Итальянская шерсть [Екатерина Кюне] (fb2) читать постранично, страница - 2

гладью без единой затяжки, мягко и тепло. Словно Уточкин ей все это рассказывает за чаем. Она узнала, что Уточкин — одногодка ее сына и что недалеко от продуктового магазина, где она покупает недорогих кур и сметану, у него есть общественная приемная. Там по два часа ежедневно он лично принимает всех желающих. Тонко засвистел чайник, Вера Антоновна выключила его и принялась за последнюю, четвертую страницу. И забеспокоилась. Дело в том, что на последней странице была рубрика «Из истории нашего города». В этот раз там рассказывалось о старинной водонапорной башне. Башня уже полвека как не регулировала напор воды, и в ней был музей. Вера Антоновна несколько лет работала в этом музее смотрительницей. Собственно, там она и пристрастилась к вязанию. «Как же это в 1888 году завершено строительство, кто ж его завершил?! — вслух удивилась Вера Антоновна, — восемь тысяч ведер, а они что пишут?! Ошибок-то поналяпали…». Она не выдержала, взяла с холодильника ручку и принялась черкать. Когда правка статьи была закончена, Вера Антоновна налила себе чаю и задумалась. Неизвестно о чем она думала, но в какой-то момент ее лицо оживилось, она торопливо перелистнула страницу и заглянула в газету еще раз, потом сунула газету в сумку и стала оправлять волосы у зеркала в прихожей, как перед походом в город.

* * *

Уточкину было все равно, что делать. Приехавший из Москвы политтехнолог Саня долго его расспрашивал, что-то обдумывал, вертел японский карандаш и изредка делал пометки в блокноте, потом вышел покурить. Уточкин терпеливо ждал, прислушиваясь к пластмассовой офисной тишине. Еле слышно шумел ноутбук, за пластиковым окном ветки то приходили в движение, то снова замирали. За стеной включился принтер, потом зазвучали шаркающие шаги. Там работали люди, которые ничего не знали об Уточкине. Они даже не подозревали, что в этот момент кто-то прислушивается к ним, следит за ними. Об Уточкине вообще никто ничего не знал — он избирался в первый раз и никакой программы у него пока не было. Но Саня показался ему толковым, и он верил, что с его помощью станет депутатом. А уж если повезет, он на месте оглядится и попытается сделать для города что-нибудь полезное. Все-таки он тут родился, тут у него корни, полгорода знакомых. Хлопнула входная дверь, и на Уточкина повеяло прохладой и запахом табачного дыма.

— Вязать всегда, вязать везде, до дней последних донца! — продекламировал вошедший Саня, сверкая глазами.

— Что? — очнулся Уточкин.

— Владимир Валерьянович, ты вязать умеешь?

— Не понял? Вязать! Ну спицами. Из пряжи. А ты замерз, что ли? — окончательно пришел в себя Уточкин.

— Да нет, я серьезно. Я, кажется, придумал, как тебе стать любимцем всех пенсионеров.

В тот вечер Уточкин усомнился в Саниной компетенции. Он боялся, что вместо обещанной народной любви его забросают шапками и насмешками. Но Саня был хитер.

— Мы все аккуратно сделаем. Ты, Владимир Валерьянович, меня вначале послушай. Впереди всего устроим такую акцию: будем носки и шарфы для детдомовских детей вязать. Есть у вас тут детдом? Ты будешь вязать, и клич по округу кинем — приходите с самовязаными носками! Домашним детям бабушки вяжут, тети, матери, а детдомовцам кто? Никто. Мы. Потому что это другие вещи, не из магазина. Вещи, хранящие тепло рук. Кто решится над обездоленными детьми смеяться?

* * *

Главный конкурент Уточкина — Гибельный — был отставным полковником ВДВ. Это звучало почти как приговор: бывший учитель математики, владелец маленького интернет-магазина Уточкин и полковник, герой чеченской войны, боец легендарного 218-го отдельного батальона спецназа ВДВ, чуть ли не командир его, уволился по принципиальным соображениям, тут же на гражданке навел порядок в огромном московском парке, идет на выборы при поддержке мэра, и эта поддержка, как оно всегда бывает в России, не только дружеские похлопывания по плечу… Уточкин читал биографию полковника, и у него в голове сразу возникала картина: вот стоит громадный гранитный человек, каменный пиджак его усыпан медалями, каждая размером с тарелку, мужественные черты лица еще больше заостряются на фоне синего, ветреного неба, а внизу, в тени его гигантского башмака, притулился он, Уточкин, и вывязывает носок, который полковнику будет впору разве что на мизинец… Уточкин вздохнул, взглянул на часы и тут услышал за дверью знакомый голос.

— Это тут народная приемная? — спрашивал голос.

— Вы к Владимиру Валерьяновичу? — ответил голосу Саня, который курил на крыльце.

Дверь отворилась, заглянул Саня и доложил: «Тут к тебе», а следом вошла Вера Антоновна. Уточкин сразу узнал ее, и подкатило неприятное чувство — выходит, бабка все это время за ним следила, наверняка у кого-то о нем выспрашивала, чтобы отыскать?.. Но тут Вера Антоновна достала из сумки его газету, и ему стало неудобно, что он огульно обвинил милую, в общем-то, старушку.

* * *

— Но ведь тираж уже распространили, Вера Антоновна!