Сочек [Василий Игнатьевич Валов] (fb2) читать постранично, страница - 4

оно… Иду раз на службу, Таня краснея подгинается:

— Жорж, тебе сподручней там: должностное лицо, узнай про сестру…

— Каку?

— В принудительном сидит… Сказывали в губернскую отправили. Узнай — правда ли нет… Передачи не принимают ей…

Смекнул, кажись, на какой сезон им надобен я:

— Ладно, — говорю…

Что ж ты думаешь?

Сличил это я в бумагах у делопута: имя, фамилия, и ахнул — Таня сестра родная той, что по секретции смарал.

Как же теперь Тане доложить?

Вернулся на хвартеру, что доложить на уме держу.

Гляжу, сидит птахой в горнице и заливается слезами.

Слова к губам присохли.

Вида не подаю.

Откуда могла дознать наперед меня… Совсем, кажись, неоткуда.

Секретное, вишь, дело-то.

— Праздник, — говорю, — Таня, паек на завтра выписали.

В критичный момент то ж в карман за словом не полезу.

Привскочит со стула да как заорет:

— Кровопиец, зверь!..

Отшвырнул размахом в сторону.

— Легче, — говорю, — на поворотах… Прикуси язык, не то язык до Губчеки доведет.

Плачет:

— Отца мово убил, подлец!..

Что Сочек — подлец, самому известно, а насчет отца усомнился еще:

— Как так?

— Сапоги, — говорит, чьи?.. Папины!

Гляжу, сапог посередь полу валяется.

Будь ты проклят, позабыл их упрятать в ящик…

— Не могу знать, — говорю, — выдали.

Знаешь, дело следователя допрашивать, судьей судить, а наше маленькое дело приводить в порядок по подписям.

Привычки нет эдакой, чтоб дознавать. Какое мне дело до отца, до матери, когда сама в наличии.

Начнем расспрашивать, заподозрят, что, дескать, чекист, а даром я в Чеке и не был никогда.

Так, стало-быть…

Укокошил тестя да своячину, — думал, ведь, с Таней жизню строить.

Может, из тех, что смарал, родные братья, отец с сыном под пулю подвертывались, да кто там дознавал, а тут вот ятно сплелись концы…

Зверь Сочек, а душу человечью в момент эдакий возымел. Стыд ли страх ли… рванулся, убежал.

Прошмыгал по городишку всю ночь. На утро в канцелярию пришел злобный. Со зла набросился на своих.

Подошел к делопуту, а подумать, в чем он повинен, когда дела таким фертом подвернулись; делопуту как дал козанками, так и свернул санки на бок.

Кому-то еще хотел морду поцарапать, да спохватились… Живо скрутили.

Просидел в сырой одиночке день, чуть с ума не съехал. Отрезвился… Ослабонили…

Летом к Тане.

Видывал ты представления на спектакле? Прихожу, как ошалелый.

— Таня, на, убей меня… Я же и сестру погубил!

Ахнула Таня, шарахнулась на пол.

Как на спектаклю водой отрезвил ее.

— Прости, — говорю, — Таня, убей меня: легче перенесть смерть…

— Уходи, — плачет…

Что ж… ушел…

Обсудили видно и меня заглазно. Закрытым решили судьбу. Приказали ехать на фронт. Смирился нутром, говорю:

— Не позор на фронт, потому за диктатуру немало погубил душ, а свою теперь с охотой…

До отправки зашел к Тане будто за монатками. Спросил:

— Как же сапоги признали?

— Дядя, — говорит, — доглядел: в голенищах под подклейкой нашел папино письмо.

На сличение вытащила споднизу сундука карточку. Гляжу, в чине капитана, обличие того. Тут же Таня и сестра та…

Так схожи друг на друга: не отличишь. Просит напоследок меня Таня:

— Сведи, где убита сестра…

Почему не так: свел, как и сестру, да укатил на фронт…

Круто оборвав, Сочек ушел.

Оставшись один, перебирая на полке, наткнулся на книгу, взятую у Сочка:

Достоевский. На полях между частями прочитал корявую надпись: «Татьяну Андреевну Лопатину сопсвеноручно убил, потому что сильно любил, а любовь — серьезная штука.

Егор Сочек».