Черная полоса (СИ) [Звездопад весной] (fb2) читать онлайн

========== 1 ==========

Лешка воткнул вилку в удлинитель, надел рабочие рукавицы из тонкого прорезиненного трикотажа и уселся на низенький чурбан. Управлять дровоколом оказалось просто: левая рука на рычажке, правая — на кнопке. Нажимаешь одновременно — мотор жужжит, гигантский поршень толкает полено вправо, насаживая его на колун. С самыми толстыми поленьями было сложно, они пытались скособочиться и выскочить из-под поршня, но Лешка приноровился удерживать их на месте коленом. Куча готовых дров росла, и Лешка продолжал работать, все больше поддаваясь азарту. Сначала Лешку немного обидело, что дядя не услышал шум мотора и не вышел полюбоваться на трудолюбие племянника, но потом он решил, что так даже лучше, пусть будет сюрприз. Здорово, если удастся закончить за вечер и сложить дрова в поленницу, вот дядя удивится…

Лешка подобрал очередное полено, довольно небольшое, его будет достаточно расколоть пополам. Дровокол зажужжал, поршень насадил полено на колун и остановился. Так иногда выходило, если полено попадалось слишком жилистое или слишком короткое. Дядя иногда подкладывал сзади еще один чурбачок, чтобы подтолкнуть полено дальше, но чаще он просто снимал его с колуна и разламывал. Это выглядело внушительно, как Самсон, разрывающий пасть льва. Конечно же, так намного проще, чем вставать, искать подходящий чурбачок, снова запускать механизм и наблюдать, как он с черепашьей скоростью добивает упрямое полено.

Лешка решительно сдернул полено с колуна. То есть попытался сдернуть, но оно вцепилось намертво. Лешка схватился обеими руками и кое-как стащил полено. Оно тут же захлопнуло челюсти примерно на четверть. Лешка, державший расколотые половинки обеими руками, поморщился, пытаясь красивым жестом «разорвать пасть», но силы явно не хватало. Надо переместить руку чуть подальше. Что-то там вспомнилось из физики про закон рычагов. Кажется, если силы не хватает, надо переместить руки подальше от центра, чтобы прилагать меньшее усилие? С физикой у Лешки было так себе, но это казалось логичным. Убрав левую руку, он перехватил ею самый конец отколотой половины полена и приготовился проделать то же самое с правой, но пасть немедленно сомкнулась вокруг нее.

Что за черт? Лешка попытался раздвинуть сомкнутую расщелину одной левой, но ничего не получилось. Правая рука налилась болью. Лешка прижал было полено к дровоколу, но не хватало опоры, чтобы провернуть это дело, полено скользило и еще сильнее вгрызалось в правую руку, вернее, только в средний палец, как раз на границе первой и второй фаланги. Лешка попытался зажать полено между ног, но быстро понял, что в неудобной позе на низком чурбаке от этого не будет толку. Поспешно вернул полено на дровокол. Если снова насадить его на колун, щель станет шире, можно будет освободиться…

Лешка нажал левой рукой на рычаг. Мотор зажужжал, но поршень не сдвинулся с места. Отпустил рычаг, вдавил кнопку — ничего. Попробовал нажать кнопку ногой, но не вышло: ботинок не попадал в выемку. Нажал кнопку рукой, скособочился, пытаясь найти ногой рычаг. Надавил на него. Мотор зажужжал, поршень медленно поехал вправо. Нога соскользнула, и поршень с явным удовольствием поехал назад, наслаждаясь Лешкиной паникой. Палец пульсировал. Надо стащить ботинок, нажать еще раз, всё получится, дядя не узнает, неловкости можно избежать… Но что-то подсказало Лешке, что пора сдаваться. Только бы дядя был дома! А вдруг он ушел, а Лешка не заметил? Придерживая полено левой рукой и пытаясь хоть немного ослабить давление, он неловко поднялся и побежал к дому. Кое-как открыл дверь локтем, задумался о том, что сейчас вломится в гостиную в грязных ботинках, но было уже не до этого. В данный момент он чувствовал только огромное облегчение, потому что дядя сидел на диване, прижимая к уху телефон.

— Вот, — пролепетал Лешка, протягивая руку с поленом. — Быстрее, пожалуйста…

Несмотря на косо сформулированную фразу, дядя понял. Видимо, рука, застрявшая в полене, говорила сама за себя. Придерживая телефон плечом, он ухватил полено сильными пальцами — и на секунду Лешка почувствовал, как испаряется надежда.

— Не получается, — в панике прошептал он, тщетно дергая рукой.

И в ту же секунду полено соскочило. Лешка стянул рукавицу, ожидая увидеть кровавое месиво, но палец выглядел вполне целым. Только опух и немного посинел, а на сгибе белела довольно глубокая вмятина.

— К гидравлике нужно относиться с уважением, — сказал дядя, бросив короткий взгляд на палец и тут же переключая внимание на телефон: — Да, я по поводу кабельного, здравствуйте.

Продолжая говорить, он встал, взял Лешку за плечо и повел на кухню, где включил холодную воду и сунул поврежденный палец под струю. Лешка замер над раковиной, а дядя снова вернулся в гостиную.

Болезненная пульсация понемногу утихла, и теперь к горлу подступила тошнота. Лешка выключил воду и тяжело опустился на стул, чувствуя, что вполне может потерять сознание. Пульсация, ушедшая из пальца, оказывается, просто переместилась куда-то за барабанные перепонки и теперь усилилась. Лешка слышал, как шумит кровь, циркулируя во всем его теле. Посмотрел на палец, вдруг осознавая, что мог остаться без него. Как глупо! Потеря части тела всегда казалась Лешке крайне пугающей, и вот теперь он сам чуть не отхватил себе полпальца.

Немного придя в себя, Лешка вернулся в гостиную. Дядя уже закончил разговор и отложил телефон в сторону. Теперь он с преувеличенным интересом рассматривал полено, аккуратно прислоненное к журнальному столику. Лешка сглотнул, отчаянно желая провалиться сквозь землю.

— Очухался? — спросил дядя.

Лешка кивнул, и дядя тоже кивнул, будто бы довольный этим ответом. А потом сказал всего два слова, от которых сердце Лешки подскочило к горлу и сразу же камнем ухнуло вниз:

— Снимай штаны.

Лешка помотал головой, сделал маленький шаг назад и замер. Это невообразимо, несправедливо, стыдно, просто невозможно, в конце концов.

— Я же помочь хотел! — воскликнул Лешка обиженно.

— Меня не волнует, чего ты хотел. Важно то, что ты сделал. Ты включил дровокол без спросу и чуть не остался без пальца. Снимай штаны.

— Не надо, — сказал Лешка.

— Тебе помочь или сам?

Лешка подавил панический всхлип и пробормотал:

— Сам…

Он кое-как расстегнул джинсы негнущимися пальцами — казалось, что в полене застряли все десять, а не один — и застыл, не зная, куда девать глаза.

— Всё-таки придется помочь, — сказал дядя, подходя и спуская его джинсы до колен.

Лешка воспротивился было, но тут же опустил руки. Если отбиваться, будет еще унизительнее.

Путаясь в джинсах, Лешка подчинился дядиному приказу, подошел к креслу и перегнулся через мягкий подлокотник, понимая, что с трусами скоро тоже придется распрощаться, но радуясь, что они пока еще на месте.

Зажмурившись и вжимаясь лбом в плюшевое кресло, Лешка слушал, как дядя расстегивает и вытаскивает из брюк ремень. Это не на самом деле, этого не может быть, это не по-настоящему…

Ремень с противным свистом рассек воздух, и Лешка дернулся, против всякой логики надеясь если не слиться с креслом полностью, то хоть увеличить расстояние между собой и неминуемым ударом. Боль, возможно, отсроченная на тысячную долю секунды, все же настигла его — слишком быстро, он был совершенно не готов, это уже ни в какие ворота не лезет, нельзя же так, невыносимо — и вырвала крик, который Лешка с радостью подавил бы. Если уж это происходит, то надо хотя бы вытерпеть с честью, как терпят издевательства врагов герои любого хорошего боевика. Это же так просто — стиснул зубы и молча превозмогаешь, пока тебя топят, подвешивают и бьют током. Ну, застонать иногда можно, если уж совсем плохо. Вот только Лешка в герои боевиков явно не годится…

Вторым ударом обожгло поверх первого, Лешка совсем позорно взвизгнул и попытался прикрыться рукой.

— Руку убери.

Лешка не послушался и почувствовал, как его хватают за запястье, прижимая отчаянно растопыренную ладонь к пояснице. Следующий удар вышел каким-то более злым и хлестким, и Лешка завопил:

— Не надо!

Мысли смешались, осталась только жгучая боль. Где-то там, далеко, Лешка — а вроде бы и не он, очень уж далеко — частил:

— Не надо, не надо, не надо!

Как будто не было других слов, как будто это заклинание могло как-то помочь.

Оно не помогало. Ремень все хлестал и хлестал, и промежутки между вспышками боли были ничтожно малы, их едва хватало на судорожный вдох. Лешка задыхался, как рыбка на суше, но дядю это не волновало. Он остановился лишь для того, чтобы сдернуть Лешкины трусы, и со следующим ударом Лешка осознал, насколько они его защищали. Стыд давно отступил, Лешку не волновало, что он светит голым задом, но вот усиление боли очень волновало, потому что куда уже сильнее, если он уже умер от этой нестерпимой боли, совсем умер давным-давно, как же больно, это никогда не прекратится, даже смерть не прекращает боль, больно, не надо, не надо…

Что-то из этого он, наверное, выкрикивал вслух — или сдавленно мычал в плюшевое кресло, способность слышать себя куда-то отступила.

Лешка каким-то образом упустил момент, когда порка прекратилась. Первым сквозь постоянную пылающую завесу боли прорвался горьковатый вкус плюша. Потом Лешка почувствовал щекой мокрое пятно: то ли слюни, то ли слёзы натекли на обивку, тут разве поймешь. Ощутил непривычную легкость в запястье, которое уже никто не сжимал. И только потом осознал, что так и валяется беззащитным голым задом кверху.

Лешка поспешно вскочил, неловко натянул трусы и джинсы, решился поднять голову.

Дядя невозмутимо заправлял в брюки ремень, и Лешку пронзила резкая обида. За что его так? Он и без того уже пострадал, перепугался, чуть не лишился пальца, а тут еще и это… Быстро, пока дядя не остановил его, Лешка отступил в коридор и почти бегом достиг крошечной комнатки, служившей его временным пристанищем. Там он бросился на кровать и всхлипнул, обняв подушку.

Где-то за стенкой раздавались дядины шаги, но в комнату он не входил. Лешка так и лежал на животе, вцепившись в подушку и горюя по своей навеки утраченной нормальной жизни. Всё пошло кувырком, абсолютно всё.

Спустя какое-то время дверь приоткрылась. Дядя, совершенно не понимая, что Лешка прямо сейчас желает ему сгореть в аду, сказал:

— Хватит уже себя жалеть.

Лешка не глядя потянул на себя одеяло, с головой накрылся им и прижался к стенке, судорожно всхлипывая. Желание попросить дядю уйти боролось с решением никогда больше с ним не разговаривать.

— Что, в первый раз, что ли? — после неловкой паузы спросил дядя.

В ответ Лешка разрыдался еще пуще, уже не в силах сдерживаться.

— Блин. Предупреждать надо…

Дверь тихонько закрылась.

Лицо у Лешки давно распухло от слёз, дышать приходилось через рот, а запас рыданий не истощался. Видимо, организм решил выплакаться за всё сразу, раз уж полилось через край. Злость на дядю незаметно отступила, растоптанная опустошающим ощущением полного одиночества. Лешка так и уснул, цепляясь за подушку, пытаясь выжать из нее хоть каплю поддержки и утешения.

Проснувшись, он даже не открыл глаза. Просто лежал, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, что больше болит: душа или тело. Выходило, что душа.

Комментарий к 1

Как вы уже поняли, автор прищемил палец поленом. Да-да-да, такая вот у меня муза: суровая и заботливая одновременно.

========== 2 ==========

Лешка звал дядю просто дядей, не добавляя имени, как раз потому, что действительно приходился ему родственником. Называть его дядей Сашей было бы так же глупо, как называть маму мамой Таней. К тому же в жизни Лешки хватало всяких дядь с именами: дядя Толик, дядя Валера, дядя Виталик… Эти задержались дольше остальных, а было еще немалое количество промежуточных. Все они мгновенно становились «дядями», и это было неуместно и глупо, но так полагалось. Почему-то не придумали для них отдельного слова, которое было бы еще и вежливым обращением. Дядю Толика можно было, наверное, с натяжкой назвать отчимом, но не обращаться же так к человеку. Лешка предпочел бы имя и отчество, но маме это казалось слишком формальным (а просто имя — слишком фамильярным), поэтому все мужчины, заинтересованные в маме и плевать хотевшие на Лешку, назывались дядями, даже если задерживались всего на пару недель.

Вообще-то и родной дядя в жизни Лешки раньше не участвовал, но Лешка всё понимал: сложная ситуация, с мамой папины родственники никогда не ладили. И всё же кровное родство придавало стабильности, семья — всегда семья, даже если не общаться с ней годами. Так говорила мама, и до вчерашнего дня Лешка ей верил. Если этот молчаливый замкнутый человек — брат отца, то он Лешкин дядя, и пусть Лешка видит его впервые. Лешка безропотно принял тот факт, что дядя живет совершенно один посреди леса, что он постоянно занят своей работой, что не обращает на племянника особого внимания. Они — семья.

Но с семьей так не поступают, и Лешка отчаянно хотел выразить свой протест, возмутиться, объяснить этому пещерному человеку, что с ним так нельзя. А еще он хотел вернуться домой и никогда больше не видеть ни дядю, ни его мрачную обитель, ни проклятый дровокол. Или хотя бы не покидать никогда комнату, остаться навсегда под одеялом, перестать существовать. Последний вариант был пока что самым простым в исполнении, хотя Лешка и понимал, что долго так не протянет.

Это добровольное заключение продлилось недолго. Дядя вошел в комнату через несколько минут после Лешкиного пробуждения и бесцеремонно стянул с него одеяло. Лешка попытался было спрятать голову под подушкой, но дядя возмутился:

— Что за детский сад!

Лешка развернулся и спросил, сверля дядю злыми красными от слёз глазами:

— Чего вы от меня хотите?

— Поговорить хочу.

— А я не хочу, — отрезал Лешка.

— Повежливее. Ты всё еще гость в моем доме.

Лешка промолчал, чувствуя, что ничего вежливого сказать не может, а усугублять ситуацию не хочет.

— Может быть, я вчера поторопился, — сказал дядя, и Лешка приготовился уже принимать извинения, но дядя продолжал: — Если бы я знал, что тебя никогда раньше не наказывали, рассказал бы тебе сначала, что к чему. Но лучше поздно, чем никогда, правильно?

Лешка молчал.

— Пока ты здесь, я за тебя отвечаю, — продолжал дядя, не обращая внимания на отсутствие ответа. — И я буду тебя воспитывать так, как посчитаю нужным.

— Я не хочу, — сказал Лешка, чувствуя, что пора уже об этом прямо заявить.

— Тогда веди себя как следует.

— Я и так… — начал было Лешка.

— Не спорь. Ты подверг свое здоровье риску, я тебя за это наказал. Сделаешь так еще раз — снова получишь. Вопросы?

— Я просто помочь хотел, я не знал, — звенящим от напряжения голосом сказал Лешка.

— Не знал. Ты городской ребенок, ты можешь не знать, как работает дровокол, — кивнул дядя. — И наказал я тебя не за незнание, а за то, что ты сунулся в воду, не зная броду. Слышал такое выражение?

— Слышал, — мрачно ответил Лешка и тут же перескочил к следующему пункту своего протеста: — Я не хочу у вас жить.

— У меня тоже были другие планы на лето, — равнодушно сказал дядя, — но раз уж так вышло, предлагаю покориться судьбе. На этот случай тоже есть пословица: худой мир лучше доброй ссоры. Ты можешь, конечно, бунтовать, а я могу тебя за это лупить, но ни одному из нас это не понравится. Кстати, ты не совсем безнадежен. Во-первых, надел рукавицы, во-вторых, сообразил позвать на помощь. Я это учел.

Учел. То есть это еще с учетом смягчающих обстоятельств было? Лешка совсем поник.

— Вообще-то надо бы запретить тебе приближаться к дровоколу, — продолжал дядя. — Но, раз ты хотел помочь, я научу тебя им пользоваться.

Лешка собирался было сказать, что и близко не подойдет к дровоколу, но сдержался. Насчет войны дядя всё же прав, лучше не нарываться. Проглотить гордость, затаиться и просто пережить это недолгое время, оставшееся до возвращения домой.

— Ну что, мир? — спросил дядя, и Лешка нехотя кивнул.

На самом деле всё было не так уж и плохо. Только в самом начале Лешке пришлось пересиливать себя, а потом он втянулся. Дядя рассказал ему, что полено лучше класть сучьями в сторону колуна, долго и в подробностях объяснял принцип работы гидравлического пресса, и Лешке было даже приятно, что с ним разговаривают, чему-то учат, не отмахиваются. Но потом, когда от теории перешли к практике, оказалось, что сидеть на жестком чурбаке после вчерашнего ужасно больно, и это не давало забыть. Складывая дрова в поленницу, Лешка с грустью подумал, что все равно немедленно уехал бы домой, если бы только мог. Ну его к черту, этот худой мир.

========== 3 ==========

Уже почти неделю дядя только и делал, что работал, запершись у себя, и Лешка изнывал от скуки. Интернет почти не ловился, а телевизор у дяди был древний, с невообразимо скучными каналами и ужасным качеством изображения. В лес ходить дядя не разрешал (не очень-то и хотелось!), во дворе негде было даже погонять мяч (кстати, самого мяча тоже не было). Поэтому, когда однажды утром дядя объявил, что собирается ломать старую лестницу, Лешка с радостью вызвался помочь. Правда, к электропиле дядя его и близко не подпустил, но выдергивать прогнившие ступеньки ломом было тоже неплохо.

С лестницей вскоре было покончено, оставалось только погрузить доски на прицеп и увезти на свалку. Лешке это показалось глупой тратой времени и денег: можно же просто сжечь доски во дворе или распилить на дрова, зачем их куда-то увозить? Но оказалось, что не всё так просто. Доски какие-то там импрегнированные, при сгорании выделяющие ядовитые вещества. Пока дядя объяснял ему это, Лешка подхватил первую доску и собрался было отнести ее к прицепу.

Дядя жестом остановил его, посмотрел сначала на доску в Лешкиных руках, потом на самого Лешку. Помолчал немного, видимо, ожидая, что Лешка сам сообразит, но потом всё же сказал:

— А если подумать?

Лешка тоже посмотрел на ощетинившуюся длинными кривыми гвоздями доску и непонимающе нахмурился.

— Если ты сейчас споткнешься, что будет? — терпеливо спросил дядя.

— Не споткнусь, — обиделся Лешка.

— Неправильный ответ. Попробуй еще раз.

Лешка почувствовал, как в нем закипает раздражение. Он же не маленький, в конце концов… Дядя выжидающе уставился на него, и Лешка понял, что от него действительно требуется ответ.

— Если я сейчас споткнусь, то напорюсь на гвозди и поранюсь, — с мрачной покорностью сказал он.

— Вывод?

Лешка молча перевернул доску гвоздями вниз. Дядя кивнул, хлопнул его по плечу, подхватил несколько досок из кучи и зашагал с ними к прицепу. Лешка задумчиво посмотрел ему вслед. Это что, похвала была?

Какое-то время они работали молча, а потом дядя спросил:

— Матери звонил?

— Звонил.

— Что говорит?

— Вам-то что?

— Алексей, — спокойно сказал дядя, бросив на него короткий выразительный взгляд.

— Говорит, что соскучилась, — соврал Лешка.

На самом деле мама сказала, когда он попросился домой: «Не до тебя сейчас, Лешка, не выдумывай». И ни словом не намекнула, что скучает, не поняла по его голосу, как ему плохо, не поддержала, не утешила.

Дядя как-то непонятно хмыкнул и с преувеличенной небрежностью зашвырнул доски на прицеп. Он сам тоже звонил маме, Лешка это знал, но никогда не слышал, о чем они говорили. По какой-то причине это всегда происходило в его отсутствие.

Задумавшись обо всём этом, Лешка попытался положить доску на прицеп, но она цеплялась за что-то и никак не хотела ложиться ровно. Лешка надавил изо всех сил, и доска вдруг нырнула почти на самое дно. Лешка на секунду потерял равновесие и дернулся назад, распрямляясь, чтобы не упасть. Что-то рвануло левое предплечье. Лешка глянул вниз и вспомнил, как описывалось такое ощущение в какой-то книге. Будто просто собирался почесаться, а нащупал у себя здоровенную опухоль. Вот и Лешка сейчас собирался просто посмотреть, за что он там зацепился. Он не собирался видеть огромный ржавый гвоздь, распоровший кожу и противно просвечивавший сквозь нее.

Дальше Лешка соображал быстро. Дядя предупреждал, что с гвоздями нужно быть осторожнее, Лешка не послушал. Результат налицо, вероятные последствия предугадать легко. Особого шума не было, дядя сейчас собирается взять из кучи очередную порцию досок, он повернут к прицепу спиной, но это долго не продлится. Значит, шанс есть, но нужно действовать быстро. В конце концов, это всего лишь гвоздь. Да, большой, но сидит неглубоко, наверное, даже крови не будет. Один аккуратный рывок — и всё. Лешка инстинктивно придержал правой рукой кожу, натянутую гвоздем, а левую быстро и ровно дернул, освобождаясь из ловушки. Из-за скачка адреналина боли почти не было, только оглушающая пульсация где-то в горле. На ране нехотя проступили темные капельки крови. Лешка шепотом выругался и поспешно потянул вниз закатанный до локтя рукав.

Успел.

Лешка предельно аккуратно подтащил к прицепу очередную доску — гвоздями вниз, как и положено. Раненое предплечье теперь немного болело, но это ерунда, пройдет.

— Алексей! — окликнул его дядя.

Лешка обернулся.

— Ты что, в краску влез?

Сначала Лешка не понял. Потом опустил глаза и увидел расплывшееся на светлом рукаве пятно.

Сказать было нечего. То есть можно было, наверное, сделать невозмутимое лицо, сказать, мол, да, где-то измазался, сбегать в дом и переодеться, залепив заодно рану пластырем, но Лешки на это уже не хватило. Он остановился и позволил дяде подойти и разглядеть пятно поближе.

Дядя решительно взял его за руку и закатал рукав, обнажая рану, выглядевшую почему-то намного хуже, чем сразу же после изъятия гвоздя. Теперь канавка, пропоротая вдоль предплечья, налилась кровью и кое-где посинела. Вокруг были неряшливые бурые пятна — это из-за трения о рукав при ходьбе.

— Гвоздь? — спросил дядя.

Лешка с несчастным видом промолчал.

— Алексей, — с чувством сказал дядя, будто выругался его именем.

Так и держа Лешку за рукав, он повел его к машине.

— Куда мы? — спросил Лешка.

— За уколом от столбняка.

Лешка поморщился. Уколы он не любил. Впрочем, это всё равно лучше, чем ремень. Намного лучше. Но всё же это было глупо, и Лешка попробовал было запротестовать:

— Не надо мне никаких уколов!

— Предпочитаешь умереть в корчах?

Дядя молчал всю дорогу, а в травмпункте говорил о Лешке, но не с ним. И всю обратную дорогу он тоже молчал, что заставило Лешку заподозрить, что укол — это всего лишь прелюдия.

Когда они вернулись домой, молчание наконец прервалось.

— Рассказывай, — сказал дядя.

— Что рассказывать?

— Где поранился, почему скрыл — всё рассказывай.

Вот этого Лешка не любил. Зачем спрашивает, если и так знает? Чтобы унизить, вот зачем. Решив, что отмалчиваться — себе дороже, Лешка всё же ответил:

— За гвоздь зацепился.

— Почему?

Лешка раздраженно передернул плечами. Понятное дело, что зацепился он случайно, но дядя явно спрашивал не об этом.

— Не заметил. Отвлекся.

— Почему сразу не рассказал?

Лешка сердито всхлипнул:

— Вот поэтому. Потому что вы сразу… А я не хочу. Я вам вообще ничего никогда рассказывать не буду.

Дядя понимающе кивнул.

— По-твоему, я несправедливый?

Лешка промолчал, сверля его злым взглядом и пытаясь дышать ровнее. На самом деле он чувствовал себя виноватым, но ни за что не признался бы в этом. В конце концов, это дядя виноват, что Лешка не хотел ему рассказывать.

— Вот ты говоришь, отвлекся, гвоздь не заметил. Это тебя оправдывает, да? — спросил дядя.

— Я же не специально! — отчаянно воскликнул Лешка. Глухой он, что ли?

— Не специально. А в следующий раз отвлечешься и так же не специально сунешь руку под циркулярку. Хорошо получится?

— Не суну… По-вашему, я совсем дурак?

— Не в одном конкретном примере дело, Алексей. Видел когда-нибудь людей без пальцев?

— Видел.

— Как считаешь, многие из них покалечились специально?

— Я не подумал, — мрачно сказал Лешка.

— В следующий раз подумаешь, — пообещал дядя. — Насчет столбняка объяснять надо?

— Не надо.

— Ну, раз всё понятно…

Дядя стал расстегивать пряжку, и Лешка не выдержал:

— Не надо ремнем!

— Не надо, говоришь? Ну, вообще-то можно и не ремнем. Поиграем в компромисс, — легко согласился дядя.

И что-то в его голосе подсказало Лешке, что дело дрянь.

Дядя выдернул из розетки шнур от ноутбука и обернулся к Лешке:

— Штаны не снимай пока.

Лешка почувствовал, как противно слабеют ноги. Он сел было на диван, опасаясь, что сейчас упадет, но дядя остановил его:

— На кресло давай.

Лешка понял, что его приглашают не сесть, и покорно перегнулся через подлокотник. Он попытался утешить себя тем, что через одежду будет не так больно. Да и вообще — в этот раз он хотя бы знает, что его ждет, и знает, что сможет это выдержать.

Оказалось, ничего он не знал. Боль от шнура была совсем не такой, как от ремня. Пробрало намного интенсивнее, будто тугой узкой струей жидкого пламени облило. Лешка замычал, прикусив запястье и отчаянно стараясь не вопить в голос. Еще не погасла первая полоса, а рядом сразу же зажглась вторая, и прямо на пике боли — третья. Лешка отчаянно замолотил ногами и попытался прикрыться рукой. Шнур свистнул в четвертый раз, но в последний момент промахнулся, Лешка почувствовал волну воздуха ладонью.

— Убери руку.

Лешка не послушался.

Дядя задумался ненадолго и велел:

— Встань-ка.

Лешка встал.

— Руку вытяни.

Лешка подчинился, понимая, что бунтовать уже поздно.

— Держи ровно.

Дядя несильно размахнулся и хлопнул Лешку шнуром по ладони. Лешка вскрикнул, отдергивая руку, и тут же вернул ее на место, зажмурившись, чтобы не видеть, как взвивается в воздухе шнур. Но удара не последовало. Дядя дождался, пока Лешка на него посмотрит, и сказал:

— Больше руки не подставляй. Не хочу, чтобы тебе было больнее, чем нужно.

Слёзы давно катились по щекам, но Лешка только сейчас их заметил и утерся рукавом.

— Ложись, мы еще не закончили.

Лешка вернулся на ненавистное кресло и закрыл глаза, отчаянно надеясь, что дядя не заставит его снимать штаны.

Не заставил.

Следующие удары легли аккуратно и равномерно, с промежутками, позволяющими прочувствовать боль и немного отдышаться. Лешка их не считал, полностью сконцентрировавшись на том, чтобы лежать ровно и не орать слишком уж громко. Очередной промежуток затянулся, и Лешка решил было, что уже всё, но его надежды рухнули от одной короткой фразы:

— А вот теперь штаны расстегни.

Лешка чуть было не захныкал, что больше не выдержит, но вдруг почувствовал прилив злости на самого себя. Зачем было так небрежно запихивать доску? Зачем было прятать рану? Сам же во всём виноват… Он резким движением расстегнул ширинку и почувствовал, как дядя спускает с него штаны вместе с трусами.

— Просто для сравнения, — сообщил дядя, и шнур со свистом стегнул Лешку по голому заду.

Лешка заорал и схватился обеими руками за пылающую кожу, то ли чтобы защититься, то ли чтобы облегчить боль. В этот момент он твердо решил, что руки не уберет, даже если их за это отрежут.

— Всё.

Лешка разрыдался, чувствуя огромное облегчение. И дело было даже не в том, что наказание закончилось. Каким-то непостижимым образом ушло чувство вины, терзавшее его с того самого момента, как он решил самостоятельно вытащить гвоздь из руки.

Быстро исчерпав запас слёз и отдышавшись немного, Лешка поднялся и обнаружил, что дядя уже вернул шнур на место и куда-то вышел. Лешка неожиданно для себя огорчился, но дядя вскоре вернулся с полной корзиной дров, присел на корточки у камина и принялся выгребать золу. Лешка подошел и нерешительно замер. Дядя заметил его, встал и спросил:

— Чего тебе?

— Я больше не буду, — прошептал Лешка.

Дядя молча взъерошил ему волосы и вернулся к своей золе.

Комментарий к 3

И если вы думаете, что у автора сейчас не болит рука от экспериментов со шнуром, то вы очень плохо знаете автора… Матчасть - наше всё))))

========== 4 ==========

Как следует всё обдумав, Лешка пришел к выводу, что сможет дотянуть до возвращения домой без дальнейших приключений. Надо всего лишь проявить осмотрительность и пореже попадаться дяде на глаза. Это не так уж и сложно. Если проводить как можно больше времени в своей комнате, риск влипнуть в неприятности снизится практически до нуля.

Поэтому Лешка соврал, что у него болит голова, когда дядя позвал его в лес за ягодами. Поэтому не предлагал помочь, когда дядя строил новую лестницу. Поэтому проводил дни в кровати, читая найденные в шкафу книги. И если дядя и думал, что Лешка на него обиделся, вслух он об этом не говорил.

Вообще-то он почти ничего вслух не говорил и, кажется, даже не заметил бы, если бы Лешка взял и испарился. Это было немного досадно, но Лешке казалось, что он понимает: дядя совсем одичал в своем лесу и не привык, что в доме есть еще кто-то. И пускай. Чем меньше они друг друга беспокоят, тем лучше.

Мама теперь почти никогда не звонила первой, а на Лешкины звонки часто не отвечала. Если он спрашивал у нее об этом, она становилась нервной и резко переводила разговор на другую тему, фальшиво смеялась, рассказывала дурацкие сплетни, до которых Лешке не было дела, а потом прощалась, ни разу не сказав, что скоро за ним приедет.

Лешке ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, но Олег, его единственный друг, еще зимой переехал, и связь, поначалу поддерживаемая через соцсети, как-то незаметно умерла своей смертью к середине весны, а ни к кому из товарищей по онлайн-играм Лешка с такими проблемами обратиться не мог. Он был совершенно один.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как Лешка напоролся на гвоздь, и его план работал. Конфликтов не было, потому что они с дядей почти не разговаривали и только изредка ужинали вместе. Нет, не вместе, а одновременно. В основном Лешка перебивался бутербродами, совершая вылазки на кухню, когда точно знал, что дядя не там. Но иногда дядя отрывался от своей работы (кстати, Лешка так и не понял, в чем именно она заключается, да его это и не интересовало) и что-нибудь готовил, и тогда совместных ужинов избегать не удавалось. Если дядя первый с ним заговаривал, Лешка отвечал вежливо и немногословно. Но в основном они молча смотрели по телевизору какую-нибудь дичь вроде местных новостей, потом Лешка мыл посуду и удалялся в свою комнату. Всё шло хорошо.

А потом Лешка разбил стакан.

Странно, как много осколков получается из одного маленького стакана. И какую большую поверхность они могут покрыть. И как короткий полет из руки до деревянного пола превращает целую, крепкую вещь в бесполезное ничто.

Лешка смотрел на осколки, понимая, что разбил не только стакан, но и весь свой идеальный план.

Дядя обернулся на звон, вынул из выдвижного ящика пустой пакет и протянул его Лешке:

— Собери осколки. Осторожно, не порежься.

И Лешка был осторожен. Кажется, он собирал осколки целую вечность, поднимая каждый с предельной аккуратностью, чтобы не усугубить ситуацию. И чтобы хоть немного оттянуть неминуемое.

Собрав всё, он поставил пакет на стол, несколько раз пропылесосил пол и был в конце концов вынужден признать, что уборка окончена.

— Всё, — с убитым видом сообщил он.

— Не порезался?

— Нет.

— Хорошо.

Лешка ждал, но больше ничего не происходило. Дядя, переключивший было внимание на телевизор, снова повернулся к Лешке:

— Не надо на меня так смотреть.

Лешка поспешно опустил глаза и пробормотал:

— Извините.

— За стакан? — удивился дядя.

Лешка вообще-то извинялся за то, что посмел смотреть без разрешения, но ему подумалось, что и за стакан извиниться не помешает, поэтому он кивнул.

— Ерунда, бывает. Ты же не специально?

Лешка замотал головой.

— Ну и всё, проехали. Только пакет отнеси на помойку.

Лешка подхватил пакет и поспешил с ним на улицу.

— Осторожнее! — крикнул ему вслед дядя, и Лешка послушно замедлил шаг: не хватало еще споткнуться и всё испортить.

Дотащив пакет до мусорного бака, Лешка наконец позволил себе выдохнуть. Кажется, обошлось. Может, дядя не такой уж и зверь. Конечно, у Лешки все еще мурашки пробегают от одного его пристального взгляда, но план снова в действии.

Лешка открыл дверь, понимая, что надо вернуться на кухню и домыть посуду, а потом можно будет спрятаться у себя и провести остаток вечера с книгой. Если повезет, дяди на кухне уже не окажется, не придется с ним разговаривать…

Дядя сидел на диване в гостиной, держа в руке телефон. Лешка собирался было прошмыгнуть на кухню, но неожиданно для себя остановился. Экран еще не успел погаснуть, и дядя сидел неподвижно, не убирая телефон и глядя куда-то сквозь него, как будто пытался решить, что делать дальше, и завис.

Наверное, Лешка сразу понял, что что-то не так, но просто не успел об этом подумать. Мозг вообще работает очень медленно, замечая внезапное изменение. Регистрирует нестыковки, но не может выстроить вокруг них логические цепочки. Вот и сейчас Лешкин мозг, еще не поняв, что кроется за всем этим, почему-то зацепился за совершенно крошечное, не имеющее значения несоответствие. Дядя ведь зовет его исключительно Алексеем, а теперь вдруг сказал:

— Плохи дела, Лешка…

========== 5 ==========

Как Лешка ни старался сосредоточиться, суть происходящего ускользала от него. Казалось, будто его жизнь снимает не очень умелый оператор, постоянно делающий акценты не на том. Хотя суть была ясна, Лешка совершенно упустил из виду, что же именно сказал дядя, так что не было возможности мысленно прокручивать эти слова снова и снова, пытаясь найти в них какую-то лазейку. Зато Лешка во всех подробностях рассмотрел экран телефона со скучной космической заставкой (19:27 вторник 11 июля) и пуговицы на дядиной темно-зеленой рубашке. Обычные скучные пуговицы, песочные с темными разводами. У одной был немного стесан край.

Дядя что-то говорил, Лешка, кажется, тоже, но слова просто текли мимо, не задерживаясь в памяти. Мерзли руки, и об этом Лешка тоже, наверное, сказал вслух, потому что дядя — в какой именно момент он встал с дивана, сходил на кухню, включил чайник? — поставил перед Лешкой чашку с чаем. Лешка сел на диван и послушно обхватил чашку обеими руками, и вихрь бессловесных мыслей стал укладываться.

— Пей, — сказал дядя.

Чай оказался очень сладким и крепким.

— Я ничего не чувствую, — растерянно сказал Лешка.

— У тебя шок. Пей чай.

Это было просто. Пить чай — просто. Непонятная замороженность оставалась, она отдавалась холодом в трясущихся руках и мертвым безразличием в мыслях.

— Она не говорила… Почему она не говорила? — спросил Лешка.

— Не хотела, — пожал плечами дядя.

— Вы знали?

— В общих чертах.

Лешка не плакал, слёзы сами по себе текли, оставляя на щеках влажные бороздки, но он не плакал, потому что ничего не чувствовал. Отчаянно хотел почувствовать хоть что-то, но не получалось. Не было никакого обследования, мама легла в больницу умирать. И Лешке никто не сказал.

— Если поторопиться, можно успеть… попрощаться, — сказал дядя. — Она, наверное, не хочет, чтобы ты видел ее такой, но она всё же твоя мать, тебе решать.

Лешка поставил опустевшую чашку на журнальный столик и ничего не сказал. Ему просто не пришло в голову, что от него ждут ответа.

— Хочешь ее увидеть? — терпеливо спросил дядя.

— Хочу, — прошептал Лешка.

— Значит, поедем.

Перед глазами всё окончательно поплыло, Лешка наклонился вперед и обхватил голову руками, пытаясь просто оставаться на месте. Почему-то казалось, что он вот-вот разлетится на кусочки.

Дальнейшие события Лешка регистрировал в памяти отстраненно, как будто откладывая на потом. Когда-нибудь, когда всё перестанет казаться сном, можно будет снова посмотреть на происходящее со стороны, так ни разу и не пережив этого по-настоящему.

Дядя заказал билеты и помог Лешке собраться, потому что сам он так и сидел, не представляя, что нужно сделать, чтобы всё исправить. Должно было быть что-то, потому что просто так и бесповоротно жизнь не ломается. Необходимо как-то повернуть назад, проснуться, сказать волшебное слово, в конце концов.

Потом был отрезвляюще холодный вечерний воздух, от которого в голову полезли совсем другие мысли. Мама умирает. Они, может быть, успеют, только это ничего не изменит. Она всё равно умрет. И на что она похожа сейчас? Может, не нужно к ней ехать? Нет, насчет этого у Лешки не было сомнений. Мама нужна ему любая, лишь бы застать ее живой.

Живой. В голове не укладывалось, что скоро мамы не станет. Лешка пытался было позвонить ей по пути в аэропорт, но ответа не было. А вдруг уже? Он не задал этот вопрос вслух, но дядя все же покачал головой, не отрываясь от дороги:

— Мне бы позвонили.

Эта его проницательность только усилила ощущение, что всё происходящее — сон. Не бывает такого, мамы просто так не умирают.

На борту телефоны пришлось перевести в режим полета, и Лешка, почувствовав, что не может оставаться наедине со своими мыслями, решил было включить музыку. Это было плохим, ужасным решением. К музыке всегда липли воспоминания и ассоциации, и теперь каждая песня выдергивала из памяти что-нибудь о маме.

Лешка выключил музыку и открыл единственное игровое приложение, работающее без интернета: маджонг. Одинаковые дощечки с противным звуком схлопывались, исчезая и освобождая место для новых дощечек. Простая, но требующая концентрации игра гипнотизировала, вытесняла мысли, сужала поток пространства до названий, которые Лешка давал китайским иероглифам: шпага, обычный цилиндр, высокий цилиндр, умывальник, кости, веер, утюг, пароход. Глаза противно жгло то ли от недавно пролитых слёз, то ли от слишком долгого бодрствования.

Между аэропортом и такси Лешка едва успел вдохнуть воздух родного города. Раньше возвращение домой было совсем другим: Лешка с жадностью впитывал скупой пейзаж по пути из аэропорта домой, пытаясь заметить малейшие изменения, потом влетал в подъезд, прислушивался к лифту, точно зная, как заскрипит трос, когда лифт мягко тряхнет перед остановкой, открывал двери квартиры и замирал на пороге, чувствуя запах дома, успевший за короткое время стать непривычным и потому интенсивным. Мама всегда была рядом, но чуть позади. Она как будто специально — наверняка специально! — уступала Лешке триумф первооткрывателя, позволяла ему собственными глазами увидеть, что дома всё по-прежнему, путешествие окончено, можно возвращаться к обычной жизни.

Сейчас всё было иначе. Дядя назвал таксисту адрес больницы, а Лешка смотрел на ночной город без интереса. Он уже обнаружил главное изменение, произошедшее за время его отсутствия: всё закончилось. Никогда больше он не вернется домой к маме.

В палату их пустили почти сразу, и Лешка подошел к лежавшей на кровати женщине. Она была так же похожа на маму, как манекен похож на живого человека. У нее всё ещё были густые темные кудри, такие же, как у Лешки. Но очертания немного вздернутого носа изменились, он казался острее и длиннее, что в сочетании с худыми щеками делало маму старше и строже. Брови у нее замерли в страдальческом изгибе, подбородок некрасиво обвис, перетекая в приподнятую подушкой шею. Вся мама была каких-то неправильных цветов. Лешка нерешительно протянул руку, погладил маму по щеке, стараясь вытеснить из сознания тот факт, что дядя сейчас тоже в палате. Собственные пальцы на фоне маминого лица показались Лешке преувеличенно яркими, живыми.

Мама приоткрыла рот, но оттуда вырвался только тихий хлопок, как будто лопнул мыльный пузырь. Левый глаз приоткрылся на пару миллиметров, и Лешка был почти уверен, что мама в сознании. Просто ее тело уже совсем не подчиняется ей, оно живет за счет всех этих трубочек и шлангов, тянущихся к непонятным емкостям и аппаратам.

Лешка хотел заговорить с ней, но не смог себя заставить. То ли из-за боязни расплакаться, то ли из-за присутствия дяди, но горло как будто сковал спазм, слова не шли. Наконец Лешка просто сел на стул, взял маму за руку и стал ждать.

Мама умерла незадолго до рассвета. Лешка точно знал, в какой момент это произошло. Мамина кожаизменилась и стала неживой, движение и свет окончательно ушли из нее, сменившись стылым воском. В руке у Лешки вдруг оказался просто еще один предмет больничного интерьера, только вбирающий в себя тепло, но ничего не отдающий взамен.

Лешка разжал руку, потому что мамы всё равно больше не было. Слёзы лились градом, когда он позволил себя увести. Взрослые о чем-то разговаривали, и Лешка попытался полностью отключить слух, но информация о морге и выдаче тела всё же просочилась и занозой впилась в то место, где раньше было сердце.

Из больницы поехали в какую-то гостиницу, и Лешку это даже обрадовало. Нет, конечно, не обрадовало, потому что радовать его теперь в принципе ничто не могло. Просто всё оказалось чуть менее паршиво, чем могло бы. Дядя ведь мог отвезти его в опустевшую квартиру, а там Лешка совершенно точно не смог бы находиться.

— Поспи, — сказал дядя, хотя было уже утро.

Лешка подчинился ровно настолько, насколько мог: он разделся, забрался под жесткое одеяло и замер, разглядывая потолок, потому что с открытыми глазами не видеть мамино мертвое лицо было немного проще.

Жизнь встала с ног на голову, и Лешка чувствовал себя крайне растерянным. Он лежал в чужой кровати и пытался спать при дневном свете и с открытыми глазами, а мама в это время тоже лежала в совершенно новом для себя месте: в морге, на каком-нибудь ледяном металлическом столе. Не будет возвращения домой, не будет даже возвращения в школу после каникул. Всё рассыпается на куски, нет гравитации и нет якоря, способного удержать Лешку на месте.

Лешка отвернулся к стенке и попытался подавить рыдания, но получалось не очень. Дядя в конце концов подошел и положил было руку ему на плечо, но Лешка жалобно вскрикнул, вжимаясь в стену:

— Не надо!..

Рука тут же отдернулась, но Лешка всё равно с головой накрылся одеялом. Через некоторое время он наконец заснул — только для того, чтобы снова и снова видеть кошмары.

Оказалось, похороны — трудоемкий процесс. Одна мертвая мама превратилась в десятки бумажек, которые выдавали в десятках разных мест. Дядя повсюду таскал Лешку за собой, видимо, не решаясь оставить его одного, и к концу второго дня звук сообщения с подтверждением заказа такси уже настолько приелся, что сам по себе включался в голове постоянно.

За каждой справкой приходилось отстаивать очередь, и Лешка снова и снова играл в маджонг, ни разу не разложив его с первого раза. Может, это и нужно сделать, чтобы всё исправить? Почти как сложить слово «вечность» изо льда.

На широком подоконнике приемной морга стояли кактусы в горшках, и они почему-то прекрасно себя чувствовали. Чем мрачнее учреждение, тем шикарнее там кактусы, это Лешка давно заметил. На почте, например, они были просто огромные, но в морге… Ох, там кактусы росли почти до потолка. А вот мамины кактусы всегда чахли и оставались крошечными, хотя она за ними ухаживала. И этим ненужным наблюдением Лешке абсолютно не с кем было поделиться.

— Самое страшное чудовище здесь — я, — сказал санитар, когда маму забирали из морга. — Так что смотрите только на меня.

Лешка старался, но на секунду всё же отвел взгляд — и тут же наткнулся на незнакомую восковую старушку в гробу.

— Смотрим на меня, — дружелюбно повторил санитар.

Пока обсуждали формальности, Лешка честно рассматривал грубоватое лицо санитара и размышлял о том, что этот трюк, увы, никак не влияет на обоняние. Даже если смотреть на живого человека, тяжелый трупный запах никуда не исчезает.

Санитар понравился Лешке намного больше, чем тетки из похоронного бюро. Они были настойчивые, говорливые, приставучие и совершенно не чувствовали атмосферу. Для них это было нечто вроде базара: продать повыгоднее, удержать клиента, навязать дополнительные услуги.

— Какую религию исповедовала умершая? — спросила одна из теток.

Дядя повернулся к Лешке, и тот поспешно ответил:

— Она атеистка.

— Хорошо, проведем гражданскую панихиду. А вот есть погребальный церковный наборчик, брать будете? В наборчик входят поминальные свечи, иконка, разрешительная молитва…

— Нет, не надо, — твердо сказал дядя. — Она в это не верила.

— Но вы-то верите?

— Не надо никаких наборов.

Тетка собрала губы в обиженную куриную гузку и принялась рекламировать гробы, выставленные вдоль стен.

Лешке ужасно захотелось на воздух.

Потом были похороны, и тетка (не эта, с наборчиком, а другая) противным высоким голосом нараспев читала с бумажки факты о маме, неправильно назвав год рождения и переврав все детали. У гроба в зале крематория стояли только Лешка, дядя и несколько сотрудников похоронного бюро, и вся церемония прощания вышла какой-то фальшивой.

— И пусть нам больно от этой утраты, но нас утешит, что Татьяна сейчас с Господом нашим, — бодро завершила тетка, и Лешка мысленно извинился перед мамой за весь этот цирк.

После похорон стало чуть полегче. Не нужно было больше вдыхать трупный запах, выбирать цвет гроба, случайно видеть чужих покойников. Правда, спать Лешка всё равно не мог, но теперь ему хотя бы не нужно было переживать о том, как мамино тело медленно разлагается и чернеет. Мамы больше не было.

Прах обещали выдать через неделю, и за это время дядя собирался уладить все дела.

В квартиру они всё же сходили, но вещи разбирать не стали, только выбросили все продукты и вынесли мусор. Лешка заметил, что кактусы с подоконников исчезли. Интересно, кому она их отдала.

— Возьмешь с собой что-нибудь? — спросил дядя, когда Лешка заглянул в мамину комнату.

Лешка покачал головой. Он хотел бы взять очень многое, например, все фотографии, мамины картины и книги, старую печатную машинку, смешного деревянного человечка из серванта, папину армейскую форму, глиняный свисток… Он бы взял с собой всё, если честно. Но на себе много не утащишь, да и не бывает у детдомовцев личных вещей, там всё общее. Лучше уж проститься со всем сразу.

— Ладно, в следующий раз, — согласился дядя. — А из своего ничего не заберешь? Все равно обратные билеты с багажом.

— Обратные? — переспросил Лешка.

Почему-то он не задумывался о том, что ему придется вернуться к дяде. Вообще-то это логично, он же оставил там свои вещи. Надо было сразу об этом подумать, а то теперь мотаться туда-обратно. Или сказать дяде, чтобы выкинул всё? Там же ничего ценного, только одежда и зарядка от телефона… Нет, зарядка в рюкзаке. Тем более.

— Да. В следующую субботу улетаем.

— Это обязательно? Всё равно же потом возвращаться…

Дядя покачал головой:

— Все документы у нас уже есть, а заявление подается по месту жительства опекуна.

— Вы что, заберете меня к себе? Насовсем? — уточнил Лешка.

Такой вариант ему в голову не приходил.

— Вообще-то уже забрал, — ответил дядя. — Примерно месяц назад.

Комментарий к 5

Спасибо тем, кто добрался до конца. Знаю, что очень хреновая глава, но для сюжета она необходима. Хуже уже не будет, обещаю.

========== 6 ==========

Лешка не привык к тому, что мама умерла. К этому невозможно было привыкнуть. Но после возвращения к дяде стало легче притворяться, что мама просто осталась дома. Она просто не может сейчас ответить на звонок. Просто не может пока приехать. Так бывает.

Иногда Лешка читал старые мамины сообщения. Не те, что она посылала, когда уже отдала Лешку дяде, а совсем старые. Ворчливые, будничные сообщения, которые поддерживали иллюзию. В конце мама стала сентиментальной, сплошные «люблю» и «скучаю» слишком явно свидетельствовали о том, насколько близко была катастрофа (и как только Лешка не замечал?), и напоминали фотографии жертв, под которыми газетчики пишут: «Она предчувствовала смерть!»

Иногда он просто лежал и плакал по маме и по всей своей жизни. Никого не было рядом, чтобы утешить его и поддержать, и Лешка по-прежнему обнимал подушку, пытаясь выжать из нее больше, чем она могла дать.

Иногда — злился. Злился на маму, на дядю, на весь мир. Он чувствовал себя обманутым и преданным. Мама отдала его, как какую-нибудь вещь, отдала — и кому? Бессердечному, равнодушному, жестокому, совершенно чужому дядьке. Не спросила его мнения. Не рассказала о болезни. Умерла. Бросила. Дядя — тот зачем-то согласился взять Лешку к себе, но ему же явно наплевать… И про маму он знал с самого начала, но ничего не говорил. Может, даже забавлялся, наблюдая, как Лешка искренне верит, будто бы вернется домой.

Лешка как раз переживал один из таких периодов мрачной злости, сидя на полу в гостиной и сортируя шурупы, гвозди, болты, гайки и шпильки из большой банки. Дядя по какой-то причине поручил ему разложить всё по отдельным контейнерам, и Лешка еще не решил, как к этому отнестись. Возможно, дядя пытается его так развлечь? Неудивительно, если он искренне считает, что это весело. Но всё же намного вероятнее, что это такое изощренное издевательство. Наверное, только что ссыпал всё из этих же контейнеров в одну кучу, а Лешке теперь разгребать. Было бы неплохо взять и раскокошить эту банку, чтобы осколки полетели по всему дому.

Сам дядя, видимо, не подозревая о назревающем бунте, заполнял какие-то бумаги. Задумчиво зависнув над какой-то строчкой (на секунду Лешке показалось, что это от его убийственного взгляда), дядя неожиданно спросил:

— Алексей, у тебя когда день рождения?

— Четырнадцатого июля.

Дядя нахмурился, что-то вписывая в бланк:

— Мог бы и сказать.

«Могли бы и знать», — подумал Лешка, но вслух ничего не сказал. Четырнадцатого июля хоронили маму, и он не собирался больше никогда праздновать свой день рождения.

— Подойди-ка, — сказал дядя, всё ещё глядя на свои бумажки.

— Бить будете? — спросил Лешка.

Он сам не знал, зачем это сказал. Вообще-то он не думал, что дядя собирается сделать нечто подобное, но какая-то часть его хотела, чтобы переполнявшие его терзания куда-то выплеснулись, потому что носить всё в себе становилось тяжело. Может, хорошая провокация всё решит. Может, физическая боль — как раз то, что облегчит его муки.

Дядя только окинул его тяжелым взглядом. Помедлив немного, Лешка всё же встал и подошел.

— Нужно твое согласие с моей кандидатурой, — сказал дядя. — Подпишешь?

— В смысле?

— Если речь об опекунстве над детьми старше десяти лет, от них требуется согласие.

— То есть я могу не согласиться? — недоверчиво переспросил Лешка.

— Можешь.

— И что тогда?

— У тебя есть на примете еще кто-нибудь?

Лешка задумался. Близких родственников у мамы не было, из папиных он знал только дядю. Дядя Толик исчез с горизонта уже года три назад, и что-то Лешка не думал, что стоит его разыскивать. Остальные мамины кавалеры вряд ли помнили его и уж точно не захотели бы ввязываться. Да и сам Лешка ни одного из них не выбрал бы. И еще… Если бы был какой-то другой вариант, мама бы не договаривалась с дядей.

— Нет, — наконец сказал Лешка. — Никого.

— Тогда тебя определят в детдом. Может, со временем найдут приемную семью, но шанс небольшой.

— Ну и пусть, — сердито сказал Лешка.

— По-твоему, в детдоме тебе будет лучше? — спросил дядя.

Лешка сердито сверкнул глазами, и дядя жестом остановил его:

— Погоди, не отвечай пока. Подумай как следует. Как скажешь, так и будет.

— Долго думать? — угрюмо спросил Лешка.

— Пока не решишь.

Лешка молча вернулся к своей банке и продолжил сортировать, свирепо нагребая пригоршни железяк и раскидывая их по нужным контейнерам. Наверное, дядя хочет, чтобы он отказался. Пообещал матери из вежливости, а теперь передумал. Нет, пообещал, потому что не думал, что она умрет. А может, она ему заплатила? Так или иначе, а идею с детдомом он специально подкинул. Ну и пусть, не очень-то и хотелось жить с садистом.

— Эй, потише, — недовольно сказал дядя, когда очередной болт громыхнул о стенку контейнера.

И у Лешки вдруг родился план мести. Есть способ заставить дядю пожалеть о том, что он так жестоко обращался с Лешкой, что утаил информацию о маме, что соврал ей и не хочет на самом деле быть опекуном. Способ, конечно, болезненный, но Лешкина жизнь всё равно уже полетела ко всем чертям, так почему бы и нет?

— Где подписать? — спросил он.

Комментарий к 6

Вообще-то я могла бы позволить вам всю ночь (ну, у меня лично скоро ночь) терзаться из-за зависшей над пропастью Лешкиной судьбы. Но. Не могу же я тянуть интригу, если глава, хоть и коротенькая, но важная, взяла и написалась… Это был бы садизм, а я не такая.

========== 7 ==========

Насколько Лешка понял, дядю назначили опекуном, и на этом процесс завершился. Может, конечно, всё и было сложнее, но в детдом Лешку никто не забирал. Он не мог определиться, хорошо это для него или плохо. В детдоме хотя бы есть другие люди, а тут… Наверное, зря он согласился.

Дядя оставался невозмутимым. Его не огорчил и не обрадовал тот факт, что от Лешки теперь не избавиться. Он так и жил себе, не обращая на случившееся никакого внимания, и Лешку это почему-то задевало. Хотелось хоть какой-то реакции, а ее не было.

Всё чаще Лешка вспоминал вопрос, который они как-то обсуждали в школе: «Слышен ли звук падающего дерева, если в лесу никого нет?» Лешке казалось, что теперь он знает ответ. Какая разница, упадет дерево или нет, если рядом всё равно нет никого, кто это заметит? И ему отчаянно захотелось упасть.

— Сегодня пойдем за грибами, — сообщил однажды дядя. — Собирайся.

Лешке совсем не хотелось идти. Он так и валялся бы весь день в постели, но дядя был настроен решительно.

— Не люблю грибы, — проворчал Лешка.

— В таком случае можешь их не есть.

Оказалось, собирать грибы не так уж и просто. Для начала пришлось протащиться по вырубленной просеке несколько километров, и Лешка так и не увидел по пути ни одного гриба.

— Места знать надо, — сказал дядя в ответ на его жалобы.

— Куда уж нам, городским, — обиделся Лешка.

— Пришли, — объявил дядя, ныряя под ветви старой ели.

По ту сторону оказалась поляна, и Лешка уже собирался сообщить, что до сих пор не видит ни одного гриба, но вовремя удержался. Грибы были. Ярко-желтые пятнышки подо мхом, казалось, росли на глазах: только что увидел одно, а их уже с десяток, и чем дольше смотришь, тем больше видишь.

— Лисички, — пояснил дядя. — Хорошие грибы, надежные.

— То есть?

— Спутать сложно.

Они стали собирать лисички в корзину.

— Сложно, но можно, — сказал вдруг дядя, перехватывая гриб, только что сорванный Лешкой. — Ты что, не видишь, что ножка совсем другая?

Лешка пожал плечами. Ну, коричневатая какая-то. Может, переспела.

— Тогда так, — сказал дядя, беря в другую руку лисичку и переворачивая оба гриба вверх ногами.

И Лешка с досадой увидел, что они действительно разные.

— Выходит, я всё же безнадежно тупой, — безразлично сказал он и отошел от корзины.

Дядя ничего на это не возразил и продолжил собирать свои драгоценные лисички. Лешка пнул длинную еловую шишку и отошел еще дальше. Под кустами что-то шевельнулось, и Лешка замер. Змея. Длинная, серебристо-черная змея с красивым узором на спине.

Повинуясь импульсу, Лешка быстрым движением ухватил змею за хвост, поднял и зачарованно уставился на нее. Мысль о том, что змея может укусить, приходила ему в голову, и это не казалось страшным, даже наоборот. Пусть укусит. Но змея, упруго извиваясь в воздухе, почему-то не разворачивалась, чтобы вцепиться в пленившую ее руку, а только недоуменно смотрела на Лешку.

За спиной послышался шорох, но Лешка не обернулся.

— Что, совсем уже? Отпусти ее сейчас же, — велел дядя, и Лешка на вытянутой руке отнес змею под елку и аккуратно выпустил.

Змея заструилась прочь, и Лешка немного разочарованно посмотрел ей вслед. Могла бы и укусить…

— Ты в курсе, что это гадюка? — спросил дядя.

— Да? — равнодушно откликнулся Лешка. — Я думал, уж.

— И зигзаг на спине тебя не насторожил?

— Слушайте, откуда мне знать про всякие зигзаги? Я к вам в лес не просился! — вспыхнул Лешка.

Дядя тяжело вздохнул и спросил:

— Ты ждешь к себе какого-то особого отношения, раз мать умерла?

— Да ничего я не жду! — зло выкрикнул Лешка.

Чудовище. Бездушное чудовище. Как можно так об этом говорить? Как можно настолько ничего не понимать?

Дядя только кивнул:

— Вот и хорошо.

Совершенно не замечая, что Лешка из последних сил сдерживает слёзы, дядя продолжал:

— Помнишь, о чем мы говорили, когда ты прищемил палец?

Лешка помнил.

— Что, прямо здесь? — мрачно спросил он.

— Почему бы и нет.

Дядя развернул Лешку лицом к поваленной сосне:

— Спускай штаны и нагибайся.

Страха Лешка не чувствовал, только смесь обиды и возмущения. Вот зачем вообще брать к себе ребенка, если только и делаешь, что издеваешься над ним?

— Ну? — нетерпеливо сказал дядя.

Сам он подошел к молодой березе и выломал толстый прут.

Лешка как во сне расстегнул джинсы и приспустил их до колен, потом наклонился, уперевшись руками в липкий оранжевый ствол. Если бы ему этой весной сказали, во что превратится жизнь к концу лета…

Дядя очистил прут от листьев и для пробы взмахнул им в воздухе. От этого звука Лешка весь съежился. По стволу сосны деловито сновали муравьи. Один из них пробежал по Лешкиным пальцам и заспешил дальше, волоча за собой половину дохлой мухи. Хорошо ему, работает и горя не знает…

Крепкая ладонь опустилась на Лешкину поясницу, удерживая и не давая увильнуть от последовавшего за коротким свистом удара. Лешка стиснул зубы, подавляя крик. Вообще-то не так уж и страшно, лучше, чем проводом. Как-то легче и теплее. Прут обжигал, но не лип к телу тяжелой мертвой змеей, как провод, а сразу же пружинисто отскакивал, и это делало боль терпимой. Ну, если уткнуться лицом в плечо и прикусить рукав. Лешка задышал чаще, но ему пока удавалось сохранять спокойствие и не плакать. Прут продолжал равномерно подниматься и опускаться, и отдельные полоски боли постепенно смешались в единое пылающее целое.

— Ну что, хватит? — спросил дядя.

— Вам или мне?

Вместо ответа прут хлестнул по бедрам. Лешка вскрикнул.

— Хватит? — повторил дядя.

И Лешка вспомнил недавний вопрос про особое отношение. Это оно? Брезгливая жалость к сиротке? Если честно, только вот этот последний удар был настоящим, все остальные и ударами-то назвать нельзя. Если бы дядя его не жалел, Лешка бы давно уже рыдал и умолял о пощаде. И почему-то такой привлекательной показалась перспектива поплакать о чем-то поправимом, что Лешка дрогнувшим голосом ответил:

— Нет.

Послышался еще один тяжелый вздох, и Лешка почувствовал, как дядя стягивает с него трусы. Тут же пожалев о своем дурацком решении, Лешка хотел было сказать, что передумал, что ему определенно хватит, когда всё тело пронзила жгучая боль. Вот это уже было похоже на порку. Лешка задыхался, не зная, то ли орать в промежутках между ударами, то ли хватать ртом воздух. Каким-то образом он сполз вниз, прижимаясь животом к шершавому стволу, не чувствуя, как прилипают к коже рыжие чешуйки, цепляясь руками за траву и вырывая ее с корнем. Он уже не пытался заглушить рвущийся из глотки крик, было в этом какое-то освобождение.

Потом боль стала понемногу утихать, не подогреваемая новыми ударами. Лешка прерывисто дышал, чувствуя, как всё возвращается: щебет птиц, ползущие по рукам муравьи, прилипшая к животу кора… А вдруг кто-то слышал, как он орал? Или даже видел?.. Лешке стало стыдно. Не из-за порки, а из-за того, что он так по-дурацки себя вел. Захотелось, чтобы дядя простил его, чтобы между ними всё было хорошо. Откуда-то хлынула следующая волна рыданий, на этот раз почти без слёз. Остро вспыхнуло чувство одиночества. Вот вам и дерево в лесу… Всхлипывая, Лешка погладил сосну по липкому стволу, будто извиняясь за то, что не слышал звука ее падения.

Наконец Лешка поднялся и с большим трудом натянул трусы и джинсы. Наверное, на самом деле всё было не так страшно, но на ощупь вздувшиеся полосы казались огромными. Лешка сделал глубокий вдох и обернулся, готовый мириться и даже обниматься. Он соскучился по объятиям и нормальному человеческому общению. Может быть, если дать дяде шанс…

Но дяде шанс был не нужен. Он ползал по поляне с корзинкой и собирал грибы.

На следующий день приехали рабочие и раскопали весь двор, чтобы провести оптоволоконный кабель.

— Может, хоть немного повеселеешь, — сказал дядя.

Лешка сердито фыркнул: как будто он из-за отсутствия интернета невеселый! А потом вдруг вспомнил, как дядя больше месяца назад звонил, чтобы отказаться от кабельного. Уже знал, что Лешка останется, и создавал условия. От этой мысли где-то внутри кольнуло.

С интернетом и нормальным телевидением стало чуть проще избегать самого себя, но полностью ведь мозг не выключишь — даже если весь день смотреть футбол или ролики про смешных котиков. Кроме того, теперь приходилось избегать еще и соцсетей и игровых чатов. Кто-нибудь рано или поздно спросил бы о маме, а к этому Лешка был не готов.

Дядю возможности быстрого интернета неожиданно увлекли, и он все вечера проводил с разнообразной аппаратурой. Прикрутил на дверной замок какую-то штуковину, позволявшую отпирать его без ключа через приложение, баловался с различными таймерами и камерами. Однажды вечером его телефон в очередной раз тренькнул, уведомляя о чем-то. Дядя посмотрел на экран и сказал:

— Выгляни на террасу. Только тихо.

Лешка озадаченно нахмурился и подчинился. Неслышно открыв дверь, он вышел на террасу и замер в восторге. В саду стоял огромный лось. Задумчиво посмотрев на Лешку, лось отвернулся и принялся жевать валявшееся в траве яблоко.

— Ну как? — спросил дядя, когда Лешка наконец вернулся в дом.

— Лось как лось, — пожал плечами Лешка. — В следующий раз сами и идите, раз вам надо.

— Ох, сложно с тобой, Алексей…

— С вами зато очень легко, — огрызнулся Лешка и ушел к себе, хлопнув дверью.

========== 8 ==========

Комментарий к 8

Немного безысходности вам в ленту)))))

Поезд остановился.

— Я достану сумки, — сказала мама, выходя на перрон, а Лешка почему-то остался у открытой двери.

Сумки были привязаны к вагону сзади. Мама спрыгнула на рельсы в узкое пространство между вагонами и стала теребить веревки, но они никак не поддавались.

— Отправляемся! — крикнули откуда-то с перрона, и поезд медленно тронулся.

Мама попыталась было вылезти, но для этого надо было подтянуться, держась за платформу. Мама ни за что бы не успела, поезд ведь двигался. И она побежала, держась за вагонную сцепку.

Лешка наблюдал за этим, выглядывая из двери вагона, и не мог ничего сказать или сделать. Он понимал, что скоро мама начнет отставать, ее подомнет под себя следующий вагон… Если бы она могла стремительно нырнуть и лечь на шпалы, может, ее не задело бы? Но места для маневра не было. И всё же Лешка крикнул:

— Ложись!

А потом он спрятался в вагон и зажмурился, прислушиваясь, чтобы понять, в какой именно момент маму размажет по рельсам. Поезд невнятно тряхнуло, машинист стал что-то говорить по громкой связи, но тут Лешка уже не выдержал и проснулся.

Сначала ощутил нечто вроде кувырка, потому что во сне стоял, а на самом деле лежал на спине. Потом почувствовал, как по затылку, шее и плечам бегут мурашки. Потерся о подушку, пытаясь от них избавиться, но не вышло. Потом облегченно выдохнул: это был сон!

Потом — вспомнил.

Встал, потому что оставаться в кровати и думать было слишком невыносимо. Включил свет. Голову пронзила резкая боль. Выключил свет. Боль из резкой превратилась в тупую. Может, сходить на кухню, выпить воды? Это не поможет, но хотя бы отвлечет.

Путь на кухню лежал через гостиную, и когда Лешка понял, что она не пуста, поворачивать было уже поздно.

— Что не спишь? — спросил дядя, отрываясь на секунду от ноутбука.

— Голова болит.

Дядю этот ответ, кажется, удовлетворил. Он снова погрузился в работу.

Лешка прошел дальше, на кухню, налил себе воды и медленно выпил, чувствуя, как холод эхом отдается где-то в районе мозга. Хорошо, что дядя хоть не велел ему снова ложиться…

Постояв немного у кухонного окна, Лешка вернулся в гостиную и присел на самый краешек дивана, готовый уйти, если прогонят. Дядя только бросил на него хмурый взгляд, но ничего не сказал. Ну и пусть, всё равно лучше так, чем наедине с темнотой.

Лешка обхватил себя руками, пытаясь унять внезапно набежавшую дрожь. Получилось, но место дрожи заняло жжение в глазах. Чувствуя, что слёзы вот-вот польются сами собой, Лешка поспешно закрыл руками лицо, массируя кончиками пальцев лоб и виски и одновременно вытирая украдкой глаза.

Дядя встал, порылся в одном из многочисленных ящиков секретера и положил на журнальный столик полупустую пачку ибупрофена. Лешка только вопросительно посмотрел на него, и дядя принес из кухни стакан воды. Вручил его Лешке, выдавил из блистера одну таблетку. Лешка послушно сунул ее в рот и запил водой.

Потом дядю снова поглотила работа, и Лешка с тоской понял, что таблетку ему выдали только с целью устранить досадную помеху. Сейчас голова болеть перестанет, и простая вежливость требует, чтобы Лешка ушел спать и больше не мозолил глаза.

Наверное, не надо было соглашаться. То, что Лешка испортил дяде жизнь, совсем не приносило удовлетворения. Не получалось злорадствовать, было только очень неудобно за свое неуместное присутствие и безнадежно плохое поведение. Хотелось постоянно извиняться за сам факт своего существования, и это желание выплескивалось наружу раздражением и злостью. А еще хотелось быть хоть чуточку нужным. Хоть кому-то.

— А вы можете от меня отказаться? — спросил вдруг Лешка.

Дядя окинул его долгим взглядом и потребовал:

— Объясни.

— Ну… вообще, — неловко сказал Лешка, жалея, что затеял этот разговор.

— Передумал?

Лешка с несчастным видом пожал плечами.

Дядя уткнулся в свой ноутбук и застучал по клавишам. Лешка решил было, что его вопрос проигнорирован, но дядя поднял глаза от экрана и сообщил:

— Да, могу. Для этого надо подать заявление с аргументированной причиной и предоставить паспорт и отчет о тратах.

Лешка ничего на это не ответил. Он не особо рассчитывал, что дядя бросится его отговаривать, но мог бы хотя бы рассердиться, а не гуглить…

— Так что? Мне готовить бумаги? — спросил дядя.

— Как хотите, — упавшим голосом ответил Лешка.

Дядя еще раз внимательно посмотрел на него, потом снова опустил глаза на экран и больше уже не отвлекался.

========== 9 ==========

Проснулся Лешка почему-то на диване, укрытый незнакомым ярко-зеленым пледом. Голова больше не болела. Лешка посмотрел на часы — половина двенадцатого. Ничего себе…

Он встал, свернул плед и положил его на спинку дивана, пытаясь вспомнить, как вчера уснул. Вместо этого вспомнил ночной разговор. Прислушался к тишине, понял, что дяди дома нет. Сердце у Лешки упало. Наверное, уже поехал подавать заявление. С аргументированной причиной.

Следующие несколько часов Лешка промаялся в ожидании. Наконец услышал шорох шин по гравию и очень захотел спрятаться, чтобы никто и никогда его не нашел, но вместо этого остался сидеть на диване.

Дядя вошел в гостиную, таща несколько пакетов, и Лешку это даже развеселило. Надо же быть таким рациональным: подать документы, чтобы отказаться от опекунства, потом съездить за продуктами, раз уж всё равно выбрался в город…

— Как голова? — спросил дядя.

Будто его это интересовало.

— Нормально.

— Хорошо, тогда помогай.

Они пошли на кухню и стали разбирать покупки. И снова Лешке захотелось смеяться из-за театральной фальшивости этой сцены.

— Это тебе, — сказал дядя, извлекая из очередного пакета шоколадку.

— Спасибо, я не хочу, — ответил Лешка.

Шоколадка еще… Как поцелуй перед казнью.

— Сейчас или вообще?

— Вообще.

— Ну, извини, не угадал, — сказал дядя, выбрасывая шоколадку в мусорное ведро.

Лешке даже на секунду показалось, что он обиделся, но нет, это просто еще один рациональный поступок рационального человека. Зачем хранить ненужное, если можно выбросить. Сначала шоколадку, потом самого Лешку. Логично.

— Я уезжаю на конференцию, — как ни в чем не бывало сообщил дядя. — Сможешь побыть один до пятницы?

Лешка, понимая, что правильный ответ тут только один, кивнул. А что ему было делать? Признаться, что до сих пор страшно закрывать глаза, потому что в любой момент можешь увидеть перед собой мертвое лицо с трупным пятном на правой щеке? Рассказать, что так и не можешь определиться, какие из снов ранят больнее: те, где мама умирает, или те, где она жива? Спросить, заметил ли дядя, что у мамы были совершенно черные ноги, когда ее забирали из морга? Спросить, почему их не прикрыли? Сказать, что пусть лучше бьет каждый день, даже проводом, лишь бы не бросил одного в пустом доме?

— Хорошо. Звони, если что, — сказал дядя. — И почту не забывай забирать.

И тут Лешка понял, что дядя уезжает прямо сегодня. Прямо сейчас.

Когда закрылась дверь, пустой дом вдруг перестал быть безмолвным. Тикали часы на стенке. Тихо урчал холодильник. Гудел котел с горячей водой. Орала одинокая птица за окном. Где-то далеко рычала бензопила. Поскрипывал потолок, как будто кто-то бродил по чердаку.

До пятницы три ночи. Три ночи в одиночестве посреди леса. Может быть, лучше вообще не ложиться. Играть всю ночь, а потом отрубиться, когда настанет утро. И дотянуть до возвращения дяди, не сойдя с ума. А потом что?

Ужасно захотелось позвонить и спросить, отправил ли он бумаги. Но так же ужасно не хотелось слышать положительный ответ. Может, позвонить и попросить ничего не отправлять? Только тогда дядя обычным своим равнодушным тоном ответит, что уже поздно, ничего изменить нельзя.

В безумной надежде всё исправить Лешка сделал единственное, что было правильно и возможно в данный момент: спустился к почтовому ящику, вынул из него несколько рекламных листовок и газет и пошел назад.

Надо дотянуть до пятницы и обязательно проверять почтовый ящик. И потом попроситься назад, потому что равнодушие равнодушием, а возможность уснуть на диване и потом проснуться под дурацким зеленым пледом, которого раньше не было, стоит дороже, чем казалось еще вчера.

А может, нет никакой конференции, может, дяде всё осточертело, может, он сбежал в какую-нибудь гостиницу, чтобы не терпеть назойливое общество Лешки. Сидит там себе и дожидается, пока государство возьмет всё в свои руки. И никакая вовремя забранная почта, никакие заверения в вечном послушании, никакие просьбы не смогут заставить его отозвать заявление, в котором одной аргументации, наверное, страниц десять.

Лешка прижался к яблоне, уткнулся лбом в теплый шершавый ствол и разревелся как маленький. Газеты и листовки мягко посыпались на траву.

Некстати радостно зазвонил телефон. Лешка даже не стал доставать его из кармана. Телефон умолк, но через некоторое время снова напомнил о себе тем же жизнерадостным рингтоном. Надо бы поменять на что-нибудь более траурное, более соответствующее действительности. Лешка бы и раньше поменял, просто повода заметить эту неуместность не было. Кажется, ему никто ни разу не звонил за всё лето, кроме мамы. А с тех пор — вообще никто.

Когда телефон зазвонил в третий раз, Лешка вытер слёзы, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы хоть немного успокоиться, и со второй попытки попал пальцем по зеленому «Принять», хотя красное «Отклонить» выглядело намного привлекательнее.

— У тебя всё нормально? — без предисловий спросил дядя.

— Да? — неуверенно сказал Лешка, и вопросительный знак как-то сам дорисовался, лишая его ответ какой-либо утвердительности.

— Точно?

Лешка не мог разобрать, что там крылось за коротеньким словом. Требовательность? Раздражение? Подозрительность? Тревога? Какая разница…

— Всё нормально, — выдавил из себя Лешка и поспешно оборвал звонок.

Отпустил дерево, подобрал рассыпавшиеся по траве бумажки, медленно побрел к дому.

Телефон молчал.

Уже в прихожей Лешка понял, что заставило дядю ему позвонить. Яблоня. Та же яблоня, возле которой стоял лось. Как можно было забыть об этих дурацких камерах, посылающих уведомления при обнаружении движения? Конечно же, если камеры увидели лося, то и рыдающего Лешку они тоже засекли. И когда уже жизнь достигнет окончательного дна? С каждым днем всё становится только хуже и хуже…

Лешка бросил почту на журнальный столик, побрел в свою комнату и забился под одеяло, чувствуя странный зуд во всём теле. Хотелось разодрать себе кожу, чтобы выпустить наружу то, что трепыхалось внутри, как рыбки подо льдом, как цыпленок, готовый пробить скорлупу родного яйца. Сам того не замечая, Лешка стал водить ногтями правой руки по внутренней стороне левого предплечья, с каждым разом всё сильнее вонзая их в плоть.

Ему казалось, что он пролежал так лет сорок, не меньше. Внутренний зуд слился с наружным, Лешка наконец заметил это и испуганно отдернул руку, отбросил одеяло и как-то невпопад сделал вдох вместо выдоха, поперхнулся, разглядывая красные расчесы.

Встал, сходил в ванную, подержал руку под струей холодной воды. Задумчиво посмотрел на пустое место на полке, где обычно лежала дядина бритва. Как некстати. Может, где-то есть запасные лезвия? Одернул себя. Нельзя. Глупости. Пошел назад. Лег. Закрыл глаза.

Дернулся, услышав поворот ключа в замке. Задремал, наверное. Померещилось. Всё же сел на кровати, прислушался. Не померещилось: скрипнула входная дверь, в прихожей раздались шаги.

— У вас же конференция, — сказал Лешка, когда дверь в комнату открылась.

— У меня ребенок с яблоней обнимается. По-моему, это важнее. Что с тобой происходит?

========== 10 ==========

Дядя сел на кровать рядом с Лешкой и бросил быстрый взгляд на расчесанную до красноты руку. Лешка поспешно потянул вниз рукав и пробормотал:

— Зря вы вернулись, у меня всё нормально.

— Да уж, я вижу.

— Видите? — скептически спросил Лешка.

Ему хотелось продолжить, хотелось сообщить, что дядя ни черта не видит и вообще не понимает, как устроены люди. Хотелось сказать, чтобы он катился обратно на свою конференцию. Хотелось оттолкнуть, разозлить, успеть первым — до того, как дядя сам поймет, что оно того не стоит. Лешка того не стоит.

Еще совсем недавно он бы что угодно отдал, лишь бы дядя вернулся, но теперь, когда тот всё бросил и примчался домой, Лешка чувствовал только стыд, неловкость и досаду. Нет, не только. Еще — неуверенность. Неуверенность, из-за которой он злился, неуверенность, которая лезла наружу непонятным зудом, требовала хоть каких-то действий. И от нее как раз очень легко было избавиться. Всего один вопрос…

— Вы подали заявление?

— Нет.

Лешка не позволил себе радоваться. Тут должен быть какой-то подвох. Может, просто не успел. Может, аргументов набралось столько, что их еще записывать и записывать. И Лешка продолжил свой допрос:

— Почему?

— Потому что не хочу.

— Вы ведь надеялись, что мама выздоровеет, когда согласились взять меня к себе? — угрюмо спросил Лешка.

— Конечно.

Лешка вздохнул. Он ведь это и так понимал, зачем же расстраиваться?

— Погоди-ка, — сказал дядя, — по-твоему, мне надо было надеяться, что она умрет?

Лешка поморщился. Почему он всегда так легко говорит о маминой смерти?

— Нет, но вы только поэтому согласились.

— Я никогда не обещаю больше, чем могу дать.

— То есть?

— То есть я понимал, что она может умереть, и понимал, что это значит.

— Почему мама вас попросила? — спросил Лешка, невольно выделяя местоимение, окрашивая его каким-то брезгливым недоумением.

Ему показалось, что на этот вопрос дядя не хочет отвечать. Пауза затянулась. Лешка уже решил, что дядя промолчит, но нет. Он ответил, хоть и непонятно:

— Потому что я ей всегда верил. И потому что никого лучше у нее на примете не было, разумеется. Но она пошла ко мне, а не к твоим бабушке с дедушкой, только поэтому.

— Потому что вы ей верили? — переспросил Лешка.

— Да.

— Я не понимаю. Вы специально говорите загадками, — пожаловался Лешка.

Дядя посмотрел на него и как-то необычно мягко сказал:

— Нет. Ты очень на нее похож, ты же знаешь?

Лешка кивнул. Какое отношение это имеет к делу? Ну, кроме того, что сходство с мамой — еще одна причина его не любить. Лешка давно уже понял из подслушанных за детство разговоров, что именно поэтому папина родня не хочет знаться не только с мамой, но и с ним самим.

— Ты помнишь своего отца? — спросил дядя.

Лешка покачал головой.

— На него ты не похож, — продолжал дядя. — Понимаешь, походить на мать — это одно, а не походить на отца — совсем другое. И первое очень быстро превратилось во второе, потому что твоя мама… ну, недолго горевала.

— Думаете, она меня нагуляла? — вскинулся Лешка.

Дядя успокаивающе тронул его за плечо и тут же убрал руку.

— Я этого не говорил. И я никогда так не думал.

— А остальные думали, — сказал Лешка.

Дядя промолчал, и это само по себе было исчерпывающим ответом.

Лешка вспомнил всех маминых кавалеров и прикинул, мог ли кто-то из них быть его настоящим отцом. Нет, вряд ли. Кажется, ни с одним она не была знакома так долго.

— Я совсем не похож на папу? — спросил Лешка.

Дядя на минуту задумался и ответил:

— Чем дольше на тебя смотрю, тем больше вижу, что похож. У тебя его взгляд, его движения, поворот головы. На фотографии этого не разглядеть.

Лешка грустно покачал головой:

— Это вы так говорите…

— Зачем мне придумывать?

— Чтобы не признавать, что ошиблись.

— Скажи-ка, твоя мама была самоуверенной и упрямой? Нет? Значит, в этом ты тоже весь в отца.

Лешка вдруг понял, что улыбается, и поспешно отвернулся. По дядиному лицу было не понять, шутит он или нет. Еще рассердится…

— Так что у тебя с этой яблоней? Всё серьезно? — спросил дядя.

— Я просто…

Лешка запнулся. Сейчас они договорят, дядя снова уедет, а до пятницы по-прежнему целых три ночи.

— Я не хочу оставаться один, — прошептал он. — Я всё время думаю о маме и… Почему вы никогда к нам не приезжали, если верили ей?

— Ну, я вообще с людьми не очень, — пожал плечами дядя.

Лешка кивнул. Пока остальные папины родственники обвиняли маму в неверности, дядя молчал, потому что ему было в принципе на всё наплевать. Наплевать, кто там с кем кому изменял и от кого рожал, лишь бы не приставали.

— А теперь вам приходится возиться со мной, — заключил Лешка.

— Ты мне не мешаешь.

Лешка покачал головой:

— Мешаю.

Дядя покосился на него, приподнял бровь, но ничего не сказал. Лешка почувствовал, как всё тело снова наливается противным зудом, и обхватил себя руками.

— Вы из-за меня опоздаете, — виновато сказал он.

— Не опоздаю. Я уже всё отменил.

— Простите.

— Перестань. Я же говорю, я не люблю людей. Считай, что ты меня спас.

Лешка замотал головой, отказываясь принимать подачку.

— Не надо меня жалеть, — пробормотал он.

— Хватит, Алексей, — твердо сказал дядя.

Лешка уткнулся лицом в его плечо, не зная куда деваться, и тут же отстранился, помня, что всего лишь «не мешает». Дядина рука немного дернулась, как будто он собирался удержать племянника, притянуть его к себе, но в последний момент передумал. Какое-то время он просто смотрел на Лешку, а потом спросил:

— Ты действительно не любишь шоколад?

Комментарий к 10

Давненько у нас не было глав из сплошного диалога…

Боюсь, они сейчас доболтаются до полного взаимопонимания, и тогда текст можно будет сворачивать 0_0

========== 11 ==========

Погода неожиданно испортилась, хотя до конца лета было еще почти три недели. Дядя то и дело уходил в лес за грибами, а Лешка оставался дома. Его это в основном устраивало, хотя иногда он всё же огорчался,что дядя не зовет его с собой. Лешка убеждал себя, что расстраивается только из-за того, что лишен возможности гордо отказаться, а вовсе не потому, что хотел бы проводить с дядей больше времени. Он не хотел. Совсем не хотел. Ни капельки. Зачем ему какой-то угрюмый дядька, если есть интернет.

С того дня, как дядя не поехал на конференцию, они ни о чем по-настоящему не разговаривали, и Лешка быстро пришел к выводу, что ничего не изменилось. Дяде он был безразличен, пока всё шло по плану. Не мешает — и ладно. Если начинал мешать, дядя без особого интереса устранял неполадку, а потом игнорировал Лешку до следующего раза.

Следующий раз случился как раз из-за интернета. Лешка смотрел очередной ролик про эксперименты и подумал, что интересно было бы проверить, как поведет себя мыло в микроволновке. На видео оно превращалось в ком пышной пены, и это выглядело впечатляюще, но что-то Лешке не верилось, что так бывает.

Решив, что стоит всё же попробовать, Лешка разыскал в ванной непочатый брусок мыла и положил его в пластиковый контейнер. На видео мыло клали прямо на стеклянный поддон, но Лешка решил не рисковать: прилипнет еще… В контейнере надежнее. Он сунул контейнер в микроволновку, закрыл дверцу и наугад выставил таймер. Пяти минут должно хватить.

Хватило и двух. Уже к концу первой из микроволновки потянулась белая струйка пара, а на середине второй струйка почернела и разрослась, не оставляя никаких сомнений в том, что она — не пар, а дым. Лешка поспешно открыл микроволновку и вытащил контейнер, за которым потянулись вязкие нити. Мыло осталось на поддоне, потому что дно контейнера расплавилось (это, кстати, вполне объяснило наличие нитей). И тут у Лешки внутри всё перевернулось от запоздалого нехорошего предчувствия.

Дальше было только хуже. Дым пополз к потолку, и дом наполнился пронзительным визгом пожарной сигнализации. В кармане, едва перекрикивая сигнализацию, затренькал телефон. Лешка чертыхнулся, увидев, кто звонит: откуда он всегда всё узнаёт? Может, в доме тоже камеры?

Лешка чуть не швырнул телефон на пол от досады: надо же так вляпаться на ровном месте!

Отвечать очень не хотелось. Но телефон не унимался, в сочетании с сигнализацией создавая просто невыносимый шум, и Лешка наконец сдался.

— Что горит? — спросил дядя, и Лешка не расслышал в его голосе ни тревоги, ни любопытства.

— Ничего.

— А почему тогда сигнализация сработала?

Лешка промолчал.

— Алексей, мне тут звонят и спрашивают, нужно ли присылать пожарных. Так что, нужно?

— Нет, — ответил Лешка.

Оказывается, эта орущая штуковина еще и пожарных вызывает. Вот ведь ябеда…

— Точно ничего не горит? — допытывался дядя.

— Только дымится, — честно ответил Лешка, глядя на останки контейнера.

Дядя посчитал разговор оконченным и отключился, а Лешка задумался о том, стоит ли попытаться замести следы. Наверное, нет. Всё равно влетит.

Сигнализация сама собой выключилась, и в доме стало пронзительно тихо. Дым постепенно рассеивался, от него уже остался только легкий сизоватый шлейф. Лешка опустился на стул и стал ждать.

Когда в гостиной раздались шаги, противно защекотало в горле, но Лешка даже не пошевелился. Так и сидел, виновато опустив голову, пока дядя стоял на пороге, разглядывая учиненный погром.

— И что это должно было быть? — спросил наконец дядя, пытаясь поднять со стола контейнер.

Лешка с совершенно убитым видом пожал плечами. По крыше забарабанил дождь.

Дядя бросил попытки отлепить расплавленный контейнер от столешницы и заглянул в микроволновку.

— Итак? — спросил дядя, обводя кухню широким жестом.

Лешка почувствовал, как мурашки пробегают по корням волос и мучительно медленно осыпаются за шиворот. Так стыдно ему еще никогда не было.

Поняв, что внятно рассказать не получится, Лешка дрожащими руками открыл на телефоне вкладку со злосчастным видео и повернул экран к дяде. Тот просмотрел ролик до конца и спросил:

— А контейнер зачем?

— Чтобы не испачкать микроволновку, — пробормотал Лешка.

— Чтобы не испачкать микроволновку, просто не суй в нее мыло. Прибери за собой, будь добр. И воздержись от дальнейших экспериментов, пока живешь в моем доме.

Дядя развернулся и вышел, оставляя Лешку наедине со жгучим стыдом и обидой. Пожалуй, это было похуже, чем порка. Лешка чувствовал себя ничтожным и униженным. Дядя так доходчиво объяснил, что в этом доме Лешка — никто, так ясно дал понять, что не хочет тратить на него свое время… И, что обиднее всего, возразить тут нечего. Нет у Лешки никаких прав.

Отскоблив от поддона мыло и пластик, Лешка кое-как отодрал от стола контейнер. Конечно, подтеки пластика так и остались там навеки, но с этим уже ничего не поделать. Лешка выбросил мыло и обломки контейнера в мусорное ведро и вышел в гостиную.

— Убрал? — спросил дядя.

И тут Лешка понял, что не выдержит. Ему хватило уже унижения и обиды, он уже давно раскаялся, но сейчас всё равно придется нагибаться над проклятым креслом, потому что он позволил себе лишнее в чужом доме.

Не отвечая и не глядя на дядю, Лешка выбежал из гостиной в коридор, влез в кроссовки и выскочил на улицу, прямо под дождь. Метнулся к старому сараю, обогнул его, прижался к задней стенке и сполз вниз, обхватив руками колени. С крыши лило сплошной стеной. Лешка подтянул колени к груди, но все равно не смог полностью спрятаться от потока воды. Ну и пусть.

Теперь, когда порыв прошел, Лешке стало страшно. Дядя наверняка в бешенстве. Лешка еще ни разу не сбегал от него, послушно принимал наказание — и это было адски больно. А что же будет сейчас, если дяде придется искать его, силой тащить в дом?.. Лешка опустил голову на колени и всхлипнул, прислушиваясь. Сейчас хлопнет входная дверь, раздадутся приближающиеся шаги… Почему он не умер вместе с мамой?

Дверь всё не хлопала. Наверное, дядя рад, что он сбежал. Надеется, что его съедят медведи, одним махом устранив проблему.

Лешка продрог. Ливень превратился в умеренный дождь, а ужас — в унылую тоску.

Стоило догадаться, что дядя дверью не хлопает. Он ее аккуратно закрывает, так что и не услышишь, особенно во время дождя. И звук шагов в траве тонет. Лешка дернулся, увидев внезапно возникшую рядом фигуру, но бежать не стал, только вжался в стену. Добегался уже.

Дядя опустился на корточки рядом с Лешкой, взял его за плечо и легонько потянул вперед, отлепляя от стены.

— Простудишься же, — сказал он, накинув на Лешку дождевик.

Потом встал и ушел, напоследок бросив:

— Как созреешь — возвращайся.

Лешка невольно закутался в дождевик, хотя какая-то его часть требовала проявить твердость духа и замерзнуть насмерть в знак протеста. Но умом Лешка понимал, что поезд уже ушел. Посидев еще какое-то время у сарая, Лешка поднялся и пошел — не домой. В дом.

В прихожей Лешка осознал, что до конца всё-таки не созрел. Он прошмыгнул тихонько в свою комнату, уверяя себя, что только переоденется в сухое, но так и остался там. Если дяде надо, пусть сам за ним придет.

Он не пришел.

Ночью Лешку снова разбудил кошмар. Ничего из сюжета он не запомнил, но чувство тревоги никак не желало уходить. Промаявшись больше часа и поняв, что засыпать ему страшно, Лешка встал и прокрался в гостиную, надеясь, что дядя там. События прошедшего дня уже не имели значения, Лешке было необходимо убедиться, что с ним всё в порядке.

Ему повезло. Дядя сидел в кресле, которое Лешка по понятным причинам недолюбливал, и читал в тусклом свете напольной лампы. Лешка молча сел на диван, и дядя так же молча протянул ему плед.

Комментарий к 11

Про мыло можете даже не спрашивать, сами ведь понимаете)

========== 12 ==========

Кошмары будили Лешку всё чаще, и теперь он почти каждую ночь уходил досыпать на диван. Почему-то там сны обходили его стороной. Дядя по какой-нибудь причине обязательно засиживался допоздна: то работал, то читал. Как Лешка ни старался, он не мог вспомнить, было ли так до маминой смерти. Да и откуда ему знать? Тогда он не просыпался среди ночи.

Лешку так и подмывало спросить, спит ли дядя вообще когда-нибудь, но он не решался. Если не спрашивать, можно иногда тешить себя домыслами, что это он специально бдит, зная, что Лешке страшно одному. Хотя в действительности, конечно, дело всего лишь в том, что роботы в отдыхе не нуждаются.

Днем дядя ездил за стройматериалами и что-то сооружал сначала карандашом на бумаге, а потом уже из досок во дворе. Лешка исподтишка наблюдал и пытался угадать, что это будет, но пока видел только кучу разнокалиберных прямоугольников.

— Не хочешь помочь? — спросил как-то дядя.

Лешка покачал головой:

— Нет, спасибо. Целее буду…

— Ну, как хочешь.

Постепенно отдельные фрагменты стали собираться в скелет пристройки.

— Давно собирался разобрать инструменты, — сообщил дядя, пока Лешка разглядывал очертания новой комнаты. — Надо будет купить пару шкафов и всё разложить.

— По алфавиту? — мрачно спросил Лешка.

— Может быть, — на полном серьезе кивнул дядя. — Подержи вот здесь…

Так Лешка оказался втянут в строительство.

Вообще-то это было не так уж и плохо. Вдвоем они быстро обтянули каркас пергамином и обшили фасад «елочкой». Лешка даже умудрился ни разу не покалечиться и ничего не испортить. Но постоянная сосредоточенность очень утомляла, а расслабиться хоть немного он не решался.

Когда внешняя обработка стен и крыши была завершена, прорубили дверь прямо в стене коридора. Новая комната оказалась огромной, и Лешка едва сдержал вопрос о том, сколько же у дяди инструментов. Перекинув через балки на месте будущего пола несколько досок, дядя принялся устанавливать окна, и Лешку даже позабавила такая заботливость. Он так и представил, как дядя затаскивает в специально выстроенную комнату дровокол и ставит его поближе к окну, чтобы тот мог наслаждаться открывающимся оттуда видом.

Следующие несколько дней строить было тяжело и скучно. Приходилось ползать между бетонными опорами фундамента и прибивать к нижней стороне балок доски, на которые потом клали черновой настил.

А потом Лешка пошел в школу и пропустил превращение рулонов минеральной ваты и пластика, штабелей досок и ламината в полноценный пол. На выходных заполняли минеральной ватой стены, потом обшили их пластиком, а потом снова настали будни.

В свою старую школу Лешка ходил пешком. В городе вообще всё было в шаговой доступности. А теперь, чтобы поприсутствовать на занятиях, приходилось ездить на автобусе, до которого еще надо было дойти через лес. Из-за этого Лешка вынужден был вставать отвратительно рано. Дядя ради приличия предложил возить его на машине, но Лешка поспешно и категорически отказался.

— Как впечатления? — спросил дядя в первый учебный день.

Лешка неопределенно пожал плечами.

Больше дядя не спрашивал.

К следующим выходным в дверном проеме наконец появилась дверь, а еще через неделю стены и потолок были обшиты панелью, оставалось только закончить отделку, установить розетки, подключить батарею и повесить люстру (видимо, чтобы инструментам было светло и тепло).

— Ну вот, можно наконец заняться мастерской, — заключил дядя. — Надо только вытащить из нее твои вещи.

— Мои вещи? — переспросил Лешка, оглядываясь.

Из его вещей в новой комнате были только оставленные на стремянке рабочие рукавицы.

— Кровать надо бы купить новую, — продолжал дядя. — Посмотрим, когда за шкафами поедем.

Лешка был уверен, что понял неправильно, но других вариантов не видел, пришлось спросить:

— Я что, буду жить здесь?

— Ну да, я думал, это мы уже давно решили. Или опять передумал?

— Я не о том.

— А о чем?

— У меня уже есть комната…

— Вообще-то ты временно занял мастерскую, пока мои инструменты ютятся в сарае. Но вот теперь у тебя действительно есть своя комната, так что инструменты возвращаются. Заодно и порядок наведем.

Лешка еще раз огляделся, видя комнату совершенно по-другому. Значит, не будет дровокола у окна? Значит, все эти розетки, лампы, занавески — для него?

— Сойдет? — спросил дядя.

— Сойдет, — неловко кивнул Лешка. — Спасибо.

Комментарий к 12

Пора немного усыпить бдительность читателей, а заодно и похвастаться разносторонним знанием матчасти… Скажите еще спасибо, что автор пожалел аудиторию и не стал вдаваться в излишние подробности)))

========== 13 ==========

Лешка отбросил со лба волосы, но они тут же упали обратно. Конечно, если держать голову поднятой, будет проще, но как тогда читать? Лешка с досадой сгреб густой чуб в кулак и так и застыл, второй рукой неловко удерживая книгу. Страницы всё норовили схлопнуться, потому что переплет был клееный. Дурацкая книга, дурацкое домашнее задание, дурацкие волосы.

— Тебе стричься не пора? — спросил дядя.

Лешка бросил на него испепеляющий взгляд. Конечно, дяде в голову не приходило, что Лешке и самому не очень нравилось ходить таким лохматым. Просто в последний раз он стригся еще в конце весны. Вернее, его стригла мама. Потом стало некому. Конечно, можно было бы попытаться постричься самостоятельно, но этим он уничтожил бы еще фрагмент того немногого, что осталось после мамы. Лешка вздохнул. Дяде не понять, у него мозг под такое не заточен.

Когда рука стала затекать, Лешка опустил ее, позволяя волосам снова рассыпаться и заслонить глаза.

— Косоглазие заработаешь, — неодобрительно сказал дядя.

Лешка вскочил, уронив книгу на пол, вынул из стоявшего на журнальном столике органайзера ножницы и в два щелчка обрезал спадавшие на лоб волосы.

— Так лучше? — спросил он.

И тут же опомнился. Замер, разглядывая сжатые в кулаке темные локоны. Черт.

— Тебе что, пять лет? Дай сюда.

Дядя отобрал у Лешки ножницы и взял его за руку. Отрезанные пряди мягкой волной упали на пол.

Лешка едва заметил, как дядя привел его на кухню. Вообще-то он ожидал, что прямо сейчас окажется перекинутым через подлокотник кресла, и мысленно готовился к неизбежному возмездию.

— Футболку сними.

Это было что-то новенькое. Метнув на дядю еще один сердитый взгляд, Лешка подчинился.

— Садись.

Лешка сел на пододвинутый стул, и дядя запустил руку в его шевелюру. Лешка вздрогнул.

— Сиди смирно.

Над ухом защелкали ножницы, и Лешка поежился, чувствуя себя совершенно беззащитным.

— Сиди смирно, — повторил дядя, и только тогда Лешка заметил, что пытается уклониться от ножниц.

— Не могу, — ответил Лешка. — Щекотно.

На самом деле было неприятно. Неприятно ощущать дядину руку на затылке, неприятно чувствовать, как ножницы состригают волосы, неприятно быть повернутым спиной к неизвестности. Хотелось, чтобы угрожающе нависшая рука поскорее сдавила шею, сломала позвонки, но она продолжала невыносимо легонько касаться, оттягивая неминуемое, наслаждаясь страхом и смакуя предвкушение.

— Да что тебя так трясет? Успокойся.

Ему легко говорить… Лешка почувствовал, что сейчас расплачется.

— Серьезно, — сказал дядя, — перестань дергаться.

— Да не могу я!

Дядя обошел его и встал спереди, состригая волосы с висков и макушки. Это неожиданно оказалось намного терпимее. Наверное, потому что Лешка видел движения его рук и мог предугадать все прикосновения.

Наконец дядя отложил в сторону ножницы и придирчиво осмотрел Лешкину голову, приподнял за подбородок, повернул немного вправо, потом влево, поморщился.

Лешка нерешительно ощупал свою новую прическу:

— Коротко…

— Надо было вообще налысо побрить, — отрезал дядя.

— Надо было, — мрачно согласился Лешка.

— Иди сполоснись.

Лешка встал, грустно посмотрел на кучку волос на полу.

— Ничего, отрастут, — сказал дядя.

Лешка молча пошел в ванную и с отвращением глянул в зеркало. Но вид у него оказался на удивление приличный, если не считать крайне несчастного выражения лица.

Пока Лешка смывал с себя остриженные волосы и напряжение, дядя успел пропылесосить пол на кухне и вернуться в гостиную. Лешка нерешительно замер на пороге, не зная, чего теперь ожидать. Дядя не обращал на него внимания, и Лешка наконец осмелился подойти и поднять с пола книгу. Он уже развернулся к двери, когда дядя позвал его. Лешка нехотя вернулся. Разумеется, теперь пришла пора кресла.

— Я тебя подстриг только потому, что ты сам начал, — сказал дядя. — Нельзя же в таком виде идти в школу…

Лешка нетерпеливо передернул плечами:

— И?..

— Это было не наказание.

— Какая разница?

— Большая.

— Как скажете.

Лешка снова развернулся к двери.

— Алексей…

— Что?

— Ничего.

Комментарий к 13

Конечно, у меня были большие планы на тринадцатую главу, но муза сказала, что рано. Так что пока вот…

========== 14 ==========

— Тебе не кажется, что ты как-то поздно возвращаешься домой? — спросил дядя.

— Не кажется, — ответил Лешка.

— Алексей.

— Что сразу Алексей? Я же не виноват, что вы в лесу живете…

— При чем здесь лес?

— При том. Автобусы еле ходят.

— Дело только в автобусах?

Лешка сковырнул ногтем кусок горелого пластика со столешницы. Нет, разумеется, дело вообще не в автобусах. Это любой дурак бы понял.

— Мне не полагается никакой личной жизни, да? — мрачно спросил он.

— Если не сменишь тон, то да.

Лешка сковырнул еще немного пластика, понимая, что специально провоцирует дядю, но не желая останавливаться. Возможно, дело как в раз в этом безобразном пятне на столе. Оно так и будет напоминать о том, что Лешка избежал справедливого наказания из-за трусости. Надо было тогда остаться… Что-то после этого случая поменялось, и Лешка подозревал, что не в лучшую сторону. Раздражающая ранка, оставшаяся на душе после того случая, так и не зарубцевалась. Наоборот, она кровоточила всё больше и грозила превратиться в незаживающую язву. Лешка был виноват, и чувство вины никуда не желало деваться. Он старательно усугублял свою вину, но так и не выпросил искупления, и это было паршиво. Как будто он заразный, как будто о него не хочется марать руки.

— Я пошел, — сказал Лешка, резко вставая и выбрасывая недоеденный бутерброд в мусорное ведро.

— Возвращайся вовремя.

— Как получится.

Лешка подхватил рюкзак и выскочил из дома, хлопнув дверью.

Он вернулся даже позднее, чем обычно. Зашел в свою комнату, швырнул рюкзак на пол, закрыл дверь.

Дядю всё это просто обязано было рассердить, и Лешке стало стыдно. На самом деле он хотел бы пойти и извиниться за испорченный стол, за бездумно обрезанные волосы, за свою грубость и за опоздания. Хотел всё рассказать. Но еще больше он хотел реакции.

Посидев какое-то время на кровати, Лешка потянулся за рюкзаком, достал учебник и попытался читать. Глаза пробегали по строчкам, не задерживаясь, чтобы выхватить смысл, и учебник пришлось отложить. Здорово, теперь еще и к контрольной не подготовиться… Лешка понимал, что мандраж сам по себе не пройдет, но из комнаты не выходил, хоть это и могло бы приблизить развязку.

А развязки всё не было.

Лешка даже заподозрил, что дяди нет дома. Может, взял и свинтил на какой-нибудь съезд зануд, а Лешке сказать забыл. Или не посчитал нужным. Но шаги в гостиной опровергли эту теорию.

Вечер плавно перетек в ночь. Лешка чересчур громко распахнул дверь, сходил в ванную, долго там плескался, забрызгал всё зеркало, когда чистил зубы, но никто на шум и беспорядок не сбежался. Тогда Лешка побросал учебники в рюкзак, забрался под одеяло и отвернулся к стенке, готовясь к бессонной ночи. Разве уснешь, терзаемый голодом и тревогой? Лешке стало себя очень жалко.

Под утро Лешка всё же задремал, и ему тут же приснилось, что он лежит в луже крови. И это было почему-то хорошо, это наполняло его чувством глубочайшего удовлетворения. Нет, в самой ситуации приятного было мало, Лешка ощущал, как из него потихоньку вытекает жизнь, но откуда-то издалека появился дядя и прямо бегом кинулся его спасать, и это было так здорово, так долгожданно, что Лешка ни секунды не сомневался: оно того стоило. Проснувшись, Лешка еще некоторое время улыбался этим ощущениям, а потом его захлестнул стыд. Какая ерунда… Сентиментальная чушь. Не надо его спасать. Если он когда-нибудь и окажется в луже собственной крови, то только для того, чтобы наконец-то сдохнуть.

Хотя нет, умирать пока никак нельзя. Лешка вздохнул и поднялся. Всё равно скоро зазвенит будильник, нет смысла засыпать на каких-то жалких полчаса. Лучше выйти из дому пораньше.

На кухне горел свет, и Лешка нарочито мрачно прошел к столу. К отполированному, сверкающему новым слоем лака столу без малейших следов горелого пластика. Когда он успел? Наверное, вчера, пока Лешка был в школе.

Дядя молча пил кофе, и Лешка не мог не понять, что сейчас что-то будет. Неспроста же он встал так рано… Хотя роботы и не спят.

Лешка задумчиво провел рукой по столу, но так ничего и не сказал.

Зато дядя сказал:

— Дай телефон.

Лешка молча вынул телефон из кармана и бросил его на стол.

— Разблокируй, пожалуйста.

Лешка почувствовал, как кровь приливает к лицу. Это же личное…

— Я не буду нигде копаться, — сказал дядя. — Только в настройках.

— Зачем?

— Родительский контроль включу.

— Какой-какой?

— Ну, уж так называется…

Лешка разблокировал телефон и спросил:

— Камер во дворе вам мало?

— Получается, что мало, — невозмутимо ответил дядя, роясь в настройках.

— Ну, еще в комнате установите, — пожал плечами Лешка. — Или уже?

— Что ты бесишься?

— Потому что вы мне проходу не даете. Я не привык жить под колпаком, простите меня, пожалуйста.

— А что, твоя мама не хотела знать, где ты и с кем? — спросил дядя и протянул Лешке телефон.

— Так то мама. Она меня любила.

Лешка взял телефон и вышел из кухни. Зашел в свою комнату, подхватил рюкзак, бросил телефон на кровать. Если дядя хочет, пусть отслеживает его передвижения хоть весь день.

Теперь можно и уходить. Уже в прихожей Лешка кое-что вспомнил, вошел в ванную и порылся в стенном шкафу. Нужная коробочка оказалась в самом дальнем углу. Лешка открыл ее, высыпал на ладонь завернутые в тонкую бумагу прямоугольники. Шесть штук. Никто не заметит, если останется всего пять.

Лешка сунул лезвие в карман и выскользнул прочь из ванной.

========== 15 ==========

Как странно. Ведь порезаться лезвием так легко… Когда-то давно Лешка разобрал бритву дяди Толика, чтобы было чем выстрогать кубик из пробки. Где-то на пятой грани лезвие незаметно скользнуло по пальцам, Лешка даже боли не почувствовал. Потом, когда кровь никак не останавливалась, он перепугался и проникся уважением к острым предметам. Конечно, хватило этого уважения ненадолго, и уже через год Лешка еще пару раз неглубоко порезался, отскребая лезвием краску со стекла.

Но сейчас… Воспаленная плоть смыкалась вокруг лезвия, но оно никак не входило в кожу. Лешка пытался надавить, пытался прочертить лезвием линию, пытался повернуть его так, чтобы воткнуть самый уголок, но у него ничего не получалось.

Лешка посочувствовал лаборантам, берущим кровь из пальца. Пораниться случайно, может, и легко, но умышленно взрезать кожу, зная, что это причинит боль… Это ужасно. Это просто невозможно.

Лешка в десятый раз пообещал себе, что вот сейчас не струсит, не отступится. Приготовил ватный диск, смоченный раствором хлоргексидина, и опять поднес лезвие, наполовину завернутое в бумажку, к раздутому гнойнику. Чуть-чуть нажал и тут же отдернул руку, забормотал:

— Прости, прости…

Невозможно. Если бы она хотя бы молчала… Но собака скулила и слабо протестовала, отползала в самый угол, смотрела с мольбой.

— Ты очень милая, но эта штука на твоем боку — самое мерзкое из всего, что я видел, — извиняющимся тоном сказал Лешка. — Пожалуйста, дай мне ее вскрыть.

Собака лизнула его руку, и Лешка поспешно убрал лезвие. Нет смысла продолжать мучительные для обоих попытки, всё равно ничего не получится. Гнойник с каждым днем рос, кожа на нем натянулась и блестела, шерсть то ли вытерлась из-за того, что собака ее постоянно облизывала, то ли просто выпала. Остальные травмы не казались такими уж серьезными, но собака явно чувствовала себя плохо. Она отказывалась есть, глухо стонала, стоило коснуться гнойника, и выглядела ужасно больной. Лешка не очень разбирался в собачьей температуре, но уши конкретно этой собаки казались ненормально горячими.

Вздохнув, Лешка принял тяжелое решение.

— Жди меня, ладно? — сказал он собаке.

Не надо было оставлять дома телефон. Если бы не оставил, можно было бы позвонить и рассказать всё, ни разу не встречаясь с дядей взглядом. Может, дядя сам бы пришел, увидев, что телефон уже почти час находится в заброшенном доме. Но нет, Лешка искал легких путей и будет теперь за это расплачиваться… Сам виноват.

Если бы он вчера знал, как гнойник будет выглядеть сегодня, он бы всё рассказал. Чем он вообще думал?

Лешка взбежал вверх по лестнице, не заботясь о камерах. Пусть предупреждают дядю о его возвращении, так даже лучше.

Ворвавшись в гостиную, Лешка понял, что так и не придумал, как всё изложить, и выдохнул:

— У меня проблемы.

— Еще какие, — согласился дядя.

Лешка молча уставился на него, пытаясь считать настроение, но ничего не получилось. У дяди вообще вряд ли бывало какое-то настроение, он всегда выглядел одинаково равнодушным.

— Прогуливаешь, — сказал дядя.

— Угу.

— Телефон специально оставил?

— Специально.

Дядя молчал, и Лешка угрюмо спросил:

— Штаны снимать?

Дядя смерил его внимательным взглядом и вроде бы собирался кивнуть, но в последний момент передумал:

— Успеется. Что за проблемы?

— Поехали, покажу.

Дядя молча встал и взял с комода ключи от машины. Лешка на секунду прикрыл глаза, выдохнул. Кажется, небеса пока что на его стороне.

Собака ждала. Когда прогнившие двери со скрипом открылись, она заскулила и вяло завиляла хвостом.

— Почему нельзя было просто сказать? — спросил дядя.

Действительно, почему? Боязнь наказания была самой незначительной причиной. Если бы знать, что собаку это спасет, Лешка без колебаний согласился бы на что угодно. Но он не знал. Он боялся, что дядя будет против. Отмахнется, высмеет, запретит. Велит бросить. Может быть, даже пристрелит ее, чтобы не мучилась.

Теперь, глядя, как дядя склонился над собакой, Лешка с ужасом понимал, что ошибся. Надо было рассказать сразу. Если она умрет, то из-за его скрытности.

Дядя стащил с себя куртку и бросил ее Лешке:

— Постели в багажнике.

Потом осторожно поднял собаку на руки и вынес из дома. Лешка поспешно открыл багажник и бросил куртку на дно. Дядя уложил собаку, стараясь не тревожить ее раненый бок.

Лешка не решался ни о чем спрашивать. Только когда подъехали к ветеринарной клинике, он немного расслабился. И понял, что до последнего сомневался в том, что именно собирается делать дядя.

В клинике собаку осмотрели и уложили на стол, а Лешке с дядей сказали:

— Погуляйте пару часов.

— Они ее не усыпят? — спросил Лешка, когда они вышли на улицу.

— Нет.

Лешка помолчал, потом набрался храбрости и задал следующий вопрос:

— Как думаете, она выживет?

— Наверное. Ты придумал ей имя?

— Нет.

— Почему?

Лешка пожал плечами:

— Она же не моя…

— И куда ее теперь?

— Не знаю.

— Оставить не хочешь?

Лешка вздохнул и решительно помотал головой.

— Почему?

— Потому что вы… — Лешка запнулся и неловко закончил: — Вы ее будете обижать.

— Не я змею за хвост таскал, — ответил дядя.

Лешка одарил его тяжелым взглядом исподлобья, и дядя добавил:

— Бери свою собаку. Обещаю, я ее не трону. Понимаю, что я тебе кажусь монстром, но я животных не бью.

От этой фразы противно засосало под ложечкой. Вспомнилось, что дядя сказал чуть раньше. «Успеется». Не отменяется. Успеется.

— Как здорово, что я не животное, — ядовито сказал Лешка.

Он не забыл, что готов был на всё, лишь бы собака жила. Но в глубине души всё равно был категорически против такого с собой обращения.

— Если ты не видишь разницы между наказанием и избиением, тебя просто никогда не били, — сказал дядя.

— А вас, видимо, никогда не наказывали, потому что вы тоже не видите разницы.

Комментарий к 15

Да, отчасти матчасть. Гнойник действительно чертовски сложно порезать, когда в душе ты не садист ни капельки. И простите меня, если вы это читали за едой, но кто ж вам виноват.

========== 16 ==========

Если ждать, время тянется медленнее. Если молчать, еще медленнее. Если молча ждать, время застывает. Поэтому Лешка так удивился, когда дядя встал со скамейки и потянул его за собой:

— Пора возвращаться.

Тревога, убаюканная размеренным плеском воды и шелестом листьев, снова напомнила о себе. Всю дорогу из парка в клинику Лешка убеждал себя, что собака умерла, и готовился это принять.

Собака не умерла. Она едва успела проснуться после наркоза, у нее был выбрит бок, на шее красовалось нечто вроде абажура, а из того места, где раньше был гнойник, торчала мерзкого вида трубочка: мягкая, приглушенно-белая, капающая буроватой жидкостью, похожая на выдернутую жилу. Лешка присмотрелся и заметил нитку, которой была прихвачена трубочка.

— Это дренаж, — объяснил ветеринар. — Будете следить, чтобы трубка оставалась на месте. Основание нужно протирать и держать в чистоте.

Он еще долго рассказывал про капающую из трубки жидкость, про то, как гнойник должен затягиваться с краев к центру, про антибиотики и всё остальное. Лешка слушал и кивал. Наконец-то он что-то сделал правильно. Собака будет жить.

— Сколько ей лет? — спросил дядя.

— Приблизительно восемь, — ответил ветеринар. — Может, больше.

Лешке показалось, будто по лицу дяди скользнула какая-то тень, но он тут же заверил себя, что ему просто померещилось. Не могло быть никакой тени. Всё шло наилучшим образом. Они забрали собаку, купили для нее подстилку, ошейник, поводок, корм и миску. Уже в машине Лешка вспомнил собаку с маминых старых фотографий. Ее звали Ника. Правда, та Ника была пуделем, а не дворнягой, но имя казалось подходящим.

Нику устроили в Лешкиной комнате. На подстилку положили несколько бумажных салфеток, чтобы ничего не испачкать капающей из трубки жижей. Ника почти сразу уснула.

— Ну вот, можно наконец обсудить остальные твои проблемы, — сказал дядя.

Лешка знал, что этот момент наступит, но прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — подтвердил дядя, хотя Лешка ничего и не сказал. — Быстрее начнем — быстрее закончим.

Лешке ужасно не хотелось ничего такого начинать. Конечно, в последнее время он сам напрашивался, но не на это… Ему хотелось спровоцировать дядю, выбесить его, вывести из равновесия, добиться реакции, победить. Это на победу не походило. Дядя уже прекрасно знал, что собирается делать, его это абсолютно не беспокоило, а вот Лешка затрепыхался, как пойманная на крючок рыба.

Но ведь Ника…

Лешка вздохнул, постарался собраться.

— Как хотите, — наконец ответил он, стараясь говорить как можно безразличнее.

— Ты, конечно, не поверишь, но очень не хочу.

— Заметно.

Дядя на провокацию поддаваться не желал. Не обратив внимания на едкий комментарий, он продолжал:

— Имей в виду, к собаке это отношения не имеет.

— Ну да, конечно.

— Представь себе. Помогать животным — это хорошо. Но вот пропадать где-то без предупреждения, не брать с собой телефон, прогуливать — плохо. Не делай так больше.

— А говорите, не из-за собаки, — возмутился Лешка.

— Ты мог бы мне просто сказать.

— Да не мог бы! Не мог бы. Я вам ничего не могу сказать.

— Почему?

— Потому что.

Лешка бессильно опустился на диван. Неужели дядя действительно не понимает?

— Почему? — повторил дядя.

Он на самом деле такой тупой? Ладно…

— Потому что обычно, когда люди обращаются за помощью, они хотят получить помощь, а не по заднице, — терпеливо объяснил Лешка.

Он хотел еще добавить, что дядя загоняет его в угол, пользуется беззащитностью, лишает права выбора. Но не стал, побоялся. Вдруг всё опять повторится, как тогда, с микроволновкой?

— Хочешь сказать, я тебе не помогаю?

— Да помогаете, помогаете. Вы правы, я неправ. Давайте уже к делу, — нетерпеливо сказал Лешка.

— Просто чтобы ты знал, — сообщил дядя, — если бы ты сразу всё рассказал, мы бы обошлись без этого.

— Ну да, с дровоколом так и было, — кивнул Лешка.

— Ты действительно не понимаешь, да? Ты прищемил руку из-за собственной неосмотрительности. И на гвоздь напоролся тоже поэтому. Про змею я уж не говорю… Но, если бы ты мне сказал, что нашел раненую собаку, мы бы просто отвезли ее к ветеринару немного раньше. Всё.

И Лешка вдруг понял. Черт. Действительно, если бы он всё рассказал…

— Ну что, готов?

— Готов…

Он на самом деле был готов. В случившемся с Никой не было его вины, он сам создал себе проблемы. Что бы его ни ждало, это справедливо.

— Принеси ремень.

— Что?

Лешка совсем растерялся. У дяди была удивительная способность одной короткой фразой показывать, что всё намного хуже, чем кажется.

— Сходи в мою комнату, открой шкаф и принеси ремень. Черный.

Лешка поколебался на пороге, но всё же открыл дверь и впервые в жизни вошел в дядину комнату. Быстро шагнул к шкафу, снял висевший на внутренней стороне дверцы черный ремень. Рассмотрел его поближе. Самый обычный ремень. Зачем дяде понадобился именно он? Мог же просто воспользоваться тем, который на нем…

Ладно, хорошо. Если это часть наказания, оно уже работает. Оказывается, собственноручно принести всё необходимое для порки — стыдно. Есть в этом какая-то новая грань покорности, очень раздражающая природную гордость. Интересно, что еще будет? Дядя заставит его целовать орудие наказания? Он может.

Лешка вернулся в гостиную, молча протянул дяде ремень. Дядя так же молча кивнул на кресло.

Лешка расстегнул штаны, подавив нервный смешок. Скоро дядя его выдрессирует настолько, что Лешка сам будет приносить ремень и ложиться безо всяких просьб и приказов.

Перегнувшись через подлокотник, Лешка закрыл глаза. Сейчас будет больно, первый удар прилетит раньше, чем успеешь… Ну вот, уже. Стиснуть зубы, теперь расслабиться, чтобы успеть подышать перед следующим.

Рутина. Предсказуемость. Чувство безопасности? Ох, ёлки. Именно неотвратимость наказания дает уверенность. И именно поэтому — больно-то как! — Лешка не стал нарываться, как в прошлый раз. Насколько же безопаснее знать, что сейчас будет больно, но это ничего, это терпимо — ой-ой-ой! — и даже хорошо, потому что потом можно жить дальше. Лучше сейчас потерпеть — терпеть-терпеть-терпеть, подышать бы, интервалов не хватает, больно — и за всё рассчитаться, чем таскать за собой груз неоплаченных долгов. Всё нормально. Всё хорошо. Всё. Кажется, всё.

— Эй, ты живой?

Лешка недоуменно обернулся:

— Что?

— Что-то тихо лежишь. Уснул?

— Просто задумался. Извините.

— Вставай уже.

— Угу… И… это… извините за стол, ладно?

Дядя помолчал, видимо, соображая, о каком столе речь, но потом всё же понял, ответил:

— Ладно. А ты тогда за стрижку извини, как-то нехорошо получилось.

Лешка вытер рукавом лицо — оказывается, он плакал, надо же — и покачал головой:

— Нормально получилось.

Дядина рука легла ему на затылок, погладила непривычно короткие волосы, и Лешка робко улыбнулся.

========== 17 ==========

Лешка огляделся, пытаясь понять, где находится. Вокруг были только давным-давно насыпанные кучи песка и глины, поросшие сорняками и молодыми деревьями. Наверное, когда-то здесь что-то строили. Или это какой-нибудь заброшенный глиняный карьер? Лешка не совсем представлял себе, как должен выглядеть карьер, но это место вполне могло бы им быть.

Чуть дальше что-то тускло поблескивало в высокой траве. Похоже на рельсы. Интересно, это заброшенная железная дорога? Или не заброшенная? А может, рельсы использовались только для транспортировки глины?

Лешка подошел поближе и сел на согретый скупым осенним солнцем металл. Твердо решил, что никуда не уйдет. Если окажется, что железная дорога рабочая, то так ему и надо…

Надо же было так психануть. Лешка сам от себя не ожидал. Теперь его рвали на части злость на себя и обида на непонятливость взрослых. Где-то должен был у них вспыхивать предупреждающий сигнал, они же взрослые… Но нет. То ли они действительно не понимали, то ли хотели, чтобы Лешка облажался.

Из размышлений Лешку выдернула короткая трель телефона. Сначала Лешка не хотел даже смотреть, кому он понадобился. Наверняка какая-нибудь реклама. Но непрочитанное сообщение через две минуты напомнит о себе и снова собьет с мысли. Лешка вздохнул и вынул телефон.

«Домой».

Телефон чуть не выпал из наполнившихся противной слабостью рук. Конечно, можно было предположить, что дядя как-то отреагирует, но всё же, всё же… Это несправедливо, в конце концов. Всё было так хорошо…

Лешка решил, что домой не вернется. Вот вообще. Так и будет тут сидеть, пока его не собьет поезд. А если поезда не будет, придется просто подождать немного дольше и умереть от голода и холода. Всё лучше, чем отвечать за то, что натворил. Но он тут же понял, что вернуться придется. Хотя бы из-за Ники.

Лешка еще раз посмотрел на экран, пытаясь понять, насколько всё плохо. Не получалось. Почему дядя вообще прислал сообщение, а не позвонил? Неужели у Лешки наконец получилось вывести его из равновесия? Может, дядя не хочет с ним говорить? Или не может. Боится сорваться. Нет, боится спугнуть. Заманивает, чтобы убить. Ох, всё плохо, как ни крути.

Поборов тошнотворную волну страха, Лешка встал. Чем бы всё ни закончилось, нельзя бросать Нику.

Пустырь. Улицы. Автобус. Лес. Интересно, он знает? Конечно, знает. Ему наверняка позвонили. Или просто отследил телефон и думает, что Лешка прогуливает? Так он ведь и прогуливает… Причем по причине, которая никому не покажется уважительной.

Лешка честно пытался найти выход. Когда увидел тему сочинения и понял, что не сможет, решил просто сдать чистую тетрадь. Но Тамара Васильевна не отставала, выпытывала… Разве не она виновата, что Лешка сорвался? Нет. Не она в клочья разодрала тетрадь, не она выбежала из кабинета. Всё он. Потому что разозлиться было настолько проще, чем…

Проходя мимо яблони, Лешка бросил мрачный взгляд на камеру. Пусть доносит и она, чего уж. Зашел в дом, задумчиво посмотрел на дверь своей комнаты. Можно было бы там запереться, обнять Нику и хотя бы ненадолго притвориться, что всё в порядке. Но только это ничего не решит, а отсрочек не хочется.

— Пришел, — констатировал дядя, когда Лешка заглянул в гостиную.

— Пришел…

— Что случилось?

— А вы не знаете? — хмуро спросил Лешка.

— Хочу от тебя услышать.

Лешка стиснул зубы, чувствуя, что им играют. Тамара Васильевна уже явно позвонила и наябедничала. Или дядя сам позвонил, увидев, что Лешка не в школе. Так или иначе, они давно успели сговориться, так к чему всё это?

— Ну?

Лешка молчал.

— Хорошо, начнем с того, что знаю я, если тебе так проще, — вздохнул дядя. — Ты оскорбил учителя, порвал тетрадь и ушел с урока. Так?

— Не так.

— Где именно не так?

— Я ее не оскорблял.

— Она говорит, что оскорблял.

Лешка почувствовал, как всё внутри закипает. Несправедливо. Нечестно.

— Ты ей что-нибудь говорил? — спросил дядя.

class="book">— «Отстаньте от меня», — сказал Лешка и тут же уточнил: — Я ей так сказал. И всё.

— Не очень вежливо.

Лешка пожал плечами.

— Почему ты ей так сказал?

Лешка снова пожал плечами. Дядина внезапная разговорчивость ему не нравилась, потому что каждый вопрос лез под кожу. Скорей бы уже переходил к делу…

— Почему? — повторил дядя.

— Потому что она не отставала, — раздраженно ответил Лешка. — Что вам всем надо от меня?

— Тамаре Васильевне надо, чтобы ты написал сочинение. Мне надо узнать, почему ты не хочешь его писать.

— Угу, а потом вы меня отлупите, заставите публично извиниться и всё-таки написать это дебильное сочинение. И все будут довольны, — заключил Лешка.

— Какая была тема?

— Что?

— Тема сочинения.

Лешка отвернулся и стукнул кулаком по стене.

— Вы же знаете… Зачем издеваться? — тихо спросил он.

— Не знаю.

Лешка молчал, и дядя добавил:

— Я не издеваюсь. Просто хочу понять.

— Не хотите. Вы хотите, чтобы от меня не было проблем.

— Не от тебя, а у тебя. Так какая была тема?

Лешка почувствовал, как глаза наполняются слезами, и заставил себя ответить:

— «Письмо матери».

— Ты ей не сказал? — спросил дядя после небольшой паузы.

Лешка помотал головой. Он вообще не мог об этом говорить, даже думать без слёз не мог, как не мог и объяснить, какая паника его захлестнула, когда он оказался в этом капкане. Он хотел бы сказать Тамаре Васильевне, что не может ничего написать маме, потому что она умерла. Хотел бы спросить, кто вообще выдумал такую тему. Как можно требовать от человека так раскрыться? Даже если бы Лешке удалось сформулировать и записать то, что он хотел сказать маме, и при этом не разреветься, разве можно отдать это послание чужой тетке? Всё это он хотел бы сейчас сказать дяде, чтобы хоть как-то оправдаться, но невозможно было произнести ни слова, при этом не обрушив плотину, едва сдерживавшую рыдания. Она сама сейчас рухнет, без посторонней помощи. Лешка прижался лбом к стене, будто ожидая, что она ответит лаской на его недавнюю грубость.

Дядя взял Лешку за плечо и подвел к дивану. Ну вот, начинается…

— Садись.

Лешка сел и закрыл лицо руками, потому что слезы уже потекли по щекам. Скорей бы всё закончилось…

— Ты же понимаешь, что она не специально, — сказал дядя, тоже сев на диван. — Я ей всё объясню.

Лешка замотал головой:

— Не надо!

Дядя обхватил его за плечи и твердо сказал:

— Надо. Я с ней поговорю, она всё поймет. Всё будет хорошо.

— Мне всё равно придется писать это письмо, — всхлипнул Лешка.

— Нет.

Лешка попытался дышать ровнее. Успеет еще нареветься… Но успокоиться не получалось. Напряжение, переполнявшее его, вытекало вместе со слезами, и это было почти приятно.

— Всё же извинись перед Тамарой Васильевной, — сказал дядя, когда Лешка наконец начал успокаиваться. — Я тебя не заставляю, просто советую.

Лешке очень захотелось ответить какой-нибудь колкостью, но он вовремя прикусил язык. Вообще-то дядя прав, извиниться стоит. Хотя бы за то, что нагрубил и убежал.

— Публично? — уточнил он.

— А хочешь публично?

— Нет.

— Тогда нет.

— Ладно…

— Всё, что пропустил сегодня, сделаешь дома за выходные.

— Угу.

Ну вот. Кажется, разговоры закончились. Лешка выжидающе посмотрел на дядю.

— Почему ты на меня всегда так смотришь?

— Как?

— Как будто я тебя убивать собираюсь.

— А вы не собираетесь?

— Нет.

Лешка опустил глаза и принялся сосредоточенно разглядывать свои ладони.

— Можешь идти, — сказал дядя. — Ника тебя заждалась.

Собака, похоже, услышала свое имя, потому что в тишине отчетливо раздался стук когтей по ламинату и свистящее поскуливание. Лешка приподнялся было, но остался сидеть, не решаясь сбросить дядину руку. Впрочем, дядя тут же сам ее убрал, и Лешка поспешно встал. Уже на пороге он обернулся и спросил:

— Вы не сердитесь?

— Нет. Но в следующий раз просто иди домой.

Лешка хотел было возразить, что он и так пошел, как только получил сообщение, но дядя имел в виду не это. Лешка на секунду задумался, вспомнил, как накручивал себя, сидя в одиночестве на пустыре. Конечно, сейчас очевидно, что действительно стоило просто пойти домой и не мучиться. Но значит ли это, что Лешка так и поступит в следующий раз? Врать не хотелось, и Лешка неуверенно ответил:

— Я постараюсь.

========== 18 ==========

— Не спится? — спросил дядя.

Лешка пожал плечами. С тех пор, как появилась Ника, он перестал перебираться посреди ночи на диван в гостиной. Если снилось что-то плохое, всегда можно было обнять собаку, позволить ей слизать теплым языком слезы, слушать ее дыхание, незаметно снова проваливаясь в сон. Одиночество отступало, и было почти не страшно. Конечно, у дяди могли возникнуть возражения по поводу присутствия собаки в постели, но зачем ему об этом знать.

И всё же сегодня Лешке не спалось. Дядя правильно сформулировал вопрос. Кошмаров не было, страха не было, но и сон не шел. Провалявшись в кровати почти два часа, Лешка решил, что ему просто хочется поговорить. Ника, конечно, умела слушать, но Лешке хотелось именно диалога. Просто поговорить с дядей, не будучи расстроенным, не нуждаясь в утешении и не гадая, чем всё закончится. Поболтать о чем угодно, слушать и быть услышанным.

— Чай будешь?

Лешка снова пожал плечами, и дядя пошел на кухню, чтобы через минуту вернуться с чашкой в руках.

Это напомнило Лешке о вечере одиннадцатого июля, и он поспешно спросил, чтобы отогнать от себя воспоминания:

— А вы вообще спите когда-нибудь?

— Иногда.

— Почему вы живете один? — неожиданно вырвалось у Лешки.

— Да я вроде как с тобой живу, — сказал дядя. — И с Никой.

— Ну… У вас же никогда не было семьи, — неловко пояснил Лешка. — Почему?

— А зачем?

— Ну, не знаю. Люди обычно женятся, — пробормотал Лешка, рассматривая свое отражение в чашке.

— Значит, я не настолько человек, — заключил дядя.

И Лешка подумал уже, что разговор окончен, но дядя неожиданно продолжил:

— Я же говорил, что не люблю людей. Зачем жениться и плодиться, если не хочется… Мне и так нормально.

Было. Пока племянник на голову не свалился. А Лешке-то показалось, что они наконец нашли общий язык…

— Зачем вы согласились? — спросил Лешка.

Он не уточнил, на что именно, но дядя и так понял.

— За неимением лучшего, — ответил он. — Слушай, мы же уже всё обсудили давно. Появится более подходящий вариант — хорошо, нет — как-нибудь проживем.

— Более подходящий, — повторил Лешка.

— Мало ли. Какая-нибудь тетушка или кузина по материнской линии, — пожал плечами дядя. — Ну, или еще кто-нибудь, кто разбирается в детях и жаждет тебя усыновить.

— И вы меня отдадите?

— А почему нет?

Лешка поставил чашку на стол.

— Так, не надо тут обижаться, — сказал дядя. — Я обещал твоей матери, что буду действовать в твоих интересах. Если будет выбор между нормальной семьей и мной, я этот выбор за тебя сделаю.

— Вам на меня совсем наплевать?

Слова сорвались с языка сами собой, и Лешке оставалось только виновато опустить глаза.

Дядя смерил его долгим взглядом, помолчал достаточно долго, чтобы Лешка успел многократно проклясть свою несдержанность, и наконец заговорил:

— Я делаю для тебя всё, что могу. Но могу я очень мало. Если появится кто-то, кто сможет дать тебе больше…

— Я понял, — прервал его Лешка. — Простите, что нарушаю ваше одиночество.

— Алексей…

— Спасибо за чай.

Лешка встал, поколебался немного, решая, нужно ли вымыть за собой чашку. Но в таком случае придется идти на кухню и возвращаться назад, а этого ему совершенно не хотелось. Нет, пусть чашка переночует на столе.

Вернувшись в свою комнату, Лешка тяжело опустился на кровать. Ника проснулась и ткнулась мокрым носом в его руку. Лешка обнял ее за шею, зарылся лицом в рыжий мех и всхлипнул.

Комментарий к 18

Меня сегодня спросили, почему это мои герои так мало разговаривают. Вот почему… Хотя эти двое и домолчаться могут. Талант у них.

Короче, пора переименовывать текст в “Два придурка”…)

========== 19 ==========

Дни опять потянулись с черепашьей скоростью. Лешка уже успел забыть, насколько медленно идет время, если пытаешься кого-то избегать. А он пытался, он честно пытался не мешать больше, чем необходимо. Не было обиды, не было демонстративности, зато была подавленность. Потому что можно обижаться на несправедливость, можно демонстративно дуться, выпрашивая реакцию, а Лешка наконец усвоил, что ничего не будет, и притих. В конце концов, на что тут обижаться? Всё честно. Он сам себе что-то напридумывал, пытался читать между строк, надеялся, навязывался… Сам виноват. Никто не обязан его любить. Разве что Ника… Нет, она не была обязана, но она любила.

Теперь Лешка по утрам кормил и выгуливал Нику, запирал ее в своей комнате и шел на автобусную остановку. В школе вел себя как можно неприметнее, чтобы не нарваться на неприятности. Сразу же после занятий возвращался домой, выводил Нику на прогулку и снова запирался в своей комнате. На кухню не ходил вообще, да и не испытывал необходимости: аппетит совсем пропал, какого-нибудь печенья или батончика, купленного в буфете, хватало на весь день. Ни разу Лешка не сталкивался с дядей ни в коридоре, ни в ванной, ни в прихожей, что, учитывая небольшой размер дома, могло означать только одно: дядя вовсе не возражал против этого игнора. Все выходные дядя провел в лесу, будто бы специально, чтобы не встречаться с Лешкой. Лешка говорил себе, что его всё устраивает, и до ночи валялся в кровати, гладя Нику, делая уроки и смотря смешные видео, от которых становилось еще тоскливее. Ника, будто чувствуя его настроение, только грустно вздыхала и даже отказывалась от еды.

Так всё и шло четыре дня, а на пятый Лешка ушиб на физкультуре руку. Сначала было терпимо, только кисть опухла немного, но пальцы нормально шевелились, никто ничего не заметил. К концу уроков вдоль ребра ладони налился странной формы синяк. Лешка натянул рукав пониже, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Острая боль, через несколько минут после падения ставшая тупой и почти незаметной, к вечеру усилилась настолько, что уснуть Лешка так и не смог. Он наконец сдался и поплелся в гостиную, надеясь, что дяди там не будет. Но он, увы, был.

Лешка поспешно выдвинул один из ящиков секретера, порылся в нем, задвинул, попробовал следующий, почти физически ощущая, что мешает. Ибупрофен нашелся в третьем по счету ящике.

Дядя ничего не сказал и даже не посмотрел на Лешку, его взгляд так и оставался прикованным к ноутбуку, а пальцы быстро стучали по клавиатуре. Но когда Лешка, проглотив одну таблетку и сунув в карман еще пару, собрался уходить и исподтишка глянул на дядю, ему померещилось, что тот немного… удивился, что ли? Как будто думал, что Лешка останется. Нет, конечно же, он опасался, что Лешка останется, и удивление было приятным.

От таблетки боль немного поутихла, и Лешке удалось наконец уснуть.

На следующий день, вернувшись из школы, Лешка снова прокрался в гостиную, чтобы пополнить запасы ибупрофена. Дяди нигде видно не было, и Лешка решил, что в этот раз ему повезло. Он ополовинил упаковку и сунул таблетки в карман.

— Зачем тебе столько? — спросил дядя.

Лешка испуганно обернулся. Надо было догадаться, что дядя на кухне.

— Чтобы два раза не ходить.

Дядя подошел поближе и окинул Лешку изучающим взглядом.

— Что болит? — спросил он наконец.

Отвечать почему-то очень не хотелось.

— Что болит? — повторил дядя.

И Лешка молча показал ему руку.

— Что случилось?

— Упал на физкультуре.

— Давно?

— Вчера.

— Почему не сказал?

Дядя осторожно взял Лешку за ушибленную руку, пощупал припухлость.

— А зачем? Таблетку я и сам могу принять, — сердито ответил Лешка, резко выдергивая руку и старательно игнорируя последовавшую за этим движением вспышку боли.

Дядя смотрел всё так же внимательно, и Лешка поежился:

— Дыру прожжете.

— Дозировку хоть знаешь? — неожиданно спросил дядя.

— Знаю, — буркнул Лешка.

Дядя кивнул каким-то своим мыслям. Лешка почувствовал, как злость и раздражение слетают с него, оставляя только неуверенность и неловкость. Сейчас должна была последовать лекция о том, что Лешка покалечился по неосторожности, но никакой лекции не было. И никакого наказания тоже. Странно, дело ведь совсем не в том, что рука болит. После гвоздя тоже было больно, но Лешку это не спасло. Что не так?

— Я пойду, мне еще с Никой гулять, — сказал Лешка.

Он поспешил к себе, надел на Нику ошейник, пристегнул поводок, вспомнил, что так и не принял таблетку. Порылся в кармане, выудил одну, проглотил.

— Ты далеко? — спросил дядя, появляясь в коридоре.

— В лес.

— Я не хочу, чтобы ты ходил в лес один.

— Я не один, я с Никой.

И Лешка выскочил из дома, не дожидаясь ответа.

Ника едва поспевала за ним, и в конце концов Лешке пришлось сбавить шаг. Он прислушался и рассеянно отметил про себя, что Ника дышит как-то странно. Через пару шагов Ника остановилась и мучительно закашлялась.

— Ты что? — спросил Лешка.

Ника так и стояла, расставив лапы, вытянув шею и сипло кашляя.

— Простудилась, что ли? — Лешка наклонился, погладил Нику по напряженной спине.

Наконец приступ прошел, Ника виновато глянула на Лешку и медленно пошла вперед, показывая, что готова продолжать. Еще через несколько метров она снова остановилась и закашлялась.

— Да что с тобой? — испуганно спросил Лешка.

В лес они не пошли, повернули назад. На обратном пути Ника еще трижды останавливалась, чтобы прокашляться, и с каждым разом Лешке становилось всё тревожнее.

Надо что-то делать. Вдруг это опасно? Вдруг она умрет? Лешка почти решился пойти и рассказать всё дяде, спросить совета, но уже в прихожей, стащив с Ники ошейник, засомневался. А вдруг откажет?

Нет, стоп. Это они уже проходили. Лешка нахмурился, вспоминая, сколько времени потратил на сомнения в прошлый раз. И оказалось ведь, что зря… Он бросился в гостиную.

Сама Ника в гостиную за Лешкой не пошла. Она вообще была на редкость скромной собакой и до сих пор чувствовала себя неудобно в новом доме. Лешкину комнату она сразу признала своей, но выходить из нее не любила.

— Что? — сразу же спросил дядя.

— Ника кашляет.

Стоило произнести это вслух — и проблема показалась смехотворно маленькой. Но Ника ведь действительно кашляла, в этом не было ничего нормального…

Дядя тут же встал и последовал за Лешкой, отчего тот ощутил внезапный прилив благодарности. Как же хорошо, что дядя такой черствый, как хорошо, что его не задевают все Лешкины выходки… И эта его непонятная правильность — гипертрофированное чувство долга, что ли? — сейчас тоже очень кстати. Как бы ни было ему наплевать на Лешку, Нике он поможет.

Ника лежала на своей подстилке и тяжело дышала.

— Давно это с ней? — спросил дядя.

— Утром всё было нормально.

— Она с земли ничего не ела?

— Нет.

— Жаб не лизала?

— Что? Нет. Почему жаб?

— Они ядовитые.

Лешка еще раз помотал головой:

— Не видел никаких жаб.

— Хорошо. Может, простудилась. Ест нормально?

Лешка задумался. Вспомнил, какой подавленной Ника была в последнее время. А он-то думал, что это она из солидарности…

— Нет.

Ника опять закашляла. Дядя посмотрел на часы.

— Поехали в клинику.

— Так плохо? — испугался Лешка.

— Нет, просто не хочу растягивать ожидание.

Они погрузили Нику в машину. По пути Лешка прислушивался к себе, пытаясь понять, что чувствует. Это оказалось сложно, потому что его окутал плотный белый шум.

— Как рука? — неожиданно спросил дядя.

Лешка пожал плечами. Он действительно не знал, потому что и думать забыл о своей руке.

В клинике Нику долго осматривали, о чем-то шептались, куда-то ее повезли на каталке, оставив Лешку с дядей ждать в маленькой приемной.

Наконец к ним вышел ветеринар. Он покосился на Лешку и попытался выпроводить его за дверь, но дядя возразил:

— Пусть останется, это его собака.

Ветеринар нехотя кивнул и стал объяснять:

— Изначально симптомы указывали на бронхит, и мы на всякий случай сделали рентген.

Бронхит. Ничего такого. Как-то у Лешки был бронхит, но он же выжил… Почему тогда у ветеринара такое похоронное лицо? Почему он не хотел, чтобы Лешка остался?

Дядя положил руку ему на плечо, и теперь Лешке стало действительно страшно. Не померещилось. Всё плохо.

Ветеринар продолжал говорить, но Лешка не слышал. Только одно слово из этого невнятного потока пробило наконец стену, заслонившую его сознание, и Лешка рванулся, сбросил с плеча дядину руку, толкнул дверь и выбежал в коридор. Там силы внезапно кончились, Лешка осел на пол, закрыл руками уши, прижал голову к коленям, пытаясь как-то защититься от услышанного, загнать информацию обратно.

Кто-то коснулся его шеи, и Лешка отшатнулся, будто его ударило током, всхлипнул, понимая, как жалко и по-детски это звучит, но не находя более взрослых слов, чтобы сформулировать свою претензию к миру:

— Да почему у всех рак?!

Комментарий к 19

Да, жаб действительно не надо лизать.

И да, я помню, что не собиралась этого делать. Нет, даже обещала. Оно само. Простите.

========== 20 ==========

Ветеринар советовал прекратить мучения, но Лешка уперся, твердил, что Ника должна вернуться домой, и дядя неожиданно поддержал его. У Лешки не было ни сил, ни желания этому удивляться. Он вяло выслушал рекомендации касательно паллиативного ухода, сунул в карман бумажку с рецептом, которую ветеринар вручил ему лично, раз он — хозяин Ники. Всё казалось каким-то ненастоящим.

— Если захотите воспользоваться услугами нашего крематория… — начал было ветеринар.

— До свидания, — прервал его дядя, подталкивая Лешку к двери.

— Есть индивидуальная кремация с выдачей праха, — не сдавался ветеринар. — Или общая, это дешевле.

Лешка с дядей переглянулись, и на секунду Лешке показалось, что дядя тоже вспоминает тетку с погребальными наборчиками.

— Пойдем, — сказал дядя. — Заберем Нику.

На ветеринара он не смотрел, и тот наконец заткнулся.

Лешка уже почти поверил в то, что Ника умерла, но она была жива. Ее вывели в коридор, и она сразу же потащилась к Лешке, ступая осторожно, будто боясь упасть. Лешка опустился на колени, обнял ее за шею и прошептал:

— Не умирай…

Ника лизнула его щеку и тихо заскулила.

— Поехали домой, — сказал дядя.

Это было нестерпимо. Видеть Нику, обнимать ее — и знать, что ее скоро не станет. Надеяться на чудо — и знать, что чудес не бывает.

— Это несправедливо, — сказал Лешка, обращаясь не к дяде, а к миру вообще.

— Несправедливо, — согласился дядя.

Больше сказать было нечего.

Всю ночь Лешка провел рядом с Никой, прислушиваясь к ее дыханию, проваливаясь в сон и тут же резко просыпаясь, чтобы убедиться, что она еще жива.

В школу он на следующий день не пошел, и дядя на это ничего не сказал. Дядя вообще говорил мало, и в этом не было ничего необычного. Он молча приносил Лешке еду, молча втирал в ушибленную руку какую-то мазь, от которой спал отек и стал бледнеть синяк. А Лешка так же молча гладил Нику, пытаясь поделиться с ней своей жизненной энергией. Если очень постараться, должно же получиться?

Через три дня наступили осенние каникулы, и теперь Лешка оставался дома на законных основаниях. За окнами лил дождь, к стеклу то и дело прилипали желтые листья.

Нике становилось всё хуже и хуже. Она уже не вставала, не пила, не ела и только смотрела на Лешку виноватыми глазами. Лешка пытался не плакать, чтобы не расстраивать ее, но получалось плохо.

В один из таких дождливых вечеров Лешка по привычке свернулся калачиком на полу возле Никиной подстилки, положил руку на исхудалый рыжий бок и задремал. Ему снилось, будто он плывет на корабле, качаясь на волнах, а потом неожиданно сходит на берег и чувствует под ногами твердую землю. Он стоял, впитывая в себя это ощущение незыблемости, пытаясь понять, почему его больше не качает. Потом проснулся.

По крыше по-прежнему барабанил дождь, чердак поскрипывал половицами, в трубе выл ветер. Не было слышно только дыхания Ники.

Лешку как будто накрыло тяжелым ватным одеялом, он не слышал больше ни окружающего мира, ни самого себя. Но горе его, очевидно, было не беззвучным, потому что дядя пришел и оттащил его от Ники, увел в гостиную, усадил на диван, завернул в плед и гладил по голове, как маленького, как будто это могло утешить.

И там, сидя на диване, зарывшись лицом в дядину рубашку и всхлипывая, Лешка возненавидел себя. Он выпросил наконец столь желанное сочувствие, не задумываясь согласился заплатить любую цену — а ценой оказалась жизнь Ники.

Комментарий к 20

Всё, ребятки, у автора осенняя депрессия, по-моему.

Но всё идет по плану, правда-правда.

========== 21 ==========

Голос математички ножом врезался в мозг, вызывая зуд, который невозможно было прекратить. Лешка закрыл руками уши, но противный визгливый голос так просто не сдавался. Наоборот, он сделался еще отчетливее, потому что Наталья Андреевна подошла ближе.

— Я так неинтересно рассказываю? — спросила она, наклонившись к самому Лешкиному уху. — Может, сам попробуешь?

По классу пробежал злорадный смешок. Конечно, никому это предложение смешным не показалось, просто все радовались, что сегодня Наташенька выбрала в жертвы Лешку, а не их самих.

Лешка нарочито медленно опустил руки, не отрывая от математички интенсивного взгляда.

— На мать свою так смотреть будешь, — сказала она.

Лешка стиснул зубы и промолчал. У них там что, до сих пор нет никакой пометки рядом с его именем? Он-то думал, что Тамара Васильевна уже всем раззвонила.

— Что, нечего сказать?

— Нечего, — подтвердил Лешка, не глядя схватив точилку и вертя ее в руках, чтобы хоть чем-то разбавить напряженную атмосферу.

— Хам, — покачала головой Наталья Андреевна.

Лешка сунул ноготь в прорезь на винтике, удерживавшем на месте лезвие точилки. Чуть-чуть повернул, чувствуя не боль, а скорее дискомфорт. Ничего не произошло.

— Я тебя воспитывать не нанималась, — продолжала Наталья Андреевна. — Вот как с тобой работать, если тебя мама с папой элементарной вежливости не научили?

Лешка пожал плечами и отвернулся.

— Что, стыдно в глаза смотреть?

Винтик поддался. Лешка быстро выкрутил его до конца. Лезвие, ничем теперь не удерживаемое, скользнуло в ладонь. Лешка стиснул кулак, чувствуя, как металл вбирает в себя тепло.

— Передай своим родителям, что я хочу с ними поговорить, — отчеканила Наталья Андреевна.

Класс одобрительно загоготал, и Наталья Андреевна крикнула:

— Молчать!

Лешка задумчиво покрутил в руке лезвие, чувствуя, как зуд, засевший в голове, расползается по всему телу.

Когда Наталья Андреевна, яростно цокая каблуками, пересекла кабинет и принялась снова чертить фигуры на доске, Лешка крепко взял лезвие двумя пальцами и уверенно сделал первый надрез. Потом чиркнул лезвием еще и еще. Это действительно помогало. Нужно только сосредоточиться, не отвлекаться, иначе…

Никто на него не смотрел, потому что сам Лешка никого не волновал. Внимание привлек только конфликт, да и то — за неимением лучшего развлечения.

Наташенька разглагольствовала у доски, но ее голос больше Лешку не беспокоил. Лезвие размеренно чиркало, восстанавливая равновесие. Очень удобное лезвие, тверже бритвенного, не гнущееся и не норовящее обрезать стискивающие его пальцы.

Лешка продолжал, пока Наталья Андреевна не завыла сиреной. Заметила наконец. Выбежала из кабинета, бросив потенциально опасного ученика с лезвием в руке. Может, надеялась, что он порежет остальных, чтобы ей легче работалось.

Лешка положил лезвие на край стола и обвел мрачным взглядом одноклассников. Все они выглядели какими-то встревоженными, будто тоже думали, что он их порешит. Лешка, не отрывая взгляда от товарищей, потянулся к лезвию и щелчком сбросил его на пол. Лезвие звякнуло и осталось лежать на кроваво-красном линолеуме.

Лешка уронил голову на руки и стал ждать.

Комментарий к 21

Да-да-да, я знаю, обрывать главу вот так - некрасиво, но не могу удержаться.

Точилка действительно спокойно разбирается голыми руками, а лезвие может быть применено с самыми разнообразными целями. Проверено не мной, но при мне. (Никто не пострадал.)

========== 22 ==========

— Александр Николаевич, вы же понимаете, — вещала Татьяна Константиновна. — Совершенно недопустимо…

Лешка перестал слушать, потому что и так примерно представлял себе, что она скажет. Неслыханно, Наталья Андреевна — опытный педагог, возмутительно, репутация школы, впервые за все годы, кошмар, никогда подобного не было, что скажут родители остальных детей, ужас, повлияйте на вашего невменяемого ребенка, которому вообще-то место в дурке. Странно, что до сих пор еще не ввели публичную казнь провинившихся учеников. Такое нововведение учителя бы приняли единогласно, неужели никто еще не догадался предложить?

Дядя молча перевел взгляд с угрюмого Лешки на изрезанные в клочья учебник и тетрадь, которыми потрясала Татьяна Константиновна, и обратно. Лешка невольно поежился. Почему им всем обязательно так пялиться? Обступили и разглядывают…

— Разберемся, — сказал дядя, прерывая директрису на полуслове.

Татьяна Константиновна удивленно захлопнула рот, ожидая продолжения, но дядя только бросил Лешке:

— Пойдем.

Лешка нерешительно поднялся, почти ожидая, что его схватят хищными красными когтями — почему у большинства учителей такие агрессивные ногти и губы? — и привяжут к стулу, чтобы уж точно никуда не сбежал до экзекуции. Но Татьяна Константиновна, Наталья Андреевна и Наталья Михайловна (эту призвали из-за того, что она имела несчастье быть классным руководителем) ничего не сказали.

— Что это было? — спросил дядя, когда они садились в машину.

— Святая инквизиция, — пожал плечами Лешка.

— Я не о том. Зачем было резать учебник?

«Чтобы не порезать себя», — чуть не сказал Лешка. Но произнести это вслух было просто невозможно. И он ответил:

— Просто так.

Дядя коротко глянул на него, но допытываться не стал, вместо этого сказал:

— Пристегнись.

Лешка упрямо поджал губы и не шелохнулся.

— Пристегнись, — повторил дядя.

— Штрафов боитесь? — спросил Лешка, и не думая подчиняться.

Дядя молча перегнулся через Лешку и сам пристегнул его ремень. Лешка тут же нажал кнопку, и ремень расстегнулся. Дядя снова пристегнул его, пристально глядя Лешке в глаза. Тот немедленно нажал на кнопку, не отводя взгляда.

— Если мне придется резко затормозить, ты вылетишь в лобовое стекло, — сказал дядя и завел машину.

— Ну и пусть, — ответил Лешка.

— Поэтому, — продолжал дядя, будто не слыша, — если на дорогу выбежит какой-нибудь котенок или собака, я не буду тормозить.

Да чтоб его!.. Бессильно скрипнув зубами, Лешка пристегнулся. Почему дядя всегда побеждает?

О том, с какой целью он вообще затеял этот спор, Лешка думать не хотел.

Всю дорогу они ехали молча. Лешка напряженно высматривал животных, беспокоясь, что дядя нарочно кого-нибудь собьет, чтобы его наказать. Но под машину так никто и не бросился, и Лешка остался при своих сомнениях.

Войдя в дом, Лешка прислушался, против всякой логики ожидая, что из его комнаты донесется радостное поскуливание и стук когтей по полу, собираясь броситься туда, надеть на Нику поводок и вывести ее на прогулку. Когда уже пропадет эта привычка? Условные рефлексы исчезают при отсутствии условий, учебник биологии не может ошибаться. Или может?

Лешка потянулся к дверной ручке — не в надежде увидеть Нику, а чтобы спрятаться от всего в своей комнате.

— Погоди, — сказал дядя.

Лешка понуро обернулся. Дядя мотнул головой в сторону гостиной, и Лешка кивнул. А чего он ожидал? Сам напросился же…

— Садись.

Лешка сел на диван, жалея, что лезвие осталось в школе. Было бы неплохо изрезать на ленточки это мерзкое плюшевое кресло, которое выжидательно щерилось своей беззубой пастью, как хищный цветок из старого ужастика.

Дядя присел на край журнального столика и спросил, не сводя с Лешки внимательного взгляда:

— Что случилось в школе?

— Ничего.

Лешка говорил правду, в школе не случилось ничего. Всё здесь, в доме. В школе просто случайно мысли нахлынули, надо было их как-то остановить.

— Давно ты с собой лезвие таскаешь?

— Ничего я не таскаю! — возмутился Лешка.

— Что-то не сходится, — возразил дядя. — Чем ты учебник резал?

— Ну, лезвием, — признал Лешка.

— Откуда оно взялось?

— Из точилки.

— Серьезно?

— Угу.

— Целеустремленный ты… Так зачем было резать учебник?

Лешка пожал плечами:

— Захотелось.

Дядя вздохнул не то с досадой, не то просто от нетерпения.

— Ремень принести? — мрачно спросил Лешка.

В какой-то момент плюшевое кресло стало более привлекательным вариантом, если выбирать между ним и разговорами.

— Спасибо, пока не надо, — так же мрачно ответил дядя.

— Почему?

— Потому что сначала было бы неплохо узнать мотив преступления.

— Зачем?

— Затем.

Они помолчали немного. Потом дядя сказал:

— Ладно, гуляй.

Лешке вдруг стало очень стыдно. Дядя как будто махнул на него рукой, и это было неожиданно больно.

— Сердитесь? — спросил Лешка.

Дядя только повторил:

— Гуляй.

Лешка побрел к себе, плюхнулся на кровать, провел рукой по покрывалу. К кончикам пальцев прилипли рыжие шерстинки. Интересно, через сколько стирок они полностью пропадут. Угол, раньше занимаемый подстилкой, зиял невыносимой пустотой. На комоде по-прежнему валялся поводок. Лешка вскочил, понимая, что больше не может находиться в этой комнате, поспешно оделся и выбежал из дома.

Найти нужное место оказалось легко, хотя Лешка там ни разу не был с того самого дня.

Он опустился на колени возле каменной пирамидки, чувствуя, как мох оставляет влажные пятна на джинсах. Вспомнил, как невыносимо громко жужжала пила, когда дядя делал… ящик, пусть это будет просто ящик. Деревянный ящик. Лешка так и не смог себя заставить посмотреть на Нику, и это было так неправильно… Он видел маму мертвой в больнице и в морге, он смотрел на нее, а на Нику — не смог. И из-за этого было стыдно. Перед Никой — за то, что струсил, а перед мамой — за то, что, выходит, ее смерть переживал не так тяжело, как смерть собаки.

Лешка опустил голову на самый большой из камней. Ничего, что на землю капают слёзы, здесь и так ужасно сыро.

========== 23 ==========

Лешка прошел в гостиную и молча сел на диван, разглядывая влажные пятна на коленях. Дядя сказал, не отрываясь от книги:

— Я же говорил, чтобы ты не шлялся по лесу один.

— Я не один, я… — Лешка запнулся.

— …с Никой, — закончил за него дядя, закрывая книгу.

— Опять шпионили?

— Шпионят тайком, а ты знаешь, что я могу тебя отследить.

— Ну и что теперь?

— Ничего.

После долгой паузы — почему они так часто повисают, эти паузы? — дядя спросил:

— Полегчало тебе?

Лешка ответил яростным взглядом. Как можно предполагать, будто посещение могилы что-то исправит? Ему никогда не полегчает. Никогда.

— Я про учебник, — пояснил дядя. — Хочешь еще что-нибудь порезать?

Лешка на минуту прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Наконец медленно, неуверенно покачал головой.

— И то ладно, — кивнул дядя. — Что будем делать со школой?

Лешка откинулся на спинку дивана, разглядывая потолок. Почему проблемы сами по себе не рассасываются, а только растут и растут?

— Не знаю, — наконец ответил он. — Можно я туда больше никогда не пойду?

— Нельзя. Если проблема в школе, можно ее сменить, но…

— Но проблема во мне, да?

— Я этого не говорил.

— Но подумали.

— Если ты умеешь читать мысли, можешь действительно бросить школу и податься в экстрасенсы. Но для начала потренируйся, потому что мои мысли ты прочитал неправильно.

— Я не хочу менять школу.

— Почему?

— Потому что… — Лешка задумался. — Потому что это будет бегство.

— А ты никогда не убегаешь от проблем, — понимающе кивнул дядя, и Лешке захотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым.

Вместо этого он ответил:

— А я пытаюсь остановиться.

— Я не хотел, чтобы ты брал Нику, — неожиданно сказал дядя.

Разумеется, он не хотел.

— Вы и меня брать не хотели. Вас разве кто-то заставлял?

— Потому что она была старая, — продолжал дядя, делая вид, что не слышит. — И потому что ты к ней привязался. Для тебя было бы лучше, если бы она сразу умерла.

Похоже, он вообще не задумывался о том, что может ранить чьи-то чувства. Конечно, у самого-то их нет, откуда ему знать… Но это его ни капельки не оправдывало.

— Вы тоже ужасно старый, — сердито возразил Лешка. — И для всех было бы лучше, если бы вы умерли.

Это должно было его разозлить, но не разозлило. Что только доказывало, что дядя — робот, а не человек.

— Я всё же постараюсь не умирать, пока ты здесь, — только и сказал он.

— Пока я здесь, — повторил Лешка, чувствуя, как к горлу подступает ком.

На него вдруг обрушилось осознание того, что дядя запросто может умереть. Все умирают. Мама не хотела умереть. Ника тоже не хотела. Дядя, конечно, может и захотеть — назло ему, но даже если нет… Даже если нет.

— Можете умирать, мне всё равно.

— Хочешь щенка?

— Что?

— Щенка.

— Нет!

Лешка недоверчиво уставился на дядю, не понимая, шутит он или нет. Как можно предлагать такое? Заменить Нику каким-то щенком. Добровольно впустить к себе живое существо, которое гарантированно умрет лет через десять, если не раньше.

— Я больше не хочу никого хоронить. Не надо щенка.

Он поднялся было с дивана, но дядя остановил его:

— Погоди. Что-то я всё не о том. Если надо, режь учебники.

— Что?

— Или рви бумагу, тоже помогает. Себя только резать не надо. Проблемы никуда не денутся, а шрамы на всю жизнь.

Ох. Вот этого еще не хватало. Каждый раз, когда из дяди удавалось выудить какую-нибудь человеческую эмоцию или развести его на разговор, результат Лешке нравился куда меньше привычного молчания и игнора. Почему не бывает того же самого, но без влезания под кожу?

— Вечно вы всё лучше знаете, — сердито отмахнулся Лешка.

Дядя молча закатал рукав до локтя, демонстрируя россыпи тонких белых шрамов.

Лешка как завороженный смотрел на сильную жилистую руку, не понимая, как такое возможно. Нет, наверное, это блеф. Может, дядю оцарапал котенок, а теперь шрамы пришлись кстати. Но, во-первых, было невозможно представить дядю играющим с котенком. А во-вторых… Во-вторых, шрамы были очень уж аккуратные, ровные, но пересекающие кожу в разных направлениях, как будто кто-то наносил их не сразу, а небольшими сериями, под настроение. Кто-то. Еще невозможнее было представить, что дядину руку мог бы методично резать кто-то другой, кроме него самого.

— Но зачем?.. — Лешка случайно произнес это вслух.

— Это к делу не относится. Тебе нужно знать только две вещи. Что шрамы остаются и что не начинать намного проще, чем бросить.

— Но… вы же бросили? — неуверенно спросил Лешка.

— Бросил. А ты не начинай.

Лешка наконец оторвал взгляд от шрамов и посмотрел дяде в глаза. Что-то в них было такое… почти человеческое, как будто дяде хотелось отвести взгляд, как будто это Лешка влез к нему под кожу, а не наоборот.

— Я не хочу, чтобы вы умирали, — сказал Лешка, потому что молчать дальше было невыносимо, а больше в голову ничего не приходило.

Дядя с досадой натянул обратно рукав, пряча шрамы:

— Зря показал…

И Лешка вдруг совершенно без труда прочитал его. Дядя решил, что вызвал жалость, а этого ему не хотелось.

— Я не поэтому, я вообще, — поспешно сказал Лешка. — Вы мне нужны.

— За неимением лучшего, — поддразнил его дядя.

— Если вам так больше нравится, — великодушно согласился Лешка.

На душе почему-то стало легко.

Комментарий к 23

В общем, с музой мы опять поладили, но она настаивает на том, чтобы главы выкладывались по мере написания.

Как я уже говорила, сама себя я никогда не резала, но шрамы написаны с натуры, по-моему, это по правилам.

И да, отзывы приветствуются, даже если с фейспалмом… (Но тогда уж сразу с аргументацией))

========== 24 ==========

Как же чертовски обидно. Дядя рассердится, и с этим уже ничего не поделаешь. Почему-то именно это беспокоило Лешку, когда над ним навис, заслоняя белое зимнее солнце, Мася. Кличка у него была такая, с тонким юмором. Мася был массивный, высокий и широкий. Как бульдозер. Нет, как солнечное затмение. Точно, затмение. А на затмение нельзя смотреть, потому что… Ну вот, пожалуйста. Искры из глаз.

Лешка почувствовал, как его мягко ловит ограждающая спортивную площадку провисшая металлическая сетка, ловит, но не держит, и куртка скользит по ней, цепляется, рвется, и вот Лешка уже почти на мерзлой земле, но его ловко подхватывают, выпрямляют, чтобы еще раз отправить в космос, где то темно, то светло, ничего не разглядеть, одни пылающие пятна. Не понять, где верх, где низ, как карусель, жарко и холодно, теплая струйка по подбородку, комья мерзлой земли под щекой, а значит, щека на земле, ледяная крупа летит из-под чьего-то ботинка, а вот и сам ботинок, невидимый, но очень ощутимый.

— Всё, хорош! Сдохнет же.

Тонкий, ломающийся голос того белобрысого, имя которого так и не отложилось в памяти.

— Карманы проверь.

Это этот, как его… Дуся? Дуня?

Руки по карманам. Мелочь по асфальту.

— О, отлично!

Отлично. Никто не употребляет этот анахронизм, кроме Маси. Это у него тоже юмор. Одобрительный гогот. Телефон нашли. Там же мама… Мама.

Навалилась тишина, и осколки реальности наконец перестали кружиться вихрем. Пришло ощущение холода в кончиках пальцев, а потом и во всем теле. Левую щеку грели лучи солнца, а правую холодил асфальт. Лешка провел языком по зубам — кажется, все на месте. Струйка крови проложила себе путь из левой ноздри чуть наискосок до верхней губы и уже оттуда сначала ручейком, а потом скромной апрельской капелью вниз. По лицу-то зачем было, и без того паршиво… Теперь ничего не скроешь.

Прошло какое-то время, может, час, может, минута. Лешка поднялся, одной рукой придерживая ребра, как будто они могли в любой момент высыпаться из-под куртки. Второй рукой вытер кровь с лица, хотя это не очень-то и помогло, даже наоборот. Теперь в крови была еще и рука. Здорово. Просто замечательно.

Лешка огляделся. Пустынная улица показалась огромной, и на него вдруг навалился запоздалый страх. То ли от этого, то ли от холода, но Лешку затрясло. Он бездумно побрел куда-то, лишь бы не стоять на месте. Редкие прохожие шарахались от него, и Лешка представил себе, как выглядит со стороны: растрепанный, с разбитым лицом, шатающийся. Такой же, как Мася, Дуся (или всё же Дуня?) и этот третий. Как многие-многие другие обдолбанные «неблагополучные». Если уж на то пошло, то чтоименно делает Лешку таким уж благополучным? Ни-че-го.

Пройдя еще несколько метров, Лешка понял, что где-то потерял рюкзак. Наверное, так и остался лежать возле спортплощадки. Или в раздевалке? Да, наверное, в раздевалке. Надо вернуться.

Лешка дошел почти до самой школы, но остановился, вспомнив кое-что. Нет, он точно взял рюкзак с собой. Он помнил, как нес его в руке, а потом перебросил через плечо, поняв, что придется убегать. Правда, бегство не удалось, но факт остается фактом: рюкзак был при нем. Значит, придется возвращаться на место драки. Нет, какой там драки. Избиения.

Лешка постоял возле места своего падения, рассеянно глядя на лужицу крови, натекшую из разбитого носа. Рюкзака не было. Они что, и его унесли? Но когда? Лешка не был уверен, но ему казалось, что сознание он не терял. Правда, что-то могло вместиться в тот промежуток тишины между мыслью о маме — все фотографии и сообщения, всё пропало — и ощущением холода. Так или иначе, а рюкзак вместе со всем содержимым исчез. И это значило, что домой теперь не добраться.

Лешка всё равно побрел к автобусной остановке, представляя, как будет унижаться и просить. Может, поискать мелочь возле рынка? Но туда еще надо дойти, а солнце уже садится. Черт. Интересно, дядя уже отследил его телефон? И как часто он вообще это делает?

Неожиданно Лешке повезло. Водитель третьего по счету автобуса его узнал. И это действительно было везением, потому что к тому моменту Лешка совсем закоченел.

— Домой хоть позвони, предупреди, — сказал водитель, протягивая Лешке свой ветхий мобильник.

— Спасибо.

Лешка начал было набирать, но только это был мамин номер. А дядиного он не помнил. Вообще.

— Эпоха гаджетов, — покачал головой водитель.

Лешке отчаянно захотелось плакать, но он терпел. В конце концов, что еще может пойти не так? Он ведь почти дома…

Дядиной машины на обычном месте не оказалось — вот и «не так». Лешка поднялся по лестнице, по привычке бросив взгляд на камеру. Подошел к закрытой двери, постучал, понимая, что никто не откроет. Сел, прислонившись к двери спиной и обхватив себя руками. Ребра ныли, отчаянно пульсировали разбитый нос и скула.

Над головой что-то зажужжало, Лешка не сразу понял, что это может быть. Та нашлепка, которая открывала замок через мобильное приложение. Выходит, дядя, увидев его на камере, догадался открыть? Очень кстати, хотя бы не придется замерзать… У гаджетов явно имелись и свои плюсы. Лешка встал и открыл дверь.

Пискнула, отключившись, сигнализация. И это тоже делается через приложение. Что еще?

Лешка уже почти ожидал, что дядя каким-нибудь волшебным образом телепортируется в гостиную, но этого, конечно, не произошло. Дверь пожужжала, заперев замок, и на этом чудеса техники закончились.

Лешка сбросил с себя изувеченную куртку и прошел в ванную.

Ничего хорошего он в зеркале не увидел: перепуганное лицо, распухший нос, кровавый ореол, оставшийся над верхней губой, ссадина на скуле. Надо хотя бы умыться.

Лешка осторожно протер лицо влажным полотенцем, пощупал ребра, пытаясь понять, сломаны ли они. Красивый синяк, расплывшийся по животу и груди, на этот вопрос ответа не давал.

И всё же — куда подевался дядя?

Он приехал где-то через час мучительного ожидания, и Лешке его выражение лица очень не понравилось.

— Где ты был? — спросил дядя с порога.

— А вы?

Дядя покачал головой:

— Ты первый.

Лешка совсем растерялся. Голова кружилась, мысли не облекались в слова. Дядя опустился на диван. Лицо его оставалось спокойным, но Лешке почему-то казалось, что это стоит дяде огромных усилий.

— Ну?

Это было уже слишком. Лешка не был виноват в том, что его избили и ограбили. Или был? Он начал рассказывать, стараясь ничего не упустить.

— Значит, ты не мог мне позвонить, — сказал дядя, дослушав до конца.

Лешка помотал головой.

Дядя еще какое-то время молча разглядывал свои руки, как будто никогда их раньше не видел. Потом исподлобья глянул на Лешку.

— А я тебе звонил, — сообщил он.

— Да? Я не слышал… — Лешка соображал очень медленно, но всё же сделал вывод: — Это, наверное, уже после того, как они забрали телефон.

— Наверное, — согласился дядя.

Лешке вдруг показалось, что он балансирует на краю бездны, и нащупать края можно только дальнейшими расспросами.

— И что, кто-нибудь ответил? — спросил он.

— Ответили.

— Что сказали?

— Спросили, кто хозяин телефона. Имя, возраст, внешность.

— И?

— И пригласили опознать.

— Телефон?

— Труп.

— Чей?

— Твой.

Лешка ничего не сказал, только захлопал глазами.

— Конечно, он оказался не твой, — продолжал дядя. — Просто совпадение: темные волосы, карие глаза. И твой телефон в кармане.

Нет, всё предыдущее было не слишком. А вот это… Вот это — слишком.

— Откуда труп? — спросил Лешка. — Почему труп?

— Потому что эти твои Дуси с Мусями угнали машину, поехали кататься и врезались в грузовик.

Лешка мысленно отмотал запись назад, на тот момент, когда дядя вернулся домой и стал допытываться, где Лешка был. И еще немного назад, пытаясь представить, как дядя отслеживает его телефон, обнаруживает его не в том месте, звонит, чтобы отругать, и… Лешка выдохнул, совершенно позабыв о собственных невзгодах:

— Ой…

— Вот именно.

Комментарий к 24

Внимательные читатели поймут, зачем автору понадобилось гуглить радужку трупа… 0_0

========== 25 ==========

— Кажется, получилось. Всё на месте?

Это было одним из последствий происшествия на спортплощадке.

Узнав, что телефон нашелся, Лешка, уже почти смирившийся с потерей, терзался противоречивыми чувствами. С одной стороны, он был рад возвращению фотографий и переписки, но с другой… Этот телефон побывал в кармане трупа. Нет, хуже. Он был в кармане человека, чьего имени Лешка не знал, в чьей кличке не был до конца уверен, в тот момент, когда произошло превращение из живого человека в труп. Лешка не мог не всматриваться в швы корпуса, пытаясь разглядеть следы крови. Не мог не представлять…

Дядя проявил понимание и молча вручил Лешке новый телефон, но вся глубина этого поступка дошла до Лешки только тогда, когда дядя помог ему с синхронизацией. Теперь у телефона было новое тело, но прежняя душа. Ну, это в том случае, если всё получилось.

Лешка взял телефон в руки и ненадолго завис, понимая, что не хочет листать старые фотографии и читать мамины сообщения. Хранить их было важно, просматривать — невозможно. В какой-то момент он запер эту часть своей жизни на ключ и даже не заметил.

Ограничившись быстрым взглядом на количество фотографий и сообщений, Лешка кивнул:

— Всё.

— Что будем делать с геолокацией?

— А что с ней?

— Ничего. Выходит, что толку от нее нет… От ограблений и аварий она явно не защищает. Можно и отключить.

— Но зато вы будете знать, где искать тело, — возразил Лешка.

Дядя бросил на него короткий непонятный взгляд и ответил:

— Оно было даже не твое.

— Ну, извините.

Лешка собирался было сказать еще что-то, но прикусил язык. Опять на него напало это кусачее настроение, требующее провокаций и ссор. Но ведь ему не нужна была реакция, он и так знал…

— Пусть будет, — твердо сказал он. — Не отключайте.

Еще одним последствием была смена школы.

— Тебя там хоть что-то держит? — спросил дядя.

Он не мог не заметить, что друзей Лешка так и не завел, но всё равно спросил. Зачем — Лешка не знал. Но ответил честно:

— Нет.

И оказался переведен в другую школу. Район был получше, сама школа — чуть современнее. О людях Лешка еще не успел составить впечатления, но в глаза сразу бросилось очевидное.

— Туда ехать еще дольше. И с пересадкой.

— Я буду тебя возить, — ответил дядя. И тут же добавил: — Не обсуждается.

К счастью, он согласился высаживать Лешку не у самого порога, а за углом, и это было вполне допустимо. Многих привозили на машинах. Лешка смирился — при условии, что домой будет добираться самостоятельно. Дядя явно сомневался, и Лешка опять разозлился:

— Можете вживить мне под кожу маячок, чтобы точно знать, чей труп.

В этот раз язык прикусить не получилось, не успел.

— Дурак ты, Алексей, — покачал головой дядя.

Лешке стало мучительно стыдно, но извиниться он почему-то не смог. Нет, он смог бы, но понимал, что облегчения это не принесет. Вся эта ситуация крошечным червячком засела в сознании, прорывая там всё новые ходы, не давая покоя. Самым противным было то, что Лешка узнал этого червячка. Вина. Он чувствовал себя виноватым за то, что его телефон оказался у Дуни (или всё же Дуси?), за то, что дядя какое-то время верил в его смерть, за этот его взгляд… Всё произошло случайно, Лешка этого не хотел — и от этого было только хуже. Как теперь избавиться от назойливого червячка? Где-то в глубине души, так глубоко, что Лешка сам не мог его увидеть (или предпочитал не замечать), имелся ответ на этот вопрос. Лешка ни за что не подумал бы об этом прямо: очень уж неловко, даже стыдно. Да, определенно стыдно. Но это не мешало ему всеми доступными способами добиваться необходимого.

Опытным путем Лешка установил, что слова дядя игнорирует. Оставались поступки. Что-нибудь такое не слишком опасное. Не в школе, потому что менять ее не хочется. И чтобы контролировалось легко.

Всё это планировалось как-то независимо от Лешки, параллельно его обыкновенным мыслям, без слов. Если бы он поставил себя перед фактом, всё отменилось бы. Поэтому он старался не думать слишком громко.

В один из сравнительно теплых дней Лешка пошел не домой, а на речку. Долго бродил по берегу, пробовал на прочность тонкий лед, ждал. Наконец дождался сообщения: «Что ты делаешь?»

Подумал немного, сфотографировал надтреснутый лед под ногами, позаботившись о том, чтобы в кадр попала плескавшаяся о кромку льда темная вода. Отправил.

«Плохая идея».

Почувствовал, как в груди разливается противно горячая дрожь, написал: «Почему?»

В ответ получил фотографию кресла.

Вот сейчас адреналин захлестнул с головой.

Прикрыл глаза, подышал глубоко и размеренно, пошел к мосту, вскарабкался на перила. Выпрямился, постоял, ловя равновесие. Сфотографировал свои обутые в кеды ноги: левая видна полностью, она впереди, а носок правой только чуть выглядывает из-за штанины, сложный ракурс. Но главное видно: его ноги, стоящие на пересекающих кадр металлических перилах, слева — бетонный мост, справа — река. Соскочил влево, сжимая телефон в руке, против всякой логики ожидая ощутить не толчок от приземления на бетон, а мягкое погружение в воду. Снова немного отдышался, отправил фото.

Комментарий к 25

Что-то я забыла в прошлой части указать, что приложения для замка и сигнализации - реальные. Ну, вдруг это кого-то волнует) Или я уже об этом упоминала?

========== 26 ==========

Лешка пожалел о своем поступке сразу же. В ту же секунду, как фото с противным гуканьем улетело адресату. Домой идти резко расхотелось, вся затея внезапно предстала во всей красе и совершенно Лешке не понравилась. Как он додумался до такого? Зачем? Дурацкая ситуация…

Лешка покидал камешки в реку, перешел на другой берег, вернулся обратно. Ответа не было, и он просто на всякий случай разблокировал телефон, убедился, что ничего не пропустил, пролистал немного вверх и завис, рассматривая кресло. Надо будет его сжечь.

Рой бабочек в животе никак не унимался, и Лешка начал подозревать, что единственный способ борьбы с ними — это возвращение домой. Интересно, если извиниться, всё отменится? Кажется, этот вариант он еще не пробовал… Точно. Надо извиниться. Бес попутал. Затмение. Бывает.

Вот только всё намного сложнее. Лешка уже знал, как на него влияет чувство вины, и последствия этого влияния ему не нравились. Этот зуд, сейчас побуждающий его говорить гадости, скоро перерастет в зуд почти физический, раздирающий изнутри. Банально, конечно, но лучше принять горькое лекарство, чем продолжать мучиться.

Лешка заверил себя, что пойдет домой. Вот только посидит немного, пока сидение не вызывает дискомфорта… Напоследок, так сказать.

Он устроился на скамейке и закрыл глаза, подставляя лицо солнцу. Отчего-то стало смешно, губы сами по себе растянулись в улыбке.

Непонятно откуда набежавшая тень заслонила солнце, и Лешка вздрогнул, широко распахнул глаза, готовясь увидеть Масю.

— А, это вы, — облегченно выдохнул он.

На лице дяди тоже промелькнуло что-то вроде облегчения.

— Испугался?

— Потерял бдительность. Совсем не обязательно было за мной ехать, я бы сам вернулся, — ответил Лешка.

— Ну да, ближе к лету. Ты здесь уже третий час сидишь.

— Серьезно?

Лешка вынул телефон, посмотрел на часы. Случайно разблокировал экран, и заставка сменилась фотографией кресла. Лешка поспешно убрал телефон, замечая, как дрожат руки.

Дядя сел рядом, спросил:

— Готов возвращаться?

И Лешка совершенно четко увидел, насколько изменилось дядино к нему отношение. Такая явная осторожность, чуткость, бережность — как можно было этого не замечать? И с каких пор всё именно так? Зная, что нужно искать, Лешка погрузился в воспоминания, просматривая, сортируя и анализируя.

Вот только что — дядя сел, чтобы не нависать над ним, позволил решать, когда возвращаться, переживал, что напугал. После истории с телефоном — выслушал, дал возможность оправдаться. Как и раньше, с учебником, а еще до того — с сочинением. Вообще всё сейчас казалось продиктованным заботой, все эти нелепые, иногда непонятные и кажущиеся бездушными действия… Таблетки от головной боли, интернет, дождевик, стрижка, плед, чай, рука на плече, отмененная конференция, отпертая дверь (как вообще можно успеть подумать о том, что нужно ее отпереть, когда столько всего происходит?). Десятки, сотни мелочей. Всё вот это — забота. Иногда довольно неуклюжая, но… Сколько же понимания нужно, чтобы всегда делать то, что необходимо?

Если подумать, если хорошенько подумать (да, хоть и не хочется вспоминать), то дядя всегда был рядом. Когда умирала мама, кто поил Лешку чаем? Кто отвез его к ней, хотя она пыталась всё скрыть? Кто занимался похоронами, при этом не спуская глаз с Лешки? Когда болела Ника, кто отвез ее к ветеринару? Кто втирал мазь в ушибленную руку, до которой самому Лешке не было дела? Когда Лешка задыхался от жалости к себе и считал себя самым одиноким существом на свете, кто не спал каждую ночь, оберегая его сон?

Нет, дядино отношение не изменилось. Ну, может, он начал чуть лучше изъясняться, перестал считать, что Лешке всё известно по умолчанию. Но это мелочи. Изменилось другое. Сам Лешка изменился.

— Ты что?

— Ничего. Просто…

Нет, потом. Всё потом. Это откровение ничего не меняет и не отменяет. Лешка встряхнулся, отгоняя лишние мысли.

— Готов, — сказал он, поднимаясь.

До дома доехали молча. Лешка старательно отгонял от себя нахлынувшие еще на скамейке мысли. Дядя то и дело поглядывал на него, и Лешка задумался о степени его проницательности. Если честно, дядины вопросы и комментарии очень часто были в самую точку.

Едва они вошли в гостиную, дядя спросил:

— Что тобой руководило на этот раз?

Лешка пожал плечами:

— Просто так захотелось.

— Ну, раз так…

Дядя широким жестом пригласил Лешку к креслу. Бабочки тут же тревожно захлопали крыльями. Лешка заколебался.

— Давай, манипулятор, тебе же так захотелось, — подбодрил его дядя.

— Почему сразу манипулятор? — оскорбился Лешка.

— Потому что используешь меня для достижения своих целей. Ложись.

Лешка стал было расстегивать брюки, но дядя остановил его. И это могло означать только одно.

— Не надо! — вырвалось у Лешки.

— Поздно.

И он еще думал, будто бы дядя к нему относится — как? Бережно? Заботливо? Чушь какая!

Лешка бросил на дядю испепеляющий взгляд и лег животом на подлокотник, мысленно обещая креслу скорую и мучительную гибель.

— Не надо так на меня смотреть, — сказал дядя, выдергивая из розетки шнур. — Доиграешься когда-нибудь…

— То есть это еще не доигрался? — мрачно осведомился Лешка.

— Пока нет.

И шнур без дальнейшего промедления рассек воздух.

Лешка глухо вскрикнул, проклиная свою идиотскую затею. Этого ему совершенно не хотелось. Нужно быть полнейшим кретином, чтобы добровольно спровоцировать такое… А-ай!

После каждого удара дядя терпеливо ждал, давая Лешке время отдышаться и снова лечь ровно. И Лешка послушно ложился, хотя понимал, что за каждым его расслабленным возвращением в исходную позицию следует новый удар. Но после шокирующей боли первых секунд всё входило в какой-то ритм, которому хотелось следовать. Дернуться-замереть-пережить-справиться-расслабиться-вернуться. Надышаться той секундой, в которую предыдущий удар почти погас, а следующий еще не настиг. Подумать, почему они здесь сегодня собрались. Осознать. Сделать выводы.

Удары Лешка не считал, он проживал изменения палитры боли. Когда отдельно вспыхивающие жгучие полоски окончательно смешались в единое яркое пятно, он почувствовал острую необходимость выговориться. Не для того, чтобы остановить экзекуцию, а просто потому, что больше не мог об этом молчать. Еще несколько ударов он потратил на размышления о том, как запихнуть всё в наименее громоздкую конструкцию, чтобы успеть произнести между всхлипами и криками. И наконец выдавил из себя:

— Простите, что вам пришлось опознавать труп.

Получилось невнятно, и Лешка на всякий случай повторил:

— Простите.

Слезы, катившиеся по щекам еще с первых ударов, так и не иссякли, даже потекли пуще прежнего, но теперь они были слезами облегчения.

Хотя Лешка давно уже лежал ровно, нового удара всё не было. Вместо этого ладонь мягко легла на затылок, скользнула на плечо и легонько сжала его.

– Дурак, – сказал дядя. – Какой же ты всё-таки дурак…

Комментарий к 26

Скучно как-то, никакой новой матчасти в главе…

У кого-то две истерички, а у меня два сентиментальных дурака)))) Ну да ладно, я это исправлю)

========== 27 ==========

Новая школа определенно была лучше предыдущей. Лешку рассматривали с любопытством, но косых взглядов не было. В первые дни, всё еще терзаясь из-за происшествия с телефоном, Лешка сторонился одноклассников и на уроках садился в самый дальний угол, чтобы никто не дышал в затылок и не приставал. Там его не трогали, но на переменах обязательно пытались вовлечь в разговоры. Сначала Лешка отмалчивался. Потом, разобравшись наконец со своим чувством вины (и придя к выводу, что оно того стоило, хотя вообще-то можно было и сразу поговорить обо всём с дядей, но это если бы мозг был устроен чуть попроще), начал присматриваться. Класс был разношерстный, и никто пока что не взирал на Лешку с брезгливым презрением. Это само по себе уже было здорово. На вопросы Лешка отвечал неохотно, но и это никого не смущало. Его приняли в коллектив, причем на его условиях.

И на английском, когда Елена Анатольевна попросила класс разбиться на пары, чтобы потренировать диалог, Лешка даже не успел ощутить привычную неловкость неминуемого одиночества и чтения обеих ролей, потому что к нему сразу же подсел невысокий белобрысый парнишка, о котором Лешка знал совсем немного: зовут Игорь, иногда опаздывает, вечно в каких-то ссадинах и пластыре. Спортсмен, как он сам выражался. Какой именно спорт он представляет — оставалось пока неизвестным, Игорь не говорил.

— Скьюз ми, из зыс сит тэйкин? — спросил Игорь, и Лешка невольно фыркнул.

— Не паясничай, — мгновенно отреагировала Елена Анатольевна.

— Ну, инглиш же, плиз, — напомнил Игорь, копируя ее привычную интонацию, но добавляя чудовищный акцент.

Одноклассники захихикали.

— Stop fooling around, back to work! — скомандовала Елена Анатольевна, ничуть не смутившись.

— Ну, ту ворк так ту ворк, — вздохнул Игорь и уже без гротескного акцента начал читать свои реплики из учебника. Когда Елена Анатольевна отошла от их стола, он шепнул Лешке: — Она нормальная тетка вообще-то.

Лешка уже это понял. Елена Анатольевна могла быть шумной, эксцентричной и требовательной, но к классу относилась по-человечески.

— Пойдем с нами после школы, — продолжал Игорь.

— Куда?

— Ну, в одно место…

Видимо, во взгляде Лешки проскользнуло сомнение, потому что Игорь расстегнул свой немаленький рюкзак, показывая спрятавшийся там пенниборд, и спросил:

— Катаешься?

Лешка покачал головой.

— Ничего, научим.

Это было как-то слишком внезапно.

— Я не могу, — поспешно сказал Лешка.

Он ведь даже не соврал. И дело не в том (ладно, не только в том), что некоторые части тела еще побаливали после шнура. Если после уроков пойти кататься, дядя его немедленно отследит и либо начнет звонить и ругаться, либо приедет, чтобы лично отвезти домой, и неизвестно, что из этого позорнее. У других-то, наверное, поводок длиннее…

Имелся, конечно, вариант спросить заранее, но после Лешкиных выходок на речке в отрицательном ответе можно было не сомневаться. Поэтому проще всего было сразу отказаться.

Хотя жаль, конечно.

Игорь, казалось, не обиделся. Он снова застегнул рюкзак и пожал плечами:

— Понял, не дурак. Дурак бы не понял.

— Может, как-нибудь потом, — неловко сказал Лешка.

— В любой момент, — снова пожал плечами Игорь.

После уроков, когда Лешка шел к первому из своих автобусов, дядя позвонил и спросил:

— Тебя забрать? Я тут недалеко…

Лешка вздохнул. Разумеется, это не случайность. Просто тонкий намек на то, что нет ему больше доверия.

— Отрицательный ответ не принимается? — на всякий случай спросил он.

— Принимается, если есть причины.

— А если я просто не хочу?

— А ты не хочешь?

— Допустим, нет.

— Можно узнать, почему?

Лешка снова вздохнул. Почему нельзя просто оставить его в покое? Было досадно, что остальные после школы гуляют, катаются на скейтах, роликах и велосипедах по только что показавшемуся из-под снега асфальту, ходят в кино, а Лешка должен докладывать о каждом своем шаге и немедленно возвращаться домой. Так у него никогда не появятся друзья.

Но влезать сейчас в эту дискуссию не хотелось, проще было согласиться. И он согласился.

В машину Лешка проскользнул поспешно, надеясь, что никто не увидит.

— Всё нормально? — спросил дядя.

Лешка не знал и не хотел уточнять, что именно он имеет в виду, и просто пробормотал нечто невразумительно-утвердительное.

Они отъехали всего на пару сотен метров, когда дядя резко затормозил. Лешка вообще ничего не понял, а дядя включил аварийку, остановил машину и выбежал на дорогу. Подхватил что-то с асфальта и столь же поспешно вернулся в машину. Сунул свою находку Лешке:

— Подержи.

Лешка с изумлением обнаружил, что держит в руках рыжего котенка.

Дядя уже выключил аварийку и ехал себе дальше, как будто ничего не произошло.

— Вы это подстроили, — заявил Лешка.

— Что?

— Вот это. — Лешка красноречиво кивнул на котенка.

— Это еще почему?

— Потому что так не бывает. Во-первых, что вы «тут недалеко» вообще делали? Во-вторых, всё именно так, как вы говорили: на дорогу выбежал котенок. Так не бывает.

— Когда я такое говорил?

— Когда я не пристегнулся. Погодите, еще не всё. В-третьих, вы мне щенка предлагали, а теперь котенка насильно суете. Так нельзя.

— Всё?

— Всё.

— Во-первых, у меня могут быть дела, о которых ты не знаешь.

— Какие?

— Не твоего ума дело. Во-вторых, в городе именно так и бывает. Постоянно кто-нибудь лезет под колеса. В-третьих, ничего я тебе не сую, просто подержать дал.

— Зачем?

— Затем, что держать кота и руль одновременно нельзя. И в багажник его тоже не засунешь, потеряется. Мелкий же…

— А брать-то его было зачем? Может, он чей-нибудь. Посадили бы на тротуар.

— В городе чьи-нибудь котята на дорогу не выскакивают, они по квартирам сидят.

— И куда его теперь?

— Домой, куда же еще.

— Или посадить на тротуар, пусть идет к своей кошачьей матери.

— Можешь сразу выбросить в окно в таком случае, — сказал дядя, опуская стекло с Лешкиной стороны.

Лешка инстинктивно прижал котенка к себе, потом осторожно потянулся к кнопке на двери и поднял стекло.

— Это шантаж, — наконец сказал он. — Почему нельзя просто оставить его где-нибудь в безопасном месте?

— Мне казалось, у нас дома вполне безопасно.

— Я не хочу кота.

— А я хочу, и теперь это мой кот. Вопросы?

Лешка придирчиво осмотрел котенка, которому на вид было месяца два, и спросил:

— Вы это точно не подстроили?

— Как ты это себе представляешь?

— Ну, я не знаю… Может, вы его нашли и посадили на дорогу как раз перед тем, как меня забрать.

— По-твоему, я бы посадил на дорогу своего кота?

— С вами невозможно спорить.

— Вот и не спорь.

Лешка вздохнул и спросил:

— У него имя хоть есть?

Дядя покосился на котенка и уверенно ответил:

— Тимофей.

— А вдруг девочка?

— Тогда Тимофея.

— Как у вас всё просто…

— И не говори.

Комментарий к 27

Понимаю, что народ будет возмущен отсутствием действия в этой главе, но так надо.

И нет, на котенка у меня никаких мрачных планов нет, расслабьтесь. Просто захотелось, чтобы был котенок.

========== 28 ==========

— Какой-то он наглый, — сказал Лешка, — даже для кота.

Тимофей полностью игнорировал его недовольство. Он забрался Лешке на плечо и зачем-то жевал отросшие за зиму волосы. Дядя философски наблюдал за этим, но вмешиваться не спешил.

— Волосы мои ему не нравятся, — пожаловался Лешка. — Весь в вас.

— Нравятся, — заверил его дядя, осторожно снимая котенка. — Просто у него инстинкты. По матери скучает.

Что-то неприятно кольнуло от этих слов. Значит, в кошачью психологию дядя вот так запросто вникает, относится с уважением к любой прихоти мелкого рыжего деспота… Лешка поспешно одернул себя. Не хватало еще к котенку ревновать.

Тимофей тем временем обхватил дядину руку всеми лапами и принялся когтить ее.

— Тимофей, — строго сказал дядя, пытаясь высвободить руку.

— Его тоже так и будете полным именем звать? — спросил Лешка.

— А с этим-то что не так?

Лешка пожал плечами. Он и сам не был уверен, почему его это цепляет.

— Имя надо изначально выбирать хорошее, тогда и сокращать не придется, — сказал дядя. — Правда, Тимофей?

Этот вариант Лешке в голову не приходил. То есть у него хорошее имя? Ну, на дядин взгляд…

— По-вашему, сокращают имена только потому, что полный вариант не нравится?

— А как еще?

— Ну… — Лешка задумался, потом предположил: — Так быстрее.

— Мне лично торопиться некуда, Алексей, — сказал дядя, слегка выделив интонацией имя.

— Издеваетесь.

— Как знать, как знать…

Лешка подозрительно прищурился, но дядино лицо оставалось непроницаемым.

Тимофей наконец оставил в покое руку и отвлекся на бахрому пледа. Воспользовавшись этим, дядя встал и отряхнул с одежды шерсть.

— Пойду дров принесу, — сказал он.

— Помочь?

— Ну, давай…

Когда они вернулись в гостиную с дровами, Лешка уважительно сказал:

— Извини, Тимофей, я тебя недооценивал.

— Сговорились и даже алиби придумали, — заключил дядя.

Тимофей, свернувшийся калачиком на диване, приоткрыл глаза, непонимающе посмотрел на разодранное кресло и снова уснул.

— Придется теперь его выкинуть, — притворно вздохнул Лешка.

— Кота или кресло?

— Ну, кота вам, конечно, будет легче оторвать от сердца…

Дядя молча сложил дрова в кованую корзину, стоявшую возле камина, выгреб золу и разжег огонь. Лешка прилег на диван рядом с Тимофеем и закрыл глаза, прислушиваясь к кошачьему мурлыканью и потрескиванию дров.

— Спишь? — спросил дядя.

— Нет.

Пискнул включенный ноутбук. К мурлыканью и потрескиванию присоединился стук клавиш.

— А бабушка с дедушкой вообще живы?

Этот вопрос мучил Лешку давно, но задать его он решил почему-то именно сейчас.

— Живы, — ответил дядя, ничуть не удивившись и не переставая стучать по клавиатуре.

— Я их даже никогда не видел, — сказал Лешка.

— Видел, просто не помнишь.

— Откуда вы знаете?

— Сходи в мою комнату, принеси альбом с нижней полки шкафа.

Лешка выполнять просьбу не спешил, и дядя добавил:

— Я бы сам сходил, но не могу, на мне кот.

Лешка наконец раскрыл глаза и убедился, что это правда. Тимофей в какой-то момент влез дяде на колени и свил там гнездо.

Дверь противно скрипнула, впуская Лешку в дядину спальню. Из угла злорадно ухмыльнулся шкаф. Единственный шкаф в комнате… То есть загадочный альбом где-то там? Лешка наугад открыл одну из четырех дверок, но ни одной полки внизу не было, только ящики. Значит, с другой стороны. Лешка распахнул обе дверцы сразу, поспешно отвел взгляд от ремня, один вид которого невероятно его смутил, и сосредоточился на нижней полке. Там валялись какие-то пожелтевшие от времени картонные коробки, пачки писем, пара статуэток. Альбом обнаружился в самом дальнем углу, как будто его специально убрали с глаз долой. Лешка аккуратно закрыл дверцы шкафа и выскользнул из комнаты, прижимая альбом к груди и борясь с желанием немедленно заглянуть в него.

— В самом конце, — сказал дядя, не поднимая головы от экрана.

Лешка раскрыл альбом, пролистал немного назад, потому что последние страницы оказались пустыми.

Фотография подтверждала дядину правоту. На ней были запечатлены мама, папа, бабушка, дедушка и сам Лешка, которому на тот момент было года два, а то и меньше. Выглядели все довольно радостными (ну, кроме Лешки, который яростно и без улыбки грыз красную машинку). Невозможно было заметить, что бабушка с дедушкой не любят маму. Впрочем, это всё началось потом.

Лешка продолжил листать альбом задом наперед. Какие-то семейные посиделки, свадебные фотографии неизвестных родственников, портреты.

— Вас нигде нет, — сообщил Лешка.

— Есть. Дай-ка…

Дядя осторожно, чтобы не потревожить котенка, потянулся за альбомом и раскрыл его намного ближе к началу.

— Это на вас тот же свитер, что сейчас? — спросил Лешка.

— Не исключено.

На самом деле, конечно, свитер был совсем не тот, но что-то же надо было сказать… Если честно, Лешке захотелось поскорее отвести глаза, потому что впечатление от фотографии было слишком ярким, слишком интенсивным. Дядя на ней выглядел каким-то открытым, беззащитным и просто невозможно молодым. Смотреть на него было неудобно.

— Сколько вам здесь?

— Семнадцать.

Лешка пролистнул было альбом на пару страниц вперед, но дядя остановил его:

— Дальше меня нет.

— Почему?

— Потому. Листай назад, там еще есть.

Лешка подчинился. Снова замелькали кадры, теперь уже черно-белые.

— Вот мы с твоим отцом, — сказал дядя.

— Это вы? Не может быть.

— Почему?

Лешка вгляделся в лица явно похожих друг на друга мальчишек. Дядя — тот, что старше. Глаза такие же: светлая радужка с узкой темной каймой. Волосы, конечно, с возрастом потемнели, брови проявились, но это всё не то. Дело в другом.

— Вы тут улыбаетесь.

— А ты в юном возрасте грыз машинки. Я же не говорю, что это невозможно…

Лешка смутился и перелистнул страницу. Еще пару раз ему попались фотографии папы и дяди, а потом началась древняя история. Лешка закрыл альбом и положил его на стол.

— Вы с ними совсем не общаетесь, да?

— Подержи кота, — сказал дядя, вручая Лешке сонного Тимофея и поднимаясь. — Надо дров подбросить.

Пока дядя ворошил огонь кочергой и засовывал в камин поленья, Лешка ждал. Но ответа так и не было, и он не выдержал:

— Почему?

Дядя обернулся, поймал на секунду Лешкин взгляд и тут же снова отвернулся.

— Потому, — наконец повторил он, и Лешка понял, что другого ответа не будет.

========== 29 ==========

Лешка неуверенно обернулся.

— Давай, всё получится, — подбодрил его Игорь.

Лешка уже умел прыгать на скейте через лужи, но любые выпуклые препятствия его пугали. Если не получится прыгнуть через лужу, всего лишь промокнешь, а если через бордюр, то без ссадин вряд ли обойдется. И потом всё придется объяснять дома. Дядя-то в курсе только насчет Игоря, о катании Лешка благоразумно умолчал…

А если не прыгать, то придется оправдываться уже сейчас.

Здраво рассудив, что трусом прослыть намного хуже, Лешка постарался сконцентрироваться на том, что делает. Весь вес на правую ногу, левую вперед и вверх, самое сложное — быстро и плавно следовать за доской, теперь уже правую ногу выше. Заставить скейт прыгать от щелчка — просто. Тяжело заставить его следовать за собой — или самому следовать за ним, это уж как посмотреть.

Потренировавшись пару раз на ровном месте, Лешка наконец решился. Сосредоточился, сгруппировался, ударил по конкейву, одновременно подпрыгивая.

Получилось.

— Талант, — развел руками Игорь.

Конечно, он очень сильно преувеличивал, но Лешка предпочел этого не замечать. Окрыленный успехом, он немедленно повторил прыжок — олли, это называется олли — и опять благополучно перелетел через бордюр. Уселся на асфальт, чтобы прийти в себя. Игорь тут же плюхнулся рядом, они со счастливыми улыбками переглянулись.

— Что может быть лучше гордости за своего ученика? — преувеличенно пафосно вопросил Игорь.

Еще через пару недель они покинули тренировочную площадку и стали кататься вместе с остальными. Лешка уже знал, что скейт-парк — это не круто. Настоящие скейтеры предпочитают реальную жизнь и гоняют по улицам. Конечно, до «настоящих» компании Игоря было далеко. Они не катались по паркам и тротуарам, перепрыгивая через детские коляски и собак, а всего лишь зависали в заброшенном парке аттракционов. Там можно было выбирать препятствия на свой вкус и не бояться критики прохожих.

Лешка, опьяненный этими новыми горизонтами, возвращался домой раскрасневшийся, усталый и совершенно счастливый. Дядя почему-то не выпытывал у него никаких подробностей, и Лешку это очень даже устраивало. Он старательно делал уроки и помогал дяде по дому, чтобы ничем не вызвать недовольства и не лишиться свободы. По вечерам в изнеможении валился на диван, обещая себе просто посидеть немного, и отрубался, слыша сквозь сон мурлыканье Тимофея и чувствуя на лице его любопытные усы. Просыпался ближе к полуночи, тащился в ванную, приводил себя в порядок, собирал рюкзак и снова засыпал, на этот раз в собственной кровати. Но Тимофей со своими щекочущими усами и там его находил, сворачивался на груди и удовлетворенно мурлыкал. Запертая дверь его не останавливала.

В начале мая Игорь спросил:

— Ты на выходных что делаешь?

— Да вроде ничего, — ответил Лешка.

— Ничего не планируй, есть идея.

К тому времени Лешка уже разжился собственной доской, потому что постоянно брать старый скейт Игоря было неудобно. Правда, хранил он ее не дома, а в тайнике возле парка. Объяснял это Игорю тем, что лень таскаться со скейтом по автобусам. Может, Игорь и не верил, но вслух ничего не говорил.

В субботу они встретились в парке, забрали Лешкин скейт и поехали куда-то на автобусе.

— Куда мы? — спросил Лешка.

— Сюрприз.

И Игорь повторил, когда они вышли на пустынную улицу:

— Сюрприз!

Лешка огляделся.

— В чем сюрприз-то?

Игорь молча вскочил на свой пенниборд, разогнался, направляясь прямо к перилам, отделявшим тротуар от мостовой. Подпрыгнул, позволяя пенниборду проехать под перилами, и благополучно приземлился по ту сторону. Развернулся, тем же способом вернулся на тротуар.

— Я так не смогу, — огорчился Лешка.

— Сможешь. Тренируйся здесь, а потом с моста попробуем.

— С какого моста?

— Да не бойся ты, там такой мост… Над пешеходным переходом, высоты никакой. Просто, когда вниз прыгаешь, аж дух захватывает. Адреналин.

— Я не боюсь, — поспешно заявил Лешка.

— Тогда давай, тренируйся.

Лешка послушно встал на скейт, разогнался и с размаху впечатался в перила. Упал на спину и остался лежать, хватая ртом воздух. Игорь подбежал и подал ему руку, помогая встать.

— Дыши, — велел он, а сам помчался за укатившимся на мостовую скейтом.

Во второй раз Лешка успел подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы перелететь через перила, но всё же зацепился за них и упал — теперь уже на мостовую. Хорошо хоть, она была покрыта ровной каменной плиткой, а не классическим булыжником.

— Ничего, это всё — опыт, — утешил его Игорь.

Опыт противно зудел в отбитых ладонях.

Где-то после двадцатого раза стало получаться.

— Я же говорил, у тебя талант, — заключил Игорь. — Ну что, мост?

Высоты там, может, и никакой, как выразился Игорь, но Лешке так не показалось. Стоя у перил и глядя вниз, он почувствовал себя примерно так же уверенно, как если бы собирался прыгнуть с небоскреба и не разбить при этом колени.

— Смотри, — сказал Игорь.

Он подкатился к мосту, огляделся, прибавил скорость и перескочил через перила, в полете воссоединяясь с пеннибордом и приземляясь на узкую пешеходную дорожку внизу. Притормозил, издал торжествующий вопль.

— Теперь ты!

Под ложечкой тоскливо засосало. Лешка как-то очень обреченно встал на скейт, разогнался — и едва успел свернуть и улететь в узкую канаву.

Почему-то ему не пришло в голову, что мост над пешеходным переходом должен быть предназначен для машин. Конечно, местность была пустынная, но думать-то надо было… Вот зачем Игорь перед прыжком смотрел по сторонам.

Лешка с трудом поднялся, чувствуя боль в ушибленном локте и коленях. И тут же был схвачен за шкирку.

Сначала речь водителя состояла полностью из нецензурных выражений. Когда они закончились, Лешка услышал самое ужасное:

— Звони своим родителям.

Он попробовал было вырваться, но водитель вцепился намертво. Толстый, с вытаращенными от ярости глазами, этот не отпустит. Может, уговорить его? Тоже вряд ли. Держит-то крепко, а руки трясутся. Перепугался, что чуть не сбил человека. Из-за Лешки перепугался. Теперь будет требовать расплаты. Вся надежда на Игоря…

Вот только Игоря нигде не было. Лешка отчаянно искал его глазами, но пешеходный переход был пуст.

Наконец Лешка сдался. Он сам себя не слышал, когда сбивчиво пытался сообщить дяде о произошедшем. Видимо, получалось не очень, потому что водитель отобрал у него телефон и стал рассказывать сам, при этом несколько раз переспросив, точно ли разговаривает с ближайшим родственником балбеса, кинувшегося ему под колеса.

Дядя приехал подозрительно быстро, как будто прыгнул в машину в самом начале разговора и всю дорогу гнал на бешеной скорости. Лешка старался не смотреть на него, не смотреть вообще никуда, сконцентрироваться на покрытом трещинками асфальте. Прав был Игорь, вот вам прыжок вниз, вот адреналин. Высоты никакой, но зато какая глубина…

Тишину, повисшую в машине, можно было резать ножом.

Никогда еще всё не было настолько плохо, как сейчас.

Вот она, реакция.

Какая-то часть Лешки всегда стремилась узнать, можно ли вывести дядю из равновесия. А думать надо было не об этом, думать надо было о том, можно ли теперь, когда всё сделано, хотя бы надеяться, что это равновесие вернется. Хоть немного. Хоть когда-нибудь.

class="book">Из машины Лешка был выдернут за шиворот, по лестнице протащен почти волоком. Только в прихожей, захлопнув и заперев дверь, дядя на секунду выпустил его, так и не произнеся ни слова.

Лешка бездумно рванулся в свою комнату. Почему-то казалось, что там можно будет спрятаться. Поспешно закрыл дверь, но она тут же распахнулась. Метнулся к кровати, в полнейшей панике собираясь нырнуть то ли под нее, то ли хоть под одеяло. Что угодно, лишь бы защититься.

Не успел. Одновременно почувствовал сильные грубые руки на плечах и рывок. Комната кувыркнулась, лицо оказалось вжатым в одеяло, которое, как теперь выяснилось, нисколечко не защищало.

Лешка забарахтался, пытаясь снова принять вертикальное положение, но рука безжалостно давила на поясницу, прижимая его к кровати. Интересно, бабочек насаживают на булавки живьем? Они тоже так беспомощно дергаются, пытаясь освободиться, пока не умрут?

Лешка совершенно не сумел предугадать момент, когда посыпались беспорядочные удары. По копчику, по бедрам, по отчаянно подставляемым и тут же отдергиваемым рукам. Без намека на размеренность или предсказуемость, хлесткие, болезненные, яростные. Прилетало ребром, и от этого боль была тяжелой и тупой, как будто неизвестное орудие на мгновение превращалось в палку. А потом оно снова со свистящим шипением змеилось, и следующий удар обжигал раскаленным железом. Даже во вкусе боли была сплошная неопределенность, и это пугало, очень пугало.

Лешка орал, умолял, обещал что угодно, лишь бы это прекратилось. Наконец что-то закончилось — то ли голос, то ли слова. А порка всё продолжалась и продолжалась с той же отчаянной яростью, как будто дядя твердо решил его убить.

Лешка давно уже затих и только давился лезущим в рот одеялом, пытался изредка дышать, потому что тело инстинктивно боролось за явно проигранную жизнь. Свистящие удары, тяжесть руки на пояснице, раскаленное добела безмолвие — всё это уже было где-то далеко и Лешки не касалось. Он сдался.

И всё прекратилось. Рука уже не прижимала Лешку к кровати.

Что-то шлепнулось на одеяло совсем рядом. Лешка с трудом повернул голову. Почему-то ему было необходимо увидеть, чем его только что отхлестали.

Непонятное состояние исступленной беспомощности, напрямую подключающее мозг к языку и не дающее хоть как-то фильтровать сказанное, заставило его прошептать:

— Зачем вы так, я же никогда вас не прощу…

Когда-то давно, еще в прошлой жизни, Лешка предположил, что дядя может заставить его целовать орудие наказания. Как выяснилось, и заставлять не придется… Лешка прижал к губам Никин поводок, содрогаясь от рыданий.

Комментарий к 29

Ну а чего вы хотели после двух глав затишья…

Всё насчет покатушек честно нагуглено и подсмотрено у детей. Автор пытался было хотя бы встать на доску, но предпочел жить без дрожи в коленках и тут же слез.

========== 30 ==========

Спустя какое-то время Лешка наконец-то нашел в себе силы привстать. Всё тело ныло, голова гудела, было до невозможности странно оказаться живым после всего этого. Но он был жив, и он поднялся и пошел в ванную.

В зеркале показывали «Ходячих мертвецов». Лешка плеснул на опухшее лицо холодной воды. Не помогло. Осторожно стянул с себя одежду, изогнулся, пытаясь разглядеть, действительно ли кожа свисает кровавыми ошметками вперемешку с разодранными в клочья мышцами, как это должно было быть исходя из ощущений. Разумеется, нет. Всего лишь вздувшиеся красно-синие полосы, вполне совместимые с жизнью. С жизнью вообще совместимо удивительно много, и одного усилия воли почему-то не хватает, чтобы умереть. Теперь на физкультуру придется носить спортивные штаны, а не шорты, и переодеваться в самом темном углу раздевалки.

Лешка сам удивился спокойному ходу своих мыслей. Получается, где-то в глубине души он уже передумал умирать и даже надеялся вернуться к прежней жизни, ходить на физкультуру и вообще.

Чтобы хоть как-то поунять боль, Лешка влез под душ и опытным путем установил, что очень слабая струйка прохладной воды может быть почти терпимой. Вообще-то, чем холоднее, тем лучше.

Опомнился он уже совсем закоченевшим, вылез и попытался вытереться полотенцем, но тут же оставил эту затею. Высохнет и так, куда торопиться.

Ощущения, ненадолго притупленные ледяной водой, вернулись и даже усилились. Теперь Лешка вдруг заметил, как болит ушибленная о тротуар спина, многократно разбитые колени и ободранный локоть. Отчетливо увидел, как это всё смотрелось со стороны. Нет, как это было на самом деле. Два идиота в поисках смерти.

Нет, идиот всё же один. Игорь прекрасно знал свои возможности, учитывал риск и действовал осторожно. А вот Лешка… Поверить невозможно, что он раз за разом атаковал перила, распластываясь то на тротуаре, то на мостовой. И что он серьезно собирался сигануть с моста, хоть и невысокого, едва сумев пару раз выполнить хиппи джамп.

Вне всякой логики это озарение заставило обиду вспыхнуть пуще прежнего. Зачем было лупить его поводком? Он бы сам согласился на что угодно, он признавал, что заслужил, но не поводком же… Не этим поводком.

Обсохнув и кое-как одевшись, Лешка вышел в коридор и прислушался. Тишина. Конечно, дядя мог просто затаиться где-нибудь, например, молча сидеть в кресле с книгой, но Лешка почему-то точно знал, что его нет дома. Не было больше напряженной атмосферы, а пустота — была.

Лешка пошел в гостиную, где его радостно встретил Тимофей. Лешка особого восторга не испытал, но всё же подчинился, когда Тимофей, задрав хвост трубой, повел его на кухню.

— Голодный?

Вопрос прозвучал хрипло, и Лешка на секунду даже удивился, но потом всё понял. Разумеется, весь голос ушел на вопли и мольбы.

Тимофей радостно всхрюкнул, топчась возле пустой миски.

— Вообще-то я тебя кормить не обязан, я тебе не хозяин, — проворчал Лешка, насыпая корм. — Где он, кстати? Не знаешь?

Этот вопрос Тимофей проигнорировал, зарывшись по уши в миску и громко чавкая.

Лешка вернулся в гостиную, постоял немного, подумал, не присесть ли на диван, но не стал: слишком много усилий придется приложить. Выглянул в окно, убедился, что машины нет.

Тиканье часов ворвалось в сознание и отказывалось уходить, нарастало, становилось невыносимым.

Лешка вернулся к себе, с отвращением посмотрел на смятую постель и свернувшийся змеей поводок. Подумал немного, потом поспешно, будто боясь обжечься, бросил поводок на комод и стал срывать постельное белье. Всё равно спать в этой пропитанной болью и страхом атмосфере будет невозможно. Сходил за чистым бельем, перестелил кровать, сгреб в кучу грязное и спустился в подвал. Засунул всё в стиральную машину, включил ее. Вернулся к себе, стал протирать пыль и прибирать в шкафу. Чем больше делаешь, тем меньше времени на мысли.

Часы, оставшиеся в гостиной, всё тикали и тикали в Лешкиной голове.

Спустился в подвал, запустил программу сушки.

Тик-так.

По пути набрал дров, ночи все еще прохладные.

Тик. Так.

Почему он не возвращается?

Не мог же он всё бросить и уехать, правда? Нет, Лешку бросить очень даже можно, но как же дом, как же кот?

Лешка разжег огонь, трижды перепроверил задвижки, убедился, что всё правильно. Если так и дальше пойдет, придется спать, зная, что за камином некому следить, кроме него. Ничего, это просто. Только не забыть полностью закрыть дверцы. И иногда подбрасывать дрова. И каждый раз проверять, закрыл дверцы или нет.

Тик-так. Тик-так.

В сотый раз вынул из кармана телефон, даже выключил его и включил снова: вдруг глючит? Ничего. Ни сообщений, ни звонков.

Тик. Так.

Сосредоточиться хоть на чем-то не получалось. Сесть и расслабиться не получалось. Есть не хотелось, только пить. Лешка чуть было не сделал себе чай, но его остановило какое-то жуткое предчувствие. Как будто повторится тот вечер, когда он узнал, что мама умирает. Только кто будет на этот раз сидеть рядом? Нет, не надо чая.

Лечь спать, вот что.

Лечь спать и пропустить тягостное ожидание. Проснуться и обнаружить, что дядя уже дома, и наконец-то высказать ему всё. Сообщить, что так не поступают.

Лечь в свою кровать не получилось. В голову тут же полезли образы, которые хотелось поскорее забыть. Что ж, придется спать на диване.

Оказалось, в гостиной спится хорошо только при одном условии. И это условие как раз отсутствовало. Зато тикали часы, зато щерились черными дырами окна.

Отчаявшись, Лешка побрел в дядину комнату, немного помялся у двери и вошел, на долю секунды ожидая увидеть, что дядя там. Мертвый. Может, отогнал машину со двора, вернулся и умер Лешке назло.

Разумеется, никого там не было. Лешка подошел к аккуратно заправленной кровати, сел на самый краешек, прикидывая, хватит ли наглости.

Наглости хватило. Не хватило выдержки. Стоило только забраться в дядину постель и свернуться там калачиком, как налетели коршунами мысли, причем похуже тех, что гнездились в Лешкиной собственной спальне. К воспоминаниям о беспощадном избиении присоединились другие: дядина рука, покрытая шрамами; семейный альбом, в котором дяди с семнадцати лет не было; совсем не похожий на Лешку, но подходящий под описание Дуня или Дуся — мертвый и с его телефоном в кармане.

Лешка потянулся за телефоном — и не смог. Если дядя ответит, что он ему скажет? Что он может сказать? А если не ответит? А если ответит кто-то другой, кто-то, кто попросит приехать и опознать труп?

Лешка готов был поклясться, что дядин шкаф зловеще скрипнул дверцей, будто обещая вот-вот выпустить на волю парочку скелетов. Пачки старых писем зашуршали пожелтевшими конвертами, суля ответы тому, кто решится их прочитать.

Нет. Этого еще не хватало. Хватит глупостей на сегодня…

Лешка встал, наскоро заправил за собой одеяло и покинул дядину комнату.

Оставалась еще мастерская, и Лешка отправился туда, предварительно захватив из своей комнаты подушку и одеяло. Подумал немного, сходил в гостиную, подбросил дров в камин, взял с дивана плед и Тимофея. Устроил из одеяла и подушки нечто вроде гнезда под верстаком. На верстак повесил плед, как в детстве, когда строил под столом домик. Запустил в домик Тимофея, залез сам. Кое-как поместился там, поджав колени и обняв кота, укрылся свободным уголком одеяла и наконец уснул.

========== 31 ==========

Лешка еще какое-то время после пробуждения лежал неподвижно, прислушиваясь к себе. Вчерашняя боль не прошла, только притупилась. К ней добавилась скованность от затекших мышц — спасибо проведенной под верстаком ночи. Снова придется постоянно ощущать каждую клеточку своего тела и сдерживать движения. Но сначала неплохо бы выбраться из-под верстака. Нет, из-под кота, из-под одеяла и уже потом — из-под верстака.

Кое-как выпутавшись из душного кокона, Лешка выглянул в коридор и прислушался.

Никого.

Огонь в камине давно погас, часы ехидно показывали половину одиннадцатого. Тимофей орал и требовал завтрак. Лешка поиграл с мыслью о том, чтобы не кормить кота и тем самым поучить дядю ответственности, но тут же отверг эту жестокую идею. Кот не виноват.

Лешка насыпал в миску корм, сменил воду, открыл холодильник, пытаясь найти что-нибудь, что он мог бы проглотить без особого отвращения. Есть совершенно не хотелось, но что-то подсказывало Лешке, что надо себя заставить. Конечно, проблем это не решит, но хоть головокружение поутихнет.

Так ни на чем и не остановив свой выбор, Лешка налил в стакан холодной воды. Тимофей запрыгнул на стол и заурчал, требуя ласки. Лешка погладил его по голове, почесал подбородок. Тимофей встопорщил усы.

— Между прочим, тебе нельзя быть на столе, — сказал Лешка.

Перед глазами всё поплыло, набежала чернота. В ушах зашумело. Лешка ухватился за столешницу, наклонился вперед, чтобы не упасть. Если дышать, всё пройдет. Сейчас пройдет.

Влажное рыльце Тимофея почему-то оказалось близко-близко, Лешка ощутил на лице холодное дыхание. А еще ощутил, как чернота отползает. Медленно отпустил стол, потянулся к ближайшему настенному шкафу, вынул из пачки ванильный сухарик. Сгрыз его, не чувствуя вкуса, запил водой. Что ж так погано-то?

Тимофей мягко спрыгнул на пол, потерся о Лешкину ногу.

— Что ты хочешь от меня, кот? — спросил Лешка.

Кот весьма предсказуемо промолчал, и Лешка взял еще один сухарик.

Постепенно слабость прошла. Большая стрелка на часах в гостиной лениво переползла чуть ближе к десятке. Значит, прошло всего двадцать минут. Дядя скоро вернется, должен вернуться.

Лешка еще раз проверил телефон. Ничего.

Проглотил таблетку ибупрофена (а вдруг поможет?), убрал с дивана Тимофея, лег на живот. Было почти удобно, пока Тимофей не запрыгнул бесцеремонно сверху.

— Тебя еще здесь не хватало, — простонал Лешка. И тут же добавил: — Не уходи.

Кот устроился на пояснице, почти невесомый и теплый. Замурлыкал успокаивающе. Лешка закрыл глаза, твердо решив спать до тех пор, пока всё не станет хорошо.

Но чуда не произошло. Когда Лешка проснулся парой часов позже, дом был по-прежнему пуст. Тимофей переместился на спинку дивана и оттуда протянул вниз когтистую лапу, пытаясь поймать Лешку за спутанные волосы. Лешка поспешно схватил телефон. Может, проспал сообщение? Телефон был отключен и снова включаться не собирался. Лешка соскочил с дивана, тут же пожалев о резкости движений. Как некстати! Может, как раз в то короткое время, что телефон был разряжен…

Лешка сходил в спальню и положил телефон на зарядку. Подождал немного, попробовал включить его. Никаких сообщений. Но куда деваются звонки, если телефон был полностью отключен? Лешка не знал. Его телефон был включен всегда. До сегодняшнего дня.

Что-то подсказывало Лешке, что уже официально можно начинать беспокоиться. Дядя до сих пор не вернулся только потому, что что-то случилось. Может, он попал в аварию? Может, его ограбили, похитили, убили? Может, сам по себе умер? Может…

Нет. Если бы так, Лешку бы уже нашли, ему бы сообщили.

Может, позвонить и сбросить. Посмотреть, что будет.

Нет, детский сад…

Лешка заставил себя бросить телефон на зарядке. Надо привести себя в порядок. Надо помыться, переодеться, причесаться, в конце концов. Надо спуститься в подвал и забрать высохшее белье, может, постирать еще что-нибудь. Иначе этот день так и будет тянуться вечно.

Разобравшись со стиркой, Лешка поспешил к телефону, почему-то рассчитывая обнаружить с десяток пропущенных. Но увидел только одно сообщение: «Куда ты пропал?»

От Игоря.

Лешка без колебаний заблокировал его номер, хотя Игорь в случившемся был, конечно, не виноват.

Погипнотизировав телефон взглядом и ничего не дождавшись, Лешка подхватил на руки Тимофея и сходил с ним на улицу. Дядя планировал чуть позже сделать ему кошачью дверцу, но пока котенок был еще слишком мал, чтобы гулять в лесу без присмотра. Прямо как Лешка… Он неожиданно для себя нашел это забавным и сказал:

— Мы с тобой, Тимофей, слишком маленькие…

Тимофей какое-то время погонял по траве прошлогоднюю шишку, а потом Лешка отнес его обратно. Телефон уже достаточно зарядился, и Лешка сунул его в карман. Потом взял Никин поводок и вышел из дома, заперев за собой дверь.

Он уже достаточно взрослый, чтобы ходить в лес в одиночестве. Должен быть, раз уж он теперь предоставлен сам себе.

Весенний лес не казался зловещим. Наоборот, в нем было почти радостно.

Лешка опустился на сухой мох возле Никиной могилы, приподнял один из камней и положил под него поводок. Прошептал:

— Сделай так, чтобы он вернулся.

Тут же смутился, прижал поплотнее камень, полностью закрывая поводок. Конечно, Ника ему не поможет. Она умерла, ее больше нет. Но ведь должна же быть какая-то высшая справедливость, какая-то сила равновесия? Не может быть, чтобы все, кого любит Лешка, взяли и умерли. И могила Ники просто показалась ему подходящим местом, чтобы обратиться к этой неведомой силе. В конце концов, что тут такого? Всё равно никто не узнает.

Лешка поднялся, поморщился. Неужели этого мало? Ему уже больно во всех смыслах, куда уж дальше-то? Нет, он, конечно, понимал, что можно и дальше. Просто очень-очень этого не хотел. Неожиданно набежали слёзы, и он сердито смахнул их.

Прикоснулся на прощание к самому большому камню, побрел прочь. Не домой, а дальше по тропинке, исчезавшей за скалами.

Свернул, вышел на поляну.

Замер, изумленно разглядывая каменные надгробия, явно сложенные по тому же принципу, что Никино. Пять могил.

Если бы дело происходило в фильме ужасов, Лешка непременно разрыл бы могилы, чтобы обнаружить там останки предыдущих племянников. Потом на него упала бы тень, а потом…

На самом деле Лешка просто посмотрел на могилы, отметил про себя, что одна из них довольно свежая: камни не успели еще врасти в землю, мох на них имелся, но как-то клочьями, без общей гармонии. Два надгробия поменьше, два средних, одно большое. Кто у него там? Собака, два кота и два хомячка? Или не хомячки, а шиншиллы какие-нибудь? Или собаки разных размеров? Ну, не жена же с детьми… Нет, точно нет. Может, рыбки какие-нибудь. Или кактусы. Да какая разница. Оказывается, не только у Лешки есть могилы тех, кого он любил.

Решив, что впечатлений хватит, Лешка вернулся домой, почти ожидая увидеть машину во дворе. Но ее не было. Лешка прошел мимо камеры, старательно отводя взгляд. Почему же дядя не отслеживает его телефон, не возмущается, что он опять шлялся по лесу?

В бесцельных скитаниях по дому прошел вечер. Тимофей орал и был накормлен, Лешка даже привел в порядок его лоток. Потом, поняв, что и эту ночь они проведут одни, принес дров, растопил камин, сделал и почти заставил себя съесть бутерброд. Как мог оттягивал отход ко сну, всё надеялся. Потом взял кота, забрался под верстак и попытался уснуть. Вспомнил, что завтра понедельник, включил будильник.

Разбудил его сон о маме. Она ходила по мастерской, и из-под пледа, свисавшего с верстака, Лешке видны были ее почерневшие ноги. Лешка вскочил было, треснулся головой, напугал кота и был тут же оцарапан. Сердце колотилось, дышать было как-то непривычно, как будто за ночь он совершенно позабыл, как это делается.

Оставаться в мастерской было невыносимо, идти в темную пустую гостиную тоже не хотелось. Лешка подхватил на руки забившегося в угол Тимофея, подобрал телефон и осторожно выглянул в коридор. Если не смотреть в зеркало возле прихожей, то всё не так уж и плохо. Если не смотреть. Не смотреть. Не смотреть.

На секунду Лешка заколебался, не зная, какую комнату выбрать. Определился. Прижимая к себе кота и телефон, повернул ручку и скользнул в приоткрытую дверь.

Потом было проще. Плотно закрыть дверь. Положить кота и телефон на кровать, быстро опустить шторы, включить настольную лампу. Забраться под одеяло, повторяя про себя, что это был только сон, что мама никогда не причинит ему вреда, что всё хорошо. Игнорировать шкаф. Обязательно игнорировать шкаф.

В следующий раз Лешка проснулся уже от будильника. Наскоро собрался, покормил кота, чуть не подавился, но всё же заставил себя сжевать бутерброд. Подхватил рюкзак, пошел на остановку.

В школе вел себя тихо, Игоря игнорировал. Уроки тянулись бесконечно, телефон молчал.

Всю обратную дорогу готовился к возвращению в пустой дом и уговаривал себя не разочаровываться, когда так и будет.

Чуть не расплакался, увидев, что машины во дворе нет.

Долго разговаривал с Тимофеем, гладил его и кормил из рук. Потом включил какой-то нелепый сериал, чтобы заглушить тишину.

Видимо, поэтому и не услышал машину.

Зато услышал, как открывается дверь, выключил сериал, вскочил.

Когда дядя вошел в гостиную, Лешка уставился на него, будто видел впервые. Дядя выглядел несколько помятым, усталым, но определенно целым и невредимым.

И тут Лешку нагнали впечатления прошедших дней. Совершенно бесконтрольная ярость, жестокая порка Никиным поводком — этого было мало? За одну оплошность — почти три дня неизвестности. Две ночи наедине с кошмарами. Ни одного звонка. И дядя ведь даже не умер, даже не в коме, вон он стоит, жив и здоров, просто помучить решил.

Лешка проскочил мимо дяди в коридор, влетел в свою комнату, захлопнул дверь, сел на кровать. Конечно, дядю закрытая дверь не остановит, это они уже выяснили. Ну и пусть врывается, пусть бьет, пусть хоть убивает. Какая теперь разница…

Раздались приближающиеся шаги. Лешка напрягся, сжал в руках одеяло.

В дверь постучали.

Надо же, теперь он стучится. Лешке захотелось рассмеяться, но он сдержался. Это не смешно, это истерика. Не надо пока истерики.

Стук повторился.

Лешка его проигнорировал.

— Открой, пожалуйста. Надо поговорить.

Кому надо? Еще и пожалуйста… Цирк. И всё же Лешка встал и резко распахнул дверь. Пусть говорит, всё равно не отстанет.

Дядя окинул Лешку долгим изучающим взглядом, будто бы тоже видел впервые. Потом сказал, глядя почему-то уже не на Лешку, а куда-то мимо:

— Я отказываюсь от опекунства. Хватит, наигрались.

Комментарий к 31

Могилки-то не вымышленные… Недавно в нашем лесу наткнулась, не могла не вписать их в текст.

========== 32 ==========

Лешка узнал это ощущение. Как будто в пропасть шагнул, как будто всё разваливается на куски, ничего с этим не поделаешь, остается только молча наблюдать. Так было, когда умирала мама. И когда умирала Ника.

— Это займет какое-то время, — продолжал дядя как-то очень тускло. — Поживешь тут, пока всё не закончится. Я тебя больше не трону, не бойся.

Это последнее замечание заставило Лешку встрепенуться. Вспомнилось, как когда-то давно дядя не отказался от него, потому что не захотел. Это изменилось? Или?..

— Вы передумали? Не хотите больше быть моим опекуном?

Да, конечно, дядя сказал, что отказывается им быть. Но отказаться и не хотеть — разные вещи.

— Не имеет значения, чего я хочу.

— Но…

— Не обсуждается, — тихо сказал дядя и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Как это — не обсуждается? Очень даже обсуждается! Лешка чуть было не бросился следом за дядей, но остановился, сел на кровать. Надо подумать. Привести в порядок все свои аргументы.

Нет, стоп. А вдруг дядя сейчас снова сбежит?

Лешка выскочил из комнаты, метнулся в гостиную.

Пусто.

Да что ж такое… На минуту отвернуться нельзя.

Выглянул в окно — машина на месте.

Сунулся на кухню — пусто. В ванной тоже никого. Значит, либо в мастерской, либо у себя в спальне.

Лешка решил начать со спальни — и столкнулся с дядей в дверях.

— Где вы были?

— Переодевался.

— Я не об этом. Где вы были? — повторил Лешка.

Дядя не ответил, и Лешка вдруг схватил его за руку, дернул вверх рукав.

— Ты что? — спросил дядя. Он напрягся, но не отстранился.

— Ничего, просто…

Лешка рассматривал обнаженную по локоть руку, пытаясь обнаружить новые порезы. Их не было. Только старые шрамы.

— Что за глупости, — пробормотал дядя, наконец выдергивая руку.

— Я думал, вы не вернетесь. Я вашего кота кормил.

— Спасибо.

Диалог зашел в тупик. Лешка ведь собирался сказать совсем не это, собирался попросить…

— Кого вы хоронили в лесу до Ники?

— Что?

— Чьи могилы?

Это тоже вышло внезапно. И Лешка вдруг понял, что могилы могут даже не иметь к дяде никакого отношения. Может, там общее кладбище домашних животных. Просто он отчаянно пытался нащупать хоть какое-то слабое место, хоть какую-то зацепку. Чтобы всё вышло само собой, чтобы ситуация разрешилась, чтобы не пришлось говорить вслух.

— Ты там был?

— Вы не знали?

Вот ведь. Вопросы, вопросы… И ни одного ответа.

Дядя покачал головой:

— Меня это больше не касается. Дай телефон.

Лешка разблокировал телефон и вложил его в дядину руку. Всё идет не так…

Дядя порылся в настройках и почти сразу же вернул телефон:

— Всё. Больше я за тобой не слежу.

— Почему?

— Потому что.

— Чьи могилы?

— Какая разница?

— Человеческие?

— Господи, нет, конечно.

— Почему вы уехали?

— Алексей…

Дядя отодвинул Лешку в сторону и прошел в гостиную. Сел на диван, тяжело вздохнул.

— Почему? — настойчиво повторил Лешка, проследовав за ним и опустившись в кресло.

— Потому что у меня не получается. Заботиться о тебе не получается. Быть опекуном не получается. Ничего этого не должно было произойти. Я сорвался.

— И?

— Я пытаюсь всё исправить.

— Бросили меня одного на три дня, собираетесь отдать в детдом… Вы бы хоть погуглили значение слова «исправить», — зло сказал Лешка.

— Я же говорю, не получается у меня. Но я старался.

— Да где вы старались?

— Я ходил к психологу из-за тебя, — сказал дядя и тут же поправился: — Нет, не из-за тебя. Ради тебя.

— Ну, спасибо, — протянул Лешка.

— По-твоему, мне всё это нравится? Не сейчас, Тимофей.

Последняя фраза относилась к коту, непринужденно запрыгнувшему на диван.

— С ним тоже поиграете и через год вышвырнете? — с горечью спросил Лешка.

— Всё не так, Алексей.

— Для меня — так.

— Просто я теперь понимаю, что тебе где угодно будет лучше, чем здесь.

— И мое мнение не учитывается?

— Нет.

Лешка встал.

— Ты куда?

— Я думал, вас это больше не касается.

— Не касается…

Дядя рассеянно пробежался кончиками пальцев по шрамам на руке. Лешка отвернулся. Его это больше не касается.

Комментарий к 32

Автор очень хочет спать, поэтому в одну главу весь финал не влезет… Так что потянем немного агонию)

========== 33 ==========

На улице было совсем по-летнему тепло. Лешка спустился по лестнице, прошел мимо цветущей яблони, задумался на секунду. Можно было бы пойти к Нике, но это слишком близко. Сунул руку в карман, нащупал проездной. Повезло.

Хотелось просто уйти куда глаза глядят, поставить всё на паузу. Не слушать тиканье часов, понимая, что каждая минута тянется бесконечно долго, а именно выключить всё на какое-то время. Дома — нет, в доме, в чужом доме, из которого его уже вежливо попросили, — это было невозможно, Лешка прямо чувствовал, как на него наваливается неизбежность, заливая легкие тягучим сиропом, не давая дышать.

Нет, чем дальше от дома, тем лучше.

Лешка вышел к остановке, огляделся. Автобуса не было. Стоять и ждать не хотелось. Пошел пешком.

Автобус нагнал его в сотне метров от следующей остановки. Лешка бежать не смог бы — да и не торопился никуда. Он посторонился, давая автобусу проехать, но тот остановился.

— Что, опять? — спросил водитель, открывая дверь.

Лешка смутился, помотал головой.

— Всё в порядке?

Водитель, чьего имени Лешка так и не знал, спрашивал с искренним участием. Но помочь он ничем не мог, и поэтому Лешка ответил, проходя в почти пустой салон:

— Да, спасибо.

— А чего невеселый такой?

Лешка пожал плечами и плюхнулся на сиденье, сдержав гримасу.

— Ты не в ту сторону едешь, — сказал водитель.

— Гуляю, — пробурчал Лешка.

— Если больше некуда податься, оставайся, — предложил водитель. — Кружок по маршруту проедешь — и домой, а?

— Какая же это прогулка, — запротестовал Лешка.

Но на душе стало спокойнее. Конечно, за друга водитель сойти не мог, но всё же… Дружба, как показывал опыт, годилась только для развлечений, а сейчас Лешке необходимо было знать, что хоть где-то ему рады. Пусть даже в дребезжащем старом автобусе.

— Я через полчаса назад поеду, — сказал водитель, когда Лешка собрался выходить. — Приходи, как нагуляешься.

— За полчаса не нагуляюсь, наверное, — смутился Лешка.

— Ну, смотри.

— До свидания.

Лешка соскочил на асфальт и побрел к реке. Почему ему сегодня попался именно этот водитель? Это жизнь так намекает, что пора бы вспомнить, как он ехал домой побитый, переживая о том, как к произошедшему отнесется дядя? Лешка вспомнил, конечно. И свои тревоги, и их мгновенное обесценивание по сравнению с тем, что дяде пришлось опознавать труп. Если бы вспомнил об этом раньше, ни за что бы не встал на скейт. Если бы хотя бы подумал об этом по пути домой, вместо того чтобы трястись от страха…

Разве удивительно, что дядя вышел из себя? Разве удивительно, что он не хочет больше так жить?

Лешка сел на скамейку, закрыл глаза, вспоминая все глупости, которые творил. Понял, что должен сделать. Вынул телефон.

Долгие гудки шли долго, слишком долго. Наконец дядя ответил.

— Я понимаю, что вы мне нужны, а я вам — нет, и ни в чем вас не виню, — быстро начал Лешка, стараясь не делать пауз.

Но дядя все равно перебил его:

— Что случилось? Ты где?

— Нет, ничего, я просто… Простите меня за всё, ладно?

Ответа не нужно. Отбой.

Ух, даже по телефону это было… ошеломляюще, что ли? Лешка не мог подобрать слово, описывающее то, что он испытал. Как-то через край, в омут с головой и насмерть.

Не успел он отдышаться, как телефон в руках негодующе затрезвонил. Лешка испуганно сбросил звонок и поскорее выключил телефон совсем — от греха подальше. Сердце и так подскочило к самому горлу, большего стресса ему просто не вынести.

Теперь можно выдохнуть. Пусть всё идет своим чередом, если больше нечего поделать. Он хотя бы извинился.

Тихо плескалась о бетонные опоры моста река, щебетали птицы. Впервые за долгое время Лешка расслабился и не волновался ни о чем, просто дышал глубоко и ровно. Иногда нужно просто подышать.

На этот раз тени, закрывшей солнце, не было, да Лешка ее и не ждал. Без геолокации такие трюки невозможны.

Именно поэтому он едва не подпрыгнул, когда к нему кто-то подсел. Поперхнувшись своим хваленым ровным и глубоким дыханием, Лешка недоверчиво уставился на дядю и спросил:

— Значит, всё-таки следите?

Дядя покачал головой.

— Следите, — упрямо повторил Лешка, понимая, что вместо досады чувствует что-то подозрительно похожее на радость.

— Честное слово, нет.

— Но вы здесь.

— Здесь.

— Как?

— Искал.

Искал. И нашел всего за сколько, за час? А то и меньше… Значит, смотрел записи с камеры, понял, что Лешка пошел на остановку, стал проверять все его любимые места. Впечатляюще, если честно. Неожиданно. Особенно — сейчас.

— Зачем?

— Ну, после твоего прощального звонка…

— Почему прощального?

— А какого? «Ни в чем не виню, простите», телефон потом отключил…

До Лешки дошло, и он побледнел.

— Ой. Я не подумал. Я ничего такого делать не собирался.

Дядя хмыкнул, окинул Лешку подозрительным взглядом.

— В общем, надо же было убедиться, что ты жив, — сказал он наконец.

Лешка прикусил губу, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. Хорошенько подумав, он наконец спросил:

— Убедились?

— Убедился, — кивнул дядя.

— И что теперь? — осторожно спросил Лешка.

— У меня к тебе два вопроса.

— Задавайте.

— Ты очень огорчишься, если я передумаю?

— Насчет чего? — недоверчиво спросил Лешка.

— Насчет опекунства. Я не могу жить и не знать, что ты делаешь. Потому что делаешь ты, извини меня, одни глупости. Только не обижайся. Это правда.

— Я не обижаюсь.

— Это не ответ.

— Вы правда меня не отдадите?

— Правда. Если ты не возражаешь, конечно.

— Даже какой-нибудь тетушке, которая разбирается в детях?

— Никому.

— Обещайте.

— Обещаю. Так что?

Лешка молча ткнулся лбом в дядино плечо. Похоже, это за ответ сошло, потому что дядя больше ничего не спрашивал.

И это, кстати, было странно. Лешка поднял голову и спросил:

— А второй вопрос?

— А, да… Ты что, спал в моей постели?

— Тимофей тоже, — поспешно сказал Лешка.

И вот тут произошло поистине невероятное: дядя улыбнулся.