ее загорелись: — Я сделаю все возможное, чтобы он вернул тебе твое состояние, — пообещала она. — Ты мне веришь?

— Это я обещаю тебе, что верну себе свое состояние, ты мне веришь? — спросил Отавиу.

Гонсала не знала, что ему ответить. Понял он ее или не понял? Шутит или говорит всерьез?

Отавиу был очень обрадован признанием Гонсалы. Ему бы не хотелось выступать разоблачителем ее бывшего супруга. Очень хорошо, что она разобралась во всем сама. А что касается состояния, то вполне возможно, она права. Он не элодей, а вор, собиравшийся, таким образом замести следы.

Отавиу выбрал самые красивые цветы и сделал из них букет.

— Думаю, ты поймешь, что они тебе скажут, — проговорил он.

Гонсала ушла со сложным чувством: неуверенность и радость соседствовали в ее сердце. «Правильно мы поняли друг друга или нет?» — вот какой вопрос ее тревожил. Занятая своими мыслями, она снова поехала в салон, а не домой. Среди людей, за работой она чувствовала себя легче. Вдобавок ей захотелось еще раз взглянуть на документацию, доходы, расходы, штатное расписание, с тем, чтобы поискать место для Алекса. Она не забыла своего обещания, уже смотрела, искала, но поняла, что поторопилась: пока они не имели возможности расширять штат и обходились только теми, без кого не могли обойтись. И все же, посмотрев сегодня на осиротевший дом и неприкаянного Алекса, она очень захотела помочь ему и решила еще раз все проверить.

На пороге салона она столкнулась с Патрисией и очень ей обрадовалась. Гонсала была рада, что та не затаила обиды, что все-таки искала встречи с ней. Она всегда ценила добрый порыв и готова была на него ответить, поэтому обняла старую подругу и пригласила к себе отдохнуть и поплавать в бассейне.

— Через час и поедем, ты как раз закончишь массаж, а я работу, — сказала она.

Патрисия не надеялась на такую теплую встречу и, облегченно вздохнув, согласилась.

Едва увидев Патрисию, Бетти напряглась. Эту женщину она не хотела бы видеть в своем доме. Но Гонсала, добродушно улыбнувшись, погладила ее по плечу. Опасность миновала, и во многом благодаря Патрисии.

— Мои молодые живут как голубки, — ласково притянув к себе Бетти, сказала она.

— Очень рада, — промурлыкала Патрисия. — Ах, какой малыш! Ах, какая прелесть!

Она переключилась на малыша, чем тоже не доставила Бетти удовольствия.

— Ему пора спать, — сурово сказала она и понесла сына к двери. На пороге Бетти столкнулась с входившим в гостиную Арналду. Он увидел Патрисию, приостановился, и его взгляд мгновенно подал Бетти сигнал тревоги. Но Арналду, поздоровавшись, тут же отвел взгляд от Патрисии, нежно поцеловал Бетти, взял на руки сына и двинулся вслед за женой, словно бы подтверждая только что сказанную Гонсалой фразу: «Мои молодые живут как голубки».

Патрисия тоже проявила к Арналду полное равнодушие, и Гонсала была за это благодарна подруге. Конфликт был исчерпан, неприятности остались в прошлом, и они отправились плавать в бассейн.

— Я нашла мужчину своей мечты, — нежась в воде, повторила свое признание Патрисия.

— Он бизнесмен? — поинтересовалась Гонсала.

— Что-то вроде этого, а что?

— Может быть, у него есть вакансии, у меня на примете есть очень хороший человек и отличный работник, —  сказала Гонсала, продолжая думать об Алексе.

Патрисия взглянула на нее как на инопланетянку и поплыла, лениво взмахивая красивыми руками.

Алекс с Отавиу сидели за столом и обсуждали привезенную Гонсалой новость.

— Скажу по чести, я этому не верю, — говорил Алекс. — У сеньоры Гонсалы могут быть свои счеты с бывшим мужем. Она очень хорошая женщина, но может что-то и преувеличить.

— Гонсала — человек доброжелательный. Ты видишь, что она сказала это не сгоряча, — задумчиво говорил Отавиу.

— На твоем месте я бы признался ей, что здоров, — сказал Алекс. — От такой женщины нельзя ничего скрывать.

— Нет, об этом не должен никто знать! Ни она, ни дочери! Сан-Марино слишком опасный человек. Если с ней что-то случится, я и в самом деле сойду с ума, — не стал таиться Отавиу.

— Но мне кажется, что ты преувеличиваешь опасность Сан-Марино, — продолжал настаивать на своем Алекс. — Ведь как-никак он долгие годы помогал тебе, помогает и сейчас. А пока ты болел, он даже переводил деньги на мой счет.

— Это не он, это Ева! —  быстро проговорил Отавиу. — Я знаю, что это Ева. Хотя вполне возможно, они и сговорились. Вот видишь, Алекс, факты налицо, а ни у меня, ни у Гонсалы нет доказательств…

Алекс кивнул, а про себя подумал, что Отавиу прав, ничего не говоря сеньоре Гонсале. К сожалению, даже Алекс не мог считать, что он поправился окончательно. «Надо бы еще разок поговорить с доной Лидией», — подумал он.

Глава 17

Только общаясь с Лидией, Шику в полной мере ощутил, до какой степени травмирующими былиего отношения с Жулией, да и с Лусией Эленой тоже. Лусия Элена боролась за него, он — за Жулию. На протяжении многих лет все они жили в напряжении, принимая агрессию за силу чувства.

Уравновешенная, уверенная в себе Лидия словно бы делилась с ним своим душевным покоем. Шику гораздо приятнее стало настоящее, и он с удовольствием смотрел в будущее.

— У нас с вами один врач, — шутливо говорил он Отавиу, — а значит, мы можем рассчитывать на победу.

Шику потянулся к Лидии, как тянутся к хлебу после острой, вызывающей жажду пищи, как тянутся к воде после одуряющего вина. В напряженном дне теперь всегда был оазис покоя — встреча или телефонный разговор с Лидией.

— Поужинаем сегодня вместе? — услышал он ее мелодичный голос.

— И потанцуем, — подхватил он. — Я поведу тебя в один чудесный ресторанчик. Ты ведь совсем не знаешь ночного Рио, а он просто чудо что такое!

— Ты заедешь за мной? — спросила она.

— На такси, — рассмеялся он.

— О-о, значит, впереди большая программа? Мне приготовиться?

— Готовься!

Шику словно бы отдал команду и был рад заинтересованности, с какой ее соглашались исполнять.

В условленный час он и в самом деле подъехал на такси и нашел, что Лидия в скромном, но безупречно элегантном вечернем наряде просто обворожительна. Оба чувствовали то особое возбуждение, которое или готовит, или предвещает что-то значительное.

— Мы поедем в необычный ресторан, — пообещал Шику. — Там бывают только свои, наслаждаются настоящей бразильской кухней и танцуют настоящие бразильские танцы. Я уверен, тебе понравится.

— А тебе нравится? — спросила Лидия.

Шику на секунду задумался, вникая в ее вопрос: по существу, Лидия спрашивала его о том, к кому он себя причисляет, кем чувствует — европейцем или латиноамериканцем?

— Нравится, — уверенно откликнулся он, — я же сказал, там бывают только свои.

Ресторан находился почти, что в центре, но нужно было хорошо знать этот центр, чтобы его отыскать.

Войдя в ресторан и окинув взглядом, небольшое помещение с тесно поставленными столиками и большой танцевальной площадкой, Лидия сразу отметила, что это не европейский ресторан снобов, где главная забота — отделить посетителей друг от друга, здесь все будет по-другому.

И было по-другому — острая еда: душистый пряный рис с приправами и перченым жареным мясом, отличное вино и зажигательные танцы все подогревало, все разжигало жажду.

От еды хотелось вина, от вина хотелось танцевать, а от танцев хотелось любви.

Лидии пришелся по сердцу этот зажигательно-поступательный ритм. Она была сыта по горло чопорностью застегнутой на все пуговицы Европы.

Запыхавшись и усевшись за столик после очередного танца, она сказала:

—  Я и не знала, что можно так танцевать и что ты так танцуешь.

— Ты тоже так танцуешь, — вернул ей комплимент Шику. — И, по-моему, у нас неплохо получается.

Лидия тоже так считала.

Но свечи уже гасли, публики стало заметно меньше, и они тоже, расплатившись, вышли на улицу.

Разгоряченных, их сразу охватила ночная прохлада, и они невольно тесно прижались друг к другу.

— Вот так теплее, — нежно сказал Шику, бережно прижимая к себе Лидию.

Он остановил такси, посадил ее в машину.

— А ты? — удивилась она. — Я напою тебя лучшим английским чаем, — лукаво пообещала она.

— Против английского чая устоять невозможно, — признал Шику.

Едва закрыв дверь, она обняла его.

— Мы взрослые люди, — сказала она, — и можем позволить себе обойтись без взаимных обязательств, но мне кажется, что я вернулась в Бразилию только для того, чтобы встретить тебя!

Шику прижался к ее полуоткрытым губам и…

Домой он вернулся только к полудню следующего дня, томный и молчаливый, не желающий тревожить своей счастливой усталости, но с букетом цветов для Лусии Элены, у которой как раз был день рождения.

Жудити, по своему обыкновению, набросилась на сына, обрушив на него град упреков, но он, поцеловав ее, прошел мимо как сомнамбула, и Жудити застыла, приоткрыв рот.

Но вот у нее включилась мыслительная машина, рот закрылся, и она поняла, что произошло: роман с докторшей —  разумеется, она была в курсе романа — перешел в новую фазу. Шику проснулся к вечеру с ясной головой и счастливым ощущением во всем теле.

— Господи! да у меня же встреча с Отавиу! — сообразил он, подскочив словно мячик и ища часы.

Но нет, не опоздал, времени хватало ровно на то, чтобы принять душ и доехать до бара Тиао.

Но, подъехав, Шику обнаружил, что бар закрыт. Отавиу поблизости тоже не было. Шику сел на лавочку неподалеку от бара и стал дожидаться Отавиу. И пока он его ждал, он понял, что сама судьба велит им с Отавиу разрешить именно сейчас все свои сомнения.

Настал тот благоприятный час, когда они, наконец, могут высказать Тиао все, что знают сами, и потребовать у него ответа на все вопросы.

Шику чувствовал, что способен своротить горы, и пришел в то веселое возбуждение, которое всегда, в любом деле сулит удачу.

Как только подошел Отавиу, Шику изложил ему свой план. Отавиу тоже пришел в возбуждение. Конечно! Так и надо поступить! Чего они ждали столько времени? Сейчас! Немедленно!

Дрожа от нетерпения, они стучали в заднюю дверь бара.

Тиао узнал своих постоянных клиентов и впустил их.

— Мы знаем о тебе все! — тут же выпалил Шику. — Твое прошлое: ты служил в полиции, был женат на Хелге, дальней родственнице Вагнера и подруге Евы, был лучшим стрелком и потом сделался профессиональным убийцей. Твое настоявшее — пряча прошлое, ты стал владельцем бара! Но тюрьма по тебе плачет! У меня все доказательства на руках, что именно ты убил Еву!

Тиао побледнел. Несмотря на свой могучий рост, он сейчас выглядел жалковато. Напор Шику был настолько неожиданным, что он внутренне растерялся.

— Ты знаешь, где Ева! Она осталась жива, Я знаю это твердо! И ты должен немедленно сказать, где она, что с ней сталось! — подступил к нему с другой стороны с тем же напором Отавиу.

Тиао с облегчением перевел дух. Атака оказалась не такой устрашающей.

— То убил, то жива, — с усмешкой сказал он. — Чудеса, да и только! Вы сначала сами разберитесь, что там у вас происходит, прежде чем морочить добрым людям голову, — и, глядя на Шику, добавил: — Один свихнулся на этом деле, и ты туда же?

Шику не ожидал, что Отавиу будет толковать совсем о другом, но неожиданный выпад союзника только подхлестнул его.

— Я сказал тебе, что у меня есть доказательства твоей причастности к автокатастрофе, и будь любезен дать мне необходимые сведения, а не увиливай, если не хочешь немедленно сесть в тюрьму! — решительно заявил он.

— Да я сеньору Еву увидел только на фотографии в газете после катастрофы. Откуда мне было знать ее?

— Как это откуда? — возмутился Шику. — А разве не была твоя жена Хелга подругой Евы?

— Подругой — слишком громко сказано. Она помогала сеньоре Еве, когда та была беременной, и потом та в благодарность посылала ей деньги. Эти деньги очень помогли нам, благодаря пм мы поженились и жили в Европе. Но видеть я ее не видел, и уж тем более не был знаком.

После спокойных объяснений Тиао Шику несколько поостыл. Он надеялся взять на неожиданность, на испуг, но ничего не получилось. А все, что говорил Тиао, нисколько не противоречило тем сведениям, которые были у Шику.

— Я хочу знать правду о катастрофе, — твердо сказал он. — Я знаю, что ты был к ней причастен. Мне нужны свидетельские показания.

— Ничего сказать не могу. Я узнал обо всем только из газет. — Тиао развел руками, словно бы сожалея.

— В твоем ящике несколько дней назад я видел собственными глазами фотографию разбитой машины Евы и надпись:

«Это сделал ты», — вступил в разговор Отавиу.

Для меня новость, что можно лазить по чужим ящикам, — тут же сердито ответил Тиао, — но вам показалось. Это плод вашего больного воображения, я не думаю, что настоящий джентльмен, каким вы являетесь, мог себе позволить рыться в чужих ящиках. Все это вам приснилось.

Сердито ворча, он выдвинул свои ящики, и в них ничего не было, кроме открывалок я счетов.

— Убедились? — уже с угрозой в голосе спросил он. — Я не вызываю полицию только потому, что давно вас обоих знаю, и знаю, что у одного из вас не в порядке голова. Мне не нужны лишние скандалы, они портят репутацию бара, поэтому прошу вас немедленно покинуть помещение.

— Ты пожалеешь, Тиао, что не захотел нам помочь! Подумай, с кем ты связался? — перешел на уговоры Шику.

— Да! Тебе лучше прямо сказать, где находится сейчас Ева! — снова заволновался Отавиу.

— Убирайтесь! Убирайтесь оба, и немедленно! — заревел Тиао. — Иначе через пять минут полиция будет здесь и упечет вас обоих в психушку!

Упоминания о психушке было достаточно, чтобы Отавиу направился к выходу, следом за ним двинулся и Шику.

— Ты пожалеешь, Тиао, ты еще об этом пожалеешь, — пробормотал он.

Тиао дождался, пока за непрошеными гостями закроется дверь, проследил, в какую сторону они пошли, а потом стал торопливо собираться. Ему предстояло очень важное свидание, он торопился, и этот нежданный визит вынуждал его торопиться еще больше. Зазвонил телефон, и он, морщась, подошел к нему: ему было некогда, каждая минута была на счету!

— Алло! Да, это я. Как это откладывается встреча? Нет! Нам нужно срочно поговорить! Есть серьезная опасность! Да, опасность! Она грозит нам обоим! Хорошо! Там, где обычно! В старом гараже! Пусть чуть попозже, я согласен.

Он уже не так торопился, собираясь, и через некоторое время вышел из дома, сел в свою машину и уехал. Из ближайшего переулка за ним двинулись Шику и Отавиу. Они прекрасно знали зеленую машину Тиао и ехали за ней.

Ехали они по самому центру, он был уже освещен, и благодаря вниманию Шику, несмотря на обилие самого разного вида транспорта, им удавалось не терять из виду зеленую машину. Но вот они добрались до окраины — фонарей меньше, один перекресток, другой, заковыристая развязка — и Тиао поехал по одной дороге, а они вырулили на совершенно другую. Пока разбирались, машина Тиао бесследно исчезла.

— Ну что ж, покатаемся по предместью, может быть, повезет! — с вздохом сказал Шику, сам не зная, на что он надеется. Надеяться, если честно, было не на что.

Он уже попытался, было поговорить с Отавиу, стараясь выработать какую-то единую линию, но понял, что переубедить того невозможно. И сам он не мог поверить в то, во что свято верил Отавиу: Ева жива и активно действует… В общем, так удачно начатое дело расползалось на глазах, и пока было неясно, с какой стороны за него браться…

Отавиу и Шику сидели молча, грустные и недовольные друг другом, думая каждый о своем.

Шику сворачивал с одной улицы на другую, пошли уже не дома, а какие-то гаражи и склады. И вдруг… Зеленая машина! Она сиротливо стояла у какой-то заброшенной пристройки.

Шику тут же затормозил, и они оба выскочили наружу. В машине никого не было, и они потихоньку стали приближаться к пристройке, прислушиваясь и приглядываясь. Вокруг все было тихо. Заглянув в дверь, Шику увидел распростертого на полу Тиао и бросился к нему. Ему показалось, что тот уже не дышит. Быстро действуют мафиози! Это тоже нужно иметь в виду!

Тиао застонал, они наклонились к нему, приподняли.

— Что случилось?

— Ударили чем-то тяжелым по затылку и отключили, — с трудом проговорил Тиао. — Еще пять минут, и я буду в норме.

Он ощупал свои карманы — не грабители, деньги лежат, где лежали.

— Говорил я тебе, думай, с кем связываешься, — укоризненно проговорил Шику, — давай опирайся, мы отвезем тебя домой.

Тиао оперся на Шику, и тот помог ему добраться до машины.

— Мою доставь до дому, — попросил Шику Отавиу, — а я доставлю домой пострадавшего.

Отавиу молча кивнул.

Домой Шику вернулся очень поздно. Единственное, о чем он жалел, что не сможет позвонить Лидии. Но в целом был доволен проведенным днем. В конечном счете, все повернулось так, что у него появилась надежда получить от Тиао нужные сведения. Теперь Тиао и сам был заинтересован в том, чтобы обрести какую-то защиту. Он уже был заинтересован в Шику как в журналисте, который мог поднять шум, привлечь внимание общественности…

Он тихонько открыл дверь, и был неприятно удивлен тем, что мать не спала, дожидаясь его.

— Тебе звонила сеньора Лидия, — торжественно провозгласила она, — я пригласила ее на ужин.

Она не стала рассказывать, что поначалу наорала на нее, приняв за очередную поклонницу и обозвав голодной волчицей. Она была горда тем, что сумела сгладить, как она выразилась, «допущенную маленькую неловкость».

Шику только вздохнул, услышав матушкину новость. Он прекрасно помнил ужин, который был устроен Отавиу, и что из этого вышло. Собственно именно этот ужин и надорвал их отношения… Бедная Лидия! Она и не подозревала, на какую казнь согласилась!

— Спасибо, мама! — сказал он с непередаваемой интонацией и еще раз пожалел, что не может позвонить Лидин немедленно.

Глава 18

На редакционных летучках Жулия говорила, как обычно, коротко и только по делу, ни разу не взглянув на Сан-Марино.

Зато он внимательно смотрел на нее, стараясь понять, что происходит в ее душе, какие мысли сейчас ею владеют.

Он смотрел пристально, стараясь внушить, передать на расстоянии мысль: прошлое нельзя изменить. Оно есть. С ним нужно смириться. И еще он постоянно просил: прости меня, Жулия. И верил, что придет день, когда она его простит.

«Мне нужно набраться терпения, — твердил он себе, —  терпение — мой помощник и мое лекарство. И еще работа. Она тоже лекарство».

Много работала и Жулия, стараясь всеми силами отвлечь себя от тягостных мыслей. Старалась отвлечься, но не могла.

Больше всего ее мучила собственная раздвоенность. Казалось бы, после сделанного ею открытия все должно было стать предельно ясно, и она должна была вычеркнуть Сан-Марино из собственной жизни. Но ее мучила какая-то недосказанность. Ей словно бы недоставало чего-то, чтобы вынести окончательное решение.

Больше всего на свете ей хотелось найти материнское письмо и собственными глазами прочитать его. Ей нужна была интонация, нужны были слова. Она хотела понять, что связывало этих двух людей — роковое безумие страсти или душевное родство? Как они относились друг к другу? Чем друг для друга были?

Поиск письма стал для нее навязчивой идеей. После того как Алекс сказал, что Отавиу нашел письмо в шкатулке, которую вынес из подвала, Жулия проводила в подвале целые часы. Он был памятен с детства, памятен по снам, а теперь стад ее тягостной лихорадочной явью.

Стоило ей остаться там, и прошлое оживало для нее. Она видела свою мать, потом возникало лицо Сан-Марино, и, прогоняя видения, она старательно пересматривала старые вещи, пытаясь отыскать среди них заветную шкатулку.

Алекс, видя ее бесплодные усилия, пытался отговорить ее:

— Зачем тебе это? Мало ты настрадалась? Хочешь, чтобы еще хуже было? Не вороши прошлое, оставь его в покое!

— Хуже? — недоумевала Жулия. — Что может быть хуже?

И она продолжала поиски.

—  Напротив, я приду в себя, все пойму, и наступит успокоение.

Однако Алекс оказался прав. В день, когда Жулия, наконец, отыскала материнское письмо и прочитала его до конца, ее охватило такое отчаяние, какого она еще не знала. Слезы душили ее, когда она спешила вверх по лестнице, торопясь выплакаться в своей комнате, но расплакалась значительно раньше, споткнувшись и разбив коленку. Она сидела посреди лестницы и громко, безутешно рыдала. На ее плач прибежал перепуганный Отавиу, сел рядом с ней, обнял, прижал к себе.

— Доченька! — твердил он. — Доченька! Что с тобой?

— Обними меня покрепче, папочка! — отвечала она. — Мне так страшно.

И Отавиу прижимал ее к себе и баюкал, словно маленькую, вспоминая, что такая же страшная истерика была с его бедняжкой Жулией лет в пять, тогда она сначала так же безутешно рыдала, а потом несколько дней металась в горячке.

— Пойдем, ты приляжешь, — проговорил он, ласково помогая ей подняться.

А мне кажется, мне будет лучше на воздухе, — всхлипнула Жулия. — Я попробую пройтись, может, мне станет лучше.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложил Отавиу.

— Нет, папочка, я должна сама справиться, — проговорила Жулия и заплакала еще горше. Как она ни старалась сдержаться, слезы текли у нее рекой.

— Ну, куда ты такая пойдешь? — уговаривал ее Отавиу. Пойдем, посидим в садике, полюбуемся на цветочки.

— Нет-нет, я должна справиться, должна справиться, — твердила Жулия. Она встала и, прихрамывая, вышла из дома.

Она шла по набережной, ничего не видя перед собой.

Сели, которая возвращалась домой, не узнала сестру, и только пройдя несколько шагов вперед, сообразила, что эта сгорбившаяся, постаревшая женщина Жулия. Она вернулась и обняла сестру за плечи.

—  Боже мой! Что с тобой? — испуганно спросила она. — Ты просто вся почернела.

— Оставь меня, — отстранила ее Жулия. — Ни о чем не спрашивай. Ничего не говори. Я должна справиться сама.

Сели поняла, что сестру и вправду лучше оставить наедине с собой. Если бы она верила в действенную силу молитвы, то она бы помолилась за Жулию.

Но после короткого разговора с Сели Жулия выпрямилась, подобралась, да и шаг у нее стал тверже.

Она довольно долго гуляла по набережной, подставляя лицо соленому ветру, словно просила его выдуть из нее боль.

Вернулась домой Жулия к вечеру, позвонила по телефону, договорилась с кем-то о встрече.

— Да, сейчас! Немедленно! Это важно, очень важно! — повторила она.

Она снова была привычной деловой Жулией, и Отавиу немного успокоился. Кризис миновал, и хорошо бы, все обошлось без рецидивов.

Сан-Марино повесил трубку и почувствовал, что сердце бьется у него от волнения где-то в горле. Наконец-то! Жулия решилась. Сейчас она приедет к нему, и…

Он позвонил и приказал принести как можно больше цветов и убрать ими номер.

Затем ужин. Самые утонченные блюда французской кухни и лучшее французское шампанское.

Отдан распоряжение об ужине и, проследив за тем, как расставили вазы и корзины, он стал, нетерпеливо расхаживая по номеру, ждать, считая минуты, которые, когда их осталось совсем немного, сделались веками.

Стук в дверь. Она!

Жулия вошла, скованная, напряженная. И как естественна была ее неестественность в глазах Сан-Марино!

— Позволь, я покажу тебе свое временное пристанище, — предложил он, чтобы сломать лед неловкости, который невольно сковывал их обоих.

Жулия, вдыхая влажный аромат цветов, оглядывала просторную гостиную.

— Я собираюсь купить дом, но выбрать его должна моя будущая жена, — проговорил он. — Я люблю тебя, Жулия. Я полюбил тебя с первого взгляда. И прошу тебя составить мое счастье и стать моей женой.

Он стоял перед ней, протягивал ей великолепное кольцо с сияющим камнем и смотрел на нее точно такими же сияющими глазами.

Жулия молчала. Молчала как каменная.

— Неужели прошлое все еще стоит между нами? Прости мне его! Если тебе нужно время, я буду ждать сколько угодно. Хоть целую вечность! Думай!

—  Мне не о чем больше думать! —  резко заговорила Жулия. Ты прав, нас разделило прошлое, и разделило навсегда!

— Может быть, я и прав, но ты не права! Не беги от своего счастья, я люблю тебя, никто и никогда не будет любить тебя так, как я.

Сан-Марино попытался привлечь ее к себе и поцеловать тем особым поцелуем, от которых у женщин начинает кружиться голова и они слабеют в крепких мужских объятиях.

Жулия резко вырвалась и, глядя… трудно было определить выражение, с каким она смотрела на Сан-Марино, в нем было все: и боль, и ненависть, и любовь.

— Прошлое разделило нас, потому что я твоя дочь.

Если бы небо упало на землю, Сан-Марино не был бы так потрясен, у него задрожали губы.

—  Подожди, тут что-то не так, — говорил он слабеющим голосом, ища опоры. — Этого не может быть… Тебя кто-то настроил… Это какая-то легенда. Я бы знал… Может быть, Отавиу…

— Отца не трогай и сюда не примешивай, он и так настрадался достаточно, — сурово прервала его Жулия. — Моя мать родила меня от тебя! Я нашла письмо, я знаю материнский почерк, вдобавок оно подписано… Вот оно, читай!

Письмо прыгало в руках Сан-Марино, письмо, полученное столько лет спустя.

«Милый! Люблю только тебя. Ты обещал, что мы убежим вместе и заберем с собой Жулию. Да, Жулия — твоя дочь. Об этом никто не знает и не должен знать. Не знал и ты, я не решалась тебе сказать…

Отавиу считает ее своей дочерью, не забеременей я, он бы на мне не женился. Страшно хочу встретиться с тобою, поговорить. Найди время. Жду. Твоя Ева».

Дрожащий листок выпал из слабеющих рук, и Сан-Марино, белый как мел, медленно осел на пол.

Жулия бросилась к телефону и принялась вызывать «Скорую».

Глава 19

Все семейство Сан-Марино сидело в приемном покое, ожидая, когда появится и что скажет врач. Оно ожидало решения судьбы главы клана и финансовой империи, от которого в большей или меньшей степени зависела участь каждого из ожидающих. Беспокойство за жизнь старшего в семействе собрало вместе, но не сплотило этих людей. У каждого из них уже наметился собственный путь, и они ему следовали. Тревожили их разные мысли, беспокоили разные причины.

За здоровье отца больше всего тревожились сыновья.

Тьягу, всегда не ладивший с отцом, всегда чувствовавший гнет его принуждения и сопротивлявшийся этому гнету, теперь ощущал за это вину и хотел близости с ним. Перед угрозой лишиться навсегда отца, который был так заинтересован в нем, что пристально и пристрастно следил за каждым его шагом и поступком и, несмотря ни на какую занятость, всегда находил время, чтобы высказать о них свое мнение, дать оценку, Тьягу чувствовал себя неблагодарным. Теперь этот гнет он ощущал как некую прочность, которая была в его жизни и формировала ее. Ему хотелось, чтобы отец почувствовал, что его труды не пропали даром, что хотя он, Тьягу, и не подчинился его воле и пошел своим путем, но сын благодарен ему за заботу и участие.

Тьягу молчаливо сидел в стороне от всех и готов был так просидеть вечность.

«Если будет нужно, я останусь возле отца сиделкой, —  думал он про себя, — буду заботиться о нем. Господи! Помоги, чтобы мои заботы понадобились».

Арналду всерьез нервничал. Он расхаживал туда-сюда по холлу и его одолевали самые разные мысли. Во-первых, он не мог понять, что за отношения у отца с этой Жулией и что она делала так поздно в его номере. Первое, что приходило ему в голову, было слишком игривым, и он отгонял от себя мысли, которые уводили его в какую-то легкомысленную и неприличную для данной ситуации сторону. Потом наплывали мысли о делах, и тут он уже начинал беспокоиться о тех вопросах, которые не были решены, и где он нуждался в отцовском совете, его мнении, деньгах, связях. Отец ему был нужен сиюминутно, конкретно, они были сотрудниками, партнерами, и представить себе, что он лишился его поддержки, Арналду не хотел и не мог.

— Мне кажется, что отцу будет лучше выздоравливать дома, — обратился он к матери.

Гонсала не ответила, погруженная в свои мысли.

— Мама! Ты меня слышишь? — снова окликнул ее Арналду. — Мне кажется, что на период выздоровления ты должна взять отца к себе. Не будет же он лежать один-одинешенек в гостиничном номере!

«А если не один, то нам тем более этого не надо, — мелькнула у Арналду мысль, когда в его поле зрения снова попала Жулия, и он взглянул на нее с откровенным недоброжелательством. — Что она тут, собственно, делает? Почему не уходит? С тех пор как отец сделал ее своей правой рукой в газете, похоже, она слишком много о себе возомнила и лезет, чуть ли не в члены семьи!..»

Гонсала тоже думала о Жулии и тоже пыталась понять, что же произошло в поздний ночной час в номере и окончилось сердечным приступом для ее бывшего мужа. Какое Событие? Какое сообщение? Она не сомневалась, что не сама Жулия была причиной этого сердечного приступа. За долгую совместную жизнь она неплохо узнала Антониу. И если что-то выводило его из себя, то только противостояние его воле, его желаниям, а вовсе не подверженность сердечным волнениям и чувствам. Так какое же противостояние его воле обнаружилось? Чего он желал так страстно?

Гонсалой владело не праздное любопытство, она знала, насколько эгоистичен Сан-Марино, и беспокоилась, как бы его страсти не помешали интересам семьи.

Она услышала просьбу и вопрос Арналду и не слишком охотно, но согласилась:

— Да, пожалуй, ты прав, сынок. Отцу будет лучше выздоравливать в домашней обстановке.

Гонсала вспомнила времена, когда ревновала к Жулии, и нехотя улыбнулась, так это было далеко. Она не сомневалась, что и сейчас ее бывший муж охотится за этой молодой женщиной, и, относясь к ней с симпатией, от души желала ей не стать его добычей. Как-то она даже пыталась по-дружески предостеречь Жулию от дружбы с Сан-Марино, сказав ей довольно откровенно:

—  Он не такой друг вашей семьи, каким хочет казаться.

Но кому и когда служили добрые советы? Каждый жаждет набить как можно больше синяков и шишек, сто раз обжечься, пораниться и тогда уже делиться опытом, давая советы.

Вот и Жулии предстояло набивать собственные синяки и шишки и разбираться, стоит полагаться на дружбу с Сан-Марино или нет.

И все-таки Гонсале очень хотелось узнать, что за сцена предшествовала сердечному приступу Антониу. И ей совсем не хотелось забирать его из больницы, выхаживать и ставить на ноги. Но, наверное, Арналду был прав, когда просил ее этом…

Каждый отягощал себя будущими заботами, стараясь отогнать призрак смерти, который никогда не покидает отделения реанимации.

«У отца крепкое здоровье, —  рассуждал Арналду, —  я уверен, он вылезет из этой передряги».

«Он должен, непременно должен поправиться», — твердила про себя и Жулия, твердила безотчетно, позабыв все свои мысли, свою ненависть, раздражение. Ей было трудно смириться с тем, что она — дочь Сан-Марино, но в то же время она так давно и так доверчиво поместила его на место заботливого отца, передала ему хлопоты о себе, что сейчас в ней говорила только искренняя привязанность к близкому человеку.

Наконец дверь отворилась, и в холле появился врач в белом халате.

— Больной вне опасности, — объявил он. — Своевременная помощь спасла ему жизнь. Вы — молодец! — обратился он к Жулии. — Секунда промедления, и мы бы за положительный результат не поручились.

Жулия даже не улыбнулась, но было видно, что после слов доктора ее внутреннее напряжение спало.

Все задвигались, заговорили громче.

— Завтра мы переведем больного в палату, и вы его сможете навестить, а пока лучше всем отправляться по домам. Мы дали сеньору успокоительное, и он мирно проспит до утра.

Все окружили доктора, поблагодарили его и приготовились расходиться.

— Я посижу здесь, — сказал Тьягу, — вдруг отцу что-то понадобится.

Жулия ничего не сказала, она просто села в уголке.

Арналду направился к выходу, одарив ее еще одним недоброжелательным взглядом. Гонсала решила подробнее переговорить с доктором и вышла из холла.

— Я, пожалуй, с тобой, — сказал Тьягу и догнал мать.

Когда Отавиу вошел в холл, в нем сидела одна Жулия. При взгляде на ее осунувшееся лицо, тоненькую хрупкую фигурку у него защемило сердце от жалости к дочери и перехватило горло от ненависти к Сан-Марино. Этот дьявол обладал какой-то особой обольстительной и губительной силой, если сумел приворожить и Жулию.

«Ты украл у меня жену, состояние, половину жизни и теперь хочешь украсть дочь, — думал Отавиу. — Но дочь я тебе не отдам! Ни за что!»

Ему было нестерпимо больно видеть, до какой степени Жулия привязалась к Сан-Марино. Она не должна тут сидеть! Грязный негодяй не достоин ее заботы!

Отавиу дал выход накопившейся в нем обиде и злости, вновь нацепив на себя личину сумасшедшего и задав, дочери несколько недвусмысленных вопросов.

Лицо Жулии болезненно сморщилось, и она посмотрела на Отавиу так беспомощно и страдающе, что ему стало неловко за свое злобное ерничество.

Жулия стала уговаривать его уйти, но тут в холл вошел запыхавшийся Алекс, он стал просить у Жулии прошения за Отавиу.

— Он очень хотел от меня ускользнуть и ускользнул. Но я заберу его с собой, можешь быть спокойна, Жулия!

Воспользовавшись тем, что Алекс и Жулия заняты разговором, Отавиу проскользнул в боковой коридор и через пустую ординаторскую попал в бокс, где на кровати неподвижно, с закрытыми глазами, лежал Сан-Марино.

Отавиу наклонился над ним и внятно, чтобы тот разобрал каждое его слово, принялся говорить:

— Я не хочу твоей смерти! Я не дам тебе умереть. Умереть было бы слишком просто для тебя. Сначала ты должен оплатить все счета, у меня, их к тебе много: мой отец, мое состояние, мои дочери, Гонсала. Ты заплатишь по каждому в отдельности. Жулию я тебе не отдам. Ты испортишь ее так же, как испортил Еву. У тебя тлетворное дыхание, ты отравляешь всех вокруг своими пороками. Тебя нужно засадить в тюрьму и не выпускать оттуда. Я позабочусь о том, чтобы люди узнали твое подлинное лицо. Ты не человек, ты тварь, мерзкая отвратительная тварь. Ты — убийца! Пусть все узнают, что представляет собой на деле «Отец народа», какая это мерзкая и бессовестная ложь!

Жулия, которая металась в поисках пропавшего Отавиу, наконец, нашла его и схватила за руку.

— Пойдем, папочка, пойдем, твердила она. — Уже поздно, всем пора спать.

—  Я пойду только с тобой, — вцепился Отавиу в дочь. — Ты меня здесь не оставишь! Я боюсь!

Жулия поняла, что без нее Отавиу не сдвинется с места, и взяла его под руку.

— Пойдем домой, папочка, —  повторила она. — Пойдем домой.

Не прошло и трех дней, как Сан-Марино приготовили к выписке.

Гонсала скрепя сердце предложила ему переехать домой.

— Ты там скорее поправишься, — сказала она.

— Я там скорее умру, — энергично возразил Сан-Марино. — Поверь, я прекрасно управлюсь со всем сам, а если понадобится помощь, найму сиделку. Я очень благодарен всем за сочувствие, но не собираюсь злоупотреблять вашей добротой.

Гонсала вздохнула с облегчением: совесть ее была чиста, она предложила помощь, и не ее вина, что ее отвергли.

А Сан-Марино не терпелось выписаться из больницы. У него возник замечательный план, и ему не терпелось приступить к его осуществлению. А еще ему не терпелось увидеть Жулию, которая теперь уже навсегда принадлежала ему, которую никто и никогда не мог у него отнять!

Врачи нашли, что состояние пациента вполне удовлетворительное, кардиограмма и вовсе хорошая, и Сан-Марино выписали из больницы.

В гостиницу его отвезли Тьягу и Арналду, а там его уже поджидала Жулия. Сан-Марино был счастлив.

— Ты не можешь оставаться один, — сказал ему Арналду.

— Я уже договорился с сиделкой, — тут же нашелся Сан-Марино, ему вовсе не хотелось попадать под семейный контроль и невольное давление. — А сейчас мне нужно решить кое-какие рабочие вопросы с Жулией. Газета — скоропортящийся продукт, как вы сами понимаете, мальчики. Спасибо вам, я очень тронут.

Сыновья чувствовали, что отец хочет проститься с ними как можно скорее, и не стали настаивать на обратном.

Оставшись с Жулией наедине, Сан-Марино расцвел счастливой улыбкой.

— Я люблю тебя еще больше, — сказал он, — но совсем, совсем по-другому. Надеюсь, что сказанное тобой навсегда останется нашей тайной? Поначалу твое известие было для меня страшным ударом, но теперь я счастлив. Иметь такую дочь! За это стоило заплатить сердечным приступом! Спасибо, что ты спасла мне жизнь. Теперь я надеюсь, что ты не будешь ни презирать меня, ни ненавидеть!

— Я всегда любила тебя как человека, как друга нашей семьи, но и мне нужно свыкнуться со своим новым положением и привыкнуть к тебе как к отцу.

— Я тебя понимаю, дочка! И знай, что очень тобой горжусь. В больнице я многое продумал, сейчас я свяжусь с Алвару, кое-что оформлю, и можешь считать, что в газете ты скоро будешь работать на себя. Я говорил тебе, что никогда тебя не оставлю, теперь тем более. Пока часть газеты будет твоей, а потом и вся целиком.

— Я об этом не думаю, — сказала Жулия.

— Об этом думаю я, — ответил Сан-Марино. —  Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы ты всегда была со мной, чтобы сейчас ты стала моей сиделкой, но я понимаю, для этого не настало время, так что навещай меня как можно чаще.

— Да-да, поправляйся, пожалуйста, — сказала Жулия. — Мне еще очень трудно ко всему привыкнуть.

Жулия ушла, и Сан-Марино вызвал к себе Алвару.

Тот был в курсе видов шефа на Жулию, но сообразил, что произошло что-то очень серьезное. Про себя он решил, что в самый ответственный миг шеф дал осечку, и это так на него подействовало, что он после этого загремел в больницу. Поэтому лишних вопросов он задавать не стал, а только осведомился о здоровье.

— Скоро буду как огурчик, — пообещал Сан-Марино.

— Да ты и сейчас вы глядишь хоть куда! — подбодрил его адвокат.

— Это прекрасно, но я пригласил тебя не для того, чтобы обсудить состояние моего здоровья, — начал Сан-Марино.

—  А для чего же? — поинтересовался адвокат.

— Мне нужна вся документация по нашей газете со времен старика Григориу, — попросил Сан-Марино. — Вернее, документы именно того периода.

Алвару выразительно посмотрел на шефа.

Тот непонимающе посмотрел на своего юриста.

— Но там же нет ни одного подлинного документа, —  тихо напомнил Алвару. — Все до единого фальшивки.

— Ну и что из этого? — столь же значительным тоном задал вопрос начальник.

— Так тебе они нужны? — уточнил Алвару.

— Именно, — подтвердил Сан-Марино.

— Понял, — ответил Алвару и потряс головой, потому что на самом деле ничего не понял, но зато твердо пообещал: — Будут.

Глава 20

Как все молодые люди, Сели, живя в доме, не жила домашними делами и тревогами. Она видела, что с Жулией происходит что-то очень серьезное, но избегала вникать в ее проблемы, считая, что у нее достаточно и своих.

Зато проблемами старшей дочери был очень озабочен Отавиу. Его беспрестанно мучила мысль, что он должен спасти Жулию от Сан-Марино.

— Она же не представляет себе, с кем имеет дело, — твердил он Шику. — Покажи ей свое досье, пусть она узнает всю правду!

— Узнает правду только тот, кто хочет ее знать, — возражал Шику. — Если я начну ей что-то показывать, она обвинит меня в том, что я посягаю на нее, что во мне говорит ревность, как это было уже тысячу раз! Поверь, это бесполезно.

Шику не хотелось общаться с Жулией еще и потому, что ему стало очень хорошо с Лидией, и ему не хотелось нарушать эту нежданно возникшую гармонию. Он был благодарен Лидии за совершенно противоположную, чем у Жулии, реакцию после ужина, который, как и следовало ожидать, ужасен. Жудити снова обвиняла его во всех смертных грехах, твердя, что сын у нее — юбочник, не пропускает ни одной женщины, и в завершение, устроив скандал.

Провожая Лидию, домой, Шику стал извиняться, но она со смехом сказала:

— О чем ты говоришь? Главное, что у нас все хорошо, а с твоей мамой я прекрасно полажу. Не забывай, что я специалист, психотерапевт высокого класса.

И свой высокий класс она доказала в ближайшее время, наладив удивительно теплые и доверительные отношения с Констансиньей.

Шику вздохнул с облегчением. Неужели и он когда-нибудь будет жить в нормальной обстановке и общаться с нормальными людьми? Ему бы очень этого хотелось!

Но в ближайшее время такого не предвиделось. Чего стоил один Сан-Марино! А Тиао?!

Шику продолжал следить за великим стрелком, но в один прекрасный день обнаружил, что бар закрыт. Закрыт он был и на следующий день. И на третий.

Куда исчез хозяин? Скрылся сам? Или его убрали?

Шику понял, что одному ему с этой проблемой не справиться, что ему нужна профессиональная помощь, квалифицированный совет, и, как всегда в подобных случаях, он отправился к комиссару Серафиму. Шику высказал ему свои подозрения, описал ситуацию, сообщил, что Тиао исчез, и попросил помощи.

Серафим выслушал его очень внимательно.

— Хорошо, я возьмусь за это дело, но пообещай мне, что ты больше не будешь проявлять ненужной инициативы. Ты еще не понял, что твои необдуманные, спонтанные действия только мешают?

Шику помотал головой. Разве не он добыл кучу сведений? Собрал досье?

— И подготовил исчезновение того, кто мог бы дать ключ ко всей ситуации, — закончил Серафим.

Шику сокрушенно опустил голову. Тут ему нечего было возразить.

— Так вот, я настаиваю, я требую, чтобы ты больше не лез в это дело! — Серафим чуть ли не стукнул кулаком по столу, так его раздражали дурацкие действия Шику.

— Хорошо, обещаю, — вздохнул тот, подумав про себя: как хорошо, что в его жизни появилась Лидия! Он, конечно, с головой влез в это дело, но с Лидией отстраниться от него ему будет гораздо легче.

— Ну, смотри у меня! — сказал ему на прощание Серафим.

Покинув кабинет Серафима, Шику отправился к Раулу. Закадычный друг должен был знать первым, чем завершилось их расследование.

— Ты обещал, а я нет, — тут же заявил Раул. — Ты расстался с Жулией, тебя это больше не касается, а меня касается, и кровно, так что я не буду выпускать из поля зрения Сан-Марино и Тиао, ты уж меня прости!

— Поступай, как считаешь нужным, — кивнул Шику. — Я ведь тоже не очень-то хочу бросать это дело, за столько времени прикипел.

Раул поделился с другом, что они с Бетти протанцевали всю ночь.

— Как это? — не понял Шику.

Арналду был в очередной «командировке», и Гонсала отпустила Бетти с Тьягу и Валерией немножко развлечься, и надо же было такому случиться, что в этот же самый дансинг пришел и Раул. Остальное понятно, они танцевали, чуть ли не до утра.

— Мне кажется, рано или поздно Бетти поймет, что ты нее самый лучший муж, — сказал Шику, желая хоть как-то утешить друга.

— Девушки Монтана ничего не понимают, зато твердо знают, чего хотят, — возразил ему Раул. — Разве не так? Разве Жулия не такая же?

Шику кивнул: такая же. Карьера для нее на первом месте. Ради нее она даже с Сан-Марино связалась…

— Ну и что ты думаешь делать? — поинтересовался Шику.

— Ничего, — отвечал Раул. — По возможности видеться с мамой и сыном и по необходимости им помогать.

— Мудро, — только и оставалось сказать Шику. — А как ты думаешь, стоит показать Жулии наше досье? Может, она все-таки задумается, с кем имеет дело?

— Если этим девушкам кто-то и откроет глаза, то не мы с тобой, Шику, — безнадежно махнув рукой, сказал Раул. — Жулия верит Сан-Марино, а Бетти не сомневается, что Арналду ездит в деловые командировки. Ну что тут скажешь?

А как было Бетти не верить в командировки, в изнурительную работу мужа на благо семьи, если он закатил ей бешеный скандал, узнав, что она была в дансинге и виделась с Раулом. Арналду просто исходил благородным негодованием из-за того, что в то время как он… Она…

О том, что делала она, а вернее, они все вместе, сообщил ничего не подозревающий Тьягу за завтраком как раз в тот день, когда Арналду вернулся, не считая это чем-то предосудительным.

Что тут было! Каких только упреков не посыпалось на Бетти! И если бы не Гонсала, дело, может быть, дошло бы до рукоприкладства. Но она просто-напросто выставила разбушевавшегося сына из-за стола, как делала когда-то в детстве.

— Иди и подумай о своем дурном поведении, — строго сказала она, и Арналду не посмел ослушаться матери.

— Извини, Бетти, — попросил прощения Тьягу. — Я не хотел тебе неприятностей. Я не вижу ничего особенного, когда старые друзья встречаются. Вот мы тоже как-то встретили в дансинге Сели, ну и что?

— А я очень хорошо понимаю Арналду, — заявила Валерия, — и целиком на его стороне. Я тоже могу сказать, что…

— Через полчаса у меня репетиция, и я могу на нее опоздать, если немедленно не выйду из дома, — закончил Тьягу. — Всех целую! Пока!

Тьягу всерьез увлекся поп-музыкой, сам начал сочинять песни, и теперь по целым дням пропадал в музыкальных студиях. Сочиняя, он часто думал о Сели, и тогда у него появлялись самые пронзительные песни. Но это было творчество, и он со страстью отдавался ему, а в жизни он был слишком порядочным человеком и даже мысли не допускал, что может оставить Валерию. Поэтому его так больно и задевали ее ревнивые мысли и скандалы. А Сели? Когда-то она была настоящим ангелом… Кем же стала она теперь?

Многие из друзей Сели тащились от группы Черные ангелы», и она тоже мечтала попасть на ее концерт. Но концерты бывали редко и к тому же в разных концах Рио, так что прошло немало времени, прежде чем мечта ее осуществилась. И каково же было ее удивление, когда оказалось, что это группа Тьягу! Но друзей своих она поняла — группа была замечательная! Сели слушала музыку, плясала, смеялась и плакала. Она гордилась, что Тьягу оказался таким талантливым и, возможно, жалела, что когда-то так опрометчиво отказалась от его любви. Ведь и она всем сердцем отвечала на его такую искреннюю, такую нежную и заботливую любовь! Но тогда она была в плену, а теперь чем отчаяннее отплясывала на развалинах бывших своих идеалов, тем больше отчаяния копилось в ее сердце…

Лулу не отходил от нее ни на шаг, твердил о своей любви и просил решиться на более серьезные отношения.

— Ты перевернула всю мою жизнь, — говорил он. — Благодаря тебе я стал совсем другим человеком. Я уверен, что мы будем счастливы. Решайся!

Но слышал в ответ одно и то же:

— Останемся друзьями, Лулу! На большее не рассчитывай.

Не менее напористым атакам подвергался и Тьягу. Валерия говорила об их женитьбе как о деле решенном, но он все медлил и медлил. То, что они были вместе, было для него непреложным фактом. А женитьба?.. Он чего-то ждал, ждал какого-то знака судьбы, который, в конце концов, все расставил бы по местам.

Болезнь отца показалась ему таким знаком, она навела его на совсем иные мысли, нежели свадебные хлопоты. Так он и объяснил Валерии, и она на время оставила его в покое, чему Тьягу был очень рад. Правда, Сан-Марино, тоже к счастью, очень быстро поправлялся, но свадебные разговоры пока больше не возобновлялись.

Приближался день рождения Сержинью, и молодежь решила его отпраздновать за городом, прихватив с собой палатки и провизию. Поехали на двух машинах, нашли необыкновенно красивое место и стали раскладывать лагерь.

Валерия, заглянув в палатку, сморщила нос:

—  Как тут спать? Жестко! Неудобно!

Ей все тут было не по нраву, потому что рядом была Сели. Сели, видя ее враждебность, чувствовала себя крайне неуютно. Ей бы хотелось побыть одной, полюбоваться чудесным видом, который открывался с высокого берега, посидеть погрустить.

— Пошли, погуляем, — предложил Луду, словно бы угадавее мысли.

И Сели с благодарностью согласилась. Они потихоньку пошли по извилистой тропке, ведущей в гору. Сели шла первой и с восторгом смотрела по сторонам, открывал все новые и новые чудеса. Лулу смотрел только на нее, нетерпеливо ожидая, когда они, наконец, скроются из виду и останутся наедине.

Вот они повернули за скалу и оказались на небольшой полянке, за ней виднелась еще одна, и еще… Сели побежала вперед, опьяненная свежим воздухом и внезапно нахлынувшей радостью, которая охватывает человека только в очень ранней юности.

Лулу побежал за ней, безотчетно приняв это как приглашение, и, догнав, заключил в объятия.

— Ты моя? Моя? — спрашивал он, не сомневаясь в ответе.

— Оставь меня, — рассердилась Сели. — Что за глупость пришла тебе в голову?

— Почему это глупость? Наоборот! Мы больше не будем терять времени и займемся любовью, а умнее этого даже ты ничего не придумаешь! — говорил Лулу между поцелуями, от которых Сели яростно отбивалась.

Лулу уже не владел собой, он чувствовал только одно, хотел только одного, но и Сели разъярилась не на шутку. Она не видела перед собой верного и преданного Лулу, перед ней был обидчик, насильник, и она вела себя соответственно. Она отчаянно дралась с ним, вырвалась, наконец, из его объятий и опрометью бросилась прочь.

Лулу, тяжело дыша, сел на землю, приходя в себя.

Сели выбежала на следующую поляну и чуть не столкнулась с Тьягу, который поднялся сюда по другой тропке. Сели резко свернула в сторону, не желая с ним встречаться, нога у нее подвернулась, и она упала. Попыталась подняться, но не смогла, так ей было больно. Сидя на земле, она осторожно растирала свою ногу, надеясь, что боль отпустит, и она сможет идти.

Тьягу присел рядом с ней на корточки и сочувственно смотрел на нее.

— Ну, как? Помогает? — спросил он.

— Не очень, — честно призналась Сели.

— Ну, тогда придется спускаться по-другому, — сказал он и подхватил девушку на руки.

Так они и появились в лагере, к большому недовольству Валерии.

— Не смей к ней подходить! Не смей смотреть на нее! — принялась выговаривать она Тьягу, как только они остались наедине. — Я очень хорошо понимаю Арналду! Он прав, когда не желает, чтобы прошлое мешало настоящему.

Тьягу молчал, с сожалением глядя на Валерию. Он не стал объяснять ей, что прошлое ничуть не мешает настоящему, оно просто живет своей жизнью…

Глава 21

Шику не выпускал из поля зрения Тиао, а Торкуату — Шику, и регулярно сообщал о своих наблюдениях Сан-Марино. Сообщил он и о визите Шику в полицию к комиссару Серафиму.

— По-моему, этот полицейский слишком много знает, и будет совать свой длинный нос, куда не следует, — заявил Торкуату. — Мне кажется, его пора убирать.

— Ничего не делай без моего распоряжения, — строго распорядился Сан-Марино. — Этот любопытный комиссар еще сослужит нам хорошую службу.

— Как скажете, шеф! Я что? Я ничего!

Торкуату потоптался на месте, ожидая, что шеф скажет ему еще что-нибудь, даст очередное задание, но Сан-Марино углубился в чтение каких-то документов, листая толстенную папку, и больше уже не смотрел на Торкуату. Тот кашлянул и сказал, чуть ли не с порога:

— Ну, я пошел!

Сан-Марино на секунду оторвался от бумаг и кивнул. Торкуату понял, что у шефа очередной период бездействия, и, огорченный, открыл дверь.

— Погоди! Погоди! — окликнул его очень довольный Сан-Марино, захлопывая папку. — У меня найдется для тебя работенка!

Счастливый, Торкуату вернулся.

— Через час у меня будет необыкновенно серьезный разговор, и я прошу тебя… В общем, ты сам знаешь…

Торкуату почтительно наклонил голову. Да, его учить не надо, как охранять покой шефа при очень серьезных разговорах.

— Вот-вот, стой у двери и следи, но так, чтобы ни изнутри, ни снаружи… Отправляйся!

На этот раз Торкуату вылетел как на крыльях. Ему доверяли! Он был нужен!

Сан-Марино вызвал Мару и распорядился попросить Жулию приехать к нему в гостиницу.

— Если не приедет, считай, что ты уволена, —  грозно заявил он.

Но Жулия приехала. Для нее наступило необыкновенно сложное время. Может быть, самое сложное в ее жизни. Она словно бы раздвоилась. У нее была предыдущая жизнь, связанная с ее семьей, с Отавиу, который был и оставался для нее отцом, и начиналась другая, в которой она должна была научиться по-родственному, относиться к человеку, к которому уже успела сначала привязаться, потом возненавидеть, а теперь должна была и полюбить.

Ее смущало, что Сан-Марино несколько раз называл ее в редакции доченька, что, когда она входила к нему в кабинет, он просил его поцеловать. Подобная близость и смущала ее, и шокировала. Она не была еще готова к ней.

А еще ей очень мешало отношение к Сан-Марино Отавиу. Она понимала, что он не простил жене любовника и поэтому так болезненно относится к дружбе Жулии со своим соперником, стараясь всячески их поссорить. Но что будет, если он узнает правду? Потрясение будет так велико, что он снова может погрузиться во мрак болезни. Нет, эта, правда, не должна выходить наружу. Никогда.

Сан-Марино чувствовал напряжение Жулии, но заботился, прежде всего, о том, чтобы привлечь ее на свою сторону. Самой действенной ему казалась материальная сторона, и поэтому именно ее он выдвигал на первый план. Еще он старался устранить те подводные камни, которые могли помешать его взаимоотношениям с Жулией, и о которых знал лучше всех.

— Я делаю все для того, чтобы ты стала моей наследницей, доченька, — с этой фразы начал свой непростой разговор Сан-Марино, разговор, который должен был быть избавлен даже от косвенных свидетелей, для чего за углом коридора в непринужденной позе расположился Торкуату.

Сан-Марино подошел к небольшому столу и взял лежавшую на нем папку.

— Просмотри, пожалуйста, эти документы, — попросил он. — Тогда ты будешь в курсе всего, что происходило с нашей газетой. Садись вот сюда, на диван, располагайся поудобнее и не спеша, внимательно изучи их.

Жулия нехотя взяла в руки пожелтевшие бумажонки. Ей совсем не хотелось заниматься сейчас какими-то документами столетней давности. Но, исполняя долг вежливости, она принялась их просматривать, и чем больше в них углублялась, тем они казались ей интереснее.

Сан-Марино сидел в противоположном конце номера и тоже просматривал какие-то ведомости и акты.

Наконец Жулия подняла изумленные глаза на Сан-Марино.

— Так вот, оказывается, как обстояло дело… — произнесла она.

— Да, вот так оно и обстояло, — с вздохом подтвердил Сан-Марино. — Я любил твоего деда как своего родного отца, он был замечательным человеком, но совершенно неприспособленным к деловым отношениям. Горячий, увлекающийся, он тратил себя, не щадя. В последнее время ты сама видишь, как широко он тратил деньги. И это можно понять: он любил роскошную жизнь, вино, женщин. А когда стареешь, то подарки нужны все дороже и дороже. У него была любовница, очень красивая женщина, она стоила ему целое состояние. В общем, была опасность, что семье не останется ни сентаво. Он был накануне финансового краха, а говоря проще, банкротства. А после банкротства, как ты знаешь, люди не вылезают из ямы.

— А что… она на секунду замялась, не зная, как назвать того, кого привыкла называть «папой», но тут же твердо произнесла: — отец? Он что об этом думал?

— Тогда он жил еще в Арарасе. Идеалист, мечтатель, романтик, он был очень далек от реальной, практической жизни. Многого не понимал в ней, а многого не хотел знать, у него было легкое блестящее перо, он радостно скользил по поверхности, не желая заглядывать в глубину, в суть явлений. Ты же знаешь, что, когда он стал сотрудничать в нашей общей газете, он выбрал для себя рубрику «Ночной Рио». Он пошел в своего отца, тоже любил красивую беззаботную жизнь. А всю черновую работу приходилось брать на себя мне.

Жулия слушала очень внимательно. Она хорошо помнила своего деда, который был веселым, обаятельным человеком, любившим хорошо, вкусно поесть и всегда смешившим ее забавными рассказами. Портрет ее детства вполне совпадал с тем обликом, который рисовал сейчас Сан-Марино. Дети не знают оборотной стороны жизни, а она вполне могла быть у ее деда именно такой.

И портрет Отавиу тоже не противоречил тому, что она о нем знала, до седых волос он сохранил ребяческую наивность, которая теперь воспринималась как чистота, а в молодости наверняка казалась легкомыслием.

Сверив свои впечатления и ощущения с теми, которые возникали из слов Сан-Марино, Жулия стала его слушать с еще большим доверием. Она увидела труженика, который не жалея сил работает на большую семью, пытается помочь приемному отцу, образумить баловня-брата…

— Познакомившись, вот как ты сейчас, с документами, я понял, что разорение недалеко, и сказал Отавиу, что вынужден перевести остаток средств на себя, с тем, чтобы газета не была закрыта.

— Так отец знал об этом?

— Конечно, знал. Я предлагал ему коллективную ответственность, совместное владение, но он не захотел. Я думаю, причиной этому была Ева. Она настраивала против меня Отавиу. Я ведь не ушел от своей семьи, хотя, как ты знаешь, она мне это предлагала, и она сохранила до конца своих дней ко мне недоброжелательность. Это естественно, чувство вины всегда чревато агрессией. Прости, что я касаюсь такой непростой темы, но мне кажется, что будет лучше, если мы с самого начала все расставим по своим местам.

— Да, мне тоже кажется, что так будет лучше, — согласилась Жулия.

— В общем, всеми делами пришлось заниматься мне. Акции старого Григориу не котировались на рынке вообще, так что я начинал с нуля и, как видишь, сумел выровнять положение. На протяжении всей болезни Отавиу я помогал и вам, и ему, сохранил вам дом, словом, делал, что мог.

Жулии сразу показалось, что и это — правда, она забыла в этот миг, как все они бедствовали, и как трудно ей приходилось в юности, она с благодарностью помнила помощь отцу и дом, в котором они все поселились. Жулия почувствовала, что огромный камень скатывается с ее души, что дышать ей становится легче. Она была рада, открыв в Сан-Марино добросовестного порядочного человека, который честно трудился всю свою жизнь и теперь пожинал плоды своих трудов. А что касается их взаимоотношений с мамой, то кто тут может быть судьей?

Ей стало грустно, что отец оказался так пристрастен и не захотел разглядеть в Сан-Марино настоящего друга. Впрочем, у него были разные периоды, называл же он вначале Сан-Марино братом. Так что вполне может быть, что, преодолев свой теперешний болезненный период, он снова увидят брата в человеке, который, несмотря на свои слабости и ошибки, всегда оставался преданным интересам семьи Монтана?

А что касается Шику, то им руководила в чистом виде ревность, когда он лил столько грязи на Сан-Марино и обвинял его во всех смертных грехах…

Жулия сидела, глубоко задумавшись, и Сан-Марино с удовлетворением замечал, как разглаживалось и светлело ее лицо.

— Я об одном всегда сожалею, доченька, — сказал он, подхода к ней и, кладя руку ей на плечо, — что я не уберег твоего дела и Отавиу. Но они были взрослые люди, у них были свои отношения, в них я вмешиваться не мог, так что спасал то, что мне было по силам. Но чувствую себя в ответе за ту трагедию, которая произошла.

Жулия улыбнулась ему.

— Мне еще предстоит со всем хорошенько разобраться, — искренне сказала она. — В голове у меня пока полный кавардак. Столько нужно пересмотреть, понять. Столько всего изменилось, сдвинулось с места.

— И у меня! — подхватил Сан-Марино. — Представляешь, что делается со мной? Даже сердце не выдержало, дало сбой!

— Ты береги себя, я моложе, но иногда мне кажется, что я не выдержу всех этих перемен, передвижений, переоценок.

— Мне переоценивать нечего, — отозвался Сан-Марино, — я уже все оценил. А документы ты возьми домой. Разберешься с ними на досуге. А потом мы вместе реалы, как нам лучше поступить.

— Нет, решать будешь ты, — ответила Жулия. — И документы я не возьму. Эта сторона мне ясна, я буду разбираться сама с собой. Мне это не так-то просто.

— Я тебя понимаю, — сочувственно сказал Сан-Марино. —  Но я горжусь тобой. Ты во всем разберешься, и разберешься правильно. А главное, чтобы мы с тобой были друзьями, как ты на это смотришь?

— Я тоже думаю, что это главное.

Жулия встала, собираясь уйти. Впервые за много дней она открыто смотрела Сан-Марино в глаза, и он чувствовал, что вернул себе доверие Жулии.

Обратно в редакцию она ехала не спеша. Возвращаться домой ей сейчас не хотелось. Там был Отавиу, а отношения с ним и представляли для Жулии сейчас самую главную трудность. Сейчас она не могла смотреть так прямо ему в глаза, как только что смотрела Сан-Марино.

Едва она вошла к себе в кабинет, как в него, постучав, вошел Шику. В руках у него была довольно объемистая папка.

— Я решил ознакомить тебя с материалами своего досье, — начал он. — Мне кажется, что ты играешь с огнем, и можешь оказаться в очень неприятной ситуации.

— Ты хочешь показать мне, из-за чего мой отец свихнулся и попал в психушку? Окунуть меня в море грязи? Не надейся! Я и пальцем не дотронусь до твоих измышлений!

— Но почему измышлений, Жулия? — беспомощно переспросил Шику. — Все, что касается Сан-Марино… Он обокрал вашу семью… доказательства в этой папке.

Шику достал из своего досье бумагу и протянул ее Жулия. Жулия демонстративно разорвала ее, и обрывки выкинула в мусорную корзину.

— Относительно Сан-Марино я обладаю более исчерпывающей информацией, чем ты, — высокомерно отозвалась Жулия.

— Не из его ли собственных рук? — взбеленился Шику.

— Моя информация совершенно объективна, — спокойно отозвалась Жулия, чувствуя себя абсолютно неуязвимой перед наскоками Шику и испытывая благодарность за эту неуязвимость все тому же Сан-Марино.

— Но почему ты не хочешь посмотреть? Если все так распрекрасно, то чего ты боишься?

— Боюсь, что буду относиться к тебе еще хуже, —  резко ответила Жулия. — Увижу все низкие стороны твоего характера, твою несправедливость, пристрастие к…

— Не трудись перечислять, Жулия! — прервал ее Шику. — Ничего подобного ты еще не увидела, так что оставь при себе свое дурное мнение. Мне жаль, что ты так бежишь от правды. Но сколько я тебя помню, ты всегда предпочитала правде самообман!

— Обман в твоем драгоценном досье. Я еще не забыла, что из-за него отец попал в психушку!

— Ты на все закрываешь глаза, потому что крутишь с Сан-Марино роман, — выпалил обозленный Шику.

— Вон! —  произнесла Жулия одно-единственное слово и указала на дверь.

Раздосадованный Шику даже не обиделся на ее театральный жест, он пренебрежительно махнул рукой и вышел, прикрыв за собой дверь.

Честно говоря, ничего другого он и не ждал от этого мероприятия и пошел на него только ради Отавиу, который в панике твердил:

— Нужно спасать Жулию! Нужно спасать мою доченьку от этого негодяя, убийцы, чудовища!

Шику не хотел, чтобы Отавиу заподозрил его в равнодушии или мстительности, и он принес Жулии свое досье.

Но результат был именно тот, что он и предполагал.

Насвистывая, он направился в редакционную комнату. Может, и к лучшему, что Жулия не захотела изучать досье. Если хочешь спокойно работать, лучше не знать всяких гадостей про своего шефа.

Но и шефу судьба приготовила очередную гадость.

Сан-Марино получил повестку в суд. «Для выяснения вопросов, связанных с отцовством» — значилось в ней.

От бешенства у Сан-Марино перехватило горло.

— Ну, погоди, мерзавка! Ты еще не раз пожалеешь, что затеяла это дело! — пообещал он Жанете, скрипнув зубами.

Глава 22

Отавиу места себе не находил, видя состояние Жулии. Он не сомневался, что дочь отвергла Шику и связала свою судьбу с Сан-Марино. Как-никак, все они были дочерьми Евы, а значит, ценили комфорт и богатство… Но винил он и себя, а вернее, чудовище Сан-Марино, который осиротил его детей, и теперь они — каждая по-своему — пытались наверстать дефицит родительской любви, которой были лишены в детстве. А Сан-Марино пожинал плоды своей подлой деятельности!

После того как Шику не удалось открыть глаза Жулии на Сан-Марино, Отавиу вдруг подумал о Гонсале. Мысль была обоюдоострой. Внешне обе женщины прекрасно относились друг к другу, но и у Гонсалы могло быть чувство ревности к молоденькой сопернице — как-никак, прожитые вместе годы и выращенные вместе дети сближают людей, и она могла помимо собственной воли испытывать ревность к Жулии. Да и Жулия могла счесть отрицательное мнение Гонсалы только местью разочарованной женщины…

Но с другой стороны, Отавиу знал обеих женщин как людей вдумчивых, доброжелательных и разумных. Доверительный, тактичный разговор мог помочь делу. Гонсала вполне могла, не поливая Сан-Марино грязью, сказать ей что-то такое, что направило бы мысли Жулии по другому руслу, по-иному представило притязания Сан-Марино…

Чем больше Отавиу думал, тем спасительнее казалась ему его безумная идея. Как утопающий за соломинку цеплялся он за нее и, наконец, позвонил Гонсале и пригласил в гости.

Мы снова будем говорить на языке цветов? —  шутливо спросила Гонсала.

— На языке богов, как вершители судеб, — загадочно ответил Отавиу.

И вот они сидели вдвоем в саду, и Отавиу делился своими мыслями и заботами о Жулии.

— Мне кажется, что дело зашло уже очень далеко, — говорил он.

— Похоже, — согласилась Гонсала. — Она так волновалась, когда он лежал в больнице!..

— Тебе покажется, что я сошел с ума, — наконец сказал оп, — но я подумал, что если ты поговоришь с ней…

— Мне давно уже кажется, что ты самый умный человек на свете, — ласково сказала Гонсала, беря Отавиу за руку. — Хватит притворяться, дорогой. Зачем нам с тобой это?

Отавиу прикусил язык, а потом рассмеялся.

— С тобой я забываю обо всем, — с непередаваемой нежностью сказал он. — Видишь, забыл и о своей маске.

Наверное, это признание было даже важнее признания в любви. Оно смело те преграды, на которые не смела, посягнуть заботливая и деликатная любовь людей зрелых, но теперь она освободилась и могла заявить о себе.

Чем была любовь для немолодых уже людей? Взаимным доверием, пониманием, нежностью, восхищением душевными качествами и… возвращением юной полноты чувств.

Если и были в этот миг счастливые люди в мире, то это были Гонсала и Отавиу. Они забыли обо всем, они принадлежали друг другу со всей полнотой, какую дает душевная близость, со всей щедростью, на какую способна осень, чувствующая приближение печальных дождей.

Им не нужны были слова, им достаточно было крепких объятий и поцелуев, в какие они вкладывали весь свой пыл, всю свою жажду счастья и свои изголодавшиеся души. У них закружились головы, они смотрели друг на друга со счастливым изумлением — ну кто мог подумать, что они способны на такое? И кто сказал, что весна лучше изобильной, плодоносной осени?

И все-таки спустя какое-то время они вернулись к Сан-Марино. Он словно бы нависал над ними, отравляя своей черной тенью ту счастливую безмятежную жизнь, которая могла бы быть их жизнью.

— А почему бы не заявить на него в полицию и распрощаться с ним раз и навсегда? — со свойственной ей решительностью предложила Гонсала.

— У нас пока нет доказательств, которые были бы убедительными для полиции, — с сожалением ответил Отавиу. — А ты Сан-Марино знаешь: один неверный шаг, и он нас растопчет!

— Ну, положим! — грозно отозвалась Гонсала. — доказательства — другое дело! Но имей в виду, Отавиу, чтобы ни случилось, я буду с тобой!

— А с Жулией? Ты поговоришь с ней? — спросил он.

— Непременно, — пообещала Гонсала. — В последнее время я чувствую себя комитетом по борьбе с Сан-Марино и обществом защиты от Сан-Марино женщин.

Оба невесело улыбнулись. Но что было делать, если так оно и было?

Дело в том, что на днях к Гонсале пришла Жанета и попросила помощи, рассказав свою историю.

Гонсала вспомнила те времена, когда она носила Тьягу, вспомнила свое одиночество, свои обиды, но это было так давно, что от них ничего не осталась. Припомнила она и Жуану, славную девчушку, подружку Тьягу по классу. Кто бы знал, что жизнь так распорядится этими детьми?

— Моя Жуана тоже имеет право на то, чтобы получить образование в хорошем учебном заведении, —  говорила Жанета. — Она имеет право поездить, посмотреть мир и думать не только о куске хлеба. Но Сан-Марино не хочет признавать ее, он отказался сдавать анализ на ДНК!

— Я бы с удовольствием помогла вам, — ответила Гонсала Жанете, — как бы это ни было странно, но я действительно помогла бы, потому что и для меня дети всю жизнь были на первом месте, но все дело в том, что Сан-Марино ненавидит меня, поэтому все, что я скажу ему, обернется против вас, да он меня и слушать не станет! Мне очень жаль, но это так. Но вы приходите, может быть, настанет момент, когда я, в самом деле, смогу оказать вам помощь.

— Спасибо за ваше доброе сердце, — сказала Жанета. — Я потому и пришла, что не сомневалась в вас, но я буду стоять до конца! Чего бы мне это ни стоило!

Готовясь к разговору с Жулией, Гонсала вспоминала о Жанете. Если она не смогла помочь одной, то, может быть, ее поучительная история поможет другой?

Она не хотела нарочитой встречи, но после объяснения с Отавиу стала бывать у них в доме гораздо чаще, и благоприятный случай не замедлил представиться: Гонсала пришла раньше, чем вернулся Отавиу, и смогла поговорить с Жулией наедине. Она не расставляла никаких акцентов, не выводила морали, просто на вопрос: «Не случилось ли чего? У нее такой озабоченный вид», — рассказала и о визите Жанеты, и ее историю.

— Меня очень огорчает судьба этой обездоленной девочки, — сказала Гонсала. — Тем более огорчает, что я ничего не могу поделать. Я сама нелегко зарабатываю себе на жизнь, и ничего для нее не могу сделать.

Гонсала дождалась Отавиу, и они ушли. Теперь они часто уходили вместе из дома, у них наступила жизнь счастливых влюбленных, когда счастьем было все — прогулка по набережной, сидение за столиком в кафе, взгляд, влажный ветер, бархатная темнота ночи.

Наверное, они потеряли осторожность, наверное, поступали опрометчиво, потому что по каким-то неуловимым признакам Сан-Марино уверялся все больше и больше, что Отавиу только притворяется безумцем, и уже пустил по его следу Торкуату…

После разговора с Гонсалой Жулия вновь мучительно задумалась: кто же прав и каков на самом деле Сан-Марино? Жулия хоть и страдала импульсивностью, но ни в уме, ни в разуме ей нельзя было отказать. Ведь и те бумаги, которые принес ей Шику, и она так демонстративно порвала, она потом достала из корзины и внимательно прочитала. В них были в основном показания Ирасемы, служанки в доме Сан-Марино, которая водила дружбу с небезызвестным Жулии Торкуату, правой рукой и доверенным лицом шефа. Как уж сумел подъехать к ней Шику — неведомо, но, тем не менее, говорила она с ним охотно и откровенно. Многое поразило Жулию правдивостью и подлинностью, потому что Торкуату не обвинял своего хозяина, а восхищался им. Он восхищался, как ловко тот обошел старика Григориу и захапал сам его газету, как умел он убирать своих противников, как обставлял на жизненных дистанциях всех и вся, не брезгуя никакими средствами.

Портрет, который невольно нарисовал восхищенный Торкуату, был гораздо ближе к тому человеку, от которого шарахались Отавиу и Шику, но нисколько не совпадал с образом, созданным Жулией. Так кто же из них был все-таки прав?

Торкуату хорошо знал своего хозяина, в этом сомневаться не приходилось, и сам был циником без стыда и совести, и если Сан-Марино выбрал его в первые помощники, значит, он и вправду нуждался в бесчестных делах…

Но ведь и Жулию он выбрал в помощники и помогал ей делать хорошую, честную газету.

Правда и то, что было это во время предвыборной кампании… Так что же, Жулия помогала ему завоевывать любовь честных людей после того, как он бесчестно нажился на их низменных страстишках и любви к сплетням?

При этом этот человек был ее отцом… Так каким же он был? И вот его отношение к другой дочери. Значит, у Жулии есть еще одна сестра, маленькая беззащитная сестренка…

Жулия прекрасно знала сестру Шику, Жанету, очень симпатизировала ей и никак не могла предположить, что у этой красивой жизнерадостной женщины в прошлом так много трудных испытаний.

Невеликодушное поведение Сан-Марино больно задевало Жулию, и она решила поговорить с ним напрямую. А, решив, так и сделала: отправилась в кабинет и спросила, как обстоят дела с судом относительно отцовства.

— Уже донесли! — недовольно нахмурил брови Сан-Марино. — Небось, твой приятель Шику постарался?

Жулия не стала ни подтверждать, ни отрицать. В конце концов, какая разница, откуда поступила информация, раз она верна? А ей так бы хотелось, чтобы Гонсала что-то преувеличила. Вернее, даже не Гонсала, а Жанета.

— Так вот я должен тебе сказать раз и навсегда — не вмешивайся в мои дела. Я сам с ними разберусь!

Сан-Марино встал из-за стола и сердито заходил по кабинету.

— Но ты сам меня уверял, что все дела у нас будут общие, — тихо, но твердо сказала Жулия. — Я не понимаю мотивов, по которым ты отказываешься от анализа на ДНК. Я думаю, тебя не удивляет, что меня волнует вопрос именно этой девочки…

— Девочка девочкой, а ее мамаша всегда была крайне легкомысленной особой, и я не намерен содержать ее и всех ее любовников, которые постоянно меняются, и каждый прихватывает с собой что-то из ее имущества. При необходимости я помогу и этой девочке, но вовсе не в качестве своей дочери, а просто так. Я не желаю, чтобы из-за допущенной когда-то глупости мне вешали на шею чужих детей.

— А я не могу быть чужим ребенком? — спросила Жулия.

— Нет, — твердо ответил Сан-Марино. — Сердце всегда узнает свою кровь.

И Жулия не могла про себя с ним не согласиться, потому что только этим и можно было объяснить ее необъяснимую привязанность к Сан-Марино.

— Но если это так, то, мне кажется, тебе тем более, нужно согласиться на анализ, — сказала она, глядя на него с ласковым упреком.

— Почему это? — вскинулся Сан-Марино, но мало-помалу до него дошла простая житейская логика Жулии: раз уж он уверен в том, что не отец, то, отказываясь от анализа, только укрепляет подозрения в обратном.

— Ты права, как всегда, доченька, — сказал он, встал и поцеловал ее в лоб. — Уж как мне не хотелось ничего делать в угоду Жанете, но придется…

Жулия расцвела улыбкой: все-таки, когда человек руководствуется в первую очередь здравым смыслом, он не может быть преступником. Здравый смысл и преступление — две вещи несовместимые.

После ухода Жулии Сан-Марино вызвал к себе Алвару.

— Я сделаю этот проклятый анализ. Но имей в виду, ты отвечаешь за отрицательный результат! Понял?

Алвару кивнул.

Работая с Сан-Марино, ему приходилось отвечать за очень и очень многое, и с некоторых пор он стал брать за повышенный риск отдельную плату, не ставя в известность шефа, который не считал нужным отдельно оплачивать свои сомнительные операции.

А для того чтобы повысить ставки своего дополнительного гонорара и сделать его регулярным, Алвару подключил к своим махинациям Арналду. Время болезни Сан-Марино оказалось для этого необыкновенно удобным, он отошел от дел на верфи, больше занимался газетой, и Алвару стал главным советчиком и опорой молодого бизнесмена. Как только Арналду понял, что без ведома отца он может делать деньги, и большие, он, вместо того чтобы задуматься, обрадовался м пустился во все тяжкие. Мать в свое время сделала сына совладельцем верфей, он получил право подписи, и теперь они вдвоем с Алвару, не ставя в известность Сан-Марино, проделывали за его спиной сомнительные, но весьма наваристые операции.

Арналду не видел в этом ничего особенного, все они тут старались обойти один другого, и выигрывал самый ловкий и сообразительный. Самым ловким и сообразительным Арналду считал себя, получаемые им деньги это подтверждали, и он, работая в паре с Алвару, с каждым днем все больше преисполнялся ощущением собственной значимости и наслаждался этим.

Однако Алвару хотел не только богатства, деньги были лишь половиной успеха в жизни, он хотел еще и более высокого положения, прочных связей, если не для себя, то для своей дочери. Арналдинью, хоть еще и не знал этого, был уже в его руках, а Тьягу в руках Валерии, но почему-то никак не женился на ней, и Алвару время от времени говорил:

— Моя Валерия без ума от твоего брата. Ты бы наставал его па путь истинный, пусть он поскорее женится!

Арналду только плечами пожимал на это, он и сам никак не мог решиться на женитьбу, а решившись, не почувствовал себя особенно счастливым, так что уж кто-кто, а он Тьягу торопить не будет.

Ну и будут у него неприятности, как у папаши, — ворчал про себя Алвару, отыскивая подходящую лабораторию для сдачи анализа на ДНК.

— Мы победим, доченька! —  принесла Жанета добрую весть Жуане, думая ее порадовать. — Есть на свете справедливость! Сан-Марино согласился сделать анализ!

—  Неужели ты думаешь, мама, что мне хочется быть дочерью такого человека? — с горечью и упреком спросила Жуана. — Человека, который поступил с тобой бесчестно? Унижал нас обеих и оскорблял?

Про оскорбления Жанета не стала и говорить, что без конца трясти одно и то же!

— Но ведь тебе нравится Тьягу, — нашла она безошибочный аргумент. — А ведь он сын Сан-Марино.

— Он — сын Гонсалы, а я — твоя дочь, и такого отца мне не надо, — твердо заявила Жуана, глядя исподло6ья на растерявшуюся Жанету.

Глава 23

Несколько дней Сели пролежала в постели, потому что ей было больно ходить и еще потому, что захотела, наконец, понять, что же происходит в ее жизни. Яснее всего она понимала, что любит Тьягу. Как ни бежала она от своей любви, как ни боролась с ней, победительницей оказалась любовь. И когда Сели сдалась и признала, что дороже Тьягу у нее нет никого на свете, что ради того, чтобы быть с ним, она готова на все, она вдруг поняла, что это возможно. Раз она готова на все, то, значит, готова и на честную борьбу с Валерией. Это Тьягу должен решить, с кем он будет. Почему она, Сели, сразу все решила за него? Почему охраняет его связь с Валерией?

Она вспоминала его песни и понимала, что он несчастлив. Боль и страдание рождали их, и они звучали так громко, что любое сердце на них откликалось, вот почему «Черных ангелов» так полюбила молодежь, и особенно подростки, самые уязвимые, самые чувствительные. А что, если Тьягу будет писать счастливые песни? Если они будут писать их вместе?

Новое, неизведанное ощущение возможности земного счастья было так неожиданно для Сели, что она изумилась. Ей показалось, что после долгого блуждания в потемках она вышла на яркий солнечный свет. Свет слепил, она не все отчетливо отличала, не видела, как сложится ее будущее, но чувствовала горячую волну, которая несла ее к Тьягу.

«Наверное, матушка видела все гораздо яснее, чем я, потому и не хотела принимать от меня постриг», — подумала Сели.

Впервые за много дней она вновь обратилась мыслями к монастырю и матушке-настоятельнице. Она уже не богохульствовала, она начинала что-то понимать.

Выходит, матушка понимала, что счастлива Сели будет не в монастыре, а в миру… — продолжала она размышлять, — и желала ей обыкновенного женского счастья…

Почему же сама она так ему противилась? Она возложила на себя неподъемные вериги дочернего долга, которые сама же потом и сбросила…

После ежедневных размышлений на душе у Сели полегчало. Болея, Сели выздоровела. Ходила она еще с трудом, но все ее домашние с радостью отметили, как ярко засияли ее глаза, как порозовели щеки.

— Вот теперь я узнаю свою маленькую Сели, — обрадовано сказал Отавиу. — Тебе, оказывается, нужно было просто хорошенько выспаться, дочка!

— Наверное, папочка! — улыбнулась Сели.

Она не могла дождаться, когда же, наконец, пройдет ее противная нога, она не хотела встречаться с Тьягу хромоножкой!

Лулу навестил Сели. Он чувствовал, что за время их пребывания за городом произошло то непоправимое, что отдалило их и нарушило их дружеские отношения. Он перешел границу, захотел большего, но…

Сели держалась с ним холодно, отчужденно. Она не хотела подпускать Лулу к своей новой жизни, он остался в старой.

«Хотя разве не благодаря Лулу и ее несчастной ноге она вновь обрела Тьягу?» — подумала Сели и внезапно улыбнулась.

Лулу ничего не мог понять: то чернее тучи, то вдруг улыбается… Но улыбке был рад, и в то же время видел, что Сели думает о чем-то своем и, хоть и пытается из вежливости уделить ему внимание, никак не может вернуться из страны своих грез.

«Она с Тьягу, — сообразил Лулу. — Как же я ненавижу этого музыкантишку!»

— Да, кстати, — сказал он вслух, —  знаешь последнюю новость? Тьягу с Валерией уезжают в Бостон. Справят свадьбу и уедут.

Кто роет другому яму, обычно попадает в нее сам. Лучше бы Лулу не сообщал этой новости Сели, ею он только подвиг ее на решительные действия. Она не могла допустить, чтобы Тьягу уехал, не узнав, что она его любит, что он может быть с ней, а не с Валерией. Раз свадьба уже не за горами, у нее оставался один-единственный шанс, и она должна была им воспользоваться.

Наскоро выпроводив Лулу, она торопливо переоделась и позвонила Тьягу.

— Ты один? — сразу же спросила она. — Сейчас я к тебе приеду.

— Приезжай, — удивленно и обрадовано согласился Тьягу.

Сели чувствовала, что он очень рад ее звонку. Впрочем, она и не сомневалась в его радости. Она же помнила, как он ее нес, помнила — и сама изнемогала от нежности — его нежные ласковые руки и глаза — глаза, которые неотрывно смотрели на нее, не скрывая своей любви.

Тьягу ни о чем не стал спрашивать Сели, он понимал одно: происходит что-то очень серьезное, и страшно заволновался.

Сели появилась тоже очень взволнованная.

— Ты вправду любишь Валерию или только встречаешься с ней? — спросила она с порога.

Вопрос не был праздным, в него была вложена вся душа, и вложив всю свою душу, Тьягу ответил:

— Я всегда любил только тебя.

И тогда Сели подошла к нему и прижалась. Тьягу обнял ее и выдохнул:

— Сколько времени я мечтал об этом мгновении!.. — И после поцелуя спросил: — Почему ты всегда бежала от меня?

— Я дала обет, — все с той же серьезностью ответила Сели. — Обет Господу, я очень хотела, чтобы папа выздоровел. Но забыть тебя я так и не смогла!

— Я тоже не смог забыть тебя, — ответил Тьягу.

Он всегда знал, что с Валерией они ненадолго, на время, и даже когда согласился на свадьбу, то согласился как-то сквозь сон, сквозь грезу о недосягаемой Сели, сквозь работу, которой жил теперь. Но рядом с Сели он словно бы очнулся и понял: он совершил ошибку. Еще несколько дней, и она стала бы непоправимой. Но Сели спасла его!

В этот день Сели стала женщиной, и не просто женщиной, а самой счастливой на свете. Не размыкая объятий, они мечтали о будущем. Они знали, они чувствовали, что они — одно целое, и ничто на свете не может их разлучить!

— Валерия узнает первой о нашей с тобой будущей свадьбе, —  пообещал Тьягу. — Лучше ей помучиться сейчас, чем всем нам троим мучиться всю жизнь.

Все теперь стало так ясно, так просто, так лучезарно, что даже было непонятно, как это они могли так нескладно распоряжаться собой все это время.

Сели и Тьягу не могли наглядеться друг на друга, не могли расстаться но…

Сели, взглянув на часы, заспешила:

— Меня, наверное, потеряли дома, они с ума сходят от волнения, куда это я девалась.

Еще совсем недавно ее вовсе не волновало, что подумают ее домашние, волнуются они или нет, но теперь все изменилось. Она снова жила в кругу семьи, она собиралась выйти замуж за любимого человека, снова мир обрел порядок и гармонию, и нарушать эту гармонию не хотелось, не хотелось причинять кому-то боль и беспокойство. Им обоим было очень жаль Валерию, и они охотно поделились бы с ней своим счастьем, как-то утешили ее, но вряд ли это было возможно.

— Я сегодня же вечером поговорю с ней, и сразу позвоню тебе, —  говорил Тьягу, целуя Сели на прощание.

— Можешь поговорить с ней завтра утром, — проговорила Сели.

И оба они счастливо рассмеялись.

— Буду ждать твоего звонка, — сказала Сели, и они расстались.

Тьягу набрал номер Валерии.

— Приезжай, мне нужно сообщить тебе что-то очень важное, — сказал он и нажал на рычаг.

Валерия прилетела как на крыльях. По счастливо сияющим глазам Тьягу она поняла, что произошло что-то очень хорошее.

— Ты купил нам кольца? — радостно спросила она.

— Нет, — сразу померкнув, ответил Тьягу. — Мы с тобой расстаемся. У меня была Сели. Мы с ней любим друг друга. Наша свадьба не состоится, Валерия!

Минута, и Валерия набросилась бы на Тьягу с кулаками, в такой ярости она была. Но она сумела сдержаться. Помолчав секунду, сдавленным голосом она сказала:

— Я не верю тебе. Это не может быть правдой. Мы с тобой уж давно вместе, и нам хорошо. Ты— мой мужчина, и я тебя никому не отдам.

Ни одному мужчине не по нраву собственничество женщины, они любят чувствовать себя свободными. Не понравилось это заявление и Тьягу.

— Может быть, я твой мужчина, но Сели моя женщина. У меня перед ней обязательство порядочного человека, — сухо заявил Тьягу.

Валерия усмотрела в этом упрек. Не Тьягу сделал ее женщиной, а она сделала его мужчиной. Такого мужчины, в конечном счете, не прощают и держатся за ту, которая отдалась им девственницей. Но это не обезоружило Валерию, наоборот! Она любит Тьягу. И он должен расстаться со своими дурацкими предрассудками.

— Мне очень жаль, что ты не сможешь выполнить свои обязательства и поставишь под сомнение свою порядочность. Передо мной у тебя обязательств не меньше!

— Не будем считаться, Валерия. Я понимаю, что и перед тобой у меня тоже есть обязательства, но ты сама захотела, чтобы мы были вместе! Ты привлекательная молодая женщина, у меня не было причины отказывать тебе, и мы жили по обоюдному согласию. Но ты прекрасно знала, что я был влюблен в Сели, что все это время она оставалась моей единственной любовью, женщины чувствуют такие вещи безошибочно, поэтому, зачем тебе оставаться всегда на вторых ролях? Ты достойна лучшей участи.

— Я тоже гак считаю! Считаю, что достойна твоей самой искренней любви и привязанности, и не сомневаюсь в них. Я прекрасно знаю, что ты по-настоящему любишь меня, а твоя Сели — только мечта, выдумка, с которой нечего будет делать в реальной жизни. Ты причиняешь мне боль, а мне сейчас очень вредно волноваться. Это повредит нашему с тобой малышу.

Тьягу окаменел.

— Какому малышу? — наконец нашел он в себе силы спросить

— Нашему, — ответила Валерия, достала какую-то бумагу из сумочки и протянула Тьягу.

Он с трудом прочитал написанное, но не, потому что текст был нечетким, а потому что буквы прыгали у него перед глазами, да, сомнений не было! Перед ним было заключение врача о беременности.

— Тьягу! Милый! Разве стала бы я заводить разговор о свадьбе, если бы не приготовила тебе такого чудесного подарка?

Горько, если нарождающаяся жизнь вызывает не радость, а страдание, но именно это чувство вызвал подарок Валерии у Тьягу.

—  Теперь ты понял, что передо мной, а вернее, перед нами, у тебя куда больше обязательств? Так, когда же мы назначим свадьбу?

— Дай мне прийти в себя. Если говорить честно, то я тебя даже видеть не хочу, — искренне сказал Тьягу.

— Папа мне сказал то же самое, — заявила Валерия, — а потом очень обрадовался будущему внуку. Ты тоже будешь рад своему сыну или дочке. Посмотри на Арналду! Как он любит своего малыша! Поверь, Тьягу, на тебя нашло какое-то помрачение. Я понимаю тебя, ты просто попрощался со своей юностью. Это был рецидив. Вспышка. Но все уже позади. У тебя жена, ребенок, тебе совершенно незачем ходить на сторону!

Валерия говорила и говорила, уверенно, настойчиво, безапелляционно. Тьягу слышал только ее голос, не вникая в слова, ощущая одно: западня захлопнулась, ему никогда уже не выйти на свободу! Нет, Валерия не случайно уже побывала у врача и запаслась медицинским свидетельством, не случайно поделилась своей новостью сначала с папочкой-адвокатом!

Что-то похожее на зубную боль выматывало душу Тьягу. Ею мучили боль, чувство долга и отвращение.

Вечером Тьягу не позвонил Сели. Она ждала, волновалась, не понимала, что происходит, и, в конце концов, расплакалась. Она почувствовала, что произошло что-то такое, против чего оказалась бессильной даже ее любовь. Что же?

Тьягу появился только через несколько дней. Сели бросилась к нему. Он прижал ее к себе в немом отчаянии. Она почувствовала это отчаяние, но все-таки попыталась отгородиться повседневной болтовней: предложила накормить, рассказала, как хорошо готовит, пообещала кормить его всегда вкусно.

Каждое ее слово было острым ножом для Тьягу, наконец, не в силах больше терпеть эту пытку, он поднял голову и сказал:

— Валерия беременна, Сели. Она будет назначать день свадьбы.

Помертвевшая Сели долго не могла понять смысла сказанного, потом не могла поверить, что судьба нанесла ей еще и этот удар. Наконец она сказала:

—  Иди, Тьягу. Ей, наверное, сейчас вредно волноваться.

Раздавленный гнетом свалившейся беды, Тьягу молча повернулся и пошел. Из груди его рвалось рыдание. Но что он мог поделать?

С этого дня Сели стала уходить из дома на всю ночь. Она уходила одна, возвращалась под утро, от нее частенько пахло вином, и домашние боялись спрашивать ее, с кем и как она проводит время…

Глава 24

Валерия, взяв Тьягу под руку, сообщила Гонсале свою новость, и Тьягу подтвердил, что в ближайшее время они поженятся.

— И вполне возможно, уедем в Бостон, — прибавила Валерия.

Ее совсем не устраивало соседство Сели. Она так переменилась, эта монашка, пока Валерия будет возиться с младенцем, та возьмет и уведет ее мужа.

Гонсалу новость совсем не обрадовала. Во-первых, она считала, что Тьягу рано еще заводить семью. Если для Арналду семья была спасением, ему нужно было расстаться с дурными привычками, с разгульной жизнью, то для Тьягу она будет обузой. Он — человек творческий и не должен работать смолоду ради денег. Вот когда талант его окрепнет, будет защищен профессиональными навыками, другое дело, тогда можно будет и деньги зарабатывать. Во-вторых, Гонсала прекрасно знала, что Тьягу не любит Валерию, а начинать свою семейную жизнь без любви, значит, обречь свою семью на верное несчастье. И она своему сыну не могла пожелать такого. И, в-третьих, ей не понравилось, что Валерия женит на себе Тьягувопреки его воле, используя его порядочность. В наши времена забеременеть можно только с умыслом, тем более что Валерия давно перестала быть девочкой, и если до сих пор обходила все опасности благополучно, значит, умела обращаться с противозачаточными средствами.

Еще она знала, что Тьягу любит Сели и сейчас готов совершить величайшую глупость в своей жизни.

Гонсала решила навестить Отавиу, посоветоваться с ним и, может быть, поговорить с Сели.

Но когда она вошла в обычно чистый и ухоженный садик Отавиу, ее поразил царивший в нем беспорядок — окурки, обертки и какие-то незнакомые юнцы, которые чувствовали себя здесь как дома и, жуя резинку, равнодушно посматривали на вновь пришедшую.

Гонсале не понравилась эта перемена, в ней она сразу почуяла что-то недоброе. Она подошла к дому, постучала, ей никто не ответил. Она толкнула дверь и вошла. Внутри дома тоже ощущалось присутствие совершенно чужих людей — на диване валялись какие-то вещи, на столе стояла грязная посуда от завтрака. Отавиу нигде не было видно. Гонсала не спеша, поднялась наверх, постучалась и толкнула дверь в его комнату. Отавиу застыл, целуясь с какой-то высокой женщиной. Гонсала не поверила собственным глазам. Она не могла понять, что здесь происходит, стояла и смотрела, не шевелясь.

Очевидно, Отавиу почувствовал ее взгляд. Обернулся и пошел ей навстречу. Он ни капли не был смущен, и это тоже поразило Гонсалу. Может быть, он все-таки сумасшедший?

Позволь представить тебе мою приятельницу Красотку, сказал он, показывая на женщину.

Очевидно, на лице Гонсалы было написано слишком многое, потому что Красотка сразу сказала:

— Да вы не переживайте так! Ваш Отавиу ничего дурного не сделал, Я просто поцеловала его на прощание, потому как съезжаю отсюда. А ребятишки мои пусть побудут. Когда отпадет в них надобность, сам их отправишь.

Красотка пошла к двери, помахав ей и Отавиу, а Гонсала с изумлением посмотрела на своего возлюбленного. Сейчас она видела перед собой совершенно другого человека. Она

не подозревала, что деликатный, стеснительный Отавиу может чувствовать себя своим среди байкеров. Оказывается, она знает его недостаточно. Он может быть таким разным!..

— Очень хорошо, что ты пришла. Я, может быть, и не решился бы тебе позвонить с тем вопросом, который возник у меня, — начал Отавиу. — Но ты пришла сама, и я тебе его задам.

Отавиу долго колебался и советовался с Алексом, стоит ли подключать к их следствию Гонсалу. Поначалу он не хотел этого, боясь просто-напросто за ее жизнь, уж не говоря о спокойствии. Но потом понял, что непременно должен задать ей один, очень важный вопрос. Только она могла помнить то же, что и он, только она одна могла на него ответить.

Дело в том, что Отавиу вспомнил все, что произошло той страшной ночью. Он вспомнил, как отец сказал ему:

— Ева — любовница Сан-Марино, — а потом дал шифр швейцарского банка.

Отавиу приехал к отцу сразу, как только тот вызвал его по телефону, а следом приехали Ева с Хелгой.

После новости, сообщенной Григориу, Отавиу впал в ярость и закричал Еве, швырнув ей в лицо шифр:

— Забирай! Это шифр счета, на котором много денег! Ты ведь этого хотела!

Из-за того, что семейство Монтана узнало правду, Сан-Марино убил сначала Монтана-старшего, задушив его подушкой, а потом понадеялся убить и Отавиу, выбросив его с балкона…

Теперь сомнений у Отавиу не было — брат Сан-Марино был вором и убийцей. Точно так же не было у него сомнений в том, что жива Ева. Именно она и сняла деньги со счета в швейцарском банке. О его существовании знали только трое — сам Отавиу, Ева и Сан-Марино. Ева знала еще и шифр. Она забрала деньги и до сих пор встречается с Сан-Марино, так считал Отавиу.

Дрожа от возбуждения, все это он выложил Гонсале, он хотел знать, что именно она помнит про ту знаменательную ночь. Где в ту ночь был Сан-Марино?

Гонсала подняла на него свои выразительные темные глаза и сказала:

— Отавиу! Я знаю, Сан-Марино способен на все! Даже на такое преступление, но в ту ночь Сан-Марино был дома и спал рядом со мной! Я за это ручаюсь. Я прекрасно помню ту ужасную ночь. Я сама подошла к телефону и узнала о смерти сеньора Григориу. Ох, этот надсадный телефонный звонок в ночной тишине! Телефон звонил довольно долго, потому что я сразу не могла проснуться. А потом не сразу добудилась и Антониу. Я была в шоке. Потом я все-таки его разбудила, и он поехал в ваш дом, приняв горсть успокоительных таблеток. Я поехать с ним не могла, потому что дети были еще слишком маленькими…

— Гонсала! Поверь! Я видел все это собственными глазами! Я не придумал этого, я не сумасшедший! Сядь спокойно в кресло и постарайся в подробностях восстановить в памяти ту страшную, роковую ночь… Почему так долго звонил телефон? Почему ты не могла добудиться Антониу?

Действительно, почему? Гонсала послушно села в кресло и попыталась припомнить, что же тогда случилось. Она была уверена, что сказала правду, но мало-помалу она стала словно бы вновь переживать случившееся. И вдруг завеса прошлого стала приоткрываться, и по мере того, как она приоткрывалась, Гонсала не спеша, говорила:

— Да, вот теперь я вспомнила, в тот вечер мне было как-то не по себе… я была словно пьяная, хотя в те времена я не брала в рот ни капли алкоголя, я же тогда кормила Тьягу. Когда все произошло, я стала искать снотворное, чтобы немного успокоиться, но не нашла. Потом Сан-Марино сказал мне, что взял его с собой, когда поехал к вам в дом. Ему было плохо, и он хотел успокоиться.

— Теперь мне все ясно! — воскликнул Отавиу. — Вот оно, недостающее звено! Прости меня, дорогая, что я повлек тебя в эту сомнительную историю, но дело обстояло следующим образом: Сан-Марино подсыпал тебе снотворное, ты заснула глубоким сном, а он в это время убил отца, расправился со мной, вернулся и лег рядом с тобой в постель. Потом ты его будила и не могла добудиться. Ему было нужно стопроцентное алиби, и он его получил. Все сходится! Ты сказала именно то, чего мне недоставало!

Отавиу взволнованно заходил по комнате.

— Сан-Марино — настоящее чудовище, он способен на все! Мы с тобой должны теперь быть очень осторожными, потому что, начав поиски правды, мы подвергаем себя смертельному риску. Но я буду охранять тебя, мы выпутаемся из его сетей!

Гонсалу не испугали слова Отавиу, она слишком долго прожила с Сан-Марино, он был ее мужем, она его не боялась.

— Что это за люди поселились в твоем доме? — спросила она. — Что они здесь делают?

— Это мои друзья, они меня охраняют, — сказал Отавиу. — Сан-Марино не везет со мной. В первый раз он выкинул меня с балкона, но я ухитрился уцелеть, второй раз он пытался расправиться со мной в психушке с помощью электрошока, но я ухитрился не только остаться в живых, но еще и все припомнил и вдобавок завел себе друзей. Теперь, я уверен, он будет пытаться убрать меня в третий раз. Но друзья не дадут меня в обиду.

— Раз это твои друзья, то познакомь меня с ними, — попросила Гонсала.

И Отавиу познакомил ее со своим другом Жувеналом, страдающим раздвоением личности.

— Мы подружились в психушке, став товарищами по несчастью, — объяснил Отавиу. — После больницы он стал жить среди байкеров, с которыми познакомился и я. Из тех времен и моя дружба с Красоткой. Она когда-то очень здорово мне помогла, прятала меня, когда я сбежал из психушки. А теперь мне снова понадобилась их помощь, и я пригласил их жить к себе. С ними я чувствую себя в безопасности, и не только я, но и все мои домашние. На днях один из этих ребят буквально спас Сели, привезя ее, домой, она чуть было не попала в жуткую переделку!

Упомянув о Сели, Отавиу сразу помрачнел.

Бедная Сели! Она теперь проводила ночи в каких-то притонах, где пробовала не только горячительные напитки, но и наркотики. Чем хуже, тем лучше — стало ее девизом. Она чувствовала себя парией и искала точно таких же. Ей было все равно, что скажут о ней люди, что с ней будет. Она не хотела жить, она мстила обманувшей ее жизни и поэтому жила так жутко. А на днях ее чуть не изнасиловали, подпоив хорошенько, а может быть, одурив какой-то травкой, но она сумела вырваться. Но не спаслась бы все равно, если бы не этот байкер, он подхватил ее на свой мотоцикл и помчался. За ним полупьяная компания гнаться не стала, да это было и невозможно. Отавиу испытывал бесконечное чувство благодарности к этому парнишке. Отавиу пытался уговорить Сели посидеть немного дома, но куда там! В тот же вечер, надев на себя какое-то жуткое тряпье, она оправилась на поиски сомнительных приключений, пытаясь обмануть нестерпимую боль, которая разъедала ее, доводила до самоуничтожения.

— Она в очень плохом состоянии, — сказал Отавиу. — А еще неделю назад я понадеялся на лучшее: они снова встретились с Тьягу, и Сели стала такой счастливой. Но потом у них что-то произошло, и она никак не может с этим справиться.

Гонсала знала, что произошло. Но она не знала, что ее сын виделся с Сели, что он пытался избавиться от Валерии, но не смог. Она вышла победительницей. Сердце Гонсалы защемило еще больше. Если раньше она жалела одного, то теперь обоих.

— Сели любит Тьягу, я это знаю, — грустно продолжал Отавиу. — Сердце у меня разрывается, когда я вижу, как она страдает. Если можешь, помоги ей, Гонсала. Ты же знаешь, она очень хорошая девушка!

Отавиу получил ответ на свой вопрос, Гонсала на свой, и оба ответа были неутешительными.

— Я знаю, — подтвердила Гонсала. — Я бы помогла ей и без твоей просьбы, если бы могла! Но пока бессильна!

— Бессильны справиться со злыми силами, — подтвердил Отавиу, — но в силах противостоять им!

Глава 25

Ночная темнота и надсадный плач малыша… Опять? Сегодняшняя ночь была просто невыносимой! Малыш плакал и плакал без конца. Бетти с трудом разлепила веки, дело шло, наверное, к утру, раз она так мучительно хотела спать. Но разве уснешь под этот надсадный хриплый плач? Арналду сунул голову под подушку и продолжал спать, а Бетти… Она встала и обнаружила, что все-таки уже утро, подошла к постельке и взяла малыша на руки. Маленькое тельце потяжелело, обвисло, малыш плакал жалобно, словно проси о помощи.

— Господи! Да он весь горит! —  испугалась Бетти. — Шику! Шикинью! — позвала она.

Малыш приоткрыл помутневшие глазки, но стонать не перестал. Он словно бы хотел пожаловаться матери, Бетти покрепче прижала его к себе, качая и убаюкивая, лихорадочно соображая про себя, что же ей делать?

Прибегнуть к домашним средствам? Обернуть в холодную простынку? Но вдруг она услышала жесткое хрипловатое дыхание малыша и поняла: медлить больше нельзя! В больницу! Срочно в больницу!

Когда Арналду понял, что происходит, он вскочил, наскоро умылся и побежал заводить машину. Через десять минут они были в детской клинике. Арналду поднял на ноги всех врачей и сестер, и, как, оказалось, сделал это не напрасно — у малыша определили двустороннее воспаление легких.

Бетти разрыдалась на плече Гонсалы. Разумеется, Гонсала была с ними в больнице, она не могла оставить свою семью, когда случилась такая беда. Приехал и Тьягу. Приехал даже Сан-Марино, узнав от Арналду по мобильнику, где тот находится, и по какой причине.

Взволнованные, напряженные, все сидели в холле и ждали результатов обследования. Сан-Марино по своему обыкновению, расхаживал взад и вперед в одном конце холла и точно так же расхаживал Арналду в другом.

— Я вынужден сказать, что жизнь ребенка висит на волоске, — сказал врач, выходя к сидящим в холле взрослым. — Спасти его может только срочное переливание крови. Но у ребенка уникальная группа. Прошу родственников проверить, у кого она такая же и кто может сдать свою кровь.

Гонсала, Бетти, Арналду, Тьягу — все готовы были сдать кровь для Шикинью, но, к сожалению, ни у кого из них кровь не подходила. В клинике тоже не было этой уникальной группы.

Минуты текли, унося с собой жизнь крошечного Шикинью, и остановить этот смертоносный ток никто не был в силах.

— Я отвезу его в лучшую клинику Америки, — в отчаянии заявил Арналду. — Там наверняка найдется все для его спасения.

— К сожалению, решать этот вопрос нужно в ближайшие полчаса: ребенок не перенесет переезда.

Старшая медсестра лихорадочно обзванивала все пункты, где больницы получали кровь. Но нигде не было того, что им нужно.

Арналду в бешенстве от собственного бессилия кусал губы. Бетти сидела как каменная, и казалось, что жизнь утекает из нее вместе с жизнью ее ребенка.

— Я найду лучшего пульмонолога страны, и он спасет нашего мальчика, — громко пообещал Сан-Марино, и надежда вдруг затеплилась в сердцах, которые так хотели надеяться.

— Да, вполне может быть, что это какая-то ошибка. Наверняка сейчас есть такие лекарства, которые могут помочь, — заговорили все наперебой.

Не теряя времени, Сан-Марино позвонил Маре и распорядился отыскать телефоны самых авторитетных специалистов по легочным болезням.

Мара торопливо стала искать информацию в компьютере, сказав Жулии, которая, в свою очередь, ждала от нее информации:

— По вашему вопросу я соберу данные позже. У сеньора Сан-Марино внук при смерти, он и все в клинике, ищут донора и специалиста по легочным болезням, Сейчас я соберу информацию для него.

— Бедная Бетти! — воскликнула Жулия. — Уж не поехать ли мне к ней в клинику?

— Если хотите, — ответила Мара и назвала номер клиники и район.

Проходивший мимо Раул слышал все, что говорила Жулии Мара. В один миг он понял, что если кому-то и нужно ехать в клинику, то это ему. Он не сомневался, что его сын унаследовал его группу крови, с которой у него самого всегда были сложности.

«При смерти! При смерти!» — колотилось у него в мозгу, пока он ловил такси.

«Успею! Успею!» — твердил он, пока они ехали.

Запыхавшись, прибежал он в клинику и предложил кровь для маленького мальчика.

Проверив группу крови, врачи убедились, что чудо произошло: у добровольного донора была именно нужная им группа.

— А вы знаете, что крови понадобится много? — спросил Раула врач.

— Берите хоть всю! — с готовностью отозвался Раул. — Это мой сын, но только не говорите семье, кто был донором.

— На этот счет вы можете быть спокойны, существует врачебная этика, и мы умеем хранить любые тайны, — серьезно пообещала молоденькая врач, которая принялась готовить Раула к переливанию.

Перелив кровь малышу, лечащий врач успокоился.

— Теперь будем ждать результата, — сказал он, — но я не сомневаюсь, что он будет положительным.

Собственно, уже появились признаки того, что беда миновала: кожа перестала быть синеватой и побелела, немного выровнялось дыхание, изменился ритм сердца.

Врач вышел к ожидающим родственникам и радостно объявил:

— Самое страшное позади, донор нашелся, и ваш ребенок вне угрозы смерти.

— Где он? — воскликнул Арналду. — Я хочу поблагодарить его.

—  Вы сделаете это позже, — сказал врач, — сейчас он нуждается в отдыхе и восстановлении, так как отдал много крови.

— Скажите ему, что я выпишу ему чек на любую сумму, которую он попросит, что я готов озолотить его за спасение моего мальчика.

— Непременно передам, отозвался врач и исчез за дверью.

Все заговорили громче, все приободрились и невольно в душе поблагодарили Господа Бога за то, что спас малого ребенка.

Тьягу и Сан-Марино собрались уходить, сведения о состоянии больного они могли получить и по телефону.

Бетти, разумеется, осталась ждать, когда ее пустят к ее сыночку. Гонсала сказала, что посидит с ней. Арналду пошел в администрацию выяснять имя спасителя, но там ему сказали, что он пожелал остаться неизвестным.

Арналду был удивлен. Он всегда считал, что на такое можно пойти только ради денег. Впрочем, он не стал заниматься изысканиями причин, он был необыкновенно счастлив тем, что все кончилось благополучно, и еще раз подтвердил свое обещание.

— Я готов дать чек на предъявителя на любую сумму, передайте это нашему неизвестному благодетелю, — сказал он и уехал вместе с отцом, так как им предстояла деловая встреча.

Бетти пригласили в бокс к малышу, и она, проходя по коридору, заметила сквозь приоткрытую дверь лежащего в боксе Раула. Страшная догадка пронзила ее сердце. И сомнения, которые она гнала от себя, стали уверенностью. Один камень упал с души Бетти, но зато лег другой, и давил он тоже очень тяжко.

Но сейчас не время было думать об этом. Бетти не отходила от малыша, переливание крови и лекарства сделали свое благое дело — кризис миновал. Через несколько дней Шикинью выписали из клиники, чтобы на период реабилитации поместить ребенка в привычную обстановку.

Прошло еще несколько дней, ребенка уже можно было оставить, и Бетти решилась выйти из дома. Она поехала к Раулу, она должна была поговорить с ним.

— Я знаю, что кровь сдал ты, — начала она с порога.

— Какую кровь? — прикинулся удивленным и непонимающим Раул.

— Не прикидывайся дурачком, —  возмутилась Бетти, — я вырвалась буквально на полчаса. Я не могу терять время на твои глупости!

— Никаких глупостей, —  отвечал Раул. — Я, правда, не знаю, о чем ты говоришь.

— Ах, не знаешь! — рассердилась Бетти. — И совсем не хочешь знать, как чувствует себя Шикинью? Когда мы с ним были в больнице, ты мог получать сведения через справочную, но мы уже несколько дней дома.

Довод был железным, Раул сдался.

— Ну и как он там, мой сыночек? — спросил он.

Бетти взвилась.

— Не смей его так называть! — закричала она. — Я тебе запрещаю даже думать об этом.

— Но ты сама знаешь, что он от меня, — пожал плечами Раул, — и теперь это наглядно подтвердилось.

— У меня такого и в мыслях не было! — так же сердито ответила Бетти. — От тебя! Я всегда считала, что это ребенок Арналду, и это открытие для меня большой удар. Я тебя очень прошу хранить все это в тайне. Иначе, ты сам понимаешь, моему браку с Арналду конец.

—  А почему ты ставишь свой комфорт выше любви и жизни? — с тоской спросил Раул. — Ты же меня тоже любишь и тоже не можешь забыть. Ты была такая нежная, такая необыкновенная, и мы с тобой сразу зачали ребенка. Разве такое бывает случайно?

— Бывает! — упрямо заявила. Бетти. — Дело в том, что это страшная случайность. Ты сам понимаешь, что женщины делают все, чтобы избежать подобных случайностей. Наша с тобой встреча была незапланированной…

— Потому что мы с тобой любим, друг друга! — страстно воскликнул Раул, подходя к Бетти. — Я люблю тебя просто безумно и так мечтаю подержать нашего малыша на руках!

Бетти тут же торопливо отозвалась:

— Никогда! Ты что, с ума сошел? Погубить меня хочешь? Раул, умоляю тебя, не губи мою жизнь!

— Ты мою уже погубила, — глухо ответил Раул. — да и свою тоже! Ты продала себя за деньги, Бетти, а это никогда не проходит безнаказанно. А я ведь так люблю тебя, дорогая!

Раулу хотелось обнять ее, прижать к себе, и уже никогда не отпускать.

Но Бетти пришла в ярость.

— Забудь меня навсегда! И то, что у тебя есть сын, — Тоже! С этими словами она вылетела из квартиры Раула.

Бетти понимала, что Раул никогда не сделает ничего против нее и сына, но спокойствия у нее на душе не было. Дело было не в Рауле, а в ней самой — она очень долго не допускала мысли, что неравнодушна к Раулу, но теперь эта истина предстала перед ней совершенно отчетливо, и ей стало не по себе.

Дома ее ждал Арналду, он приехал пораньше, потому что они должны были ехать смотреть очередной дом. После того как молодой Сан-Марино стал получать большие деньги, у него возросли аппетиты, и он захотел купить себе дом. А вот какой, должна была решить Бетти, и он все решала и решала и никак не могла решить.

— Где это ты ходишь? — встретил ее Арналду. — Я жду тебя битый час!

Бетти не снизошла до ответа, пожав плечами и дав понять, что и спрашивать о такой ерунде не стоит!

Она зашла к малышу, убедилась, что с ним все в порядке, и уселась в машину с Арналду. Но теперь, когда она точно знала, что отцом Шикинью был Раул, она никак не могла выбросить его из головы. Она все время видела его перед собой и слышала слова:

— Мне так хочется подержать на руках нашего сына!

Они смотрели с Арналду дом, но были не вдвоем, а втроем Раул неотступно следовал за ними.

Этот дом тоже не подошел Бетти, она нашла в нем тысячу недостатков и неудобств. Арналду он тоже не очень понравился.

Домой они возвращались не слишком-то довольные. Арналду снова вспомнил, что Бетти не было дома, и принялся допытываться, где она была, заставляя тем самым неотступно думать о Рауле, вспоминать его слова, голос, руки… Бетти вдруг охватила такая тоска, что она и не знала, как с ней сладить.

Хорошо им с Арналду было только в постели, и она предложила:

— Давай, вместо того чтобы ругаться, сделаем еще одного такого же хорошенького мальчика!

Арналду был не прочь, он уже несколько дней не виделся с Патрисией, и в нем накопился переизбыток любовной энергии.

Да и Бетти на этот раз была в ударе, так что после очередной любовной битвы, млея и тая, Арналду сказал:

— Похоже, что мы сделали с тобой не одного мальчика, а троих!

А Бетти, которой в эту ночь все время чудился Раул, мысленно попросила за это у Арналду прощения.

И все-таки эта ночь их снова сблизила, и поутру они расстались с нежным поцелуем.

Все утро она думала о Рауле и Арналду, потом о новом доме и вдруг, подняв глаза, с удивлением увидела стоящего на пороге Сан-Марино.

—  Я приехал поговорить с тобой, — заявил он. — Я знаю, что вы собираетесь купить дом. И даже не дом, а дворец, но не знаю, на какие деньги. Оклад Арналду не так велик, как тебе кажется. Ты хочешь ввести его в непомерные расходы, не понимая, что хуже будет вам обоим. Одумайся, откажись от своих непомерных аппетитов. Ты ведешь себя сейчас совсем как…

— Ева, — закончила, выпрямляясь во весь рост, Бетти. —  Она тянула, из вас будь здоров, какие деньги!

Сан-Марино возмутился наглостью этой дочери Евы и той бесцеремонностью, с какой она совала нос не в свои дела!

— Да как ты смеешь так говорить о своей матери? — возмутился он.

— Я еще и не такое посмею, — заявила Бетти. — Я все про вас знаю, и мне вы очки не вотрете! Это для Жулии вы добрый дядюшка, а для меня нет! Вы меня возненавидели с первой нашей встречи, и я вам плачу тем же! Да, я хочу быть богатой, жить в шикарном доме, своем собственном, где не будет вас, и вести красивую жизнь. Это нормально, в этом нет ничего плохого. Но я не Ева, мне нужны не только деньги, мне нужны семейный очаг, любовь мужа. Будущность моего сына. Так что не становитесь у меня на пути, иначе я устрою большой скандал и расскажу всем о ваших подвигах!

— Какая мерзавка! —  прошипел Сан-Марино.

— Вон из этого дома! — угрожающе произнесла Бетти. — Из дома Гонсалы, которой вы принесли столько бед!

— Ну, погоди! Я выясню, на какие денежки ты собираешься жировать, — пригрозил Сан-Марино, — и вот увидишь, тебе не поздоровится.

Он не собирался больше разговаривать с этой наглой, вконец распоясавшейся девкой, хлопнул дверью и вышел с отвратительным осадком. Если Арналду останется с этой бабенкой, он рискует потерять сына.

После ухода Сан-Марино Бетти сразу позвонила Арналду и сообщила о визите отца.

—  Он под тебя копает, — сказала она. — Хочет узнать, где ты берешь деньги.

— Спасибо, что предупредила, — поблагодарил Арналду, которому страшно не понравилась новость.

Глава 26

Сан-Марино рвал и метал: все, что он задумывал в последнее время, не осуществлялось. Он был окружен врагами, потому что дурные помощники — те же враги. Снова проштрафился Торкуату, так и не исполнив его распоряжения, — Отавиу целым и невредимым расхаживал в окружении целой компании байкеров, хотя Сан-Марино давным-давно распорядился его убрать.

— Я никак не могу подловить его одного, — жаловался Торкуату, — они постоянно его загораживают…

Заподозрил Сан-Марино и Арналду. Деньги у него могут быть только от каких-то махинаций, а где может совершать махинации Арналду? Только на верфях, и значит, он хищничает и против отца, и, в конечном счете, против себя.

Радовала его одна Жулия, и он занялся тем, чтобы официально перевести на нее контрольный пакет акций их газеты.

Жулия забеспокоилась. До тех пор пока она находилась в сфере деловых партнерских взаимоотношений, все было возможным и поправимым. Но оказаться владелицей газеты? С отцом она посоветоваться не могла и решила посоветоваться с Бетти.

— Я не знаю, что он за это от тебя потребует, — заявила Бетти. — Уверена, что немало, в любом случае поддержки всех своих дел и махинаций, а про Сан-Марино нельзя сказать, что он человек кристальной чистоты и честности.

Тут Жулия была вынуждена согласиться с Бетти. Она сразу вспомнила, как на днях Сан-Марино отказался печатать статью Шику о незаконной вырубке леса.

— В ней упоминается Арлинду Пиментел. Тут дело тонкое, политическое. Лулу Миранда может печатать свою статью где угодно, но только не в «Коррейу Кариока».

Жулия напомнила шефу, что он дал ей право печать все, что она сочтет нужным.

— Поговорим потом, — увильнул Сан-Марино от скользкой темы.

А потом, кода статья не вышла в очередном номере, Шику упрекал ее в том, что она стала правой рукой Сан-Марино, пляшет под его дудку и делает все, что он велит.

— Как ты можешь спать спокойно, независимая журналистка? — спрашивал он ее.

— А Жуана? Ей Сан-Марино не спешит дать средства на существование, — вспомнила Жулия.

— А Гонсала? — продолжила Бетти. — Он же забрал у нее все до сентаво, оставил без средств на жизнь! Спасибо еще, что дом не отобрал!

Факты говорили сами за себя, с ними трудно было спорить, и Жулия сидела, глубоко задумавшись.

— Вот ты говоришь, что он хочет перевести газету на твое имя, но ведь эту газету он даже не купил у нас, а украл, — снова заговорила Бетти.

— Он спасал Григориу Монтана от банкротства, — заученно ответила Жулия.

— И спас так, что мы с тобой почти голодали, и ты вынуждена была зарабатывать себе на жизнь чуть ли не с шестнадцати лет, — окрысилась Бетти. — Перестань, сестренка, уверять меня в благородстве этого жулика! Не верю я в его побасенки. Он украл газету у семьи Монтана и хочет поделиться с тобой ворованным!..

Да, благородный жест Сан-Марино выглядел совсем неоднозначно. Было в этом вопросе очень много тонкостей, и Жулия решила посоветоваться с Шику. Решила и не стала откладывать дела в долгий ящик, села за руды и поехала к нему.

Дверь ей открыла Лидия, и Жулия испытала некоторый шок. Она так привыкла считать Шику своей собственностью, так привыкла, что он всегда в ее распоряжении, что присутствие в его жизни другой женщины крайне поразило ее. Она успела забыть о своем разговоре с Лидией, а вернее, не приняла его всерьез.

Лидия не могла не заметить выражения лица Жулии и про себя улыбнулась. Женская психология есть женская психология, все они — собственницы.

Лидия не переселилась к Шику, но частенько бывала у него. У нее был свой ключ, и, освободившись раньше, она приходила и дожидалась Шику с ужином.

На этот раз она дождалась Жулию. Подруги посидели, поболтали. Шику все не было, Жулия извинилась и ушла, чувствуя себя страшно неловко.

На обратной дороге ревнивой женской памятью она припомнила, как они сидели с Сан-Марино в ресторане, а было это уже довольно давно, когда в нем появились Шику с Лидией. Сан-Марино пригласил их за свой столик и заказал шампанское, сделав комплимент:

— Вы замечательно смотритесь! Чудная пара!

А Лидия острым женским глазом тут же заметила на руке Жулии кольцо, подарок Сан-Марино. То самое кольцо, которое он хотел подарить ей как обручальное. Но потом попросил принять в подарок в качестве залога их вечной тайны. Отношений отца и дочери.

Лидия оценила кольцо:

— Какая красота! А ведь раньше ты никаких украшений не носила!

Жулия переменила тему, заговорив с ней о состоянии здоровья Отавиу, а Сан-Марино принялся поздравлять Шику с получением премии.

Журналист Франсиску Мота получил тогда премию за лучший репортаж на тему психологии.

— Мы знаем, кого брать на работу, — хвастливо говорил Сан-Марино, поднимая очередной бокал шампанского. — Мы берем тех, кто приносит нам доход!

Почему-то и эта фраза всплыла в памяти Жулии с особой отчетливостью. И настроение у нее не улучшилось. Где же Шику? Чем он занят?

Жулия и не подозревала, что сейчас главным человеком в жизни Шику была не она, и даже не Лидия, а Отавиу Монтана.

Одержимый своей идеей о том, что Ева жива, Отавиу сумел вновь уговорить Шику, посетить кладбище.

— Тогда на нас было совершено нападение, ты же помнишь, — говорил он, — и оно не было случайностью. Потом меня засадили в психушку, и это тоже не было случайностью. Нам мешают узнать правду. Но мы должны довести дело до конца.

На этот раз Отавиу удалось подкупить служителя, и он открыл им склеп. Когда они добрались до гроба Евы и открыли его, то не нашли там ничего, кроме груды камней.

— Ну что я говорил! — торжествовал Отавиу. — Ты не верил мне, когда я говорил, что она жива, ты тоже считал, что это у меня остатки моего сумасшествия, но теперь ты убедился, что я прав!

Шику развел руками. Теперь им необходимо было найти Тиао, только он мог пролить свет на всю эту загадочную историю.

Но Тиао так больше и не появился в своем баре. Хозяйничала в нем теперь Ханна, и Шику с Отавиу попытались отыскать главного хозяина через нее. Дочь должна была рано или поздно связаться со своим отцом.

Они тщательно следили за ней и вот однажды увидели, как она закрыла бар и села в такси. Они мгновенно сели в машину и доехали до гостиницы почти одновременно с Ханной.

Ханна была напугана вторжением в номер следом за ней Шику и Отавиу, а Тиао не слишком.

— Мы требуем, чтобы ты сказал нам правду о Еве, — потребовал Шику. — Кто тебя заставляет скрывать ее?

— Я ничего не скрываю, — ответил Тиао.

— Подумай о Ханне, — уговаривал его Шику. — Каково ей будет жить, если на отце и матери будет лежать клеймо убийц?

— Но что поделаешь, если Еву убил я, — заявил Тиао. —  Я устроил аварию на дороге.

— Кто заставляет тебя клепать на себя? — закричал Отавиу. — Признавайся! Я уверен, что это Сан-Марино! Авария на дороге была фарсом! Мне нужно знать, где она сейчас! Я должен найти ее, и тогда уж она подтвердит, что была в сговоре с Сан-Марино.

— Я честно признаюсь, что я — убийца, признаюсь потому, что за давностью лет мне уже не грозит наказание.

Он стоял на своем, но его упорство только убеждало Шику и Отавиу в том, что он знает много больше, чем говорит, но по наущению Сан-Марино скрывает правду.

— Рано или поздно, мы до тебя доберемся, — пригрозили друзья Тиао, и ушли несолоно хлебавши.

Но Шику удалось отыскать в приюте для престарелых старого лакея семьи Монтана по имени Луис Алберту. Он оказался крепким стариком в здравом уме и твердой памяти.

Шику стал его расспрашивать о той роковой ночи. И оказалось, что старик прекрасно помнил ее, да и как было забыть?

— В тот вечер я был один во всем доме со старым хозяином. Лег спать рано, потому что при хозяине была его сиделка по имени Хелга.

Шику чуть не подпрыгнул от изумления. Так значит, знакомство с Хелгой вон еще, откуда тянется!

— Я ничего не слышал, спал крепко, спокойно. Моя-то комнатушка была совсем в другом конце дома, а рано утром пошел к старому хозяину проверить, не надо ли чего, обнаружил старого сеньора в постели мертвым и сразу стал звонить сеньору Сан-Марино. К телефону подошла его жена, пошла, будить его и никак не могла добудиться. На рассвете, видно, особенно крепко спится.

— А где была в это время сеньора Ева?

— Так они же жили отдельно. Она была у себя дома.

— А почему вы сразу позвонили сеньору Сан-Марино, а не сыну? — удивился Шику.

— Так сеньора Ева была на сносях, боялся напугать ее. А то еще родила бы не вовремя! Я уж решил известить в первую голову Сан-Марино, чтобы он сам решал, кого извещать дальше. А вскоре выяснилось, что сеньор Отавиу выбросился с балкона вниз. Вот какие дела-то творились страшные, а я себе крепко спал.

— А где была Хелга? Почему она не позвонила?

— А потому что потом-то выяснилось, что не один сеньор Отавиу приезжал, а и сеньора Ева тоже. Они крепко поссорились, Ева стало плоховато после этой ссоры, и Хелга оставила сеньора Григориу на сына, а сама поехала сеньору Еву провожать, да и задержалась, все боялась ее оставить.

Визитом своим Шику был очень доволен, полученная информация подлежала тщательному обдумыванию.

Следовало бы еще разок навестить Тиао и порасспросить его о его жене.

Но когда он приехал к Тиао в Гостиницу, ему сказали, что номер освободился и в нем пока никто не живет.

— Быстро работают, — покрутил головой Шику, — за ними не угонишься!

Действительно, вскоре после их налета на номер Тиао в нем раздался телефонный звонок, и мужской голос назначил бармену встречу на обычном месте в старом гараже.

На этот раз Тиао испугался гораздо больше. Он считал, что сумел скрыться от того, кто возомнил себя, его своим повелителем. Но нет, его разыскали и вызывали на ковер.

Однако его ожидал сюрприз. Вместо Сан-Марино в старом гараже его встретил Алвару, но передал ему распоряжение их общего шефа.

— Вам приказано закрыть бар и смотать удочки, —  заявил Алвару. — Другие времена — другие песни.

— Но какие-то средства к существованию… начал Тиао. — У меня дочь…

— Это твои проблемы. Ты должен исчезнуть, и как можно быстрее, иначе тебя сдадут полиции.

— Но за давностью лет… — начал Тиао.

— Ты убийца-рецидивист, на таких закон о давности не распространяется, это я говорю тебе как адвокат, — заявил Алвару, и Тиао понурился: откуда ему было знать законы?

— Но мы же договаривались, что убил я. Но по приказу Сан-Марино, разве это не смягчающее обстоятельство? — снова попытался он защититься…

—  Какая разница, по чьему приказу, — рассмеялся Алвару. — Ты — убийца, и этого достаточно! Имей в виду, у меня есть все для того, чтобы сдать тебя полиции, — фотографии катастрофы и пленка, на которой ты признаешься в совершенном преступлении. Один неверный шаг — и тебе конец!

Это Тиао знал и без Алвару. Он давно уже проклинал тот день и час, когда связался с Сан-Марино, но все-таки всегда надеялся, что все обойдется, и до поры до времени обходилось. А собственно, кого ему уж так было бояться — только тех людей, с которыми так несчастливо свела его судьба. А значит, чем дальше он от них будет, тем ему и Ханне будет лучше. Поэтому Тиао не видел особенно причин для того, чтобы упираться и возражать против отъезда.

— А не вы ли писали мне письма? — внезапно сообразил он.

—  Я, — самодовольно признался Алвару.

Он был доволен собой. Мало-помалу все нити управления переходили в его руки, и он становился хозяином положения. Благодаря Тиао у него появился материал и на Сан-Марино. Пленка со словами «Я убил по приказу Сан-Марино» лежала у него на полке и могла быть предъявлена в любой миг. Так что и шеф был у него в руках, что чрезвычайно радовало адвоката. Он понимал, что очень скоро Сан-Марино обнаружит хищения, и искал средства, которые помогут ему договориться с другом-соперником. Одним таким средством был Тиао. А вторым — Арналду, которого он запутывал все больше и больше в свои дела.

Когда Шику с Алексом через несколько дней пришли к бару, он был закрыт. Поинтересовавшись у соседей, куда девалась Ханна, он получил ответ:

— Уехала на каникулы! Так, по крайней мере, сказала. Села на такси с чемоданами и уехала.

Шику в раздумье почесал в затылке.

— Интересно, какие в это время могут быть каникулы?

Глава 27

Со счастливой улыбкой смотрела Гонсала как резвится на ковре самый младший Сан-Марино, с тех пор как темноглазый малыш вновь вернулся в дом, все стали в этом доме словно бы чуточку добрее и улыбчивее. Никому и думать не хотелось, что было бы, если бы эта доверчивая мордашка, заливистый смех и отчаянный плач больше не принадлежали этому дому. Умер бы целый дом, потому что беззлобный беззащитный малыш был средоточием его жизни, и, когда этой жизни стала угрожать опасность, все сгрудились вокруг нее, все стали на ее защиту. Но, защитив и прогнав опасность, каждый вернулся к своим повседневным делам и заботам, а кое-кто и к радостям…

Гонсала на этот вечер договорилась о свидании с Отавиу и, преисполнившись тихого блаженного ожидания, со счастливой улыбкой смотрела на малыша.

Как мучительно ожидание юности! Мучительно потому, что в юности человек самоутверждается, он занят процессом становления и готов жертвовать другими ради себя. Ощущение неуверенности и уязвимости часто делает молодых жестокими, и поэтому они часто ждут и не дожидаются.

Зато как щедра, как благодарна зрелость! Она преисполнена сочувствия и внимания к окружающему. Догадываясь о том, что все вокруг не вечно, она с каждым днем все бережнее и любовнее относится к ближним и дальним. Она знает, чего она ждет, она умеет ждать, и она своего дожидается.

Гонсала не мучилась сомнением, придет или не придет Отавиу. Она знала, с какой радостью он придет, представляла, как встанет на пороге, а потом… Волна всепроникающей нежности охватывала ее, и полная нежности улыбка трогала губы. Поиграв с малышом и помахав ему на прощание, когда он отправился с Бетти на прогулку, Гонсала поехала к себе в салон. Но сегодня она была в нем не хозяйкой, а клиенткой. Ее тело должно было стать таким же счастливым и юным, как и ее душа.

Флора тщательно поработала над ее спиной и шеей и похвалила подругу:

— Да ты у меня молодеешь с каждым днем! Помнишь, как я тебя ругала за вредные привычки, от которых портится кожа? Так теперь у тебя не кожа, а настоящий атлас!

— Хвали меня, хвали, — отозвалась Гонсала, — твои похвалы мне нужны, как цветку солнышко!

Маникюр, педикюр, прическа, расслабляющая ванна, тонизирующая ванна, бассейн — из него Гонсала вышла, чувствуя себя новорожденной Венерой, со счастливой улыбкой на губах.

— Да вы просто реклама нашего салона! — восторженно воскликнула Онейди, увидев ее.

И, взглянув на себя в зеркало, Гонсала признала ее правоту — она вся светилась.

В отель Гонсала приехала заранее, казенный уют и комфорт она хотела оживить своими руками — расставить по-своему цветы, заняться меню ужина.

Она специально выбрала высокий этаж, чтобы в окне было одно только небо, полыхающее закатным солнцем, как их с Отавиу страсть.

Но вспоминалась ей почему-то ее юность, родной прекрасный Неаполь, и она, расхаживал по номеру, то и дело начинала петь своим низким грудным голосом то одну, то другую неаполитанскую песенку.

«А почему бы нам с Отавиу не съездить в Европу? — вдруг подумала она. — Я бы рада была увидеть те места, где прошли мое детство и молодость. Мне столько бы хотелось показать там Отавиу…»

И она, стоя у окна, замечталась, представляя себе все удовольствия совместного путешествия. Потом перевела взгляд на часы и спохватилась: пора заказывать ужин!

Она нажала кнопку, вызвала к себе официанта и стала внимательно изучать меню. Ужин — дело тонкое, он должен быть сытным, но нетяжелым, наделяющим силами, а не сонной одурью.

Что может быть лучше даров моря? Сладковатое мясо лангустов с очень терпким белым вином, с этого они начнут, потом…

Гонсала трудилась над ужином так, как трудился бы поэт над стихотворением — вдохновенно и самозабвенно! Наконец, выстроив вкусовую гамму, добавив к сладости горчинки и перчинки, Гонсала осталась довольна собой и, взглянув на часы, распорядилась подать ужин ровно через двадцать минут.

Отавиу должен был постучаться через четверть часа, все было готово, и Гонсала. уютно устроившись в кресле, следила за наливающимся алым цветом небом и вновь грезила о Европе.

Стук в дверь был для нее неожиданностью. Он, оказывается, нетерпелив, ее возлюбленный… Она мягко подошла к двери и распахнула ее.

На пороге стоял Сан-Марино.

Торкуату, которому он поручил следить за Гонсалой, сообщил ему о свидании, назначенном на вечерний час.

Гонсала уже захлопывала дверь, как захлопывают книгу, открывшуюся не на той странице. Она это делала бессознательно, как нечто само собой разумеющееся, даже не отдавая себе в этом отчета, но Сан-Марино сделал шаг вперед и вошел.

—. Ты носишь мою фамилию, — заявил он, — и мне небезразлично, что будут говорить люди. Поэтому я решил выяснить, что ты здесь делаешь.

Претензии Сан-Марино были настолько нелепы и смехотворны, что Гонсала только передернула плечами. Она прекрасно понимала, что Сан-Марино нарывается на скандал, что он ищет возможность сделать гадость Отавиу, может быть, мстить ему, может быть, уничтожить. Ей уже совсем не хотелось, чтобы Отавиу, как она мечтала об этом буквально пять минут назад, появился у нее в номере.

— Ты не имеешь права вмешиваться в мою личную жизнь, — ледяным от возмущения и омерзения тоном сказала она.

Сан-Марино оглядел критическим взглядом номер и без приглашения с удобством расположился в кресле.

—  Посижу, подожду, узнаю кто, — издевательски протянул он.

Ему доставляла необыкновенное удовольствие вся эта ситуация. А лицо Гонсалы! А ее бешенство! При этом он не мог не отметить, что она необыкновенно помолодела и похорошела. А когда отметил, тоже пришел в бешенство. Помолчал и продолжил с той же растяжкой:

— Но мне почему-то кажется, что это Отавиу. Интересно, как ты могла связаться с таким идиотом?

Гонсала стояла, отвернувшись к окну, и проклинала себя за свой небесный номер. Будь он поближе к земле, она бы подала знак подходившему Отавиу, она бы предупредила его, уберегла, а так…

Снова раздался стук в дверь, и Гонсала помимо воли вздрогнула, помедлила и направилась к ней.

Сан-Марино с интересом уставился на открывающуюся дверь. Она распахнулась, и официант вкатил столик с ужином. Вопросительно взглянув на Гонсалу и, не получив от нее никакого указания, подкатил столик поближе к Сан-Марино и оставил где-то посередине между ним и Гонсалой. Поклонился и вышел. И сразу вслед за этим раздался телефонный звонок. Сан-Марино поднял трубку и сказал:

—  Алло, — в ответ ему раздались гудки. Сан-Марино повесил трубку, ругательски ругая себя за предательское «алло».

Зато Гонсала внутренне возликовала: интуиция Отавиу сработала, он все понял, он не придет! Какое счастье!

— Если голоден, ешь, — сказала она, небрежно кивнув на столик с ужином, и королевской походкой направилась к двери. Здесь ей нечего было больше делать.

Вот теперь Сан-Марино пришел в настоящее бешенство. Как она его унизила! Просто растоптала своим «ешь»! Как собаку!

Но он еще отыграется!Его слово будет последним! Торкуату пока никак не может подловить идиота одного, он все ходит в компании грязных юнцов, которых ни один здравомыслящий человек и близко не подпустил бы к себе, но рано или поздно это кончится. И тогда уж старый киллер не промахнется!

Гонсала приехала домой, внутренне смеясь, она была необыкновенно довольна собой — ах, с каким лицом, с каким носом остался в номере Сан-Марино!..

Не прошло и получаса, как Ирасема сказала ей, что приехали Алекс и Отавиу.

— Зови и принеси шампанского, — распорядилась Гонсала.

Как они хохотали, поднимая бокалы с шампанским.

— Я увидел внизу Торкуату и сразу все понял, — рассказывал Отавиу, — зашел за угол и позвонил. Трубку поднял Сан-Марино. Его голос я не спутаю ни с чьим! Все подтвердилось, мне приготовлена засада, и я тут же смылся.

Гонсала облегченно рассмеялась.

— Знаешь, дорогая, — уже после третьего бокала шампанского сказал Отавиу, — я всерьез опасаюсь за свою жизнь. Возле меня постоянно вертится Торкуату, и если бы не мои дорогие мальчики, я думаю, ты уже носила бы мне цветы на кладбище…

— Я постараюсь тебя защитить, — став суровой, пообещала Гонсала.

Давно у них не было такого веселого вечера, давно они так не хохотали и не шутили. Близкая опасность всегда действует на психику возбуждающе, подстегивая и расшевеливая чувство юмора.

Прощаясь, Отавиу с Гонсалой условились о новом свидании. Они так стосковались друг без друга!..

На этот раз Гонсала выбрала гостиницу поскромнее, не заказала и ужина, но массаж сделала и тонизирующую ванну приняла. И приехала она к сроку, а не заранее.

Неожиданный стук на этот раз раздался спустя полчаса. Гонсала в весьма небрежно накинутом платье пошла, открывать, дверь распахнулась, и… вошел Сан-Марино.

— Знаешь, — сказала Гонсала сердито, — это уже даже не смешно!

Оглядев более чем небрежный наряд Гонсалы, Сан-Марино взревел:

— Где ты прячешься, Отавиу Монтана? Иди сюда! Сейчас я набью тебе морду!

В ванной шумела вода, и Сан-Марино двинулся к ванной.

— Что там случилось, моя радость?—  раздался голос из ванной, и на пороге появился крепкий плечистый мужчина халате. Он совсем не был похож на Отавиу и выразительно вытирал руки полотенцем.

Сан-Марино опешил, а мужчина угрожающе двинулся к нему. Ему явно не понравилось присутствие незнакомца в номере, и он уже засучивал рукава халата.

Гонсала не удерживала своего любовника. Ей явно бы доставила удовольствие драка. Взглядом она словно бы науськивала битюга на бывшего мужа, приглашала:

— А ну-ка наподдай ему!

Сан-Марино любил сам говорить последнее слово. Он терпеть не мог быть пешкой в чужой игре, да еще тон пешкой, которую готовы побить. Ему был нужен Отавиу, и только Отавиу. Он хотел его морально уничтожить, вызвать у него чувство вины, уж это-то он сумел бы! Размазал бы как манную кашу по тарелке!

А скандал? Нет! Сан-Марино вовсе не нарывался на скандал. Поучаствовать в светской хронике в качестве ревнивого мужа неверной жены ему вовсе не улыбалось. Рога прилипают ко лбу один раз, но зато на всю жизнь!..

Мужчина продолжал надвигаться на Сан-Марино, и тогда он повернулся и торопливо направился к двери, прошипев по дороге Гонсале:

— Ловушку устроила!

Дверь захлопнулась, и участники разыгранного фарса повалились от хохота на расстеленную кровать, которая так выразительно белела сквозь полуоткрытую дверь.

— Как он смотрел, как он смотрел! — надрывался Лусиу.

— А как уходил! Как уходил! — вторила ему Гонсала.

Насмеявшись вдоволь, они переглянулись и разошлись по разным комнатам. Один в гостиной, другая в спальне, они принялись приводить себя в порядок, снимая свои маскарадные костюмы, и переговариваясь через закрытую дверь.

— Я обещал Флоре, что привезу вас ужинать, — говорил Лусиу. — Думаю, что она уже ждет нас не дождется.

— Конечно, я с удовольствием с вами поужинаю, —  откликнулась Гонсала. — Спасибо вам большое! Вы оказались отменным актером! Я скажу Флоре, что у ее отца обнаружился еще один талант,

— Вы способны пробудить в мужчине не только талант, но и сердце, — галантно произнес Лусиу, подавая Гонсале руку и открывая перед ней дверь.

Глава 28

Отавиу лихорадочно пытался найти в бумагах у Жулии на столе вторую страничку того самого письма, которое сначала перевернуло его жизнь, а потом и жизнь его дочери. О том, что причиной состояния Жулии было давнее письмо Евы, сказал Отавиу Алекс, и вот теперь он хотел знать, что же за страшные тайны в нем таились. Иногда Отавиу ругательски ругал себя за то, что не прочитал второй страницы. Иногда благодарил Бога за это. Разумеется, он искал письмо, когда Жулии не было дома, и все-таки однажды не уследил. Жулия вернулась раньше, стояла на пороге и смотрела за торопливыми движениями отца. Отавиу заметил ее, напустил на себя привычный глуповатый вид и забормотал:

— Моя статья… моя статья… я еще вчера написал ее, но куда же подевались странички?

Обернувшись назад, он сделал вид, что заметил Жулию и спросил:

— А ты не рылась на моем столе, дочка? Может, это ты куда-то задевала мои бумаги?

— Нет, папочка, я не имею привычки рыться в чужих столах, —  несколько саркастически ответила Жулия.

Ну и напрасно, в столах иногда находятся удивительные вещи, — сообщил с довольным видом Отавиу.

И все-таки я просила бы тебя, папочка, в моем столе не рыться и без меня в мою комнату не входить! — строго сказала Жулия, взяла его за рукав и подвела к двери.

— Как хочешь, дочка, но, по-моему, зря, в столе могут найтись удивительные вещи!

— Это уж точно, — пробормотала про себя Жулия.

Она порылась в укромном уголке ящика, где прятала письмо, зажгла спичку и поднесла к пожелтевшему листку. Он мгновенно вспыхнул и обуглился. Жулия вздохнула с облегчением: с прошлым было покончено! Она была вольна выбирать, быть или не быть ей дочерью Сан-Марино.

Сели заглянула из соседней комнаты. Лицо у нее было испуганное.

— Жулия, — сказала она, — мне кажется, у нас пожар…

— Успокойся, глупышка, — покровительственно сказала старшая сестра, — никакого пожара нет, это я сожгла несколько старых бумажонок!

После своего маленького аутодафе Жулии стало легче. И она решила пойти навестить Шику, чтобы все-таки посоветоваться с ним насчет участия во владении газетой. Теперь она могла беспрепятственно и не беспокоясь уходить из дому — отец никогда не найдет то, что искал. Жулия испытывала судьбу. Ей очень не хотелось заставать в квартире Шику Лидию, но вместо того, чтобы позвонить и осведомиться или просто-напросто предупредить о своем визите, Жулия загадала:

— Если я приду, и Лидии не будет, то у меня все будет хорошо!

Лидии не было, Шику был один, но разругались они буквально через пять минут.

Шику, обрадовавшись интересу Жулии к его делам и розыскам, предполагая в ней охлаждение к Сан-Марино, с удовольствием принялся ругать его, а Жулия, потерпев, пять минут, вновь стала его защищать. Сама она могла обличать его сколько угодно, но допустить, чтобы это делали другие, не могла.

Короче, вскоре они уже отчаянно ругались. Жулия ругала Шику за подозрительность в жестокосердии, а он ее за страусиную политику и пристрастность.

Очень скоро, разумеется, они перешли от абстрактных обвинений к очень конкретным и стали вновь выяснять отношения.

— В тебе говорит ревность и больше ничего, — заявила Жулия.

— Глупость, какая! — возмутился Шику. — Ты что думаешь, ты одна-единственная женщина на свете? Да со мной сейчас замечательная женщина, умная, ласковая, все понимающая!

— Я в восторге, что ты так счастлив, — выкрикнула Жулия.

— И я тоже от этого в восторге! — точно так же выкрикнул Шику.

— Мне тут делать больше нечего! — на повышенных тонах заявила Жулия.

— Разумеется, нечего! — на тех же тонах поддержал ее Шику.

Действительно, с Лидией у них все было прекрасно, но Шику немного смутило, когда Лидия вдруг стала приглядываться к небольшим уютным домикам.

— Ты что, домик купить хочешь? — осторожно спросил он.

— Да, конечно, —  спокойно ответила Лидия. — В квартире с детьми будет тесновато.

— И ты хочешь, чтобы мы поженились? — снова спросил он.

—  Конечно, — так же твердо и уверенно ответила Лидия.

А вот Шику не был так уж уверен, что он хочет в один прекрасный день оказаться в небольшом домике вместе с Лидией и ее детьми. Хотя она была прекрасная женщина, тонкая, добрая, все понимающая…

Жулия торопливо побежала к двери, Шику — за ней, и у самых дверей Жулия вдруг обернулась и крепко поцеловала его.

дверь захлопнулась, а Шику все стоял. В голове у него вертелась фраза Раула:

— Да что ты мне про Лидию рассказываешь? Ты же Жулию любишь!

«А она? — думал Шику. — Черт возьми, почему это она меня поцеловала?»

Тот же самый вопрос задавала себе и Жулия и не могла найти на него ответа. Не могла. Или не хотела.

Выйдя от Шику, Жулия была в таких расстроенных чувствах, что не могла идти домой. Она нуждалась в сочувствии, в утешении, ей хотелось кому-то поплакаться и пожаловаться.

Таким другом в последнее время для нее стала Бетти, и она отправилась к ней. Однако вышло так, что на этот раз утешать сестру пришлось Жулии.

— Я и подумать не могла, что такое может случиться, —  рыдала Бетти па груди у сестры. — Это как страшный сон, как наваждение! Я все надеюсь: открою глаза, и все рассеется, но нет! Кошмар длится и длится…

Из рассказа Бетти Жулия узнала, что нежданно-негаданно появился Николау, о котором все благополучно успели забыть, в том числе и сама Бетти.

Он явился прямо к Арналду и представил свое брачное свидетельство, в котором значилось, что Бетти Монтана является законной женой Николау Рощу и носит фамилию Монтана —  Рощу.

Арналду счел Николау дешевым шантажистом, и собрался, было разорвать представленное свидетельство.

— Рвите, рвите, — услышал он. — Подлинник-то у меня припрятан.

И он заломил такую сумму, что Арналду почесал в затылке и глубоко задумался.

— Можете не соглашаться, — прибавил Николау, — но только времени вам на раздумье неделя, а затем я даю этот сенсационный материал в несколько газет вместе с фотографиями нашей и вашей свадьбы, и это становится сенсацией века!

Домой Арналду вернулся, скрежеща зубами. Много бывает в жизни неприятностей, но чтобы судьба преподнесла ему такую! Загнала, зажала в угол! И все из-за кого? Из-за Бетти, на которой он и жениться-то не хотел! И был прав! Сто раз был прав!

Он обрушился на Бетти чуть ли не с кулаками. Как она смела так поступить?! В уме ли она? Где были ее куриные мозги? Что она себе вообще думает? Может, она занимается коллекционированием мужей и скоро третий появится?

Арналду бушевал долго, его доводила до неистовства неотвратимая необходимость выкладывать деньги за несусветную безответственность и глупость, которые вдобавок навсегда останутся рядом с ним!

Бетти чувствовала свою вину и твердила:

— Подумай о ребенке! Подумай о ребенке! — Потом начала оправдываться: — да неужели я могла счесть настоящим браком какую-то закорючку в пыльной книге где-то в глухом-преглухом городишке? Я и значения этому не придала. Конечно, без исполнения хоть каких-то формальностей я не стала бы жить с мужчиной. Я девушка порядочная, с правилами. Но каков мужчина, таковы и формальности. Я считала, что раз Николау ничтожество, то и закорючка тоже пустяк!

Арналду только подивился женской логике.

И вот теперь Бетти рыдала на груди у Жулии. Жулия смыслила в этих делах куда больше сестры.

— А ты знаешь, — начала она осторожно, — что многомужество в нашей стране карается даже по закону? Иными словами, тебя могут привлечь к уголовной ответственности.

Но Бетти ей не поверила.

— Какие глупости ты говоришь, Жулия! За что это привлекать меня?

— На твоем месте я все-таки сначала развелась бы с Николау, раз он появился, а потом вновь оформила брак с Арналду, — продолжала настаивать Жулия.

— Глупости! — отмахнулась Бетти. — Главное — получить от Николау свидетельство. Много в моей жизни было ошибок, но этот Тим — самая из них большая!

Жулия ушла от Бетти совсем растревоженная, эта история была ей очень не по душе.

А Бетти хотя и отмахнулась на словах от мнения сестры, но, тем не менее, встревожилась и поняла, что должна действовать, чтобы как можно скорее обезопасить себя от Николау. Она узнала, где он остановился и, оставив ребенка Ирасеме, отправилась к нему.

Николау очень обрадовался Бетти:

—  Хорошо, что ты пришла, голубка! Помнишь, как мы с тобой, — начал он.

—  Ничего я не помню! — ответила Бетти. — Ты затеял дурацкую историю! Как тебе не стыдно!

—  А ты, сколько таких историй затевала? — спросил он со смешком, — брось, Бетти! Мы с тобой одного поля ягоды и прекрасно понимаем друг друга!

—  Но ты же мужчина! — жалобно сказала Бетти. — Откажись от своих претензий!

—  Мужчина-то я мужчина, но деньги мне тоже нужны. Поэтому, Бетти, мы можем договориться, только если ты мне хорошо заплатишь. Тем более что я отдам тебе не только свидетельство о браке, но и регистрационную книгу. Я ее даже выкрал, представляешь?

— Представляю, — фыркнула Бетти.

— Ну вот, а ты говоришь! — подмигнул Николау.

— А может, ты поменьше возьмешь? Я тут кое-какие драгоценности принесла. — Бетти достала из сумочки несколько колеи, золотые цепочки, колье.

Николау остановил ее:

— Не стоит, Бетти! Это будет как-то несолидно, сначала просил одну сумму, потом сбавил. Ты не находишь?

— Я нахожу, что ты должен оставить меня в покое. У меня сын. У него должна быть нормальная семья!

— Только этого я и хочу! — воскликнул Николау. — Ради чего я украл эту книгу? Я просто жажду, чтобы твоя семья стала нормальной. И в залог этого возьму вот этот медальончик на память о тебе.

Бетти недовольно поджала губы, но ничего не сказала. Во всяком случае, если Николау взял эту малость, то можно надеяться, что он возьмет и остальное и не будет больше их шантажировать.

Домой она вернулась очень озабоченной. Она прекрасно понимала, что Арналду заплатит ту сумму, которую потребовал от него Николау. Заплатит хотя бы потому, что скандальная история, опубликованная в газетах, в один миг уничтожит карьеру бизнесмена. Но он вполне может возненавидеть ее за это, а ей очень нужен был лад в семье. Как же ей вернуть расположение Арналду? Как примирить его с тем, что произошло?

Бетти терялась в догадках, и положение казалось ей безвыходным.

— Нет! Не могу ничего придумать! — с отчаянием сказала она и пошла к телефону, который надсадно звонил вот уже целую минуту.

—  Я насчет квартирки для прикрытия, — раздался веселый голос. — Есть одна такая! Нашлась! Можете ехать и смотреть.

— Я же хотела дом, — сказала Бетти.

— Ну и аппетиты вас, девушка! — изумился голос. —  Скажите спасибо, что ваш любовник покупает вам квартиру. Поезжайте смотреть и не капризничайте!

«Любовник? Какой любовник?» — задумалась Бетти.

— Патрисия! — Веселый голос стал строже. — Арналду поручил мне найти для вас квартиру, я нашел просто прелестную! Не валяйте дурака! Поезжайте смотреть!

Бетти обомлела: так вот оно что! Значит, какой-то риэлтер, приятель Арналду, устраивает на их денежки квартиру для этой шлюхи! Эта история почище двоемужества, честное слово! Мало того, что Арналду ей изменяет, он еще тратит на свою любовницу бешеные деньги! Хорош гусь! И как еще громко порицал ее! Какие слова говорил! Ну, это ему даром не пройдет! Она ему такое устроит, небо с овчинку покажется!

— Сейчас я ехать не могу, мы встречаемся с Арналду, — сухо заявила она.

— Как это? — удивился голос. — У вас что-то переменилось? Он сказал, что вы встретитесь в гостинице «Гранде» в семь часов, просил до этого показать вам квартиру, чтобы потом обсудить с вами все условия.

— Да, сегодня у нас все переменилось, — с непередаваемым чувством сказала Бетти и бросила трубку.

В половине восьмого она была в гостинице «Гранде», осведомилась, в каком номере остановился сеньор Монтана с женой, и поднялась в номер.

Стоя у двери, она расслышала разнеженный голос Патрисии:

— За то, что я с тобой делала в постельке, ты должен меня омарами кормить и поить шампанским!

Бетти закипела и вошла. Что-что, а скандалить она умела! И это был классический скандал, по всем правилам искусства. Правда, и Патрисия не отставала, так что дело едва не дошло до потасовки. Пока девушки выясняли отношения, Арналду поторопился одеться и схватил Бетти за руку.

— Быстро домой! — скомандовал он. — Дома разберемся.

Бетти торжествующе взглянула на соперницу, взяла Арналду под руку и выплыла из номера. Потом она победно взглянула на мужа.

— Ну? — спросила она грозно. — Ты еще будешь упрекать меня за Николау?

—  Это большая разница! — возразил Арналду.

— Безусловно, — признала Бетти. — Николау был моим законным мужем, и был им давным-давно, а у тебя при живой жене есть любовница, и мне это положение кажется куда более скандальным.

— В общем, завтра я заплачу требуемую сумму, — сухо пообещал Арналду.

— И это будет правильно, — заключила Бетти.

Для того чтобы заплатить, Арналду пришлось взять деньги в долг у Алвару. Сумма была немалая, и тот дал ее с удовольствием. Он был рад еще большей зависимости сына Сан-Марино. Она сулила ему большие выгоды.

На следующий день Арналду с Николау встретились на верфи и обменялись пакетами. Николау пересчитал деньги и сказал:

— Вообще-то мое молчание стоит больше, — чем привел Арналду в страшную ярость. Ему очень хотелось проучить наглеца, но что толку в драках!

Арналду еще раз посмотрел на брачное свидетельство, на регистрационную книгу и почувствовал, что на душе у него стало гораздо спокойнее. Призрак общественного скандала с красноречивыми фотографиями на первой полосе медленно растаял в воздухе. Какое счастье!

Глава 29

Алвару сообщил Жанете, что анализ на ДНК дал отрицательные результаты.

—  Может быть, вам и жаль, любезная, но ваша дочь не дочь Сан-Марино, — с удовольствием сообщил он.

Жанета гордо вскинула голову, тем выше, чем более униженной себя чувствовала. Она не поверила Алвару, Сан-Марино просто купил этот отрицательный результат. Он собирался это сделать с самого начала и только поэтому согласился на анализ.

Зато Жуана, узнав о результате, запрыгала от радости:

— Я же говорила, мама! Я же говорила! Я чувствовала, что не имею ничего общего с этим пренеприятнейшим субъектом.

Жанета ласково потрепала ее по плечу.

—  Чудачка! Приятный он или нет, но тебе придется иметь с ним дело, —  с вздохом сказала она, соображая, в какие им придется обращаться инстанции, чтобы правда восторжествовала.

Для начала она решила посоветоваться с Лусией Эленой, как-никак та теперь вращается в журналистских сферах и наверняка сможет подсказать, какими ходами —  выходами воспользоваться.

Только молодые женщины уселись на диван, только начали обсуждать сложившуюся проблему, как появилась сеньора Жудити.

Они не стали ничего скрывать от нее и рассказали, что ищут средства, чтобы припереть к стенке Сан-Марино,

—  Ох, доченька, — завздыхала Жудити, — не к лицу тебе вымогательницей и авантюристкой заделываться! Какой еще Сан-Марино? При чем тут он? Я все прекрасно помню, когда ты зачала нашу любимицу.

Жанета прямо-таки рот открыла от изумления, слушая свою мать.

— Как это ты можешь помнить? — спросила она.

—  Очень просто, я все помню по праздникам. Было это, — я скажу тебе совершенно точно, тридцатого сентября в день святого Иеронима. В этот день родилась моя кума, вы были у нее в гостях вместе с Варгасом и остались у нее ночевать.

Действительно, так оно и было. Жанета прекрасно помнила эту счастливую ночь, когда им было так хорошо вместе.

—  Мы-то домой пошли, —  продолжала Жудити, —  а вы вернулись, чуть ли не в полдень. И у тебя было такое счастливое лицо, что я сразу все поняла. Так оно и вышло, Жуана родилась ровнехонько через девять месяцев.

Жанета слушала мать, и вокруг нее словно бы рассевался туман, все становилось четким и отчетливым.

да, так оно и было, И Варгас никогда не сомневался, что Жуана — его дочь. Сомневалась одна Жанета, но теперь и сомневаться не надо было наука доказала правоту Варгаса и Жуаны, которые обожали друг друга…

Жанете было сначала обидно, что она потратила столько сил впустую, но потом и она утешилась, решив, что небесный суд могущественнее всех земных.

«И мне больше никогда не придется видеться с Сан-Марино!» — подумала она с вздохом облечения.

Вздох облегчения вырвался и у Сан-Марино, когда Алвару сообщил ему результат анализа. Впрочем, он и не сомневался в нем. И тут же Сан-Марино припомнил, что и Жулия просила его сделать точно такое же исследование для нее. И хотя он сразу поверил в то, что Жулия его и только его дитя, он сразу же согласился. Документально подтвержденный анализ облегчит впоследствии многие процедуры, и в первую очередь — процедуру оформления наследования, поэтому Сан-Марино был готов его сделать хоть завтра. Лаборатория была известна, процедура тоже, так что оставалось предупредить Жулию о дне и часе, и все было бы в порядке. Но предупреждать Жулию пришлось совсем о другом. Сан-Марино получил информацию о том, что в ближайшее время в Рио-де-Жанейро прибывает графиня Бранденбургская, магнат империи масс-медиа в Европе. Это была женщина-легенда, и он поручил Жулии добыть от нее интервью.

Вся редакция засуетилась в предвкушении сенсаций.

— Хорошо бы поехать прямо в аэропорт, сделать фотографии и подхватить ее у трапа самолета, — мечтательно проговорил Вагнер.

—  Ничего не получится, — хмыкнул Шику. — О графине достоверно известно, что она как огня избегает журналистов, и еще ни разу после смерти мужа не дала ни одного интервью!

— Не может быть! — поразился Вагнер.

— И, тем не менее, это так, — спокойно сказал Шику.

—  А откуда тебе это известно? Из каких источников? — продолжал допытываться Вагнер.

— Из наших, журналистских, — ответил Шику.

И все-таки, когда Вагнер пригласил его поехать на встречу в аэропорт, он не отказался. В каждом человеке, а тем более журналисте, всегда живет шальная надежда: а вдруг мне удастся то, что не удавалось другим?

Но, прибыв в аэропорт, Вагнер лишний раз убедился, что на информацию Шику всегда можно положиться.

Они наблюдали собственными глазами, как приземлился небольшой самолет графини, как к нему сразу подъехало несколько автомобилей с тонированными стеклами, и они тут же разъехались в разные стороны. Все было сделано так, чтобы никто так и не понял, на каком же уехала графиня.

— Мы должны непременно взять у нее интервью! — загорелась Жулия, услышав от Шику, как прошла встреча. — Это будет интервью века!

Жулия думала об интервью, а Сан-Марино о том, стоит ли ему продавать хотя бы частично акции газеты всемогущей графине. Судя по слухам, графиня собиралась создать в Латинской Америке такую же империю массовых средств информации, какая была создана ею и ее покойным мужем в Европе. Именно это и было целью ее визита в Бразилию. Именно поэтому все владельцы газет, журналов и каналов телевидения были заняты точно такими же, как и Сан-Марино, размышлениями.

— Чего скрывать? Небольшая инъекция немецких денег нам бы не повредила, — откровенно заявил Алвару.

Несмотря на титанические усилия Жулии, несмотря на возросший благодаря этим усилиям тираж, газета находилась в плачевном состоянии, и Сан-Марино лучше всех это было известно. Но неизвестно было, заинтересуется ли графиня такой третьесортной газетенкой, как «Коррейу Кариока», — вот еще о чем думал Сан-Марино, но не высказывал этого вслух.

Телеграмма графини с приглашением поговорить о делах была для него приятным сюрпризом.

— Почему бы и не встретиться, — проговорил он небрежно, стараясь не выдать своей радости. — Но акции продавать я не буду.

—  Почему бы и не продать, — подхватил Алвару. — И если не целиком, то хотя бы часть!

— Посмотрим на старушку и решим! — подвел итог Сан-Марино и стал готовиться к встрече.

Его первая, но отнюдь не последняя встреча с графиней произошла на набережной. Таково было пожелание графини, а все ее пожелания исполнялись как закон.

Сан-Марино назвал ее старушкой, но, встретившись, тут же отказался от своих слов: графиня была элегантной привлекательной женщиной, разумеется, не первой молодости, с глазами удивительной, необыкновенной голубизны,

— Я займу у вас всего несколько минут, —  сказала графиня, глядя на Сан-Марино своими удивительными голубыми глазами, которые действовали на него завораживающе, —  так как прекрасно знаю, что значит быть деловым и занятым человеком. Меня заинтересовала ваша газета. Я могу вложить в нее деньги, и ваши дела пойдут значительно лучше.

— Могу я поинтересоваться, почему вы выбрали именно нас? — задал вопрос Сан-Марино.

— Мне понравилась ваша подача материала, ваша независимость в оценках, что я особенно ценю. И еще ваша газета хорошо выглядит внешне. В общем, она показалась мне живым перспективным изданием.

Получив сразу столько похвал, Сан-Марино не мог не почувствовать себя польщенным. Он смотрел в бездонную голубизну глаз, и странное ощущение начинало овладевать им.

—  Позвольте пригласить вас на ужин, графиня, за ужином мы могли бы более подробно обсудить интересующие нас вопросы, — предложил Сан-Марино, чувствуя, что от взгляда этих голубых глаз у него бегут мурашки по коже.

— Благодарю вас, но не могу принять ваше приглашение, сегодняшний вечер у меня уже занят. Но завтра я жду вас у себя, и мы поговорим с вами более обстоятельно и подробно.

— Благодарю за приглашение, принимаю его с несказанным удовольствием, — ответил он с поклоном.

И графиня направилась к своей машине.

— Я позвоню вам с утра, и мы уточним время визита, — сказала она и помахала ему на прощание.

Странное ощущение возникло у Сан-Марино после разговора с немецкой аристократкой. Он в первый раз в жизни видел эту женщину, и все же мог поклясться, что она ему знакома. И потом, глаза такой ослепительной голубизны он видел только у одной женщины на свете — у Евы!

И вот он в резиденции графини. Лакей провел его в гостиную, и Сан-Марино с удовлетворением отметил безупречное чувство вкуса хозяйки.

Ему предложили сесть и немного подождать. Не прошло и нескольких секунд, как из двери напротив появилась сама графиня, элегантная, улыбающаяся — воистину образец хорошего тона и аристократических манер.

Однако разговор в безупречной гостиной получился куда теплее и откровеннее.

— Зовите меня просто Астрид, — предложила хозяйка. — Я всегда предпочитаю наладить дружеские и доверительные отношения со своими партнерами по бизнесу. Мне бы хотелось узнать о вас побольше. Я буду задавать вам вопросы и хотела бы получить на них искренние и правдивые ответы, даже если они покажутся вам бестактными.

Сан-Марино не любил откровенничать, но почему-то этих голубых глаз он не мог ослушаться и молча кивнул в ответ, отвечая согласием на сделанное предложение.

— У вас есть семья? Вы любите свою жену? — спросила Астрид.

В нескольких словах Сан-Марино рассказал о своем разводе — долгое время связывали дети, но дети выросли, и связь распалась. Оба поняли, что они чужие друг другу люди.

— А любовь? У вас была в жизни любовь? — с живым интересом спросила графиня.

— Всю жизнь я любил одну-единственную женщину, —  признался Сан-Марино неожиданно для самого себя.

— Расскажите мне вашу историю, — попросила хозяйка дома, и Сан-Марино принялся рассказывать.

— Иной раз судьба посылает любовь как бич, как наказание, и именно такой была моя любовь, а вернее, безумная, безоглядная страсть. Звали мою страсть Ева.

— И что же стало с этой женщиной? — Голубые глаза смотрели на гостя с неподдельным любопытством.

— Она погибла в автомобильной катастрофе.

— А что помешало вам уйти из семьи тогда? Вы же все равно ушли из нее.

— Я был женат, она замужем. Ее муж был моим самым близким другом, почти братом. После ее смерти остались три девочки. Я помогал им и боготворил ее портрет. Зачем я вам все это рассказываю, — спохватился Сан-Марино, — сам не знаю! А совсем недавно я узнал, что старшая девочка, теперь уже она молодая женщина — моя дочь, — И совсем уж неожиданно для себя прибавил: — У Евы были необыкновенно пронзительные голубые глаза, таких я не видел ни у кого, и вдруг опять вижу их перед собой — у вас точно такие же!

— Спасибо за комплимент, — улыбнулась графиня, — ведь это комплимент, не правда ли?

— Это скорее, правда, чем комплимент, — склонил голову Сан-Марино.

— Мне кажется, нам пора поговорить о делах, — перевела графиня разговор. — Думаю, что деньги, которые мы могли бы вложить в вашу газету, не будут для вас лишними.

—  А на каких условиях вы готовы их нам предоставить? — с интересом спросил Сан-Марино.

— Так вы готовы продать свою газету? — с таким же живым интересом задала свой вопрос графиня.

— Нет! Но буду всегда помнить и вас, и ваше щедрое предложение.

— А мне почему-то кажется, что рано или поздно, но мы с вами договоримся. И не только относительно газеты.

Сан-Марино вышел из особняка со странным ощущением легкого головокружения. Ему многое предстояло обдумать и понять. Голубые глаза словно бы преследовали его. Он был бессилен перед ними, они его завораживали.

Он зашел в цветочный магазин, выбрал самый роскошный букет и отослал его графине с посыльным.

— Мне кажется, ты влюбился в графиню, — захохотал Алвару, повстречав Сан-Марино после визита. — У тебя такой вид, словно ты с луны свалился!

Но что мог поделать Сан-Марино с глазами Евы, глядящими на него?!

Жулии Сан-Марино пока ничего не сказал о своем визите. Зато сама Жулия делала все, чтобы добиться у графини Бранденбургской эксклюзивного интервью. Она несколько раз звонила ей, говорила с секретарем графини, фрау Мартой, и, наконец, получила согласие.

— Это будет интервью века, — лихорадочно шептала себе Жулия, собираясь к графине Бранденбургской.

Графиня появилась не сразу. Жулия сидела в гостиной, осматривалась и ждала. Ей просто необходимы были эти несколько минут покоя, чтобы сосредоточиться, собраться и направить все силы на первый вопрос, от которого так много зависит.

Графиня вошла, и Жулия была поражена естественностью и простотой этой элегантной привлекательной женщины с пронзительными голубыми глазами.

— Я благодарю вас от имени своей газеты за то, что именно нам вы согласились дать интервью, — начала Жулия, вставая. — Позвольте представиться — Жулия Монтана, журналист, специалист по международным вопросам. Госпожа графиня, позвольте задать вам…

— Вы можете звать меня просто Астрид, — прервала ее графиня. — Если вы все время будете меня звать госпожой графиней, то мы переселимся с вами в прошлый век, и все вопросы и ответы будут звучать неестественно.

Что касается существа дела, то Жулия была совершенно согласна со своей героиней, но называть эту женщину-легенду просто Астрид было для нее трудновато.

— Вы, кажется, и раньше были связаны с Бразилией? — задала она свой первый вопрос.

— Да, я тут жила, и довольно долго, — ответила Астрi4д.

— А почему не возвращались сюда?

— После смерти мужа мне было не до поездок. На меня обрушилась лавина дел, и вот, наконец, я с ними справилась.

— Вы мне кажетесь необычайной! Подумать только! Женщина-легенда, владетельница целой империи! — говорила Жулия. — А что было до этого? Расскажите, пожалуйста, вашу историю.

Она самая обыкновенная, я поехала в Европу изучать живопись, попала в аварию, и все полетело к чертям. Меня страшно изуродовало, пластические операции следовали одна за другой. А это очень мучительно, когда тебе пересаживают кожу. Но чего не вытерпишь ради того, чтобы вновь вернуть себе человеческий облик! Но об этом не пишите, хорошо?

—  Хорошо. — Жулия слушала эту женщину, и она все больше и больше ей нравилась своей простотой, естественностью, манерой говорить без малейшей аффектации и рисовки.

—  В санатории, где я проходила реабилитацию, я познакомилась с Отто. Он сломал ногу на горнолыжном курорте и тоже восстанавливал свои двигательные способности. Он был удивительным человеком, умным и всегда щедрым. Любовь вернула меня к жизни, а жить мне тогда совсем не хотелось…

Она замолчала, и Жулия не прерывала ее молчания. Потом она взглянула на Жулию своими пронзительными голубыми глазами и сказала с какой-то необычной интонацией:

— Я потеряла своих детей.

— В этой аварии? — спросила Жулия, совсем уже не по-журналистски, а просто как сочувствующая подруга, которая хочет помочь и облегчить боль, потому что боль была, она звучала в каждом слове, в каждом звуке голоса.

— Примерно в это же время, — сказала Астрид, помолчав. Думала, что не выживу, но выжила. Я сама не знаю, почему я об этом заговорила. Наверное, хочу, чтобы вы лучше поняли меня.

Их разговор совсем перестал походить на интервью, скорее он напоминал трудный путь, который преодолевают двое для того, чтобы оказаться ближе друг к другу.

— А почему вам захотелось поговорить именно со мной? —  спросила Жулия, как спросила бы маленькая девочка.

— Мне показалось, что ты лучше всех меня поймешь, что ты ближе всех мне по духу. Я почитала, твои материалы и так решила.

— Вы, наверное, очень одиноки, если стали искать близкого человека, — предположила Жулия.

— Можно сказать и так. Только этого ты тоже не пиши.

— Конечно, не буду. Но вам так трудно дается разговор, может быть, вы отдохнете, и мы продолжим в другой раз?

— Нет, лучше договорим сегодня. В своей жизни я совершила очень много ошибок и очень мучилась из-за этого. Но исправить ничего нельзя, как нельзя вернуть потерянных детей. Нельзя вернуть мужа. После его смерти мне тоже не хотелось жить, но пришлось. На этот раз меня спасли дела. Пришлось взять в свои руки все то, что он делал, чем дорожил. Это было его наследство. Его наследие.

— Думаю, что ваш муж был бы доволен тем, как вы обошлись с его наследством.

Жулии показалось, что на глазах у Астрид блестят слезы, и она торопливо сказала:

— Я вас очень хорошо понимаю. Мне было одиннадцать, когда я потеряла в автокатастрофе маму, для меня это было трагедией. Я не могла спать, есть, перестала учиться. Я всюду искала ее и ждала. Мне казалось, что она непременно меня найдет, потому что я не могу, не могу без нее… Простите, что заговорила о себе, но ваша откровенность невольно вызвала и мою…

Астрид заглянула ей в лицо, и у Жулии не осталось никаких сомнений в том, что глаза у нее полны слез.

— Мы родственные души, сказала Астрид. — Мы живем в разных мирах: я деловая женщина. Ты журналистка. Но наши души понимают друг друга. Во всех моих ошибках была виновата любовь, и только это служит мне оправданием…

Астрид снова взглянула на Жулию и добавила:

— Но цена этой любви была так высока, что я не знаю, нужна ли была эта любовь?..

Она вдруг смертельно побледнела и схватилась за сердце.

— Графине плохо, — крикнула перепуганная Жулия. И в гостиную тут же вбежала ее секретарь фрау Марта с лекарством в руках. Она торопливо накапала чего-то пахучего в рюмку. Астрид, морщась, выпила, посидела несколько минут и снова заговорила:

— Я просто сама не своя от усталости. Работаю как рабыня и, видно, пора уже отдохнуть. Но мне все-таки хочется, чтобы ты написала статью. Мне кажется, у тебя она хорошо получится.

— Я напишу и принесу вам показать. Я напишу только то, что вы захотите, хотя мне кажется, что мы с вами давным-давно знакомы.

— Да. И мне так кажется, — со странной улыбкой сказала хозяйка дома.

—  И медальон у вас точь-в-точь, как был у меня, — сказала Жулия. — Эту святую Терезу мне подарила мама, и я всегда ее носила на шее, а в Колумбии потеряла. И очень плакала, потому что ничего больше маминого у меня нет. Это была единственная память.

— Как же так получилось?

— Отец восемнадцать лет пролежал в коме. Нас практически не было дома. А когда мы вернулись, то все, что оставалось, отец сжег.

— Почему? — быстро спросила Астрид.

— Долгая история, — отмахнулась Жулия. — А может быть, мы с вами просто погуляем? И вы немного отдохнете?

Спасибо, моя дорогая, но у меня все расписано по секундам. Но мне было бы приятно, если бы ты с сестрами пришла ко мне поужинать.

Глаза Астрид ласково светились, и Жулия сказала с искренней благодарностью:

— Спасибо!

— Тогда до встречи, — попрощалась графиня Бранденбургская, которую Жулии было разрешено называть просто Астрид.

Глава 30

Сан-Марино проявил завидную настойчивость, добиваясь встречи с Астрид в неофициальной обстановке. Графиня под разными предлогами уклонялась от такой встречи, но, в конце концов, пригласила его к себе в отель.

Формальным поводом для аудиенции был финансовый отчет компании «Коррейу Кариока», подготовленный Сан-Марино по просьбе Астрид. Лишь ознакомившись с ним, она должна была принять окончательное решение, покупать ли ей газету, и по какой цене. Но Сан-Марино рассматривал этот визит не просто как подготовительный этап перед заключением сделки, а почти как любовное свидание. Графиня привлекала его не только своим капиталом — она волновала Сан-Марино как женщина, и в случае удачи выигрыш от сделки мог увеличиться для него многократно. Поэтому он должен был, во что бы то ни стало произвести на графиню благоприятное впечатление, оставляющее перспективы для дальнейшего дружеского общения.

Несмотря на то, что Астрид пригласила Сан-Марино к себе в пентхаус, ужин был задуман ею по-деловому скромным. И Сан-Марино, пришедший туда с роскошным букетом орхидей, несколько промахнулся — не попал в предложенную графиней стилистику. Но быстро нашелся, исправив положение беспроигрышным комплиментом:

— Простите, если не угодил с цветами. Возможно, вам нравятся какие-то другие, но в моем сознании ваш образ ассоциируется с орхидеей. Изысканный утонченный и — загадочный цветок!

— Нет, вы попали в самую точку: это мои любимые цветы, — с улыбкой ответила Астрид. —  Я даже развожу орхидеи у себя в теплице.

— Какое неожиданное совпадение! — восторженно воскликнул Сан-Марино. — Женщина, которую я любил в юности, тоже выращивала орхидеи на своей усадьбе в Арарасе! К несчастью, она погибла в автокатастрофе. Это боль всей моей жизни.

— Сочувствую вам, — вежливо произнесла графиня и, пригласив Сан-Марино к столу, перевела разговор в деловое русло.

Просматривая финансовые бумаги, она попутно задавала ему вопросы, и Сан-Марино охотно отвечал, набивая цену и себе, и газете.

— Тут представлена динамика развития нашей компании. Основал ее Григориу Монтана — человек, воспитавший меня как родного сына и научивший премудростям бизнеса. Когда же он заболел и уже не мог работать с прежней отдачей, газета пришла в упадок, и вся компания была на грани банкротства. В таком состоянии я и принял ее на свои плечи. Старик Григориу дал мне полную свободу действий и перевел всю собственность на мое имя.

—  Какой благородный человек! — восторженно заметила графиня — Не всякий способен отдать все приемному сыну.

— Да, Григориу был замечательным человеком, — подтвердил Сан-Марино. — Он научил меня работать, и я не подвел его в трудную минуту: спас газету и в целом компанию. С тех пор она, как видите, работала стабильно и только укреплялась год от года. А с притоком ваших инвестиций дела у нас пойдут еще успешнее!

— Я надеюсь…

— А я просто уверен в этом! Работать с таким прекрасным партнером, с такой замечательной женщиной, как вы, для меня было бы счастьем. Полагаю, мы с вами сумеем найти общий язык в бизнесе, а может, со временем даже станем друзьями

— Я этого не исключаю, —  вежливо, но несколько суховато произнесла графиня. — Мне нужно подробно изучить всю документацию, а потом мы сможем поговорить уже конкретно об условиях сделки.

— Да, разумеется, — согласился Сан-Марино, понимая, что не должен более злоупотреблять вниманием Астрид.

Когда он ушел, Марта сказала графине:

— Он от тебя без ума!

— Нет, это не то, что мне нужно, — покачала головой Астрид. — Я сведу его с ума по-настоящему! Он забудет, как его звали!..

Находясь под сильным впечатлением от встречи с графиней, Жулия работала всю ночь, а утром показала отцу готовое интервью.

— Папа, не хочешь прочитать, что я написала об этой удивительной женщине? В чем-то она осталась для меня непостижимой, и все же основную суть я, кажется, ухватила!

Отавиу быстро пробежал глазами текст и вернул его Жулии.

— Мне трудно судить, я ведь не знаю этой женщины

Жулия обиделась.

— Извини, что побеспокоила тебя, —  сказала она недовольным тоном. — Мне пора ехать в редакцию.

Отавиу тоже обиделся. С тех пор как Жулия стала работать у Сан-Марино, Отавиу все острее ревновал ее к Антониу. Он старался сдерживать эту ревность в себе, но иногда она прорывалась наружу. И теперь тоже не смог с ней справиться.

— Ты любишь Сан-Марино, — вздохнул он. — Я же вижу! Я сумасшедший, но — не слепой…

— Выбрось из головы эти глупые мысли! — походя, чмокнула его Жулия. — И не обижайся. Мне действительно пора идти, я уже опаздываю.

Между тем разговор с отцом огорчил ее. Что же делать, если она действительно любит Сан-Марино! Еще не догадываясь о существующем между ними кровном родстве, Жулия тянулась к этому человеку, благоговела перед ним. Он казался ей самым сильным и надежным из всех мужчин, какие до сих пор встречались на ее пути, и она была уверена, что всегда сможет найти у него поддержку и защиту. Быть его дочерью — огромное счастье! И это вовсе не исключает любви к другому, не менее дорогому человеку — тому, кого Жулия с детства называла папой. Как же объяснить ему, родному, ласковому, по-детски ранимому, что он незаменим, что никто — даже Сан-Марино — не способен вытеснить его из любящего сердца Жулии!..

Телефонный звонок отвлек ее от этих беспокойных мыслей. Звонил Шику.

— Я должен тебя предупредить, — сказал он, — что в городе Санта-Катарина мне не удалось обнаружить следов графини Бранденбургской. Имей это в виду и будь с ней осторожнее. Она все врет! Никакой Астрид не существует!

—  Если ты не сумел раздобыть нужные справки, это еще не дает тебе права обвинять графиню во лжи! — отрезала Жулия. — Она необыкновенная женщина! Вчера я имела возможность в этом убедиться. Мыпроговорили весь вечер, и уже подготовила интервью с ней.

— Мне важно было предостеречь тебя.

— А я в этом не нуждаюсь! — вспылила Жулия. — Оставь свои предостережения при себе! Твоя подозрительность уже становится маниакальной!

— Ну, поступай, как знаешь, — сказал Шику и положив трубку.

Едва Жулия успела прийти в себя после этого разговора, как в кабинет к ней пожаловала Жудити — естественно, со своим знаменитым хворостом.

Выложив перед Жулией печенье, она заявила с пафосом:

— Я пришла, чтобы заключить с тобой священный союз! Мы должны объединиться в борьбе против Лидии! Я на дух ее не переношу! Надеюсь, и ты — тоже.

— Вы ошибаетесь. Я не могу плохо относиться к Лидии хотя бы потому, что она столько лет лечила моего отца и поставила его на ноги, — ответила Жулия.

— Да брось ты! — махнула рукой Жудити. Мы свои люди. Передо мной не стоит притворяться. Я знаю, что Шику тебе не безразличен…

—  Он вправе сам решать, какая женщина ему нужна.

— Ты слушай меня и помалкивай, — скомандовала Жудити. Я точно знаю, что мой сын любит тебя! Но эта наглая докторша заморочила ему мозги. А ты тоже хороша — дуешься, гонишь его. Чересчур гордая!

— Не надо меня отчитывать! — вспыхнула Жулия. — Займитесь лучше воспитанием вашего сына.

Жудити не сочла этот выпад обидным для себя. Она четко продвигалась к намеченной цели, и ничто не могло сбить ее с этого пути.

— Ты думаешь, я им не занимаюсь? Да я все уши ему прожужжала, не связывайся с докторшей, она тебе не пара! Но мой сын такой же упрямец, как и ты! Одна я с ним не управлюсь. Надо навалиться на него с двух сторон. Причем действовать надо согласованно! Я буду информировать тебя о его перемещениях, а ты — подлавливать Шику в нужном месте!

— Боже упаси! — воскликнула Жулия. — Не стану я этого делать!

— А ты не кипятись. Я дело говорю! — гнула свое Жудити. — Вот сейчас, например, скажу тебе по секрету, — Шику поехал к твоему отцу. Ну, у них там свои дела… И ты поезжай туда! В домашней обстановке вам легче будет договориться.

— Я поеду! — вскочила с места Жулия. — Спасибо за информацию, дона Жудити! Я знаю, что это за дела! Он опять хочет довести моего отца до сумасшедшего дома! Вы уж не взыщите, но я разнесу вашего сына в клочья, на нем живого места не останется!

— Да ты что, спятила? — попыталась удержать ее Жудити. — Ой, Господи! Я же хотела как лучше… Постой! Я не пущу тебя! Это же секрет, я доверилась тебе…

Жулия с силой оттолкнула ее.

— Ну, ты хотя бы не выдавай меня! — бросила ей вдогонку Жудити. — Вот ненормальная! Убежала, даже кабинет не закрыла…

В комнату к отцу Жулия прорвалась, преодолев заслон, который попытался устроить ей Алекс.

— Не ходи туда! Отавиу плохо себя чувствует, прилег отдохнуть, — говорил он, загораживая собой проход.

— Я все знаю. Здесь Шику Мота! — обезоружила его Жулия. — Не стыдно тебе, Алекс, обманывать меня?

Потом она так же отчитала и Отавиу, но больше всех, разумеется, досталось Шику.

— Я запретила тебе приближаться к моему отцу! — кричала она. — Ты обещал мне! Алекс, зачем ты его впустил? Убирайся прочь, Шику Мота!

— Жулия, не ругай его, — обратился к дочери Отавиу. — Этот парень — друг Жувенала и Теобалду. Он зашел их навестить. Он не знал, что Жувенал и Теобалду уже уехали.

— Папа, не надо прикидываться! — одернула его Жулия. — Мне уже все ясно: вы давно меня дурачите!

Отавиу не мог допустить, чтобы его разоблачили, и стал нести откровенную ахинею:

— Жулия, пожалей его! У тебя же доброе сердце. С беднягой Шику мы познакомились еще в больнице. Он сбежал оттуда, его там мучили электрошоком. Не надо звонить санитарам! Пусть он поживет у нас!

Жулия закрыла уши ладонями.

— Я не могу этого слышать! Шику Мота, стоит тебе появиться, и у папы сразу начинается бред. Ты вознамерился довести его до полного безумия?

—  Я пришел как друг, — пробормотал он виновато, подыгрывая Отавиу.

— Упаси Бог иметь таких друзей. Сгинь с моих глаз! Я прокляла тот день, когда встретила тебя! — кричала Жулия, оттесняя Шику к двери.

Он вынужден был ретироваться.

А спустя некоторое время Жулия призналась вернувшейся с работы Онейди:

— Здесь был Шику. Посмел ослушаться меня и тайком явился к папе. Я, конечно, высказала ему все, чего он заслуживает, но я люблю его, Онейди! Что мне делать? Как вытравить эту проклятую любовь из сердца?

— А зачем ее вытравливать? Не лучше ли помириться с Шику?

— Теперь это невозможно, — покачала головой Жулия. — Он всерьез увлечен Лидией. Я потеряла Шику навсегда!

Ближе к вечеру в родительский дом заехала Бетти. Узнав, что тут произошло накануне, она горько усмехнулась:

— Оказывается, мы с тобой очень похожи, сестричка! Ты со скандалом выгнала Шику, а я — Раула. Представляешь, он пришел ко мне домой, наплел Гонсале про какие-то старые фотографии, которые будто бы я должна ему вернуть. Гонсала, естественно, поняла, что это лишь предлог для встречи, и попыталась вызвать меня на откровенный разговор. Я грубо выперла Раула за дверь, а от Гонсалы попросту сбежала… Мне стыдно смотреть ей в глаза!

—  Но ты же не виновата в том, что Раул тебя любит. Скажи об этом Гонсале, она поймет, — посоветовала сестре Жулия. — Или ты сама его любишь и потому тебе так неловко?

— Ах, если бы это касалось только моих чувств, то и проблем никаких не было бы!

— А в чем же дело? Ты переживаешь за Раула?

— В общем, да. Но не только за него… Я открою тебе страшную тайну, сестричка: отец моего ребенка не Арналду, а — Раул!

— Боже мой! — Схватилась за голову Жулия. — Ты в этом уверена?

— Вне всякого сомнения! У них одинаковая, очень редкая, группа крови, и у Шикинью точно такое же родимое пятнышко на бедре, как у Раула.

— А он об этом знает?

— Ну, конечно, Раул ведь спас моего сыночка, сдал для него кровь. И пятнышко это он видел… Я не знаю, что делать. Моя жизнь стала адом!

— Если ты будешь молчать, она станет адом для всех —  для Раула, Арналду и — твоего сына. Когда-нибудь он, так или иначе, узнает, кто его отец. А это ужасно, поверь мне. Не повторяй ошибок нашей матери! Скажи всю правду Арналду и разберись в своих чувствах. Реши, наконец, с кем бы ты хотела жить — с ним или с Раулом.

— Думаешь, это просто? Я готова была прощать Арналду все его выходки, только бы у моего ребенка был отец и обеспеченное будущее. А что теперь? Я не знаю, как поведет себя Арналду, если я скажу ему правду. В любом случае для него это будет ударом. Арналду ведь любит сына!

— Чтобы найти верное решение, надо сначала понять, кого ты любишь — Арналду или Раула, — еще раз повторила Жулия. — И чем быстрее ты определишься, тем лучше будет для всех. Нельзя строить свою жизнь на лжи. Это всегда, в конечном счете, оборачивается трагедией.

— Ты все говоришь правильно, — согласилась с ней Бетти, — только я, похоже, не дозрела еще до какого-либо решения. Наверное, мне мало тех мучений, что я сейчас испытываю!

— Ты не расстраивайся. Все как-то образуется, — принялась утешать ее Жулия. — Главное, что у мальчика есть родной отец, который от него не отказывается и который любит тебя. Если бы ты не упрямилась, то давно бы уже могла жить счастливо с Раулом. Он замечательный человек!

— Я знаю… — в раздумье произнесла Бетти, возможно, впервые не добавив при этом свое традиционное: «Жаль только, что он не миллионер!»

Жулия поняла, что не стоит сейчас давить на сестру. Придет время, и Бетти сама как-то развяжет или разрубит этот узел. А пока надо поддержать ее, отвлечь от дурных мыслей. И тут весьма кстати может оказаться прием у графини, на который приглашены все три сестры Монтана. Пусть Бетти познакомится с этой удивительной женщиной, от которой исходит какая-то мощная животворящая энергия. Возможно, это поможет Бетти поскорее обрести себя и жить, не оглядываясь на капитал семейства Сан-Марино.

Бетти охотно приняла приглашение графини, а Сели долго отказывалась, говоря, что у нее нет никакого желания ужинать с незнакомой теткой, пусть даже и очень богатой. Уступила она только из любви к Жулии, которая уже пообещала графине, что приведет с собой младших сестер.

— Но ты больше так не делай, — попросила она при этом Жулию. — Не решай за меня, куда я должна или не должна идти. Ладно?

— Хорошо, впредь я буду с тобой советоваться, — снисходительно улыбнулась Жулия. — Но сегодня ты не пожалеешь о том, что послушалась меня, и тоже попадешь под обаяние графини, я уверена!

Отправляясь на званый ужин, Жулия надела медальон, подаренный ей графиней, и Отавиу спросил взволнованно:

— Откуда у тебя этот медальон? Раньше я его не видел!

— А это подарок графини Астрид! — с гордостью сообщила Жулия. — Я специально его надела, чтобы сделать ей приятное.

— Ты не должна была принимать от нее таких подарков, — строго произнес Отавиу. — Наверное, это дорогая вещь? И вообще, все это мне не нравится. С чего это она вдруг вздумала одаривать тебя?

— Папа, ты не волнуйся, — принялась успокаивать его Жулия. — Медальон недорогой, серебряный, но на нем изображена святая Тереза — покровительница графини Астрид.

— А ты тут при чем? — спросил Отавиу.

— Ну, я же говорила тебе, что между мной и Астрид сразу возникла взаимная симпатия. Очевидно, графине захотелось, чтобы святая Тереза взяла и меня под свое покровительство. Понимаешь, это был даже не подарок, а нечто вроде благословения. Я не могла ответить отказом!

Отавиу недовольно хмыкнул и умолк.

Дочери отправились в гости, а он вызвал Шику на экстренное совещание

Его беспокойство было вызвано тем, что точно такой же медальон всегда носила Ева, тоже считавшая своей покровительницей святую Терезу.

— Я подозреваю, что под именем графини Бранденбургской скрывается Ева! —  сообщил он товарищам. —  Не странно ли она себя ведет, как вы считаете? Дарит Жулии этот медальон, приглашает ее на ужин вместе с сестрами… Зачем ей понадобилось знакомиться с Бетти и Сели?

— Мне кажется, твои подозрения не лишены оснований, — сказал Шику. — Если учесть, что первые сведения о графине появились в прессе лишь после восемьдесят второго года, то есть после гибели Евы, то…

— Нет, это ерунда какая-то! — решительно возразил Алекс. — Жулия бы узнала мать, ведь они так похожи — просто одно лицо, только цвет глаз разный.

— Женщины способны так изменить внешность, что их родная мать не узнает! — парировал Отавиу. — Прическа, макияж, прочие дамские штучки… К тому же с возрастом внешность тоже меняется.

— Она могла и к пластической операции прибегнуть, если уж надумала скрываться, — добавил Шику. — Только вот зачем ей это было нужно?

— Затем, чтобы не тратить свою драгоценную жизнь на хлопоты о больном муже и малолетних дочерях! Она сняла деньги в швейцарском банке, и все эти годы жила на них припеваючи! — пояснил Отавиу, клокоча от гнева. — Я должен увидеть ее немедленно! Пойдемте со мной, отвлечете на себя охранников, без которых она, как я слышал, и шагу ступить не может.

— Мы можем оскандалиться, —  подал голос Алекс.

— Это Ева! Я уверен! —  стоял на своем Отавиу.

— Но если она столько лет скрывалась, что ее заставило выйти из тени? — задал ему вопрос Шику. — Жила бы себе спокойно в Европе! Зачем надо было возвращаться в Бразилию?

— Я не знаю, что у нее на уме, и это меня пугает. — Признался Отавиу. — От Евы можно ожидать всякого. Зачем-то ей понадобилось покупать «Коррейу Кариока»! Может, она хочет разорить Сан-Марино, а может, наоборот — воссоединиться с ним. Я опасаюсь за моих девочек…

— Нет, Ева не причинит им вреда, — уверенно произнес Алекс, — Какая-никакая, но все же она мать. Вспомни, она перечисляла деньги на мой счет, значит, не хотела, чтобы ее дети жили в полной нищете!

— Лучше бы она дала им материнскую ласку, в которой они так нуждались! Женщину, бросившую своих детей, нельзя назвать матерью. Не защищай ее, Алекс! — рассердился Отавиу. — Я поеду сейчас в отель и прорвусь к ней даже без вашей помощи!

Он так разошелся в своем справедливом гневе, что друзьям стоило большого труда уговорить его дождаться хотя бы возвращения дочерей.

— Возможно, они сегодня узнают ее или что-то почувствуют, —  рассуждал вслух Алекс. — Надо подробно расспросить девочек обо всем и уже, потом действовать.

— Да, утро вечера мудренее, — вторил ему Шику, — давай подождем до завтра, Отавиу. Вы тут все мотайте на ус, а я, пожалуй, поеду домой. А то, не дай Бог, Жулия опять меня здесь застукает!..

Глава 31

Накануне прихода гостей Астрид не находила себе места от волнения, и Марта даже посоветовала е отменить встречу или хотя бы перенести на другой день, но графиня только усмехнулась в ответ:

— Неужели ты думаешь, что в другой день я буду меньше волноваться? Нет, мне нужно взять себя в руки. Я столько лет ждала этой встречи!

Когда же сестры, наконец, вошли, и Астрид увидела их всех вместе — таких красивых и таких взрослых, — она вообще едва удержалась на ногах. Но тут ей сначала помогла Марта, предложившая девушкам устраиваться поудобнее в Креслах, а затем и Бетти, сама того не ведая, очень выручила графиню тем, что болтала без умолку весь вечер. Сели даже несколько раз одергивала сестру, а Жулия, наоборот, радовалась хорошему настроению Бетти.

— У тебя такие замечательные сестры, Жулия! — не уставала повторять графиня. — Я очень рада нашему знакомству. Вы все разные, но все — красавицы!.. У Бетти удивительные глаза! Яркая, чистая, притягивающая голубизна!..

— Это у меня от мамы, — тотчас же подхватила Бетти. — И Темперамент от нее. А у вас, кстати, тоже голубые глаза! И по форме они схожи с мамиными… Только наша мама была, В общем, простой женщиной, а вы — графиня!

— Я не всегда была графиней, — сказала Астрид. — Этот титул мне достался от мужа.

— Я тоже мечтала выйти замуж за какого-нибудь графа и жить в такой же роскоши, — без всякого стеснения заявила Бетти. — Расскажите, как вы с ним познакомились.

— Это произошло случайно. Мы полюбили друг друга с первого взгляда. Я тогда и не знала, что он граф. И замуж за него выходила не из-за титула, не из-за денег. Даже если бы он был нищим, я все равно стала бы его женой.

— да? — удивилась Бетти. — Значит, вы ставите любовь превыше всего?

— Я не думала об этом. Просто любила… — ответила графиня.

Бетти, вспомнив о своей любви, погрустнела. На ее синие глаза набежала предательская тучка, но Бетти тотчас же прогнала ее.

—  Мне тоже повезло с мужем! —  доложила она графине. — Арналду молод, красив, богат. И меня обожает! После всего, что я пережила в детстве, судьба оказалась ко мне благосклонной.

Графиня за нее порадовалась, но сказала как бы невзначай:

—  В молодости я тоже мечтала быть любимой и богатой, а потом жестоко расплатилась за эти мечты.

— Но они же у вас осуществились! Вы это называете расплатой? — изумленно спросила Бетти.

Нет, до встречи с Отто у меня была сложная жизнь. А когда я встретила его, то богатство меня уже не интересовало.

—  Как это может быть? Расскажите! — попросила Бетти, но Астрид не стала вдаваться в подробности — ее больше занимало прошлое сестер Монтана.

И тут опять разговорчивее всех оказалась Бетти. Она поведала графине трагическую историю своей семьи, не умолчала и о трудном детстве, которое выпало на долю всех троих девочек, оставшихся без матери и фактически без отца.

— Жизнь разбросала нас по свету. Мы воссоединились лишь после того, как папа вышел из летаргии, через восемнадцать лет. Труднее всех, наверное, пришлось Сели: она вообще не знала матери.

Сели, молчавшая в течение всего ужина, вдруг произнесла с вызовом:

— Бетти, не надо говорить о том, чего ты не понимаешь, да, я не знала родной матери, но у меня была матушка! Она меня любила, и я ее буду любить всегда, всю жизнь!

Графине стало трудно дышать, и Марта, заметив это, принесла ей лекарство.

Жулия вынуждена была извиниться за столь эмоциональное поведение младшей сестры:

— Извините, мы вас разволновали своими печальными рассказами, особенно Сели. Но ее можно понять: матушка-настоятельница, о которой она говорила, недавно умерла. Для Сели это большое горе.

— Да-да, я понимаю, — с трудом вымолвила графиня. Губы ее дрожали, дыхание было прерывистым. Жулия подала знак сестрам, что нужно уходить, и первой начала прощаться.

Астрид не стала их задерживать, только сказала, что будет рада снова видеть у себя всех троих.

А у самой двери она не выдержала и в каком-то страстном порыве крепко обняла каждую из сестер. Жулия и Бетти не увидели в этом ничего противоестественного, а Сели, потом всю дорогу возмущалась:

— К чему эти объятия? Она же нас совсем не знает!

Приехав, домой, Сели сразу же сказала отцу:

— Не надо было мне туда ходить! Эта графиня какая-то странная и — неприятная. Все время расспрашивала нас о детстве, о нашей маме, а на прощание так крепко обняла меня, что мне стало не по себе.

Отавиу встревожился, и Жулия поспешила опровергнуть мнение Сели:

— Неправда! Графиня — чудная женщина! Просто ей здесь очень одиноко, вот она к нам и тянется. А Сели изначально была настроена к ней с предубеждением.

Пока Бетти ужинала у графини, Арналду развлекался в ресторане с Аной Паулой, которая охотно принимала его ухаживания. Особенно ей были приятны его подарки и обещания на будущее. А обещал он как раз то, о чем Ана Паула давно мечтала: должность главного редактора в «Коррейу Кариока».

— Отец собирается продать газету, но я этому помешаю, — делился своими планами Арналду. — Кое-что я уже предпринял. Газета полностью перейдет в мою собственность! И первое, что я тогда сделаю, — уберу Жулию Монтана! А тебя назначу на ее место.

Он не объяснял Ане Пауле, что именно предпринял для того, чтобы завладеть собственностью отца. Это была тайна, известная только Алвару, который и помогал ему проворачивать все финансовые махинации за спиной у Сан-Марино. А, кроме того, Арналду решил бросить в бой за газету еще и Гонсалу.

Приехав, домой раньше, чем Бетти, он завел якобы доверительный разговор с матерью. Сказал, что дела на верфи идут плохо, не исключено даже банкротство. Гонсала расстроилась и задала резонный вопрос:

—  А зачем же ты покупаешь такой огромный особняк? Я полагаю, сейчас надо спасать верфь!

— Нет, я должен позаботиться о своей семье, приобрести для нее недвижимость, пока отец все не распродал. Ты знаешь, что он собирается продать газету какой-то графине?

Расчет Арналду оказался верным: Гонсалу эта новость возмутила.

— Мы не позволим ему продать газету! Она должна перейти в наследство тебе, Тьягу, Шикинью! Я завтра же поговорю с твоим отцом, у меня найдутся веские аргументы дл него! — заявила она с угрозой.

Арналду остался доволен, и, для большей надежности, еще подлил масла в огонь:

— Ты только имей в виду, что с этой графиней не все так просто. Она ведет себя, мягко говоря, странно. Втерлась в доверие к Жулии, пригласила ее на ужин вместе с Бетти и Сели.

— Так это к ней Бетти пошла на ужин? — изумилась Гонсала.

— Да, представь себе! Я сам этому очень удивился, но не стал возражать. Дополнительная информация о графине нам не помешает. Знаешь, мне кажется, тут одно из двух: либо у отца к ней чисто мужской интерес, либо он в сговоре с графиней, и она всего лишь подсадная утка.

— Ты думаешь, он таким способом хочет лишить вас наследства?

— А почему нет? Продаст газету якобы за бесценок, об истинной сумме сделки никто не узнает, а он переведет деньги на какой-нибудь тайный счет за рубежом.

— Нет, я ему этого не позволю!

Воинственность, с какой Гонсала произнесла эту фразу, вполне удовлетворила Арналду, и он отправился спать, не дождавшись возвращения Бетти.

А Гонсала, промаявшись без сна всю ночь, с утра отправилась к Сан-Марино.

Он молча выслушал ее гневную речь и ответил спокойным тоном:

— Ни у тебя, ни у наших сыновей нет никаких прав на газету. Это моя собственность, и я могу ею распоряжаться по своему усмотрению. Захочу продать — и продам!

Гонсала в который раз пригрозила ему, что расскажет Отавиу, кто и как обобрал его отца, а Сан-Марино повторил то же, что и всегда в подобных случаях:

— Рассказывай, пожалуйста! Но ты же ничего не сможешь доказать! Жулия тебе не поверит, сочтет это оговором. А у Отавиу может случиться очередной приступ ярости. Он помчится меня избивать, я опять буду вынужден ответить ему тем же… Ты этого хочешь?

—  Твоя подлость не знает предела! — в бессильном гневе произнесла Гонсала. — Ты обворовал человека, воспитавшего тебя, а теперь хочешь обворовать собственных детей! Что это за графиня, с которой ты задумал провернуть свою мерзкую аферу? Откуда она взялась? Прежде я о ней не слышала.

Сан-Марино грудью встал на защиту графини.

— Запомни, — сказал он, — я не потерплю, чтобы кто-либо говорил об этой женщине в таком оскорбительном тоне! Она — само благородство! Я восхищен ею!

Гонсала вспомнила об одной из версий Арналду и спросила:

—  Не хочешь ли ты сказать, что тобой движет не финансовый, а мужской интерес?

— Да, тут дело не в деньгах, а в чувствах, — подтвердил Сан-Марино, и его ответ показался Гонсале искренним.

— Неужели этой графине удалось сделать невозможное? — изумилась она. — Ты смог, наконец, забыть Еву и отказаться от Жулии?!

— Гонсала, я не намерен обсуждать с тобой свои личные пристрастия. Уходи! — резко прервал беседу Сан-Марино. —  Ты напрасно потратила время, приехав сюда. Я все равно поступлю так, как сочту нужным!

Потерпев неудачу, Гонсала поехала к Отавиу, чтобы хоть немного отвести душу. Он выслушал ее, посочувствовал, нашел для нее слова утешения. Она заметно успокоилась и вдруг сказала с усмешкой:

— Ты знаешь, Антониу влюбился в графиню! Даже если бы он сам не сказал, я бы поняла это по его взгляду. Однажды мне довелось увидеть, как он смотрел на портрет Евы…

— Эта графиня и есть сама Ева! — прервал ее Отавиу.

Гонсала оторопела.

— Не может быть. Антониу бы узнал ее! И девочки тоже.

— Очевидно, она каким-то образом изменила свою внешность, — высказал предположение Отавиу. — Но аура осталась прежней, поэтому Сан-Марино так и прикипел к ней. Это еще одно, возможно, самое главное подтверждение моей догадки!

Гонсала и теперь ему не поверила. И тогда он выложил все имевшиеся у него улики, включая медальон с изображением святой Терезы.

Гонсала была потрясена его доводами, а Отавиу почувствовал, что еще на шаг приблизился к окончательному разоблачению Евы и Сан-Марино.

Первая попытка прорваться в отель к графине закончилась для Отавиу полным провалом. Его туда попросту не пустили.

Поначалу все шло довольно прилично. Отавиу представился своим собственным именем, охранник доложил о нем графине, та велела не пускать его и послала в холл Марту — понаблюдать за неожиданным визитером и понять, зачем он сюда пришел.

Отавиу же только твердил:

— Мне нужно увидеть графиню и поговорить с ней конфиденциально!

Ее вежливый отказ, переданный через охранников, Отавиу не устроил — он заявил, что будет сидеть здесь до тех пор, пока она его не примет. И тогда охранники перешли к физическим действиям — стали выталкивать Отавиу из холла. Он, не выносивший даже малейшего насилия над собой, принялся отбиваться от этих дюжих парней и кричать, забыв о всякой конспирации:

— Уберите руки! Не трогайте меня! Я имею право пройти к своей жене!

— Вот и иди к своей жене, — отвечали ему, — иди домой по-хорошему.

—  Моя жена здесь! Жива и невредима! Графиню из себя изображает!

Его сочли сумасшедшим и уже без всяких церемоний вытолкали из гостиницы. Отавиу не мог смириться с поражением и снова рвался в бой, но Алекс все же уговорил его поехать домой.

— Ничего страшного, — успокаивал он Отавиу. — Теперь мы знаем, что таким простым способом к ней не пробиться, и придумаем что-нибудь похитрее.

— Я достану ее из-под земли! Она от меня не уйдет! — повторял Отавиу. — Я проберусь в эту чертову гостиницу!

А тем временем Марта докладывала Астрид об увиденном ею и, главное, услышанном в холле гостиницы.

Астрид пришла в ужас оттого, что выкрикивал Отавиу.

— Боже мой! Значит, ему все известно! А ведь Ассумпссон убеждал меня, что Отавиу потерял разум. Но он, выходят, обвел нас всех вокруг пальца. Он не сумасшедший!

— А я тебя предупреждала: не надо было устраивать этот ужин с дочерьми! — напомнила ей Марта.

— Но я же так долго ждала этого дня! И потом, ведь все обошлось, девочки ничего не заподозрили,… Может, он и вправду сумасшедший, ему что-то померещилось, что-то случайно замкнулось в его несчастной голове?

— Нет, на случайность это не похоже, — трезво рассудила Марта. — Надо усилить охрану и близко не подпускать его к гостинице!

Такой ход со стороны графини был вполне предсказуем, и Отавиу с друзьями учли его, разрабатывая дальнейший план действий. В соответствии с этим планом было решено привлечь на помощь давних знакомцев Отавиу — байкеров, которым, и поручалась слежка за графиней. Они же должны были отвлечь на себя внимание охраны, чтобы Отавиу мог беспрепятственно поговорить с графиней хоть несколько минут.

Руководителем Операции был назначен Шику. Именно ему байкеры докладывали по радиотелефону о перемещениях графини, а он должен был выбрать самый подходящий момент для ее захвата.

Весь день Шику был на связи, но графиня, по сообщениям байкеров, из отеля никуда не отлучалась. Лишь к вечеру за ней заехал Сан-Марино, и вдвоем они отправились на концерт симфонической музыки.

Шику предположил, что домой графиня, вернется также в сопровождении Сан-Марино, и велел Отавиу быть наготове.

Тот вместе с Алексом направился к отелю. Вскоре туда же прибыл и Шику. А байкеры тем временем сообщили, что после концерта Сан-Марино повез графиню к себе на яхту.

Отавиу и его друзья приуныли.

—  Это может затянуться до утра, — высказал общее мнение Алекс. — Что будем делать?

— Давайте посидим в ближайшем кафе, — предложил Шику. — Подождем новых известий от нашей разведки, а потом уже решим, что делать.

Байкеры, между тем проявили чудеса сметливости — проникли на яхту и доложили, что ужин проходит чинно, благопристойно, Сан-Марино и графиня о чем-то мило беседуют, улыбаются друг другу, но на любовное свидание это не похоже.

—  Вероятнее всего, они обсуждают условия сделки, — заключил Шику, — и у нас есть шанс дождаться здесь графиню.

Вскоре байкеры подтвердили его догадку: «Они покинули яхту и едут по направлению к отелю. Мы их сопровождаем».

Отавиу и компания переместились поближе к отелю, заняли удобную позицию, с которой хорошо просматривался парадный вход.

Наконец показался автомобиль Сан-Марино, а вслед за ним подъехали и байкеры. Все приготовились к атаке, но тут случилась еще одна осечка: Сан-Марино явно не хотел расставаться с графиней. У входа в отель он взял ее за руку и с жаром заговорил о переполнявших его чувствах:

— Я сегодня так счастлив! Мне хочется, чтобы этот вечер никогда не кончался!

— Я тоже счастлива, — отвечала графиня. — Но время неумолимо. Вечер уже кончился, наступила ночь.

— В нашей власти превратить ее в ночь любви! — совсем осмелел Сан-Марино.

Графиня не ответила ему, но он не терял надежды.

— Хотел бы я знать, что таится в этих пронзительно-голубых глазах! — произнес он с придыханием. — Я смотрю в них как завороженный, они пьянят меня!

— А может, они всего лишь напоминают о Еве? — попыталась остудить его пыл графиня, но ей это не удалось.

— Ева умерла! — сказал, как отрубил Сан-Марино. — А ты —  рядом, и я люблю тебя!

За этим объяснением последовал поцелуй, правда, он получился неловким, потому что графиня поспешила войти в холл. Сан-Марино, воспользовавшись ее замешательством, тоже вошел вслед за ней.

Байкеры, увидев это, дружно присвистнули, что означало операция, может сорваться!

По плану она должна была начаться после того, как Сан-Марино сядет в машину и уедет, а графиня направится в свой номер. Но теперь все изменилось.

— Что, будем ждать, пока он оттуда выйдет, и брать номер штурмом? — предложили радикальное решение байкеры.

Алекс же заметил, что Сан-Марино может там и заночевать.

Все не сговариваясь, обратили свои взоры на Отавиу, но он пребывал в нерешительности. Перспектива провести ночь у гостиницы, где Ева тешится с Сан-Марино, не слишком привлекала его. Но в то же время он буквально клокотал от гнева и готов был ринуться в номер псевдографини хоть сейчас, невзирая на присутствующего там Сан-Марино.

Алекс, верно уловивший настроение Отавиу, решил предотвратить возможный скандал.

— Нет, ребята, — сказал он, — рисковать не будем. Надо ехать по домам, а завтра начинать все сначала.

Шику с ним согласился. Байкеры были разочарованы таким решением. А Отавиу по-прежнему молчал.

И тут из гостиницы вдруг вышел Сан-Марино.

— Значит, она его все-таки выставила! — воскликнул Отавиу. — За мной, молодежь!

— Постойте! Куда вы? Пусть он сначала уедет! — пытались удержать байкеров Алекс и Шику, но было уже поздно.

Байкеры с криком ворвались в гостиницу, а следом за ними туда вбежал Отавиу.

Вломившись в номер графини, и увидев там Марту, он произнес грозно:

— Где Ева? Где эта убийца? Я пришел с ней поквитаться.

Марта пыталась его утихомирить, говорила, что никакой Евы здесь нет, чем распаляла его еще больше.

— Я сейчас позову охрану! — пригрозила Марта.

— Позовите лучше эту лжеграфиню! Скажите, что к ней пришел ее муж, Отавиу Монтана!

—  Так вы — отец Жулии? — услышал он у себя за спиной женский голос и, обернувшись на него, увидел ту женщину, которая только что прощалась с Сан-Марино у входа в отель.

Она еще не успела переодеться, на ней было то же вечернее платье, по которому Отавиу и узнал ее. Но это была не Ева!

— Я графиня Бранденбургская, — произнесла она с легким немецким акцентом. — Как вы оказались здесь? У вас случилась какая-то беда?

Отавиу смотрел на нее во все глаза и не находил ничего общего с Евой. Совсем другие черты лица, и даже голос другой!

— Простите, я ошибся, — промолвил он смущенно. Мне показалось… В общем, я искал тут одного человека…

— Ничего, не расстраивайтесь — проявила к нему снисходительность графиня. — Всякое бывает! Присаживайтесь Марта, принеси нам чего-нибудь выпить!

— Нет-нет, я не пью! — замахал руками Отавиу. —  Мне нельзя. Если вы не возражаете, я пойду… Только не говорите пожалуйста, Жулии о том, как я к вам ворвался.

— На сей счет можете быть спокойны, —  улыбнулась графиня. — Не только Жулия, но и вообще никто не узнает, что вы здесь были.

— Спасибо вам. Простите меня, — еще раз повинился Отавиу, прежде чем уйти.

Операция, на которую было затрачено столько усилий, закончилась конфузом.

— Не иначе, меня бес попугал, — объяснил друзьям свою промашку Отавиу. — Это не Ева. Представляете, она была так любезна с моими дочками, а я повел себя как скотина!

Еще труднее Отавиу было признаться в своем поражении Гонсале.

— Прости меня, я сам опозорился и тебе задурил голову с этой графиней.

— Но ты же говорил, что она могла изменить внешность, — напомнила ему Гонсала. — Может, ты ее просто не узнал сейчас?

— Нет, не думаю. Это была не Ева. Где же теперь искать ее? Ведь она жива! Я не сошел с ума. Шику тоже видел гроб с камнями.

— А может, стоит внимательнее присмотреться к этой загадочной даме? — сказала Гонсала. — Меня смущает то, что в нее влюбился Антониу. Ведь мы-то знаем, что он способен любить только одну женщину — Еву!

Глава 32

Впервые за последнее время свидание с Отавиу не принесло Гонсале успокоения. Он был встревожен, растерян, а она ничем не могла ему помочь. Так же, впрочем, как она не могла она помочь и своим сыновьям, у которых судьбы складывались не самым лучшим образом.

Еще недавно Гонсале казалось, что она способна горы своротить. После разрыва с Сан-Марино в ней вскрылись мощные силы, и появилось страстное желание быть счастливой и сделать счастливыми всех своих близких. На этом пути ее не страшили никакие препятствия. Она смело шагнула навстречу любви и — была вознаграждена: Отавиу выздоровел. С ним она действительно счастлива. Но как выяснилось, даже такая любовь, переполнявшая душу Гонсалы, оказалась бессильна перед жизнью — суровой, безжалостной, несправедливой, Ведь Гонсала никого не могла защитить своей любовью — ни Отавиу, ни собственных детей.

Сколько времени еще пройдет, Прежде чем Отавиу докопается до истины и одолеет своих врагов! А сколько на это уйдет сил? У Гонсалы они уже сейчас на пределе. Неприятности сыплются на нее одна за другой. Причем такие, которые невозможно ни предупредить, ни устранить. Разве не внушала Гонсала сыновьям, что они не должны допускать беспечности в отношениях с девушками? Внушала! А каков результат? Арналду женился на Бетти помимо собственной воли и, конечно же, несчастлив в браке. А теперь ту же ошибку повторил и Тьягу. Валерия беременна, он собирается на ней жениться, а любит — Сели. Он сам признался в этом Гонсале. Со слезами на глазах говорил ей: «Я не смогу забыть Сели, она всегда будет в моем сердце!»

А что в этом случае делать матери? Как помочь своему взрослому запутавшемуся ребенку? Благословить его на женитьбу, зная, что он всю жизнь будет несчастным? Особенно с такой эгоисткой и нахалкой, как Валерия! Отавиу сказал по секрету, что она заявилась к Сели и кричала на весь дом: «Не стой у меня на пути, забудь о Тьягу! Ему не нужна такая размазня, как ты! Он достоин лучшего!» Это она о себе такого высокого мнения. Бедный Тьягу! Ему не позавидуешь. А что ждет того несчастного ребенка, который родится от этого заведомо обреченного брака?..

Погруженная в столь печальные мысли, Гонсала не заметила, как мимо нее тихо прошмыгнула Бетти с малышом на руках.

Отношения невестки и свекрови тоже с некоторых пор разладились. Гонсала заподозрила, что Бетти и Раула связывает нечто большее, чем дружеские чувства. Это открытие весьма огорчило Гонсалу. Мало того, что Арналду погуливает тайком от семьи, так еще и Бетти, оказывается, не так-то уж его и любит! Чем же все это кончится? Что ждет маленького Шикинью при таких родителях?..

Бетти осознанно избегала общения с Гонсалой, и это ее не могло не тяготить. Гонсалу она полюбила как родную мать и всегда была с ней откровенна, а теперь вот приходилось таиться, скрывать страшную правду.

Увидев, что Гонсала пришла домой расстроенная, Бетти не отважилась подойти к ней, развлечь ее, как это бывало прежде. Наоборот, она поспешила прочь из дома. Взяла малыша и поехала с ним в город без всякой цели. Но, проезжая мимо отеля, в котором жила Астрид, Бетти вдруг почувствовала, что хочет еще раз увидеть эту женщину и показать ей своего сына.

Не зная, дома ли Астрид и может ли она сейчас принять нежданных гостей, Бетти все же рискнула и вошла в отель.

Астрид обрадовалась ей и малышу так, словно они были самыми дорогими для нее людьми. И Бетти это почему-то не удивило.

— Я не могу объяснить, что меня привело к вам, — призналась она графине. — Будто кто-то подтолкнул меня, сказал: «Иди, там ты найдешь тепло и понимание».

— Наверное, это сердце тебе подсказало. И, как видишь, оно не ошиблось. Приходи ко мне в любое время. И сынишку своего приноси. Он у тебя замечательный! Я всегда буду, рада вас видеть, — взволнованно говорила ей графиня.

Когда Бетти вышла из отеля, там ее ждал Раул. Она рассердилась:

— Ты следил за нами? Как ты посмел!

— Нет, это всего лишь случайная встреча, — улыбнулся Раул.

— Знаю я эти случайности! Ты преследуешь меня!

— Честно говоря, я соскучился по тебе и по сыну. Позволь мне подержать его на руках.

— Нет, я тороплюсь!

Запихнув ребенка в машину, Бетти села за руль и захлопнула дверцу перед носом у Раула. Но от сильного волнения руки ее дрожали, она даже не могла повернуть ключ зажигания.

—  Бетти, не дури, — сказал ей Раул. — В таком состоянии нельзя вести машину и тем более — подвергать опасности малыша. Возьми его на руки, а я сяду за руль и отвезу вас.

Понимая, что он прав, Бетти уступила ему.

А Раул, не спрашивая ее согласия, повез их за город, к морю.

— Эх, вот так бы ехать всю жизнь и не останавливаться! —  подмигнул он Бетти. — Ты, я и наш сын! Разве может быть большее счастье?

Бетти испытывала точно такое же чувство счастья, но не могла сказать об этом вслух. Малыш задремал у нее на руках, и Раул, боясь разбудить его, перешел почти на шепот:

— Я люблю тебя, Бетти! И ты меня любишь! Сознайся в этом хотя бы себе.

От волнения у него тоже стали дрожать руки. Он остановил машину в безлюдном месте и, больше не в силах себя сдерживать, жадно поцеловал Бетти.

Она не оттолкнула его. Но когда их уста, наконец, разомкнулись, попросила:

— Не торопи меня, пожалуйста. Мне еще самой надо во всем разобраться и поговорить с Арналду. Но ты знай: я тоже люблю тебя, Раул!

Приехав, домой, Бетти боялась посмотреть Арналду в глаза, но он не заметил ее смятения.

— Я внес сегодня задаток за дом, который мы с тобой выбрали! — сообщил он. — А ты где-то пропадаешь. Его надо слегка преобразить, и мы с тобой заживем там по-королевски! Ты рада?

— Ну конечно, — нехотя ответила Бетти. — Мы будем жить там ладно и дружно.

Она не стала огорчать Арналду, потому что давно уже не видела его таким безоблачно счастливым.

А он не знал, какие тучи над ним сгустились, и не догадывался, что вот-вот грянет гром.

О том, что в его компании творятся какие-то сомнительные дела, Сан-Марино узнал от аудиторов графини Бранденбургской.

— Вы правы, с этим нужно разобраться, — вынужден был признать он и, прихватив с собой Торкуату, поехал к Алвару.

Тот, едва увидев Торкуату, сразу понял, что на уме у Сан-Марино, и приготовился.

— Сегодня у меня черный день, — сказал Сан-Марино. —  Я получил удар в спину от собственного сына и от своего ближайшего друга, которому верил как самому себе. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, Алвару?

— Нет, пока не понимаю, но твой тон мне не нравится, — ответил тот с вызовом.

— Хорошо, я скажу яснее и проще: мой сын меня обворовывает, но здесь чувствуется твоя рука, Алвару! И я не уйду отсюда, пока не узнаю номера банковских счетов, на которые уплыли мои денежки!

— А почему бы тебе не спросить это у Арналду? — осклабился в усмешке Алвару.

— С ним я поговорю после. А главный разговор у меня будет с тобой — организатором этой аферы. С такой дерзостью и с таким размахом обычно действуешь ты, мой бывший друг!

— Ну, если я попал в разряд бывших друзей, то и говорить не о чем.

— Что ж, это твой выбор, — сказал Сан-Марино. — В таком случае тобой займется Торкуату. А он, как тебе известно, умеет выбивать показания из тех, кто злоупотребляет моим доверием.

— Про Торкуату мне известно другое: у него гораздо лучше получается более грубая работа — вышибать мозги! — не дрогнул Алвару.

Сан-Марино тоже продемонстрировал способность сохранять хладнокровие:

— Ты мыслишь в верном направлении. Это внушает мне надежду на то, что мы сможем с тобой договориться.

— Ну ладно, давай говорить начистоту, — согласился Алвару. — Да, это я подбросил идею Арналду! И знаешь почему? Чтобы помучить тебя! И анонимные послания тебе направлял я! Хотел лишить тебя сна. За все твои грехи, за то, что ты убил Еву! Ты ведь знал, что я любил ее, что у нас уже все было готово для побега. Но ты опередил меня и прибрал к рукам капитал Григориу! А потом всю жизнь унижал меня мелкими подачками!

— Я платил тебе за твои грязные делишки, — возразил Сан-Марино.

— Да, платил. Крохи! Но смеется тот, кто смеется последним! — заявил Алвару, зловеще оскалив зубы.

— Торкуату! — скомандовал Сан-Марино, однако Алвару и теперь не испугался.

— Не горячись, Антониу, — сказал он насмешливо. — У меня есть одна пленочка в надежном месте. На ней записано, как Тиао Алемау признается в том, что убил Еву по твоему приказу!

— Пленочку ты мне отдашь, — в тон ему произнес Сан-Марино.

— Нет, не надейся.

— А ты подумай хорошенько, Алвару. Даю тебе на раздумье сутки! — пригрозил ему Сан-Марино. — Пойдем, Торкуату. Он никуда от нас не денется!

По странному стечению обстоятельств именно в этот день, который Сан-Марино не без оснований назвал черным, Жулия сообщила ему, что проба на ДНК дала положительный результат.

— Значит, ты моя родная дочь, — обнял ее Сан-Марино, и Жулия заплакала. — Но я в этом и не сомневался, прочтя письмо Евы. А теперь исчезла тень сомнения и для тебя.

— Прости, я не знаю, радоваться этому или печалиться…

— Конечно, радоваться, моя дорогая, — взволнованно произнес он. — Пройдет время, и ты полюбишь меня как отца. Отавиу это никак ущемлять не будет. А я тебя всегда любил.

— Я тоже, — сквозь слезы произнесла Жулия.

— Да, я это чувствовал. Теперь ты — моя главная наследница. На сыновей я положиться не могу… Мне хотелось бы, чтоб ты была счастлива, чтоб у тебя был умный, предприимчивый муж.

— Ты же хочешь мне добра, я знаю.

— Да, для меня главное, чтобы ты была счастлива не только в работе, но и в любви. А это невозможно с таким вздорным человеком, как Шику!

— Ты напрасно беспокоишься: с Шику мы давно расстались. К тому же он собирается жениться на Лидии.

— А мне показалось, он неспроста зачастил в редакцию. Чуть ли не каждый день приходит сюда!

— Но только не ко мне! — совершенно искренне ответила Жулия. — К Раулу, к Вагнеру, просто по делам… Ты не волнуйся.

— Как же мне не волноваться? Я должен думать, с кем ты свяжешь свою жизнь, и в чьи руки я передам наш фамильный бизнес, — сказал Сан-Марино, помрачнев, потому что впереди его ждал трудный разговор со старшим сыном.

Арналду ехал к отцу как на заклание, поскольку Алвару уже предупредил его телефонным звонком.

— Я выхожу из игры, — сообщил он, не вдаваясь в подробности. Твой отец нас разоблачил. Он устроит тебе дознание, и ты не отпирайся. Верни ему деньги, так будет лучше для тебя.

Арналду понял, что проиграл, однако попытался свалить всю вину на Алвару, на этого коварного подстрекателя. Но у Сан-Марино такая уловка вызвала еще больший гнев:

— Ты не только вор, но еще и трус, и подлец! Убирайся с глаз моих! Я не желаю знать такого сына!

— Отец, прости! — взмолился Арналду. — Ну, оступился, с кем не бывает… Бес попугал… Ты же получишь все, что я перевел на свой счет.

— Все?! — возмущенно воскликнул Сан-Марино. А сколько ты промотал помимо этого? Едва не довел меня до разорения!

— Я буду честно работать и очень скоро возмещу убытки!

— Нет, верфь я у тебя отбираю! И твойновый роскошный особняк — тоже! — отрезал Сан-Марино. — Забудь, что ты был когда-то моим сыном. Пошел прочь!

— Папа, прости меня! Ты не можешь поступить со мной так жестоко!

— Что? — возмутился Сан-Марино. — Ты упрекаешь меня в жестокости? Скажи спасибо, что я не упрятал тебя в тюрьму, где ты мог бы провести полжизни! Тебе еще повезло. Поэтому не зли меня, а то я могу и передумать!..

От отца Арналду поехал в салон к матери и все рассказал ей.

— Что мне теперь делать? Помоги, мама! — говорил он, размазывая слезы по щекам.

Гонсала тоже плакала, ей было горько, оттого что сын оказался вором и поставил под удар не только себя, и будущее своего ребенка.

— Чем же я могу тебе помочь? Ищи работу! кормить тебя и твою семью я не собираюсь, хотя жить вы можете в моем доме.

В отличие от Арналду Алвару оказался в гораздо более сложной ситуации. Ему предстояло выбрать из двух зол меньшее. Либо он должен был бежать, как Элиу Арантес, и жить в постоянном страхе, зная, что месть Сан-Марино все равно его настигнет, либо отдать пленку и претерпеть все унижения, которые за этим последуют.

Казалось бы, второй вариант был безопаснее первого, но Алвару, всю жизнь тайно ненавидевший Сан-Марино и мечтавший когда-нибудь увидеть его поверженным, не мог смириться с собственным поражением. А, кроме того, он не был уверен, что Сан-Марино оставит его в живых, даже получив кассету. Уж слишком много Алвару знал о его преступном прошлом и настоящем! Так зачем же даровать жизнь опасному свидетелю?

Поразмыслив, таким образом, Алвару пришел к выводу, что первый вариант для него все же предпочтительнее.

Но осуществить побег он не успел.

И помешал ему вовсе не Сан-Марино и не Торкуату, а графиня Бранденбургская.

После визита Отавиу она поняла, что он отнюдь не сумасшедший. Ведь он догадался, что Ева жива, и даже вычислил ее логическим путем. Правда, пока не узнал ее в лицо, но за этим дело не станет.

Рассказав обо всем Ассумпссону, у которого теперь было другое имя — Тиао, графиня призвала его к решающим действиям.

—  Час пробил! — сказала она. — Мы не можем больше выжидать: нам неизвестно, как поведет себя Отавиу. И начать мы должны с Алвару!

—  Это будет справедливо, — согласился Тиао. — Я готов!

Так графиня и Тиао оказались в доме Алвару, проникнув туда тайком.

Увидев перед собой Тиао Алемау, Алвару похолодел. Ничего хорошего от этого внезапного визита ждать не приходилось. Вероятно, Сан-Марино поручил Тиао привести в исполнение приговор. Только почему именно ему, а не Торкуату? Еще больше Алвару встревожило то, что Тиао пришел не один, а с некой дамой, прикрывавшей лицо вуалью.

— Что все это значит? Я ничего не понимаю! Кого ты ко мне привел? — бормотал он растерянно.

Ответила ему графиня:

— Ты будешь первым, кому я открою мое настоящее. Но сначала тебе придется выслушать меня, не перебивая.

И она стала перечислять все преступления, в которых так или иначе был замешан Алвару. Он несколько раз пытался прервать ее, однако грозный вид Тиао, державшего наготове пистолет, неизменно действовал на него отрезвляюще.

В числе последних преступлений графиня назвала соучастие в убийстве Элиу Арантеса и… шантаж Сан-Марино.

— Ты не раз подставлял подножку сообщнику. Обворовывал его при каждом удобном случае, а в последнее время прибег к шантажу. Ведь это ты посылал ему анонимные письма, в которых грозился выдать его полиции как заказчика убийства Евы Монтана!

— Господи, откуда такая осведомленность? Кто вы, наконец? Уж не сам ли дьявол ко мне пожаловал? — не выдержал Алвару.

— Насчет писем я могу объяснить, — вызвался Тиао. — Сан-Марино подозревал меня в шантаже и показывал мне эти письма. Но если их посылал не я, то сделать это мог только ты, потому что, кроме Сан-Марино и меня, ты один знал, кто распорядился убить Еву.

— А эта сеньора? Кто она? — вновь спросил Алвару.

— Сейчас ты все поймешь, —  сказала графиня. — Вспомни: Копакабане, душный предновогодний вечер… Ты позвонил мне, сказал, что дело срочное, и я приехала к тебе. Уже тогда ты вознамерился предать своего закадычного друга Сан-Марино! Мы были с тобой одни в доме, слуг ты предусмотрительно куда-то отослал. И стал клясться мне в любви. Встал на колени, умолял, чтобы я осталась с тобой. Но я тебя не любила и ответила отказом! Ты помнишь это?

— П-помню, — дрожащим голосом произнес Алвару. — Но это невозможно! Ева умерла!.. Может, я уже на страшном суде?..

— Нет, пока еще ты жив, — ответила ему графиня. — А Ева действительно умерла. Ее больше нет — есть графиня Бранденбургская!

— Это какой-то бред! Вы — наглая шантажистка! — воскликнул Алвару. — Все, что вы тут наговорили, гроша ломаного не стоит, потому что это невозможно доказать.

— У меня достаточно доказательств, я сама — живой свидетель, — возразила она.

— Евы нет в живых! А вы — самозванка!

Я легко могу убедить тебя в обратном. Если ты сомневаешься, то мы продолжим наши воспоминания. Помнишь, чем все тогда кончилось? Ты попытался взять меня силой, а я схватила нож для резки бумаги и всадила его в твою руку! У тебя на правой руке до сих пор должен быть шрам.

У Алвару закружилась голова, все поплыло перед глазами, он покачнулся, и Тиао вынужден был подхватить его под руку.

—  Ева!.. Не может быть! — слабым голосом вымолвил Алвару, переведи дух. Как тебе удалось спастись?

— Меня спас Тиао, — пояснила воскресшая из мертвых Ева. — У него хватило мужества ослушаться Сан-Марино. Он очень рисковал, когда ты заставил его признаться в убийстве Евы по приказу Сан-Марино, и записал это на пленку. Теперь ты ее вернешь! Мне нужен оригинал.

Тиао при этом выразительно помахал пистолетом, и Алвару ничего не оставалось, как выполнить требование Евы.

— О том, что я здесь была, никто не должен знать, —  строго произнесла она. — И, прежде всего Сан-Марино. У меня с ним свои счеты.

Тиао же сделал существенное добавление:

— Одно твое слово, и я тебя прикончу!

После их ухода Алвару долго не мог оправиться от шока, а когда, наконец, способность размышлять вернулась к нему, он понял, что спасен. Надо рассказать Сан-Марино о том, что Ева жива, а Тиао ее сообщник. Эта информация стоит того, чтобы получить прощение у Сан-Марино! Зная о намерениях Евы отомстить ему, Сан-Марино вовремя уберет ее и Тиао. Что же касается Алвару, то он сможет теперь спокойно уехать куда-нибудь подальше от Сан-Марино и жить, не боясь преследования со стороны бывшего друга и сообщника.

Так рассуждал Алвару, не догадываясь, что его судьба уже решена. Отправляясь к нему вместе с Торкуату, Сан-Марино прихватил с собой бутылку шампанского и… две упаковки сильнодействующего снотворного, предназначенного для Алвару.

Инсценировка самоубийства была продумана до мелочей, теперь только оставалось забрать у Алвару пленку и отправить его в мир иной.

А он вдруг понес какой-то бред о Еве, о том, что она сама явилась сюда ночью и потребовала у него эту же пленку.

Сан-Марино сначала подумал, что Алвару пьян и у него белая горячка, но усомнился в этом, когда тот, совсем отчаявшись, стал кричать:

— Идиот! Ты мне не веришь? Ну и черт с тобой! Ева воскресла из мертвых, чтобы отправить тебя в могилу! И она сделает это, у нее рука не дрогнет!

— Да он просто сбрендил от ненависти и собственного бессилия, — заключил Сан-Марино. — Торкуату, открывай шампанское! У меня в горле пересохло. Я думаю, нам всем не помешает выпить… А потом уже продолжим разговор о пленке…

Весть о самоубийстве Алвару потрясла Тиао. Узнав об этом, он сразу же бросился звонить Еве:

— Алвару покончил с собой! Принял большую дозу снотворного… Очевидно, вскоре после нашего ухода… Неужели на него так подействовала встреча с вами?!

— Алвару заставили принять снотворное, — без малейшего сомнения произнесла Ева. — Сан-Марино всегда торопится, и мне надо было это предвидеть…

Глава 33

В самоубийство Алвару никто не поверил и в штабе Отавиу. Все сошлись во мнении, что это дело рук Сан-Марино, который убрал еще одного свидетеля своих преступлений.

— Что же его спровоцировало на этот шаг? — вслух размышлял Шику. — Ведь они с Алвару были такие друзья — водой не разольешь!

—  Не что, а кто, — поправил его Отавиу. — Я думаю, это как-то связано с появлением графини, которая на самом деле является Евой.

—  Ты опять вернулся к своей прежней версии? — удивился Алекс.

— Да. Я раскрылся там, в отеле, сказал, что ищу Еву, и сразу же все пришло в движение.

— Точно! —  Воскликнул Шику. —  Буквально на следующий день я встретил Тиао вблизи отеля, где живет графиня. Вероятно, она его зачем-то вызвала. Если, конечно, иметь в виду, что графиня и Ева — одно лицо.

— Так что, Алвару убрала Ева? По-вашему так выходит, —  заметил Алекс. — Я не вижу логики в твоих рассуждениях, Отавиу. Если ты расколол Еву, и она об этом узнала, то устранять ей надо было не Алвару, а тебя.

— Ты прав, — ответил ему Отавиу. — Нам по-прежнему недостает каких-то очень важных сведений, вот мы и гадаем на кофейной гуще. А Сан-Марино продолжает убивать свидетелей! И Ева роскошествует в пентхаузе под видом графини Бранденбургской! Я должен пойти к ней снова!

— Но ты же был у нее, и чем это кончилось? —  напомнил ему Алекс.

—  На сей раз она от меня не отвертится. Я вытрясу из нее душу! — заявил Отавиу. — Причем пойду туда один, без байкеров, без всяких отвлекающих маневров. Попрошу охранника доложить графине, что к ней пришел отёц Жулии Монтана. Думаю, она поведет себя так же, как и в прошлый раз, то есть продемонстрирует вежливость и воспитанность, подобающую титулованной особе.

— Ты очень рискуешь! Мы пойдём с тобой! — разволновался Алекс.

Но Отавиу сумел убедить друзей, что в присутствии свидетелей он ничего не сможет добиться от Евы, она будет твердить: «Я — графиня Бранденбургская», и только.

Друзья с ним согласились, правда, при условии, что они будут поблизости, в холле, и пусть охранники Евы это знают.

Когда Еве доложили о приходе Отавиу, она не стала противиться этой встрече.

— Впусти его, — сказала она Марте. — Он обо всем догадался, и я уже не вижу смысла скрывать от него правду.

Их встреча происходила не вечером, как в прошлый раз, а при свете дня, и, возможно, потому Отавиу сразу же уловил знакомый блеск в глазах Евы.

— Не вздумай отпираться, Ева! — начал он грозно. — Я тебя узнал, и теперь ты ответишь за все преступления, которые совершила вместе со своим любовником Сан-Марино!

Она даже не попыталась прервать его гневную обличительную речь, понимая, что это бесполезно, а он припомнил ей все: супружескую измену, пособничество в убийстве свекра и в покушении на жизнь мужа, то есть самого Отавиу, бегство от забот о дочерях и те мытарства, которые им довелось претерпеть…

— Ты не человек, ты дьявол! — произнес он, впервые сделав небольшую паузу, которой и воспользовалась Ева.

— Я не буду оправдываться, но ты, пожалуйста, выслушай меня. Ты не все знаешь.

— Подробности своих преступлений ты расскажешь на суде!

— Отавиу, я терпеливо слушала тебя. Позволь и мне теперь сказать, как все было на самом деле.

—  Не надейся, что сможешь заморочить мне голову. Я уже не тот наивный юноша, которому ты беззастенчиво наставляла рога…

— Я любила тебя по-своему. А к Антониу испытывала страсть, физическое влечение. Это было выше моих сил, моего рассудка. Я с ума по нему сходила!

— Я мог бы это понять и отпустить тебя к Сан-Марино, —  сказал Отавиу. — Но после твоего 6езжалостного отношения к дочерям ни понять, ни простить не могу!

— Я любила их, всегда любила!..

— Ты не способна любить! — прервал ее Отавиу и стал рассказывать, как трудно жилось девочкам без матери, среди чужих людей. — Лишь когда я проснулся через восемнадцать лет, они собрались вместе и почувствовали себя одной семьей.

— Я не могла быть рядом с ними. Только так можно было их защитить, — с болью произнесла Ева.

Отавиу вскипел от негодования:

— Хороша защита! Ты все это устроила со своим любовником. Обокрали моего отца, сняли деньги со счета в Швейцарии! Сан-Марино стал миллионером, а ты купила себе титул графини!

Еве удалось перекричать его:

—  Да у меня сейчас одна задача — засадить этого негодяя за решетку! Я затем сюда и приехала!

Отавиу ей не поверил, но Ева попросила все же выслушать ее, и он скрепя сердце пообещал некоторое время помолчать.

— Ты знаешь, что Сан-Марино пытался убить не только тебя, но и меня? Именно поэтому я вынуждена была скрываться. А деньги с того банковского счета я переводила Алексу, чтобы он мог оплачивать твое лечение и помогать нашим дочерям.

— Это мне известно, — сказал Отавиу. — Но я не верю, что Сан-Марино хотел тебя убить.

— А ты взгляни на эти шрамы, которые у меня остались! Пластические операции я делала вовсе не для красоты и не затем, чтобы изменить свою внешность. Когда меня привезли в больницу, мое лицо было кровавым месивом.

Она расстегнула платье и показала Отавиу шрамы на груди, на спине, на предплечьях…

— Вот видишь? Посмотри! И поверь женщине, которую ты когда-то любил!

— Теперь я тебя так же ненавижу! — бросил ей Отавиу.

Ева приняла это как неизбежную расплату за свои грехи.

— Да, я перед тобой очень виновата. Мне хотелось богатства, роскоши, поэтому я вышла замуж за тебя, не предполагая, что жить придется очень скромно, в Арарасе. А Сан-Марино тогда пошел в гору, стал хорошо зарабатывать…

— Воровать у моего отца! — поправил ее Отавиу.

—Да, он был вором, но я этого не знала и верила его обещаниям. Его истинное лицо открылось мне в ту ночь, когда он убил сеньора Григориу и сбросил с балкона тебя. Я хотела выдать его полиции, но он пригрозил мне. Сказал, что убьет всех — и девочек, и меня. Моя жизнь стала адом! Я чувствовала, что когда-нибудь он все равно осуществит свою угрозу, чтобы заставить меня замолчать навсегда.

— Но он же любил тебя и всю жизнь хранил твой портрет! — воскликнул Отавиу. — Тебе он не мог причинить зла!

— Отавиу, ты и по сей день, ничего не понял, — вздохнула Ева. — Сан-Марино тоже питал ко мне страсть, но не любил меня. Вот он точно не способен на любовь к другому человеку!

— Допустим, в этом я могу с тобой согласиться, —  сказал Отавиу. — Но кто же тогда имитировал дорожную аварию и твои похороны?

—  Авария была на самом деле. Сан-Марино приказал Ассумпссону, который тебе наверняка известен как Тиао Алемау, чтобы тот на горной дороге обстрелял мою машину. Тиао так и сделал, потому что Сан-Марино был рядом с ним уехал оттуда, лишь, когда моя машина покатилась кувырком с горы. А Тиао остался на месте: ему было приказано прострелить бензобак и убедиться, что я сгорела вместе с машиной

— Неужели тебя спас Тиао?! — догадался Отавиу.

— Да. Он был благодарен мне за Хелгу, его жену. Я нашла для нее хорошего хирурга, оплатила операцию… Так вот Тиао не мог меня предупредить о готовящемся покушении, но стрелял не прицельно. У меня не оказалось ни одного пулевого ранения — только многочисленные ссадины ушибы и переломы.

— Неплохая благодарность! — язвительно заметил Отавиу.

Ева была, другого мнения на сей счет:

— Если бы Тиао отказался выполнить приказ Сан-Марино, тот бы просто убил его и нашел другого исполнителя, который не стал бы со мной церемониться. А Тиао вытащил меня из горящей машины, тай ком отвез к доктору, инсценировал мои похороны… Часть швейцарских денег ушла и на мое лечение. А Тиао на протяжении многих лет информировал меня о дочерях, о тебе. Появись я здесь, вы все оказались бы в опасности.

— А что же изменилось сейчас? Сан-Марино перестал быть опасным?

—  Нет, конечно. Только я боюсь, что не успею с ним поквитаться. В той аварии я сильно повредила легкие, теперь это отозвалось… В общем, я обречена, Отавиу. Мне осталось жить несколько месяцев. Не запрещай мне общаться с девочками! Пусть они пока не знают, кто я. Мне еще предстоит жестокая схватка с Сан-Марино.

— Если ты действительно хочешь, чтобы он получил по заслугам, то давай прямо сейчас пойдем в полицию, — сказал Отавиу, но Ева объяснила, почему не может этого сделать:

— Ни у меня, ни у Тиао нет прямых доказательств того, что покушение на мою жизнь было организовано Сан-Марино. Точно так же мы не сможем доказать, что он покушался на тебя и убил твоего отца. Единственный свидетель — Элиу Арантес — мертв.

— Его тоже убил Сан-Марино!

— Я в этом не сомневаюсь. Но мне надо все устроить так, чтобы он сам признался в этих преступлениях. И он признается! Мой план безупречен, Отавиу. Дай мне еще немного времени, и я выведу Сан-Марино на чистую воду!

Отавиу поверил ей.

Трудный разговор с Отавиу отобрал у Евы много сил. Больше суток она не выходила из номера и никого у себя не принимала. А Сан-Марино все это время рвался к ней, умолял о встрече и, наконец, добился своего.

Сославшись на легкое недомогание, Ева отказалась идти в ресторан и пригласила Сан-Марино к себе в отель. Кроме него, она пригласила также и Тиао, но Сан-Марино об этом не знал.

Тиао дожидался своего часа в соседней комнате, а Сан-Марино, пылая от страсти, объяснялся графине в любви:

— С тех пор как мы встретились, я думаю только о тебе! Я люблю тебя! И в твоих глазах вижу такое же неодолимое влечение ко мне! Так зачем же нам сдерживать себя?

Он стал осыпать ее поцелуями, и она не устояла — ответила ему с той же, давней страстью, внезапно всколыхнувшейся в ней и заставившей ее забыть обо всем на свете, в том числе и о ненависти к этому ужасному человеку, и о жажде возмездия.

Но как раз по этой страсти, по этой способности отдаваться любви без остатка, позабыв обо всем на свете, Сан-Марино и узнал в графине Еву! Ошибки быть не могло, вот она — живая, разгоряченная, и тот же блеск в глазах, и те же объятия, и та же излюбленная манера целовать его в кончик носа!

—  Ева! Я узнал тебя! — сказал Сан-Марино, прервав ласки. — Это невероятно! Ты — живая!..

Его слова вернули Еву к реальности. Она вспомнила чем, с какой целью приехала сюда и что должна делать

— Да, я не умерла, — подтвердила она. — Хотя ты сделал все, чтобы отправить меня на тот свет!

— Нет! Ева, я любил тебя всю жизнь!

— Антониу, не надо лгать. Мне известно все. Аварию устроил ты. И ты же приказал Тиао убить меня.

— Но ты первая предала меня — хотела сдать полиции! Ты не оставила мыс выбора, Ева! Господи, как я страдал все эти годы! Жизнь без тебя потеряла для меня всякий смысл.

— Надеюсь, ты понимаешь, что мне тоже было нелегко? Жить вдали от дочерей, не иметь возможности видеться с ними…

— Но сейчас ведь ты вернулась! Зачем? Чтобы отомстить мне? — задал ей прямой вопрос Сан-Марино.

— Нет, — ответила она. — Вся моя ненависть к тебе давно перегорела. И осталась только любовь! Я любила тебя всегда, Антониу! Даже когда и в самом деле мечтала о мести. Но с годами поняла, что нуждаюсь лишь в одном: быть рядом с тобой, с моими детьми и внуками!

— Я не верю тебе, — сказал Сан-Марино так же, как днем раньше говорил Отавиу.

Ева это предвидела, потому и позвала Тиао. Теперь он мог выйти из тени.

— Это я спас дону Еву, — сказал он, смело, глядя в глаза Сан-Марино. — И вместе с ней спас также свою душу и — вашу! Отвел от вас этот страшный грех.

— Я благодарен тебе, — криво усмехнулся Сан-Марино. — Только давай о6одемся без лишнего морализаторства. Что ты от меня хочешь теперь?

— Ничего. Оставьте меня в покое и будьте счастливы с доной Евой.

— Вот как? А может, там за дверью притаился наряд полиции, который только и ждет сигнала, чтобы схватить меня?

— Нет, Антониу, я не собираюсь доносить на тебя! —  вновь вступила в диалог Ева. — Сам посуди, если бы я хотела это сделать, то вела бы себя по-другому. А чтобы у тебя не осталось никаких сомнений, я сейчас прямо на твоих глазах уничтожу ту магнитофонную запись, которую Алвару использовал для шантажа.

— Значит, он не сошел с ума? Ты действительно была у него и забрала пленку?!

— Мы были там вдвоем с Тиао. Можешь взять эту пленку и потом ее уничтожить, — предложила другой вариант Ева.

Сан-Марино положил кассету в карман пиджака. Ева сочла, что Тиао здесь больше не нужен, и отпустила его.

— И все-таки мне трудно поверить в то, что я прощен, —  покачал головой Сан-Марино

— Все объясняется моей безумной любовью к тебе! —  ответила Ева и всем телом подалась навстречу Сан-Марино. — Теперь между нами ничто не стоит, и мы, наконец, можем быть счастливы!

— Да! Да! — подхватил он, жадно целуя ее. — Я не хочу потерять тебя еще раз. Давай уедем отсюда навсегда! Я передам газету Жулии. Ты знаешь, что она — моя дочь?!

— Я всегда это знала.

— А почему же ты мне тогда не сказала?

— Антониу, не будем возвращаться к прошлому.

— Да, ты права. Нам надо подумать о будущем. Когда мы поженимся? Я готов хоть сейчас!

— А мне нужно еще немного времени, чтобы подготовить дочерей, прежде чем открыться им. Ты понимаешь меня, любимый? Я же не могу сказать им всю правду, не могу поставить тебя под удар! Но ради нашей любви я готова пойти на ложь и рассказать им выдуманную историю, в которую они, надеюсь, поверят и простят меня.

— У тебя хорошие дочери. Они все поймут и будут счастливы вновь обрести родную мать, — уверенно произнес Сан-Марино. — Так же, как счастлив я, оттого что вновь обрел свою возлюбленную!

Он действительно был счастлив, но поверил Еве не до конца и, выйди из отеля, сразу же позвонил Торкуату:

— Отныне мне должен быть известен каждый шаг графини. Скажи своим орлам, чтобы не спускал с нее глаз!

Бетти была очарована графиней, ее теплотой и отзывчивостью.

— Мне хотелось бы пригласить ее на ужин к себе домой, — сказала она Жулии. — Но там сейчас ужасная атмосфера. Арналду совсем сломался, а я не могу уйти от него в такой критический момент. Пусть все немного уляжется. На Тьягу тоже страшно смотреть. Ходит как приговоренный к смертной казни — с таким обреченным видом. А тут еще это чудовищное самоубийство Алвару! Валерии на похоронах стало плохо, у нее началось маточное кровотечение, но врачи все же сохранили ей ребенка. И теперь она, несмотря на траур, торопит Тьягу со свадьбой. Гонсала из-за всего этого сходит с ума… в общем, туда я не могу пригласить Астрид. Может, ты поговоришь с папой, и устроим званый ужин в нашем родном доме?

Жулия поддержала эту идею, но советоваться с отцом не стала, считая его невменяемым. Сама пригласила графиню, а отца поставила перед фактом.

Отавиу воспротивился, сказал, что не хочет видеть в своем доме женщину, которая обидела Сели. Жулия рассердилась:

— Папа, Сели никто не обижал! Запомни это и веди себя, пожалуйста, прилично за ужином, не опозорь нас перед графиней.

Сели вступилась за отца и сказала, что намеренно уйдет из дома, чтобы не присутствовать на этом ужине.

Еще острее отреагировала Гонсала, узнав от Онейди, что Ева приглашена в дом Отавиу. Ревность взыграла в ней, и она выплеснула ее на Отавиу:

— Ева всегда имела над тобой неограниченную власть! А ты всегда был уверен, что она вернется, и ждал ее. Вот и дождался! Теперь она будет сидеть рядом с тобой за столом, на месте хозяйки дома!

— Гонсала, ты говоришь какие-то глупости. Я не звал Еву на ужин! — принялся оправдываться Отавиу. — Ее пригласила Жулия.

— Нет, я хорошо помню, как ты оставил одно место свободным, когда мы с Антониу были у тебя в гостях. Сказал: это — для Евы, она вернется!

— Но я же был тогда без памяти и без ума! А теперь, чтобы ты не сомневалась во мне, я прошу тебя прийти на этот ужин, и место, о котором ты говорила, будет твоим. Согласна?

— Думаю, это будет справедливо, — улыбнулась Гонсала.

Ее появление за столом стало сюрпризом и для дочерей Отавиу, и для Евы. В то же время Сели осуществила свою угрозу и не явилась домой к ужину. Поэтому речь невольно зашла о ней. Видя, что графиня огорчена отсутствием Сели, сестры стали говорить: «У девочки было трудное детство, она росла без матери, к ней проявить снисхождение…»

И тут Отавиу вдруг встал и произнес тост:

— Раз уж заговорили о матери моих дочерей, то я предлагаю почтить ее память и выпить. За свободу! Ева умерла!

За столом повисла неловкая пауза. Все замерли, не зная, что еще выдаст Отавиу, но он лишь осушил свой бокал и сел на место. Алекс последовал его примеру, остальные тоже молча выпили.

Чтобы разрядить обстановку, Бетти завела с графиней ничего не значащий светский разговор, но Отавиу вновь обескуражил всех. Приобняв Гонсалу, он с блаженной улыбкой произнес:

— Кстати, хочу воспользоваться случаем и сообщить вам, что мы с Гонсалой любим друг друга!

Алекс на сей раз, не растерялся, и взял на себя смелость поздравить Отавиу и Гонсалу от имени всех присутствующих.

Таким образом, званый ужин, устроенный в честь Евы, превратился не то в поминки по ней, не то в помолвку Отавиу и Гонсалы.

Жулия и Бетти уже не раз пожалели о том, что пригласили сюда графиню. Она же держалась с достоинством, но выглядела усталой и вскоре уехала к себе в отель.

А там ее уже ждал Сан-Марино.

— Марта сказала мне, что ты поехала к Отавиу…

—  Не к нему, а к моим дочерям! — одернула его Ева. — Мне было так сложно выдержать все это, но я, похоже, справилась со своей задачей. Хотя видишь, в каком состоянии вернулась!..

Она была бледной и трудно дышала. Сан-Марино даже предложил вызвать врача.

— Нет, не надо… Хорошо, что ты здесь, — сказала она. — Мне сейчас полегчает.

— Отавиу тебя узнал? — не удержался от вопроса Сан-Марино.

— Нет. Он вообще теперь живет в каком-то другом мире, далеком от реальности. Закатил странную патетическую речь, произнес тост в память Евы: «Она умерла! Выпьем за нее и за свободу!» Бедные девочки, им, должно быть, очень тяжело жить рядом с сумасшедшим отцом… Обними меня крепче. Антониу! Мне это сейчас так нужно!..

Глава 34

Лидию не устраивало, как развиваются ее отношения с Шику. Все было так же, как в начале: Шику заезжал за ней в клинику, вдвоем они отправлялись в бар или к ней домой, где он оставался до утра, а потом снова исчезал на неопределенный срок.

Между тем до Лидии отовсюду доходили слухи, что будто бы Шику собирается на ней жениться. В частности, об этом говорила Жудити, изводившая Лидию бесконечными кознями и нападками. Звучало это примерно так:

— Ты, нахалка, окрутила моего сына! Он сказал, что женится на тебе. Но этого никогда не будет! Не дождешься! Шику любит Жулию Монтана!

Лидия и сама знала, кого любит Шику. Иногда во время любовных ласк он оговаривался, называя ее Жулией. А однажды она слышала, с какой нежностью шептал он во сне имя Жулии.

Но упрекать его в этом Лидия не могла: ведь сердцу не прикажешь! Надо либо положиться на волю обстоятельств и терпеливо ждать, когда Шику сделает окончательный выбор, либо самой активно вмешаться в его жизнь, переменить ее настолько, чтобы там не осталось места для Жулии Монтана.

Тем временем Лидию вновь пригласили на работу в Англию, и тут уж она не упустила своего шанса! Пошла к Сан-Марино и попросила его направить Шику спецкором в Лондон.

— Полагаю, это в наших общих интересах, — сказала она, многозначительно глядя на Сан-Марино. — Я люблю Шику и готова уехать с ним хоть на край света, а вы… вы тоже в проигрыше не окажетесь.

— Согласен, неплохая мысль, — с пониманием отнесся к ее идее Сан-Марино. — Только давайте сохраним наш разговор в тайне. Пусть все выглядит как счастливая случайность: и вам предложили поехать в Лондон, и Шику нежданно-негаданно выпала такая же возможность, не иначе это судьба!

На том они и сошлись.

Но Шику воспринял предложение Сан-Марино без должного энтузиазма.

— Мне нужно подумать, посоветоваться с семьей, — сказал он. — У дочери сейчас переломный возраст, ей нужен отец…

— Ты можешь взять ее с собой. Будет неплохо, если девочка получит европейское образование.

— Да, это было бы неплохо, если бы я мог взять с собой и ее мать, — сказал Шику. — Но мы с ней в разводе. В общем, я не готов сейчас что-либо вам ответить.

Лидия, конечно же, посоветовала ему ехать не раздумывая. Шику возразил ей:

— Неужели ты не понимаешь, что Сан-Марино просто хочет убрать меня подальше отсюда?

— Да какая разница, что у него на уме! Главное, ты получишь интересную работу в Европе. И я тоже буду там работать. Мы вместе уедем!

— А Отавиу? Мы оба ему нужны.

— К сожалению, если он и поправится, то очень не скоро.

Шику промолчал. Выдать тайну Отавиу он не мог, но ему было неловко за Лидию. Где же ее врачебная прозорливость, интуиция? Почему Гонсала догадалась, что Отавиу симулирует невменяемость, а Лидия — нет? Может, она не слишком хороший врач?

— А может, ты просто не хочешь туда ехать со мной? — услышал он вопрос Лидии. — Вот если бы с Жулией!..

Возможно, — отшутился Шику. — Над этим стоит подумать.

Когда он спросил у Констансиньи, хочет ли она поехать с ним в Лондон, та пришла в восторг, а Лусия Элена и Жудити подняли крик. «Не пущу!» — кричали они хором, при этом Лусия Элена имела в виду Констансинью, а Жудити Шику.

— Да я еще ничего не решил, успокойтесь, — сказал он. Но Жудити не успокоилась. Наоборот, она собрала семейный совет, пригласив на него Жанету и Жуану.

— Мы должны что-то придумать! Надо навалиться на Шику всем вместе и не позволить ему уехать с этой докторшей на другой конец света! Жанета, может, ты поговоришь с Жулией Монтана? Пусть хоть она его остановит!

— Вряд ли у меня получится, — ответила та. — Почему бы тебе самой не взяться за это дело?

Жудити рассказала, чем кончилась ее предыдущая попытка привлечь на свою сторону Жулию.

— Нет, это все напрасные хлопоты, — скептически бросила Лусия Элена. — Жулия не может не знать, что Шику посылают в Англию. Не исключено даже, что это была ее идея. И остановить его мы не сможем, если он захочет поехать. А вот Констансинью я с ним не отпущу!

— А я Шику не отпущу! — заявила Жудити. — Трупом лягу у него на дороге, и пусть он попробует через меня переступить!

Семейный совет кончился, едва успев начаться. Не найдя ни в ком поддержки, Жудити на всех обиделась и демонстративно ушла к себе в комнату.

Жуана и Констансинья тоже долго не засиделись в обществе своих матерей — отправились на прогулку.

А давно не видевшиеся Жанета и Лусия Элена получили возможность посекретничать и обменяться новостями, которых за это время у каждой накопилось немало.

— Ты знаешь, на моем горизонте вновь появился Атила! — сообщила Жанета, к величайшему ужасу Лусии Элены. — Да ты не беспокойся, я выгнала его.

— Надо было сдать его в полицию!

— Я так и хотела сделать, но он, оказывается, принес мне деньги. Огромную сумму! Представляешь? Сказал, что вы играл па скачках, даже показал квитанцию с ипподрома, чтобы я не сомневалась в происхождении этих денег. Я их взяла. Хотя он мог и подделать квитанцию, с него станется!

— Нет, это похоже на правду, — сказала Лусия Элена. — Мне тоже кое-что о нем известно, только я не хотела тебя расстраивать…

— Неужели он и к тебе приходил? Просил, чтобы ты меня уговорила взять его обратно?

— Нет, слава Богу, я его не видела. Мне Боб Ласерда о нем говорил. Они же родные братья. Так вот, Атила к нему заявился не так давно. Опять просил денег. Боб его послал подальше. Но ты же знаешь Атилу! Он всегда найдет какую-нибудь сердобольную дурочку. На сей раз ему удалось облапошить Флору, бывшую подругу Боба. Он поехал к ней поплакаться, попросил приютить его «по-родственному» хотя бы на сутки. Флора пожалела его, а он украл у нее деньги и отправился на скачки. Потом, правда, вернул — дескать, прости, я одолжил у тебя на время. Флора его тоже выгнала. От нее Боб и узнал о новых похождениях Атилы.

— А ты продолжаешь встречаться с Бобом?

— Нет, я дала отставку им обоим — и моему психоаналитику, и Бобу, — вздохнула Лусия Элена. — Не нашелся еще такой мужчина, который заменил бы мне Шику.

— Да, мужчины сильно измельчали, — поддержала ее Жанета. — Я, к примеру, уже и не мечтаю о любви.

— Ой, на тебя это не похоже, — усомнилась Лусия Элена. — Я боюсь, что Атила опять к тебе подкатится, и ты его простишь.

— Нет-нет, только не Атила! После всего, что я из-за него вытерпела!.. Нет. Если мне захочется провести время с мужчиной, то я, скорее всего, отвечу на ухаживания Арнона Монтейру — кокосового короля, который недавно пришел ко мне в школу по совету врача.

— Он что, больной?

— Нет, просто начал полнеть. Вот ему и посоветовали заняться танцами.

— А он сразу же положил глаз на тебя?

— Да, представь себе!

— И, конечно же, сказал, что богат и холост, — язвительно усмехнулась Лусия Элена. — Его, не Атила ли послал к Тебе?

— Нет, что ты! Арнон — человек известный, о нем пишут в газетах, я сама читала! Говорю же тебе: он — король кокосового бизнеса. Вдовец. Очень приятный человек.

— Ты неисправима, Жанета! — покачала головой Лусия Элена. — Чувствую, что романа с этим Арноном тебе не избе жать. Но я на сей раз не останусь в стороне: сама проведу расследование и выясню его подноготную. Посмотрим, что это за король!

Очередная проделка Атилы обернулась крупным выигрышем не только для него, но и для Боба. Ведь если бы Атиле не вздумалось обокрасть Флору, то она и не стала бы разыскивать его у Боба. А так все сложилось как нельзя лучше; Флора позвонила Бобу, спросила, нет ли у него Атилы, рассказала о своей беде. Боб вызвался тотчас же возместить ущерб, нанесенный его непутевым братцем, и повез Флоре деньги. Флора оценила его благородство, и с той поры они уже не расставались.

А когда Атила «вернул долг», Боб, конечно же, не стал забирать свои деньги обратно и посоветовал Флоре вложить их в ее фитнес-салон. Так он фактически стал компаньоном Флоры и Гонсалы, заодно взвалив на себя обязанности менеджера.

Общее дело сблизило компаньонов, и теперь Боб Ласерда вместе с Флорой занимался подготовкой свадьбы Тьягу и Валерии. Гонсала не могла этим заниматься — в ней все протестовало против такого брака, заведомо обрекающего Тьягу на несчастную жизнь.

Единственное, на чем настояла Гонсала, — чтобы свадьба была скромной, с небольшим количеством гостей, поскольку не прошло еще и сорока дней, как умер Алвару.

Она вообще просила Валерию повременить со свадьбой, но та спешила поскорее женить на себе Тьягу, пока не обнаружился обман. Дело в том, что сохранить беременность ей все-таки не удалось, но она скрыла это от Тьягу, иначе бы он на ней не женился.

Еще до свадьбы Валерия поселилась в доме Гонсалы, отсюда она собиралась и в церковь ехать. Подруг у Валерии не было, поэтому обряжать ее в свадебный наряд вызвалась Патрисия — как бывшая мачеха.

После той безобразной драки с Бетти она не бывала в этом доме, предпочитая встречаться с Арналду на стороне, но в день свадьбы приехала сюда, не испытывая никаких угрызений совести. Более того, она позволила себе зажать Арналду в укромном уголке и расцеловать его со всей страстью, на какую была способна.

— Я соскучилась по тебе! Давай сбежим сегодня под шумок хотя бы ненадолго.

— Я тоже соскучился, — ответил ей Арналду. — Буду ждать тебя там же, где всегда!

Увлеченные друг другом, они не заметили появления Гонсалы, которая не только все увидела, но и услышала их диалог.

— Значит, у вас уже все давно отлажено? — произнесла она гневно. — Патрисия, ты мне больше не подруга! Я не желаю тебя знать!

— Но я люблю твоего сына! Сейчас, когда от него все отвернулись, только я его и поддерживаю! — заявила в свое оправдание Патрисия, но Гонсалу это не убедило.

—  Тебе нужен не он, а его деньги, сказала она с горечью.

— Мама, не вмешивайся в мою жизнь! вскипел Арналду. — Не тебе меня учить! Отец обманывал тебя в течение двадцати пяти лет!

— И я ему этого не простила. Я ушла от него. Ты хочешь, чтобы то же самое сделала и Бетти?

— Да Бетти обо всем знает, только делает вид, будто ничего не замечает, — отрезал Арналду. — Умные женщины всегда так поступают. А глупые вроде тебя коротают свой век в одиночестве!

Гонсала была потрясена — и грубостью сына, и тем, что Бетти закрывает глаза на его измену. Все свое возмущение она высказала Арналду, но тут некстати подошла Бетти, и скандал набрал новые обороты. Супруги обрушили друг на друга взаимные упреки, Бетти припомнила Арналду не только Патрисию, но и Ану Паулу, а он ей, соответственно, Раула.

— Ты вообще никогда меня не любила! — кричал на весь дом Арналду. — И замуж вышла только из-за денег. Это у тебя в крови. Вторая дона Ева: та же алчность и то же распутство!

Под градом этих упреков и оскорблений Бетти выбежала прочь из дома.

Гонсала, схватившись за голову, ушла к себе в комнату.

А тем временем уже стали собираться гости — друзья Тьягу. Никому из них не было весело, все знали, что он женится по необходимости, против своей воли, и шли сюда лишь затем, чтобы поддержать его в трудную минуту. На Тьягу было страшно смотреть. Сержинью даже посоветовал ему набраться мужества и отменить свадьбу.

— Еще не поздно, — говорил он. — Гости все поймут и не обидятся на тебя. Ребенка ты можешь признать, а жениться вовсе не обязательно!

Тьягу напряженно молчал. Казалось, еще секунда, и он действительно сбежит с собственной свадьбы.

Но тут прозвучал телефонный звонок. Тьягу машинально взял трубку. Звонила медсестра из той клиники, где недавно лечилась Валерия.

— Что, какие-то осложнения? — спросил Тьягу. — Валерия сейчас занята, но вы можете все сказать мне, я ее будущий муж.

— Да, я вас прекрасно помню. Вам нужно заехать за выпиской из медицинской карты. Этот документ Валерии еще понадобится, поскольку у нее был выкидыш…

— Что?! Вы не ошиблись?

— Ох, простите, я не знала…

Швырнув трубку, Тьягу помчался в спальню к Валерии.

— Сюда нельзя! — преградила ему дорогу Патрисия. — Невеста еще не готова.

— Это теперь не имеет значения, потому что свадьбы не будет! — заявил Тьягу. — А чтобы взять справку о выкидыше, не обязательно надевать фату!

Арналду был уверен, что Бетти помчалась к Раулу, а она поехала к графине и рассказала ей всю правду о своем неудачном замужестве.

— Вы говорили, что в молодости совершили похожую ошибку, за которую вам потом пришлось расплачиваться. Помогите мне! Подскажите, что я должна сделать! Я последую любому вашему совету, потому что доверяю вам, как матери!

Бетти была слишком взволнована и не замечала, что ее собеседница едва держится на ногах. Лишь когда графиня стала задыхаться, словно от удушья, Бетти встрепенулась:

—  Вам плохо? Я вызову доктора!

Графиня жестом показала на сумочку, и Бетти догадалась, что там лежит лекарство.

Вытряхнув на стол содержимое сумочки, она действительно обнаружила там флакон с лекарством

— Это?

Графиня согласно кивнула.

Бетти подала ей капли и стакан с водой. А когда стала убирать лекарство обратно, то увидела на столе знакомую фотографию, которую только что вытряхнула из сумки графини.

— Это же наша детская фотокарточка! — воскликнула она. — На ней — Жулия, Сели и я! Откуда она у вас?!

Графине уже полегчало, она задышала ровнее, но говорить не могла.

А Бетти продолжала:

—  У меня была такая же, но я ее потеряла. Вы знали нашу маму? Она была вашей подругой? Не молчите же! Я чувствую: здесь какая-то тайна! Зачем вам хранить фотографию незнакомых девчонок, которые уже давно выросли? Зачем вы приглашали нас к себе? Почему вы нас так любите?..

Засыпав ее вопросами и не получив ответа, Бетти впала в другую крайность:

— Вы чем-то навредили маме? Поэтому не хотите отвечать? Но я вызову полицию, устрою скандал!..

— Не надо, — слабым голосом попросила графиня. — Я не могу тебе всего рассказать: обещала хранить тайну.

— Ах, значит, тайна все же существует? Я не уйду отсюда, пока ее не узнаю.

У Евы больше не осталось сил для сопротивления, и она призналась:

— На самом деле меня зовут Ева Монтана. я — твоя мама, Бетти!

— Этого не может быть! Вы — авантюристка! — не поверила ей Бетти.

И тогда Ева рассказала все, что с ней произошло, не называя только имени Сан-Марино. Бетти плакала вместе с ней, но все еще не до конца верила в чудесное воскрешение матери. Последние сомнения рассеялись, когда Ева припомнила несколько эпизодов из детства Бетти и Жулии.

— Я могла бы сказать, что эту фотографию мне дала ваша мама, но у меня больше нет сил, притворяться, — говорила она, обнимая и целуя Бетти.

— Мамочка, так ты жива? Жива!.. — плакала от радости Бетти. — Надо позвать Жулию и Сели!

— Нет, не надо. Они не поймут меня и не простят. На мне столько грехов!..

— Поймут! — уверенно заявила Бетти и тотчас же позвонила Жулии: — Бери Сели и срочно приезжай к графине! Срочно! Я потом тебе все объясню.

Сестры вскоре приехали. Но Ева оказалась права: в отличие от Бетти две другие дочери повели себя крайне агрессивно. Сели, убитая горем из-за свадьбы Тьягу, с самого утра была на грани истерики, а тут еще одно потрясение! Не в силах сдерживать себя, она сорвалась на крик:

— Это жестоко — играть на наших сиротских чувствах! Я с самого начала знала, что от вас нужно ждать беды! Бетти, не верь ей, она самозванка и мошенница! Идемте отсюда скорее!

Жулия поддержала Сели:

— Вы где-то украли эту фотографию. Только не понимаю зачем. Я была уже большой, когда мама умерла, и хорошо ее помню!

Ева стала говорить об аварии, о пластических операциях, о том, что перечисляла дочерям деньги, что была тайком на свадьбе у Бетти.

— Вы мною страдали по моей вине, но я приехала сюда, чтобы исправить прошлые ошибки и хоть недолго побыть рядом с вами. Я не собиралась открывать вам свое имя, Бетти меня разоблачила…

— Мама, не говори так! Я просто узнала тебя, сердцем почувствовала в тебе родную мать! — взволнованно произнесла Бетти… — Жулия, мама любит нас! Она подарила тебе медальон, который был ее талисманом. Святая Тереза — покровительница Евы Монтана.

Жулия растерянно молчала, а Сели в течение всего разговора только, наполнялась гневом и, наконец, выплеснула его на Еву:

— Если вы действительно та женщина, которая нас родила, а потом бросила, то я вас проклинаю! Да! Будь ты проклята, Ева Монтана!

Она выбежала прочь из комнаты. Жулия последовала за ней, пригрозив Еве:

— Если с Сели что-нибудь случится, я отдам тебя под суд! А ты Бетти, ничего не говори отцу! Он умрет от такой новости…

Жулии не удалось догнать младшую сестру. Выбежав из отеля, Сели сразу же остановила такси и умчалась к отцу.

— Мама умерла! — кричала она. — А эту женщину я ненавижу!

Это была истерика, и Отавиу ничем не мог помочь дочери.

— Она не должна была того делать,— говорил он Алексу о Еве. — Теперь все изменилось, надо что-то предпринимать.

—  Я позвоню Шику, посоветуюсь с ним, — сказал Алекс.

Тем временем у них в доме появился Тьягу.

— Где Сели? Я пришел к ней навсегда! Я люблю ее! — сообщил он Алексу и Отавиу.

— Это хорошая новость, — улыбнулся Отавиу. — Иди к моей дочери, ты ей сейчас очень нужен.

Оставив Сели на попечение Тьягу, Отавиу и Алекс уехали на оперативное совещание с Шику и Раулом.

С Жулией они разминулись.

Глава 35

Экстренное совещание проходило на квартире у Раула.

Отавиу считал, что Еву и Сан-Марино пора отдать в руки полиции.

— Она открылась девочкам, нарушила наш договор. Скорее всего, ей опять удалось обмануть меня. Я развесил уши, а Ева, как всегда, действует с Сан-Марино заодно. Шику, звони своему комиссару, пусть он теперь ими займется!

— Но план Евы мне казался очень разумным, — возразил Шику. — Она хотела спровоцировать Сан-Марино на признание в многочисленных преступлениях. А то, что она открылась дочерям, так мы же не знаем, что там у нее произошло. Надо съездить к ней и все узнать!

— А не на это ли она как раз и рассчитывала? — высказал предположение Раул, — Очень похоже на ловушку для Отавиу, разумеется. Дочери скажут ему, он помчится к Еве, а там его уже ждут головорезы Сан-Марино.

— Нет, что-то тут не так, — продолжал сомневаться Шику. — Если бы Ева хотела расправится с Отавиу, ей, наоборот, не надо было засвечиваться перед дочерями. Я сам с ней поговорю. Ева нам нужна! Только с ее помощью мы сможем засадить Сан-Марино за решетку!

В результате долгих споров к Еве отправились Шику и Раул, который должен был отвлекать на себя охрану.

Вернулись они из отеля в боевом настроении.

— Ева на нашей стороне! — сообщил Шику. — Она подробно изложила мне свой план. Час расплаты близок! Не далее как завтра Сан-Марино будет сидеть в тюрьме!

А в это время Сан-Марино уже прибыл к Еве и устроил ей допрос с пристрастием.

— Что у тебя общего с Шику Мота? Он был здесь, не отпирайся, мои люди за тобой следят.

— Значит, ты не доверяешь мне? — обиделась Ева.

— Доверяй, но проверяй! Что здесь делал Шику Мота?

— Я его видела впервые. Он представился журналистом, просил у меня интервью. Пробрался сюда без моего разрешения. Кстати, он ведь работает в твоей газете?

— Да. Но не это главное. Шику — близкий друг Отавиу!

— Вот как? Я этого не знала…

— Ева, не вздумай опять меня обмануть! — с угрозой произнес Сан-Марино.

— Ты огорчаешь меня, —  сказала она. — Что я должна сделать, чтобы ты мне окончательно поверил?

— Принеси на блюде голову Отавиу! Только в этом случае я перестану сомневаться.

—  Хорошо. Я согласна сделать все, лишь бы вернуть тебя и твою любовь! Если хочешь, я могу заманить Отавиу в Арарас, в наш заброшенный дом. Позвоню, скажу, что есть важная информация о Еве, но Отавиу сможет ее получить, если приедет в Арарас один, без Алекса, без друзей. И вообще — если проболтается кому-либо об этом звонке, то поставит под угрозу жизнь дочерей. Уверена, он клюнет на такую наживку.

— Я и так могу его убрать. Но мне нужно знать, что ты не ведешь двойную игру и действительно хочешь навсегда стать моей!

— Ты же не веришь мне на слово. Поэтому я и предлагаю устроить мне такую проверку, чтобы между нами уже ничего не стояло. Ты установишь слежку за Отавиу, и если убедишься, что он отправился в Арарас один, без охраны, то мы с тобой тоже поедем туда. Как видишь, я не боюсь стать твоей заложницей.

— Если ты заманишь Отавиу в Арарас, и мои люди не обнаружат за ним хвоста — тебе не обязательно туда ездить.

— Нет, я хочу напоследок потешиться над ним вместе с тобой! — засмеялась Ева. — Не лишай меня такого удовольствия. Пусть он узнает, что я все эти годы была жива и любила тебя. А потом уже ты сам будешь решать его судьбу.

Этот же план Ева обсуждала и с Шику, только в несколько ином варианте: ловушка в Арарасе предназначалась для Сан-Марино, а не для Отавиу.

Шику поверил Еве и согласился на такой план. Алекс был неспокоен — тревожился за Отавиу, опасаясь подвоха. Сам же Отавиу ни в чем не был уверен, но все же отважился на риск: поехал в Арарас один, без охраны.

У дома, где когда-то он жил с молодой женой, а потом и с двумя дочерьми, его уже ждала Ева.

—  Я купила этот дом в память о нашем прошлом, — сообщила она Отавиу. — Возможно, кто-нибудь из девочек захочет здесь поселиться. Только его надо отремонтировать.

Они вошли внутрь дома. На Отавиу сразу нахлынули воспоминания, которыми он стал делиться с Евой.

И тут их уединение нарушил Сан-Марино. Он предстал перед ними, зловеще улыбаясь и держа в руках пистолет.

— А ты все такой же дурачок, — обратился он к Отавиу. — Опять попался в ее сети! Ева, поздравляю тебя! Это лучшее доказательство твоей любви ко мне!

—  Это ты попался, — ответил Отавиу. — Я засажу тебя в тюрьму!

Сан-Марино расхохотался:

— Ева, не стоит продлевать эту агонию. Расскажи ему все, и мы с ним покончим. Самолет на Майами уже ждет нас!

— Да, Отавиу, ты уж извини, — тоже засмеялась Ева, —  но мне пришлось устроить для тебя эту западню. Если бы ты меня не узнал, то, может быть, и остался бы, жив. А так… Я вернулась к Антониу, потому что всегда любила только его. А тебя презирала всю жизнь! И сейчас привезла тебя в этот курятник, который ты называл нашим домом, чтобы унизить тебя в последний раз перед твоей смертью!

— Ева, я не верю своим ушам! —  воскликнул Отавиу. — Неужели в тебе совсем не осталось ничего человеческого? Вспомни о наших дочерях!

— Я всегда знала, что ты слабак. Но сам ты считал себя вполне достойным жить с такой женщиной, как я, а мою любовь к Антониу расценивал как предательство.

— Ты предала не только меня, но и собственных детей! — вставил Отавиу.

— Не надо прикрываться детьми, как щитом, Отавиу! — с укором произнесла Ева. — Я затем я привезла тебя сюда, чтобы ты хоть перед смертью понял, что не вправе обвинять меня в предательстве. Осознай, наконец, свое ничтожество! Вспомни, что ты сделал для того, чтобы заслужить мою любовь? Ничего! А что сделал Антониу! Какие препятствия преодолел он на своем пути, чтобы обеспечить мне достойную жизнь! Расскажи ему, Антониу! Объясни, кто — он и кто ты!

— Что ж, для меня это большое удовольствие — бросить тебе в лицо всю правду, которую я вынужден был скрывать долгие годы, — отозвался Сан-Марино. — Ты считал меня другом и братом, Отавиу? Не так ли? А я люто ненавидел и тебя, и твоего отца! Особенно тебя. Потому что ты все получал, не приложив ни малейшего усилия. Даже Еву получил в жены, хотя я любил ее, и она любила меня! Тебе все доставалось легко, а я вынужден был делать грязную работу, чтобы отобрать у тебя и отцовский капитал, и Еву. На этом пути я никого не пожалел, всех угробил, кто пытался мне помешать, — твоего отца, его приспешника Элиу Арантеса, я даже Алвару не пожалел, когда он меня предал. То же было и с Евой. Она дрогнула, в какой-то момент переметнулась на твою сторону, а этого я не мог ей спустить. К счастью, она выжила и осознала свою ошибку. Теперь мы всю оставшуюся жизнь будем вместе!

— Да, до самой смерти! — подтвердила Ева.

—  Ну а я тоже исправлю свою давнюю оплошность, — продолжил Сан-Марино. — Когда-то я сбросил тебя с балкона, да, видно, чуть-чуть не рассчитал силу. А может, ты оказался чересчур живуч. Но теперь я не допущу промашки!

Он взял Отавиу под прицел и, злорадно усмехнувшись, произнес:

— Я буду, великодушен, позволю тебе попрощаться с Евой. Хочешь сказать ей что-нибудь перед смертью?

—  Да. Ты опять предала меня, Ева! Я тебя проклинаю! Ева вырвала пистолет из рук Сан-Марино:

— Позволь мне это сделать! Я сама его застрелю! Однако, завладев оружием, она направила его не на Отавиу, а на Сан-Марино.

— Убийца? Сейчас ты мне за все заплатишь! — промолвила Ева и тотчас же оказалась сбитой с ног — это Сан-Марино, понял, как жестоко он обманулся, вступил с ней в борьбу.

— Надо было пристрелить тебя в первый же вечер, как только я узнал тебя! — прохрипел он и вдруг услышал грозный голос комиссара Серафима:

—  Антониу Сан-Марино, вы арестованы! Сопротивление бесполезно!

Полицейские защелкнули на нем наручники.

— Вы ответите за этот беспредел! — гневно бросал комиссару Сан-Марино. — Я никому не прощаю насилия над собой! А ты…

Он перевел взгляд на Еву и вдруг увидел, что ее поддерживают под руки Отавиу и… Жулия. А вокруг них суетятся Шику, Раул и Алекс.

— Жулия, дочка, я ни в чем не виноват, — истошно закричал Сан-Марино. — Не верь им!

— Не смей называть меня дочкой, убийца! — ответила она. — Мой отец — Отавиу Монтана, и я горжусь им! Так же, как горжусь моей матерью, благодаря которой тебя, наконец, удалось уличить во всех твоих преступлениях…

— Ерунда! Ни у кого нет улик против меня! — самонадеянно воскликнул Сан-Марино, но комиссар ему возразил:

— Ваше признание в убийствах мы записали на видео —  и аудиопленку, а, кроме того, у нас есть достаточно свидетелей и потерпевших —  сеньора Отавиу, графини Бранденбургской. Нами доказана ваша преступная связь с бывшим комиссаром Таваресом, который был убит по вашему же приказу. И, наконец, исполнитель большинства заказанных вами убийств — Торкуату, уже вовсю дает показания! Надеюсь, это достаточное основание для вашего ареста?

—  Мы еще посмотрим, чья возьмет, — не желал смириться с поражением Сан-Марино. — Ева, Отавиу, Шику, я вас проклинаю. Жулия. Только тебя одну люблю, доченька моя!

Полицейские увели его, и Отавиу, наконец, смог перевести дух.

— Ева, прости меня, в какой-то момент я и впрямь поверил, что ты действуешь на стороне Сан-Марино. Ты была так убедительна!..

— Это ты меня прости, Отавиу, — слабым голосом ответила она. — Если бы ты знал, скольких сил стоила мне такая убедительность. Но все-таки я выдержала…

В тот же момент силы оставили Еву, она потеряла сознание и очнулась уже в машине, по дороге домой. Увидев Жулию, улыбнулась.

— Доченька моя!..

— Да, я здесь, — ответила Жулия. — И папа здесь. И Шику. Я люблю его, мы скоро поженимся! А это Раул…

— Его любит Бетти, — продолжила вместо Жулии Ева.

— И я ее люблю! Мы тоже скоро поженимся! — не растерялся Раул.

— Да-да, я всем вам желаю счастья, — сказала Ева. Мы отвезем тебя в отель, ты отдохнешь там, — ласково говорила Жулия. — С тобой какое-то время поживут Бетти и твой внук — сын Раула. Бетти ушла от мужа… А потом мы сыграем сразу три свадьбы! У Сели тоже есть жених.

— Четыре! — поправил ее Отавиу. — Мы с Гонсалой, наконец, сможем объединиться.

В таком радужном настроении они пребывали несколько дней.

Дочери, в том числе и Сели, простили Еву. Не меньшим счастьем для них стало полное выздоровление отца, о чем они узнали с большим опозданием, но тоже простили Отавиу его вынужденное притворство.

Ко всем этим радостям добавилась еще одна — долгожданная беременность Онейди.

Алекс был на седьмом небе.

— У нас родится сын, и мы назовем его Отавиу! —  радостно извещал он всех.

— А если будет дочка? — спрашивали его, и он отвечал уклончиво:

— Для девочки я еще не выбрал имени.

Между тем Ева сообщила Отавиу, что деньги, снятые когда-то со счета Григориу, она восполнила.

— Не волнуйся, это чистые деньги, — сказала она, — я заработала их честным трудом. Они по праву принадлежат тебе. А для каждой из дочерей я открыла отдельные счета. Этим невозможно компенсировать все мои грехи перед ними, но все же… Не обижай меня, возьми деньги. Я все равно скоро умру. А ты живи долго и счастливо. С Гонсалой, с нашими детьми и внуками… К сожалению, я такой счастливой старости не заслужила.

— Не казни себя, — попытался утешить ее Отавиу. — Ты нужна дочерям. А я… деньги я возьму, не расстраивайся. И, если не возражаешь, куплю дом для Алекса и Онейди. Они так много сделали для нашей семьи! А теперь у них будет ребенок, пусть они поживут, наконец, в собственном доме!

— Ты прав, — согласилась Ева. — Мне самой следовало об этом подумать. Но на меня столько всего свалилось — и радостей, и горестей…

— А горести от чего? Ты все еще любишь Сан-Марино?

— Нет, я его вычеркнула из памяти! Дело в другом… Мне горько, что я не смогу пожить рядом с девочками, не смогу увидеть их счастливыми и порадоваться вместе с ними. Мои дни сочтены, Отавиу. Потому я и решила уехать в Германию. Не хочу, чтобы девочки видели, как я умираю. Пусть они запомнят меня здоровой и красивой. Я уже и билет на самолет заказала.

— Ты даже не будешь на свадьбе Жулии? Ева, так нельзя! Не уезжай.

— Нет, я уже все решила. Я благословлю моих дочерей на счастье с их избранниками и уеду. Скажу, что должна уладить кое-какие дела. А ты не выдавай меня. Обещаешь?

—  Обещаю, — хмуро произнес Отавиу.

Прежде чем навсегда уехать из Бразилии, Ева также сочла своим долгом откровенно поговорить с Гонсалой и повиниться перед ней.

— Прости меня, — сказала она. Я причинила тебе много зла и страданий, даже сейчас, расплатившись с Сан-Марино по всем счетам, я невольно заставила страдать твоих сыновей. Сели рассказывала мне, как болезненно воспринял Тьягу арест отца.

— Да, Тьягу очень переживает. Представь, каково ему было узнать, что его отец убийца! Но все равно я благодарна тебе за помощь в аресте Сан-Марино, а моя ревность и старые обиды остались в прошлом. Главное, что я теперь могу быть спокойна за жизнь Отавиу.

— А я очень рада, что в его жизни появилась такая женщина, как ты. Отавиу замечательный. Честно говоря, я тебе даже немного завидую. Раньше я не понимала, какое это счастье — быть рядом с ним. Сан-Марино тогда затмил собой все, лишил меня разума!

— Я понимаю тебя, — вздохнула Гонсала, — Я ведь тоже когда-то любила Антониу.

— Как странно все переплелось в нашей жизни, — продолжила ее мысль Ева. — Мы с тобой обе любили Антониу, теперь ты будешь женой Отавиу, а наши дети — Сели и Тьягу

— тоже любят друг друга. Жаль, что у Бетти с Арналду все так неудачно сложилось…

— Нет, я рада за Бетти. С Раулом она будет счастлива, а мой старший сын, к сожалению, много взял от отца. Он даже арест Антониу воспринял как удачу: ведь газета и верфь оказались теперь в его руках!

Арналду действительно был счастлив, став полновластным хозяином собственности отца. Это счастье даже не смогла омрачить Бетти, когда призналась, наконец, что отец ее ребенка — Раул. Арналду отпустил ее с миром и облегченно вздохнул. Теперь он мог спокойно проводить время с Патрисией, а иногда, для разнообразия, — и с Аной Паулой, которую, как и обещал, сразу же назначил главным редактором вместо Жулии.

С его приходом в газету многие сотрудники уволились и перешли в новое издание, которое организовали Жулия и Шику на деньги, подаренные Евой. В этом издании нашлось место и для секретарши Мары, и для Лусии Элены, чего ей не смогла простить Жудити.

— Меня все предали, — жаловалась она Лидии, надеясь найти в ней союзницу. Даже эта курица Лусия Элена переметнулась к Жулии Монтана. Теперь у меня вся надежда только на тебя. Вдвоем мы сможем отбить Шику у Жулии! Ты не уезжай в Англию, зачем она тебе нужна!

— Спасибо за доверие, дона Жудити, — отвечала ей Лидия, — но в Англию я поеду. Там у меня будет интересная работа, которая как раз поможет мне забыть Шику.

В отличие от Шику и Жулии, которые теперь не расставались ни на минуту, Бетти и Раул натолкнулись на неожиданное препятствие, помешавшее их немедленному воссоединению.

Поначалу все складывалось как нельзя лучше: Раул привез к себе Бетти и сына, устроил праздничный ужин, даже успел позвонить доне Иеде и сообщить ей, что она стала не только свекровью, но и бабушкой.

— Готова поклясться, что ты женился на Бетти! На той самой девушке, которую представлял мне когда-то как свою невесту! — догадалась проницательная дона Иеда.

Раул был потрясен, а Иеда окончательно сразила его, добавив:

— Я так понимаю, как раз тогда вы и внучонка моего зачали! Молодцы! Поцелуй за меня Бетти и скажи, что завтра же я к вам прилечу.

Бетти сразу засуетилась: принимать свекровь — это всегда трудный экзамен, а особенно здесь, в холостяцкой квартире Раула, еще не обретшей черты семейного очага.

— Но ничего, скоро мы с тобой заживем как надо! Мама оставляет нам кучу денег! — сообщила она с восторженным блеском в глазах, и это привело Раула в ужас.

—  Боже мой! Опять деньги! — воскликнул он, схватившись за голову. — Это же страшно: голодранец и богачка! Вряд ли мы сможем ужиться вместе… И зачем я только с тобой связался!.. Нет, от сына я не отказываюсь, он мой, но твои взгляды на жизнь мне претят. Я должен подумать, стоит ли мне вообще на тебе жениться,

Бетти обиделась на него и, забрав сына, уехала в дом отца.

Правда, не прошло и часа, как Раул примчался следом и увез их обратно.

—  Если я когда-нибудь скажу что-то подобное о моих взглядах на жизнь, то сама же вырву себе язык! — поклялась страшной клятвой Бетти. — А квартиру мы себе все-таки купим. Скромненькую, но уютную!

Находясь в следственном изоляторе, Сан-Марино не терял времени зря и с помощью своих адвокатов готовился побег. Влиятельных людей, способных вытащить его из тюрьмы, у Сан-Марино было предостаточно как, впрочем, и денег, необходимых для подкупа тюремной охраны.

И вот как раз в тот самый день, когда Ева должна была уехать из Бразилии, у нее в номере появился Сан-Марино с пистолетом в руках и сказал:

— Вот теперь я тебя прикончу! Пойдешь со мной. И если издашь хоть один звук — мои ребята убьют твоих дочерей!

Ева молча повиновалась ему.

Взяв ее в заложники, он из машины позвонил Отавиу и велел ему тотчас же ехать на верфь.

— Только чтоб никакой полиции! Иначе мои сообщники укокошат твоих белобрысых дочерей — Бетти и Сели! А если ты опоздаешь хоть на минуту, я застрелю Еву, которую сейчас держу под прицелом!

Времени на раздумье у Отавиу не было, но перед тем как отправиться на верфь, он все же успел позвонить комиссару Серафиму, и тот приказал своим подчиненным окружить верфь Сан-Марино.

Отавиу же прибыл туда в назначенный час, и Сан-Марино, угрожая пистолетом, повел его и Еву в док, на самую верхотуру. От злобы и ненависти у него помутился рассудок. В тот момент Сан-Марино не думал о спасении собственной жизни, а страстно желал только одного: исправить свою давнюю оплошность и на сей раз сбросить Отавиу с высоты наверняка — так, чтобы тот уже не смог прийти в себя ни через восемнадцать лет, ни через сто восемнадцать.

Поднявшись на высоту и держа пистолет у виска Евы, он приказал Отавиу встать у края бетонной площадки.

— Настал час Страшного суда. Готовься к смерти, Отавиу! — зловеще произнес он. — Сейчас моя мечта осуществится, я сброшу тебя вниз!

Все так же держа Еву под прицелом, Сан-Марино вместе с ней стал осторожно приближаться к Отавиу, и тот, не выдержав, крикнул:

—Трус! Прикрываешься женщиной! Стреляй, я не боюсь тебя!

— Нет, я не буду стрелять. Я тебя сброшу! Как в прошлый раз, с балкона!

Он уже подошел к Отавиу на опасное расстояние, и тут Ева сделала неожиданный выпад в сторону Сан-Марино, столкнув его с площадки.

Но он успел схватить ее за руку, и они полетели вниз оба. Смерть настигла Сан-Марино в то же мгновение, как только он рухнул с огромной высоты на асфальт.

А Ева упала на него, смягчив тем самым удар. Очнувшись и увидев бездыханное тело Антониу, она прошептала:

— Прости, любимый… Я тоже умираю…

Ее увезли в больницу, сделали ей несколько сложных операций, и она была жива еще целых три дня, в течение которых успела попрощаться и с Отавиу, и с дочерьми, и с будущими зятьями.

А последние ее слова были обращены к Гонсале:

— Я ухожу со спокойной душой. Вверяю тебе моих детей… Ты будешь для них лучшей матерью, чем была я…

Эпилог.

Прошло еще полгода, миновали траурные дни, и однажды Жулия и Шику решили все-таки обвенчаться в церкви.

Но в ночь перед венчанием Шику дописывал важную статью и утром предъявил ее Жулии — как главному редактору.

Она, уже облаченная в свадебный наряд, деловито взяла статью, внимательно, с пристрастием прочитала ее, сказала:

— Неплохо.

Шику поморщился.

— Тебя не устраивает мой отзыв? Тогда отдай статью на суд министру печати! — недовольно бросила Жулия. —  Наверняка он скажет тебе, что ты великий журналист.

Она выглядела очень смешно — сердитая, и в подвенечном платье. Шику засмеялся, но не слишком весело.

—  Неужели мы с тобой всю жизнь будем вот так цапаться? — спросил он полушутя-полусерьезно. — Может, и в самом деле лучше отправиться к министру, а не к священнику?

— Э, нет! — погрозила ему пальцем Жулия, улыбнувшись. — Я не позволю тебе сбежать из-под венца. Мы предназначены друг другу судьбой, а от судьбы, как известно, не убежишь. Давай поторопимся, мой любимый, а то и вправду опоздаем на собственную свадьбу.

Оглавление

Эуклидес Маринью Воздушные замки. Путь к разгадке Книга 3

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35