О слѣдственномъ дѣлѣ по поводу убіенія царевича Димитрія [Николай Иванович Костомаров] (fb2) читать постранично

О слѣдственномъ дѣлѣ по поводу убіенія царевича Димитрія.

О слѣдственномъ дѣлѣ по поводу убіенія царевича Димитрія.

Вопросъ о смерти царевича Димитрія и о виновности Бориса Годунова въ этой смерти сдавался не разъ въ архивъ нерѣшеннымъ, и снова добывался оттуда охотниками рѣшить его въ пользу Бориса. Никому этого не удалось, хотя, конечно, въ свое время авторамъ защиты казалось иное.

Недавно, въ «Журналѣ министерства народнаго просвѣщенія»^[1], появился пространный разборъ слѣдственнаго дѣла, произведеннаго нѣкогда Василіемъ Шуйскимъ съ товарищами, въ Угличѣ, написанный Е. А. Бѣловымъ, опять съ цѣлью внушить довѣріе къ этому слѣдственному дѣлу. Такимъ образомъ, старый вопросъ, о которомъ толковали въ нашей литературѣ назадъ тому около 40 лѣтъ, снова вносится на судъ отечественной исторіи. Постараемся высказать наши замѣчанія относительно слѣдственнаго дѣла; это для насъ необходимо тѣмъ болѣе, что въ той же статьѣ намъ дѣлаютъ упрекъ за то, что въ сочиненіи «Смутное Время» мы не останавливались надъ этимъ дѣломъ и не придавали важности извѣстіямъ, заключающимся въ этомъ дѣлѣ.

Слѣдственное дѣло, извѣстное въ неполномъ видѣ по редакціи, напечатанной въ «Собраніи Государственныхъ Граматъ и Договоровъ», никакъ не можетъ для историка имѣть значенія достовѣрнаго источника, по той очень ясной причинѣ, что производившій слѣдствіе князь (впослѣдствіи царь) Василій Ивановичъ Шуйскій два раза различнымъ образомъ отрекался отъ тѣхъ выводовъ, которые вытекали непосредственно изъ его слѣдствія, два раза обличалъ самого себя въ неправильномъ производствѣ этого слѣдствія. Первый разъ — онъ призналъ самозванца настоящимъ Димитріемъ, слѣдовательно, даже уничтожалъ фактъ смерти, постигшей царевича въ Угличѣ; другой разъ — онъ, уже низвергнувши и погубивши названнаго Димитрія, заявлялъ всему русскому народу, что настоящій Димитрій былъ умерщвленъ убійцами по повелѣнію Бориса, а не самъ себя убилъ, какъ значилось въ слѣдственномъ дѣлѣ. Съ тѣхъ поръ утвердилось и стало господствовать мнѣніе, основанное на послѣднемъ изъ трехъ показаній Шуйскаго, который во всякомъ случаѣ зналъ истину этого событія лучше всякаго другого. Понятно, что слѣдственное дѣло для насъ имѣетъ значеніе не болѣе, какъ одного изъ трехъ показаній того же Шуйскаго, и притомъ такого показанія, котораго сила уничтожена была дважды имъ же самимъ. Поэтому-то въ нашемъ сочиненіи «Смутное Время» мы не давали никакой вѣры, ни историческаго значенія извѣстіямъ, заключающимся въ этомъ дѣлѣ, какъ бы ни казались они важными по содержанію.

Главнѣйшая ошибка защитниковъ Бориса состоитъ въ томъ, что они вѣрятъ этому дѣлу, опираются на приводимыя изъ него показанія, допускаютъ тотъ или другой фактъ единственно на томъ основаніи, что находятъ объ немъ извѣстіе въ слѣдственномъ дѣлѣ, тогда какъ если что-нибудь можно признавать въ этомъ дѣлѣ достовѣрнымъ, то развѣ по согласію съ чѣмъ-нибудь другимъ, болѣе имѣющимъ право на вѣроятіе. Находя въ слѣдственномъ дѣлѣ показаніе того или другаго лица, защитникъ принимаетъ его прямо за свободно-признесенный голосъ того лица, кому оно приписывается въ слѣдственномъ дѣлѣ, забывая, что тотъ, кто сообщилъ намъ показанія въ слѣдственномъ дѣлѣ, самъ же призналъ ихъ лживость или поддѣльность. Такъ, напримѣръ, можно ли показаніе, данное будто бы дѣтьми, игравшими съ царевичемъ, о томъ, что царевичъ зарѣзался самъ, принимать за искреннее показаніе этихъ дѣтей, когда тотъ, кто передалъ намъ это показаніе, впослѣдствіи объяснилъ, что царевичъ не самъ зарѣзался, а былъ зарѣзанъ? Скажутъ намъ: Василій лгалъ тогда, когда уничтожалъ силу слѣдственнаго дѣла, но производилъ слѣдствіе справедливо. Мы на это отвѣтимъ: если онъ лгалъ одинъ разъ, два раза, то могъ лгать и въ третій разъ; и если онъ лгалъ для собственныхъ выгодъ послѣ смерти Бориса, то могъ лгать для собственныхъ же выгодъ и при жизни Бориса. Всѣ три показанія взаимно себя уничтожаютъ; мы не вправѣ вѣрить ни одному изъ нихъ, и такимъ образомъ все, что исходило отъ Василія Шуйскаго по дѣлу объ убіеніи Димитрія, не имѣетъ для насъ ровно никакой исторической важности по вопросу объ этомъ убіеніи. Поэтому, если желаютъ возстановить силу слѣдственнаго дѣла, то должны это сдѣлать на основаніи какихъ-нибудь новыхъ свидѣтельствъ и источниковъ, которые бы доставили намъ свѣдѣнія, согласимыя съ извѣстіями, заключающимися въ слѣдственномъ дѣлѣ, а никакъ не на основаніи самого же слѣдственнаго дѣла, хотя бы даже при помощи разныхъ психологическихъ соображеній, имѣющихъ мало убѣдительной силы.

Изъ всѣхъ старинныхъ сказаній о смерти царевича Димитрія мы знаемъ одно, болѣе всѣхъ заслуживающее вѣроятія — это повѣсть въ отрывкѣ, которой содержаніе мы привели въ «Смутномъ Времени». А. Ѳ. Бычковъ напечаталъ ее въ «Чтеніяхъ» московскаго общества исторіи и древностей. Вотъ что тамъ говорится:

«И того дни (15 мая), царевичъ по утру всталъ