Соседка [Екатерина Кюне] (fb2) читать постранично

Екатерина Кюне СОСЕДКА

1

Запах извести знаешь? Приснился запах извести. Противней всего, когда гасишь. Она бурлит и воняет химической реакцией. И когда после с синькой в тазу колотишь, пахнет как сумасшедшая. А сухая беленая стена уже не пахнет. Только если подмокнет, а сильнее всего, когда известь мокрыми потемневшими кусками вместе со штукатуркой отваливается. И Курочкин протянул куда-то руку и поставил перед дочерью оцинкованное ведро, из которого торчали обломки побеленной стены. Мокрый запах пополз из ведра. От него Курочкин проснулся, как всегда просыпался, когда ему снился этот запах. А он снился несколько раз за последние недели. Запах и какое-нибудь непреодолимое препятствие. Камера велосипеда, которая никак не накачивалась. Утюг, который не получалось починить. Но теперь совсем уж белиберда: во сне он зачем-то рассказывает дочери свой сон. Наяву он никому ничего не рассказывал и не собирался. Чепуха это все, винегрет из причудливо нарубленных дневных впечатлений. Не о чем там думать. Курочкин услышал, как во дворе жена зовет собаку, вспомнил, что для собачьей похлебки остался последний суповой набор, что нужно сегодня пораньше поехать на рынок, чтобы застать хорошие кости. Он протянул руку, надел очки, посмотрел на часы и, убедившись, что давно пора вставать, стал делать утренние дыхательные упражнения.

И все же известка снилась неслучайно. Два года назад, после неудачной операции, Тоня, соседка Курочкиных, живущая через кладбищенскую площадь, ослепла. «И ведь говорили ей — зачем тебе на старости лет рисковать, но она как наивная». Сколько Курочкин помнил Тоню, она в старушечьей косынке сидела у входа на кладбище над ведрами с цветами. Цветы выращивала ее мать. Он даже не выдерживал пару раз: «Что ты сидишь как старуха, ты же на три года моложе меня!». Цветы хорошо брали, особенно по воскресеньям и церковным праздникам.

Бывало, женщины просили Курочкина помочь: обобрать высокую старую сливу, починить электроприбор. Курочкин помогал и не брал предложенную плату. Жена ворчала на него за это, но он коротко «отгавкивался» и уходил подвязывать помидоры. Бабки были жадные, и если давали деньги, то такие смехотворные и так отчаянно жалуясь на бедность, что Курочкину всегда становилась неудобно и он побыстрее уходил. Даже если они расплачивались излишками — грушами, сливами, то всегда выбирали ведро поменьше и чтобы фрукты в нем были поплюгавее.

Когда Тоня ослепла, мать ее уже умерла. Из родственников был один племянник, он приезжал раз в неделю, закупал продукты, помогал по хозяйству. Он отдал Тоне свой старый мобильник и настроил на нем горячие кнопки, чтобы она в случае чего могла позвонить. Но первое время она звонила редко, а чаще выходила из дома с палочкой и, отойдя на метр от калитки, затравленно тыкалась в пустоту, пока кто-нибудь из прохожих не доводил ее через площадь до калитки Курочкиных. Переходить через площадь одна она боялась, и сколько Курочкин ни тренировал ее, водя туда-сюда за руку, ей казалось, что одна она непременно заблукается, выйдет на проезжую часть и ее собьет машина. Единственный маршрут, который она освоила где-то за год, — до церкви при кладбище. Туда можно было все время идти по бордюру, а подняться на ступеньки при входе охотно помогали.

В тот год у Курочкиных было много крупной моркови, он накопал пучок и решил угостить Тоню. К тому моменту она была слепой уже полтора года и по идее должна была привыкнуть. Он позвонил в калитку, но никто не открывал. Курочкин снял защелку, поднялся на веранду и кликнул Тоню. «В огороде сидит, не слышит» — решил Курочкин, когда никто не отозвался. Он двинулся в огород, из-за отложения солей в колене прихрамывая на левую ногу. Тоню он нашел за летней кухней. Она стояла, уткнувшись лицом в стену. С одной стороны ей преграждала путь большая жестяная бочка с дождевой водой, с другой — старый виноградник. Во время дождя вода отбрызгивала от бочки, стена подмокла и выразительно пахла известкой. «Почему же ты бочку не обошла? — допытывался пораженный Курочкин, ведя Тоню в дом, — что же ты огорода своего не знаешь, что ли?» Оказалось, Тоня простояла там, у стены, несколько часов. Вот откуда была известка во сне.

Чаще всего Тоня просила Курочкина что-нибудь купить. Он и без этого ездил на рынок и ходил по магазинам. Но иногда Курочкин собирался на рынок только завтра, а Тоня жалобила, что покупки нужны ей непременно сегодня. И каждый раз, когда он отдавал пакет, Тоня, не имевшая возможности заглянуть в чек, подозрительно выспрашивала: «Что же, так молоко подорожало?». «Что-то легкий пакет…». И потом слепыми пальцами долго пересчитывала сдачу. «Ты думаешь, я тебя дурить буду? Ты что, первый день меня знаешь?» — обижался Курочкин и решал, что в следующий раз откажет Тоне. «Женя, она привыкла чужими руками жар загребать, всю жизнь у матери на загривках просидела, теперь ты ей потакаешь. Пусть бы племяннику звонила! Ты не видишь, что она