На чердаке (СИ) [Звездопад весной] (fb2) читать постранично, страница - 126

шмякнул ее на стол:

— Можете вернуть нам Колумбария?

— Аристарх, не лезь! — возмутился Серафим.

— Что это? — Аполлон Селиверстович близоруко сощурился, вынул из кармана пенсне, внимательно осмотрел снимок. — Засасывающим фотоаппаратом поймали?

— Именно, — кивнул Серафим. — Это наше подкроватное чудовище.

— Феноменально! — всплеснул руками Аполлон Селиверстович.

— Можно его оттуда высосать обратно? — нетерпеливо спросил Костик, отколупывая чешуйки с умертвляющей рыбы.

— Сейчас, сейчас! — захлопотал Аполлон Селиверстович.

Он кинулся к одному из внушительных шкафов, достал с верхней полки механический проектор, покрутил ручку, всунул снимок в прорезь, пощелкал какими-то кнопками — и у стены возник Колумбарий.

— Надо же, — умильно сложив ладони, проблеял Аполлон Селиверстович, — настоящее подкроватное чудовище!

— Да, — гордо сказал Колумбарий. — Я есть хочу.

— Он хочет есть! — восторженно воскликнул Аполлон Селиверстович и повернулся к Костику: — Аристарх Модестович, что он ест?

— С какой радости он вдруг Аристарх, если всю жизнь Костиком был? — возмутился Колумбарий.

========== Осиное гнездо ==========

Умертвляющая рыба со звоном разбилась, выскользнув из рук Костика.

— Фима, это что за новости? — Аполлон Селиверстович строго глянул на Серафима поверх пенсне.

— Это Костик, — нехотя признал Серафим, ногой задвинув осколки рыбы под стол. — Он, конечно, еще тот вредитель, но…

— Но ты не готов принести его в жертву науке, — договорил за него Аполлон Селиверстович.

— Не готов, — вздохнул Серафим.

Аполлон Селиверстович с сожалением поцокал языком, внимательно разглядывая растерянного Костика.

— Если бы всё зависело только от нас с тобой…

Серафим скорбно поджал губы и промолчал.

— Мой интерес маленький, можно сказать, вообще никакой, — продолжал Аполлон Селиверстович, — но вот Феоктист Феоктистович — мало того, что искатель, он еще и человек азартный…

— И демона огня не забыл еще, — тихо добавил Костик.

— Не забыл, — подтвердил Аполлон Селиверстович. — Третьего дня как раз рассказывал, говорил, что есть в мире справедливость.

— Можно ведь никому ничего не говорить, — предположил Серафим, сверля Аполлона Селиверстовича взглядом.

— Я расскажу, — заверил его Колумбарий, на секунду перестав жевать фикус.

— Испепелю, — пообещал Серафим.

— Не надо испепелять! — испугался Аполлон Селиверстович. — Это же такая удача — подкроватное чудовище! Да еще говорящее! Да еще не невидимое!

Колумбарий сердито нахохлился, отряхнулся и исчез.

— Интересничает, гад, — неодобрительно нахмурился Серафим. — Но вы же не скажете?..

— Я-то не скажу, — вздохнул Аполлон Селиверстович, — но Феоктист Феоктистович с Гордеем Макаровичем уже договорились и указующее блюдце раздобыли…

— А у этого Гордея Макаровича тоже на меня зуб? — спросил Костик.

— Он вершитель, — пояснил Аполлон Селиверстович. — У него не зуб, у него дело всей жизни.

— Понятно, — вздохнул Костик и повернулся к Серафиму: — Давайте лучше вы.

— Что — я?

— Вредителя в жертву науке, — терпеливо пояснил Костик. — Чтобы они с носом остались.

— Сил моих больше нет, — застонал Серафим. — Из всех учеников мне почему-то достался самый безмозглый, самый упрямый, самый…

— Да ладно тебе, Фимка, забыл, каким сам был? — улыбнулся Аполлон Селиверстович.

— Не был! — возмутился Серафим.

— Это что, ваш учитель? — оторопел Костик. — А почему тогда вы не хранитель?

— Потому что я его выгнал за бестолковость. — Бородка Аполлона Селиверстовича затряслась от беззвучного смеха.

— Я бы и сам ушел, — обиженно ответил Серафим. — Всю жизнь мечтал стать искателем. И стал!

— Стал, — подтвердил Аполлон Селиверстович, глядя на него с гордостью.

Серафим снова посерьезнел, помрачнел и спросил:

— Что теперь делать?

— Ты сам знаешь, — сказал Аполлон Селиверстович.

Серафим тяжело вздохнул и кивнул:

— Знаю…

— Это необходимо, — сказал Аполлон Селиверстович. — Других вариантов нет.

— Жалко…

— Жалко.

Костик сосредоточенно крутил в руках бесславный череп, пытаясь выдавить торчащие в глазницах рубины.

— Давай сюда свои артефакты, — спохватился Аполлон Селиверстович.

Он нырнул в ящик и упоенно заворковал над иголками нравственности. Серафим кинулся расставлять на столе остальные артефакты,