Путевые впечатления. Год во Флоренции [Александр Дюма] (fb2) читать онлайн

Путевые впечатления Год во Флоренции

ОЗЕРО В КЮЖЕ И ФОНТАН В РУЖЬЕ

Я провел в Марселе неделю и нисколько не торопился покинуть его, тем более что пристанищем моим была гостиница «Восток», а экскурсоводом — Мери.

Однажды утром Мери явился ко мне раньше, чем обычно.

— Поздравьте нас, дорогой мой, — сказал он, — теперь у нас есть озеро.

— Как, — спросил я, протирая глаза, — у вас есть озеро?

— У Прованса были горы, у Прованса были реки, у Прованса были морские порты, древние и современные триумфальные арки, буйабес, кловис и айоли; но что поделаешь, у Прованса не было озера; Господь пожелал довести Прованс до совершенства и ниспослал ему озеро.

— Как же это случилось?

— Оно упало с неба.

— И давно?

— С последними дождями; я получил известие об этом сегодня утром.

— Но достоверное ли это известие?

— Самое что ни на есть достоверное.

— Где же это озеро?

— В Кюже, вы увидите его, когда поедете в Тулон: это у вас по дороге.

— Местные жители довольны?

— Ну еще бы, черт возьми! Иначе они^были бы чересчур привередливы.

— Значит, жители Кюжа мечтали об озере?

— Жители Кюжа? Да они пошли бы на любую подлость, чтобы обзавестись хотя бы небольшим водоемом; Кюж был как Ружье: все бешеные собаки у нас из Кюжа и Ружье. Вы слышали когда-нибудь о Ружье?

— Признаться, нет!

— А, так вы не слышали о Ружье. Ружье, дорогой мой, это деревня, которая со дня сотворения мира ищет воду. В последний раз она утолила жажду во время всемирного потопа. За шестьдесят лет она трижды перебиралась с места на место в поисках источника. Когда в Ружье выбирают мэра, он должен принести клятву, что найдет воду. Я знал трех мэров Ружье, которые довели себя до смерти, пытаясь выполнить свое обещание, и еще двоих, которые подали в отставку.

— А почему бы жителям Ружье не вырыть артезианский колодец?

— Ружье стоит на граните первой формации; когда в Ружье врубаются в скалу, чтобы добыть воду, то высекают оттуда огонь. А! По-вашему, это пустяки. Посмотрел бы я, как бы вы сами с этим смирились. В тысяча восемьсот десятом году, да, в тысяча восемьсот десятом, жители Ружье приняли твердое решение построить у себя фонтан. Тогдашний мэр только что занял свою должность, его клятва была еще совсем свежа, и он желал исполнить ее во что бы то ни стало. Он собрал на совет самых именитых жителей Ружье, и именитые жители выписали архитектора.

«Господин архитектор, — заявили они, — нам требуется фонтан».

«Фонтан? — переспросил архитектор. — Нет ничего проще».

«Правда?» — удивился мэр.

«Через полчаса он у вас будет».

Архитектор взял циркуль, линейку, карандаш и бумагу, а затем попросил воды, чтобы развести тушь в маленькой фарфоровой баночке.

«Воды?» — спросил мэр.

«Ну да, воды!»

«Воды у нас нет, — сказал мэр, — если бы у нас была вода, мы не просили бы вас соорудить нам фонтан».

«Верно», — согласился архитектор.

Он плюнул в баночку и развел тушь собственной слюной.

Затем он принялся изображать на бумаге великолепный фонтан, увенчанный чашей с четырьмя декоративными масками, из уст которых извергались изумительные струи воды.

«Ах-ах, — размечтались именитые жители и мэр, — ах, это как раз то, что нам нужно!»

«И вы это получите», — сказал архитектор.

«А во сколько нам это обойдется?»

Архитектор взял карандаш, записал в столбец множество цифр и подсчитал их сумму.

«Это обойдется вам в двадцать пять тысяч франков», — ответил он.

«И у нас будет вот такой фонтан?»

«Еще красивее».

«С четырьмя такими же струями воды?»

«Еще толще».

«Вы за это ручаетесь?»

«Черт возьми, ну конечно!» (Вы ведь знаете, дорогой мой, — заметил Мери, — архитекторы всегда ручаются за все.)

«Что ж, — сказали именитые жители, — тогда беритесь за работу».

А пока чертеж архитектора вывесили на обозрение в мэрии; вся деревня явилась посмотреть на него, и жажда ее от этого только усилилась.

Начали обтесывать камни для бассейна, и десять лет спустя, то есть первого мая тысяча восемьсот двадцатого года, жители Ружье имели удовольствие увидеть окончание этой работы: она обошлась в пятнадцать тысяч франков. Чаша фонтана была изготовлена быстрее: потребовалось от силы пять лет, чтобы изваять и установить ее. Шел тысяча восемьсот двадцать пятый год. Архитектору пообещали премию в тысячу экю, если фонтан забьет до конца года. У архитектора потекли слюнки, и он дал приказ начать копать, поскольку ему пришла в голову та же мысль, что и вам — вырыть артезианский колодец. На глубине пяти футов он наткнулся на гранит. Так как ошибаться архитекторам не свойственно, он заявил, что это какой-то беглый каторжник бросил в трубу свое ядро и теперь придется изыскать другое средство добыть воду.

А между тем, чтобы заставить именитых жителей Ружье набраться терпения, архитектор насадил у бассейна превосходную аллею платановых деревьев, очень любящих влагу и с наслаждением впитывающих ее своими корнями. Платаны принялись, но дали понять, что на них не распустится ни один листик, пока они не получат воды; чтобы приободрить их, мэр, его жена и три дочери каждый вечер прогуливались в тени этих тоненьких стволов.

Но при всем при том жители Ружье, позавтракав, пообедав, пополдничав и поужинав, вынуждены были, чтобы попить воды, отправляться к обильному источнику, находившемуся в трех льё к югу от их дома, а это обидно, если ты заплатил двадцать пять тысяч франков за то, чтобы она была у тебя в деревне.

Архитектор попросил еще пять тысяч франков, но кошелек мэрии был пуст, как бассейн его фонтана.

Грянула Июльская революция; обитатели Ружье снова обрели надежду получить воду, однако ничего такого не произошло. Тогда мэр, человек образованный, вспомнил, как поступали в подобных случаях древние римляне: они отыскивали воду там, где она была, и проводили ее туда, куда им было нужно, — тому свидетельством Гарский мост. Итак, надо было всего-навсего найти источник, чуть менее отдаленный, чем тот, которым пользовались жители Ружье; начались поиски.

Не прошло и года, как удалось найти источник всего в полутора льё от Ружье — это наполовину укорачивало путь к воде.

Жители Ружье стали совещаться: не лучше ли перенести деревню, фонтан и платаны к источнику, чем вести к деревне воду из источника. К несчастью, из окон мэра открывался прекрасный вид, и мэру не хотелось этого лишаться, а потому он решил, что источник должен прийти к нему.

Пришлось снова прибегнуть к помощи архитектора, отношения с которым стали прохладными. Он потребовал двадцать тысяч франков, чтобы выкопать канал.

Жители Ружье не располагали и двадцатой долей этой суммы. И тогда, доведенные до крайности, они вспомнили о существовании Палаты депутатов. Мэр, побывавший однажды в Париже, уверял, будто всякий раз, когда на трибуну поднимается оратор, ему подают стакан подслащенной воды. Он рассудил, что люди, живущие среди такого изобилия, не дадут своим соотечественникам умереть от жажды. Именитые жители Ружье направили прошение в Палату депутатов. На их несчастье, прошение пришло туда в разгар июньских беспорядков; пришлось выждать, пока спокойствие будет восстановлено.

И все же жить в деревне стало немного легче. Как мы уже говорили, вода приблизилась к ней на полтора льё, это было уже кое-что; и в Ружье терпеливо сносили бы свою жажду, если бы не насмешки жителей Нанса.

Однако, — прервал себя Мери, пользуясь тем же приемом, что и Ариосто, — все это уводит нас далеко от Кюжа.

— Друг мой, — ответил я Мери, — я путешествую, чтобы пополнить свои познания, а стало быть, экскурсии — это по моей части. Мы вернемся в Кюж через Нанс. Но что такое Нанс?

— Нанс, дорогой мой, это селение, которое гордится своими водоемами и своими деревьями. В Нансе фонтаны струят воду источников, а платаны растут сами по себе. Жажду Нанса утоляют водопады Жиньес, брызжущие под сенью осин, сикомор, белых и каменных дубов. Нанс пребывает в братском союзе с длинным горным хребтом, который, словно естественный акведук, несет воды Сен-Ка-сьена в узкие и глубокие долины Жеменос. Господь щедро оделил Нанс водой и тенистой прохладой, а всю пыль вытряхнул на Ружье. Будем чтить тайны Провидения.

Ну так вот, всякий раз, когда какой-нибудь возчик из Нанса оказывался в Ружье, он разнуздывал своего мула и подводил его к каменному бассейну фонтана, предлагая животному напиться несуществующей воды, ожидаемой с тысяча восемьсот десятого года. Мул вытягивал шею, раздувал ноздри, нюхая раскаленный камень — в Ружье солнце палит, как в Африке, — и бросал на хозяина косой взгляд, словно укоряя его за жестокую шутку. От этого взгляда человек из Нанса хохотал до слез, а жители Ружье скрежетали зубами. И потому, для того чтобы напиться воды, было решено добыть деньги во что бы то ни стало, даже если придется продать виноградники Ружье, тем более, как заметили местные жители, ничто ведь не вызывает такой жажды, как вино.

Мэр Ружье, получавший сто экю ренты, показал пример самоотвержения; так же поступили и три его зятя (за это время он успел выдать замуж трех дочерей); что касается его жены, то бедная женщина скончалась, так и не увидев живительных струй фонтана. Все чиновники мэрии, охваченные патриотическим порывом, пожертвовали свои деньги кто сколько мог; в итоге набралась сумма достаточно крупная для того, чтобы решиться сказать архитектору: «Начинайте строительство канала».

И вот наконец, дорогой мой, — продолжал Мери, — на прошлой неделе, после двадцати шести лет надежд и разочарований, работы были завершены; архитектор ручался за успех. Торжественное открытие фонтана было назначено на ближайшее воскресенье, и мэр, расклеив афишки и разослав письма, пригласил жителей соседних деревень присутствовать на великом празднике воды, готовящемся на площади в Ружье.

Программа торжеств была короткой и стала бы от этого только лучше, будь она выполнена.

Вот она:

«Статья 1-я и единственная. Господин мэр откроет бал на Фонтанной площади, и при первых звуках тамбурина заработает фонтан».

Как вы понимаете, дорогой друг, такое объявление привлекло множество любопытных. Заключались колоссальные пари: одни ставили на то, что фонтан заработает, другие — на то, что он работать не будет.

На праздник явились жители всех окрестных деревень: из Тре, который кичится своими римскими укреплениями; из План-д’Опса, прославленного аббатом Гарнье; из Пелена, гордого своими угольными копями; из Сен-Максиме-на, хранящего голову святой Марии Магдалины, благодаря которой в деревне всегда бывает вдоволь дождей; из Турва, ставшего свидетелем любви Вальбеля и мадемуазель Клерон; из Бесса, где родился знаменитый Гаспар, самый галантный из разбойников^[1], и наконец, из долины Лигмора, простирающейся до границ древнего Гаргариаса; вы сами, дорогой друг, прибудь вы двумя днями раньше, могли бы побывать там.

Ну а жители Нанса прибыли на праздник со всеми своими разнузданными мулами, заявляя, что поверят в эту воду, только когда их мулы напьются.

Бал должен был начаться в пять часов пополудни. Решено было дождаться, пока спадет жара, так как опасались, что танцующие осушат фонтан. И вот пробило пять.

Наступила торжественная тишина.

Мэр пригласил свою партнершу по танцу и встал с нею на место, повернув голову к фонтану. Другие участники кадрили последовали его примеру. Мулы из Нанса тотчас же приблизились к бассейну. Скрипки дали первое «ля». Флажолеты издали пробные звуки, ясные и звонкие, как песня жаворонка.

Сигнал дан, ритурнель начинается. Господин мэр стоит слева от своей дамы, выставив правую ногу вперед; все взоры устремлены на почтенного чиновника, который, сознавая важность этой минуты, преисполняется еще большего достоинства. Архитектор с палочкой в руке, словно Моисей с жезлом, стоит наготове.

«Первая пара, вперед! — кричит дирижер оркестра. — Начинаем первую фигуру кадрили!»

Мэр и его дама устремляются к фонтану, чтобы приветствовать появление воды; все уста раскрываются навстречу первым каплям, которых ждали с тысяча восемьсот десятого года; мулы ревут в предвкушении удовольствия, архитектор взмахивает палочкой: Нанс посрамлен, Ружье ликует.

Вдруг скрипки умолкают, флажолеты издают пискливый звук, барабанные палочки замирают в воздухе.

Архитектор ударил жезлом по фонтану, но вода оттуда не потекла. Мэр бледнеет, устремляет на архитектора испепеляющий взгляд. Архитектор снова ударяет по фонтану. Вода не появляется.

Нанс потешается, Тре негодует, Пепен злится, Бесс божится, Сен-Максимен вне себя; все деревни, приглашенные на праздник, грозят Ружье бунтом. Мэр вынимает из кармана трехцветную перевязь, обертывает ею живот и заявляет, что сила остается на стороне закона.

«Верьте в это и пейте воду», — злорадствует Нанс.

«Господин архитектор! — воскликнул мэр. — Господин архитектор, вы ведь поручились мне за этот фонтан; почему же он не действует?»

Архитектор взял карандаш, начертил какие-то линии, написал какие-то цифры, четверть часа занимался вычислениями, а затем заявил, что по всем расчетам, поскольку квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, фонтан обязан действовать.

«А все-таки он не действует!» — заметил Нанс, издеваясь над Ружье; это звучало совсем как «Eppur, si muove!»^[2]Галилея, только смысл был прямо противоположный.

Тут вмешался Сен-Закари, призывая умерить страсти. Сен-Закари легко говорить. В Сен-Закари берет начало Ювон, прекрасная река, перекатывающая в своем русле столько пыли.

В это время из толпы вышла какая-то старуха с книгой центурий Нострадамуса, потребовала тишины и прочла следующую центурию:

Под древом грешницы, страдалицы святой,

Ружье, от жажды злой в мученьях иссыхая,

В сороковом году от влаги ключевой Воспрянет, в феврале вкушая радость рая.^[3]

«Смысл этого пророчества прозрачен, словно ключевая вода», — сказал мэр.

«И оно исполнится, — откликнулся архитектор, — это я допустил ошибку».

«А! — торжествующе воскликнул Ружье. — Значит, фонтан не виноват?»

«Нет, это моя вина, — ответил архитектор, — канал следовало прорыть в виде выпуклой линии, а он был прорыт в виде вогнутой. Еще четыре-пять лет, еще самое большее двенадцать тысяч франков — и фонтан будет действовать».

Именно так и предсказывал Нострадамус.

Тут же, в порыве воодушевления, Ружье обязался собрать требуемую сумму.

Затем все деревни, со скрипачами впереди и с мулами позади, отправились к источникам Сен-Женьес, где бал начался снова и где во славу воды танцоры предались безумствам, достойным золотого века.

Так что пока Ружье, успокоенный пророчеством Нострадамуса, возлагает надежды на сороковой год. Теперь, дорогой мой, вы понимаете, как должны злиться в Ружье из-за счастья, которое привалило Кюжу.

— Еще бы, черт подери! Но правда ли, что в Кюже появилось озеро?

— Без всякого сомнения!

— Самое настоящее озеро?

— Самое настоящее! Конечно, оно не столь велико, как Онтарио или Леман, но не меньше Ангенского.

— Откуда же оно взялось?

— Сейчас объясню. Кюж расположен в глубокой впадине, напоминающей воронку. В прошлом году зима была снежной, а лето — дождливым. Из растаявшего снега вместе с дождевой водой образовалось озеро. Затем в это озеро влилась вода родников, которые, по-видимому, будут питать его и в дальнейшем. Пролетавшие дикие утки приняли озеро всерьез и опустились на него. А поскольку на озере завелась дичь, местные жители тут же построили лодки, чтобы охотиться на нее. Так что на Кюжском озере уже охотятся, друг мой. Рыбу там, правда, еще не ловят, однако на будущий год оно уже арендовано для рыболовов. Когда будете проезжать мимо, приглядитесь к нему: вечером и утром над ним расстилается дымка. Это самое настоящее озеро.

— Вы слышите, — сказал я вошедшему Жадену, — нам нужна зарисовка Кюжа и Кюжского озера.

— Зарисовка у вас будет, — ответил Жаден, — а обед?

— А в самом деле, — обратился я к Мери, — как с обедом?

— Ах да, — спохватился Мери, — из-за этого проклятого Кюжского озера я совсем потерял голову. Обед ждет вас в замке Иф.

— Но как мы попадем в замок Иф?

— Разве я вам не говорил?

— Нет.

— Черт бы побрал это Кюжское озеро! Все из-за него: это ведь и в самом деле озеро, дорогой мой, клянусь честью, самое настоящее озеро. Ну так вот, вы отправитесь в замок Иф на превосходной лодке, которую один мой друг предоставляет в ваше распоряжение; это палубное судно, на нем можно плыть хоть в Индию.

— Где же эта лодка?

— Ждет вас в порту.

— Ну что ж, идемте!

— Да нет, идите сами.

— Как, вы не поплывете с нами?

— Морские прогулки не для меня, — изрек Мери, — я не сел бы в лодку даже на Кюжском озере.

— Но, Мери, по законам гостеприимства вы должны сопровождать нас.

— Я прекрасно сознаю, что виноват перед вами, но скажите, что я могу сделать для вас?

— Возместить мне ущерб.

— Каким образом?

— Пока мы будем осматривать замок Иф, напишите о Марселе стихотворение в сто строк.

— Да хоть в двести.

— Пусть будет двести.

— Договорились.

— Подумайте хорошенько: ведь мы вернемся через два часа.

— Через два часа эти двести строк будут готовы.

Заключив это условие, мы отправились в порт. У каждого встречного Мери спрашивал:

— Вы знаете, что в Кюже образовалось озеро?

— Черт возьми, конечно! — отвечали ему. — Великолепное озеро, у него даже глубину измерить не удается.

— Скажите на милость! — подхватывал Мери.

На Орлеанской набережной нас и в самом деле ожидала превосходная лодка.

— Вот ваше судно, — сказал нам Мери.

— А стихи я получу?

— Они будут готовы.

Мы сели в лодку, гребцы оттолкнулись веслами от набережной, и лодка отчалила.

— Счастливого пути! — крикнул Мери.

И он удалился, приговаривая:

— В этом чертовом Кюже теперь есть озеро!..

ИМПРОВИЗАЦИЯ

Когда отплываешь в море от Орлеанской набережной, первое здание, которое видишь справа, — это Изолятор.

Изолятор представляет собой недавно построенное, нынешней архитектуры здание со множеством окон, забранных тройными решетками и выходящих на портовый бассейн.

Под окнами толпятся люди, переговаривающиеся с обитателями этого милого дома.

Можно подумать, будто вы в Мадриде, и легко принять всех этих людей за влюбленных, пытающихся обмануть бдительных опекунов.

Отнюдь нет; все это чьи-то кузены, братья и сестры, боящиеся чумы.

Изолятор — это место, куда приходят поговорить с теми, кто находится в карантине.

Немного подальше, напротив форта Святого Николая, построенного Людовиком XIV, возвышается башня Святого Иоанна, построенная королем Рене; оттуда, через квадратное окно в третьем этаже, в 93-м году пытался совершить побег несчастный герцог де Монпансье, оставивший столь увлекательные записки о своем заключении там вместе с принцем де Конти.

Как известно, веревка, по которой надеялся спуститься на землю узник, оказалась слишком короткой, и, спрыгнув вниз, он сломал ногу; на рассвете его, бесчувственного, подобрали рыбаки и отнесли в дом к парикмахеру, где ему пришось оставаться вплоть до полного выздоровления.

У парикмахера была дочь, одна из тех прелестных марсельских гризеток, что носят желтые чулки и красотой ножек не уступают андалускам.

Я не буду более нескромным, чем герцог, хотя это мне и нелегко. Об этой юной девушке и бедном беглеце можно было бы рассказать замечательную историю.

Справа от нас осталась скала Эстеу: теперь мы проплывали над Марселем времен Цезаря, укрытым морскими волнами. Говорят, в ясную погоду, при спокойном море, на дне еще можно разглядеть какие-то развалины. Боюсь, однако, что к Марселю времен Цезаря они не имеют ни малейшего отношения.

У подножия утеса, возле Шато-Вер, мы заметили Мери: он показал нам, что в руках у него были листы бумаги и карандаш. Я начал понимать, что Мери правильно сделал, отказавшись отправиться с нами, ибо дул встречный ветер, безжалостный мистраль, который никак не давал нам выйти из порта и обещал изрядно потрепать нас, как только бы мы оттуда вышли.

Напротив входа в порт горизонт словно замыкают два острова — Ратонно и Помег. Эти острова, соединенные молом, образуют собой Фриульский порт, Fretum Julii — «пролив Юлия». Прошу простить за эту этимологию, она придумана не мной: мол был сооружен в наше время; что касается Фриульского порта, то его правильнее было бы назвать тифозным портом, портом холеры, чумы и желтой лихорадки, заставой для эпидемий, а проще говоря, лазаретом.

Вот почему во Фриульском порту всегда много кораблей, чей вид навевает невыносимую тоску.

К несчастью, или, вернее, к счастью, Марсель еще не забыл о страшной чуме 1720 года, которую принес с собой капитан Шато.

Третий остров поблизости от Марселя, самый знаменитый из них, — это остров Иф, хотя, в сущности, остров Иф всего лишь утес среди моря; но на этом утесе возвышается крепость, а в этой крепости есть камера Мирабо.

Из этого следует, что остров Иф превратился в своего рода место политического паломничества, как Сент-Бом стал местом паломничества религиозного.

Замок Иф был тюрьмой, куда в стародавние времена заточали провинившихся сыновей знатных семей; это было нечто вроде наследственного права — сын мог потребовать себе отцовскую камеру.

Мирабо попал туда именно в этом качестве.

Отец его был безумен, а главное, смешон; юный Мирабо, обуреваемый страстями, довел отца до бешенства своим неслыханным распутством; вся его жизнь к тому времени была цепью скандалов, настроивших против него общественное мнение. Если бы Мирабо остался на свободе, его репутация была бы навеки загублена. Но, оказавшись в тюрьме, он вызвал к себе сочувствие и был спасен.

А еще, быть может, это суровое наказание стало одним из орудий, которыми воспользовалось Провидение, чтобы заставить молодого человека на собственном опыте изведать все ужасы тирании; так что в итоге, когда надвинулась революция, Мирабо смог поставить на службу этому великому общественному бедствию свои неутоленные страсти и гнев, накопившийся за время долгого тюремного заключения.

Общество старого режима приговорило его к смерти: он отплатил ему приговором, который был приведен в исполнение 21 января 1793 года.

Камера Мирабо — первая, а нередко и единственная здешняя камера, которую просят показать посетители, настолько республиканский гигант заполнил звучанием своего имени эту старую крепость, — последняя справа во дворе, в юго-западной части замка; это узилище почти ничем не отличается от остальных, разве только, пожалуй, оно темнее прочих. В скале вырублено нечто вроде алькова: здесь было его ложе; на двух крюках некогда держалась доска, на которую он ставил свои книги; и наконец, остатки стенной росписи с синими и желтыми продольными полосами свидетельствуют об удобствах, какими человеколюбие «Друга людей» позволило узнику располагать в этой темнице.

Я не придерживаюсь мнения тех, кто утверждает, будто Мирабо, находясь в тюрьме, предчувствовал свое будущее: для этого ему надо было предвидеть революцию. Разве матрос, находясь под синим небом и на спокойном море, предчувствует бурю, которая выбросит его на какой-нибудь дикий остров, где благодаря своему превосходству он станет королем?

Когда посетитель выходит из камеры Мирабо, инвалид, сопровождающий его в качестве экскурсовода, показывает ему какие-то старые доски, гниющие под навесом:

— Это гроб, в котором прибыло во Францию тело Клебера.

Вернувшись в Марсель, мы сразу увидели Мери: куря сигару, он поджидал нас на Орлеанской набережной.

— А что с моими стихами? — окликнул я его еще издали, как только заметил.

— С вашими стихами?

— Ну да, с моими стихами!

— Ваши стихи уже час как готовы.

Я подпрыгнул от изумления.

— И где же они? — спросил я, хватая Мери за воротник.

— Да вот они, черт возьми, я успел переписать их начисто; вы удовлетворены?

— Дорогой друг! Это невероятно!

В самом деле, меньше чем за час Мери написал стихотворение в сто двадцать восемь строк — то есть он сочинял больше чем по две строки в минуту.

Я привожу их здесь не потому, что они посвящены мне, а в подтверждение самого этого поэтического подвига.

Вот они.

МАРСЕЛЬ

Посвящается Александру Дюма

Недавно я сидел на берегу, без дела,

И море пенное у ног моих шумело.

Его ласкали всласть декабрьские ветра,

И дымка влажная плыла над ним с утра.

Как знамя бурь зима по небу расстилала Холодных облаков сплошное покрывало.

Птиц раскричавшихся укрыть мог только порт;

Затихнул пестрый зюйд, дул всюду серый норд.

Как будто вырвавшись из Дантовского Ада,

Металась вод морских ревущая громада.

Где, море, запах твой? Где сладостный покой?

Где солнца летний дар — блеск влажно-золотой?!

Что ж, море мудрое, простертое доселе От агригентских стен до самого Марселя,

Свой тирский пурпур сняв, теперь в шотландский плед Надолго облеклось, чтоб здесь тебя, поэт,

Как сына Севера, как демиурга сцены,

Как странника, встречать, кропя холодной пеной,

Когда под парусом, в кругу своих друзей,

Покинув крепость, порт и башню, ты скорей Стремился к островам, чтоб созерцать там жадно Все, что увидит глаз средь дали неоглядной.

А я, в стихию волн мучительно влюбленный,

Боюсь возлюбленной, во гневе исступленной.

Вот почему тебя лишь взгляд мой провожал,

С мольбой, чтоб вас щадил и риф, и дикий вал.

О милости стихий мои стихи молили,

Как песнь Горация, когда отплыл Вергилий.

Затем, когда вдали сокрылся парус твой, Воспоминаниям предался я с тоской.

Я видел с детских лет, по берегу гуляя,

Латинских парусов белеющую стаю,

И остров Мирабо, скалистую тюрьму,

И горы Синие, дар детству моему,

И бухты тайные, где сладострастно волны Поют под соснами, любви к Провансу полны.

Дитя, без всяких дум я созерцал, как сон,

Мой край. О, как тогда был безмятежен он!

О золотой пейзаж! Как усыпляло море Меня, беспечного, не ведавшего горя!

Сегодня же, когда даль разлучила нас И выполняет ветр веселый твой приказ,

Виденья детских лет померкли почему-то,

И, радость вытеснив, легла на сердце смута.

Я думал о годах, когда всех мучил страх И трупы вздутые качались на волнах;

Когда не раз чума, являясь к нам с Востока,

В Марселе смолкнувшем всем смерть несла жестоко; Когда на берегах за храмом падал храм,

Покорный римским ли, арабским ли мечам.

Исчезли все и всё, что было в каждом храме,

Как пар из уст моих, рассеянный ветрами.

Здесь все уже не то — красот старинных нет,

Их не увидишь ты, паломник и поэт.

Где остров? Башня где? Где зданья рядом с нею?

Ведь тот, что пред тобой, увы, не сын Фокеи:

Он мертв. Растенья дна — вот саван мертвеца.

Труп виден лишь очам Небесного Отца.

Быть может, в целости на дне морском он спит, Залив стал кладбищем, где морем он сокрыт.

Три долгих тысяч лет — кто превзойдет их в силе?! Скалу фокейскую века не пощадили,

И эспланады высь, и белый перистилий, Возведенный ценой невиданных усилий.

Недолго он стоял, оставив лишь руины,

Как светлый Парфенон, на чьих стенах Афина Автограф славный свой успела начертать,

Свой храм разрушенный оплакав, словно мать.

Ни от античности, ни от средневековья В моем родном краю не нахожу следов я.

Лишь башню древнюю всегда щадил народ,

И ты бы мог воспеть ее высокий взлет!

О башня гордая! В младенческие дни Я много раз играл в ее большой тени.

Когда шел враг на штурм, у стен ее геройски Все, даже женщины, сражались в нашем войске.

Едва сигнал «Огонь!» пропела окарина,

Испанского кюре сразила кулеврина,

От ядер гибельных валились пришлецы,

А предки прятались за толстые зубцы,

Где знамя галльское в бою вилось над ними.

Святая Павла, ты дала сей башне имя!

Внушал владыкам страх наш серебристый щит,

Где на лазури крест, который нас хранит.

Но башни нет: ее обрушила усталость.

Увидишь лишь скалу, что от нее осталась.

Скала — ей памятник, что всех морей сильней.

Что греческий огонь и что железо ей?!

Нам не даны дворцы, театры, арки, храмы;

Гряда окрестных гор — вся наша панорама.

Ни рощ нет, ни долин, и греческого града Уж больше нет. И все ж печалиться не надо!

Ведь город чудный наш, здесь царствует Марсель!

Он стаи парусов влечет к себе досель.

Он сказочно богат, и вместо всех руин Он может сто дворцов построить средь равнин. Марсель сегодня чтят на всех широтах мира,

Давно известней он Сидона или Тира.

Везут его сынов морские корабли

Во льды и в тропики — во все концы земли.

Сейчас, когда пишу, мой город прославляя,

Его приветствует торговля мировая.

Его сокровища принять базары рады Голконды, Токио, Алеппо и Багдада,

Калькутты, Лондона, Лахора, Исфахана,

И средь песков пустынь, и в далях океана.

От Ближней Азии, соседки и сестры,

Наш вкус к поэзии и пышные пиры.

На набережных здесь всегда полно народу,

Людей из разных стран — всех любящих свободу. Здесь, странник, ты поймешь средь шумной пестроты, Что об экзотике сбылись твои мечты,

Покажется, что ты попал под власть Дидоны И в Карфаген вступил, где видишь пальм колонны. Базар поэзией проникнулся у нас.

Что ж, сядь у моря, друг, дай созерцанью час.

Фокею, Гарский мост, дворцы и храмы Нима

Не встретит жадный взор — они невозвратимы.

Блеск жизни созерцай, коль сердце не мертво.

Ведь радостней, чем он, нет в мире ничего.

Богатый светлый дом, где все поэту мило,

Куда прельстительней, чем темная могила.^[4]

— А знаете, это еще не все, — сказал Мери, когда я прочел его стихотворение. — За то время, которое я потерял, ожидая вас, я нашел вам одну хронику: ее как раз недостает, чтобы дополнить ваше описание Марселя.

— Какую хронику?

— Марсель в девяносто третьем году.

— Немедленно давайте ее сюда!

— Сначала пойдем на площадь Пти-Мазо: мой брат ждет нас там с рукописями.

Мы отправились по указанному адресу; Луи Мери показал мне небольшой домик, низкий и ветхий на вид, однако подкрашенный и подновленный так тщательно, как только это было возможно.

— Посмотрите внимательно на этот дом, — сказал Луи Мери.

— Посмотрел. Ну, и что это за дом?

— Возвращайтесь в гостиницу, прочтите эту рукопись, и вы все узнаете.

Я в точности исполнил сказанное, прочтя рукопись от первой до последней строчки.

Вот что это был за дом.

МАРСЕЛЬ В 93-м ГОДУ

КОКЛЕН^[5]

В марте 1793 года из Парижа в Марсель прибыл некий человек; он тут же отправился во дворец правосудия, надел шляпу, украшенную трехцветными перьями, и показал бумагу с подписями членов Комитета общественного спасения, согласно которой он назначался председателем революционного трибунала. Ему не стали возражать или каким-либо образом противодействовать его вступлению в должность, а лишь спросили, как его зовут: он ответил, что его имя — гражданин Брут. В то время имя это было в большой моде, и потому никто не удивился, что в Париже выбрали этого гражданина председателем революционного трибунала Марселя.

В течение всего 92-го и в начале 93-го года гильотина в Марселе нередко изнывала в бездействии, по этому случаю была подана жалоба в Комитет общественного спасения, и Комитет общественного спасения, как мы уже сказали, прислал гражданина Брута, чтобы тот несколько оживил деятельность патриотической машины. С первого взгляда было заметно, что в Париже сделали безошибочный выбор: гражданин Брут умело направил поток заключенных из переполненных тюрем на подмостки эшафота.

Каждое утро ему подавали списки подозрительных лиц. Чтобы не терять напрасно времени, Брут уносил эти списки с собой на заседания революционного трибунала, где он приговаривал людей к смерти, причем на его длинном сухощавом лице не было заметно в это время ни радости, ни сожаления. Пока секретарь оглашал решение трибунала, он отмечал в утренних списках фамилии тех, кто должен был занять в тюрьмах опустевшие к вечеру места.

Закончив эту работу, он возвращался в темную квартиру на четвертом этаже, который одним из своих коридоров, какие часто бывают в старых городах, соединял Большую улицу и улицу Кутеллери. Там он и пребывал, нелюдимый, неприступный даже для Сарона и Мурая, которые выполняли роль Каррье и Фукье-Тенвиля при этом новом Робеспьере.

Когда Брут порой выходил прогуляться, он надевал на голову картуз из лисьего меха и вешал на шею такую большую саблю, что она волочилась за ним по мостовой, высекая искры из булыжника. Его наряд дополняли карманьола и темные панталоны. Прохожие, попадавшиеся ему навстречу во время такой прогулки, спешили снять перед ним шляпу, опасаясь, что он может снять с них голову.

Благодаря ласковому солнцу, ярко выкрашенным приветливым фасадам домов и лазурному морю, смеющемуся у его ног, Марсель, хотя и глубоко пораженный революционной лихорадкой, вытягивавшей из него самую чистую его кровь, еще какое-то время сохранял свой веселый и благополучный вид, составляющий главную особенность его облика. Однако мало-помалу над городом сгустилась пелена скорби, затихли его шумные улицы, а его окна, раскрывающиеся, подобно подсолнечникам, чтобы уловить то первый солнечный луч, то первое дуновение вечерней прохлады, больше не отворялись; и, наконец — крайний признак скорби, особенно пугающий в таком торговом городе, как Марсель, — закрылись лавки: все, кроме одной.

Причина этого, по-видимому, была в безобидном промысле, каким занимался ее владелец, ибо над дверью этой лавки красовалась вывеска:

«Коклен, мастер картонных игрушек».

Кроме того, желая, очевидно, заручиться покровительством республиканских властей, хозяин заведения велел нарисовать в верхней части вывески красный колпак, а по бокам надписи на ней — топор и полумесяц.

Лавка Коклена выходила на площадь Пти-Мазо. Это было небольшое, темное помещение со сводчатым потолком. Кто заглядывал туда мимоходом, успевал заметить стол, находившийся почти у самой двери, а за столом — человека с угасшим взглядом, с отвислыми щеками, который разрезал ножницами лист картона, делая из него или коробочку, или тележку, или домик, или колодец, или дерево; а не то он катал по столу карету с запряженными в нее лощадьми, или дергал за веревочку паяца, заставляя его плясать, или одевал и переодевал куклу. Но, что бы он ни делал, движения его всегда были мягкими и размеренными; он медленно протягивал руку к циркулю или горшочку с клеем, ритмично покачивал головой, взявшись за кисть или перочинный ножик, а лицо его неизменно оставалось благодушно-сонливым, что вполне соответствовало его ребяческим занятиям.

Время от времени он вставал и уходил в комнату за лавкой, становясь невидимым для взглядов прохожих. И тогда было слышно, как скрипит колесо, порой пронзительно взвизгивая, — так бывает, если точильщик резко замедляет или ускоряет его вращение. Иногда в вечной тьме задней комнаты словно вспыхивала молния, а вспыхнув, она сразу гасла в потревоженном мраке. Можно было подумать, что какой-то школьник взял увеличительное стекло и пустил солнечный зайчик в лицо учителю. Затем лавочник, лицо которого излучало добродушие, открывал и закрывал за собой дверь задней комнаты, снова усаживался за стол и продолжал трудиться над картонной лошадкой.

Этот человек и был Коклен.

Несколько недель подряд перед лавкой Коклена каждый день подолгу задерживалась одна молодая женщина: не потому, что ей так уж нравилось разглядывать его поделки, но уступая прихоти дочки, прелестной шестилетней девочки с личиком херувима, которая всякий раз, проходя мимо лавки, тянула мать за руку, требуя остановиться, и неотрывно смотрела своими большими голубыми глазами на шедевры лавочника. Что касается матери, которую с ее белой кожей и с длинными белокурыми волосами можно было принять за северный цветок, попавший в жаркий воздух Прованса, то счастье ребенка, любующегося игрушками Коклена, немного смягчало неутешное горе, по-видимому терзавшее ее, и потому она позволяла дочке подолгу, иногда около получаса, разглядывать изделия мастера детских игрушек.

Коклен не отличался ни наблюдательностью, ни пытливостью, однако в конце концов он обратил внимание на эту женщину и этого ребенка и, несмотря на полное отсутствие воспитания, стал достаточно дружелюбно кивать им в знак приветствия, что успокаивало мать и придавало храбрости дочери.

Однажды молодая женщина спросила у Коклена, сколько стоит хорошенький картонный домик с очень похоже расписанной под черепицу крышей и зелеными ставнями. Девочка прыгала от радости и хлопала в ладоши, поняв, что мама сейчас купит ей этот красивый домик. Коклен прикинул стоимость затраченного труда и, мгновение поразмыслив, произнес:

— Три франка.

Это были первые слова, которые за все это время услышала от него молодая женщина. Она положила указанную сумму на стол, ибо Коклен не протянул руку за деньгами, и девочка, сияя от счастья и гордости, унесла с собой чудесную игрушку.

Либо ребенок удовлетворился этой покупкой и потерял интерес к другим соблазнам, таившимся в лавке Коклена, либо дело, столь удручавшее молодую женщину, не позволило ей заглянуть на улицу Пти-Мазо, — но на следующий день мать с дочерью не пришли туда.

До того часа, когда они обычно приходили и останавливались перед лавкой, Коклен пребывал в полном спокойствии и прилежно выполнял свою обычную работу. Но вот этот час настал, и Коклен стал оборачиваться к двери как бы в некотором нетерпении, будто кто-то, кого он ждал, не явился на свидание; однако, когда время прошло, нетерпение Коклена сменилось беспокойством: он то и дело вставал и высовывался наружу, глядя в оба конца улицы, и всякий раз, убедившись, что его ожидания обмануты, с огорченным видом усаживался за стол. В тот день все у него шло вкривь и вкось, он не смог доделать коробочку: кусочки картона не подходили друг к другу, клей был переварен, ножницы не слушались; и вдобавок — удивительное дело! — в тот день в комнате за лавкой ни разу не вспыхнула молния, не раздался пронзительный скрежет.

Но на следующий день отвислые морщинистые щеки Коклена порозовели, когда молодая женщина с дочерью подошли к его лавке. Однако он скупо выразил свою радость, лишь глуповатая улыбка тронула его толстые губы и потом притаилась где-то в глубине тусклых глаз; девочка, ободренная этой улыбкой, смело вошла в лавку и положила маленькую ручку на плечо Коклена, а другой стала вертеть флюгер на башне картонного замка; Коклен повернулся к очаровательной малютке и состроил дружелюбную гримасу; девочка уже не чувствовала робости при виде одутловатого, немытого лица игрушечного мастера, вскоре она совсем освоилась и, пока взор матери был прикован к дворцу правосудия, где проходили заседания трибунала, стала хозяйничать в лавке: окунала пальчики в горшочек с клеем, дергала за ниточки паяцев, заставляя их плясать, катала по столу кареты, открывала окна картонных домиков и все перемешала на столе у Коклена, который нисколько не рассердился и взгляд которого останавливался то на матери, то на ребенке.

В какую-то минуту, когда он смотрел на мать, девочка проскользнула в комнату за лавкой и почти сразу же, вскрикнув, снова показалась на пороге, разделяющем две комнаты: пальчик у нее был залит кровью.

Услышав этот крик, мать живо обернулась и бросилась в лавку.

— О Боже! Боже мой! — воскликнула она. — Что с тобой, бедная деточка? Ты порезалась?

— Мама, мамочка, не ругай меня, — ответила девочка, встряхивая ручкой и всеми силами стараясь сдержать слезы, — это гадкий большой нож меня укусил.

— Большой нож! — воскликнула мать.

Лицо Коклена стало мертвенно-бледным. Он тщательно запер дверь задней комнаты и положил ключ в карман.

— Ничего страшного, ничего страшного, — произнес он дрожащим голосом. — Вот пластырь; вы лучше сами перевяжите ей пальчик, у меня чересчур тяжелая рука.

Коклен проявил необычайную заботливость, принес чашку с водой и стоял на коленях перед девочкой, пока мать промывала ей пальчик и перевязывала ранку кусочком пластыря.

— Должно быть, она неосторожно взялась за какой-нибудь кухонный ножик, — немного успокоившись, произнесла мать. — Этой несносной детворе непременно нужно все потрогать.

— Ах, гражданка, — отвечал Коклен, — я очень расстроен: это моя вина, мой недосмотр. Но мадемуазель Луиза проворна, как козочка.

— И неугомонна, как волчок, — с нежной и грустной улыбкой сказала молодая женщина.

Эта улыбка, пусть и мимолетная, придала Коклену большую общительность. Он пожалел, что у него нет второго стула или хотя бы табурета, чтобы усадить гражданку и ее дочку. В беседе он производил впечатление человека недалекого, но обладающего известной твердостью характера — эти два качества почти всегда соединяются. Речь его была краткой, отрывистой, меткой, а выговор — как у горца. А молодая женщина, со своей стороны, перестала робеть перед этим человеком, вначале внушавшим ей какое-то безотчетное отвращение. И она, в свою очередь, тоже разговорилась с ним.

— Вам хватает на жизнь того, что вы здесь зарабатываете? — спросила она его.

— О! У меня бывает еще работа в городе, — отвечал Коклен.

— И там у вас хороший заработок?

— Да, да! Мне хорошо платят.

— И этой работы всегда достаточно?

— Ну, как вам сказать, — отвечал мастер, снова усевшись за стол, откинувшись на спинку стула и засучив рукава, — как вам сказать: день на день не приходится.

— Но сейчас, похоже, дела идут неплохо? — спросила молодая женщина. — Вы как будто довольны жизнью.

— О да! О да! Вот уже два месяца я обеспечен заказами, и с каждым днем их все больше и больше, благодаря гражданину Бруту.

— Вы знакомы с гражданином Брутом? — вскричала молодая женщина, оставив без внимания странную связь между гражданином Брутом и доходами игрушечных дел мастера.

— Знаком ли я с гражданином Брутом? — отозвался Коклен. — Еще бы, черт возьми! Этот молодец шутить не любит.

— Вы с ним знакомы! О Господи! Быть может, само Провидение привело меня сюда. А часто ли вы с ним видитесь?

— Ну как сказать,время от времени вижусь. Как управлюсь с работой за день, так иду к нему получить распоряжения на завтра. И мы с ним выпиваем по стаканчику за здоровье республики, единой и неделимой. Он ведь негордый, гражданин Брут.

— Гражданин Коклен, вы кажетесь мне славным человеком.

— Я — славным человеком?.. О гражданка!

— Ведь вы охотно окажете мне услугу, не правда ли?

— Если б я только мог, гражданка. Лучшего мне и не надо бы.

— Тогда я вам все расскажу, гражданин Коклен. Мой муж в тюрьме, вот почему я провожу целые дни на этой улице; он невиновен, клянусь вам, но у него есть враги, потому что он богат. Не могли бы вы обратиться к гражданину Бруту с просьбой рассмотреть это дело по всей справедливости?.. Фамилия моего мужа — Робер; запомните ее, пожалуйста, и, поскольку вы знакомы с гражданином Брутом, поскольку вы часто заходите к нему после работы, скажите ему, сразу как увидитесь с ним, скажите ему, что одна бедная, несчастная молодая женщина во имя всего святого умоляет его не отнимать у нее мужа… Скажите ему, что мой бедный Шарль, отец моей Луизы, не сделал ничего плохого; скажите ему, что Шарль вовсе не участвовал в заговоре, что он настоящий патриот и предан республике. Если бы вы только знали, как он меня любит!.. Если бы вы знали, как он любит свою дочь!.. Надо вам сказать, я вижусь с ним каждый день: ровно в пять часов он подходит к маленькому зарешеченному окну и машет мне рукой, и каждый день мы приходим сюда к пяти часам и ждем перед этим окном. Я сделала все возможное, чтобы увидеться с гражданином Брутом, но меня не допустили к нему. Я бы так просила, так умоляла его, что он, конечно же, помиловал бы моего мужа. Но теперь сам Господь Бог привел меня сюда, и раз вы знакомы с гражданином Брутом, то моего мужа не убьют. Луиза, дитя мое! — воскликнула бедная мать, совсем теряя голову. — Твоего отца хотят убить, давай вместе попросим гражданина Коклена, чтобы его не убивали!

Луиза расплакалась и стала кричать:

— Я не хочу, чтобы папа умер, господин Коклен; не убивайте папу!

Коклен смертельно побледнел.

— Не слушайте ее! — воскликнула мать. — Милый господин Коклен, этот ребенок сам не знает, что говорит.

Она хотела дотронуться до загрубевших рук игрушечного мастера, но тот мгновенно отдернул их.

— Гражданка, не прикасайтесь к моим рукам, — сказал он, и в его голосе слышалось нечто похожее на ужас.

Бедная женщина отшатнулась, не понимая, что могло так взволновать Коклена. На миг наступило молчание.

— Так вы говорите, — начал Коклен, — что жизнь вашего мужа зависит от гражданина Брута?

— Единственно от него! — воскликнула молодая женщина.

— Очень уж он суров, гражданин Брут! — продолжал Коклен, покачивая головой. — Очень, очень суров! — вздохнул он.

— Вы отказываете мне в покровительстве? — робко спросила молодая женщина, умоляюще складывая руки.

— Отказываю? — сказал Коклен. — Да неужели я откажу вам хоть в чем-нибудь, что для меня возможно? Ах, гражданка, вы меня не знаете. И потом, разве вы не купили у меня картонный домик? Разве вы не приходите каждый день в мою лавку, где бывает так мало народу? Разве вы не разговариваете вашим нежным голоском с беднягой, которому никто и слова не скажет? Хотя, отдайте мне должное, разве у меня не лучшая лавка в Марселе? Разве кто-нибудь умеет вырезать игрушки так, как я? Ведь у меня и руки ловкие, и вкус хороший. Вот, поглядите на этого паяца, до чего же забавная штука: стоит мне дернуть за ниточку, и всё у него оживет, задвигается — и руки, и ноги, и голова; глядите, глядите!

Желая угодить Коклену, молодая женщина сквозь пелену слез, застилавшую ей глаза, посмотрела на забавного картонного паяца, который дергался в руках мастера, исполненного гордости и самодовольства.

А маленькая Луиза, легко, как все дети, переходившая от печали к радости, прыгала от радости и заливалась смехом.

Это была трогательная, почти семейная сцена. Коклен, откинувшись на стуле, одной рукой держал на уровне своего носа картонного человечка, а другой дергал за ниточку, отчего паяц быстро двигал руками и ногами. И чем быстрее прыгал картонный человечек, тем радостнее звучал смех Луизы. Коклен сиял, наслаждаясь успехом своего изобретения. Он дергал за ниточку и в такт движениям паяца говорил:

— Так вы сказали, гражданка, что против вашего мужа выдвинуто обвинение? Хорошо, скоро я увижусь с гражданином Брутом и поговорю с ним… Очень уж он суров, гражданин Брут! Но кто знает… Как бы там ни было, я сделаю для вашего мужа все, что в моих силах, не волнуйтесь, гражданка… К несчастью, я мало что могу… но все, что я смогу, будет сделано… все, что смогу!

— О! Милый господин Коклен!

— Ну, гражданка, я же не беспамятный. Я знаю… и никогда не забуду, что вот уже две недели вы каждый день приходите сюда и полчаса смотрите, как я работаю, и что в эти полчаса, не знаю уж, почему, я чувствую себя счастливым. Видите ли, в Марселе художники не в чести… и раньше мне приходилось одному любоваться своей работой… Поглядите, маленькая гражданка, как пляшет мой паяц. Не правда ли, она очень любит папу?

— Всем сердцем, — ответила девочка.

— Ну хорошо. Она не разломала домик?

— Нет, господин Коклен, что вы, я поставила его на ломберный стол в гостиной.

— Вы, должно быть, счастливы, гражданка, что у вас такая красивая дочка?

— Да, — сказала молодая женщина, — не только красивая, но и послушная, и за это я куплю ей еще и паяца.

Луиза издала ликующий вопль. Коклен гордо выпрямился во весь рост и вручил паяца бедной матери, а та заплатила четыре франка, еще раз препоручила своего мужа заботам Коклена и вышла из лавки.

— Постойте, гражданка, какой у вас адрес? — спросил он.

— Улица Тьонвиллуа, четвертый квартал, дом шесть.

— Благодарю вас, — сказал Коклен.

Он уселся за стол, записал на клочке бумаги адрес молодой женщины, сунул записку в засаленный карман своего пестрого жилета, глубоко вздохнул и прошел в комнату за лавкой.

Мгновение спустя там засверкали молнии и раздался пронзительный скрежет.

На следующий день, около одиннадцати часов утра, молодая женщина узнала, что ее муж предстал перед трибуналом Брута и что Брут приговорил его к смерти.

Вначале это известие сразило ее. Но затем, увидев, как ее ребенок играет с красивым картонным домиком, она вспомнила о Коклене, велела Луизе быть умницей и забавляться с игрушками, заперла дверь на ключ и со всех ног бросилась на улицу Пти-Мазо.

Лавка мастера детских игрушек была закрыта.

Это лишало ее последней надежды; словно обезумев, она принялась стучать кулаками в дверь, время от времени откидывая голову назад и разражаясь рыданиями.

На стук никто не отозвался, но в соседнем доме открылось окно, оттуда выглянула какая-то старуха и, увидев, как молодая женщина не переставая стучит в дверь, спросила, чего ей надо.

— Мне надо поговорить с гражданином Кокленом! — воскликнула молодая женщина.

— Гражданин Коклен ушел со своей тележкой, — ответила старуха, — сейчас он, должно быть, на Канебьер.

И она закрыла окно.

Молодая женщина побежала к улице Канебьер; но по мере того, как она туда приближалась, толпа становилась все плотнее, и в конце концов ей пришлось остановиться на одной из соседних улиц. Люди с физиономиями висельников сокрушались:

— Какая жалость, что нельзя туда пройти! Сегодня ведь их будет двенадцать! Кому достались передние места, не зря деньги заплатили!

Бедная женщина упала без чувств.

Ее перенесли в ближайший дом, порылись у нее в карманах, нашли письмо с адресом и отнесли ее на улицу Тьонвиллуа.

Когда она пришла в себя, маленькая Луиза стояла перед ней на коленях, а старая служанка, приехавшая с ней из Парижа, брызгала ей в лицо водой.

Она захотела встать, но не смогла держаться на ногах и снова опустилась в кресло.

Так она просидела два часа, вцепившись в подлокотники кресла, глядя в одну точку, не произнося ни слова.

Спустя два часа раздался громкий звонок в дверь.

— Посмотрите, что там, — сказала она старой служанке.

Служанка спустилась вниз. Через минуту она вернулась, дрожа всем телом и сжимая в руках записку.

Какой-то человек в красном колпаке бросил эту записку на лестницу, крикнув:

— Для гражданки вдовы Робер!

Молодая женщина взяла бумагу. Там было написано следующее:

«Гражданка, их было двенадцать, ваш муж должен был идти двенадцатым, я пропустил его первым; как видите,

я сдержал свое обещание: я сделал все что мог.

КОКЛЕН,

исполнитель смертных приговоров».

В эту минуту Луиза сказала матери:

— Мама, погляди, как прыгает мой паяц!

Бедная женщина встала, разорвала на куски картонного паяца и картонный домик, обняла дочь и вновь упала без чувств, успев сказать:

— Чудовища! Они убили твоего отца!

ТУЛОН

Как гласит поговорка, даже самую приятную компанию когда-нибудь придется покинуть, а потому, проведя три дня в празднествах и удовольствиях, я вынужден был покинуть компанию милейших и остроумнейших марсельцев, среди которых неделя пролетела, как один час.

Провожая меня к карете, Мери попросил Жадена не забыть по дороге сделать для него зарисовку Кюжского озера; затем мы обнялись на прощание, я отправился в Тулон, а Мери остался в Марселе.

Дорога, которой выезжают из столицы Прованса, столь же пыльна и выжжена солнцем, как и та, по которой туда прибывают; нет ничего однообразнее и тоскливее, чем эти оливковые рощи вперемежку с виноградниками, между которыми, как выразился президент де Бросс, из любознательности выращивают пшеницу.

Спустя час или два дорога пошла среди безлесных, оголенных гор, которым солнце и дожди оставили лишь один гранитный скелет. Мы въехали в долину столь же иссохшую, как и остальной наш путь; наконец, уже к ночи, обогнув громадную скалу, вокруг которой дорога описывала дугу, мы оказались перед обширной водной поверхностью: это и было Кюжское озеро.

Повинуясь нашей воле, кучер остановился. Жаден сделал обещанную зарисовку для Мери. На первом плане было озеро, на втором — деревня Кюж и деревенская церковь; горизонт замыкали горы. Пока он рисовал, я взял ружье и прошелся по берегу озера, чтобы посмотреть, не попадется ли где утка; к несчастью, берег не успел еще обрасти тростником и утки держались на середине озера.

Я вернулся к Жадену, уже закончившему эскиз, и мы стали готовиться к переправе.

Дело это оказалось нелегким, ибо жители Кюжа еще не успели построить мост через озеро; возможно, перед тем как строить его, они хотели удостовериться, что это озеро останется в их собственности. А между тем проезжая дорога оказалась под водой: было видно, как она исчезает у одного берега и вновь появляется у противоположного, но примерно четверть льё надо было ехать между вехами, торчащими из воды справа и слева от нее. Дорога была насыпная, и стоило бы нам хоть слегка отклониться от нее в ту или иную сторону, мы свалились бы на дно озера, о глубине которого можно было судить по верхушкам деревьев, выступавшим из воды и казавшимся кустами. Мне стало приходить в голову, что Провидение проявило чрезмерную щедрость по отношению к деревне Кюж, даровав ей такое озеро: ее жителям вполне хватило бы родника.

И все же надо было как-то переправляться, раз в нашем распоряжении не было ни моста, ни парома; мы взобрались на империал, чтобы быть готовыми в случае необходимости спастись вплавь, а наша карета храбро въехала в озеро и благополучно добралась до противоложного его берега.

Деревню Кюж мы застали в состоянии сильного волнения: правительство узнало об озере и заявило на него свои права. Озёра, как правило, должны принадлежать правительству, но это озеро являло собой спорный случай. Оно только что образовалось и, в отличие от других, не вело свое происхождение от сотворения мира или, по крайней мере, от всемирного потопа. Ибо, как известно, у настоящего озера родословная должна восходить к потопу. Потоп — своего рода 1399-й год для озер. А вот Кюжское озеро бесцеремонно раскинулось на землях, принадлежавших жителям окрестных деревень. Соседи-собственники соглашались уступить озеро правительству, но хотели, чтобы им возместили стоимость земель, которые они теряли из-за этой уступки. Ведомство вод и лесов подняло их на смех, тогда они показали зубы ведомству вод и лесов; короче говоря, стороны успели обменяться посланиями на гербовой бумаге, и жители Кюжа, как разбогатевший сапожник из басни, готовы были уже отказаться от своего озера, лишь бы им вернули спокойную жизнь.

Мы переночевали в Кюже, а на следующий день, в шесть часов утра, снова отправились в путь.

Единственной достопримечательностью, встретившейся нам по дороге в Тулон, было Оллиульское ущелье; Оллиульское ущелье — это Фермопилы Прованса. Представьте себе отвесные скалы высотой от двух до трех тысяч футов, с вершины которых вас провожают любопытным взглядом затерянные деревушки, куда непонятно как добираются. Иные из этих гор к тому же еще притязают на звание потухших вулканов, на что у меня нет возражений.

При выезде из Оллиульского ущелья вас поражает необычайно резкий контраст: после теснины с гладкими гранитными стенами, такой узкой, что возникает ощущение удушья, вы вдруг оказываетесь на восхитительной равнине, слева ограниченной полукружьем гор, а справа — морем. Эта долина — оранжерея Прованса; здесь под открытым небом наперегонки растут сирийская пальма, майоркский померанец, японская мушмула, антильская гуава, американская юкка, критское мастиковое дерево и константинопольская акация; здесь находят себе временное пристанище растения, вывезенные с Востока и с Юга, чтобы затем отправиться умирать в наши северные ботанические сады. Те же, которым посчастливилось здесь остаться, должны чувствовать себя, словно на родине.

Тут, у обочины дороги, ведущей из Оллиульского ущелья в Тулон, 18 июня 1815 года, в день сражения при Ватерлоо, состоялась встреча маршала Брюна с Мюратом. Мюрат был одет как нищий: на нем были очки в золотой оправе, серый редингот, испанская сетка для волос и большая каталанская войлочная шляпа. Царственный нищий просил позволения поступить простым солдатом в армию того, кого он погубил дважды: первый раз — приняв сторону его противников, второй раз — приняв его сторону. Все знают, каков был итог этой встречи. Отвергнутый Францией, Мюрат отправился на Корсику, а оттуда отплыл в Калабрию. Его тело покоится в церкви города Пиццо.

Въезжая в Тулон, мы миновали знаменитый балкон Пюже, по поводу которого кавалер Бернини, прибыв во Францию, заметил, что незачем выписывать художников из Италии, если местные жители способны создать такое.

Три головы, поддерживающие этот балкон, представляют собой карикатуры на трех тулонских консулов, вызвавших недовольство Пюже; поэтому город бережно хранит их, словно семейные портреты.

У меня с собой были письма для г-на Ловерня, блестящего молодого врача, который сопровождал герцога де Жуанвиля в его путешествии по Корсике, Италии и Сицилии, и брата художника-мариниста Ловерня, два или три раза объехавшего вокруг света. Узнав, что мы намерены остановиться в Тулоне, он предложил нам вместо унылой городской квартиры свой маленький загородный дом у форта Ла-мальг, полный солнца и воздуха. Это предложение было сделано с такой подкупающей искренностью, что нам ничего не оставалось, как немедленно на него согласиться. Мы вселились туда в тот же вечер и утром, проснувшись и распахнув окна, обнаружили перед собой бескрайний морской простор, по которому всегда будет тосковать тот, кто видел его однажды, и на который можно смотреть без устали.

С Тулоном связано не так уж много исторических воспоминаний. Если не считать осады города Евгением Савойским и измены роялистов, сдавших его англичанам и испанцам в 1793 году, название «Тулон» редко встречается у историков; однако это второе событие оставило в истории неизгладимый след: именно в Тулоне по-настоящему началась военная карьера Бонапарта.

Из достопримечательностей в Тулоне имеются лишь каторжная тюрьма и порт. Хотя первое из этих учреждений не слишком привлекало меня, все же я посетил его на второй день моего пребывания в этом городе. К сожалению, в то время на тулонской каторге не было ни одной знаменитости: за два или три месяца до этого самые выдающиеся ее обитатели были отправлены кто в Брест, а кто в Рошфор.

Первое, что поражает вас при входе на тулонскую каторгу, — это статуя Купидона, опирающегося на якорь, затем — распятие и, наконец, — две заряженные картечью пушки.

Первый каторжник, которого мы встретили, сам подошел ко мне и, назвав меня по имени, предложил купить что-нибудь в его лавочке. Как ни хотел я ответить ему столь же любезно, мне никак не удавалось вспомнить, где я видел это лицо; он заметил мое смущение и рассмеялся.

— Вы, сударь, пытаетесь вспомнить меня? — спросил он.

— Признаюсь, да, но пока безуспешно.

— Однако я имел честь видеть вас, сударь, довольно часто.

Слушать его становилось все более лестно; однако я не мог припомнить, когда это мне довелось бывать в столь приятном обществе; наконец, видя мое замешательство, он сжалился надо мной:

— Наверно, мне надо сказать вам, сударь, где я вас видел, раз вы не можете вспомнить. Я видел вас у мадемуазель Марс.

— А как вы попали к мадемуазель Марс?

— Я служил у нее, сударь, я был камердинером, и это я украл ее бриллианты.

— А! Так вы Мюлон!

Он протянул мне карточку:

— Мюлон, каторжник-художник, к вашим услугам.

— Знаете, мне кажется, что вы устроились тут как нельзя лучше.

— Да, сударь, благодарение Богу! Мне здесь неплохо: всегда стоит иметь дело с приличными людьми. Когда здесь узнали, что я обокрал мадемуазель Марс, ко мне стали относиться с некоторым уважением. Поскольку мое поведение не вызывало нареканий, меня избавили от тяжелых работ; к тому же здесь поняли, что я не имею ничего общего с обычными ворами. Я уступил искушению, только и всего. Есть такая пословица: «Вора делает случай».

— Сколько вам еще осталось здесь быть?

— Два года, сударь.

— Чем вы собираетесь заняться, когда выйдете отсюда?

— Собираюсь заняться коммерцией, сударь; я прошел здесь очень хорошую школу; выйду же я отсюда, слава Богу, с превосходным аттестатом и известной суммой, которую мне удалось скопить, и куплю небольшое торговое заведение. А покамест не угодно ли вам заглянуть в мою лавочку?

— С удовольствием.

Мюлон провел меня в каменный сарайчик, целиком заполненный всевозможными поделками из скорлупы кокосового ореха, из кораллов, из слоновой кости и янтаря — это была в самом деле довольно занятная выставка различных работ умельцев-каторжников.

— Однако, — сказал я ему, — не могли же вы смастерить все это своими руками?

— Конечно, нет, сударь, — отвечал Мюлон, — я раздаю работу. Эти бедняги знают, что я скупаю товар партиями, и потому приносят мне все свои поделки; если что-то мне не нравится, я высказываю им свое мнение, даю советы, направляю их усилия; ну а потом я перепродаю все иностранцам.

— Вдвое дороже, надо полагать?

— Что поделаешь, сударь, раз есть спрос, надо этим пользоваться: как говорится, жизнь заставляет. Ах! Если бы я мог остаться тут хотя бы еще на десять лет, мне больше не пришлось бы думать о будущем, я был бы обеспечен до конца моих дней. К несчастью, сударь, мне дали всего десять лет, и через два года придется выйти отсюда. Ах! Если бы я знал…

Я купил несколько безделушек у этого довольного жизнью каторжника и направился далее, пораженный тем, что есть люди, способные сожалеть о расставании с каторгой.

Тем временем Жаден торговался с другим умельцем, продававшим плетеную алжирскую тесьму: то был араб, рассказавший нам свою историю. Он попал сюда всего лишь за убийство двух евреев. Но потом, по его словам, на него снизошла благодать Божия и он обратился в христианство.

— Черт возьми! — сказал Жаден. — Какую блестящую победу одержала наша религия!

Вначале нам попались два исключения среди каторжников, но вскоре мы смогли наблюдать общую картину.

Каторжники разделяются на четыре разряда: неисправимые; рецидивисты; находящиеся на пути к исправлению и исправившиеся.

Неисправимые, как явствует из их названия, — это те, с которыми ничего не удается поделать; они носят зеленый колпак и красную куртку с коричневыми рукавами.

За ними идут рецидивисты: у них тоже зеленый колпак, один рукав красный, другой коричневый.

Следующий разряд — те, кто находится на пути к исправлению: у них красный колпак и красная куртка.

И наконец — исправившиеся: у них красные куртки и лиловые колпаки.

Представители трех первых разрядов скованы попарно; те, кто составляет последний разряд, носят только кольцо на щиколотке, без цепи; более того, в воскресенье и в праздничные дни им выдают полфунта мяса, прочим же полагается лишь суп и хлеб.

Осмотрев верфи и порт, мы направились в спальные помещения: спят каторжники на широких деревянных ложах, напоминающих походную кровать, с каменным изголовьем и изножьем. В нижней части кровати имеется выступ, куда вделаны два кольца; в эти кольца каждый вечер продевается и запирается на замок цепь, которую каторжники носят на ноге; ее не снимают даже во время болезни, и приговоренный к пожизненной каторге живет, спит и умирает в этих оковах.

Возле каждого выхода с каторги день и ночь стоят наготове две пушки, заряженные картечью.

У меня было рекомендательные письма к военно-морскому комиссару, и он, узнав, что я живу в полульё от города, любезно предложил предоставить мне в личное распоряжение, на все время моего пребывания в Тулоне, шлюпку и двенадцать так называемых исправившихся. Поскольку в наши планы входило побывать в разных местах залива, которые привлекают приезжих своей живописностью или историческими памятниками, мы с благодарностью приняли это предложение; в итоге шлюпку предоставили нам немедленно, и мы воспользовались ею, чтобы вернуться к себе домой.

Прощаясь с нами, охранник гребцов, словно вышколенный кучер из аристократического дома, спросил, какие у нас будут приказания на следующий день. Мы велели ему быть завтра к девяти часам утра у наших дверей. Выполнить этот приказ буквально было очень легко: море плескалось прямо под стенами нашего дома.

Надо заметить, впрочем, что трудно было бы требовать от несчастных каторжников более глубокого чувства собственной приниженности, чем то, какое они проявляют в своем поведении. Если вы сидите в шлюпке, они отодвигаются от вас как можно дальше; если вы встали, они заранее убирают в сторону ноги, чтобы вы не задели их на ходу. Наконец, когда вы высаживаетесь на берег, шлюпка качается на волнах и вам нужна опора, они подставляют вам локоть — настолько они сознают, что их рука недостойна коснуться вашей. В самом деле, эти несчастные чувствуют, что оскверняют тех, к кому они прикасаются, и их смирение почти обезоруживает вашу брезгливость.

На следующий день, в назначенный час, шлюпка была под нашими окнами: нет слуг более исполнительных, чем каторжники; их пунктуальность обеспечивается палкой, и, будь у них ливрея, я ни за что не желал бы для себя лучшей прислуги. Пока мы одевались, они распили две бутылки вина, которые мы передали им через их охранника. Этот славный человек разделил вино поровну с необычайной ловкостью, свидетельствовавшей о его большом опыте в области частного права. Беспристрастность его была такова, что последний стакан, который нельзя было разделить на двенадцать частей, он предпочел выпить сам, не желая выделять кого-нибудь за счет остальных.

Сначала мы направились в Сен-Мандрие. Сен-Манд-рие — это лазарет, не только построенный каторжниками, но и, можно сказать, целиком созданный ими. В самом деле, они сами добывали камень в карьере, отесывали бревна, выделывали кирпич, выковывали замки и ключи, обжигали черепицу и плющили свинцовую оправу окон; только оконные стекла были доставлены им готовыми.

Выше Сен-Мандрие, над вторым холмом, видна сигнальная башня, служащая одновременно гробницей адмирала де Латуш-Тревиля.

Покинув Сен-Мандрие, мы пересекли весь рейд и высадились у Малого Гибралтара. Это тот самый форт, в штурме которого лично участвовал Бонапарт и захват которого привел к почти немедленной сдаче Тулона. При штурме победитель получил серьезную штыковую рану бедра.

Возвращаясь из Малого Гибралтара, мы миновали эскадру контр-адмирала Масьё де Клерваля; ее составляли шесть великолепных судов: «Сюффрен», «Дидона», «Нестор», «Дюкен», «Беллона» и «Тритон». К последнему из них мы пришвартовались: мне надо было нанести визит одному моему другу, человеку уже знаменитому тогда, но чья слава с той поры стала еще больше благодаря одному из самых блестящих сражений, которыми гордится наш военно-морской флот, — этим моим другом был вице-адмирал Боден. Что же касается сражения, то оно уже упоминалось: взятие Сан-Хуан-де-Ульоа.

В то время вице-адмирал был еще просто капитаном и командовал «Тритоном». Это была одна из карьер, оборванных реставрацией 1815 года и возобновившихся лишь недавно, после Июльской революции. Эти пятнадцать лет капитану Бодену пришлось провести на торговом флоте; и если в те годы он не совершил никаких воинских подвигов, я мог бы при желании немало рассказать о его добрых делах.

Капитан Боден принял нас у себя на корабле с таким радушием и такой любезностью, какие встречаются лишь у морских офицеров; согласившись отобедать на следующий день в нашем маленьком доме, он решительно отверг все надуманные доводы, выдвинутые нами против того, чтобы остаться у него ужинать, и в итоге мы покинули борт «Тритона» в восемь часов вечера.

Хотел бы я знать, что помешало двенадцати каторжникам отнять у нас те двадцать пять луидоров, что были в наших карманах, бросить Жадена, меня и своего охранника в море и уплыть на казенной шлюпке куда им заблагорассудится.

Когда мы вернулись в наш домик и легли спать в одной комнате, тщательно заперев двери, я поделился этими мыслями с Жаденом.

Жаден признался, что всю дорогу думал только об этом.

На следующий день, в назначенный для обеда час, капитан прибыл к нам в изящном яле, двенадцать весел которого рассекали воду таким быстрым и таким согласным движением, что казалось, будто их приводит в действие какой-то бесстрастный механизм. Капитан оставил его у небольшого причала и поднялся к нам. Обед наш был куда скромнее, чем ужин на «Тритоне»: все блюда доставили из ближайшего кабачка. К счастью, одним из достоинств морского воздуха является то, что он вызывает постоянный и ненасытный аппетит.

Капитан простился с нами в два часа; я проводил его до причала. Ял был пуст и покачивался на волнах. Решив, по-видимому, что наш обед плавно перейдет в ужин, матросы отправились причаститься в таверну у форта Ла-мальг.

Очевидно, это было вопиющее нарушение дисциплины, поскольку капитан, когда я хотел было позвать матросов, попросил меня не делать этого и сказал, что вернется без них, чтобы они смогли почувствовать всю тяжесть своего проступка. Капитан был один, у него не было правой руки — как известно, ее оторвало пушечным ядром, — а потому я вызвался послужить ему матросом, и он согласился на условии, что я останусь у него ужинать. Подобное условие никоим образом не могло помешать моему зачислению в экипаж «Тритона». А потому я ответил капитану, что пойду за ним хоть на край света и на тех условиях, какие ему будет угодно мне предложить. Заключив это соглашение, мы сложили весла на дне лодки, поставили невысокую мачту, развернули парус и пустились в путь.

Хотя от «Тритона» нас отделяло самое большее две мили, плавание было не совсем безопасным; дул мистраль, и этого было достаточно, чтобы море разыгралось; а что бывает, когда море разыграется, знают все.

Конечно, будь у капитана его экипаж или хотя бы обе руки, наше плавание стало бы приятной прогулкой; но у него была только левая рука, сопровождал его только я, и он оказался в нелегком положении. Капитан постоянно забывал, насколько я несведущ в морском деле, и отдавал команды так, словно на моем месте был опытный старшина, а я в ответ вместо левого борта кидался на правый и выбирал снасти вместо того, чтобы отпускать их; эта неразбериха при волнах высотой в двенадцать — пятнадцать футов и при таком капризном ветре, как мистраль, временами становилась небезопасной. Два или три раза мне показалось, что наше суденышко вот-вот перевернется, и я сбрасывал свой сюртук под предлогом, что так удобнее выполнять маневр, но на самом деле — чтобы быть менее стесненным, если пришлось бы продолжать путь вплавь.

Пребывая в этих тревожных раздумьях, я время от времени бросал взгляд на «Тритон» и видел, что весь экипаж собрался на палубе и следит за нашими маневрами, ни на мгновение не упуская нас из виду. Я не мог понять такого бездействия в сочетании с острым любопытством; было очевидно, что на «Тритоне» прекрасно знают, кто находится в лодке. Почему же, видя нас в таком положении, никто не думает прийти к нам на помощь? Я вполне отдавал себе отчет в том, насколько своеобразно утонуть в обществе лучшего, быть может, из капитанов французского флота, однако должен признаться, что в ту минуту я неспособен был оценить такую высокую честь.

Нам понадобилось около полутора часов, чтобы добраться до судна; мы плыли против ветра, и только с помощью весьма сложных и хитроумных маневров, вызвавших восхищение экипажа, нам удалось приблизиться к величественному «Тритону», который, словно его не касались все эти капризы ветра и моря, лишь едва покачивался, удерживаемый якорями. Как только мы оказались у борта, в ял спрыгнули пять или шесть матросов: тогда капитан с достоинством и хладнокровием, не покидавшими его все это время, первым поднялся по трапу; так велит этикет, ведь капитан — король на борту. В двух словах он объяснил, почему мы оказались в лодке вдвоем, и отдал несколько распоряжений насчет того приема, какой надлежало оказать матросам по их возвращении. Я поднялся по трапу следом за ним так быстро, как только мог, и получил множество похвал за прекрасное выполнение команд капитана. Я скромно поклонился и ответил, что в подобных успехах при таком наставнике нет ничего удивительного.

За ужином все были очень веселы и остроумны, разговор отчасти шел о нашем путешествии. И тогда я спросил лейтенанта, почему он, благодаря подзорной трубе не терявший нас из виду ни на минуту, не послал шлюпку нам навстречу. Он ответил, что без сигнала бедствия, полученного от капитана, никогда не решился бы на такую непристойную выходку.

— Ну хорошо, — сказал я, — а если бы мы перевернулись?

— О, тогда другое дело, — ответил он, — шлюпка была у нас наготове.

— И эта шлюпка приплыла бы после того, как мы утонули? Благодарю покорно.

В ответ лейтенант только скривил губы и пожал плечами, что должно было означать:

«Что поделаешь, таков устав».

Должен признаться, что мне этот устав показался чересчур суровым, особенно когда один из тех, к кому его применяют, не имеет чести принадлежать к королевскому военно-морскому флоту.

Перед тем как вернуться домой, я получил некоторое удовлетворение, видя, как наши двенадцать гребцов проветриваются на вантах; им предстояло до утренней вахты считать звезды и определять, откуда дует ветер.

БРАТ ЖАН БАТИСТ

Мы были так близко от города Йер, что никак не могли не посетить этот прованский рай; оставалось только решить, как мы отправимся туда: по суше или морем. Наши сомнения разрешил военно-морской комиссар, заявивший нам, что он не сможет предоставить каторжников в наше распоряжение на столь длительный срок, поскольку на ночь они должны возвращаться в тюрьму.

Так что мы просто-напросто заказали себе места в йерском дилижансе, который ежедневно около пяти часов пополудни проезжал в каких-нибудь ста шагах от нашего домика.

Нет ничего более восхитительного, чем дорога из Тулона в Йер. Вы не преодолеваете равнины, долины и горы — вы осматриваете один огромный сад. По обеим сторонам дороги стоят ряды гранатовых деревьев, а над ними порой колышется, словно перья на шлеме воина, верхушка пальмы или устремляется к небу похожий на копье цветок алоэ; за этим морем зелени сверкает лазурное море, где у берега теснятся лодки с треугольными парусами, а на горизонте важно проплывает трехмачтовый корабль с целой пирамидой парусов или проносится пароход, оставляя за собой длинную струйку дыма, медленно тающую в воздухе.

Прибыв в гостиницу, мы не смогли удержаться и прежде всего спросили хозяина, есть ли у него сад и растут ли в этом саду апельсины. Получив утвердительный ответ, мы сразу бросились туда; но если правда, будто чревоугодие — смертный грех, то мы были наказаны немедленно.

Упаси Господь всякого христианина, если у него нет вставных челюстей от Дезирабода, жадно впиваться зубами в йерские апельсины.

Когда по возвращении в Тулон мы направлялись к нашему домику, то еще издали заметили стоящего у дверей величавого монаха-кармелита, с суровым лицом, длинной седеющей бородой, закутанного в левантинский плащ и опоясанного арабским кушаком. Я ускорил шаг, любопытствуя узнать, чем вызвано это необычное посещение. Монах пошел мне навстречу и, произнеся приветствие на безукоризненной латыни, показал мне книгу, куда были вписаны имена Шатобриана и Ламартина. Это был памятный альбом монастыря на горе Кармель.

Вот история этого монаха: на свете найдется не много столь же простых и столь же поучительных историй.

В 1819 году брат Жан Батист^[6], живший тогда в Риме, был послан папой Пием VII в Святую Землю: в качестве архитектора он должен был определить средства и возможности восстановления Кармел ьс ко го монастыря.

Как известно, Кармель — гора священная; подобно Хориву или Синаю, ее посетил Господь. Находится она между Тиром и Кесарией, вблизи бухты, на противоположном берегу которой стоит Сен-Жан-д'Акр, в пяти часах езды от Назарета и в двух днях пути от Иерусалима; со времен разделения народа израилева на двенадцать колен северная часть этой местности досталась Асиру, восток — Завулону, а на юге раскинул шатры Иссахар. На западе горный кряж острым мысом вдается в море, омывающее его подножие своими волнами, и этот мыс прежде всего видит издалека приплывающий из Европы паломник: это первое место на Святой Земле, где он может преклонить колена.

Туда, на вершину Кармеля, пророк Илия призвал для испытания восемьсот пятьдесят лжепророков, посланных Ахавом, дабы свершившееся на глазах у всех чудо решило спор, кто есть истинный Господь: Ваал или Иегова. Два жертвенника были возведены на вершине горы, и на каждый возложили жертвы. Лжепророки вопили, заклиная своих идолов, но те остались глухи. Илия же воззвал к Господу, и едва он преклонил колена, как с неба спустился огонь и поглотил разом все — не только жертву и дрова под ней, но и самый камень жертвенника. Посрамленные лжепророки были истреблены народом, а имя истинного Бога было прославлено: случилось это за 900 лет до Рождества Христова.

С того дня Кармель пребывал во владении правоверных. Илия завещал Елисею не только свой плащ, но и пещеру, в которой он жил. Елисею наследовали сыны пророческие, предшественники Иоанна Крестителя. После смерти Христа обитавшие там отшельники стали жить не по писаным законам, а повинуясь озарению свыше. Триста лет спустя святой Василий и его последователи создали для этих благочестивых иноков особый устав. Во времена крестовых походов монахи отказались от греческого обряда и перешли в католичество. И с тех пор, от Людовика Святого до Бонапарта, монастырь, построенный на том самом месте, где пророк воздвиг свой жертвенник, был открыт для путников всех вероисповеданий и из всех стран, причем бесплатно, во славу Господа и пророка Илии, равно почитаемого и раввинами, которые верят, что он ведет летопись событий всех времен, персидскими магами, которые утверждают, что их учитель Зороастр был учеником этого великого пророка, и, наконец, мусульманами, которые верят, что он обитает в восхитительном оазисе, где растет древо жизни и бьет источник живой воды, дарующие ему бессмертие.

Итак, на священной горе уже две тысячи шестьсот лет поклонялись Господу, когда Бонапарт осадил Сен-Жан-д’Акр; и Кармель, как всегда, гостеприимно распахнул свои двери, но на этот раз не перед паломниками, не перед путниками, а перед ранеными и умирающими. С промежутками в восемь веков Кармель посетили император Тит, Людовик IX и Наполеон.

Эти три вторжения Запада на Восток были для Кармеля роковыми. После того как Тит взял Иерусалим, Кармель был разорен римскими солдатами; после того как христиане ушли со Святой Земли, сарацины перебили его обитателей; и наконец, после поражения Наполеона у Сен-Жан-д'Акра монастырь захватили турки, вырезали раненых французских солдат, разогнали монахов, выбили окна и двери и оставили святую обитель непригодной для жизни.

От монастыря оставались одни расшатанные стены, а от братии — единственный монах, бежавший в Хайфу, когда брат Жан Батист, посланный своим генералом к папе, получил от его святейшества приказ отправиться в Кармель и посмотреть, что сотворили со святым приютом неверные и что следует предпринять для его восстановления.

Время было выбрано неудачно. Абдаллах-паша, командовавший там от имени Порты, смертельно ненавидел христиан, а восстание греков усугубило эту ненависть. Абдаллах сообщил великому султану, что его враги могут сделать Кармельский монастырь своей крепостью, и попросил дозволения разрушить его; это было ему с легкостью разрешено. Абдаллах заминировал монастырь, и посланец папы увидел, как взлетают на воздух руины здания, которое он призван был восстановить. Это случилось в 1821 году. В Кармеле уже ничего нельзя было сделать, и брат Жан Батист вернулся в Рим.

Однако он не отказался от своего замысла. В 1826 году он отправился в Константинополь, где, благодаря авторитету Франции и вмешательству посла, получил от султана Махмуда фирман с позволением восстановить монастырь. С этим он вернулся в Хайфу, но последнего кармел ьс ко го монаха уже не было в живых.

И тогда Жан Батист в одиночестве взобрался на священную гору, сел на обломок византийской колонны и там, избранный Провидением зодчим дома Божьего, взял карандаш и набросал план нового монастыря, больше и великолепнее всех существовавших прежде, а затем составил смету. Сумма предполагаемых расходов доходила до 250 тысяч франков; подведя итог, чудесный строитель, воздвигавший здание лишь силою мысли, пошел к ближайшему дому и попросил дать ему ломоть хлеба на ужин.

На следующий день он стал размышлять над тем, как раздобыть 250 тысяч франков, необходимых для осуществления святого дела.

Первой его заботой было обеспечить средства к существованию для братии будущего монастыря. В пяти часах езды от Кармеля и в трех часах от Назарета он заметил две заброшенные водяные мельницы: возможно, их хозяев разорила война или там иссякла вода, вертевшая колеса. На расстоянии льё ему удалось найти источник, откуда можно было провести воду к мельницам. Сделав это открытие и приобретя уверенность, что мельницы можно привести в движение, брат Жан Батист занялся их приобретением. Они были собственностью некоей семьи друзов: это были потомки израильского племени, поклонявшегося Золотому Тельцу. Еще и поныне их женщины носят в качестве головного убора коровий рог. У бедных женщин этот рог без всяких украшений, у богатых он посеребренный или позолоченный. Семья друзов, насчитывавшая человек двадцать, не желала уступать землю, доставшуюся им от предков, хотя она и не приносила никакого дохода; они усматривали в этом святотатство. Раз продать землю было нельзя, брат Жан Батист предложил им сдать ее в аренду. Глава семьи дал согласие. Доход от мельниц должен был делиться на три части: треть причиталась хозяевам земли, две трети — арендаторам.

Арендаторов же должно было быть двое: один должен был сделать свой взнос в виде познаний — это был брат Жан Батист, но нужен был еще один человек, тот, кто дал бы деньги на восстановление мельниц и на сооружение водопровода. Брат Жан Батист явился к одному турку, с которым он познакомился и подружился во время своего первого путешествия в Святую Землю, и попросил у него девять тысяч франков на свое многотрудное предприятие. Турок отвел его в сокровищницу, ибо турки, не имея возможности вкладывать капитал в ценные бумаги или в промышленность, еще и по сей день, как во времена «Тысячи и одной ночи», хранят у себя тонны золота и серебра. Брат Жан Батист взял нужную ему сумму, пообещав взамен треть доходов от мельниц; и благодаря этому первому взносу, сделанному мусульманином, зодчий смог заложить фундамент христианской обители. О процентах не было и речи, более того, добрый магометанин мог вернуть свои деньги самое раннее лет через двенадцать; что касается кредитного договора, тут все было просто: условия были определены на словах, и договаривающиеся стороны поклялись на своей бороде, один — именем Магомета, другой — именем Христа, строжайше соблюдать эти условия.

Встречали ли вы когда-нибудь такое простодушное величие, как у этого христианина, просящего турка о ссуде на восстановление дома Божьего, и такое возвышенное простодушие, как у этого турка, отдающего деньги под единственное ручательство — клятву христианина?

Дело в том, что воссоздание Кармеля было не только актом веры, но и подвигом человечности: Кармель — это святое пристанище, где принимают, не требуя платы, паломников всех вероисповеданий, путников из всех стран и где каждый может получить стол и кров, сказав только: «Брат, я устал и проголодался».

Вскоре брат Жан Батист отправился в свою первую поездку, поручив сооружение водопровода и восстановление мельниц одному толковому человеку, недавно обратившемуся в христианство. Перед отъездом он оповестил всех, кто желал присоединиться к настоятелю кармелитов Востока: они могут собираться в дорогу, ибо монастырь в скором времени будет построен и сможет их принять. На побережье Малой Азии, на островах Эгейского моря, на улицах Константинополя — повсюду он просил подаяния во имя Господа и спустя полгода вернулся на Кармель, собрав двадцать тысяч франков, — этого было достаточно, чтобы начать строительство. И вот, в день праздника Тела Господня, ровно через семь лет после того, как Абдаллах-паша велел взорвать стены древнего монастыря, брат Жан Батист заложил первый камень нового здания.

Но к концу года отэтой суммы ничего не осталось, и тогда брат Жан Батист снова отправился в Грецию, а затем в Италию; на этот раз он вернулся с весьма значительной суммой и вдохнул жизнь в строительство, которое успешно продолжалось, и вскоре монастырь уже мог оказывать гостеприимство путникам. Ламартин, Тейлор, аббат Де-мазюр, Шанмартен и Доза останавливались там, путешествуя по Палестине.

Вот так, пренебрегая усталостью, не смущаясь отказами, принимая как должное опасности и унижения, брат Жан Батист, которому сейчас шестьдесят пять лет, продолжал свое святое дело. Одиннадцать раз покидал он Кармель и одиннадцать раз возвращался туда. За десять лет он объездил половину земного шара: он побывал в Иерусалиме, в Дамаске, в Яффе, в Александрии, в Каире, в Раме, в сирийском Триполи, в Смирне, на Мальте, в Афинах, в Константинополе, в Тунисе, в африканском Триполи, в Сиракузах, в Палермо, в Алжире, в Гибралтаре. Он добрался даже до Феса и до Марокко, проехал из конца в конец Италию, Корсику, Сардинию, Испанию и часть Англии, откуда он вернулся через Ирландию и Португалию, и на одиннадцатый раз привез в Кармель то, чего недоставало до суммы в 230 тысяч франков. Но расходы, как всегда бывает, превысили смету на сотню тысяч франков, и брат Жан Батист покинул Кармель в двенадцатый раз, чтобы закончить сбор пожертвований во Франции: христианнейшее королевство он оставил себе на конец строительства.

В этом человеке восхищает то, что, десять лет собирая пожертвования на святое дело, он ни разу не истратил на собственные нужды ни гроша из собранных им 230 тысяч франков. Если нужно было переплыть море, он совершал этот переход на каком-нибудь утлом суденышке, где с него ничего не брали в надежде заслужить этим добрым делом спокойное море и попутный ветер. Если нужно было пересечь целую страну, он либо шел пешком, либо садился в телегу к каким-нибудь бедным возчикам, которые взамен просили лишь помолиться за них. Когда он бывал голоден, то просил хлеба в хижинах; жажду он утолял водой из родника, а ложе для недолгого сна находил в доме любого священника. Выйдя из того самого места, что и

Вечный Жид, но, правда, с благословением, а не с проклятием, и посетив почти столько же стран, он отправился в последнее путешествие: во Францию.

Я пожертвовал сколько мог, стыдясь, что не могу дать больше; но я дал брату Жан Батисту письма к нескольким моим друзьям, которые богаче меня.

Сейчас брат Жан Батист снова в Палестине: он вернулся, чтобы попросить последнего упокоения у горы, на которой им был воздвигнут дворец.

Да хранит Господь монастырь на горе Кармель от Ибрагима, Абдул-Меджида, а в особенности — от коммодора Нейпира.

ЗАЛИВ ЖУАН

Проведя в Тулоне полтора месяца, мы двинулись дальше. Поскольку дорога до Фрежюса ничем не примечательна, кроме разве пейзажа, которым можно любоваться из окна, мы взяли места в дилижансе. Впрочем, для наблюдательного человека дилижанс имеет преимущество, вознаграждающее его за все неудобства: там можно изучить с весьма любопытной точки зрения средний класс страны, по которой вы проезжаете.

Кроме нас, в дилижансе находились еще юноша лет двадцати — двадцати двух и господин лет пятидесяти или пятидесяти пяти.

У юноши было простодушное лицо, удивленные глаза, длинные, неуклюжие ноги; на нем были ворсистая шляпа, васильковый сюртук, серые панталоны без штрипок, черные чулки, шнурованные башмаки и часы с американскими фруктами.

У пятидесятипятилетнего господина были седые волосы, полукруглые бакенбарды, заостряющиеся к ушам, светло-серые глаза, орлиный нос, редкие зубы, чувственный рот; наряд его составляли воротничок рубашки, подпиравший ему уши, красный галстук, серая куртка, синие панталоны и замшевые башмаки. Время от времени он высовывался в окно и беседовал с кондуктором, который, отвечая ему, всякий раз называл его капитаном.

Еще не доехав до первой станции, мы уже знали, почему его так называют: в 1815 году он получил от маршала Брюна приказ доставить продовольствие из Фрежюса и Антиба в Тулон. Для этой экспедиции ему предоставили шлюпку и шесть матросов, которые вначале звали его хозяином, а под конец стали звать капитаном; он нашел, что это звание удачно сочетается с его именем, и решил сохранить его за собой. А потому с тех пор все стали называть его «капитан Лангле».

На второй станции нам уже были известны политические и религиозные воззрения капитана: в политике он был бонапартистом, в религии — вольтерьянцем.

Мы заговорили о брате Жане Батисте; капитан воспользовался этим поводом, чтобы выразить свое безмерное презрение к святошам, и пересказал нам по этому поводу две превосходные статьи из «Конституционалиста», направленные против клерикальной партии.

Мы остановились поужинать в Карнуле. Поскольку была пятница, трактирщик спросил нас, не желаем ли мы постной пищи.

— Вы что, за иезуита меня принимаете? — громовым голосом ответил капитан. — Подайте мне хорошую порцию жареного мяса и яичницу с салом.

Мы сказали трактирщику, что поели бы свежей рыбы, если она у него имеется. А молодой человек, покраснев до ушей, робко ответил:

— Я буду есть то же, что эти господа.

Капитан Лангле взглянул на нас с неописуемым презрением и, когда ему принесли яичницу, заявил, что в ней слишком мало сала.

После ужина мы снова сели в дилижанс, и, так как нам предстояло заночевать во Фрежюсе, разговор у нас зашел о высадке Наполеона. Капитан Лангле присутствовал при этом событии вместе с экипажем своей лодки.

— Зная ваши взгляды, я могу не задавать вопрос, присоединились ли вы к императору, — сказал Жаден.

— Черт возьми! Знаете, сначала я воздержался. В то время, сударь, я еще был немного сердит на этого великого императора за то, что он заново пооткрывал церкви, вместо того чтобы устроить в них отличные фуражные склады. Напротив, я велел поднять парус и взял курс на Антиб: там я сообщил эту необычайную новость коменданту крепости, генералу Корсену; я даже сказал ему, что, как я думаю, к Антибу движется небольшой — человек в двадцать — отряд под трехцветным флагом. И молодчина-генерал тут же принял меры: когда этот отряд подошел к крепости, его впустили и заперли за ним ворота. Одним словом, сударь, благодаря мне они попались — все, кроме их командира Касабьянки, корсиканского удальца, который спрыгнул со стены и присоединился к своему великому императору.

— А как поступили с пленниками? — спросил я.

— Сначали их хотели поместить в городскую тюрьму, но она оказалась переполнена, и тут я сказал: «Да отведите их в церковь, черт побери!» И их отвели в церковь.

— Сколько их там продержали? — спросил Жаден.

— О! Их продержали с первого марта до двадцать второго, когда стало известно, что великий Наполеон торжественно въехал в столицу.

— Бедняги! — заметил юноша.

— Да почему бедняги? — возразил капитан. — Скажете тоже! Чем плохо, черт возьми: им давали хлеб, вино, рис и бобы; а что, по-вашему, еще нужно для счастья?

— Надеюсь, капитан, — поинтересовался я, — по возвращении Бурбонов вас наградили по крайней мере крестом Почетного легиона?

— Крестом Почетного легиона? Как же, как же! Просить-то я его просил! И знаете, что мне прислал этот старый святоша, Людовик Восемнадцатый? Он прислал мне свою королевскую лилию. Получил я ее и говорю: «Не нужна мне твоя побрякушка!»

— Черт возьми, капитан, напрасно вы так относитесь к королевским лилиям! Вспомните: Людовик Святой, Франциск Первый и Генрих Четвертый не были столь привередливы и презираемые вами лилии красовались на их гербе, — заметил я.

— На гербе у Генриха Четвертого! Да нет же, дьявольщина, Генрих Четвертый был протестант! Из-за того, что он был протестант, иезуиты его и убили. Ведь этого великого короля, сударь, убили иезуиты. Вы читали «Генриа-ду», сударь?

— А что такое «Генриада»? — с самым серьезным видом спросил Жаден.

— Как, вы не знаете, что это такое? Надо бы вам прочитать «Генриаду», сударь, это прекрасная поэма: ее написал господин де Вольтер; вот уж кто не любил святош, за это они его и отравили… ведь его отравили! Говорят, будто он умер своей смертью, но на самом деле его отравили святоши — это так же верно, как то, что меня зовут капитан Лангле! Бедный господин де Вольтер! Живи я в его время, я отдал бы десять лет собственной жизни, лишь бы продлить жизнь ему. Господин де Вольтер! Да, уж он-то не стал бы поститься по пятницам!

Мы поняли, в кого он метил, и пристыженно склонили головы. Несколько секунд капитан Лангле торжествующе смотрел на нас, затем, видя, что мы посрамлены, стал напевать бонапартистскую песенку.

Мы не могли оправиться от этого удара до самого Фре-жюса. Там мы распрощались с капитаном Лангле, который снова посоветовал Жадену прочесть «Генриаду», а мне сказал на ухо:

— Вы роялист, молодой человек, это сразу видно по вашей рыбе и по вашим лилиям, но будьте осторожны, тысяча чертей! Не говорите во всеуслышание о своих взглядах: у нас во Фрежюсе и в Антибе не потерпят неуважения к Наполеону: вас прирежут как цыпленка, черт возьми! Так что придержите язык.

Я обещал капитану Лангле в дальнейшем быть осмотрительнее, и мы расстались: он поехал дальше, в Антиб, а мы остались во Фрежюсе, чтобы на следующий день не спеша посмотреть залив Жуан.

За ужином, когда мы усаживались в конце стола, одного из тех длинных трактирных столов, за которыми обычно ужинают пассажиры целого дилижанса, хозяин спросил, не позволим ли мы молодому человеку, прибывшему с нами из Тулона, занять место на другом конце стола. Поскольку за время пути этот молодой человек показался нам весьма порядочным, мы ответили, что он может усесться, где ему будет угодно, более того: если он захочет поужинать вместе с нами, мы будем очень рады. Хозяин поспешил передать ему наш ответ, которого он ждал в соседней комнате. Мы уже приготовили ему место, когда хозяин вернулся и сказал, что молодой человек нам очень признателен, но он не хочет быть в тягость и ему достаточно быть вблизи нас лишь настолько, чтобы наслаждаться нашей беседой. Я повернулся к Жадену и выразил ему мое восхищение, ибо этот комплимент явно относился к нему. Во все время пути Жаден выставлял капитана Лангле в глупом свете так умело, что даже самые взыскательные любители подобных сцен могли бы быть довольны, и наш дорожный спутник, с виду сама наивность, высоко оценил это новое для него развлечение.

Маршал Жерар, рассуждая как-то о храбрости, сказал по поводу генерала Жакмино: «Когда на него не смотрят, он просто удивляет, но, когда на него смотрят, он становится неправдоподобен». То же самое можно сказать и об остроумии Жадена. В тот вечер на него смотрели, и он был неотразим. Молодой человек ушел спать очень довольный: он чудесно провел вечер.

На следующий день мы прогулялись по Фрежюсу, ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы этот город, которому 2600 лет, не мог на нас пожаловаться. Сверившись с картами, мы посетили амфитеатр, акведук и Золотые ворота и к обеду вернулись в гостиницу, где нас ожидала карета, на которой мы должны были уехать в Ниццу. За обедом мы поинтересовались у хозяина, где же наш новый знакомый;

как выяснилось, он не осмелился просить нас предоставить ему место в нашей карете и, по его словам, не был таким знатным сеньором, чтобы нанимать экипаж для себя одного, а потому уехал раньше нас, предупредив, что будет иметь честь поприветствовать нас у залива Жуан. Нечасто встретишь такую скромность в сочетании с такой вежливостью.

Около десяти часов утра мы выехали из Фрежюса.

Вначале дорога, по которой мы следовали, пошла вверх, но через шесть-семь льё мы оказались вблизи моря — отчасти благодаря повороту дороги, отчасти из-за обширного залива, внезапно открывшегося нашему взгляду. Это был залив Жуан. Мы остановились точно в том месте, где некогда остановился князь Монако.

История с князем Монако широко известна.

Вместе с князем де Талейраном на Венский конгресс приехала г-жа де Д.

«Дорогой князь, — сказала она ему однажды, — неужели вы ничего не сделаете для бедняжки Монако, ведь вы же знаете, что пятнадцать лет назад он все потерял и вынужден был согласиться на какую-то жалкую должность при дворе узурпатора?»

«Отчего же нет, — ответил князь, — с большим удовольствием. Бедняжка Монако! Как хорошо, дорогая, что вы мне об этом напомнили! А я о нем и забыл!»

И он взял лежавшее на столе постановление конгресса, в котором легким нажимом пера перекраивали европейский континент, поделенный ударами меча Наполеона, и в каком-то протоколе, имевшем отношение не то к русскому императору, не то к прусскому королю, появилась приписка бисерным почерком:

«А князю Монако будут возвращены его владения».

Это была несущественная поправка, она занимала меньше строки и потому прошла незамеченной, а если кто-нибудь ее и заметил, то не счел нужным возражать.

Таким образом, дополнительная статья была принята без всяких споров.

И г-жа де Д. написала князю Монако, что его владения ему возвращены.

Двадцать пятого февраля 1815 года, через три дня после получения этого известия, князь Монако сел в почтовую карету и направился в свое княжество.

У залива Жуан дорогу ему преградили две пушки.

Князь, которому не терпелось поскорее попасть в свои владения, был взбешен этой неожиданной помехой: он приказал кучеру убрать с дороги пушки и ехать дальше.

Кучер ответил, что канониры выпрягли лошадей из кареты.

Князь Монако выскочил из кареты, намереваясь отхлестать канониров тростью и давая себе клятву повесить этих негодяев, если когда-нибудь они попадут в его княжество.

Позади канониров стоял какой-то человек в генеральском мундире.

«А, это вы, Монако? — сказал он и, обратившись к канонирам, перегородившим дорогу, добавил: — Пропустите князя Монако, это мой друг».

Изумленный князь ущипнул себя за руку.

«Как, Друо, это вы?» — спросил он.

«Я самый, дорогой князь».

«Я полагал, что вы на острове Эльба, с императором».

«Да, мы действительно были на Эльбе, а теперь вот решили прогуляться во Францию, верно, маршал?»

«А, это вы, Монако? — спросил подошедший к ним человек. — Как поживаете, дорогой князь?»

Князь Монако снова ущипнул себя за руку.

«И вы здесь, маршал, — сказал он, — так значит, все вы покинули Эльбу?»

«Да, дорогой князь, покинули. Тамошний воздух вреден для нашего здоровья, вот мы и решили подышать воздухом Франции», — ответил Бертран.

«Что там у вас такое, господа? — спросил кто-то звонким, повелительным голосом, и люди, окружившие князя, расступились. — А, это вы, Монако?» — прозвучал тот же голос.

Князь Монако ущипнул себя в третий раз. Ему казалось, что это сон.

«Да, сир! — ответил он. — Да, это я. Но откуда вы прибыли, ваше величество? И куда направляетесь?»

«Я прибыл с острова Эльба и направляюсь в Париж. Хотите поехать со мной, Монако? У вас ведь остались покои в Тюильри».

«Сир! — сказал князь Монако, начиная, наконец, понимать, в чем дело. — Я, разумеется, не забыл ваших благодеяний и буду вам признателен до конца моих дней. Но прошла всего неделя, как Бурбоны вернули мне княжество, и с моей стороны это было бы чересчур поспешной неблагодарностью. Поэтому я, с позволения вашего величества, хотел бы продолжить путь в мое княжество, где я буду ждать ваших приказаний».

«Вы правы, Монако, — ответил император, — можете ехать, но помните, что ваша прежняя должность ждет вас и я никому ее не отдам».

«Тысячу раз благодарю ваше величество», — сказал князь.

По распоряжению императора кучеру возвратили лошадей, которые уже вывезли на позицию четырехфунтовое орудие.

Кучер запряг лошадей. Но князь не пожелал сразу сесть в карету и все время, пока император мог его видеть, шел пешком.

А Наполеон в глубокой задумчивости опустился на скамью у дверей какого-то кабачка, откуда он командовал высадкой.

Когда высадка была закончена, уже стало смеркаться, поэтому он решил отложить на следующий день дальнейшее продвижение и заночевать под открытым небом.

Он свернул в узенькую улочку и устроился под оливковым деревом, третьим по счету от проезжей дороги. Там он провел первую ночь после своего возвращения во Францию.

Всякому, кто желает проследить за его триумфальным шествием до Парижа, достаточно заглянуть в газету «Монитёр». Чтобы облегчить читателю эти исторические изыскания, мы приведем весьма любопытные выдержки оттуда. По ним можно судить о том, каким путем Наполеон шел к Парижу и как менялись политические взгляды газеты по мере его приближения к столице.

«Чудовище выползло из своего логова».

«Корсиканский людоед высадился в заливе Жуан».

«Тигр прибыл в Гап».

«Изверг заночевал в Гренобле».

«Тиран достиг Лиона».

«Узурпатор замечен в шестидесяти льё от столицы».

«Бонапарт стремительно приближается, но ему не войти в Париж».

«Завтра Наполеон будет у стен города».

«Император прибыл в Фонтенбло».

«Вчера его императорское и королевское величество в окружении ликующих подданных въехал во дворец Тюильри!»

Эти строки — нерукотворный памятник, который воздвигла себе журналистика: после этого ей следовало бы умолкнуть навсегда, ибо лучше она уже не скажет.

Что же касается Наполеона, то он пожелал воздвигнуть обелиск в память о великом событии, одним из первых свидетелей которого стал князь Монако. Обелиск установили между двумя тутовыми деревьями у самой дороги, напротив оливкового дерева, под которым император провел ту первую ночь. К несчастью, Наполеон пожелал, чтобы в этом обелиске хранились образцы всех золотых и серебряных монет, отчеканенных во Франции в 1815 году.

Это погубило памятник: после Ватерлоо солдаты Валори разбили его, чтобы растащить хранившиеся в нем монеты.

Наш молодой человек поджидал нас у дверей кабачка, устроившись на той самой скамейке, где сидел Наполеон.

Хозяин кабачка, решив использовать историческое событие к собственной выгоде, украсил заведение следующей вывеской:

«Место высадки Наполеона, императора Франции, вернувшегося с острова Эльба и высадившегося в заливе Жуан 1 марта 1815 года; в его честь вам быстро подадут здесь кушанья и напитки.

Он господином стал почти что всей Вселенной,

Презрел опасности, и ядра, и картечь,

Не убоялся ни огня, ни бездны пенной,

И под Ваграмом рать врагу направил встречь».

Мы осведомились у хозяина, не повар ли сочинял стихи для вывески, и, получив отрицательный ответ, заказали ужин.

Перед ужином мы решили искупаться в море. Как только молодой человек понял по нашим приготовлениям, что мы собираемся купаться, он спросил у Жадена, не окажем ли мы ему честь, разрешив принять морскую ванну одновременно с нами.

Мы с улыбкой переглянулись и ответили, что он волен поступать, как ему угодно; впрочем, если он полагает, что нуждается в нашем разрешении, то мы охотно его ему даем.

Молодой человек поблагодарил нас так, словно мы его облагодетельствовали; затем, не желая оскорблять нашу стыдливость, он опоясал себе бедра галстуком, зашел до подмышек в воду и остановился, наблюдая за нашими телодвижениями.

Прямо напротив нас на горизонте видны были острова Сент-Маргерит.

Как известно, острова Сент-Маргерит девять лет служили местом заточения Железной маски.

Читатели могут пропустить следующую главу, которую я помещаю здесь для очищения совести и для удовлетворения любопытства тех, кто, подобно мне, будет купаться в заливе Жуан. Это всего-навсего не слишком занимательное историческое отступление.

ЧЕЛОВЕК В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ

Насчитывается девять версий истории человека в железной маске. Пусть читатель сам выберет из них ту, что покажется ему самой правдоподобной или самой привлекательной.

ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ

Автор первой версии остался неизвестен. А пришла она к нам из Голландии, очевидно по милости короля Вильгельма. Так или иначе — вот она. Кардинал Ришелье, узнав, что Гастон, герцог Орлеанский, влюбился в его племянницу Паризиатиду, возгордился и не шутя предложил этому принцу породниться с ним. Сын Генриха IV охотно бы взял мадемуазель Паризиатиду в любовницы, но, когда первый министр осмелился предложить ее ему в жены, счел это такой наглостью, что ответил на это предложение пощечиной. Кардинал затаил обиду; однако он не мог поступить с королевским братом так, как с Бутвилем или Монморанси, а потому сговорился со своей племянницей и с отцом Жозефом отомстить Гастону иначе: не имея возможности снять с него голову, он решил снять с этой головы корону.

Потеря короны должна была стать для Гастона тем большим ударом, что он уже считал ее своей: в самом деле, его старший брат был женат двадцать два или двадцать три года, а Франция все еще ждала рождения дофина.

И вот что придумал Ришелье, согласно анонимной голландской версии.

Один молодой человек, граф де Р. давно уже был влюблен в супругу своего государя. Его любовь, явно тронувшая сердце королевы, не ускользнула от ревнивого взгляда Ришелье, который, будучи сам влюблен в Анну Австрийскую, вначале встревожился, а затем рассудил, что страсть графа можно использовать к собственной выгоде.

Как-то вечером граф де Р. получил записку, написанную незнакомым почерком. В записке было сказано, что если он придет в условленное место и даст завязать себе глаза, то его приведут туда, куда он давно желает попасть. Молодой человек был смел и отважен, он явился в указанное место, дал завязать себе глаза и, когда повязка упала, увидел, что находится в покоях обожаемой им Анны Австрийской.

На следующий день она посетила кардинала и сказала ему: «Вы все-таки добились успеха в вашем недостойном деле. Смотрите же, господин прелат, постарайтесь вымолить мне благость и милосердие свыше, которые вы так красноречиво мне обещали: теперь вы в ответе за мою душу!»

По словам анонимного автора, это событие привело к рождению Людовика XIV, сына Людовика XIII, — через пресуществление. На этом брошюра заканчивалась, однако должно было последовать продолжение, которое так и не вышло в свет. Поскольку голландский аноним обещал в этом продолжении рассказать об ужасной судьбе графа де R, то высказывалась догадка: Людовик XIII будто бы узнал о преступной любви королевы, и судьба графа де Р. была действительно ужасна: вечное заточение и железная маска на лице.

Граф де Р. был то ли граф де Ривьер, то ли граф де Рошфор.

Как нам кажется, эта версия не нуждается в опровержении — слишком уж она отдает памфлетом.

ВЕРСИЯ ВТОРАЯ

Данная версия принадлежит Сент-Фуа: правдоподобной ее назвать нельзя, но зато ей не откажешь в оригинальности. Как известно, Сент-Фуа обладал богатым воображением, не любил баваровку и порицал тех, кому она нравилась. В соответствии с этим обед его обычно состоял из отбивных котлет и шампанского, а после обеда он с трудом пытался писать исторические сочинения.

Однажды Сент-Фуа вычитал у Юма, что герцог Монмут, вопреки общему мнению, не погиб на эшафоте: один из его сторонников, чрезвычайно похожий на него лицом — а такая наружность встречается нечасто, — согласился умереть вместо него, в то время как побочного сына Карла II, хотя и незаконнорожденного, но все же королевской крови, которую чтили, тайно увезли во Францию, чтобы заключить в тюрьму до конца его жизни.

Это произвело сильное впечатление на Сент-Фуа, вечно искавшего романтические сюжеты, и он где-то отыскал анонимную и апокрифическую книжку под названием «Любовные увлечения Карла II и Иакова II, королей Англии». В этой книжке было написано:

«В ночь после мнимой казни герцога Монмута король в сопровождении трех человек сам пришел освободить герцога из темницы. Ему надели на голову нечто вроде капюшона, затем посадили в карету, куда сел также король со своими спутниками».

Сент-Фуа приводит и другое свидетельство, более важное, чем этот рассказ, который автор книжечки вложил в уста полковника Хелтона. Это свидетельство отца Сандерса, духовника Иакова II. После смерти этого низложенного короля отец Турнемин и отец Сандерс навестили герцогиню Монмут, и она вдруг сказала: «Я со своей стороны никогда не прощу королю Иакову, что он позволил казнить герцога Монмута и нарушил клятву, которая была на Святых Дарах дана им подле смертного одра Карла II, умолявшего его не отнимать жизнь у сводного брата, даже если тот восстанет против него». При этих словах отец Сандерс возразил герцогине: «Госпожа герцогиня, король Иаков сдержал свою клятву».

По утверждению Сент-Фуа, человек в железной маске — не кто иной, как герцог Монмут: его спас от эшафота Иаков II, которому Людовик XIV предоставил почти в одно время острова Сент-Маргерит для брата и Сен-Жермен для него самого.

ТРЕТЬЯ ВЕРСИЯ

Сент-Фуа разработал свою версию, пытаясь поставить под сомнение версию Лагранж-Шанселя, который, основываясь на словах г-на де Ламот-Герена, коменданта островов Сент-Маргерит в 1718 году, то есть в то время, когда там содержался он сам, утверждает, будто человек в железной маске — знаменитый герцог де Бофор, исчезнувший в 1669 году при осаде Кандии. Версия Лагранж-Шанселя такова.

Своей строптивостью и легкомыслием герцог де Бофор еще в 1664 году навлек на себя если и не явную, то несомненную немилость Людовика XIV, с одинаковым трудом прощавшего тех, кому посчастливилось ему понравиться, и тех, кто имел несчастье ему не понравиться. А герцог де Бофор не нравился ему никогда, ибо великий король не терпел соперников, пусть и на рыночных площадях.

В начале 1669 года герцог де Бофор получил от Кольбера приказ поддержать осажденную турками Кандию. Через неделю после прибытия, 26 июня, он участвовал в вылазке; то ли собственная отвага увлекла его слишком далеко, то ли лошадь понесла, но обратно он не вернулся. Навайль, его коллега по командованию французской эскадрой, на странице 243 четвертой книги своих мемуаров говорит по этому поводу лишь следующее:

«Герцог де Бофор встретил на пути главные силы турок, теснившие наш отряд; он стал во главе его и сражался с большой отвагой, но затем пропал из виду и никто так и не узнал, что с ним потом сталось».

По мнению Лагранж-Шанселя, герцог де Бофор был захвачен в плен, но не воинами великого султана, а посланцами христианнейшего короля, и голова его не упала на эшафоте, а, что не намного лучше, навсегда была закована железной маской.

ЧЕТВЕРТАЯ ВЕРСИЯ

Четвертая версия, весьма близкая к версии Вольтера, получила широкое распространение благодаря анонимному автору «Записок к изучению истории Персии». Как и «Любовная история галлов», «Записки к изучению истории Персии» описывают различные занятные происшествия, случившиеся при французском дворе. Король там выведен под именем шаха Аббаса, дофина зовут Сефи-Мирза, графа де Вермандуа — Джафар, а герцога Орлеанского — Али-Хомаджу. Бастилия называется «Исфаханская крепость», а острова Сент-Маргерит именуются «Ормузская цитадель».

А теперь расскажем эту историю, возвратив героям их подлинные имена.

Луи де Бурбон, граф де Вермандуа, был, как известно, сын Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер. Людовик XIV был очень привязан к нему, как и ко всем своим побочным детям, и привязанность эта привела к тому, что врожденная гордыня молодого принца превратилась в наглость: однажды в споре с дофином он забылся до такой степени, что дал ему пощечину. Это было оскорбление величества, которое Людовик XIV не мог простить никому, даже собственному побочному сыну. А потому, как рассказывается в «Записках к изучению истории Персии», Джафар, то есть граф де Вермандуа, был отправлен во Фландрию, где тогда шла война. Он прибыл туда, настолько преображенный материнскими увещеваниями, что, как вспоминает мадемуазель де Монпансье, можно было подумать, будто он превратился в порядочного человека; но вскоре после прибытия, вечером 12 ноября, он почувствовал себя плохо, а 19-го скончался. По свидетельству мадемуазель де Монпансье, причиной несчастья была оргия, во время которой он выпил слишком много водки. Другие мемуаристы говорят о злокачественной лихорадке или о чуме. Но автор четвертой версии утверждает, что это были лишь разговоры, имевшие целью удалить любопытных от палатки молодого принца, который вовсе не умер, а был усыплен наркотическим снадобьем и очнулся уже с железной маской на лице.

Согласно этому же автору, Али-Хомаджу, то есть Филипп II, регент Франции, в начале 1725 года посетил графа де Вермандуа в Бастилии; после этого посещения он решил даровать узнику свободу, однако в том же году умер от апоплексического удара. Из этого воспоследовало, что бедный Джафар остался в Исфаханской крепости, откуда, впрочем, ему вряд ли уже стоило выходить, поскольку тогда ему было примерно шестьдесят пять лет.

ПЯТАЯ ВЕРСИЯ

Эта версия принадлежит барону Хейесу, отставному капитану Эльзасского полка. Она изложена в письме, написанном в Фальсбурге 28 июня 1770 года. Письмо это было опубликовано в «Краткой истории Европы». Вот его содержание.

По утверждению барона Хейеса, герцог Мантуанский намеревался продать свою столицу французскому королю, но затем отказался от этой мысли под влиянием своего секретаря Маттиоли: тот, напротив, уговорил его присоединиться к союзу, который тогда складывался против Людовика XIV. Король, считавший, что Мантуя уже у него в руках, увидел, что этот стратегически важный город ускользает от него, выяснил, кто посоветовал герцогу так поступить, и решил отомстить советчику. По приказу короля французский посол маркиз д'Арси пригласил несчастного Маттиоли на большую охоту в двух или трех льё от Турина, и там, когда тот ехал за маркизом по затерянной лесной тропинке, вдруг появились двенадцать всадников, схватили его, надели на него маску и доставили в Пиньероль. Однако эта крепость находилась слишком близко от Италии, а потому его перевели сначала в

Экзиль, затем на острова Сент-Маргерит и, наконец, в Бастилию, где он и умер.

Эта версия, хотя и не более вздорная, чем все остальные, не получила, однако, большого распространения. Очевидно, если человек под железной маской оказывается иностранцем, и притом низкого звания, это не может возбудить большого любопытства.

ШЕСТАЯ ВЕРСИЯ

Происхождение данной версии остается неизвестным. Это один из тех смутных слухов, какие гуляют по свету, пущенные неведомо кем и с неведомо какой целью. А потому мы приводим его лишь для памяти.

Согласно этой версии, человек в железной маске не кто иной, как младший сын протектора, Генри Кромвель, незаметно ушедший с мировой сцены, но в какую кулису, через какой люк, так никто и не узнал. Но зачем было заточать в тюрьму и скрывать под железной маской Генри, если его старший брат Ричард открыто и совершенно спокойно жил во Франции?

СЕДЬМАЯ ВЕРСИЯ

Седьмая версия излагается в сочинении, изданном ин-ок-таво в 1789 году г-ном Дюфе (из Йонны) и озаглавленном «Бастилия, или Заметки к изучению истории правления во Франции с XIV века до конца XVIII-го». Весь набор доводов этой версии, вовсе не лишенной, впрочем, романтики и поэзии, основан на следующем отрывке из «Мемуаров» г-жи де Мотвиль:

«В это мгновение королева, заметив вдруг, что рядом нет никого из ее людей и испугавшись, по-видимому, какого-то слишком пылкого изъявления чувств со стороны герцога Бекингема, вскрикнула, позвала конюшего и разбранила его за то, что он оставил ее одну».

По мнению г-на Дюфе, этот призывный крик, вырвавшийся у Анны Австрийской, был последним. Герцог Бекингем, все больше влюблявшийся, вызывал к себе все большее расположение, как показывает история с алмазными подвесками; вследствие этого у Людовика XIII родился сын, с которым он никогда не виделся, но о существовании которого узнал Людовик XIV и, оберегая честь матери, скрыл его под маской.

Как полагает г-н Дюфе (из Йонны), насильственная смерть Бекингема могла быть расплатой за его счастье, и этот историк готов поверить, что кинжал Фелтона был изготовлен не просто французским оружейником, но еще и в королевской мастерской.

ВОСЬМАЯ ВЕРСИЯ

Эта версия, подкрепленная именем маршала де Ришелье, весьма возможно, полностью принадлежит его секретарю Сулави, который, по его собственным словам, почерпнул ее из рукописи, найденной в бумагах герцога после его смерти и озаглавленной «Сообщение о рождении и воспитании несчастного принца, который был отторгнут от общества кардиналами Ришелье и Мазарини и заточен в темницу по приказу Людовика XIV, составленное воспитателем принца, пребывавшим на смертном одре».

По словам безымянного воспитателя, этот принц, которого он воспитывал и оберегал до конца его жизни, был брат-близнец Людовика XIV, появившийся на свет 5 сентября 1638 года в половине девятого вечера, когда король ужинал и никто не ожидал, что после рождения Людовика XIV, случившегося в полдень, у королевы начнутся вторые роды. А между тем об этом еще прежде твердили пастухи-предсказатели, пришедшие в столицу: если королева родит двух дофинов, говорили они, это будет знамением великих бедствий для Франции. Эти слухи, хотя и исходившие из самых низов общества, все же дошли до суеверного Людовика XIII, и он вызвал Ришелье, чтобы посоветоваться с ним насчет этого пророчества. Кардинал, не поверивший пророкам, сказал, однако, что если такое случится, то надо будет тщательно спрятать второго ребенка, ибо в будущем он может захотеть стать королем. Людовик XIII успел уже почти забыть об этом предсказании, когда в семь часов вечера к нему явилась повивальная бабка и сообщила, что, судя по всему, королева сейчас родит второго ребенка. Король сразу вспомнил мудрый совет кардинала, призвал к себе епископа Мо, канцлера, г-на Онора и повивальную бабку и сказал тоном человека, который намерен выполнить обещанное, что первый, кто выдаст тайну вторых родов королевы, поплатится за это головой. Присутствующие принесли королю требуемые клятвы; едва они успели. это сделать, как королева, в соответствии с предсказанием пастухов, разрешилась вторым дофином, который был передан повивальной бабке и воспитывался в глубокой тайне, чтобы заменить дофина, если тот умрет, или, напротив, навеки кануть в безвестность, если дофин будет жить.

Повивальная бабка воспитала второго дофина как собственного ребенка, убедив соседей, что это побочный сын некоего вельможи, на содержание которого ей выплачивали изрядную сумму; но, когда мальчику сравнялось шесть лет, к почтенной Перонетте (так звали повивальную бабку) явился воспитатель и потребовал у нее ребенка, которому он должен был втайне дать воспитание, подобающее сыну короля. Воспитатель вместе с мальчиком отправились в Бургундию.

Там ребенок вырос в полном уединении, однако сходство его с Людовиком XIV было так велико, что воспитатель каждую минуту боялся, как бы мальчика не узнали. Так молодой человек достиг девятнадцати лет, вызывая у своего старого наставника ужас странными мыслями, которые иногда, словно молнии, проносились у юноши в голове, как вдруг однажды он нашел на дне незапертой шкатулки, неосторожно оставленной в пределах его досягаемости, письмо Анны Австрийской, открывшее ему истинное его происхождение. Завладев этим письмом, юноша все же решил заручиться еще одним доказательством. В письме королевы говорилось о его необычайном сходстве с Людовиком XIV, повергавшем в такой ужас бедного воспитателя. Юноша задумал раздобыть портрет своего брата-короля, чтобы самому убедиться в этом сходстве. Он попросил трактирную служанку купить такой портрет в ближайшем городе, и один взгляд на него подтвердил все, что было сказано в письме. Принц увидел самого себя словно в зеркале, одним прыжком оказался в комнате воспитателя и, показывая ему портрет короля, воскликнул: «Вот мой брат!», а затем добавил: «И вот кто я сам!»

Воспитатель, не теряя времени, довел случившееся до сведения короля; Людовик XIV, со своей стороны, также не стал медлить, и в ответ на письмо воспитателя пришел приказ заключить в одну и ту же тюрьму и наставника, и его подопечного. Затем, рассудив, что точную копию великого короля можно будет разглядеть и сквозь тюремную решетку, великий король приказал, чтобы лицо его брата отныне и навсегда было скрыто маской из железа, срабо-тайной особым образом так, что можно было видеть, дышать и есть, не снимая ее. И, как утверждал Сулави, это распоряжение любящего брата был исполнено в точности.

Именно эти сведения были взяты за основу для замечательной драмы Фурнье и Арну «Железная маска», и достоинства пьесы, в сочетании с талантом Локруа, во многом способствовали широкому распространению данной версии.

ДЕВЯТАЯ ВЕРСИЯ

Эта версия появилась в наше время, в 1837 году, и была обнародована нашим собратом, библиофилом П.Л.Жакобом. По его мнению, человек в железной маске был не кто иной, как злосчастный Фуке, который, воспользовавшись смягчением условий его содержания, попытался бежать и был наказан за эту попытку: он был официально объявлен умершим, а его лицо скрыли хитроумным приспособлением, честь изобретения которого, и в этом случае тоже, принадлежит самому великому королю.

Поскольку книга, в которой наш друг изложил эту новую версию, сейчас доступна всем, то мы отсылаем к ней тех, кого интересуют подробности.

Есть еще две малоизвестные версии: одна утверждает, будто человек в железной маске — это патриарх Аведик, похищенный, согласно рукописи г-на де Бонака, во время посольства г-на Ферриоля в Константинополе; другая настаивает, что это несчастный школяр, которого отцы-иезуиты решили наказать за некое латинское двустишие, сочиненное в нарушение их запрета, и которому Людовик XIV, по просьбе отцов-иезуитов, согласился стать тюремщиком и палачом.

Добавим, что есть еще одна версия, суть которой в том, чтобы ничему не верить и утверждать, будто человек в железной маске никогда не существовал.

Все это были предположения, а теперь перейдем к достоверным фактам.

Между 23 марта 1680 года и 1 сентября 1681 года человек в железной маске появился в Пиньероле, откуда он был переведен в Экзиль, в то самое время, когда г-н де Сен-Мар, служивший в первой из этих крепостей, перешел во вторую. Заключенный провел в Экзиле шесть лет, а когда в 1687 году Сен-Мара назначили комендантом островов Сент-Маргерит, за ним последовал туда и его узник, чьей тенью он был обречен оставаться до конца. 20 января 1687 года, прибыв на эти острова, Сен-Мар написал г-ну де Лувуа:

«Охрана моего узника будет обеспечена так тщательно, что я могу ручаться Вам за ее полную надежность».

И в самом деле, милейший г-н де Сен-Мар сумел создать для своего узника образцовую тюрьму; эта тюрьма, по словам Пиганьоля де Л а Форса, освещалась единственным окном, выходившим на море и пробитым на высоте пятнадцати футов над дозорным путем. Помимо обычной решетки, это окно было забрано тремя рядами железных прутьев, отделявших узника от караульных.

Во время пребывания узника на островах Сент-Маргерит г-н де Сен-Мар редко заходил в его камеру, опасаясь, что какой-нибудь любопытный подслушает их разговор. Обычно он открывал дверь и становился на пороге так, чтобы можно было, не прерывая беседы, следить, не появится ли кто-нибудь на том или другом конце коридора. Как-то раз во время такой беседы сын одного из друзей г-на де Сен-Мара, несколько дней гостивший на острове, стал искать коменданта, чтобы попросить у него разрешения взять лодку для переправы на берег, и издалека увидел, что тот стоит на пороге какой-то камеры. По-види-мому, разговор между узником и г-ном де Сен-Маром в эту минуту был весьма оживленным, ибо комендант не услышал шагов юноши, пока тот не оказался вблизи него. Он ринулся назад, мгновенно закрыл дверь в камеру и, побледнев, спросил юношу, видел ли и слышал ли тот что-нибудь. Вместо ответа юноша отвел его на то место, где был: увидеть или услышать что-либо оттуда было почти невозможно. Только тогда г-н де Сен-Мар немного успокоился; тем не менее в тот же день он отправил молодого человека домой, и в письме его отцу, объясняя необходимость столь внезапного отъезда, написал:

«Эта оплошность могла обойтись Вашему сыну очень дорого у и я отправляю его домой, опасаясь, что он может совершить еще какой-нибудь неосторожный поступок».

В другой раз случилось так, что Железная маска, которому подавали еду на серебре, раздобыл гвоздь, нацарапал несколько строк на серебряном блюде и бросил это блюдо в окно сквозь тройную решетку. Какой-то рыбак подобрал его на берегу моря и, зная, что серебряная посуда может быть только в крепости, отнес его коменданту.

— Вы прочли надпись на блюде? — спросил г-н де Сен-Мар.

— Я не умею читать, — ответил рыбак.

— Кто-нибудь видел его у вас в руках?

— Я его только что нашел и тут же понес вашему сиятельству, спрятав под курткой, чтобы меня не приняли за вора.

Господин де Сен-Мар на мгновение задумался, а потом отпустил рыбака.

— Ступайте, — сказал он, — вам повезло, что вы не умеете читать!

Год спустя примерно такую же находку сделал подручный хирурга, однако ему не так посчастливилось, как рыбаку. Он увидел, как на волнах колышется что-то белое, и решил это выловить; найденное им оказалось рубашкой тончайшего полотна, на которой, за отсутствием бумаги, смесью из сажи с водой вместо чернил и отточенной, как перо, куриной косточкой узник описал всю свою историю. Господин де Сен-Мар задал подручному хирурга такой же вопрос, как и рыбаку; тот ответил, что читать-то он умеет, но прочесть написанное на рубашке побоялся, думая, что там может содержаться какая-нибудь государственная тайна. Господин де Сен-Мар с задумчивым видом отпустил его, а на следующий день бедного парня нашли в постели мертвым.

Примерно в это же время скончался лакей, служивший человеку в железной маске, и на его место пришла наниматься одна бедная женщина; но, когда г-н де Сен-Мар сказал, что ей придется навеки поселиться в тюрьме, где находится ее будущий хозяин, и что отныне ей будет запрещено видеться с мужем и детьми, она отказалась принять эти условия и удалилась.

В 1698 году г-н де Сен-Мар получил приказ перевезти узника в Бастилию. Понятно, что во время такого длительного путешествия были приняты усиленные меры предосторожности. Человек в железной маске находился в крытых дорожных носилках, за которыми следовала карета г-на де Сен-Мара. Носилки были окружены несколькими верховыми, имевшими приказ стрелять в узника, если он заговорит или же предпримет хоть малейшую попытку к бегству. По пути г-н де Сен-Мар остановился на сутки в своем поместье Пальто. Ужин был подан в нижней зале, выходившей окнами во двор. В этиокна можно было увидеть, как ужинают тюремщик и заключенный. Человек в железной маске сидел спиной к окнам; он был высокого роста, одет в темное платье и ел, не снимая маски, из-под которой сзади выбивались пряди совершенно седых волос. Напротив сидел г-н де Сен-Мар, справа и слева от его тарелки лежало по пистолету; прислуживал за столом только один лакей, и всякий раз, входя в залу или выходя из нее, он запирал за собой дверь на два оборота ключа.

Ближе к ночи г-н де Сен-Мар приказал постелить себе на походной койке, поставленной поперек двери в той же комнате, где ночевал узник.

На следующий день они двинулись дальше, соблюдая все те же предосторожности. В четверг, 18 сентября 1698 года, в три часа пополудни они прибыли в Бастилию. Человека в железной маске на вечер поместили в башню Базиньер; когда наступила ночь, г-н Дюжонка сам препроводил его в башню Бертодьер, в третью камеру, которую для него превосходно обставили, как отмечено в дневнике г-на Дюжонка. Господину Розаржу, прибывшему вместе с г-ном де Сен-Маром с островов Сент-Маргерит, было доверено, как следует из того же дневника, прислуживать узнику и ухаживать за ним; провизию же ему доставлял комендант.

Однако, помня о рубашке, найденной на берегу моря, комендант сам прислуживал за столом узнику и сам после трапезы уносил столовое белье. Вдобавок узнику строжайше запретили говорить с кем-либо, а также показывать кому бы то ни было свое лицо в те краткие мгновения, когда комендант, самолично открыв замок маски, позволял снять ее. В случае если бы узник осмелился преступить любой из этих запретов, часовым было приказано стрелять в него.

Так несчастный узник прожил в Бастилии с 18 сентября 1689 года до 19 ноября 1703 года. В этот день в упомянутом дневнике появилась следующая запись:

«Неизвестный узник, всегда носивший черную бархатную маску^[7], вчера после мессы почувствовал себя немного хуже обычного и умер сегодня в десять часов вечера, не испытав никакой тяжелой болезни. Господин Жиро, наш капеллан, принял у него вчера исповедь. Умер он так внезапно, что не успел причаститься, и наш капеллан напутствовал его за мгновение до кончины. Его похоронили во вторник 20 ноября в четыре часа пополудни на кладбище Сен-Поль. Похороны обошлись в сорок ливров».

А вот что было обнаружено в книге записи похоронных служб церкви Сен-Поль:

«В году 1703-м, ноября 19-го дня, Марчиали, от роду сорока пяти лет или около того, скончался в Бастилии, и тело его было погребено на кладбище Сен-Поль, в его приходе, 20-го дня того же месяца, в присутствии нижеподписавшихся майора Бастилии г-на Розаржа и хирурга Бастилии г-на Реля».

Однако было и еще кое-что, о чем не сказано ни в реестрах Бастилии, ни в церковной книге: меры предосторожности, которыми этот несчастный был окружен при жизни, продолжали преследовать его и после смерти. Лицо его изуродовали, облив серной кислотой, чтобы его нельзя было узнать в случае эксгумации; затем сожгли всю мебель в его камере, взломали пол, сбили потолок, обыскали все углы и закоулки, выскребли и заново побелили стены и, наконец, вынули все стекла из окна, из опасения, что между рамой и стеклом спрятана записка или какая-нибудь вещь, по которой можно будет узнать его имя.

С 19 ноября 1703 года по 14 июля 1789 года все это было окутано непроницаемой тайной — так прочны были стены Бастилии, так надежно были заперты ее железные ворота; но вот однажды стены эти рухнули от пушечных выстрелов, ворота распахнулись под ударами топора и ликующие крики тех, кто принес с собой свободу, донеслись до самых глубоких подземелий, где, казалось, умерло все, даже эхо, не сразу откликнувшееся на это ликование.

Первой заботой победившего народа было спасение живых, однако в темной и зловещей крепости оказалось всего восемь заключенных. Тогда пронесся слух, будто за несколько дней до этого более шестидесяти узников были переведены в другие королевские тюрьмы.

Проявив участие к живым, вспомнили и о мертвых; среди величественных теней, населявших развалины Бастилии, выделялась гигантская и мрачная фигура безликого призрака — Железной маски. Стали искать следы этого несчастного в башне Бертодьер, где, как было известно, он провел пять лет; осмотрели стены, пол и оконные стекла, сумели прочесть все изречения, молитвы и проклятия, какие только могли начертать праздность, покорность судьбе или отчаяние в этих неведомых миру архивах, которые заключенные, умирая, завещали друг другу, — но все было напрасно: тайна Железной маски так и осталась между ним самим и его мучителями.

Вдруг во дворе послышались громкие крики. Один из победителей нашел книгу записи заключенных Бастилии, где была указана дата поступления и выхода каждого узника — эту систему изобрел и ввел в действие майор Шевалье. Книгу отнесли в ратушу, поскольку члены муниципального собрания пожелали самолично найти разгадку столь ревниво сохраняемой королевской тайны. И вот открыли записи за 1698 год. Страница 120-я, где должна была находиться запись за четверг 18 сентября, была вырвана. Поскольку данных о поступлении заключенного не оказалось, решили найти запись о его выходе. Но страница с записью за 19 ноября 1703 года также отсутствовала, и, увидев это отнюдь не случайное совпадение, люди утратили всякую надежду узнать тайну человека в железной маске.

КАПИТАН ЛАНГЛЕ

Когда ужин был готов, трактирщик махнул нам рукой, чтобы мы возвращались; мы с большой охотой последовали этому приглашению. От морской воды и воздуха у нас разыгрался зверский аппетит; мы подумали, что те же причины должны были произвести такое же воздействие на нашего попутчика, который, войдя в воду одновременно с нами и одновременно с нами выйдя на берег, теперь одевался. Приступив к этому же занятию, мы спросили, не хочет ли он разделить с нами ужин. Он ответил, что ему доставит большое удовольствие сделать это, если только мы позволим ему заплатить за себя. Мы ответили, что тут, как и в случае с морским купаньем, он волен поступать как ему угодно: либо считать себя нашим гостем, либо заплатить за себя, поскольку нам не хотелось ни в чем задевать его гордость. Он настоял на том, чтобы заплатить, и мы сели за стол.

Ужин был сказочный: нас накормили по-королевски. Каждый заплатил по тридцать су.

За ужином мы расширили наше знакомство с молодым человеком и, пользуясь тем, что он, по-видимому, стал относиться к нам с большим доверием, спросили, куда он направляется. Он заулыбался простодушной улыбкой, не лишенной обаяния.

— Я вам сейчас скажу ужасную глупость, — ответил он. — Вы спрашивайте, куда я еду, не так ли?

— Если только такой вопрос не кажется вам нескромным, молодой человек, — сказал Жаден, чокаясь с ним.

— Так вот, я не имею об этом ни малейшего понятия! — ответил юноша.

— То есть как? — удивился Жаден. — Значит, вы просто-напросто бродите с места на место? Позвольте сказать вам: это нельзя назвать положением в обществе.

— Боже мой! — краснея, воскликнул молодой человек. — Если бы я не боялся, что вы сочтете меня нескромным, я рассказал бы вам свою историю.

— Она очень длинная? — поинтересовался Жаден.

— Я могу рассказать ее за две минуты, сударь.

— Тогда налейте-ка мне еще стаканчик этого здешнего винца, оно совсем недурно, и рассказывайте.

История действительно оказалась короткой, но от этого не менее невероятной.

Нашего попутчика звали Онезим Шэ. Родители оставили ему тысячу двести франков ренты; он служил пятым письмоводителем у нотариуса в Сен-Дени и приехал в Тулон за небольшим наследством в полторы тысячи франков, которое завещала ему тетушка.

По воле случая мы оказались в Тулоне в одно время с ним. Юношеское любопытство заставило его отчаянно, но безуспешно искать встречи с Жаденом и со мной; наконец он узнал, что мы уезжаем из Тулона фрежюсским дилижансом; тогда, уступая своему любопытству, он заказал в том же дилижансе место до Ле-Люка, рассчитывая потом из Ле-Люка добраться до Экса, а оттуда до Авиньона; однако в Ле-Люке наше общество настолько обворожило его, что он доехал с нами до Фрежюса; во Фре-жюсе, как я уже упоминал, он попросил разрешения поужинать за противоположным от нас концом стола. Любезность, с какой мы разрешили ему сделать это, покорила его еще больше. Услышав, как мы говорим о бухте Жуан, он решил побывать там одновременно с нами; теперь же, поскольку он находился в пути, ему хотелось бы, если мы позволим, сопровождать нас до Ниццы. При условии, разумеется, что он заплатит за место в нашей карете, добавил он.

Если бы наш сотрапезник был чуть менее наивен, мы подумали бы, что он над нами издевается; но его лицо говорило само за себя — это было воплощенное добродушие.

И мы ответили ему, что, если уж он непременно хочет заплатить за место в нашей карете, пусть сам подсчитает, сколько он нам должен, за вычетом тех восьми или десяти льё, которые мы проехали без него и за которые брать с него деньги было бы несправедливо. Он достал карандаш, вычел соответствующую сумму, проверил полученный результат и вручил нам девятнадцать франков семьдесят пять сантимов, со слезами на глазах благодаря за оказанную ему великую милость.

Стали садиться в карету, и наш попутчик, как мы с Жаденом его ни уговаривали, сел спиной к движению, и никак иначе.

Когда мы приехали в Антиб, Жаден уже называл его просто Онезимом. К концу ужина он говорил ему «ты». А на следующий день он нещадно похлопывал его по спине.

Онезим же, со своей стороны, всю дорогу разговаривал с Жаденом с глубочайшим уважением; он по-прежнему называл его «господин Жаден» и ни разу ни на кого не поднял руку, даже на Милорда.

В Ницце дружеская привязанность Онезима к Жадену усилилась настолько, что у него не хватило духу расстаться с другом, и из Ниццы он отправился с нами во Флоренцию.

Оказавшись во Флоренции, Онезим не пожелал покинуть Италию, не увидев Рима, и из Флоренции отправился с нами в Рим.

Короче говоря, Онезим объехал вместе с нами почти всю Италию. На это ушло все наследство его тетушки, вплоть до последнего су.

А затем он, веселый и радостный, вернулся в Сен-Дени, унося с собой, как он нам сказал, воспоминания, каких ему хватит на всю оставшуюся жизнь.

Что было потом?.. Потом оказалось, что теперь уже Жадену стало чрезвычайно трудно обходиться без Онезима.

Я забегаю вперед в моем рассказе, чтобы вы сразу могли понять, каким славным малым был наш попутчик.

Они с Жаденом ночевали в одной комнате, отделенной от моей тонкой перегородкой, и я долго не мог заснуть, слыша, как Жаден дает ему советы по поводу правил поведения в жизни.

В шесть часов утра меня разбудили звуки церковных песнопений. В ту же минуту Жаден открыл дверь ко мне и крикнул, чтобы я выглянул на улицу.

По улице двигалась похоронная процессия, которую сопровождали человек двадцать кающихся в длинных синих одеяниях и остроконечных капюшонах, скрывавших лицо. Эти кающиеся и распевали во все горло.

Никогда прежде нам не приходилось видеть подобного зрелища; мы бросились одеваться. В одно мгновение Жаден и я были одеты. Мы спустились по лестнице, прыгая через две ступеньки, и присоединились к процессии. Онезим, которому Жаден приказал задержаться, чтобы расспросить хозяина гостиницы, вскоре присоединился к нам и сообщил, что покойник — молодой подмастерье каменщика, погибший накануне от несчастного случая, и что его гроб сопровождает братство кающихся при церкви Святого Духа и святой Клары, той самой церкви, где в 1815 году содержали двадцать пленных французов из отряда Касабьянки.

Это напомнило нам о милейшем капитане Лангле.

Тем временем кающиеся быстрым шагом, не переставая петь, приближались к кладбищу. Нам захотелось посмотреть, как закончится церемония, и мы пошли вслед за процессией.

Всю дорогу я шел рядом с одним кающимся, которого, к моему большому удивлению, по-видимому, очень беспокоило мое соседство. Раз десять он оборачивался, не прерывая пения, бросал на меня беспокойные взгляды и каждый раз все глубже надвигал на глаза капюшон; под конец ему уже приходилось идти чуть ли не вслепую. Заглядывать в молитвенник, который он для виду держал раскрытым, ему не было надобности: он знал службу наизусть. Когда процессия вошла на кладбище, он постарался отойти как можно дальше от меня, но при этом оказался возле Жадена, которому я сделал знак понаблюдать за ним: у меня возникло одно странное подозрение.

Четыре каменщика, несшие на плечах открытый гроб, поставили его у края могилы. После того, как каждый из них по очереди окропил покойника святой водой, крышку гроба приколотили гвоздями — я уже видел такое на кладбище в Бо — и гроб был опущен в могилу.

В это мгновение кающиеся запели «Libera me»^[8].

Я подошел к Жадену: он все еще стоял неподалеку от того кающегося, которого, по-видимому, так сильно взволновало мое присутствие. Кающийся распевал во все горло.

— Вы не узнаете этот голос? — спросил я Жадена.

— Постойте, — сказал он, напрягая память, — кажется, узнаю.

— Теперь подойдите сюда, — сказал я, поворачивая его лицом к поющему.

— Вы не узнаете этот рот? — спросил я снова.

— Постойте, постойте… Да нет, не может быть!

— Дорогой мой, одно из двух: либо на свете два таких рта, а это вряд ли возможно, либо это рот…

— …капитана Лангле, верно?

— Вы сами это сказали.

Кающийся, заметив, что мы его разглядываем, начал строить всяческие гримасы, чтобы его нельзя было узнать.

— Ах ты старый шут! — вырвалось у Жадена.

— Тсс! — произнес я, беря его за руку и увлекая в сторону.

— Вот уж нет, вот уж нет, — не унимался Жаден, — я хочу узнать у него новости о господине де Вольтере.

— Давайте дождемся, пока он выйдет с кладбища, и тогда спрашивайте у него все что хотите.

— Вы правы.

Мы вышли и стали ждать у ворот кладбища. Наш кающийся вышел одним из последних, и капюшон на нем был надвинут еще плотнее, чем раньше.

— A-а, капитан, здравствуйте! — сказал Жаден и хлопнул его по животу.

Капитан, видя, что его узнали, мужественно принял свою неудачу: он снял капюшон, и нам открылось лицо, отнюдь не исполненное монашеской суровости.

— Ну да, это я! — сказал он со своим неповторимым провансальским выговором. — Что поделаешь, с волками жить, по-волчьи выть; они тут осведомлены о моих бонапартистских взглядах и о моем почитании великого господина де Вольтера, а я не хочу, чтобы меня в порошок стерли, как этого славного маршала Брюна. Да и к тому же, что со мной сталось, оттого что я это надел? Сердце-то под этим осталось прежнее, ведь так? А сердце у меня, еще раз вам повторяю, на самом деле бонапартистское. Думаете, я знаю, что написано в этом молитвеннике? Да я ни слова не понимаю по-латыни.

— Но, капитан, — возразил я, — вы оправдываетесь в поступках, которые, по-моему, вполне заслуживают одобрения.

— Нет, просто вы могли подумать, будто я верю во все эти глупости, верю во все это притворство, годное лишь для баб и детворы.

— Успокойтесь, капитан, — сказал Жаден, — мы подумали, что вы большой озорник, только и всего.

— Да будет вам!.. Ладно, так оно и есть: я озорник, славный малый, весельчак. Вы уже пообедали?

— Нет, капитан.

— Хотите, пообедаем вместе?

— Благодарим, капитан, но у нас нет времени.

— О! Напрасно отказываетесь. Я рассказал бы вам забавные истории про святош и спел бы очень смелые песни о Наполеоне.

— Мы бесконечно вам признательны, капитан, но нам надо сегодня засветло добраться до Ниццы.

— Не хотите, значит?

— Не можем.

— Ну что ж, тогда желаю доброго пути, — сказал капитан, протягивая нам руку.

Мы поняли, что выведем его из затруднительного положения, если разойдемся с ним в разные стороны. Поэтому мы не стали больше его мучить, пожали протянутую руку и пожелали ему всяческих благ.

В гостинице нас уже ждал обед. Мы приказали запрягать, чтобы сразу после обеда отправиться в путь.

— Надо полагать, — со смущенным видом сказал хозяин, — господа направляются в Ниццу?

— Ну да, а в чем дело?

— Тогда господам следует подать паспорта на подпись консулу его величества Карла Альберта.

— Но у нас есть виза королевского посольства в Париже, — возразил Жаден.

— Все равно, — упорствовал хозяин, — господа не смогут въехать в Сардинию, если не получат визы в Антибе.

— Дайте мне ваш паспорт, — сказал я Жадену, — жить надо всем, даже королям.

Внеся по тридцать су каждый на цивильный лист короля Карла Альберта, мы обрели право въезда в его владения.

Пользуясь обретенным правом, мы сели в карету.

Два часа спустя мы достигли берега Вара.

Предмостное укрепление охраняли таможенники. Поскольку мы выезжали из Франции, никаких дел с французской таможней у нас быть не могло. И мы гордо поехали дальше.

За таможней стояли двое часовых, с которыми нам тоже разбираться не пришлось.

За часовыми нас поджидал полицейский комиссар.

Тут дело приняло совершенно другой оборот. После того как комиссар тщательно сверил описание моей наружности в паспорте с моей физиономией и проделал то же самое в отношении Жадена и Онезима, ему пришла в голову мысль, будто одна из двух дам, находившихся в нашей карете, — не иначе как сама герцогиня Беррийская. Он вздумал придраться к тому, что она якобы выглядит моложе двадцати шести лет — возраста, указанного в ее паспорте. Такое осложнение было чрезвычайно лестным для дамы, но крайне досадным для нас, и я позволил себе сделать комиссару несколько замечаний по этому поводу.

Комиссар ответил, что ему лучше знать, в чем состоят его обязанности, и что, если я не замолчу, он прикажет двум жандармам препроводить меня обратно в Антиб.

Тогда я заметил ему, что паспорт у меня в полнейшем порядке.

— А мне какое дело? — сказал комиссар. — Какое мне дело, в порядке ваш паспорт или нет? Плевать я хотел на ваш паспорт!

И с этими словами он вернулся в свою будку.

Мне стало ясно, что комиссар либо наглец, либо дурак, а с представителями этих двух человеческих разновидностей надо вести себя осторожно, если у них в руках власть.

Поэтому я умолк и удовольствовался тем, что в душе пожелал комиссару такого повышения по службе, при котором он оказался бы на берегу какой-нибудь более глубокой реки.

Не прошло и получаса, как господин комиссар вышел из будки и с высокомерием, исполненным снисходительности, сообщил нам, что не будет препятствовать нашему выезду.

И мы свернули на мост.

На середине моста стоит пограничный столб.

С одной его стороны написано «Франция», на другой стороне начертан крест, что должно означать «Сардиния».

Мы обернулись, желая сказать отечеству последнее прости.

А затем, с волнением, которое я испытывал всякий раз, покидая родину, я сделал шаг вперед.

Этого шага было достаточно, чтобы преодолеть рубеж, разделяющий два королевства. Мы ступили на италийскую землю и оказались во владениях его величества короля Карла Альберта.

КНЯЖЕСТВО МОНАКО

Есть немало такого, что неприятно королю Сардинии, но пять вещей вызывают у него особую неприязнь: табак, изготовленный вне его государства; новая, нераскроенная ткань; либеральные газеты; философские сочинения;

авторы философских и любых других сочинений.

У меня не было с собой табака, вся моя одежда была ношеной, из газет в моем багаже были только три номера «Конституционалиста», в которые были завернуты мои сапоги, а из книг — только «Путеводитель по Италии» и «Домашняя кухня»; вдобавок мое имя имело честь быть совершенно неизвестным начальнику таможни, а потому въехать в Сардинию мне оказалось гораздо проще, чем выехать из Франции.

Правда, на дне моего ружейного ящика лежали две или три сотни патронов, и я очень боялся за них; однако его величество Карл Альберт, в бытность свою принцем Кариньяно, по-видимому слишком свыкся с порохом, чтобы опасаться его теперь. Королевские таможенники не обратили никакого внимания на мои патроны.

Непонятно, в сущности, почему короля Карла Альберта так раздражают революции, ведь этот государь, по сравнению с остальными, менее всего может на них пожаловаться. Несколько веков назад его предки, герцоги Савойские, были не более как владетелями славного, но захудалого герцогства и назывались просто-напросто «Господа Савойские»; затем Ницца, устав от потрясений, последовавших за смертью королевы Иоанны, вручила свою судьбу Амедею VII, прозванному Красным; в 1815 году с Генуей случилось то же, что с Ниццей в 1388-м, с той лишь разницей, что Ницца перешла под власть Савойского дома добровольно, а Генуя была захвачена; как бы там ни было, сегодня эти два куска, прихваченные прежними герцогами и новыми королями на западе и на востоке, приятно округляют территорию Сардинского королевства и превращают его в маленькую европейскую державу, которая, благодаря мудрости и воинственному духу своего короля, занимает достойное место на военной карте Европы.

Однако герцоги Савойские не всегда одни пользовались расположением своей прекрасной провансальской возлюбленной: в 1543 году Ниццу осадила соединенная франко-турецкая армия; Барбаросса и герцог Энгиенский потребовали от губернатора Андре Одине сдать город; но Андре Одине ответил: «Мое имя — Монфор, в гербе у меня — стол бы, а мой девиз гласит: “Держись до последнего”». Хотя Андре Одине как храбрый солдат сделал все возможное, чтобы оправдать свое геральдическое заявление, он вынужден был отступить в крепость, и Ницца капитулировала.

В 1691 году Катина, в свою очередь, осадил и взял Ниццу, благодаря бомбе, попавшей в донжон крепости, где был пороховой склад. В 1706 году герцог Бервик захватил Ниццу таким же образом, как Катина, и, чтобы избавить своих последователей от штурма крепости, затруднявшего дело его предшественникам, разрушил ее до основания. Поэтому в 1793 году Ницца сдалась без всякого сопротивления и вплоть до 1814 года была главным городом департамента Приморские Альпы.

В 1814 году Ницца в четвертый раз возвратилась к своим вечным возлюбленным — герцогам Савойским и королям Сардинии.

Эмблема Ниццы — женщина-воительница со шлемом на голове, с обнаженной грудью и запечатленным на сердце серебряным савойским крестом; в правой руке у нее оголенный меч, в левой — серебряный щит, на котором изображен красный двуглавый орел с распростертыми крыльями; лапы орла упираются в зеленый утес, омываемый волнами. И наконец, у ее ног находится пес, символизирующий верность, и надпись: «Nicaea fidelis^[9]».

Сколь бы лестной ни была эта эмблема для Ниццы, нам кажется, что правильнее было бы представить ее в виде красавицы-куртизанки, томно возлежащей у лазурной глади моря, под сенью цветущих апельсиновых деревьев, с распущенными волосами, которыми играет морской ветерок, и обнаженными ногами, к которым льнут волны, ибо Ницца — город сладостной лени и доступных удовольствий. Это город более итальянский, чем Турин или Милан, и, несомненно, почти столь же греческий, как Сибарис.

Нет на свете ничего пленительнее Ниццы приятным осенним вечером, когда море, чуть колеблемое ветром, прилетевшим из Барселоны или Пальмы, тихо рокочет, а светляки словно сыплются с неба, как падучие звезды. Тогда в Ницце начинается гулянье в месте, называемом Терраса, возможно единственном в своем роде, где теснятся бледные и хрупкие женщины, не имеющие сил жить в других краях и каждую зиму приезжающие умирать в Ниццу: это самые родовитые и самые больные аристократки Парижа, Лондона и Вены. Мужчины, напротив, в основном чувствуют себя здесь прекрасно, и кажется, что они приехали сюда в благородном порыве самопожертвования, чтобы отдать часть собственной силы и здоровья этим угасающим красавицам, лорнирующим на ходу очаровательных маленьких аббатов, таких щеголеватых и галантных, что с первого взгляда становится ясно: у них уже заготовлены отпущения грехов для этих дам, сколько бы те ни нагрешили.

Дело в том, что в Ницце уже появляются аббаты; не противные толстые аббаты, как в Неаполе или Флоренции, но милейшие светские аббаты, каких порой можно встретить в Риме на Монте Пинчо или на набережной в Мессине; настоящие дамские угодники в сутане, вроде тех, что присутствовали на малом утреннем приеме у г-жи де Помпадур и на вечерней аудиенции у мадемуазель Ланж, — одним словом, очаровательные аббаты, выкормленные конфетами и вареньем, с чистыми, надушенными волосами, округлыми икрами, шляпой, кокетливо сдвинутой на ухо, и маленькой ножкой в изящном лакированном башмаке с золотой пряжкой.

А теперь скажите мне, придает ли все это Ницце облик Минервы, вооруженной с головы до ног, и стоит ли понимать ее эпитет «fidelis» в буквальном смысле?

В Ницце есть два города — новый и старый, antica Nizza^[10]и Nice new^[11]: Ницца итальянская и Ницца английская. Итальянская Ницца, прилепившаяся к холмам, с ее расписными или украшенными лепниной домами, статуэтками Мадонны на углах улиц, с ее обитателями в живописных нарядах, говорящими, как сказал Данте, на языке del bel paese la dove '1 si suona^[12]. И английская Ницца, то есть одетое мрамором предместье, с улицами, проложенными как по линейке, беленными известью домами, симметрично прорезанными окнами и дверьми и населением в вуалях, зеленых ботинках и с зонтиками, которое говорит «Yes^[13]».

Для жителей Ниццы всякий приезжий — англичанин. Каждый иностранец, независимо от цвета волос, наличия или отсутствия бороды, независимо от одежды, возраста и пола, прибывает из какого-то фантастического города, затерянного среди туманов, где о солнце можно услышать лишь в преданиях, где об апельсинах и ананасах знают только понаслышке, где нет спелых плодов, кроме печеных яблок, — и потому город этот зовется Лондон.

В гостиницу «Йорк», где я жил, однажды прибыла почтовая карета. Минуту спустя хозяин вошел в мою комнату.

— Кто ваши новые постояльцы? — спросил я.

— Sono certi inglesi, — ответил он, — та non saprai dire se sono francesi о tedeschi.

Это означает: «Какие-то англичане, но не могу сказать точно, французы они или немцы».

Незачем и говорить, что поскольку каждого тут величают «милордом», то и платить приходится соответственно.

Мы пробыли в Ницце два дня; это на день больше, чем обычно проводят там иностранцы, если только они не приехали на полгода. Ницца — преддверие Италии, она дает возможность помедлить у порога, когда на горизонте уже видятся Флоренция, Рим и Неаполь!

Мы сговорились с одним возчиком, который взялся доставить нас в Геную за три дня по горной дороге, называемой Карниз. Я уже был знаком с дорогами через Мон-Сени, Сен-Бернар, Симплон, перевалами Тенда, Сан-Бернардино и Сен-Готард. Таким образом, это была, если не ошибаюсь, единственная горная дорога, которую мне еще предстояло освоить.

Первый город на этой дороге — Виллафранка, искусственная гавань которого, выкопанная генуэзцами по совету Фридриха Барбароссы, отделена от Ниццы одним лишь утесом Монтальбано; через пол-льё после Виллафранки проходит граница княжества Монако, грозно заявляющая о себе таможенными заставами. Правящий ныне князь Монако, Онорато V, — это тот самый, что, возвращаясь в свои владения, встретился в заливе Жуан с Наполеоном. Княжеская таможня взимает пошлину в два с половиной процента за ввозимые товары и еще по шестнадцать су с каждого паспорта. А поскольку Монако находится на самой оживленной дороге Италии, этот двойной сбор составляет большую часть княжеского дохода.

Впрочем, князь Монако прямо-таки рожден для спекуляции, хотя и не всякая спекуляция ему удается, — взять хотя бы монеты, которые он начеканил в 1837 году и которые обращаются лишь в его княжестве, ибо соседние государи отказались их принимать. Другие промышленники обычно берут плату за то, что они производят, а князь Монако берет плату за то, чего он не производит, вот и все.

Среди вещей, которых не переносит король Карл Альберт, мы поставили на первое место табак курительный и табак в порошке, то есть, выражаясь языком акцизного управления, скаферлати и макуба.

Если даже я, живущий в трех сотнях льё от короля Сардинии, знаю, чего он не переносит, то неудивительно, что об этом узнал князь Онорато V, чьи владения представляют собой как бы островок посреди Сардинского королевства. Князь поразмыслил, счел неприязнь короля к табаку несправедливой и решил извлечь пользу из этой несправедливости. Он развел несколько табачных плантаций и возвестил, что через год начнет выделывать и продавать по су за штуку сигары, которые, благодаря превосходным условиям выращивания табака, будут не хуже гаванских.

Это сообщение чуть не сорвало сбор всех косвенных налогов в Сардинском королевстве. Король Карл Альберт представил себе, как в его владения потоком хлынут сигары; разумеется, у него, как и у его соседа Онорато V, было несколько таможенных постов, но эти посты располагаются на дорогах, а не вокруг всего княжества; впрочем, будь там даже сплошные заставы и строжайший досмотр, как на санитарном кордоне, пять сотен сигар всегда можно провезти; если одеть мопса в шкуру пуделя, то под одной только этой шкурой поместятся три-четыре тысячи штук, а княжество Монако, быть может, единственное место, где еще остались мопсы. Его величеству пришлось сделать выбор: продавать сигары так же дешево, как их собирался продавать Онорато V, либо вступить с ним в переговоры как властитель с властителем. Король Карл Альберт предпочел вступить в переговоры: зная о народной ненависти к ведомству общих сборов, он, вероятно, рассматривал снижение цены на сигары как проявление политической мягкотелости.

Была назначена встреча, на которой двум монархам предстояло уладить этот важнейший коммерческий вопрос; но, поскольку притязания князя Монако показались королю Сардинскому чрезмерными, Монакский конгресс, по примеру Раштаттского, без конца затягивался, пока не наступило время собирать урожай.

Князь Монако пожаловал своим пятидесяти карабинерам по фунту табака и послал их курить на границу владений короля Карла Альберта.

Сардинские солдаты учуяли дым от трубок, которые раскуривали их соседи-монегаски; в полном соответствии с княжеской рекламой, это был дым настоящего гаванского табака, без малейшей примеси тех неведомых трав, какие монархи имеют обыкновение продавать под видом табака; сардинцы знали в этом толк, они прибежали к границам владений Онорато V и спросили у княжеских карабинеров, где они покупали себе табак. Карабинеры отвечали, что их возлюбленный государь вывез табачную рассаду с Кубы и из Латакии, и теперь, помимо жалованья, равного жалованью сардинских солдат, они получают по фунту такого табака в неделю.

В тот же день двадцать солдат дезертировали из армии короля Карла Альберта и пришли проситься на службу к Онорато V, говоря, что, если их примут на тех же условиях, они приведут за собой весь полк.

Положение становилось опасным: за двадцатью солдатами мог последовать весь полк, а за полком — вся армия; но монархия Карла Альберта — чисто военная монархия, еще не успевшая пустить прочные корни в народе, и его величество живо представил себе, что будет, если разбегутся все его солдаты: королем Сардинии тогда станет Онорато V, а он в лучшем случае станет князем Монако. А потому он принял все условия, поставленные соседом, и был подписан договор, согласно которому король Карл Альберт должен был выплачивать Онорато V ежегодную ренту в 30 000 франков и бесплатно предоставлять в его распоряжение гарнизон в триста человек для подавления мелких бунтов, время от времени вспыхивающих в его маленьком государстве. Что касается урожая табака, то он был закуплен на корню еще за 30 000 франков и смешан с ореховым листом, самым распространенным куревом от Ниццы до Генуи и от Шамбери до Турина; вследствие чего у пьемонтцев, не привыкших к такой ласке, случился сильнейший приступ любви к королю Карлу Альберту.

Княжество Монако испытало много превратностей; оно оказывалось попеременно под покровительством Испании и Франции, затем стало федеративной республикой, затем — частью Французской империи; в 1814 году оно, как мы видели, было возвращено своему законному владетелю, оставаясь под французским протекторатом, а затем, в 1815 году, перешло под протекторат Сардинии. Мы расскажем о различных поворотных событиях его истории, ибо некоторые из них не лишены своеобразия.

К X веку Монако стало наследственной сеньорией семьи Гримальди, могущественного генуэзского рода, обширные владения которого располагались в Миланском герцогстве и в Неаполитанском королевстве. Приблизительно в 1550 году, в период образования крупных европейских держав, сеньор Монако, опасаясь, что савойские герцоги и французские короли в один миг уничтожат его, вверил себя покровительству Испании. Однако в 1641 году Онорато II счел, что это покровительство приносит больше расходов, нежели выгод, и, решив сменить покровителя, впустил в Монако французский гарнизон. Испанию, имевшую в Монако почти неприступную гавань и столь же неприступную крепость, обуял неистовый фламандский гнев — такой, что находил временами на Карла V и Филиппа II, и она отняла у своего бывшего подопечного его миланские и неаполитанские владения. В результате этого захвата бедный сеньор сохранил власть лишь в своем маленьком государстве. Тогда Людовик XIV, чтобы возместить владетелю Монако понесенный им ущерб, пожаловал ему взамен утраченных земель герцогство Валантинуа в Дофине, Карладское графство в Лионне, маркграфство Бо и владение Бюи в Провансе; затем он женил сына Онорато II на дочери господина Главного. Этот брак был заключен в 1688 году и принес владетелю Монако и его детям титул иностранных князей. Именно с тех пор Гримальди сменили свое звание сеньоров на княжеский титул.

Брак не был счастливым; в одно прекрасное утро новобрачная, та самая красивая и легкомысленная герцогиня Валантинуа, столь хорошо известная по любовной летописи века Людовика XIV, стремительно покинула пределы владений своего супруга и укрылась в Париже, возводя на бедного князя самые немыслимые обвинения. Более того, герцогиня Валантинуа не ограничилась в своем несогласии с супругом одними лишь словесными упреками, и князь вскоре узнал, что он несчастлив настолько, насколько может быть несчастен муж.

В ту пору подобное несчастье вызывало у всех только смех, но, как и говорила герцогиня, князь Монако был очень своеобразный человек, и он разгневался. Узнавая одно за другим имена многочисленных любовников своей жены, он приказывал изготовить их чучела и устраивал им казнь через повешение во дворе своего замка. Вскоре там не стало хватать места и пришлось выйти на дорогу, но князь не успокоился и продолжал чинить расправу. Слух об этих казнях докатился до Версаля. Людовик XIV в свою очередь разгневался и приказал передать г-ну Монако, что ему следует быть более милосердным; г-н Монако заявил в ответ, что, будучи суверенным князем, он вправе творить любой суд в своих владениях, вплоть до вынесения смертных приговоров, и ему должны быть благодарны за то, что он довольствуется малым, вешая лишь соломенные чучела.

Эта история наделала столько шуму, что в Париже сочли уместным отослать герцогиню обратно к супругу. В довершение наказания князь хотел провести жену перед чучелами ее любовников, но вдовствующая княгиня Монако так этому воспротивилась, что ее сын отказался от подобного мщения и устроил из всех этих чучел грандиозные потешные огни.

По словам г-жи де Севинье, то был брачный факел этого повторного супружеского союза.

Однако вскоре стало ясно, что над князьями Монако нависла страшная угроза. У князя Антонио была только одна дочь, и его надежда подарить ей брата таяла с каждым днем. Вследствие этого 20 октября 1715 года князь Антонио выдал принцессу Луизу Ипполиту замуж за Жака Франсуа Леонора де Гойон-Матиньона и передал ему герцогство Валантинуа в преддверии того времени, когда он оставит ему княжество Монако, что и произошло, к его великой печали, 26 февраля 1731 года. Таким образом, Жак Франсуа Леонор де Гойон-Матиньон, герцог Валантинуа по браку и князь Гримальди по праву наследования, стал родоначальником нынешней правящей династии, которая также должна пресечься со смертью Онорато V и его брата, не имеющих мужского потомства и лишенных надежды обрести его в будущем.

Онорато IV спокойно царствовал в своем княжестве, когда грянула революция 1789 года. Жители Монако следили за ее развитием с особенным вниманием; затем, когда во Франции была провозглашена республика, они, воспользовавшись тем, что князь в это время был в каком-то другом месте, и вооружившись тем, что попало им под руку, двинулись на дворец и взяли его штурмом; прежде всего мятежники принялись грабить дворцовые погреба, где хранилось примерно двенадцать — пятнадцать тысяч бутылок вина. Два часа спустя восемь тысяч подданных князя Монако были пьяны.

Отведав впервые свободы, они поняли, что свобода — это прекрасное дело, и решили тоже учредить у себя республику. Однако Монако оказалось слишком большим государством для того, чтобы образовать единую и неделимую республику, какой была республика во Франции, и потому лучшие умы страны, составившие Национальное собрание, рассудили, что республика Монако, по примеру американской республики, должна стать федеративной. После обсуждения основ новой конституции она была принята Монако и Ментоной, вступившими в вечный союз; однако оставалось еще селение под названием Рок-Брюн. Было решено, что оно принадлежит в равной степени обоим городам. Жители Рок-Брюна стали роптать: им тоже хотелось быть независимыми и войти в федерацию, но в Монако и Ментоне лишь посмеялись над столь непомерными притязаниями. Сила была не на стороне Рок-Брюна, и его жителям пришлось замолчать; тем не менее отныне Рок-Брюн был заклеймен в конвентах обоих городов как очаг смуты. Несмотря на это сопротивление, было образовано новое государство под названием республика Монако.

Однако жители Монако считали, что недостаточно провозгласить республику, следует также заключить союз с государствами, избравшими такую же форму правления, и заручиться их поддержкой. Разумеется, они имели в виду Америку и Францию; что касается республики Сан-Марино, федеративная республика Монако относилась к ней с таким сильным презрением, что о ней даже не шла речь.

Между тем лишь одно из упомянутых выше государств было способно благодаря своему географическому положению принести республике Монако пользу: то была Французская республика. В связи с этим республика Монако решила обратиться только к ней; она отправила трех депутатов в Конвент с просьбой о заключении союза и предложением о содружестве. В это время депутаты Конвента пребывали в прекрасном расположении духа; они радушно приняли посланцев республики Монако и призвали их явиться на следующий день за договором.

Договор был составлен в тот же день. Правда, он был невелик и состоял всего лишь из двух статей:

«Статья 1. Французская республика и республика Монако будут жить в мире и содружестве.

Статья 2. Французская республика рада была познакомиться с республикой Монако».

Этот договор, как и было сказано, вручили посланцам, и те удалились весьма довольные.

Несомненно, читатель не забыл, как благодаря г-же де Д. Парижский договор вернул в 1814 году князю Онорато V его владения, которые тот благополучно сохраняет с тех пор.

Впрочем, без всяких шуток, подданные Онорато V обожают своего монарха и с великим беспокойством ожидают часа, когда у них сменится правитель. В самом деле, сколь бы презрительно ни отзывался Сен-Симон^[14] о Монако, его жители, тем не менее, обитают в дивной стране, где отсутствует рекрутский набор и почти нет налогов: цивильный лист князя почти полностью покрывается за счет двух с половиной процентов пошлины на товары и шестнадцати су, взимаемых с каждого паспорта. Что касается армии князя, то она состоит из пятидесяти карабинеров и пополняет свои ряды добровольцами.

К сожалению, нам не удалось в полной мере насладиться чудесным апельсиновым садом, именуемым княжеством Монако, так как жестокий ливень, застигший нас на границе, упорно сопровождал нас на протяжении трех четвертей часа, в ходе которых мы успели пересечь всю страну. Вследствие этого мы разглядывали столицу с ее Крепостью, где обитало все население княжества, сквозь своего рода сероватую мокрую пелену; не лучше обстояло дело и с гаванью, где нам все же удалось разглядеть одну фелуку: она вместе с другой, которая в то время находилась в плавании, составляет весь военно-морской флот князя.

Проезжая через Ментону, мы получили благодаря одной вывеске представление об уровне культуры, которого достигла в 1835 году от Рождества Христова бывшая федеративная республика. Над дверью какого-то дома красовалась надпись, выведенная крупными буквами: «Марианна Казанова продает хлеб и дамские шляпки».

В четверти льё от города нас вторично подвергли таможенной проверке и визированию паспортов; с паспортами все прошло гладко, а вот таможенный досмотр оказался суровым, и, таким образом, мы смогли убедиться, что во владениях князя Монако вывоз товаров запрещен не менее строго, чем ввоз. Мы хотели прибегнуть к обычному в таких случаях средству, но нам попались неподкупные таможенники, которые не оставили без внимания ни единой зубной щетки, так что нам и нашим вещам пришлось снова мокнуть под проливным дождем, ибо под предлогом прекрасного климата там не соорудили даже навеса. Воспользовавшись этой задержкой, я попытался исследовать один пункт хореографической премудрости, ибо уже давно задался целью выяснить его при первой же возможности; речь шла о столь популярном во всей Европе танце Монако, во время которого, как всем известно, танцоры движутся приставным шагом то направо, то налево. Итак, в третий раз, с тех пор как мы пересекли границу, я принялся задавать всевозможные вопросы о нем; здесь, как и в других местах, я получил весьма уклончивые ответы, которые разожгли мое любопытство, ибо они окончательно убедили меня во мнении, что с этой почтенной жигой связана какая-то важная тайна, способная повредить чести князя или его княжества. Таким образом, мне пришлось покинуть владения г-на Монако, оставшись столь же несведущим в данном вопросе, как и до приезда сюда, и навеки утратив надежду когда-нибудь разгадать эту тайну, которую мне так и не удалось прояснить на месте.

Что касается Жадена, то он был всецело поглощен другой проблемой,не менее значительной, чем моя.

Он пытался понять, каким образом в таком маленьком княжестве может выпадать такое большое количество осадков.

ГЕНУЭЗСКАЯ РИВЬЕРА

Первый город, встретившийся нам после выезда за пределы Монако, был Вентимилья, древний Альбинтимилий римлян, о котором говорит в своих письмах к близким Цицерон (книга VIII, п. XV) и мельком упоминает Тацит, рассказывая о некоей женщине из племени лигуров, доблестью не уступавшей героиням Спарты. Когда солдаты императора Отона спросили, где убежище ее сына-мятеж-ника, она с тем возвышенным античным бесстыдством, столь поразительный пример какого еще прежде был дан Агриппиной^[15], указала на свое чрево и ответила: «Он здесь!», и умерла под пытками, не издав больше ни единого звука.

А еще о Вентимилье можно прочесть в одном из писем Уго Фосколо, быть может самом красноречивом из всех, какие он написал.

Мы отужинали в этом небольшом городке; нам подали жаркое из кролика с острова Галлинара. Однако во время десерта нас несколько испугал счет, в котором было проставлено двадцать су за кошку. Мы потребовали объяснений и выяснили, что речь шла об ужине Милорда.

Этот счет был ответом на вопрос, постоянно волновавший Жадена и меня: сколько с нас спросят за кошку в Италии. По своей лондонской привычке, которой он продолжал следовать и в Париже, а теперь и за границей, Милорд не мог видеть кошку без того, чтобы тут же не умертвить злосчастное животное. Во Франции это не вызывало осложнений, ибо французские трактирщики не очень-то жалуют кошек, считая, что они почти всегда съедают больше сыру, чем мышей. Но в Италии — иные нравы, а стало быть, и взгляды, так что здесь привычки Милорда могли стать поводом для неисчислимых затруднений, не говоря уж о дополнительных расходах, которые мы не учли, когда составляли смету нашего путешествия. И вот, не успели мы въехать в Сардинское королевство, как нам представился счастливый случай определить тариф. Мы позвали трактирщика и спросили у него, соответствует ли, по его мнению, назначенная им цена обычной цене на кошек в Италии. Трактирщик, вообразив, будто мы вздумали торговаться, тотчас стал перечислять все достоинства покойницы. Мы прервали это восхваление, объяснив, что он неправильно нас понял и что мы не намерены оспаривать ценность бедного животного, а лишь хотим знать, будет ли эта ценность повышаться либо понижаться от города к городу. Трактирщик покачал головой и заверил нас, что, по его мнению, за два паоло в Тоскане и за два карлино в Неаполе Милорд сможет прикончить отборнейших представителей кошачьего рода, исключая, впрочем, ангорских кошек и ученых котов, имеющих во всем мире договорную цену, и что в отдаленных селениях, не затронутых промышленностью и торговлей, мы сможем за эту цену потребовать даже шкуру от кошки. Это было все, что нам требовалось знать. Мы заплатили по счету, но потребовали от трактирщика составить расписку, где подробно разъяснялось бы все связанное с кошкой: такая расписка была нам необходима в качестве образца. По зрелом размышлении нами был составлен нижеследующий документ:

«Получено от двух французских господ, путешествующих с бульдогом, двадцать сардинских сольдо или один французский франк, что соответствует примерно двум тосканским паоло или двум неаполитанским карлино, в уплату за превосходную кошку, удушенную вышеупомянутым бульдогом.

Вентимилья, 20 мая 1835 года.

Франческо Биаджоли, padrone della locanda della “Croce d’oro”^[16]».

Неделю спустя у нас было уже три расписки, выправленные по всей форме и со всеми подробностями, где была указана та же самая стоимость кошки. Это избавило нас от большого беспокойства на оставшееся время путешествия: если какой-нибудь трактирщик запрашивал больше, а это случалось часто, мы предъявляли ему расписки, говоря: «Вот, взгляните, мы повсюду платим столько». Такие неопровержимые свидетельства производили впечатление на владельца убитого животного, и он отвечал: «Dunque, va bene per due paoli^[17]». Заплатив два паоло, мы снова отправлялись в путь, сопровождаемые благословением трактирщика, который в глубине души сожалел, что Милорд не придушил у него двух кошек.

Итак, мы продолжали путь, радуясь нашей выдумке, пока, выехав из Бордигеры, не забыли обо всем этом при виде прелестной деревушки Сан Ремо с ее монашеским скитом Сан Ромоло, окруженным пальмами. Устав от серых корявых олив, мы остановились полюбоваться этими роскошными восточными растениями. В эту минуту к нам подошел крестьянин; он увидел, как рады мы были остановиться в этом маленьком оазисе, и сказал, что сейчас неподходящее время любоваться пальмами Сан Ремо, ибо они не в лучшем виде. В самом деле, с них срезали самые пышные ветви и отправили в Рим, на празднование Пасхи. Я спросил тогда, на каком основании отсюда посылают в Рим пальмовые ветви и получают ли за это жители Сан Ремо какие-либо мирские или духовные блага. И я узнал, что это была привилегия семьи Бреска, дарованная ей Сикстом V и сохраненная до сих пор. Вот как это случилось.

Там, где Пий VI приказал выстроить ризницу собора святого Петра, в 1586 году еще стоял великолепный обелиск, воздвигнутый египетским фараоном Нункореем в городе Гелиополе, перевезенный затем Калигулой в Рим и установленный в цирке Нерона на Ватиканском холме, где впоследствии была сооружена базилика Константина. Итак, в 1586 году, то есть на втором году понтификата Сикста V, этот обелиск все еще стоял в окружении построек, возведенных по приказу Николая V, Юлия II, Льва X и Сикста V, когда этот великий первосвященник, за пять лет своего правления сделавший больше, чем пять других пап за целое столетие, решил перенести громадный камень^[18]на широкую площадь, которую семьдесят лет спустя Бернини предстояло окружить величественной колоннадой.

Это труднейшее дело было доверено архитектору Фонтане, самому искусному механику своего времени: он подготовил свои машины, зная, что на него устремлены взгляды всего Рима. Папа приказал ему не считаться с расходами. Фонтана так и сделал: одно только перемещение обелиска на небольшое — всего в сто пятьдесят шагов — расстояние обошлось в 200 000 франков.

Наконец, закончив все приготовления, Фонтана назначил день, когда он собирался установить обелиск на пьедестал, и об этом под звуки труб возвестили по всему городу. Каждый мог присутствовать при установке обелиска, но с одним условием: надо было соблюдать полную тишину. Таково было требование Фонтаны, который один имел право отдавать приказы в этот торжественный день и хотел, чтобы рабочие хорошо его слышали. А поскольку Сикст V ничего не умел делать наполовину, то было объявлено, что любой, кто проронит слово, вскрикнет или ахнет, будет казнен, каково бы ни было его происхождение и общественное положение.

Фонтана начал работу посреди громадной толпы: с одной стороны площади на сооруженных по этому случаю трибунах сидел папа со всеми своими придворными; на противоположной стороне возвышалась виселица и возле нее стоял палач; в середине, на небольшом пространстве, оцепленном солдатами, находился Фонтана с рабочими.

Основание обелиска уже было подведено к пьедесталу; таким образом, оставалось лишь поднять его. Канаты, привязанные к верхней части обелиска, должны были при помощи хитроумного механизма постепенно перевести его из горизонтального положения в вертикальное. Длина канатов была точно рассчитана; к тому моменту, когда они были бы вытянуты до предела, обелиск должен был встать на место.

Работа началась в мертвой тишине; обелиск стал медленно приподниматься, повинуясь, словно по волшебству, управлявшей им могучей силе. Папа хранил молчание, как и все остальные, и лишь кивал в знак одобрения; только повелительный голос архитектора, отдававшего приказы, нарушал торжественное безмолвие. Обелиск продолжал подниматься, еще один-два оборота колес — и он встанет на пьедестал. Вдруг Фонтана заметил, что механизм больше не движется; длина канатов была рассчитана правильно, но от тяжести монолита они растянулись на несколько футов, и теперь для того, чтобы придать механизму недостающую мощь, не хватило бы никакой человеческой силы. Неудача предприятия стала бы несмываемым позором для архитектора; Фонтана поспешно отдавал все новые распоряжения, подгоняя рабочих. Теперь, когда канаты уже не тянули обелиск вверх, он повис на них двойной тяжестью. Фонтана закрыл лицо руками — он не видел для себя спасения в этой крайности и чувствовал, что сходит с ума. В это мгновение лопнул один из канатов.

И вдруг в толпе раздался возглас:

— Acqua alle corde!^[19]

И какой-то человек пошел через площадь к виселице, чтобы предать себя в руки палача.

Этот совет был для архитектора как луч света, воссиявший во тьме. Он тотчас же приказал обильно полить канаты водой по всей их длине. Канаты укоротились сами собой, как по мановению свыше: обелиск снова стал приподниматься и вскоре, под рукоплескания толпы, укрепился на пьедестале.

Тогда Фонтана кинулся к своему спасителю, который с веревкой на шее уже стоял под виселицей; архитектор заключил его в объятия, а затем бросился вместе с ним к ногам папы, умоляя о помиловании. Однако Сикст V рассудил, что этот человек заслуживает не только помилования, но и награды, и спросил у незнакомца, какого вознаграждения тот желает. Незнакомец ответил, что он из семьи Бреска, что семья эта богата, и потому никакая денежная награда ему не нужна; но он живет в Сан Ремо, селении, прославленном своими пальмами, и просит даровать ему привилегию: каждый год бесплатно посылать в Рим пальмовые ветви, необходимые для празднования Пасхи. Сикст V дал ему эту привилегию и добавил к ней еще ежегодную ренту в шесть тысяч римских скудо — на уход за пальмами.

И с тех пор семья Бреска, существующая и поныне, пользуется привилегией каждый год отправлять в Рим судно, груженное пальмовыми ветвями; миновало двести сорок пять лет с тех пор, и все это время Небо явно благоволило к семье Бреска, ибо ни с одним из двухсот сорока пяти судов, из года в год перевозивших священный груз, не случилось ни малейшего происшествия.

В Онелью мы прибыли в девять часов вечера: наш веттурино пообещал доставить нас в Геную, к Порта Куаттро Национи, на третий день пути в два часа пополудни и делал все, чтобы уложиться в этот срок. В итоге мы выехали из Онельи на рассвете следующего дня. Об этом городке, в сущности, нечего сказать, кроме того, что в нем родился великий Андреа Дориа; тем не менее гостиницы там прескверные, если судить по той, где мы остановились.

Итак, на рассвете мы снова отправились в путь. Просыпаться мы начали только проезжая через Алассио, где впервые увидели женщин в генуэзском «медзаро» — белом покрывале, не скрывающем, а лишь обрамляющем лицо. Что касается мужчин Алассио, то они некогда были отважными моряками, участвовали вместе с Писарро в завоевании Перу и вместе с доном Хуаном Австрийским — в победоносном сражении при Лепанто.

Мы остановились на обед в Альбенге, городе с благозвучным названием, которому полуразрушенные стены и развалины башен придают самый мрачный вид. Если верить г-же де Жанлис, то именно в Альбенге герцогиня Черифалько была на девять лет заключена в подземную темницу своим мужем.

По более достоверным историческим сведениям, в Альбенге родился Прокул, который боролся с Пробом за императорскую власть, и Деций Пертинакс, которого не следует путать с Гельвием Пертинаксом, ставшим императором.

В Альбенге имеется два памятника, восходящие к древним временам: баптистерий, возведенный, как здесь уверяют, при Прокуле, и Ponte Lungo^[20], построенный римским полководцем Констанцием. Любопытно отметить также, что жители Альбенги, древнего Альбингауна, некогда вступили в союз с Магоном, братом Ганнибала, и упоминаются в мирном договоре, который он заключил с римским консулом Публием Элием; с тех пор, вплоть до XII века, в силу этого договора, город управлялся по своим собственным законам и чеканил свою монету, как положено независимому государству. В XII веке пизанцы, воевавшие с генуэзцами, захватили Альбенгу и предали ее огню и мечу. Генуэзцы отстроили Альбенгу заново, и с тех пор она оставалась под их властью; больше она не горела, но и не отстраивалась, так что теперь еще один пожар пошел бы ей только на пользу.

Дальше наша дорога пролегала по столь же восхитительной местности и преподносила нам неожиданные впечатления, одно ярче другого. Справа — море, спокойное как озеро и сверкающее как зеркало; слева — то отвесные утесы, то прелестные маленькие долины с гранатовыми садами и олеандровыми рощами, то вдруг откроются взору живописные селения, вырисовывающиеся на голубоватом фоне, как бывает лишь в горных краях. А потому мы нисколько не чувствовали усталости, когда прибыли в Савону, где нам предстояло заночевать.

Савона — это запущенный город с такой же гаванью, которой генуэзцы, несмотря на требования его обитателей, позволили постепенно прийти в негодность, чтобы Савона не смогла в торговле соперничать с Генуей. В итоге Савона почти разорена. Как все державы, пришедшие в упадок и принужденные отказаться от будущего, Савона любит похваляться своим прошлым. В самом деле, здесь увидели свет император Пертинакс, папы Григорий VII, Сикст IV и Юлий II, а также Кьябрера, которого считают величайшим лирическим поэтом современной Италии. От былого величия в Савоне остались лишь фасад дворца Юлия II, приписываемый архитектору Сангалло, и барельеф «Посещение Девой Марией святой Елизаветы» — один из лучших у Бернини. Помимо этого, здешний ризничий показывает приезжим «Введение Девы Марии во храм», выдавая его за произведение Доменикино. Не верьте ризничему: заплатите ему, как если бы он показал вам произведение Вазари или Гаэтано, и все равно вы будете обобраны.

В трех-четырех льё от Савоны находится Коголетто, маленькая деревня, в которой лучше самого Колумба знают, где он родился. Коголетто считает великого мореплавателя своим уроженцем, хотя в его завещании сказано: «Que siendo у о nacido еп Genova, сото natural d’alla porque de ella sali у en ella пасР». Такой довод, вероятно, убедил бы кого угодно, но жители Коголетто — народ упрямый, и они ответили Колумбу надписью на двери хижины, которая считается резиденцией местной власти:

Provincia di Savona,

Сотипе di Cogoletto,

1 Я коренной житель Генуи, там родился и там же впервые вышел в море (исп.).

Patria di Colombo,

Scopritore del nuovo mondo.^[21]

К этому на всякий случай, поскольку вреда это принести не могло, добавили латинский стих Гальюффи:

Unus erat mundus; duo sint, ait iste: fuere.^[22]

Наконец, чтобы собрать побольше доказательств, где-то отыскали старый портрет, изображавший какого-то местного судью, и торжественно водворили в местной мэрии в качестве портрета Колумба.

Просьба ко всем, кто будет проезжать через Коголетто: отблагодарите чичероне, который покажет вам этот портрет, несколькими ударами трости — в память о бедном Колумбе, так жестоко гонимом при жизни и так вероломно оклеветанном после смерти.

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ГЕНУЯ

Начиная от Коголетто, Генуя, если можно так выразиться, выходит навстречу путешественнику. Уже в Пельи с его тремя великолепными виллами начинается предместье, тянущееся через Сестри Поненте до Сампьер д'Арена, — въезд, достойный Генуи, которая сама присвоила себе эпитет «Великолепная» и которая показывается на горизонте за семь-восемь льё, с величественным и ленивым видом царицы раскинувшись на берегу своего залива. Почти немыслимую роскошь дворцов, попадающихся на этой дороге столь же часто, как загородные дома — по дороге в Марсель, можно объяснить в двух словах. В Генуэзской республике существовали законы против роскоши, запрещавшие давать празднества, одеваться в бархат и парчу и носить алмазные украшения, но действие этих законов ограничивалось городской стеной Генуи, а потому свою страсть к роскоши горделивые и необузданные граждане республики удовлетворяли за городом.

Первое, на что мы обратили внимание, прибыв в Геную и по пути в свою гостиницу проезжая через Порта деи Вакка, городские ворота, расположенные возле Дарсены, — это обрывок цепей, некогда ограждавших порт Пизы и разорванных генуэзцами в 1290 году. Вот уже шесть столетий, как это свидетельство взаимной ненависти двух городов, ненависти, которая не угасла с упадком их былого величия, выставлено на всеобщее обозрение. Коррадо Дориа, выйдя с сорока галерами из Генуи, «с помощью галер союзников-лукканцев взял штурмом Порто Пизано и разграбил его, а потом направился в Ливорно, разрушил там оборонительные укрепления и весь город, за исключением церкви Сан Джованни», сообщает итальянский историк Аччинелли.

Это не единственное проявление ненависти, которую генуэзцы питали к другим обитателям Апеннинского полуострова. Когда в 1262 году византийский император передал генуэзцам крепость, прежде принадлежавшую Венеции, то генуэзцы, мстя венецианцам за какое-то оскорбление, разрушили эту крепость, погрузили камни на корабли, доставили в Геную и там выстроили из них здание, известное прежде как банк Сан Джорджо, а теперь — как Таможня. Внутри этого памятника мести находится памятник гордыни: генуэзский грифон, который душит в своих когтистых лапах имперского орла и пизанскую лисицу, а надпись внизу гласит:

Griphus ut has angit,

Sic hostes Janua frangit.^[23]

В стенах Таможни с давних пор существуют отверстия для доносов: говорят, что во время последних революций эти почтовые ящики не пустовали.

Наша гостиница находилась недалеко от Дарсены; в ожидании ужина я, прихватив томик Шиллера, решил посетить могилу Фиески.

Заодно я осмотрел и морские верфи. На первой из них, той, что расположена сразу за стеной, Генуя и сегодня еще оснащает, переоснащает и чинит свои корабли. Далее располагается обширный сухой док: здесь некогда строились знаменитые генуэзские галеры, длиной в 38 метров, шириной в 4 метра и стоимостью в семь тысяч генуэзских ливров; с командой по 230 человек в каждой они бороздили Средиземное море, господствуя в нем. Сейчас в этом доке работают 700–800 каторжников, которые в кандалах с ядром расхаживают под величественными сводами XIII века, возведенными по чертежам Бокканегры.

В углу верфи помещено приношение по обету со следующей надписью:

«Brigantino Sardo la Fenice, commandato da capitan' Felice Peire, notte dai 13 ai 14febbraio 1835, essendosi aperta un entes-tatura di tavola colo a picco a I'isola di La ire!»^[24].

Тут же и картина, на которой запечатлено это событие: тонущий корабль, спущенная на воду шлюпка с матросами, взывающими к Богоматери, а в углу полотна — она сама, мановением руки усмиряющая бурю.

По дороге от верфи к старому Палаццо Дориа надо пройти через ворота Сан Томмазо. В створке ворот есть небольшая дверь: здесь, на ее пороге, был убит Джаннеттино, племянник дожа.

Перед воротами находится площадь Аква Верде. Именно здесь, на этой площади, после двухмесячной осады, когда подошли к концу все запасы провизии и были съедены не только боевые кони, но и кожаные седла, Массена, подписав на мосту Корнильяно вместе с адмиралом Кейтом и бароном Оттом достойнейшую капитуляцию, названную им конвенцией, собрал остатки гарнизона — примерно 12 000 человек, и, находясь в окружении австрийцев, они три дня пели все патриотические песни, какие есть во Франции.

Палаццо Дориа — властитель залива; когда смотришь на него, можно подумать, будто Генуя была построена амфитеатром для того, чтобы радовать взоры обитателей этого дворца. Мы поднялись по широкой лестнице, ступеней которой касалось парадное одеяние восьмидесятилетнего дожа, до этого, как написано на стенах его дворца, состоявшего в должности адмирала на службе у папы, императора Карла V, короля Франциска I и Генуи. Поднимаясь по этой лестнице, достаточно кинуть взгляд вверх, чтобы увидеть у себя над головой чудесные фрески, напоминающие те, какими расписаны Лоджии Ватикана; это творение Перино дель Вага, который был одним из лучших учеников Рафаэля и покинул Святой город после его захвата и разграбления солдатами коннетабля де Бурбона. В те времена спасавшийся от гибели поэт или художник всегда мог найти радушный прием в каком-нибудь дворце. Перино дель Вага встретил на своем пути дворец Дориа; старый дож принял его так, как если бы тот был королевским послом, а художник вознаградил Дориа за гостеприимство, заполнив шедеврами стены приютившего его дворца.

Палаццо Дориа стоит между двух садов: один их них находится по другую сторону улицы и поднимается по склону горы — в него можно попасть через галерею; другой сад примыкает к дому и заканчивается мраморной террасой, господствующей над заливом. На этой террасе Андреа Дориа давал свои знаменитые обеды для послов, когда серебряная посуда сменялась трижды и после каждой смены выбрасывалась в море. Кто знает, быть может, под водой были расставлены сети, которыми на следующий день вылавливали блюда и кубки; но тайна эта затрагивает герцогскую гордость, а потому она так никогда и не была раскрыта.

Возле колоссальной статуи Юпитера находится надгробие собаки по имени Радан, полученной Андреа Дориа в подарок от императора Карла V; пес расстался с жизнью в отсутствие хозяина и был погребен у подножия статуи, чтобы он, как гласит эпитафия, и после смерти охранял бога. Вернувшись из плавания, Дориа нашел эпитафию вполне подходящей и не стал в ней ничего менять.

А сам Андреа Дориа похоронен в церкви Сан Маттео.

Мое благоговение перед историей привело меня прежде всего туда, куда призывали воспоминания; отдав долг Дориа, Фиески и Массена, я осмотрел маяк «Лантерна», построенный Карлом V; затем, прогулявшись минут десять вдоль городской стены, я оказался у ворот верфи, перед знаменитым античным ростром, который был найден в генуэзском порту и, как полагают, принадлежал кораблю, затонувшему во время сражения между лигурами и Магоном, братом Ганнибала. Возле этого ростра, сделанного в 524 году от основания Рима, выставлен пушечный ствол из кожи, охваченный железными обручами, — трофей, взятый у венецианцев при осаде Кьоджо в 1379 году: таким образом, это одно из первых орудий, появившихся после изобретения пороха. Что же касается тридцати двух женских кирас, которые носили генуэзские воительницы в 1301 году и форма которых вызвала у президента де Бросса такое несправедливое подозрение в отношении этих благородных амазонок^[25], то англичане, удерживавшие Геную в 1815 году, продали их на улице по цене обычного железного лома. От этой торговой сделки, достойной лакеев, уцелела лишь одна кираса, да и та произвела на меня впечатление подделки.

От верфи всего два шага до улицы Бальби — одной из трех настоящих улиц, существующих в Генуе: остальные можно назвать разве что улочками. Правда, эти три улицы, о которых г-жа де Сталь говорила, что они построены для съезда королей, и которые Альфьери называл складом дворцов, быть может, не имеют себе равных в мире.

На всех этих дворцах время оставило налет глубокой грусти. На одних фасадах образовались трещины, на других осыпалась штукатурка; упавшие обломки оттаскивают в проулки между зданиями, наваливая на кучу отбросов. Больно смотреть на это смешение известки и мрамора, величия и нищеты, и чувствуется, что за десятую часть их прежней цены сегодня можно было бы купить весь дворец с мебелью и картинами и, если верить генуэзской поговорке, еще и герцогиню в придачу.

Поговорки — это не научные изыскания президента де Бросса, их можно цитировать. А потому я привожу полностью генуэзскую поговорку, какой она была во все времена: «Маге senza pesci, monti senza legna, uomini senza fede, donne senza vergogna».

Что означает: «Море без рыбы, горы без леса, мужчины без совести, женщины без стыда».

По всей вероятности, поговорка эта была известна Людовику XI, сказавшему: «Генуэзцы отдают себя в мою власть, а я отдаю их черту».

У меня только одно маленькое замечание по этому поводу: думаю, поговорку эту сочинили не в Генуе, а в Пизе. Как совершенно справедливо сказал Бридуазон, подобное о себе не говорят, а свет еще не видал такого генуэзца, который был бы глупее Бридуазона.

Страда Бальби вывела нас к Страда Нуовиссима, аСтрада Нуовисси ма — к Страда Нуова. Именно здесь, на этой последней улице, заканчивающейся площадью Любовных источников, которую обрамляют дома с фресками на фасадах, и расположены прекраснейшие из генуэзских дворцов. Мы осмотрели два их них: Палаццо Дориа-Турси, принадлежащий государству, и Палаццо Россо, собственность г-на де Бриньоле, посла короля Карла Альберта в Париже.

Архитектором Палаццо Турси, который ошибочно приписывают Микеланджело, вначале был ломбардец Рокко Лугаро, а завершил строительство Рандони; украшением дверей и окон занимался Таддео Карлоне, а расписывал здание кавалер Микеле Канцио. И хотя снаружи это один из наиболее роскошных дворцов Генуи, внутри он — один из наименее красивых.

Совсем не таков Палаццо Россо> его внешний вид не отличается особым изяществом, хотя и не лишен своеобразного величия, зато в нем находится, быть может, лучшая из всех картинных галерей Генуи, не исключая и королевской. Здесь можно увидеть полотна Тициана, Веронезе, Пальма Веккьо, Париса Бордоне, Альбрехта Дюрера, Лодовико Каррачи, Микеланджело, Караваджо, Карло Дольчи, Гверчино, Гвидо и прежде всего Ван Дейка.

Разумеется, дворец Бриньоле не входит в число дворцов, выставленных на продажу.

После того как я побывал на могиле Фиески, мне оставалось лишь взглянуть на площадь, где стоял его дворец. Меня провели туда: эта площадь, все еще незастроеннная, расположена недалеко от церкви Санта Мария ин Виа Лата. Надпись, не называющая имя заговорщика, указывает, когда этот земельный участок перешел в собственность государства:

Наес janua intus et extra Publicam proprietatem Indicabat ex decreto P. P.

Communis diei 18 july

1774.^[26]

В любом другом краю это пространство, едва ли больше тридцати квадратных футов, дало бы весьма слабое представление о богатстве и могуществе хозяина дома. Но в Генуе дворцы надо измерять не в длину, а в высоту; в богатейших из них, за исключением дворца Андреа Дориа и, быть может, еще двух-трех, сады имеются лишь на террасах и подоконниках.

Напоминание о другом историческом событии подобного рода находится в нескольких минутах ходьбы от этого памятного места, возле маленькой романской церкви Сан Донато, где недавно обнаружили под слоем клеевой краски, покрывавшей все здание, четыре прелестные колонны из восточного гранита, возможно самые красивые и хорошо сохранившиеся во всей Генуе, хотя Генуя — город колонн.

Упомянутое событие относится к 1360 году и связано с заговором Раджо; дворец Раджо был разрушен, так же как и дворец Фиески, но надпись об этом убрали по приказу одного из потомков заговорщика, министра полиции, носившего ту же фамилию.

Этот заговор не столь известен, как заговор Фиески, послуживший Шиллеру темой для великой трагедии, но представлял собой не менее грозную опасность для республики и был раскрыт благодаря случайности не менее любопытной, чем та, что расстроила замыслы Фиески.

Маркиз Раджо был главой заговора; он приказал прорыть от своего замка к дворцу дожа подземный ход, из которого в условленный час должны были появиться тридцать заговорщиков, вооруженных до зубов и готовых на все. Но однажды некий барабанщик из дворцовой охраны, случайно положив барабан на землю, заметил, что она вздрагивает, как бывает, когда роют подкоп; он тут же позвал офицера, а тот предупредил дожа. Начали рыть встречный подкоп и в галерее обнаружили рабочих. Подземный ход вел прямо к дому маркиза Раджо, чья вина была очевидна. Впрочем, виновный был слишком горд, чтобы оправдываться: он сразу же во всем признался и был приговорен к смерти.

Когда маркиза вели к крепости Кастеллаччо, где его должны были казнить, он остановился на полпути и попросил исполнить его последнее желание: он хотел умереть, держа в руках распятие, которое, по его словам, один его предок привез из Святой Земли и которому он приписывал особую силу.

Просьба осужденного никого не удивила — в те времена вера имела большую власть над людьми, — и ее поспешили исполнить; один священник был послан во дворец Раджо за распятием, и процессия не стала двигаться дальше, ожидая его возвращения. Через четверть часа священник вернулся, неся распятие.

Маркиз благоговейно поцеловал ноги Христа, затем взялся за верхнюю часть распятия, которая была не чем иным, как рукоятью кинжала, выхватил клинок из нижней части, служившей ножнами, вонзил его себе в грудь и умер в ту же минуту.

После Сан Донато мы осмотрели мост Кариньяно; это любопытное сооружение предназначено не для того, чтобы соединять два берега реки: оно проложено между двумя горами. Мост стоит на семи арках, причем высота трех средних арок, как я прикинул на глаз, — футов восемьдесят; во всяком случае, под ними умещается несколько шестиэтажных домов. Душными летними вечерами многие прогуливаются на этом мосту, поскольку на такой высоте почти всегда можно найти прохладу.

Мост Кариньяно ведет к церкви того же названия, восхитительному сооружению шестнадцатого века, построенному маркизом Саули по чертежам Галеаццо Алесси. Эта церковь, одна из красивейших в Генуе, возникла благодаря следующему событию.

У маркиза Саули, одного из самых богатых и порядочных людей в Генуе, было несколько дворцов, но больше всего он любил жить в том, который находился на месте теперешней церкви Кариньяно. Так как домовой церкви у маркиза не было, он обычно посещал мессу в Санта Мария ин Виа Л ата — церкви, принадлежавшей семейству Фиески. Однажды Фиески приказал начать мессу раньше обычного, и к приходу маркиза Саули она уже была окончена. Встретившись вскоре со своим соседом-ще-голем, маркиз шутливо попрекнул его за это.

— Дорогой маркиз, — ответил Фиески, — если человеку хочется слушать мессу, он строит у себя церковь.

Тогда маркиз велел снести свой дворец и построил на его месте церковь Санта Мария ди Кариньяно.

Часть этих великолепных дворцов, сделавших бы честь князьям, и чудесных церквей, воистину достойных быть домом Божьим, была построена людьми простого звания. Разгадка такого бурного строительства, поглотившего миллионы, — опять-таки в средневековых законах против роскоши, запрещавших азартные игры, празднества, алмазные украшения, одежду из бархата и парчи. Отважные коммерсанты, двадцать лет бороздившие моря и скопившие у себя сокровища трех континентов, оказывались перед горами золота, которые надо было употребить на что-нибудь. Они обращали их в церкви и дворцы.

Церковь Сан Лоренцо — первая по счету в списке достопримечательностей Генуи. Но поскольку мы не осматривали их в строгом порядке, начиная с самых древних либо с самых значительных, а просто прогуливались, то посетили ее одной из последних. Это храм одиннадцатого века, весь облицованный черным и белым мрамором, как большинство церквей в Италии, но, в отличие от многих других, имеющий преимущество быть законченным. Среди прочих редкостей в церкви Сан Лоренцо хранится знаменитое изумрудное блюдо, с которого, как утверждают, вкушал Христос на Тайной Вечере и которое некогда Соломон получил в дар от царицы Савской. Оно находилось в сокровищнице храма в Иерусалиме и известно под названием Sacro Catino^[27]. Можно спорить относительно древности его происхождения, святости его предназначения и ценности его материала, но обстоятельства, при которых оно попало в руки генуэзцев, не менее исключительны, и то, как это произошло, объясняет, почему республика окружила его такими предосторожностями, опасаясь, что с ним может случиться какое-нибудь несчастье.

В 1101 году крестоносцы из Генуи и Пизы вместе начали осаду Кесарии. Подойдя к стенам города, они стали держать военный совет, чтобы избрать лучший способ нападения. Многие предложения уже были выслушаны и отвергнуты, когда один пизанский воин по имени Даимберт, считавшийся провидцем, встал и сказал:

— Мы сражаемся за Божье дело, так положимся на Бога: нам не нужно ни осадных башен, ни оборонительных укреплений, ни стенобитных машин. Утвердимся же в вере, примем завтра причастие, а затем, когда Господь будет с нами, возьмем в одну руку меч, в другую — сходни с наших галер и пойдем на приступ.

Генуэзский консул Капут-Мальо поддержал этот призыв, и в ответ по всему лагерю прокатились крики воодушевления. Ночь крестоносцы провели в молитвах, а на рассвете, причастившись и не взяв никакого оружия, кроме мечей, и никаких осадных машин, кроме корабельных сходней, не выслушав никаких напутствий, кроме возгласа «Воля Божья!», ведомые консулом и провидцем, генуэзцы бок о бок с пизанцами, состязаясь в отваге, взяли Кесарию с первого штурма.

При разделе добычи генуэзцы отдали все богатства пизанцам, попросив оставить им лишь Святую Чашу.

И вот Святая Чаша была привезена из Кесарии в Геную, где с тех пор ее окружало величайшее почитание, как за ее святость, так и за связанные с ней воспоминания о ратном подвиге. Было назначено двенадцать рыцарей-ключарей, которые поочередно, по месяцу каждый, должны были хранить ключ от ковчежца, где она помещалась и откуда ее извлекали для всенародного поклонения лишь раз в год. Во время этой церемонии прелат держал подвешенную на шнурке реликвию, а вокруг стояли ее двенадцать хранителей. Наконец, в 1476 году вышел закон, под страхом смерти запрещавший кому бы то ни было касаться Святой Чаши золотом, серебром, драгоценными камнями, кораллом или каким-либо другим материалом, «дабы, — как гласил этот закон, — не допустить любопытствующих и маловерных к исследованию Чаши, во время коего она могла бы быть повреждена или даже разбита, что стало бы невосполнимой утратой для республики». Несмотря на этот запрет, г-н де Ла Кондамин, которому показалось, будто он видит в Святой Чаше пузырьки вроде тех, что бывают в плавленом стекле, спрятал в рукаве своего сюртука алмаз, намереваясь проверить ее твердость: на стекле алмаз оставил бы след, а изумруд был ему не по силам. К счастью для г-на де Ла Кондамина, возможно, впрочем, и не слыхавшего о грозном законе, священник вовремя заметил, что он собирается делать, и убрал Святую Чашу в то самое мгновение, когда любознательный посетитель вынул алмаз из рукава. Монах отделался испугом, а г-н де Ла Кондамин так и остался в сомнении.

Генуэзские евреи были не столь недоверчивы, как французский ученый: во время осады Генуи они ссудили под залог реликвии четыре миллиона. Очевидно, эта сумма была выплачена, поскольку в 1809 году Святая Чаша была перевезена в Париж и оставалась там вплоть до 1815 года, когда она была возвращена Генуе вместе с другими произведениями искусства, которые мы вывезли оттуда одновременно с ней. Путешествие стало роковым для драгоценной реликвии: по дороге из Турина в Геную она разбилась, и один осколок даже был утерян; так что теперь Святая Чаша не только лишилась почестей, охраны и ореола таинственности, она к тому же имеет щербину, как простая фарфоровая тарелка.

Жаден попросил разрешения зарисовать ее, и это ему легко разрешили.

В итоге всех этих событий Генуя больше не верит, будто Святая Чаша сделана из изумруда.

Генуя больше не верит, будто этот изумруд принесла в дар царю Соломону царица Савская; Генуя больше не верит, будто с этого изумруда Иисус Христос вкушал пасхального агнца. Случись штурм Кесарии сегодня, Генуя потребовала бы положенную ей долю добычи, а Святую Чашу, которая всего лишь стекло, оставила бы пизанцам.

Но Генуя больше и не свободна, у нее есть крепость, ощетинившаяся пушками, зеленоватые жерла которых смотрят на каждую улицу. Генуя больше не маркиза, у Генуи больше нет дожа, нет больше грифона, который душит в когтистых лапах имперского орла и пизанскую лисицу. У Генуи есть король; она всего-навсего второй город королевства.

Очень часто сила — это не что иное, как вера. Быть может, Генуя все еще была бы свободна, если бы она по-прежнему верила, что Святая Чаша сделана из изумруда.

Мы вернулись к себе в гостиницу через Порто Франко — это, можно сказать, город в городе, со своими порядками, своими законами и своим населением. Это население, полностью бергамского происхождения, возникло в 1340 году, когда банк Сан Джорджо выписал из долины Брембана дюжину носильщиков, дав им арабское название «караваны». Вместе с носильщиками прибыли их жены, которые либо оставались рожать в Порто Франко, либо возвращались для этого в деревни Пьяцца и Цоньо, чтобы их сыновья получили право наследовать отцовское ремесло. За пять столетий бергамская община разрослась до двухсот человек, причем из поколения в поколение они отличались такой безукоризненной честностью, что в архивах полиции нет ни одной жалобы на носилыцика-бер-гамца. Бездетные «караваны» могут продать свою должность землякам: некоторые должности стоят до десяти-двенадцати тысяч франков.

Во время прогулки нам на каждом углу попадались афиши, необычайно торжественно возвещавшие о представлении в Дневном театре пьесы «Смерть Марии Стюарт», причем в новых костюмах. Как вы понимаете, нам нельзя было упустить такой случай: приведя в порядок свою одежду, мы отправились в кассу театра, открывавшуюся в половине третьего.

Дневной театр продолжает традицию античных цирков: подобно древним грекам и римлянам, зрители сидят здесь на круговых ступенях — примерно, как у Франкони. Разница лишь в том, что этот театр расположен под открытым небом, а поскольку он находится в весьма оживленном квартале, среди прелестных вилл, под сенью тополей и платанов, то на деревьях и на балконах столько же зрителей, сколько в зале, что, должно быть, наносит определенный ущерб сборам. Но мы с Жаденом, разумеется, не стали экономить на билетах, стоивших двенадцать су, и гордо заплатили по шестьдесят сантимов.

Спектакль, надо сказать, этого стоил. Как и было сказано в афише, костюмы были новые, возможно даже слишком новые для 1585 года, времени действия пьесы, ибо соответствовали моде 1812 года.

Увы! Это был подержанный гардероб какого-то маленького и бедного императорского двора в Италии, быть может двора очаровательной и остроумной великой герцогини Элизы. Там были зеленые бархатные платья, шитые золотом, с высокой талией и длинным шлейфом; были костюмы принцев и пэров со шляпой с пером в стиле Генриха IV и плащом в стиле Людовика XIII; недоставало, кажется, лишь коротких штанов, но находчивые актеры заменили их панталонами из розового и голубого шелка и, чтобы придать им иноземный вид, стянули их под коленями и у щиколоток. А у Лестера вместо одной подвязки красовалось две — очевидно, это был тонкий намек на особое расположение к нему королевы.

Представление прошло благолучно и к большому удовольствию публики; но в ту минуту, когда королева собиралась подписать смертный приговор сопернице, порыв ветра выхватил у нее из рук бумагу. Вместо того, чтобы позвонить какому-нибудь пажу или придвернику, королева Елизавета, как известно, охотно обходившаяся без прислуги, сама побежала за листком, однако новый порыв ветра унес приговор в партер. Мы с Жаденом решили, что это — явный знак свыше в защиту бедняжки Марии, и хотели было просить королеву о помиловании, как вдруг какой-то зритель подобрал бумагу и вручил ее королеве, которая поблагодарила его реверансом, снова села за стол и подписала приговор как ни в чем не бывало. Окончательно приговоренную Марию Стюарт безжалостно обезглавили в следующем акте.

Мы вернулись в гостиницу и за ужином философствовали о горестях людских. За десертом мне сообщили, что со мной желает поговорить некто из полиции. Поскольку я не считал, что у меня есть общие секреты с сардинской полицией, то попросил представителя buon governo^[28] потрудиться войти. С изысканным поклоном представитель buon governo вручил мне мой паспорт с визой до Ливорно и сказал, что король Карл Альберт, узнав о моем вчерашнем приезде в Геную, предлагает мне завтра же покинуть город. Я попросил представителя buon governo поблагодарить от моего имени короля за то, что он дозволил мне пробыть в городе еще сутки, ведь такая милость даруется не всякому, и выразил большую радость по поводу того, что королю известно мое имя, ибо я знал Карла Альберта как короля-воина, но не имел понятия о нем как о короле-литераторе. Представитель buon governo попросил у меня на чай. Я дал ему сорок су — настолько меня обрадовало, что слух обо мне достиг подножия трона его величества сардинского короля, — и представитель buon governo удалился, изъявив глубочайшее почтение.

А между тем, когда во Францию приехал Альберто Нота, мы наградили его золотой медалью.

Хотя я достаточно хорошо знаю литературный манифест его величества Карла Альберта — «росо di Dio, niente del re», то есть: «о Боге говорите поменьше, а о короле — ничего», или, быть может, именно потому, что я его хорошо знаю, такое внимание к моей персоне было для меня полнейшей загадкой. О Боге я написал в своей жизни немного, но это немногое, быть может, было небесполезно для религии. Правда, мне случалось упоминать короля Карла Альберта, но затем только, чтобы воздать хвалу отваге тогдашнего принца Кариньяно, и это никак не могло стать причиной для высылки меня из его владений. Три года назад, отчасти по моей вине, сгорел один из королевских лесов, но мы заплатили за убыток, значит, и к этому нельзя было придраться; как говорится, счет дружбы не портит, но со счетом у меня все было в порядке, а потому я на полном основании полагал, что я в дружбе с королем Карлом Альбертом.

Я очень боялся, как бы это происшествие не привело к непомерному увеличению суммы, которую я должен был уплатить по счету: хозяин гостиницы «Четыре нации» вполне мог принять меня за какого-нибудь монарха, путешествующего инкогнито. К счастью, хозяин оказался славным малым, он не стал злоупотреблять моим положением и взял с меня почти столько же, сколько с других постояльцев.

На следующее утро представитель buon governo имел любезность лично явиться ко мне и сообщить, что в четыре часа отбывает французский корабль «Сюлли» и королю Карлу Альберту было бы приятно узнать, что я покинул город именно морским путем. Это полностью соответствовало моим планам, ибо в противном случае я был бы вынужден проезжать через владения герцога Моденского, с которым мне вовсе не хотелось встречаться. А потому я выразил благодарность его величеству затакую предупредительность и пообещал его посланцу, что без четверти четыре поднимусь на борт «Сюлли». Представитель buon governo попросил за труды; я дал ему двадцать су, и он удалился, назвав меня «ваше превосходительство».

Мы решили напоследок еще раз прогуляться по улицам Бальби, Нуовиссима и Нуова; Жаден сделал рисунок площади Любовных источников, а затем мы взглянули на карманные часы: было только двенадцать. Тогда мы осмотрели дворцы Бальби и Дураццо, пропущенные нами во время нашей первой экскурсии: это заняло еще два часа. Потом я вспомнил, что в бывшем дворце Отцов Города хранится бронзовая табличка с решением двух римских законников, принятым в 693 году от основания Рима по делу о распрях между жителями Генуи и жителями Ланьяско: ее нашел один крестьянин, обрабатывая мотыгой землю в Польсевере; мы отправились в бывший дворец Отцов Города и провели там еще полчаса. Я переписал решение — не для читателей, избави Бог, а просто для того, чтобы чем-нибудь себя занять, поскольку время, отпущенное его величеством, уже казалось мне слишком долгим, — на это ушло еще четверть часа. Наконец, когда нам оставался час с четвертью на то, чтобы уложить вещи и добраться до корабля, мы вернулись в гостиницу, уплатили по счету и сели в лодку, полностью согласившись с остроумцем и добряком де Броссом, который утверждал, будто среди всех удовольствий, какие может доставить Генуя, путешественники обычно забывают упомянуть о самом главном удовольствии — оказаться за ее пределами.

Первым, кого я увидел, поднимаясь на борт «Сюлли», был представитель buon governo, пришедший удостовериться, действительно ли я покидаю Геную. Мы поздоровались как старые друзья, и я имел честь наслаждаться беседой с ним до той самой минуты, когда зазвонил колокол пакетбота. Тогда он выразил глубокое сожаление по поводу того, что вынужден расстаться со мной, и протянул мне руку. Я проявил щедрость, вложив в эту руку монету в десять су. Представитель buon governo назвал меня «монсиньором» и сел в шлюпку, осыпая меня благословениями.

Вид Генуи с моря действительно поражает. Когда видишь великолепные здания, расположенные амфитеатром, с висячими садами, подобными садам Семирамиды, невозможно себе представить, какие зловонные улочки извиваются у их мраморных подножий. Если бы, вместо того чтобы выслать меня из Генуи, его величество Карл Альберт запретил мне въезд в город, я жалел бы об этом всю жизнь.

Итак, я удалялся от Генуи с глубоким чувством благодарности к его величеству сардинскому королю, как вдруг, несмотря на занимательный рассказ моего соседа, маркиза де R, о первой из его трех эмиграций, относящейся к 92 году, заметил, что испытываю и другое, менее возвышенное чувство. Море волновалось, дул противный ветер; к нестерпимому запаху разогретого масла, который считает себя вправе источать всякий пакетбот, прибавилась качка, и каждое движение судна отзывалось у меня внутри. Я огляделся: при том, что мы отчалили всего два часа назад и было еще светло, палуба была почти безлюдна. Я поискал взглядом Жадена и увидел… как он курит четвертую за день трубку, размашисто шагая взад-вперед, а за ним бегает Милорд, сбитый с толку непривычным волнением хозяина. Несмотря на твердую походку Жадена, мне показалось, что лицо его побледнело, а глаза остекленели. Однако я понял, что движение поможет мне выйти из состояния дурноты, в которое я уже начал погружаться. Я спросил маркиза де R, не может ли он рассказывать на ходу. По-видимому, рассказчику было все равно, лишь бы не прерывать рассказа: он встал, продолжая начатую фразу. Я хотел было сделать то же самое, но у меня закружилась голова, и я снова опустился на скамью, жалобно попросив принести мне лимон. Маркиз де Р. звучным баритоном повторил мою просьбу, после чего уселся рядом и приступил к рассказу о своей второй эмиграции.

Принесли лимон; я хотел впиться в него зубами, но чтобы впиться в него зубами, необходимо было открыть рот: это меня погубило.

Тот, кто никогда не страдал от морской болезни, не знает, что такое страдание.

Что касается меня, то я почти ничего не соображал, а в те краткие мгновения, когда мне становилось лучше, слушал рассказ эмигранта. Я с наслаждением избил бы его, я отдал бы за это все на свете, но у меня недостало бы сил пошевелить пальцем. Однако, совершив неимоверное усилие, я отвернулся. И тогда я заметил Жадена, стоявшего в недвусмысленной позе, а рядом — Милорда, с изумлением смотревшего на хозяина. Все это виделось мне словно сквозь дымку, но вдруг между мною и Жаденом возник какой-то непрозрачный предмет. Чертов маркиз, желавший во что бы то ни стало рассказать о своей третьей эмиграции, увидел, что я отвернулся, и решил придвинуться ко мне поближе.

То, что две эти пытки соединились вместе, спасло меня: одна дала мне силы избавиться от другой. Я схватил за руку проходившего мимо матроса и попросил отвести меня в каюту. Матрос привык к подобным просьбам; не помню, как он меня подхватил и дотащил до каюты, помню только, что я оказался на кровати. Я слышал, как он говорил, что мне было бы хорошо выпить чаю, и машинально повторил:

— Да, чаю.

— Сколько? — спросил он.

— Много, — ответил я.

Дальше я помню только, что через каждые пять минут поглощал неимоверное количество жидкости, и продолжалось это четыре-пять часов подряд; наконец, обессиленный, измученный, раздавленный, я забылся тяжелым сном, похожим на смерть.

Когда на следующий день я проснулся, мы были в порту Ливорно; я съел три лимона, выпил чаю на 28 франков и выслушал рассказ о трех эмиграциях маркиза де Р.

Я поднялся на палубу в поисках Жадена: он сидел, забившись в угол, не отвечая ни на ласки Милорда, ни на утешения Онезима, — он чувствовал себя безмерно униженным, оттого что иностранцы стали свидетелями его слабости.

Что касается меня, то я еще полтора месяца не мог взять в рот лимон, полгода не мог глотнуть чаю и до конца жизни не соглашусь снова встретиться с маркизом де Р.

ЛИВОРНО

Мне довелось посетить много портов, повидать много городов, мне пришлось иметь дело с авиньонскими носильщиками, с мальтийскими факкини и с мессинскими трактирщиками, но такого разбойничьего притона, как Ливорно, я еще не встречал.

Во всех прочих краях у вас есть возможность не отдавать багаж, самому назначать цену, за которую его отнесут в гостиницу, и, если вам не удалось договориться, вы вправе взвалить сундук себе на плечи и обойтись без посторонней помощи. В Ливорно такое исключается.

Не успела ваша лодка коснуться пристани, как ее уже берут штурмом; откуда ни возьмись, налетает толпа посредников — они спрыгивают с пирса, с ближних лодок, с корабельных снастей. Вы понимаете, что ваше суденышко вот-вот опрокинется под их тяжестью, и начинаете тревожиться за собственную безопасность; вы хватаетесь за мол, как Робинзон Крузо — за спасительный утес; наконец, измучившись, потеряв шляпу, в кровь оцарапав колени и обломав ногти, вы оказываетесь на пирсе. Что же касается вашего багажа, то он уже поделен на столько частей, сколько в нем мест: один носильщик получает сундук, другой — несессер, третий — шляпную картонку, четвертый — зонтик, пятый — трость; если вы путешествуете вдвоем, вам полагается десять носильщиков, если втроем — пятнадцать. Таким образом, нам досталось двадцать, поскольку нас было четверо. Двадцать первый вздумал было понести Милорда. Однако Милорд, который не понимает шуток, вцепился ему в ногу; пришлось прищемить собаке хвост, чтобы она разжала челюсти. Носильщик последовал за нами, крича, что наш пес его искалечил и он заставит нас уплатить штраф. Собравшиеся возроптали, и, когда мы добрались до нашего швейцарского пансиона, перед нами шагали двадцать носильщиков, а за нами шла толпа в двести человек.

За переноску четырех сундуков, трех или четырех шляпных картонок, двух или трех несессеров, одного или двух зонтиков и трости мы заплатили сорок франков; еще десять пришлось отдать укушенному носильщику, итого пятьдесят: таким образом, за то, чтобы передвинуться на полсотни шагов, мы заплатили почти столько же (не считая чая!), сколько стоила нам дорога из Генуи.

Мне пришлось побывать в Ливорно еще дважды; наученный горьким опытом, я был настороже, однако с каждым разом платил все больше. Тот, кто попал в Ливорно, должен заранее принять в расчет разбойников, как если бы он СОЮЗ

брался ехать через Понтийские болота. Различие состоит в том, что в Понтийских болотах временами, и даже нередко, все-таки удается избежать встречи с разбойниками, а в Ливорно вы на нее обречены.

Все было бы не так страшно, если бы по прибытии в Ливорно, вместо того чтобы остановиться в одном из грязных трактиров, нагло именующих себя гостиницами, вы сразу нанимали бы карету, не торгуясь платили кучеру и отправлялись в Пизу или во Флоренцию; но нет: раз вы в Ливорно, то непременно желаете осмотреть город. А город, в сущности, не стоит этого. В нем всего три достопримечательности: каторжники, статуя Фердинанда I и мадонна Монтенеро.

Каторжники свободно передвигаются по городу и выполняют различные работы: подметают улицы, отесывают доски, возят тачки; одежда их состоит из желтых штанов, красного колпака и темной куртки, первоначальный цвет которой было бы трудно определить. На этой куртке сзади указано преступление, совершенное ее первым обладателем; дело в том, что часто каторга изнашивает преступника раньше, чем преступник — одежду, и куртка с надписью переходит к тому, кто занял его место. Таким образом, куртка играет важную роль в жизни тосканского каторжника: она может наполовину смягчить наказание либо вдвое его увеличить. Поскольку каторжники — единственные люди в Ливорно, которые не грабят, а просят подаяния, им важно носить такую куртку, чтобы вызывать к себе всеобщее сострадание. Если одни преступления считаются постыдными, то другие пробуждают в людях жалость: вору или фальшивомонетчику нечего надеяться на милостыню, но всякий охотно подаст несчастному, совершившему убийство из-за любви. Тот, кому досталась куртка с такой надписью, не ведает иных забот, кроме как регулярно чистить ее; на улице его поминутно останавливают и просят рассказать его историю. Мы видели, как две англичанки плакали навзрыд, слушая рассказ каторжника и, возможно, сами пустили бы слезу, но тут его товарищ, с которым он, очевидно не поделился выручкой, раскрыл нам секрет: на самом деле он был осужден за кражу со взломом. Настоящий assasino per amore^[29] умер восемь лет назад, и с тех пор его куртка помогла преуспеть уже трем его преемникам. Я дал полпаоло этому славному человеку, на спине у которого большими буквами было написано слово «Вор»: неудача с курткой лишила его надежд на подаяние — сколько ни твердил он, что осужден за поджог, никто ему не верил. В благодарность за нежданную и редкую милостыню он пообещал молиться за меня. Услышав такое обещание, я вернулся и настоятельно попросил его не делать этого, полагая, что для меня предпочтительнее попасть на Небо без всякой рекомендации, чем с такой.

Статуя Фердинанда I находится на площади Дарсены. Пользуясь тем, что о Ливорно сказать особенно нечего, я расскажу историю этого второго наследника тосканского Тиберия, а также историю его брата Франческо I и его невестки Бьянки Капелло. Не многие романы могут сравниться с этой историей, так она необычна и так занимательна.

В конце правления Козимо Великого, то есть приблизительно в начале 1563 года, молодой человек по имени Пьетро Бонавентури, происходивший из почтенной, но бедной семьи, приехал попытать счастья в Венецию. Его дядя, носивший ту же фамилию и проживавший в Светлейшей республике уже лет двадцать, пристроил его в банк Сальвиати, где сам он был одним из управляющих. Юноша был хорош собой, обладал прекрасным почерком, считать умел не хуже астролога: его без колебаний взяли на должность третьего или четвертого приказчика, пообещав, что при хорошем поведении он через три-четыре года помимо еды будет получать сто пятьдесят — двести дукатов. Подобное обещание превосходило самые дерзновенные мечты Бонавентури. Он облобызал руки дяди и пообещал банкирам Сальвиати вести себя так, чтобы стать образцом для их служащих. Бедный Пьетро искренне хотел сдержать слово, но дьявол вмешался в его дела и не дал осуществиться его добрым намерениям.

Напротив банка Сальвиати жил богатый и знатный венецианец, глава рода Капелло, с сыном и дочерью. Сын был красивый молодой человек, с остроконечной бородкой, закрученными кверху усами, с бойкой и дерзкой речью; неудивительно, что по нескольку раз в месяц ему случалось обнажать шпагу из-за игры или из-за женщины: в политику он не вмешивался, считая ее скучным, стариковским делом, так что раз или два его уже приносили в родительский дом проткнутым насквозь; но, как видно, дьяволу его смерть была крайне невыгодна, и Джованнино поправлялся. Однако отец, человек рассудительный, полагая, что рано или поздно счастье может изменить его отпрыску, отказался от первоначального намерения отдать дочь в монастырь, чтобы удвоить состояние сына: он опасался, как бы Джованнино однажды ночью не переселился в мир иной, оставив его и без сына, и без дочери.

Что касается Бьянки, то это была прелестная девушка лет пятнадцати-шестнадцати, с белоснежной матовой кожей, на которой при малейшем волнении выступал легкий, как розовое облачко, румянец; с волосами темно-золотистого цвета, который незадолго до того прославил Рафаэль; с черными, полными огня глазами, со стройным гибким станом, в котором при всей стройности и гибкости чувствовалась сила; подобно Джульетте, она была вся устремлена навстречу любви и только ждала минуты, когда на ее пути окажется какой-нибудь Ромео, чтобы сказать, как юная веронка: «Или я буду твоей, или пусть меня возьмет могила».

Она увидела Пьетро Бонавентури; окно комнаты молодого человека было напротив ее окна. Вначале они обменялись взглядами, потом знаками, потом заверениями в любви. После этого лишь разделявшее их расстояние. мешало им перейти от слов к делу — и Бьянка преодолела это расстояние.

Каждую ночь, когда в доме благородного Капелло все затихало, когда кормилица, воспитавшая Бьянку, уходила в соседнюю комнату, девушка, приложив ухо к перегородке и убедившись, что ее последний страж уснул, надевала темную одежду, чтобы ее не заметили, ощупью, легкая, словно тень, спускалась по мраморным лестницам отцовского дворца, приоткрывала дверь и переходила улицу; на пороге дома напротив ее ждал возлюбленный. Прижавшись друг к другу, они поднимались в тесную комнату Пьетро. Незадолго до рассвета Бьянка возвращалась к себе в спальню, где кормилица утром заставала ее спящей глубоким сном утомленного сладострастия, так похожим на сон невинности.

Однажды ночью, когда Бьянка была у возлюбленного, некий помощник пекаря, только что разжегший печь где-то поблизости, увидел приоткрытую дверь и счел нужным ее закрыть; через десять минут Бьянка спустилась вниз и поняла, что она не сможет вернуться в родительский дом.

Бьянка была одной из тех сильных натур, что принимают решение мгновенно и бесповоротно; увидев, что роковая случайность изменила все ее будущее, она без колебаний приняла новую жизнь, которая открывалась перед ней.

Она поднялась к Пьетро, сказала ему, что произошло, спросила, готов ли он всем пожертвовать для нее, как она готова всем пожертвовать для него, и предложила воспользоваться двумя часами, остававшимися до рассвета, чтобы покинуть Венецию и укрыться от преследования ее родных. Пьетро Бонавентури согласился. Молодые люди взяли гондолу и отправились к начальнику порта. Пьетро Бонавентури назвал себя и сказал, что должен немедленно отплыть в Римини по делам банка Сальвиати. Начальник приказал опустить, цепь, преграждавшую выход из порта; путь был свободен, однако, вместо того чтобы плыть в Римини, беглецы поспешили в Феррару.

Легко представить, какой переполох вызвало во дворце Капелло бегство Бьянки. Целый день семья провела в ожидании, ничего не предпринимая и надеясь, что девушка вернется; но день прошел, а о беглянке не было никаких вестей. Пришлось начать поиски; и тут стало известно о бегстве Пьетро Бонавентури. Сопоставили множество обстоятельств, на которые в свое время никто не обратил внимания и которые теперь предстали во всей своей важности. В итоге этого сопоставления возникла уверенность, что молодые люди бежали вместе.

Жена Капелло, мачеха Бьянки, была сестра патриарха Аквилеи; чтобы отомстить обидчику, она прибегла к помощи брата. Влияние патриарха Аквилеи было безгранично; он явился в Совет Десяти вместе с зятем, сказал, что в их лице всей венецианской знати нанесено тяжкое оскорбление, и попросил, чтобы Пьетро Бонавентури был объявлен вне закона как виновный в похищении. Когда Совет Десяти выполнил его просьбу, патриарх потребовал ареста Джанбаттисты Бонавентури, дяди Пьетро, которого он подозревал в соучастии в этом преступлении. Эта просьба также была выполнена. Несчастного Джанбаттисту схватили сбиры Светлейшей республики и бросили в темницу, где о нем тут же забыли, ибо Совету Десяти надо было решать участь множества других, куда более важных персон, и спустя три месяца он умер там от холода и голода.

А Джованнино, со своей стороны, неделю обшаривал без устали все закоулки Венеции, угрожая, что если он найдет Пьетро и Бьянку, то прикончит их собственными руками.

Читатель, вероятно, спрашивает себя: что общего между юными любовниками, бежавшими ночью из Венеции и преследуемыми оскорбленной родней, и Фердинандо, младшим сыном герцога Козимо Великого, в ту пору римским кардиналом. Скоро мы ответим на этот вопрос.

Тем временем беглецы добрались без всяких препятствий до Флоренции, но, как легко понять, чуть живые от усталости, и укрылись у отца Пьетро, который жил в маленькой квартирке на третьем этаже, на площади Сан Марко: бедняки чаще других бывают рады принять детей под свой кров. Бонавентури и его жена с распростертыми объятиями приняли Пьетро и Бьянку. Служанку рассчитали, чтобы избавиться от лишнего рта, который мог быть не только жадным в еде, но и опасным в разговоре. Все домашние хлопоты взяла на себя мать; а Бьянка, чьи нежные руки не могли снизойти до черной работы, занялась вышиванием и создавала вещи сказочной красоты. Отец Пьетро, зарабатывавший на жизнь тем, что переписывал для нотариусов бумаги, объявил, что взял себе помощника, и стал брать вдвое больше заказов. Бог благословил их труды, и маленькое семейство зажило безбедно.

Разумеется, Совет Десяти дал знать о своем решении флорентийским властям, которые позволили Капелло и патриарху Аквилеи искать беглецов не только во Флоренции, но и по всей Тоскане. Поиски ни к чему не привели. Все были слишком заинтересованы в сохранении своей тайны.

Так прошло три месяца, и бедная Бьянка, привыкшая ко всем усладам роскоши, ни разу не пожаловалась на нищету, которая окружала ее теперь. Единственным ее развлечением было смотреть на улицу, приподняв край занавески; но не бывало такого, чтобы бедная затворница позавидовала тем, кто в веселье или в печали шел или ехал куда вздумается.

Среди тех, кто проезжал мимо ее окна, был наследный принц Франческо, который через день навещал отца в его замке Петрайя. Франческо обычно отправлялся в это маленькое путешествие верхом; он был молод, галантен и хорошо держался в седле, а потому всякий раз, проезжая по улицам, где на него могли смотреть прекрасные глаза, он лихо гарцевал на коне. Но не молодость, не красота, не изящество всадника занимали Бьянку, когда он скакал мимо: она думала только о том, что юному принцу, столь же могущественному, сколь и привлекательному, достаточно сказать слово, чтобы с Пьетро сняли все обвинения и он стал свободен и счастлив. При этой мысли глаза юной венецианки, и без того лучистые, сверкали еще ярче. Зная, что принц проезжает по ее улице через день, в одно и то же время, она всякий раз подходила к окну и приподнимала занавеску. Однажды принц случайно посмотрел вверх и увидел в тени занавески сияющие глаза девушки. Бьянка отпрянула от окна — так порывисто, что букет, который она держала в руке, упал на улицу. Принц спешился, поднял букет, немного помедлил, надеясь, что пленительное видение появится вновь; однако занавеска больше не поднялась; тогда он приколол букет к своему камзолу и поехал дальше, но, перед тем как скрыться за углом, несколько раз обернулся.

Через день он в тот же час проезжал мимо; и хотя Бьянка, вся дрожа, стояла у окна, занавеска так и не поднялась, и ни один даже крохотный цветочек не упал на улицу.

Прошло еще два дня, и принц снова проехал по той же улице; но занавеска оставалась непреклонной к его молчаливым мольбам.

Тогда принц решил прибегнуть к иному средству. Вернувшись в свой дворец, он вызвал к себе испанского дворянина по имени Мондрагоне, которого приставил к нему отец и который охотно оказывал ему разного рода услуги. Принц положил своему придворному руку на плечо, поглядел в глаза и сказал:

— Мондрагоне, в третьем этаже углового дома на площади Сан Марко, между площадью Санта Кроче и Виа Ларга, живет молодая девушка, которая, насколько я помню, не встречалась мне во Флоренции. Она красива, она мне понравилась; через неделю я желаю увидеться с ней.

Бывают обстоятельства, при которых главное достоинство придворного — краткость, и Мондрагоне знал это.

— Будет исполнено, ваша светлость, — ответил он.

Он отправился домой и, вне себя от радости, рассказал жене, что принц оказал ему честь, избрав его своим наперсником. Жена Мондрагоне была весьма опытна в таких делах; она сказала мужу, что берет все на себя, а он пусть выполняет при Франческо свои обычные обязанности. В тот же день она навела справки и узнала, что в указанной ею квартире живут две супружеские пары, пожилая и молодая; что старуха по утрам ходит за покупками, а мужчины по вечерам относят заказчикам переписанные за день бумаги; однако молодая женщина не выходит на улицу никогда.

Раз эту девушку нельзя выманить из дому, рассудила Мондрагоне, значит, надо проникнуть к ней в дом.

На следующее утро Мондрагоне подъехала в карете к дому Бонавентури, остановилась за углом, в двадцати или тридцати шагах от двери, и стала ждать. Когда старуха, как обычно, вышла за покупками, Мондрагоне приказала кучеру пустить лошадей галопом, завернуть за угол и сбить эту женщину, причинив ей как можно меньше вреда. Возможно, такой способ знакомства был не самым безопасным, зато самым быстрым. Должны же маленькие люди понести хоть какой-нибудь ущерб, когда до них снисходят великие мира сего.

Кучер был сообразительный и ловкий малый: жена Бонавентури рухнула на землю, отделавшись незначительными ушибами. Она подняла страшный крик, но Мондрагоне живо выскочила из кареты, успокоила возроптавшую чернь заверениями, что кучер сегодня же получит двадцать пять ударов палкой, ласково обняла пострадавшую, велела слугам усадить ее в экипаж и заявила, что сама доставит ее домой и не уедет, пока не услышит от врача, что прискорбный случай не повлечет за собой никаких тяжелых последствий. Собравшийся народ был от нее в полном восторге.

Они вошли в дом. С первого взгляда Мондрагоне поняла, что имеет дело с бедняками, и, как обычно, оценила добродетель молодой женщины по стоимости ее жилища.

Ей представили Бьянку. При всей своей хитрости Мондрагоне была озадачена: никакая, даже самая бедная одежда не могла умалить гордую осанку молодой женщины. К тому же речь ее была изысканно любезной. Под личиной бедной горожанки угадывалась знатная дама. Мондрагоне удалилась, поняв только одно: из этой женщины вполне можно сделать фаворитку принца и, если дело удастся, составить себе на этом состояние.

На следующий день она явилась к Бонавентури узнать, каково здоровье пострадавшей; та чувствовала себя прекрасно и была на седьмом небе от того, что такая важная дама проявляет к ней участие. Мондрагоне превосходно разбиралась в людях: она не стала предлагать деньги, но намекнула, что ее муж занимает высокое положение при дворе, и предложила воспользоваться его влиянием. Свекровь и невестка переглянулись, и Мондрагоне поняла: ее предложение будет принято.

Назавтра она приехала снова, и в этот раз была еще ласковее, чем прежде. Накануне она дала понять Бьянке, что, несмотря на все ее уловки, распознала в ней особу знатного происхождения. Она призвала Бьянку довериться ей. У молодой женщины не было причин отказывать ей в доверии: она рассказала все. Мондрагоне выслушала с чарующе доброжелательным видом ее признания, а потом заметила, что положение более трудное, чем она думала вначале, и придется рассказать обо всем ее мужу; но в любом случае дело непременно будет улажено, ведь ее муж пользуется неограниченным доверием принца и имеет на него двойное влияние — не только как воспитатель, но и как друг. Она предложила заехать на следующий день за Бьянкой и ее свекровью и отвезти их к своему мужу. Бьянка перепугалась: впервые за три или четыре месяца, проведенные во Флоренции, ей предстояло выйти из дому, притом что, как она знала, ее разыскивал Совет Десяти, — и она стала отказываться под предлогом, что в столь простом платье, как у нее, нельзя представляться такому вельможе, как граф Мондрагоне. Именно этого и ждала искусительница: она подошла ближе, определила, что они с Бьянкой примерно одного роста, и сказала, что если только простота одежды мешает Бьянке увидеться с графом, то это препятствие легко устранить: завтра она привезет придворное платье, которое ей прислали из города и которое, несомненно, подойдет Бьянке так, словно оно было сшито для нее.

Бьянка охотно согласилась, ведь это была единственная возможность получить охранную грамоту; а может быть, в райский сад ее любви уже успел проникнуть змей гордыни.

Однако она обо всем рассказала мужу — обо всем, кроме истории с букетом, упавшим из окна и подобранным принцем Франческо. В самом деле, какое отношение этот букет имел к графу и графине Мондрагоне?

Пьетро, как и Бьянка, страдал от своего положения изгнанника и потому с готовностью согласился на все. Надо сказать, что у него тоже была тайна: два или три дня назад в его жизни появилась прекрасная незнакомка, окутанная вуалью. Несмотря на скромное происхождение Бонавентури, у него были привычки дворянина, а верность, как известно, не принадлежала в те времена к числу добродетелей, которыми превыше всего гордилось дворянство.

Мондрагоне явилась в назначенный час и с обещанным нарядом. Это было великолепное платье из атласа, затканного золотом, сшитое по испанской моде, и оно подошло Бьянке так, словно было скроено для нее. Прикоснувшись к роскошной ткани, вроде тех, что с детства окружали ее в родительском доме, Бьянка затрепетала от радости. Чтобы ступать по мраморным лестницам дворцов, нужно носить парчу и бархат. А Бьянка выросла во дворце. Нежданный и жестокий поворот судьбы вверг ее в ничтожество; но она была молода и красива, и зло, которое причинил ей случай, могло быть исправлено другим случаем. Перед молодыми открываются необъятные, неведомые горизонты, они различают там то, чего еще не видят дети и уже не видят старики.

А мать Бонавентури смотрела на невестку с безмолвным восхищением, молитвенно сложив руки, словно перед статуей Мадонны.

Все три женщины сели в карету и направились во дворец Мондрагоне на Виа деи Карнески, возле церкви Санта Мария Новелла. Дворец этот был выстроен по проекту Аммана™ совсем недавно: Мондрагоне не жил в нем и года.

Как было условлено, графиня Мондрагоне представила обеих женщин свому мужу и вкратце рассказала о злоключениях Бьянки. Мондрагоне согласился взять изгнанников под свое покровительство и, собираясь к принцу, который как раз послал за ним, обещал замолвить за них слово прямо сегодня.

Бьянка не могла скрыть радости, она снова оказалась в привычном для нее мире, руки ее опять касались мрамора, ноги ступали по коврам; полотно и холст больше не оскорбляли ее взор, кругом были шелк и бархат. Ей казалось, будто она никогда не покидала отцовского дворца и все, что она видит, принадлежит ей.

Как только Мондрагоне удалился, свекровь Бьянки захотела вернуться к себе домой, но графиня сказала, что не отпустит Бьянку, пока та подробнейшим образом не осмотрит ее дворец: ей хотелось знать, похож ли он на великолепные дворцы венецианских патрициев, о которых она так много слышала. Для жены Бонавентури такой осмотр был бы слишком утомителен, поэтому хозяйка попросила ее отдохнуть, пока Бьянка не вернется. И графиня с Бьянкой, рука об руку, как близкие подруги, вышли из комнаты и осмотрели несколько покоев, причем в каждом из них графиня обращала внимание Бьянки на какой-нибудь искусно инкрустированный шкафчик или какую-нибудь ценную картину одного из недавно умерших прославленных живописцев. Наконец они оказались в очаровательном будуаре, выходившем окнами в сад. Там графиня усадила Бьянку в кресло, открыла шкафчик, инкрустированный слоновой костью, и достала из него большой алмазный гарнитур. Сверкнув перед ней драгоценностями, которые со времен Корнелии сгубили не одно женское сердце, графиня положила их ей на колени, поставила перед ней огромное венецианское зеркало и сказала:

— Примерьте это, а я схожу за платьем по венецианской моде, которое мне только что сшили: мне хочется знать, как оно вам понравится.

И, не дожидаясь ответа Бьянки, она быстро вышла.

Женщина никогда не бывает в одиночестве, если с ней есть драгоценности; а Мондрагоне оставила Бьянку в обществе самых прекрасных алмазов, какие той когда-либо доводилось видеть. Змея-искусительница знала свое дело и не ошиблась, выбирая приманку для этой дочери Евы.

Стоило графине закрыть за собой дверь, как Бьянка занялась примеркой. Браслеты, серьги, диадемы вмиг оказались на положенных им местах. Оставалось только застегнуть на шее великолепное ожерелье, как вдруг она увидела в зеркале позади себя чье-то лицо. Она вскочила и обернулась: перед ней стоял принц Франческо, вошедший через потайную дверь.

Бьянке с присущей ей быстротой ума хватило одного мгновения, чтобы понять все: она покраснела, закрыла лицо руками и упала на колени.

— Ваша светлость, — сказала она, — я бедная женщина, все мое достояние — это моя честь, да и та принадлежит моему мужу: во имя Неба, сжальтесь надо мной!

— Синьора, — ответил принц, поднимая ее, — кто внушил вам столь нелестное мнение обо мне? Успокойтесь, я пришел вовсе не для того, чтобы нанести урон вашей чести, а для того, чтобы утешить вас и помочь вам в вашем несчастье. Я уже знаю кое-что о ваших злоключениях от Мондрагоне; расскажите мне все, и я обещаю выслушать вас столь же внимательно, сколь и почтительно.

Бьянка оказалась в ловушке: не согласиться значило выказать страх, а выказать страх значило признаться, что она способна уступить; с другой стороны, ей представилась долгожданная возможность похлопотать за мужа, и было бы поистине непростительно не воспользоваться таким случаем.

Бьянка хотела было говорить с принцем стоя, но он заставил ее сесть и слушал, облокотившись на спинку ее кресла и не отрывая от нее глаз. Молодой женщине достаточно было просто говорить о себе, чтобы вызвать сострадание, и она рассказала обо всем начиная от зарождения юного чувства и до своего прибытия во Флоренцию. На этом она остановилась; дальше пришлось бы говорить о самом принце и о букете, выпавшем из окна: это происшествие, хотя и невинное само по себе, все же вызывало у Бьянки некоторое смущение.

От счастья принц готов был пообещать что угодно. Он тут же согласился дать Пьетро охранную грамоту, но при условии, что Бьянка придет за ней сама. По сравнению с оказанной милостью такая формальность была сущим пустяком. Бьянка, в свою очередь, пообещала принцу выполнить его требование.

Франческо слишком хорошо знал женщин, чтобы при первой встрече говорить о чем-либо кроме сочувствия, которое он испытывал к Бьянке. Правда, выражение его глаз мало соответствовало его словам: но можно ли сердиться на глаза, завороженные вашей красотой?

Как только принц вышел, вернулась Мондрагоне. Увидев ее, Бьянка сразу бросилась ей на шею. Для Мондрагоне этого было достаточно, чтобы понять: ее маленькое предательство прощено и забыто.

Как догадывается читатель, мы уже приближаемся к кардиналу Фердинандо, поскольку речь зашла о его брате.

Свекровь Бьянки ничего не узнала о происшедшем, а Бонавентури узнал только, что у него будет теперь охранная грамота. Эта новость вызвала у него такое бурное ликование, что цена, которую Бьянке предстояло за это заплатить, показалась ей ничтожной: ведь надо было всего только лично получить документ из рук молодого и красивого принца! И она стала с нетерпением ждать дня, когда увидится с принцем и торжественно вручит Пьетро столь важную для него бумагу. Увы! Документ был нужен ему для того, чтобы встречаться днем с дамой под вуалью, которую до тех пор он мог видеть только по ночам.

Случилось то, что должно было случиться. Пьетро стал любовником дамы под вуалью, а Бьянка стала фавориткой принца. Однако, поскольку в это самое время Козимо I вел переговоры о браке наследного принца Франческо с эрцгерцогиней Иоанной Австрийской, любовники решили сохранить свою связь в тайне, а Пьетро Бонавентури получил должность, которая обеспечила благоденствие всей его бедствующей семье.

Переговоры завершились успешно, принц женился и целый год соблюдал приличия, навещая Бьянку только по ночам, выходя из дворца без сопровождения и переодетым; однако через год он получил от отца письмо, в котором тот уведомлял его, что подобные ночные прогулки небезопасны для принца. Тогда он дал Пьетро должность во дворце, а Бьянке купил очаровательный домик, который и поныне стоит на Виа Маджо, украшенный гербами Медичи. Теперь Франческо достаточно было перейти площадь Питти — и он оказывался у Бьянки.

Мы уже знаем, что у Пьетро были наклонности к распутной и беспорядочной жизни. При его новом положении они только усилились. Он полностью отдался кутежам, игре и любовным приключениям и вскоре нажил себе немало врагов среди бездонных глоток, неудачливых игроков и обманутых мужей. Однажды утром его нашли в тупике возле Понте Веккьо, с пятью или шестью кинжальными ранами в груди.

Прошло три года с тех пор, как Пьетро и Бьянка покинули Венецию, поклявшись друг другу в вечной любви, и два года с тех пор, как каждый из них нарушил свою клятву. Никто не был особенно опечален смертью Пьетро, даже его жена, для которой он давно стал чужим. Одна только старая мать умерла от горя, увидев, как бесславно окончил дни ее сын.

Бедную Иоанну Австрийскую тоже стоило пожалеть: она была законной супругой герцога, но настоящей герцогиней была Бьянка Капелло. Все, кто хотел получить выгодную должность, добиться привилегий или милостей, обращались к венецианке. Ее могущество не знало границ: у нее были свои пажи, свои придворные, свои льстецы; к помощи же Иоанны прибегали только бедняки. Это была женщина благочестивая и суровая, как вообще свойственно принцессам Австрийского дома; она поверила свои горести Господу. Господь обратил к ней взор, увидел, что она страдает, и забрал ее из этого мира.

Людская молва считала причиной ее смерти невиданно пышный прием, который герцог Франческо оказал прибывшему во Флоренцию брату Бьянки. Говорили, будто эти торжества, достойные царствующего монарха, оказались невыносимой пыткой для беременной герцогини, так что вместо радостного шествия в баптистерий флорентийцы увидели скорбную процессию, провожавшую в последний путь мать и ребенка.

Герцог Франческо не был злым человеком; он был слаб, только и всего. Долгое, безмолвное страдание, подтачивавшее здоровье жены, временами повергало его в печаль, похожую на угрызения совести. Перед смертью герцогиня попыталась обратить это чувство ему во благо. С тех пор как она заболела, муж стал относиться к ней чрезвычайно заботливо; она призвала его к себе. Не попрекая супруга былыми увлечениями, она умоляла его вести впредь жизнь более богобоязненную. Франческо, целуя ей руки и обливаясь слезами, обещал больше не видеться с Бьянкой. Иоанна грустно улыбнулась, с сомнением покачала головой, прошептала молитву, в которой герцог несколько раз услышал свое имя, и испустила дух.

От этого брака остались три дочери и сын.

Четыре месяца Франческо честно исполнял свое обещание; четыре месяца Бьянка была если не изгнана, то по крайней мере удалена из Флоренции. Но венецианка знала свою власть; она ждала, пока время притупит боль, заглушит угрызения совести, изгладит воспоминание о клятве, данной у смертного одра. И в один прекрасный день как бы случайно она встретилась герцогу на пути: боль, угрызения совести, клятва — все было забыто.

Духовник Бьянки был хитрый капуцин, умевший строить козни не хуже иезуита. Она сделала его духовником герцога. На исповеди герцог рассказал о терзавших его угрызениях совести. Капуцин ответил, что совесть можно успокоить только одним способом: женившись на Бьянке. Герцог уже подумывал об этом. Перед ним был пример отца, герцога Козимо, который в старости женился на Камилле Мартелли. В свое время этот брак вызвал большой скандал, а потом все успокоились. Франческо подумал, что и с ним будет так же, как было с Козимо, и, следуя наставлениям капуцина, решился примирить свою совесть со своими желаниями.

Придворные, давно уже понявшие, куда ветер дует, не раз заводили при нем речь о подобных браках как о чем-то вполне естественном, перечисляя всех известных им государей, взявших себе жен не из княжеского рода. А Венеция, в то время нуждавшаяся в помощи Флоренции, провозгласила Бьянку Капелло дочерью республики. Это крайнее угодничество побудило Франческо принять окончательное решение. И пока кардинал Фердинандо, догадывавшийся о намерениях брата, искал ему невесту во всех европейских столицах, Франческо тайно обвенчался с Бьянкой в часовне дворца Питти.

Предполагалось, что их брак останется в тайне, однако это отнюдь не устраивало герцогиню. Не для того поднималась она на такую высоту, чтобы остановиться на полдороге. Не прошло и полгода, как она заняла место бедной Иоанны Австрийской — и не только перед придворными, но и перед народом, не только на герцогском ложе, но и на троне.

Примерно в это время Монтень, направлявшийся в Рим и под влиянием некоего немца, которого ограбили в Сполето, отказавшийся от поездки через Анконскую марку, решил ехать через Флоренцию и был допущен к трапезе Бьянки.

«Герцогиня, — пишет он, — это красавица в итальянском вкусе: лицо миловидное и властное, тугой корсаж и пышная грудь. Как мне показалось, она чрезвычайно гордится тем, что сумела обольстить герцога и столь долго владеет его сердцем. Герцог сильно разбавлял вино водой, она же почти не разбавляла».^[30]

Сравните это описание с картиной Бронзино, и вы увидите, как схожи оба портрета: только у сумрачного тосканского художника чувствуется дыхание судьбы, которого нет у простодушного французского моралиста.

Через три года после бракосочетания Франческо и Бьянки, то есть в начале 1583 года, умер юный сын герцога, оставив тосканский трон без наследника по прямой линии. Таким образом, герцогу Франческо должен был наследовать его младший брат, кардинал Фердинандо.

В 1576 году Бьянка родила герцогу сына, но этот сын, будучи незаконным, не мог наследовать трон. Вдобавок о его рождении ходили престранные слухи. Рассказывали, будто бы Бьянка, узнав, что после дочери по имени Пеллегрина, которую она родила от мужа, детей у нее больше не будет, решила выдать чужого ребенка за своего. Она сговорилась с одной своей наперсницей родом из Болоньи, и произошло вот что.

Бьянка стала симулировать недомогания, которые обычно считаются симптомами беременности; вскоре к ним добавились и внешние признаки, а потому у герцога больше не оставалось никаких сомнений, и он сам объявил в своем ближайшем окружении, что вскоре Бьянка сделает его отцом. С этого дня влияние фаворитки удвоилось, все наперебой стремились ей угодить, а придворные, еще больше заискивая перед ней, предсказывали ей рождение сына.

Согласно плану, роды должны были произойти в ночь с 29 на 30 августа 1576 года; в одиннадцать часов вечера Бьянка сказала мужу, что у нее начались схватки. Дрожа от волнения и сияя от счастья, Франческо заявил, что не отойдет от ее постели, пока она не разрешится от бремени. Это совсем не устраивало Бьянку, поэтому к трем часам утра схватки прекратились, и повитуха сказала, что герцогиня родит не раньше чем часа через три или четыре. Тогда Бьянка стала настаивать, чтобы утомленный бессонницей Франческо хотя бы немного отдохнул. Герцог согласился, но при условии, что его разбудят, когда у его обожаемой Бьянки вновь начнутся схватки. Бьянка пообещала ему это, и он удалился.

Через два часа его действительно разбудили, но только для того чтобы объявить о рождении сына. Он бросился в спальню, и Бьянка, едва увидев его, показала ему ребенка. От радости герцог чуть не лишился рассудка, а мальчик при крещении был наречен доном Антонио: Бьянка заявила, что своим зачатием, благодаря которому они стали теперь столь счастливы, она обязана заступничеству этого святого.

Через полтора года наперсницу Бьянки, руководившую всей этой интригой, отослали к ней на родину, в Болонью. Она уехала без опасений, увозя с собою множество подарков; но в горах на ее карету напали люди в масках, ранили ее тремя выстрелами из аркебузы и скрылись, посчитав ее убитой. Однако, против всякого ожидания, женщина не умерла сразу. Она пришла в чувство, и ее доставили к деревенскому судье. Там она заявила, что с одного из разбойников упала маска, и она узнала в нем сбира на службе у Бьянки; по ее словам, она заслуживала наказания (хотя и не ожидала, что оно придет с этой стороны), поскольку помогала обманывать герцога Франческо: это она посоветовала фаворитке притвориться беременной, и она же принесла в лютне младенца, которого родила накануне жена одного бедняка. Этот-то ребенок и носил теперь имя дона Антонио и титул принца. Сделав такое признание, она скончалась. Протокол допроса тотчас же послали в Рим кардиналу Фердинандо Медичи; кардинал снял с него копию и послал ее брату. Но Бьянка без труда убедила любовника, что все это — не что иное, как козни, направленные против нее, и герцог, сочтя обвинения, каким она подверглась, ложными, привязался к ней еще сильнее.

Однако вся эта история, разумеется, наделала слишком много шуму, чтобы дон Антонио мог с полным правом притязатьна отцовский трон. И наследником опять становился кардинал — если только у герцогини не будет еще одного ребенка. Франческо уже почти потерял надежду на это, когда Бьянка объявила ему, что она снова беременна.

На этот раз кардинал решил лично присутствовать при родах невестки, чтобы не стать жертвой какого-нибудь нового обмана. Для начала он помирился с братом, сказав, что был введен в заблуждение ложным доносом: вторая беременность герцогини полностью опровергает слухи о ее бесплодии. Увидев, что брат признает свою ошибку, Франческо искренне обрадовался, и их отношения были восстановлены. Кардинал воспользовался этим сближением, чтобы поселиться во дворце Питти.

Приезд кардинала не доставил особого удовольствия Бьянке: она догадывалась об истинной причине этого прилива братской любви. Ей было ясно, что кардинал будет теперь следить за каждым ее движением, и она сделала так, чтобы ее нельзя было застать врасплох. У самого кардинала стали возникать сомнения. Если это была ненастоящая беременность, то он столкнулся с блестяще разыгранной комедией; кардинал был задет за живое и решил, что ни в коем случае не даст себя обмануть.

И вот наступил день родов; не имея возможности находиться в спальне Бьянки, кардинал занял пост в соседней комнате, через которую надо было обязательно проходить по пути в спальню. Там он принялся читать молитвы, расхаживая из угла в угол. Полчаса спустя ему передали просьбу герцогини: перейти в другую комнату, чтобы не мешать ей.

— Пусть она делает свое дело, а я буду делать свое, — ответил кардинал.

И, не слушая никаких возражений, он снова стал молиться, расхаживая по комнате.

Через минуту вошел духовник герцогини, капуцин в длинной рясе. Кардинал вверил любимую невестку его заботам и с особой сердечностью прижал его к груди. Обнимая доброго монаха, Фердинандо, как ему показалось, ощутил у него в широком рукаве что-то необычное, засунул туда руку и вытащил крепенького мальчика.

— Теперь я спокоен, брат мой, — сказал кардинал, — по крайней мере, я знаю, что моя невестка не умрет в родах.

Монах понял: самое главное сейчас — избежать скандала. Он спросил у Фердинандо, как ему следует поступить. Тот велел ему пойти к герцогине и, принимая у нее исповедь, все ей рассказать: от того, что решит она, будет зависеть решение кардинала. Если она предпочтет умолчать о случившемся, он тоже будет молчать; если она захочет поднять шум, он сделает то же самое.

Герцогиня поняла, что на этот раз ей не удастся стать матерью наследника престола, и решила разыграть выкидыш. Кардинал сдержал слово, и никто не узнал правды о мнимых родах.

Таким образом, ничто не нарушило доброго согласия между братьями. Осенью Франческо даже пригласил кардинала провести два месяца на своей вилле в Поджо а Кайано. Кардинал согласился: он был большой любитель охоты, а окрестности Поджо а Кайано изобиловали дичью, как никакое другое владение герцога.

В день приезда кардинала Бьянка, которой было известно, что он любит особого приготовления пироги, захотела испечь такой пирог собственноручно. Кардинал узнал от Франческо об этой любезности невестки и, не особенно доверяя ее родственным чувствам, сильно встревожился. К счастью, у кардинала был опал, подаренный ему папой Сикстом V и имевший свойство тускнеть, когда его подносили к отравленной пище. Кардинал не упустил возможности испытать силу опала на пироге, приготовленном Бьянкой. Его подозрения подтвердились. Вблизи пирога камень потускнел, и кардинал заявил, что, поразмыслив, он не станет есть этого угощения. Герцог какое-то время уговаривал его отведать пирога, но все его настояния были бесполезны.

— Ну что ж, — сказал герцог жене, — если мой брат отказывается от своего любимого блюда, мне придется попробовать его самому, а то еще скажут, будто герцогиня понапрасну сделалась пирожницей.

С этими словами он положил кусок пирога себе на тарелку.

Бьянка хотела было помешать этому, но удержалась. Ее положение было ужасно: она должна была либо признаться в злодейском умысле, либо позволить мужу умереть от яда. Мгновенно окинув взором прожитую жизнь, она поняла, что исчерпала все земные радости и достигла вершин земного величия. Она приняла решение столь же быстро, как в тот день, когда вместе с Пьетро бежала из Венеции: отрезав себе такой же кусок пирога, она протянула руку герцогу и с улыбкой съела отравленное кушанье.

На следующий день Франческо и Бьянка были мертвы. По приказу Фердинандо придворный медик произвел вскрытие их тел и сделал заключение, что герцог и герцогиня умерли от злокачественной лихорадки. Через три дня кардинал сложил с себя духовный сан и вступил на престол.

Такова история человека, чья статуя возвышается на площади Дарсены в Ливорно. Жизненное поприще кардинала было отмечено многими другими деяниями, о чем свидетельствуют четыре раба в цепях, украшающие пьедестал памятника; но, как нам кажется, мы рассказали о наиболее интересной части его жизни; тех, кому хотелось бы знать остальное, мы отсылаем к сочинению Галуцци.

Поскольку на площади, помимо статуи, имелось еще множество наемных экипажей, мы сели в один из них и подъехали к церкви Монтенеро.

В этой церкви хранится одно из самых чудодейственных изображений Мадонны, какие существуют на свете. В народе говорят, что этой святой иконе, ведущей свое происхождение с горы Эвбея на Негрепонте, однажды стало скучно у себя на родине. Ощутив желание переменить свое местонахождение, что весьма лестно для Запада, она явилась одному священнику и приказала доставить ее в Монтенеро. Священник поинтересовался, в какой части света находится эта гора, и узнал, что она возвышается в окрестностях Ливорно. Он тотчас же отправился в путь, неся с собой икону, и через два месяца достиг места назначения, которое ему было указано чрезвычайно убедительным чудом: Мадонна вдруг сделалась необыкновенно тяжелой, так что сященник был не в состоянии сделать ни шагу дальше. Он понял, что пришел куда нужно, остановился и, собрав пожертвования верующих, построил часовню Монтенеро.

Год спустя капитан ливорнского судна, совершившего плавание к горе Эвбея, заявил, что он измерил углубление в скале, где в течение двух или трех столетий находилась Мадонна: его высота и ширина точь-в-точь соответствовали размерам иконы в Монтенеро.

После этого все окончательно уверовали в чудо — все, кроме художников, признавших в картине работу Маргаритоне, одного из современников Чимабуэ. Когда Фарината дельи Уберти спас Флоренцию, после того как он победил в сражении при Монте Аперти, этот самый Маргаритоне, думая достойно вознаградить его, послал ему распятие с собственной росписью. Господь покарал его за гордыню: бедный старик умер от горя, увидев, каких высот в искусстве достиг Чимабуэ.

Мы всячески советуем художникам осмотреть мадонну Монтенеро, этот любопытный образчик греческой живописи XIII века.

Вечером, на обратном пути, мы сговорились с возчиком и на следующий день, в девять часов утра, отправились во Флоренцию.

ИТАЛЬЯНСКИЕ РЕСПУБЛИКИ

Скажем несколько слов об истории страны, по которой нам предстоит путешествовать: обойдя вокруг ствола дерева, мы лучше увидим, в какие стороны тянутся все его ветви.

Мир был создан Богом за шесть дней; Италия создавала себя шесть столетий.

Города, расположенные на морском побережье, первыми созрели для свободы. Уже во времена Солона было замечено, что моряки — самые независимые из людей. Море, как и пустыня, — прибежище от тирании; когда человек беспрестанно находится между небом и водой, владея и повелевая расстилающимся вокруг простором, ему нелегко признать над собой иного господина, кроме Бога.

И потому Генуя и Пиза, находившиеся в неменьшей зависимости от Священной Римской империи, чем другие итальянские города, постепенно освободились от ее владычества. Они сами посылали корабли на Корсику и на Сардинию, с давних пор самостоятельно вели переговоры о мире и о войне, о выкупах и податях и решали все к собственной выгоде, никому не отдавая отчета. Благодаря этому стремлению к независимости оба города уже к концу X века процветали настолько, что в 982 году император Оттон послал семь своих баронов в Пизу, чтобы потребовать у пизанского флота несколько галер для содействия задуманному им походу в Калабрию. Пока бароны находились в Пизе, пришло известие о смерти Оттона. Таким образом, их путешествие оказалось напрасным; однако они увидели плодородные равнины Тосканы, богатство ее городов и позавидовали судьбе местных жителей. Рассудив, что Небо сулит этому цветущему краю прекрасное будущее, они сумели получить от муниципалитета звание граждан, а от епископа — права на владение несколькими замками. От них берут свое начало семь знатных пизанских родов, которые три столетия возглавляли местных гвельфов или гибеллинов. Их звали Висконти, Годимари, Орланди, Веккьонези, Гваланди, Сисмонди, Ланфранки.

Генуя же, лежащая у подножия бесплодных гор, которые стеной отделяют ее от Ломбардии, и гордая тем, что ей принадлежит одна из лучших в Европе гаваней, где уже в X веке стояло множество кораблей, извлекала выгоду из того, что она была отрезана от центра Империи, и со всем пылом молодости вела оживленную торговлю и строила военный флот. В 936 году Геную разграбили сарацины; но не прошло и ста лет, как генуэзцы вступили в союз с пизанцами и явились в Сардинию, неся сарацинам огонь и меч — то, с чем те приходили тогда в Лигурию. У Каффаро, автора первой генуэзской летописи, начатой в 1101 году и законченной в 1164-м, мы встречаем упоминание, что уже тогда в Генуе были выборные верховные правители, называвшиеся консулами, что они попеременно заседали числом от четырех до шести человек и оставались в своей должности три-четыре года.

Что касается городов Средней Италии, то они запаздывали в своем развитии. Дух свободы, витавший на взморье, овеял Милан, Флоренцию, Перуджу и Ареццо; но у них не было моря, чтобы пускать туда корабли, и они продолжали повиноваться императорам. Так было, пока на папский престол не взошел монах Гильдебранд под именем Григория VII; на императорском троне тогда был Генрих IV.

Не прошло и трех лет, как новый папа, которому суждено было олицетворить средневековую демократию, окинул взором Европу и, видя, как народы там поднимаются, словно всходы пшеницы в апреле, понял, что именно ему, преемнику святого Петра, надлежит собрать эту жатву свободы, посеянную словом Христа. В 1076 году он издает декреталию, воспрещавшую его преемникам представлять свое назначение на утверждение светским властителям. С этого дня папский престол был установлен на один уровень с императорским троном и у народа появился свой Цезарь.

Однако, если Григорий VII задумал ущемить императорскую власть, то Генрих IV вовсе не склонен был отказываться от своих прав; на декреталию он ответил рескриптом. Его посол явился в Рим и от его имени потребовал, чтобы первосвященник сложил с себя тиару, а кардиналы прибыли ко двору императора для избрания нового папы. Крпье натолкнулось на щит, меч отразил удар меча.

В ответ Григорий VII отлучил императора от Церкви.

Узнав столь важную новость, германские князья собрались в Тербурге и, поскольку разгневанный император превысил свои права, которые распространялись на инвеституру, но не на назначение пап, пригрозили низложить его, в силу того самого закона, на основании которого его избрали, если он в течение года не примирится со святейшим престолом.

Генриху пришлось повиноваться и просителем преодолеть Альпы, которые он грозил перейти как победитель; суровой зимой он пересек Италию, чтобы босым и на коленях явиться к папе, прося его об отпущении грехов. Перед этим он проехал таким образом через Асти, Милан, Павию, Кремону и Лоди; видя его слабость, эти города почувствовали в себе силу и, воспользовавшись его отлучением от Церкви как предлогом, сочли себя свободными от данных ему клятв. Со своей стороны, Генрих IV, боясь еще больше разгневать папу, даже не стал пытаться вернуть их под свою власть и публично подтвердил их свободу; впрочем, они могли бы обойтись без этого подтверждения, как папа мог без императорского разрешения назначать епископов. Этот раздор между Святым престолом и императором, между народом и феодальной властью и породил партии гвельфов и гибеллинов.

Тем временем, будто уготовив Флоренции свободу, в 1070 году умер Готфрид Лотарингский, маркграф Тосканы, а в 1076-м умерла его жена Беатриса, и наследницей и властительницей самого крупного из всех существовавших когда-либо в Италии феодов стала графиня Матильда. Она дважды была замужем: сначала за Готфридом-младшим, потом за Вельфом Баварским, развелась с обоими и умерла бездетной, все свои владения завещав престолу святого Петра.

Эта смерть позволила Флоренции поступить по примеру других итальянских городов. Она провозгласила республику и тем, в свою очередь, подала пример Сиене, Пистойе и Ареццо.

Однако флорентийская знать, не оставаясь равнодушной к великому спору, раздиравшему Италию, все же не принимала в нем такого деятельного участия, как знать других городов; она была разделена на две партии, но не на два враждующих лагеря. Каждая из партий смотрела на другую скорее с недоверием, чем с ненавистью, и, если между ними не было мира, это еще не означало, что идет война.

Среди гвельфских семей одной из самых знатных, могущественных и богатых была семья Буондельмонти. Старший в роду был обручен с девушкой из семьи Амидеи, союзников Уберти, известных своими прогибеллинскими симпатиями. Буондельмонте деи Буондельмонти был владетелем Монте Буоно, замка в северной части долины Арно, и жил в величественном дворце на площади Святой Троицы.

Однажды, когда он ехал верхом в великолепном наряде по улицам Флоренции, в одном из домов открылось окно и он услышал, как его зовут по имени.

Буондельмонте обернулся; но, увидев, что его зовет женщина, лицо которой скрыто покрывалом, поскакал дальше.

Она позвала его снова и подняла покрывало. Буондельмонте узнал даму из рода Донати и, остановив коня, учтиво спросил, что она хочет ему сказать.

— Просто хочу поздравить тебя с твоей будущей свадьбой, Буондельмонте, — насмешливо сказала дама. — Я восхищаюсь твоей самоотверженностью, ведь ты собираешься породниться с семьей, которая во многом уступает твоей собственной. Наверно, какой-нибудь предок Амидеи некогда оказал большую услугу одному из твоих родичей и теперь ты возвращаешь семейный долг.

— Вы ошибаетесь, благородная дама, — возразил Буондельмонте. — Если между нашими семьями и существует некоторая разница, то не благодарность заставляет меня забыть о ней, а любовь. Я люблю мою невесту, Лукрецию Амидеи, и женюсь на ней по любви.

— Простите, синьор Буондельмонте, — продолжала Гвальдрада, — но мне казалось, что самый знатный должен жениться на самой богатой, самая богатая — выйти замуж за самого знатного, а самый красивый — взять в жены самую красивую.

— До сего дня, — ответил Буондельмонте, — лишь в зеркале, которое я привез невесте из Венеции, мне приходилось видеть женщину столь же красивую, как она.

— Плохо же вы искали себе невесту, синьор, или это занятие чересчур быстро вам наскучило. Флоренция потеряла бы имя города цветов, если бы в этом цветнике не нашлось розы прекраснее, чем та, какую вы собираетесь сорвать.

— Мало осталось во Флоренции садов, где я не побывал, мало цветов, красками которых я не любовался и ароматов которых не вдыхал; разве только ромашки и фиалки спрятались в траве, укрываясь от моего взора.

— Есть еще лилия, которая растет у родника, под сенью ив, омывается в ручье, чтобы сохранить свежесть, и укрывает свою красоту в одиночестве, чтобы не утратить чистоты.

— Быть может, в саду дворца синьоры Гвальдрады растет такой цветок и она покажет его мне?

— Возможно, так и будет, если синьор Буондельмонте почтит меня своим посещением.

Буондельмонте бросил поводья пажу и устремился во дворец Донати.

Гвальдрада ожидала его на верху лестницы; она провела его по темным коридорам к удаленной комнате, затем открыла дверь, приподняла драпировку, и Буондельмонте увидел спящую молодую девушку.

Буондельмонте замер от восхищения: никогда еще он не видел такой совершенной, такой юной и непорочной красоты. Это был тот самый, весьма редкий в Италии, тип блондинки, какой Рафаэль избрал прообразом для своих Мадонн; белизна ее кожи была такова, что можно было подумать, будто девушка выросла под бледным северным солнцем; она казалась такой воздушной, что Буондельмонте затаил дыхание: он боялся, как бы этот ангел, проснувшись, не улетел на небо!

Гвальдрада опустила драпировку. Буондельмонте хотел было помешать ей, но она удержала его за руку.

— Вот невеста, которую я сберегла для тебя в чистоте и уединении, — сказала она. — Но ты поспешил, Буондельмонте, ты отдал сердце другой. Ступай себе и будь счастлив.

Ошеломленный Буондельмонте хранил молчание.

— Что же ты медлишь? — спросила Гвальдрада. — Забыл, что тебя ждет прекрасная Лукреция?

— Послушай, — сказал Буондельмонте, взяв ее за руку, — если бы я отказался от этого брака, если бы я изменил данному мною слову, если бы я попросил в жены твою дочь, ты отдала бы ее мне?..

— Разве найдется настолько кичливая или настолько безумная мать, которая не пожелает видеть своим зятем владетеля Монте Буоно?

Тогда Буондельмонте поднял драпировку, опустился на колени у кровати девушки, взял ее за руку и, видя, что спящая приоткрыла глаза, произнес:

— Проснитесь, моя прекрасная невеста!

Затем, повернувшись к Гвальдраде, он сказал:

— Матушка, пошлите за священником и, если ваша дочь согласна стать моей супругой, ведите нас к алтарю!

В тот же день Лючия Гвальдрада из рода Донати стала женой Буондельмонте.

На другой день по городу поползли слухи об этом браке. Какое-то время семья Амидеи отказывалась верить, что ей нанесли столь тяжкое оскорбление, но в конце концов поверить пришлось. Тогда они призвали к себе своих родичей — Уберти, Фифанти, Ламберти и Гангаланди — и, когда те явились, объяснили им, какова цель этого собрания. В ту эпоху честь была весьма гневлива, а месть — безотлагательна, и подобную обиду можно было смыть только кровью. Моска предложил убить Буондельмонте, и все единодушно с ним согласились.

Утром Пасхального воскресенья Буондельмонте проскакал верхом по Понте Веккьо и спустился на набережную Арно, как вдруг из улицы Святой Троицы выехали всадники и направились к нему. На некотором расстоянии от него всадники разделились на две группы, чтобы напасть с двух сторон. Буондельмонте понял, что эти люди замышляют недоброе; однако, то ли понадеявшись на их честность, то ли положившись на собственную отвагу, он продолжил путь, не выказывая никаких опасений; более того, когда он проезжал мимо, то учтиво поклонился им. Тут Скьятто дельи Уберти выхватил палицу, спрятанную у него под плащом, и одним ударом сбросил Буондельмонте на землю. В ту же минуту Одцо Арриги, подумав, что враг, быть может, не убит, а просто оглушен, спешился и ножом перерезал ему вены. Буондельмонте дополз до подножия статуи Марса, языческого покровителя Флоренции, и испустил дух. Весть об этом убийстве сразу же разнеслась по городу. Вся родня Буондельмонте собралась у него в доме, убитого положили в открытый гроб и поставили на катафалк. Юная вдова села возле гроба и прижала размозженную голову мужа к своей груди; катафалк окружили ближайшие родственники, и траурный кортеж двинулся по улицам Флоренции; впереди ехал отец Буондельмонте в черной одежде, на коне в черной попоне, и глухим голосом восклицал: «Мщение! Мщение! Мщение!»

При виде окровавленного трупа, юной и прекрасной вдовы, рыдающей, с разметавшимися волосами, при виде отца, едущего перед гробом сына, которому полагалось бы идти за гробом отца, граждане пришли в большое волнение и каждая знатная семья приняла ту или другую сторону — в зависимости от своих убеждений, дружеских или родственных связей. Сорок две знатнейшие семьи образовали партию гвельфов, то есть сторонников папы, и поддержали семью Буондельмонте. Двадцать четыре семьи образовали партию гибеллинов, то есть сторонников императора, и во главе этой партии стала семья Уберти. Каждый собрал своих слуг, укрепил свои дворцы, возвел башни; и тридцать три года на площадях и улицах Флоренции, запертая в ее стенах, бушевала неистовая гражданская война.

Однако гибеллины, которых, как мы знаем, было почти вдвое меньше, чем гвельфов, не рассчитывали победить собственными силами, а потому обратились за помощью к императору, и тот прислал им тысячу шестьсот немецких конников. Это войско скрытно проникло в город через ворота, охраняемые гибеллинами, и в ночь на Сретение 1248 года побежденные гвельфы были вынуждены покинуть Флоренцию.

И тогда победители, оказавшиеся хозяевами города, предались бесчинствам, которые затягивают гражданские войны до бесконечности. Тридцать шесть дворцов были разрушены, а их башни срыты до основания; под башню Тозинги на площади Старого рынка, всю выложенную мрамором, высотой в сто двадцать сажен, подвели подкоп, и она рухнула, как пораженный молнией гигант. Партия императора одержала победу по всей Тоскане, и гвельфы оставались в изгнании вплоть до 1250 года, то есть до смерти Фридриха II.

После этого гвельфы возвратились во Флоренцию и народ вернул себе часть утраченного влияния. Одним из первых своих постановлений он приказал разрушить крепости, за стенами которых дворянство глумилось над законами. Кроме того, знатным людям было приказано уменьшить высоту башен их дворцов до пятидесяти сажен, и из добытого таким образом камня достроили городские укрепления со стороны Арно (прежде город не был защищен с этой стороны). Наконец, в 1252 году народ, желая увековечить возвращение свободы во Флоренцию, отчеканил из чистейшего золота монету, которую в честь города назвали флорином и которая вот уже 700 лет сохраняет все то же изображение лилии, тот же вес и ту же пробу, ибо ни одна из революций, последовавшей за той, которой флорин был обязан своим появлением на свет, не осмелилась изменить его народный чекан, подделать его республиканское золото.

Между тем гвельфы, более великодушные или более доверчивые, чем их противники, разрешили гибеллинам остаться в городе: гибеллины воспользовались этим и сплели заговор, который был раскрыт. Представители городских властей вызвали их к себе для того, чтобы они объяснили свое поведение; но те камнями и стрелами отогнали лучников, которых прислал за ними подеста. Тотчас же поднялся весь флорентийский народ; врагов преследовали у них в домах, их дворцы и крепости подверглись осаде, и в два дня все было кончено. Скьятто дельи Уберти, тот самый, что оглушил Буондельмонте ударом палицы, пал с оружием в руках. Другому Уберти и некоему Инфангати отрубили голову на площади Старого рынка, а те, кому удалось избежать расправы или суда, под водительством Фаринаты дельи Уберти покинули город и отправились в Сиену просить убежища, которое и было им предоставлено.

Фарината дельи Уберти был человек той же породы, что барон дез'Адре, коннетабль де Бурбон и Ледигьер: они рождаются с железной дланью и бронзовым сердцем, они открывают глаза в осажденном городе и закрывают их на поле битвы; это растения, политые кровью и дающие кровавые цветы и плоды!

Император умер, и гибеллинам не к кому стало обращаться за помощью. Фарината отправил послов к Манфреду, королю Сицилии. Послы просили дать им войско. Манфред дал им сто человек. Они восприняли это как насмешку и хотели было отказаться, но Фарината написал им:

«И все же соглашайтесь: нам важно, чтобы среди наших знамен было знамя Манфреда, а когда мы его получим, я водружу его в таком месте, что он будет вынужден отправить нам подкрепление, чтобы забрать его назад».

Тем временем гвельфское войско, преследовавшее гибеллинов, стало лагерем у ворот Камольи, пыль которой была так дорога Альфьери^[31]. После нескольких мелких стычек Фарината, получивший от Манфреда сто тяжеловооруженных конников, дал им лучшего тосканского вина и приказал готовиться к вылазке. Затем, когда между гвельфами и гибеллинами завязался бой, он заявил, что пойдет на выручку своим, стал во главе вспомогательного отряда немцев и так далеко повел его в атаку, что вскоре вместе со своей сотней тяжеловооруженных конников оказался в плотном кольце врагов. Солдаты Манфреда сражались с отчаянной отвагой, но силы были слишком неравны. Все они погибли. Один только Фарината каким-то чудом сумел прорваться к своим — залитый вражеской кровью, утомленный сечей, но невредимый.

Его цель была достигнута: раны на телах солдат Манфреда взывали к отмщению; захваченное в бою королевское знамя доставили во Флоренцию, чернь раздирала его в клочья и втаптывала в грязь. Это было оскорбление Швабского дома, пятно на имперском гербе, и отомстить за одно и смыть другое могла только победа. Фарината де-льи Уберти написал королю Сицилии письмо и сообщил в нем о том, как закончилась битва: в ответ Манфред послал ему две тысячи солдат.

Тогда лев превратился в лисицу, чтобы завлечь флорентийцев в ловушку. Фарината притворился, будто он обижен на гибеллинов. Он написал народным старейшинам письмо, в котором назначил им встречу на расстоянии четверти льё от города. Старейшины явились на встречу;

Фарината прибыл один. Он сказал, что готов оказать им услугу: если флорентийцы пойдут большим войском на Сиену, его люди откроют им ворота Санто Вито, которые они охраняют. Вожди гвельфов ничего не могли решить без одобрения народа: они поехали обратно и собрали совет. Фарината вернулся в город.

Заседание совета проходило весьма бурно; большинство предлагало принять предложение Фаринаты, но некоторые проницательные люди боялись предательства. Старейшины, которые вели переговоры с Фаринатой и хотели поставить их себе в заслугу, поддержали его предложение всей своей властью, а народ поддержал старейшин. Напрасно граф Гвидо Гверра и Теггьяйо Альдобранди пытались оспорить мнение большинства — народ не пожелал их слушать. Лука деи Герардини, человек, известный своей мудростью и любовью к родине, встал, пытаясь что-то сказать; но старейшины велели ему замолчать. Он все же продолжал говорить, и его присудили к штрафу в сто флоринов. Герардини согласился уплатить штраф, если ему дадут слово. Штраф был удвоен, но Герардини не отступился, говоря, что возможность дать республике добрый совет — это счастье, за которое стоит заплатить любые деньги. В конце концов старейшины довели сумму штрафа до четырехсот флоринов, но не заставили Герардини замолчать. Его твердость, которую приняли за упрямство, вызвала всеобщее раздражение, и немедленно было предложено принять закон о предании смертной казни всякого, кто осмелится выступить против воли народа. Принятый закон тотчас же был применен к Герардини. Спокойно выслушав приговор, Герардини вновь поднялся с места. «Сооружайте эшафот, — сказал он, — а пока позвольте мне говорить». Вместо того чтобы броситься к ногам этого человека, флорентийцы арестовали его и отвели в тюрьму. Поскольку, кроме Герардини, против предложения старейшин почти никто не возражал, да и следовать его примеру желающих не нашлось, то, едва его увели с собрания, предложение было принято. Флоренция тут же обратилсь к своим союзникам с просьбой о поддержке. На ее призыв откликнулись Лукка, Болонья, Пистойя, Прато, Сан Миньято и Вольтерра. За два месяца гвельфы собрали три тысячи конников и тридцать тысяч пехотинцев.

В ночь на понедельник 3 сентября 1260 года это войско вышло из ворот Флоренции и двинулось в сторону Сиены. Посреди войска, под охраной солдат, которые более других прославились отвагой, тяжело катилась Карроччо. Это была золоченая колесница, запряженная восемью быками в красных попонах; на колеснице был установлен шест с золоченым шаром на верхушке; под шаром развевалось знамя Флоренции, которое во время битвы вверяли храбрейшему из храбрых. Под знаменем было укреплено распятие: протянутые руки Христа словно благословляли войско. Рядом с распятием висел колокол, чтобы созывать всех, кого далеко забросил вихрь сражения. Из-за неповоротливости быков колесница не могла передвигаться быстро, так что флорентийцам оставалось либо с позором бросить ее на поле боя, либо ожесточенно сражаться за нее. Это было изобретение Ариберта, архиепископа Миланского; желая придать больше значения пехоте, набиравшейся из простолюдинов, в противовес коннице, состоявшей из знати, он впервые использовал его в войне против Конрада Салического. А потому тяжелая колесница была окружена пехотинцами, вынужденными двигаться с такой же скоростью, как она. Правил колесницей семидесятилетний старик по имени Джованни Торнаквинчи, а на ее площадке, почетном месте для храбрейших, стояли семеро сыновей Торнаквинчи; по приказу отца все они поклялись умереть, но не дать врагу коснуться Карроччо, этого ковчега средневековой воинской чести. Что касается колокола, то, как говорили, его благословил папа Мартин, и в честь крестного он получил имя Мартинелла.

На рассвете 4 сентября войско флорентийцев достигло холма Монте Аперти, расположенного в пяти милях к востоку от Сиены: оттуда открывался вид на город, который они надеялись захватить врасплох. Полуслепой епископ поднялся на площадку Карроччо и отслужил мессу: все войско благоговейно внимало ему, на коленях и с непокрытой головой. Закончив мессу, он отвязал знамя и вручил его Якопо дель Вакка из семьи Пацци, а сам надел доспехи и занял место среди всадников; ворота Санто Вито, как было обещано, открылись. Первой из них выехала имперская конница, затем появились флорентийские изгнанники под командованием Фаринаты; после них вышла пехота — граждане Сиены со своими ленниками, всего тринадцать тысяч человек. Флорентийцы поняли, что их заманили в ловушку; однако они сравнили выступившее против них войско со своим собственным, решили, что их втрое больше, и с громкими криками ринулись на врага, оскорбляя его и вызывая в нем злость.

В эту минуту епископ, который, как все увечные люди, заставлял других приходить ему на помощь, услышал сзади шум, обернулся и своими подслеповатыми глазами увидел между собой и горизонтом какую-то линию, за минуту до этого им не замеченную. Тронув за плечо стоявшего рядом с ним солдата, он спросил, что это такое: стена или полоса тумана? «Ни то, ни другое, — ответил солдат, — это вражеские щиты». В самом деле, большой отряд имперской конницы обогнул Монте Аперти, перешел вброд Арбию и ударил флорентийцев в тыл, в то время как остальные силы сиенцев сшиблись с ними лицом к лицу.

Тогда Якопо дель Вакка, решив, что настал час битвы, поднял над всеми флорентийское знамя со львом и крикнул: «Вперед!» Но в ту же минуту Бокка дельи Абатти, гибеллин в душе, выхватил меч из ножен и одним ударом отсек руку, державшую знамя. Затем с криком «Ко мне, гибеллины!» он вместе с тремястами единомышленников отделился от войска гвельфов и влился в ряды имперской конницы.

Среди флорентийцев началось смятение: Якопо дель Вакка поднял свое окровавленное запястье и закричал: «Измена!» Но никто и не подумал подобрать знамя, упавшее под конские копыта: при виде того, как на них нападают те, кого они еще минуту назад считали своими братьями, воины, вместо того чтобы сплотиться, стали шарахаться друг от друга, боясь предательского меча больше, чем вражеского. Слово «измена», произнесенное Якопо дель Вакка, передавалось из уст в уста, и каждый всадник, забыв о спасении родины и думая только о себе, выбирался из схватки, доверив жизнь резвости своего коня и губя свою честь. В итоге из трех тысяч знатных флорентийцев на поле брани осталось лишь тридцать пять храбрецов, которые не захотели бежать и погибли.

Пехота, состоявшая из флорентийских простолюдинов и из жителей союзных городов, проявила большую стойкость и сомкнулась вокруг Карроччо; там-то и началась кровопролитная битва, от которой, по словам Данте, воды Арбии стали красными^[32].

Однако гвельфы, лишившись конницы, не могли отразить натиск врага, поскольку, как уже было сказано, на поле битвы остались только простолюдины, у которых были лишь вилы да алебарды, а деревянные щиты, кирасы из буйволовой кожи и стеганые полукафтанья не спасали их от длинных копий и двуручных мечей конников; люди и лошади в железных доспехах с легкостью врубались в толпу пехотинцев и пробивали в ней глубокие бреши. И все же эта толпа, вдохновленная непрерывным звоном Мартинеллы, трижды смыкалась, отбрасывая неприятелькую конницу, которая трижды откатывалась, окровавленная и ущербленная, словно вынутый из раны клинок.

Наконец, благодаря отвлекающему маневру, проделанному Фаринатой, который стоял во главе флорентийских изгнанников и горожан Сиены, конники добрались до Карроччо. И тогда обеим сражающимся сторонам довелось увидеть нечто беспримерное: подвиг старика, которому было доверено охранять Карроччо и семеро сыновей которого поклялись отцу не покидать поле битвы живыми.

Во все время сражения семеро молодых людей оставались на площадке Карроччо, откуда они могли следить за происходящим; трижды они в нетерпении обращали взгляды к отцу, но старик знаком удерживал их; наконец, настал час, когда надо было отдать жизнь, и старик крикнул сыновьям: «Вперед!»

И они спрыгнули с площадки Карроччо — все, кроме одного, которого отец удержал за плечо: это был самый младший и потому самый любимый из его сыновей; ему едва исполнилось семнадцать лет, и его звали Арнольфо.

У шестерых братьев были железные нагрудники, как у рыцарей, поэтому они смогли выстоять под ударами гибеллинов. А в это время их отец, одной рукой держа Арнольфо, другой звонил в колокол, собирая бойцов. Гвельфы воспрянули духом, и конники императора были отброшены в четвертый раз. К старику вернулись четверо сыновей; двое остались лежать на земле, и им не суждено было подняться.

В ту же минуту послышались громкие крики и толпа расступилась — это появился Фарината дельи Уберти во главе флорентийских изгнанников; все это время он преследовал конницу гвельфов, пока не убедился, что ей уже не вернуться в бой: так волк загрызает собак перед тем как наброситься на овец.

Старик, которому с колесницы было видно все, узнал Фаринату по султану на его шлеме, по доспехам, а главное — по наносимым им ударам. Казалось, всадник и конь слились в одно существо, одно чешуйчатое чудовище. Кто падал под ударами всадника, того тут же растаптывали копыта коня; все разбегались перед ними. Но старик дал знак своим четверым сыновьям — и Фарината натолкнулся на железную стену! Гвельфы опомнились, вокруг этих храбрецов тут же возникло живое кольцо, и бой возобновился.

Фарината один возвышался на своем коне среди пеших гвельфов: другие всадники, гибеллины и имперцы, остались далеко позади. Старик видел его сверкающий меч, который поднимался и опускался равномерно, как кузнечный молот, он слышал предсмертный вопль после каждого удара; дважды ему показалось, что он узнаёт голоса сыновей, но он не перестал звонить в колокол, а только еще сильнее сжал плечо Арнольфо.

Наконец, Фарината отступил, но так, как отступает лев, рыча и сокрушая все кругом; он прокладывал себе путь к гибеллинским всадникам, которые пошли в атаку, чтобы вызволить его. Пока он пробирался к своим, возникло нечто вроде затишья, и старик увидел, как к нему возвращаются два его сына. Ни одной слезинки не выкатилось из его глаз, ни один вздох не вырвался из его груди; он только прижал к сердцу Арнольфо.

Но Фарината уже соединился с флорентийскими изгнанниками и всадниками императора, и, в то время как сиенская пехота атаковала гвельфов со своей стороны, конница готовилась к нападению с тыла.

Последняя атака была ужасна: три тысячи закованных в железо всадников врезались в гущу десяти или двенадцати тысяч пехотинцев, все еще окружавших Карроччо; они походили на громадную змею, жалом которой был меч Фаринаты. Старик видел, как змея приближалась, извиваясь гигантскими кольцами; он подал знак своим двум сыновьям. И они бесстрашно бросились навстречу врагу. Арнольфо плакал от стыда, что не может последовать за братьями.

Старик видел, как они пали один за другим; тогда он передал веревку от колокола в руки Арнольфо и спрыгнул с колесницы. Бедному отцу недостало мужества смотреть, как погибнет его младший сын.

Фарината проехал по телу поверженного отца, так же как до этого растоптал сыновей. Карроччо захватили, и, поскольку Арнольфо, несмотря на все угрозы, не переставал звонить в Мартинеллу, делла Пресса поднялся на площадку и ударом палицы раскроил ему голову.

С того мгновения, когда умолкла Мартинелла, флорентийцы уже не пытались больше сплотиться и разбежались в разные стороны. Несколько человек укрылись в замке Монте Аперти, где были схвачены на следующий день. Рассказывают, что в тот день было убито десять тысяч человек.

Разгром при Монте Аперти стал для Флоренции одним из тех величайших несчастий, память о которых не гаснет с течением веков. Еще и теперь, спустя пять с половиной столетий, флорентиец мрачнеет, показывая путешественнику поле битвы, и пытается разглядеть в водах Арбии красноватый оттенок — след крови, пролитой его предками. А сиенцы, со своей стороны, до сих пор гордятся одержанной победой. Шесты Карроччо, вокруг которой в роковой день пало столько храбрецов, бережно хранятся в базилике, подобно тому, как Генуя хранит у своих ворот цепи, заграждавшие вход в порт Пизы, а Перуджа в окне городской ратуши — флорентийского льва. Бедные города! От их былой свободы остались одни лишь трофеи, отнятые ими друг у друга. Бедные рабы, которым их хозяева, как видно в насмешку, пригвоздили ко лбу королевские короны!

Двадцать седьмого сентября гибеллинское войско подошло к Флоренции, где, как рассказывает Виллани, все до единой женщины оделись в траур, ибо каждая потеряла сына, брата или мужа. Ворота города были открыты, никто не оказал сопротивления. На следующий день все гвельфские законы были отменены, и народ, лишившись права заседать в совете, снова подпал под владычество знати.

Представители гибеллинских городов Тосканы собрались в Эмполи; послы Пизы и Сиены заявили, что они не видят иного средства прекратить гражданскую войну, кроме как полностью разрушить Флоренцию, город гвельфов, где эта партия постоянно будет пользоваться поддержкой. Графы Гвиди и Альберти, Сантафьоре и Убальдини согласились с этим предложением. У каждого из них были на это свои причины: у кого честолюбие, у кого ненависть, у кого страх. Решение уже почти приняли, когда слова попросил Фарината дельи Уберти.

Это была возвышенная речь: флорентиец просил за Флоренцию, сын вступался за мать, победитель просил пощады для побежденных и готов был умереть ради того, чтобы жила его родина, — вначале он был Кориоланом, потом стал Камиллом.

Слово Фаринаты победило в совете, как его меч — в битве. Флоренция была спасена: гибеллины сделали ее своим политическим центром, а граф Гвидо Новелло, командир тяжелой конницы Манфреда, стал правителем города.

Шел пятый год имперской реакции, когда во Флоренции родился мальчик, получивший от родителей прозвание Алигьери, а от Небес — имя Данте.

Так продолжалось с 1260 по 1266 год.

Но вот однажды утром во Флоренции стало известно, что Манфред, могущественный покровитель гибеллинской партии, погиб в битве при Гранделле; тот, перед кем дрожала вся Италия, не удостоился иной гробницы, кроме камней, наброшенных на его труп проходившими мимо французскими солдатами; вскоре, однако, разнесся слух, что архиепископ Козенцы посчитал и такое, воздвигнутое милосердием врага надгробие слишком почетным для

Манфреда, — он приказал вывезти тело к границам королевства и бросить на берегу реки Верде.

Можно представить, какое изменение внесла эта новость в поведение гвельфской партии. Народ выражал радость криками и праздничной иллюминацией; изгнанники подошли к городским стенам в ожидании, когда им откроют ворота, а Гвидо Новелло со своими тысячью пятьюстами тяжеловооруженными конниками (всё, что у него осталось после битвы при Монте Аперти) был словно потерпевший кораблекрушение, который сидит на скале и видит, как с каждой минутой поднимаются волны прилива.

Вместо того чтобы бросить вызов опасности и удержать Флоренцию жестокостью — это было еще возможно с его тысячью пятьюстами солдатами, — Гвидо решил, что сумеет умиротворить жителей города, пойдя на уступки, которые вернули бы им веру в свои силы. Поскольку, как известно, должности подеста всегда занимали выходцы из других городов, он призвал из Болоньи, чтобы они совместно исполняли эту должность, двух рыцарей нового, недавно учрежденного ордена, чей устав не требовал обетов целомудрия и бедности, а лишь предписывал защищать вдов и сирот. Один из этих рыцарей был гибеллином, другой — гвельфом. Был избран совет из тридцати шести почтенных граждан, также принадлежавших к обеим враждующим партиям; город разделился на двенадцать ремесленно-торговых цехов^[33], и семь старших цехов получили знамя, под которое в случае тревоги должны были становиться и младшие: правители надеялись, что в будущем такое сближение цехов приведет к согласию.

Но вышло наоборот. Это сближение породило бунт, так что Гвидо и его солдатам пришлось бежать из Флоренции и укрыться в Прато.

Их бегство послужило гвельфам сигналом к наступлению. Гибеллины пали духом, отказались от дальнейшей борьбы и покинули город, а образ правления во Флоренции из аристократического в один день стал демократическим.

А где во время столь важных событий был Фарината де-льи Уберти? О нем во время этого великого бедствия не упоминается. Этот великан исчезает, словно привидение, и мы находим его лишь сорок лет спустя в Дантовом Аду, где он, по пояс в огненной могиле, жалуется не на боль, а на ожесточение, с каким флорентийцы преследуют его имя и его потомство^[34].

В самом деле, жители Флоренции, не забывшие поражение при Монте Аперти, издали закон, согласно которому дворец Фаринаты надлежало снести, землю под ним вспахать и впредь не строить ни одно общественное или частное здание на том месте, где в день гнева Небес был зачат новоявленный Кориолан.

Тот же закон предписывал, что ни одна амнистия, какую в будущем могут даровать гибеллинам, не будет распространяться на членовсемьи Уберти.

Мы рассказали о Флоренции больше, чем о других городах потому, что Флоренцию нам предстоит посетить в первую очередь, и остановились на 1266 годе потому, что наиболее древние достопримечательности, которые мы с читателями будем осматривать, были созданы именно в эту эпоху. Дальнейшую же историю Флоренции мы увидим запечатленной в ее дворцах, статуях и надгробиях и будем наталкиваться на нее на каждом шагу, прогуливаясь по улицам и площадям этого города.

ДОРОГА ИЗ ЛИВОРНО ВО ФЛОРЕНЦИЮ

Чтобы добраться из Ливорно во Флоренцию, мы наняли веттурино: это, можно сказать, единственное средство сообщения между двумя городами. Есть, конечно, дилижанс, который утверждает, будто в положенное время он находится в движении, однако, менее удачливый, чем греческий философ, не может это доказать.

Бездействие дилижанса объясняется пережитками простонародного духа, ведущего начало со времен гвельфов и столь распространенного в Тоскане, что различным правительствам, которые сменялись здесь одно за другим, так и не удалось искоренить его. И по сей день не только люди, но даже дворцы и стены имеют здесь политические убеждения: прямоугольные зубцы — это гвельфы, зубцы с выемкой — гибеллины.

И поскольку веттурино — это проявление народной предприимчивости, а дилижансы — это выдумка аристократии, первые вполне естественно одержали верх над вторыми, ибо правительство, неизменно проникнутое духом демократии, который стремится к благоденствию большинства, ставит компанию дилижансов в такие условия, что через некоторое время она волей-неволей закрывается.

К тому же дилижансы отправляются по расписанию и стоят на месте в ожидании пассажиров, тогда как веттурино готовы ехать в любое время и повсюду ищут себе седоков. Они вроде наших извозчиков в Со и в Сен-Дени. Вы еще не высадились из лодки, доставляющей в порт пассажиров с парохода, а вас уже осаждают, обступают, хватают, оглушают своими криками десятка два возниц, которые смотрят на вас как на товар и обращаются с вами соответственно: будь их воля, они унесли бы вас на плечах. Несколько семей были разъединены таким образом в ливорнском порту и воссоединились только во Флоренции.

Вы уже сели в наемную карету, а они продолжают наскакивать на вас со всех сторон; перед дверью гостиницы, как и в порту, вы оказываетесь в окружении десятка нахалов, только здесь они кричат еще громче, потому что ждать им пришлось дольше.

Тут разумнее всего будет сказать, что вы прибыли в Ливорно по торговым делам и рассчитываете пробыть здесь неделю. А затем, в присутствии почтенных возниц, от которых вы хотите избавиться, спросить у привратника гостиницы, есть ли в ней свободная комната сроком на неделю; бывает, что они принимают это на веру, выпускают добычу, рассчитывая настичь ее позже, стремглав кидаются в порт, на охоту за другими приезжими, — и вы спасены.

Однако, выйдя через час из гостиницы, вы обнаруживаете у дверей двух караульных. Это возницы, у которых здесь прочные связи. За небольшую мзду коридорный им сообщил, что вы уезжаете не через неделю, а сегодня или завтра утром.

Нужно тут же вернуться вместе с ними в гостиницу. Если вы по неосторожности вздумаете выйти на улицу, на их крики сбегутся полсотни их собратьев, и сцена в порту повторится.

Они спросят с вас десять пиастров: шестьдесят франков за шестнадцать льё! Надо предложить им пять, но только с условием, что они трижды сменят лошадей, но не будут менять карету. Они поднимут крик; вы их выставите за дверь. Через десять минут один из них влезет в окно, и вы с ним сговоритесь за тридцать франков.

После этого ваша особа обретает неприкосновенность; за пять минут разносится весть, что вы условились. Теперь вы можете гулять где вам угодно, каждый будет вам кланяться и желать счастливого пути; вам покажется, что вас окружают самые бескорыстные в мире люди.

В назначенный час у порога вас ожидает leg по^[35]. Словом «legno» в Италии обозначается всякое средство передвижения, будь это лодка или карета шестеркой, кабриолет или пароход; legno вместе с парным ему словом женского рода roba^[36] составляет основу этого языка. При ближайшем рассмотрении legno оказывается дрянной колымагой: не стоит обращать на это внимание, все равно ничего другого в каретном сарае padrone^[37] здесь нет. Впрочем, вы в ней устроитесь не хуже, чем в дилижансе. Теперь осталось только решить вопрос buona mano, то есть чаевых.

Дело это весьма важное, и браться за него нужно с умом. От чаевых зависит, сколько времени вы проведете в пути: кучер может довезти вас за шесть часов, а может и за двенадцать. Один мой знакомый, русский князь, забыл справиться на этот счет, и в итоге дорога заняла у него целые сутки; ночь он провел прескверно.

Вот его история; рассказав ее, мы вернемся к buona mano.

Князь К. прибыл в Ливорно вместе с матерью и слугой-немцем. Как всякий путешественник, прибывший в Ливорно, он сразу же стал искать возможность побыстрее уехать оттуда. А поскольку, как мы говорили, эти возможности бегут вам навстречу, надо только суметь ими воспользоваться.

От носильщиков веттурино узнали, что имеют дело с князем. А потому они спросили с него двенадцать пиастров вместо десяти, князь же, вместо того чтобы предложить им пять пиастров, сказал: «Согласен, даю двенадцать пиастров; но из этих денег вы заплатите buona mano кучерам: я не хочу, чтобы они докучали мне на каждой станции». «Vabene^[38]», — ответил веттурино. Князь дал ему двенадцать пиастров, и карета галопом помчалась вперед, увозя его вместе со всей поклажей. Было девять часов утра; по расчетам князя, он должен был приехать во Флоренцию в три или четыре часа пополудни.

Отъехав от Ливорно четверть льё, карета стала ехать тише: вместо галопа лошади почему-то пошли шагом. Кучер же, сидя на козлах, принялся петь, прерывая это занятие лишь для того, чтобы перекинуться словечком с приятелями; но нелегко поддерживать беседу, находясь в движении, а потому он начал останавливаться всякий раз, как ему представлялся случай поболтать.

Князь терпел эту уловку примерно час; затем, сообразив, что они не проехали и мили, он высунулся в окно кареты и крикнул на чистейшем тосканском диалекте:

— Avanti! Avanti! Tirate via!^[39]

— А сколько вы дадите на чай? — спросил кучер на том же языке.

— О чем вы говорите? — удивился князь. — Я дал вашему хозяину двенадцать пиастров с условием, что он возьмет это на себя.

— К хозяину чаевые отношения не имеют, — отвечал кучер. — Сколько вы дадите на чай?

— Ни гроша не дам, я уже заплатил.

— Тогда, если угодно вашему сиятельству, поедем шагом.

— То есть как это шагом? Ваш хозяин обязался доставить меня во Флоренцию за шесть часов.

— Где документ? — осведомился кучер.

— Документ? Разве на это нужен документ?

— Вот видите, документа у вас нет, так что принудить меня ехать быстрее вы не можете.

— А! Я не могу тебя принудить?

— Нет, ваше сиятельство.

— Что ж, посмотрим!

— Посмотрим, — невозмутимо ответил кучер и пустил лошадей шагом.

— Франц, — сказал князь по-немецки своему слуге, — задайте этому негодяю хорошую трепку.

Франц беспрекословно вышел, стащил кучера с козел, отколотил его с истинно немецкой основательностью и посадил обратно; затем, показав на дорогу, произнес: «Vorwaerts^[40]» и сел рядом.

И кучер поехал, однако чуть медленнее, чем раньше.

Все на свете надоедает, даже телесное наказание кучера. Князь рассудил, что так или иначе приедет во Флоренцию, предложил матери подремать и, подавая ей пример, уткнулся в угол кареты и заснул.

Кучеру потребовалось шесть часов, то есть на четыре часа больше, чем обычно, чтобы добраться от Ливорно до Понте деры; там он предложил князю выйти, чтобы сменить карету.

— Но я дал вашему хозяину двенадцать пиастров именно за то, чтобы не менять карету! — воскликнул князь.

— Где документ? — спросил кучер.

— Я уже сказал вам, негодяй: нет у меня документа!

— Что ж, раз у вас нет документа, сменим карету.

Князю очень хотелось снова отколотить кучера, на сей раз уже собственноручно; однако, взглянув на физиономии людей вокруг, он решил, что это было бы неосторожно. Поэтому он вышел из кареты; его поклажу побросали на мостовую, и после часа ожидания появилась карета — полуразвалившийся рыдван, запряженный двумя едва дышащими клячами.

При других обстоятельствах князь, щедрый как русский вельможа и французский художник одновременно, дал бы кучеру луидор, но здесь правота его была столь очевидна, что уступить было бы малодушием, и он решил проявить твердость. Он сел в рыдван, и, поскольку новый кучер был предупрежден, что чаевых не будет, они тронулись шагом, под хохот и почти что улюлюканье присутствующих.

Впрочем, было бы просто бессовестно требовать, чтобы эти жалкие клячи двигались не шагом, а как-либо еще. Из Понтедеры в Эмполи князь добрался за шесть часов.

При въезде в город кучер остановил карету и подошел к окну.

— Ваше сиятельство переночует здесь, — сказал он князю.

— То есть как? Разве мы уже во Флоренции?

— Нет, ваше сиятельство, мы в Эмполи, это чудесный маленький городок.

— Я не для того заплатил твоему хозяину двенадцать пиастров, чтобы ночевать в Эмполи. Я буду ночевать во Флоренции.

— Где документ, ваше сиятельство?

— Проваливай к черту со своим документом!

— У вашего сиятельства нет документа?

— Нет.

— Хорошо, — сказал кучер, вновь усаживаясь на козлы.

— Что ты сказал? — крикнул князь.

— Я сказал «очень хорошо», — отозвался кучер, нахлестывая своих кляч.

И впервые после Ливорно князь почувствовал, что едет рысью.

Он подумал, что это добрый знак, и выглянул в окно. На улицах было многолюдно, все окна были освещены: в городе праздновали день мадонны Эмполи, совершившей, как говорят, много чудес. Проезжая по главной площади, князь увидел танцующих.

Захваченный этим зрелищем, князь вдруг заметил, что въезжает под какой-то свод; в ту же минуту карета остановилась.

— Где мы? — спросил князь.

— В каретном сарае гостиницы, ваше сиятельство.

— Почему мы в каретном сарае?

— Потому что здесь будет удобнее менять лошадей.

— Живо! Живо! Поторапливайся! — приказал князь.

— Subito^[41], — ответил кучер.

Князь уже знал, что некоторым словам в Италии доверять не следует, поскольку они означают противоположное тому, что обещают. Однако, увидев, как распрягают лошадей, он закрыл окно кареты и стал ждать.

Через полчаса он опустил стекло и высунулся из кареты:

— Ну, что там?

Никто не отозвался.

— Франц! — крикнул князь. — Франц!

— Сударь? — вдруг проснувшись, ответил Франц.

— Где мы, черт возьми?

— Не знаю, сударь.

— Как это не знаешь?

— Не знаю. Я заснул и только сейчас проснулся.

— Боже мой! — воскликнула княгиня. — Мы в каком-то разбойничьем притоне.

— Нет, — ответил Франц, — мы в каретном сарае.

— Так открой ворота и позови кого-нибудь, — сказал князь.

— Ворота заперты, — ответил Франц.

— Заперты? — воскликнул князь, выпрыгивая из кареты.

— Взгляните сами, сударь.

Князь принялся что есть силы трясти ворота, но они были надежно заперты. Князь закричал во все горло; никто ему не ответил. Князь стал искать булыжник, чтобы взломать ворота, но булыжника не было.

Убедившись, что его не могут или не хотят услышать, князь, будучи прежде всего человеком редкого ума, решил извлечь из случившегося единственно возможную пользу; он сел в карету, закрыл окна, проверил, под рукой ли у него пистолеты, пожелал матери спокойной ночи, положил ноги на переднее сиденье и уснул. Франц сделал то же самое на козлах; одна лишь княгиня не могла сомкнуть глаз, уверенная, что она попала в какую-то западню.

Ночь прошла спокойно. В семь часов утра ворота открылись и на пороге появился веттурино, ведя за собой двух лошадей.

— Эй, нет ли тут седоков до Флоренции? — спросил он добродушнейшим тоном, как будто речь шла о чем-то вполне естественном.

Князь открыл дверцу кареты и спрыгнул вниз, намереваясь придушить того, кто задал ему этот вопрос; увидев, однако, что это не вчерашний кучер, он подумал, что может таким образом покарать за чужое злодеяние человека если и не доброго, то, по крайней мере, пока еще ни в чем перед ним не провинившегося, и сдержался.

— Где кучер, который привез нас сюда? — спросил он, побледнев от гнева, но сохраняя внешнее хладнокровие и отвечая вопросом на вопрос.

— Ваше сиятельство имеет в виду Пеппино?

— Кучера из Понтедеры.

— Ну, так это Пеппино.

— Так где Пеппино?

— Поехал домой.

— Он поехал домой?

— Нуда, конечно. В Эмполи был праздник, мы с ним всю ночь пили и танцевали, а утром, час назад, он сказал мне: «Гаэтано, возьми лошадей и забери двух приезжих и слугу из каретного сарая в “Золотом кресте”; все уплачено, кроме чаевых». Тогда я его спрашиваю, как получилось, что приезжие ночуют в каретном сарае, а не в номерах. Да это англичане, говорит он, они испугались, что им тут не дадут чистого белья, и решили переночевать в карете. Поскольку я знаю, что англичане все с причудами, то я ответил ему: «Хорошо». Выпил еще бутылочку, сходил за моими лошадками, и вот я здесь. Наверно, слишком рано для вас? Я могу прийти позже.

— Нет, черт возьми! — ответил князь. — Запрягайте, не будем терять ни минуты; даю вам пиастр чаевых, если через три часа мы будем во Флоренции.

— Через три часа, ваше сиятельство? Это даже много, — сказал кучер. — Если вы даете пиастр чаевых, мы там будем через два часа.

— Да услышит вас Господь, милый человек! — промолвила княгиня.

Кучер сдержал слово: ровно в семь часов князь выехал из Эмполи, а в девять он был во Флоренции, на площади Святой Троицы.

На дорогу из Ливорно он потратил ровно двадцать четыре часа.

Первой заботой князя — после завтрака, ибо они с княгиней ничего не ели со вчерашнего утра, — было подать жалобу.

— А есть у вас документ? — осведомился представитель власти.

— Нет, — ответил князь.

— Что ж, советую вам забыть об этом; но в следующий раз сделайте так: дайте хозяину только пять пиастров, а кучерам — полтора; вы сбережете пять с половиной пиастров и приедете на восемнадцать часов раньше.

С тех пор князь всякий раз неукоснительно следовал совету представителя buon governo, и все складывалось как нельзя лучше.

Мораль этой истории такова: выезжая из Ливорно, надо вынуть часы, показать их кучеру и сказать:

— Даю пять паоло чаевых, если через два часа мы будем в Понтедере.

И вы будете там через два часа.

То же самое надо сделать при выезде из Понтедеры, а затем из Эмполи, и вы доберетесь до Флоренции через шесть с половиной часов — почтовая карета доставила бы вас за восемь с половиной.

На полпути между Ливорно и Флоренцией словно гигантский межевой столб возвышается башня Сан Миньято аль Тедеско.

Сан Миньято аль Тедеско — колыбель семьи Бонапартов. Из этого гнезда взлетела орлиная стая, захватившая своими когтями весь мир; и странное дело, именно во Флоренцию, то есть к подножию Сан Миньято, благодаря братскому гостеприимству великого герцога Леопольда II, все Бонапарты возвращались умирать.

Последний член этой семьи, живший в Сан Миньято, старый каноник, скончавшийся, насколько я помню, в 1828 году, был кузен Наполеона. Император сделал все, чтобы убедить его оставить свой прежний сан и стать епископом, но тот наотрез отказался. Со своей стороны, он без конца докучал Наполеону, уговаривая его канонизировать одного их общего предка, но император каждый раз отвечал, что один святой Бонапарт уже имеется и одного святого в семье вполне достаточно.

Отвечая так, он не мог догадываться в то время, что однажды появится еще один святой и одновременно мученик, носящий это имя.

Мы прибыли в столицу Тосканы около десяти часов вечера. Остановились мы в прекрасном старинном доме с зубцами на верху стен, гостинице г-жи Хомберт, и, собираясь провести во Флоренции продолжительное время, на следующий день занялись поисками квартиры в городе.

В тот же день мы поселились в одном частном доме у Порта алла Кроче.

За двести франков в месяц нам предоставили дворец с садом, с мадоннами Лукки делла Роббиа, с гротами, выложенными раковинами, с беседкой, оплетенной олеандрами, аллею лимонных деревьев и садовника по имени Деметрий.

Не говорим уж о том, что с нашего балкона открывался живописнейший вид на очаровательную базилику Сан Миньято аль Монте, так любимую Микеланджело.

И все это, как видим, за сходную цену.

ФЛОРЕНЦИЯ

Летом Флоренция пустеет. Зажатая между высокими горами, построенная на берегах реки, в русле которой девять месяцев в году катится не столько вода, сколько пыль, нещадно палимая солнцем, которое отражают серые плиты мостовой и белые стены дворцов, Флоренция, за вычетом aria cattiva^[42], подобно Риму, превращается с апреля по октябрь в огромную парильню; поэтому все в городе имеет две цены: летнюю и зимнюю. Разумеется, зимняя вдвое выше летней; дело в том, что в конце осени на столицу Тосканы обрушивается целая туча англичан и англичанок всех сословий, всех возрастов, а главное, всех мастей.

Мы приехали туда в начале июня, и в городе уже шли праздничные приготовления к дню святого Иоанна.

Конечно, каждый город чтит своего святого покровителя, но во Флоренции праздникам вообще придается весьма важное значение. Здесь всегда какой-нибудь праздник, полупраздник или четверть праздника; в июне, по случаю благополучного разрешения великой герцогини от бремени, которое произошло то ли 10-го, то ли 12-го числа, то есть между Троицей и днем святого Иоанна, было всего пять рабочих дней. Таким образом, время нашего приезда было подходящим для знакомства с горожанами, но неудачным для осмотра достопримечательностей города, поскольку в праздничные дни все закрывается в полдень.

Первейшая потребность флорентийца — отдых. Думаю, даже удовольствие не занимает такого места в его жизни, и флорентийцу приходится делать над собой некоторое усилие, чтобы развлекаться. Такое впечатление, что город Медичи, устав от долгих политических потрясений, мечтает забыться сказочным сном Спящей красавицы. Одни лишь звонари не знают отдыха ни днем, ни ночью. Не понимаю, как эти бедняги выдерживают такой непосильный труд.

Есть во Флоренции один блестящий политик и вместе с тем чрезвычайно остроумный светский человек, которого Наполеон называл великаном на антресолях: это граф де Фоссомброни, министр иностранных дел и государственный секретарь. Всякий раз, когда его уговаривают ввести какое-нибудь техническое новшество или провести политическую реформу, он только улыбается и преспокойно отвечает: «II mondo va da se», что означает: «Мир движется сам собой».

О его мире это можно сказать совершенно точно, ибо его мир — это Тоскана, где единственный сторонник прогресса — великий герцог. Так что здешнее недовольство народа тоже кажется странным в современном понимании. Народ находит своего государя чересчур либеральным и никогда не одобряет нововведений, которые он в порыве наследственного человеколюбия без конца пытается внедрить.

В самом деле, во Флоренции все социальные реформы исходят от трона. Осушение прибрежных болот, введение кадастра, новая ипотечная система, научные конгрессы, судебная реформа — все эти идеи исходят от него, причем в осуществлении их ему сильно мешали апатия общества и демократическая рутина.

Школьники отказались ходить на уроки к новым учителям и проявили при этом такое упорство, что в конце концов народное образование вернулось к привычной системе.

Флоренция — это Эльдорадо личной свободы. Во всех странах мира, даже в республике Соединенных Штатов Америки, даже в Швейцарской республике, даже в республике Сан-Марино часы повинуются своего рода тирании, которая принуждает их бить примерно в одно и то же время. Во Флоренции не так; разные часы отбивают одно и то же время в течение двадцати минут. Какой-то иностранец однажды пожаловался на это жителю Флоренции. «Подумаешь! — невозмутимо отвечал тосканец. — Зачем, черт возьми, вам знать, который час?»

Следствием этой вялости или, вернее, легкого отношения к жизни, присущего жителям Флоренции, является то, что помимо изготовления соломенных шляпок, которые местные девушки плетут, прогуливаясь по улице или проезжая по дороге, здесь почти нет ни промышленности, ни торговли. Вину за это никоим образом не следует возлагать на великого герцога: любому новому начинанию он помогает либо деньгами, либо своим покровительством. За отсутствием предприимчивых людей в Тоскане он приглашает к себе иностранцев и вне всякой зависимости от их национальности вознаграждает их за старания в области промышленности. Господин Лардерель получил титул графа Монте Черболи за то, что он открыл фабрику по производству буры; г-н Демидов стал князем Сан Донато за то, что он основал шелковую мануфактуру. И не следует думать, будто эти титулы проданы: они пожалованы, и пожалованы достойно, во имя блага всей страны.

Поскольку здесь нет своих фабрик, то, как совершенно понятно, у флорентийских торговцев нельзя, в сущности, купить ничего нужного; более или менее приличные магазины во Флоренции принадлежат французам, которые все товары привозят из Парижа. Флорентийские денди одеваются у Блена, Юмана или Водо, а светские львицы причесываются у мадемуазель Бодран.

Во Флоренции вам никто ничего не предлагает, все приходится искать самому; люди сидят дома, товары лежат на складах. Иностранец, проживший в столице Тосканы всего месяц, получил бы о ней совершенно неверное представление. Поначалу кажется, будто здесь невозможно приобрести даже самые необходимые вещи, а те, что удается приобрести, никуда не годятся; и только со временем вы узнаёте — не от местных жителей, а от иностранцев, пробывших в этом городе больше, чем вы, — где раздобыть то или другое. Прожив здесь полгода, вы все еще совершаете подобные открытия каждый день; в итоге вы обычно покидаете Тоскану в то самое время, когда начинаете свыкаться с ней. Но, приехав во второй раз, вы уже чувствуете, что свыклись вполне, а после третьего или четвертого посещения вы начинаете любить Флоренцию как вторую родину и нередко остаетесь здесь навсегда.

Первое, что поражает при посещении этого города, когда-то славившегося торговлей, это полное отсутствие у его жителей коммерческого чутья, которое в свое время превратило Флоренцию в одну из самых богатых и могущественных республик на свете. Вы ищете и не находите здесь предприимчивого промежуточного класса, который заполняет нижние этажи и тротуары Парижа и Лондона. Во Флоренции четко различаются только три класса: аристократия, иностранцы и простой народ. И с первого взгляда невозможно уяснить себе, как и чем живет этот народ. В самом деле, аристократия, не считая двух-трех княжеских семей, тратит мало, а народ не работает: но зимой во Флоренции можно покрыть все летние расходы. Осенью, когда перелетные птицы тянутся на юг, Флоренция заполняется стаями иностранцев — англичан, русских и французов. И Флоренция в положенное время распахивает двери гостиниц и меблированных комнат, впускает туда вперемешку французов, русских и англичан, чтобы ощипывать их до весны.

То, что я говорю, в точности соответствует действительности, и не стоит особого труда сделать подсчет. С ноября по март население Флоренции увеличивается на десять тысяч человек; пусть даже каждый из этих десяти тысяч за сутки тратит не более трех пиастров, что является нижней оценкой, — в целом это составит тридцать тысяч ежедневного дохода. На наши деньги это сто восемьдесят тысяч франков; вот на них затем и живут шестьдесят тысяч флорентийцев.

Постоянная забота великого герцога о народе сказалась и в этом. Он понял, что приезжий иностранец — источник дохода для Флоренции; поэтому каждый иностранец во Флоренции — желанный гость, будь то чопорный англичанин, болтливый француз или сдержанный русский. С первого января во дворце Питти, чья великолепная картинная галерея открыта для любознательных иностранцев ежедневно, раз в неделю еще устраивается великолепный бал. На бал может получить приглашение любой человек, которого посол его страны сочтет достойным монаршего гостеприимства: дворянин или коммерсант, фабрикант или живописец, и всех их великий герцог встречает благожелательной улыбкой, свойственной его задумчивому лицу. Будучи однажды представлен великому герцогу, иностранец получает право в дальнейшем, даже без приглашения, посещать эти княжеские балы, на которых гости чувствуют себя свободнее, чем на балах на улице Шоссе-д'Антен; дело в том, что поскольку этикет не позволяет никому первым обращаться к великому герцогу, а сам он, при всей своей утонченной любезности, просто не успел бы вступить в разговор с каждым из приглашенных, то гость приходит, пьет, ест и уходит, ничуть не обязанный разговаривать с кем бы то ни было; иначе говоря, он словно побывал в превосходном ресторане, где, правда, не подают меню.

Итак, Флоренция имеет два облика: летний и зимний. Вот почему во Флоренции надо провести целый год, либо приехать сюда два раза, летом и зимой, чтобы понять город цветов с его двумя ликами.

Летом Флоренция печальна и почти безлюдна; с восьми часов утра до четырех часов пополудни едва ли даже двадцатая часть ее населения выходит под палящее солнце, на улицы с закрытыми дверьми и окнами; кажется, что это мертвый город, как Геркуланум и Помпеи, который посещают лишь любопытствующие. К четырем часам солнце склоняется ниже, на раскаленные мостовые и нагретые стены ложится тень, несколько окон робко открываются, чтобы впустить дуновение ветерка. Распахиваются ворота дворцов, и оттуда выезжают открытые экипажи с женщинами и детьми, направляясь в Кашины. Мужчины, как правило, отправляются туда в тильбюри, верхом или просто пешком.

Кашины (я пишу это слово так, как оно произносится) — это флорентийский Булонский лес, только здесь меньше пыли и больше прохлады. Ехать туда надо через ворота Прато, по широкой аллее длиною приблизительно в пол-льё, обсаженной великолепными деревьями. В конце аллеи находится павильон, принадлежащий великому герцогу. Площадь перед павильоном называется Пьяццо-не; к ней ведут четыре аллеи, где могут свободно разъезжаться экипажи.

В Кашинах можно гулять как летом, так и зимой. Летом вы прогуливаетесь в тени, зимой — на солнце; летом — на Прато, зимой — по Лунгарно.

Но прогулки в Кашинах — развлечение аристократии, ни летом, ни зимой здесь не встретишь людей из простого народа. Одна из отличительных особенностей тосканцев состоит в том, что низшие классы неукоснительно соблюдают социальные различия, вместо того чтобы постоянно стремиться сгладить их, как это происходит во Франции.

Летом гуляющие катаются по большому лугу, длиною в треть льё и в сто шагов шириною; с одной его стороны возвышаются деревья, полностью закрывая его от солнечных лучей. Никогда прежде, даже в лесах Франции и Германии, я не видел таких великолепных каменных дубов, сосен, буков, увитых густым плющом; здесь в изобилии водятся зайцы и фазаны, прогуливающиеся среди гуляющей публики, в которой можно распознать охотников: они прицеливаются в дичь из своих тросточек.

В этой толпе, ежеминутно сталкиваясь с людьми, не знающими его в лицо, удивительно просто одетый, прогуливается великий герцог вместе с женой, двумя дочерьми, сестрой и вдовствующей великой герцогиней. Неподалеку, под присмотром гувернанток, резвятся два или три прелестных ребенка — самые младшие члены монаршей семьи.

Великому герцогу Тосканскому сорок с небольшим лет, волосы его уже побелели от неустанных трудов, ибо он, сердцем тосканец, но немец умом, работает по восемь-десять часов в день. Он имеет привычку держать голову чуть наклонно, но каждые десять шагов приподнимает ее, чтобы ответить на чей-нибудь поклон. При каждом кивке его спокойное задумчивоё лицо озаряется мудрой и благожелательной улыбкой: такой улыбки я не видел больше ни у кого.

Великая герцогиня обычно идет под руку с ним; одета она всегда просто, но чрезвычайно элегантно. Это неаполитанская принцесса, она грациозна, как вообще все принцессы дома Бурбонов, и ее признали бы красивой в любой стране, поскольку красота ее не принадлежит к какому-то определенному типу, а излучает здоровье и в то же время пленяет изысканностью; ее плечи и руки могли бы стать моделью для статуи.

Следом идут две юные принцессы, беседуя либо с вдовствующей великой герцогиней, которая их воспитала, либо с теткой. Это дочери великого герцога от первого брака, что понятно сразу, ибо герцогиня кажется их старшей сестрой. Обе они отличаются той немецкой красотой, главным свойством которой является нежность. Однако хрупкость сложения старшей принцессы, как говорят, доставляет беспокойство заботливому отцу. Но Флоренция — добрая, ласковая мать: Флоренция согреет ее своим жарким солнцем и вылечит.

Есть нечто трогательное и патриархальное в этой прогулке монаршей семьи, окруженной своим народом, то и дело останавливающейся, чтобы поговорить со знакомыми и расцеловать их детей. Глядя на это, я вспомнил нашу несчастную королевскую семью, которая сидит взаперти во дворце Тюильри, словно в тюрьме, и всякий раз, когда король выезжает оттуда, дрожит от страха при мысли, что шестерка быстроногих коней привезет обратно его труп.

В боковой аллее ожидают гуляющих их экипажи. К шести часам все рассаживаются в них, и кучера, которым даже не отдают приказа, едут к Пьяццоне; там они привычно останавливаются.

На флорентийской Пьяццоне можно увидеть зрелище, какого не увидишь, вероятно, ни в одном другом городе: это своего рода клуб под открытым небом, где наносят и принимают визиты; визитеры, конечно же, мужского пола. Женщины остаются в экипажах, а мужчины ходят от одного к другому и ведут беседу у открытой дверцы: кто пеший, кто верхом на лошади, а близкие друзья — встав на подножку кареты.

Здесь устраиваются судьбы, загораются страстные взгляды, назначаются свидания.

Среди экипажей прохаживаются цветочницы и бросают мужчинам букеты роз и фиалок: деньги за цветы они получат завтра утром, в кафе, когда у них будут покупать гвоздику в петлицу. Если кто-то и забудет заплатить, это не беда: цветы во Флоренции дешевы. Ведь Флоренция — страна цветов: спросите у Бенвенуто Челлини.

Там проводят время до восьми часов вечера. В восемь над лугом начинает подниматься легкий туман. От этого тумана здесь все беды: он несет с собой подагру, ревматизм, слепоту; если бы не этот туман, флорентийцы были бы бессмертными. Но такова расплата Флоренции за первородный грех человечества; а потому при виде тумана распадается дружеский круг, прекращается оживленная беседа, кучера трогают с места, и на Пьяццоне остаются лишь три или четыре кареты: в них сидят иностранцы, которые либо никогда не слышали о пагубных свойствах тумана, либо не считают нужным его опасаться.

К девяти часам все, кто задержался на Пьяццоне, покидают его и направляются в город. У ворот Прато образуется еще один клуб: туман сюда не доходит. Отсюда можно смеяться над ним, бросать ему вызов; за день солнце так сильно нагревает камни городской стены, что они сохраняют тепло почти всю ночь и туман не смеет к ним подступиться. Там можно провести еще полтора часа; но люди бережливые уезжают около десяти: в десять часов опускают решетку, а для того, чтобы ее снова подняли, надо дать десять су.

В одиннадцать часов почти все флорентийцы уже дома, если только в этот вечер нет праздника у графини Ненчини. Одни лишь иностранцы бродят при лунном свете по городу до двух часов ночи.

Но если в этот вечер у графини Ненчини праздник, то все отправляются туда.

Графиня Ненчини когда-то была одной из красивейших женщин Флоренции, теперь же остается одной из самых остроумных: она из семьи Пандольфини, то есть из родовитейшей тосканской знати. Папа Юлий II подарил кому-то из ее предков дивный дворец, построенный Рафаэлем. В этом дворце она и живет, а в прилегающем к нему саду устраивает праздники (это бывает в июле, каждое воскресенье). Все знают об этих праздниках, все их ждут, все готовятся к ним; так что графиня, хочет она того или нет, должна их устраивать, иначе в городе началось бы восстание.

Очарование этих ночных празднеств невозможно передать. Представьте себе восхитительный дворец, не слишком большой и не слишком маленький, такой, какой хотелось бы иметь каждому, будь он князь или художник; дворец, обставленный с безупречным вкусом самой изысканной мебелью, какую только можно найти во Флоренции, освещенный a giorno^[43], как говорят в Италии; дворец, все двери и все окна которого выходят в английский сад, где на каждом дереве вместо плодов висят сотни разноцветных фонариков. Во всех садовых беседках сидят певцы или музыканты, в аллеях прогуливаются человек пятьсот гостей; время от времени кто-то из них присоединяется к другим гостям, упоенно танцующим в оранжерее, среди апельсиновых деревьев и камелий.

Прибавьте к этому концерты в Филармонии, званые ужины по случаю дня рождения или именин, редкие оперные спектакли в Перголе или драматические представления в Кокомеро — и вот вам все летние развлечения флорентийской аристократии. А у простонародья для этого есть церкви, религиозные шествия, прогулки в Цветнике и болтовня на улицах и у дверей кафе, которые не закрываются ни днем, ни ночью; с присущей этим людям ленивой и добродушной беспечностью они всегда находят повод для праздника, охотно пользуясь любым мимолетным удовольствием и расставаясь с ним без сожаления, в ожидании новой забавы. Однажды вечером мы услышали какой-то шум: два или три музыканта из Перголы, выходя после спектакля, решили по дороге домой сыграть вальс; люди на улицах собрались в толпу и, вальсируя, устремились за ними. Мужчины, для которых не нашлось партнерш, танцевали друг с другом. Пятьсот или шестьсот человек приняли участие в этом импровизированном балу, растянувшемся от Соборной площади до ворот Прато, где жил последний из музыкантов. Когда он вернулся к себе, танцующие рука об руку пошли обратно, распевая мелодию, под которую они вальсировали.

ПЕРГОЛА

Зимой Флоренция обретает особый облик: это курортный город, хотя и без минеральных источников. Погода имеет здесь две четко выраженные стадии: яркое солнце, либо проливной дождь. Здесь почти не бывает пасмурных, туманных, промозглых дней — того, что длится у нас по три-четыре месяца.

Если небо ясное, все экипажи — кроме собственно флорентийских, чьи хозяева не доверяют переменчивой зимней погоде, — направляются в Кашины. Отсутствие флорентийцев остается незамеченным: экипажей иностранцев вполне достаточно, чтобы каждый день устраивать здесь нечто вроде Лоншана, только, вместо того чтобы выезжать на затененное деревьями Прато, эту прогулку на холоде и в сырости предоставляют зайцам и фазанам, а сами катаются по Лунгарно.

Лунгарно, как явствует из названия, это прогулочная аллея, которая тянется вдоль Арно. Слева течет река, справа возвышается стена каменных дубов, сосен и плюща, отделяющая набережную от остального парка.

Сюда приходят пить вместо зловонной минеральной воды благодатное солнце Италии, всегда теплое и ласковое. Набережная довольно узкая, поэтому здесь толчея, как в пассаже Оперы или пассаже улицы Шуазёль; однако публика удивительно пестрая: каждая группа людей, которая идет вам навстречу или обгоняет вас, говорит на своем языке. Против обыкновения, англичане здесь не в большинстве, преобладают русские, и это немалое утешение для французов, ведь если бы не яркое солнце над головой, если бы не усыпанные виллами горные склоны на горизонте, то могло бы показаться, что находишься среди самого избранного и элегантного парижского общества в саду Тюильри.

В этой толпе великий герцог, сопровождаемый своим семейством, лишь самый зажатый со всех сторон и самый приветливый из прохожих; вся его охрана — это два или три лакея, которые следуют за ним на почтительном расстоянии, чтобы не слышать его разговор.

После набережной принято делать недолгую остановку на Пьяццоне. Только здесь можно увидеть нескольких офранцуженных флорентийцев, бросивших вызов тому, что они называют суровой зимой; эти люди либо слишком влюблены, чтобы бояться холода, либо слишком молоды, чтобы бояться ревматизма. Что касается флорентиек, то даже в самые погожие дни в парке редко можно увидеть более двух или трех дам, да и приезжают они совсем ненадолго, только если им необходимо назначить свидание на вечер, на ночь или на следующий день.

Главное место встреч — это Пергола. Пергола во Флоренции — то же, что театр Буфф в Париже. Все флорентийцы и все иностранцы, проживающие с октября по март в столице Тосканы, имеют ложу в Перголе; без этого никак нельзя обойтись. Ужинаете ли вы за общим столом в гостинице, в ресторане «Луна» или макаронами и baccala^[44] у себя дома — до этого решительно никому нет дела; но есть ли у вас ложа в одном из трех привилегированных рядов — это касается всех. Ложа и экипаж — две первейшие необходимости во Флоренции. У кого есть ложа и экипаж — тот знатный вельможа, у кого их нет, зовись он хоть Роган или Корсини, Понятовский или Ноайль, — тот просто голодранец. Учтите это и, собираясь во Флоренцию, отложите известную сумму на ложу и экипаж, как по дороге из Рима в Неаполь откладывают деньги, чтобы откупиться от разбойников.

Впрочем, экипажи и ложи во Флоренции недороги; нанять экипаж на месяц обходится в двести пятьдесят франков, а ложу на сезон — в сто пиастров. Добавьте к этому, что ложа в Перголе стоит вчетверо дороже своей цены, и дело тут не в спектакле, спектакли во Флоренции никого не интересуют, — дело в зрительном зале.

В Перголе скрещивают оружие все виды женского кокетства. Здесь, как и на прогулке, флорентийки в меньшинстве. Большинство составляют иностранки, дамы из Парижа, Лондона и Санкт-Петербурга, которые надеются затмить соперниц с помощью модных новинок трех столиц. Француженки поражают строгой элегантностью; англичанки — изобилием перьев и платьями ярких, кричащих расцветок, русские — каскадами брильянтов и разливами бирюзы. Но флорентийки не сдаются: из старинных резных шкафов своих прадедов они достают волны кружев, пригоршни княжеских или папских драгоценностей, передаваемых от отца к сыну, парчовые ткани, вроде тех, в какие Веронезе одевал своих волхвов; они заранее заказывают у мадемуазель Бодран все, что она изготовит за зиму, и спокойно ждут исхода военной кампании. И мало в какой еще столице увидишь такие роскошные туалеты, как во Флоренции.

Понятно, во что при таких важных заботах превращается несчастный оперный театр: все лорнеты обходят ложу за ложей, на сцену не смотрит никто. Если не дается какая-нибудь новая, еще неизвестная опера, зрители с начала до конца спектакля просто болтают друг с другом. Насколько мне известно, только «Роберт-Дьявол» смог установить перемирие между враждующими сторонами на тридцать или сорок представлений подряд.

Зато балет вызывает у публики неослабное внимание; в нем выступают третьеразрядные парижские танцовщицы, которые недостаток таланта возмещают облегченностью наряда. Танцуют они как придется, то на полупальцах, то на целой стопе, изредка на пуантах, искажая па, порой теряя равновесие, но поправляя дело пируэтом. Пируэт — основа танца, так же как слова legno и roba — основа итальянского языка: чем дольше длится пируэт, тем громче аплодисменты. Не всякий волчок способен крутиться с такой неутомимостью, как флорентийские балерины. Они способны вывести из терпения даже факира.

К несчастью, в Перголе все еще в моде мужской танец; танцовщики не уступают танцовщицам ни в выразительности мимики, ни в длительности пируэтов; возможно, это высокое искусство, зато зрелище самое неприятное.

Другая особенность Перголы — это то, что кожевники и дубильщики здесь обладают привилегией ломать себе шею ради удовольствия зрителей. С каких пор существует эта привилегия? При каких обстоятельствах она появилась? За какое доброе дело должна была стать наградой? Этого я не знаю; но привилегия существует, и все тут. Она дает право кожевникам выступать на сцене в качестве статистов, причем платы им за это не полагается, а костюмы они должны изготавливать за свой счет; и кожевники не упускают случая воспользоваться своей привилегией, между тем как нанять статистов за деньги неимоверно трудно. В силу той же привилегии они не смешиваются с простонародьем, выходят одновременно, держатся вместе и целиком заполняют собой интермедии, образуя живописные группы, разыгрывая сражения, состязаясь в прыжках — подобно ярмарочным силачам, только без их мощи, или бедуинам, только без их ловкости. Впрочем, эти живописные группы, сражения и прыжки пользуются большим успехом у публики, й почтенные кожевники каждый вечер получают свою долю аплодисментов.

Случается, что во время какой-нибудь каватины или па-де-де раздается резкий, хватающий за душу колокольный звон: это звонит колокол братства Милосердия. Прислушайтесь: если он звонит один раз, то возвещает о незначительном происшествии, если дважды — значит, случилось что-то серьезное, а если трижды — значит, есть погибшие. Тогда публика в ложах редеет, и нередко ваш собеседник, если он флорентиец, извинившись, прерывает разговор, берет шляпу и выходит. Вы спрашиваете, что означает этот колокол и почему его звон так действует на людей. Вам отвечают, что это колокол братства Милосердия, а тот, с кем вы говорили, — один из братьев этого ордена, и сейчас он спешит выполнить свой благочестивый долг.

Братство Милосердия — одно из самых замечательных сообществ, какие существуют на свете. Основанное в 1244 году вследствие опустошительных эпидемий чумы, оно дошло до наших дней почти без изменений; во всяком случае, дух его остался прежним. В нем состоят семьдесят два брата, которые называются начальниками стражи и находятся на дежурстве каждый четвертый месяц года. Они разделены на следующие категории: десять прелатов или священников, имеющих ученую степень, двадцать прелатов или священников, не имеющих ученую степень, четырнадцать дворян и двадцать восемь художников. К этому первоначальному ядру, в которомпредставлены высшие классы и свободные искусства, добавляются сто пять поденных работников, представляющих народ.

Резиденция братства находится на Соборной площади. У каждого брата есть помеченный его именем сундучок, в котором хранится черное одеяние с капюшоном, похожее на одеяние кающихся, с прорезями для глаз и для рта, чтобы он мог совершать доброе дело, оставаясь неузнанным. Едва только дежурному становится известно о каком-нибудь происшествии, колокол звонит один, два или три раза, смотря по тому, насколько серьезно случившееся, и каждый из братьев, где бы он ни находился, должен без промедления явиться в резиденцию. Там, узнав, какая беда требует его вмешательства или какой страдалец нуждается в его поддержке, он облачается в черное одеяние, надевает широкополую шляпу, берет в руку свечу и спешит на помощь. Если кто-то ранен, его доставляют в больницу; если кто-то погиб, его относят в церковь; вельможа и простолюдин в одинаковых черных одеяниях несут одни и те же носилки, а звено, соединяющее эти два социальных полюса, — несчастный больной, который не знает ни того, ни другого, но молится за обоих.

Когда братья Милосердия покинут дом, унося страждущего, то его дети и жена, оглядевшись, непременно найдут на своем трухлявом комоде или столе благое подаяние, оставленное чьей-то рукой.

Великий герцог Тосканский тоже принадлежит к братству Милосердия, и, как уверяют, при звуке зловещего колокола ему не раз приходилось облачаться в черное одеяние и бок о бок с мастеровыми неузнанным навещать какого-нибудь бедняка, лежащего на смертном одре; догадаться, что в доме побывал герцог, можно было только по размеру оставленного им вспомоществования.

Братьям Милосердия полагается также сопровождать приговоренных на эшафот; но, поскольку с восшествия на трон великого герцога Фердинанда, отца теперешнего государя, смертная казнь почти что отменена, они избавлены от этой тяжелой обязанности.

Выполнив долг человеколюбия, каждый из братьев возвращается на Соборную площадь, кладет на место черное одеяние, шляпу, свечу и возвращается к своим делам или к своим развлечениям, причем кошелек его, как правило, становится легче на несколько франческоне.

Вернемся в Перголу, которую мы на время покинули, услышав колокол Милосердия.

После балета начинается второе действие оперы, ибо в Италии балет используют в качестве антракта, чтобы дать отдохнуть певцам. Публика не возражает, поскольку опера здесь мало кого интересует, одни только иностранцы вначале этому удивляются, но постепенно и они привыкают; впрочем, во Флоренции достаточно прожить три месяца, чтобы стать на три четверти тосканцем.

Сейчас Флоренция, как Венеция во времена Кандида, место встречи многих лишенных трона монархов. На премьере «Сицилийской вечерни» я увидел в зале графа де Сен-Лё, бывшего короля Голландии; принца де Монфора, бывшего короля Вестфалии; герцога Лукки, бывшего короля Этрурии; г-жу Кристоф, бывшую королеву Гаити; князя Сиракузского, бывшего вице-короля Сицилии; оставалось еще совсем немного до того, как это блистательное общество развенчанных монархов должна была пополнить Кристина, недавняя регентша Испании.

Правда, надо сказать, что и автор представленной оперы — князь Понятовский, один из предков которого был польским королем.

Как мы видим, Тоскана отняла у Франции привилегию быть убежищем королей в изгнании.

После Перголы всегда можно посетить какой-нибудь прием у русских, англичан или флорентийцев, продолжить там ночные увеселения и закончить беседу, начатую в Кашинах или в Перголе.

Вот как проводит зиму во Флоренции аристократия.

Простым тосканцам, в отличие от простых парижан, не приходится зимой терпеть холод и голод; напротив, для них, как и для знати, это время удовольствий. Подобно большим господам, они могут посещать два оперных театра и за пять су ходят слушать Моцарта, Россини и Мейербера; но есть у них и кое-что свое, чего нет у знатных господ: это Стентарелло, которому можно поаплодировать за две крации.

Стентарелло для Флоренции — то же, что Жокрис для Парижа, Кассандр для Рима, Пульчинелла для Неаполя и Джироламо для Милана, то есть народный комик, вечный и неизменный, который триста лет смешил предков и которому, по всей вероятности, суждено еще триста лет смешить потомков. Одним словом, Стентарелло — представитель блистательного семейства краснохвостых, к большому моему сожалению, полностью исчезнувших во Франции во время наших политических потрясений и литературных революций. И люди порой ходят на Стентарелло отвести душу, как в Париже ходят в театр Фюнам-бюль.

Еще одна удивительная особенность нравов во Флоренции — отсутствие мужей. Не ищите мужа в экипаже или в ложе его жены, это бесполезно: вы его там не найдете. Где он? Не могу вам сказать; вероятно, в какой-нибудь другой ложе или в другом экипаже. Во Флоренции муж владеет перстнем Гигеса — он невидим. Есть одна светская дама, с которой я в течение полугода встречался по три раза в день и все это время считал ее вдовой, пока однажды в разговоре случайно не выяснилось, что у нее есть муж, что этот муж существует на самом деле и живет с ней под одной крышей. Тогда я начал искать этого мужа, спрашивал

0 нем у всех подряд, захотел увидеть его во что бы то ни стало. Но все было напрасно: я уехал из Флоренции, так и не добившись чести познакомиться с ним, однако надеясь, что в следующий приезд мне повезет больше.

Впрочем, у молодых супружеских пар все иначе: подросло новое поколение, которое в этом отношении уже не соблюдает отцовских обычаев; говорят, будто последний брачный контракт, где была указана удивительная оговорка, что родители невесты оставляют за ней право выбрать себе cavalier servente^[45], был подписан двадцать пять лет назад.

Раз уж мы упомянули cavalier servente, надо хоть немного поговорить о нем; если бы я промолчал, возникло бы подозрение, что на эту тему можно сказать чересчур много.

В знатных семьях, где брачные союзы заключаются, как правило, не по любви, а по расчету, после более или менее долгих лет совместной жизни наступает момент усталости и скуки, когда ощущается необходимость присутствия кого-то третьего: муж становится угрюмым и грубым, жена — капризной и брюзгливой; супруги вступают в разговор лишь для того, чтобы обменяться взаимными упреками; они готовы возненавидеть друг друга.

Но вот приходит друг семьи. Жена поверяет ему свои горести, муж рассказывает о своих неприятностях, и каждый чувствует облегчение, свалив свои беды на кого-то третьего.

Вскоре муж осознаёт, что главная причина его обиды на жену — это взятое им по умолчанию обязательство повсюду брать ее с собой; жена, со своей стороны, начинает понимать, что общество, в которое муж ее ввел, противно ей только потому, что она вынуждена бывать там с ним. И тогда возникает почва для взаимопонимания.

Роль друга теперь вырисовывается: он приносит себя в жертву ради мужа и жены; его достоинство состоит в преданности. Благодаря этой преданности муж может отправиться куда захочет без своей жены. Благодаря этой преданности жена не умрет от скуки, оставшись дома; муж возвращается веселый и приветливый, жена встречает его с улыбкой на устах. А кому они оба обязаны такой переменой в настроении? Другу; но если бы роль друга сводилась лишь к этому, она бы ему скоро наскучила и семья вернулась бы в прежнее, совершенно нестерпимое положение. У мужа есть давние права, которые ему уже безразличны и которыми он перестал пользоваться; он не хочет их отдавать, но не сопротивляется, если их отбирают у него одно за другим. По мере того как друг занимает его место, он начинает чувствовать себя в собственном доме гораздо уютнее; друг становится официальным cavalier servente, и семья, ко всеобщему удовольствию, постепенно превращается в равносторонний треугольник.

Такое происходит отнюдь не только в Италии, но во всех странах мира, однако во всех странах мира это держат в тайне — из лицемерия или из гордости; в Италии же, согласно обычаю, это беспечно выставляется напоказ.

Но в одной лишь Италии, и нигде больше, такая связь становится настоящим браком: можно изменить законному мужу, но cavalier servente не изменяют никогда. Чем меньше дама и кавалер скрывают свои отношения, тем дольше длится их связь. Так не лучше ли открыто взять себе любовника и быть ему верной всю жизнь, чем заводить любовников тайно и менять их каждую неделю, каждый месяц или даже каждый год, как принято в другой стране, которую я знаю и не хочу называть?

Но как на это смотрят итальянские мужья?

На это я отвечу небольшим историческим экскурсом.

«Господин де ***, — обратился император к одному из своих придворных, — меня уверяют, что вы рогоносец; почему вы мне об этом не сказали?»

«Потому, сир, — ответил г-н де ***, — что, как мне показалось, это не пошло бы на пользу ни моей чести, ни чести вашего величества».

Итальянские мужья придерживаются того же мнения, что и г-н де ***.

К несчастью, эта негласная договоренность, которую я нахожу вполне естественной и даже вполне нравственной, раз она удобна всем заинтересованным сторонам, совершенно несовместима с гостеприимством. В самом деле, можно представить, насколько неприятен пытливый взгляд иностранца, устремляющийся из гостиной в альков, особенно взгляд француза, который, при его легкомыслии и болтливости, едва успев покинуть Флоренцию, готов ославить на весь мир семью, где по рекомендации друзей ему оказали радушный прием. Этот чужеземец только затем и явился, чтобы нарушить покой в доме, — такова его благодарность за все оказанные ему любезности. Действительно, перед иностранцем, который пользуется определенной известностью или предъявляет рекомендательное письмо, вначале распахиваются все двери, его наперебой зовут на ужины и балы, но по-настоящему дружеские, сердечные отношения у него ни с кем не завязываются. Прожив во Флоренции целый год, он так и остается для ее жителей иностранцем. Здесь не бывает долгих, доверительных бесед у камина, когда можно целый вечер проговорить, в сущности, ни о чем, но не соскучиться ни на минуту, судя по желанию встретиться вновь.

Пусть так; однако в этом повинны не флорентийцы, а французы с присущей им нескромностью и, не побоюсь этого слова, неблагодарностью.

САНТА МАРИЯ ДЕЛЬ ФЬОРЕ

По прибытии во Флоренцию первой нашей заботой было посетить дворцы Корсини, Понятовского и Мартеллини и передать их прославленным хозяевам рекомендательные письма, которыми снабдили нас друзья. В тот же день мы получили приглашения на приемы, балы и ужины. Князь Корсини, помимо прочего, приглашал нас посмотреть с балкона его загородного дома скачки Барбери, а из гостиных его дворца — иллюминацию и концерты на Арно.

Приближался день святого Иоанна, и за внешним спокойствием флорентийцев уже чувствовалась веселая суета, которая всегда начинается перед большими торжествами. Однако до праздников оставалось еще два-три дня, и мы решили за это время осмотреть главные достопримечательности Флоренции.

Когда я приезжаю в незнакомый город, то прежде всего осматриваю кафедральный собор и ратушу. В самом деле, вся религиозная и политическая история любого народа обычно сосредоточена вокруг этих зданий. Итак, я взял с собой путеводитель, книгу Вазари, «Итальянские республики» Симонда де Сисмонди и приказал кучеру везти меня к собору. Этим я несколько нарушил хронологическую последовательность, ибо строительство собора началось лет на двенадцать позже, чем строительство Палаццо Веккьо; но, как говорится, по месту и почет, и понятно, что небесному владыке следует нанести визит раньше, чем владыкам земным.

В 1294 году Флоренция, благодаря своей новой конституции, наслаждалась полным спокойствием. В то самое время, когда в городе построили новую крепостную стену, одели мрамором баптистерий Сан Джованни и воздвигли Палаццо Веккьо и Орсанмикеле, было принято решение перестроить с подобающим великолепием, а следовательно в больших размерах, старый собор, некогда посвященный Спасителю, а затем святой Репарате. И на городском совете был принят следующий декрет:

«Поскольку высочайшее благоразумие народа, имеющего великое прошлое, должно проявляться в его деяниях, дабы по совершенному им можно было судить о его могуществе и мудрости, приказываем Арнольфо, главному городскому зодчему, создать макет и план перестройки церкви святой Репараты и сделать это со всем возможным великолепием и роскошеством, чтобы новая церковь была так велика и так прекрасна, как только по силам человеческому искусству, ибо мудрейшие отцы города и в совете, и в личных беседах наказывали во всех начинаниях стремиться к наивысшему совершенству, как и подобает действовать в соответствии с решением собрания свободных людей, коими движет единая и согласная воля к славе и величию отечества».

Арнольфо ди Лапо пришлось соперничать с прославленным предшественником, усилиями которого по всей Италии поднялись неприступные крепости и величественные храмы. Это был Буоно, скульптор и архитектор, один из первых, чье имя сохранилось в истории искусства. В середине XII века Буоно построил в Равенне множество дворцов и церквей, которые принесли ему такую великую славу, что его пригласили сначала в Неаполь, где он построил замок Капуано и замок делл’Ово, потом — в Венецию, где он возвел колокольню собора святого Марка; в Пистойе он построил церковь святого Андрея, в Ареццо — дворец Синьории; наконец, в Пизе, наравне-с Бонанно, он воздвиг знаменитую падающую башню, которая и по сей день приводит путешественников в ужас и изумление.

Людям свойственно преувеличивать заслуги мертвых, чтобы умалить достоинства живых, однако Арнольфо не испугался столь невыгодного для себя соперничества: вдохновившись успехом,' который принесла ему только что построенная церковь Санта Кроче, он храбро взялся за дело; представленный им макет стяжал всеобщее одобрение, и было решено немедленно приступить к строительству. После завершения подготовительных работ (нужно было отвести подземные ручьи, неоднократно размывавшие фундамент прежней базилики) в 1298 году кардиналом Валериано был заложен первый камень нового храма: кардинала нарочно прислал из Рима папа Бонифаций VIII, тот самый, кто, как утверждает его биограф, проник на папский трон как лис, во время понтификата вел себя как лев, а умер как собака.

Итак, началось сооружение нового собора, названного «Санта Мария дель Фьоре» — одни говорят, что в память о зарослях шиповника, на месте которых возникла Флоренция, другие думают, что в честь лилии, украшающей ее герб. Глядя, как величественный храм вырастает над землей, и предвидя его будущую славу, Арнольфо воскликнул:

— Храни тебя Господь от молний, как я охранил тебя от землетрясений!

В своих расчетах зодчий, возводя собор, учел все, кроме краткости человеческой жизни. Через два года после закладки первого камня Арнольфо умер, оставив едва начавшееся строительство на попечение Джотто, который к первоначальному плану добавил еще колокольню. Прошли годы; на смену Джотто пришел Таддео Гадди, на смену Гадди — Андреа Орканья, а Орканья уступил место Филиппо, однако ни один из этих великих строителей не решился взяться за возведение купола. Собор оставался незавершенным, пока в 1417 году Филиппо Брунеллески не приступил к созданию гигантского купола, у которого не было предшественников, если не считать Святой Софии в Константинополе, а впоследствии не было соперников, кроме Святого Петра в Риме; и мастер справился с делом так успешно, что спустя сто лет Микеланджело, призванный папой Юлием II в Рим, на смену Браманте, в последний раз взглянул на купол — он завещал похоронить себя напротив собора, чтобы видеть купол и после смерти, — и сказал:

— Прощай, я попытаюсь создать твоего брата, но не надеюсь создать подобного тебе.

Собор так и не был никогда завершен. Баччо д'Аньоло выстраивал вокруг него галерею, но бросил работу после издевательского замечания Микеланджело; а когда пришло время облицовывать мрамором фасад, оказалось, что в казне больше нет денег. На строительство собора ушло уже восемнадцать миллионов флоринов. Работы были приостановлены и с тех пор никогда не возобновлялись. Только по случаю бракосочетания Фердинандо Медичи с Виолантой Баварской несколько болонских художников покрыли фресками наготу белого фасада. Сейчас эти фрески почти полностью осыпались.

Но даже и в таком незавершенном состоянии, испытав превратности судьбы, которые равно безжалостны и к людям, и к зданиям, собор, весь инкрустированный белым и черным мрамором, с окнами, украшенными витыми колонками, пирамидальными наличниками и статуями, с дверьми, увенчанными скульптурами Джованни Пизано или мозаиками Гирландайо, тем не менее остается шедевром, который пощадили и землетрясения, и молнии. С первого взгляда он поражает грандиозностью, великолепием и роскошью, и нет ничего прекраснее, чем прогуляться в лунном свете вокруг этого колосса, улегшегося посреди широкой площади, подобно гигантскому льву.

Внутри собор не так впечатляет, как снаружи; однако исторические реликвии возмещают бедность стен и наготу свода.

Справа и слева от входа, на высоте примерно в двадцать футов, можно видеть портреты двух самых выдающихся полководцев, какие когда-либо служили Флорентийской республике. На фреске работы Паоло Уччелло изображен Джованни Акуто, знаменитый английский кондотьер, отличившийся сначала на службе у Пизы, затем — у Флоренции. На барельефе, который выполнил Якопо Орканья, запечатлен Пьетро Фарнезе, знаменитый флорентийский военачальник: избранный 27 марта 1363 года, он в том же году победил пизанцев в знаменитой битве при Сан Пьетро. Скульптор выбрал момент, когда Пьетро Фарнезе, потеряв в бою коня, садится на мула и, верхом на этом малоподходящем животном, с мечом в руке ведет своих латников в атаку.

Что же касается Джованни Акуто, как называют его итальянцы, или, вернее, Джона Хоуквуда, как звучит его имя по-английски, то это был, как мы уже сказали, знаменитый кондотьер на службе у папы. Когда истек срок его соглашения со Святым престолом, он счел выгодным для себя поступить на службу к Флорентийской республике и в 1377 году стал самой надежной опорой тех, против кого прежде сражался. Он состоял на жалованье у Флоренции до 13 марта 1394 года, то есть почти двадцать лет, и за это время столько сделал для ее славы и процветания, что, хотя он и умер от болезни в поместье, купленном им близ Кортоны, Синьория решила похоронить его в соборе.

Нетрудно понять, что эту честь он заслужил отнюдь не богоугодными делами. Совсем напротив: Джон Хоуквуд весьма мало почитал приверженцев своей веры и от него за целое льё разило ересью. Однажды, когда он был в своем замке Монтеккьо, его посетили два послушника.

— Да ниспошлет вам Господь мир! — сказал один из монахов.

— Пусть черт отнимет у тебя все подаяния, какие ты насобирал! — отвечал Хоуквуд.

— Почему вы так суровы к нам? — спросил бедный монах, изумленный столь недобрым пожеланием.

— Черт побери! — воскликнул Хоуквуд. — Разве вы не знаете, что я живу войной? Мир, который вы мне желаете, для меня все равно что голодная смерть!

В другой раз, захватив Фаэнцу и отдав ее на раграбление своим солдатам, он вошел в монастырь и увидел, как два его самых отважных офицера спорят из-за монахини, преклонившей колена у подножия распятия: они никак не могли решить, кому она достанется, и уже выхватили мечи. Хоуквуд не стал вразумлять их, ибо знал, что подобные люди к словам не прислушиваются. Он приблизился к монахине и пронзил ей грудь кинжалом. Это возымело действие: при виде бездыханного тела оба воина сразу вложили мечи в ножны.

Вот почему Паоло Уччелло, которому было доверено увековечить великого кондотьера, благоразумно воздержался от того, чтобы изобразить его кающимся или молящимся; он просто усадил Хоуквуда на боевого коня, который, к немалому удивлению ученых, поднимает одновременно правое переднее и правое заднее копыта. Три с половиной столетия ученый мир не мог прийти к единому мнению на этот счет: большинство утверждало, что такой аллюр у лошади невозможен, ибо из всех известных науке животных так передвигаются лишь медведи. И лишь несколько лет назад какой-то член Жокей-клуба, увидев фреску Паоло, воскликнул:

— Надо же! Он скачет иноходью!

Это восклицание разрешило вековой спор.

За несколько шагов до Хоуквуда со стены на нас смотрит Данте. Этот портрет — единственный памятник, который Флорентийская республика посвятила Гомеру средневековья.

Скажем о нем два слова. Нам еще придется так часто цитировать Данте как поэта, как историка или как ученого, что читатель, будем надеяться, позволит нам взять его за руку и обвести вокруг подножия этого гиганта.

Данте родился, как мы уже говорили, в 1265 году — это был пятый год владычества гибеллинов во Флоренции. Поэт происходил из знатного рода, чью историю он озаботился сам описать нам в пятнадцатой песне «Рая». Могучим корнем древа, золотой ветвью которого стал Данте, был Каччагвида Элизеи, взявший в жены девицу из феррарской семьи Алигьери и добавивший ее имя и ее герб к своим. Впоследствии он присоединился как рыцарь к крестоносному ополчению императора Конрада и умер в Святой Земле.

Еще ребенком Данте потерял отца. Мать, которую звали Белла, воспитала его как христианина и как дворянина. Латинскому языку он учился у Брунетто Латини; что касается греческого, то, к счастью, тогда язык этот еще не вошел в моду — иначе вместо своей божественной комедии Данте написал бы какую-нибудь поэму в подражание «Энеиде»; имя же его наставника в воинских искусствах осталось неизвестным, хотя битва под Кампальдино показала, что он получил достойные уроки.

Подростком он изучал философию во Флоренции, Болонье и Падуе. Возмужав, он отправился в Париж, где учился богословию, а затем вернулся в свою прекрасную Флоренцию, где тогда уже родились живопись и ваяние, а поэзия ждала его, чтобы родиться.

Флоренцию в то время терзали распри; Данте вступил в брак с женщиной из рода Донати и тем самым оказался в партии гвельфов. Он был одним из тех людей, что телом и душой предаются делу, которому служат. Так, при Кампальдино он верхом кинулся в атаку на аретинских гибеллинов, а когда была война с Пизой, первым бросился на штурм замка Капрона.

После этой победы республика стала доверять ему самые ответственные должности. Четырнадцать раз он был назначен послом и четырнадцать раз успешно выполнил доверенную ему миссию. Перед тем как отправиться в одно из таких посольств, он, окинув мысленным взором события и людей и найдя первые грандиозными, а вторых — ничтожными, обронил презрительные слова: «Если я останусь, кто поедет? Если я поеду, кто останется?»

Когда такие слова попадают на почву, взрыхленную гражданскими распрями, они сразу дают всходы: растение, поднимающееся из подобного семени, зовется завистью, а плод его — изгнанием.

Данте был обвинен в лихоимстве, и 27 января 1302 года флорентийский подеста, Канте Габриэлли Губбио, приговорил его к восьми тысячам лир штрафа и двум годам изгнания: в случае если бы этот штраф не был выплачен, имущество Данте подлежало конфискации, а изгнание его становилось пожизненным.

Данте не признал своей вины, но согласился с приговором; он оставил свои обязанности, бросил свои дома и поместья и бежал из Флоренции, не захватив с собою ничего ценного, кроме меча, которым сражался при Кам-пальдино, и пера, которым уже успел написать семь первых песен «Ада». Быть может, живописец пожелал изобразить его именно в минуту бегства: за спиной у изгнанника мы видим Флоренцию, а рядом с поэтом — олицетворения трех частей его «Божественной Комедии».

После этого все его имущество было конфисковано и продано в пользу государства; дом его разрушили, а землю, на которой тот стоял, вспахали и засыпали солью; сам он был заочно приговорен к смерти, и его изображение сожгли на той самой площади, где два века спустя будет предан огню Савонарола.

Любовь к родине, отвага в бою и стремление к славе сделали Данте храбрым воином; искусность в интригах и последовательность в политике сделали Данте видным государственным деятелем. А презрение к врагам, горе и жажда мести сделали его величайшим из поэтов. Теперь, не имея возможности занять себя привычными мирскими делами, душа его обратилась к созерцанию божественного; и пока тело оставалось прикованным к земле, воображение уносилось в тройственное царство мертвых, наполняло Ад своими ненавистниками, а Рай — возлюбленными. «Божественная Комедия» — дитя мести. Данте отточил себе перо боевым клинком.

Первым убежищем изгнанника стал замок влиятельного гибеллина Кане делла Скала. Благодарный поэт упомянул его в первой же песне «Ада»^[46], а затем восславил в семнадцатой песне «Рая»^[47].

При дворе этого Августа средневековья он встретился со многими изгнанниками. Один из них, Сагаций Муций

Газзата, историк из Реджо, донес до нас бесценные сведения о радушии, с каким синьор делла Скала принимал под своим кровом тех, кто просил у него убежища.

«Каждый, — пишет он, — получал покои сообразно своим потребностям, и каждому щедрый властитель предоставлял слуг и великолепный стол; над дверьми комнат были изображения, указывающие, для кого они предназначены: если Победа — то для воинов, Надежда — для изгнанников, музы — для поэтов, Меркурий — для живописцев, рай — для людей духовного звания. В час трапезы по комнатам ходили шуты, музыканты и фигляры. Стены зала были расписаны Джотто, и картины эти рассказывали о превратностях судьбы людской. Время от времени хозяин замка приглашал к себе за стол кого-либо из гостей, и чаще всего — Гвидо да Кастелло ди Реджо, прозванного за откровенность “простодушным ломбардцем”, и Данте Алигьери, весьма знаменитого в ту пору человека, которого он почитал за его дар».

Однако, невзирая на все эти почести, горделивый изгнанник не мог смириться с такой жизнью, и не раз из груди его вырывались горькие жалобы. То Фарината дельи Уберти скажет ему своим надменным голосом:

Но раньше, чем в полсотый раз зажжется Лик госпожи, чью волю здесь творят,

Ты сам поймешь, легко ль оно дается.^[48]

То его прапрадед Каччагвида, сострадая бедам потомка, воскликнет:

Как покидал Афины Ипполит,

Злой мачехой гонимый в гневе яром,

Так и тебе Флоренция велит…

Ты бросишь все, к чему твои желанья Стремились нежно; эту язву нам Всего быстрей наносит лук изгнанья.

Ты будешь знать, как горестен устам Чужой ломоть, как трудно на чужбине Сходить и восходить по ступеням.

Но худшим гнетом для тебя отныне Общенье будет глупых и дурных,

Поверженных с тобою в той долине.^[49]

Вот поистине слова, написанные слезами глаз и кровью сердца.

Но, несмотря на жгучую боль, терзавшую поэта, он отказался от возвращения на родину, ибо желал вернуться туда лишь дорогой чести. В 1315 году вышел закон о возвращении тех изгнанников, кто согласится выплатить определенную сумму. Данте, чье имущество было продано, а дом разрушен, не мог собрать таких денег. Тогда ему предложили следующее: его избавят от выплаты штрафа, но за это он должен будет сдаться властям и на паперти собора молить о прощении — босой, в одежде кающегося, подпоясанный веревкой. Это предложение ему передали через одного монаха из числа его друзей. Вот что ответил Данте:

«Для меня было честью и удовольствием получить это Ваше письмо, и, взвесив каждое его слово, я с благодарностью понял, как сильно, всем сердцем, Вы желаете, чтобы я вернулся на родину. Значит, Вы не отвернулись от меня, и это обстоятельство еще усиливает мою привязанность к Вам, ведь изгнанники редко находят друзей. И на случай, если ответ мой окажется не таков, какого ожидали бы некие малодушные люди, я охотно предоставляю его на суд Вашей предусмотрительности. Из письма Вашего (и моего) племянника, а также от моих друзей я узнал, что Флоренция призывает изгнанников вернуться, и, по новому закону, если я соглашусь внести определенную сумму денег или принесу повинную, то все обвинения с меня будут сняты и я смогу жить на родине. Однако, отец мой, надо признать, что в этом новом законе есть два смехотворных и плохо обдуманных положения — я подразумеваю, плохо обдуманных теми, кто издал этот закон, ибо в Вашем, разумнейшем, письме ничего подобного нет.

Так вот каким должно стать торжественное возвращение Данте Алигьери на родину после пятнадцати лет изгнания! Вот оно, извинение за вопиющую несправедливость! Вот награда за мои долгие муки и томления! Не философ измыслил такую гнусность, а сердце, слепленное из грязи! Меня хотят выставить напоказ перед всем народом, точно какого-то проходимца, полуневежду, без сердца и без славы. Нет уж, спасибо. Чтобы я, честный изгнанник, стал платить дань оскорбившим меня, словно они это заслужили! Нет, отец мой, такого пути на родину я не хочу! Но если есть какой-то другой путь, который Вы откроете для меня и который не умалит славы Данте, я готов им воспользоваться. Укажите мне такой путь, и тогда, будьте уверены, я примчусь во Флоренцию семимильными шагами; но коль скоро во Флоренцию нельзя вернуться дорогой чести, то лучше уж туда не возвращаться. Солнце и звезды видны везде, и везде можно размышлять об истинах небесных».

Изгнанный гвельфами, Данте сделался гибеллином и в своей новой вере стал проявлять такой же пыл, как и в прежней. Наверно, он полагал, что Италия может достичь величия, лишь объединившись под властью императора, — хотя на глазах у него Пиза создала у себя Кампосанто, кафедральный собор и падающую башню; Арнольфо ди Лапо заложил на Соборной площади фундамент Санта Мария дель Фьоре; Сиена выстроила свой собор с колокольней из белого и черного мрамора и поместила в него, словно драгоценность в футляр, кафедру, изваянную Никколо Пизано. Или, быть может, смелый нрав немецких рыцарей и баронов казался ему более поэтическим, чем торгашеская изворотливость генуэзских и венецианских патрициев, а завершение жизненного пути императора Альбрехта казалось ему предпочтительнее кончины папы Бонифация VIII.

Устав от жизни, которую он вел в замке Кане делла Скала, где дружба властителя не всегда защищала от наглости придворных и выходок шутов, поэт вновь отправился в скитания. Поэму «Ад» он закончил в Вероне, «Чистилище» написал в Гаганьяно, а последнюю часть, «Рай», создал в замке Тольмино, во Фриули. Оттуда он переехал в Падую, где одно время жил у своего друга Джотто, которому в знак благодарности отдал венец Чимабуэ, и, наконец, обосновался в Равенне. В этом городе он опубликовал свое творение целиком. Две тысячи рукописных экземпляров были разосланы по всей Италии. И каждый с изумлением возвел взор к новому светилу, которое зажглось в небе. Люди не верили, что кто-то ныне живущий мог написать подобное, и, когда Данте медленной, величавой походкой, в длинном красном одеянии и в лавровом венке прогуливался по улицам Равенны и Римини, не одна мать в благочестивом ужасе указывала на него пальцем и говорила ребенку: «Видишь этого человека? Он побывал в Аду!..»

В самом деле, Данте должен был казаться каким-то странным, почти сверхъестественным существом. Чтобы лучше понять, какое впечатление он производил на современников, надо бросить взгляд на Европу XIII века и рассмотреть происходившие там в эти сто лет события. И мы увидим, что именно тогда, после восьми веков непрерывных феодальных войн, в муках начинает рождаться европейская цивилизация. Языческий императорский мир Августа рухнул на Западе со смертью Карла Великого, на Востоке — с кончиной Алексея Ангела; на смену ему от берегов Бретани до Черного моря установился христианский феодальный мир Гуго Капета: религиозному и политическому средневековью, живыми символами которого к этому времени стали папа Григорий VII и Людовик IX, нужен был лишь еще один символ, литературный, чтобы превратиться в законченное триединство.

Бывают такие периоды, когда идеи, еще смутные, ищут человека, в котором они могли бы воплотиться, и витают над людскими сообществами, словно клубящийся над землей туман. Пока по прихоти ветра туман расстилается над зеркальной поверхностью озер или многоцветным ковром лугов, он не более чем пар, не имеющий ни формы, ни цвета и почти неощутимый. Но если в полете он встретит высокую гору, то зацепится за ее вершину, и тогда туман превратится в облако, облако — в грозовую тучу, и, в то время как самый верх горы будет опоясан блистающим ореолом молний, в ее глубоких, потаенных пещерах будет скапливаться вода, которая потом изольется от ее подножия, став истоком великой реки, и река эта потечет, становясь все шире, через целый край или целое людское сообщество, и называться она будет Нил или «Илиада», Дунай или «Божественная Комедия».

Данте, как и Гомер, имел счастье появиться в одну из тех эпох, когда едва пробудившееся общество ищет гения, способного облечь в слова его первые помыслы. Он появился на пороге мира в тот момент, когда святой Людовик стучался в небесные врата. Позади него были одни развалины; впереди брезжило будущее. Но настоящее пока не могло предложить ничего, кроме надежд.

В Англии, за два века до этого завоеванной норманнами, совершались политические преобразования. Настоящие сражения между победителями и побежденными давно уже прекратились; однако продолжалась подспудная борьба интересов покоренного народа с интересами народа-покорителя. В эти два столетия все великие люди Англии рождались с мечом в руке, а если какой-нибудь старый бард еще носил на плече арфу, то звучала она лишь под кровом саксонских замков, где на языке, неведомом победителям и почти забытом побежденными, он осмеливался воспевать славные дела короля Альфреда и подвиги Гарольда, сына Годвина. Но местным жителям и пришельцам приходилось общаться друг с другом, и вследствие этого начал возникать новый язык, который не был ни саксонским, ни норманнским, но бесформенным и уродливым смешением их, и лишь четыреста двадцать лет спустя Томас Мор, Стил и Спенсер сумели упорядочить его для Шекспира.

Испания, дочь Финикии, сестра Карфагена, рабыня Рима, завоеванная готами, из-за предательства графа Хулиана доставшаяся арабам и присоединенная Тариком к Дамасскому халифату, потом отторгнутая от него Абд-эр-Рахманом из династии Омейядов, Испания, от Гибралтарского проливало Пиренеев обращенная в ислам, стала наследницей цивилизации, которую император Константин перенес из Рима в Византию. Маяк, погасший на востоке Средиземноморья, зажегся на западе; и когда там рушились Парфенон и Колизей, здесь строилась Кордова с ее шестью тысячами мечетей, девятью сотнями общественных бань, двумя тысячами домов и дворцом Захра, где стены и лестницы, инкрустированные сталью и золотом, покоились на тысячах колонн, выложенных лучшими сортами мрамора из Греции, Африки и Италии.

Однако, несмотря на столь мощный приток чужеродной крови в ее жилы, Испания все же чувствовала, как в Астурии бьется сердце ее национальной самобытности и исконной христианской веры. Пелайо, владения которого вначале ограничивались одной горой и у которого вместо дворца была пещера, а вместо скипетра — меч, тем не менее заложил посреди халифата Абд-эр-Рахмана основы империи Карла V. Борьба, начавшаяся в 717 году, не утихала пять столетий. И когда в начале XIII века Фердинанд принял две короны — Леона и Кастилии, — уже маврам пришлось довольствоваться на Пиренейском полуострове лишь Гранадским халифатом, частью Андалусии и провинциями Валенсия и Мурсия.

А в 1236 году Фердинанд вошел в Кордову и, после того как бывшая главная мечеть была очищена от скверны, король Кастилии и Леона отправился отдыхать от бранных трудов в великолепный дворец, который Абд-эр-Рахман III некогда выстроил для своей возлюбленной. Среди множества чудес он обнаружил в столице халифата библиотеку в шестьсот тысяч томов. Что сталось с этим сокровищем человеческого духа — неизвестно. Все разделяло победителей и побежденных: происхождение, религия, обычаи; и с людьми, и с Богом говорили они на разных языках. Ключ, открывавший двери волшебных дворцов, мусульмане унесли с собой; и дерево арабской поэзии, вырванное из андалусской почвы, расцветало теперь лишь в садах Хенералифе и Альгамбры.

Что же касается национальной поэзии, первым творением которой должна была стать песнь о Сиде, то она к этому времени еще не возникла.

Франция, германизированная первыми двумя династиями своих правителей, приобрела национальные черты при третьей. Централизованное государство Карла Великого сменила феодальная государственная система Гуго Капета. Язык, на котором впоследствии писал Корнель и говорил Боссюэ, в то время представлял собой смесь кельтского, немецкого, латинского и арабского; затем он разделился на два наречия, закрепившиеся соответственно на правом и на левом берегах Луары. Но, подобно тому, как это бывает с плодами земными, одно из наречий испытало на себе благодатное воздействие южного солнца. Так что язык трубадуров вскоре достиг совершенства, а язык труверов, этот северный плод, сильно запаздывал: чтобы вызреть, ему понадобилось еще пять столетий. К югу от Луары поэзия играла важную роль. Вражда и любовь, мир и война, повиновение и бунт — все воспевалось в стихах. На этом сладкозвучном языке говорил или писал каждый, будь он горожанин или солдат, виллан или барон, вельможа или король. Одним из тех, кому этот язык обязан самыми нежными и самыми воинственными звуками, был Бертран де Борн, дурной советчик, которого Данте встречает в Злых Щелях Ада: он несет свою голову в руке, и эта голова заговаривает с флорентийским изгнанником.^[50]

Итак, провансальская поэзия достигла наивысшего расцвета, когда Карл Анжуйский, вернувшись из Египта, куда он сопровождал своего брата Людовика IX, с помощью Альфонса, графа Тулузы и Пуатье, захватил Авиньон, Арль и Марсель. Таким образом он присоединил к Французскому королевству все провинции древней Галлии, находившиеся на правом и на левом берегах Роны. Старая римская цивилизация, в которую завоеватели-арабы в IX веке вдохнули новую жизнь, была поражена в самое сердце: теперь, когда ее соединили с северным варварством, она неминуемо должна была задохнуться в его железных объятиях. Тот, кого в своей гордыне провансальцы привыкли называть королем Парижским, в свою очередь выразил им презрение, назвав их подданными, говорящими на языке «ок», дабы отличить от давнишних подданных, живущих по эту сторону Луары и говорящих на языке «ойль». С этих пор начался закат поэзии в южном краю — в Лангедоке, Пуату, Лимузене, Оверни и Провансе, и последней попыткой оживить ее стали Цветочные Игры, учрежденные в Тулузе в 1323 году.

Но они просуществовали недолго, а вместе с ними погибли и все поэтические произведения, созданные с X по XIII век, и поле, с которого собирали жатву Арнаут и Бертран де Борн, оставалось под залежью до тех пор, пока Клеман Маро и Ронсар не разбросали по нему щедрой рукой семена современной поэзии.

Германия, чье политическое влияние простиралось на всю Европу, почти как религиозное влияние Рима, была всецело поглощена своими неурядицами, предоставив своей литературе без особых забот развиваться по образцу литератур соседних народов. Там, в Германии, творческое вдохновение нашло себе прибежище в чудесных соборах, возведенных в XI–XII веках. Монастырь в Бонне, церковь в Андернахе и собор в Кёльне были созданы одновременно с собором в Сиене, пизанским Кампосанто и собором Санта Мария дель Фьоре во Флоренции. Правда, в начале XIII века появилась «Песнь о Нибелунгах» и завершилась жизнь Альберта Великого. Но самые модные рыцарские романы были подражанием провансальским или французским поэмам, а миннезингеры были не столько соперниками труверов и трубадуров, сколько их учениками. Сам Фридрих II, поэт на императорском троне, предпочел излагать свои мысли не на родном немецком языке, а на более гибком и выразительном итальянском, и вместе со своим секретарем Пьетро делла Винья вошел в число самых утонченных поэтов XIII столетия.

Что касается Италии, то выше мы уже описали происходившие в ней политические сдвиги; мы видели, как города один за другим становились независимыми от Империи; мы знаем, из-за чего две флорентийские партии, гвельфы и гибеллины, обратили оружие друг против друга. Наконец, мы рассказывали, как Данте, гвельфа по рождению, изгнание превратило в гибеллина, а жажда мщения сделала поэтом.

И когда замысел, рожденный ненавистью, созрел в его душе, он стал искать язык, в котором этот замысел мог бы воплотиться и обрести бессмертие. Он понял, что латынь — язык такой же мертвый, как создавшее его общество, что провансальский язык недолговечен — он умрет вместе с южной цивилизацией. А лишь зарождающемуся и пока еще только лепечущему французскому языку понадобятся долгие столетия, чтобы достигнуть зрелости. Но итальянский язык, этот незаконный отпрыск, полный жизни, близкий народу, рожденный цивилизацией и вскормленный варварством, только и ждал признания со стороны какого-нибудь короля, чтобы по праву носить корону. Сделав свой выбор и отказавшись идти по стопам учителя, Брунетто Латини, написавшего свое «Сокровище» на латыни, Данте_у несравненный зодчий, сам стал обтесывать камни, из которых он собирался построить гигантское здание, причем небо и земля должны были стать ему помощниками.^[51]

Ибо в действительности «Божественная Комедия» поистине объемлет все: в ней сведены воедино данные всех существующих наук и мечта о неведомом. Когда земля уходит из-под ног человека, крылья поэта возносят его к небу; и, читая эту изумительную поэму, не знаешь, чем больше восхищаться — познаниями ума поэта или прозорливостью его воображения.

Данте — истинный поэт средневековья, как Григорий VII — истинно средневековый папа, а Людовик Святой истинно средневековый король. У него есть все: суеверия, богословская поэзия, феодальный республиканизм. Без Данте нельзя понять итальянскую литературу XIII века, как Францию XIX века нельзя понять без Наполеона. Подобно Вандомской колонне, «Божественная Комедия» — неотъемлемая часть своей эпохи.

Данте умер в Равенне, 14 сентября 1321 года, в возрасте 56 лет. Гвидо да Полента, последний его покровитель, распорядился похоронить его в церкви миноритов, с большойпышностью, в одеянии поэта. Его прах оставался там до 1481 года, когда Бернардо Бембо, равеннский подеста, назначенный Венецианской республикой, построил для него усыпальницу по плану Пьетро Ломбардо. Под куполом установлены четыре медальона, изображающие Вергилия — проводника Данте, Брунетто Латини — его учителя, Кангранде — его покровителя и Гвидо Кавальканти — его друга.

Данте был среднего роста и правильного сложения; у него было продолговатое лицо, большие, с пронизывающим взглядом глаза, орлиный нос, развитые челюсти, нижняя губа была толще верхней и слегка выдавалась вперед, кожа смуглая, борода и волосы курчавые; обычно он выглядел серьезным и кротким, одевался просто, говорил мало и почти всегда ждал, когда к нему обратятся, чтобы ответить. И ответ Данте бывал точным и кратким, ибо поэт давал себе время продумать и взвесить то, что он собирался сказать. Красноречие давалось ему с трудом, однако при важных обстоятельствах речь его лилась легко и свободно. По мере того как близилась его старость, Данте все больше радовало, что он одинок и удален от мирской суеты. Привычка к созерцанию придала его облику суровость, хотя сердце у него было золотое и он всегда готов был помочь людям. Тому есть свидетельства: так, однажды, чтобы спасти ребенка, которого при крещении уронили в купель, он разбил украшения баптистерия Сан Джованни, не побоявшись обвинений в кощунстве.

В девять лет Данте полюбил той любовью, очарование которой длится у человека всю жизнь. Однажды вечером этот ребенок с сердцем поэта увидел Беатриче Фолько Портинари, и при каждой новой встрече она казалась ему еще прекраснее^[52]. Ее образ запечатлелся у него в душе, и, возмужав, он обессмертил ее. В возрасте 26 лет этот ангел, ненадолго слетевший на землю, возвратился на Небеса. Данте снова встретился с ней у ворот Рая, куда его не мог сопровождать Вергилий.

Флоренция, несправедливая к Данте при его жизни, проявила к нему большое почтение после его смерти и попыталась вернуть останки изгнанника к себе. В 1396 году принимается решение воздвигнуть ему памятник. В 1429 году Флоренция снова просит власти Равенны вернуть ей прах поэта; наконец, в 1519 году она направляет прошение папе Льву X, и в конце этого прошения, среди прочих подписей, мы читаем следующее:

«Я, Микеланьоло, ваятель, молю Ваше Святейшество не отказать нам в этой просьбе и берусь создать божественному поэту достойный его памятник в одном из лучших мест нашего города».

Лев X отказал в этой просьбе; а как бы это было прекрасно — надгробие автора «Божественной Комедии», изваянное создателем «Страшного суда».

Постановление 1396 года было выполнено только в наши дни: в церкви Санта Кроче был воздвигнут на средства некоего общества памятник работы скульптора Сте-фано Риччи. А до этих пор единственным памятником

Данте во Флоренции оставался портрет, перед которым мы только что размышляли о жизненном пути великого поэта и который, как сказано в рукописи Бартоломео Чеффони, «был написан аль фреско неизвестным художником по заказу брата Антонио, монаха-францисканца, выступавшего в этой церкви с толкованием “Божественной Комедии”, — дабы образ великого изгнанника постоянно напоминал его согражданам, что прах автора “Божественной Комедии”лежит в чужой земле».

Потомки Данте все еще живут во Флоренции. Меня им представили через несколько дней после того, как я стоял перед портретом их великого предка: на мой взгляд, род Алигьери несколько измельчал.

Помимо памяти о великом поэте, собор хранит память о страшном политическом убийстве. Прямо на клиросе, на месте, которое позднее окружили мраморной балюстрадой, заговорщики из рода Пацци убили Джулиано деи Медичи.

Бросим взгляд в прошлое, чтобы читателям стали понятны причины ненависти, которую Пацци питали к Медичи; а когда мы опишем тогдашнее политическое устройство Флоренции, читатели смогут судить о том, были ли намерения заговорщиков эгоистичными либо, напротив, бескорыстными.

В 1291 году, устав от бесконечных распрей знати, от ее неизменного отказа подчиниться демократическим судебным учреждениям и от ее ежедневных буйных выходок, мешавших работе народной власти, флорентийский народ издал указ, называвшийся «Ordinamenti della Giustizia»^[53]. Согласно этому указу, представители тридцати семи наиболее знатных и влиятельных семей не допускались к должности приора, притом что они не могли вернуть себе права гражданства, даже если бы записались в какой-нибудь цех ремесленников или на самом деле занялись бы каким-нибудь ремеслом. Мало того, согласно данному указу, Синьория получила разрешение добавлять к этому списку новые фамилии, когда она сочтет, что та или иная семья, последовавшая примеру знати, заслужила такое же наказание. Членов тридцати семи объявленных вне закона семей стали называть магнатами: прежде это было почетное наименование, теперь же оно сделалось позорным.

Этот запрет действовал 143 года, но в 1434 году Козимо Старый, чью историю мы вскоре прочтем на стенах Палаццо Риккарди, из преследуемого превратился в преследователя и, в свою очередь, изгнал из Флоренции Ринальдо дельи Альбицци и всю демократическую верхушку, правившую вместе с ним. Затем он решил усилить свою партию, приняв в нее несколько семей, которые были отлучены от управления городом. Он вернул им права гражданства и позволил многим из них, по примеру предков, принять деятельное участие в общественных делах. Многие семьи с радостью откликнулись на его призыв и вернулись на родину, не задумываясь о том, какие личные интересы стоят за этим решением. В числе вернувшихся была семья Пацци. Более того, хотя эта семья принадлежала к дворянству шпаги, ее члены с готовностью приняли свое новое положение и в прекрасном палаццо, до сих пор носящем их имя, открыли банкирский дом, который вскоре стал одним из самых влиятельных и уважаемых в Италии; так что Пацци, будучи как дворяне выше Медичи по происхождению, теперь стали еще их соперниками в торговле. В итоге их положение упрочилось настолько, что через пять лет глава дома Андреа деи Пацци стал заседать в Синьории, куда его предков не допускали в течение полутора столетий.

У Андреа было три сына: один из них женился на внучке Козимо Старого, став зятем Лоренцо и Джулиано. Мудрый старец до конца своей жизни поддерживал равенство между своими детьми и относился к зятю как к сыну, ибо, видя, с какой быстротой Пацци достигли могущества и богатства, он хотел сделать их не просто союзниками, а друзьями. В самом деле, дом Пацци прирастал не только богатством, но и мужским потомством; у одного из братьев родилось пятеро сыновей, у другого — трое. Эта семья становилась все влиятельнее. И вот Лоренцо Медичи, вразрез с политикой, которую проводил его предшественник, решил не допустить дальнейшего усиления Пацци. Вскоре для этого представился подходящий случай. Джованни Пацци женился на одной из самых богатых флорентийских наследниц, дочери Джованни Борромео. Когда тот скончался, по настоянию Лоренцо был принят закон, согласно которому при наследовании предпочтение оказывалось родственникам мужского пола, пусть и по боковой линии, а не дочерям. Этот закон, не только в нарушение традиций, но и вопреки справедливости, был применен задним числом к супруге Джованни деи Пацци: она потеряла права на отцовское наследство, которое отошло к ее дальним родственникам.

Так Лоренцо деи Медичи, недавно ставший первым лицом в государстве, показал свою власть. Но этим его действия против семьи Пацци не ограничились. В этой семье было девять мужчин, чей возраст и достоинства позволяли им занять должность магистратов; и тем не менее, за исключением Якопо, единственного из сыновей Андреа, так и не вступившего в брак и назначенного гонфалоньером в 1469 году, то есть еще при Пьеро Подагрике, и Джованни, зятя Лоренцо и Джулиано, в 1472 году ставшего одним из приоров, других Пацци не подпускали к Синьории. Подобные злоупотребления со стороны людей, которых республика официально не признала своими властителями, так оскорбили Франческо деи Пацци, что он добровольно покинул родину и отправился в Рим, где самолично возглавил одну из своих важнейших финансовых контор. Он стал банкиром папы Сикста IV и Джироламо Риарио, которого одни называли племянником папы, а другие — его сыном. Сикст IV и Джироламо Риарио были самыми злыми во всей Италии врагами Медичи. Эта троекратно усиленная ненависть породила заговор, похожий на тот, жертвой которого двумя годами ранее, то есть в 1476 году, стал герцог Миланский Галеаццо Сфорца, убитый в Миланском соборе.

Решившись разрубить запутанный узел ударом клинка, Франческо Пацци и Джироламо Риарио стали подбирать сообщников. Одним из первых к ним примкнул Франческо Сальвиати, архиепископ Пизанский, которому Медичи, недружественно относившиеся к его семье, не дали вступить в должность. Затем к заговору присоединились: Карло да Монтоне, сын знаменитого кондотьера Браччо, — незадолго перед тем Медичи не дали ему захватить Сиену; Джованни Баттиста да Монтесекко, начальник сбиров на службе у папы; старый Якопо деи Пацци, бывший прежде гонфалоньером; еще двое Сальвиати — кузен и брат архиепископа; Наполеоне Франчези и Бернардо Бандини, друзья молодых Пацци, делившие с ними их удовольствия; и наконец — Стефано Баньони, священник и учитель латинского языка, дававший уроки побочной дочери Якопо деи Пацци; а еще — Антонио Маффеи, священник из Вольтерры и апостолический скриптор. И только один из Пацци, Ренато, племянник Якопо и сын Пьеро, наотрез отказался примкнуть к заговору и удалился в свою загородную усадьбу, чтобы его не заподозрили в соучастии в нем.

Итак, заговор созрел, и теперь для его успеха оставалось решить лишь одну задачу: устроить так, чтобы Лоренцо и Джулиано оказались вдвоем в каком-нибудь оживленном месте и чтобы с ними рядом не было их друзей. Папа придумал подходящий повод для этого: он произвел в кардиналы племянника графа Джироламо, Раффаэлле Риарио, которому едва сравнялось 18 лет и который учился в Пизе.

И действительно, по такому случаю во Флоренции должны были состояться пышные празднества: хотя в душе Медичи были заклятыми врагами Сикста IV, внешне они всячески изъявляли ему дружбу и почтение. Якопо деи Пацци пригласил юного кардинала отужинать у него во Флоренции и составил список гостей, в котором значились также оба Медичи — Лоренцо и Джулиано. В конце ужина по знаку Якопо на них должны были напасть убийцы. Но Лоренцо явился один. Джулиано не смог прийти из-за любовного свидания и попросил брата извиниться за него. Таким образом, исполнение задуманного пришлось перенести на другой день. И день этот, как показалось заговорщикам, скоро настал: не желая уступать Якопо в гостеприимстве, Лоренцо пригласил кардинала к себе во Фьезоле, а с ним — и всех тех, кто присутствовал на ужине у Якопо. Но и на этот раз Джулиано не оказалось за столом: у него разболелась нога. И снова заговорщики вынуждены были отложить исполнение своего замысла.

Наконец, как сообщает нам Макиавелли, день был выбран: им стало 26 апреля 1478 года. Утром этого воскресного дня кардинал Риарио должен был присутствовать на мессе в соборе Санта Мария дель Фьоре, и поскольку он предупредил об этом торжестве Лоренцо и Джулиано, то можно было рассчитывать, что оба брата тоже явятся туда. Всех заговорщиков оповестили о новом плане и каждому отвели роль, которую ему предстояло сыграть в этой кровавой трагедии.

Франческо Пацци и Бернардо Бандини ожесточеннее других ненавидели род Медичи, и поскольку они к тому же были самыми сильными и ловкими, то захотели взять на себя Джулиано: поговаривали, что он, робкий сердцем и слабый телом, всегда носил под одеждой кирасу, поэтому пытаться убить его было труднее, а значит, и опаснее, чем любого другого. Со своей стороны, начальник папских сбиров Джованни Баттиста да Монтесекко давно уже получил приказ и изъявлял готовность убить Лоренцо во время двух прошедших ужинов, когда того спасло отсутствие брата. Монтесекко был человек решительный, и никто не сомневался, что он и на этот раз выкажет волю к действию. Однако, узнав о том, что убийство должно произойти в церкви, он ко всеобщему удивлению, отказался. Он заявил, что готов убивать, но не кощунствовать и ни за какие блага в мире не согласится совершить святотатство, если заранее ему не покажут отпущение грехов, подписанное папой. К несчастью, заговорщикам не пришло в голову заручиться столь важным документом, который Сикст IV скорее всего охотно подписал бы. Посылать за отпущением в Рим было уже некогда, а уговорить Монтесекко так и не удалось. Тогда убить Лоренцо поручили Антонио да Вольтерра и Стефано Баньони, которые, как выразился Антонио Галли, один из десяти или двенадцати историков, рассказавших об этом событии, «будучи священникамиI, не испытывали столь сильного благоговения перед святым местом». Они должны были нанести удар в тот миг, когда священник поднимет Святые Дары.

Но убить братьев Медичи — это было еще не все, следовало также захватить Синьорию и заставить магистратов одобрить убийство, как только оно будет совершено. Эту миссию вверили архиепископу Сальвиати: он явился во дворец с Джакопо Браччолини и тремя десятками других, не столь видных заговорщиков. Двадцать человек остались снаружи, у главного входа: они должны были смешаться с толпой, не выдавая себя вплоть до той минуты, когда по сигналу им предстояло перекрыть вход. Сальвиати, хорошо знавший все закоулки дворца, провел в канцелярию еще десять человек и приказал им запереть за собой двери и не выходить, пока они не услышат лязг оружия или условленный крик. Затем он присоединился к первой группе; на себя он возложил обязанность арестовать, когда придет момент, гонфалоньера Чезаре Петруччи.

Тем временем в соборе началась божественная служба. И снова, как случалось уже дважды, планы заговорщиков оказались под угрозой срыва: на мессу пришел только Лоренцо. Тогда Франческо деи Пацци и Бернардо Бандини решили сами отправиться за Джулиано и привести его в собор.

Придя к нему в дом, они застали его с любовницей. Он отказался идти, сославшись на боль в ноге, но посланцы настаивали, уверяя, что ему совершенно необходимо быть там и что его отсутствие кардинал сочтет за оскорбление. И Джулиано, несмотря на умоляющие взгляды возлюбленной, решился последовать за Франческо и Бернардо; однако, захваченный врасплох, он, то ли из доверия к ним, то ли не желая заставлять их ждать, не надел кирасу и взял с собой лишь охотничий нож, который имел обыкновение носить за поясом. Но из-за того, что при ходьбе ножны ударяли его по больной ноге, он через какое-то время отдал нож одному из слуг, чтобы тот отнес его домой. Увидев это, Франческо деи Пацци со смехом, непринужденно, как это бывает между друзьями, обнял его за талию и убедился, что на нем нет кирасы. Так бедный молодой человек сам отдался в руки убийц, не имея ни оружия, ни средств защиты.

Трое молодых людей вошли в собор через дверь, выходящую на Виа деи Серви, в ту минуту, когда священник читал текст из Евангелия. Джулиано преклонил колена рядом с братом. Антонио да Вольтерра и Стефано Баньони уже были там, где согласно плану им следовало находиться; Франческо и Бернардо также заняли отведенные им места. Убийцы обменялись быстрым взглядом, давая понять друг другу, что они готовы.

Месса шла своим чередом; огромная толпа, заполнившая собор, была для убийц удобным предлогом, чтобы еще плотнее обступить Лоренцо и Джулиано. Впрочем, эти двое не чувствовали ни малейших подозрений, полагая, что под сенью алтаря они находятся в такой же безопасности, как на своей вилле в Кареджи.

Священник поднял причастие.

И в то же мгновение раздался ужасный крик: Джулиано, которого Бернардо Бандини ударил кинжалом в грудь, от боли метнулся на несколько шагов в сторону и, обливаясь кровью, упал среди оцепеневшей толпы; убийцы последовали за ним, и Франческо Пацци набросился на него с таким бешенством и осыпал столь жестокими ударами, что поранился сам, задев кинжалом собственное бедро. Эта рана, в первую минуту показавшаяся ему незначительной, лишь усугубила его ярость, и он продолжал наносить удары, хотя перед ним давно уже было бездыханное тело.

Лоренцо посчастливилось больше, чем брату: в тот миг, когда священник поднял Святые Дары, он почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо и, обернувшись, увидел кинжал, блеснувший в руке Антонио да Вольтерра. Безотчетным движением он отшатнулся в сторону, и клинок, который должен был вонзиться ему в горло, лишь оцарапал шею. Он тотчас встал, в одно мгновение правой рукой выхватил шпагу, а левую обмотал плащом и, призвав на помощь двух своих конюших, приготовился к обороне. Услышав голос хозяина, Андреа и Лоренцо Кавальканти обнажили шпаги и поспешили на помощь, а оба священника, видя, что дело принимает серьезный оборот и теперь надо будет не наносить удары исподтишка, а сражаться в открытую, бросили оружие и обратились в бегство.

Услышав шум, который поднял Лоренцо, Бернардо Бандини, все еще занятый Джулиано, поднял голову и увидел, что одна из его жертв готова ускользнуть; тогда он бросил мертвого ради живого и устремился к алтарю. Но путь ему преградил Франческо Нори. Завязалась недолгая борьба, и смертельно раненный Нори рухнул наземь. Но сколь краткой ни была эта задержка, для Лоренцо, как мы видели, ее оказалось достаточно, чтобы избавиться от двух заговорщиков. Таким образом, Бернардо оказался один против троих. Он позвал на помощь Франческо, и тот бросился к нему, но, сделав несколько шагов, почувствовал слабость и понял, что ранен серьезнее, чем ему показалось вначале; оказавшись возле клироса, он вынужден был опереться о балюстраду, чтобы не упасть. Полициано, сопровождавший Лоренцо, воспользовался этой заминкой, чтобы вместе с несколькими тесно обступившими их друзьями вывести его в ризницу, и, пока оба Кавальканти вместе с диаконами (те орудовали своими посохами с серебряным навершием, словно дубинами) сдерживали Бернардо и еще трех-четырех заговорщиков, сбежавшихся на его зов, толкнул бронзовые двери и захлопнул их за Лоренцо и собой. Тут Антонио Ридольфи, один из наиболее преданных друзей Лоренцо, стал высасывать кровь из раны у него на шее, боясь, что клинок священника был отравлен, а затем наскоро перевязал эту рану. Какое-то мгновение Бернардо Бандини еще пытался высадить двери ризницы; но, видя тщетность своих усилий, он понял, что все пропало. Тогда он подхватил под руку раненого Франческо и увел его так быстро, как только тот мог передвигаться.

В соборе царило величайшее смятение; священник, совершавший богослужение, спасся бегством, прикрывая рукавом причастие, которое стало свидетелем и чуть ли не пособником свершившихся злодеяний. Толпа бросилась к дверям и выплеснулась на Соборную площадь. Все бежали, однако в храме осталось человек десять сторонников Лоренцо, которые собрались вместе и с оружием в руках подошли к дверям ризницы: они громко звали Лоренцо, уверяли его, что головой ручаются за его безопасность и, если он пожелает сейчас же покинуть ризницу, они доставят его домой целым и невредимым.

Но Лоренцо не спешил откликнуться на это предложение, подозревая, что враги готовят ему новую западню. Тогда Сисмонди делла Стуфа поднялся по лестнице, ведущей к органу, и оттуда через окно увидел всю внутренность собора. Храм был пуст, если не считать друзей Лоренцо, собравшихся в ожидании у дверей ризницы, да еще тела Джулиано, к которому прильнула какая-то женщина, такая бледная и неподвижная, что, если бы не ее рыдания, можно было бы принять ее за еще один труп.

Сисмонди делла Стуфа спустился вниз и сообщил Лоренцо о том, что увидел; и тогда Лоренцо, собрав все свое мужество, вышел из ризницы. Друзья сразу же окружили его и, как было обещано, целым и невредимым доставили в его дворец на Виа Ларга.

Однако в то мгновение, когда священник, совершавший богослужение, поднял причастие, по обычаю зазвонили колокола: это был условленный сигнал для тех, кому предстояло захватить дворец Синьории. При первом же звуке колокольного звона архиепископ Сальвиати без промедления вошел в залу, где находился гонфалоньер, и заявил, что ему нужно передать какое-то послание от папы.

Гонфалоньером, как мы уже сказали, был тогда Чезаре Петруччи, бывший подеста в Прато, который восемью годами ранее столкнулся с заговором, устроенным Андреа Нарди, и чуть было не стал его жертвой. Пережитый страх оставил у него в душе столь глубокий след, что с тех пор он всегда держался настороже. А потому, хотя о заговоре еще ничего не было известно и до него лично не доходило никаких тревожных новостей, он, едва заметив, что вошедший к нему Сальвиати взволнован больше обычного, в ту же минуту бросился к двери: там Джакопо Браччолини хотел преградить ему путь, но Чезаре Петруччи, при всей своей осторожности, был храбр и силен. Схватив Браччолини за волосы, он швырнул его на пол и, поставив колено ему на грудь, стал звать охрану. Пять или шесть сопровождавших Браччолини сообщников хотели было помочь ему, но подоспела многочисленная охрана, трое из заговорщиков были заколоты на месте, двое выброшены из окна, а единственный оставшийся в живых убежал с криками о помощи.

Те, кто заперся в канцелярии, поняли, что пора действовать, и хотели поспешить на выручку остальным; но дверь канцелярии, которую они, войдя, захлопнули за собой, была с секретом, и открыть ее можно было только ключом. Они оказались в ловушке и не смогли помочь архиепископу. Тем временем Чезаре Петруччи вбежал в залу, где заседали приоры, и, сам еще толком не зная, что происходит, поднял тревогу. Приоры тут же присоединились к нему; Чезаре старался подбодрить их. Они вооружились чем могли и приготовились к обороне. Отважный гонфалоньер взял на кухне вертел, провел приоров в башню и, став перед дверью, успешно отражал все атаки.

Благодаря своему облачению, архиепископ беспрепятственно прошел через залу, где подле трупов своих товарищей стоял схваченный охраной Браччолини, и знаком дал сообщнику понять, что скоро придет ему на помощь. И в самом деле, едва он показался на улице, как его обступили остававшиеся там заговорщики; но в ту минуту, когда они собирались войти во дворец, на улице, ведущей к собору, показалась группа сторонников Медичи, которые приближались, выкрикивая свой обычный клич: «Palle! Palle!^[54]» И Сальвиати понял, что теперь надо думать не о помощи Браччолини, а защищать собственную жизнь.

Фортуна изменила заговорщикам, и зло обернулось против тех, кто его разбудил. Обоих священников настигла и растерзала толпа. Бернардо Бандини, как мы уже сказали, увидев, что Лоренцо с помощью Полициано укрылся за бронзовыми дверьми ризницы, подхватил Франческо Пацци и вывел его из собора; однако, оказавшись у своего дома, Франческо ощутил такую слабость, что дальше идти не смог; и, в то время как Брандини обратился в бегство, он бросился на постель и с покорностью судьбе, равной выказанному им мужеству, стал ждать, что будет. Тогда Якопо, несмотря на свой почтенный возраст, решил занять место племянника: он сел на коня и в сопровождении сотни приверженцев стал разъезжать по улицам, выкрикивая: «Свобода! Свобода!» Но во Флоренции этого зова уже не понимали. Заслышав этот крик, те из граждан, кто еще не знал о случившемся, выходили из своих домов и в недоумении молча смотрели на Якопо; те же, до кого дошла весть о злодеянии, встречали старика глухим ропотом и угрозами, а то и хватались за оружие, чтобы подкрепить угрозы делом. И Якопо понял то, что заговорщики всегда понимают слишком поздно: поработители появляются лишь тогда, когда народы хотят быть порабощенными. Осознав это, он подумал о спасении своей жизни и, повернув коня, вместе с приспешниками поскакал к городским воротам, откуда направился по дороге в Романью.

Лоренцо затворился у себя в доме, говоря, что оплакивает брата, и предоставил действовать своим друзьям.

И правильно сделал: если бы он сам отомстил за себя так, как отомстили за него другие, то до конца своих дней вызывал бы одну лишь ненависть.

Юный кардинал Риарио, знавший о заговоре, но не о способе его осуществления, тут же отдался под покровительство священников, которые увели его в ризницу по соседству с той, где укрылся Лоренцо. Архиепископ Сальвиати, его брат и его кузен, а также Джакопо Браччолини, которых Чезаре Петруччи арестовал во дворце Синьории, были повешены — одни на Рингьере, другие — под окнами. Франческо Пацци, лежавшего в постели и истекавшего кровью, приволокли в Палаццо Веккьо. Чернь осыпала его ударами и проклятиями, он же с презрительной улыбкой на устах только пожимал плечами. Его повесили под тем же окном, что и Сальвиати, и он принял смерть не издав ни единого стона. Джованни Баттиста да Монтесекко, который, отказавшись убить Лоренцо в церкви, предоставил это двум священникам и тем самым, вероятно, спас ему жизнь, был обезглавлен. Ренато деи Пацци, не пожелавший участвовать в заговоре и из предосторожности удалившийся в свое поместье, не ушел от судьбы: он был схвачен и повешен, как и все его родственники. Старый Якопо деи Пацци, бежавший из Флоренции с отрядом приспешников, попал в руки горцев. Несмотря на крупную сумму, какую он предлагал им, — не за то, чтобы они отпустили его, а за то, чтобы они его убили, — горцы доставили его во Флоренцию, где он был повешен под тем же окном, что и Ренато. И наконец, по прошествии двух лет после этой драмы, однажды утром все увидели, что под окном Барджелло раскачивается тело повешенного: это был Бернардо Бандини, который бежал в Константинополь и которого султан Мухаммед II арестовал и выдал Лоренцо в знак своего желания сохранить мир с Флорентийской республикой.

Позднее клирос, где случилось это ужасное событие, по распоряжению Козимо I был переделан: его украсили скульптурной композицией из двадцати четырех фигур работы Баччо Бандинелли и его ученика Джованни делл'Опера. Главный алтарь создан тем же Бандинелли, за исключением резного деревянного распятия, созданного Бенедетто да Майано, а также скульптурной группы «Иосиф Аримафейский, поддерживающий тело Христа» — этого последнего куска мрамора, которого касался резец Микеланджело. Мастер предназначал его для собственного надгробия в церкви Санта Мария Маджоре; однако соборный капитул, проявив, если можно так выразиться, кощунственное благочестие, решил использовать почти необработанную глыбу для своего храма.

Над клиросом, на высоте 275 футов, парит знаменитый купол Брунеллески; купол оставался без всякого убранства, сияя лишь своей изначальной красотой и величием, до 1572 года, когда Вазари добился от Козимо I разрешения украсить его росписью. В день рождения великого герцога он взобрался на леса и собственноручно положил первые мазки. Таково было начало этой грандиозной, но посредственной работы, закончить которую художник не успел: после его смерти этим занялся Федерико Цуккари.

Портреты двух прославленных воинов — Джона Хоуквуда и Пьетро Фарнезе — смотрят со стены на надгробия двух прославленных художников, Брунеллески и Джотто. Эпитафию первому из них сочинил Марсуппини, второму — Полициано. Вторая эпитафия лучше, однако любая из них кажется весьма посредственной, если сравнить ее со статуей Брунеллески или картиной Джотто.

Выйдя из центральных дверей Санта Мария дель Фьоре, оказываешься перед другими дверьми. Это двери баптистерия Сан Джованни, знаменитые бронзовые двери Гиберти. Микеланджело всегда боялся, что Господь Бог отнимет у Флоренции этот шедевр, чтобы сделать из него врата Рая.

Самый ранний из храмов Флоренции, баптистерий Сан Джованни, о котором так часто и с такой любовью вспоминает Данте, был заложен в шестом веке и восходит ни много ни мало ко временам прекрасной королевы Теодолинды. Именно она властвовала тогда над всем этим обширным, цветущим краем, простиравшимся от подножия Альп до границ герцогства Римского. В ту эпоху разрозненные обломки рухнувшего мира представляли собой великолепный строительный материал для мира созидающегося. К услугам ломбардских архитекторов были уже готовые колонны, капители, барельефы. Они взяли все, что захотели, даже камень с латинской надписью в честь Аврелия Вера, и построили церковь, посвятив ее крещению Господню.

Этот суровый древний храм простоял без всяких изменений, в своей варварской наготе, вплоть до одиннадцатого века, когда пышно расцвело искусство мозаики. Мастера-мозаисты из Константинополя разъезжали по всему миру и повсюду запечатлевали на золотом фоне узкие, худые лица своих Иисусов, Богородиц и святых. Во Флоренцию был вызван Аполлоний, и ему поручили покрыть мозаикой свод баптистерия. Начатую им работу продолжил его ученик Андреа Тафи, а закончили Якопо да Туррита, Таддео Гадди, Алессо Бальдовинетти и Доменико Гирландайо. Когда храм стал таким прекрасным и великолепным внутри, флорентийцам захотелось украсить его и снаружи. И Арнольфо ди Лапо одел его стены мрамором. Работы по украшению баптистерия принесли благие плоды: пожертвования прихожан стали достойны храма. Для того, чтобы надежнее сохранить все эти богатства, решено было сделать в баптистерии двери из бронзы. В 1330 году Андреа Пизано получил заказ на изготовление южной двери — той, что выходит на Бигалло. Работа была закончена в 1339 году и вызвала такой восторженный интерес, что флорентийская Синьория торжественно вышла из своего дворца и в сопровождении послов Неаполя и Сицилии отправилась посмотреть на это чудо. Помимо прочих наград и почестей, скульптор — как свидетельствует его имя, он был родом из Пизы, — получил cittadinanza — флорентийское гражданство.

Оставалось сделать две другие двери; но чудесная работа первого мастера сделала затруднительным выбор второго. И решено было объявить конкурс. Каждый мастер, допущенный к конкурсу, должен был получить от Флорентийской республики сумму, достаточную для того, чтобы прожить год, а к концу этого года он должен был представить эскизы. Брунеллески, Донателло, Лоренцо ди Бартолуччо, Якопо делла Кверча из Сиены, его ученик Никколо д'Ареццо, Франческо да Вальдамбрино и Симоне да Колле, прозванный Бронзовым за умение работать с этим материалом, — все они пожелали участвовать в конкурсе и беспрепятственно получили это право.

Жил тогда в Римини один юноша, решивший пройти из конца в конец всю Италию, как у нас молодые люди решают проехать из конца в конец всю Францию. По дороге из Венеции в Рим его задержал у себя синьор Малатеста. Это был один из тех средневековых тиранов с артистической натурой, которые пеклись об интересах искусства. Малатеста, как я уже сказал, задержал у себя молодого художника, и тот написал для него замечательные фрески. В перерывах юноша (он был не только живописец, но также ювелир и скульптор) для собственного развлечения мастерил фигурки из глины и воска. Ими играли прелестные дети синьора Малатесты, которым однажды предстояло стать такими же тиранами, как отец.

Однажды утром Малатеста заметил, что его гость чем-то сильно озабочен. На его расспросы юноша отвечал, что получил письмо от отчима. Тот сообщал о только что объявленном конкурсе на главные двери флорентийского баптистерия и предлагал молодому человеку попробовать свои силы в этом состязании. Однако гость Малатесты колебался — в глубине души он полагал, что недостоин такой чести. Но Малатеста принялся всячески воодушевлять его; потом, уразумев, что у бедного художника попросту нет денег, чтобы добраться до Флоренции, дал ему кошелек, набитый золотом. Как мы видим, этот ужасный тиран Малатеста был превосходным человеком.

И молодой человек отправился во Флоренцию, полный надежд, но обуреваемый сомнениями. Сердце у него забилось сильнее, когда впереди показались башни и колокольни родного города; он собрал все свое мужество и, еще не повидавшись с женой и отчимом, явился в конкурсный совет, от которого теперь зависело все его будущее.

Члены совета спросили, как его зовут и чего он достиг в искусстве. Юноша ответил, что зовут его Лоренцо Гиберти; на второй вопрос ответить было труднее, ибо его достижения в искусстве пока что сводились к прелестным восковым и глиняным фигуркам, которыми играли очаровательные дети тирана Малатесты.

Бедняга пытался смягчить суровых судей, но все было напрасно; он уже решил вернуться в Римини, однако у него нашлись два заступника — друг его отчима, Брунеллески, и его собственный друг, Донателло. По их просьбе юноша был допущен к конкурсу, но скорее для поощрения — ничего серьезного от него никто не ждал. А для Лоренцо важно было только, что его допустили, остальное не имело значения. Он получил годовое содержание, наметил себе план и взялся за работу.

Весь год каждый из участников конкурса трудился изо всех сил, и в назначенный день каждый представил свой эскиз. Судей было тридцать четыре, все — художники, скульпторы либо золотых дел мастера, лучшие в своей области.

Вначале победителями были признаны трое: Брунеллески, Лоренцо ди Бартолуччо и Донателло. Эскиз Гиберти сочли весьма удачным; но художник был слишком молод, и судьи, то ли боясь обидеть мастеров, которые состязались с ним, то ли по какой-то другой причине, не решились объявить его победителем. И тут произошло неслыханное: Брунеллески, Бартолуччо и Донателло отошли в уголок, посовещались недолго, а потом заявили судьям, что принятое решение кажется им несправедливым: сердце и совесть подсказывают, что победу следует присудить не им, а Лоренцо Гиберти.

Нетрудно понять, что после такого шага судьи безоговорочно с ними согласились; и вот так, почти случайно, победа была присуждена тому, кто ее действительно заслужил. Правда, конкурс все-таки успел сделать свое дело, выполнив сначала первый долг любого конкурса — присудить победу незаслуженно.

Как говорит Вазари, работа над дверью длилась сорок лет, то есть на год меньше, чем прожил Мазаччо, и на год больше, чем предстояло прожить Рафаэлю. Когда Лоренцо приступал к работе, он был молод и полон сил, а закончил ее, уже будучи старым и согбенным. На центральной части одной из створок, когда она закрыта, виден портрет скульптора: это лысый старик. Вся его творческая жизнь была истрачена на дверь баптистерия, словно каплями пота вытекла на эту бронзу и застыла в ней!..

Вторую дверь, которую Гиберти заказали в награду за изготовление первой, он сделал играючи: ему надо было лишь выступить подражателем Андреа Пизано, мастера, считавшегося тогда неподражаемым.

Если выходишь из баптистерия через центральную дверь, на которой висят цепи, некогда преграждавшие вход в порт Пизы, — злосчастный трофей, достававшийся то генуэзцам, то флорентийцам, — перед тобой предстает колокольня Джотто во всем ее дерзновенном величии. Это архитектурное чудо, прочное, как башня, и ажурное, как кружево, настолько поражает своей блистательной легкостью, что Полициано воспел его в латинских стихах, а Карл V сказал, что его надо поместить под стекло и показывать только по большим праздникам. Еще и сейчас флорентийцы, желая описать несравненную красоту, говорят: «Это прекрасно, как колокольня собора».

Джотто устроил на ярусах колокольни ниши, которые заполнил Донателло. Он изваял шесть статуй. Одна из них, статуя брата Бардуччо Керикини, более известная под названием «Цукконе» — из-за его лысины, — по естественности и четкой вылепленности форм представляет собой истинный шедевр. Смотришь на нее — и кажется, что видишь античное совершенство в соединении с христианским чувством. Рассказывают, что Донателло, когда он провожал это свое любимое детище из мастерской на колокольню, веря в собственный гений и надеясь, что христианский Бог совершит для него такое же чудо, какое Юпитер совершил для Пигмалиона, все время пути вполголоса повторял: «Favella! Favella!» — «Говори! Говори же!»

Статуя осталась безгласной, но восторженное изумление людей всех стран и благодарность потомства говорили вместо нее.

ПАЛАЦЦО РИККАРДИ

Когда мы уже собрались покинуть Соборную площадь и направиться на площадь Великого Герцога, беглый взгляд, брошенный на Виа Мартелл и, открыл нам в конце этой улицы вид на такой прекрасный дворец, что мы решили ненадолго отклониться от нашего хронологического плана и зашагали прямо к этому зданию. По мере того как мы приближались к нему, он вырисовывался перед нами во всем своем изяществе и величии. Это был великолепный дворец Риккарди, стоящий на пересечении Виа Ларга и Виа деи Кальдераи.

Дворец Риккарди построил Козимо Старый — человек, которого отечество сначала дважды изгоняло, а кончило тем, что нарекло своим Отцом.

Козимо явился в одну из тех счастливых эпох, когда в едином порыве вся нация тянется к расцвету и у человека одаренного есть все возможности стать великим. В самом деле, одновременно с ним взошел блестящий век Флорентийской республики; повсеместно стала зарождаться новая художественная жизнь: Брунеллески возводил церкви, Донателло ваял статуи, Орканья высекал ажурные портики, Мазаччо покрывал фресками стены, а общественное благосостояние, которое сопутствовало подъему в искусстве, превратило Тоскану, расположенную между Ломбардией, Папской областью и Венецианской республикой, не только в самую могущественную, но и самую процветающую область Италии.

Родившись обладателем огромных богатств, Козимо за свою жизнь их чуть ли не удвоил и, будучи, в сущности, простым гражданином, приобрел необычайное влияние. Оставаясь в стороне от государственных дел, он никогда не подвергал правительство нападкам, но и не заискивал перед ним. Если правительство шло верной дорогой, оно могло рассчитывать на его похвалу, если же оно отклонялось от прямого пути, то не могло избежать его порицания; а похвала или порицание Козимо Старого имели значение первостепенной важности, ибо его степенность, его богатства и его клиентура придавали ему большой общественный вес. Этот человек не был еще главой правительства, но сумел стать, быть может, чем-то большим — его общепризнанным судьей.

Нетрудно представить, какая буря должна была понемногу собираться против подобного человека. Козимо видел зарницы надвигающейся грозы и слышал ее отдаленный гул; но, весь в своих грандиозных начинаниях, за которыми скрывались далеко идущие планы, не удостаивал даже оглянуться в ту сторону, откуда доносились первые раскаты грома, и достраивал капеллу Сан Лоренцо, возводил церковь доминиканского монастыря Сан Марко, строил монастырь в Сан Фредьяно и, наконец, закладывал фундаменты того прекрасного дворца на Виа Ларга, что называют ныне Палаццо Риккарди. И лишь когда враги начинали угрожать ему чересчур открыто, он, зная, что время битвы еще не пришло, покидал Флоренцию и удалялся в Муджелло, колыбель рода Медичи, где занимался строительством монастырей Боско и Сан Франческо, и изредка наезжал в город, будто бы для того, чтобы приглядеть за строящимися часовнями послушников у отцов Святого Креста и в камальдульском монастыре Ангелов, а затем снова отправлялся поторопить работы на своих виллах в Кареджи, Каффаджоло, Фьезоле и Треббио или основать в

Иерусалиме больницу для неимущих богомольцев. После этого он опять возвращался во Флоренцию — посмотреть, как идут дела у республики, и проведать свой дворец на Виа Ларга.

И все эти внушительные здания вырастали над землей одновременно, над ними трудилась целая армия рабочих, ремесленников, архитекторов, и общая сумма затрат составляла пятьсот тысяч скудо, то есть в пересчете на наши нынешние деньги — семь или восемь миллионов, а неутомимый строитель, казалось, нисколько не обеднел от этого непрерывного и поистине королевского расточительства.

Впрочем, Козимо и в самом деле был богаче многих королей своего времени. Его отец, Джованни Медичи, оставил ему около четырех миллионов в звонкой монете и еще восемь или девять в векселях, а он разными торговыми оборотами увеличил эту сумму более чем впятеро. В разных городах Европы ему принадлежали шестнадцать банкирских домов, которые полным ходом вели коммерческие операции как от имени Козимо, так и от имени его поверенных. Во Флоренции ему был должен каждый, поскольку его кошелек был открыт для всех, и, по мнению некоторых, эта щедрость была следствием прямого расчета; утверждали даже, что, когда республика колебалась между миром и войной, он неизменно советовал начать войну, чтобы заставить разорившихся граждан прибегнуть к его помощи. По словам Варки, Козимо затратил неимоверные усилия, добиваясь войны с Луккой, и в итоге, обладая видимыми достоинствами и скрытыми пороками, сумел стать главой и едва ли не государем республики, уже почти променявшей свободу на рабство.

Но борьба была долгой; Козимо выслали из Флоренции; он покинул ее как изгнанник, а вернулся триумфатором.

С этого времени Козимо стал проводить политику, которую впоследствии, как мы видели, продолжил его внук Лоренцо; он вернулся к коммерческим операциям, к векселям и строительству, предоставив заботы о мести своим приверженцам, пришедшим к власти. Преследования противников Козимо длились так долго, казни совершались так часто, что один из самых близких и верных его друзей счел необходимым прийти к нему и сказать, что он опустошает город. Козимо поднял взгляд от бумаг, над которыми он работал, положил вестнику милосердия руку на плечо, посмотрел ему в глаза и произнес: «Лучше я опустошу его, чем потеряю». И непреклонный счетовод вернулся к своим цифрам.

Так он дожил до старости, богатый, могущественный, почитаемый, — но десница Господня не миновала его, поразив его семью. Жена родила ему несколько детей, но лишь один пережил его. Дряхлый, немощный старец приказывал слугам носить его по громадным залам громадного дворца, чтобы он мог осмотреть статуи, позолоту и фрески на стенах; при этом он печально качал головой и приговаривал: «Увы, увы, какой большой дом для такой маленькой семьи!»

В самом деле, свое имя, богатство и могущество он оставил в наследство одному человеку — Пьеро деи Медичи, который, оказавшись между Козимо, Отцом отечества, и Лоренцо Великолепным, заслужил в народе лишь прозвище Пьеро Подагрик.

Прибежище греческих ученых, бежавших из Константинополя, колыбель возрождающихся искусств в XIV–XV веках, сегодняшнее место заседаний Академии делла Круска, Палаццо Риккарди служил резиденцией Пьеро Подагрику, а затем Лоренцо Великолепному, который затворился в нем после заговора Пацци, как некогда Козимо затворился там после своего изгнания. И этот дворец, вместе собширнейшим собранием драгоценных камней, античных камей, великолепного оружия и редких рукописей, Лоренцо завещал своему сыну Пьеро, которого прозвали хотя и не Подагриком, зато Пьеро Безумцем.

Это он распахнул ворота Флоренции перед Карлом VIII, отдал ему ключи от Сарцаны, Пьетра-Санты, Пизы, Либ-ра-Фатты и Ливорно и взялся вытребовать для него у республики двести тысяч флоринов под видом ссуды.

Вдобавок он любезно пригласил французского короля остановиться в своем дворце на Виа Ларга — приглашение, которое король благосклонно принял, тем более что он в нем и не нуждался, чтобы так поступить.

Ибо, как всем известно, Карл VIII въехал во Флоренцию не как союзник, а как победитель, на боевом коне, с копьем в руке и с опущенным забралом: он пересек так весь город от ворот Сан Фриано до дворца Пьеро, только накануне решением Синьории изгнанного из Флоренции вместе со всей семьей.

Именно в Палаццо Риккарди Пьеро заключил с королем договор от имени Флорентийской республики — договор, который республика отказалась признавать. Разногласия были настолько острыми, что дело чуть не дошло до кровопролития. Представителей Синьории впустили в большой зал дворца, где Карл VIII принял их сидя и с покрытой головой. Стоявший возле трона королевский секретарь начал одну за другой зачитывать статьи договора,

но каждая статья вызывала споры, и тогда король в нетерпении воскликнул:

— И все же будет так, как здесь написано, а не то я велю затрубить в трубы!

— Ну что ж, — ответил Пьеро Каппони, секретарь республики, выхватывая бумагу из рук чтеца и разрывая ее в клочки, — велите затрубить в трубы, ваше величество, а мы ударим в колокола.

Этот ответ спас Флоренцию. Король подумал, будто сила республики не уступает ее гордыне; когда Пьеро Каппони бросился прочь из зала, Карл VIII приказал вернуть его и предложил другие условия, которые были приняты.

Через одиннадцать дней король покинул Флоренцию и отправился в поход на Неаполь, а сокровищницу, собрания произведений искусства и книгохранилища оставил на разграбление своим солдатам.

Дворец Риккарди пустовал восемнадцать лет, пока длилось изгнание Медичи; затем они вернулись с помощью испанцев — но, даже несмотря на такую мощную поддержку, по условиям капитуляции вернулись не как властители, а как простые граждане.

Однако в конечном счете могучий ствол, давший столько мощных ветвей, истощил жизненные соки и дерево начало хиреть. После того как Лоренцо II упокоился под надгробием работы Микеланджело, кровь Козимо Старого осталась лишь в жилах трех бастардов; это были: Ипполито, побочный сын Джулиано II, ставший кардиналом; Джулио, побочный сын Джулиано Старшего, убитого заговорщиками, ставший папой под именем Климента VII; и наконец, Алессандро, побочный сын Джулиано II (или Климента VII — это так и осталось неизвестно), ставший герцогом Тосканским. Когда однажды все трое оказались во Флоренции и поселились на одной и той же площади, злые языки прозвали ее площадью Трех Мулов.

Если когда-то старшая ветвь рода Медичи пользовалась у флорентийцев безмерным почетом, то теперь она докатилась до всеобщей ненависти и презрения. Люди ждали только подходящего момента, чтобы изгнать Алессандро и Ипполито из Флоренции; однако их дядя Климент VII, занимавший тогда папский престол, оказывал им столь мощную поддержку, что немногочисленные уцелевшие республиканцы не решались что-либо предпринять.

Когда солдаты коннетабля де Бурбона захватили и разграбили Рим, а папа оказался пленником в замке Святого Ангела, флорентийцы поняли, что момент, которого они так ждали, наконец настал. Они не упустили такого случая, и Медичи отправились в изгнание в третий раз. Однако Климент VII был человек изворотливый. Он продал семь кардинальских шапок и уплатил часть выкупа, а за остальную часть отдал в залог еще пять. Под такое обеспечение надзор за ним стал менее строгим, и он воспользовался этим: переоделся в платье лакея и бежал из Рима в Орвьето. Флорентийцы, видя, что Карл V одержал блестящую победу, а папа находится в бегах, возомнили, что могут смотреть в будущее без боязни.

На их несчастье, Карлу V, избранному императором в 1519 году, нужно было короноваться. Корыстные интересы разделили этих двоих, корыстные интересы их и сблизили. Карл V обещал папе захватить Флоренцию и дать ее в приданое своей побочной дочери Маргарите Австрийской, которую обручили с Алессандро.

Каждый из них честно выполнил обещанное: Карл V торжественно короновался в Болонье — при сложившихся теперь трогательных отношениях с папой он не желал видеть разорение, учиненное его солдатами в святом городе; а после осады и жестокого штурма, когда Микеланджело сражался в рядах защитников, а Малатеста повел себя как предатель, Флоренция пала, и 31 июля 1531 года Алессандро триумфально вступил в будущую столицу своего герцогства.

Алессандро обладал всеми пороками своей эпохи и очень немногими достоинствами своей семьи. Его мать была мавританка, и он унаследовал от нее неукротимые страсти. Он был постоянен в ненависти и непостоянен в любви, он попытался убить Пьеро Строцци и отравил своего кузена, кардинала Ипполито, «который, — как пишет Варки, — был красивый и обходительный молодой человеку ясного ума и тихого нрава, щедрый и великодушный, как папа Лев X: однажды он дал разом четыре тысячи дукатов ренты одному дворянину из Модены по имени Франческо Мария Мольца, обладавшему широкими познаниями в великой и достойной литературе, а также в трех важнейших языках, какими в ту пору считались греческий, латинский и тосканский».

Неудивительно, что за шесть лет правления Алессандро против него не раз устраивались заговоры.

Филиппо Строцци передал огромные деньги одному монаху-доминиканцу в Неаполе, который, как считалось, имел большое влияние на Карла V, чтобы тот уговорил императора вернуть его родине свободу. Джанбаттиста Чибо, архиепископ Марсельский, знал, что у его невестки, покинувшей мужа и поселившейся во дворце Пацци, любовная связь с Алессандро, и решил убить его, когда он придет на свидание. Поскольку было известно, что Алессандро всегда носит под одеждой искусно сработанную кольчугу, не поддававшуюся ни шпаге, ни кинжалу, Чибо наполнил порохом сундук, на который обычно садился герцог, когда приходил к маркизе, и собирался взорвать его. Но заговор Чибо был раскрыт, как и все те, что за ним последовали. Все, кроме одного. Правда, в этом заговоре состоял лишь один человек, которому предстояло стать и его исполнителем. Этим одиноким заговорщиком был Лоренцо Медичи, принадлежавший к младшей ветви славного рода — той, что происходила от Лоренцо, младшего брата Козимо Старого. Младшая ветвь, развиваясь одновременно со старшей, успела в свою очередь разделиться на две ветви.

Лоренцо родился во Флоренции 23 марта 1514 года; отец его был Пьерфранческо деи Медичи, приходившийся во втором колене внучатым племянником Лоренцо, брату Козимо, а мать — Мария Содерини, женщина большого ума и образцовой скромности.

Лоренцо рано лишился отца, ему тогда едва исполнилось девять лет, и потому начатки образования он получил под надзором матери. Но учение давалось мальчику очень легко, так что вскоре он смог выйти из-под материнской опеки и дальнейшим его образованием занимался Филиппо Строцци. Тут-то и сформировался этот странный характер — насмешливый и беспокойный, сотканный из страстных порывов и сомнений, неверия, самоуничижения и надменности. Близкие друзья, перед которыми ему не было нужды притворяться, никогда не видели его два раза подряд с одним и тем же выражением лица. Он льстил всем, не уважая никого, любил красоту, не различая пола, — это был один из тех гермафродитов, какие по прихоти природы появляются в эпохи упадка. Время от времени из этой смеси разнородных качеств возникала страстная жажда славы и бессмертия, тем более неожиданная, что тело, служившее ей вместилищем, было хрупким и женственным — за это юношу называли не иначе как Лоренцино. Ближайшие друзья никогда не видели его ни смеющимся, ни*плачущим — он лишь высмеивал и проклинал. В такие минуты лицо его, скорее миловидное, чем красивое, ибо он был смугл от природы и хмур, выражало поистине адскую злобу, и, хотя выражение это появлялось лишь на миг, словно молния, самым храбрым становилось не по себе. Когда Лоренцо было пятнадцать лет, папа Климент возымел к нему какую-то странную привязанность и вызвал его в Рим, а у юноши несколько раз возникало желание убить своего покровителя. Вернувшись затем во Флоренцию, он принялся всячески угождать герцогу Алессандро с такой ловкостью и таким раболепием, что вскоре стал не просто одним из его друзей, но, быть может, его единственным другом.

И в самом деле, сделав своим приближенным Лоренци-но, герцог вполне мог обойтись без всех прочих. Кем только не был для него Лоренцино: шутом и льстецом, лакеем и шпионом, любовником и любовницей. Почти все время друзья проводили вместе, разлучаясь только на те часы, когда герцог Алессандро упражнялся в фехтовании. Лоренцино растягивался на удобной постели или на мягких подушках и говорил, что все эти стальные доспехи слишком давят ему грудь, а шпаги и кинжалы чересчур тяжелы для его руки. И пока Алессандро скрещивал клинок с лучшими фехтовальщиками эпохи, Лоренцино играл узким, тоненьким женским ножичком, пробовал его острие, прокалывая золотые флорины, и говорил, что только такая шпага ему по руке и другой он носить не желает. За эту изнеженность, раболепие и трусость люди стали называть его даже не Лоренцино, а Лоренцаччо.

Герцог Алессандро полностью доверял Лоренцо и дал ему доказательство этого величайшего доверия, самое веское, какое только могло быть, — сделал его посредником во всех своих любовных связях. Какая бы прихоть ни обуяла герцога Алессандро, куда бы ни влекла его эта прихоть, в недосягаемую высь или на самое дно, домогался ли он красавицы-мирянки, или его вожделение проникало за святые монастырские стены, стремился ли он склонить к неверности чужую жену, или его желания воспламенила непорочная юная дева — Лоренцо брался за все, и во всем добивался успеха. Так он стал самым могущественным и самым ненавистным человеком во Флоренции после герцога Алессандро.

У Лоренцо был друг, столь же преданный ему, как сам он внешне был предан герцогу Алессандро. Звали этого человека Микеле дель Таволаччино, он был всего-навсего сбир и благодаря заступничеству Лоренцо избежал казни за убийство. В тюрьме его прозвали Скоронконколо, и это странное прозвище так за ним и закрепилось. Позднее этот человек поступил на службу к Лоренцо и жил у него в доме, всячески выражая ему свою безмерную благодарность. Так, однажды, когда Лоренцо принялся жаловаться ему на некоего зловредного интригана, Скоронконколо сказал:

— Хозяин, назовите мне только имя этого человека, и я обещаю: завтра он уже не будет вам досаждать.

Когда Лоренцо вновь пожаловался на этого же человека, Скоронконколо спросил:

— Скажите мне, кто он? Даже если это один из любимчиков герцога, я его убью.

Услышав от хозяина те же самые жалобы уже в третий раз, Скоронконколо воскликнул:

— Имя! Его имя! Будь это хоть сам Иисус Христос, он познакомится с моим кинжалом!

И снова Лоренцо ему ничего не сказал. Время еще не пришло.

Как-то утром герцог вызвал к себе Лоренцо раньше обычного. Лоренцо поспешил явиться: он застал герцога еще в постели. Накануне герцог увидел очень красивую женщину, супругу Леонардо Джинори, и решил овладеть ею. За тем он и вызвал Лоренцо. В этом случае он особенно рассчитывал на его помощь, ибо женщина, которую он возжелал, приходилась Лоренцо родной теткой. Лоренцо выслушал это предложение столь же невозмутимо, как если бы речь не шла о его родственнице, и ответил, как отвечал обычно, что деньги отворяют любую дверь. Алессандро заметил, что Лоренцино прекрасно известно, где находится сокровищница, и ему остается лишь взять сколько нужно. С этими словами герцог вышел в другую комнату. Лоренцо покинул дворец, но, уходя, незаметно сунул под плащ знаменитую кольчугу, которая не раз спасала жизнь герцога, и бросил ее в колодец Седжо Капорано.

На следующий день герцог спросил Лоренцо, как подвигается дело; но Лоренцо ответил, что на этот раз женщина попалась порядочная и дело может несколько затянуться; потом он со смехом добавил, что пока герцог может поразвлечься со своими монашками. Он имел в виду один монастырь, где герцог Алессандро развратил сначала аббатису, а затем монахинь, превратив это святое место в свой гарем. Алессандро пожаловался ему, что потерял кольчугу; он жалел о ней не потому, что заботился о своей безопасности, а потому, что она замечательно облегала тело и не сковывала движения, и порой он даже не замечал ее. Лоренцо посоветовал заказать другую, но герцог возразил ему, что оружейник, сделавший кольчугу, уехал из Флоренции, а другого такого искусника уже не найти.

Прошло несколько недель, герцог время от времени осведомлялся у Лоренцо, как подвигается дело с синьорой Джинори, а Лоренцо всякий раз отделывался обещаниями, умело разжигая желания герцога. И Алессандро уже не терпелось овладеть той, что сопротивлялась ему так долго.

Наконец, утром 6 января 1536 года (по старому стилю) Лоренцо пригласил сбира позавтракать с ним — он делал это уже не раз, когда бывал в добром расположении духа. Они сели за стол, как добрые друзья, осушили две-три бутылки вина, и Лоренцо сказал:

— У меня есть враг — помнишь, я говорил тебе о нем? Теперь, когда я тебя хорошенько узнал, я уверен, что в минуту опасности могу на тебя рассчитывать так же, как ты можешь рассчитывать на меня. Ты говорил, что можешь разделаться с ним. Так вот, теперь для этого настало время, и вечером я отведу тебя в такое место, где мы управимся с нашим делом без помех. Ты не передумал?

Сбир снова стал заверять его в своей преданности, сопровождая эти заверения богохульными клятвами, которыми пользуются в таких случаях подобные люди.

Вечером, ужиная с герцогом и несколькими другими придворными, Лоренцо, по обыкновению, занял место рядом с Алессандро и прошептал ему на ухо, что сумел, наконец, склонить свою тетку к свиданию с ним, но с условием, что он придет один и не куда-нибудь, а в спальню Лоренцо: уступая желанию герцога, женщина хотела сохранить видимость добродетели. Кроме того, добавил Лоренцо, очень важно, чтобы никто не видел, как Алессандро войдет к нему в дом и выйдет оттуда, ибо его тетка настаивает на строгом соблюдении тайны. Алессандро был так счастлив, что сразу согласился на все эти условия. Лоренцо заторопился домой, чтобы, как он сказал, успеть все подготовить. В дверях он обернулся и еще раз посмотрел на Алессандро, который кивнул ему в знак того, что все будет так, как они уговорились.

И в самом деле, отужинав, герцог тотчас прошел к себе; он снял обычную одежду и закутался в длинный атласный плащ, подбитый собольим мехом. Перед тем как велеть лакею подать перчатки, он задумался:

— Какие перчатки мне надеть — те, что для войны, или те, что для любви?

На столе лежала пара кольчужных рукавиц и пара надушенных перчаток; лакей выжидающе смотрел на герцога.

— Подай мои перчатки для любви, — сказал Алессандро, и лакей подал ему надушенные перчатки.

Герцог вышел из дворца Медичи в сопровождении всего четырех человек — капитана Джустиниано да Чезена, одного из приближенных, также носившего имя Алессандро, и двух телохранителей, одного из которых звали Джомо, а другого — Венгерец; дойдя до площади Сан Марко (он вначале свернул туда, чтобы скрыть, куда направлялся на самом деле), герцог отпустил Джустиниано, Алессандро и Джомо. И, оставив при себе одного лишь Венгерца, повернул к дому Лоренцо. Когда герцог был возле Палаццо Состиньи, то есть почти поравнялся с домом Лоренцо, он приказал Венгерцу не идти за ним, а остаться здесь и ждать его до утра; и что бы сбир ни увидел или ни услышал, кто бы ни вошел в дом или ни вышел оттуда, он должен был хранить молчание и не двигаться с места, иначе герцог прогневается на него. Если утром герцог не выйдет, Венгерец может возвращаться во дворец. Однако телохранитель, не раз уже сопровождавший герцога в такие походы, не стал дожидаться утра и, увидев, как герцог входит в дом своего друга Лоренцо, сразу же отправился во дворец, бросился на матрац, который ему каждый вечер стелили в герцогской спальне, и крепко заснул.

А в это время герцог поднялся в спальню Лоренцо, где в камине жарко пылал огонь и где его ожидал хозяин дома. Герцог отстегнул перевязь со шпагой и сел на кровать. Лоренцо тут же взял шпагу и обмотал вокруг нее перевязь, которую дважды продел через гарду, чтобы герцог не мог вытащить шпагу из ножен. Затем он положил ее у изголовья кровати и сказал герцогу, чтобы тот подождал немного — сейчас он приведет ту, которую Алессандро так жаждал увидеть. С этими словами он вышел, затворив за собой дверь. Замок в двери защелкнулся, и герцог, сам того не заметив, оказался в западне.

Лоренцо назначил Скоронконколо встречу на углу улицы, и Скоронконколо, верный слову, действительно ждал его там. Сияя от радости, Лоренцо приблизился к нему и хлопнул его по плечу.

— Брат, — сказал он, — час настал. Враг, о котором я тебе говорил, заперт в моей спальне: ты все еще намерен меня от него избавить?

— Идем! — коротко ответил сбир, и оба зашли в дом.

Поднявшись до середины лестницы, Лоренцо остановился:

— Пусть тебя не смутит, если этот человек окажется другом герцога, — сказал он, повернувшись к Скоронконколо. — Ты ведь не отступишься?

— Будьте спокойны, — ответил сбир.

На площадке лестницы Лоренцо опять остановился.

— Кто бы он ни был, ты слышишь? — в последний раз обратился он к своему сообщнику.

— Кто бы он ни был, хоть сам герцог, — нетерпеливо откликнулся Скоронконколо.

— Хорошо, хорошо, — прошептал Лоренцо, вынимая шпагу из ножен и пряча ее под плащом; затем он осторожно отворил дверь и вошел в спальню первым, а за ним — сбир. Алессандро лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене, и, очевидно, дремал, так как даже не обернулся на шум. Лоренцо подошел вплотную к кровати и со словами «Вы спите, синьор?» нанес герцогу ужасный удар шпагой: клинок вошел в спину чуть ниже плеча и вышел с другой стороны ниже соска, пронзив диафрагму, так что нанесенная рана была смертельной.

Тем не менее, даже будучи смертельно раненным, герцог Алессандро, отличавшийся неимоверной силой, одним прыжком выскочил на середину комнаты и уже готов был броситься на лестницу через дверь, которая осталась открытой, но тут Скоронконколо ударил его наотмашь шпагой в висок, отхватив чуть не целиком левую щеку. Герцог замер на месте и зашатался, а Лоренцо тут же схватил его поперек тела, толкнул обратно к кровати, опрокинул навзничь и навалился на него всей своей тяжестью. В это мгновение Алессандро, который до тех пор не издал ни звука, словно дикий зверь, попавший в западню, вдруг закричал, зовя на помощь. Тотчас Лоренцо зажал ему рот с такой силой, что его большой палец и часть указательного оказались у герцога во рту. Алессандро инстинктивно сжал зубы, послышался хруст дробящихся костей, и теперь уже Лоренцо отшатнулся назад, крича от нестерпимой боли. И тогда Алессандро, хотя из двух ран у него хлестала кровь и он то и дело отхаркивался ею, набросился на Лоренцо и, подмяв его под себя, словно хрупкую тростинку, стал душить обеими руками. Напрасно сбир в эту страшную минуту пытался помочь хозяину: противники схватились так тесно, что нельзя было поразить одного, не задев другого. Несколько раз он ударил шпагой между ногами Лоренцо, однако острие прошло через одежду герцога и меховую подкладку, не достав до тела. Внезапно он вспомнил, что у него еще есть нож, отбросил шпагу с ее бесполезным теперь длинным клинком и вцепился в герцога сзади. Слившись воедино с бесформенным клубком, который метался по комнате в слабом свете горящего камина, он искал, куда бы ему вонзить нож. Наконец, он добрался до горла герцога и всадил туда лезвие по самую рукоятку; но, видя, что Алессандро все никак не падает, стал поворачивать нож в разные стороны и, по словам Варки, так поворошил им, что перерезал герцогу артерию и почти отделил голову от туловища. Герцог захрипел в последний раз и упал. Скоронконколо и Лоренцо, упавшие вместе с ним, поднялись на ноги и отступили на шаг; затем поглядели друг на друга и ужаснулись: их одежда была залита кровью, а лица покрывала смертельная бледность.

— Думаю, он уже мертв, — сказал сбир.

Но Лоренцо с сомнением покачал головой, и тогда Скоронконколо подобрал свою шпагу и не спеша проткнул тело герцога. Тот не шелохнулся: перед ними лежал труп.

Они взяли окровавленное тело за плечи и за ноги и положили на кровать, прикрыв сверху одеялом. Затем Лоренцо, запыхавшись от борьбы и едва не теряя сознания от боли, открыл окно, выходившее на Виа Ларга, — он хотел глотнуть свежего воздуха, а заодно посмотреть, не сбежались ли люди на подозрительный шум. Шум действительно слышал кое-кто из соседей, а Мария Сальвиати, вдова Джованни делле Банде Нере и мать Козимо, в особенности удивлялась — что за возня поднялась в доме Лоренцо? Но хозяин дома предусмотрел и это: много раз устраивал он у себя шумные потасовки, сопровождаемые воплями и проклятиями, чтобы заранее приучить соседей к ночному шуму. И теперь соседи не усмотрели ничего нового в криках, исходящих из дома человека, которого одни считали безумцем, а другие подлецом; так что, в сущности говоря, никто не обратил внимания на происходящее — на улице и в прилегающих домах все было совершенно спокойно.

Убедившись в этом, Лоренцо и Скоронконколо с некоторым облегчением вышли из спальни, заперев ее не только на защелку, но и на ключ; затем Лоренцо спустился к своему домоправителю Франческо Дзеффи, забрал все наличные деньги, какие были в доме, приказал одному из слуг по имени Фречча следовать за ним и, сопровождаемый лишь этим слугой и Скоронконколо, взял почтовых лошадей — для этого он заранее запасся подорожной у епископа Марци — и без остановки домчался до Болоньи, где ненадолго спешился, чтобы перевязать израненную руку, два пальца которой были почти оторваны (впоследствии их удалось восстановить, но от раны остался неизгладимый шрам). После этого Лоренцо сел на коня и в понедельник ночью прибыл в Венецию. Он сразу же призвал к себе Филиппо Строцци, который более четырех лет назад был изгнан из Флоренции и в это время находился в Венеции. Лоренцо показал ему ключ от спальни и сказал:

— Видите этот ключ? Так вот, он от двери комнаты, где лежит труп герцога Алессандро, убитого мной.

Филиппо Строцци не хотел верить такой новости. Тогда убийца вытащил из сумки окровавленную одежду и показал свою изувеченную руку:

— Вот вам доказательство.

И тут Филиппо Строцци кинулся ему на шею, назвал его флорентийским Брутом и попросил его отдать двух его сестер замуж за двух своих сыновей.

Так в доме, прилегающем к Палаццо Риккарди Лоренцо с помощью убийцы Скоронконколо расправился с герцогом Алессандро, сводным братом Екатерины Медичи, первым герцогом Флоренции и последним прямым потомком Козимо Старого, Отца отечества, — ибо Климент VII умер в 1534 году, а кардинал Ипполито — в 1535-м; в связи с этим убийством нельзя не заметить одно любопытное обстоятельство: шестикратное повторение числа шесть.

Алессандро был убит в 1536 году в возрасте 26 лет, 6 января, в 6 часов утра, от 6 ран, пробыв на троне 6 лет.

Дом, в котором произошло убийство, находился на том месте, где сейчас стоят конюшни.

Однако Лоренцо довелось изведать на себе правоту евангельской истины: «Кто придет с мечом, от меча и погибнет». Он поразил герцога кинжалом — и умер от кинжала сам, в Венеции, в 1557 году. Кто нанес ему удар, осталось неизвестным; но люди вспомнили, как Козимо I, взойдя на трон, поклялся, что убийство герцога Алессандро не останется безнаказанным.

Убийство Алессандро было последним значительным событием, какое произошло в этом великолепном дворце. В 1540 году Козимо I перенес свою резиденцию в Палаццо Веккьо, а дворец был продан семейству Риккарди. С тех пор он и носит это имя, хотя впоследствии, если не ошибаюсь, при Фердинанде II, вернулся в собственность Медичи.

Сейчас в нем заседает знаменитая Академия делла Круска; там просеивают наречия и лущат причастия, как говорит наш добряк и острослов Шарль Нодье.

Такое времяпрепровождение не столь поэтично, зато более нравственно!

ПАЛАЦЦО ВЕККЬО

Хотя день уже близился к вечеру и мы порядком устали от посещения собора и Палаццо Риккарди, нам не хотелось возвращаться домой, не осмотрев площадь Великого Герцога. Я много слышал о ней, видел зарисовки художников и знал, что никакая другая площадь в мире, вероятно, не хранит столько исторических свидетельств и столько памятников искусства, относящихся к величайшим эпохам Флорентийской республики и самовластного правления Медичи. Мне еще советовали подойти к ней, чтобы полнее насладиться этим великолепным видом, по одной из улочек, которые выходят на нее напротив Палаццо Веккьо. Вспомнив этот совет, мы вернулись по улице Мартелли на Соборную площадь, где при первом нашем посещении были настолько изумлены всем увиденным, что не заметили Бигалло, старинный приют для подкидышей, и две колоссальные статуи Пампалони: одна изображает Арнольфо ди Лапо, созерцающего собор, другая — Брунеллески, смотрящего на купол. Слева от первой статуи, между нею и домом братства Милосердия, открывается улица Покойницы, названная так по знаменитой легенде, которая вдохновила Скриба на сочинение поэмы «Гвидо и Джиневра».

Мы ушли с Соборной площади по улице Кальцайоли; это одна из самых узких улиц Флоренции и в то же время одна из наиболее богатых историческими воспоминаниями. Поскольку во все времена на ней жило множество ремесленников, поскольку она ведет от собора к Палаццо Веккьо и поскольку, наконец, ее ширина едва составляет десять футов, она неоднократно становилась ареной вооруженных столкновений, столь частых в эпоху республики. Для флорентийца она примерно то же, что для парижанина улица Вивьен: ни один человек, вышедший за порог своей гостиницы или своего магазина по делам или ради развлечения, не может миновать ее. Но вот что удивительно: по Виа деи Кальцайоли рысью катят экипажи — и толпа раздвигается и безропотно пропускает их; как мы уже говорили, во Флоренции простой народ привык склоняться перед всеми, кого он считает выше себя. Если на какой-нибудь тесной улочке, ведущей к Пале-Роялю, Тюильри или Бирже, оказалось бы столько же экипажей и столько же прохожих, то ежедневно три-четыре человека погибали бы под колесами, а три или четыре десятка кучеров были бы жестоко избиты.

В общей сложности я провел во Флоренции в разное время пятнадцать месяцев и не видел на улицах ни одного несчастного случая, ни одной драки.

Виа деи Кальцайоли ведет к прелестной маленькой церкви Орсанмикеле, то есть святого Михаила, названной так потому, что она была построена на месте бывшего огорода (огород по-итальянски — «орто»). Когда-то это был хлебный амбар, выстроенный известным зодчим Арнольфо ди Лапо; но однажды в этом здании случился пожар, оно сильно пострадало, и республика, зная, как дорог народу чудотворный образ Мадонны, написанный на досках и укрепленный на одной из колонн его портика, постановила, что амбар должен быть переделан в церковь. Перестройку здания поручили Джотто; он создал план церкви (не претерпевшей с тех пор существенных изменений), а строительство велось под началом Таддео Гадди. Для чудотворного образа Богоматери решено было создать табер-накль, достойный такого сокровища, и доверили эту работу Андреа Орканье, создателю фресок на Кампосанто и архитектору Лоджии деи Ланци.

Выбор был верный: Орканья выполнил свою задачу как поэт, как ваятель и как христианин. Он сделал из мрамора то, что другие делают из мягкого воска и податливой глины. Так и тянет дотронуться до этого шедевра, чтобы удостовериться, что это не какая-то гипсовая имитация, а действительно глыба мрамора, которую выпотрошили, источили, изрезали с такой дерзновенной смелостью, так прихотливо и так затейливо, что в это просто невозможно поверить, пока не увидишь сам. Табернакль просто ослепляет — после него уже почти не замечаешь две мраморные скульптурные группы: одну работы Симоне да Фьезоле, другую — Франческо да Сан Галло. Прежде там были великолепные фрески, две из которых написал Андреа дель Сарто, но сегодня бесполезно было бы искать их: в 1770 году они были покрыты побелкой.

Весь фасад церкви — если можно так выразиться — ощетинился статуями. Есть тут святой Элигий работы Антонио ди Банко; святой Стефан, евангелист Матфей и Иоанн Креститель — Лоренцо Гиберти; евангелист Лука — Мино да Фьезоле; еще один Лука — Джамболоньи; евангелист Иоанн — Баччо да Монте Лупо; и наконец, изваянные Донателло апостол Петр, евангелист Марк, а главное, святой Георгий, которому автор мог бы сказать, как он говорил созданной им статуе Цукконе: «Говори, говори!», если бы по надменному выражению лица этого победителя драконов не было совершенно ясно, что он слишком горд, чтобы подчиниться приказу, будь то даже приказ его создателя.

Сколь бы величественной ни воображал я себе прежде площадь перед Палаццо Веккьо, действительность, следует признать, превзошла все мои ожидания. Когда я увидел эту исполинскую, прочно укорененную в земле каменную глыбу, с башней, которая угрожает небу, словно десница титана, передо мною ожила старая Флоренция, с ее соперничеством гвельфов и гибеллинов, с ее балией, приорами и Синьорией, ее цехами, ее кондотьерами, ее мятежным народом и надменной аристократией, — как если бы я был свидетелем изгнания Козимо Старого или казни Сальвиати. Четыре века истории города, четыре века истории искусства смотрят на вас справа, слева, спереди, сзади, окружают вас со всех сторон; камень, мрамор, бронза говорят с вами, заставляя вас ощущать незримое присутствие Никколо да Уццано, Орканьи, Ринальдо дельи Альбицци, Донателло, Пацци, Рафаэля, Лоренцо Медичи, Фламинио Вакки, Савонаролы, Джамболоньи, Козимо I и Микеланджело.

Попробуйте найти в целом мире другую такую площадь, где одновременно вспоминается столько славных имен, не считая тех, кого я не назвал! А те, кого я не назвал, — это всего лишь Баччо Бандинелли, Амманати, Бенвенуто Челлини.

Мне хотелось бы немного упорядочить этот блистательный хаос и расположить в хронологической последовательности великих людей, великие произведения искусства и великие события, но это невозможно. Когда попадаешь на эту удивительную площадь, надо идти наудачу, смотреть на то, что привлекает взгляд, и повиноваться чутью.

Первое, что обращает на себя внимание художника, поэта или археолога, — это сумрачный Палаццо Веккьо: стены его до сих пор украшены старинными гербами республики, среди которых, словно звезды на небе, сияют на лазурном поле бесчисленные королевские лилии, разбросанные здесь Карлом Анжуйским по дороге в Неаполь.

Как только Флоренция обрела свободу, она решила построить ратушу, чтобы там мог заседать магистрат, и дозорную башню с колоколом, чтобы можно было созывать народ. Учреждается ли на севере Европы городская коммуна, провозглашается ли на юге республика, первое их решение — построить ратушу с дозорной башней, а выполнение этого решения становится первым доказательством их существования.

А потому в 1298 году, то есть всего через шестнадцать лет после того как флорентийцы завоевали себе конституцию, Арнольфо ди Лапо получил от Синьории приказ: построить дворец.

Арнольфо ди Лапо осмотрел место, отведенное для строительства и разработал проект будущего здания. Но когда приступили к закладке фундамента, собрался народ и стал кричать, чтобы архитектор не смел класть ни единого камня там, где прежде стоял дом Фаринаты дельи Уберти. Арнольфо ди Лапо не мог спорить с возбужденной толпой: он повиновался, передвинул дворец в угол площади и оставил проклятое место пустым. Оно пусто и по сей день. Там, где более шести веков назад мстительные гвельфы распахали землю плугом и засыпали ее солью, не встали дома и не пустили корни деревья.

Дворец был резиденцией гонфалоньера и восьми приоров — по два от каждого квартала Флоренции: их полномочия длились шестьдесят дней, и все это время они жили под одной крышей, ели за одним столом и не имели права покидать свою резиденцию, то есть, в сущности, становились пленниками; у каждого было двое слуг, а кроме того, их плен разделял с ними нотариус, всегда готовый записать их решения и принимавший трапезу вместе с остальными. Каждый приор, приносивший в жертву республике свое время и свою свободу, в качестве возмещения получал десять лир в день, то есть в пересчете на наши деньги — примерно семь франков. Скупость в частной жизни сообразовывалась тогда у флорентийцев с расходованием общественных средств, поэтому правительство могло осуществлять грандиозные замыслы в области искусства или обороны. И вскоре Флоренцию стали называть Великолепной республикой.

Входная дверь в Палаццо Веккьо делит фасад не пополам, а как бы отсекает от него одну треть. Войдя, оказываешься в небольшом квадратном дворе, окруженном портиком, который опирается на девять затейливо украшенных колонн в ломбардском стиле. Посередине двора возвышается порфировая чаша фонтана, увенчанная Амуром в духе рококо, с рыбой в руках. Перед женитьбой герцога Фердинанда стены портика покрыли фресками, изображающими города Германии с высоты птичьего полета.

На втором этаже находится зал Большого Совета, построенный по настоянию Савонаролы правительством республики. Зал мог вместить до тысячи граждан, желающих принять участие в обсуждении государственных дел. Архитектор Кронака выполнил свою задачу настолько быстро, что Савонарола не раз говорил, будто каменщиками при возведении здания служили ангелы.

Кронака был прав, когда торопился, ибо через три года не стало Савонаролы, а через тридцать лет пала республика.

Так что от первоначального замысла громадный зал сохранил лишь планировку; вся отделка была выполнена в годы самовластного правления Медичи. Фрески и потолок расписал Вазари; картины принадлежат кисти Чиго-ли, Лигоцци и Пассиньяно, статуи созданы Микеланджело, Баччо Бандинелли и Джамболоньей.

И все это для вящей славы Козимо I.

Ибо герцог Козимо I и в самом деле одно из тех гигантских изваяний/которые рука истории воздвигает как памятные обелиски, чтобы указать, где кончается одна эра и начинается другая. Козимо I — это Август Тосканы и в то же время ее Тиберий. Такое определение представляется тем более точным, что в эпоху, когда герцог Алессандро пал от кинжала Лоренцаччо, Флоренция находилась в том же положении, в каком оказался Рим после смерти Цезаря: «Тирана больше не было, но не было и свободы».

Оставим ненадолго все эти камни, статуи и живописные полотна и обратимся ко всем порокам и всем добродетелям человечества, соединившимся в одном человеке: это любопытное зрелище стоит того, чтобы задержать на нем внимание.

Козимо I родился в Палаццо Сальвиати, теперешнем Палаццо Сеппарелло, во внутреннем дворе которого еще стоит мраморная статуя, изображающая великого герцога в парадном облачении и с короной на голове. Он был потомок Лоренцо, брата Козимо Старого: эта ветвь рода Медичи потом в свою очередь разделилась на две ветви, старшую и младшую; к первой принадлежал Лоренцино, ко второй — Козимо.

Его отец был знаменитый Джованни делле Банде Нере, быть может самый блестящий из тех отважных кондотьеров, чьи имена гремели по всей Италии в XV–XVI веках. Однажды, в день рождения маленького Козимо, Джованни приснилось, что сын спит в колыбели, а на голове у него — королевская корона. Пораженный этим сном, он задумал испытать Бога, дабы узнать, каковы его намерения относительно Козимо. Он велел своей жене Марии Сальвиати (она была дочь Лукреции Медичи, а следовательно, племянница папы Льва X) подняться с ребенком на третий этаж. Мария так и сделала, не зная, что ей предстоит; тогда Джованни вышел на улицу, окликнул жену, стоявшую на балконе и, протянув к ней руки, приказал бросить ребенка вниз. Бедная мать оцепенела от ужаса, но Джованни повторил приказ таким властным тоном, что она, зажмурившись, вынуждена была повиноваться. Ребенок упал с третьего этажа — и отец подхватил его.

— Отлично, — сказал невозмутимый кондотьер, — значит, сон сбудется и ты станешь королем.

Затем он поднялся наверх и отдал маленького Козимо матери, которая стояла ни жива, ни мертва. А ребенок, как было замечено, не издал ни звука.

Через шесть лет после этого события, в сражении при Боргофорте, выстрелом из фальконета Джованни деи Медичи ранило в ногу выше колена, в то же место, куда он до этого был ранен при Павии. Новая рана оказалась тяжелой, вдобавок ее лечение осложнялось из-за старой, так что ногу решили отрезать. Врачи хотели было привязать Джованни к койке, но он возразил, что, поскольку это дело касается его прежде всех, ему следует видеть, как оно произойдет. Он взял факел и держал его до окончания ампутации, причем держал так твердо, что пламя ни разу не дрогнуло. Но либо рана была смертельной, либо операция прошла неудачно, только два дня спустя Джованни деи Медичи скончался. Ему было двадцать девять лет.

Эта смерть чрезвычайно обрадовала немцев и испанцев, на которых Джованни наводил ужас. До него, пишет Гвиччардини, пехота в Италии прозябала в ничтожестве и небрежении; он же, благодаря урокам, полученным от маркиза Пескары, преобразовал и прославил ее. Он так любил это свое детище, что оставлял пехотинцам причитающуюся ему долю добычи, ограничиваясь лишь своей долей славы. А солдаты были столь привязаны к нему, что называли его не иначе как отцом и повелителем; после его смерти все они оделись в черное, сказав, что не снимут траур до конца жизни. И сдержали слово: с этого времени Джованни деи Медичи стали называть Джованни делле Банде Нере, то есть «Джованни Черных Отрядов», — под этим прозвищем он и вошел в историю.

Джованни делле Банде Нере был прадед Марии деи Медичи, которая вышла замуж за Генриха IV.

Овдовев, Мария Сальвиати целиком посвятила себя заботам о сыне. Юный Козимо был окружен мудрыми наставниками и рос под бдительным материнским присмотром. Он получил серьезное воспитание и рано развился: познания в искусстве, в военном деле и в делах правления давались ему одинаково легко, однако с особым рвением он изучал химию и естествознание.

К пятнадцати годам его характер сложился настолько, что окружающие уже могли судить, каким он станет впоследствии. Как мы уже сказали, он рано развился, держался строго и даже сурово; он не скоро сближался с кем-либо и столь же не скоро позволял кому-либо сблизиться с ним; но когда он снисходил до сближения, это было свидетельством подлинно дружеских чувств, а другом Козимо был надежным; однако даже друзьям он не рассказывал о том, что собирается сделать, предпочитая держать свои замыслы в секрете до их свершения. Так что всякий раз создавалось впечатление, будто он стремится к цели, прямо противоположной той, какая у него была на самом деле, и ради этого на вопросы он отвечал всегда кратко и нередко туманно.

Вот каков был Козимо в то время, когда ему стало известно об убийстве Алессандро и бегстве Лоренцино: это бегство устраняло у него последнего соперника на пути к единоличной власти, и он не мешкая принял решение. Собрав горстку друзей, на которых можно было положиться, он сел на коня и поскакал из своего поместья во Флоренцию.

Козимо доверился горожанам и был за это вознагражден оказанным ему приемом: весь город высыпал на улицы и приветствовал его восторженными криками. Слава отца незримо сопровождала его, и толпа, в которой было немало солдат, служивших под началом Джованни деи Медичи, со слезами радости следовала за ним до дворца Сальвиати, восклицая: «Да здравствует Джованни! Да здравствует Козимо! Да здравствуют отец и сын!»

Через день Козимо был назначен главой и правителем Флорентийской республики. При этом ему было поставлено четыре условия:

быть равно справедливым по отношению к богатым и к бедным;

никогда не оспаривать власть императора Карла V;

отомстить за убийство герцога Алессандро;

милостиво обойтись с его побочными детьми — синьором Джулио и синьорой Джулией.

Козимо покорно признал эту своеобразную хартию, а народ радостно признал Козимо своим правителем.

Но с новым герцогом случилось то же, что случается со всеми гениальными людьми, которых революция возносит на вершину власти. Оказавшись на нижней ступени лестницы, ведущей к трону, они принимают диктуемые им законы, а добравшись до последней ступени, диктуют свои собственные.

Положение Козимо было затруднительное, особенно для восемнадцатилетнего юноши; ему предстояла борьба и с внутренними врагами, и с внешними. Правление слабое либо деспотичное, враждующие между собой и потому мешающие друг другу ветви власти, мощное давление то со стороны аристократии, то со стороны народа, неизбывное, как чередование приливов и отливов, и расшатывающее устои государства, — на смену всему этому должны были прийти твердое правление, единая власть и политическая устойчивость. Вдобавок нужно было еще соблюдать права и свободы флорентийцев, чтобы ни аристократы, ни горожане, ни ремесленники не почувствовали, что у них появился повелитель. Этим гордым конем, еще не покорившимся тирании, следовало править железной рукой, но в шелковой перчатке.

И Козимо такая задача была по силам. Скрытный, как Людовик XI, неукротимый, как Генрих VIII, отважный, как Франциск I, упорный, как Карл V, блистательный, как папа Лев X, он обладал всеми пороками, какие омрачают частную жизнь человека, и всеми добродетелями, какие придают блеск жизни общественной. Поэтому семья его была несчастна, а народ свой он осчастливил.

Супруга Козимо, Элеонора Толедская, родила ему пять сыновей и четыре дочери. Еще один принц умер, не дожив до двух лет.

Назовем его сыновей:

Франческо, взошедший на трон после смерти отца^[55];

Фердинандо, ставший герцогом после смерти Франческо;

дон Пьетро, Джованни и Гарсиа.

Дочерей Козимо звали Мария, Лукреция, Изабелла и Вирджиния.

Расскажем вкратце, каким образом в этом могущественном семействе обосновалась смерть, которая проникла туда, как и в первую семью в истории человечества, в виде братоубийства.

Однажды Джованни и Гарсиа охотились на пустошах Мареммы; девятнадцатилетний Джованни уже сталкардиналом, а Гарсиа пока что был всего лишь любимчиком матери. Весь остальной двор находился в это время в Пизе, где Козимо месяцем раньше учредил орден Святого Стефана: теперь он явился туда, чтобы торжественно принять полномочия великого магистра.

Братья, давно уже питавшие друг к другу глухую неприязнь — Гарсиа не мог простить Джованни, что отец любил его больше, а Джованни не мог простить Гарсиа, что тот был любимцем матери, — повздорили из-за убитой косули: каждый уверял, что это его трофей. В разгар спора Гарсиа выхватил охотничий нож и ранил брата в бедро. Обливаясь кровью, Джованни упал и стал звать на помощь. Прибежавшие люди из свиты принцев застали раненого в одиночестве, перевезли его в Ливорно и сообщили о случившемся великому герцогу. Козимо поспешил в Ливорно и собственноручно перевязал рану сына, ибо этот государь, один из образованнейших людей своего времени, обладал всеми медицинскими познаниями, какие только можно было иметь в XVI веке. Но, несмотря на заботливый уход, через пять дней после ранения, 26 ноября 1562 года, Джованни умер на руках отца.

Козимо вернулся в Пизу. При виде непроницаемой, точно бронза, маски, которую он обычно носил на лице, можно было подумать, будто ничего не произошло. Гарсиа добрался до города раньше отца, и мать спрятала его в своих покоях. Однако несколько дней спустя, видя, что Козимо ни единым словом не упоминает умершего сына, словно тот и не существовал вовсе, герцогиня уговорила убийцу броситься к ногам отца и молить его о прощении. Но юноша дрожал всем телом от одной мысли, что окажется лицом к лицу с отцом, а потому мать решила сопровождать его.

Великий герцог сидел, погруженный в задумчивость, в одном из самых отдаленных покоев дворца.

Увидев на пороге жену и сына, Козимо встал. Гарсиа тут же упал к ногам отца, обнял его колени, взмолился о прощении. Мать остановилась в дверях, протягивая к мужу руки. Козимо держал руку за пазухой; он выхватил кинжал, который обычно носил на груди, и со словами «Не будет Каина в моей семье!» ударил дона Гарсиа. Несчастная мать увидела, как блеснула сталь, и кинулась к Козимо. Но она успела только подхватить смертельно раненного сына, который, шатаясь, попытался встать на ноги и закричал: «Мама! Мама!..»

В тот же день, 6 декабря 1562 года, дон Гарсиа скончался.

Спустя мгновение после того, как он испустил дух, Элеонора Толедская легла рядом с сыном, закрыла глаза и не захотела больше их открыть. Через неделю она умерла — по словам одних, от горя, по уверениям других, от голода.

Три мертвых тела ночью, без всяких почестей, доставили во Флоренцию; было объявлено, что оба брата и мать умерли от болезнетворных испарений Мареммы.

Поистине, имя «Элеонора Толедская» приносило несчастье. Дочь дона Гарсиа — брата герцогини Элеоноры, который приходился крестным юному братоубийце, — еще совсем юной девушкой прибыла ко двору своей тетки; под щедрым тосканским солнцем она расцвела, словно один из цветов, давших имя Флоренции. При дворе даже поговаривали, будто великий герцог Козимо воспылал к ней неистовой страстью. Люди, знавшие, как герцог устраивает подобные дела, добавляли, что подкупом либо угрозами он принудил слуг юной принцессы открыть ему дверь в ее спальню, вошел туда ночью и вышел только утром; что в последующие ночи он приходил снова и эта связь получила такую огласку, что ему пришлось выдать красавицу-воз-любленную замуж за своего сына Пьетро. Из всего этого достоверно известно лишь одно: решение о браке между принцем и принцессой было принято в то время, когда этого никто не ожидал, и к тому же без ведома самого Пьетро.

То ли до принца дошли странные слухи о поведении Элеоноры, то ли удовольствие, доставляемое обществом красивых юношей, было ему дороже, чем близость красивой молодой женщины, но только новобрачные не выглядели счастливыми и жили каждый своей жизнью. Элеонора Толедская была молода и прекрасна, в ней текла испанская кровь, которая загорается огнем в женщине даже у подножия алтаря, муж пренебрегал ею, — и она полюбила одного молодого человека по имени Алессандро, сына флорентийского капитана Франческо Гачи. Но эта любовь не имела продолжения. Узнав, что мужу той, которую он любил, стало известно об их взаимном чувстве и прекрасная Элеонора может пострадать, он удалился в монастырь и похоронил свою любовь или, по крайней мере, скрыл ее под власяницей. Он молился за Элеонору, а Элеонора забыла его.

Тот, кто заставил ее забыть бедного Алессандро, став его преемником, был молодой рыцарь ордена Святого Стефана. Он отнюдь не отличался такой же скромностью, как Алессандро, а потому вся Флоренция скоро узнала, что он пользуется взаимностью. Вероятно, скорее по этой причине, а не за убийство Франческо Джинори, которого он сразил в поединке, состоявшемся между Палаццо Строцци и Порта Росса, его сослали на остров Эльба. Но ссылка не убила любовь: не имея возможности видеться, влюбленные обменивались письмами. Одно из писем попало в руки наследного принца Франческо, которого герцог Козимо еще при своей жизни приобщил к делам правления. Молодого рыцаря тайно доставили с острова Эльба в тюрьму Барджелло. Той же ночью к нему в камеру вошли священник и палач; когда узник исповедался, палач удавил его. На следующий день Франческо сам сообщил невестке о казни ее любовника.

Одиннадцать дней она оплакивала его, опасаясь за собственную жизнь, а 10 июля муж велел ей приехать в загородный дворец Каффаджоло, где он жил уже несколько месяцев. Тут она поняла, что для нее все кончено, однако ослушаться не решилась, ибо не знала, где и у кого искать спасения. Она лишь попросила, чтобы ей позволили отложить отъезд до следующего дня, а затем села у колыбели своего сына Козимо и, склонившись над ребенком, всю ночь плакала и вздыхала.

Приготовления к отъезду заняли какое-то время, так что Элеонора выехала из Флоренции лишь в три часа пополудни; кроме того, подчиняясь безотчетному чувству, она каждую минуту приказывала кучеру придержать лошадей и в результате прибыла в Каффаджоло к ночи. К ее великому удивлению, дворец казался необитаемым.

Кучер распряг лошадей, и, пока лакеи и служанки выносили из кареты поклажу, Элеонора Толедская одна вошла в великолепную виллу, которая в этот час, погруженная в темноту, показалась ей печальной и мрачной, как могила. Легко и неслышно, словно тень, поднялась она по лестнице и, дрожа от страха, направилась к себе в спальню. Все двери на ее пути были широко распахнуты, но когда она ступила на порог спальни, из-за драпировки высунулась рука с кинжалом, Элеонора ощутила в груди холод стали, испустила вопль и упала. Она была мертва! Дон Пьетро, не пожелав доверить дело мщения никому другому, убил ее сам.

Он посмотрел на жену: Элеонора лежала недвижно, вся в крови. Удар был нанесен твердой и опытной рукой — смерть наступила мгновенно. Дон Пьетро стал на колени у тела жены, поднял к Небу окровавленные руки и попросил у Бога прощения за злодеяние, которое он только что совершил. Во искупление этого злодеяния он поклялся никогда больше не жениться. Странное искупление, ведь если верить скандальным слухам о неприязни дона Пьетро к женщинам, выполнить такую клятву ему было легче, нежели любую другую!

Затем палач превратился в могильщика. Он положил тело, из которого только что изгнал душу, в заранее приготовленный гроб, закрыл его крышкой и отправил во Флоренцию, где той же ночью оно было тайно погребено в церкви Сан Лоренцо.

Стоит добавить, что дон Пьетро нарушил данную им клятву: в 1593 году он женился на Беатрисе де Менесес; правда, случилось это через семнадцать лет после убийства Элеоноры, а к тому времени Пьетро Медичи, при его характере, должен был забыть не только данную им клятву, но и событие, послужившее ей причиной.

Расскажем теперь о дочерях Козимо.

Старшую звали Мария; в семнадцать лет она, говоря словами Шекспира о Джульетте, была одним из прекраснейших весенних цветков Флоренции. Юный Малатести, паж великого герцога Козимо, влюбился в Марию, а в сердце бедной девочки вспыхнуло ответное чувство — первая любовь, которая ни в чем не знает отказа. Один придворный, старик-испанец, застал влюбленных в такую минуту, когда было очевидно, как далеко зашла их связь, и рассказал об увиденном великому герцогу.

Семнадцатилетняя Мария умерла от яда: продлись ее жизнь еще на полгода, это стало бы позором для семьи. Малатести был брошен в темницу; десять или двенадцать лет спустя ему удалось бежать и добраться до острова Кандии, где его отец командовал венецианскими войсками. Через два месяца на рассвете его нашли мертвым на углу улицы.

Другую дочь Козимо звали Лукреция. В девятнадцать лет она стала супругой герцога Феррарского. Однажды во Флоренцию прибыл гонец с сообщением о внезапной смерти герцогини. При дворе было сказано, что она скончалась от злокачественной лихорадки; в народе говорили, что ее убил муж в приступе ревности.

Третью дочь Козимо звали Изабеллой: она была его любимицей. Как мы увидим, чувство Козимо даже не укладывалось в рамки отцовской любви.

Как-то раз, когда Вазари, стоя на лесах, расписывал потолок в одной из зал Палаццо Веккьо, он увидел, как туда вошла Изабелла. Это было в полдень, в сильную жару. Не заметив художника, Изабелла задернула занавеси на окнах, легла на диван и заснула.

Какое-то время спустя вошел Козимо и увидел дочь. Мгновение он смотрел, на спящую Изабеллу взглядом, полным желания, затем запер все двери в залу; вскоре Изабелла вскрикнула, но то, что было дальше, Вазари не увидел — услышав этот крик, он закрыл глаза и притворился спящим. Когда Козимо стал отдергивать занавеси, он вспомнил, что именно в этой комнате работает Джорджо Вазари. Он поднял глаза и увидел леса под потолком. В то же мгновение у него возникла мысль, что художник мог быть свидетелем свершенного им преступления; а у такого человека, как Козимо, за этой мыслью немедленно последовала другая: избавиться от свидетеля, притом сию же минуту.

Козимо неслышно поднялся по лестнице; на подмостях он увидел Вазари — художник спал в углу, лицом к стене. Герцог подошел ближе, вытащил кинжал и поднес его к груди Вазари, чтобы убедиться, действительно ли тот спит или только притворяется. Вазари не шелохнулся, его дыхание оставалось ровным и спокойным, и Козимо, уверившись в том, что его любимый художник ничего не видел и не слышал, спрятал кинжал в ножны и спустился с лесов.

Вазари вышел из залы в то время, когда обычно заканчивал работу, а на следующий день пришел в то время, когда обычно начинал ее. Это хладнокровие спасло ему жизнь; если бы он попытался скрыться, его участь была бы решена. Кинжал или яд Медичи нашли бы его повсюду.

Это произошло в 1557 году.

Через год Изабелле исполнилось шестнадцать лет, пора было подумать о ее замужестве. Явились женихи; Козимо остановил свой выбор на Паоло Джордано Орсини, герцоге Браччано, но*» как говорили, поставил ему условие: Изабелла должна была не менее шести месяцев в году проводить в Тоскане.

Против всех ожиданий, новобрачный вел себя так, словно союз был заключен без любви и по принуждению. Пытаясь понять странное равнодушие мужа к молодой, красивой жене, люди объясняли это тем, что до герцога Браччано будто бы дошли слухи о чересчур пылкой любви Козимо к дочери, и отсюда проистекала его неприязнь к жене. Возможно, люди были правы, возможно, нет; но, так или иначе, неприязнь эта действительно существовала. Большую часть года Джордано Орсини проводил в Риме, вдали от жены, которую, несмотря на ее жалобы, всякий раз оставлял одну в Тоскане. Такое пренебрежение не могло не привести к греховным последствиям. Молодая, красивая, страстная, жившая при одном из самых развращенных дворов мира, Изабелла вскоре заставила забыть о старых подозрениях, пятнавших ее репутацию, возбудив новые. Но Джордано Орсини молчаливо сносил все, ибо Козимо был жив, а при жизни Козимо герцог никогда не осмелился бы мстить его дочери. Однако в 1574 году Козимо скончался.

Во время своих отлучек Джордано Орсини оставлял жену под присмотром одного близкого своего родственника по имени Троило Орсини, и с некоторых пор этот страж его чести стал писать ему, что во время его отсутствия Изабелла ведет себя безупречно, так что герцог почти уже отказался от своих планов мести. Но вот однажды Троило Орсини в ссоре, без свидетелей, ударом кинжала убил Ле-лио Торелло, пажа великого герцога Франческо, — и ему пришлось скрыться. Вскоре стало известно, за что Орсини убил Торелло: оба были любовниками Изабеллы, и Орсини не желал делить ее с другим.

Джордано Орсини одновременно узнал о предательстве родственника и об измене жены. Он тотчас отправился во Флоренцию и прибыл туда в то самое время, когда Изабелла, опасаясь, что ее постигнет участь невестки, Элеоноры Толедской, убитой за пять дней до этого, собиралась бежать из Тосканы и просить убежища у Екатерины Медичи, королевы Франции. Но неожиданный приезд мужа прервал ее сборы.

Взглянув на герцога, Изабелла вздохнула свободнее: казалось, Джордано Орсини явился к ней скорее как виновный, чем как судья. По его словам, он понял, что корень зла — в нем самом, и решил отныне вести жизнь более спокойную и более размеренную, а потому предлагает жене забыть все зло, какое она от него претерпела, он же, со своей стороны, забудет все обиды, какие она причинила ему. При том положении, в котором находилась Изабелла, такая сделка представлялась слишком заманчивой, чтобы от нее отказаться, и все же в тот день примирения между супругами не произошло.

На следующий день, 16 июля 1576 года, Джордано Орсини пригласил жену на большую охоту, которую он устраивал в своем поместье Черрето. Изабелла приняла приглашение и вечером приехала в поместье, сопровождаемая придворными дамами. Как только она вошла, герцог подошел к ней, держа на своре двух великолепных борзых. Он преподнес их в подарок Изабелле и предложил ей поохотиться с ними на следующее утро. Затем они сели ужинать. За столом Орсини был таким веселым и оживленным, каким его никогда еще не видели, он осыпал жену любезностями, оказывал ей бесчисленные знаки внимания, словно нежный любовник, так что Изабелла, при всей своей привычке к лицемерию окружающих, почти поверила ему. Тем не менее, когда после ужина муж позвал ее в спальню и, подавая ей пример, вошел туда первым, она безотчетно вздрогнула, побледнела и, обратившись к синьоре Фрескобальди, своей старшей придворной даме, произнесла:

— Госпожа Лукреция, идти мне или не идти?

Но когда на пороге появился муж и, смеясь, спросил, войдет она все-таки или нет, она воспрянула духом и вошла. Спальня выглядела как обычно, муж смотрел на Изабеллу все так же ласково — более того, наедине он, казалось, дал полную волю своим чувствам. Изабелла, обманутая этой нежностью, забыла обо всем на свете, и, когда она оказалась в таком положении, что не в состоянии была защищаться, Орсини вытащил из-под подушки заранее приготовленную веревку и накинул ее на шею жены. Страстные объятия сменились внезапно на смертельную петлю, и, несмотря на сопротивление Изабеллы, муж задушил ее, не дав ей даже вскрикнуть.

Так умерла Изабелла.

Оставалась Вирджиния; она вышла замуж за Чезаре д'Эсте, герцога Модены, и больше о ней ничего не известно; вероятно, судьба была к ней милосерднее, чем к трем ее сестрам. История забывает только счастливых.

Такова была темная сторона жизни Козимо; расскажем теперь о светлой стороне.

Козимо был одним из образованнейших людей своего времени. Помимо прочего, утверждает Баччо Бальдини, он изучил множество растений, знал, откуда они происходят, в каких местах они живут дольше, где их аромат становится сильнее, где они пышнее цветут, где обильнее плодоносят и какие цветы или плоды пригодны для того, чтобы исцелять болезни или раны людей и животных; будучи сам весьма сведущим химиком, он составлял на основе различных растений настои, вытяжки, масла, лекарства и бальзамы, которые раздавал всем, кто в них нуждался: богатым и бедным, тосканцам и чужеземцам, независимо от того, где они обитали — во Флоренции или в любой другой части Европы.

Козимо любил изящную словесность и покровительствовал ей. В 1541 году он основал Флорентийскую академию, которую называл своей любимой и благословенной академией: там надлежало читать и комментировать Плутарха и Данте. Вначале академия заседала во дворце на Виа

Ларга; затем, желая предоставить ей большую свободу и удобства, Козимо отдал в ее распоряжение зал Большого Совета в Палаццо Веккьо. После падения республики этот огромный зал оказался не нужен.

Когда-то Пизанский университет, пользовавшийся покровительством Лоренцо Медичи, стяжал некоторую известность; но наследники Лоренцо Великолепного забыли о нем, и он закрылся. Козимо снова открыл университет и дал ему значительные привилегии, чтобы обеспечить его существование; кроме того, он основал при этом университете коллеж, где сорок юношей, выказавших способности к наукам и происходивших их бедных семей, могли бы получать образование на личные средства герцога.

Козимо приказал привести в порядок и предоставить в распоряжение ученых все рукописи и книги библиотеки Лауренциана, которую начал собирать еще папа Климент VII.

Им был основан особый фонд для поддержки университетов во Флоренции и Сиене.

Он открыл типографию, вызвал из Германии Торрентино и заказал ему все издания, которые теперь носят имя этого знаменитого печатника.

Он приютил во Флоренции скитальца Паоло Джовио, а также изгнанника Шипьоне Аммирато; первый из них умер при герцогском дворе, и Козимо заказал для него надгробие с его статуей.

Великий герцог хотел, чтобы каждый, кто владел пером, писал свободно, сообразно своему вкусу, своим взглядам и дарованиям; он настолько вдохновил следовать этим путем Бенедетто Варки, Филиппо деи Нерли, Винченцо Боргини и многих других, что из одних только томов, посвященных ему в знак благодарности историками, поэтами и учеными его времени, можно было бы составить целую библиотеку.

Наконец, он добился, чтобы сочинения Боккаччо, запрещенные Тридентским собором, были снова приняты к рассмотрению Святым престолом. Когда папа Пий V скончался, не успев принять решения на этот счет, дело продолжил его преемник Григорий XIII. В результате папской цензуры появилось великолепное издание 1573 года. Козимо добивался также отмены запрета на сочинения Макиавелли, однако он умер, так и не дождавшись этого.

Козимо был знаток и ценитель искусства, и не его вина, что эру великих художников он застал лишь на исходе. Из плеяды гениев, воссиявшей в годы правлений Юлия II и Льва X, оставался один Микеланджело. Козимо сделал все, чтобы заполучить его: отправил к нему сначала кардинала, затем целое посольство, предложил ему самому назначить себе жалованье, которое бы его удовлетворило, пообещал звание сенатора и любую должность, какую тот пожелает; однако папа Павел III держал его при себе и не хотел никому уступать. Поняв, что флорентийский гигант ему не достанется, Козимо решил собрать вокруг себя лучших мастеров, каких можно было найти. Его инженер Амманати построил ему по эскизам Микеланджело красивейший мост Святой Троицы, а также изваял мраморного Нептуна, украшающего площадь перед Палаццо Веккьо. По его заказу Баччо Бандинелли создал статуи Геркулеса и Кака, папы Климента VII, герцога Алессандро, Джованни делле Банде Нере и самого Козимо, лоджию на Новом Рынке и клирос в соборе. Из Франции прибыл Бенвенуто Челлини, чтобы отлить для герцога бронзового Персея, вырезать ему кубки из агата и вычеканить медали из золота. Однажды, рассказывает Бенвенуто в своих воспоминаниях, в окрестностях Ареццо нашли множество древних бронзовых статуэток, у которых не хватало либо головы, либо рук, либо ног. Козимо собственноручно отчищал их от грязи и ржавчины — с превеликой осторожностью, чтобы не повредить эти фигурки. Как-то вечером Бенвенуто пришел к герцогу и застал его за работой; кругом были разложены молоточки и чеканы. Дав Челлини молоточек, герцог приказал ему стучать по чекану, который сам он держал в руке: казалось, это не государь и придворный художник, а просто два золотых дел мастера, работающие за одним верстаком.

Занимаясь вместе с Франческо Ферруччи да Фьезоле химическими исследованиями, Козимо заново открыл искусство обработки порфира, утраченное с римских времен, и тут же воспользовался этим, заказав прекрасную чашу для Палаццо Питти и статую Правосудия, которую установили на площади Святой Троицы, на вершине гранитной колонны — подарка папы Пия IV.

Козимо пригласил во Флоренцию Джамболонью: по его заказу мастер изваял статую Меркурия и группу «Похищение сабинянок», а впоследствии стал придворным архитектором его сына, герцога Франческо.

Он помог созреть дарованию Бернардо Буонталенти, а затем приставил его учителем рисования к своему наследнику.

Он поручил архитектору Триболо построить виллу Кастелло и разбить вокруг нее сады.

А еще он приобрел Палаццо Питти (которому оставил прежнее название) и устроил перед ним большой парадный двор.

Козимо призвал к своему двору Джорджо Вазари, архитектора, живописца и историка. Как историку он велел ему написать историю искусства, как художнику — заказал фрески в Палаццо Веккьо. Архитектор же получил задание выстроить переход между Палаццо Питти и Палаццо Веккьо — подобный тому, который, по словам Гомера, соединял дворцы Приама и Гектора. Вазари также построил здание чудесной галереи Уффици, которая стала сегодня подлинной сокровищницей искусства и превосходный каталог которой издается сейчас во Флоренции. Здание Уффици так восхитило Пиньятелли, который впервые увидел его, еще будучи простым монахом, что, вступив на папский престол в 1691 году, он построил по этому образцу римскую Курию Инноченциана.

И наконец, Козимо собрал в своем дворце на Виа Лар-га, в Палаццо Веккьо и в Палаццо Питти все картины, статуи, медали, как античные, так и современные, которые были написаны, изваяны или вычеканены, либо найдены при раскопках во времена Козимо Старого, Лоренцо Великолепного и герцога Алессандро, но с тех пор дважды были расхищены и разграблены: первый раз — когда в городе хозяйничали солдаты Карла VIII, и вторично — когда Лоренцино убил герцога Алессандро.

А потому хвалы, возносимые герцогу современниками, звучат громче, нежели хула потомства; темная сторона его жизни незаметна за ее блестящей стороной, и все забыли, что этот покровитель искусств, наук и изящной словесности убил одного из своих сыновей, отравил одну из своих дочерей и изнасиловал другую.

Правда, в одно время с Козимо жили Генрих VIII, Филипп II, Карл IX, Кристиан II и гнусный Павел III, чей сын насиловал епископов^[56].

Козимо скончался 21 апреля 1574 года, оставив герцогский трон своему сыну Франческо I, которого он уже долгое время приобщал к власти и о котором мы сказали здесь почти все, что можно было о нем сказать, — когда речь шла о конной статуе герцога Фердинанда I в Ливорно, — равно как и о Бьянке Капелло, любовнице, а затем супруге Франческо.

В привычках Козимо отличался воздержанностью, мало ел и мало пил, а в последние годы жизни даже перестал ужинать и ограничивался тем, что съедал на ночь несколько миндальных орехов. Почти всегда с ним за столом сидел ученый, с которым он говорил о химии, ботанике или геометрии, либо художник, с которым он беседовал об искусстве, или же поэт, с которым он рассуждал о Данте и Боккаччо. За отсутствием таких сотрапезников он разговаривал с теми, кто прислуживал ему за столом, о вещах, известных каждому из них, ибо он один, как утверждает историк, «знал столько же, сколько все люди на свете, вместе взятые». Из удовольствий он больше всего любил музыку и охоту. Еще ему нравилось петь в хоре, причем нередко он пел вместе со своими приближенными во время купания в Арно: они плыли, держась за небольшие деревянные дощечки, и каждый исполнял свою партию. Таким образом Козимо устраивал для подданных концерты на воде, ибо он был прежде всего врагом праздности и постоянно ощущал потребность чем-то занять себя, будь то работа или отдых. В своем государстве он был самым умелым охотником, самым опытным сокольничим, самым искусным рыболовом. Однако ему пришлось рано распрощаться со всеми этими радостями из-за подагры, которая обнаружилась у него в сорок пять лет.

Как мы видим, великий герцог Козимо I одновременно напоминал Августа и Тиберия.

Вернемся теперь в надолго покинутый нами зал Палаццо Веккьо, тот самый, где, если верить преданию, совершилось насилие над Изабеллой.

Самая примечательная из картин в этом зале интересна не с точки зрения искусства, а как свидетельство о необыкновенном событии. Это картина Лигоцци, на которой изображен папа Бонифаций VIII, принимающий двенадцать послов от двенадцати иностранных государств. Все послы — родом флорентийцы: вот как высоко ценил весь мир в XIII–XIV веках политический гений Великолепной республики.

Эти двенадцать послов были:

Мучато Францези, посол короля Франции;

Уголино де Виккьо, посол короля Англии;

Раньери Лангру, посол короля Богемии;

Вермильо Альфани, посол короля Германского;

Симоне Росси, посол Рашки;

Бернардо Эрваи, посол правителя Вероны;

Гвискардо Бастаи, посол хана Татарии;

Манно Фронте, посол короля Неаполя;

Гвидо Табанка, посол короля Сицилии;

Лапо Фарината дельи Уберти, посол Пизы;

Джино де Диетасельви, посол правителя Камерино;

И наконец, Бенчивенни Фольки, посол великого магистра ордена рыцарей госпиталя святого Иоанна Иерусалимского.

Глядя на это странное сборище, Бонифаций VIII заметил, что в мире появилась пятая стихия и стихия эта — флорентийцы.

Гигантские фрески, покрывающие стены, и вся живопись на потолке исполнены Вазари. На фресках изображены эпизоды войн, которые Флоренция вела против Сиены и Пизы. Эти фрески в свое время задумал еще Микеланджело и создал для них великолепные эскизы: впоследствии они бесследно исчезли.

В других залах дворца, где располагались покои герцогской семьи, также имеется много росписей и картин, относящихся приблизительно к одной и той же эпохе. Среди них, однако, резко выделяется чудесная маленькая молельня, расписанная Ридольфо Гирландайо: строгая, проникнутая искренним религиозным чувством, она словно противоречит всей этой легкомысленной, вполне языческой живописи, свидетельствующей о начале упадка.

Несмотря на все изменения, какие претерпел Палаццо Веккьо по воле герцога Козимо I, в нем еще сохранилось одно вещественное свидетельство республиканской эпохи: это башня Барберия. Однажды она стала тюрьмой для Козимо Старого, а полвека спустя, во время заговора Пацци, перед ее дверью стоял на страже, держа в руке вертел, храбрый гонфалоньер Чезаре Петруччи.

В этой башне, теперь превращенной отчасти в дровяной склад, отчасти — в отхожее место, Козимо Старый провел четыре дня — несомненно, самых тяжелых в его долгой жизни. В эти четыре дня, опасаясь, как бы враги не отравили его, он почти полностью воздерживался от еды.

Ибо, как говорит Макиавелли, многие желали бы отправить его в изгнание; но много было и таких, кто желал его смерти, остальные же молчали — либо из сострадания, либо от страха. Из-за таких вот колеблющихся нельзя было принять никакого решения. А в это время Козимо, запертый в башне и находившийся под надзором тюремщика, мог слышать все, что происходило на площади: и бряцание оружия, и непрестанный звон колокола, созывавший балию на заседание. Он опасался, что его могут приговорить к публичной казни, а еще более — что ему скрытно нанесут предательский удар. Последнее казалось ему наиболее вероятным, а потому за четыре дня он съел лишь немного хлеба, который был прихвачен им из дому. Тюремщик догадался о подозрениях своего подопечного, когда тот уже в четвертый раз не прикоснулся к ужину. Он подошел к узнику и, взглянув на него, грустно покачал головой: «Ты не доверяешь мне, Козимо, — сказал он, — ты боишься, что тебя отравят, и от страха хочешь уморить себя голодом. Мало чести ты мне оказываешь, если думаешь, будто я способен приложить руку к такому гнусному делу. Вряд ли тебе стоит опасаться за твою жизнь: поверь, у тебя много друзей и во дворце, и за его стенами; но если все же тебе угрожает смерть, насчет меня ты можешь быть спокоен, ибо, клянусь тебе, для этого врагам твоим придется воспользоваться помощью кого-то другого. Никогда я не замараю рук чьей-либо кровью, а уж тем более твоей, ведь ты не сделал мне ничего плохого. А потому успокойся, ешь вдоволь и береги себя для друзей и для отечества. Чтобы окончательно избавить тебя от этих страхов, я прошу оказать мне честь и допустить меня к твоему столу: во время каждой трапезы я буду пробовать всю еду перед тем, как ты к ней прикоснешься».

Услышав эти слова, Козимо вмиг воспрянул духом, бросился на шею тюремщику, со слезами на глазах поцеловал его и заверил в вечной своей благодарности, обещая не забыть о нем, если вернет себе благосклонность фортуны.

Вспомнил ли Козимо в счастливые дни о своем обещании, данном в дни несчастья? Об этом у Макиавелли ничего не говорится.

Имя тюремщика, который, как мы видим, далеко превзошел всех чувствительных и честных тюремщиков господ Кенье, Гильбера де Пиксерекура и Виктора Дюканжа, — имя его было Федериго Малавольти.

Немногим тюремщикам удалось войти в историю — так сохраним его имя для потомства!

ПЛОЩАДЬ ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГА

Выйдя из Палаццо Веккьо, вы оказываетесь перед двумя мраморными фигурами, обращенными к вам спиной, — «Геркулесом и Каком» Баччо Бандинелли и «Давидом» Микеланджело, гигантами-часовыми этого гигантского дворца; слева, на втором плане, — Лоджия деи Ланци, а напротив, немного подальше, — крыша Пизанцев; наконец, справа — знаменитый Мардзокко, который разделил с Иисусом Христом честь быть гонфалоньером Флоренции; за ним — фонтан Амманати и конная статуя Козимо I, работы Джамболоньи.

Баччо Бандинелли в своем подражании Микеланджело довел черты его творчества до крайности, притом что манера самого Микеланджело грешила бы крайностями, если бы не присущее ей величие. Этот скульптор создал копию античного Лаокоона, которая, на его взгляд, была прекраснее оригинала. Когда об этих его притязаниях рассказали Микеланджело, тот лишь заметил:

— Трудно обогнать кого-то, если идешь позади него.

Художники восхищались изгибом шеи у Кака. Вероятно,

Баччо Бандинелли также полагал, будто эта деталь — лучшее, что есть в его скульптурной группе, поскольку сразу, как только эта часть была выполнена, он сделал с нее слепок и послал в Рим. Микеланджело, видевший эту копию, сказал только:

— Это хорошо, но подождем, когда будет готово все остальное.

Он не ошибся: остальное, другими словами, торс Кака, справедливо сравнили с мешком, набитым сосновыми шишками.

Микеланджело был не единственный, с кем Баччо Бандинелли разошелся во взглядах на искусство и обменивался колкостями. Бенвенуто Челлини, управлявшийся с кинжалом так же ловко, как с резцом, ненавидел его настолько же сильно, насколько он преклонялся перед Микеланджело. Однажды оба скульптора одновременно оказались во дворце у Козимо I и, несмотря на присутствие великого государя, между ними тут же вспыхнула очередная ссора. Они распалились настолько, что в какой-то момент Бенвенуто показал Бандинелли кинжал и воскликнул: «Баччо, знаешь, что я тебе посоветую? Поищи-ка себе другой свет, потому что, Богом клянусь, из этого я тебя выпровожу». — «В таком случае, — ответил Бандинелли, — предупреди меня об этом заранее, чтобы я успел покаяться в грехах, а не умер бы как собака, иначе, когда я окажусь перед райскими вратами, меня могут принять за тебя!..»

Герцог утихомирил Бенвенуто, заказав ему статую Персея, и успокоил Бандинелли, поручив ему выполнить фигуры Адама и Евы.

Что касается «Давида», то у него также есть своя история, ибо каждая из статуй и картин, в великом множестве украшающих Флоренцию, могла бы немало рассказать о себе. Сто лет фигура Давида таилась в глыбе мрамора, едва тронутой резцом: Симоне да Фьезоле, скульптор начала XV века, успел приступить к работе над статуей гиганта. Но из-за недостатка опыта он ошибся в расчетах и отколол будущую статую от пьедестала. Замысел остался невоплощенным, глыба мрамора — необработанной. Микеланджело увидел эту глыбу и проникся к ней жалостью. Он вступил в единоборство с камнем и так успешно использовал свое оружие — молоток и резец, что из камня вышла фигура Давида. Микеланджело было тогда двадцать девять лет.

Во время работы над этой скульптурой мастера посетил гонфалоньер Содерини, единственный пожизненный гонфалоньер в истории Флоренции. Высокий гость, выдающуюся глупость которого Макиавелли, его секретарь, сделал общеизвестной, сложив о нем четверостишие, не преминул высказать Микеланджело множество замечаний. Раздраженный скульптор притворился, будто собирается в угоду Содерини что-то переделать, взял резец и одновременно набрал в горсть мраморной пыли. Затем он попросил Содерини подойти поближе и проверить, правильно ли был исполнен его совет. Когда Содерини приблизился и тупо вытаращил глаза, Микеланджело бросил ему в лицо горсть пыли, из-за чего гонфалоньер едва не лишился зрения.

Вазари и Бенвенуто были не правы, когда утверждали, будто «Давид» — это шедевр; не правы были и те, кто в последующие эпохи говорил, что статуя эта — ниже всякой критики. На самом деле это всего лишь раннее произведение мастера, изобилующее как достоинствами, так и недостатками, однако здесь оно оказалось на месте и чудесно дополняет ансамбль этой великолепной площади.

Лоджия деи Ланци, шедевр Андреа Орканьи, подписывавшего свои картины «Orcagna, sculptor^[57]», а свои скульптуры — «Orcagna, pictor^[58]», была выстроена в 1374 году для заседаний балии, происходивших прямо на площади, — чтобы городские чиновники не вымокли под дождем. А надо сказать, что когда во Флоренции идет дождь, то он льет как из ведра. Эта лоджия играла во Флоренции ту же роль, что и ростры на Римском форуме; отсюда, а еще с Рингьеры, своего рода трибуны, установленной перед входом в Палаццо Веккьо и исчезнувшей в разгар одной из политических бурь, ораторы обращались к народу. При власти Медичи поблизости от Лоджии размещалось караульное помещение ландскнехтов, а поскольку им, как всяким наемникам, заняться было нечем, то они проводили время, прогуливаясь под этим изящным портиком; отсюда и новое название — «Loggia dei Lanzichenecco^[59]» или, для краткости, «dei Lanzi».

Лоджия деи Ланци богато украшена древними и современными статуями; древних статуй шесть, они изображают жриц или весталок и привезены сюда из римской виллы Медичи; авторы их неизвестны. Современных статуй три — это «Юдифь», «Персей» и «Римлянин, похищающий сабинянку», соответственно работы Донателло, Бенвенуто Челлини и Джамболоньи.

О «Юдифи» Донателло следует сказать два слова — скорее из-за обстоятельств ее появления на этом месте, чем из-за ее художественных достоинств. В самом деле, это одна из наиболее слабых, невыразительных и статичных работ скульптора. Прежде она была собственностью Медичи и стояла в Палаццо Риккарди; но когда Пьеро Медичи, впустивший в Тоскану Карла VIII, был изгнан из Флоренции, а его дворец подвергся разграблению, то в память

О мщении разгневанного народа власти республики решили установить «Юдифь» в Лоджии деи Ланци. Ее перенесли туда и воздвигли там с великой торжественностью, а на пьедестале выбили предостерегающую надпись, которую вернувшийся в город Лоренцо II не стер, вероятно по недосмотру, а взошедший на трон Алессандро — из презрения:

Exemplum salutis publicae cives posuere MCCCCXCV.^[60]

Что касается теперешнего великого герцога, то он, по-видимому, никогда не обращал внимания на эту надпись: его здесь слишком любят, чтобы он мог принять это на свой счет.

Рядом с «Юдифью» находится «Персей». Бенвенуто так упорно называл свою работу шедевром, что стало чуть ли не модой оспаривать это определение. А на самом деле статуя не хуже и не лучше других, созданных ваятелями в то время. Впрочем, когда мы, люди творческие, на собственном опыте знающие, в каких муках, волнениях и трудах рождается художественное произведение, читаем у самого Бенвенуто о том, скольких бессонных ночей, скольких усилий и страданий стоила ему эта статуя; когда мы присутствуем при самоотверженной борьбе человека с людьми и с мертвой материей; когда мы видим, как у ваятеля иссякают силы, в печи не хватает дров, а в горне — металла; когда мы видим как расплавленная бронза, вместо того чтобы стекать в форму, начинает застывать и мастер в отчаянии бросает в иссякший горн оловянные блюда, серебряные ножи и вилки, позолоченные кувшины и едва не бросается туда сам, подобно Эмпедоклу, бросившемуся в жерло Этны, — мы становимся снисходительнее к его произведениям, которые, не будучи выдающимися, занимают первое место после творений Микеланджело, рядом с произведениями Джамболоньи и, несомненно, впереди работ таких скульпторов, как Амманати, Такка и Баччо Бандинелли.

Но что действительно заслуживает восхищения и очарование чего никто не решится оспорить — это фигурки на пьедестале «Персея», ценность которых отлично понимал сам Бенвенуто: когда герцогиня заявила, что желает оставить их себе, он предпочел поссориться с ней, но не обеднить свою скульптуру. Несчастной Элеоноре Толедской эти фигурки настолько пришлись по душе, что ей захотелось во что бы то ни стало украсить ими свои покои, и Челлини понадобилось все его упрямство художника, чтобы вырвать фигурки у нее из рук.

Третья скульптурная группа — «Похищение сабинянок» Джамболоньи. Когда ее только установили в Лоджии деи Ланци, она имела такой успех, что полюбоваться ею стекались люди со всех концов Италии. Однако этим трем фигурам, при всей их великой красоте, обязанной как выразительности лиц, так и безупречности форм, не посчастливилось понравиться всем. Некий синьор, по примеру многих других отправившийся с улицы Корсо верхом на лошади во Флоренцию, чтобы полюбоваться «Похищением сабинянок», и проведший пять дней в дороге, подъехал поближе, на мгновение остановился и, не дав себе труда спешиться, заявил: «Так вот из-за чего столько шума». Затем он пожал плечами, пустил лошадь галопом и поскакал обратно в Рим.

Тем, кто захочет последовать примеру любознательного римлянина, мы советуем все же слезть с коня и осмотреть вблизи барельефы пьедестала, изображающие сцены похищения сабинянок.

Напротив Палаццо Веккьо, на доме рядом с городской почтой, виден далеко выступающий деревянный карниз, так называемая «крыша Пизанцев»; он не заслуживал бы внимания, если бы не обстоятельства, при которых он получил это название.

Известно, что обе республики, Флоренция и Пиза, люто враждовали друг с другом и постоянно воевали. Для Флоренции Пиза была в уменьшенном виде тем же, чем для Рима был Карфаген, и Флоренция, подобно Риму, не знала покоя, пока Пиза не была разрушена, или, по крайней мере, покорена. Одним из победоносных сражений, способствовавших покорению Пизы, стало сражение при Кашине; честь этой победы принадлежит Галеотто, а поле битвы находилось в шести милях от Пизы, скорее всего на том месте, где сейчас расположено поместье великого герцога. В тот день, 28 июля 1364 года, пизанцы потеряли тысячу человек убитыми и две тысячи пленными. Этих пленников доставили к стенам Флоренции на сорока двух подводах; они въехали через ворота Сан Фриано, где их заставили заплатить пошлину на соль и обложили сбором в восемнадцать сольдо с каждого: такой налог обычно взимался за каждую голову скота; затем под ликующие звуки труб их привезли на площадь Синьории, там их высадили из подвод и заставили пройти чередой за мраморным львом Мардзокко, целуя ему зад. Двое несчастных пленников увидели в этом новоявленном кавдинском ярме такое великое бесчестье, что удавили себя цепями, в которые были закованы. Однако флорентийцы все же решили найти для пленных врагов лучшее применение и велели им соорудить эту крышу, до сих пор называемую «крышей Пизанцев» по имени ее строителей.

Теперешний Мардзокко неповинен в самоубийстве двух пизанцев: около 1420 года старый Мардзокко, поставленный еще в X веке, рассыпался в прах, и Синьория заказала Донателло нового льва. Именно он стоит сегодня на площади, опираясь лапой на щит с красной флорентийской лилией, и вид у него такой добродушный, что ему явно невозможно упрекнуть себя в чем-либо подобном.

Фонтан Аммана™, невзирая на славу, которой он пользуется, — весьма посредственное, на мой взгляд, произведение. Морские кони и Нептун словно попали сюда из двух разных композиций и совершенно не соотносятся по размеру: такое впечатление, что два пони тащат колесницу с великаном. Другая нелепость — тоненькая струйка воды, которая сочится из-под пьедестала этого колосса. Зато бронзовые фигуры в натуральную величину, сидящие на корточках по краям бассейна, просто восхитительны. Год назад, как-то утром, обнаружилось, что одной скульптуры не хватает. Два месяца вели напряженные поиски, чтобы узнать, что с ней стало. В итоге выяснилось, что статую похитил некий английский коллекционер; одно осталось неизвестным: как ему удалось это сделать, ведь каждая фигура весит более двух тысяч фунтов.

Фонтан примечателен еще и тем, что он находится на том самом месте, где был сожжен Савонарола.

Скажем несколько слов об этом странном человеке, о его характере, его страшной участи и о памяти, которую он по себе оставил.

Фра Джироламо Савонарола родился в Ферраре 21 сентября 1452 года. Его отец был Никколо Савонарола, а мать — Елена Бонакосси. Еще в детстве он казался не по годам серьезным и держался строго и отрешенно, а едва достигнув возраста, когда человек способен обладать волей, выразил желание стать монахом. С этой целью он принялся с неослабным прилежанием изучать философию и богословие, читал и без конца перечитывал сочинения святого Фомы Аквинского, ненадолго отрываясь от этих трудных текстов лишь затем, чтобы слагать стихи на тосканском наречии. Стихотворство доставляло Савонароле такое удовольствие, что он даже посчитал это грехом и вскоре отказался от этого, по его мнению, чересчур мирского развлечения.

Когда Савонароле было двадцать два года, ему приснился однажды ночью сон: он лежит нагой в поле и на него падают ледяные капли дождя. Впечатление было таким сильным, что он пробудился, а по пробуждении решил посвятить себяГосподу, ибо этот благодетельный дождь, как ему казалось, навеки погасил страсти в его сердце.

То было первое из видений Савонаролы: впоследствии они стали частыми и привычными.

На следующий день, 24 апреля 1475 года, не известив ни родных, ни друзей, он бежал в Болонью и принял обет святого Доминика.

Молодой доминиканец уже некоторое время жил в Болонье, когда началась война между Феррарой и Венецией, и в монастыре решили избавиться от лишних ртов. Среди изгнанных был и брат Джироламо Савонарола, пока еще не успевший ни в чем проявить себя. Он направился во Флоренцию, где ему представилась возможность читать во время Великого поста проповеди в церкви Сан Лоренцо; однако он был еще неопытен, недостаточно владел голосом, жестикуляцией и красноречием, а потому проповеди его не имели успеха. Тогда он усомнился в том призвании, которое, как он прежде думал, определено ему свыше, и решил отныне ограничиться толкованием Священного Писания. Посему он удалился в один из монастырей Ломбардии, рассчитывая остаться там до конца своих дней, но неожиданно был призван Лоренцо Медичи во Флоренцию. Оказалось, что молодой Пико делла Мирандола слушал проповеди фра Джироламо, и невзирая на его нескладную речь и неловкую жестикуляцию, по исполненному вдохновения голосу и сумрачному, проникающему в душу взгляду распознал в нем гения.

Однако в Савонароле уже произошли глубокие перемены к лучшему: в Ломбардии он не терял времени даром, а учился ораторскому искусству и, вернувшись во Флоренцию, вновь уверовал, что Господь избрал его, дабы его устами говорить с людьми. Первые успехи в роли проповедника укрепили его в этой вере.

Впрочем, время для его выступления в роли пророка было как нельзя более подходящее. Италию раздирали распри, а Церковь сотрясали скандалы. На папском престоле находился Иннокентий VIII, прозванный Отцом народа за то, что у него было шестнадцать детей. А потому Савонарола избрал для своих проповедей три основные темы: первая — грядет обновление Церкви; вторая — бич Божий обрушится на Италию; третья — оба события свершатся еще до смерти того, кто их возвещает, а смерть эта случится до наступления нового века. Дело происходило в 1490 году, и пророчества производили особенно сильное впечатление потому, что относились к ближайшему будущему, а также потому, что Савонарола, подобно человеку, обходившему стены Иерусалима, сначала предсказал несчастье другим, а потом — самому себе.

Первое пророчество Савонаролы сбылось благодаря Лютеру.

Второе — благодаря Алессандро Медичи.

Третье — благодаря Родриго Борджа.

Предсказания Савонаролы так взволновали умы и привлекли к нему столько слушателей, что, хотя ему был предоставлен для проповедей собор Санта Мария дель Фьоре как самый большой храм во Флоренции, этот собор вскоре уже не мог вместить всех тех, кто жаждал внимать речам фра Джироламо. Пришлось разделить толпу: мужчин, женщин и детей стали допускать по отдельности, в разные дни. Вдобавок каждый раз, когда Савонарола отправлялся из собора к себе в монастырь, а потом возвращался из монастыря в собор, приходилось предоставлять ему телохранителя. На улицах, по которым он проходил, собирались простолюдины, которые смотрели на него как на святого и стремились облобызать край его рясы.

Благодаря такой народной любви он был назначен в 1490 году настоятелем монастыря святого Марка, и это назначение дало ему возможность еще раз показать свой несгибаемый характер. По обычаю, неукоснительно соблюдаемому предшественниками Савонаролы, каждый новый настоятель монастыря должен был явиться к Лоренцо Медичи, дабы изъявить ему, как главе республики, свое почтение и попросить о покровительстве. Однако Савонарола, признававший вождями республики лишь тех, кто был избран народом, решительно отказался исполнить этот ритуал подчинения власти, которую он считал незаконной. Друзья убеждали его, что он совершает ошибку, Лоренцо дал ему знать, что рад будет принять его у себя, — но все было напрасно. На все уговоры Савонарола неизменно отвечал, что он — настоятель дома Божьего, а не слуга Медичи, и потому для Лоренцо он готов сделать то же самое, что для последнего из флорентийских граждан, но не более того.

Понятно, что такой ответ сильно уязвил горделивого Медичи: впервые со времен заговора Пацци у него появился серьезный противник. И когда зажигательные проповеди Савонаролы стали кое-где причиной беспорядков, Лоренцо воспользовался этим и послал к строптивому монаху пятерых сановников, велев передать ему, чтобы он прекратил подстрекательские речи или, по крайней мере, поубавил свой пыл. В ответ Савонарола обратился к народу с проповедью, в завершение которой предсказал близкую смерть Лоренцо Медичи.

Предсказание сбылось полтора года спустя, 9 апреля 1492 года.

На смертном одре Лоренцо Великолепный вспомнил о скромном настоятеле монастыря святого Марка и, признав его речи боговдохновенными, ибо предсказанное им сбывалось, пожелал, чтобы именно Савонарола, и никто другой, отпустил ему грехи. Лоренцо послал за доминиканцем, и тот, верный своему обещанию, на этот раз поспешил явиться к умирающему, как явился бы к последнему из флорентийских граждан.

Лоренцо Великолепный стал исповедоваться. На совести у него было немало тайных преступлений, какие совершают властители, желая любой ценой удержать власть. Но, сколь ни ужасны были эти преступления, Савонарола обещал, что Бог простит Лоренцо, если тот выполнит три условия. Умирающий, не предполагавший, что сможет так легко отделаться, спросил, что это за условия.

— Во-первых, — сказал доминиканец, — вы должны горячо и беззаветно веровать в Бога.

— Верую, — поспешно отозвался Лоренцо.

— Во-вторых, вы должны возвратить, насколько это сейчас возможно, неправедно нажитое добро.

На мгновение Лоренцо задумался; затем, сделав над собой усилие, произнес:

— Хорошо, я согласен.

— И в-третьих, вы должны вернуть свободу Флоренции.

— О нет, — ответил умирающий. — Уж лучше вечные муки.

Он отвернулся к стене и больше не сказал ни слова. В тот же день он скончался.

И, как говорит Макиавелли, Небо явило пугающие знамения тех бедствий, какие должна была породить его кончина. В купол собора ударила молния, а Родриго Борджа стал папой.

Между тем приближалась буря, предсказанная Савонаролой: Карл VIII, перевалив со своим войском через горы, шел отвоевывать себе Неаполитанское королевство. Король грозился не пройти мимо Флоренции и излить на нее свой гнев. На переговоры с ним послали Савонаролу.

Доминиканец, верный своему призванию, говорил с королем не как посол, а как пророк. Он предсказал Карлу VIII победу над врагами и благоволение Господа в том случае, если король вернет свободу Флоренции; если же король оставит Флоренцию под ярмом, его ожидает злосчастие и Господь отвернется от него. Король решил, что перед ним всего лишь благочестивый монах, вздумавший говорить о политике, то есть о таком деле, в котором не разбирается. Не придав значения словам Савонаролы, он вступил во Флоренцию и покинул мятежный город лишь после того, как добился от Синьории снятия секвестра, наложенного на имущество Медичи, и отмены указа о том, что за их головы назначена награда.

Менее чем через год сбылось и это пророчество доминиканца. Фортуна повернулась к французам спиной, Карлу VIII пришлось мечом прокладывать себе путь на родину, обагрив его кровью в сражении у Таро.

До тех пор монаха во всем ждала удача, и, казалось, он способен был по своей воле управлять событиями. После падения Пьеро деи Медичи влияние Савонаролы во Флоренции усилилось как никогда. Синьория поручила ему разработать новую систему управления республикой. И Савонарола, получив возможность на деле осуществить свои демократические идеи, основал эту систему на принципах такого широкого народовластия, какого Флорентийская республика еще не знала.

Право распределять должности и почести признавалось за Большим Советом, представлявшим весь флорентийский народ. Но поскольку весь народ нельзя было собрать во всякое время и по всякому делу, какое понадобится обсудить и решить, он должен был наделить своей властью известное число граждан, избранных им самим и получивших от него необходимые права. Для этого собрания народных представителей друг Савонаролы, архитектор Кронака, построил в Палаццо Веккьо знаменитый зал Большого Совета, в котором могло свободно разместиться до тысячи человек.

Но это было еще не все. Обеспечив, так сказать, материальную сторону свободы, следовало позаботиться о ее духовной стороне, то есть о чистоте нравов и о воспитании добродетелей, без которых она не может существовать. Медичи щедрой рукой разбрасывали золото: золото породило роскошь, а роскошь — удовольствия. Флоренция уже не была той строгой республикой, где рачительное расходование общественных средств и бережливость в частной жизни позволили правительству одновременно заказать Арнольфо ди Лапо новую городскую стену, грандиозный собор, неприступный, как крепость, дворец и общественный хлебный амбар, в котором можно было хранить весь годовой урожай. Флоренция сделалась изнеженной и сластолюбивой; Флоренцию наводнили греческие ученые, эротические поэты, непристойные картины, бесстыдные статуи. Все это надо было истребить огнем и мечом, надо было вернуть флорентийцев к исконной простоте, надо было разрушить Афины и из обломков заново выстроить Спарту.

Дождавшись Великого поста, Савонарола со всем пылом обрушился на мирские радости сограждан и предал проклятию их пагубные излишества. Речи его возымели обычное действие. Люди послушно стали выносить на площади и складывать в кучи картины, статуи, книги, украшения, парчовые и расшитые одежды. А затем монах в сопровождении толпы женщин и детей, распевавших гимны Господу, с факелом в руке вышел из собора и двинулся по улицам, поджигая заготовленные костры, которые на следующий день снова складывались и снова сгорали. Так продолжалось много дней.

В один из этих костров фра Бартоломео бросил свои нечестивые кисти и прельстительные полотна, которые до того отводили его дарование от богоугодного пути. Обратившись сердцем к Господу, фра Бартоломео поклялся отныне писать картины лишь на религиозные сюжеты и сдержал эту клятву.

До этого времени Савонарола шел от победы к победе; но вот, наконец, он решил обрушиться на колосса, о который ему предстояло разбиться.

Утвердившись на папском престоле, Александр VI не отказался от своей распутной жизни. Чем более высокое положение занимает человек, подающий пример нечестия и разврата, тем более пагубным становится этот пример. А потому Савонарола, ни минуты не колеблясь, принялся обличать римский двор с таким же яростным пылом, с каким он стал бы обличать французский или английский дворы.

Александр VI, как ему казалось, нашел действенный способ отразить эти нападки: он выпустил буллу, в которой объявлял Савонаролу еретиком и запрещал ему проповедовать. Но Савонарола обошел этот запрет: вместо него стал проповедовать его ученик Доменико Буонвичини да Пешья. Вскоре, однако, доминиканцу наскучило молчание, и он заявил, ссылаясь на авторитет папы Пелагия, что несправедливое отлучение не имеет силы и тот, кого оно коснулось, даже не должен добиваться своего оправдания. В Рождество 1497 года он заявил с кафедры: Бог наставил его отказать в повиновении порочному властелину. А затем он возобновил свои проповеди, или, вернее, свои нападки, с еще большей горячностью, смелостью и воодушевлением, чем прежде.

И потому настало время, когда для народа Флоренции Савонарола был уже больше, чем человек, — он был мессия, второй Христос, полубог.

Но, хотя флорентийцы, завидев его на улице, и преклоняли колено, он шел мимо них, печально опустив голову, ибо предчувствовал, что конец его близок, и ничто не указывало ему на рождение Лютера.

В ответ на этот бунт Александр VI прислал бреве, в котором извещал Синьорию, что если настоятелю монастыря святого Марка не запретят проповедовать, то все имущество флорентийских купцов в папских владениях будет конфисковано, а Флорентийская республика будет отлучена от Церкви и объявлена ее духовным и светским врагом. Синьория видела, как возрастает влияние святого престола в Романье, и понимала, что у ее ворот в любой момент может оказаться Чезаре Борджа, а потому не посмела ослушаться и отдала Савонароле приказ прекратить проповеди. Савонарола вынужден был подчиниться; не подчинившись, он стал бы нарушителем законов, которые были установлены им самим. А потому он произнес последнюю проповедь и попрощался со своими слушателями. В это же время стало известно, что Александр VI прислал взамен фра Джироламо другого, весьма знаменитого проповедника, которому надлежало победить слово нечестивое словом праведным.

Однако, как ни старался этот новый проповедник, его, разумеется, никто не желал слушать, ибо отстранение Савонаролы, вместо того чтобы успокоить брожение в народе, только усилило его. Все говорили о божественных откровениях доминиканца, о его сбывшихся пророчествах, о якобы совершенных им чудесах. Уверяли, будто настоятель монастыря святого Марка предложил поборнику папы вместе спуститься в подземелья собора и на его глазах воскресить умершего. Эти слухи, к которым Савонарола не имел никакого отношения, — их распространяли его не в меру усердные последователи, — дошли до брата Франческо ди Пулья: так звали проповедника, прибывшего из Рима. По силе характера брат Франческо не уступал Савонароле и оказался в невыгодном положении по сравнению с ним лишь потому, что защищал неправое дело. Тем не менее, будучи фанатиком, ради победы этого дела он готов был пойти на смерть. Туманным слухам он противопоставил открытый вызов: он предложил войти вместе с настоятелем монастыря святого Марка в пылающий костер, и там, по его словам, перед лицом народа, Господь должен был указать своего избранника. Такое предложение с его стороны было тем более странным, что он не верил в возможность чуда; он лишь надеялся, что заставит Савонаролу участвовать в испытании и умрет вместе с искусителем, который обрек на вечные муки не только свою душу, но и множество других.

Каким бы восторженным ни был Савонарола, он все же не надеялся, что Бог ради него сотворит чудо. Впрочем, мысль об этом испытании принадлежала не ему, и он не считал себя обязанным принимать вызов. Но тут произошло событие, которое показывает, до какой степени фанатизма дошли ученики Савонаролы. Фра Доменико Буонвичини, веривший в божественное вмешательство сильнее, чем его учитель, заявил, что принимает вызов Франческо ди Пулья и готов к испытанию огнем. К сожалению, посланец папы не оценил такую самоотверженность: его целью было расправиться с учителем, а не с учеником, и если его ждала смерть, то он предпочитал умереть со славой, которую могло принести единоборство со столь знаменитым противником.

Но Флоренцию, казалось, охватило всеобщее безумие. Узнав об отказе Франческо ди Пулья, два францисканских монаха, фра Никколо ди Пилли и фра Андреа Рондинелли, заявили, что готовы поступить вопреки ему и пройти испытание огнем вместе с фра Доменико. В тот же день по городу пронесся слух, будто вызов принят.

Городские власти попытались вмешаться, но было уже поздно. Люди предвкушали небывалое, захватывающее, жуткое зрелище, и нельзя было лишить их этого, иначе бы город просто взбунтовался. И властям пришлось уступить. Было решено, что в этом странном поединке встретятся фра Доменико Буонвичини и фра Андреа Рондинелли (он добился этой чести, доказав, что вызвался участвовать в испытании раньше, чем фра Никколо ди Пилли). Десяти избранным большинством голосов гражданам надлежало определить, как, когда и где пройдет испытание. Днем поединка было назначено 7 апреля 1498 года, а местом его избрана площадь перед дворцом, называвшаяся тогда площадью Синьории.

Весть об этом сразу же разнеслась по городу и, хотя до испытания оставалось еще пять дней, на площади собралась такая толпа, что судьям стало ясно: если они не выставят пикеты на прилегающих улицах, им не удастся провести необходимые приготовления. Ночью улицы перекрыли, к утру площадь была пуста, и на ней закипела работа.

Сначала внутри Лоджии деи Ланци выстроили перегородку, делившую ее пополам: в одной половине должны были находиться Рондинелли и его друзья-францисканцы, в другой — фра Доменико и ученики Савонаролы. Затем рабочие соорудили помост пяти футов в высоту, десяти — в ширину и восьмидесяти — в длину. На помост навалили кучу хвороста, вереска и терна — самых сухих, какие только можно было найти. Посреди костра устроили два прохода во всю длину помоста, отделив их один от другого перегородкой, сплетенной из сосновых веток. Эти проходы начинались от Лоджии деи Ланци и заканчивались на противоположной стороне площади, чтобы всем было хорошо видно, как оба участника поединка вступают на помост и сходят с него: это лишало их возможности пойти на попятный или подстроить какое-нибудь мнимое чудо.

В назначенный день францисканцы просто явились в отведенное им отделение Лоджии деи Ланци, не прибегнув к каким-либо средствам убеждения. Савонарола, напротив, отслужил торжественную мессу, о которой объявил заранее, попросив всех своих сторонников присутствовать на ней. По окончании мессы он не убрал причастие в алтарь, как обычно, а вынес его из церкви и так, со Святыми Дарами в руках, пришел на площадь Синьории. За ним следовал фра Доменико да Пешья с изъявлениями самой пламенной веры: он нес в руке распятие и время от времени с улыбкой на устах лобызал ноги Христа. Далее шествовали все доминиканцы из монастыря святого Марка — они явно верили в чудо, как и сам фра Доменико, и пели хвалы Господу. За доминиканцами шли наиболее видные граждане из партии Савонаролы; они несли факелы, ибо, не сомневаясь в торжестве святого дела, собирались собственноручно поджечь костер.

Нечего и говорить, что площадь была переполнена и толпа выплеснулась на прилегающие улицы. Изо всех окон и дверей торчали головы зевак, террасы соседних домов были забиты зрителями, а самые отчаянные забрались на башню Барджелло, на крышу собора и даже на верхнюю площадку соборной колокольни.

По-видимому, непоколебимая уверенность фра Доменико начала внушать францисканцам некоторые опасения, ибо, когда им сказали, что фра Доменико готов к испытанию, они заявили, будто им стало известно, что фра Доменико сведущ в магии и благодаря этому умеет составлять волшебные зелья и изготавливать талисманы. И потому они требуют, чтобы их противник разделся, дал себя осмотреть знающим в этом толк людям, а затем надел другие одежды, которые получит из рук судей! Фра Доменико не стал возражать, разделся и позволил врачам осмотреть себя, после чего облачился в новую, только что принесенную рясу и снова послал спросить францисканцев, готовы ли они. Фра Андреа Рондинелли вынужден был выйти из Лоджии деи Ланци. Но, увидев, как его противник собирается пройти через огонь, держа в руках Святые Дары, полученные от Савонаролы, францисканец закричал, что это кощунство — подвергать Тело Господне такой опасности; к тому же, если при этих обстоятельствах произойдет чудо, тут будет нечему удивляться, ибо Господь станет спасать от огня не монаха Буонвичини, а своего возлюбленного сына. А потому он, Рондинелли, откажется от испытания, если доминиканец не откажется от столь явной помощи свыше. Однако Савонарола, в чью душу, возможно, впервые закралось сомнение, поскольку испытанию подвергался не он, а другой человек, заявил: испытание состоится только при этом условии. Францисканцы настаивали на своем требовании, но Савонарола был непреклонен, и, поскольку ни одна сторона не желала уступать, четыре часа прошли в пустых словопрениях. Народ, толпившийся на палящем солнце, начал роптать столь громко и возмущенно, что Доменико Буонвичини в конце концов сдался: он готов был пройти через огонь, держа в руках одно только распятие. В этом нельзя было усмотреть кощунство, поскольку речь шла не о пресуществленном Боге, а лишь о его изображении. Андреа Рондинелли пришлось с этим согласиться! Народу объявили, что поединок сейчас начнется. Люди вмиг забыли о жаре, об усталости и принялись аплодировать, как это происходит у нас в театрах, когда после долгого ожидания раздаются, наконец, три глухих удара, возвещающие о начале представления.

Но по странной случайности в эту самую минуту над Флоренцией разразилась страшная гроза. Тучи собирались уже давно, а люди не замечали того, что творилось на небе, настолько глаза всех были прикованы к происходящему на земле. Начавшийся ливень мгновенно потушил только что зажженный огонь, и ничто не могло заставить его разгореться снова. Помост забросали факелами, изломов, выходивших на площадь, принесли свечи и горящие поленья — однако все было напрасно.

Толпа заподозрила обман. И поскольку одни кричали, что это францисканцы вызвали грозу, а другие усматривали тут козни учеников Савонаролы, народ возложил вину за испытанное им разочарование на обоих участников поединка и исполнился презрения к ним. Услышав враждебные выкрики, увидев угрожающе поднятые кулаки, Синьория приказала всем разойтись; но, несмотря на продолжающийся ливень, никто и не подумал покинуть площадь. И обоим участникам несостоявшегося поединка пришлось пройти через толпу. Люди только этого и ждали. Рондинелли осыпали оскорблениями и закидали камнями, он вернулся к себе в монастырь еле живой, в изодранной рясе. А Савонарола удалился с площади так же, как пришел, держа в руках Святые Дары, послужившие ему охраной. Его не посмели тронуть, и он со своими учениками благополучно добрался до площади святого Марка, где находился его монастырь.

Но с этого дня его власть была подорвана; даже в глазах простых людей Савонарола был теперь уже не фанатичный монах, а лжепророк. Франческо ди Пулья, посланец папы, от которого исходило предложение устроить испытание огнем и который ушел в тень, когда францисканцы и доминиканцы решились в этом участвовать, ловко воспользовался общим разочарованием, чтобы сплотить и вдохновить врагов Савонаролы по всей Флоренции. Этими врагами были прежде всего те, кто признавал силу папского отлучения, вне зависимости от нравственного облика папы. Ими были также сторонники Медичи, полагавшие, что возвращению их покровителей препятствует лишь влияние Савонаролы, и защищавшие свои политические взгляды с таким ожесточением, что их прозвали arrabiati — «беснующиеся».

И когда на следующий день, в Вербное воскресенье, Савонарола поднялся на кафедру, чтобы объяснить людям свое вчерашнее поведение, со всех сторон послышались крики: «Долой лжепророка! Долой еретика! Долой отлученного!» Крики раздавались снова и снова, и были такими яростными, что слабый от природы голос Савонаролы не мог их перекрыть. И тогда, видя, что он утратил все свое влияние на людей, которые еще накануне стояли перед ним на коленях и ловили каждое его слово, Савонарола надел капюшон и удалился в ризницу; оттуда, никем не замеченный, он добрался до монастыря. Но это отступление не умерило гнева противников Савонаролы. Решено было идти к монастырю, где, как они справедливо полагали, он укрылся. Проходя по улицам, они кричали: «В монастырь святого Марка! Все в монастырь святого Марка!»

Эти крики созывали тех, в ком они будили корысть или жажду мести. С каждым шагом толпа все увеличивалась, и вскоре у стен монастыря уже волновалось бескрайнее человеческое море. Мгновение — и народ, выломав двери монастыря, ворвался внутрь.

Понимая, что пришли за ним, Савонарола отпер свою келью и встал на пороге. Все эти люди, привыкшие трепетать перед ним, на секунду замерли в нерешительности; но тут двое «беснующихся» набросились на него с воплем: «На костер еретика! На виселицу лжепророка!» Савонаролу выволокли из монастыря и мигом расправились бы с ним, — но в дело вмешались два городских чиновника, которые, заслышав шум на улицах, догадались вызвать солдат. С большим трудом они сумели вырвать монаха из рук черни, пообещав ей, что правосудие свершится непременно, надо лишь немного подождать.

Они сдержали слово: 23 мая, то есть через сорок два дня после неудавшегося испытания огнем, на площади Синьории был приготовлен еще один костер. На помосте, посреди сложенного костра, возвышался столб, к которому были привязаны фра Джироламо Савонарола, Доменико Буонвичини и Сильвестро Маруффи, непонятно как попавший в эту компанию — должно быть, его осудили наскоро, для ровного счета. И народ, увидевший, что его не обманули, явно выражал глубокое удовлетворение.

Савонарола умер так же, как жил, устремив взор к Небу; он был настолько далек от всего земного, что из его уст не вырвалось ни единого крика боли. Вокруг него и его учеников уже бушевало пламя, а люди все еще слышали псалом, который пели эти трое и который словно заранее отворял им двери рая.

Так исполнилось последнее пророчество Савонаролы.

Но едва он умер, воспоминания о всей его жизни и впечатление от его последних минут, только подтверждавшее эти воспоминания, открыли глаза даже самым ослепленным; лишь те, кому он мешал при жизни и кому теперь было выгодно чернить его память, продолжали хулить его. Народ же, всегда находивший в нем утешителя и заступника, вскоре почувствовал, как его не хватает. Поняв, что на земле заменить его некем, люди стали надеяться, что он поможет им с Небес.

Год спустя, в день его смерти, площадь, где был костер, вся покрылась цветами. Кто принес их, так и не удалось установить. Люди говорили, будто это ангелы спустились с Неба, чтобы напомнить о кончине мученика. С каждым годом эта цветочная дань становилась все больше; но, поскольку с каждым годом эти проявления благоговейного почитания вызывали все новые бурные ссоры, Козимо I вознамерился положить этому конец. При всем его могуществе он не решился открыто воспрепятствовать изъявлению народной любви: он просто приказал Амманати поставить на этом месте фонтан. Амманати исполнил приказ, и вскоре там, где был костер, появился фонтан с мраморной статуей Нептуна.

Недалеко от Нептуна возвышается конная статуя Козимо I, самая удачная из четырех конных статуй, созданных Джамболоньей (три остальные, если не ошибаюсь, изображают Генриха IV, Филиппа III и Фердинанда I).

Вот и все, что можно увидеть на этой великолепной площади, не считая ведущей к ней галереи Уффици. Но поскольку галерею Уффици нельзя пробежать за один час, мы отложили ее посещение на другое время.

Книга путевых впечатлений «Год во Флоренции» («Une Аппёе а Florence»), в которой Дюма возвращается к рассказу о задуманном им в 1834 г. грандиозном путешествии по Средиземноморью, формально является непосредственным продолжением «Юга Франции». Следует заметить, однако, что 15 января 1835 г. писатель был вынужден прервать свое путешествие и вернуться из Марселя в Париж, чтобы собрать там необходимые денежные средства. Лишь справившись с этой задачей, он через четыре месяца, 12 мая, снова выехал в Марсель, из которого по берегу Средиземного моря добрался до Ливорно, а оттуда — до Флоренции. По существу, именно этой поездке из Марселя во Флоренцию, а также пребыванию в этом городе и посвящена данная книга; тем не менее нужно иметь в виду, что на самом деле в этот свой первый приезд во Флоренцию Дюма провел там не год, а менее трех недель — с 1 по 20 июля 1835 г., после чего отправился в Неаполь и на Сицилию. Написана же она была много позднее, в 1840–1841 гг., во время его второго, уже длительного пребывания в этом городе (с 7 июня 1840 г. по 14 марта 1841 г.), и потому та ее часть, где рассказывается о столице Тосканы, изобилует впечатлениями, полученными Дюма в течение этих девяти месяцев. Флоренции посвящено и другое его сочинение — «Вилла Пальмиери» (1843), примыкающее по содержанию к «Году во Флоренции».

Отдельные главы книги «Год во Флоренции» печатались с 13.12.1840 по 07.03.1841 в журнале «Парижское обозрение» («La Revue de Paris»). Первое отдельное ее издание вышло в свет в октябре 1841 г.: Paris, Dumont, 2 v., 8vo.

Это первая публикация книги «Год во Флоренции» на русском языке. Перевод ее был выполнен Н.Кулиш специально для настоящего Собрания сочинений по изданию: Paris, Editions Francis Bourin, 1991.

КОММЕНТАРИИ

Озеро в Кюже и фонтан в Ружье

5 …Я провел в Марселе неделю и нисколько не торопился покинуть его… —

Марсель — древний (известен с 600 г. до н. э.) город на Юге Франции, в Провансе; основан греческими колонистами; один из главных французских средиземноморских портов; ныне — административный центр департамента Буш-дю-Рон.

В первый раз Дюма находился в Марселе с 9 по 14 января 1835 г.; 15 января он покинул этот город и после короткой остановки в Лионе (17 января) вернулся в Париж (20 января). Во второй раз он приехал в

Марсель вечером 16 мая 1835 г. и уже на следующий выехал в Тулон, где пробыл до 15 июня, сочиняя пьесу «Дон Жуан де Маранья».

… пристанищем моим была гостиница «Восток», а экскурсоводом — Мери. — Мери, Жозеф (1797–1866) — французский писатель и журналист либерального направления, уроженец селения Эгалады близ Марселя, друг Дюма; сотрудничал в различных марсельских и парижских периодических изданиях; автор многочисленных памфлетов, сатирических поэм, пьес и романов.

… У Прованса были горы, у Прованса были реки, у Прованса были морские порты, древние и современные триумфальные арки, буйабес, кловис и ай-оли… — Прованс — историческая область на юго-востоке Франции, на берегу Средиземного моря, между реками Рона и Вар (охватывает соврем, департаменты Буш-дю-Рон, Вар, Воклюз, Альпы Верхнего Прованса и Приморские Альпы); в кон. II–I в. до н. э. вошла в состав Римской державы (Provincia Romana; отсюда и название Прованс); в 411 г. была завоевана германским племенем вестготов; в 536 г. вошла в состав Франкского государства; с 879 г. отдельное королевство; с 1032 г. графство в составе Священной Римской империи; в 1481 г. была присоединена к Французскому королевству и до 1790 г. оставалась его провинцией, обладавшей особым статусом.

Буйабес — провансальское кушанье: острая и пряная рыбная похлебка, иногда приготовленная с вином.

Кловис (венерки) — семейство моллюсков из класса пластинчатожаберных.

Айоли — местная провансальская приправа: соус из чеснока, оливкового масла, яичных желтков и лимонного сока.

… В Кюже, вы увидите его, когда поедете в Тулон… — Кюж-ле-Пен — селение в департаменте Буш-дю-Рон, в 33 км к востоку от Марселя и в 28 км к северо-западу от Тулона; расположено в обширной карстовой котловине; болотистая местность вокруг него была осушена только в сер. XIX в.

Тулон — город и порт в Южной Франции, на Средиземном море, в департаменте Вар; к Франции отошел в 1481 г.; расположен к востоку от Марселя; крупнейшая французская военно-морская база в этом районе.

… Кюж был как Ружье… — Ружье — небольшое селение в департаменте Вар, в 40 км к востоку от Марселя, у подножия горного массива Сент-Бом; общественный фонтан, о котором идет речь ниже, находится в центре этого селения, на площади Часов.

… почему бы… не вырыть артезианский колодец? — Артезианский колодец — буровая скважина, которая выводит на поверхность подземные воды, находящиеся в водоносных слоях между водонепроницаемыми пластами, и позволяет воде фонтанировать с большим напором; название произошло от французской провинции Артуа, где в XII в. впервые в Европе было устроено такое водозаборное сооружение.

… беглый каторжник бросил в трубу свое ядро… — Во французских каторжных тюрьмах XIX в. к цепям, охватывавшим ноги каторжников, для утяжеления оков прикреплялось металлическое ядро.

… Грянула Июльская революция… — С 27 по 29 июля 1830 г. в Париже происходили народные волнения, вызванные попыткой короля Карла X (1757–1836; правил с 1824 г.) фактически восстановить неограниченную королевскую власть и закончившиеся свержением с престола династии Бурбонов, которая правила во Франции в 1589–1792, 1814–1815 и 1815–1830 гг.; в результате Июльской революции 1830 года к власти пришел король Луи Филипп I Орлеанский, возведенный на трон Палатой депутатов.

… тому свидетельством Гарский мост. — Гарский мост — гигантский акведук близ города Ним в Южной Франции; построен в I в. до н. э. римлянами; проходит над долиной реки Гар; представляет собой три яруса аркад общей длиной 273 м и высотой 49 м.

8… вспомнили о существовании Палаты депутатов. — Палата депутатов — нижняя палата французского Национального собрания в период Реставрации и Июльской монархии (1815–1848); являлась законодательной властью Франции, а также обсуждала текущие государственные дела; избиралась на основе высокого имущественного ценза.

… прошение пришло туда в разгар июньских беспорядков… — Имеется в виду республиканское восстание в Париже 5–6 июня 1832 г., поводом к которому послужили похороны оппозиционного политического деятеля генерала ЖМ.Ламарка (1770–1832); оно было жестоко подавлено регулярными войсками и национальной гвардией.

… если бы не насмешки жителей Нанса. — Нанс-ле-Пен — селение в департаменте Вар, в 6 км к западу от Ружье.

… прервал себя Мери, пользуясь тем же приемом, что и Ариосто… — Ариосто, Лудовико (1474–1533) — итальянский поэт, автор поэмы «Неистовый Роланд» (1516–1532), оказавшей огромное влияние на развитие итальянской литературы; одним из его излюбленных повествовательных приемов были лирические отступления.

… Жажду Нанса утоляют водопады Жиньес, брызжущие под сенью осин, сикомор, белых и каменных дубов. — Жиньес (Ginies) — этот топоним не идентифицирован; возможно, он имеет отношение к упоминаемым на с. 11 источникам Сен-Женьес (Saint-Genies).

Сикомор — южное дерево семейства тутовых, с твердой древесиной и съедобными плодами.

Каменный дуб (Quercus ilex) — вечнозеленое дерево Средиземноморья, высотой до 25 м.

… Нанс пребывает в братском союзе с длинным горным хребтом, который, словно естественный акведук, несет воды Сен-Касьена в узкие и глубокие долины Жеменос. — Сен-Касьен — неясно, что здесь имеется в виду; возможно, подразумевается озеро Сен-Касьен, расположенное много севернее Нанса.

Жеменос — городок в 20 км восточнее Марселя, в соврем, департаменте Буш-дю-Рон, расположенный среди зеленых долин западных отрогов горного массива Сент-Бом.

9… из Тре, который кичится своими римскими укреплениями… — Тре — старинный средневековый городок в департаменте Буш-дю-Рон, в 15 км к северо-западу от Ружье; расположен на месте древнегреческой колонии Триттия; в нем сохранились остатки крепостных стен XII–XIII вв.

… из План-дЮпса, прославленного аббатом Гарнье… — План-д'Опс — живописный городок в департаменте Вар, в 16 км к юго-западу от Ружье.

Аббат Гарнье — вероятно, имеется в виду Жан Жак Гарнье (1729–1805), французский эрудит, историк и философ, аббат, член Академии надписей и изящной словесности (1781); автор многих сочинений, в том числе «Истории Франции».

…из Пепена, гордого своими угольными копями… — Пепен — городок в департаменте Буш-дю-Рон, в 29 км к западу от Ружье; в его окрестностях находятся залежи бурого угля, разрабатываемые с XV в.

… из Сен-Максимена, хранящего голову святой Марии Магдалины… — Сен-Максимен-ла-Сент-Бом — городок в департаменте Вар, в 6 км севернее Ружье.

Мария Магдалина (Мария из города Магдала) — христианская святая; согласно Евангелию, до встречи с Христом была одержима бесами и вела развратную жизнь; последовала за Христом, когда он исцелил ее (Лука, 8: 2; Марк, 16: 9); присутствовала при его казни (Иоанн, 19: 25) и погребении (Матфей, 27: 56, 61 и др.), и ей первой он явился после своего воскресения (Иоанн, 20: 14–18); ревностная последовательница и проповедница его учения.

Согласно местным преданиям, вблизи Сен-Максимена, в пещере на северном склоне горного массива Сент-Бом, Мария Магдалина, изгнанная из Иерусалима, нашла прибежище и, во искупление своих старых грехов, в полном одиночестве провела 33 года в молитвах и размышлениях — вплоть до своей смерти; она умерла, как рассказывается в тех же преданиях, на руках святого Максимина, своего спутника по изгнанию, ставшего первым епископом Экса, и мощи ее хранились в саркофаге, но в 710 г., во время нашествия на Прованс сарацин, были преданы земле, после чего оказались утрачены; в 1279 г. они, как считается, были обретены вновь, и в 1295 г. в селении Сен-Максимен началось сооружение величественной базилики, в крипте которой они теперь хранятся.

…из Турва, ставшего свидетелем любви Вальбеля и мадемуазель Клерон… — Турв — селение в департаменте Вар, в 5 км к востоку от Ружье.

Мадемуазель Клерон — прозвище знаменитой французской трагической актрисы Клер Жозеф Лери де Ла Тюд (1723–1803); начав свою театральную карьеру в провинции, она в 1743 г. дебютировала на сцене Комеди Франсез; особенно большого успеха добилась, играя в трагедиях Вольтера; в 1765 г. оставила сцену; написала мемуары.

В Турве находился замок известного мецената XVIII в. графа Жозефа Альфонса Омера де Вальбеля (1729–1778), собиравшего в нем на пышные праздники самых прославленных актеров и писателей того времени. Перед колоннадой замка устраивались театральные представления, в которых принимала участие и мадемуазель Клерон.

…из Бесса, где родился знаменитый Гаспар, самый галантный из разбойников… — Бесс-сюр-Исоль — селение в департаменте Вар, в 25 км к востоку от Ружье.

Гаспар Буи (1757–1781) — знаменитый провансальский разбойник XVIII в., крестьянин, уроженец Бесса, останавливавший в горах и грабивший дилижансы; почитался как местный Робин Гуд, раздававший добычу бедным; был пойман и четвертован.

… из долины Лигмора, простирающейся до границ древнего Гаргариаса… — Топонимы Лигмор (Ligmore) и Гаргариас (Gaigarias) идентифицировать не удалось.

10… Флажолеты издали пробные звуки… — Флажолет — старинный де ревянный духовой музыкальный инструмент: небольшая флейта высокого звучания.

… Архитектор с палочкой в руке, словно Моисей с жезлом, стоит наготове. — Моисей (ок. 1500 г. до н. э.) — пророк, вождь и законодатель еврейского народа, основатель иудейской религии, освободитель еврейского народа от египетского рабства; согласно библейской традиции, получил от Господа десять заповедей и другие законы («Синайское законодательство»); считается автором первых пяти книг Ветхого Завета.

Во время исхода евреев из Египта и странствования их по пустыне, когда у них не стало питьевой воды и они начали роптать, Моисей по велению Бога ударил своим жезлом в скалу и из нее пошла вода (Исход, 17: 1–6).

11… это звучало совсем как «Ерриг, si muove!» Галилея… — Галилей, Гали лео (1564–1642) — итальянский математик, физик и астроном, один из основателей точного естествознания; заложил основы современной механики, построил первый телескоп и сделал много открытий в астрономии; несмотря на преследования, отстаивал гелиоцентрическую систему мира. Согласно легенде, Галилей, привлеченный к суду инквизиции и вынужденный поклясться, что он отрекается от учения Коперника о движении Земли, после этого произнес: «А все-таки она вертится!» («Ерриг, si muovo!»)

… Тут вмешался Сен-Закари… — Сен-Закари — селение в департаменте Вар, в 12 км к западу от Ружье.

… В Сен-Закари берет начало Ювон… — Ювон — небольшая речка в департаменте Буш-дю-Рон; начинается в горах Сент-Бом, близ Сен-Закари, и впадает в море южнее Марселя; длина ее 52 км.

… с книгой центурий Нострадамуса… — Нострадамус — латинизированное имя Мишеля Нотрдама (1503–1566), французского врача и астролога, состоявшего при дворе короля Карла IX и прославившегося книгой «Centuries» («Столетия»; 1555–1558) — сборником его предсказаний событий европейской истории.

… отправились к источникам Сен-Женьес… — Этот топоним (Saint-Genies) идентифицировать не удалось.

… оно не столь велико, как Онтарио или Леман, но не меньше Ангенского. — Онтарио — крупное озеро в Северной Америке, входящее в систему Великих озер, пограничное между США и Канадой; его площадь составляет 19 500 кв. км.

Леман — французское название Женевского озера, расположенного в Швейцарии, на границе с Францией, между Юрой и северными предгорьями Альп, и имеющего площадь 582 кв. км.

Живописное Ангенское (Энгиенское) озеро находится к северу от Парижа (в департаменте Вальд'Уаз); его площадь составляет около 0,43

12… сказал я вошедшему Жадену… — Жаден, Луи Годфруа (1805–1882) — французский художник, друг Дюма; начинал свою творческую деятельность с натюрмортов и небольших картин охоты, потом перешел на исторические полотна, но более всего прославился своими картинами с изображениями лошадей и собак; впервые его картины были выставлены в парижском Салоне в 1831 г.; его лучшие работы: «Шесть собачьих голов», «Сбор псовой охоты» (1855), «Видение святого Губерта» (1859); в 1834–1835 гг. путешествовал вместе с Дюма по Средиземноморью; после падения покровительствовавшей ему Орлеанской династии стал придворным художником Наполеона III (1808–1873; император в 1852–1870 гг.).

… Обед ждет вас в замке Иф. — Замок Иф — небольшая крепость на одноименном острове у средиземноморского побережья Франции, близ Марселя, к западу от него; имела важное стратегическое значение, поскольку господствовала над рейдом Марселя; была построена в 1531 г. по приказу Франциска I; с 1580 по 1890 гг. служила государственной тюрьмой.

13 …На Орлеанской набережной нас и в самом деле ожидала превосходная лодка. — Орлеанская набережная — вероятно, это нынешняя Портовая набережная на северном берегу залива Старый порт в Марселе.

Импровизация

… Когда отплываешь в море от Орлеанской набережной, первое здание, которое видишь справа, — это Изолятор. — Изолятор (Consigne) — комплекс зданий карантинной службы, построенных на северном берегу Старого порта, на Портовой набережной, в 1719, 1804, 1827 и 1862 гг. Первое из них, взамен плавучего изолятора, возвел архитектор и военный инженер Антуан Мазен (1679–1740).

… Можно подумать, будто вы в Мадриде… — Мадрид — город (с 1118 г.) в центре Пиренейского полуострова, сложившийся вокруг мавританской крепости Маджирит, первое упоминание о которой относится к 932 г.; в 1083 г. был завоеван Кастилией; с 1561 г. — столица Испании.

… напротив форта Святого Николая, построенного Людовиком XIV, возвышается башня Святого Иоанна, построенная королем Рене… — Форт Святого Николая был построен в 1660 г. у входа в марсельский залив Старый порт, на его южном побережье, по приказу Людовика XIV; форт окружали двойная стена и ров, а его батареимогли быть нацелены как на город (король напоминал непокорному городу о своем всевластии!), так и на внешнего врага.

Людовик XIV Великий (1638–1715) — король Франции, сын Людовика XIII и Анны Австрийской, внук Генриха IV; с 1643 г. правил под опекой матери и кардинала Мазарини, а с 1661 г. — самостоятельно; при нем абсолютная монархия во Франции достигла апогея в своем развитии.

Крепость Святого Иоанна занимала скалистый мыс на северном берегу горловины залива Старый порт. В кон. XII в. рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского получили разрешение расположиться на этом мысе (отсюда происходит название крепости). Ансамбль зданий, объединенный общим внутренним двором, представлял собой треугольный бастион, к которому с севера примыкала стена города; в восточной части крепости возвышалась башня Мобер, на месте которой в 1447–1453 гг. инженером Жаном Пардо была возведена квадратная башня высотой в 34 м, именовавшаяся башней короля Рене (или Квадратной); во время Второй мировой войны, в 1944 г., она была разрушена.

Рене I Анжуйский (1409–1480) — герцог Анжуйский и граф Прованский (с 1434 г.); унаследовав в 1434 г., после смерти своего брата, права на Неаполитанское королевство, он лишь в 1438 г. получил возможность вступить в них; однако его правление было недолгим: крайнее разорение страны позволило одному из претендентов на неаполитанский престол, арагонскому королю Альфонсу V (ок. 1396–1458; правил с 1416 г.), преодолеть сопротивление войск Рене, захватить Неаполь и короноваться там под именем Альфонса I (1442); впрочем, это не мешало Рене Анжуйскому до конца жизни носить номинальный титул короля Неаполитанского; он был ценителем и покровителем искусств, увлекался живописью, стихотворчеством и заслужил прозвание «Добрый король Рене».

… оттуда…в 93-м году пытался совершить побег несчастный герцог де Монпансье, оставивший столь увлекательные записки о своем заключении там вместе с принцем де Конти. — Монпансье, Антуан Филипп Орлеанский, герцог де (1775–1805) — второй сын Филиппа Эгалите; отличился в войне революционной Франции против первой коалиции европейских держав (в сражениях при Вальми и Жемаппе), однако в 1793 г., находясь в Ницце, был арестован по распоряжению Комитета общественного спасения и провел в заключении, в Марселе, три с половиной года; после освобождения, в 1796 г., эмигрировал в Америку, а в 1800 г. — в Англию, где и умер; его мемуары, в которых он рассказывает о своем длительном тюремном заключении вместе с принцем де Конти и герцогиней Бурбонской, были изданы в 1824 г. Принц де Конти — Луи Франсуа Жозеф Бурбон, принц де Конти (1734–1814), принц крови, участник Семилетней войны; в начале Революции эмигрировал, но в 1790 г. вернулся на родину; в 1793 г. попал в списки подозрительных лиц, был арестован и заключен в форт Святого Иоанна в Марселе, где находился вплоть до 1795 г.; отпущенный затем на свободу, по решению Директории был выслан из Франции и до самой своей смерти жил в Барселоне.

… одна из тех прелестных марсельских гризеток… — Гризетка — принятый во французской литературе образ: девушка-работница не слишком строгих правил, веселая и кокетливая. Название произошло от легкой ткани, в платье из которой одевались такие девушки.

… красотой ножек не уступают андалускам. — То есть жительницам Андалусии — исторической области на юге Испании, с главным городом Севилья.

… справа от нас осталась скала Эстеу… — Скала Эстеу — риф к западу от Марселя.

… мы проплывали над Марселем времен Цезаря… — Цезарь, Гай Юлий (100—44 до н. э.) — древнеримский полководец и политический деятель; в 58–51 гг. до н. э. наместник Галлии, подчинивший Риму всю Трансальпийскую Галлию; диктатор в 49,48–46 и 45 гг. до н. э., а с 44 г. до н. э. — пожизненно; был убит заговорщиками-республиканцами.

… У подножия утеса, возле Шато-Вер… — Шато-Вер (ChSteau-Vfert) — этот топоним идентифицировать не удалось.

… дул встречный ветер, безжалостный мистраль… — Мистраль — сильный и холодный северо-западный ветер, характерный для юго-запада Франции.

… Напротив входа в порт горизонт словно замыкают два острова — Ратонно и Помег. — Острова Ратонно и Помег, относящиеся к Фриульскому архипелагу, расположены к западу от Марселя, примерно в 4 км от него.

… Эти острова, соединенные молом, образуют собой Фриульский порт, Fretum Julii, — «пролив Юлия». — Дамба, связывающая Ратонно и Помет, была сооружена в 1822–1828 гг. и называлась в то время Беррийской; созданный таким образом порт, именуемый Фриульским, с площадью акватории около 25 га, использовался для карантина судов, приходивших из дальних стран.

В 49 г. до н. э. в проливе между двумя главными островами Фриульского архипелага останавливался флот Юлия Цезаря.

… Марсель еще не забыл о страшной чуме 1720года, которую принес с собой капитан Шато. — Чума 1720 года — последняя значительная эпидемия этой болезни в Западной Европе; была завезена в Марсель 25 мая 1720 г. на судне «Великий святой Антоний» (капитан Жан Батист Шато), прибывшем с дорогими восточными тканями из Сирии; хотя на борту судна были больные, его капитан, спешивший вовремя доставить товар на ярмарку в Бокер, сумел с помощью хозяев судна обойти карантинные преграды; первой жертвой чумы стала 20 июня прачка, стиравшая грязное белье матросов; стоявшая тогда страшная жара способствовала быстрому распространению болезни: ежедневно в городе умирало до 1000 человек, трупы выбрасывали прямо в окна, и их собирали каторжники, которым было за это обещано освобождение; город был оцеплен войсками; эпидемия унесла жизнь 50 000 горожан — половины населения Марселя, экономическая жизнь которого была полностью парализована; город оставался в карантине до 1722 г.

Признанный виновным, капитан Шато находился в заключении в замке Иф с 1720 по 1723 гг.

… на этом утесе возвышается крепость, а в этой крепости есть камера Мирабо. — Мирабо, Оноре Габриель Рикети, граф де (1749–1791) — французский политический деятель и публицист; входил в число вождей Великой французской революции в ее начальный период; депутат от третьего сословия и один из лидеров Генеральных штатов и Учредительного собрания, где он представлял интересы либерального дворянства и крупной буржуазии; сторонник конституционной монархии; славился как превосходный оратор и пользовался огромной популярностью; принимал самое деятельное участие в разработке конституции 1791 года (по существу, являлся ее создателем); незадолго до смерти, напуганный размахом Революции, вступил в тайные переговоры с королевским двором.

Мирабо находился в замке Иф в 1774–1775 гг. по требованию отца, после того как молодой человек, который отличался неукротимым нравом и вел распущенную жизнь, самовольно покинул место своей предыдущей ссылки (город Маноск); затем он был переведен в замок Жу.

… Сент-Бом стал местом паломничества религиозного. — Сент-Бом (букв. «Святой Грот» от прованс. baoumo — «грот») — горный хребет длиной 12 км и высотой около 1 000 м, находящийся к северо-востоку от Марселя; на его северном, лесном, склоне находится пещера, где, согласно местным преданиям, нашла прибежище Мария Магдалина (см. примеч. к с. 9).

… Отец его был безумен, а главное, смешон… — Отец графа де Мирабо — Мирабо, Виктор Рикети, маркиз де (1715–1789), французский экономист, один из видных представителей школы физиократов; выступал с критикой экономической системы Франции; писал также стихи и прозу.

… он отплатил ему приговором, который был приведен в исполнение 21 января 1793 года. — В этот день в Париже был казнен свергнутый с престола Людовик XVI (1754–1793) — король Франции в 1774–1792 гг.

… свидетельствуют об удобствах, какими человеколюбие «Друга людей» позволило узнику располагать в этой темнице. — «Друг людей» — прозвище Виктора Рикети, маркиза де Мирабо, которое было ему дано по названию одного из его основных сочинений — «Друг людей» («Ami des hommes»; 1756).

… гроб, в котором прибыло во Францию тело Клебера. — Клебер, Жан Батист (1753–1800) — один из талантливейших полководцев Французской республики, дивизионный генерал (1793); по образованию архитектор; в 70–80 х гг. служил в австрийской армии; в 1789 г. вступил в национальную гвардию Эльзаса; участвовал в войне с первой антифранцузской коалицией и в Египетской экспедиции, которую он возглавил после отъезда Бонапарта из Египта; крайне негативно относился к ее продолжению и вел переговоры с противником об эвакуации французской армии; 20 марта 1800 г. при Гелиополисе нанес сокрушительное поражение турецкой армии; в июне того же года был убит в Каире фанатиком-мусульманином.

Убийство Клебера произошло 14 июня 1800 г.; набальзамированное тело генерала было помещено в свинцовый гроб, вложенный в дубовый, и 17 июня погребено в Каире, в форте Ибрагим; 6 июля 1801 г., в ходе эвакуации французов из Египта, гроб с останками генерала был перевезен во Францию и находился в замке Иф все годы Консулата и Империи, поскольку с точки зрения Наполеона Клебер оставался символом республиканизма; лишь спустя семнадцать лет, в эпоху Реставрации, по приказу Людовика XVIII прах главного соперника Бонапарта был перевезен в Страсбург, родной город Клебера, и 7 сентября 1818 г. похоронен в часовне святого Лаврентия кафедрального собора. Однако в декабре 1838 г. тело Клебера было снова перезахоронено — на этот раз под памятник, который был поставлен ему в центре Страсбурга, на площади, названной его именем.

16… Как будто вырвавшись из Дантовского Ада… — Данте Алигьери (1265–1321) — великий итальянский поэт, создатель итальянского литературного языка, автор «Божественной Комедии».

Дантов Ад — одно из трех царств загробного мира, которое герой «Божественной Комедии», ее автор, по особой милости Божьей посещает, видя там разнообразное состояние душ после смерти — в соответствии с воздаянием Господа.

… простертое доселе// От агригентских стен до самого Марселя… — Агригент (соврем. Агридженто) — древний город на южном берегу Сицилии, несколько в стороне от моря; греческая колония, основанная ок. 582 г. до н. э.; в V в. до н. э. один из значительнейших городов древнего мира.

… Свой тирский пурпур сняв… — Тир (соврем. Сур) — приморский город в Восточном Средиземноморье, в Финикии; известен с III тыс. до н. э.; входил в состав многих государств Ближнего Востока; в древности и раннем средневековье крупный центр торговли, ремесел и колонизации; наивысшего расцвета достиг в нач. I тысячелетия; в 638 г. перешел во владение арабов-магометан; в 1124–1291 гг. входил в состав Иерусалимского королевства; в 1291 г. был разрушен мусульманами, после чего пришел в упадок.

Пурпур — природный красновато-фиолетовый краситель, в древности добывавшийся из желез брюхоногих моллюсков — иглянок; античный Тир славился его производством.

17… О милости стихий мои стихи молили, // Как песнь Горация, когда от — плыл Вергилий. — Квинт Гораций Флакк (65—8 до н. э.) — древнеримский поэт, считающийся одним из трех величайших поэтов эпохи Августа (наряду с Вергилием и Овидием); автор сатир, од и посланий на морально-философские темы.

Вергилий (Публий Вергилий Марон; 70–19 до н. э.) — древнеримский поэт, автор героического эпоса «Энеида», сборника стихотворений «Буколики» («Пастушеские песни») и поэмы «Георгики» («Поэма о земледелии»).

Здесь имеется в виду ода Горация «К кораблю Вергилия» (Оды, I, 2), написанная по случаю отъезда Вергилия в Афины. Обращаясь к кораблю, увозящему поэта в Грецию, автор восклицает:

… Пусть Эол, властелин ветров,

Всем прикажет не дуть, кроме попутного!

Мы вверяем Вергилия На сохрану тебе!

… Ведь тот, что пред тобой, увы, не сын Фокеи… — Фокея (соврем, город Фоча в Турции) — торговый город на западном побережье Малой Азии, основанный в IX–VIII вв. выходцами из Фокиды (область в Центральной Греции); в'VII в. до н. э. чрезвычайно активно вела колонизацию Геллеспонта и в западной части Средиземного моря, основала Массалию (соврем. Марсель) в устье Роны и Алалию (соврем. Алерия) на Корсике; в пер. пол. VI в. ее флот господствовал в Западном Средиземноморье, но затем фокейцы были вытеснены с Корсики и из Испании этрусками и карфагенянами.

… Как светлый Парфенон, на чьих стенах Афина // Автограф славный свой успела начертать… — Парфенон — мраморный храм богини-воительницы, покровительницы мудрости Афины Паллады на Акрополе (т. е. верхней укрепленной части города) в Афинах; построен архитекторами Иктином и Калликратом под руководством Фидия в 448–438 гг. до н. э.

… сигнал «Огонь!» пропела окарина… — Окарина — свистковая флейта из обожженной глины.

… Испанского кюре сразила кулеврина… — В начале осады Марселя имперцами (1524) был убит ядром, пущенным из кулеврины, испанский священник, который служил в это время мессу в палатке коннетабля Бурбона (см. примеч. к с. 90).

Кулеврина (от фр. couleuvre — «уж») — длинноствольное артиллерийское орудие, применявшееся для прицельного огня на дальние расстояния в армиях и военных флотах Европы в XV–XVII вв.

… Святая Павла, ты дала сей башне имя! — Башня Святой Павлы находилась, по-видимому, возле Галльских ворот в северной части крепостной стены Марселя. С этой башни защитники Марселя, осажденного войсками коннетабля Бурбона, обстреливали из пушек вражеских солдат.

… Что греческий огонь и что железо ей?! — Греческий огонь — зажигательная смесь, состоявшая, вероятно, из смолы, серы, селитры, горючих масел и других веществ; впервые был применен на море греками, получившими секрет его приготовления от арабов; использовался как в морских, так и в сухопутных сражениях; в военном деле применялся вплоть до XV в.

… Давно известней он Сидона или Тира. — Сидон (соврем. Сайда в Ливане) — древний портовый город на Средиземном море, в 55 км к югу от Бейрута; основанный финикийцами в III тыс. до н. э., достиг вершины своего могущества в X–VI вв. до н. э. и соперничал с Тиром; в 637 г. его захватили арабы; до XVI в. был крупным торговым центром.

… Его сокровища принять базары рады// Голконды, Токио, Алеппо и Багдада, // Калькутты, Лондона, Лахора, Исфахана… — Голконда — укрепленный город в Центральной Индии, в средние века славившийся обработкой алмазов, которые, однако, добывались в других местах. Алеппо (Халеб) — город на севере Сирии, в 200 км к северу от Дамаска; известен с III тыс. до н. э.; входил в состав многих ближневосточных рабовладельческих и феодальных государств; в нач. XVI в. был завоеван Турцией; в нач. XIX в. имел обширную промышленность и разнообразную торговлю, снабжал шелковыми, бумажными, шерстяными и парчовыми тканями весь Восток, но разрушительное землетрясение 1822 г., чума 1827 г. и холера 1832 г. подорвали его благосостояние.

Лахор (ныне столица провинции Пенджаб в Пакистане) — древний город в западной части Индии, с VII в. — крупный политический и торговый центр на путях из Индии в Среднюю Азию; в 1799–1849 гг. столица государства сикхов; в 1849 г. был завоеван англичанами. Багдад — город в Месопотамии, основанный в 762 г. и ставший столицей Арабского халифата; в средние века — крупный ремесленный и торговый центр; входил в состав нескольких мусульманских государств; с 1534 г. — в составе Турции; после Первой мировой войны — столица Ирака.

Калькутта — город и порт на северо-востоке Индии, в дельте реки Ганг; образовался в кон. XVII в. из фактории английской Ост-Индской компании, построенной ею крепости и близлежащих деревень; в XVIII–XIX вв. основной опорный пункт английских колонизаторов и база их проникновения в центральные районы Индии.

Исфахан — город в Центральном Иране, известный с античных времен; в средние века один из крупнейших городов Ближнего Востока; в XVI — нач. XVIII вв. столица государства Сефевидов; после переноса столицы Ирана в Тегеран потерял свое значение.

… Покажется, что ты попал под власть Дидоны//Ив Карфаген вступил… — Карфаген (пунийск. Карт-Хадашт — «Новый город») — город на северо-западном побережье Африки, в Тунисском заливе, основанный колонистами из Тира в IX в. до н. э. как торговое поселение на пути в Южную Испанию; с 600 г. до н. э. постепенно превратился в важнейший торговый и портовый город Западного Средиземноморья, господствовавший над всеми финикийскими колониями побережья Северной Африки, Южной Испании, Сицилии и Сардинии; в результате трех войн с Римом (264–241, 218–201 и 149–146 до н. э.) могущество его было сломлено, а сам он был полностью разрушен. Дидона — легендарная царица Карфагена; дочь тирского царя Бела, бежавшая, после того как был убит ее супруг, в Африку, и основавшая там Карфаген; согласно версии Вергилия, возлюбленная Энея: когда он по воле богов покинул ее, она покончила с собой, взойдя на костер.

… Гарский мост, дворцы и храмы Нима // Не встретит жадный взор… — Гарский мост — см. примеч. к с. 7.

Ним — древний город в Южной Франции, в котором сохранилось большое количество памятников античности; административный центр соврем, департамента Гар; в средние века крупный торговый центр, имевший городское самоуправление; в XIII в. перешел во владение французской короны.

… пойдем на площадь Пти-Мазо… — Пти-Мазо (Petit-Mazeau) — этот топоним идентифицировать не удалось.

… мой брат ждет нас там с рукописями. — Мери, Луи (1800–1882) — писатель и историк; уроженец Марселя, младший брат Жозефа Мери; профессор иностранной литературы на филологическом отделении университета в Эксе, инспектор исторических памятников департамента Буш-дю-Рон; автор сочинений «История Прованса» («Histoire de Provence»; 1830) и «Летописи Прованса» («Chroniques de Provence»; 1838–1840) и др.

… Это хроника Луи Мери, обещанная нами во втором томе «Впечатлений о путешествии по Югу Франции». — См. подстрочное примечание в главе «Готический Марсель» книги Дюма «Юг Франции».

Марсель в 93-м году

… надел шляпу, украшенную трехцветными перьями… — То есть украшенную национальными цветами Франции, принятыми со времени Великой французской революции, когда вместо белого знамени королевской Франции было введено трехцветное знамя — сине-бело-красное; оно сохранялось и при наполеоновской империи, а затем, после периода Реставрации, восстановившей дореволюционные цвета, и при Июльской монархии.

… показал бумагу с подписями членов Комитета общественного спасения… — Комитет общественного спасения, исполнявший функции революционного правительства Франции, был создан Конвентом 6 апреля 1793 г. (так что у Дюма здесь анахронизм: в марте 1793 г. такого документа быть не могло!). В первый состав Комитета входило 9 членов: Дантон, Делакруа, Линде, Барер, Бреар, Камбон, Гаспарен, Дельмас, Гитон-Морво. Большинство в Комитете принадлежало жирондистам, однако руководящую роль в нем играл Дантон. В июле того же года после восстания 31 мая—2 июня 1793 г. и разгрома жирондистов Комитет был переизбран. В него вместе с некоторыми дантонистами (сам Дантон избран не был) вошли Робеспьер и его сторонники. Этот состав Комитета проводил решительную революционную политику и заслужил наименование Великого. Комитету подчинялись все органы власти. Хотя он еженедельно отчитывался перед Конвентом, его доклады принимались как директивные. Каждый член Комитета, управлявшего всеми сторонами государственной жизни, ведал порученной ему отраслью управления; общее руководство в нем принадлежало Робеспьеру. После переворота 9 термидора II года Республики (28 июля 1794 г.) состав Комитета был изменен, а сам он был поставлен под контроль Конвента. В октябре 1795 г. вместе с роспуском Конвента Комитет прекратил свое существование.

… согласно которой он назначался председателем марсельского трибунала— Революционный трибунал в Марселе был учрежден 28 августа 1793 г.; его председателем был назначен бывший школьный учитель Майе, а общественным обвинителем — бывший священник Жиро. 22 января 1794 г. члены трибунала были обвинены в мягкости (притом что из 568 представших перед ним обвиняемых 162 были приговорены к смерти) и арестованы, а новым его руководителем был поставлен некий Леруа, по прозвищу Брут. Комиссия, возглавлявшаяся Брутом, провела всего десять заседаний и из 219 обвиняемых приговорила к смерти 124.

… его имя — гражданин Брут. — Председатель марсельского трибунала, в соответствии с тогдашней революционной модой, поменял свое имя на античное; имя Брут носили два римлянина, считающиеся в истории столпами республиканизма:

Брут, Луций Юний (?—509 до н. э.) — согласно преданию, основатель республиканского государственного строя в Риме; древнеримский патриций, который вел борьбу против тирании царя Тарквиния Гордого, закончившуюся изгнанием последнего; в 509 г. до н. э. был избран консулом, но вскоре погиб в поединке с Арунсом, сыном низверженного царя; считался образцом добродетели и гражданственности.

Брут, Марк Юний (85–42 до н. э.) — древнеримский политический деятель, друг Юлия Цезаря и один из вождей заговора, направленного на сохранение республиканской власти сената и приведшего к убийству диктатора; потерпев поражение от триумвиров Октавиана и Антония, покончил жизнь самоубийством.

… гильотина в Марселе нередко изнывала в бездействии… — Гильотина — орудие казни, в котором тяжелый нож, укрепленный на специальной раме, падает сверху на шею осужденного и отрубает ему голову; получило название по имени французского врача, профессора анатомии Жозефа Игнаца Гильотена (Гийотен; 1738–1814), пропагандировавшего ее использование как гуманный способ казни. Гильотина в Марселе была установлена на Королевской площади (ныне площадь Биржи), называвшейся в то время площадью Свободы.

… Каждое утро ему подавали список подозрительных лиц. — Согласно декрету Конвента от 17 сентября 1793 г., подозрительными объявлялись все лица, которые не могли представить сведения об источниках существования и о выполнении своих гражданских обязанностей, не получили свидетельства о гражданской благонадежности, проявили себя речами или поведением как враги свободы; чиновники, отрешенные от должности Конвентом или его комиссарами; эмигранты и связанные с ними дворяне. По решению местных властей они подлежали аресту или полицейскому надзору. Фактически чрезвычайно широкое толкование понятия «подозрительный» позволяло от имени любого местного революционного комитета подвергнуть аресту любого человека на любом основании.

… соединял Большую улицу и улицу Кутеллери. — Улица Кутеллери («Ножовщиков») в Марселе расположена к северо-востоку от Старого порта и проходит параллельно его северному берегу.

… Там он и пребывал, нелюдимый, неприступный даже для Сарона и Мурая, которые выполняли роль Каррье и Фукье- Тенвиля при этом новом Робеспьере. — Сарон (Saron) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Мурай, Жан Раймон — астроном, член марсельской Академии наук и ее непременный секретарь, мэр Марселя с 13 ноября 1791 г. по 12 апреля 1793 г.; был отстранен от должности за проявленную им мягкость и арестован.

Каррье, Жан Батист (1756–1794) — депутат Конвента, примыкавший к крайне левому течению эбертистов; летом 1793 г. был послан на подавление восстания в Вандее (Западная Франция); в городе Нанте (провинция Бретань), одном из центров мятежа, получил прозвище «Потопитель» за устроенные им жестокие расправы над арестованными противниками Республики; участвовал в перевороте 9 термидора (28 июля 1794 г.), однако уже через нескольков месяцев после него, 16 ноября 1794 г., был казнен.

Фукье-Тенвиль, Антуан Кентен (1746–1795) — с 1793 г. общественный обвинитель при Революционном трибунале, отличавшийся особой жестокостью; последовательно участвовал в подготовке казней роялистов и представителей всех революционных групп, вплоть до Робеспьера и его сторонников; по обвинению в организации противоправительственного заговора был казнен после переворота 9 термидора.

Робеспьер, Максимилиан (1758–1794) — крупнейший деятель Великой французской революции; один из руководителей партии якобинцев, представлявших радикальное крыло французской буржуазии; в 1793–1794 гг. возглавлял революционное правительство.

… Его наряд дополняли карманьола и темные панталоны. — Карманьола — популярная одежда парижского простонародья в годы Революции: короткая куртка, украшенная большим количеством пуговиц. Мода на карманьолы была занесена в Париж национальными гвардейцами из Марселя, а те, в свою очередь, заимствовали фасон этой одежды у рабочих Северной Италии (название ей дал итальянский город Карманьола).

27… Улица Тьонвиллуа, четвертый квартал… — Улица Тьонвиллуа (до

Революции — улица Дофины, ныне — Национальная) находится в северо-восточной части старого Марселя.

… сейчас он, должно быть, на Канебьер. — Канебьер — улица в центре Марселя, которую начали прокладывать в 1666 г. в юго-восточном городском предместье, где некогда жили канатчики и располагались поля конопли (прованс. canebe), используемой для производства пеньки; в 1774 г. эта улица дошла до Старого порта, а после того как в 1803 г. были снесены крепостные стены города, она начала застраиваться богатыми домами и вскоре стала центральной улицей Марселя и одним из его символов.

ТУлон

29… как выразился президент де Бросс… — Бросс, Шарль де (1709—

1777) — французский ученый, историк и филолог; известный остроумец; автор многочисленных сочинений по истории Древнего Рима, мореплаванию и истории формирования языков; много лет занимал пост президента парламента Бургундии.

… мы взобрались на империал… — Империал — второй этаж общественного экипажа, оборудованный сиденьями для пассажиров.

… Потоп — своего рода 1399-й год для озер. — Французский дворянский род считался старинным, если он брал свое начало не позднее 1399 года.

… жители Кюжа, как разбогатевший сапожник из басни, готовы были уже отказаться от своего озера, лишь бы им вернули спокойную жизнь. — Имеется в виду персонаж басни Жана де Лафонтена (1621–1695) «Сапожник и откупщик» («Le Savetier et le Financier»; VIII, II), бедный, но веселый сапожник, которому вечно озабоченный сосед-финансист подарил сто экю, наказав беречь их на случай нужды; разбогатевший таким образом бедняк потерял покой, охраняя эти деньги, и в конце концов вернул их соседу.

… Единственной достопримечательностью, встретившейся нам по дороге в Тулон, было Оллиульское ущелье… — Живописное Оллиульское ущелье находится в 5 км к северо-западу от Тулона, на дороге в Марсель.

… Оллиульское ущелье — это Фермопилы Прованса. — Фермопилы (букв. «Теплые ворота») — ущелье в Центральной Греции, между горным отрогом Каллидром и южным болотистым побережьем Малийского залива, длиной около 7 км; в древности важнейший стратегический пункт между Северной и Центральной Грецией. В 480 г. до н. э., во время греко-персидских войн (500–449 до н. э.), там произошло сражение между армией царя Ксеркса и союзными войсками греческих городов-государств во главе с царем Спарты Леонидом (ок. 508–480 до н. э.; царь с 488 г. до н. э.). После того как персы обошли Фермопилы, Леонид приказал своим войскам отступить, а сам во главе трехсот спартанских воинов остался защищать проход через ущелье. После героического сопротивления все они погибли.

… здесь под открытым небом наперегонки растут сирийская пальма, майоркский померанец, японская мушмула, антильская гуава, американская юкка, критское мастиковое дерево и константинопольская акация… — Сирийская пальма — вероятно, имеется в виду финиковая пальма, растущая на юге Сирии.

Померанец (померанцевое дерево, бигардия, горький апельсин) — вечнозеленое цитрусовое дерево родом из Южной Азии, цветы и листья которого содержат эфирные масла, а ароматный горьковато-кислый плод напоминает сплюснутый апельсин; эти деревья весьма распространены на Майорке (остров в группе Балеарских островов, расположенных в западной части Средиземного моря и принадлежащих Испании).

Японская мушмула (локва) — вечнозеленый кустарник или дерево высотой до 8 м из семейства розоцветных, со съедобными плодами; происходит из влажных субтропиков Гималаев; издавна культивировалась в Японии.

Гуава (гуайава) — деревья и крупные кустарники из семейства миртовых, произрастающие в тропических странах; плоды их обладают прекрасными вкусовыми качествами; происходят из Южной Америки; весьма распространены на Антильских островах (архипелаг у берегов Центральной Америки), куда они были завезены испанцами в 1598 г. Юкка — род растений (в основном древесных) семейства лилейных; произрастают в Центральной Америке и влажных субтропиках Северной Америки.

Мастиковое (мастичное) дерево — вечнозеленый кустарник или небольшое дерево из рода фисташка; произрастает в Средиземноморье, в частности на Крите; из его стволов выделяется приятно пахнущая смола-мастика.

… Тут, у обочины дороги, ведущей из Оллиульскогоущелья в Тулон, 18июня 1815 года, в день сражения при Ватерлоо, состоялась встреча маршала Брюна с Мюр а том. — В битве при Ватерлоо (населенный пункт в

Бельгии, в провинции Брабант, к югу от Брюсселя) 18 июня 1815 г. армия Наполеона I была разгромлена войсками Англии, Нидерландов и Пруссии. После этого поражения Наполеон окончательно отрекся от престола и вскоре был сослан на остров Святой Елены.

Брюн, Гийом Мари Анн (1763–1815) — французский военачальник, маршал Франции (1804), участник войн Республики и Наполеона; сын адвоката, активный сторонник Дантона, один из основателей клуба кордельеров; в действующей армии состоял с 1791 г.; в 1793 г. был произведен в бригадные генералы; отличился во время Итальянского похода Бонапарта (1796) и в 1797 г. был произведен в дивизионные генералы; в 1798 г. стал главнокомандующим армией, вторгшейся в Швейцарию; в 1799 г. был назначен главнокомандующим армией в Голландии и разгромил англо-русские войска при Бергене; затем, после 18 брюмера, во главе внутренней армии усмирял Вандею; в 1801 г. стал главнокомандующим в Италии и одержал там значительные победы; в 1806 г., будучи губернатором Ганзейских городов, одержал победу над шведскими войсками (1807); оказавшись в немилости у Наполеона, осенью 1807 г. был отстранен от командования и уволен из армии; семь лет оставался не у дел; после отречения императора признал Бурбонов и был назначен губернатором Прованса, но во время Ста дней предложил Наполеону свои услуги и в апреле 1815 г. был поставлен им командующим войсками, действовавшими на Юге Франции; одержал в это время победы над австрийцами и герцогом Ангу-лемским; после вторичного отречения Наполеона приказал своей армии выступить в поддержку Бурбонов, сдал командование представителю правительства и выехал в Париж; 2 августа 1815 г. по дороге туда, в Авиньоне, был убит толпой фанатиков-роялистов.

Мюрат, Иоахим (1767–1815) — французский военный деятель, маршал Франции (1804), герцог Бергский, Юлихский и Клевский (1806), король Неаполитанский (1808); был женат на сестре Наполеона 1 — Каролине; один из талантливейших сподвижников Наполеона; выдающийся кавалерийский военачальник; сын трактирщика, начавший службу солдатом; участник подавления восстания роялистов в Париже в 1795 г.; с 1796 г. генерал; участвовал во всех наполеоновских войнах; в 1808 г. подавил восстание в Мадриде; во время похода на Россию командовал резервной кавалерией и потерпел поражение под Тарутином; после отъезда Наполеона во Францию командовал отступавшей наполеоновской армией; в 1813 г. участвовал в сражениях под Дрезденом и Лейпцигом; в январе 1814 г. как король Неаполитанский вступил в тайный союз с Австрией и Великобританией, обязавшись начать вооруженную борьбу против Наполеона. Однако, не получив поддержки на Венском конгрессе, в период Ста дней начал военные действия против Австрии и был разгромлен при Толентино (2–3 мая 1815 г.); после потери армии бежал из Неаполя (21 мая), попытался присоединиться к Наполеону, но тот отказался принять его, считая его предателем; 25 августа 1815 г. во главе небольшого отряда высадился в Бастии, на Корсике, и больше месяца правил островом; 28 сентября 1815 г. с отрядом в 200 человек отправился в Неаполь, чтобы вернуть себе престол, но попал в шторм, высадился с горсткой людей в Калабрии, был арестован и 13 октября 1815 г. расстрелян по решению военного суда. Дюма посвятил ему очерк «Мюрат» (1840), вошедший позднее в сборник «История знаменитых преступлений». Этот очерк начинается сценой встречи Мюрата и Брюна 18 июня 1815 г.

… серый редингот… — Редингот — длинный сюртук особого покроя; первоначально был одеждой для верховой езды.

… большая каталанская войлочная шляпа. — Каталанская шляпа — вероятно, имеется в виду барретина: красная или фиолетовая шапка в виде колпака с широким концом, откидывающаяся вперед или вбок; традиционный головной убор каталанцев (каталанцы, или каталонцы — народ, проживающий в основном в Испании, а также в Южной Франции; потомки племен, населявших Испанию в древности).

… Царственный нищий просил позволения поступить простым солдатом в армию того, кого он погубил дважды: первый раз — приняв сторону его противников, второй раз — приняв его сторону. — 11 января 1814 г., после поражений, которые Наполеон потерпел в Германии от русских, прусских и австрийских войск, Мюрат, пытаясь удержать зашатавшийся под ним трон, подписал англо-австро-неаполитанскую конвенцию, направленную против императора, и благодаря этому остался у власти. Однако триумфальное вступление Наполеона в Париж 20 марта 1815 г. подтолкнуло неаполитанского короля к решению начать военные действия против австрийцев; в них он потерпел сокрушительное поражение (3 мая 1815 г.), которое усилило положение противников императора.

… Отвергнутый Францией, Мюрат отправился на Корсику, а оттуда отплыл в Калабрию. — Корсика — гористый остров на северо-западе Средиземного моря, ныне департамент Франции; ее главный город — Аяччо; на ней проживает народность, родственная итальянцам и говорящая на языке, близком к североитальянским диалектам; первоначально была колонизирована финикийцами, затем перешла под власть Рима, в V в. была занята вандалами, затем последовательно переходила под власть византийских императоров, готов, лангобардов, франков, арабов; в 1077 г. отошла к Пизе, а в 1284 г. попала под власть Генуи, которая в 1768 г. продала ее Франции.

Мюрат находился на Корсике с 25 августа по 28 сентября 1815 г. Теплый прием, оказанный бывшему королю местными жителями, оказал влияние на его дальнейшие планы и подтолкнул его к экспедиции в Калабрию (возможно, он подражал Наполеону с его высадкой в заливе Жуан).

Калабрия — гористая область на юге Италии, южная часть Апеннинского полуострова, омываемая Тирренским и Ионическим морями; в 1860 г. вместе с Королевством обеих Сицилий, которому она в то время принадлежала, вошла в состав объединенной Италии.

… Его тело покоится в церкви города Пиццо. — Пиццо Калабро — городок в заливе Сант'Эуфемия, на западном побережье Калабрии, в форте которого 13 октября 1815 г. был расстрелян Мюрат.

Место, где было погребено его тело, осталось неизвестным.

… Въезжая в Тулон, мы миновали знаменитый балкон Пюже, по поводу которого кавалер Бернини, приехав во Францию, заметил… — Пюже, Пьер (1622–1694) — французский скульптор, архитектор и художник; сын каменщика; в 18 лет отправился учиться в Италию; вернувшись в 1643 г. во Францию, работал в Тулоне, Марселе, Париже; оформлял Версаль и замок Во; пятнадцать лет трудился в Марселе; в 1655–1657 гг. им были созданы кариатиды для балкона тулонской ратуши (аллегории Силы и Усталости).

Бернини, Джованни Лоренцо (1598–1680) — итальянский скульптор и архитектор, художник, драматург и поэт, представитель искусства барокко; его скульптурам свойственно сочетание динамики фигур и повышенное религиозное чувство, а его сооружения отличаются пространственным размахом и пышными украшениями; в 1665 г. по приглашению Людовика XIV он посетил Францию, где в основном разрабатывал планы строительства фасада Лувра.

… У меня с собой были письма для г-на Ловерня, блестящего молодого врана, который сопровождал герцога де Жуанвиля в его путешествии по Корсике, Италии и Сицилии, и брата художника-мариниста Ловерня, два или три раза объехавшего вокруг света. — Ловернь, Юбер (1797–1861) — морской врач, уроженец Вара, начальник санитарной службы военно-морского флота; автор сочинения «Изучение каторжников в отношении физиологии, нравственности и умственных способностей» («Les Forfats consideres sous le rapport physiologique, moral et intel-lectuel»; 1841).

Жуанвиль, Франсуа Фердинанд Филипп Луи Мари Орлеанский, принц де (1818–1900) — третий сын короля Луи Филиппа I; морской офицер, в 40-х гг. участник завоевания Алжира, адмирал, теоретик парового флота; после революции 1848 года эмигрант; оставил мемуары. Ловернь, Бартелеми (1805–1875) — французский художник-маринист, официальный рисовальщик в нескольких кругосветных плаваниях; зарисовывал корабли, виды гаваней Южной Америки, Северной и Южной Африки, Тасмании.

… маленький загородный дом у форта Ломальг… — Ламальг — один из фортов, господствовавших над рейдом Тулона; был сооружен в 1770 г.; разрушен американскими бомбардировками во время Второй мировой войны, в 1942 г.

… Если не считать осады города Евгением Савойским… — Принц Евгений Савойский (1663–1736) — один из известнейших австрийских полководцев XVII–XVIII вв.; отличался смелостью, решительностью, хладнокровием, тонким пониманием обстановки, в которой ему приходилось действовать, и особенностей противников, с которыми ему приходилось сражаться.

29 июля 1707 г., в ходе войны за Испанское наследство, Тулон был осажден австрийскими войсками, имевшими с моря поддержку английского флота. Однако попытки овладеть городом оказались безуспешными, и 21 августа осада была снята.

… и измены роялистов, сдавших его англичанам и испанцам в 1793 году… — После изгнания 31 мая 1793 г. из Конвента депутатов-жирон-дистов и их ареста волна федералистских восстаний прокатилась по Югу Франции: против якобинской диктатуры поднялись Лион, Авиньон, Ним, Марсель и, наконец, 12 июля, Тулон. Федералисты распустили там якобинский муниципалитет, но вскоре сами были устранены роялистами, чьи позиции были очень сильны в этом военном порту. Опасаясь репрессий со стороны якобинцев, роялисты, главой которых был барон д'Имбер, призвали на помощь англо-испанский флот, 28 августа 1793 г. высадивший в Тулоне 13 000 солдат — англичан, испанцев, неаполитанцев и пьемонтцев; комендантом города был назначен испанский адмирал Гравина.

… именно в Тулоне по-настоящему началась военная карьера Бонапарта. — Подавить роялистский мятеж в Тулоне удалось только в декабре 1793 г., после того как командующим артиллерией республиканской армии, которая перед этим долго и безуспешно осаждала город, был назначен мало кому известный капитан Наполеон Буонапарте. Он разработал свой собственный план захвата Тулона, учитывавший природный рельеф местности. 17 декабря 1793 г. после артиллерийского обстрела был взят форт Малый Гибралтар, прикрывавший подступы к высоте Эгийет, которая господствует над рейдом Тулона, где стояла английская эскадра, а 18 декабря после жестокой бомбардировки была взята сама эта высота. В тот же день англичане оставили Тулон и город капитулировал. 22 декабря 1793 г. двадцатичетырехлетний капитан Буонапарте в награду за этот подвиг был произведен сразу в бригадные генералы. Фамилию «Бонапарт» он принял несколькими годами позже, придав своему имени французское звучание.

В литературе и устной речи слово «Тулон» осталось как символ удачного использования счастливых обстоятельств и стремительного возвышения.

… в то время на тулонской каторге не было ни одной знаменитости… самые выдающиеся ее обитатели были отправлены кто в Брест, а кто в Рошфор. — Наряду с самой крупной из французских каторг, в Тулоне, которая действовала в 1748–1873 гг. и вмещала до 4 000 каторжников, еще две функционировали в Бресте (1750–1858; 300 каторжников) и Рошфоре (1766–1852; 500 каторжников). После того, как в 1851 г. были созданы каторги в колониях, все прежние потеряли свое значение и вскоре были закрыты.

Брест — крупный город и порт в Западной Франции, на полуострове Бретань; главная французская военно-морская база на атлантическом побережье.

Рошфор — портовый город на западе Франции, на побережье Бискайского залива, в устье реки Шаранта.

… Первое, что вас поражает при входе на тулонскую каторгу, — это статуя Купидона, опирающегося на якорь, затем — распятие и, наконец, — две заряженные картечью пушки. — Купидон (или Амур, древнегреческий Эрос, Эрот) — одно из божеств любви в античной мифологии; часто изображался шаловливым мальчиком с луком, чьи стрелы, попадая в сердце человека, пробуждают любовь.

Картечь — артиллерийский снаряд для поражения открытой живой силы на близком расстоянии; в XVII–XIX вв. состоял из металлических пуль, уложенных в железный или картонный корпус.

32… видел вас у мадемуазель Марс. — Марс, Анна Франсуаза Ипполита

(настоящая фамилия — Буте; 1779–1847) — знаменитая французская драматическая актриса; много лет исполняла первые роли на сцене Комеди Франсез; ее грация, естественность, остроумие и разнообразный репертуар обеспечивали ей большой успех у парижской публики и при дворе Наполеона; исполняла главные роли в трех первых пьесах Дюма — «Генрих III и его двор» (1829), «Кристина, или Стокгольм, Фонтенбло и Рим» (1830), «Антони» (1831); оставив в 1841 г. сцену, преподавала драматическое искусство в Парижской консерватории; оставила записки о своем времени, изданные в 1849 г.

… Так вы Мюлон/— Франсуа Эжен Мюлон — муж горничной мадемуазель Марс, Констанс, 19 октября 1827 г. вместе со своей женой укравший из парижской квартиры актрисы ее драгоценности.

35… направились в Сен-Мандрие. — Сен-Мандрие — полуостров, кото рый прикрывает с юга рейд Тулона и на котором в 1657 г. был построен карантинный лазарет, в 1670 г. реорганизованный в королевскую больницу Святого Людовика; в 1818 г. она, в свою очередь, была преобразована в морской госпиталь; позднее там появилась часовня, построенная каторжниками; морской госпиталь Сен-Мандрие просуществовал до 1937 г., а затем его здания были переданы школе механиков морского флота.

… сигнальная башня, служащая одновременно гробницей адмирала деЛа-туш-Тревиля. — Латуш-Тревиль, Луи Рене Левассор, граф де (1745–1804) — французский флотоводец, контр-адмирал (1793), вице-адмирал (1803); участник морских сражений времен Семилетней войны и Войны за независимость североамериканских колоний Англии; член Учредительного собрания (1789); во время Террора был арестован и вышел на свободу только после падения Робеспьера; во флотвернулся в начале Консулата: ему было доверено командовать флотилией, которая должна была предпринять вторжение в Англию (1801); в 1801 г. участвовал в экспедиции на остров Сан-Доминго и оставался там до осени 1803 г.; в декабре 1803 г. стал командующим эскадрой в Средиземном море и в 1804 г. дважды отразил атаки Нельсона, помешав ему захватить рейд Тулона; умер 19 августа 1804 г. на борту своего корабля, в то самое время, когда Наполеон собирался доверить ему осуществление новых планов вторжения в Англию.

Латуш-Тревиль держал в страхе английских моряков, и, когда он умер, французы хранили это в тайне, чтобы известие о его смерти не дошло до Нельсона; лишь спустя шесть лет он был перезахоронен на высоком холме, откуда открывается вид на рейд Тулона; памятник адмиралу представляет собой каменную пирамиду высотой более 7 м.

… пересекли весь рейд и высадились у Малого Гибралтара. — Малый Гибралтар (или Мюльгрейв) — форт, построенный англичанами в 1793 г. на вершине холма Кер близ селения Ла-Сен и прикрывавший подступы к высоте Эгийет, которая господствует над рейдом Тулона.

… Это тот самый форт, в штурме которого лично участвовал Бонапарт… — См. примеч. к с. 31.

… миновали эскадру контр-адмирала Масьё де Клерваля… — Масьё де Клерваль, Огюст Самюэль (1785–1847) — французский флотоводец, контр-адмирал (1833), вице-адмирал (1838); член Совета адмиралтейства.

… ее составляли шесть великолепных судов: «Сюффрен», «Дидона», «Нестор», «Дюкен», «Беллона» и «Тритон». — Перечисленные здесь корабли носили иимена прославленных французских моряков и известных персонажей античной мифологии.

Сюффрен де Сен-Тропе, Пьер Андре де (1729–1788) — французский флотоводец, внесший большой вклад в развитие военно-морского искусства; вице-адмирал (1784); на морской службе состоял с 14 лет; во время Войны за независимость североамериканских колоний Англии командовал эскадрой в водах Индийского океана и одержал там несколько побед над английским флотом; занимал высокий пост бальи в иерархии Мальтийского ордена.

Дидона — см. примеч. к с. 18.

Нестор — герой древнегреческой мифологии и «Илиады» Гомера, мудрый старец.

Дюкен, Авраам, маркиз (1610–1688) — французский флотоводец, национальный герой Франции; одержал много побед над флотами Дании (находясь на шведской службе), Англии, Испании, а также над алжирскими пиратами.

Беллона — в римской мифологии одно из божеств войны; входила в окружение Марса; в Риме ей был посвящен храм, возле которого проходила церемония объявления войны.

Тритон — в греческой мифологии сын бога моря Посейдона и нереиды Амфитриты, владыка морских глубин, звуком своей трубы из морской раковины вызывающий бури.

… этим моим другом был вице-адмирал Боден. — Боден, Шарль (1784–1854) — французский флотоводец, контр-адмирал (1830), вице-адмирал (1839); на морской службе состоял с 1799 г.; в 1808 г. в сражении в водах Индийского океана лишился правой руки; в 1812 г. получил чин капитана фрегата; во время Реставрации вышел в отставку и вернулся в военно-морской флот только после Июльской революции; в 1838 г. руководил боем парового флота против береговых укреплений мексиканской крепости Сан-Хуан-де-Ульоа (одним из первых сражений такого рода в истории военно-морского искусства); в 1848 г., во время революции в Неаполе, был послан туда с французской эскадрой для демонстрации силы и своим бездействием фактически способствовал победе неаполитанских Бурбонов.

… взятие Сан-Хуан-де-Ульоа. — Сан-Хуан-де-Ульоа — старинная приморская крепость в Мексике, в Мексиканском заливе, близ города Вера-Крус; 28 ноября 1838 г. была разрушена и занята французским флотом; находилась во французской оккупации до 60-х гг. XIX в. Эскадра адмирала Бодена была послана в Мексику, чтобы добиться возмещения за убытки, причиненные французским подданным во время гражданской войны в этой стране.

… одна из карьер, оборванных реставрацией 1815 года и возобновившихся лишь недавно, после Июльской революции. — Реставрация — восстановление монархии Бурбонов, осуществленное с помощью иностранных армий после падения империи Наполеона I в 1814 г. (первая реставрация) и в 1815 г. (вторая реставрация). Политика режима восстановленной монархии, стремившегося ликвидировать результаты Великой французской революции, вызывала сильное недовольство в стране, и в 1830 г. он был свергнут в результате новой революции — Июльской.

38… наши двенадцать гребцов проветриваются на вантах… — Ванты —

снасти стоячего такелажа, поддерживающие мачты и стеньги.

В парусном флоте на ванты отправляли в качестве наказания провинившихся матросов.

Брат Жан Батист

… Мы были так близко от города Йер… — Йер — город в 15 км к востоку от Тулона, недалеко от Средиземного моря, напротив Йерских островов, для наблюдения над которыми он был основан жителями Массалии (соврем. Марселя) в 350 г. до н. э.; относится к департаменту Вар.

39… если у него нет вставных челюстей от Дезирабода… — Дезирабод,

Малагу Антуан (1781–1851) — известный парижский дантист, придворный врач; изобретатель специального замка для фиксации искусственных зубов, запатентованного им в 1835 г.

… величавого монаха-кармелита… закутанного в левантинский плащ и опоясанного арабским кушаком. — Кармелиты — католический монашеский орден с очень строгим уставом; получил наименование от горы Кармель в Палестине, на которой, по преданию, в XII в. была основана первая его община.

Левант — устаревшее общее название стран и территорий, прилегающих к восточной части Средиземного моря; в более узком смысле — Сирия и Ливан.

… показал мне книгу, куда были вписаны имена Шатобриана и Ламартина. — Шатобриан, Франсуа Рене, виконт де (1768–1848) — французский писатель, политический деятель и дипломат; представитель течения консервативного романтизма, автор философских и исторических сочинений, романов и повестей; сторонник монархии Бурбонов, с 1793 г. — эмигрант; сражался против революционной Франции; министр иностранных дел (1822–1824).

Шатобриан совершил путешествие на Восток (по маршруту Греция— Иерусалим — Египет — Тунис — Испания) в июле 1806—июне 1807 гг.; в 1811 г. была издана его книга «Путешествие из Парижа в Иерусалим». Ламартин, Альфонс Мари Луи де (1790–1869) — французский поэт-романтик, историк, публицист и политический деятель, республиканец; неоднократно менял свои политические симпатии, оставаясь, однако, сторонником умеренных и постепенных реформ; в 1848 г. министр иностранных дел Второй французской республики.

Ламартин совершил путешествие на Восток в 1832–1833 гг. и в 1835 г. опубликовал книгу о своей поездке туда.

… Это был памятный альбом монастыря на горе Кармель. — Гора Кармель (Кармил) — горная гряда на северо-западе Израиля, тянущаяся на 27 км и вдающаяся в Средиземное море; высшая ее точка — 546 м; занимает важное место в библейской истории; в христианскую эпоху на ней возник целый ряд монастырей.

Здесь имеется в виду католический монастырь, ставший мировым центром кармелитского ордена и называющийся в наши дни «Stella Maris» («Морская звезда» — по названию построенного там в 1867 г. маяка); здание монастыря, сооруженное в 1767–1774 гг. кармелитом Джанбаттистой (в миру — Бертольдо Антонио Джоберти), во время Египетской кампании Бонапарта служило лазаретом для раненых французов, которые после эвакуации французской армии были убиты вместе с монахами; вслед за тем монастырь был заброшен, а в 1821 г. взорван по приказу турецких властей; в 1827–1836 гг. он был отстроен заново трудами кармелитского монаха Жан Батиста (в миру — Шарля Кассини).

… Его имя в миру — Кассини; он был дальний родственник известного географа. — Кассини — семья знаменитых французских астрономов и картографов, основатель которой был итальянцем по происхождению. Здесь, вероятно, имеется в виду Жак Доминик Кассини (1748–1845), с 1784 г. директор Парижской обсерватории, сенатор и граф Империи; принимал деятельное участие в разделении Франции на департаменты. Известными астрономами были его отец Сезар Франсуа Кассини (1714–1784), дед Жак Кассини (1677–1756) и прадед Жан Доминик Кассини (1625–1712).

… был послан папой Пием VIIв Святую Землю… — Пий VII (в миру — Барнаба Луиджи, граф Кьярамонти; 1742–1823) — римский папа с 1800 г.; во время его понтификата, 15 июля 1801 г., в Париже был подписан конкордат, по которому католицизм признавался господствующей (но не государственной) религией во Франции и в подчиненных ей территориях, католическое духовенство попадало в полную зависимость от государства и одновременно восстанавливалась светская власть папы (она была ликвидирована в 1798 г.) на части Церковного государства; однако обострившиеся вскоре противоречия между папой и Наполеоном привели к тому, что в мае 1809 г. Папское государство было ликвидировано, а папа вскоре арестован и содержался под строгим надзором сначала на севере Италии, а затем во Франции и лишь после военных поражений Наполеона вернулся в Рим в мае 1815 г.

Святой Землей в средние века называли Палестину, поскольку она была главной ареной событий, описанных в Ветхом Завете, а также связанных с проповедью Христа и его мученической смертью.

… Кармель — гора священная; подобно Хориву или Синаю, ее посетил Господь. — Синай — гора на Синайском полуострове, с вершины которой, согласно Библии, Господь дал израильтянам Закон (Исход, 19: 1—25, 20: 1—22); библейскому описанию более всего соответствует гора Джебель-Муса («Гора Моисея»; высота 2 244 м) на юге полуострова.

Хорив — в Библии название горной местности, вершиной которой является гора Синай (Исход, 17: 6).

… Находится она между Тиром и Кесарией… — Тир — см. примеч. к с. 16.

Кесария — здесь: Кесария Палестинская, крупный портовый город, построенный в 22–10 гг. до н. э. на берегу Средиземного моря, к югу от горы Кармель, и названный в честь императора (цезаря, кесаря) Августа; был резиденцией римских наместников; в средние века служил опорным пунктом крестоносцев; в XIII в. был разрушен арабами и ныне лежит в развалинах.

… вблизи бухты, на противоположном берегу которой стоит Сен-Жан-д'Акр… — Сен-Жан-д'Акр (соврем. Акко в Израиле) — укрепленный город в Палестине, на берегу залива Хайфа Средиземного моря; был основан в III–II 1 вв. до н. э. египетскими царями из греческой династии Птолемеев (Лагидов) и потому назывался Птолемаида, являясь одним из центров их государства; название Сен-Жан-д'Акр город получил в кон. XI в. (после взятия его крестоносцами) в честь рыцарей военно-монашеского ордена Святого Иоанна Иерусалимского (Сен-Жан — «святой Иоанн»).

…в пяти часах езды от Назарета и в двух днях пути от Иерусалима… — Назарет — город в Израиле, в Галилее, между горами Табор и

Кармель; расположен на высоте ок. 400 м на южном склоне горы Джебельэс-Сих, в 35 км от Хайфы; в древности через него проходил оживленный торговый путь из Дамаска в Египет; согласно Евангелию, в этом городе прошло детство Иисуса Христа.

Иерусалим — город в Палестине, известный с XV в. до н. э.; был столицей Израильского, а затем Иудейского царств; позднее входил в состав нескольких ближневосточных рабовладельческих государств; в 1517 г. перешел в руки турок; с 1950 г. столица Израиля; священный город иудеев, христиан и мусульман; находится в 160 км к юго-востоку от Хайфы.

… со времен разделения народа израилева на двенадцать колен северная часть этой местности досталась Асиру, восток — Завулону, а на юге раскинул шатры Иссахар. — Асир — восьмой сын праотца Иакова (рожден Зелфой, служанкой его первой жены Лии), родоначальник одного из двенадцати колен израилевых; удел, доставшийся его потомкам при разделе земли Ханаанской, простирался от горы Кармель у Средиземного моря на север до Сидона (Навин, 19: 24–31).

Завулон — десятый сын Иакова (рожден его женой Лией), родоначальник одного из двенадцати колен израилевых; при разделе земли Ханаанской его потомкам была отведена ее северо-восточная часть, к востоку от удела Асира (Навин, 19: 10–16).

Иссахар — девятый сын Иакова (рожден его женой Лией), родоначальник одного из двенадцати колен израилевых; при разделе земли Ханаанской его потомкам были отведена ее восточная часть, вплоть до Генисаретского озера и Иордана, к югу от удела Завулона (Навин, 19: 17–23).

… Туда, на вершину Кармеля, пророк Илия призвал для испытания восемьсот пятьдесят лжепророков, посланных Ахавом, дабы свершившееся на глазах у всех чудо решило спор, кто есть истинный Господь: Ваал или Иегова. — Илия — библейский пророк, ревнитель иудейской веры и грозный обличитель идолопоклонства; жил в пещере на горе Кармель и был живым вознесен на небо на огненной колеснице; как святой весьма почитается христианами, а как пророк — мусульманами.

Ахав, царь Израильский в 869–850 гг. до н. э., обратился к языческим богам, пытался ввести в своем царстве языческий культ Ваала и преследовал иудейских пророков, за что его проклял Илия.

Испытание лжепророков (четырехсот пятидесяти пророков Бааловых и четырехсот пророков дубравных) Илией описано в Библии (3 Царств, 18: 19–40).

Ваал (или Баал) — бог плодородия, вод и войны у древних семитских народов; отправление его культа часто сопровождалось разнузданным сладострастием.

Иегова — принятое с позднего средневековья прочтение имени иудейского и христианского бога. В иудаизме существовал жесткий запрет на произнесение всуе его имени; там, где в письменном тексте стояло священное имя Яхве (YHWH, видимо, от глагола hwh — «быть», т. е. «Сущий»), вслух произносилось «Адонай», т. е. «Господь». Чтобы исключить случайное святотатство, с VII в. стали над именем Бога ставить гласные слова «Адонай»; отсюда, после определенных перемен в артикуляции, возникло чтение «Иегова».

… Илия завещал Елисею не только свой плащ, но и пещеру, в которой он жил. — Елисей — библейский пророк и чудотворец, ученик и преемник Илии; жил при шести иудейских царях; говорил им правду, обличал нечестие и идолопоклонство; помазал Ииуя (правил в 842–815 гг. до н. э.) на царствие над Израилем (4 Царств, 9: 6—10).

… Елисею наследовали сыны пророческие, предшественники Иоанна Крестителя. — Сыны пророческие — в Ветхом Завете сообщество юношей и женатых мужчин, под руководством какого-нибудь известного пророка проходившие школу религиозного назидания и воспитания (см. например, 3 Царств, 20: 35).

Иоанн Предтеча, или Креститель — последний из ветхозаветных пророков, мученик, предвестник и предшественник Иисуса; в юности удалился в пустыню, в своих проповедях обличал мирские пороки и предсказывал скорое пришествие мессии; был инициатором обряда крещения как знака покаяния и духовного очищения; совершил его над Христом, на которого указал как на мессию, уступив ему первое место в проповеди нового учения.

… Триста лет спустя святой Василий и его последователи создали для этих благочестивых иноков особый устав. — Василий Великий (329–379) — христианский святой, архиепископ Кесарийский, борец против ересей, выдающийся богослов, один из учителей церкви; создал смешанную форму монашеской жизни, в которой совмещались лучшие стороны отшельничества и общежития.

… Во времена крестовых походов монахи отказались от греческого обряда и перешли в католичество. — Крестовые походы — военно-колонизационные экспедиции западноевропейских феодалов на Ближний Восток в XI–XIII вв., организованные по инициативе католической церкви под предлогом освобождения от мусульман Гроба Господня в Иерусалиме.

Греческий (восточный) обряд — одно из направлений христианства, распространенное главным образом в странах Восточной Европы, Ближнего Востока и на Балканах; имеет отличия от католичества (базой которого были Западная и Центральная Европа) в религиозных догмах, богослужении и церковных правилах. Конфликт между западной и восточной христианскими церквами, обострившийся к 867 г., привел к разделению в 1054 г. христианства на католицизм и православие.

… их учитель Зороастр был учеником этого великого пророка… — Зоро-астр (греческая передача имени Заратуштры; жил между X — первой пол. VI в. до н. э.) — пророк и реформатор древнеиранской религии, получившей название зороастризма, распространенной в древности и в средние века на Ближнем и Среднем Востоке, а в настоящее время сохранившейся в Иране и Индии. В основе зороастризма — единобожие и идея постоянной борьбы добра и зла, оканчивающейся победой первого.

… на священной горе уже две тысячи шестьсот лет поклонялись Господу, когда Бонапарт осадил Сен-Жан-д'Акр… — С 19 марта по 17 мая 1799 г., во время похода в Сирию, Бонапарт безуспешно осаждал Сен-Жан-д'Акр, предприняв восемь штурмов (первый — 28 марта, последний — 10 мая) этой крепости, оборонять которую туркам помогал английский флотоводец Сидней Смит (1764–1840). Неудача осады заставила Бонапарта прекратить дальнейшее продвижение на Восток и вернуться в Египет.

… С промежутками в восемь веков Кармель посетили император Тит, Людовик IXи Наполеон. — Тит Флавий Веспасиан (39–81 н. э.) — римский император с 79 г., второй из династии Флавиев, сын императора Веспасиана, полководец; в 70 г., в ходе Иудейской войны, захватил Иерусалим.

Людовик IX Святой (1214–1270) — король Франции с 1226 г.; проводил политику централизации власти, что способствовало развитию торговли и ремесел; отличался благочестием, славился своей добродетелью и справедливостью; возглавлял седьмой (1248–1250) и восьмой (1270) крестовые походы; умер от чумы во время последнего похода, находясь в Тунисе; канонизирован в 1297 г.

… После того как Тит взял Иерусалим, Кармель был разорен римскими солдатами… — Тит взял Иерусалим 8 сентября 70 г., после многомесячной осады, а затем полностью его разрушил.

… после того как христиане ушли со Святой Земли, сарацины перебили его обитателей… — Под уходом христиан со Святой Земли подразумевается потеря крестоносцами Сен-Жан-д'Акра и Тира в 1291 г.

В том же году мусульманами был разрушен монастырь на горе Кармель (первое упоминание о нем относится к 1185 г.), а все его монахи убиты.

Сарацины — в средние века в Европе наименование арабов и вообще всех мусульман.

… от братии — единственный монах, бежавший в Хайфу… — Хайфа — древний город в Палестине, на берегу Средиземного моря, лежащий на склонах горы Кармель; известен с римской эпохи; ныне третий по величине город в Израиле и крупнейший морской порт страны.

… Абдаллах-паша, командовавший там от имени Порты, смертельно ненавидел христиан… — Абдаллах-паша — турецкий наместник Акры (Сен-Жан-д'Акра) и Сайды (Сидона) в 1820–1831 гг.

Порта — общеупотребительное в Европе в XVIII–XIX вв. официальное наименование турецкого правительства; произведено от французского porte («дверь», «ворота»), что является точным переводом турецкого и арабского названий канцелярии первого министра султана — соответственно: «паша капысы» (букв, «дверь паши») и «баб-и-али» (букв, «высокая дверь»).

… восстание греков усугубило эту ненависть. — Имеется в виду греческая национально-освободительная революция 1821–1829 гг., в результате которой Греция свергла османское иго и под давлением России, одержавшей победу в войне против Турции (1828–1829), и при поддержке других европейских держав получила в 1829 г. автономию, а в 1830 г. обрела независимость.

… В 1826году он отправился в Константинополь, где, благодаря авторитету Франции и вмешательству посла, получил от султана Махмуда фирман с позволением восстановить монастырь. — Константинополь (соврем. Стамбул) — город на берегах пролива Босфор Мраморного моря; был построен императором Константином I Великим в 324–330 гг. на месте древнегреческого города Византий и официально назывался Новый Рим; до 395 г. был столицей Римской империи, в 395— 1453 гг. (с перерывом в 1204–1261 гг., когда он был центром Латинской империи крестоносцев) — столица Византии; в 1453–1918 гг. — столица Османской империи, с 1918 г. — столица Турции. Французским послом в Турции в это время (с 1823 по 1831 гг.) был генерал-лейтенант, пэр Франции, граф Арман Шарль Гийемино (1774–1840).

Махмуд II (1784–1839) — турецкий султан с 1808 г.; провел ряд реформ с целью укрепления абсолютистской империи, жестоко подавлял освободительные движения.

Фирман — указ султанов Османской империи и других государей Ближнего и Среднего Востока.

… Они были собственностью некоей семьи друзов: это были потомки израильского племени, поклонявшегося Золотому Тельцу. — Друзы — религиозная секта, основанная в XI в., и народность, обитающая на Ближнем Востоке, на территории современных Сирии и Ливана, а также Израиля; исповедуют ислам особого толка с примесью иудаизма, христианства и положений древних философских систем. Вероучение друзов долгое время было облечено тайной, и европейцы познакомились с ним только в кон. 20-х гг. XIX в.

Золотой Телец — в Ветхом Завете отлитый из золота идол, которому поклонялись впавшие в нечестие израильтяне; впервые упоминается в книге Исход (32: 1–6) — его изготовил по просьбе народа Аарон, брат Моисея, пока тот беседовал с Богом на горе Синай; узнав об этом идолопоклонстве, разгневанный Моисей перебил около трех тысяч человек в своем стане.

Согласно Ветхому Завету, еще двух таких идолов установил в городах Вефиль и Дан царь Израиля Иеровоам (правил в 926–907 гг. до н. э.), и вследствие совершенного им тем самым греха его царство в конце концов пало.

42… турки… как во времена «Тысячи и одной ночи», хранят у себя тонны золота и серебра. — «Тысяча и одна ночь» — памятник средневековой арабской литературы, сборник сказок, окончательно сложившийся, по-видимому, в XV в.; состоит из историй, якобы рассказанных в течение тысячи и одной ночи царю Шахрияру его наложницей Шахере-задой (Шахразадой).

43… На побережье Малой Азии, на островах Эгейского моря, на улицах Константинополя — повсюду он просил подаяния во имя Господа… — Малая Азия — полуостров в Западной Азии, омываемый Черным, Мраморным и Эгейским морями, территория современной Турции; в древности был занят несколькими небольшими государствами и греческими городами-колониями, покоренными последовательно персами, Александром Македонским и Римом.

Эгейское море — часть Средиземного моря между Балканским полуостровом, Малой Азией и островом Крит; самые крупные из островов Эгейского моря — Лесбос, Хиос, Самос, Лемнос, Наксос и др.

… В день праздника Тела Господня… — Праздник Тела Господня — католический церковный праздник в честь таинства пресуществления (превращения) вина и хлеба в кровь и тело Христа («святые дары»); отмечается в девятое воскресенье после Пасхи; установление его было утверждено на Вселенском соборе во Вьенне (1311–1312).

… Ламартин, Тейлор, аббат Демазюр, Шанмартен и Доза останавливались там, путешествуя по Палестине. — Ламартин — см. примеч. к с. 39.

Тейлор, Изидор Жюстен Северен (1789–1879) — французский литератор, путешественник, любитель и покровитель искусств, своеобразная и колоритная фигура в жизни парижского общества 20—70-х гг. XIX в.; был предназначен семьей для военной карьеры и окончил Политехническую школу, однако вскоре оставил военную службу; начинал как художественный и театральный критик в парижской прессе; пробовал сам сочинять пьесы, но быстро от этого отказался; в 1825 г. был назначен королевским комиссаром при Французском театре; в таком качестве способствовал постановке ряда пьес; в развернувшейся тогда борьбе между классицистами и романтиками решительно встал на сторону романтиков и содействовал постановке пьес Гюго; впоследствии всю жизнь принимал участие в судьбе артистов и художников, содействовал организации ряда обществ взаимной и государственной поддержки художников и литераторов, помогал музеям и т. п.; в 1869 г. стал сенатором; оставил множество сочинений, значительная часть которых — описание его путешествий или мест, где он побывал (большинство из этих книг великолепно иллюстрировано). Путешествие в Египет, Сирию и Палестину барон Тейлор совершил вместе с Доза в марте — сентябре 1830 г.

Аббат Демазюр (Desmazures) — сведений об этом персонаже найти не удалось; возможно, речь идет о духовнике французского посольства в Константинополе.

Калланд де Шанмартен (Шарль Эмиль Калланд; 1797–1883) — французский исторический живописец и портретист, автор полотен на религиозные сюжеты; в 1827 г. выставлял в Париже серию картин, посвященных его поездке на Восток; его картины находятся в ряде французских церквей, в провинциальных музеях, а также в галереях Версаля.

Доза, Адриен (1804–1868) — французский художник, акварелист; в 30-х гг. совершил несколько путешествий на Восток (в Алжир, Египет, Малую Азию и др.), впечатления от которых послужили темами для его картин; по материалам одной из поездок была издана в 1838 г. иллюстрированная книга «Две недели на Синае» («Quinze jours au Sinai*»), подписанная Доза и Дюма.

Палестина — историческая область в Западной Азии, прилегающая к Средиземному морю; арена библейских и евангельских событий; входила в состав многих рабовладельческих и феодальных государств; в настоящее время является территорией Израиля.

… он побывал в Иерусалиме, в Дамаске, в Яффе, в Александрии, в Каире, в Раме, в сирийском Триполи, в Смирне, на Мальте, в Афинах, в Константинополе, в Тунисе, в африканском Триполи, в Сиракузах, в Палермо, в Алжире, в Гибралтаре. Он добрался даже до Феса и до Марокко, проехал из конца в конец Италию, Корсику, Сардинию… — Дамаск — столица современной Сирии, один из древнейших городов мира, известен с XVI в. до н. э.; с кон. XI в. до VII в. до н. э. — центр Дамасского царства; в 661–750 гг. столица Дамасского халифата; неоднократно осаждался крестоносцами; с 1516 г. до нач. XX в. находился в составе Османской империи.

Яффа — один из главных средиземноморских портов древней Палестины, куда приходили корабли с паломниками из Европы; в XVI в. был завоеван Турцией; ныне слился с городом Тель-Авив. Александрия (араб. Аль-Искандария) — город на севере Египта, административный центр губернаторства Александрия; расположен на побережье Средиземного моря, в западной части дельты Нила; основан в 332–331 гг. до н. э. Александром Македонским; при Птолемеях (305—30 до н. э.) — столица Египта и центр эллинистической культуры; находясь в составе Римской империи (с 30 г. до н. э.) и Византии (с кон. IV в. н. э.) продолжала оставаться крупным культурно-экономическим центром; в I в. была вторым по величине городом античного мира (после Рима), с населением около одного миллиона человек; являлась одним из главных центров раннего христианства; в V в. была завоевана арабами; во время турецкого завоевания Египта (1517) была сильно разрушена; возрождение ее относится к нач. XIX в.

Каир — столица Египта, город и порт в нижнем течении Нила; известен с III в. как военное поселение; после завоевания Египта арабами — город-крепость, с X в. — столица халифата.

Рама (др. — евр. «высота») — название нескольких городов в Палестине, располагавшихся на вершинах холмов; здесь, возможно, подразумевается нынешняя Рамалла, находящаяся примерно в 12 км к северу от Иерусалима.

Сирийский Триполи (Тарабулус-эш-Шам) — портовый город на севере Ливана, на берегу Средиземного моря; основан финикийцами; в древности и в средние века входил в состав ряда государств, в XII–XIII вв. был центром одного из владений крестоносцев — Триполий-ского графства; в XVI–XX вв. принадлежал Турции.

Смирна (Измир) — древний город в Малой Азии, порт на берегу Эгейского моря; с XV в. принадлежит Турции.

Мальта — остров в центральной части Средиземного моря, одна из важнейших стратегических позиций в этом регионе; захватывался многими государствами; в 1530 г. был передан императором Карлом V военно-монашескому ордену Святого Иоанна Иерусалимского, который после этого стал называться Мальтийским; в 1800 г. был завоеван Англией и стал ее колонией и военно-морской базой; с 1964 г. — независимое государство.

Афины — один из древнейших городок мира, в античные времена город-государство, центр Афинского морского союза, политический и культурный центр всей Древней Греции; во II в. до н. э. попал под власть Рима, а затем Византии; в 1458 г. был завоеван турками, под властью которых пришел в полный упадок и многие его античные памятники подверглись разрушению; относился в это время к Эвбейскому пашалыку, и управляли им подвластные паше военачальники; в 1830 г. вошел в состав независимой Греции и с 1834 г. стал ее столицей. Тунис — город в Северной Африке, столица государства Тунис; расположен на берегу лагуны Средиземного моря; основан в IX в. до н. э.; в 146 г. до н. э. был разрушен вместе с Карфагеном; стал возрождаться после завоевания страны мусульманами; наивысшего расцвета достиг в 1229–1574 гг., будучи столицей независимого султаната, управлявшегося династией Хафсидов; с 70-х гг. XVI в. входил в Османскую империю.

Африканский Триполи (Тарабулус-эль-Гарб) — портовый город в Северной Африке, столица современной Ливии; в древности на его месте находилась финикийская колония Эа, завоеванная Римом в I в. до н. э. и получившая название Триполи; в 1551 г. был завоеван Турцией и стал одной из баз пиратства в Средиземном море.

Сиракузы (соврем. Сиракуза) — древний портовый город (основан ок. 734 г. до н. э.) на юго-востоке Сицилии.

Палермо — один из древнейших городов Сицилии; в XI–XIII вв. — столица Сицилийского королевства, а в 1799 и 1806–1815 гг. столица неаполитанского короля Фердинанда IV после его бегства из Неаполя; ныне — административный центр одноименной провинции. Алжир — портовый город в Северной Африке, на берегу Средиземного моря; в античное время на его месте был небольшой финикийский, а затем римский порт Икозиум; в раннее средневековье он был почти до основания разрушен арабами, а в X в. его бухта стала местом постройки нового города и порта; в нач. XVI в. городом завладели испанцы, а последующие три столетия он был центром военно-феодального государства Алжир, входившего в состав Османской империи. 5 июля 1830 г. французы овладели городом, положив начало колониальному захвату и порабощению Францией всей страны. Более 130 лет он являлся административным центром важнейшей французской колонии в Африке, а с 1962 г. стал столицей Алжирской республики.

Гибралтар — морская крепость и военно-морская база Англии, расположенная на полуострове (юг Испании) в Гибралтарском проливе, который соединяет Средиземное море и Атлантический океан; завоеван Англией в 1704 г.; одна из важнейших стратегических позиций в регионе.

Фес — город в Северо-Западной Африке, крупный торговый, ремесленный и религиозный центр королевства Марокко; основанный в нач. IX в., был столицей нескольких феодальных княжеств.

Корсика — см. примеч. к с. 31.

Сардиния — крупный остров в западной части Средиземного моря; много раз переходил из рук в руки; в 1720 г. вошел во владения Савойской династии, в XIX в. составившие ядро Итальянского королевства.

44… Выйдя из того самого места, что и Вечный Жид, но, правда, с благо словением, а не с проклятием, и посетив почти столько же стран… — Вечный Жид — герой средневековой легенды, житель Иерусалима, осужденный на бессмертие и вечное скитание за то, что он не дал отдохнуть у своего дома Иисусу Христу, изнемогавшему на пути к Голгофе под тяжестью креста; легенда называет его Картафилом, Агасфером, а также Исааком Лакедемом; его истории посвящен «Исаак Лакедем» (1853) — один из интереснейших романов Дюма.

…Да хранит Господь монастырь на горе Кармель от Ибрагима, Абдул-Меджида, а в особенности от коммодора Нейпира. — Ибрагим-паша (1789–1848) — египетский полководец, приемный сын и в конце жизни несколько месяцев соправитель египетского паши Мухаммеда Али-паши (1769–1849; правил с 1832 г.); главнокомандующий вооруженными силами; провел военные реформы; успешно командовал египетскими войсками в войнах с Турцией; жестоко подавлял народное движение в Сирии.

Абдул-Меджид I (1823–1861) — турецкий султан с 1839 г., сын Махмуда II; пытался проводить политику реформ, во внешней политике ориентировался на Англию и Францию; с 1834 г. стал прибегать к иностранным займам, что вело к закабалению страны иностранным капиталом; в 50-х гг. в его владениях не раз происходили избиения христиан.

Нейпир (Нэпир), сэр Чарлз (1786–1860) — английский флотоводец, контр-адмирал (1846), вице-адмирал (1853); с отличием участвовал в войнах против Наполеона и США; в 1833–1836 гг. в чине адмирала служил в Португалии и за свои заслуги получил титул графа Сан-Ви-сенти; в 1840–1844 гг. был одним из командующих Сирийской экспедиции и в чине коммодора участвовал в захвате Бейрута и Акры (октябрь-ноябрь 1840 г.); в 1854 г., во время Крымской войны, неудачно командовал экспедицией, отправленной в Балтийское море с целью напасть на Выборг; был одним из первых практиков парового флота; издал ряд сочинений по военно-морскому делу и истории.

Коммодор — низший адмиральский чин в Англии и некоторых других странах.

Залив Жуан

… дорога до Фрежюса ничем не примечательна… — Фрежюс — небольшой город в Провансе, кантональный центр в департаменте Вар; находится в 80 км к северо-востоку от Тулона, недалеко от морского побережья.

… часы с американскими фруктами… — Неясно, о чем здесь идет речь (в ори г. — une montre avec des fruits d'Amerique).

… в 1815 году он получил от маршала Брюна приказ доставить продовольствие из Фрежюса и Антиба в Тулон. — Маршал Брюн (см. примеч. к с. 30) в апреле — июне 1815 г. командовал войсками Наполеона, действовавшими на Юге Франции.

Антиб (древн. Антиполис — букв. «Город напротив») — небольшой город и порт в Провансе, в департаменте Приморские Альпы; расположен на берегу Средиземного моря, на юго-западной оконечности бухты Ангелов, на другом конце которой стоит Ницца; был основан жителями Массалии ок. 340 г. до н. э. для торговли с лигурами; в IX в. был разорен сарацинами; французскими королями был превращен в сильную крепость.

… в политике он был бонапартистом, в религии — вольтерьянцем. — Бонапартист — здесь: сторонник возвращения к власти династии Бонапартов.

Вольтерьянец — поклонник идей Вольтера (см. примеч. к с. 46); это слово в XVIII — нач. XIX в. было синонимом понятия «вольнодумец».

… пересказал нам по этому поводу две превосходные статьи из «Конституционалиста», направленные против клерикальной партии. — «Конституционалист» («Le Constitutionnel») — ежедневная газета, выходившая в Париже в 1815–1914 гг. и придерживавшаяся либерального и антиклерикального направления; в годы Июльской монархии стояла на левоцентристских позициях.

… остановились поужинать в Карнуле. — Карнуль — небольшое селение в департаменте Гар, на пути из Тулона во Фрежюс, в 30 км к северо-востоку от Тулона.

… разговор у нас зашел о высадке Наполеона. — Около Антиба, в бухте Жуан, 1 марта 1815 г. высадился с отрядом из 1200 солдат Наполеон, покинувший ссылку на острове Эльба.

… взял курс на Антиб: там я сообщил эту необычайную новость коменданту крепости, генералу Корсену… — Кореей, Андре Филипп (1773–1854) — бригадный генерал (1809), барон Империи (1809), в 1815 г. комендант крепости Антиб.

Однако 1 марта 1815 г., в день высадки Наполеона в заливе Жуан, генерала Корсена в крепости Антиба не было и командовал ею полковник Франческо Антонио Кунео д'Орнано (1756–1840), корсиканец, уроженец Аяччо и свойственник Наполеона. Именно полковник Кунео д'Орнано приказал арестовать взвод гренадер с острова Эльба, которые сначала по приказу Наполеона захватили батарею береговой охраны, а потом, уже по собственной инициативе, отправились склонять на сторону императора гарнизон крепости.

… все, кроме их командира Касабьянки, корсиканского удальца, который… присоединился к своему великому императору. — Капитан Касабьянка — офицер, которого Наполеон отправил вечером 1 марта 1815 г. в Антиб на выручку арестованным там гренадерам.

…по возвращении Бурбонов вас наградили по крайней мере крестом Почетного Легиона? — Бурбоны — королевская династия во Франции, царствовавшая в 1589–1792, 1814–1815 и 1815–1830 гг.

Орден Почетного Легиона — высший орден Франции, которым награждают за военные и гражданские заслуги; был учрежден Наполеоном 19 мая 1802 г., а первые награждения им были произведены 15 июля 1804 г. (в тот день ордена получили одновременно около 5 000 человек); до второй пол. XIX в. имел четыре степени; представляет собой пятиконечный крест белой эмали на красной ленте.

Орден Почетного легиона был настолько популярен, что Людовик XVIII, придя к власти, не стал отменять его, а лишь реорганизовал его структуру и несколько изменил внешний вид орденского знака.

… Людовик Восемнадцатый… прислал мне свою королевскую лилию. — Людовик XVIII (1755–1824) — французский король в 1814–1815 и 1815–1824 гг.; до восшествия на престол носил титул графа Прованского; в начале Великой французской революции — эмигрант; после казни в январе 1793 г. его старшего брата, Людовика XVI, провозгласил себя регентом при малолетнем племяннике, считавшемся роялистами законным королем Людовиком XVII, а после сообщения о его смерти в тюрьме (1795) — французским королем; взойдя на престол, сумел осознать невозможность полного возвращения к дореволюционным порядкам и старался в какой-то степени уравновесить влияние ультрароялистов.

Королевская лилия — имеется в виду знак ордена Королевской лилии (ordre du Lys), учрежденного указом графа д'Артуа 26 апреля 1814 г., в первые дни Реставрации, для награждения солдат национальной гвардии.

… Людовик Святой, Франциск Первый и Генрих Четвертый не были столь привередливы, и презираемые вами лилии красовались на их гербе… — Людовик IX Святой — см. примеч. к с. 40.

Франциск I (1494–1547) — король Франции с 1515 г. из династии Валуа; вел длительную борьбу с императором Карлом V из-за спорных владений, а также за политическое влияние в Европе; покровительствовал искусству.

Генрих IV (1553–1610) — король Франции с 1589 г. (фактически с 1594 г.), первый из династии Бурбонов; стремясь взойти на французский престол, отказался от протестантской религии и перешел в католичество; добившись королевской власти, сумел подавить заговоры знати и способствовал проведению ряда успешных преобразований, направленных на стабилизацию экономики страны; благодаря официальной пропаганде, в народной памяти остался как патриархальный владетель, гуляка и защитник простых людей.

Лилии, стилизованные изображения цветка ириса, который в средние века символизировал Пресвятую Деву, были геральдическим знаком французских королей.

… Генрих Четвертый был протестант! — Протестантизм — третье крупнейшее (после католичества и православия) течение в христианстве, возникшее в результате Реформации (религиозного движения, направленного против католической церкви). Термин «протестантизм» возник довольно случайно, после того как ряд немецких князей, сторонников Реформации, подписали в 1529 г. протест против запрета имперскими властями права князей устанавливать для себя и своих подданных вероисповедание.

… иезуиты его и убили. — Иезуиты — члены Общества Иисуса, важнейшего монашеского ордена католической церкви, основанного в XVI в.; в стремлении укрепить церковь ставили своей целью бороться любыми способами против еретиков и протестантов; их имя стало символом лицемерия и неразборчивости в средствах для достижения цели.

… Вы читали «Генриаду», сударь?. — «Генриада» («La Henriade») — национальная героическая поэма Вольтера (1728), окончательный вариант написанной в 1723 г. поэмы «Лига, или Генрих Великий» («La Ligue ou Henry le Grand»); в ней воспевается идеализированный Генрих IV как король-философ и просвещенный монарх.

… ее написал господин де Вольтер… — Вольтер (настоящее имя Мари Франсуа Аруэ; 1694–1778) — французский писатель и философ-просветитель; сыграл большую роль в идейной подготовке Великой французской революции.

… Маршал Жерар, рассуждая как-то о храбрости, сказал по поводу генерала Жакмино… — Жерар, Этьенн Морис, граф (1773–1852) — французский военный и политический деятель; участник революционных и наполеоновских войн; поддержал Наполеона во время Ста дней и после битвы при Ватерлоо покинул Францию; вернулся в 1817 г.; в 1822 и в 1827 гг. избирался в Палату депутатов, где представлял либеральную оппозицию; принял участие в Июльской революции, вскоре после этого стал маршалом Франции (1830), а в 1833 г. — пэром; в 1834 г, был военным министром и недолгое время — премьер-министром.

Жакмино, Жан Франсуа виконт де Ам (1787–1865) — французский генерал; на военную службу поступил в 16 лет; проявил исключительную храбрость в сражениях при Аустерлице (1805), Эсслинге и Ваграме (1809) и при переходе через Березину (1812); в 1814 г. был произведен в полковники; за два дня до битвы при Ватерлоо получил семь ранений в сражении при Катр-Бра; после второго отречения Наполеона вышел в отставку; в 1827 г. был избран депутатом от департамента Вогезы и находился в оппозиции к Карлу X; после Июльской революции поддержал Луи Филиппа, вскоре получил чин генерал-майора и был назначен начальником штаба национальной гвардии Парижа; в 1838 г. был произведен в генерал-лейтенанты и назначен командующим национальной гвардией департамента Сена; в 1837 г. стал вице-председателем Палаты депутатов, а в 1846 г. — членом Палаты пэров; во время революции 1848 года проявил на своем посту нерешительность и был смещен с него.

В 1853 г. в его честь был назван новый гибрид розы, получивший затем мировую известность — «роза Жакмино».

… Сверившись с картами, мы посетили амфитеатр, аквекдук и Золотые ворота… — Фрежюс (древн. Forum Julii — лат. «Рынок Юлия»), стоящий на древнеримской Аврелиевой дороге, был основан Юлием Цезарем в 49 г. до н. э. и представлял собой в то время крупный и важный военный порт (он имел внутреннюю гавань, связанную с морем каналом); в городе сохранились руины театра, амфитеатра, акведука и крепостных стен, а также т. н. «Золотые ворота» — остатки терм, датируемых III в.

… нас ожидала карета, на которой мы должны были уехать в Ниццу. — Ницца (древн. Никея) — город на побережье Средиземного моря, основанный ок. 350 г. до н. э. жителями Массалии (соврем. Марселя); на протяжении многих веков был одним из важнейших торговых центров на побережье Лигурийского моря; до Великой французской революции принадлежал Савойе, в 1792 г. был занят войсками Французской республики и оставался во французском владении до 1814 г., затем был присоединен к Пьемонту; вновь отошел к Франции в 1860 г.

… Это был залив Жуан. — Залив Жуан расположен между Каннами и Антибом.

… где некогда остановился князь Монако. — Монако — самое маленькоегосударство Европы (за исключением Ватикана); расположено на побережье Средиземного моря, на границе с Францией; по государственному устройству — конституционная наследственная монархия (княжество); в глубокой древности — финикийское, а затем греческое прибрежное поселение Portus Herculis Monoeci (лат. «Гавань Геракла Одиноко Живущего»), которое владело якорной стоянкой и храмом, посвященным Гераклу; с XIII в. его земли стали владением генуэзского рода Гримальди; с нач. XVI в. княжество оказалось в зависимости от Испании, а затем — Франции; во время Великой французской революции вошло в состав Франции; после наполеоновских войн было восстановлено под протекторатом королевства Сардиния, а потом — Франции.

Упоминаемый здесь князь Монако — Онорато IV Карло (1758–1819), сын Онорато III, с 1814 г. князь Монако, власть которому была возвращена в соответствии с Парижским мирным договором; согласился с английской оккупацией своего княжества и отдал его под протекторат Сардинского королевства.

… Вместе с князем де Талейраном на Венский конгресс приехала г-жа де Д. — Талейран-Перигор, Шарль Морис, князь де (1754–1838) — выдающийся французский дипломат; происходил из старинной аристократической семьи; до Революции — священник, в 1788–1791 гг. — епископ, позднее сложивший с себя сан; член Учредительного собрания, присоединившийся к депутатам от буржуазии; министр иностранных дел Директории в 1797–1799 гг., Наполеона (от которого получил титул князя Беневентского) в 1799–1807 гг. и Бурбонов в 1814–1815 гг.; глава правительства с июля по сентябрь 1815 г.; посол Июльский монархии в Лондоне в 1830–1834 гг.; был известен крайней политической беспринципностью и корыстолюбием; содействовал низложению Наполеона в 1814 г.

Венский конгресс — мирная конференция представителей всех государств Европы во главе с важнейшими участниками антифранцузских коалиций (Англией, Австрией, Пруссией и Россией), собравшихся в Вене в октябре 1814—июне 1815 гг. для закрепления результатов войн против Французской республики и Наполеона; установил послевоенное устройство Европы в интересах реакционных монархий, произвел территориальный передел европейского континента и колоний. Госпожа де Д. — герцогиня Дино, Доротея Курляндская, княгиня де Саган, герцогиня де Талейран-Перигор (1792–1862), с 1809 г. супруга племянника Талейрана Александра Эдмона герцога де Дино, князя де Сагана, герцога де Талейран-Перигора (1787–1872); весьма близкий к знаменитому дипломату человек, хранительница его мемуаров; несчастливая в своем браке, она жила под одной крышей с Талейраном до самой его смерти.

… в каком-то протоколе, имевшем отношение не то к русскому императору, не то к прусскому королю… — Русский император — Александр I (1777–1825), старший сын Павла I, внук Екатерины II; вступил на престол в результате дворцового переворота и убийства Павла I в ночь на 12 (24) марта 1801 г.; в начале своего правления пытался либерализовать прежний режим и реорганизовать управление; активно участвовал почти во всех антинаполеоновских коалициях, и военные победы русской армии в 1812–1814 гг. сделали его вершителем судеб Европы; настоял на заграничном походе и окончательном разгроме армии Наполеона и был одной из ключевых фигур на Венском конгрессе 1814–1815 гг.; стал одним из инициаторов создания Священного союза европейских монархов; с 1815 г. в его царствовании начался новый период, отмеченный усилением реакции.

Прусский король — Фридрих Вильгельм III (1770–1840), правивший с 1797 г.

49… Как, Друо, это вы? — Друо, Антуан, граф (1774–1847) — французский генерал, выдающийся артиллерийский начальник, участник наполеоновских войн; последовал за императором на Эльбу, где занял пост губернатора острова; был противником возвращения Наполеона во Францию, но последовал за ним; 25 марта был назначен командующим артиллерией императорской гвардии; 2 июня 1815 г. стал пэром Франции; во время сражения при Ватерлоо командовал императорской гвардией; после падения Наполеона отдался в руки правительства, был предан суду военного трибунала, но защищался с таким благородством, что его оправдали.

… Я полагал, что вы на острове Эльба, с императором. — Эльба — остров в Тирренском море (Тосканский архипелаг), у западных берегов Апеннинского полуострова; принадлежит Италии; главный порт — Портоферрайо; место первой ссылки Наполеона I (4 мая 1814 г. — 26 февраля 1815 г.).

… Тамошний воздух вреден для нашего здоровья, вот мы и решили подышать воздухом Франции, — ответил Бертран. — Бертран, Анри Грась-ен (1773–1844) — французский генерал (1798), сподвижник Наполеона; с отличием участвовал в войнах Республики и Империи, в 1805 г. был адъютантом императора; перед сражением при Ваграме во время кампании 1809 г. руководил строительством моста через Дунай, за что получил графский титул; с 1813 г. главный дворцовый маршал; в кампаниях 1813 и 1815 гг. командовал корпусом; отправился с Наполеоном на Эльбу после его первого отречения и был ближайшим сотрудником императора при подготовке его возвращения во Францию; вместе со своей семьей последовал за Наполеоном на остров Святой Елены и оставался там до самой смерти императора; в 1840 г. участвовал в перенесении праха Наполеона в Париж. В 1847 г. в Париже была издана часть мемуаров Наполеона, которая была продиктована им Бертрану и касалась кампаний 1798 и 1799 гг. в Египте и Сирии. Имя Бертрана как «вернейшего из верных», не покинувшего Наполеона в дни несчастья, было очень популярно во Франции. После его смерти он был похоронен в Доме инвалидов рядом с императором.

… у вас ведь остались покои в Тюильри. — Тюильри — королевский дворец в Париже, построенный в сер. XVI в. по указанию вдовствующей королевы Екатерины Медичи рядом с Лувром и составлявший вместе с ним единый ансамбль; получил свое название от находившихся ранее на его месте небольших кирпичных (или черепичных) заводов (фр. tuileries); с осени 1789 г. — резиденция французских монархов; в 1871 г., во время боев коммунаров с версальцами, был уничтожен пожаром.

50… кучеру возвратили лошадей, которые уже вывезли на позицию четырехфунтовое орудие. — В гладкоствольной артиллерии калибр орудия исчислялся в весе чугунного ядра, входившего в канал ствола данной пушки. В наполеоновской артиллерии были четырех-, восьми- и двенадцатифунтовые пушки, а также шестидюймовые гаубицы.

… Всякому, кто желает проследить за его триумфальным шествием до Парижа, достаточно заглянуть в газету «Монитёр». — «Монитёр» («Le Moniteur» — «Вестник») — сокращенное наименование французской ежедневной газеты «Le Moniteur universel» («Всеобщий вестник»), официального правительственного органа, выходившего в Париже в 1789–1869 гг.

Вся приведенная далее в тексте гамма сообщений публиковалась при одном и том же редакторе и одних и тех же сотрудниках.

… Чудовище выползло из своего логова. — Наполеон покинул Эльбу и направился к берегам Франции 26 февраля 1815 г.

… Корсиканский людоед высадился в заливе Жуан. — Наполеон высадился там 1 марта 1815 г.

… Тигр прибыл в Гап. — Гап — небольшой город в Южной Франции, административный центр департамента Верхние Альпы. Наполеон вошел туда 5 марта 1815 г.

… Изверг заночевал в Гренобле. — Гренобль — административный центр департамента Изер в Восточной Франции. Наполеон вошел туда 7 марта 1815 г.

… Тиран достиг Лиона. — Лион — главный город исторической области Лионне; расположен при слиянии рек Рона и Сона; ныне административный центр департамента Рона в Восточной Франции; один из крупнейших городов Франции; в V–XII вв. центр различных феодальных владений; с 1312 г. находился под властью французских королей; в XVIII–XIX вв. второй по значению город в стране. Наполеон вошел туда 10 марта 1815 г.

… Император прибыл в Фонтенбло. — Фонтенбло — город во Франции (в соврем, департаменте Сена-и-Марна), в 65 км к юго-востоку от Парижа; там находится замок, построенный Франциском I и служивший летней резиденцией французским монархам.

… после Ватерлоо солдаты Валори разбили его, чтобы растащить хранившиеся в нем монеты. — Валори — возможно, имеется в виду маркиз Ги Луи Анри Валори (1757–1817), бригадный генерал (1803).

… И под Ваграмом рать врагу направил встречь. — Ваграм — селение в Австрии, в 18 км к северо-востоку от Вены; здесь 5–6 июля 1809 г. состоялось последнее сражение австро-французской войны 1809 г., закончившееся полным разгромом австрийской армии, следствием чего стало заключение в том же году Шёнбруннского мира, по которому Австрия лишилась большой части своей территории и взяла на себя обязательство примкнуть к континентальной блокаде, то есть фактически потеряла свою самостоятельность.

…на горизонте видны были острова Сент-Маргерит. — Имеются в виду Леренские острова — два острова в Средиземном море, у южных берегов Франции, лежащие прямо напротив Канн: Сент-Маргерит и Сент-Онора; на первом из них находится замок, служивший некогда государственной тюрьмой.

… острова Сент-Маргерит девять лет служили местом заточения Железной маски. — Железная маска — главный персонаж исторической загадки об умершем в нач. XVIII в. в Бастилии таинственном узнике, получившем в истории имя «Железная маска», поскольку его лицо было постоянно закрыто маской; до того как попасть в Бастилию, этот узник содержался в крепости Пиньероль и на острове Сент-Маргерит. Согласно версии Вольтера, которую Дюма использовал в романе «Виконт де Бражелон» и в очерке «Железная маска» из сборника «Знаменитые преступления», таинственный заключенный был близнец Людовика XIV, скрытый от мира родителями, а также кардиналами Ришелье и Мазарини. Однако в исторической литературе существует и много других предположений о его личности.

Человек в железной маске

… пришла она к нам из Голландии, очевидно по милости короля Вильгельма. — Вильгельм III Оранский (1650–1702) — штатгальтер (наместник) Нидерландов с 1672 г., английский король с 1689 г., внук Карла I и зять Иакова II; один из самых упорных противников завоевательной политики Людовика XIV.

… Кардинал Ришелье, узнав, что Гастон, герцог Орлеанский, влюбился в его племянницу Паризиатиду, возгордился… — Ришелье, Арман Жан дю Плесси, герцог де (1585–1642) — крупнейший французский государственный деятель, кардинал; с 1624 г. первый министр Людовика XI И, фактический правитель государства; вел борьбу за упрочение королевской власти, стремясь ограничить влияние феодальной аристократии и ее своеволие.

Гастон Жан Батист, герцог Орлеанский (1608–1660) — третий сын Генриха IV и Марии Медичи, младший брат короля Людовика XIII; первоначально носил титул герцога Анжуйского; был причастен ко всем интригам и заговорам против Ришелье; в годы малолетства Людовика XIV стал генеральным наместником королевства, участвовал в военных кампаниях 1644–1646 гг.; в период Фронды сначала был на стороне королевы Анны и Мазарини, но затем примкнул к оппозиции; после поражения фрондеров был сослан в свои владения; последние годы жизни провел в замке Блуа.

Паризиатида — имеется в виду Мари Мадлен де Виньеро, в замужестве госпожа де Комбале (1604–1675), дочь Рене де Виньеро, сеньора де Пон-де-Курле (7—1625), и Франсуазы де Ришелье (ок. 1578–1616), одной из двух сестер кардинала Ришелье, его любимая племянница и верная помощница, которой Людовик XIII по просьбе ее дяди даровал в 1638 г. титул герцогини д'Эгийон; в шестнадцатилетнем возрасте вышла замуж за Анна Антуана де Бовуара дю Рура, сеньора де Комбале, и через два года стала вдовой; ее решительный отказ вторично выйти замуж, несмотря на многократные предложения, и то обстоятельство, что она целиком посвятила себя заботам о кардинале, породили в обществе слухи об интимной близости между ними.

О попытках кардинала Ришелье выдать девушку замуж за Гастона Орлеанского пишет в своих «Мемуарах» герцогиня де Монпансье (I, 1).

… он не мог поступить с королевским братом так, как с Бутвилем или Монморанси… — Бутвиль, Франсуа де Монморанси, сеньор де (1600–1627) — знаменитый дуэлянт; любил устраивать дуэли в самом центре Парижа, на многолюдной Королевской площади, несмотря на запрет дуэлей министром-кардиналом, за что был осужден и публично обезглавлен на Гревской площади. Казнь Бутвиля была эпизодом борьбы Ришелье с оппозицией французской аристократии.

Монморанси, Анри II, четвертый герцог де (1595–1632) — французский полководец, маршал Франции (1630), адмирал Франции (1612), губернатор Лангедока (1613); представитель древнего аристократического рода, поднявший бунт против короля Людовика XIII в поддержку его брата герцога Гастона Орлеанского; в битве при Кастельнодари (город на Юге Франции, в департаменте Од) королевские войска разбили бунтовщиков; Анри Монморанси был взят в плен и казнен в Тулузе по приказу короля, поддавшегося настоянию Ришелье и не внявшего мольбам ни семьи герцога, ни королевы Анны Австрийской, ни своего личного духовника.

… сговорился со своей племянницей и с отцом Жозефом отомстить Гастону иначе… — Отец Жозеф — Жозеф Франсуа Ле Клер дю Трамбле (1577–1638), ближайший соратник кардинала Ришелье, монах-капуцин и дипломат; его отношения с кардиналом, завязавшиеся в 1612 г., с каждым годом становились все более тесными и продолжались до самой смерти монаха; при дворе он был прозван за свое влияние на политические дела «Серым преосвященством».

… его старший брат был женат двадцать два или двадцать три года, а Франция все еще ждала рождения дофина. — Старший брат Гастона Орлеанского, Людовик XIII (1601–1643), король Франции с 1610 г., был женат на Анне Австрийской с 1615 г. (фактически их супружеские отношения начались в 1619 г.), однако его старший сын, будущий Людовик XIV, родился лишь в 1638 г.

… Ришелье… будучи сам влюблен в Анну Австрийскую, вначале встревожился… — Анна Австрийская (1601–1666) — дочь испанского короля Филиппа III и его жены Маргариты Австрийской, с 1615 г. супруга Людовика XIII; в 1638 г. родила долгожданного наследника, дофина Людовика (будущего Людовика XIV), а в 1640 г. — второго сына, Филиппа, герцога Анжуйского (будущего герцога Орлеанского); после смерти мужа (1643) — регентша при малолетнем Людовике XIV, проявившая немалую стойкость и мужество в период Фронды и безоговорочно поддержавшая своего фаворита, кардинала Мазарини, который был учеником Ришелье и продолжателем его политики.

… это событие привело к рождению Людовика XIV, сына Людовика XIII, — через пресуществление. — Людовик XIV родился 5 сентября 1638 г.

Пресуществление — преобразование одной субстанции в другую; в христианстве — доктрина о превращении элементов причастия (хлеба и вина) в плоть и кровь Христа.

… Данная версия принадлежит Сен-Фуа… — Сен-Фуа, Жермен Франсуа Пуллен (1698–1776) — французский литератор, отставной мушкетер, автор двадцати комедий, имевших шумный успех, и книги «Исторические очерки Парижа» («Essais historiques sur Paris»; 1754–1757).

… не любил баваровку и порицал тех, кому она нравилась. — Баваровка — напиток, приготовляемый из настоя чая с добавлением папоротникового сиропа и молока; был в большой моде во Франции начиная с сер. XVIII в.

Сен-Фуа был страшным скандалистом и однажды оскорбил в парижском кафе «Прокоп» королевского гвардейца, заказавшего себе на обед всего лишь баваровку и маленький хлебец; гвардеец вызвал Сен-Фуа на дуэль, и задира был ранен, что не помешало ему сострить: «Если бы я убил вас, вы, по крайней мере, не отобедали бы так скверно!»

… вычитал у Юма, что герцог Монмут, вопреки общему мнению, не погиб на эшафоте… — Юм, Давид (1711–1776) — английский философ, психолог, историк и экономист; автор многотомной «Истории Великобритании» (1754–1762), одна из частей которой посвящена династии Стюартов.

Монмут, Джеймс Скотт, герцог (1649–1685) — внебрачный сын Карла II и красавицы-англичанки Люси Уолтер (1630–1658); когда его отец занял английский престол, явился ко двору (1662) и был принят там с большими почестями; женившись на чрезвычайно богатой Анне Скотт, графине Баклоо, принял ее имя; в 1663 г. был пожалован титулом герцога Монмута; в 1667 г. получил право носить королевский герб; в 1668 г. стал командиром королевской конной гвардии; в 1670 г. — командующим всех вооруженных сил королевства; в 1672 г. стоял во главе войск, действовавших против голландцев и в 1673 г. принял участие в осаде Маастрихта; в 1679 г. был направлен в Шотландию для замирения там восстания; с этого времени все больше и больше связывал себя с протестантским движением; в 1683 г. оказался замешанным в заговор, имевший целью убийство короля; после смерти Карла II попытался поднять восстание против его брата и преемника Иакова II и провозгласил себя командующим всей протестантской армией, но вскоре потерпел поражение, был схвачен и 15 июля 1685 г. казнен в Лондоне.

… сына Карла II… тайно увезли во Францию… — Карл II (1630–1685) — король Англии и Шотландии с 1660 г. (формально с 1649 г.); сын короля Карла I; во внутренней политике не посягал на завоевания Английской революции XVII в., а во внешней политике следовал в фарватере дипломатии Людовика XIV; был известен своими многочисленными любовными похождениями.

… он где-то отыскал анонимную и апокрифическую книжку под названием «Любовные увлечения Карла II и Иакова II, королей Англии». — Сведений о таком сочинении («Amours de Charles II et de Jacques II, rois dAngleterre») найти не удалось.

Иаков II Стюарт (1633–1701) — английский король с 1685 по 1689 гг., младший брат Карла II; в результате т. н. Славной революции (1688–1689), государственного переворота, совершенного правящими классами Англии, которые были недовольны его абсолютистскими и католическими устремлениями, он был лишен власти, а на престол взошли его старшая дочь Мария II Стюарт (1662–1694) и ее муж голландский штатгальтер Вильгельм III Оранский (см. примеч. к с. 52).

… рассказ, который автор книжечки вложил в уста полковника Хелтона. — Хелтон (Helton) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

… Это свидетельство отца Сандерса, духовника Иакова II. — Френсис Сандерс — духовник бывшего короля Иакова II, сочинивший его биографию, которая в 1703 г. была в переводе с английского издана во Франции.

… отец Турнемин и отец Сандерс навестили герцогиню Монмут… — Турнемин, Рене Жозеф (1661–1739) — французский литератор, иезуит, в 1701–1709 гг. руководивший изданием знаменитого «Журнала Треву».

Герцогиня Монмут — возможно, имеется в виду супруга (с 1663 г.) герцога Монмута, Анна Скотт (1651–1732), графиня Баклоо; в 1688 г. она вышла замуж вторым браком за Чарлза Корнуоллиса (1655–1698). Однако в очерке Дюма «Человек в железной маске», вошедшем в сборник «Знаменитые преступления» (1840), в подобном контексте упоминается не герцогиня Монмут, а герцогиня Портсмутская — Луиза Рене де Керуаль (1649–1734), многолетняя любовница короля Карла II и одновременно шпионка Людовика XIV, которая после смерти Карла II поселилась во Франции, и, скорее, речь должна идти о ней.

… нарушил клятву, которая была на Святых Дарах дана им подле смертного одра Карла II, умолявшего его не отнимать жизнь у сводного брата… — Заметим, что герцог Монмут приходился Иакову II племянником, а не сводным братом.

… Иаков II, которому Людовик XIV предоставил почти в одно время острова Сент-Маргерит для брата и Сен-Жермен для него самого. — Сен-Жермен — королевский замок в городе Сен-Жермен-ан-Ле у западных окраин Парижа; известен с XII в.; в XIV в. перестроен в загородный дворец; в первой пол. XVI в., при королях Франциске I и Генрихе II, рядом с прежним замком был построен новый дворец (в 1776 г. его почти полностью разрушили) и разбит большой парк; до сер. XVII в. оставался одной из резиденций французских королей; после своего свержения и бегства из Англии там с 1689 г. и до самой смерти жил Иаков II.

… поставить под сомнение версию Лагранж-Шанселя… — Лагранж-Шансель, Франсуа Жозеф (1677–1758) — французский писатель, автор трагедий и комедий, весьма ценимых в его время и ныне полностью забытых; начал сочинять в ранней юности: свою первую трагедию, «Югурту», написал в четырнадцатилетием возрасте; по просьбе принцессы де Конти эта пьеса была подправлена Расином и с большим успехом поставлена в 1694 г. под названием «Адгербал», после чего ее автор получил должность почетного дворецкого герцогини Орлеанской, матери регента; будучи сторонником незаконнорожденных принцев, оказался замешан в заговоре Селламаре, а после того как им были сочинены сатирические памфлеты, направленные против регента («Филиппики», 1720), был арестован и заключен в тюрьму на острове Сент-Маргерит, откуда ему удалось через два года бежать; во Францию вернулся лишь в 1728 г.

… основываясь на словах г-на де Ломот-Герена, коменданта островов Сент-Маргерит в 1718году… — Ламот-Герен (Lamothe-Guerin) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

… утверждает, будто человек в железной маске — знаменитый герцог де Бофор, исчезнувший в 1669 году при осаде Кандии. — Бофор, Франсуа де Вандом, герцог де (1616–1669) — внук Генриха IV и Габриель д'Эстре от их сына герцога Сезара де Вандома; юность провел в армии; когда был раскрыт заговор маркиза де Сен-Мара, укрылся в Англии и вернулся во Францию лишь после смерти Ришелье (1642); принял активное участие в придворных интригах, направленных против Маза-рини, и был заключен в Венсенский замок; один из вождей Фронды принцев, пользовавшийся в Париже большой популярностью и получивший прозвище «Король рынков».

Кандия — средневековое название острова Крит, который в то время принадлежал Венецианской республике. В 1645–1669 гг. остров подвергался осаде со стороны турок, и герцог де Бофор отправился в 1669 г. на помощь венецианцам; 25 июня 1669 г., в ходе ночной вылазки, он погиб, а поскольку его тело так и не было найдено, это породило множество слухов и предположений о его дальнейшей судьбе.

… великий король не терпел соперников, пусть и на рыночных площадях. — Великий король — имеется в виду Людовик XIV.

… В начале 1669 года герцог де Бофор получил от Кольбера приказ поддержать осажденную турками Кандию. — Кольбер, Жан Батист (1619–1683) — французский государственный деятель, генеральный контролер финансов (с 1665 г.) и глава морского ведомства (с 1669 г.) в царствование Людовика XIV; в годы его управления Франция достигла невиданного ранее торгового и промышленного процветания.

… Навайль, его коллега по командованию французской эскадрой, на странице 243 четвертой книги своих мемуаров говорит… — Навайль, Филипп де Монто, герцог де (1619–1684) — маршал Франции (1675); с 1638 г. служил в морском флоте; в 1658 г. командовал армией в Италии; в 1661 г. был комендантом Гавра; в 1669 г. вместе с герцогом де Бофором командовал войсками, отправленными в Кандию; в 1650 г. получил титул герцога и был возведен в достоинство пэра; оставил мемуары — «Памятные записки, касающиеся важнейших событий в годы с 1638-го по 1683-й» («M6moires relatifs aux principaux 6v6nements, depuis I638jusqu’en 1683»).

… Четвертая версия, весьма близкая к версии Вольтера, получила широкое распространение благодаря анонимному автору «Записок к изучению истории Персии». — На титульном листе книги «Тайные записки к изучению истории Персии» («Memoires secrets pourservir.a l'histoire de Perse»), изданной в 1745 г. в Амстердаме, значится ее автор — Ора, однако наиболее вероятным ее создателем считается Антуан Пеке (1704–1762), крупный чиновник французского министерства иностранных дел.

… Как и «Любовная история галлов», «Записки к изучению истории Персии» описывают различные занятные происшествия, случившиеся при французском дворе. — «Любовная история галлов» («Histoire amoureuse des Gaules»; 1658–1659) — остроумное сочинение Роже де Рабютена, графа де Бюсси (1618–1693), французского офицера и писателя; за скандальное поведение он был заключен в Бастилию, а после этого сослан в его имение в Бургундии и там, чтобы повеселить свою любовницу, госпожу де Монгла (?—1695), написал упомянутое сочинение, принесшее ему новых врагов и надолго вызвавшее отчуждение к нему со стороны Людовика XIV, который вплоть до 1682 г. не позволял ему вернуться ко двору.

… Король там выведен под именем шаха Аббаса, дофина зовут Сефи-Мирза, графа де Вермандуа — Джафар, а герцога Орлеанского — Аяи-Хомаджу. Бастилия называется «Исфаханская крепость», а острова Сент-Маргерит именуются «Ормузская цитадель». — Имя Аббас носил персидский шах из династии Сефевидов Аббас I Великий (1571–1629; правил с 1587 г.), сын шаха Мухаммада Худабенде (7—1595), правившего в 1577–1587 гг.; он проводил завоевательную внешнюю политику, создал сильную армию, обладал незаурядными дипломатическими способностями, предпринял меры для централизации государства и вместе с тем был кровавым восточным деспотом.

Дофин — Луи (1661–1711), единственный сын Людовика XIV; имел прозвание «Великий дофин».

Сефи-Мирза — сын шаха Аббаса I, наследный принц («мирза» — в Персии титул членов царствующей династии); был обвинен в заговоре против отца и казнен; его сын, Сефи I, унаследовал трон после смерти деда и правил до 1642 г.

Луи де Бурбон, граф де Вермандуа (1667–1683) — сын Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер, узаконенный отцом; с двухлетнего возраста имел звание адмирала Франции.

Герцог Орлеанский — здесь имеется в виду Филипп II Орлеанский (1674–1723), сын Филиппа I Орлеанского, брата Людовика XIV, и Елизаветы Шарлотты Пфальцской; первоначально носил титул герцога Шартрского; регент Франции в 1715–1723 гг., в годы малолетства Людовика XV; добился утверждения своей власти (вопреки завещанию Людовика XIV) с помощью Парламента, которому он вернул ряд прав, отнятых покойным королем (но в 1718 г. от сделанных уступок сам же и отказался); сначала привлек к управлению государством феодальную знать, упразднив должность государственных секретарей (министров), представителей «дворянства мантии», и заменив их советами, в которых преобладала придворная аристократия, но в 1718 г. вернулся к прежнему варианту; безуспешными оказались его попытки реформирования налоговой и финансовой системы страны (деятельность Д.Лоу); во внешней политике ориентировался на союз с Англией.

Бастилия — крепость, построенная в 1370–1382 гг. у Сент-Антуан — ских ворот Парижа для защиты города и ставшая позднее государственной тюрьмой; была взята восставшим народом 14 июля 1789 г., в начале Великой французской революции, и затем разрушена. Исфахан (см. примеч. к с. 18) был столицей Аббаса I с 1598 г. «Ормузская цитадель» — тО есть крепость в Ормузском (Хормузском) проливе Индийского океана, соединяющем Персидский залив (на юго-западе) с Оманским заливом (на юго-востоке).

… Луи де Бурбон, граф де Вермандуа, был, как известно, сын Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер. — Лавальер, Луиза Франсуаза де Ла Бом Ле Блан де (1644–1710) — фаворитка Людовика XIV; в раннем детстве потеряла отца; с 1661 г. — фрейлина герцогини Орлеанской; в том же году стала любовницей Людовика XIV; родила от него четырех детей, из которых выжили двое; в 1667 г. король даровал ей титул герцогини де Лавальер и узаконил ее детей; в 1670 г. ее начала затмевать новая фаворитка короля — госпожа де Монтеспан, однако она оставалась при дворе до 1674 г.; после нескольких попыток покинуть его удалилась в монастырь кармелиток и в 1675 г. постриглась в монахини.

… граф де Вермандуа… был отправлен во Фландрию, где тогда шла война. — Фландрия — историческая область в Западной Европе, на побережье Северного моря; самоназвание ее населения — фламандцы; ныне часть исторической Фландрии входит в состав Бельгии — это провинции Восточная Фландрия и Западная Фландрия, часть находится во Франции — департамент Нор, а часть в Нидерландском королевстве — южные регионы провинции Зеландия.

26 октября 1683 г. Испания объявила Людовику XIV войну, которая развернулась на территории Фландрии; в ходе этой войны французы вскоре одержали несколько крупных побед; в частности, 6 ноября ими был взят Куртре (город в Западной Фландрии, ныне Кортрейк в Бельгии), близ которого 18 ноября после непродолжительной болезни умер граф де Вермандуа.

… как вспоминает мадемуазель де Монпансье, можно было подумать, будто он превратился в порядочного человека… — Мадемуазель де Монпансье — Анна Мария Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье (1627–1693), дочь герцога Гастона Орлеанского от первого брака; вошла в историю как Великая Мадемуазель (эпитет «Великая» позволял отличать ее от другой Мадемуазель — ее племянницы Марии Луизы, дочери Филиппа Орлеанского); после смерти своей матери, Марии де Бурбон-Монпансье, унаследовала огромное состояние; мечтала выйти замуж за Людовика XIV и отказала просившему ее руки принцу Уэльскому (будущему английскому королю Карлу II), который находился тогда в изгнании; принимала активное участие во Фронде принцев вместе со своим отцом и принцем Конде; в 1652 г. командовала отрядами фрондеров в Орлеане и удержала этот город; ей удалось добиться, чтобы войска Конде были допущены в Париж, и это спасло их от полного разгрома королевской армией; после сдачи Парижа была вынуждена бежать за границу и вернулась ко двору только в 1657 г.; в возрасте 42 лет возымела желание выйти замуж за молодого маркиза де Пюигийема, позднее ставшего герцогом де Лозеном; Людовик XIV согласился на их брак, но в результате придворных интриг и неумеренного собственного честолюбия Лозен оказался в Бастилии, а затем в крепости Пиньероль; тайный брак между ними был заключен лишь через 12 лет, но супруги вскоре расстались. Герцогиня де Монпансье оставила интереснейшие мемуары, весьма важные для изучения истории Фронды и оценки нравов того времени.

В своих «Мемуарах» (глава V) она пишет о смерти графа де Вермандуа и поясняет: «Он заболел во время осады Куртре, опившись водкой».

… Филипп II, регент Франции, в начале 1725года посетил графа де Вермандуа в Бастилии… — Заметим, что регент умер от апоплексического удара 2 декабря 1723 г., так что указанный в тексте 1725 год — явная опечатка.

… откуда, впрочем, ему вряд ли уже стоило выходить, поскольку тогда ему было примерно шестьдесят пять лет. — В 1723 г., ко времени смерти регента, графу де Вермандуа исполнилось бы 56 лет.

… Эта версия принадлежит барону Хейесу, отставному капитану Эльзасского полка. Она изложена в письме, написанном в Фальсбурге 28 июня 1770 года. Письмо это было опубликовано в «Краткой истории Европы». — Хейсс, Жозеф Луи — барон Священной Римской империи, капитан немецкого пехотного полка в Эльзасе, внук немецкого историка Иоганна фон Хейеса, автора «Истории Империи»; известный библиофил, книжная коллекция которого была продана в 1782 г. Фальсбург — город в Восточной Франции, кантональный центр в департаменте Мозель; отошел к Франции в 1661 г.

На самом деле барон Хейсс отправил свое послание в «Энциклопедический журнал» («Journal encyclopedique»), выходивший в Льеже в 1756–1793 гг., приложив к нему письмо, переведенное с итальянского и включенное в «Краткую историю Европы» («Histoire abregee de ГЕигоре») Жака Бернара (1658–1718), французского богослова протестантского вероисповедания, публициста и историка (эта книга был издана в Лейдене в 1686–1688 гг.).

… герцог Мантуанский намеревался продать свою столицу французскому королю, но затем отказался от этой мысли под влиянием своего секретаря Маттиоли… — Здесь имеется в виду Фердинанд Карл IV де Гонзага (1652–1708) — герцог Мантуанский с 1665 г.; в 1707 г., в ходе войны за Испанское наследство, был лишен своего герцогства австрийцами, изгнан из Империи и принял сторону Людовика XIV Мантуя — город в Северной Италии, одна из важнейших стратегических позиций в регионе; был основан в глубокой древности племенами этрусков; со II в. до н. э. находился под властью римлян; в 1708 г был захвачен Австрией, а в 1866 г. вошел в состав Итальянского королевства.

В 1681 г. герцог Карл IV продал Людовику XIV важную в стратегическом отношении крепость Касале-Монферрато (фр. Казаль), древнюю столицу маркграфства Монферрато; эта сделка, после трехлетних переговоров, была совершена в результате сложной политической интриги, в центре которой стоял министр герцога — граф Эр коле Маттиоли.

Маттиоли, Эрколе Антонио, граф (1640–1703) — государственный секретарь и министр герцога Мантуанского Карла IV; в 1679 г. был похищен французскими агентами после того, как он продал Испании и некоторым итальянским государствам сведения о готовящейся им, причем с одобрения герцога, тайной сделке с Францией о передаче Людовику XIV крепости Касале; заключенный сначала в крепость Пиньероль, он умер в Бастилии.

… французский посол маркиз д 'Ар с и пригласил несчастного Маттиоли на большую охоту в двух или трехльё от Турина… — Арси, Рене Мартель де Гуи, маркиз д' (?—1694) — французский дипломат, посол Франции при Савойском дворе, воспитатель герцога Шартрского, государственный советник; кавалер ордена Святого Духа (1688).

Известно, однако, что 2 мая 1679 г. заманил Маттиоли в ловушку тогдашний посол в Пьемонте (а прежде — в Венеции) Жан Франсуа д'Эстрад, аббат Муассак (?—1715), сын известного дипломата графа Годфруа д'Эстрада (1607–1686), маршала Франции; арест Маттиоли произвел капитан Катина, будущий маршал Франции (см. примеч. к с. 72).

Турин — город в Северо-Западной Италии (ныне — центр области Пьемонт), расположенный на месте поселения древнего племени тауринов; в средние века главный город нескольких феодальных государств; в 1720–1860 гг. столица Сардинского королевства; в 1861–1864 гг. столица единого Итальянского королевства.

… вдруг появились двенадцать всадников, схватили его, надели на него маску и доставили в Пиньероль. — Пиньероль (ит. Пинероло) — крепость в Пьемонте, имевшая важное стратегическое значение; завоеванная войсками Франциска I в 1536 г., по Като-Камбрезийскому мирному договору была оставлена за Францией, однако в 1574 г. возвращена Савойе королем Генрихом III; в 1630 г. вновь была захвачена Францией и принадлежала ей до 1706 г.

… его перевели сначала в Экзиль… — Экзиль (ит. Экзиллес) — город в Италии (Пьемонт), недалеко от границы с Францией, в долине Сузы; известен своей мощной крепостью, сооружение которой восходит к XII в.; Маттиоли содержался в этой крепости, принадлежавшей тогда Франции, с 1681 по 1687 гг.

… человек в железной маске не кто иной, как младший сын протектора, Генри Кромвель… — Протектор — Кромвель, Оливер (1599–1658), один из вождей Английской революции, лорд-генерал (главнокомандующий) с 1650 г., лорд-протектор (глава государства) с 1653 г. Кромвель, Генри (1628–1674) — четвертый сын Оливера Кромвеля, лорд-наместник Ирландии в 1658–1659 гг.

… его старший брат Ричард открыто и совершенно спокойно жил во Франции… — Кромвель, Ричард (1626–1712) — третий сын Оливера Кромвеля, унаследовавший после смерти отца его пост: лорд-протек-тор Англии в 1658–1659 гг.; не сумел удержать власть в своих руках и вскоре после своего отречения (25 мая 1659 г.) уехал во Францию, где жил под именем Джон Кларк; затем поселился в Женеве и в Англию вернулся в 1680 г.

… версия излагается в сочинении, изданном иноктаво в 1789 году г-ном Дюфе (из Йонны) и озаглавленном «Бастилия, или Заметки к изучению истории правления во Франции с XIV века до конца XVII 1-го». — Иноктаво (лат. in octavo) — формат издания в 1/8 печатного листа, получаемый фальцовкой в три сгиба.

Дюфе, Пьер Жозеф Спиридион (1770–1854) — французский публицист, историк, автор многих сочинений; в 1833 г. издал в Париже книгу под названием «Бастилия, или Заметки к изучению тайной истории правления во Франции с XIV века и вплоть до 1789 года» («La Bastille. M6moires pour servir A l'histoire secrete du gouvemement frangaise, depuis le 14eme siecle jusqu'en 1789».

Йонна — департамент в Центральной Франции, к юго-востоку от Парижа; главный город — Осер.

… Весь набор доводов этой версии… основан на следующем отрывке из «Мемуаров» г-жи де Мотвиль… — Мотвиль, Франсуаза Берто, госпожа Ланглуа де (1621–1689) — французская мемуаристка, дочь Пьера Берто, дворянина покоев короля Людовика XIII, и Луизы Бесен де Матонвиль, придворной дамы королевы Анны Австрийской; в возрасте восемнадцати лет вышла замуж за сорокадвухлетнего Никола Ланглуа, сеньора де Мотвиля, председателя счетной палаты Руана; овдовев в 1641 г., она вела среди подстерегавших ее опасностей королевского двора безупречную жизнь; проницательная, осторожная, остроумная и наблюдательная, она заняла в 1643 г. то место возле Анны Австрийской, которое прежде занимала ее собственная мать, и оставалась на нем вплоть до смерти своей повелительницы (1666); оставшуюся часть своей жизни посвятила делам благочестия и созданию своих ставших впоследствии знаменитыми мемуаров «Памятные записки к изучению истории жизни Анны Австрийской начиная с 1615-го и вплоть до 1666 года» («Memoires pour servir a l'histoire d'Anne d'Autriche depuis 1615 jusqu'en 1666»), которые впервые были изданы в 1723 г. в Амстердаме.

… испугавшись, по-видимому, какого-то слишком пылкого изъявления чувств со стороны герцога Бекингема, вскрикнула, позвала конюшего… — Бекингем, Джордж Вильерс, герцог (1592–1628) — английский государственный деятель, всемогущий министр Карла I; согласно романической версии Дюма, из-за любви к Анне Австрийской вовлек Англию в войну с Францией на стороне гугенотов Л а-Рошели.

Здесь имеется в виду свидание королевы Анны Австрийской с герцогом Бекингемом, устроенное герцогиней де Шеврёз в одном из садов города Амьена (на северо-западе Франции) в июне 1625 г. Во время этого свидания наедине герцог, как сообщает историк Таллеман де Рео, «повалил королеву и расцарапал ей ляжки своими расшитыми штанами», однако королева успела позвать придворных, и покушение герцога на ее честь закончилось ничем.

… вызывал к себе все большее расположение, как показывает история с алмазными подвесками… — История с алмазными подвесками, тайно подаренными Анной Австрийской Бекингему, а потом возвращенными ей, описана Дюма в романе «Три мушкетера».

… готов поверить, что кинжал Фелтона был изготовлен не просто французским оружейником, но еще и в королевской мастерской. — Фелтон, Джон (1595–1628) — английский офицер, убийца Бекингема. Летом 1627 г. английский флот и 10-тысячный экспедиционный корпус под общим командованием Бекингема пытались оказать помощь осажденной Ла-Рошели, но в ноябре того же года англичане были разбиты на подступах к ней и потеряли около трех тысяч человек десанта; Бекингем вынужден был отвести флот к английским берегам и начал готовить новую экспедицию, несмотря на серьезные финансовые затруднения и растущее недовольство в британском обществе; в разгар этих приготовлений, 23 августа 1628 г., он был убит в Портсмуте двумя ударами кинжала Джоном Фелтоном, объяснившим свое покушение сугубо личными мотивами: убитый им министр дважды отказал ему, причем в оскорбительной форме, в производстве в очередной чин.

… Эта версия, подкрепленная именем маршала де Ришелье, весьма возможно, полностью принадлежит его секретарю Сулави… — Ришелье, Луи Франсуа Арман, герцог де (1696–1788) — французский военачальник и дипломат, внучатый племянник кардинала Ришелье (точнее, правнук Франсуазы дю Плесси, старшей сестры кардинала); первоначально носил титул герцога де Фронсака, с 1715 г. — герцог де Ришелье; посол в Вене в 1725–1728 гг.; отличился в войне за Польское наследство — при осаде Филиппсбурга (1733), в войне за Австрийское наследство — при Фонтенуа (1745) и Лауфельде (1747); маршал Франции (1748); губернатор Гиени (1755); завладел островом Миноркой (1756); руководил Ганноверской кампанией (1757); член Французской академии (1720); был известен своими скандальными любовными похождениями, приводившими его несколько раз в Бастилию; автор интересных мемуаров.

Сулави, Жан Луи (1752–1813) — французский священник, присягнувший конституции; крупный естествоиспытатель, литератор, геолог, географ и историк; библиофил, неутомимый собиратель рукописей; в 1790–1791 гг. опубликовал девятитомные «Мемуары маршала де Ришелье».

… Сообщение о рождении и воспитании несчастного принца, который был отторгнут от общества кардиналами Ришелье и Мазарини… — Мазарини, Джулио (1602–1661) — французский государственный деятель; сын сицилийского дворянина; был сначала на военной, а затем на дипломатической службе у папы римского; во время заключения мира в Шераско (1631) и в период пребывания в Париже в качестве папского нунция (1634–1636) своими незаурядными дипломатическими способностями обратил на себя внимание Ришелье и стал его доверенным лицом; с 1640 г. состоял на службе Франции; с 1641 г. кардинал; умирая, Ришелье указал на него Людовику XIII как на своего преемника на посту первого министра, и король согласился с этим решением; в регентство Анны Австрийской — первый министр и фаворит (может быть, даже тайный муж) королевы; продолжал политику укрепления абсолютизма; в 1648–1653 гг. боролся с Фрондой и был главной мишенью ненависти ее участников; оставался у кормила власти до конца жизни; добился больших успехов в области внешней политики (заключил Вестфальский мир, договоры с Англией, Пиренейский мир), обеспечил политическую гегемонию Франции в Европе.

… призвал к себе епископа Мо, канцлера, г-на Опора… — Мо — город в соврем, департаменте Сена-и-Марна, к востоку от Парижа.); с IV в. резиденция епископа.

Епископ Мо — здесь: Доминик Сегье (7—1659), епископ Мо в 1637–1659 гг., первый духовник короля, покровитель искусств.

Канцлер — Пьер Сегье (1588–1672), брат епископа Мо, хранитель печатей (1633), канцлер (1635); после смерти Людовика XIII способствовал назначению Анны Австрийской регентшей.

Господин Онора (Honorat) — этот персонаж идентифицировать не удалось.

59… Воспитатель вместе с мальчиком отправились в Бургундию. — Бургундия — историческая провинция во Франции, охватывавшая территории соврем, департаментов Кот-д’Ор, Ньевр, Сона-и-Луара и Ионна; до кон. XV в. — герцогство, фактически независимое государство, хотя и находившееся в вассальной зависимости от Франции; после 1477 г. вошла в состав Французского королевства.

60… эти сведения были взяты за основу для замечательной драмы Фурнье и Арну «Железная маска»… — Фурнье, Луи Пьер Наркисс (1803–1880) — французский драматург, автор большого количества комедий, водевилей и драм.

Арну, Огюст Жан Франсуа (1803–1854) — французский драматург, поэт, романист, историк и публицист; несколько его пьес, в том числе драма «Человек в железной маске» (1831), поставленная в театре Одеон, написаны им совместно с Фурнье.

… достоинства пьесы, в сочетании с талантом Локруа, во многом способствовали широкому распространению данной версии. — Локруа (настоящее имя — Жозеф Филипп Симон; 1803–1891) — французский актер и драматург; с 1827 по 1845 гг. выступал на сценах парижских театров Одеон, Порт-Сен-Мартен и Комеди Франсез; в 1848 г. стал правительственным комиссаром при Комеди Франсез; автор многих драм, комедий, водевилей и оперных либретто.

… Эта версия появилась в наше время, в 1837году, и была обнародована нашим собратом,библиофилом П.Л.Жакобом. — Библиофил П.Л.Жакоб — псевдоним Поля Лакруа (1806–1884), французского историка, книговеда, библиографа и с 1835 г. хранителя библиотеки Арсенала в Париже, автора работ по истории книги и библиографии; среди его многочисленных сочинений — очерк «Человек в железной маске» (1836).

…По его мнению, человек в железной маске был не кто иной, как злосчастный Фуке… — Фуке, Никола, виконт де Мелён и де Во, маркиз де Бель-Иль (1615–1680) — французский государственный деятель и дипломат, покровитель деятелей искусства; первоначально провинциальный интендант; с 1650 г. — генеральный прокурор Парижского парламента, сторонник Мазарини; в 1653–1661 гг. суперинтендант финансов; его управление сопровождалось большими злоупотреблениями и хищениями государственных средств; в 1661 г. он был арестован и присужден Парламентом к изгнанию; однако Людовик XIV, не удовлетворенный этим решением, приговорил Фуке к пожизненному заключению.

… одна утверждает, будто человек в железной маске — это патриарх Аведик, похищенный, согласно рукописи г-на де Бонака, во время посольства г-на Ферриоля в Константинополе… — Аведик (7—1711) — армянский патриарх Константинополя в 1702–1703 и 1704–1706 гг., жестоко боровшийся с армянами, переходившими в католичество; стараниями иезуитов был тайно вывезен из Константинополя и доставлен в Париж, где подвергся тюремному заключению.

Бонак, Жан Луи д'Уссон, маркиз де (1672–1738) — французский дипломат, в 1702–1709 гг. посол в Швеции, в 1711–1713 гг. — в Испании, в 1716–1724 гг. — в Турции, в 1727–1736 гг. — в швейцарском кантоне Золотурн.

Ферриоль, Шарль, граф де (ок. 1652–1722) — французский дипломат; в молодости участвовал в различных военных кампаниях; в 1692 г. находился в Стамбуле в качестве чрезвычайного посланника; с 1699 г. французский посол в Стамбуле; в 1709 г. в связи с его нараставшим душевным расстройством был отозван с этого поста, но отказался подчиниться и два года спустя был увезен из Константинополя насильно; оставил мемуары.

… г-н де Сен-Мар, служивший в первой из этих крепостей, перешел во вторую. — Сен-Мар, Бенинь Довернь де (1626–1708) — бывший мушкетер, во второй пол. XVII в. последовательно исполнявший обязанности коменданта крепостей-тюрем Пиньероль (с января 1665 г.), Экзиль (с мая 1681 г.), Сент-Маргерит (с 30 апреля 1687 г.) и Бастилия (с 18 сентября 1698 г.), в которые он привозил с собой таинственного узника в маске.

61… Сен-Мар написал г-ну де Лувуа… — Лувуа, Франсуа Мишель Ле Телье, маркиз де (1641–1691) — крупный французский государственный деятель, сын канцлера Мишеля Ле Телье, военный министр с 1672 г.; оказал огромное влияние на формирование французской армии; во время войн разрабатывал планы операций и руководил ими; отличался непомерным властолюбием, нередко приводившим его к столкновению с военачальниками.

… эта тюрьма, по словам Пиганьоля де Ла Форса, освещалась единственным окном… — Пиганьоль де Ла Форс, Жан Эмар (1673–1753) — французский писатель, автор многих сочинений, в том числе «Географического и исторического описания Франции» (1715).

62 …По пути г-н де Сен-Мар остановился на сутки в своем поместье Пальто. — Поместье Пальто находилось в селении Армо (соврем, департамент Йонна), в 35 км к северо-западу от Осера.

63… Человека в железной маске на вечер поместили в башню Базиньер; когда наступила ночь, г-н Дюжонка сам препроводил его в башню Бертодьер… — Дюжонка, Этьенн — помощник коменданта Бастилии в 1698 г. В Бастилии было восемь башен, и все они имели собственные имена; башня Бертодьер называлась в память о каменщике Берто, упавшем с нее во время строительства.

… Господину Розаржу, прибывшему вместе с г-ном де Сен-Маром с островов Сент-Маргерит… — Розарж — дворянин, прислуживавший человеку в железной маске.

… Господин Жиро, наш капеллан, принял у него вчера исповедь. — Жиро (Giraut) — сведений о нем найти не удалось.

… похоронили во вторник 20 ноября в четыре часа пополудни на кладбище Сен-Поль. — То есть на кладбище прихода церкви иезуитов Сен-Поль-Сен-Луи, построенной в 1627–1641 гг. на улице Сент-Антуан, неподалеку от Бастилии.

64 …в присутствии нижеподписавшихся майора Бастилии г-на Розаржа и хирурга Бастилии г-на Реля. — Рель (Reilh) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

… по 14 июля 1789 года все это было окутано непроницаемой тайной… — То есть до дня взятия Бастилии, когда ее архив стал доступен для всех желающих.

… в темной и зловещей крепости оказалось всего восемь заключенных. — 14 июля 1789 г. в захваченной Бастилии обнаружили семь заключенных: четырех подделывателей документов, одного сумасшедшего, графа-кровосмесителя и некоего человека, имевшего отношение к попытке убить Людовика XV в 1757 г.; все они были в тот же день отпущены на свободу.

… эту систему изобрел и ввел в действие майор Шевалье. — Биографических сведений об этом офицере Бастилии (Chevalier) найти не удалось.

Капитан Лангле

66… он служил пятым письмоводителем у нотариуса в Сен-Дени… — Сен-Дени — городок у северных окраин Парижа; известен старинным одноименным аббатством, основанным в VII в. и с XIII в. служившим усыпальницей французских королей.

… он заказал в том же дилижансе место до Ле-Люка, рассчитывая потом из Ле-Люка добраться до Экса, а оттуда до Авиньона… — Дилижанс — многоместный крытый общественный экипаж на конной тяге, использовавшийся для перевозки почты, пассажиров и их б&гажа до развития железных дорог и других видов транспорта.

Ле-Люк — кантональный центр в департаменте Вар, в 65 км к востоку от Экса.

Эксан-Прованс — город в департаменте Буш-дю-Рон, древняя столица Прованса; находится в 70 км к юго-востоку от Авиньона. Авиньон — старинный город в Юго-Восточной Франции, в Провансе, на берегу Роны, в департаменте Воклюз; с XIV в. вплоть до Великой французской революции был владением римских пап, а в 1309–1377 гг. местом их постоянного пребывания.

67… отправился с нами во Флоренцию. — Флоренция — древний город в Центральной Италии, ныне главный город области Тоскана; основана ок. 200 г. до н. э.; с XI в. начала становиться крупным международным центром; в 1115 г. превратилась в фактически независимую городскую республику, в которой с 1293 г. власть принадлежала торговым и финансовым цехам; с 1532 г. столица Тосканского герцогства; в 1807–1814 гг. входила в состав наполеоновской империи; в 1859 г. присоединилась к королевству Пьемонт; в 1865–1871 гг. была столицей объединенного Итальянского королевства.

… По улице двигалась похоронная процессия, которую сопровождали человек двадцать кающихся в длинных синих одеяниях и остроконечных капюшонах… — В католических странах лица, совершившие тяжелые грехи и приговоренные к церковному покаянию (дополнительному участию в службах, чтению молитв и т. д.), объединялись в особые братства и носили одежду определенного цвета.

… гроб сопровождает братство кающихся при церкви Святого Духа и Святой Клары… — Имеется в виду старинная часовня Святого Духа (1385), в которой обреталось братство Белых Кающихся Святого Духа, основанное в 1591 г.

68… уже видел такое на кладбище в Бо… — Ъо (Ле-Бо-де-Прованс) — селение в департаменте Буш-дю-Рон, в 15 км к северо-востоку от Арля; в средние века крепость, господствовавшая над соседними долинами;

до XV в. принадлежало феодальному роду де Бо; в 1642 г. стало собственностью семьи Гримальди, князей Монако, доныне носящих титул маркизов де Бо.

Здесь имеется в виду сцена похорон маленькой девочки, описанная Дюма в главе «Бо» его книги «Юг Франции».

… кающиеся запели «Libera те». — «Libera те» — католическая заупокойная молитва, начинающаяся со слов «Libera me, Domine, de morte aetema» (лат. «Избавь меня, Господи, от смерти вечной»).

… господам следует подать паспорта на подпись консулу его величества Карла Альберта. — Карл Альберт (1798–1849) — король Сардинии (Пьемонта) с 1831 г.; сын Карла Эммануила Савойского, принца Кариньяно, и Альбертины Марии Кристины Саксонской; в 1848 г. начал войну с Австрией в поддержку национального движения в Северной Италии; потерпев поражение весной 1849 г., отрекся от престола.

… господа не смогут въехать в Сардинию… — Сардиния — здесь: Сардинское королевство (королевство Пьемонт), государство в Северо-Западной Италии, возникшее в 1720 г., после присоединения к Савойскому герцогству острова Сардиния; в 1796 г. было включено в состав Франции. Венский конгресс 1814–1815 гг. восстановил Сардинское королевство и расширил его территорию.

… Внеся по тридцать су каждый на цивильный лист короля… — Цивильный лист — денежные суммы, ежегодно предоставляемые конституционному монарху для личных нужд и содержания двора.

Су — мелкая французская монета, двадцатая часть ливра.

… Два часа спустя мы достигли берега Вара. — Вар — река на Юге Франции, в департаменте Приморские Альпы; длина ее 120 км; берет начало несколько южнее города Барселоннет и впадает в Средиземное море в 7 км к юго-западу от Ниццы; в описываемое время по ней проходила граница между Францией и Пьемонтом.

… ему пришла в голову мысль, будто одна из двух дам, находившихся в нашей карете, — не иначе как сама герцогиня Беррийская. — Беррийская, Мария Каролина, герцогиня (1798–1870) — дочь неаполитанского короля Франческо I, с 1816 г. жена второго сына будущего французского короля Карла X — Шарля Фердинанда, герцога Беррийского (1778–1820), убитого в 1820 г. Через несколько месяцев после гибели мужа Мария Каролина родила сына — Анри Шарля Фердинанда Мари Дьёдонне (1820–1883), который получил титул герцога Бордоского и в пользу которого отреклись от престола в июле 1830 г. Карл X и его наследник герцог Ангулемский (Мария Каролина была объявлена при этом Карлом X регентшей). Герцогиня Беррийская вместе с Карлом X в августе 1830 г. уехала в Англию, а в следующем году — на Сицилию. Там* у смелой и экзальтированной женщины, почему-то уверенной в роялистских симпатиях французов, возник химерический план повторить возвращение Наполеона с острова Эльба. В апреле 1832 г. она с несколькими сторонниками высадилась около Марселя и попыталась поднять там восстание, но оно было быстро подавлено. Затем герцогине удалось проехать через всю Южную Францию в Бордо, куда она позволила себе въехать в открытой коляске. Затем она проследовала в Вандею и там обратилась к роялистам с призывом поднять 24 мая восстание. Но собравшийся отряд повстанцев, состоявший из нескольких сот человек, был после двух стычек рассеян. Мария Каролина с трудом добралась до Нанта, где пять месяцев скрывалась в частном доме, а 8 ноября 1832 г. была выдана Гиацинтом Симоном Дёйтцем (1802–1852), своим сторонником, после чего была заключена в замок Блай на юго-западе Франции. В январе 1833 г. герцогиня вынуждена была просить медицинской помощи, и тогда выяснилось, что она беременна. 22 февраля ею было сделано признание, что отцом будущего ребенка является сицилийский дворянин граф Этторе Карло Луккези-Палли (1805–1864), с которым она якобы вступила в тайный брак, когда в 1831–1832 гг. жила на Сицилии. Это признание в значительной степени скомпрометировало герцогиню. После этого французское правительство подвергнуло узницу унизительному медицинскому и тюремному надзору, чтобы помешать герцогине скрыть ребенка’, и дало широкую огласку фактам ее брака, беременности (которая, судя по срокам, не могла быть законной) и родов. 10 мая 1833 г. Мария Каролина родила девочку и после этого была отпущена на свободу. Политической роли она играть уже больше не могла и уехала на Сицилию, где жила в браке с графом Луккези-Палли. Вместе с новой семьей она переехала потом в Венецию и жила там довольно продолжительное время, а затем — в Австрию, где и умерла.

Княжество Монако

71… из книг — только «Путеводитель по Италии» и «Домашняя кухня»… — «Путеводитель по Италии» («Guide en Italie») — вероятно, это была книга «Guide du voyageur en Italie» Ришара, изданная впервые в 1835 г. Ришар — псевдоним французского писателя и издателя Жана Мари Одена (1793–1851), выпустившего целую серию подобных путеводителей: по Франции, по Швейцарии, по Бельгии и Голландии. «Домашняя кухня» («La Cuisiniere bouigeoise») — знаменитая французская кулинарная книга, изданная впервые в 1746 г., десять раз переизданная в XVIII в. и тридцать раз — в XIX в.; на ее титульном листе стоит имя автора — Менон, но кто скрывался за этим именем, осталось неизвестным; в 1739–1771 гг. вышли четыре другие кулинарные книги того же автора.

… его величество Карл Альберт, в бытность свою принцем Кариньяно, по-видимому слишком свыкся с порохом… — Карл Альберт (см. примем, к с. 70), до восшествия на престол Сардинского королевства носивший титул Кариньяно и воспитывавшийся в Париже, в юности служил в войсках Наполеона I; став в 1814 г. наследным принцем, командовал артиллерией Сардинского королевства, а в 1823 г., участвовал в Испанской экспедиции французской армии, командуя полком.

72… его предки, герцоги Савойские, были не более как владетелями славного, но захудалого герцогства… — Савойя — герцогство, располагавшееся между Францией, Швейцарией и Италией; в XVI–XVII вв. активно участвовало в войнах между Францией с одной стороны и Австрией и Испанией — с другой; с 1720 г. в связи с присоединением к нему острова Сардиния стало именоваться Сардинским королевством (другое его название — Пьемонт); в 1860 г. часть королевства в обмен на владения в Средней Италии была присоединена к Франции, составив департаменты Савойя и Верхняя Савойя.

Первым носителем герцогского титула в Савойской династии был Амедей VIII (1383–1451) — граф Савойский в 1391–1416 гг., герцог Савойский в 1416–1439 гг., в 1439 г. избранный на Базельском соборе папой и взявший имя Феликс V (не признанный ни одной из стран и оставшийся в истории церкви антипапой, он в 1449 г. отрекся от папского престола).

… Ницца, устав от потрясений, последовавших за смертью королевы Иоанны, вручила свою судьбу Амедею VII, прозванному Красным… — Иоанна I (Джованна; 1326–1382) — неаполитанская королева, графиня Прованса и Форкалькье, унаследовавшая трон в 1343 г., после смерти своего деда Роберта Анжуйского (ок. 1275–1343; правил с 1309 г.); ее первым мужем (с 1333 г.), вследствие династических соображений, стал сын венгерского короля Карла I Роберта (Кароберт; 1288–1342; правил с 1308 г.) и ее кузен Андрей Венгерский (1327–1345), попытавшийся устранить всех ее приближенных и самостоятельно править Неаполитанским королевством; в 1345 г. в результате заговора и с ведома королевы Андрей был задушен, а она в 1346 г. вышла замуж за главу этого заговора, своего любовника Людовика Тарантского (1320–1362). Однако вскоре в Неаполь явился брат Андрея, венгерский король Людовик (1326–1382; правил с 1342 г.), обвиняя королеву в убийстве мужа, и ей пришлось бежать в Прованс (1347). Обвинение в убийстве было снято с нее папой Климентом VI, и в обмен на это она продала ему Авиньон. После смерти своего второго мужа она еще дважды выходила замуж: в 1363 г. за Иакова III (1336–1375), короля Майорки, а в 1376 г. за немецкого князя Отона Брауншвейгского (1320–1399). Не имея прямых наследников ни в одном из этих четырех браков, она в 1369 г. объявила наследницей свою племянницу Маргариту (1347–1412), выдав ее в том же году замуж за Карла Дураццо, будущего неаполитанского короля Карла III (1345–1386; правил с 1381 г.), и усыновив его. Однако, опасаясь других претендентов на неаполитанский престол, Карл Дураццо решил еще при жизни Иоанны I отвоевать Неаполитанское королевство и, вступив в Неаполь, в 1381 г. отстранил королеву от власти (по некоторым сведениям, год спустя она была задушена по его приказу).

Амедей VII, по прозвищу Красный (1360–1391) — граф Савойский с 1383 г.; отличался воинственностью и, поскольку его доспехи нередко бывали залиты кровью врагов, получил такое прозвище; в 1388 г. присоединил к своим владениям Ниццу.

… в 1815 году с Генуей случилось то же, что с Ниццей в 1388-м, с той лишь разницей, что Ницца перешла под власть Савойского дома добровольно, а Генуя была захвачена… — Генуя — город в Северной Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря; ныне главный город провинции Генуя и области Лигурия, крупный порт Средиземного моря; в средние века могущественная морская держава (с XII в. — город-республика), соперница Пизы и Венеции; в XV–XVI вв. утратила прежнее положение и с XVI в. находилась в зависимости от Испании; в 1797 г. была завоевана Францией, а в 1805 г. аннексирована ею; решением Венского конгресса (от 9 июня 1815 г.) была включена в состав Сардинского королевства и вместе с ним вошла в единую Италию.

Савойский дом — одна из древнейших княжеских династий Европы, родоначальником которой считается Умберто I (980—1048), граф Савойский.

… в 1543 году Ниццу осадила соединенная франко-турецкая армия; Барбаросса и герцог Энгиенский потребовали от губернатора Андре Одине сдать город… — Хайраддин Барбаросса (ок. 1476–1546) — правитель Алжира с 1518 г., пират и флотоводец; вместе со своим старшим братом Аруджем (ок. 1474–1518) захватил власть в Алжире и после смерти Аруджа отдал страну под сюзеренитет Турции, получив от султана титул паши; в 1520–1525 гг. вел войну с испанцами; в 1533 г. был назначен главным адмиралом турецкого флота; во время венециано-турецкой войны 1538–1540 гг. разгромил флот европейской коалиции; в 1541 г. нанес под Алжиром поражение Карлу V.

Герцог Энгиенский — Франсуа де Бурбон-Конде (1519–1646), третий сын герцога Карла Вандомского, граф, а затем герцог Энгиенский (первый носитель этого титула); французский военачальник, в 1543 г. назначенный Франциском I наместником Пьемонта и одержавший там ряд побед.

В 1543 г. Франциск I решил использовать турецкий флот, находившийся под началом Барбароссы, в своей новой войне с императором Карлом V. Осада Ниццы началась 2 августа 1543 г.: с суши город блокировали 20 000 французов и турок, а с моря его атаковали 120 боевых галер и сорок галиотов Барбароссы, поддержанные 22 француузскими галерами.

Барон Андре де Монфор — губернатор Ниццы в 1539–1562 гг., героически оборонявший ее крепость в 1543 г., после того как 22 августа сдался нижний город. 8 сентября на помощь осажденным пришел Карл V вместе с герцогом Карлом III Савойским, и в ту же ночь турецко-французские войска сняли осаду.

… В 1691 году Катина, в свою очередь, осадил и взял Ниццу, благодаря бомбе, попавшей в донжон крепости, где был пороховой склад. — Катина, Никола де (1637–1712) — один из талантливейших полководцев Людовика XIV, маршал Франции (1693); участник войн кон. XVII— нач. XVIII в.; в 1690–1696 гг., во время войны Франции с Аугсбургской лигой, командовал армией, сражавшейся в Италии, и одержал ряд побед над герцогом Савойским; отличался бескорыстием и пользовался любовью солдат; оставил обширную переписку и мемуары. Французские войска окружили Ниццу 26 марта 1691 г., и после ультиматума Катина город сдался без боя, однако его цитадель продолжала сопротивление; 30 марта она подверглась усиленному бомбардированию, вследствие чего донжон, в котором находился пороховой склад, взорвался; 5 апреля крепость капитулировала; падение ее произвело сильное впечатление на современников, ибо она считалась неприступной. После этого Ницца оставалась в руках французов пять лет.

… В 1706 году герцог Бервик захватил Ниццу таким же образом… — Бервик, Джеймс, герцог (1670–1734) — французский полководец, маршал Франции (1706), один из самых известных военачальников своего времени; побочный сын английского короля Иакова II; в 1706 г., командуя французскими войсками в Италии, захватил Ниццу; был убит при осаде Филиппсбурга во время войны Франции с Англией, Россией и Саксонией за Польское наследство (1733–1735); оставил интересные мемуары.

Бервик начал новую осаду цитадели Ниццы 14 ноября 1705 г., и после пятидесятидневной героической обороны она пала. С 13 февраля по 25 июля 1706 г. крепость Ниццы по приказу Людовика XIV была полностью уничтожена.

…в 1793 году Ницца сдалась без всякого сопротивления и вплоть до 1814 года была главным городом департамента Приморские Альпы. — Графство Ницца было аннексировано Францией после проведения народного голосования, и 4 февраля 1793 г. его территория была преобразована в 85-й французский департамент, названный Приморские Альпы.

… серебряный щит, на котором изображен красный двуглавый орел с распростертыми крыльями… — Красный орел, официальный символ Ниццы, должен был напоминать об Амедее VII, прозванным Красным графом.

… Это город более итальянский, чем Турин или Милан, и, несомненно, почти столь же греческий, как Сибарис. — Милан — старинный город на севере Италии, центр Ломбардии; в средние века — городская республика и самостоятельное герцогство; в 1535 г. попал под власть Австрии; в 1797 г. стал столицей зависимых от Франции Цизальпинской и Итальянской республик и Итальянского королевства (с перерывом в 1799–1800 гг., когда он был занят русско-австрийскими войсками); с 1815 г. снова попал под австрийское иго; в 1859 г. вошел в состав Сардинского, а в 1861 г. — единого Итальянского королевства. Сибарис — древнегреческая колония в Южной Италии, на берегу Тарентского залива, основанная ок. 720 г. до н. э. и в 510 г. до н. э., во время войны с соседним Кротоном, разрушенная; богатство города приучило его жителей к столь изнеженному образу жизни, что сделало понятие «сибарит» нарицательным.

… море, чуть колеблемое ветром, прилетевшим из Барселоны или Пальмы, rriuxoрокочет… — Барселона — старинный город на Средиземно-морском побережье Северо-Восточной Испании, в древности и в средние века входивший в разное время в состав нескольких государств Пиренейского полуострова; с кон. IX в. столица самостоятельного графства Барселонского, значительно расширившегося в XI в. за счет территории соврем. Южной Франции; в 1137 г. в результате династического брака вошел в состав королевства Арагон, а затем — единого Испанского королевства; в средние века и в новое время — один из крупнейших портовых, торговых и промышленных городов Испании; в настоящее время — столица автономной Каталонии.

Пальма (Пальма-де-Майорка) — главный город Балеарских островов, расположенный на юго-западном побережье острова Майорка; крупный порт.

… милейшие светские аббаты, каких порой можно встретить в Риме на Монте Пинчо или на набережной в Мессине… — Монте Пинчо — возвышенность, расположенная в северной части Рима, на территории одноименного парка; с него открывается вид на весь город.

Мессина (древн. Мессана) — город и порт на северо-восточном берегу Сицилии; основан около 730 г. до н. э. греческими пиратами; как и большинство древних сицилийских городов, попеременно переходил под владычество различных народов: греков, карфагенян, римлян, норманнов, французов, испанцев, что нашло отражение в его истории, культуре и внешнем облике.

… вроде тех, что присутствовали на малом утреннем приеме у г-жи де Помпадур и на вечерней аудиенции у мадемуазель Ланж… — Помпадур, Жанна Антуанетта Пуасон Ленорман д'Этьоль, маркиза де (1721–1764) — фаворитка короля Людовика XV (с 1745 г. и до конца своей жизни); родилась в семье поставщика провиантского ведомства Франсуа Пуасона и Луизы Мадлен де ла Мот, но настоящим ее отцом был любовник матери — богатый откупщик Шарль Франсуа Поль Ленорман деТурнэм (1684–1751), уделявший большое внимание воспитанию дочери и в 1741 г. выдавший ее замуж за своего племянника Шарля Гийома Ленормана д'Этьоля (1717–1800); заняв положение королевской фаворитки, она оказывала значительное влияние на дела государства, широко покровительствовала ученым, писателям, художникам и стала законодательницей мод; ее именем называли стиль внутреннего убранства комнат, а также построек.

Мадемуазель Ланж — одно из имен, которые носила в юности графиня Дюбарри (урожденная Жанна Бекю; 1743–1793), фаворитка Людовика XV с 1768 г., стоявшая в центре придворных интриг, незаконная дочь портнихи Анны Бекю и сборщика податей, бывшая уличная торговка, горничная, модистка и девица в доме свиданий, вышедшая замуж фиктивным браком за графа Гийома Дюбарри (1732–1811); она была казнена во время Революции.

… теперь скажите мне, придает ли все это Ницце облик Минервы, вооруженной с головы до ног… — Минерва — италийская богиня-воительница, покровительница мудрости, искусств и ремесел; соответствовала греческой Афине Палладе.

… В гостиницу «Йорк», где я жил… — Эту гостиницу в Ницце Дюма упоминает в своей книге «Юг Франции» (глава «Охота на шастра»).

… взялся доставить нас в Геную за три дня по горной дороге, называемой Карниз. — Карниз (фр. Comiche) — дорога из Французской Ривьеры (от Ниццы) в Итальянскую (к Генуе), идущая по берегу моря через приморские отроги Альп, вдоль трассы древнеримской дороги.

… Я уже был знаком с дорогами через Мон-Сени, Сен-Бернар, Симплон, перевалами Тенда, Сан-Бернардино и Сен-Готард. — Мон-Сени — перевал между Котскими и Грайскими Альпами (высота 2 083 м), на границе Франции и Италии, через который проходит дорога, связывающая эти страны; в 1857–1871 гг. под перевалом был проложен туннель. Сен-Бернар — название двух перевалов в Альпах: Большой Сен-Бернар (высота 2 469 м), находящийся между массивами Монблан и Пеннинскими Альпами и соединяющий Швейцарию с Италией; Малый Сен-Бернар (высота 2 188 м), соединяющий Италию и Францию и расположенный в Западных Альпах, у северных отрогов Грайских Альп.

Симплон — перевал (высота 2 005 м) в Лепонтинских Альпах, один из важнейших путей, связывающий Швейцарию и Италию.

Тенда — ущелье в Приморских Альпах, по которому проходит путь из Ниццы в итальянский город Кунео; прежняя дорога (новая проложена в туннеле) лежала на высоте 1 873 м.

Сан-Бернардино — горный перевал в юго-восточных кантонах Швейцарии, на высоте 2 065 м.

Сен-Готард — перевал (высота 2 108 м) в Лепонтинских Альпах, в Швейцарии.

75… Первый город на этой дороге — Вимафранка, искусственная гавань которого, выкопанная генуэзцами по совету Фридриха Барбароссы, отделена от Ниццы одним лишь утесом Монтальбано… — Виллафранка (соврем. Вильфранш-сюр-Мер) — портовый городок в 3 км восточнее Ниццы, обладающий удобной гаванью; с 1388 г. и вплоть до сооружения гавани в Ницце был единственным портом Савойского герцогства; в 1543 г. на здешнем рейде стоял франко-турецкий флот адмирала Барбароссы; основателем городка считается Карл II Анжуйский (1254–1309), король Неаполитанский и граф Прованский с 1285 г., освободивший в 1295 г. от податей местных жителей, чтобы привлечь население в этот важный стратегический пункт (отсюда название Villa Franca — ит. «Свободный город»).

Фридрих I Барбаросса (ок. 1125–1190) — германский король с 1152 г., император Священной Римской империи с 1155 г.; значительно укрепил императорскую власть в Германии, но потерпел поражение в борьбе с городами Северной Италии (1176); утонул в Малой Азии при переправе через реку во время третьего крестового похода.

Ниццу и Вильфранш разделяет гора Монтальбано высотой 222 м.

… Правящий ныне князь Монако, Онорато V, — это тот самый, что, возвращаясь в свои владения, встретился в заливе Жуан с Наполеоном. — В 1815 г. в заливе Жуан с Наполеоном встретился Онорато IV Карло (см. примеч. к с. 48), отец Онорато V Габриеле (1778–1841) — князя Монако с 1819 г.

… взять хотя бы монеты, которые он начеканил в 1837 году… — В 1837–1838 гг. Онорато V первым из князей Монако начеканил собственные монеты: была выпущена серия из 12 монет номиналом от 2,5 сантимов до 40 франков.

… мы поставили на первое место табак курительный и табак в порошке, то есть, выражаясь языком акцизного управления, скаферлати и макуба. — Скаферлати — тонкорезанный купажированный курительный табак.

Макуба — высокосортный табак, выращиваемый в окрестностях города Макуба на севере острова Мартиника (в архипелаге Малые Антильские острова).

76… Монакский конгресс, по примеру Раштаттского, без конца затягивался… — Раштаттский (Раштатт — город в Южном Бадене, вблизи французской границы) конгресс представителей Франции и Австрии, Пруссии и мелких немецких государств собрался 18 ноября 1797 г. во исполнение условий Кампоформийского мира (17 октября 1797 г.), закончившего победоносную войну Франции против первой коалиции европейских феодальных держав (1792–1797). На конгрессе шли бесконечные споры по территориальным вопросам, а Австрия тем временем вошла в новую антифранцузскую коалицию. В конце апреле 1799 г. конгресс прекратил свою работу, причем двое уполномоченных Франции были убиты.

… государь вывез табачную рассаду с Кубы и из Латакии… — Куба — самый большой из Антильских островов (площадью 114 тыс. кв. км); был открыт Колумбом в 1492 г.; в XVI в. колонизирован Испанией; испанские завоеватели уничтожили большую часть местного индейского населения и ввезли из Африки негров-рабов для работ на плантациях. Именно там, на Кубе, 11 октября 1492 г. Колумб впервые узнал, что такое табак: его поднесли мореплавателю индейцы. Коммерческое выращивание табака на Кубе было начато европейцами в 1580 г.

Латакия — область в Сирии, на побережье Средиземного моря, где выращивают высокосортный табак, названный по ее имени.

… смешан с ореховым листом, самым распространенным куревом от Ниццы до Генуи и от Шамбери до Турина… — Шамбери — город в Савойе, ее древняя столица; ныне — административный центр французского департамента Савойя.

… К X веку Монако стало наследственной сеньорией семьи Гримальди, могущественного генуэзского рода, обширные владения которого располагались в Миланском герцогстве и в Неаполитанском королевстве. — Гримальди — один из самых знатных патрицианских родов Генуи; основателем его был Гримальдо, сын Отто Канеллы, генуэзского консула в 1133 г., также занимавший этот пост в 1162, 1170 и 1184 гг.; Оберто (7—1223), сын Гримальдо, был первым, кто носил родовую фамилию Гримальди (она означает: «сын Гримальдо»); в средние века этот род вместе с семейством Фиески стоял во главе партии гвельфов и вплоть до XVI в. играл важную роль в истории Генуи. Неаполитанское королевство — термин, принятый в истории для обозначения возникшего в XI — нач. XII в. на юге Италии феодального государства со столицей в городе Неаполе (статус королевства получило в 1130 г.); периодически оно включало в себя остров Сицилию, который считался с кон. XIII — нач. XIV в. отдельным государством, и поэтому с 1504 г. официально называлось Королевством обеих Сицилий.

… в 1550году… сеньор Монако, опасаясь, что савойские герцоги и французские короли в один миг уничтожат его, вверил себя покровительству Испании. — Отметим, что сторону Испании принял Онорато I Гримальди (1522–1581), владетель Монако с 1532 г., участвовавший в войнах Испании с турками и берберийцами.

… в 1641 году Онорато IIсчел, что это покровительство приносит больше расходов, нежели выгод… — Онорато II Гримальди (1599–1662) — владетель Монако с 1604 г., преемник своего отца Эрколе I (1562–1604; правил с 1581 г.); в 1612 г. провозгласил себя владетельным князем; согласно Пероннскому договору (1641), стал пэром Франции и герцогом Валантинуа; в 1642 г. изгнал из своих земель испанцев и до конца своей жизни оставался верен союзу с Францией; собрал огромную коллекцию картин.

… Испанию… обуял неистовый фламандский гнев — такой, что находил временами на Карла Vи Филиппа II… — Карл V (1500–1558) — король Испании (Карлос I) с 1516 по 1556 г., император Священной Римской империи с 1519 г.; в 1555–1556 г., потерпев поражение в борьбе с протестантскими князьями Германии, отрекся от своих престолов и передал управление Испанией, Нидерландами и Неаполем своему сыну — Филиппу II, а германскую корону завещал брату — Фердинанду, после чего удалился в монастырь, где и умер.

Филипп II (1527–1598) — король Испании с 1556 г.; мрачный и жестокий фанатик, целью которого являлось величие Испании и торжество католической веры; безжалостно расправлялся с инаковерием и инакомыслием в своих владениях; в 1581 г. подчинил Португалию; потерпел поражение в своих попытках завоевать Англию и восстановить там католичество (1588); в результате Нидерландской революции потерял Северные Нидерланды.

Карл V и Филипп II по мужской линии принадлежали к роду Габсбургов — немцев по этническим корням. Однако Карл V по бабке, Марии Бургундской (1457–1482), происходил из рода герцогов Бургундских, младшей ветви Валуа; в XIV–XV вв. герцоги Бургундские создали т. н. Бургундское государство — конгломерат феодальных владений, куда, кроме собственно Бургундии, герцогства (и исторической области) на востоке Франции и ряда иных владений, входили также исторические Нидерланды (регион, включающий нынешнее Нидерландское королевство, Бельгию, Люксембург и части соврем, французских департаментов Нор и Па-де-Кале). Эти земли герцоги Бургундские приобрели в значительной степени благодаря брачным связям, так что в жилах Марии Бургундской и ее потомков текла кровь графов Фландрских; Карл V вообще считал своей родиной Фландрию, он родился в Генте (город в нынешней бельгийской провинции Западная Фландрия), его кормилицей была фламандка (т. е. жительница Фландрии), именно по-фламандски он говорил в детстве. Эти фламандские корни и имеет здесь в виду Дюма.

… Людовик XIV, чтобы возместить владетелю Монако понесенный им ущерб, пожаловал ему взамен утраченных земель герцогство Валантинуа в Дофине, Карладское графство в Лионне, маркграфство Бо и владение Бюи в Провансе… — Валантинуа — историческая область в Дофине, на территории соврем, департамента Дром; ее главный город — Баланс; с XII в. графство, принадлежавшее семейству графов Пуатье; возведено в герцогство в царствование Людовика XII; в 1548 г. отдано Диане де Пуатье, любовнице Генриха И; со времен Людовика XIII титул герцогов Валантинуа принадлежал князьям Монако.

Дофине — историческая провинция Франции (с 1349 г.), на юго-востоке страны (соврем, департаменты Изер, Дром и Верхние Альпы). Карладское графство (Карлады) — небольшое феодальное владение (виконтство) в исторической провинции Овернь, в соврем, департаменте Канталь; главный город — Карла; в 1631 г. отошло к французской короне, а в 1642 г. было пожаловано королем Людовиком XIII князьям Монако, и они сохраняли его до 1789 г.

Лионне — с 1307 г. провинция в Восточной Франции (главный город — Лион), составляющая в настоящее время департаменты Луара и Рона.

Бо — см. примеч. к с. 68.

Бюи — имеется в виду городок Бюи-ле-Баронни на Юге Франции, в 30 км к северо-востоку от Карпантра, в соврем, департаменте Дром.

… затем он женил сына Онорато IIна дочери господина Главного. Этот брак был заключен в 1688году… — На самом деле, судя по тому, о чем Дюма рассказывает дальше, здесь имеется в виду не сын Онорато II, а его внук Лодовико I Гримальди (Луи; 1642–1701) — князь Монако с 1662 г., в 1660 г. вступивший в брак с Шарлоттой де Грамон, дочерью маршала Антуана де Грамона; после разрыва с супругой он воевал под началом своего шурина, второго графа де Гиша, в Голландии; в 1674 г. участвовал в завоевании Францией графства Бургундия (Франш-Конте), в 1689 г. стал послом Франции в Ватикане.

У Лодовико I и Шарлотты де Грамон было два сына: Антонио I (1661–1731), князь Монако с 1701 г., и Франческо Онорато (1669–1748), архиепископ Безансонский. Антонио I в 1688 г. женился на Марии Лотарингской (1674–1724) — дочери Луи I Лотарингского, графа дАр-кур-Арманьяка (1641–1718), который с 1658 г. был главным конюшим Франции и потому носил прозвище «господин Главный».

Интересно отметить, что в предисловии к роману «Княгиня Монако» (1854), героиней которого является Шарлотта де Грамон, Дюма, цитируя собственный текст из книги «Год во Флоренции», без всяких извинений частично поправляет свои ошибки и сообщает, что сын (хотя надо было сказать: внук!) Онорато II женился на дочери маршала де Грамона, а дочь господина Главного взял себе в жены сын княгини Монако.

… принес владетелю Монако и его детям титул иностранных князей. — В XVII в. при французском королевском дворе находились несколько владетелей граничивших с Францией государств; утратив к тому времени свою политическую самостоятельность и вступив во французское подданство, они именовались иностранными князьями и пользовались некоторыми чисто формальными привилегиями.

… красивая и легкомысленная герцогиня Валантинуа, столь хорошо известная по любовной летописи века Людовика XIV, стремительно покинула пределы владений своего супруга… — Монако, Катерина Шарлотта де Грамон, герцогиня де Валантинуа, княгиня де (1639–1678) — дочь маршала Антуана III де Грамона (1604–1678), в 1660 г. вышедшая замуж за Лодовико де Гримальди, будущего князя Монако; известна своими многочисленными любовными похождениями; открыто была любовницей графа де Лозена и некоторое время — самого Людовика XIV, умерла в Париже 4 июня 1678 г. после долгой и мучительной болезни.

… Слух об этих казнях докатился до Версаля. — Версаль — дворцовопарковый ансамбль неподалеку от Парижа, архитектурный шедевр мирового значения; построен Людовиком XIV во второй пол. XVII в.; до Великой французской революции — резиденция французских королей.

… вдовствующая княгиня Монако так этому воспротивилась, что ее сын отказался от подобного мщения… — Мать князя Лодовико I, Аурелия Спинола, маркиза ди Дего (7—1670), не была вдовствующей княгиней, поскольку ее супруг (с 1641 г.) Эрколе Гримальди, маркиз де Бо (1623–1651), отец Лодовико I, погибший в результате несчастного случая, был лишь наследником престола.

… По словам г-жи де Севинье, то был брачный факел этого повторного супружеского союза. — Севинье, Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де (1626–1696) — автор знаменитых «Писем» (их публикация началась в 1726 г.), которые на протяжении двадцати лет она регулярно посылала своей дочери, графине де Гриньян, сообщая в них новости о жизни Парижа и королевского двора, о последних литературных, театральных и других событиях; «Письма г-жи де Севинье госпоже графине де Гриньян, ее дочери» («Lettres de M-me de Sevigne a M-me la comtesse de Grignan sa fille») служат образцом эпистолярного жанра и содержат интереснейшие исторические и литературные свидетельства.

… У князя Антонио была только одна дочь… — Антонио I (1661–1731) — сын Лодовико I и Шарлотты де Грамон, князь Монако с 1701 г.

У Антонио I было шесть дочерей, но из них только две дожили до брачного возраста: Луиза Ипполита (см. примеч. ниже) и Маргарита Камилла (1700–1758).

… 20 октября 1715 года князь Антонио выдал принцессу Луизу Ипполиту замуж за Жака Франсуа Леонора де Гойон-Матиньона… — Луиза Ипполита (1697–1731) — княгиня Монако с 20.02.1731 по 29.12.1731, мать князя Онорато III.

Гойон-Матиньон, Жак Франсуа Леонор де (1689–1751) — знатный бретонский дворянин, сын Жака де Тойона де Матиньона, графа де

Ториньи (1644–1725), с 1715 г. супруг Луизы Ипполиты Гримальди, князь Монако в 1732–1733 гг., носивший имя Жак I; занял престол после смерти Луизы Ипполиты и, вызвав своим правлением недовольство жителей княжества, отрекся в пользу своего тринадцатилетнего сына Онорато III, после чего уехал в Париж, где стал жить в принадлежавшем ему роскошном дворце Матиньон, собирая картины, фарфор и гобелены и покровительствуя художникам.

… что и произошло, к его великой печали, 26 февраля 1731 года. — Князь Антонио I умер 20 февраля 1731 г.

… стал родоначальником нынешней правящей династии, которая также должна пресечься со смертью Онорато V и его брата, не имеющих мужского потомства и лишенных надежды обрести его в будущем. — Брат Онорато V — Флорестано I Танкреди Руджеро (1785–1856), сын князя Онорато IV; образование получал в Париже и, лишенный во время Французской революции своего состояния, вел весьма скромное существование; лишь в последние годы Империи Наполеон даровал ему возмещение в виде ежегодного пенсиона; в 1841 г., после смерти Онорато V, стал князем Монако, однако население княжества восстало, и две его коммуны — Ментона и Рокбрюн — отдались королю Сардинии, который включил их в свое королевство (позднее Франция, присоединяя к себе Приморские Альпы, выкупила у Пьемонта территорию этих городов за 4 миллиона франков).

Флорестано I, супругой которого с 1816 г. была Мария Луиза Жибер де Ламец (1793–1879), наследовал в 1856 г. его сын — Карло III (1818–1889). Кроме сына, у него была и дочь — принцесса Флорестина Габриелла Антуанетта (1833–1897).

У Онорато V был только побочный сын — Луиджи Габриеле Гримальди, маркиз де Бо (1814–1894).

… Онорато IV спокойно царствовал в своем княжестве, когда грянула революция 1789 года. — В разгар Великой французской революции престол в Монако занимал не Онорато ГУ (см. примеч. к с. 48), а его отец — князь Онорато III Камилло (1720–1795; правил с 1733 г.), который в феврале 1793 г. был лишен Францией своих владений и заключен в тюрьму, после чего ему пришлось отречься от престола.

… когда во Франции была провозглашена республика… — Монархия во Франции была фактически свергнута 10 августа 1792 г.; 22 сентября Конвент принял декрет об отмене королевской власти, после чего была провозглашена республика.

… по примеру американской республики, должна стать федеративной. — Американская республика — Соединенные Штаты Америки, создание которых было провозглашено в 1776 г. в результате Американской революции и Войны за независимость американских колоний Англии (1775–1783).

Федеративная республика — союз нескольких республик, которые, сохраняя в ряде вопросов самостоятельность, создают единые союзные (федеративные) органы, единое гражданство и единую армию.

… она была принята Монако и Ментоной, вступившими в вечный союз… — Ментона — известный еще с X в. городок в 10 км к востоку от Монако, входящий в соврем, французский департамент Приморские Альпы; с XIV по XIX вв. принадлежал князьям Монако; в 1848 г. на недолгое время был провозглашен республикой, находившейся под протекторатом Сардинского королевства; в 1860 г., согласно волеизъявлению его граждан, вошел в состав Франции.

… однако оставалось еще селение под названием Рок-Брюн. — Рок-Брюн (Рокбрюн; ит. Роккабруна) — селение близ Монако, входящее в соврем. французский департамент Приморские Альпы; окончательно отпало от Монако в 1848 г.; в нем сохранились развалины замка Гримальди.

… что касается республики Сан-Марино… — Сан-Марино — карликовое государство (республика) на Апеннинском полуострове, окруженное территорией Италии и фактически находящееся под ее протекторатом; основано в 301 г.; в средние века находилось в зависимости от герцогов Урбино и римских пап; протекторат Италии признало в 1862 г.

… она отправила трех депутатов в Конвент… — Конвент (точнее: Национальный Конвент) — высший представительный и правящий орган Франции во время Революции; был созван на основе всеобщего избирательного права и собрался 21 сентября 1792 г.; после принятия в октябре 1795 г. новой конституции был распущен.

В согласии с декретом № 441Национального Конвента от 14 февраля 1793 г. княжество Монако было объявлено частью французского департамента Приморские Альпы; однако фактически присоединение его к Франции состоялось в октябре 1793 г. При этом Монако было переименовано в Форт Геркулеса в напоминание об античном названии этого города.

… читатель не забыл, как благодаря г-же де Д. Парижский договор вернул в 1814 году князю Онорато Vего владения… — Госпожа де Д. — см. примеч. к с. 48.

Парижский мирный договор между Францией и участниками шестой анти наполеоновской коалиции (Австрия, Англия, Пруссия, Россия и др.) был подписан 30 апреля 1814 г. на относительно приемлемых для Франции условиях. Она лишалась почти всех завоеваний Республики и Империи и сводилась к границам 1792 г., но получала обратно почти все свои колонии, занятые союзниками; вместе с тем Францию окружало кольцо враждебных ей государств, которые должны были противостоять возможному повторению ее экспансии (Нидерландское королевство, Пруссия, Швейцария, Пьемонт). По этому договору Монако было поставлено под протекторат Пьемонта.

Напомним, что 1814 г. на престол вступил не Онорато V Габриеле (см. примеч. к с. 75), а его отец — Онорато IV Карло.

… сколь бы презрительно ни отзывался Сен-Симон о Монако… — Сен-Симон, Луи де Рувруа, герцог де (1675–1755) — представитель старинной аристократической французской фамилии, автор знаменитых «Мемуаров», где он в подробностях, очень скрупулезно и талантливо описал жизнь при дворе короля Людовика XIV и время правления регента Филиппа Орлеанского, дал полную картину нравов, создав галерею живописных портретов основных исторических персонажей той эпохи; впервые эти мемуары (в неполном виде) были опубликованы в 1829–1830 гг.; первое их научное издание (в 20 томах) вышло в 1856 г.

Приведенная в тексте цитата содержится в главе X «Мемуаров» Сен-Симона.

… в дивной стране, где отсутствует рекрутский набор… — Рекрутский набор — система комплектования регулярной армии за счет солдат, поставляемых податными сословиями населения; получила широкое распространение в XVII–XVIII вв. Здесь, однако, имеется в виду отсутствие в Монако воинской повинности в любой форме.

… она состоит из пятидесяти карабинеров… — Карабинеры — отборные стрелки в пехоте и кавалерии некоторых европейских стран; впервые появились в XV в. в Испании; в XVII–XVIII вв. во Франции и Австрии были сведены в привилегированные воинские части.

… удалось разглядеть одну фелуку… — Фелука (фелюга) — небольшое парусно-гребное судно прибрежного плавания.

… речь шла о столь популярном во всей Европе танце Монако… — Монако — народный танец, вошедший в моду в годы Революции: разновидность рондо, исполняемая в быстром ритме; на его мелодию ложатся слова песенки, до некоторой степени проливающей свет на его исполнение: «А la шопасо // L'on chasse // Et Гоп dechasse. // A la monaco // L'on danse comme il faut» (фр. «Танцуя Монако, // Ступают направо, // А после — налево. // Танцуя Монако, // Танцуют как надо».)

… с этой почтенной жигой связаны какая-то важная тайна… — Жига — быстрый и динамичный английский народный танец, предопределивший появление в XVII–XVIII вв. одноименного салонного парного танца.

Генуэзская Ривьера

… Первый город, встретившийся нам после выезда за пределы Монако, был Вентимилья, древний Лльбинтимилий римлян, о котором говорит в своих письмах к близким Цицерон (книга VIII, п. XV) и мельком упоминает Тацит, рассказывая о некоей женщине из племени лигуров, доблестью не уступавшей героиням Спарты. — Вентимилья (древн. Albium Intemelium, или Albintimilium) — древний город на берегу Средиземного моря, в провинции Империя, в Лигурии, в 20 км к северо-востоку от Монако; пограничная крепость Италии.

Марк Туллий Цицерон (106—43 до н. э.) — древнеримский политический деятель, знаменитый оратор и писатель; в 66 г. до н. э. — претор, в 63 г. до н. э. — консул; во время своего консульства добился крупнейшего политического триумфа благодаря подавлению заговора Каталины (108—62 до н. э.), однако формально незаконная казнь главарей этого заговора послужила в 58 г. до н. э. поводом к его изгнанию из Рима; через год вернулся туда с почетом, тем не менее его политическое влияние пострадало; в начале гражданской войны примкнул к Помпею, но в 47 г. до н. э. был прощен Цезарем и, отойдя от политической деятельности, занялся своими философскими сочинениями; после убийства Цезаря вновь вышел на политическую арену и в качестве вождя сенатской партии нападал в своих речах на Антония; был внесен в проскрипционные списки и убит.

В каноническом издании переписки Цицерона с друзьями (она называется «Ad familiares» — «К близким») письмо под номером VIII, 15 — это послание Марка Целия Руфа (претора 48 г. до н. э.) к Цицерону, датируемое 9 мая 49 г. до н. э. Автор письма рассказывает в нем Цицерону о бунте, который подняли жители города Интимилий и который он с четырьмя когортами отправляется усмирять.

Тацит, Публий Корнелий (ок. 55—ок. 120) — древнеримский историк и писатель, убежденный сторонник республиканского правления; автор трудов по истории Рима, Римской империи и древних германцев; самые знаменитые его труды — это «Анналы» («Annales») и «История» («Hitoriae»); одновременно с литературной деятельностью неоднократно занимал государственные должности (претор в 88 г., консул в 97 г.) и был введен в сенаторское сословие; позже (ок. 112 г.) был проконсулом провинции Азия.

Тацит рассказывает о героическом поведении лигурийской женщины из Альбинтимилия в своей «Истории» (II, 13).

Спарта — древнегреческий город-государство на юго-востоке Пелопоннеса, граждане которого отличались доблестью, суровостью и простотой нравов; обязательной составной частью их воспитания была выработка нечувствительности к боли.

Лигуры — собирательное наименование древних племен, в основном кельтского происхождения, населявших в I тыс. до н. э. северо-запад Италии и часть юго-восточной прибрежной Галлии; с III в. до н. э.

оказывали упорное сопротивление экспансии римлян и во II в. до н. э. были покорены ими.

… Когда солдаты императора Отона спросили, где убежище ее сына-мя-тежника, она с тем возвышенным античным бесстыдством, столь поразительный пример какого еще прежде был дан Агриппиной, указала на свое чрево и ответила: «Он здесь!» — Отон, Марк Сильвий (32–69) — римский император с 15 января 69 г., правление которого длилось ровно три месяца; друг Нерона, с 58 г. наместник провинции Лузитания; поддержал направленный против Нерона мятеж Гальбы (68 г.), но затем с помощью преторианской гвардии сверг Гальбу и провозгласил себя императором; в борьбе против своего соперника Виттелия потерпел поражение и покончил жизнь самоубийством.

Агриппина Младшая (16–59 н. э.) — римская императрица; дочь полководца Германика, сестра императора Калигулы, в первом браке жена военачальника Гнея Домиция Агенобарба, от которого она родила сына Нерона, будущего императора; в третьем браке (с 49 г.) четвертая супруга императора Клавдия (10 до н. э. — 54 н. э.; правил с 41 г.), своего дяди, подозревавшаяся в его отравлении; была убита по приказанию Нерона, раздраженного ее вмешательством в дела управления. Убийство Агриппины описано Тацитом в его «Анналах» (XIV, 8). Когда убийцы, подосланные к Агриппине императором, застали ее лежащей в постели, она с горделивой нескромностью приподняла покрывало и произнесла всего два слова: «Feri ventrem!» (лат. Поражай чрево!)

… о Вентимилье можно прочесть в одном из писем У го Фосколо… — Фосколо, Уго (настоящее имя — Никколо; 1778–1827) — итальянский поэт и филолог; сын потомка старинного венецианского рода и гречанки; с 1809 г. профессор университета в Падуе; в 1815 г. эмигрировал в Швейцарию, а в следующем году — в Англию; автор од, лирических посланий, литературоведческих исследований. Здесь имеется в виду его роман «Последние письма Якопо Ортиса» («Ultime lettere di Jacopo Ortis»; последнее прижизненное издание — 1816), перевод которого Дюма издал в 1839 г.

Одно из писем заглавного героя романа, от 19–20 февраля 1799 г., отправлено из Вентимильи.

… нам подали жаркое из кролика с острова Галлинара. — Галлинара — островок в Генуэзском заливе Лигурийского моря, напротив приморского города Альбенга, примерно в 60 км к северо-востоку от Вентимильи; с 1989 г. региональный природный парк, в котором сохранились редкие виды растений.

…за два паоло в Тоскане и за два карлино в Неаполе Милорд сможет прикончить отборнейших представителей кошачьего рода… — Тоскана — историческая область в Центральной Италии; с кон. X в. входила в состав Священной Римской империи (до этого была в составе владений Древнего Рима, Византии, империи Карла Великого); с 1569 г. — самостоятельное Великое герцогство Тосканское; в 1737 г. перешла под власть Габсбургов (с перерывом в 1801–1815 гг., когда она была под властью Франции); в 1861 г. вошла в единое Итальянское королевство; ныне область Италии.

Неаполь — крупнейший город Южной Италии; находится на берегу Неаполитанского залива Тирренского моря; в древности назывался Неаполис (гр. «Новый город»); был основан колонистами из Греции неподалеку от другой греческой колонии — Палеополиса (гр. «Старого города»), или Партенопеи, с которой впоследствии слился; в 290 г. до н. э. был завоеван римлянами; в 1130–1860 гг. столица Королевства обеих Сицилий.

Паоло (по имени римского папы Павла III) — разменная серебряная монета Папской области, десятая часть скудо; имела хождение с нач. XVI в. до кон. XIX в.; первоначальный вес ее составлял 3,86 г серебра и постепенно снизился до 2,65 г.

Карл и но (по имени неаполитанского короля Карла I Анжуйского) — здесь: мелкая серебряная монета, чеканившаяся в Неаполе и весившая 3,27 г

83… Двадцать сардинских сольдо, или один французский франк… — Сольдо — мелкая медная итальянская монета, аналог французского су.

… мы продолжали путь, радуясь нашей выдумке, пока, выехав из Бордигеры, не забыли обо всем этом при виде прелестной деревушки Сан Ремо с ее монашеским скитом Сан Ромоло… — Бордигера — приморский городок в Лигурии, в 7 км к востоку от Вентимильи.

Сан Ремо — портовый город на побережье Лигурийского моря, в провинции Империа, в 10 км к северо-востоку от Бордигеры. Название города — это искаженное словосочетание Сан Ромоло; святой Ромоло (Ромулус Генуэзский) — епископ Генуи (ок. 641), преследовавшийся еретиками-арианцами и нашедший прибежище в пещере на южном склоне здешней горы Биньон, покровитель города.

… это была привилегия семьи Бреска, дарованная ей Сикстом V… — Семью Бреска прославил житель Бордигеры моряк Бенедетто Бреска, 10 сентября 1586 г., во время подъема египетского обелиска на площади Святого Петра в Риме, в критическую минуту подавший гениальный совет архитектору, который руководил этими работами; его имя носит площадь в Сан Ремо.

Сикст V (в миру — Феличе Перетти; 1521–1590) — римский папа с 1585 г., считавшийся одним из величайших проповедников своего времени; сын бедного крестьянина, в детстве пасший свиней; в девятилетием возрасте начал обучаться у монахов-францисканцев и через три года стал послушником; в 1557 г. был назначен советником инквизиции в Венеции; кардинальскую шапку получил в 1570 г.; став папой, подавил разбойничество в Риме, обеспечил правосудие, упорядочил финансы, укрепил папскую власть, реорганизовал курию, украсил Вечный город новыми сооружениями.

… Там, где Пий VI приказал выстроить ризницу собора святого Петра… — Пий VI (в миру — граф Джованни Анджело Браски; 1717–1799) — римский папа с 1775 г.; во время Итальянской кампании 1796–1797 гг. французы вынудили его подписать сначала перемирие (1796 г.), а затем по Толентинскому миру (февраль 1797 г.) согласиться с потерей ряда территорий Папского государства (Болоньи и Феррары) и выплатить большую денежную контрибуцию; после провозглашения республики был изгнан из Рима и свои последние дни провел в заключении, во французской крепости Баланс.

Собор святого Петра в Риме — одна из величайших святынь католической церкви; строительство его было начато в 1452 г., возобновлено в 1506 г. архитектором Донато Браманте (1444–1514), продолжено Джакондо да Верона (7—1515), Джулиано да Сангалло (1445–1516), Рафаэлем (1583–1520), Антонио да Сангалло (1483–1546), а затем, в 1546–1564 гг., Микеланджело Буанаротти (1475–1564); после его смерти работами руководили Джакомо да Виньола (1507–1573), Джакомо делла Порта (1537–1602) и Доменико Фонтана (1543–1607). Собор был освящен в 1626 г.

Ризница к собору Святого Петра была пристроена итальянским архитектором и скульптором Карло Маркьонни (1702–1786) в 1776–1784 гг.

84… в 1586 году еще стоял великолепный обелиск, воздвигнутый фараоном Нункореем в городе Гелиополе, перевезенный затем Калигулой в Рим и установленный в цирке Нерона на Ватиканском холме, где впоследствии была сооружена базилика Константина. — Египетский обелиск из розового гранита, весом 325 т и высотой 23,9 м был передвинут на площадь Святого Петра 10 сентября 1586 г. На нем нет никаких надписей, указывающих на его происхождение и дату первоначальной установки.

Нункорей (или Ненкорей) — согласно Плинию Старшему («Естественная история», XXXVI, 15), имя фараона, создавшего обелиск, который позднее был установлен в цирке Нерона в Риме. Некоторые исследователи считают, что это искаженное произношение тронного имени фараона Аменемхета II Небкаура (правил ок. 1950—ок. 1915 до н. э.).

Гелиополь (др. — егип. Иуну) — один их трех важнейших городов Древнего Египта (наряду с Мемфисом и Фивами), религиозный центр, место поклонения Солнцу; находился примерно в 10 км к северо-востоку от современного Каира.

Калигула (букв. Сапожок) — прозвище, которое имел римский император Гай Цезарь Германик (12–41; правил с 37 г.); происходит от названия содатской обуви, которую он носил с детства, живя в военных лагерях со своим отцом, знаменитым полководцем Германиком. Правление Калигулы отличалось деспотическим произволом, растратой государственных средств, притеснениями населения, конфискациями и ростом налогов; вступив в непримиримую вражду с сенатом, он был убит заговорщиками.

Египетский обелиск, ставший военным трофеем Калигулы, был установлен в Риме около 40 г. в цирке, построенном этим императором у подножия Ватиканского холма и называвшемся позднее цирком Нерона (на арене этого цирка в 67 г., при Нероне, был распят апостол Петр).

Нерон (Клавдий Друз Германик Цезарь; 37–68) — римский император с 54 г.; до его усыновления в 50 г. императором Клавдием и провозглашения наследником престола носил имя Луций Домиций Аге-нобарб; отличался чудовищной жестокостью и развращенностью; казнил множество своих приближенных, действительных и мнимых врагов и просто богатых римлян, чтобы завладеть их имуществом; выступал публично как актер и певец, что с точки зрения римских нравов было постыдно; в конце концов был свергнут с престола и покончил жизнь самоубийством.

Ватиканский холм находится в северо-западной части Рима, на правом берегу Тибра; входит в территорию современного папского государства Ватикан.

Нынешний собор святого Петра был воздвигнут на месте пришедшей в ветхость древнейшей римской церкви, строительство которой было начато в 326–333 гг. по повелению императора Константина I Великого и закончено в 354–361 гг., уже после его смерти; посвященная апостолу Петру и построенная на месте его предполагаемого захоронения, она именовалась обычно базиликой Константина.

… обелиск все еще стоял в окружении построек, возведенных по приказу Николая V, Юлия II, Льва Xи Сикста V… — Николай V (в миру — Том-мазо Парентучелли; 1398–1455) — глава католической церкви с 1447 г., считающийся в историографии первым «ренессансным» папой; начал строительство и перестройку Рима в духе Ренессанса, приступил к реставрации римских церквей, пригласил в Рим лучших архитекторов и художников, запланировал перестройку древнего собора святого Петра; по существу говоря, был основателем Ватиканской библиотеки.

Юлий II (в миру — Джулиано делла Ровере; 1443–1513) — римский папа с 1503 г., племянник Сикста IV; опытный политик, активно вмешивавшийся в дела европейских государств; просвещенный человек и покровитель искусств (при нем был заложен собор святого Петра в Риме); вместе с тем государь-тиран, получивший от современников прозвище «Грозный».

Лев X (в миру — Джованни Медичи; 1475–1521) — римский папа с 1513 г.; сын правителя Флоренции Лоренцо Медичи Великолепного (1449–1492; правил с 1469 г.), знаменитого мецената и поэта, получивший блестящее образование и в возрасте 12 лет ставший кардиналом; умный политик, необычайно просвещенный человек, покровитель искусств и литературы, обогативший Ватиканскую библиотеку и реорганизовавший Римский университет.

… решил перенести громадный камень на широкую площадь, которую семьдесят лет спустя Бернини предстояло окружить величественной колоннадой. — Площадь перед собором святого Петра охватывают две полукруглые колоннады, возведенные в 1657–1663 гг. Джованни Лоренцо Бернини (см. примеч. к с. 31); состоящая из четырех рядов, она насчитывает 284 колонны, и ее венчают 140 статуй святых.

… Это труднейшее дело было доверено архитектору Фонтане… — Фонтана, Доменико (1543–1607) — итальянский зодчий и инженер, главный архитектор папской курии при Сиксте V; построил здание Ватиканской библиотеки, закончил возведение купола собора святого Петра; в 1590 г. опубликовал книгу «Della Transportione dell'Obelisco Vaticano», в которой он рассказал о том, как в 1568 г. под его руководством был передвинут египетский обелиск.

85… добавил к ней еще ежегодную ренту в шесть тысяч римских скудо… — Скудо — старинная итальянская золотая и серебряная монета с изображением гербового щита, чеканившаяся в XVI–XIX вв.

86… В Онелью мы прибыли в девять часов вечера… — Онелья — приморский город на Лигурийском побережье, у устья реки Импера, на ее левом берегу, расположенный напротив городка Порто Маурицио, с которым в 1923 г. он был объединен в один город, названный Империа; находится примерно в 20 км к северо-востоку от Сан Ремо.

… наш веттурино обещал доставить нас в Геную, к Порта Куаттро Национи… — Веттурино — возчик в Италии.

… в нем родился великий Андреа Дориа… — Андреа Дориа (1468–1560) — выдающийся итальянский военачальник и флотоводец, родившийся в Онелье; потомок самого знаменитого генуэзского рода; с 1503 г. генерал генуэзского армии, с 1512 г. командующий генуэзским флотом; во время Итальянских войн состоял в качестве адмирала сначала на службе французского короля Франциска I (в 1522–1525 гг. и 1527–1528 гг.), а затем — императора Карла V; с 1528 г. — фактический правитель Генуэзской республики.

… Просыпаться мы начали только проезжая через Алассио… — Алассио — приморский город в Лигурии, в 20 км к северо-востоку от Оне-льи.

… участвовали вместе с Писарро в завоевании Перу и вместе с доном Хуаном Австрийским — в победоносном сражении при Лепанто. — Писарро, Франсиско (ок. 1475–1541) — испанский военачальник и колонизатор, в 30-х гг. XVI в. завоевавший территорию Перу; жестоко грабил индейцев и подавлял их восстания; погиб в междоусобной борьбе. Дон Хуан Австрийский (1547–1578) — знаменитый испанский полководец, сын Карла V и горожанки из Регенсбурга Барбары Бломберг (1527–1597), признанный после смерти императора в соответствии с его завещанием; в 1571 г. командовал объединенным христианским флотом, разгромившим турецкий флот в сражении при Лепанто; с 1576 г. губернатор Нидерландов; многим его честолюбивым планам (в частности, он хотел основать в Греции независимое королевство и стать его государем) помешала зависть его единокровного брата короля Филиппа II; он умер, заразившись лихорадкой.

Лепанто (соврем. Нафпактос) — город у западных берегов Греции. 7 октября 1571 г. в морском сражении близ этого города объединенный флот Испании, Папского государства, Венеции, Неаполя и еще нескольких итальянских государств одержал победу над турецким флотом, уничтожив его. Это сражение сыграло важную роль в истории военно-морского искусства, показав превосходство парусных военных кораблей над галерами и артиллерии — над абордажным боем.

… остановились на обед в Алъбенге… — Альбенга (древн. Альбингаун) — приморский город в Лигурии, в провинции Савона, в 6 км к северо-востоку от Алассио.

… Если верить г-же де Жанлис, то именно в Алъбенге герцогиня Черифалько была на девять лет заключена в подземную темницу своим мужем. — Жанлис, Стефани Фелисите дю Кре де Сент-Обен, графиня де (1746–1830) — французская писательница, автор книг для детского чтения, а также романов исторических и на темы из жизни светского общества; воспитательница детей герцога Орлеанского, будущего Филиппа Эгалите (1747–1793), и с 1772 г. его возлюбленная. Герцогиня Черифалько (Cerifalco) — сведений о таком историческом или литературном персонаже найти не удалось.

… в Алъбенге родились Прокул, который боролся с Пробом за императорскую власть… — Тит Элий Прокул (?—281) — богатый и знатный житель Альбингауна, служивший в римских войсках; по просьбе жителей Лугдунума (соврем. Лиона) поднял мятеж против Проба и объявил себя императором, но был разбит законным властителем, схвачен и казнен.

Проб, Марк Аврелий Валерий (232–282) — римский император с 276 г., уроженец Иллирии; храбрый военачальник, избранный солдатами императором после смерти императора Флориана; вел многочисленные войны на границах империи; ему приписывались проекты реформ сельского хозяйства; был убит солдатами, недовольными установленной им жестокой дисциплиной.

… и Деций Пертинакс, которого не следует путать с Гельвием Пертинаксом, ставшим императором. — Деций Пертинакс (Decius Pertinax) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Пертинакс Публий Гельвий (126–193) — римский префект, провозглашенный 1 января 193 г., после убийства Коммода, императором; пытался улучшить финансовое положение государства, упорядочить воинскую дисциплину и ограничить своеволие преторианцев, но был убит ими 28 марта 193 г., менее чем через три месяца после своего прихода к власти.

… баптистерий, возведенный, как здесь уверяют, при Прокуле… — Баптистерий в Альбенге датируется V в.

… Ponte Lungo, построенный римским полководцем Констанцием. — Древний мост из десяти арок Понте Лунго в Альбенге восходит ко времени позднейших римских императоров; был переброшен через речку Ченту, изменившую с тех пор свое русло.

Констанций (?—421) — полководец, зять (417) и соправитель Гонория (384–423), императора Западной Римской империи с 395 г.

… жители Альбенги, древнего Альбингауна, некогда вступили в союз с Магоном, братом Ганнибала, и упоминаются в мирном договоре, который он заключил с римским консулом Публием Элием… — Магон (?—203 до н. э.) — карфагенский полководец, сын Гамилькара Барки, брат Ганнибала; после битвы при Каннах (216 г. до н. э.) покинул Италию, с 215 г. до н. э. воевал в Испании; в 205 г. до н. э., перезимовав на Балеарских островах и имея флот из тридцати военных кораблей и многих грузовых судов, высадился в Генуе во главе двенадцати тысяч пехотинцев и двух тысяч конников и вскоре заключил союз с ингаунами — племенем, главным городом которых был Альбингаун; через два года потерпел поражение в землях инсубров и на пути в Карфаген скончался от раны.

Ганнибал (247/246—183 до н. э.) — карфагенский полководец и государственный деятель, непримиримый враг Рима; внес большой вклад в развитие военного искусства; с 225 г. до н. э. командовал карфагенской конницей в Испании; с 221 г. до н. э. главнокомандующий карфагенской армией; в 219 г. до н. э. спровоцировал Вторую Пуническую войну (218–201 до н. э.), напав на союзников Рима; в 218 г. до н. э. с большой армией перешел через Альпы и, вторгнувшись в Цизальпинскую Галлию и Италию, одержал ряд побед; в 216 г. до н. э. победил в знаменитой битве при Каннах; с 212 г. до н. э. уступил римлянам инициативу в войне; в 207 г. до н. э. шедшая на помощь Ганнибалу армия его брата Гасдрубала была разгромлена; в 203 г. до н. э. был отозван на родину для ее защиты от высадившейся в Африке римской армии; в битве при Заме (202 до н. э.) был полностью разбит римлянами, что вынудило Карфаген принять условия мира, предложенные противником; после войны возглавлял управление Карфагеном; в 195 г. до н. э., подозреваемый римлянами в подготовке новой войны, бежал в Сирию к царю Антиоху III и стал его военным советником; после поражения Антиоха в войне с Римом победители потребовали выдать им Ганнибала, вынудив его тем самым искать убежище в Армении, а затем в Вифинии; узнав, что вифинский царь готов выдать его Риму, карфагенский полководец принял яд.

Публий Элий Пет — плебейский эдил 204 г., претор 203 г., начальник конницы в 202 г., консул 201 г. до н. э.

… В XIIвеке пизанцы, воевавшие с генуэзцами, захватили Альбенгу… — Пиза — древний город в Италии, в Тоскане; в древности один из этрусских городов, затем римская колония; в средние века — городская республика, получившая благодаря участию в крестовых походах большие торговые привилегии на Востоке; вела борьбу против других торговых центров Италии, в том числе и Генуи; в кон. XV — нач. XVI вв. попала под власть Флоренции, позднее — герцогства Тосканского, вместе с которым в 1861 г. вошла в Итальянское королевство.

… прибыли в Савону, где нам предстояло заночевать. — Савона — город в Северной Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря, в 35 км к северо-востоку от Альбенги; центр одноименной провинции.

… здесь увидели свет император Пертинакс, папы Григорий VII, Сикст IV и Юлий II, а также Кьябрера, которого считают величайшим лирическим поэтом современной Италии. — Император Пертинакс (см. примеч. к с. 86) родился в городе Альба Помпея (соврем. Альба в провинции Кунео), к северо-западу от Савоны.

Григорий VII (1015/1020—1085) — римский папа с 1073 г.; уроженец городка Соано в Тоскане (а не Савоны!); до избрания на папский престол носил имя Гильдебранд и уже в 1059–1061 гг. был руководителем политики Ватикана; провозглашал верховенство духовной власти над светской и стремился поставить государей Европы и все духовенство на местах под свой исключительный контроль; был изгнан из Рима вместе с норманнскими воинами, которых он призвал для защиты от германского императора и которые подвергли Город разорению; умер в Салерно.

Сикст IV (в миру — Франческо делла Ровере; 1414–1484), римский папа с 1471 г.; родился в приморском селении Селле Лигуре, расположенном в 5 км к северо-востоку от Савоны.

Юлий II (см. примеч. к с. 84) родился в приморском селении Альбисола, расположенном между Савоной и Селле Лигуре.

Кьябрера, Габриело (1552–1638) — итальянский поэт стиля барокко, автор пяти героических поэм, трагедий и множества стихотворений различных форм; уроженец Савоны.

… фасад дворца Юлия II, приписываемый архитектору Сангалло, и барельеф «Посещение Девой Марией святой Елизаветы» — один из лучших у

Бернини. — Сангалло, Джулиано да (1445–1516) — итальянский архитектор, скульптор и инженер эпохи Возрождения; работал во Флоренции, Риме, Савоне; оказал значительное влияние на развитие итальянского зодчества.

Здесь имеется в виду Палаццо делла Ровере в Савоне, предназначавшийся для кардинала Джулиано делла Ровере, будущего папы Юлия II; строительство дворца, спроектированного Сангалло, началось в 1495 г.

Упомянутый мраморный барельеф, приписываемый Бернини, находится в храме Богоматери Милосердия, который расположен в нескольких километрах к северу от Савоны. Темой его служит посещение Девой Марией своей старшей родственницы, благочестивой Елизаветы, вскоре после Благовещения: во время этой встречи Елизавета первая признала в Деве Марии будущую мать Спасителя.

… здешний ризничий показывает приезжим «Введение Девы Марии во храм», выдавая его за произведение Доменикино. — Ризничий — служитель ризницы, хранилища церковных облачений и утвари. Доменикино (Доменико Цампьери; 1581–1641) — итальянский художник и архитектор болонской школы, работавший в Риме и Болонье, а с 1630 г. — в Неаполе; писал главным образом картины и фрески на религиозные темы.

Картина «Введение Девы Марии во храм», созданная Доменикино в 1623–1627 гг., находится в упомянутом выше храме Богоматери Милосердия.

Она посвящена христианской легенде о введении в Иерусалимский храм Девы Марии в возрасте трех лет, то есть посвящении ее, согласно древнему иудейскому обычаю, на служение Богу.

… заплатите ему, как если бы он показал вам произведение Вазари или Гаэтано… — Вазари, Джорджо (1511–1574) — итальянский художник, архитектор и историк искусств; работал во Флоренции.

Гаэтано (Gaetano) — неясно, кто здесь имеется в виду.

… В трех-четырех льё от Савоны находится Коголетто, маленькая деревня, в которой лучше самого Колумба знают, где он родился. — Коголетто — приморское селение в Лигурии, в 14 км к северо-востоку от Савоны.

Колумб, Христофор (1451–1506) — испанский мореплаватель, по рождению итальянец; пытался найти кратчайший путь в Индию, плывя в западном направлении; в 1492–1504 гг. совершил четыре путешествия, во время которых открыл Антильские острова и часть побережья Южной и Центральной Америки; в истории географических открытий считается первооткрывателем Америки, хотя он до самой смерти так и не узнал, что открыл Новый Свет, и был убежден, что достиг восточных берегов Азии.

… добавили латинский стих Гальюффи… — Гальюффи, Марио Фаустино (1764–1834) — итальянский поэт, обладавший редкостным талантом импровизации; сочинял стихи на латинском языке.

Великолепная Генуя

… Уже в Пельи с его тремя великолепными виллами начинается предместье, тянущееся через Сестри Поненте до Сампьер д'Арена… — Пельи — западное предместье Генуи, славящееся своим благоприятным климатом, самым теплым на Лигурийском побережье; в XVI–XIX вв. многие знатные генуэзские семейства построили здесь свои виллы, самые известные из которых носят названия Дураццо-Паллавичини, Дориа, Роза и Банфи.

Сестри Поненте — западное предместье Генуи, располагающееся между Пельи и Корнильяно; возникло на месте античной деревни Секстум, которая стояла на шестой миле древнеримской дороги, начинавшейся в Генуе.

Сампьер д'Арена (Сампьердарена; букв. «Святой Петр-в-Песках») — западное предместье Генуи, ныне промышленный район, в котором сохранилось несколько аристократических дворцов, в том числе Палаццо Спинола и Палаццо Скасси.

… проезжая через Порта деи Вакка, городские ворота, расположенные возле Дарсены… — Порта деи Вакка — ворота в западной части городской стены Генуи, сооруженные в 1155–1159 гг.; состоят из двух полукруглых башен, соединенных между собой аркой; название получили по имени жившего в этих местах семейства Вакка.

Дарсена — внутренняя гавань генуэзского порта, расположенная несколько восточнее Порта деи Вакка.

… обрывок цепей, некогда ограждавших порт Пизы и разорванных генуэзцами в 1290 году. — В кон. XIII в. Генуя вела почти беспрерывные войны с Пизой за морское и торговое первенство, которые закончились разгромом пизанского флота 6 августа 1284 г. в битве у острова Мелория в Лигурийском море и разрушением пизанской гавани в конце августа 1290 г.

… Коррадо Дориа, выйдя с сорока галерами из Генуи, «с помощью галер союзников-лукканцев взял штурмом Порто Пизано и разграбил его, а потом направился в Ливорно, разрушил там оборонительные укрепления и весь город, за исключением церкви Сан Джованни», сообщает итальянский историк Аччинелли. — Дориа, Коррадо I (ок. 1250–1322) — генуэзский флотоводец, адмирал; в 1289 г. захватил остров Эльбу; в августе 1290 г. командовал отрядом генуэзского флота, разрушившим гавань Пизы; в 1297 г. главный адмирал Сицилийского королевства; глава генуэзских гибеллинов.

Лукка — город в Италии, в области Тоскана, известный с древнейших времен; с нач. XII в. городская республика; враждовал с Пизой и в 1342 г. был ею захвачен; в 1799 г. был занят французами; с 1815 г. стал центром герцогства Лукка, присоединенного в 1847 г. к Тоскане; вместе с нею вошел в 1861 г. в объединенное Итальянское королевство. Ливорно — второй по величине город Тосканы; расположен вокруг крупного торгового порта в южной части равнины, граничащей с долиной реки Арно, в 20 км к югу от Пизы; до нач. XIV в. был небольшой рыбацкой деревушкой; затем, после того как собственная гавань Пизы, Порто Пизано, начала приходить в негодность из-за постоянных песчаных заносов, стал развиваться как альтернативный морской порт Пизы; в 1421 г. отошел к Флоренции; достиг расцвета при Кози-мо I, превратившись в один из крупнейших портов Средиземноморья. Сведений о церкви Сан Джованни в Ливорно найти не удалось. Аччинелли, Франческо Мария (1700–1777) — итальянский аббат, известный историк и картограф, автор многочисленных сочинений, посвященных истории Генуи.

… в 1262 году византийский император передал генуэзцам крепость, прежде принадлежавшую Венеции… — Имеется в виду Михаил VIII Палеолог (1224–1282) — византийский император с 1261 г. (никейский — с 1258 г.), основатель последней византийской династии Палеологов (1261–1453); в 1261 г. отвоевал у латинских феодалов Константинополь, захваченный крестоносцами в 1204 г.; пытаясь упрочить свою власть, вел длительные переговоры с Римом о подчинении византийской церкви римской в обмен на политическую и военную поддержку (они закончились подписанием Лионской унии в 1274 г.). Генуя оказала Михаилу VIII Палеологу значительную помощь в 1261 г. в утверждении его на престоле, за что получила от императора доступ к проливам Черного моря и торговле на его берегах; именно после этого она достигла вершины своего торгового могущества.

Здесь речь идет о бывшей венецианской крепости в константинопольском квартале Галата, ставшем после 1261 г. генуэзской торговой колонией.

Венеция — город и порт в Северной Италии, административный центр области Венето; расположена на островах лагуны Адриатического моря; в X в. формально получила статус самостоятельной республики; в средние века играла большую роль в политической жизни Европы и в ее торговле с Востоком; в результате войн Французской республики и наполеоновской империи отошла к Австрии (1797–1805), затем до 1814 г. была в составе наполеоновского Итальянского королевства, после чего снова стала австрийским владением; в 1866 г. вошла в состав объединенного Итальянского королевства.

… выстроили из них здание, известное прежде как банк Сан Джорджо, а теперь — как Таможня. — Палаццо Сан Джорджо в Генуе был построен ок. 1260 г. «капитаном народа» (правителем Генуи) в 1257–1262 гг. Гульельмо Бокканегрой (7—1274), заключившим в 1261 г. союз с Михаилом Палеологом; первоначально служило резиденцией городских властей, затем таможней, а в 1451 г. там обосновался учрежденный в 1407 г. банк Сан Джорджо (Compera di San Giorgio), возникший из ссуд, которые правительство брало для своих нужд у богатых горожан; с нач. XV в. этот банк стал играть большую роль в политической жизни Генуи: его деятельность знаменовала переход генуэзского купечества от торговли к ростовщичеству; с 1903 г. это здание занимает портовое управление.

… генуэзский грифон, который душит в своих когтистых лапах имперского орла и пизанскую лисицу… — Грифон — в античной мифологии сказочное существо, крылатый лев с орлиной головой. Пара грифонов доныне входят в герб Генуи: они поддерживают увенчанный герцогской короной серебряный щит с красным крестом.

Двуглавый орел был государственной эмблемой Священной Римской империи.

Во времена войн Генуи и Пизы на гербе Пизы была изображена лисица.

… прихватив томик Шиллера, решил посетить могилу Фиески. — Шиллер, Иоганн Фридрих (1759–1805) — выдающийся немецкий поэт, драматург, историк и теоретик искусства; один из основоположников немецкой классической литературы; его творчеству свойственны бунтарский пафос, утверждение человеческого достоинства, романтический порыв, напряженный драматизм.

Фиески (Фиеско), Джованни Луиджи деи, граф ди Лаванья (1523–1547) — генуэзский политический деятель; поднял в январе 1547 г. восстание против Андреа Дориа (см. примеч. к с. 86), но во время этого мятежа, поднимаясь на корабль, упал в воду и утонул, увлеченный на дно своим тяжелым вооружением. Его история стала сюжетом многочисленных художественных произведений, из которых наиболее известна трагедия Ф.Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе» («Die \ferschworung des Fiesko zu Genua»; 1783).

… под величественными сводами XIII века, возведенными по чертежам Бокканегры. — Вероятно, здесь имеется в виду Марино Бокканегра, брат Гульельмо Бокканегра (см. примеч. выше), диктатора Генуи в 1257–1662 г., командующий генуэзским флотом; под его наблюдением ок. 1260 г. строилась генуэзская гавань, и его галеры помогали в 1261 г. Михаилу Палеологу отвоевывать Константинополь.

Потомок другого брата Гульельмо, Ланфранко, который был убит во время мятежа в Генуе в 1262 г., приведшего к изгнанию Гульельмо, Симоне Бокканегра (1301–1363), был первым дожем Генуи (он исполнял эту должность в 1339–1344 и 1356–1363 гг.).

…По дороге от верфи к старому Палаццо Дориа надо пройти через ворота Сан Томмазо. — Палаццо Дориа — имеется в виду дворец Палаццо дель Принсипе, построенный для Андреа Дориа в 1529–1533 гг. и расположенный на северном берегу Старого порта, на Пьяцца дель Принсипе.

Ворота Сан Томмазо, близ которых за городскими укреплениями, на подаренной ему Генуей земле, Андреа Дориа возвел свой дворец, находились в западной части городской стены Генуи.

…на ее пороге… был убит Джаннеттино, племянник дожа. — Джаннеттино Дориа (1510–1547) — генуэзский флотоводец, двоюродный племянник и наследник Андреа Дориа, сын Томмазо Дориа (ок. 1475—ок. 1530), двоюродного брата адмирала; своим высокомерием вызвал заговор против семьи Дориа и был убит.

Дож (ит. doge от лат. dux — «предводитель») — титул главы республики в Венеции (с 697 по 1797 гг.) и в Генуе (с 1339 по 1797 гг.); в Венеции дожи избирались пожизненно, а в Генуе с 1528 г. — на два года. Следует заметить, что Андреа Дориа (см. примем, к с. 86), который здесь имеется в виду, фактический правитель Генуи с 1528 г., установивший с этого времени новый порядок избрания дожей, сам никогда им не был. В 1545–1547 гг., во время заговора Фиески (2 января 1547 г.), дожем Генуи был Джованни Баттиста ди Форнари (1484—ок. 1560).

… Перед воротами находится площадь Аква Верде. — Пьяцца делл'Акваверде находится несколько восточнее Палаццо дель Принсипе: от нее начинается улица Бальби, переходящая затем в улицу Гарибальди.

… Массена, подписав на мосту Корнильяно вместе с адмиралом Кейтом и бароном Оттом достойнейшую капитуляцию, названную им конвенцией, собрал остатки гарнизона… — Массена, Андре (1758–1817) — французский полководец, один из самых талантливых военачальников Республики и Наполеона, маршал Франции (1804); герцог Риволи (1808), князь Эслинг (1810); сын лавочника, начавший военную службу в 1775 г. простым солдатом; в августе 1793 г. был произведен в бригадные генералы, а в декабре того же года — в дивизионные (за Тулон); с декабря 1799 г. командующий Лигурийской армией; под давлением противника сдал Савону и с боями, имея под своим началом 18 000 солдат, вошел в Геную, где 21 апреля 1800 г. был окружен войсками генерала Отта; 4 июня 1800 г., после героической обороны, испытывая нехватку в живой силе, провианте и боеприпасах, сдал город австрийцам; по условиям почетной капитуляции, получил право отойти со своими войсками за Вар.

Старинный каменный мост Корнильяно, на котором Массена подписал капитуляцию, находится в одноименном селении в 3 км к западу от Генуи; он переброшен через устье речки Польсевера.

Адмирал Кейт — Джордж Кейт Эльфинстоун, виконт Кейт (1746–1823), английский адмирал (1801); службу начал в 1761 г.; участвовал в боях при Тулоне (1793); контр-адмирал (1794), вице-адмирал (1795); с 1799 г. командующий флотом в Средиземном море; в апреле 1800 г. во главе эскадры осуществлял с моря блокаду Генуи; в 1815 г. руководил отправкой Наполеона на остров Святой Елены.

Отт фон Баторкеш, Карл Петер, барон (1738–1809) — австрийский военачальник, фельдмаршал-лейтенант; участник войн с Турцией и Французской республикой; в конце 1800 г. во главе корпуса (24 000 солдат), находившегося в составе армии генерала Меласа, замкнул кольцо блокады вокруг Генуи, где находились 18 000 солдат генерала Массена, и вынудил его капитулировать.

… восьмидесятилетнего дожа, до этого… состоявшего в должности адмирала на службе у папы, императора Карла V, короля Франциска I и Генуи. — Адмирал Андреа Дориа состоял на службе у Франциска I (см. примеч. к с. 46) — в 1522–1525 и 1527–1528 гг., у папы Климента VII (см. примем, кс. 192) — в 1525–1527 гг., у Карла V (см. примем, к с. 77) — с 1528 г.

… чудесные фрески, напоминающие те, какими расписаны Лоджии Ватикана… — Ватикан — комплекс дворцов и культовых зданий в центре Рима, главная резиденция папы римского и высших учреждений католической церкви; мировой центр католицизма; создавался в течение нескольких столетий начиная с кон. XIV в.; в настоящее время представляет собой самостоятельное карликовое теократическое государство.

Лоджии Ватиканского дворца — открытые сводчатые галереи во дворе Сан Дамазо Ватиканского дворца; строительство их было начато ок. 1510 г. по проекту архитектора Донато Браманте (см. примем, к с. 161); были закончены и расписаны в 1517–1519 гг. Рафаэлем и его учениками (Джованни Франческо Пенни, Джованни да Удино, Джулио Помано, Перино дель Вага).

… это творение Перино дель Вага, который был одним из лучших учеников Рафаэля и покинул Святой город после его захвата и разграбления солдатами коннетабля де Бурбона. — Перино дель Вага (Пьетро Буонаккорси; 1500–1547) — итальянский художник эпохи Возрождения, уроженец Флоренции, один из любимейших учеников Рафаэля; работал в Риме и Генуе; украшал Палаццо дель Принсипе.

Рафаэль Санти (1483–1520) — выдающийся итальянский живописец и архитектор, воплотивший в своих творениях идеалы эпохи Возрождения.

После жестоких поражений французов в Итальянских войнах в 1525 г. многие итальянские монархи, в том числе и папа, боясь усиления императора Карла V, стали, хотя и тайно, стремиться к альянсу с Францией. В ответ на это император предоставил командующему имперскими войсками в Италии герцогу Карлу Бурбонскому (1490–1527), бывшему коннетаблю (главнокомандующему) Франции, перешедшему в 1523 г. на сторону Империи, право действовать самостоятельно. Армия коннетабля жила поборами с жителей и в 1527 г. двинулась на Рим. 6 мая 1527 г., во время штурма Рима, коннетабль Бурбон погиб, однако его солдаты за несколько часов захватили город, после чего он подвергся разграблению, а его жители — неслыханным насилиям и избиению. В эти дни Рим был подожжен и множество бесценных произведений античногои ренессансного искусства погибло. Разнузданная солдатня оправдывала свои невероятные жестокости борьбой за истинную веру: немцы из армии императора (именно они, а не испанские подданные Карла V составляли большую часть войска), правоверного католика, непримиримого врага Реформации, были в основном протестантами. Разорение Рима произвело огромное впечатление на современников и потомков, и некоторые историки считают это событие конечной вехой Ренессанса.

… Возле колоссальной статуи Юпитера находится надгробие собаки по имени Радан… — Статуя Юпитера, верховного бога-громовержца в античной мифологии, была установлена в верхнем саду Палаццо дель Принсипе при Джованни Андреа Дориа (1540–1606), сыне Джаннеттино Дориа.

… Андреа Дориа похоронен в церкви Сан Маттео. — Церковь Сан Маттео, заложенная ок. 1125 г. Мартино Дориа как семейная часовня, расположена на одноименной площади в центральной части Генуи, недалеко от восточного берега Старого порта.

Надгробие Андреа Дориа, находящееся в ее крипте, было выполнено итальянским скульптором и архитектором Джованни Анджело Монторсоли (1507–1563).

… осмотрел маяк «Лантерна», построенный Карлом V… — Маяк «Лантерна» высотой 76 м, ставший символом Генуи и действующий доныне, сооружен на высоком мысе Сан Бениньо в генуэзском предместье Сампьердарена; деньги на его постройку, законченную около 1549 г., предоставил банк Сан Джорджо.

… у ворот верфи, перед знаменитым античным ростром, который был найден в генуэзском порту и, как полагают, принадлежал кораблю, затонувшему во время сражения между лигу рами и Магоном… — Ростр — таран в виде головы какого-нибудь животного, устанавливавшийся на носовой части античного военного корабля.

Лигуры — см. примеч. к с. 81.

Магон — см. примеч. к с. 86.

… Возле этого ростра, сделанного в 524 году от основания Рима… — 524 год от основания Рима соответствует 229 г. до н. э.

… пушечный ствол из кожи, охваченный железными обручами, — трофей, взятый у венецианцев при осаде Кьоджо в 1379 году… — Кожаная пушка (правда, более позднего образца) представляла собой бронзовый ствол небольшой толщины, обвитый просмоленными веревками, поверх которых заливалась канифоль, после чего орудие обшивалось кожей. Такие пушки были довольно легкими, но недостаточно прочными.

Кьоджо — приморский город в западной части Венецианского залива, в 20 км к югу от Венеции; в 1379 г. был захвачен генуэзским десантом. Однако уже в следующем году, 21 июня 1380 г., венецианский флот разбил при Кьоджо генуэзцев, что стало поворотным пунктом в длительной борьбе двух итальянских морских республик за преобладание на торговых путях в восточной части Средиземного моря.

… это одно из первых орудий, появившихся после изобретения пороха. — В Европе о порохе и пушках стало известно от арабов, которые, в свою очередь, узнали о них от китайцев и индусов. Первые образцы артиллерийских орудий, являвшиеся подражанием арабским пушкам кон. XIII в., появились в нач. XIV. в Италии, Испании и Англии.

… Что же касается тридцати двух женских кирас, которые носили генуэзские воительницы в 1301 году и форма которых вызвала у президента де Бросса такое несправедливое подозрение в отношении этих благородных амазонок… — Выяснить, о каком высказывании Шарля де Бросса (см. примеч. к с. 29) здесь идет речь, не удалось.

… отсылаю читателя непосредственно к этому сочинению. — Вероятно, имеются в виду «Письма из Италии» Шарля де Бросса, опубликованные впервые в 1799 г. и переизданные в двух томах в 1836 г. под названием «Письма, посланные в 1739 и 1740 годах из Италии нескольким друзьям» («Lettres ecrites d'ltalie a quelques amis en 1739 et 1740»).

… англичане, удерживавшие Геную в 1815 году… — Англичане захватили Геную 21 апреля 1814 г. после десятидневной осады.

… От верфи всего два шага до улицы Бальби… — Улица Бальби (названа по имени семейства, построившего на ней свои особняки), расположенная в западной части Генуи, соединяет площади Акваверде и Нунциата; была застроена в 1605–1620 гг. по образцу Страда Нуова.

… три улицы, о которых г-жа де Сталь говорила, что они построены для съезда королей, и которые Альфьери называл складом дворцов… — Сталь-Гольштейн, Анна Луиза Жермена, баронесса де (1766–1817) — французская писательница и публицистка, теоретик литературы; противница политического деспотизма; жена (с 1786 г.) шведского посла во Франции в 1785–1791 гг. Эрика Магнуса барона Сталь-Гольштейна (1749–1802); в кон. 80-х — нач. 90-х гг. XVIII в. хозяйка литературного салона в Париже, где собирались сторонники конституционной монархии; в 1792 г. эмигрировала и вернулась после переворота 9 термидора; в годы наполеоновского господства подверглась изгнанию. Альфьери, Витторио, граф (1749–1803) — итальянский поэт и драматург, свидетель начального периода Французской революции, которую он сначала приветствовал, а потом резко осудил; автор комедий, трагедий и стихотворений различных жанров.

…По всей вероятности, поговорка эта была известна Людовику XI, сказавшему: «Генуэзцы отдают себя в мою власть, а я отдаю их черту». — Людовик XI (1423–1483) — король Франции с 1461 г.; проводил политику централизации страны и подавления мятежных феодалов; значительно увеличил королевские владения.

В 1464 г. Людовик XI уступил свои права на Геную Франческо Сфорца (1401–1466), герцогу Миланскому с 1450 г., а до этого кондотьеру на службе у Милана, Флоренции и Венеции.

… Как совершенно справедливо сказал Бридуазон, подобное о себе не говорят… — Дон Гусман Бридуазон — персонаж знаменитой комедии Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро», глупый судья. В двадцатом явлении третьего действия комедии Бридуазон, которого назвали глупцом, оставшись один и обдумывая сказанное, произносит: «Такие вещи можно говорить себе самому, но…» (III, 20).

… Страда Бальби вывела нас к Страда Нуовиссима, а Страда Нуовиссима — к Страда Нуова. — Страда Нуовиссима (соврем. Виа Каироли) соединяет улицы Бальби и Гарибальди; была проложена в 1776–1786 гг. Страда Нуова (с 1882 г. — Виа Гарибальди) — одна из самых красивых улиц Италии; застраивалась в основном в 1551–1558 гг. особняками богатейших генуэзских семейств, не желавших более тесниться в средневековых кварталах города; ее образуют тринадцать дворцов, в том числе всемирно известные Палаццо Бьянко, Палаццо Дориа-Тур-си, Палаццо Россо, составляющие ныне комплекс музеев Страда Ну-… на этой последней улице, заканчивающейся площадью Любовных источников… — Страда Нуова в своей восточной части выходит на Пьяцца Фонтане Морозе (по имени проживавшего некогда в этих местах семейства Морозе), которая в другом варианте произношения называлась (до 1868 г.) Пьяцца Фонтане Аморозе, что переводится с итальянского как «площадь Любовных источников».

… Палаццо Дориа-Турси, принадлежащий государству, и Палаццо Россо, собственность г-на де Бриньоле, посла короля Карла Альберта в Париже. — Палаццо Дориа-Турси был построен в 1565–1579 гг. братьями-архитекторами Доменико и Джованни Понселло по заказу богатейшего банкира Николо Гримальди, князя Салерно (1524–1593); в 1596 г. перешел в руки Джованни Андреа Дориа (1540–1606), а позднее — его сына, герцога Карло Турси (1576–1650); в 1820 г. был куплен королевским семейством, а в 1848 г. стал муниципальной собственностью; ныне в нем располагается муниципалитет и музей изобразительных искусств.

Палаццо Россо (Палаццо Бриньоле) был построен в 1671–1677 гг. по заказу братьев Джованни Франческо (1643–1693) и Ридольфо Мария (1631–1683) Бриньоле-Сале генуэзским архитектором Пьетро Антонио Корради (1613–1683); в 1874 г. был подарен городу дочерью маркиза Антонио Бриньоле-Сале; ныне вместе с Палаццо Бьянко входит в комплекс музеев Страда Нуова.

Бриньоле-Сале, Антонио, маркиз (1786–1863) — итальянский политический деятель и дипломат, префект департамента Монтенотте (1812), представитель Генуэзской республики на Венском конгрессе (1814); посол Сардинского короля в Тоскане (1816–1818), Испании (1819–1821), России (1826) и во Франции (1836–1848).

… Архитектором Палаццо Турси, который ошибочно приписывают Микеланджело, вначале был ломбардец Рокко Лугаро, а завершил строительство Рандони; украшением дверей и окон занимался Таддео Карлоне, а расписывал здание кавалер Микеле Канцио. — Микеланджело Буонарроти (1475–1564) — выдающийся итальянский скульптор, живописец, архитектор и поэт.

Рокко Лугаро (7—1590) — итальянский архитектор, ок. 1564 г. начавший строить в Генуе Палаццо Гримальди (будущий Палаццо Турси). Рандони — возможно, имеется в виду итальянский архитектор Карло Рандони (1762–1822).

Карлоне, Таддео (1543–1615) — итальянский скульптор и архитектор, работавший главным образом в Генуе; в 1575 г. занимался украшением фасада Палаццо Турси.

Микеле Канцио (1788–1868) — итальянский живописец и архитектор, театральный художник; в 1842 г. занимался декорированием Палаццо Реале.

… Здесь можно увидеть полотна Тициана, Веронезе, Пальма Веккьо, Париса Бордоне, Альбрехта Дюрера, Лодовико Каррачи, Микеланджело, Караваджо, Карло Дольчи, Гверчино, Гвидо и прежде всего Ван Дейка. — Тициан (Тициано Вечелио; ок. 1490–1576) — итальянский художник, глава венецианской школы Высокого Возрождения.

Веронезе, Паоло (настоящее имя — Паоло Кальяри; 1528–1588) — знаменитый итальянский художник, представитель венецианской школы живописи; писал фрески, портреты, картины на религиозные и мифологические темы.

Пальма Веккьо Старший (настоящее имя — Якопо Негретти; ок. 1480–1528) — итальянский художник, представитель искусства Высокого Возрождения, автор портретов, картин на светские и религиозные темы.

Бордоне, Парис (1500–1571) — итальянский художник венецианской школы; созданные им портреты отличаются правдивостью и поэтичностью.

Дюрер, Альбрехт (1471–1528) — немецкий художник, гравер, рисовальщик, скульптор и архитектор эпохи Возрождения; его творчество отражает борьбу гуманистических и научных взглядов со средневековым религиозным мировоззрением; автор трудов по теории живописи. Каррачи, Лодовико (1555–1619) — итальянский художник болонской школы, представитель искусства барокко; автор картин на религиозные темы.

Караваджо (настоящее имя — Микеланджело Меризи; 1573–1610) — итальянский художник, родоначальник реализма в итальянской живописи XVII в.; писал картины на религиозные и бытовые темы; оказал влияние на художников многих стран Европы.

Дольчи, Карло (1616–1686) — итальянский художник флорентийской школы и гравер; писал главным образом небольшие портреты католических святых.

Гверчино (настоящее имя — Джованни Франческо Барбьери; из-за его косоглазия был прозван Гверчино — «Косой»; 1591–1666) — итальянский живописец, представитель болонской школы.

Гвидо Рени (1575–1642) — итальянский художник болонской школы; создавал картины на религиозные, мифологические и аллегорические сюжеты.

Ван Дейк, Антонис (1599–1641) — знаменитый фламандский художник; автор замечательных, виртуозных по живописи портретов, отличающихся тонким психологизмом и благородной одухотворенностью; работал также в Италии и Англии.

… После того как я побывал на могиле Фиески, мне оставалось лишь взглянуть на площадь, где стоял его дворец. — Дворец Фиески находился в южной части Генуи, посреди обширных владений этого рода, простиравшихся на склонах холма Кариньяно (в районе нынешней улицы Виа Фиески); в 1547 г., после провала заговора Фиески, он был разрушен.

… эта площадь, все еще незастроенная, расположена недалеко от церкви Санта Мария ин Виа Лата. — Небольшая церковь Санта Мария ин Виа Лата, построенная в 1336 г. как семейная часовня рода Фиески, находилась рядом с дворцом этой семьи; в 1547 г., после провала заговора, она была лишена святости, и до 1858 г. в ее здании находилась столярная мастерская.

… пространство, едва ли больше тридцати квадратных футов… — Вероятно, имеется в виду квадрат со стороной в 30 футов, то есть площадью около 80 кв. м (тридцать квадратных футов составляют менее 3 кв. м).

… возле маленькой романской церкви Сан Донато… — Церковь Сан Донато, построенная в XII в., находится на одноименной улице в южной части Генуи, неподалеку от Виа Фиески.

… Упомянутое событие относится к 1360году и связано с заговором Раджо… — Сведений об этом персонаже (Raggio) найти не удалось. Отметим, что дожем Генуи в 1360 г. был Симоне Бокканегра (см. примеч. кс. 89).

94… маркиза вели к крепости Кастеллаччо, где его должны были казнить… — Кастеллаччо — одна из самых древних крепостей Генуи; расположена в северной части города; была построена в 1319 г. и с тех пор неоднократно перестраивалась; нынешний облик приобрела около 1823 г.

… После Сан Донато мы осмотрели мост Кариньяно… — Мост Кариньяно был сооружен в 1718–1724 гг. на средства маркиза Доменико де Саул и.

… Мост Кариньяно ведет к церкви того же названия, восхитительному сооружению шестнадцатого века, построенному маркизом Саули по чертежам Галеаццо Алесси. — Имеется в виду базилика Санта Мария Ассунта ди Кариньяно, построенная по планам Галеаццо Алесси в 1549–1552 гг.; считается одним из самых совершенных его творений; представляет собой упрощенный вариант собора святого Петра в Риме.

Алесси, Галеаццо (1512–1572) — итальянский архитектор, представитель Позднего Возрождения; работал главным образом в Генуе; считался одним из лучших мастеров своего времени.

Бендинелло Саули — один из старейшин Генуэзской республики в 1453–1467 гг., владевший землями в районе холма Кариньяно; оскорбленный небрежением своего соседа Фиески, который не пожелал дожидаться прихода его супруги, чтобы начать мессу в своей родовой церкви Санта Мария ин Виа Лата, решил построить собственную церковь и для этого в 1481 г. завещал крупную сумму, положенную в банк Сан Джорджо. Через 70 лет после этого завещанный капитал вырос настолько, что его хватило для возведения церкви.

95… Церковь Сан Лоренцо — первая по счету в списке достопримечательностей Генуи. — Кафедральный собор Сан Лоренцо, построенный в романском стиле, был освящен в 1118 г. папой Геласием II; после пожара 1296 г. собор был перестроен в готическом стиле, а в 1550 г. увенчан куполом, спроектированным Галеаццо Алесси.

… изумрудное блюдо, с которого, как утверждают, вкушал Христос на Тайной Вечере… — Тайная Вечеря — пасхальная трапеза Иисуса с его учениками (апостолами) накануне его ареста.

… и которое некогда Соломон получил в дар от царицы Савской. — Соломон — царь Израильско-Иудейского царства (965–928 до н. э.), которое при нем достигло наивысшего расцвета; строитель иерусалимского храма; согласно преданиям, отличался необыкновенной мудростью и любвеобильностью^ считается автором нескольких книг Библии.

Царица Савская — персонаж Библии, царица государства Сава (др. — евр. Шеба), существовавшего в древности на территории соврем. Аравии или Эфиопии; прибыла в Иерусалим, ко двору царя Соломона, чтобы убедиться в его мудрости, и привезла ему богатые дары (3 Царств, 10: 1-13).

… Оно находилось в сокровищнице храма в Иерусалиме. — Иерусалимский храм — главное святилище древних евреев, построенный финикийскими мастерами в царствование Соломона; просуществовав 380 лет, был разрушен в 586 г. до н. э., во время войны иудеев с Ассирией; после завоевания Иудеи персами был восстановлен; в 20 г. до н. э. был перестроен в греко-римском стиле; в 70 г. был окончательно разрушен римскими завоевателями.

… В 1101 году крестоносцы из Генуи и Пизы вместе начали осаду Кесарии. — Согласно легенде, которая изложена в чрезвычайно популярном в средние века житийном сборнике «Золотая легенда» («Legenda аигеа»), написанном доминиканским монахом Иаковом Ворагинским (ок. 1228–1298), архиепископом Генуи (с 1292 г.), во время первого крестового похода генуэзские солдаты под водительством Гульельмо Эмбриако захватили в 1101 г. Кесарию (см. примеч. к с. 39) и взяли в качестве добычи Святую Чашу (ит. Sacro Catino).

96… пизанский воин по имени Даимберт, считавшийся провидцем… — Да-имберт (Дагоберт; 7—1107) — архиепископ Пизанский с 1092 г.; участник первого крестового похода, сыгравший в нем значительную роль, предводитель пизанских крестоносцев; патриарх Иерусалимский.

… Генуэзский консул Капут-Мальо поддержал этот призыв… — Консулы в Генуе — в 1099–1216 гг. высшие выборные должностные лица, управлявшие независимой городской республикой.

Капут-Мальо (лат. Caput Mallei, ит. Testa di Maglio — «Голова молота») — прозвище Гульельмо Эмбриако (ок. 1070—ок. 1130), флотоводца и кондотьера, предводителя генуэзских крестоносцев в 1099–1101 гг., носившего звание военного консула Генуи.

… г-н де Ла Кондамин… спрятал в рукаве своего сюртука алмаз… — Л а Кондамин, Шарль Мари де (1701–1774) — французский геодезист и путешественник; член Французской академии (1760); в 1757 г. совершил путешествие в Италию.

97… У Генуи есть король; она всего-навсего второй город королевства. — В 1815 г. Венский конгресс включил Геную в состав Сардинского королевства.

… вернулись к себе в гостиницу через Порто Франко… — Порто Франко («вольная гавань») — часть акватории порта (или весь порт) и прилегающая к нему территория, изъятые из таможенной территории данного приморского города. В Генуе вольная гавань располагалась в восточной части Старого порта.

… население, полностью бергамского происхождения, возникло в 1340году… — Бергамо — провинция в Ломбардии (Северная Италия), к северо-востоку от Милана, в Бергамских Альпах; главный город — Бергамо, расположенный в 40 км к северо-востоку от Милана.

… банк Сан Джорджо выписал из долины Брембана дюжину носильщиков… — Банк Сан Джорджо — см. примеч. к с. 89.

зп

Валь Брембана — долина реки Брембо (левого притока Адды), географический и исторический район области Бергамо.

… возвращались для этого в деревни Пьяцца и Цоньо… — Пьяцца (с 1863 г. Пьяцца Брембана) — горное селение в 30 км к северу от города Бергамо, в северной части долины Брембана.

Цоньо — селение в 10 км к северу от Бергамо, в южной части долины Брембана.

98… возвещавшие о представлении в Дневном театре пьесы «Смерть Марии Стюарт»… — Дневной театр (Diume) — выяснить, где находился в Генуе этот театр под открытым небом, не удалось.

«Смерть Марии Стюарт» — возможно, имеется в виду знаменитая драма Шиллера «Мария Стюарт» («Maria Stuart»; 1800).

Мария Стюарт (1542–1587) — королева Шотландии (1542–1567) и Франции (1559–1560); известна своей трагической судьбой: католичка, свергнутая с престола восставшими протестантскими лордами, она бежала в Англию, где как претендентка на английский престол была арестована и после многолетнего заключения казнена.

… зрители сидят здесь на круговых ступенях — примерно, как у Франкони. — Франкони — семейство итальянских наездников, с XVIII в. обосновавшихся во Франции. Лоран Франкони (1776–1849) обучал верховой езде принцев Орлеанского дома; его сын Виктор (1810–1897) был директором Летнего и Зимнего цирков в Париже и в 1845 г. открыл парижский ипподром.

… двора очаровательной и остроумной великой герцогини Элизы. — Герцогиня Элиза — Мария Анна Элиза Бонапарт (1777–1820), младшая сестра Наполеона I, с 1797 г. супруга корсиканского офицера Феличе Баччоки (1762–1841); в 1805–1814 гг. княгиня Лукки и Пьомбино, в 1809–1814 гг. великая герцогиня Тосканская; проявила себя деятельной, твердой и способной правительницей, напоминая характером своего брата; боролась с разбоем и бандитизмом; после падения Империи жила в Болонье, Вене и Триесте.

… со шляпой с пером в стиле Генриха IV и плащом в стиле Людовика XIII… — Генрих IV — см. примеч. к с. 46.

Людовик XIII — см. примеч. к с. 52.

… у Лестера вместо одной подвязки красовалось две… — Лестер, Роберт Дадли, граф (1532–1588) — фаворит английской королевы Елизаветы I; вначале поддерживал Марию Стюарт, но затем выдал ее планы королеве; персонаж драмы Шиллера.

Подвязка — имеется в виду знак ордена Подвязки, высшего рыцарского ордена Великобритании, учрежденного английским королем Эдуардом III в 1350 г.; представляет собой голубую матерчатую полоску с пряжкой, носимую над коленом левой ноги поверх белого трико орденского костюма. В легенде, объясняющей название ордена, рассказывается, что однажды любовница короля графиня Солсбери потеряла на балу подвязку. Король поднял ее, надел себе на ногу и сказал смеявшимся придворным: «Да будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает» («Honi soi qui mal у pense»). Эти слова стали девизом ордена и вытканы на самой подвязке.

… в ту минуту, когда королева собиралась подписать смертный приговор сопернице… — Имеется в виду сцена драмы Шиллера «Мария Стюарт» (IV, 8—10), когда королева Елизавета после разговоров с советниками и долгих колебаний подписывает приговор Марии Стюарт.

99… королева Елизавета, как известно, охотно обходившаяся без прислуги… — Елизавета I Тюдор (1533–1603) — королева Англии с 1558 г., дочь Генриха VIII (1491–1547; правил с 1509 г.) и Анны Болейн; вела ожесточенную борьбу с влиянием католицизма в Англии, объявив национальную епископальную церковь господствующей в стране.

… попросил представителя buon govemo потрудиться войти. — Buon govemo (ит. «достойное правительство») — официальный эпитет министерства, созданного 15 октября 1816 г. сардинским королем Виктором Эммануилом I (1759–1824; правил в 1802–1821 гг.).

… вручил мне мой паспорт с визой до Ливорно… — Ливорно — см. примем. к с. 89.

… знал Карла Альберта как короля-воина… — См. примем, к с. 71.

… когда во Францию приехал Альберто Нота, мы наградили его золотой медалью. — Нота, Альберто, барон (1775–1847) — итальянский драматург-комедиограф; состоял на государственной службе, но после падения Наполеона некоторое время находился в опале; способствовал возрождению итальянской комедии.

100… я был бы вынужден проезжать через владения герцога Моденского, с которым мне вовсе не хотелось встречаться. — Моденское герцогство — одно из небольших независимых государств, существовавших в Италии с 1452 г. вплоть до ее объединения в 1860 г. в единое королевство (с перерывом в 1797–1814 гг.); в описываемое время с севера было ограничено Ломбардо-Венецианским королевством, с востока — Папской областью, на юге — Великим герцогством Тосканским и Средиземным морем, на западе — Сардинским королевством и Пармским герцогством; столицей его был город Модена, расположенный в 160 км к востоку от Генуи.

Герцогом Моденским в это время был Франческо IV Эсте (1779–1846; правил с 1814 г.).

… осмотрели дворцы Бальби и Дураццо… — Дворец Бальби — вероятно, имеется в виду Палаццо Бальби Сенарега, расположенный на Виа Бальби, № 4; был построен в 1618 г. архитектором Бартоломео Бьянко (1590–1657) для Панталео и Джакомо Бальби; в 1644 г. перешел в собственность Франческо Мариа Бальби (1619–1704), сына Джакомо Бальби и Баттины Сенареги; в 1645–1665 гг. был перестроен архитектором Пьетро Антонио Корради; в настоящее время занят филологическим и философским факультетатами университета.

Дворец Дураццо — вероятно, имеется в виду Палаццо Дураццо-Пал — лавичини, расположенный на Виа Бальби, № 1; был построен Б.Бьянко для Джованни Агостино Бальби; в 1710 г. перешел в собственность Марчелло Дураццо, маркиза Габьяно (1634–1717), супругой которого с 1665 г. была Маддалена Паллавичини (1647–1695); в 1774 г. был перестроен архитектором Эммануеле Андреа Тальяфики (1729–1811).

… в бывшем дворце Отцов Города хранится бронзовая табличка с решением двух римских законников, принятым в 693 году от основания Рима по делу о распрях между жителями Генуи и жителями Ланьяско: ее нашел один крестьянин, обрабатывая мотыгой землю в Польсевере… — 693 год от основания Рима соответствует 60 г. до н. э.

Ланьяско — небольшое селение в 20 км к северу от Генуи.

Польсевера — имеется в виду Валь Польсевера, долина речки Польсеверы, впадающей в море несколько западнее Генуи.

… полностью согласившись с остроумцем и добряком де Броссом… — Бросс — см. примеч. к с. 29.

101… с висячими садами, подобными садам Семирамиды… — Семирамида (Шаммурамат; кон. IX в. до н. э.) — царица Ассирии, жена царя Нина; после его смерти правила самостоятельно; вела завоевательные войны.

Ктесий Книдский (ок. 400 до н. э.), греческий врачеватель при персидском дворе, рассказывает, что царица Семирамида, уроженка горных областей, повелела разбить т. н. «висячие сады» на крыше царского дворца в Вавилоне, что должно было напоминать ей поросшие деревьями родные горы. В действительности эти висячие сады, считавшиеся одним из семи чудес света, были построены вавилонским царем Навуходоносором II (царствовал в 605–562 гг. до н. э.).

Ливорно

103… мне пришлось иметь дело с авиньонскими носильщиками, с мальтийскими факки ни и с мессинскими трактирщиками… — Авиньон — см. примем, к с. 66.

Мальта — см. примем, к с. 43.

Факкино (мн. ч. факкини) — носильщик, мужлан, итальянский фольклорный персонаж.

Мессина — см. примем, к с. 73.

… но такого разбойничьего притона, как Ливорно, я еще не встречал. — Ливорно — см. примем, к с. 89.

… вы хватаетесь за мол, как Робинзон Крузо — за спасительный утес… — Робинзон Крузо — герой знаменитого романа английского писателя Даниеля Дефю (ок. 1660–1731) «Жизнь и необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка» («The Life and strange surprising adventures of Robinson Crusoe, of York, mariner»; 1719); во время кораблекрушения спасается, уцепившись за выступ прибрежной скалы.

104… как если бы он собрался ехать через Понтийские болота. — Понтийские болота — болотистая местность на западном побережье Средней Италии, к юго-востоку от Рима; до ее осушения отличалась весьма нездоровым климатом.

… В нем всего три достопримечательности: каторжники, статуя Фердинандо I и мадонна Монтенеро. — Каторжные тюрьмы в Италии существовали в Генуе, Ливорно, Неаполе и Венеции. В Ливорно такое исправительное учреждение помещалось с XVII в. в здании старинных бань (ит. bagno), что послужило появлению во французском языке слова bagne — «каторга».

Фердинандо I Медичи (1549–1609) — великий герцог Тосканский с 1587 г; четвертый сын Козимо I и его супруги Элеоноры Толедской; в 1562 г., в тринадцатилетнем возрасте, стал кардиналом; в 1587 г., после смерти старшего брата, Франческо I, сложил с себя сан и унаследовал трон; считается основателем города Ливорно.

Конная статуя Фердинандо I, созданная в 1595 г. флорентийским скульптором Джованни Бандини (см. примем, к с. 184) стоит в Ливорно на Пьяцца делла Дарсена.

Монтенеро — селение в 5 км к югу от Ливорно, где находится церковь XIV в. с весьма почитаемой в этих краях чудотворной иконой Богоматери.

105… расскажу историю этого второго наследника тосканского Тиберия, а также историю его брата Франческо I и его невестки Бьянки Капелло. — Тосканский Тиберий — имеется в виду Козимо I (см. примем, ниже).

Тиберий Клавдий Нерон (42 до н. э. — 37 н. э.) — римский император с 14 г. н. э.; пасынок Августа, усыновленный им в 4 г. н. э. и унаследовавший от него власть; отличался патологической жестокостью (современные ученые подозревают, что у него было психическое заболевание).

Франческо I Медичи (1541–1587) — регент с 1564 г., великий герцог Тосканский с 1574 г., второй сын Козимо I и Элеоноры Толедской; продолжал абсолютистскую политику Козимо I.

Бьянка Капелло (1548–1587) — дочь богатого венецианского вельможи Бартоломео Капелло и его супруги Пеллегрины Морозини; в пятнадцатилетием возрасте влюбилась в банковского служащего Пьетро

Бонавентури и 28 ноября 1563 г. сбежала с ним во Флоренцию, где в следующем году вышла за него замуж; вскоре стала любовницей принца-регента Франческо, унаследовавшего в 1574 г. трон, а в 1578 г., через два месяца после того как он овдовел и овдовев к этому времени сама, вторым браком вышла за него замуж, став таким образом великой герцогиней.

… В конце правления Козимо Великого, то есть приблизительно в начале

1563 года… — Козимо I Великий (1519–1574) — герцог Флорентийский с 1537 г., представитель младшей линии рода Медичи; укрепил посредством террора свою власть и подчинил себе всю Тоскану; в

1564 г. передал бразды правления своему сыну Франческо; в 1569 г. получил от папы титул великого герцога Тосканского.

… молодой человек по имени Пьетро Бонавентури, происходивший из почтенной, но бедной семьи, приехал попытать счастья в Венецию. — Бонавентури, Пьетро (7—1572) — любовник, а затем первый муж Бьянки Капелло.

… Напротив банка Сальвиати жил богатый и знатный венецианец, глава рода Капелло… — Родительский дом Бьянки Капелло находится недалеко от церкви Сан Поло в Венеции.

106… подобно Джульетте, она была вся устремлена навстречу любви и только ждала минуты, когда на ее пути окажется какой-нибудь Ромео, чтобы сказать, как юная веронка: «Или я буду твоей, или пусть меня возьмет могила». — Джульетта и Ромео — влюбленные молодые люди, жители Вероны, герои трагедии У.Шекспира «Ромео и Джульетта». Вероятно, здесь имеются в виду слова Джульетты: «If he be married, // My grave is like to be my wedding bed» (I, 5) — «И если он женат, // To мне могила будет брачным ложем» (перевод Т. Щепкиной-Куперник).

107… должен немедленно отплыть в Римини… — Римини — город в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, в провинции Форли, неподалеку от берега Адриатического моря, в 150 км к югу от Венеции.

… беглецы поспешили в Феррару. — Феррара — город в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, административный центр одноименной провинции; расположен в 90 км к юго-западу от Феррары; известен с VII в., с 1471 г. стал герцогством, в 1598 г. отошел к Папскому государству; в средние века — крупный торговый и культурный центр; в 1860 г. вошел в Итальянское королевство.

… Жена Капелло, мачеха Бьянки, была сестра патриарха Аквилеи; чтобы отомстить обидчику, она прибегла к помощи брата. — Мачеху Бьянки Капелло звали Лукреция деи Гримани-Контарини.

Аквилея — древний город в Северо-Восточной Италии, в области Фриули-Венеция-Джулия, недалеко от берега Триестского залива; епископы Аквилеи, считавшие, что их епархия была основана святым Марком, с 533 по 1752 гг. именовали себя патриархами.

Здесь имеется в виду Джованни VI Гримани (7—1593) — патриарх Аквилеи в 1545–1550 и 1585–1593 гг., представитель знатной венецианской семьи Гримани.

… он явился в Совет Десяти вместе с зятем… — Совет Десяти — тайный судебный трибунал и орган политического надзора, существовавший в Венеции с 1310 г. вплоть до падения Венецианской республики в 1797 г.; получил такое название потому, что первоначально, после раскрытия одного из заговоров, он был создан как временная комиссия всего на десять дней; затем полномочия его все время продлевались, пока с 1335 г. не стали постоянными.

… жил в маленькой квартирке на третьем этаже, на площади Сан Марко… — Площадь Сан Марко находится в северной части Флоренции, перед монастырем Сан Марко.

108… Среди тех, кто проезжал мимо ее окна, был наследный принц Франческо, который через день навещал отца в его замке Петрайя. — О Франческо Медичи и его отце Козимо I см. примеч. к с. 105.

Петрайя — загородная резиденция семейства Медичи, расположенная в нескольких километрах к северо-западу от Флоренции; первоначально, в 1364–1422 гг., крепость семейства Брунеллески, затем — Строцци; в 1532 г. была конфискована герцогом Алессандро; в 1566–1568 гг. Козимо I перестроил ее и подарил своему сыну кардиналу Фердинандо Медичи, будущему великому герцогу, который в 1575–1590 гг. трудами архитектора Бернардо Буонталенти (1536–1608) превратил ее в роскошную виллу.

109… он вызвал к себе испанского дворянина по имени Мондрагоне… — Мондрагоне — возможно, имеется в виду Антонио Карафа (ок. 1542–1578), герцог Мондрагоне, князь Стильяно, испанский гранд; фаворит Франческо I Медичи.

… в третьем этаже углового дома на площади Сан Марко, между площадью Санта Кроче и Виа Ларга, живет молодая девушка… — Площадь Санта Кроче (Святого Креста) находится в правобережной части Флоренции, рядом с рекой и очень далеко от площади Сан Марко и Виа Ларга; название получила от францисканского монастыря Санта Кроче, построенного в 1294–1442 гг.

Виа Ларга («Широкая улица», с 1861 г. Виа Кавур) тянется от Палаццо Риккарди по направлению к северу, проходя по западной стороне площади Сан Марко.

… рассказал жене, что принц оказал ему честь, избрав его своим наперсником. — Антонио Карафа женился дважды: в 1562 г на Ипполите Гонзага (1535–1563) и в 1566 г. — на Джованне Колонна. Здесь речь идет о его второй жене.

111… направились во дворец Мондрагоне на Виа деи Карнески, возле церкви Санта Мария Новелла. — Сведений об улице Карнески (Cameschi) во Флоренции найти не удалось.

Церковь Санта Мария Новелла, находящаяся в западной части средневековой Флоренции, была сооружена в 1246–1360 гг. на месте прежней церкви IX в. Санта Мария делла Винье и освящена в 1420 г.; в 1456–1470 гг. ее фасад был перестроен Леоном Баттистой Альберти (1404–1472) в ренессансном стиле.

… Дворец этот был выстроен по проекту Амманати… — Амманати, Бартоломео (1511–1592) — итальянский архитектор, ученик Баччо Банд и нелли, построивший много зданий во Флоренции; как скульптор стоит на рубеже между стилями Позднего Возрождения и барокко.

112… Сверкнув перед ней драгоценностями, которые со времен Корнелии сгубили не одно женское сердце… — Корнелия — имя одной из представительниц римского рода Корнелиев; трудно сказать, какая из них имеется здесь в виду.

Возможно, подразумевается дочь знаменитого полководца Публия Корнелия Сципиона Африканского — Корнелия (ок. 189—ок. 110 до н. э.), посвятившая себя воспитанию сыновей — знаменитых реформаторов Тиберия и Гая Гракхов; осталась в истории как образец благородной римлянки, славившейся своими добродетелями и разносторонними знаниями.

114… в это самое время Козимо I вел переговоры о браке наследного принца

Франческо с эрцгерцогиней Иоанной Австрийской… — Иоанна Австрийская (Джованна; 1548–1578) — эрцгерцогиня Австрийская, дочь императора Фердинанда I и его супруги Анны Ягеллон; с 1565 г. супруга наследного принца Франческо, будущего великого герцога.

… Бьянке купил очаровательный домик, который и поныне стоит на Виа Маджо, украшенный гербами Медичи. Теперь Франческо достаточно было перейти площадь Питти… — Виа Маджо, расположенная на левом берегу реки Арно (она разделяет Флоренцию на две части) и соединенная с площадью Питти короткой улицей, ведет к мосту Святой Троицы.

Дом Бьянки Капеллы, находящийся на Виа Маджо, имеет № 26.

На площади Питти, также расположенной в левобережной части города, несколько восточнее Виа Маджо, стоит знаменитый Палаццо Питти (см. примеч. к с. 116), служивший в то время официальной резиденцией правящего семейства Медичи.

… его нашли в тупике возле Понте Веккьо… — Каменный трехарочный Понте Веккьо («Старый мост») через реку Арно, расположенный восточнее моста Святой Троицы, был построен в 1345 г. архитектором Таддео Гадди (см. примеч. к с. 161); этот мост заменил прежний деревянный, стоявший здесь еще с римских времен; на нем находятся лавки ювелиров, а также средневековые жилые дома.

115… вместо радостного шествия в баптистерий флорентийцы увидели скорбную процессию… — Баптистерий — особое культовое здание для крещения младенцев, имеющееся при некоторых католических и протестантских церквах.

Здесь, возможно, подразумевается в виду баптистерий Сан Джованни (см. примеч. кс. 185).

… от этого брака остались три дочери и сын. — Иоанна Австрийская родила своему мужу Франческо I пять дочерей и сына; это:

Элеонора (1567–1611), в 1584 г. ставшая супругой Винченцо I Гонза-га, герцога Мантуи и Монферрато;

Рамола (1568–1568);

Анна (1569–1584);

Лукреция (1572–1574);

Мария (1575–1642) — с 1600 г. супруга французского короля Генриха IV, мать Людовика XIII;

Филиппо (1577–1582).

… Духовник Бьянки был хитрый капуцин, умевший строить козни не хуже иезуита. — Капуцины — члены католического монашеского ордена, основанного в XVI в.; свое название получили от носимого ими остроконечного капюшона, по-итальянски — cappucio.

Иезуиты — см. примеч. к с. 46.

… пример отца, герцога Козимо, который в старости женился на Камилле Мартелли. — Герцог Козимо I женился дважды: первый раз, в 1539 г., на Элеоноре Толедской (1520–1562), а второй раз, в 1570 г., на своей любовнице (с 1567 г.) Камилле Мартелли (1547–1590), от которой он имел дочь Вирджинию (1568–1615), родившуюся еще до их брака.

116… Венеция… провозгласила Бьянку Капелло дочерью республики. — Бьянка Капелла получила высокий титул «Законная и любимейшая дочь Светлейшей Республики Венеции» 15 июня 1579 г., через год после своего венчания и за три месяца до коронования (15 сентября 1579 г.).

… Франческо тайно обвенчался с Бьянкой в часовне дворца Питти. — Это венчание состоялось 5 июня 1578 г.

Дворец Питти, расположенный на левом берегу Арно, был сооружен в 1458 г. по планам архитектора Филиппо Брунеллески (1377–1446) для богатого купца Луки Питти (1398–1472); в 1549 г. был куплен семейством Медичи; в 1558–1570 гг. перестроен Амманати и другими архитекторами и превращен в герцогскую резиденцию; в период объединения Италии, когда Флоренция в 1865–1871 гг. была временной столицей Италии, служил королевской резиденцией; ныне в нем располагается знаменитый музей.

… Монтень, направлявшийся в Рим и под влиянием некоего немца, которого ограбили в Сполето, отказавшийся от поездки через Анконскую марку, решил ехать через Флоренцию… — Монтень, Мишель Эйкем де (1533–1592) — французский философ и писатель эпохи Возрождения, гуманист; по профессии юрист, некоторое время был членом парламента в Бордо и дважды избирался мэром; автор книги «Опыты» («Essais»; тт. 1 и 2 — 1580 г., т. 3—1588 г.); в сентябре 1580—ноябре 1581 гг. совершил путешествие в Германию, Швейцарию и Италию, впечатления о котором отражены в его «Дневнике путешествий» («Journal de voyages»); в своих сочинениях выступал против догматики церковной ортодоксии, выдвинул этический идеал жизни согласно велениям матери-природы, рассматривал человека как самую большую ценность, ставил разум выше авторитета.

Сполето — небольшой город в области Умбрия, к северо-востоку от Рима.

Анконская марка — историческая область на северо-востоке Средней Италии, на побережье Адриатического моря, с центром в городе Анкона; соответствует северной части нынешней области Марке; с 1523 г. входила в состав Папского государства и оставалась в нем до образования в 1860 г. единого Итальянского королевства.

… Сравните это описание с картиной Бронзино… — Бронзино (настоящее имя — Аньоло ди Козимо ди Мариано; 1503–1572) — флорентийский художник, работавший в стиле маньеризма; один из основоположников жанра холодного официального портрета.

Портреты Бьянки Капелло и Франческо I находятся в галерее Уффици во Флоренции.

… в начале 1583 года… умер юный сын герцога… — Филиппо, сын Франческо I и Иоанны Австрийской, умер 29 марта 1582 г.

… после дочери по имени Пеллегрина, которую она родила от мужа, детей у нее больше не будет… — Пеллегрина Бонавентури (1564–1598) — дочь Бьянки Капелло от первого брака; удочеренная Франческо I после убийства в 1572 г. ее отца, воспитывалась при дворе и имела немалое состояние; в 1579 г. вышла замуж за болонского дворянина графа Улиссе Бентивольо (ок. 1558–1618); по приказу мужа была задушена в постели вместе со своим любовником.

… сговорилась с одной своей наперсницей родом из Болоньи… — Болонья — древний город в Северной Италии, в области Эмилия-Романья, административный центр одноименной провинции; с XI в. там установилась городская республика; в XV в. стала владением семейства Бентивольо; в 1513 г. была захвачена римскими папами; в 1860 г. вошла в объединенное Итальянское королевство.

117… мальчик при крещении был наречен доном Антонио… — Антонио

(1576–1621) — сын Бьянки Капелло, усыновленный герцогом Франческо 1 и получивший титул маркиза де Капистрано; рыцарь Мальтийского ордена с 1594 г.

… своим зачатием… она обязана заступничеству этого святого. — Самые известные христианские святые, носившие имя Антоний, это Антоний Великий (251–356), один из основателей пустынножительства, и Антоний Падуанский (1195–1231), снискавший славу своей проповеднической деятельностью среди еретиков Южной Франции и Северной Италии.

119… пригласил кардинала провести два месяца на своей вилле в Поджо а

Кайано. — Поджо а Кайано — вилла Медичи, расположенная в 15 км к западу от Флоренции, в провинции Прато; принадлежавшее прежде семейству Строцци поместье, купленное в 1479 г. Лоренцо Великолепным и полностью перестроенное по его заказу архитектором Джулиано да Сангалло (см. примеч. к с. 87); служила загородной резиденцией Франческо I.

… у кардинала был опал, подаренный ему папой Сикстом V и имевший свойство тускнеть, когда его подносили к отравленной пище. — Опал — драгоценный поделочный камень (твердый природный гидрогель двуокиси кремния), с которым связано множество суеверий; в частности ему приписывается свойство менять свой цвет с приближением к яду.

Сикст V — см. примеч. к с. 83.

120 …На следующий день Франческо и Бьянко были мертвы. — Франческо I

и Бьянка Капелло умерли 19 октября 1587 г.

… Жизненное поприще кардинала было отмечено многими другими деяниями, о чем свидетельствуют четыре раба в цепях, украшающие пьедестал памятника… — Бронзовые фигуры четырех рабов (созданы в 1623–1626 гг. скульптором Пьетро Такка — см. примеч. к с. 225), прикованных цепями к пьедесталу конного монумента Фердинанда I Медичи в Ливорно, должны были напоминать о победе герцога над алжирскими пиратами.

… тех, кому хотелось бы знать остальное, мы отсылаем к сочинению Галуцци. — Галуцци, Ригуччо (1730–1801) — итальянский историк, автор обстоятельной «Истории великого герцогства Тосканского во время правления дома Медичи» («Istoria del Granducato di Toscano sotto il govemo della Casa Medici»; 1771).

… подъехали к церкви Монтенеро. — См. примеч. к с. 104.

… святой иконе, ведущей свое происхождение с горы Эвбея на Негрепонте… — Негрепонт — средневековое название Эвбеи, крупного гористого острова в Эгейском море, расположенного у восточного побережья Греции; самая высокая его гора — Дирфис (1 743 м).

… признавших в картине работу Маргаритоне, одного из современников Чимабуэ. — Маргаритоне д'Ареццо (1216/1236—1293/1313) — итальянский скульптор и архитектор, уроженец Ареццо, работавший в своем родном городе, а также в Анконе и Флоренции.

Чимабуэ, Джованни Гуальтьери (настоящее имя — Ченни ди Пепо; ок. 1240—ок. 1302) — итальянский живописец, творчество которого развивалось в основном в русле византийских традиций;его фрески и другие произведения сосредоточены во Флоренции и Ассизи.

… Когда Фарината дельи Уберти спас Флоренцию, после того как он победил в сражении при Монте Аперти… — Фарината дельи Уберти (ок. 1200–1264) — флорентийский политик, глава партии гиббелинов; несколько раз изгонялся из Флоренции; 4 сентября 1260 г. в сражении при Монте Аперти (близ Сиены) с помощью неаполитанского короля Манфреда разгромил флорентийских гвельфов, но затем воспрепятствовал разрушению Флоренции.

Итальянские республики

121… Уже во времена Солона было замечено, что моряки — самые независи мые из людей. — Солон (ок. 640—ок. 559 до н. э.) — государственный деятель Древних Афин; провел реформы, способствовавшие ликвидации пережитков родового строя, становлению государственности и рабовладельческой демократии; причислялся греками к «семи мудрецам» — умнейшим людям мира.

… Генуя и Пиза, находившиеся в неменьшей зависимости от Священной Римской империи, чем другие итальянские города, постепенно освободились от ее владычества. — Священная Римская империя германской нации — государственное образование в Европе, существовавшее с

962 г. и в разное время номинально или фактически включавшее в себя Германию, часть Италии, Нидерланды, Чехию, Швейцарию, Австрию и другие страны; в сер. XVII в., в сущности, распалась и в 1806 г. формально прекратила свое существование.

… Они сами посылали корабли на Корсику и на Сардинию… — Корсика была впервые захвачена Пизой, тогда еще лангобардским герцогством, в 725 г.; с 754 г. она стала владением папы, а в 1077 г. была отдана им под управление Пизы, которое длилось до 1284 г., когда ею завладели генуэзцы.

На Сардинии пизанцы стали основывать свои купеческие фактории после 1016 г., когда с их помощью с острова были изгнаны арабы.

… в 982 году император Оттон послал семь своих баронов в Пизу, чтобы потребовать у пизанского флота несколько галер для содействия задуманному им походу в Калабрию. — Оттон II (955–983) — император Священной Римской империи с 973 г., сын императора Оттона I Великого; осенью 981 г. вторгся в Южную Италию, пытаясь захватить ее как приданое своей жены (с 972 г.) — византийской принцессы Феофано (961–991), но встретил сопротивление Византии и арабов, от которых в июле 982 г. потерпел страшное поражение у мыса Колонна (Калабрия) и чудом избежал плена.

122… От них берут свое начало семь знатных пизанских родов, которые три столетия возглавляли местных гвельфов или гибеллинов. — Гвельфы и гибеллины — политические группировки в Италии XII–XV вв., разделявшиеся в отношении к императорской власти (императором Священной Римской империи и одновременно итальянским королем был германский король): гвельфы ее оспаривали, гибеллины поддерживали. Папы и большинство городов-коммун были гвельфскими, княжества — гибеллинскими, но строго это не выдерживалось. Пиза стояла за императоров, потому что она опасалась гвельфских городов внутренней части Тосканы — Пистойи, Лукки, Сиены, Флоренции (эти города, впрочем, тоже воевали друг с другом, и Лукка и Сиена в конфликте с Флоренцией принимали сторону гибеллинов), которые и нанесли ей поражение в войнах 1282–1284 и 1290–1292 гг.

…Их звали Висконти, Годимари, Орланди, Веккьонези, Гваланди, Сис-монди, Ланфранки. — Приведенное Дюма правописание имен Годимари (Godimari) и Веккьонези (\fecchionesi) вызывает сомнение: сведений о таких пизанских семействах найти не удалось.

… В 936 году Геную разграбили сарацины… — В 936 г. (по другим данным, в 935 г.) Генуя была разграблена и сожжена арабами.

…не прошло и ста лет, как генуэзцы вступили в союз с пизанцами и явились в Сардинию, неся сарацинам огонь и меч… — В IX в. закрепившиеся в Северной Африке арабы начали морские захваты в Средиземноморье, нападая на побережье Италии и расположенные близ нее острова, принадлежавшие Византии и различным итальянским государствам. Сардиния была захвачена арабами в 875 г., а в 1016 г. завоевана вступившими в союз Пизой и Генуей. Пиза пыталась единолично владеть островом, но, потерпев поражение в войне с Генуей (1284), вскоре была вынуждена отдать половину острова победительнице; в 1325 г. всем островом завладело Арагонское королевство.

… У Каффаро, автора первой генуэзской летописи, начатой в 1101 году и законченной в 1164-м… — Каффаро ди Рустико да Каскифеллоне (ок. 1080–1164) — выходец из знатной лигурийской фамилии, участник крестового похода, автор первой генуэзской хроники, названной им «Анналы» («Annales») и охватывающей период истории Генуи с 1099 по 1163 гг.

… Дух свободы, витавший на взморье, овеял Милан, Флоренцию, Перуджу и Ареццо… — Перуджа — главный город области Умбрия в Средней Италии; расположен на крутом холме, господствующем над долиной Тибра; находится в 180 км к юго-востоку от Ливорно; известен с V в. до н. э.

Ареццо — главный город одноименной провинции в Тоскане, на реке Арно; находится в 120 км к востоку от Ливорно; известен с ГУ в. до н. э.; в средние века активно участвовал в междоусобиях соседей; в XVI в. перешел во владение Тосканы.

… пока на папский престол не взошел монах Гильдебранд под именем Григория VII… — Григорий VII (см. примеч. к с. 87) до своего избрания папой был бенедиктинским монахом и настоятелем крупного римского монастыря Сан Паоло Фуори ле Мура.

… на императорском троне тогда был Генрих IV. — Генрих IV (1050–1106) — император Священной Римской империи с 1056 г., представитель Франконской династии.

… В 1076 году он издает декреталию, воспрещавшую его преемникам представлять свое назначение на утверждение светским властителям. — В кон. X — нач. XI в. среди церковников развернулась т. н. клюнийская реформа — движение, названное по его центру, монастырю Клюни в Бургундии. Это движение ставило целью путем борьбы за аскетизм и выступлениями против обмирщения церкви повысить ее авторитет, утвердить ее независимость от светских властей, а в идеале — поставить духовную власть выше мирской. В 1059 г. Латеранский собор католической церкви по инициативе Гильдебранда установил, что отныне папы, до того избиравшиеся клиром и народом Рима (фактически правильных выборов не было) и утверждавшиеся императором, должны были избираться из своей среды высшими сановниками церкви — кардиналами, без вмешательства светской власти. На том же Соборе было категорически запрещено принимать священнические должности из рук светских властей — это объявлялось симонией. В Германии обычной была практика инвеституры, т. е. назначения епископов императорами. В феврале 1075 г. Григорий VII в особом, обязательном для всех верующих документе — декреталии — объявил подобную светскую инвеституру недействительной и установил, что епископ должен избираться духовенством епархии и утверждаться папой, после чего автоматически получать сан и — в тех случаях, когда епископ являлся одновременно главой княжества, — светскую власть. В отдельном послании от 8 декабря 1075 г. Григорий VII заявил, что он не признает власти Генриха IV над Италией.

… на декреталию он ответил рескриптом. — Император Генрих IV, не желавший лишиться власти над германской церковью и поддержанный в этом назначенными им епископами, собрал в январе 1076 г. в городе Вормсе (ныне в ФРГ, в земле Рейнланд-Пфальц) собрание знати, а фактически только епископов, которое отказало в повиновении Григорию VII; не признавая решений Латеранского собора 1059 г., Генрих IV обратился к духовенству и народу Рима с призывом избрать нового папу. Особых рескриптов, т. е. императорских указов, на этот счет не издавалось (вероятно, Дюма имеет в виду обращение императора к римлянам, которое в юридическом смысле рескриптом не было). В ответ 22 февраля 1076 г. папа отлучил Генриха IV от церкви, а подданных его освободил от клятвы верности императору. 27 мая 1076 г. Генрих IV потребовал от папы добровольно отречься от сана, мотивируя это тем, что Григорий достиг папского престола, будучи не правильно избран кардиналами, а провозглашен толпой римлян, т. е. таким способом, против которого Григорий сам же и выступал.

… потребовал, чтобы первосвященник сложил с себя тиару… — Тиара — тройная корона римского папы: епископская мирта, на которую как бы надеты три короны, символизирующие тройственность прав папы как судьи, законодателя и священнослужителя.

… Узнав столь важную новость, германские князья собрались в Тербурге… — В октябре 1076 г. немецкие духовные и светские князья собрались на рейхстаг (первоначально собрание территориальных князей, а с XIII в. также и представителей немецких имперских городов) в городе Трибуре (Trebur, а не Terbourg, как у Дюма), распололоженном в 10 км к юго-востоку от Майнца, и объявили, что, поскольку император Генрих IV отлучен от церкви, они не обязаны ему повиноваться и изберут другого (императорский трон в принципе всегда в Германии считался выборным, причем в избрании могли участвовать только высшие духовные и светские князья; круг избирателей определился не сразу, лишь к сер. XIII в., а строгие правила избрания — к сер. XIV в.); на этом собрании проблемы инвеституры, прав императора назначать и низлагать пап не обсуждались. Епископы уговорили рейхстаг дать императору один год для снятия отлучения, ибо именно отлучение, а не превышение власти, служило основанием для смещения Генриха IV.

123… Генриху пришлось повиноваться…он пересек Италию, чтобы босым и на коленях явиться к папе, прося его об отпущении грехов. — В начале 1077 г. отлученному от церкви Генриху IV, против которого восстали немецкие князья, пришлось явиться в замок, расположенный в селении Каносса, в 18 км к юго-востоку от итальянского города Реджо нелл'Эмилия, и принадлежавший ярой стороннице папы маркграфине Матильде Тосканской (1046–1115), и униженно вымолить у скрывавшегося там Григория VII прощение. Эти события происходили 25–27 января 1077 г., и лишь утром 28 января император был допущен к папе.

Хождение императора Генриха IV в Каноссу стало символом крайнего унижения и вошло в поговорку.

… проехал таким образом через Лети, Милан, Павию, Кремону и Лоди… — Когда Генрих IV с небольшой свитой решил отправиться в Италию, где находился папа, прямой путь из Германии через Швейцарские Альпы ему был закрыт, т. к. там находились владения его врагов. Он двинулся через королевство Бургундское, с сер. XI по XIV в. принадлежавшее Империи (император был также королем Бургундским) и включавшее нынешнюю Юго-Восточную Францию, преодолел Западные Альпы, перешел в Пьемонт, в город Асти, оттуда двинулся на север, в Милан, поскольку узнал, что там находится папа. Однако папа, услышав о приближении императора и не зная, какими силами тот располагает, поспешил укрыться в Тоскане, в замке Каносса. Император тем временем повернул от Милана на юг, к городу Павии (находится в 30 км от Милана), оттуда на северо-восток, к городу Лоди (в 30 км от Павии), от него к юго-востоку, в долину По, к городу Кремона (в 35 км от Лоди); узнав там о местонахождении папы, он продолжил путь на юго-восток — к Каноссе (в 70 км от Кремоны).

… видя его слабость, эти города почувствовали в себе силу и, воспользовавшись его отлучением от Церкви как предлогом, сочли себя свободным от данных ему клятв. — Если верить хронистам, население указанных городов, во всяком случае знать и духовенство, радостно приветствовали императора Генриха IV, видя в нем защитника от слишком властолюбивого папы, а особенно его сторонников из городской черни, боровшихся не только против женатых священников, но и против епископских властей, городской знати и богатых горожан.

… будто уготовив Флоренции свободу, в 1070 году умер Готфрид Лотарингский, маркграф Тосканы, а в 1076-м умерла его жена Беатриса, и наследницей и властительницей самого крупного из всех существовавших когда-либо в Италии феодов стала графиня Матильда. — Готфрид II Бородатый (ок. 997—1069) — герцог Верхней Лотарингии в 1044–1047 гг. и Нижней Лотарингии с 1065 г; в 1054 г., благодаря браку с Беатрисой, вдовой маркграфа Тосканского (для вдового Готфрида это тоже был второй брак), приобрел во владение Тоскану; проводил политику поддержки папского престола.

Беатриса (ок. 1015–1076) — дочь герцога Верхней Лотарингии Фридриха II (ок. 995—ок. 1033); первым браком (1037) была замужем за Бонифацием IV, маркграфом Тосканским (ок. 985—1052), от которого у нее была дочь Матильда, наследница Тосканы; вторым браком, с 1054 г., была замужем за своим родственником, Готфридом II Бородатым.

Матильда (1046–1115) — маркграфиня Тосканская, графиня Феррары, Мантуи, Модены и Реджо с 1076 г., падчерица Готфрида II Бородатого; проводила политику поддержки папства, которому она завещала свои владения, и активно участвовала в междоусобиях итальянских феодалов; в итоге ее маркграфство, самое крупное владение Италии, распалось на городские республики.

… Она дважды была замужем: сначала за Готфридом-младшим, потом за Вельфом Баварским, развелась с обоими и умерла бездетной… — В 1070 г. Матильда выщла замуж за сына своего отчима от его первого брака, герцога Нижней Лотарингии Готфрида III Горбатого (?— 1076), — с ним она не разводилась (он умер, оставив ее вдовой), а в 1089 г., из политических соображений, вступила в брак с Вельфом (ок. 1073–1120), наследником герцогства Баварского (герцогом, под именем Вельфа V, он стал только в 1101 г.), с которым она развелась в 1095 г. Заметим, что в год свадьбы жениху было около 16 лет, а невесте — 43 года. Развод произошел во многом потому, что Матильда была сторонницей папы, а Вельф был сторонником императора.

… все свои владения завещав престолу святого Петра. — То есть завещала свои земли Папскому (Церковному) государству. Это образовавшееся в VIII в. государство (центром его был Рим), где папа обладал одновременно духовной и светской властью, официально именовалось Патримоний (т. е. букв, «наследственное владение», «поместье») святого Петра, ибо святой Петр был первым епископом Рима и папы считались его преемниками; так что престол святого Петра — это папский престол.

… Она провозгласила республику, и тем, в свою очередь, подала пример Сиене, Пистойе и Ареццо. — Сиена — город в Тоскане, административный центр одноименной провинции; находится в 50 км к югу от Флоренции; была основана римлянами в I в. до н. э.; в 1167 г. провозгласила себя свободной коммуной; в XIII в. стала крупным ремесленным и финансовым центром; с XVI в. входила в состав Великого герцогства Тосканского.

Пистойя — город в Тоскане, в 37 км к северо-западу от Флоренции, центр одноименной провинции; была основана как римская колония во II в. до н. э.; в 1177 г. провозгласила себя свободной коммуной; с 1254 г. находилась под властью Флоренции.

Коммуна Ареццо (см. примеч. к с. 122) вырвалась из-под контроля епископа еще в 1089 г. и оставалась независимой вплоть до 1384 г., пока не оказалась во власти Флоренции.

… Среди гвельфских семей одной из самых знатных, могущественных и богатых была семья Буондельмонти. — Буондельмонти — знатный дворянский род, в XII в. переселившийся во Флоренцию и живший в квартале Борго Санти Апостоли.

… Старший в роду был обручен с девушкой из семьи Амидеи, союзников Уберти… — Старший в роду — Буондельмонте деи Буондельмонти (7—1216); нарушив слово, вынужденно данное им девице из рода

Амидеи, женился на другой и был убит за это, следствием чего, согласно преданию, стал раскол Флоренции на гвельфов и гибеллинов. Невеста Буондельмонти, от которой он отказался, была дочь Ламбер-туччо деи Амидеи и племянница Оддо Ариги деи Фифанти.

Уберти — влиятельный флорентийский род, враждовавший с Буондельмонти.

… Буонделъмонте деи Буондедьмонти был владетелем Монте Буоно, замка в северной части долины Арно, и жил в величественном дворце на площади Святой Троицы. — Замок Монте Буоно находился в долине реки Греве, к югу от Флоренции; после того как в 1135 г. он был разрушен флорентийцами, Буондельмонти переселились во Флоренцию. Арно — река в Средней Италии, на которой стоит Флоренция; берет начало в Апеннинах, впадает в Средиземное море близ Ливорно; длина ее 241 км.

Площадь Святой Троицы (Пьяцца Санта Тринита) расположена на правом берегу Арно, близ одноименной древней церкви и моста с тем же названием.

124… узнал даму из рода Донати… — Эта дама, по имени Гвальдрада, была вдовой Форезе Донати.

125… Моска предложил убить Буонделъмонте. — Моска деи Ламберти (?— 1243), предложивший убить Буондельмонте и произнесший при этом фразу, вошедшую в поговорку: «Cosa fatta capo ha» (ит. «Что сделано, то уже с головой»), был помещен за этот дурной совет в Дантов Ад (XXVIII, 106–108).

126… Утром Пасхального воскресенья… — Буондельмонти был убит 11 апреля 1216 г.

… дополз до подножия статуи Марса, языческого покровителя Флоренции… — Вблизи Понте Веккьо стояла конная статуя, в которой жители Флоренции по традиции видели языческого покровителя города — бога войны Марса.

… гибеллины… обратились за помощью к императору… — Это был Фридрих II Гогенштауфен (1194–1250) — король Сицилии с 1197 г. и император Священной Римской империи с 1212 г.; полагал центром своих владений Италию и за влияние там вел постоянную борьбу с папами и их сторонниками гвельфами, поддерживая гибеллинов итальянских городов; был известен своим покровительством наукам. Фридрих II отправил на помощь флорентийским гибеллинам армию немецких тяжеловооруженных конников под началом своего побочного сына Фридриха Антиохийского (1221–1256), с 1246 г. имперского викария в Тоскане и номинально флорентийского подеста.

… в ночь на Сретение 1248 года побежденные гвельфы были вынуждены покинуть Флоренцию. — Сретение — один из главнейших христианских праздников; установлен в честь принесения младенца Иисуса Богородицей в храм для произнесения, согласно иудейской религии, очистительной послеродовой молитвы; празднуется на сороковой день после Рождества (2 февраля).

127… под башню Тозинги на площади Старого рынка… подвели подкоп… — Имеется в виду стоявшая у Меркато Веккьо башня дворца Тозинги, который принадлежал гвельфскому семейству Тозинги; она была разрушена вместе с дворцом пришедшими к власти гибеллинами. Площадь Старого рынка (Меркато Веккьо, соврем. Пьяцца делла Репубблика) находится в самом центре исторического центра Флоренции, на месте римского форума.

… гвельфы оставались в изгнании вплоть до 1250года, то есть до смерти Фридриха II. — Император Фридрих II умер 13 декабря 1250 г. в Апулии, в замке Фьорентино, и вскоре после этого, 2 января 1251 г., изгнанники-гвельфы вернулись во Флоренцию.

… в 1252 году народ, желая увековечить возвращение свободы во Флоренцию, отчеканил из чистейшего золота монету, которую в честь города назвали флорином и которая вот уже 700лет сохраняет все то же изображение лилии… — Флорин — высокопробная золотая монета, чеканившаяся во Флоренции с ноября 1252 г. и имевшая широкое хождение по всей Европе; масса ее составляла 3,5 г; это была первая золотая монета средневековой Западной Европы. На одной стороне монеты была отчеканена лилия — геральдический цветок Флоренции, а на другой — святой Иоанн, ее покровитель. Название монета получила то ли от места чеканки, то ли от лат. flos — «цветок».

… гибеллины воспользовались этим и сплели заговор… — Эти события происходили в 1258 г.; во главе заговора стояли представители рода Уберти.

… отогнали лучников, которых прислал за ними подеста. — Подеста — глава исполнительной и судебной власти во многих городах-республиках средневековой Италии.

… Другому Уберти и некоему Инфангати отрубили голову… — В ходе расправы над заговорщиками-гибеллинами были казнены Уберто Каини дельи Уберти и Манджа дельи Инфангати.

… человек той же породы, что барон дез'Адре, коннетабль де Бурбон и Ледигьер… — Адре, Франсуа де Бомон, барон дез' (1513–1587) — французский военачальник XVI в., известный своей жестокостью; с юных лет принимал участие в Итальянских походах и в 1555 г. возглавил полк легионеров из провинции Дофине; в 1562 г. перешел в протестантство и с неистовой жестокостью расправлялся с католиками, так что даже единоверцы называли его «диким зверем»; особенно чудовищно он проявил себя 16 июля 1562 г. при захвате замка Монбризон в Дофине, заставляя католиков прыгать с башен на выставленные кверху пики солдат; арестованный и отданный под суд, был освобожден в соответствии с эдиктом о примирении 1563 г.; после этого снова поменял веру и в 1567 г. начал сражаться уже с протестантами; творимые им расправы, дикие даже по тем временам, привели к его аресту и суду над ним в Лионе, но в 1570 г., в связи с заключением очередного мира, он был освобожден и после этого вернулся в свой родовой замок Ла-Фретт, где и жил до самой смерти.

Коннетабль де Бурбон — см. примеч. к с. 90.

Ледигьер, Франсуа де Бонн, герцог де (1543–1626) — французский полководец и государственный деятель; маршал Франции (1608) и коннетабль (1622); участник религиозных войн XVI в., глава протестантов в Дофине; соратник Генриха IV; губернатор Прованса, затем Дофине; в старости перешел в католичество; один из способнейших военачальников своего времени.

… отправил послов к Манфреду, королю Сицилии. — Манфред (1232–1266) — сын императора Фридриха II и его любовницы Бьянки Ланча д'Альяно (ок. 1210—ок. 1243), которого отец узаконил в свои предсмертные часы; король Сицилии и Южной Италии с 1258 г.; вел длительную борьбу с папством; в этой борьбе столкнулся с французским претендентом на сицилийский престол Карлом Анжуйским (1227–1285) и погиб; был известен покровительством ученым и поэтам.

… стало лагерем у ворот Камольи, пыль которой была так дорога Альфьери. — Камолья — местность у северной части крепостной стены Сиены, куда выходили одноименные ворота, стоявшие на дороге во Флоренцию и потому более всего охранявшиеся в средние века. Альфьери — см. примем, к с. 92.

… Это было оскорбление Швабского дома, пятно на имперском гербе, и отомстить за одно и смыть другое могла только победа. — Швабский дом — династия императоров Священной Римской империи в 1138–1254 гг. Гогенштауфенов, которые владели в 1080–1268 гг. Швабией (исторической областью в Юго-Западной Германии, куда входили нынешние территории Вюртемберга, Бадена и Эльзаса, а также части Баварии и Швейцарии).

129 …его люди откроют им ворота Санто Вито… — Санто Вито — восточные ворота Сиены, находившиеся на дороге в Ареццо.

… Напрасно граф Гвидо Гверра и Теггьяйо Альдобранди пытались оспорить мнение большинства… — Гвидо Гверра (ок. 1220—ок. 1272) и Теггьяйо Альдобранди дельи Адимари (? — ок. 1266) — влиятельные флорентийские нобили, вожди гвельфской партии; Данте упоминает этих персонажей в своей «Божественной Комедии», помещая их в третий пояс седьмого круга Ада, где пребывают насильники над естеством — содомиты («Ад», XVII, 37–42).

… Лука деи Герардини, человек, известный своей мудростью и любовью к родине… — На самом деле этого человека звали Чече деи Герардини.

… откликнулись Лукка, Болонья, Пистойя, Прато, Сан Миньято и Вольтерра. — Лукка — см. примем, к с. 89.

Болонья — см. примем, к с. 116.

Пистойя — см. примем, к с. 123.

Прато — город в Тоскане, в 15 км к северо-западу от Флоренции, центр одноименной провинции.

Сан Миньято аль Тедеско — небольшой старинный город в Тоскане, в провинции Пиза, в 35 км к западу от Флоренции, с 1347 г. находившийся под ее контролем; стоит на дороге Франчиджена, связывавшей в средние века Северную Европу с Римом.

Вольтерра — древний город в Тоскане, в провинции Пиза, в 50 км к юго-западу от Флоренции.

130… Это было изобретение Ариберта, архиепископа Миланского; желая придать больше значения пехоте, набиравшейся из простолюдинов, в противовес коннице, состоявшей из знати, он впервые использовал его в войне против Конрада Салического. — Ариберт (970—1045) — архиепископ Миланский с 1018 г.; долгие годы пребывал в конфликте с Конрадом II и во время обороны Милана в 1038 г. ввел в употребление боевую колесницу, сделанную по образцу этрусских.

Конрад II Салический (990—1039) — король Германии с 1024 г., император Священной Римской империи с 1027 г., основатель Франконской династии; значительно расширил территорию Империи.

… Правил колесницей семидесятилетний старик по имени Джованни Торнаквинчи… — Это был представитель могущественного семейства Торнаквинчи, обосновавшегося во Флоренции в X в.

… его благословил папа Мартин… — Вероятно, имеется в виду Мартин III (он же Марин II) — римский папа в 942–946 гг.

… войско флорентийцев достигло холма Монте Аперти, расположенного в пяти милях к востоку от Сиены… — Возвышенность Монтаперти и одноименное селение находятся в 9 км к востоку от Сиены, по дороге в Ареццо.

… Полуслепой епископ поднялся на площадку… — Епископом Флоренции в это время, с 1251 по 1274 гг., был Джованни деи Манжадори (?— 1274).

… вручил его Якопо дель Вакка из семьи Пацци… — Виллан и (см. примем. к с. 134) называет этого человека Якопо дельи Нака.

131… обогнул Монте Аперти, перешел вброд Арбию… — Арбия — река в То скане, правый приток реки Омброне, впадающий в нее около городка Буонконвенто; протекает между Сиеной и Монтаперти.

… Бокка дельи Абатти, гибеллин в душе… — Данте называет его гнусным предателем (Ад, XXXII, 110).

133… делла Пресса поднялся на площадку и ударом палицы раскроил ему голову. — Делла Пресса — представитель знатной флорентийской семьи, принадлежавшей к гибеллинской партии.

134… как рассказывает Виллани, все до единой женщины оделись в траур… — Виллани, Джованни (1276–1342) — итальянский историк, автор знаменитой книги «Новая хроника» («Nuova cronica»), первой флорентийской летописи.

О том, что происходило во Флоренции после поражения гвельфов в битве при Монтаперти автор рассказывает в главе 79 шестой книги своего сочинения.

… Представители гибеллинских городов Тосканы собрались в Эмполи… — Эмполи — город в Тоскане, в 30 км к западу от Флоренции.

… Графы Гвиди и Альберти, Сантафьоре и Убальдини согласились с этим предложением. — Все эти знатные дворяне были гибеллины.

… вначале он был Кориоланом, потом стал Камиллом. — Кориолан, Гней Марций (?—488 до н. э.) — знаменитый римский полководец; оскорбленный отказом избрать его консулом, вступил в борьбу с патрициями и в 494 г. до н. э. был изгнан из Рима; перешел на сторону враждебного римлянам племени вольсков, и они под его началом осадили Рим; посланцы сената тщетно умоляли его снять осаду, и только слезы жены и матери заставили его отступить, после чего он был убит вольсками как предатель.

Камилл, Марк Фурий (ок. 447–365 до н. э.) — римский патриций, военачальник и политический деятель, ярый враг плебеев; обвиненный враждебной партией в присвоении военной добычи, был отстранен отдел, но в опасный для Рима момент вернулся на военную службу и оказал родине значительные услуги.

… граф Гвидо Новелло, командир тяжелой конницы Манфреда, стал правителем города. — После своей победы при Монте Аперти гибеллинские войска вступили во Флоренцию 12 сентября 1260 г.

Граф Гвидо Новелло (ок. 1220–1272) из знатного рода графов Гвиди ди Казентино был в 1260 г. назначен на два года флорентийским подеста от имени короля Манфреда. Военным командующим и главным наместником Флоренции был поставлен военачальник Джордано д'Альяно, граф Сансеверино, — пьемонтский дворянин, родственник матери короля Манфреда; Гвидо Новелло был его заместителем.

… Манфред, могущественный покровитель гибеллинской партии, погиб в битве при Гранделле… — В сражении на равнине Санта Мария делла Гранделла (близ города Беневенто в Кампанье) 26 февраля 1266 г. войска Манфреда потерпели поражение от французской армии Карла Анжуйского, захватившего после этого Королевство обеих Сицилий.

… архиепископ Козенцы… — Козенца — небольшой город в Калабрии, административный центр одноименной провинции.

135 …он приказал вывезти тело к границам королевства и бросить на берегу реки Верде. — Вероятно, имеется в виду Гарильяно — река в Центральной Италии, в провинции Казерта, на границе областей Лацио и Кампанья; впадает в залив Гаэта Тирренского моря.

… он призвал из Болоньи… двух рыцарей нового, недавно учрежденного ордена, чей устав не требовал обетов целомудрия и бедности… — Призванные из Болоньи дворяне были: гвельф Каталано деи Малавольти (ок. 1210–1285) и гибеллин Лодеринго Андало (ок. 1210–1293). Вместе с 36 флорентийцами они должны были исполнять функции т. н. «народного правления», учрежденного графом Гвидо Новелло. Приглашенные градоправители принадлежали к ордену Святой Девы Марии (первоначально — рыцарей Христовых), утвержденному папой Урбаном IV в 1261 г. и отличавшемуся сравнительно мягким уставом; членов этого ордена звали гаудентами («веселящимися»). Каталано и Лодеринго фигурируют в «Божественной Комедии» Данте («Ад», XXIII, 103–108).

… Гвидо и его солдатам пришлось бежать из Флоренции и укрыться в Прато. — Бегство графа Гвидо Новелло в Прато (см. примеч. к с. 129) произошло в день святого Мартина, 11 ноября 1266 г.

136… мы находим его лишь сорок лет спустя, в Дантовом Аду… — См. «Ад», X.

Дорога из Ливорно во Флоренцию

136… дилижанс, который утверждает, будто в положенное время он находится в движении, однако, менее удачливый, чем греческий философ, не может это доказать. — Вероятно, подразумевается Зенон Элейский (ок. 490—ок. 430 до н. э.) — греческий философ, который принадлежал к философской школе, учившей, что любое изменение в мире иллюзорно, а бытие едино и неизменно; в частности, он доказывал, что движение, образец «видимого изменения», логически невозможно.

137… Они вроде наших извозчиков в Со и в Сен-Дени. — Со — небольшой старинный город в 6 км к югу от Парижа, в котором находится замок с прекрасным парком, купленный в 1670 г. и перестроенный министром Кольбером, а в 1700 г. перешедший в собственность герцога и герцогини дю Мен.

Сен-Дени — см. примеч. к с. 66.

138… Они спросят с вас десять пиастров… — Пиастр — итальянское название старинной испанской серебряной монеты пезо (или песо), чеканившейся с XVI в. и весившей около 24 г; монеты примерно такого же веса чеканились в разное время также во Флоренции и в Неаполе.

140… Кучеру потребовалось шесть часов… чтобы добраться от Ливорно до

Понтедеры… — Понтедера — город в Тоскане, в 27 км к северо-востоку от Ливорно.

…Из Понтедеры в Эмполи князь добрался за шесть часов. — Эм пол и (см. примеч. к с. 134) находится в 24 км в востоку от Понтедеры.

143 …На полпути между Ливорно и Флоренцией… возвышается башня Сан

Миньято аль Тедеско. — Одной из достопримечательностей города Сан Миньято аль Тедеско (см. примеч. к с. 129) является башня, возведенная в XIII в. на высоком холме императором Фридрихом II (см. примеч. к с. 126); во время Второй мировой войны она была разрушена немцами, но затем восстановлена.

… Сан Миньято аль Тедёско — колыбель семьи Бонапартов. — Бонапарты (ит. Буонапарте) — дворянская семья, происходившая из Ломбардии; представители ее флорентийской ветви, к которой принадлежал Наполеон Бонапарт и которая известна с XIII в., обосновались в Сан Миньято, а в сер. XVI в. в лице Франческо Буонапарте переселились на Корсику.

… во Флоренцию… благодаря братскому гостеприимству великого герцога Леопольда II, все Бонапарты возвращались умирать. — Леопольд II (Иоганн Иосиф Франц Фердинанд Карл; 1797–1869) — великий герцог Тосканский с 1824 г.; второй сын великого герцога Фердинанда III; один из самых либеральных правителей Европы, в государстве которого всегда находили приют изгнанники из соседних стран, а печать пользовалась сравнительной свободой, что не уберегло его от революционного брожения, охватившего в 1847 г. всю Италию; в 1848 г. согласился на введение в Тоскане конституции, но уже в феврале 1849 г., в ходе дальнейшего развития революции, бежал в Неаполь и вернулся в Тоскану лишь в апреле того же года, после низвержения там революционного правительства; в 1859 г. снова бежал из страны и вскоре отрекся от трона в пользу своего сына Фердинанда, однако это не спасло его династию; в дальнейшем жил в Австрии.

Во Флоренции умерли:

Жозеф Бонапарт (1768–1844) — старший брат Наполеона, король Неаполя (1806–1808) и Испании (1808–1813);

Полина Бонапарт (1780–1825) — сестра Наполеона, княгиня Боргезе; Каролина Бонапарт (1782–1839) — сестра Наполеона, королева Неаполитанская;

Мария Александрина Бонапарт (1818–1874), Летиция Бонапарт (1804–1871) и Антуан Бонапарт (1816–1877) — племянницы и племянник Наполеона, дети его младшего брата Люсьена Бонапарта (1775–1840).

… Последний член этой семьи, живший в Сан Миньято, старый каноник, скончавшийся…в 1828году, был кузен Наполеона. — Имеется в виду каноник Филиппо Буонапарте (7—1799), которого генерал Бонапарт посетил 29 июня 1796 г. в Сан Миньято.

144… Остановились мы в прекрасном старинном доме с зубцами на верху стен, гостинице г-жи Хомберт… — Гостиница госпожи Хомберт находилась в южном пригороде Флоренции, в старинном здании XVI в., расположенном на берегу Арно.

… поселились в одном частном доме у Порта алла Кроче. — Порта алла Кроче, ворота в восточной части крепостной стены Флоренции, располагались на месте соврем, площади Беккариа.

… дворец с садом, с мадоннами Лукки делла Роббиа… — Лукка делла Роббиа (ок. 1400–1482) — флорентийский скульптор эпохи Возрождения; его работы находятся, в частности, в Сан Миньято аль Монте.

… с нашего балкона открывался живописнейший вид на очаровательную базилику Сан Миньято аль Монте, так любимую Микеланджело. — Базилика Сан Миньято аль Монте («святого Миниатона-Холмах»), находящаяся в южном пригороде Флоренции, на высоком холме левого берега Арно — самый старый флорентийский собор; построен в XI–XIII вв. в тоскано-романском стиле; посвящен святомученику Миниато (III в.).

Известно, что Микеланджело (см. примеч. к с. 92) отдавал особое предпочтение расположенной рядом с ней церкви Сан Сальваторе аль Монте.

Флоренция

… в городе уже шли праздничные приготовления к дню святого Иоанна. — День святого Иоанна (или Иванов день) — древний религиозномагический земледельческий праздник, распространенный у многих народов Европы. Христианская церковь отождествила его с днем рождения Иоанна Крестителя (24 июня по грегорианскому календарю).

… в июне, по случаю благополучного разрешения великой герцогини от бремени… — 9 июня 1840 г. великая герцогиня Тосканская, Мария Антония Бурбонская (см. примеч. к с. 148), родила девочку, Марию Анну, которая через год умерла.

145… мечтает забыться сказочным сном Спящей красавицы. — Спящая красавица — заглавная героиня сказки «La Belle au bois dormant» французского писателя Шарля Перро (1628–1703), принцесса, заколдованная злой феей и спавшая в своем замке сто лет, пока ее не разбудил прекрасный принц.

… граф де Фоссомброни, министр иностранных дел и государственный секретарь. — Фоссомброни, Витторио, граф (1754–1844) — итальянский государственный деятель, математик и механик; министр иностранных дел Тосканы с 1796 г.; в годы образования королевства Этрурия председатель финансовой комиссии; в 1814 г., после восстановления Великого герцогства Тосканского, занял посты премьер-министра и одновременно министра иностранных дел и сохранял их до самой своей смерти, являясь подлинным руководителем внешней и внутренней политики государства как при Фердинанде III, так и при его сыне Леопольде II; почетный член Российской академии наук (1802).

… его мир — это Тоскана, где единственный сторонник прогресса — великий герцог. — Великим герцогом Тосканским в описываемое время был Леопольд II (см. примеч. к с. 143).

… Флоренция — это Эльдорадо личной свободы. — Эльдорадо (исп. el dorado — «золотая страна») — сказочная страна золота и драгоценностей, которую разыскивали в Америке первые испанские завоеватели; в переносном смысле — страна сказочных чудес.

146… Лардерель получил титул графа Монте Черболи за то, что он открыл фабрику по производству буры… — Лардерель, Франческо Джакомо (1789–1858) — тосканский предприниматель французского происхождения, наладивший в 1827 г. промышленное производство солей борной кислоты в местечке Монте Черболи (соврем. Лардерелло) на юго-западе Тосканы; в 1838 г. в вознаграждение за сделанный им вклад в экономику страны был возведен в дворянство и получил титул графа Монте Черболи.

Бура — натриевая соль борной кислоты, используемая в технике, сельском хозяйстве и медицине.

… Демидов стал князем Сан Донато за то, что он основал шелковую мануфактуру. — Демидов, Анатолий Николаевич (1812–1870) — представитель знаменитой русской фамилии Демидовых, промышленников-миллионеров и меценатов, потомков тульского кузнеца Никиты Демидовича Антуфьева (1656–1725), выдвинувшегося при Петре I; второй сын российского посла в Великом герцогстве Тосканском Николая Никитича Демидова (1773–1828); 1 ноября 1840 г. женился на племяннице Наполеона, принцессе Матильде Бонапарт (1820–1904), и по этому случаю 20 октября 1840 г. получил от Леопольда II титул князя Сан Донато (по названию своего богатейшего поместья, расположенного к северо-западу от Флоренции); однако пользоваться этим титулом в России ему было запрещено царем.

… Флорентийские денди одеваются у Елена, Юмана или Водо, а светские львицы причесываются у мадемуазель Бодран. — Блен (Blin) — сведений об этом портном, упомянутом Дюма и в романе «Граф Монте-Кристо» (часть II, глава XIII), найти не удалось.

Юман — модный мужской портной, ателье которого помещалось на Новой улице Малых Полей в Париже.

Сведений о Водо (\foudeau) найти не удалось.

Сведений о мадемуазель Бодран (Baudran) также найти не удалось.

147… гости чувствуют себя свободнее, чем на балах на улице Шоссе-д'Антен… — Шоссе д'Антен — аристократическая улица Парижа, расположенная к северу от Бульваров; известна с XVII в.

148… мертвый город, как Геркуланум и Помпеи, который посещают лишь любопытствующие. — Помпеи и Геркуланум — древние италийские города на берегу Тирренского моря, к востоку от Неаполя, у склонов вулкана Везувий; 24 августа 79 г. вместе с соседним городом Стабии погибли при извержении Везувия: Геркуланум был поглощен огромными потоками раскаленной грязи, состоявшей из размокшей породы и вулканического пепла, а Помпеи засыпаны толстым слоем пепла; оказавшись изолированными от внешней среды и защищенными от пожаров, позднейших перестроек и разрушений, эти города великолепно сохранились в своем каменном плену; с нач. XVIII в. они стали местом археологических раскопок, которое посещают множество туристов.

… выезжают открытые экипажи с женщинами и детьми, направляясь в Кашины. — Кашины — парк на западе Флоренции, на правом берегу Арно, занимающий в наше время площадь около 120 га; первоначально охотничий заповедник герцогов Алессандро и Козимо I и пастбище принадлежавшего им скота; в годы правления великой герцогини Элизы, сестры Наполеона, был превращен в общественный парк; с 1869 г. находится в городской собственности.

… Кашины… это флорентийский Булонский лес… — Булонский лес — лесной массив у западной окраины Парижа; ныне общественный парк в черте города.

… Ехать туда надо через ворота Прато… — Ворота Прато (Порта аль Прато), расположенные в западной части Флоренции, на дороге в город Прато, датируются 1284 г.

… Летом вы прогуливаетесь в тени, зимой — на солнце; летом — на Прато, зимой — по Лунгарно. — Прато — здесь, вероятно, имеется в виду улица Иль Прато, идущая от Порта аль Прато в сторону набережной Арно.

Лунгарно — общее название набережной реки Арно во Флоренции.

… В этой толпе… прогуливается великий герцог вместе с женой, двумя дочерьми, сестрой и вдовствующей великой герцогиней. — Леопольд II был женат дважды: первой его женой с 1817 г. была Мария Анна Каролина Саксонская (1799–1832), дочь князя Максимилиана Саксонского (1759–1838), а второй, которая и имеется здесь в виду, с 1833 г., — Мария Антония Бурбоне кая (1814–1898), дочь Франческо I, короля Обеих Сицилий.

Первая жена родила ему трех дочерей: Каролину (1822–1841), Августу (1825–1864) и Марию (1827–1834); ко времени приезда Дюма во Флоренцию младшая из них уже умерла.

У Леопольда II было две сестры: Мария Луиза (1798–1857), которая жила во Флоренции, и Мария Тереза (1801–1855), с 1817 г. супруга Карла Альберта Савойского, короля Сардинии.

Матерью Леопольда II была Луиза Бурбонская (1773–1802), дочь неаполитанского короля Фернандо IV, с 1790 г. супруга великого герцога Тосканского Фердинанда III, родившая мужу шесть детей. В 1821 г. Фердинанд III женился во второй раз — на Марии Саксонской (1796–1865), дочери князя Максимилиана Саксонского (старшей сестре первой жены своего сына!), которая и названа здесь вдовствующей великой герцогиней.

… Неподалеку… резвятся два или три прелестных ребенка — самые младшие члены монаршей семьи. — Вторая жена Леопольда II, Мария Антония, родила мужу десять детей; ко времени второго приезда Дюма во Флоренцию (1840) на свет появились: Мария Изабелла (1834–1901), Фернандо (1835–1908), Мария Тереза (1836–1838), Кристина (1838–1849), Карло Сальваторе (1839–1892), Мария Анна (1840–1841).

149… вспомнил нашу несчастную королевскую семью, которая сидит взаперти во дворце Тюильри, словно в тюрьме, и всякий раз, когда король выезжает оттуда, дрожит от страха при мысли, что шестерка быстроногих коней привезет обратно его труп. — На короля Луи Филиппа было совершено несколько неудачных покушений, самое известное из которых состоялось 28 июля 1836 г., в день празднования Июльской революции: корсиканец Джузеппе Фиески (1790–1836) привел в действие адскую машину, в результате чего погибло 19 человек, однако королевское семейство не пострадало.

150… Флоренция — страна цветов: спросите у Бенвенуто Челлини. — Название столицы Тосканы происходит от латинского слова Florentia, что означает «Цветущая».

Челлини, Бенвенуто (1500–1571) — знаменитый итальянский скульптор и ювелир, автор книги мемуаров «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции».

В своем жизнеописании Бенвенуто Челлини так объясняет прохождение названия «Флоренция»: «Был у Юлия Цезаря первейший и храбрый военачальник, каковой звался Фиорино… Этот Фиорино расположился станом под Фьезоле, там, где теперь стоит Флоренция… и все эти солдаты и прочие, у кого было дело к сказанному военачальнику, говорили: идем во Флоренцию, — как потому, что сказанного военачальника звали Фиорино, так и потому, что в том месте, где у него был сказанный его стан, по природе этого места, былоизобильнейшее множество цветов» (I, 2; перевод М.Лозинского).

… все флорентийцы уже дома, если только в этот вечер нет праздника у графини Ненчини. — Имеется в виду графиня Элеонора Пандольфини Федериги, супруга Энрико Ненчини; их дочь Паолина Ненчини, в первом браке (1828) супруга маркиза Джузеппе Орацио Пуччи (1782–1838), во втором браке (1847) стала супругой русского аристократа Захара Алексеевича Хитрово (1807–1876).

… Папа Юлий II подарил кому-то из ее предков дивный дворец, построенный Рафаэлем. — Имеется в виду Палаццо Пандольфини, построенный в 1515–1520 г., то есть уже после смерти папы Юлия II (см. примеч. к с. 84), по проекту Рафаэля для Джаноццо Пандольфини (?— 1519), архиепископа Трои (в Апулии), и доныне принадлежащий этому семейству; расположен на Виа Сан Галло.

В первой пол. XIX в. Элеонора Пандольфини занималась реконструкцией сада этого дворца, переделывая его на английский лад.

151… редкие оперные спектакли в Перголе или драматические представления в Кокомеро… — Пергола — оперный театр во Флоренции, старейший в Италии; расположен на одноименной улице в центре города, к востоку от Соборной площади; сооружен в 1656 г. по проекту архитектора Фердинандо Такка (1619–1686); стал доступен для широкой публики с 1718 г.

Кокомеро (ныне театр Никколини) — музыкальный драматический театр во Флоренции, основанный в 1650 г.; находится на улице, называвшейся прежде КокомерЪ (соврем. Виа Риказоли).

… у простонародья для этого есть церкви, религиозные шествия, прогулки в Цветнике… — Цветник (в ориг. Parterre) — установить, что здесь подразумевается, не удалось.

… в этом импровизированном балу, растянувшемся от Соборной площади до ворот Прато… — Соборная площадь (Пьяцца дель Дуомо) находится в центре Флоренции; на ней стоит кафедральный собор города — Санта Мария дель Фьоре.

Ворота Прато (Порта аль Прата) находятся достаточно далеко от Соборной площади, в северо-западном направлении.

Пергола

152… экипажей иностранцев вполне достаточно, чтобы каждый день устраивать здесь нечто вроде Лоншана… — Лоншан — ипподром в Булонском лесу, лесопарке на западной окраине Парижа; был устроен на месте снесенного во время Революции женского монастыря, носившего то же название.

… толчея, как в пассаже Оперы или пассаже улицы Шуазёль… — Пассаж Оперы, открытый в 1822 г., проходил около зала Лепелетье на одноименной улице, в котором с 1821 по 1873 г. располагалась парижская Опера; соединял улицу Лепелетье с бульваром Итальянцев (начинался на месте нынешнего дома № 12 по этому бульвару); состоял из двух параллельных галерей шириной по 3,75 м каждая.

Пассаж Шуазёль, находящийся недалеко от Пале-Рояля и имеющий ширину всего лишь около 4 м, соединяет улицы Малых Полей и Сент-Огюстен; открытый в 1825 г., он служит продолжением одноименной улицы, которая названа в честь Мари Габриеля Флорана Огюста де Шуазёля-Гуффье, графа де Бопре (1752–1817) — французского политического деятеля, дипломата, члена Французской академии (1783).

… Пергола во Флоренции — то же, что театр Буфф в Париже. — Буфф — обиходное название итальянского оперного театра, существовавшего в Париже в 1729–1878 гг.; наряду с серьезными операми в этом театре ставились комические оперы-буфф; в 1825–1838 гг. его спектакли игрались на сцене зала Фавар.

153… зовись он хоть Роган или Корсини, Понятовский или Ноайль… — Роганы — один из самых знатных родов Франции, потомки древних королей и герцогов Бретани; владели огромными землями в Бретани, в том числе герцогством Роган и княжеством Гемене; при Людовике XIV были возведены в ранг иностранных принцев; к этому роду принадлежали принцы Гемене, герцоги Монбазоны, принцы Субизы, принцы Леоны, герцоги Роган-Шабо и многие другие знатные французские семьи.

Корсини — знатная флорентийская семья, поселившаяся в Риме в сер. XIII в. и игравшая большую роль в его политической жизни; самый известный ее представитель — Лоренцо Корсини (1652–1740), избранный папой в 1730 г. и принявший имя Климент XII. Понятовские — польский княжеский род, ведущий свое происхождение от итальянцев, переселившихся в Польшу в XVI в. Один из виднейших его представителей — Станислав Август Понятовский (1732–1798), в 1764 г. при поддержке Екатерины II избранный польским королем; до этого, в 1757–1758 гг., был послом в Санкт-Петербурге и находился в близких отношениях с императрицей; в 1795 г., после третьего раздела Польши, отрекся от престола и последние годы жизни провел в России.

Ноайли — французская аристократическая фамилия, известная с XI в.; пять ее представителей стали маршалами Франции.

… парчовые ткани, вроде тех, в какие Веронезе одевал своих волхвов… — Парча — дорогая тяжелая шелковая ткань со сложным узором, тканным золотой или серебряной нитью; в средние века ввозилась из Византии, Турции и Персии и служила для изготовления мужских и парадных женских одежд.

Здесь имеется в виду огромное полотно (356 х 320 см) Веронезе (см. примеч. к с. 93) «Поклонение волхвов» (1573), написанное им для венецианской церкви Сан Сильвестро и в 1885 г. приобретенное Лондонской Национальной галереей. Более ранний вариант этой картины был написан Веронезе в 1571 г. для церкви Санта Корона итальянского города Виченца, расположенного вблизи Венеции.

Согласно Евангелию, во время рождения Христа волхвы пришли в Иерусалим с Востока и спрашивали, где родившийся царь Иудейский (Матфей, 2: 1–2). В евангельском тексте ничего не сказано о том, кто были эти люди, из какой страны они пришли и к какой религии принадлежали, не названо и их число, но толкователи библейских текстов считают их не просто мудрецами, но царями, представителями трех рас человечества.

… только «Роберт-Дьявол» смог установить перемирие между враждующими сторонами… — «Роберт-Дьявол» — опера Мейербера (см. примеч. к с. 156) на сюжет средневековой легенды о жестоком рыцаре — разбойнике герцоге Нормандии Роберте I (1010–1035; правил с 1027 г.), отце Вильгельма Завоевателя, прозванном Дьяволом, а затем искупившем свои грехи подвигами благочестия; премьера ее состоялась 21 ноября 1831 г. в Париже, в Королевской академии музыки (в зале Лепелетье).

154… это звонит колокол братства Милосердия. — Братство Милосердия было создано во Флоренции в 1244 г. с целью оказания помощи больным и бедным, но главным образом — для захоронения мертвых; часовня братства располагалась на южной стороне Соборной площади.

155… с восшествия на трон великого герцога Фердинанда, отца теперешнего государя, смертная казнь почти что отменена… — Фердинанд III (1769–1824) — великий герцог Тосканский в 1790–1801 и 1814–1824 гг., второй сын императора Леопольда II (1747–1792; император с 1790 г.) и его супруги (с 1764 г.) Марии Луизы Испанской (1745–1792).

156… кошелек его… становится легче на несколько фра нческоне. — Франческоне — тосканская монета крупного достоинства, чеканившаяся в Пизе и во Флоренции со времен правления великого герцога Франческо II (1708–1765; великий герцог Тосканский с 1737 г., император Священной Римской империи Франц I с 1765 г.); при Леопольде II в 1827–1828 гг. чеканились золотые франческоне (леопольдо-не) — весом 32,65 г и стоимостью 80 серебряных флоринов, а с 1830 г. — серебряные (леопольдина), весом 27,5 г и стоимостью 4 флорина.

… Сейчас Флоренция, как Венеция во времена Кандида, место встречи многих лишенных трона монархов. — Кандид — герой философской повести Вольтера «Кандид, или Оптимизм» (1758). Здесь имеется в виду глава 26 повести: Кандид во время своих странствий попадает в Венецию, обедает там с шестью иностранцами, приехавшими на карнавал, и все они оказываются свергнутыми со своих престолов монархами (это были: турецкий султан, российский император, английский король, два польских короля и король Корсики).

…На премьере «Сицилийской вечерни»… — Здесь имеется в виду первая опера Иосифа Понятовского (см. примем, к с. 156) «Джованни да Прочида» («Giovanni da Procida»), впервые поставленная 25 ноября 1838 г. во Флоренции. Одну из партий в ней исполнял сам автор. Сицилийской вечерней в истории называется народное восстание на Сицилии, которое стихийно вспыхнуло 31 марта 1282 г. в Палермо и было направлено против Карла I Анжуйского, подчинившего своей власти Сицилийское королевство в 1268 г.; согласно легенде, сложившейся позднее, восстание началось по сигналу — колокольному звону к вечерне.

Джованни да Прочида (1210–1298) — итальянский врач, дипломат и политический деятель, один из вдохновителей Сицилийской вечерни.

… графа де Сен-Лё, бывшего короля Голландии… — Имеется в виду Луи Бонапарт (1778–1846) — младший брат Наполеона Бонапарта, король Голландии в 1806–1810 гг.; после своего отречения (1810), вызванного несогласием с политикой императора в отношении Голландии, жил под именем графа де Сен-Лё (по названию принадлежавшего ему с 1804 г. замка в селении Сен-Лё-ле-Форе в долине Уазы) и умер в Ливорно.

… принца де Монфора, бывшего короля Вестфалии… — Имеется в виду Жером Бонапарт (1784–1860) — младший брат Наполеона Бонапарта, в 1807–1813 гг. государь королевства Вестфалия, созданного для него из земель Западной Германии; с августа 1816 г. носил титул принца де Монфора, дарованный ему королем Вюртембергским.

… герцога Лукки, бывшего короля Этрурии… — Этрурия — королевство, образованное в 1801 г. по договору между Францией и Испанией на территории завоеванной Наполеоном Тосканы; во главе его был поставлен Людовик I Пармский (1773–1803), зять испанского короля Карла IV, с 1795 г. супруг его дочери Марии Луизы Бурбон (1782–1824); после его смерти и вплоть до ликвидации королевства (23 ноября 1807 г.) титул короля Этрурии (Людовик II) носил их малолетний сын Карл Людовик (1799–1883) — герцог Лукки в 1815–1847 гг., герцог Пармы (Карл II) в 1847–1848 гг.; в 1848 г. отрекся от престола и под именем графа де Виллафранка жил во Франции.

… г-жу Кристоф, бывшую королеву Гаити… — Имеется в виду Мария Луиза Кристоф, урожденная Мельгрен (1778–1851) — с 1793 г. супруга Анри Кристофа (1767–1820), одного из лидеров негров в борьбе за независимость Гаити, с 1807 г. президента государства, который объявил себя 28 марта 1811 г. королем Генрихом I и короновался вместе с ней 2 июня того же года; после смерти мужа, покончившего жизнь самоубийством 8 октября 1820 г., и гибели от рук повстанцев ее сына, наследного принца Жака Виктора Анри (1804–1820), уехала с дочерьми Франсуазой (1798–1831) и Анной (1800–1839) в Англию, а затем в Италию; умерла в Пизе.

… князя Сиракузского, бывшего вице-короля Сицилии… — Имеется в виду Леопольдо Бурбон-Сицилийский, граф Сиракузский (1813–1860) — третий сын неаполитанского короля Франческо I (1777–1830; правил с 1825 г.) и его второй супруги (с 1802 г.) Изабеллы Испанской (1789–1848), брат короля Фердинанда II (1810–1859; правил с 1830 г.), вскоре после воцарения которого на троне был поставлен им главным наместником Сицилии, проявил себя умелым администратором, снискал любовь сицилийцев, но затем оказался в немилости и в 1835 г. был Фгозван из Палермо; умер в Пизе.

… оставалось еще совсем немного до того, как это блистательное общество развенчанных монархов должна была пополнить Кристина, недавняя регентша Испании. — Мария Кристина (1806–1878) — дочь неаполитанского короля Франческо I, испанская королева (1829–1833), четвертая супруга (с 1829 г.) короля Фердинанда VII (1784–1833; правил в 1808 и 1814–1833 гг.); после его смерти, в 1833–1840 гг., в годы малолетства их дочери Изабеллы (1830–1904), королевы Испанской в 1833–1868 гг., — регентша; в 1840 г., когда стал известен ее тайный брак (1833) с камергером Фернандо Муньосом, графом Риансаро (1808–1873), была вынуждена покинуть Испанию, и регентство на 1840–1843 гг. перешло к генералу Бальдомеро Эспартеро (1792–1843); умерла в Гавре.

… автор представленной оперы — князь Понятовский, один из предков которого был польским королем. — Понятовский, Иосиф (1816–1873) — итальянский композитор, узаконенный побочный сын Станислава Понятовского (1754–1833), генерала и политического деятеля, племянника польского короля Станислава Августа Понятовского (см. примеч. к с. 153); учился композиции во Флоренции; автор 13 опер, первыми их которых были «Джованни да Прочида» (1838) и «Дон Дезидерио» (1840), а последней — «Джельмина» (1872); в 1847 г. натурализовался в Тоскане; с 1848 г. был представителем тосканского двора в Париже; при Наполеоне III стал французским сенатором (1854) и в 1871 г. последовал за императором в изгнание, в Англию, где и умер.

… за пять су ходят слушать Моцарта, Россини и Мейербера… — Моцарт, Вольфганг Амадей (1756–1791) — великий австрийский композитор; обладал многосторонним дарованием: сочинял почти во всех современных ему жанрах музыки.

Россини, Джоаккино Антонио (1792–1868) — знаменитый итальянский композитор, режиссер, дирижер, певец; автор духовных камерных сочинений, но прежде всего — многочисленных опер, среди которых две совершенно разные по жанру принесли ему мировую славу: опера-буфф «Севильский цирюльник» (1816) и произведение героико-романтического жанра «Вильгельм Телль» (1829); с 1815 г. был постоянным оперным композитором театра Сан Карло в Неаполе; в 1824 г. возглавил Итальянскую оперу в Париже; в 1836 г. вернулся в Италию; в 1855 г. снова приехал в Париж и оставался там до самой смерти.

Мейербер, Джакомо (настоящее имя — Якоб Либман Бер; 1791–1864) — композитор, пианист и дирижер; родился в Берлине, в еврейской купеческой семье; автор 24 опер, из которых наибольшей известностью пользуются «Роберт-Дьявол» (1831), «Гугеноты» (1836) и «Пророк» (1849); жил во Франции, Италии и Германии.

… Стентарелло, которому можно поаплодировать за две крации. — Стентарелло — персонаж итальянской народной комедии.

Две крации — монета, чеканившаяся в Тоскане в годы правлений Леопольда I, Фердинанда III и Людовика I; стоила 10 кваттрино.

… Стентарелло для Флоренции — то же, что Жокрис для Парижа, Кассандр для Рима, Пульчинелла для Неаполя и Джироламо для Милана… — Жокрис — персонаж французского ярмарочного театра; как правило, это слуга, совершеннейший простофиля, воплощение глупости.

Кассандр — один из персонажей-масок итальянской народной комедии, перешедший на французскую сцену (сначала в ярмарочные театры, потом в пантомиму); тип глупого, злого и упрямого старика, постоянный объект шуток и проделок над ним.

Пульчинелла — неаполитанская маска комедии дель арте, олицетворение городских низов.

157… Стентарелло — представитель блистательного семейства красно хвостых… — «Краснохвостые», или, вернее, «краснокосые» (по-французски — «красные косички») — особое гротескное амплуа в балаганных и ярмарочных театрах, получившее свое название потому, что актеры, исполнявшие эти роли, обычно носили парики с косичками, завязанными красной лентой.

… в Париже ходят в театр Фюнамбюль. — Фюнамбюль («Канатные плясуны») — парижский театр, открывшийся в 1816 г. и конкурировавший с «Театром госпожи Саки»; его директором был Мишель Бертран; закрылся в 1862 г.

… Во Флоренции муж владеет перстнем Гигеса… — Гигес — царь Лидии (государства в Малой Азии) в 716–678 гг. до н. э., родоначальник династии Мермнадов, при котором Лидия достигла вершины своего могущества. Согласно легенде, рассказанной Платоном («Государство», II, 359), Гигес, будучи простым пастухом, случайно нашел волшебное золотое кольцо, которое превращало его в невидимку; с помощью этого кольца ему удалось стать телохранителем царя Кандавла, а затем убить его и, женившись на его вдове, занять престол.

Санта Мария дель Фьоре

159 …По прибытии во Флоренцию первой нашей заботой было посетить дворцы Корсини, Понятовского и Мартеллини… — Палаццо Корсини — один из самых знаменитых дворцов Флоренции; стоит на набережной Корсини, № 10; находится в собственности этого семейства с 1649 г. (до этого принадлежал Медичи); до кон. XVII в. перестраивался по планам архитектора Пьерфранческо Сильвани и украшался; ныне в нем располагается знаменитая частная художественная галерея.

Палаццо Понятовского, находийся на Виа Ларга (соврем, улица Каву-ра, № 18), был куплен в 1825 г. у семейства Каппони польским аристократом Станиславом Понятовским (1754–1833), племянником короля Станислава Августа; в этом дворце им была собрана богатейшая коллекция картин, античных скульптур и медалей, редких книг. Палаццо Мартеллини — дворец XVI в., расположенный на Виа Сант'Эджидио, № 10, несколько восточнее кафедрального собора; построен по проекту архитектора Баччо д'Аньоло; принадлежал родовитому семейству, которое обосновалось во Флоренции в XIV в. и многие представители которого занимали важные посты в городском управлении; в наши дни находится в частной собственности.

… Князь Корсини… приглашал нас посмотреть с балкона его загородного дома скачки Барбери… — Корсини, Томмазо, князь (1767–1856) — тосканский государственный деятель и дипломат; герцог Чивителла, герцог Касильяно; камергер великого герцога Леопольда I, мажордом королевы Этрурии (1802), посол в Париже (1805), камергер Наполеона I (1809), римский сенатор в 1818–1847 гг., чрезвычайный и полномочный посол в Неаполе (1833) и Турине (1842).

Скачки Барбери (ит. «corsa dei Barberi») — лошадиные бега, устраивавшиеся, согласно старинной флорентийской традиции, в день святого Иоанна, покровителя Флоренции; маршрут их пролегал от Порта аль Прато до Порта алла Кроче.

160… взял с собой путеводитель, книгу Вазари, «Итальянские республики» Симонда де Сисмонди… — Книга Вазари — имеется в виду сочинение «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, скульпторов и зодчих» («Le vite de’piu eccelenti pittori, scultori e architetti»), написанное Вазари (примеч. к с. 87) в 1550 г. и служащее важнейшим источником сведений о жизни и творчестве итальянских художников эпохи Возрождения.

Сисмонди, Жан Шарль Леонард Симонд де (1773–1842) — французский экономист и историк; одно из главных его исторических исследований — шестнадцатитомная «История итальянских республик в средние века» («Histoire des republiques italiennes du moyen £ge»; 1807–1818).

… строительство собора началось лет на двенадцать позже, чем строительство Палаццо Веккьо… — Собор — имеется в виду кафедральный собор Санта Мария дель Фьоре во Флоренции, воздвигнутый в 1296–1436 гг. по проекту Арнольфо ди Камбио (см. примем, ниже); его грандиозный восьмигранный купол был сооружен в 1420–1436 гг. архитектором Филиппо Брунеллески (1377–1446).

Палаццо Веккьо («Старый Дворец») — первоначально резиденция правительства (Синьории), затем — Медичи, а позднее — городского совета; находится на правом берегу Арно, на площади Синьории; построен в 1299–1314 гг. по планам Арнольфо ди Камбио.

… в городе построили новую крепостную стену… — Речь идет о возведении третьего кольца городских стен Флоренции; решение об этом было принято в 1285 г., работы начались в 1299 г., а завершились в следующем веке; общая длина стен составила 8,5 км, высота их превышала 22 м; в их кольцо были включены 73 башни высотой в 23 м каждая.

… воздвигли Палаццо Веккьо и Орсанмикеле… — Орсанмикеле — первоначально здание зернового рынка в центре Флоренции, на улице Кальцайоли, сооруженного ок. 1240 г. на месте старинной (VIII в.) церкви Сан Микеле ин Орто («святого Михаила-в-Саду»); после пожара 1304 г. оно было перестроено в 1337–1340 гг. под торговые ряды, а в 1380 г. его нижний этаж был отдан под церковь, вновь посвященную святому Михаилу, в то время как два верхних его этажа до 1569 г. служили общественным зернохранилищем.

… старый собор, некогда посвященный Спасителю, а затем святой Репарате. — Флорентийский собор Санта Мария дель Фьоре был построен на месте прежнего кафедрального собора, древней церкви, посвященной святой Репарате (III в.) — христианской мученице из Кесарии Палестинской, девственнице, обезглавленной во время гонений на христиан, одной из покровительниц Флоренции, праздник которой отмечается 8 октября.

… приказываем Арнольфо, главному городскому зодчему, создать макет и план перестройки церкви… — Арнольфо ди Камбио (иначе — ди Ла-по; ок. 1245—ок. 1302) — итальянский архитектор и скульптор, по планам которого была возведена резиденция правительства Флорентийской республики (Синьории), впоследствии получившая название Палаццо Веккьо, церковь Санта Кроче и другие здания.

… Арнольфо ди Лапо пришлось соперничать с прославленным предшественником, усилиями которого по всей Италии поднялись неприступные крепости и величественные храмы. Это был Буоно… — Все приведенные далее Дюма сведения о зодчем Буоно почерпнуты им из сочинения Вазари (глава «Жизнеописание Арнольфо ди Лапо»).

… В середине XII века Буоно построил в Равенне множество дворцов и церквей… — Равенна — город в Италии, близ побережья Адриатического моря, в области Эмилия-Романья, основанный, по преданию, в VI в. до н. э.; входил в состав многих рабовладельческих и феодальных государств, в XIX в. вместе с Папской областью вошел в Итальянское королевство; в раннем средневековье — один из крупнейших художественных центров Европы.

… его пригласили сначала в Неаполь, где он построил замок Капуано и замок делл'Ово… — Кастель Капуано (другое название — Викариа) — старинный замок в торговой части Неаполя, возле Капуанских ворот, заложенный в 1140 г. и законченный в 1160 г. по планам Буоно; название Викариа получил после того, как в XVI в. в него перевели пять трибуналов и среди них трибунал Высшего совета наместничества (Gran Corte della Vicaria); здание это стало служить тюрьмой, в которой томились многие неаполитанские патриоты; в настоящее время — дворец правосудия.

Кастель делл'Ово («Замок_гяйцо»; назван так потому, что в основании он имеет овальную форму) — один из самых древних замков Неаполя, сооруженный на небольшом скалистом островке, который теперь связан с городской набережной; прежде на его месте стояла вилла Лукулла; был воздвигнут в VIII в. монахами-василианами, спасавшимися в нем от набегов сарацин, а в сер. XII в. перестроен и укреплен норманнскими завоевателями (работы этого периода приписывают Буоно); нынешний облик приобрел в XVI в.

… в Венецию, где он возвел колокольню собора святого Марка… — Колокольня собора святого Марка (Кампанила) находится на площади Святого Марка в Венеции, напротив собора и Дворца дожей; построенная ок. 1173 г., она служила маяком, а затем тюрьмой; нынешний вид приобрела после реконструкции 1511–1514 гг. (в 1902 г. эта 99-метровая звонница, ставшая символом города, рухнула, но в 1912 г. была полностью восстановлена).

… в Пистойе он построил церковь святого Андрея… — Церковь святого Андрея в Пистойе была воздвигнута около 1166 г. на месте прежнего храма VII в., посвященного апостолу Андрею.

… в Ареццо — дворец Синьории… — Ареццо — см. примеч. к с. 122.

… в Пизе, наравне с Бонанно, он воздвиг знаменитую падающую башню… — Имеется в виду знаменитая наклоненная восьмиярусная звонница собора Санта Мария Маджоре в Пизе (см. примеч. к с. 86), опоясанная сквозной мраморной колоннадой, один их первых ансамблей тосканского архитектурного стиля; ее сооружение было начато в 1173 г., велось с большими перерывыми, поскольку ее наклон стал проявляться уже в ходе строительных работ, и завершено в 1372 г.; она имеет высоту 56 м, диаметр 15 м, а ее наклон в настоящее время составляет 5,5^е.

Вопрос о том, кто был архитектором Пизанской башни, остается запутанным; Вазари приписывал ее сооружение Бонанно Пизано — итальянскому скульптору, создателю бронзовых дверей в соборе Пизы (1180) и в соборе города Монреале близ Палермо (1186), однако, согласно современным изысканиям, ее зодчим был, вероятно, Дьоти-сальви, построивший в Пизе баптистерий.

… вдохновившись успехом, который принесла ему только что построенная церковь Санта Кроче… — Францисканскую церковь Санта Кроче во Флоренции начали сооружать 3 мая 1294 г. по планам Арнольфо ди Камбио; строительство ее заняло около 90 лет, а освящена она была в 1442 г.; с давних времен служит местом погребения знаменитых мужей Флоренции (там, в частности, похоронены Микеланджело, Галилей и Витторио Альфьери).

… в 1298году кардиналом Валериано был заложен первый камень нового храма… — Пьетро Валериано Дурагверра (?—1302) — вице-канцлер Святого престола, кардинал (1295), легат папы, участвовавший в церемонии закладки первого камня собора Санта Мария дель Фьоре 8 сентября 1298 г.

… папа Бонифаций VIII, тот самый, кто, как утверждает его биограф, проник на папский трон как лис, во время понтификата вел себя как лев, а умер как собака. — Бонифаций VIII (в миру — Бендетто Каэтани; ок. 1235–1303) — римский папа с 24 декабря 1294 г.; чтобы занять престол, устранил своего предшественника папу Целестина V (в миру — Пьетро Анджелари дель Мурроне; 1215–1296; папа с 5 июля по 13 декабря 1294 г.; канонизирован в 1313 г.), для чего изобразил ночью с помощью рупора «глас с Небес», который повелевал папе, прежде монаху-отшельнику, оставить кафедру и которому тот подчинился (после чего умер в заточении 19 мая 1296 г., будто бы успев предсказать своему преемнику: «Ты вскочил на Святой престол как лис, править будешь как лев, а умрешь как собака»); в ноябре 1302 г. в булле «Unam Sanctam», направленной непосредственно против французского короля Филиппа ГУ Красивого (1268–1314; правил с 1285 г.), провозгласил верховенство пап над светской властью; в ответ на это Филипп IV осенью 1303 г. отправил своего советника Гийома Ногаре, под началом которого находилось войско численностью в 1600 человек, в город Ананьи (в Церковной области), чтобы захватить Бонифация VIII и силой привезти его во Францию; помогать Ногаре в этой операции взялся римский аристократ Скьярра Колонна, семье которого папа нанес тяжелую обиду; 8 сентября 1303 г., после короткой, но кровавой стычки папа был захвачен и, как утверждали, избит; вскоре, правда, римляне освободили старика, но он не пережил унижения и через месяц скончался.

… оставив едва начавшееся строительство на попечении Джотто, который к первоначальному плану добавил еще колокольню. — Джотто ди Бондоне (ок. 1266–1337) — итальянский художник, скульптор и архитектор; с 1334 г. руководил строительством собора Санта Мария дель Фьоре; 84-метровая квадратная звонница, относящаяся к комплексу этого собора, была построена по его планам в 1334–1359 гг.

… на смену Джотто пришел Таддео Гадди: на смену Гадди — Андреа Орканья, а Орканья уступил место Филиппо… — Гадди, Таддео (ок. 1300–1366) — итальянский художник флорентийской школы; ученик и последователь Джотто.

Андреа Орканья (настоящие имя и фамилия — Андреа ди Чоне; ок. 1308–1368) — архитектор, скульптор и художник флорентийской школы; один из строителей собора Санта Мария дель Фьоре. Филиппо (Philippe) — неясно, кто здесь имеется в виду.

… пока в 1417 году Филиппо Брунеллески не приступил к созданию гигантского купола, у которого не было предшественников, если не считать Святой Софии в Константинополе, а впоследствии не было соперников, кроме Святого Петра в Риме… — Брунеллески, Филиппо (1377–1446) — флорентийский скульптор и архитектор; особенно знаменит проектом и руководством строительства восьмигранного купола (диаметром 42 м) собора Санта Мария дель Фьоре, которое велось в 1420–1436 гг.

Святая София — имеется в виду знаменитый византийский купольный храм, бывший православный патриарший собор; самое значительное сооружение Константинополя (занимает площадь в 7 570 м²; диаметр купола — 32 м); расположен в юго-восточной части Старого города; построен в 532–537 гг. по повелению императора Юстиниана I (482–565; правил с 527 г.) зодчими Анфимием из Тралл и Исидором из Милета; был варварски разграблен католиками-крестонос-цами при взятии Константинополя в 1204 г.; сразу же после захвата города турками 29 мая 1453 г. превращен в мечеть (уже через два дня, 1 июня, султан Мухаммед II совершал здесь свою пятничную молитву); с 1934 г. — музей.

Диаметр купола собора святого Петра (см. примеч. к с. 83) также составляет 42 м.

… Микеланджело, призванный папой Юлием II в Рим, на смену Браман-те… — Микеланджело (см. примеч. к с. 92) был руководителем строительства собора святого Петра в Риме в 1546–1564 гг., сменив на этом посту Антонио да Сангалло (1483–1546).

Юлий II — см. примеч. к с. 84.

Браманте, Донато (настоящее имя — Паскуччо д'Антонио; 1444–1514) — крупнейший итальянский архитектор эпохи Ренессанса; в 1506–1514 гг. руководил строительством собора святого Петра.

… Банно дАньоло выстраивал вокруг него галерею… — Баччо д'Аньоло (настоящее имя — Бартоломео Бальони; 1462–1543) — флорентийский скульптор и зодчий, в 1507–1515 гг. главный архитектор собора Санта Мария дель Фьоре.

… по случаю бракосочетания Фердинандо Медичи с Виолантой Баварской несколько болонских художников покрыли фресками наготу белого фасада. — Медичи, Фердинандо (1663–1713) — наследный принц Тосканы, сын великого герцога Козимо III (1642–1723; правил с 1670 г.) и его супруги (с 1661 г.) Маргариты Луизы Орлеанской (1645–1721), умерший раньше своего отца и потому никогда не правивший; в 1696 г. на карнавале в Венеции заразился сифилисом, который и стал причиной его смерти.

Виоланта Баварская (1673–1731) — дочь курфюрста Баварского Фердинанда Мария (163J6—1679; правил с 1651 г.) и его супруги (с 1652 г.) Аделаиды Савойской (1636–1676); с 21 ноября 1688 г. супруга наследного принца Фердинандо Медичи; брак их был несчастным и бесплодным.

Планы украшения фасада Флорентийского собора обсуждались начиная с 1587 г., трижды устраивались конкурсы (1587, 1596, 1633), пока, наконец, не был принят проект художника Пьетро да Кортона (1596–1669); работы были завершены к свадебным торжествам 1688 г.

… увенчанными скульптурами Джованни Пизано или мозаиками Гирландайо… — Джованни Пизано (ок. 1240—ок. 1320) — итальянский скульптор, архитектор и ювелир, работавший во многих городах Италии, в том числе и во Флоренции.

Гирландайо, Доменико (1449–1494) — флорентийский художник Раннего Возрождения; автор фресок на религиозные темы, созданных им в Риме, Флоренции и других городах; кроме того, писал портреты; художниками были также его братья Бенедетто (1458–1497) и Давид (1452–1525), а также его сын Ридольфо (1483–1561).

…На фреске работы Паоло Уччелло изображен Джованни Акуто, знаменитый английский кондотьер… — Паоло Уччелло (настоящее имя — Паоло ди Доно; ок. 1396–1475) — итальянский художник флорентийской школы эпохи Возрождения; тяга к реализму сочеталась у него с приверженностью к условным готическим формам; один из первых мастеров батальной живописи; конный портрет Джона Хоуквуда был выполнен им для собора Санта Мария дель Фьоре в 1436 г.

Джованни Акуто (сэр Джон Хоуквуд; ок. 1320–1394) — знаменитый итальянский кондотьер, по происхождению англичанин; на службе у Флоренции находился с 1377 г., с 1390 г. командовал ее войсками; до этого состоял на службе у Пизы (1364), Перуджи (1369), миланского правителя Бернабо Висконти (1370), папы Григория XI (1375); последние годы жизни провел на вилле вблизи Флоренции и был похоронен в соборе Санта Мария дель Фьоре.

Кондотьер (ит. condottiere — «наемник») — в Италии предводитель наемного военного отряда в XIV–XVI вв., находившегося на службе у какого-либо государя или римского папы.

…На барельефе, который выполнил Якопо Орканья, запечатлен Пьетро Фарнезе, знаменитый флорентийский военачальник; избранный 27 марта 1363 года, он в том же году победил пизанцев в знаменитой битве при Сан Пьетро. — Якопо Орканья — Якопо ди Чоне (ок. 1330–1400), флорентийский художник и скульптор, брат Андреа Орканья (см. примеч. к с. 161).

Пьетро Фарнезе (ок. 1310–1363) — итальянский кондотьер, командующий флорентийскими войсками, в мае 1363 г. одержавший решительную победу над пизанцами в сражении при Сан Пьетро, а в следующем месяце умерший от чумы; удостоился конного барельефа в соборе Флоренции, выполненного Якопо Орканьей, и саркофага.

163… умер от болезни в поместье, купленном им близ Кортоны… — Кортона — город в Тоскане, вблизи Тразименского озера, в 75 км к юго-востоку от Флоренции.

… Синьория решила похоронить его в соборе. — Синьория (ит. signoria) — здесь: орган городского управления в средневековых городах-республиках; во Флоренции с 1293 г. состояла из семи человек во главе с гонфалоньером справедливости; формально избиралась всеми гражданами, но фактически — членами т. н. старших цехов и состояла из представителей богатых купцов, банкиров и т. д.

… когда он был в своем замке Монтеккьо… — Замок Монтеккьо находится в 5 км к юго-западу от Кортоны.

… захватив Фаэниу и отдав ее на разграбление своим солдатам… — Фаэнца — древний город в Средней Италии (область Эмилия-Романья), известный с античных времен; ок. 1000 г. стал городской коммуной, в 1294–1501 гг. управлялся родом Манфреди; был захвачен Джоном Хоуквудом в 1378 г.

… Какой-то член Жокей-клуба, увидев фреску Паоло, воскликнул… — Жокей-клуб — ассоциация для поощрения кровного коневодства; возникла во Франции осенью 1833 г. как закрытый аристократический клуб, председателем которого стал английский аристократ лорд Генри Сеймур (1805–1859), всю жизнь проживший во Франции и прославившийся своими чудачествами.

… Этот портрет — единственный памятник, который Флорентийская республика посвятила Гомеру средневековья. — Знаменитый портрет Данте, с «Божественной Комедией» в руке стоящего на фоне Флоренции, был выполнен для собора Санта Мария дель Фьоре в 1465 г. итальянским художником Доменико ди Микелино (1417–1491).

Гомер — легендарный странствующий слепой поэт Древней Греции; согласно античным источникам, жил в период XII–VII вв. до н. э.; считается автором эпических поэм «Илиада» и «Одиссея».

164… Могучим корнем древа, золотой ветвью которого стал Данте, был Каччагвида Элизеи, взявший в жены девицу из феррарской семьи Алигьери… — Каччагвида — прапрадед Данте, которого он выводит в своей «Божественной Комедии»:

Я Каччагвидой стал в святом крещенье,

Моронто — брат мне, Элизео — брат;

Супругу взял я из долины Падо;

Отсюда прозвище ее внучат («Рай», XV, 135–138).

Каччагвида женился на девице из феррарского рода Альдигьери и дал имя Альдигьеро (или Алигьеро) своему сыну, потомки которого стали именоваться Алигьери.

… он присоединился как рыцарь к крестоносному ополчению императора Конрада и умер в Святой Земле. — Конрад III (1093–1152) — император с 1138 г.; основатель династии Гогенштауфенов; один из руководителей второго крестового похода (1147–1149), окончившегося неудачей.

Реальный Каччагвида умер ок. 1189 г., то есть спустя много лет после второго крестового похода.

… Еще ребенком Данте потерял отца. — Отец Данте, Алигьеро Алигьери, банкир и денежный меняла, умер до 1283 г.

… Мать, которую звали Белла, воспитала его как христианина и дворянина. — Мать поэта, Белла, дочь Дуранте дельи Абати, супруга Алигьеро Алигьери, умерла, когда мальчику было около пяти или восьми… Латинскому языку он учился у Брунетто Латини… — Брунетто Латини (1220–1294) — итальянский писатель и государственный деятель, друг Данте; во Флоренции был секретарем республики; семь лет провел в изгнании во Франции, где он составил на французском языке одну из первых энциклопедий своего времени — «Книги сокровищ» («Li Livres dou Tresor»); автор аллегорической поэмы о природе «Малое сокровище» («И Tesoretto»).

… вместо своей божественной комедии Данте написал бы какую-нибудь поэму в подражание «Энеиде»… — «Энеида» — поэма Вергилия (см. примеч. к с. 17), посвященная подвигам и странствиям Энея, одного из героев Троянской войны (похода греческих героев на город Трою в Малой Азии); в поэме нашли отражение древнегреческие мифы и местные италийские легенды.

… битва под Кампальдино показала, что он получил достойные уроки. — 11 июня 1289 г. при Кампальдино, вблизи городка Поппи, армия гибеллинов Ареццо была наголову разбита гвельфским войском Флоренции и ее союзников (Лукки и Пистойи); эта битва, в которой участвовал Данте, явилась реваншем за поражение гвельфов в битве при Монтаперти.

…он изучал философию во Флоренции, Болонье и Падуе. — Данте учился в Болонье (см. примеч. к с. 116), в старейшем университете в мире, основанном в 1088 г., в 1287 г.

Падуя — один из древнейших городов Италии; входит в область Венето; в древние времена и в средние века крупный центр ремесел и текстильного производства; в 1222 г. там был основан университет, а в XV в. сложилась художественная школа; в нач. XV в. попала под власть Венеции, а с 1797 г. — Австрии; в 1866 г. вошла в состав Итальянского королевства.

… Данте вступил в брак с женщиной из рода Донати… — Супругой Данте была Джемма Донати, дочь Манетто Донати; их свадьба состоялась ок. 1285 г.

… когда была война с Пизой, первым бросился на штурм замка Капрона. — Капрона — замок на реке Арно, к востоку от Пизы, захваченный у гвельфской Лукки гибеллинской Пизой, но в августе 1298 г. сдавшийся соединенному войску луккских и флорентийских гвельфов, в числе которых был и Данте.

… 27января 1302года флорентийский подеста, Канте Габриэлли Губбио, приговорил его к восьми тысячам лир штрафа и двум годам изгнания… — Канте Габриэлли да Губбио — подеста Флоренции в 1298, 1301, 1302 и 1306 гг.

Данте приговорили к штрафу в 5 000 т. н. «малых флоринов».

… рядом с поэтом — олицетворение трех частей его «Божественной Комедии». — «Божественная Комедия» («La Divina Commedia») — поэма Данте, одна из вершин мировой литературы. Эпитет «Божественная» предпослал этому сочинению один из первых его комментаторов, Дж. Боккаччо, сумевший в одном слове выразить крайнюю степень почтения к автору и обозначить тематику произведения: рассказ о прохождении души сквозь адский пламень к божественному огню. Поэма делится на три части («Ад», «Чистилище» и «Рай»), каждая из которых состоит из 33 песен.

… на той самой площади, где два века спустя будет предан огню Савонарола. — Савонарола, Джироламо (1452–1498) — флорентийский проповедник-доминиканец, настоятель монастыря Сан Марко; в 90-е гг. XV в. возглавил широкое религиозное движение во Флоренции. Возбуждая массы своими проповедями, он призывал к покаянию, очищению и оплакиванию своих грехов, к установлению во Флоренции «республики Иисуса Христа», протестовал против тирании Медичи, власти денег, чисто мирского ренессансного искусства, наполненного, по его мнению, языческим духом и отдаляющего верующих от Христа. В 1494 г. Пьеро II Медичи (см. примеч. к с. 191) бежал из Флоренции и там была установлена республика, которую Савонарола фактически возглавил. При нем проводились реформы, направленные на демократизацию управления и оказание помощи малоимущим. Власть в городе перешла к партии т. н. «плакс» (это прозвище они получили, т. к. должны были, по их мнению, непрерывно оплакивать свои грехи). Вспышки религиозного энтузиазма и даже фанатизма разряжались в «сожжениях сует». На городской площади раскладывали костры, и огню предавались «предметы мирской суеты», отвращавшие людей от Бога, — модные наряды, игральные карты, косметика, украшения, книги светского содержания, а также произведения искусства. По свидетельству современников, великий итальянский художник Сандро Боттичелли (настоящие имя и фамилия — Алессандро ди Мариано Филипепи; 1445–1510), воодушевленный проповедями Савонаролы, сам бросал в пламя свои картины. Но во Флоренции многие были связаны с производством предметов роскоши, и отказ от нее подрывал экономику республики. Предприятия закрывались, возникла безработица. Богачи, сторонники Медичи, просто люди, которым надоело беспрерывное оплакивание грехов и хотелось красоты и веселья, были настроены против Савонаролы. Число сторонников настоятеля Сан Марко падало. К этому прибавилось отлучение Савонаролы папой, который ненавидел его за вполне основательные инвективы против алчности и разврата, царивших при папском дворе. Отлучение стало удобным поводом для расправы с неудачливым реформатором как с еретиком. Савонарола был схвачен, судим и 23 мая 1498 г. казнен на площади Синьории.

… Первым убежищем изгнанника стал замок влиятельного гибеллина Кане делла Скала. Благодарный поэт упомянул его в первой же песне «Ада», а затем восславил в семнадцатой песне «Рая». — Кане Гранде делла Скала (или Кангранде делла Скала; 1291–1329) — знаменитый итальянский кондотьер, правитель Вероны с 1312 г.; друг и покровитель Данте, возлагавшего на него большие надежды как на будущего устроителя Италии и, вероятно, подразумевавшего его в первой песне «Ада» под именем Пса (ит. Сапе — «пес»).

Данте, находясь в изгнании, с весны 1303 г. по весну 1304 г. пользовался гостеприимством его старшего брата — Бартоломео делла Скала (7—1304), сеньора Вероны с 1301 г.

… Тебе создаст Ломбардец знаменитый… — Имеется в виду Бартоломео делла Скала.

… При дворе этого Августа средневековья… — Август (63 до н. э. — 14 н. э.) — древнеримский государственный деятель и полководец; до 27 г. до н. э. носил имя Гай Юлий Цезарь Октавиан; с 27 г. до н. э. первый римский император (под именем Цезаря Августа), имя которого носит целая эпоха, характеризующаяся расцветом наук и искусств.

166… Сагаций Муций Газзата, историк из Реджо… — Возможно, имеется в виду Пьетро Мути делла Газзата (1335–1414) — итальянский хронист, бенедиктинский монах с 1348 г., настоятель монастыря Сан Просперо с 1363 г., умерший в городе Реджо нелл'Эмилия (область Эмилия-Романья), автор летописи «Chronicon regiense», написанной им вместе с нотарием Сагачино Левалосси и охватывающей события в Ломбардии в период 1354–1398 гг.

… Меркурий — для живописцев… — Меркурий — в римской мифологии бог торговли, отождествлявшийся с гр. Гермесом, вестник Юпитера, покровитель ремесел и искусств, знаток тайн магии и астрологии.

… Гвидо да Кастелло ди Реджо, прозванного за откровенность «простодушным ломбардцем»… — Гвидо да Кастелло ди Реджо (1235—ок. 1315) — синьор Реджо, славившийся своим гостеприимством. Данте упоминает его в «Божественной Комедии»:

Есть, правда, новым летам к укоризне,

Три старика, которые досель Томятся жаждой по иной отчизне:

Герардо славный; Гвидо де Кастель,

«Простой ломбардец», милый и французу;

Куррадо да Палаццо («Чистилище», XVI, 121–126).

… Как покидал Афины Ипполит, // Злой мачехой гонимый в гневе яром… — Ипполит — герой греческой мифологии и античных трагедий; сын афинского царя Тесея; оклеветанный мачехой Федрой, любовь которой он отверг, был проклят и изгнан отцом.

167… Из письма Вашего (и моего) племянника… — Возможно, имеется в виду Андреа ди Поджо — сын Леоне ди Поджо, герольда флорентийской коммуны, и одной из сестер Данте.

168 …на глазах у него Пиза создала у себя Кампосанто, кафедральный собор и падающую башню… — Кампосанто (Кампо Санто — букв. ит. «святое поле») — крытое кладбище в Пизе, строительство которого начал в 1278 г. Джованни ди Симоне и которое было закончено в XV в.;примыкает к Соборной площади; там похоронены многие известные люди, а памятники сооружены выдающимися скульпторами; знаменито сделанными в XIV в. росписями его стен и кладбищенской церкви. Кафедральный собор Санта Мария Ассунта в Пизе, базилику в романском стиле, начал возводить в 1063 г. архитектор Бускетто; освящен этот храм был в 1118 г., а закончен в XIII в.

Падающая башня — см. примеч. к с. 160.

… Сиена выстроила свой собор с колокольней из белого и черного мрамора… — Кафедральный собор в Сиене, выдающийся образец готической архитектуры в Италии, начали возводить в сер. XIII в., а закончили в первой пол. XIV в. Колокольню собора построили в 1313 г.

… кафедру, изваянную Никколо Пизано. — Никколо Пизано (ок. 1220–1278/1284) — итальянский скульптор Раннего Возрождения, стремившийся возродить в скульптуре античный стиль; родился на юге Италии, но работал в Пизе, отчего и получил свое прозвище; кафедра собора в Сиене была создана им в 1266–1269 гг.

… завершение жизненного пути императора Альбрехта казалось ему предпочтительнее кончины папы Бонифация VIII. — Альбрехт I Габсбург (1250–1308) — император Священной Римской империи с 1298 г., сын Рудольфа I Габсбурга, герцог Австрийский с 1282 г.; вел борьбу с крупными феодалами; получил признание папы в обмен на отказ от верховных прав в Италии (1303); 1 мая 1308 г. был убит родным племянником Иоанном Швабским (1290–1313), которого он несправедливо лишил наследственных владений и который за совершенное преступление был прозван Паррицидой («Убийцей»).

О бесславном конце жизни Бонифация VIII см. примеч. к с. 161.

… Поэму «Ад» он закончил в Вероне, «Чистилище» написал в Гаганьяно, а последнюю часть, «Рай», создал в замке Тольмино, во Фриули. — Верона — древний город в Северной Италии, на реке Адидже, в области Венето, центр одноименной провинции. Данте подолгу жил в Вероне дважды: первый раз с весны 1303 г. и до начала 1305 г. — при Бартоломео делла Скала (см. примем, к с. 165), умершем 7 марта 1304 г., а затем при его брате и преемнике Альбоино делла Скала (ок. 1284–1311); второй раз — после смерти императора Генриха VII (ок. 1274–1313; правил с 1308 г.), при новом правителе города Кангранде делла Скала (см. примем, к с. 165), который был одним из первых читателей и критиков «Божественной Комедии».

Гаганьяно (Gagagnano) — этот топоним идентифицировать не удалось.

Тольмино (словен. Тольмин) — живописный городок в нынешней Словении, на реке Соча, вблизи итальянской границы, в 25 км от итальянского города Гориции, у правителя которого, графа Энрико II (1266–1323), гостил, согласно преданию, в 1319 г. Данте. Вблизи Тольмино находится пещера, носящее имя Данте, а в городе сохранились руины замка XII в., некогда принадлежавшего графам Гориции. Фриули — историческая и географическая область в Северной Италии, соответствующая нынешним провинциям Удине, Порденоне, а также части провинций Гориция и Венеция; ее историческая столица — город Удине; с 1077 г. на правах герцогства находилась под властью патриарха Аквилеи; в 1420 г. была захвачена Венецианской республикой; в 1518 г. ее восточная часть перешла под власть Империи, а в 1797 г. к Австрии отошла и ее западная часть; в 1866 г. провинции Удине и Порденоне были присоединены к Итальянскому королевству, а графство Гориция оставалось во владении австрийских Габсбургов вплоть до 1918 г.

… он переехал в Падую, где одно время жил у своего друга Джотто, которому в знак благодарности отдал венец Чимабуэ… — Вероятно, имеется в виду следующая терцина Данте, в которой он отдает предпочтение Джотто (см. примем, к с. 161) перед его учителем Чимабуэ (см. примем, к с. 120):

Кисть Чимабуэ славилась одна,

А ныне Джотто чествуют без лести,

И живопись того затемнена («Чистилище», XI, 94–96).

Согласно преданию, друзья встретились в Падуе в 1306 г.

…и, наконец, обосновался в Равенне. — Данте покинул двор Кангранде делла Скала и переселился в Равенну (см. примем, к с. 160) в поисках тихого пристанища.

169… Языческий императорский мир Августа рухнул на Западе со смертью

Карла Великого, на Востоке — с кончиной Алексея Ангела… — Карл Великий (742–814) — король франков с 768 г. и император Запада с 800 г.; способствовал расширению своей империи в пределах всей Западной Европы; установил в своем государстве отлаженную систему управления; в 773 и 774 гг. дважды пересек Альпы, совершая походы в Италию; в результате второго похода сверг короля Италии Дезидерия (правил в 756–774 гг.) и увенчал себя итальянской короной.

После смерти Карла Великого созданная им империя целиком перешла в руки его единственного оставшегося к этому времени в живых законного наследника — Людовика I Благочестивого (778–840). В последние годы жизни Людовика I шла непрерывная война между ним и его сыновьями, то объединявшимися вместе против него, то воевавшими друг с другом. Когда он умер, война, вошедшая в историю под названием «Война трех братьев», приняла крайне ожесточенный характер и после кровопролитных сражений завершилась в 843 г. Верденским договором, разделившим империю Карла Великого между тремя его внуками — Л отаре м I, Людовиком II Немецким и Карлом II Лысым.

Два византийских императора из династии Ангелов, основателем которой был Исаак II (ок. 1156–1204), пришедший к власти достаточно случайно, носили имя Алексей.

Алексей III Ангел (1153—ок. 1210) — византийский император в 1195–1203 гг., старший брат Исаака II, которого он свергнул с трона, ослепил и лишил свободы; в годы своего правления привел государство в полное расстройство; в июле 1203 г., во время осады Константинополя крестоносцами, позорно бежал, после чего престол снова занял Исаак II; позднее пытался с помощью турецкого султана восстановить свою власть, но потерпел поражение и умер, находясь в заточении в монастыре.

Алексей IV Ангел (ок. 1183–1204) — сын Исаака II, сумевший в 1202 г. бежать из Константинополя на Запад и призвавший на помощь плененному отцу крестоносцев, которым он пообещал предоставить огромные суммы, а также войска и корабли для готовившегося тогда крестового похода; в августе 1203 г., после бегства Алексея III, стал соправителем своего слепого отца; пытался оттеснить его от власти, опираясь на крестоносцев; в конце января 1204 г., когда Исаак II уже находился при смерти, был брошен в темницу одним из своих ближайших друзей (ставшим затем императором под именем Алексей V Дука Мурзуфл) и вскоре задушен.

…на смену ему от берегов Бретани до Черного моря установился христианский феодальный мир Гуго Капета… — Бретань — здесь: полуостров на северо-западе Франции, омываемый водами пролива Ла-Манш и Атлантического океана, западная оконечность Европейского континента.

Гуго Капет (ок. 940–996) — основатель королевской династии Капетингов, правившей во Франции в 987—1328 гг.

… религиозному и политическому средневековью, живыми символами которого стали папа Григорий VII и Людовик IX, нужен был лишь еще один символ, литературный… — Григорий VII — см. примеч. к с. 87. Людовик IX — см. примеч. к с. 40.

… называться она будет Нил или «Илиада», Дунай или «Божественная Комедия». — Нил — величайшая река Африки, длиной около 6 700 км; протекает в Судане и Египте, впадает в Средиземное море.

«Илиада» — эпическая поэма Гомера, в которой рассказывается о нескольких днях Троянской войны (другое название Трои — Илион, что и дало название поэме).

Дунай — вторая по длине (после Волги) река Европы; длина ее 2 850 км; протекает по территории Германии, Австрии, Словакии, Венгрии, Сербии, Болгарии, Румынии и Украины; впадает в Черное море.

… В Англии, за два века до этого завоеванной норманнами, совершались политические преобразования. — Норманны (от франк, nortman — «северный человек») — западноевропейское название германских племен, населявших в раннем средневековье Ютландский и Скандинавский полуострова. Норманнская родовая знать в кон. VIII–XI в. предпринимала многочисленные грабительские и завоевательные походы по европейским морям, не только держа в страхе жителей прибрежной полосы, но и проникая в глубь континента. Норманнские завоеватели (их называли также викингами, а на Руси — варягами) захватили ряд европейских территорий, а во Франции в X в. создали герцогство Нормандию.

В 1066 г. герцог Нормандский Вильгельм Бастард (ок. 1027–1087) завоевал Англию и превратил ее в свое королевство, получив имя Вильгельм I Завоеватель. Политические преобразования XI–XIII вв., которые были следствием этого завоевания, выразились в установлении сильной королевской власти, закрепощении свободных крестьян, значительном перераспределении земельной собственности, большая часть которой досталась королю, установлении новой судебной и на-лотовой систем. Все это сопровождалось борьбой королевской власти с баронами, народными восстаниями, а также ростом влияния городов. Важным этапом политических преобразований в Англии был созыв в 1295 г. нового органа власти в стране — парламента, состоявшего из депутатов: баронов, рыцарей и горожан.

… если какой-нибудь старый бард еще носил на плече арфу, то звучала она лишь под кровом саксонских замков, где на языке, неведомом победителям и почти забытом побежденными, он осмеливался воспевать славные дела короля Альфреда и подвиги Гарольда, сына Годвина. — Барды — здесь: народные певцы и сказители древних кельтских племен, ставшие позднее профессиональными поэтами, бродячими или жившими при княжеских дворах (главным образом, в Ирландии, Уэльсе и Шотландии).

Ко времени норманнского завоевания население Англии в основном состояло из потомков германского племени саксов, завоевавших страну в V–VI вв.; поэтому Англия после 1066 г. оказалась двуязычной страной; согласно мнению многих авторов, языком верхушки феодалов был французский, а народных масс — саксонский; из их взаимодействия и возник к XIV в. английский язык.

Альфред Великий (849–900) — король Уэссекса, сильнейшего из англосаксонских королевств, с 871 г.; объединил под своей властью ряд соседних владений; вел борьбу против вторжений датчан, провел реформы в стране.

Гарольд II (ок. 1025–1066) — король Англии (1066); сын могущественного английского вельможи Годвина, графа Уэссекского (ок. 1001–1053), тестя короля Эдуарда I Исповедника и фактического правителя королевства; после смерти Эдуарда I, избранный знатью, занял трон, возглавил сопротивление норманнским завоевателям, но был разбит в сражении при Гастингсе (14 октября 1066 г.) герцогом Вильгельмом Бастардом и погиб на поле боя.

170… лишь четыреста двадцать лет спустя Томас Мор, Стил и Спенсер су мели упорядочить его для Шекспира. — Мор, Томас (1478–1535) — английский гуманист, писатель и государственный деятель; помощник казначея (1521), спикер палаты (1523), лорд-канцлер (1535); на основании лжесвидетельства был обвинен в государственной измене и обезглавлен; писал исторические сочинения, диалоги, политические трактаты, эпиграммы; в сочинении «Утопия» (1516), написанном на латинском языке, выступил как один из основоположников утопического социализма и жанра утопического романа.

Стил (Steel) — неясно, кто здесь имеется в виду.

Спенсер, Эдмунд (ок. 1552–1599) — английский поэт, автор пасторальных эклог, сонетов, аллегорических поэм и политических сочинений.

… Испания, дочь Финикии, сестра Карфагена, рабыня Рима, завоеванная готами, из-за предательства графа Хулиана доставшаяся арабам и присоединенная Тариком к Дамасскому халифату, потом отторгнутая от него Абд-эр-Рахманом из династии Омейядов, Испания от Гибралтарского пролива до Пиренеев обращенная в ислам, стала наследницей цивилизации, которую император Константин перенес из Рима в Византию. — Финикия — древняя страна на восточном побережье Средиземного моря (береговая полоса современных Ливана и Сирии); в V–IVтысячелетиях до н. э. на ее территории возникли первые поселения, выросшие в города-государства (Тир, Сидон, Библ и др.), которые вели крупную сухопутную и морскую торговлю и колонизацию берегов Средиземного моря. Финикия была постоянным объектом завоеваний со стороны соседних государств (Ассирии, Персии, Египта и др.) и участвовала в греко-персидских войнах; в I в. до н. э. вошла в состав владений Рима.

Карфаген (см. примем, к с. 18) был основан выходцами из финикийского города Тира в IX в. до н. э. как торговое поселение на пути в Южную Испанию.

Побережье Испании финикийцы начали осваивать в XI в. до н. э.; первой основанной ими колонией был Гадес (соврем. Кадис). Римское завоевание Испании началось в кон. III в. до н. э., а завершилось к нач. I в. до н. э.

Готы — германское племя, жившее в начале христианской эры на южном берегу Балтийского моря; в III в. вторглись в восточные области Римской империи (на Балканский полуостров и в Малую Азию) и завоевали ряд земель; в сер. IV в. объединились в могущественный племенной союз, разгромленный в 375 г. гуннами; после этого разделились на две ветви — восточную (остготы) и западную (вестготы), создавшую ок. 418 г. на территории Юго-Западной Франции королевство со столицей в Тулузе; в царствование вестготского короля Эвриха (правил в 467–485 гг.) в состав этого королевства вошла почти вся Испания, а в 580 г. столица его была перенесена в Толедо.

Граф Хулиан — вестготский наместник Сеуты и Танжера; выступил против последнего вестготского короля Родериха (правил в 709–711 гг.), обесчестившего его дочь, призвал из Северной Африки арабов и содействовал им в завоевании Испании.

Тарик ибн Зияд (?—720) — арабский полководец, в апреле 711 г. высадившийся с семитысячной армией в Испании, в Гибралтаре, 19 июля того же года разбивший короля Родериха в сражении при Гвадалете и положивший начало арабскому завоеванию Пиренейского полуострова.

Дамасский халифат — название Арабского халифата в период правления там династии Омейядов (661–750). Халифат, арабское феодальное государство, возникло под знаменем новой религии ислама в Аравии в 632 г.; в 661 г. его столица была перенесена из Мекки в Дамаск, а затем в Багдад (750). Власть халифов, которые вели непрерывные грабительские захватнические войны, распространялась на огромные территории от Северо-Западной Африки и Испании до Средней Азии. В X в. внутренние противоречия привели к распаду халифата на несколько мусульманских государств, владетели которых также провозглашали себя халифами.

Абд-эр-Рахман III Победоносный (891–961) — кордовский эмир с 912 г. из династии кордовских Омейядов, в 929 г. провозгласивший себя халифом Кордовы; восстановил распавшееся при его предшественниках единство арабских владений в Испании.

Омейяды (по названию мекканского рода Омейя из арабского племени курейшитов) — династия халифов, правивших в Дамаске с 661 по 750 гг.; первым из четырнадцати халифов этой династии был Муавия (правил в 661–680 гг.) В 750 г. Омейяды были свергнуты Аббасидами (правили в 750—1258 гг.) и почти все истреблены; один из уцелевших, Абд-эр-Рахман I Пришелец (731–788), бежал в Испанию и основал там в 756 г. Кордовский эмират, формально подчинявшийся Багдадскому халифату.

Пиренеи — горная система на юго-западе Европы, в Испании, Франции и Андорре, между Бискайским заливом и Средиземным морем; отделяет Пиренейский полуостров от Средней Европы; длина ее около 450 км, высота — до 3 404 м (пик Ането).

Константин I Великий (ок. 285–337) — римский император с 306 г., в 324–330 гг. построивший на месте древнего греческого города Визан-тий на берегу Босфора новую столицу и давший ей имя «Новый Рим», который она носила до последнего дня существования Империи (однако в быту, поэзии и истории этот город именовался Константинополем); провозгласил полную веротерпимость, покровительствовал христианству.

Византия (Византийская, или Восточно-Римская империя) — государство, возникшее в IV в. в восточной части Римской империи при ее распаде; первоначально рабовладельческое, оно постепенно превратилось в феодальное; включало в себя Балканский полуостров, Египет, Малую Азию, Финикию и Армению; в VI в. завоевало Италию, Северную Африку и часть Испании; однако под натиском европейских и особенно азиатских соседей (арабов, турок) территория его постепенно сокращалась, в 1453 г. его столица Константинополь была захвачена турками и оно прекратило свое существование.

… когда там рушились Парфенон и Колизей, здесь строилась Кордова… — Парфенон — см. примеч. к с. 17.

Колизей (лат. colosseus — «громадный») — амфитеатр для гладиаторских боев и конных ристаний, построенный в Риме в 75–80 гг. I в. н. э. и вмещавший 50 тысяч зрителей.

Кордова — город в Южной Испании, в Андалусии, на склоне Сьерры-Морены, на правом берегу Гвадалквивира; основан во времена господства Рима; в период мусульманского владычества (VIII–XIII вв.) — крупнейший культурный, торговый и ремесленный центр, а также один из значительных центров мавританского искусства; столица халифата, в эпоху своего расцвета (X в.) насчитывавшая около миллиона жителей.

… дворцом Захра, где стены и лестницы, инкрустированные сталью и золотом, покоились на тысячах колонн… — Имеется в виду Мадинат аль-Захра — роскошная загородная резиденция кордовских Омейядов, город-дворец, построенный Абд-эр-Рахманом III в 936–949 гг. в 8 км к северо-западу от столицы, на правом берегу Гвадалквивира, на трех террасах высокой горы и названный по имени его любимой жены; к XI в. пришел в запустение ив 1010 г. был окончательно разрушен; в 1910 г. на его месте начались раскопки, которые продолжаются до настоящего времени.

В этом огромном дворце насчитывалось 4 300 колонн и пятьсот дверей.

… в Астурии бьется сердце ее национальной самобытности и исконной христианской веры. — Астурия — историческая область на северо-востоке Испании, на склонах Кантабрийских гор, у берега Бискайского залива; в VIII в. стала центром сопротивления арабскому завоеванию.

… Пелайо, владения которого вначале ограничивались одной горой и у которого вместо дворца была пещера… — Пелайо (690–737) — первый король Астурии (с 718 г.), избранный вестготской аристократий, которая бежала в Астурию от захватчиков-мусульман, принц королевской крови из рода герцогов Кантабрийских; его победа в 722 г. над арабским отрядом военачальника аль-Камы у горы Аусева (в пещере этой горы хранился образ Богоматери) в долине Ковадонги положила начало Реконкисте (отвоеванию испанских земель у мусульман).

… заложил посреди халифата Абд-эр-Рахмана основы империи Карла V. — Империя Карла V (см. примеч. к с. 77), над которой, по словам его современников,»никогда не заходило солнце», включало Испанию, Германию, Нидерланды, Франш-Конте, некоторые итальянские земли, а также колонии в Америке и на Филиппинских островах.

… Борьба, начавшаяся в 717году, не утихала пять столетий. — Реконкиста была завершена 2 января 1492 г. завоеванием последнего мусульманского государства в Испании — Гранадского эмирата.

… в начале XIII века Фердинанд принял две короны — Леона и Кастилии… — Фердинанд III Святой (1199–1252) — король Кастилии (1217) и Леона (1230), сын Альфонса IX Леонского и Беренгелы, дочери Альфонса VIII Кастильского; изгнал мавров из Кордовы (1236) и Севильи (1248); был канонизирован в 1671 г.; один из святых покровителей Испании; день его почитания — 30 мая.

Леон — испанское королевство, возникшее на северо-западе Испании ок. 909 г., со столицей в одноименном городе; неоднократно соединялось с Кастилией, пока это не произошло окончательно в 1230 г. Кастилия — государство в центральной части Пиренейского полуострова, существовавшее в XI–XV вв.; первоначально, с 923 г., графство в составе королевства Леон, а затем, с 1035 г., независимое королевство; соединялось с Леоном в 1037–1065, 1072–1157 гг. и, наконец, в 1230 г. под властью Фердинанда III.

… маврам пришлось довольствоваться на Пиренейском полуострове лишь Гранадским халифатом, частью Андалусии и провинциями Валенсия и Мурсия. — Гранадский эмират — последнее мусульманское государство в Южной Испании, со столицей в городе Гранада, существовавшее с 1238 г. и павшее в борьбе с Кастилией в 1492 г.

Андалусия — историческая область на юге Испании, с главным городом Севилья; входила в состав Римской империи, варварских государств и Византии; в VIII в. была завоевана арабами; на ее территории после распада в 1031 г. Кордовского халифата существовало три эмирата: Кордовский (до 1236 г.), Севильский (до 1238 г.) и Гранадский (до 1492 г.).

Валенсия — историческая область в восточной части Испании, на побережье Средиземного моря, со столицей в одноименном городе, захваченная в 1233–1253 гг. арагонским королем Иаковом I Завоевателем (Хайме; 1208–1276; правил с 1213 г.).

Мурсия — историческая область на юго-востоке Испании, на побережье Средиземного моря; главный город — Мурсия, основанный в 825 г. маврами; в VIII в. была покорена арабами; в 1223–1243 гг. являлась независимым королевством, а в 1243 г. стала вассалом Кастилии.

… в 1236 году Фердинанд вошел в Кордову… — Это произошло 29 июня 1236 г.

… великолепный дворец, который Абд-эр-Рахман III некогда выстроил для своей возлюбленной. — Имеется в виду дворец Мадинат аль-Захра (см. примеч. к с. 170).

… расцветало теперь лишь в садах Хенералифе и Альгамбры. — Хенера-лифе — дворец в Гранаде, вне комплекса Альгамбры, к востоку от нее; летняя резиденция эмиров; при этом дворце находится обширный парк с бассейнами и фонтанами, шедевр мавританского садового искусства.

Альгамбра (от араб, «аль-хамра» — «красная») — крепость и дворец эмиров Гранады, чудо позднего испано-арабского зодчества; опоясана стенами из красного кирпича — отсюда, видимо, и ее название. Сооружение ее началось ок. 1250 г., основной комплекс зданий был возведен в первой пол. XIV в., отдельные ее постройки воздвигались до кон. XV в.

… первым творением которой должна была стать песнь о Сиде… — «Песнь о моем Сиде» — испанский героический эпос XII в., посвященный борьбе испанцев с маврами. Главным ее героем стал рыцарь Родриго Диас де Бивар (1026/1043—1099) — реальный исторический персонаж, прозванный Компеадором («Бойцом») и Сидом (от араб, «сеид» — «господин»).

… Франция, германизированная первыми двумя династиями своих правителей, приобрела национальные черты при третьей. — Первой династией, правившей во Франкском государстве, предшественнике Франции, были Меровинги (ок. 448–751), предводители германского племени франков, завоевавших римскую Галлию в V в. Меровингов, имя которым дал король Меровей (ок. 415–458; правление его началось ок. 448 г.) сменила в 751 г. новая династия франкских феодалов — Каролинги (по имени второго короля из этой династии — Карла Великого). Каролинги с 800 г. были государями империи, в которую территория будущей Франции, Галлия, входила наряду с другими землями. В 843 г. Франкское государство распалось, и из него выделилось Западно-Франкское королевство, впоследствии Франция, где продолжала править династия Каролингов; в 987 г. Каролингов сменила династия Капетингов.

… Централизованное государство Карла Великого сменила феодальная государственная система Гуго Капета. — См. примем, к с. 169.

… Язык, на котором впоследствии писал Корнель и говорил Боссюэ… — Корнель, Пьер (1606–1684) — крупнейший французский драматург, представитель классицизма, старший современник Ж.Расина; среди самых известных его произведений — трагедии «Сид», «Гораций», «Цинна, или Милосердие Августа», «Полиевкт», «Родогуна», «Никомед».

Боссюэ, Жак Бенинь (1627–1704) — французский писатель и церковный деятель, епископ Мо (города неподалеку от Парижа); автор сочинений на исторические и политические темы; консерватор; известный проповедник.

… представлял собой смесь кельтского, немецкого, латинского и арабского… — Под кельтским языком здесь подразумевается галльский язык населения древней Франции, принадлежавший к кельтским языкам индоевропейской семьи и исчезнувший в первых веках нашей эры.

… разделился на два наречия, закрепившиеся соответственно на правом и на левом берегах Луары. — Луара — одна из крупнейших рек Франции (длина 1 012 км); берет начало в Севеннских горах на юге Франции, течет на север до Орлеана, затем поворачивает на запад и возле Нанта впадает в Атлантический океан, как бы разделяя страну на две части.

… язык трубадуров вскоре достиг совершенства, а язык труверов, этот северный плод, сильно запаздывал… — Трубадуры (от про ван. trobar — «находить», «придумывать») — поэты-певцы и названная их именем поэтическая школа на юге Франции (особенно в Провансе), севере Италии и востоке Испании в XI–XIII вв., разрабатывавшая любовнорыцарскую тематику и создавшая свыше 900 форм стиха, многие из которых существуют и поныне (баллада, серенада, сонет и др.). Труверы (от фр. trouver — «находить», «придумывать») — средневековые поэты-певцы Северной Франции, соперничавшие с трубадурами и культивировшие прежде всего жанр эпических песнопений.

… Бертран де Борн, дурной советчик, которого Данте встречает в Злых Щелях Ада… — Бертран де Борн, виконт де Отфор (ок. 1140-ок. 1215) — провансальский трубадур, феодальный сеньор из Перигора, участник феодальных междоусобиц своего времени.

Данте помещает Бертрана де Борна в восьмой круг Ада («Злые Щели»), где карают осужденных за коварство и обман, — в его девятый ров, в котором подвергаются мучениям сеятели раздоров и расколов. Трубадура карают за то, что он возбудил раздор между английским королем Генрихом II (1133–1189; правил с 1154 г.) и его сыном и соправителем с 1170 г. герцогом Нормандским Генрихом (1155–1183), носившим прозвище «Молодой король».

… Карл Анжуйский, вернувшись из Египта, куда он сопровождал своего брата Людовика IX, с помощью Альфонса, графа Тулузы и Пуатье, захватил Авиньон, Арль и Марсель. — Карл I Анжуйский (1227–1285) — младший сын короля Людовика VIII Французского, брат Людовика IX, граф Прованса и Форкалькье (с 1246 г.), граф Анжу (с 1246 г.), король Сицилии (в 1266–1282 гг.) и Неаполя с 1266 г.; с 1268 г. распространил свое влияние почти на всю Италию; однако его деспотическая власть вызвала в Сицилии знаменитое восстание «Сицилийская вечерня» (1282), после чего остров был завоеван Арагоном.

Здесь имеется в виду возвращение Карла Анжуйского в мае 1250 г. из первого крестового похода (1248–1250) Людовика IX.

Альфонс II Французский (1220–1271) — пятый сын Людовика VIII, граф Пуатье (с 1241 г.) и Тулузы (с 1249 г.); участник обоих крестовых походов Людовика IX; умер во время его второго похода.

Пока Карл Анжуйский находился в крестовом походе, в Провансе, графом которого он стал благодаря своей женитьбе на Беатрисе Прованской (1234–1267), графине Прованской с 1245 г., началось восстание, которое ему пришлось по возвращении из Египта подавлять: Авиньон (см. примеч. к с. 66) и Арль были захвачены им в июне 1251 г., а Марсель (см. примеч. к с. 5) — в июле 1252 г.

Арль (древн. Арелат) — город на юго-востоке Франции, в департаменте Буш-дю-Рон, в 30 км к югу от Авиньона, в низовье Роны; пережил господство различных завоевателей; в 53 г. до н. э. его захватил Цезарь и обратил в военную колонию; в V–VI вв. перешел во владение вестготских и остготских королей, затем — Франкского государства; в 730 г. был захвачен сарацинами; с X в. стал столицей Арелатского королевства.

… присоединил к Французскому королевству все провинции древней Галлии, находившиеся на правом и на левом берегах Роны. — Галлия — страна, населенная кельтскими племенами, которые занимали области современной Франции, Бельгии, Швейцарии и Северной Италии; к I в. до н. э. была покорена Римом и восприняла его цивилизацию; считается исторической предшественницей Франции.

Рона — река в Швейцарии и Франции, длиной 812 км; берет начало из Ронского ледника в Лепонтинских Альпах, протекает через Женевское озеро и по Ронской низменности, впадает в Лионский залив Средиземного моря (к западу от Марселя).

… подданными, говорящими на языке «ок», дабы отличить от давнишних подданных, живущих по эту сторону Луары и говорящих на языке «ойль». — Имеются в виду две группы диалектов французского языка: южнофранцузские (прованский, лангедокский, лимузенский, овернский и др.) и северофранцузские (франсийский, нормандский, пикардийский, лотарингский и др.). Они назывались так по характерному произношению слова «да» — ос («ок») на юге и oil («ойль») на севере. Условная граница южнофранцузской и северофранцузской этнических обществ проходила по Луаре.

… начался закат поэзии в южном краю — в Лангедоке, Пуату, Лимузене, Оверни и Провансе, и последней попыткой оживить ее стали Цветочные Игры, учрежденные в Тулузе в 1323 году. — Лангедок (именовался так с XIII в. — от названия языка обитателей этой территории, la lange d'oc) — историческая провинция на юге Франции, между Роной и испанской границей (Пиренейскими горами); главный город — Тулуза; полностью вошла в состав Французского королевства в 1271 г.; до 1790 г. имела статус провинции; ее территорию составляют соврем, департаменты Од, Эро, Гар, Тарн, Л озер и частично Верхняя Гаронна, Тарни-Гаронна, Верхняя Луара.

Пуату — историческая провинция в Западной Франции; главный город — Пуатье; ее территория входит в соврем, департаменты Вандея, Вьенна и Дё-Севр; в 1204–1208 гг. была завоевана французским королем Филиппом II Августом (1165–1223; правил с 1180 г.).

Лимузен — историческая область в Западной Франции, в основном в Центральном Французском массиве; главный город — Лимож; ее территорию охватывают соврем, департаменты Коррез, Крёз и Верхняя Вьенна; в 1370–1374 гг. вошла в состав Французского королевства. Овернь — историческая провинция в Центральной Франции; главный город — Клермон-Ферран; охватывает соврем, департаменты Канталь, Пюи-де-Дом, а также часть департаментов Алье и Верхняя

Луара; в древности область арвернов, одного из сильнейших галльских племен; в XIII в. вошла в состав Французского королевства. Прованс — см. примем, к с. 5.

Цветочные Игры («Les Jeux Floraux») — поэтические соревнования трубадуров на языке «ок», учрежденные богатыми горожанами Тулузы в 1323 г. Премии победителям выдавались в виде золотой фиалки, серебряной календулы и золотого шиповника, откуда и произошло название состязаний. В 1515 г. организация, устраивавшая эти поэтические соревнования и называвшаяся Обществом Веселого Искусства, стала именоваться Обществом Цветочных Игр; в 1694 г. она была преобразована в Академию Цветочных Игр и перешла под покровительство Людовика XIV, а состязания стали проводиться на французском языке; в 1790 г. конкурсы прекратились и возобновились лишь в 1806 г. Тулуза — город в Южной Франции; ныне административный центр департамента Верхняя Гаронна; известна с глубокой древности; с V в. столица Вестготского королевства, а затем самостоятельного Тулузского графства, крупнейший центр ремесел, торговли и южнофранцузской культуры; в 1271 г. была присоединена к Французскому королевству и стала центром провинции Лангедок.

… поле, с которого собирали жатву Арнаут и Бертран де Борн, оставалось под залежью до тех пор, пока Клеман Маро и Ронсар не разбросали по нему щедрой рукой семена современной поэзии. — Арнаут, Даниель (Арно, Арнальд; кон. XII в.) — перигорский дворянин, поэт-трубадур, которого Данте обессмертил в «Божественной Комедии»:

Здесь плачет и поет, огнем одет,

Арнальд, который видит в прошлом тьму,

Но впереди, ликуя, видит свет («Чистилище, XVI», 142–144). Бертран де Борн — см. примем, к с. 171.

Маро, Клеман (1496–1544) — один из наиболее известных французских поэтов Раннего Возрождения, автор изящных сонетов, баллад и песен; придворный поэт на службе у Маргариты Наваррской и Франциска I; в своем творчестве удачно соединял народные литературные традиции с новейшей гуманистической культурой своей эпохи. Ронсар, Пьер де (1524–1585) — крупнейший французский поэт второй пол. XVI в., автор лирических стихов и од; обосновывал высокое назначение литературы в обществе, отстаивал роль французского языка в поэзии; был главой литературной группы «Плеяда».

… Монастырь в Бонне, церковь в Андернахе и собор в Кёльне были созданы одновременно с собором в Сиене… — Бонн — древний город на западе Германии, в земле Северный Рейн — Вестфалия, в 20 км к югу от Кёльна, на Рейне, возникший в I в. н. э. как римская колония Colonia Julia Воппа; в 1288–1803 гг. резиденция архиепископа Кёльнского; в 1814 г. вместе с другими прирейнскими землями вошел в состав Рейнской провинции Пруссии и до 1949 г. оставался небольшим университетским городом; в 1949–1990 г., до объединения Германии, был временной столицей ФРГ.

Одной из главных достопримечательностей Бонна является кафедальный собор, построенный в XI–XIII вв. в романском стиле и посвященный покровителям города святым Кассию и Флорентию; вероятно, он и имеется здесь в виду.

Андернах — город на западе Германии, в земле Рейнланд— Пфальц, на Рейне, в 17 км ниже Кобленца; одно из самых красивых его зданий — католическая четырехбашенная церковь XIII в., посвященная Богоматери.

Кёльн — город на западе Германии, на Рейне; основан как римская колония в I в. н. э.; в средние века крупный торговый и ремесленный центр; с XI в. духовное княжество, князь-архиепископ которого с XIII в. стал одним из курфюрстов Священной Римской империи; после наполеоновских войн принадлежал Пруссии; ныне входит в состав земли Северный Рейн — Вестфалия.

Кёльнский собор, памятник готической архитектуры Германии, был заложен в 1248 г.; строительство его продвигалось чрезвычайно медленно до 1437 г., после четырехстолетнего перерыва возобновилось в 1842 г. и закончилось лишь в 1880 г.

О соборе в Сиене см. прцмеч. к с. 168.

… в начале XIII века появилась «Песнь о Нибелунгах» и завершилась жизнь Альберта Великого. — «Песнь о Нибелунгах» («Das Nibelungenlied») — немецкий героический эпос (нач. XIII в.), историческую основу которого составляют события великого переселения народов в V в., однако реальный колорит соответствует феодальной Германии XI в.; впервые был издан в полном виде в 1757 г.

Альберт Великий — граф Альберт фон Больштедт (1193–1280), немецкий философ и богослов, монах-доминиканец, один из образованнейших людей своего времени; преподавал богословие и философию в Парижском университете и в различных монастырях Германии (главным образом, в Кёльне); автор «Суммы теологии»; канонизирован в 1931 г.

… миннезингеры были не столько соперниками труверов и трубадуров, сколько их учениками. — Миннезингеры (нем. Minnesinger — «певец любви») — поэты-певцы при германских княжеских дворах XII–XIII вв., перенявшие традиции провансальских трубадуров; темой их песнопений служили рыцарская доблесть и беззаветное служение избраннице.

… Фридрих II, поэт на императорском троне… — Фридрих II — см. примеч. к с. 126.

… вместе со своим секретарем Пьетро делла Винья вошел в число самых утонченных поэтов XIII столетия. — Винья, Пьетро делла (1190–1249) — итальянский государственный деятель (канцлер императора Фридриха II) и писатель; мастер средневековой латинской рифмованной прозы; писал также стихи на латинском и итальянском народных языках; принадлежал к поэтической сицилийской школе; впав в немилость к императору, был заточен в тюрьму, где покончил жизнь самоубийством.

… провансальский язык недолговечен… — Провансальский язык, развившийся из разговорной латыни на юге древнеримской Галлии и относящийся к языкам романской группы, доныне остается разговорным языком миллионов людей на Юге Франции, в Провансе.

173… отказавшись идти по стопам учителя, Брунетто Латини, написавше го свое «Сокровище» на латыни… — Аллегорическая поэма Брунетто Латини (см. примеч. к с. 164) «И Tesoretto» («Малое сокровище») написана на итальянском языке, а его энциклопедия «Li Livres dou Tresor» («Книги сокровищ») — на французском.

… Подобно Вандомской колонне, «Божественная Комедия» — неотъемлемая часть своей эпохи. — Вандомская колонна (официальное ее название — колонна Великой армии, или Аустерлицкая) была воздвигнута в центре Парижа, на Вандомской площади, в 1810 г. в честь побед Наполеона над армиями Австрии и России в войне 1805 г.; в дни Парижской Коммуны, 16 мая 1871 г., она была разрушена, но в 1875 г. восстановлена.

… Гвидо да Полента, последний его покровитель, распорядился похоронить его в церкви миноритов… — Гвидо II Новелл о да Полента (?— 1330) — правитель Равенны в 1316–1322 гг., затем капитан народа в Болонье; внук правителя Болоньи в 1275–1310 гг. Гвидо I Старого да Полента (7—1310), сын правителя Болоньи в 1313–1316 гг. Ламберто да Полента (7—1316), племянник несчастной Франческо да Римини, урожденной да Полента (1260–1285), воспетой Данте («Ад», V, 73—

142); меценат, приютивший Данте в Равенне в последние годы его жизни.

Церковь миноритов — имеется в виду базилика Сан Франческо, построенная в X–XI вв.; у ее стен ныне находится мавзолей Данте. Минориты («меньшие братья») — члены нищенствующего монашеского ордена францисканцев.

… Бернандо Бембо, равеннский подеста, назначенный Венецианской республикой, построил для него усыпальницу по плану Пьетро Ломбардо. — Бернардо Бембо (1433–1519) — венецианский политический деятель и дипломат, венецианский правитель Равенны; гуманист, известный библиофил; в 1482 г. по его заказу был сооружен мавзолей над саркофагом Данте.

Пьетро Ломбардо (1435–1515) — известный итальянский скульптор и архитектор, работавший в Венеции.

… Под куполом установлены четыре медальона, изображающие Вергилия — проводника Данте, Брунетто Латини — его учителя, Кангранде — его покровителя и Гвидо Кавальканти — его друга. — В «Божественной Комедии» тень Вергилия (см. примеч. к с. 17) служит в Аду и Чистилище проводником Данте.

Брунетто Латини — см. примеч. к с. 164.

Кангранде — см. примеч. к с. 165.

Кавальканти, Гвидо (ок. 1255–1300) — итальянский поэт и философ, старший современник и друг Данте, один из основателей т. н. «сладостного нового стиля» в поэзии; выходец из знатной и богатой флорентийской гвельфской семьи; принимал активное участие в политике; косвенно упоминается в «Божественной Комедии» («Ад», X, 60–69).

174… этот ребенок с сердцем поэта увидел Беатриче Фолько Портина-

ри… — С юношеских лет Данте воспевал в своих произведениях сначала как вполне земную девушку, а позднее как идеальный женский образ некую Беатриче, ни разу не называя ее полного имени. По ряду приводимых им биографических указаний и без абсолютной уверенности принято видеть в ней Беатриче (ок. 1266–1290), дочь Фолько Портинари, которую Данте знал в детстве, встретил ненадолго в молодости, когда она была уже замужем за банкиром Симоном деи Барди (с 1287 г.), и которая умерла двадцати четырех лет в июне 1290 г.

… Данте снова встретился с ней у ворот Рая, куда его не мог сопровождать Вергилий. — Образ Беатриче впервые появляется в песне XXX «Чистилища».

Вергилий мог сопровождать Данте только в странствованиях по Аду и Чистилищу: в Рай ему пути нет, так как он родился до прихода Христа в этот мир и ему не открылся свет истинной веры.

… направляет прошение папе Льву X… — Это прошение двадцати знатных флорентийцев, обращенное к папе Льву X (см. примеч. к с. 84), датируется 20 октября 1519 г.

… Лев Xотказал в этой просьбе… — Лев X, флорентиец, дал согласие на перенос праха Данте из Равенны во Флоренцию, но, когда саркофаг поэта вскрыли, гроб в нем оказался пуст (спрятанные монахами монастыря Сан Франческо, останки поэта были обнаружены там лишь в 1865 г.).

… как бы это было прекрасно — надгробие автора «Божественной Комедии», изваянное создателем «Страшного суда». — «Страшный суд» — огромная фреска (17 х 13,3 м), созданная Микеланджело на алтарной стене Сикстинской капеллы в 1536–1541 гг.

… в церкви Санта Кроче был воздвигнут… памятник работы скульптора Стефано Риччи. — Имеется в виду мраморный кенотаф Данте, созданный итальянским скульптором Стефано Риччи (1765–1837) и установленный во флорентийской церкви Санта Кроче в 1829 г.

175… как сказано в рукописи Бартоломео Чеффони… — Бартоломео Чеффони — один из комментаторов «Божественной Комедии», живший в XV в.

… Потомки Данте все еще живут во Флоренции. — У Данте было, по крайней мере, трое детей от Джеммы Донати; один его сын, Пьетро (7—1364), правовед и комментатор «Божественной Комедии», обосновался в Вероне, и его потомки еще несколько веков жили в этом городе; другой, Якопо (? — после 1342 г.), поэт и также комментатор «Божественной Комедии», в 20-х гг. XIV в. вернулся во Флоренцию; дочь Антония (ок. 1298—после 1350) постриглась в монахини. Так что речь, скорее всего, может идти о потомках Якопо Алигьери.

… заговорщики из рода Пацци убили Джулиано деи Медичи. — Имеется в виду т. н. заговор Пацци (1478), о котором весьма подробно рассказано далее в тексте.

Джулиано Медичи (1453–1478) — внук Козимо Старого, младший брат Лоренцо Медичи, красавец и дамский угодник; его внебрачным сыном был Джулио Медичи, будущий папа Климент VII; был убит в результате заговора Пацци.

… В 1291 году, устав от бесконечных распрей знати… флорентийский народ издал указ, называвшийся «Ordinamenti della Giustizia». — «Ordinamenti della Giustizia» («Установления справедливости») — конституция Флоренции, принятая в январе 1293 г. и в законодательном порядке лишавшая феодальную знать политических прав.

… не допускались к должности приора… — Приор — в средние века в Италии и некоторых других странах Западной Европы выборный глава купеческой или ремесленной гильдии.

… Козимо Старый, чью историю мы вскоре прочтем на стенах Палаццо Риккарди, из преследуемого превратился в преследователя… — Козимо Старый Медичи (1389–1464) — основатель могущества рода Медичи; флорентийский политический деятель, купец и банкир, владелец самого крупного состояния в Европе, с помощью которого он сумел превратить Флорентийскую республику, по существу, в монархию, не приняв при этом никаких титулов, не изменяя республиканских форм правления и не занимая никаких должностей, но с 1434 г. полностью и самовластно контролируя политику выборных органов власти; покровительствовал художникам, поэтам и ученым.

В сентябре 1433 г. Козимо Старый, стоявший во главе народной партии и находившийся в оппозиции к правящей олигархии, был заключен в тюрьму и лишь с помощью подкупа сумел избежать смертной казни, затем (3 октября) подвергся изгнанию, но уже осенью следующего года, после того как его партия одержала победу на выборах, с триумфом вернулся во Флоренцию.

Палаццо Риккарди — дворец семейства Медичи, воздвигнутый в 1444–1460 гг. архитектором Микелоццо ди Бартоломео (1396–1472); нынешнее название это здание получило в 1659 г., после того как оно перешло в собственность семейства Риккарди.

176… изгнал из Флоренции Ринальдо дельи Альбицци… — Ринальдо дельи Альбицци (1370–1442) — флорентийский государственный деятель, лидер богатого купечества, глава старинного флорентийского рода; с 1417 г. занималпервенствующее положение во Флоренции, добился изгнания в 1433 г. Козимо Медичи; после возвращения Медичи во Флоренцию в 1434 г. был изгнан, поселился в Неаполе, в 1437 г. организовал широкую антимедичейскую коалицию из изгнанников, папы, Миланского герцогства и начал войну против Флоренции, закончившуюся поражением коалиции, однако умер еще до окончания этой войны.

… в прекрасном палаццо, до сих пор носящем их имя, открыли банкирский дом… — Палаццо Пацци, стоящий вблизи Соборной площади, был построен в 1462–1472 гг. для Якопо деи Пацци по планам архитектора и скульптора Джулиано да Майано (1432–1490) и заменил прежний дворец этого семейства.

… Пацци, будучи как дворяне выше Медичи по происхождению… — Пацци, одна из известнейших и богатейших семей Флоренции, весьма ревниво относившаяся к захватившим власть Медичи, вела свой род от флорентийского рыцаря-крестоносца Паццо деи Пацци, который 15 июля 1099 г. при осаде Иерусалима первым водрузил на стенах города христианское знамя.

Медичи — флорентийский купеческий род, правящая династия во Флоренции в 1434–1737 гг. (с перерывами в 1494–1512 и 1527–1530 гг.), происходил из местности Муджелло близ Флоренции; первым заметным ее представителем стал Ардинго Медичи, гонфалоньер Флорентийской республики в 1296 и 1307 гг.

… Андреа деи Пацци стал заседать в Синьории… — Андреа деи Пацци (1372–1445) — флорентийский политический деятель и дипломат.

… У Андреа было три сына: один из них женился на внучке Козимо Старого, став зятем Лоренцо и Джулиано. — У Андреа было три сына: Антонио (1410—ок. 1458), Пьеро (1416—ок. 1464) и Якопо (7—1478).

На Бьянке (1445–1488), внучке Козимо Старого и старшей сестре Лоренцо Великолепного, женился Гульельмо деи Пацци (1437–1516) — внук Андреа, сын Антонио, гонфалоньер Флорентийской республики в 1513 г.

Лоренцо Медичи, по прозванию Великолепный (1449–1492) — внук Козимо Медичи, сын Пьеро I Медичи, с 1469 г. правитель Флоренции, при котором она стала одним из самых влиятельных городов-государств Италии, центром культуры Возрождения; покровительствовал наукам и искусствам и сам был видным поэтом.

Джулиано Медичи — см. примеч. к с. 175.

… у одного из братьев родилось пятеро сыновей, у другого — трое. — Семь сыновей было у Пьеро Пацци: Андреа (7—1516), Ренато (1442–1478), Леонардо (7—1515), Антонио (1451–1479), Джованни (1454–1478), Галеатто (1456–1517) и Никколо (1462–1517); трое — у Антонио: Гульельмо (1437–1516), Джованни (1439–1481) и Франческо (1444–1478).

… Джованни Пацци женился на одной из самых богатых флорентийских наследниц, дочери Джованни Борромео. — Джованни деи Пацци (1439–1481), второй сын Антонио деи Пацци, женился на Беатриче, дочери богатого форентийского купца Джованни Борромео ди Сан Миньято.

… за исключением Якопо, единственного из сыновей Андреа, так и не вступившего в брак и назначенного гонфалоньером в 1469 году, то есть еще при Пьеро Подагрике, и Джованни, зятя Лоренцо и Джулиано, в 1472 году ставшего одним из приоров, других Пацци не подпускали к Синьории. — Якопо Пацци (7—1478) — глава рода Пацци после смерти своих братьев; гонфалоньер Флорентийской республики в 1469 г.; участник знаменитого заговора против Медичи, убитый после его провала.

Гонфалоньер справедливости (ит. gonfaloniere — «знаменосец») — в средние века должностное лицо в городах-республиках Северной и Средней Италии, во Флоренции (с 1293 г.) — глава правительства. Пьеро Подагрик — Пьеро I Медичи (1416–1469), сын Козимо Старого, отец Лоренцо Великолепного, правитель Флоренции с 1464 г.; был тяжелобольным человеком и получил в народе прозвище «Подагрик».

Напомним, что зятем Лоренцо и Джулиано Медичи был Гульельмо деи Пацци (1437–1516). Приором в 1472 г. стал его младший брат Джованни (1439–1481), женатый на Беатриче Борромео.

… Подобные злоупотребления… оскорбили Франческо деи Пацци… — Франческо деи Пацци (1444–1478) — младший брат Гульельмо и Джованни деи Пацци, папский казначей и фаворит папы Сикста IV.

… Он стал банкиром папы Сикста IVи Джироламо Риарио, которого одни называли племянником папы, а другие — его сыном. — Сикст IV (см. примеч. к с. 87) всячески содействовал заговору Пацци, ибо Флоренция, Венеция и Миланское герцогство образовали союз, направленный против папы и Неаполитанского королевства.

Джироламо Риарио (1443–1488) — племянник (или сын) папы Сикста IV, с помощью которого он стал сеньором Имолы и Форли после женитьбы в 1473 г. на Катерине Сфорца (1463–1509), внебрачной дочери миланского герцога Галеаццо Мария Сфорца; вдохновитель и организатор антимедичейского заговора.

… породила заговор, похожий на тот, жертвой которого двумя годами ранее, то есть в 1476 году, стал герцог Миланский Галеаццо Сфорца, убитый в Миланском соборе. — Сфорца, Галеаццо Мария (1444–1476) — герцог Миланский с 1466 г., сын основателя династии герцога Франческо Сфорца (1401–1466; правил с 1450 г.); был убит тремя заговорщиками 26 декабря 1476 г., во время рождественского карнавала. Миланский собор, представляющий собой произведение позднеготической архитектуры, начали возводить в 1386 г., его центральный неф завершили в 1470 г., при герцоге Галеаццо Сфорца, а в целом строительство закончили в 1572 г. (однако центральный портал был достроен лишь в 1806 г., по указанию Наполеона).

… к ним примкнул Франческо Сальвиати, архиепископ Пизанский, которому Медичи, недружественно относившиеся к его семье, не дали вступить в должность. — После того как в 1474 г. скончался архиепископ Пизанский Филиппо Медичи, исполнявший эту должность с 1461 г., папа Сикст IV, несмотря на противодействие флорентийской Синьории, назначил на его место Франческо Сальвиати (7—1478); однако утвержден в своей должности он был только в 1477 г.

… Карло да Монтоне, сын знаменитого кондотьера Браччо, — незадолго перед тем Медичи не дали ему захватить Сиену… — Карло да Монтоне (Карло Фортебраччи; 1421–1479) — известный итальянский кондотьер, сын Браччо да Монтоне.

Андреа Фортебраччи, по прозванию Браччо да Монтоне (1368–1424) — знаменитый итальянский кондотьер.

… Джованни Баттиста да Монтесекко, начальник сбиров на службе у папы… — Кондотьер Джованни Баттиста да Монтесекко (7—1478) прибыл во Флоренцию с тридцатью конными арбалетчиками и пятьюдесятью пехотинцами, составлявшими почетный эскорт кардинала Раффаэлле Риарио.

Сбир — здесь: телохранитель.

… еще двое Сальвиати — кузен и брат архиепископа… — Известно лишь, что и того и другого звали Якопо.

… Наполеоне Франчези и Бернардо Бандини, друзья молодых Пацци… — Биографических сведений о Наполеоне Франчези (в другом написании: Францези) найти не удалось.

Бернардо Бандини — Бернардо ди Бандино Барончелли (ок. 1444–1479), более известный как Бернардо Бандини, один из самых деятельных участников заговора Пацци.

… Стефано Баньони, священник и учитель латинского языка, дававший уроки побочной дочери Якопо деи Пацци… — Стефано ди Баньони — священник из Монтемурло (селение к северо-западу от Флоренции). Внебрачная дочь Якопо деи Пацци, Катарина (1463–1490), в 1480 г. стала монахиней францисканского монастыря Монтичелли во Флоренции.

… Антонио Маффеи, священник из Вольтерры и апостолический скрип-тор. — Антонио деи Маффеи (7—1478) — уроженец Вольтерры, сын правоведа, профессора Римского университета Герардо деи Маффеи, старший брат известного гуманиста, историка и богослова Рафаэлле деи Маффеи (1451–1522), и церковного деятеля, человека высокой культуры Марио деи Маффеи (1463–1537), папского нунция во Франции, епископа Аквино (1516).

Вольтерра — см. примеч. к с. 129.

Скриптор — здесь: секретарь.

… один из Пацци, Ренато, племянник Якопо и сын Пьеро… — Ренато деи Пацци (1442–1478) — второй сын Пьеро деи Пацци.

… произвел в кардиналы племянника графа Джироламо, Раффаэлле Риарио, которому едва сравнялось 18 лет и который учился в Пизе. — Раффаэлле Риарио (1460–1521) — сын Виоланты Риарио, сестры Джироламо Риарио, и Антонио Санзони, именовавшийся по фамилии матери; родившийся 3 мая 1460 г., в семнадцатилетнем возрасте, 12 декабря 1477 г., был возведен в кардинальский сан и вскоре оказался вовлечен в заговор Пацци; впоследствии был епископом и архиепископом многих епархий; был известен как любитель искусств и меценат (именно он в 1496 г. пригласил молодого Микеланджело в Рим).

В университете Пизы юный Раффаэлле Риарио изучал каноническое право.

178… Лоренцо пригласил кардинала к себе во Фьезоле… — Фьезоле — древний этрусский город, ныне северный пригород Флоренции; вилла Медичи, построенная там в 1458–1461 гг. по заказу Козимо Старого для его второго сына Джованни Медичи (1421–1463) архитектором Микелоццо ди Бартоломео, находилась в собственности этой семьи до 1671 г.

… как сообщает нам Макиавелли… — Макиавелли, Никколо (1469–1527) — один из виднейших деятелей итальянского Возрождения, историк, писатель, политик, постоянно развивавший идею о необходимости создания на территории Италии сильного независимого государства; идеолог сильной государственной власти, ради усиления которой допускал применение любых средств. Его основные произведения: «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» (1513–1519), «Государь» (1513), «О военном искусстве» (1519–1520), «История Флоренции» (начата в 1520 г.; впервые издана в 1532 г.).

Макиавелли подробно рассказывает о заговоре Пацци в «Истории Флоренции» (VIII, 1–9).

179… Антонио Галли, один из десяти или двенадцати историков, рассказавших об этом событии… — Антонио Галли (Antonio Galli) — неясно, кто здесь имеется в виду.

… он явился во дворец с Джакопо Браччолини… — Джакопо Браччолини — сын известного историка и гуманиста Джованни Франческо Поджо (1380–1459); участник заговора Пацци.

… возложил обязанность арестовать, когда придет момент, гонфалоньера Чезаре Петруччи. — Чезаре Петруччи — гонфалоньер справедливости во Флоренции в 1478 г.

… вошли в собор через дверь, выходящую на Виа деи Серей… — Виа деи Серви тянется от Соборной площади в северо-восточном направлении.

… полагая, что под сенью алтаря они находятся в такой же безопасности, как на своей вилле в Кареджи. — Кареджи — поместье к северу от Флоренции, принадлежавшее семье Медичи с 1417 г.; вилла там была построена в 1457 г. по заказу Козимо Старого архитектором Микелоццо ди Бартоломео; на этой вилле в 1492 г. умер Лоренцо Великолепный.

… Андреа и Лоренцо Кавальканти обнажили шпаги и поспешили на помощь… — Биографических сведений об этих персонажах, конюших Лоренцо Великолепного, найти не удалось.

… путь ему преградил Франческо Нори. — Франческо Нори — преданнейший друг семейства Медичи, 26 апреля 1478 г. пожертвовавший ради спасения Лоренцо Великолепного своей жизнью; его гробница находится в церкви Санта Кроче.

181… Полициано, сопровождавший Лоренцо… — Анджело Полициано (настоящее имя — Анджело дельи Амброджини; 1454–1494) — итальянский гуманист, знаток латыни, поэт и писатель, близкий к семейству Медичи; воспитатель сыновей Лоренцо; автор любовной лирики, «Записок о заговоре Пацци» и очерков о поэтах античности.

… Антонио Ридольфи, один из наиболее преданных друзей Лоренцо… — Биографических сведений об Антонио Ридольфи найти не удалось.

… Сисмонди делла Стуфа поднялся по лестнице… — Биографических сведений о Сисмонди делла Стуфа также найти не удалось.

182… целым и невредимым доставили в его дворец на Виа Ларга. — Имеется в виду Палаццо Риккарди-Медичи.

… Гонфалоньером… был тогда Чезаре Петруччо, бывший подеста в Прато, который восемью годами ранее столкнулся с заговором, устроенным Андреа Нарди, и чуть было не стал его жертвой. — 6 апреля 1470 г. Бернардо Нарди, сын Андреа Нарди, флорентийского гонфалоньера в 1446 г., изгнанного из Флоренции в 1466 г., попытался поднять мятеж в Прато (см. примеч. к с. 129), а затем двинуться на Флоренцию и освободить ее от власти Медичи. Ему удалось захватить цитадель Прато и арестовать подеста Чезаре Петруччи, ставленника Флоренции, но ни городские власти, ни горожане не поддержали мятежника. Чтобы напугать их, он чуть было не повесил Чезаре Петруччи, уже стоявшего с петлей на шее, но в последнюю минуту изменил свое решение. Вскоре после этого мятеж был подавлен, а заговорщики схвачены или убиты.

183… показалась группа сторонников Медичи, которые приближались, выкрикивая свой обычный клич: «Palle! Palle!» — Символом семейства Медичи были шары (ит. palle) или, точнее, круглые аптекарские склянки, напоминавшие о профессии основателей рода (ит. medeci — «медики»); в гербе Медичи было сначала восемь, затем шесть, а с 1465 г. пять таких красных шаров (безантов). Криком «Шары! Шары!» приверженцы Медичи заявляли о своей поддержке властителей Флоренции.

… направился по дороге в Романью. — Романья — историческая область в Центральной Италии, охватывающая современные провинции Болонья, Феррара, Форли и Равенна; главный город — Равенна; до 1860 гг. (с перерывом во время французского владычества в 1797–1814 гг.) находилась в папских владениях; в 1860 г. вошла в новое Итальянское королевство; ныне составляет часть административной области Эмилия-Романья.

… были повешены — одни на Рингьере, другие — под окнами. — Рингьера — каменный помост перед главным входом во дворец Синьории; с него в особо важных обстоятельствах обращались к народу городские власти.

184… под окном Барджеллораскачивается тело повешенного: это был

Бернандо Бандини, который бежал в Константинополь и которого султан Мухаммед II арестовал и выдал Лоренцо… — Барджелло — первый общественный дворец Флоренции, построенный в 1255 г. как резиденция капитана народа (городского головы); в 1574 г. (то есть позднее описываемых событий) стал резиденцией начальника городской стражи (барджелло), местопребыванием суда и заодно тюрьмой, получив данное название; с 1859 г. в нем располагается Национальный музей; находится недалеко от Палаццо Веккьо.

Мухаммед (Мехмед) II Фатих («Завоеватель»; 1432–1481) — турецкий султан с 1451 г., значительно расширивший турецкие владения в Европе.

Бернардо Бандини был повешен 29 декабря 1479 г.

… клирос, где случилось это ужасное событие, по распоряжению Кози-мо I был переделан: его украсили скульптурной композицией из двадцати четырех фигур работы Баччо Бандинелли и его ученика Джованни делл'Опера. — Козимо I — см. примеч. к с. 105.

Баччо Бандинелли (1493–1560) — итальянский скульптор, подражатель Микеланджело и его соперник; работы по переделке клироса Флорентийского собора были начаты им в 1547 г., а закончены уже после его смерти, в 1572 г.

Джованни Бандини, по прозвищу делл'Опера (ок. 1540—ок. 1599) — флорентийский скульптор, ученик Бандинелли, автор нескольких работ в церквах Флоренции и на ее площадях; в 1560–1572 гг. завершил работы по украшению клироса собора Санта Мария дель Фьоре.

…за исключением резного деревянного распятия, созданного Бенедетто да Майано… — Бенедетто да Майано (1442–1497) — итальянский скульптор, резчик по дереву и архитектор эпохи Возрождения; распятие главного алтаря собора Санта Мария дель Фьоре было создано им в 1495–1497 гг.

… а также скульптурной группы «Иосиф Аримафейский, поддерживающий тело Христа»… — Здесь подразумевается скульптурная группа «Положение во гроб» — одно из четырех произведений Микеланджело на этот сюжет, предназначавшееся мастером для его капеллы в римской церкви Санта Мария Маджоре, создававшееся в 1547–1555 гг. и оставшееся незаконченным из-за плохого качества мрамора и неудовлетворенности автора своей работой (он даже попытался разбить ее); с разрешения скульптора «Положение во гроб» была завершена его учеником Тиберио Кальканьи (1532–1565) и впоследствии стала собственностью герцогов Медичи; в 1721 г. она была установлена за главным алтарем Флорентийского собора.

Иосиф Аримафейский — согласно Евангелию, богатый человек из иудейского города Аримафеи, тайный последователь Христа, получивший у Пилата разрешение снять тело распятого Иисуса с креста и похоронить его в гробнице (Иоанн, 19: 38).

Однако считается, что центральный персонаж этой скульптуры, старик в одеянии кающегося, в лице которого можно увидеть сходство с самим Микеланджело, — Никодим, богатый фарисей, помогавший Иосифу Аримафейскому готовить тело распятого Иисуса к погребению (Иоанн, 19: 39–42).

… Мастер предназначал его для собственного надгробия в церкви Санта Мария Маджоре… — Церковь Санта Мария Маджоре («Большой храм святой Марии») расположена в восточной части Рима; заложена в сер. IV в., неоднократно перестраивалась, реставрировалась и достраивалась в V, XIII, XVI и XVIII вв. многими выдающимися итальянскими архитекторами; обладала самой высокой колокольней в Риме и считалась старшей среди всех церквей Рима, посвященных Богоматери. Название «Маджоре» она получила как по своей величине, так и по почитанию верующими.

Тело Микеланджело, умершего в Риме 18 февраля 1564 г. и погребенного там 2 марта в церкви святых Апостолов, было затем тайно вывезено во Флоренцию племянником скульптора и в торжественной обстановке, с величайшей помпой похоронено во флорентийской церкви Санта Кроче 12 марта того же года.

… Вазари добился от Козимо Iразрешения украсить его росписью. — Вазари (см. примеч. к с. 87) расписывал купол собора Санта Мария дель Фьоре с 1572 г. до самой своей смерти (27 июня 1574 г.).

… В день рождения великого герцога он взобрался на леса… — Козимо I родился 12 июня 1519 г.

… после его смерти этим занялся Федерико Цуккари. — Федерико Цуккари (ок. 1543–1609) — итальянский архитектор, художник и теоретик искусства; завершил роспись купола собора Санта Мария дель Фьоре, начатую Вазари, 15 октября 1579 г.

185… надгробия двух прославленных художников, Брунеллески и Джотто.

Эпитафию первому из них сочинил Марсуппини, второму — Полициано. — Мемориальный бюст Брунеллески, установленный в соборе Санта Мария дель Фьоре, был создан скульптором Андреа Кавальканти ди Лаццаро, по прозванию Буджано (1412–1462); могила же знаменитого архитектора была найдена там во время раскопок 1972 г. Марсуппини, Карло Аретино (1399–1453) — известный итальянский гуманист, поэт, профессор латинского красноречия и греческого языка, канцлер Флорентийской республики.

Мемориальный бюст Джотто был изваян Бенедетто да Майано в 1490 г. Полициано — см. примеч. к с. 181.

… двери баптистерия Сан Джованни, знаменитые бронзовые двери Гиберти. — Баптистерий Сан Джованни — крещальня, находящаяся на Соборной площади, напротив Санта Мария дель Фьоре, и посвященная Иоанну Крестителю, покровителю Флоренции; ее восьмигранное здание было построено в XI–XII вв. на месте прежнего храма VI в., возведенного в свою очередь, на фундаментах IV–V вв., и было самым первым собором Флоренции, а крещальней стало с 1128 г.

Гиберти, Лоренцо (1378–1455) — итальянский скульптор, художник, ювелир и историк искусства, один из основоположников эпохи Возрождения; создатель северных (1403–1424) и восточных (1425–1452) дверей баптистерия Сан Джованни; сын Чоне Гиберти, он до шестидесяти лет носил имя Лоренцо ди Бартоло (или Бартолуччо) — из уважения к своему отчиму Бартоло ди Микеле (Бартолуччо), обучавшему его ювелирному мастерству.

… баптистерий Сан Джованни, о котором так часто и с такой любовью вспоминает Данте, был заложен в шестом веке и восходит ни много ни мало ко временам прекрасной королевы Теодолинды. — Данте упоминает этот баптистерий, в котором крестили его самого, в «Божественной Комедии»:

… в моем прекрасном Сан Джованни,

Где таинство крещения творят («Ад», XIX, 17–18).

Теодолинда (ок. 570–628) — с 589 г. супруга лангобардского короля Автариса (правил в 584–590 ft), ревностная христианка; после его смерти (590) вышла замуж за Агилульфа, герцога Туринского (?—615), ставшего таким образом королем; способствовала победе католицизма над арианской ересью.

… от подножия Альп до границ герцогства Римского. — Герцогство Римское — феодальное государство, возникшее после распада Римской империи и в 756 г. вошедшее в Патримониум святого Петра (Папское государство).

… камень с латинской надписью в честь Аврелия Вера… — Вер, Луций Аврелий Элий Цейоний Коммод (130–169) — римский император с 161 г., соправитель Марка Аврелия; был известен своим расточительством и буйством.

… Во Флоренцию был вызван Аполлоний, и ему поручили покрыть мозаикой свод баптистерия. — Аполлоний (XIII в.) — греческий художник-мозаист, который работал в Венеции, Флоренции и Пизе и у которого обучался искусству мозаики Андреа Тафи.

… Начатую им работу продолжил его ученик Андреа Тафи, а закончили Якопо да Туррита, Таддео Гадди, Алессо Бальдовинетти и Доменико Гирландайо. — Андреа Тафи (ок. 1250—ок. 1320) — итальянский художник, работавший в технике мозаики и украшавший стены флорентийского баптистерия.

Якопо да Туррита (XIII в.) — францисканский монах, художник-мозаист, участвовавший в украшении*баптистерия Сан Джованни; иногда его отождествляют с художником Якопо да Торрити, создававшим мозаики в римской церкви Санта Мария Маджоре в 1287–1292 гг.

Над мозаиками баптистерия работал художник Гаддо Гадди (ок. 1259-ок. 1332) — отец Таддео Гадди (см. примеч. к с. 161).

Бальдовинетти, Алессо (1427–1499) — известный итальянский художник периода Раннего Возрождения, автор фресок в нескольких церквах Флоренции; над мозаиками в баптистерии работал в 1453–1455 гг., а в 1483 г. реставрировал мозаику его купола.

Доменико Гирландайо — см. примеч. к с. 162.

… В 1330году Андреа Пизано получил заказ на изготовление южной двери — той, что выходит на Бигалло. — Пизано, Андреа (настоящее имя — Андреа да Понтедера; 1273—ок. 1349) — итальянский скульптор и архитектор, представитель стиля итальянской готики; бронзовые двери флорентийского баптистерия (1330–1336) — одно из главных его произведений.

Бигалло — здание сиротского дома, возведенное в XIV в. у юго-западной стороны Соборной площади.

… Брунеллески, Донателло, Лоренцо ди Бартолуччо, Якопо делла Кверча из Сиены, его ученик Никколо д'Ареццо, Франческо да Вальдамбрино и Симоне да Колле, прозванный Бронзовым… пожелали участвовать в конкурсе… — Брунеллески — см. примеч. к с. 161.

Донателло (настоящие имя и фамилия — Донато ди Никколо ди Бет-то Барди; ок. 1386–1466) — флорентийский скульптор; активно развивал в своем творчестве идеи объемной скульптуры.

Якопо делла Кверча (ок. 1367–1438) — итальянский скульптор эпохи Раннего Возрождения; работал в стиле итальянской готики; украшал соборы и другие здания во Флоренции, Сиене, Болонье и др. Никколо ди Пьеро Ламберти дАреццо (ок. 1370–1451) — итальянский скульптор и архитектор Раннего Возрождения; работал главным образом во Флоренции и Венеции.

Франческо да Вальдамбрино (ок. 1363–1435) — итальянский скульптор Раннего Возрождения; принадлежал к сиенской школе. Биографических сведений о седьмом участнике конкурса, Симоне да Колле да Вальдельса, найти не удалось.

… По дороге из Венеции в Рим его задержал у себя синьор Малатеста. — Здесь имеется в виду либо Пандольфо III Малатеста (1370–1427) — яркая фигура итальянского Ренессанса, итальянский кондотьер, правитель Фано, главнокомандующий войсками Венецианской республики в ее войне с Миланским герцогством; либо его старший брат

Карло I Малатеста (1368–1429), правитель Римини с 1385 г.; либо их младший брат Андреа Малатеста (1373–1416), правитель Чезены с 1385 г. Они были сыновьями Галеотто Малатесты (1323–1385), правителя Римини с 1364 г.

187… Юноша ответил, что зовут его Лоренцо Гиберти… — Лоренцо Гиберти — см. примеч. к с. 185.

… Как говорит Вазари, работа над дверью длилась сорок лет… — Работа Лоренцо Гиберти над первой дверью баптистерия длилась 21 года, над второй — 27 лет.

… на год меньше, чем прожил Мазаччо… — Мазаччо (настоящие имя и фамилия — Томмазо ди Джованни ди Симоне Кассаи; 1401–1428) — известный флорентийский художник, проживший на свете всего 27 лет.

… на год больше, чем предстояло прожить Рафаэлю. — Рафаэль умер ровно в 37 лет.

188… цепи, некогда преграждавшие вход в порт Пизы, — злосчастный трофей, достававшийся то генуэзцам, то флорентийцам… — См. примеч. к с. 89.

… перед тобой предстает колокольня Джотто во всем ее дерзновенном величии. — См. примеч. к с. 161.

… Одна из них, статуя брата Бардуччо Керикини, более известная под названием «Цукконе»… — Имеется в виду скульптура ветхозаветного пророка Аввакума, созданная Донателло для колокольни собора Санта Мария дель Фьоре в 1423–1425 гг. и прозванная Цукконе (ит. «тыква» — из-за вытянутой формы лысой головы изображенного пророка). Моделью для нее послужил некий монах Джованни ди Бардуччо Керикини, друг скульптора.

… чудо, какое Юпитер совершил для Пигмалиона… — Согласно греческому мифу, богиня любви Афродита, вняв молениям кипрского царя, искусного ваятеля Пигмалиона, который влюбился в созданную им статую девушки удивительной красоты и названную им Галатеей, оживила ее, и она стала женой Пигмалиона.

Палаццо Риккарди

… мы уже собрались покинуть Соборную площадь и направиться на площадь Великого Герцога… — Площадью Великого Герцога (Пьяцца Грандука) до 1859 г., то есть до ликвидации Великого герцогства Тосканского, называлась площадь Синьории (Пьяцца делла Синьория), одна из самых старых во Флоренции, еще раньше именовавшаяся Пьяцца деи Приори (площадь Приоров) и Пьяцца деи Синьори (площадь Синьоров); расположена к югу от Соборной площади (см. примеч. к с. 151).

… беглый взгляд, брошенный на Виа Мартелли… — Виа Мартелл и тянется от Пьяцца ди Сан Джованни в северном направлении; ее продолжением служит Виа Ларга (соврем. Виа Кавур).

… великолепный дворец Риккарди, стоящий на пересечении Виа Ларга и Виа деи Кальдераи. — Виа Ларга начинается от того места, где некогда стояли первые крепостные стены Флоренции (1073–1075); теперь там проходят улицы Виа деи Пуччи и Виа деи Гори. Палаццо Риккарди (см. примеч. к с. 175) стоит на углу улиц Виа Ларга и Виа деи Гори.

… Козимо Старый — человек, которого отечество сначала дважды изгоняло, а кончило тем, что нарекло своим Отцом. — Козимо Старый (см. примем, к с. 175) юридически находился в изгнании лишь один раз — с 3 октября 1433 г. вплоть до своего триумфального возвращения во Флоренцию 6 октября 1434 г. (этот год он провел в Венеции). «Отцом отечества» Козимо Медичи называли еще при жизни, с момента его возвращения из изгнания, но официально этот титул был решением Синьории дарован ему посмертно, в январе 1465 г. (он умер 1 августа 1464 г.), и слова — «Padre della patria» — были высечены на его надгробии.

189… превратило Тоскану, расположенную между Ломбардией, Папской об ластью и Венецианской республикой, не только в самую могущественную, но и самую процветающую область Италии. — Ломбардия — историческая область на севере Италии; в III в. до н. э. была завоевана Римом, в VI в. — германским племенем лангобардов, от которых она получила свое название; входила также в состав Византии (VI в.) и империи Карла Великого (VIII–IX вв.); в 962 г. была включена в созданную германским королем Оттоном I Великим (912–973; король с 936 г.) Священную Римскую империю.

Папская (или Церковная) область — теократическое государство в Средней Италии, со столицей в Риме, подчинявшееся светской власти римских пап и представлявшее собой неограниченную монархию с избираемым пожизненно монархом (папой); существовало в 756— 1870 гг.; начало ему положил>франкский король Пипин Короткий (ок. 714–768; правил с 751 г.), подаривший Стефану II (папа в 752–757 гг.) Римскую область и часть бывшего Равеннского экзархата (византийской провинции в Средней Италии); с 962 г. входило в Священную Римскую империю; в 1274 г. было признано Рудольфом I Габсбургом (1218–1291; император с 1273 г.) независимым государством.

… достраивал капеллу Сан Лоренцо, возводил церковь доминиканского монастыря Сан Марко, строил монастырь в Сан Фредьяно… — Базилика Сан Лоренцо (т. е. церковь святого Лаврентия) — древнейшая церковь во Флоренции, основанная в 390 г. и освященная в 397 г.; в первой пол. XV в. стала семейной церковью Медичи; находится в центре старой части города, к северо-западу от кафедрального собора; в 1420–1429 гг. по приглашению Джованни Медичи, отца Козимо Старого, ее начал коренным образом перестраивать Ф.Брунеллески (см. примеч. к с. 161), успевший возвести ризницу и провести некоторые изменения в алтарной части; в 1429–1433 гг. приемный сын Брунеллески, Андреа Кавальканти ди Лаццаро, по прозванию Буджано (1412–1462), воздвиг в ней саркофаг Джованни Медичи; в 1434 г. перестройка базилики возобновилась; заканчивал ее в 1457–1461 гг. архитектор Антонио Манетти (1434–1497).

Монастырь Сан Марко во Флоренции, основанный в XIII в., в 1435 г. перешел от ордена бенедиктинцев к доминиканцам и в 1437–1444 гг. по заказу Козимо Старого был перестроен архитектором Микелоццо ди Бартоломео; служил центром доминиканского движения в ренессансной Флоренции; здание монастыря (с 1869 г. музей) находится в северо-восточной части города, на одноименной площади. Доминиканцы — братья-проповедники, католический монашеский орден, основанный в 1215 г. святым Домиником (1170–1221) в Тулузе; приобрел большое значение после того как в 1232 г. Григорий IX (Уголино ди Конти; 1145–1241; папа с 1227 г.) передал в их ведение инквизицию.

Сан Фредьяно — юго-западное предместье Флоренции, на левом берегу Арно; ок. 1450 г. в нем был основан кармелите кий монастырь Санта Мария дельи Анджели, который не дошел до наших дней, и на его месте теперь стоит сооруженная в барочном стиле в 1680–1689 гг. церковь Сан Фредьяно ин Честелло.

… удалялся в Муджелло, колыбель рода Медичи, где занимался строительством монастырей Боско и Сан Франческо… — Муджелло — местность примерно в 20 км к северу от Флоренции; расположена в долине реки Сьеве (правом притоке Арно); на территории этой местности находятся селения Барберино ди Муджелло, Сан Пьеро а Сьеве, Скарпериа, Борго Сан Лоренцо, Виккьо.

Боско аи Фрати — древний монастырь в местности Муджелло, основанный в 1212 г. святым Франциском и в 1437–1452 гг. перестроенный по планам Микелоццо ди Бартоломео по заказу Козимо Старого.

… у отцов Святого Креста и в камальдульском монастыре Ангелов… — Отцы Святого Креста — вероятно, имеются в виду монахи францисканского монастыря Санта Кроче во Флоренции (см. примем. к с. 109).

Монастырь Ангелов — неясно, что здесь имеется в виду. Камальдулы — монашеский католический орден, основанный в 1012 г. бенедиктинским монахом Ромуальдом (ок. 952—1027) и названный так по имени местности Камальдоли в Тоскане, где находился их главный монастырь; был признан Александром II (папа в 1061–1073 гг.) в 1072 г.; отличался чрезвычайно строгим, аскетическим уставом; его монастыри представляли скорее сообщества отшельников, собиравшихся лишь для богослужений, но к XIII в. орден приобрел большие богатства и строгость жизни монахов была ослаблена. Продолжавшаяся внутри ордена борьба между крайними аскетами и сторонниками смягчения устава привела в XVI в. к распаду его единой организации на группы монастырей в отдельных странах. В кон. XVIII в. в связи с Французской революцией и реформами Просвещения большинство камальдульских монастырей в Европе было упразднено, однако в нач. XIX в. некоторые из них были восстановлены.

… отправлялся поторопить работы на своих виллах в Кареджи, Каффаджоло, Фьезоле и Треббио… — Кареджи — см. примеч. к с. 180. Каффаджоло — поместье Медичи близ Флоренции, в Муджелло, где в 1451 г. архитектор Микелоццо перестроил по поручению Козимо Старого прежнюю крепость в роскошную виллу.

Фьезоле — см. примеч. к с. 178.

Треббио — замок в селении Сан Пьеро а Сьеве к северу от Флоренции, на дороге в Болонью, перестроенный из древней лангобардской крепости в 1427–1430 гг. Микелоццо для Козимо Старого.

… Его отец, Джованни Медичи, оставил ему около четырех миллионов… — Джованни ди Биччи деи Медичи (1360–1429) — отец Козимо Старого, один из пяти сыновей купца Аверадо деи Медичи, торговавшего шерстью, богатейший банкир; лидер «малого народа», противник Альбицци; неоднократно избирался в Синьорию, в 1414 г. — в высший военный орган Флорентийской республики, Совет десяти; в 1421 г. был гонфалоньером справедливости.

В наследство двум своим сыновьям он оставил земли в Муджелло, денежную ренту, значительные паи в различных банковских конторах и торговых предприятиях.

… По словам Варки, Козимо затратил неимоверные усилия, добиваясь войны с Луккой… — Варки, Бенедетто (1503–1565) — итальянский писатель, историк и филолог, уроженец Флоренции; в 1530 г. был изгнан из нее как сторонник Филиппо Строцци и вернулся в родной город лишь в 1543 г. по настоянию Козимо I; автор многочисленных сочинений, из которых главное — «История Флоренции» («La storia fiorentina»), охватывающая период 1527–1530 гг.

Флоренция воевала с Луккой в 1433 г. Вследствие неудачи в этой военной кампании городским властям Флоренции пришлось увеличить налоги на движимое и недвижимое имущество; это вызвало недовольство горожан, в результате чего правящая верхушка была отстранена от власти, возглавлявшая правительство семья Альбицци изгнана из Флоренции, а Козимо осенью 1434 г. мирным путем взял бразды правления в свои руки.

… Жена родила ему несколько детей, но лишь один пережил его. — Супругой Козимо ок. 1416 г. стала Лотта деи Барди (ок. 1391—ок. 1473), дочь Джованни Барди, графа ди Верньо.

Кроме Пьеро I (см. примем, к с. 177), из младенческого возраста вышел лишь один сын Козимо Старого — Джованни (1421–1463), но он умер ранее отца, а единственный сын Джованни — Козимо Молодой (1452–1461) — скончался еще раньше.

… свое имя, богатство и могущество он оставил в наследство одному человеку — Пьеро деи Медичи… — Имеется в виду Пьеро 1 Медичи.

… Прибежище греческих ученых, бежавших из Константинополя… — В 1453 г. турки завоевали последний обломок Римской империи, ее вторую столицу — Константинополь, и множество греков, чаще всего людей состоятельных и образованных, хлынули в Италию, находя покровительство у итальянских государей. Большое число рукописей грекоязычных античных авторов оказалось в Италии, и это дало новый импульс итальянскому Возрождению, до того базировавшемуся на изучении римской, латиноязычной словесности; некоторые исследователи полагают, что приток греческих ученых в Италию в основном и обусловил Ренессанс.

… место заседаний Академии делла Круска… — Имеется в виду основанная во Флоренции в 1582 г. литературная Академия, ставившая целью установление идеальных норм итальянского языка. Название ей было дано от ит. crusca («отруби»): этим подчеркивалось, что Академия желает отделить чистую муку языка от отрубей. В основу литературной речи Академия ставила тосканский диалект итальянского языка (точнее — язык Петрарки и Боккаччо) и никаких новшеств, неологизмов, диалектизмов не допускала. С 1612 г. и доныне издается нормативный словарь итальянского литературного языка «Словарь Академии делла Круска». Академия была закрыта в кон. XVIII в., снова открыта по приказу Наполеона в 1808 г., объявлена им же общеитальянским национальным учреждением в 1811 г.; с нач. XX в. в ее обязанности наряду с выпуском словаря входит издание классических итальянских авторов.

… этот дворец… Лоренцо завещал своему сыну Пьеро, которого прозвали… Пьеро Безумцем. — Имеется в виду сын Лоренцо Великолепного, Пьеро II (1472–1503), прозванный Несчастливым (насмешливое прозвище «Безумец» было дано ему флорентийцами); правил Флоренцией в 1492–1494 гг., вплоть до своего бегства из города.

… Это он распахнул ворота Флоренции перед Карлом VIII, отдал ему ключи от Сарцаны, Пьетра-Санты, Пизы, Либра-Фатты и Ливорно и взялся вытребовать для него у республики двести тысяч флоринов под видом ссуды. — Карл VIII (1470–1498) — король Франции с 1483 г.; сын Людовика XI и Шарлотты Савойской; в 1494 г. своим походом в Неаполь положил начало Итальянским войнам 1494–1559 гг.

Первым днем Итальянских войн считается 2 сентября 1494 г., когда Карл VIII перешел Альпы и вторгся в Италию; формальным поводом к этому были его претензии на Неаполитанское королевство, которое некогда, в кон. XIII — сер. XV в., принадлежало Анжуйской династии, младшей ветви французского королевского дома. Флоренция, пребывавшая в разладе с неаполитанскими королями, поддержала французов, причем к помощи Карла VIII взывали обе враждующие партии: и сторонники Медичи, и приверженцы Савонаролы, так что ворота Флоренции перед французами открыли и те и другие.

Сарцана — город в Лигурии, близ границы с Тосканой, в 7 км к востоку от Генуэзского залива; в описываемое время входил во владения Флорентийской республики.

Пьетра-Санта — город в Тоскане, в 27 км к юго-востоку от Сарцаны, в 4 км к востоку от Генуэзского залива; в описываемое время входил во владения республики Лукка, которая, в свою очередь, находилась в подчинении Флоренции.

Пиза — см. примеч. к с. 86.

Либра-Фатта (в XV–XVI вв. — Рипафратта) — крепость в Тоскане, примерно в 10 км к востоку от Пизы; в описываемое время входила во владения Флоренции.

Ливорно (см. примеч. к с. 89) в то время также было во владении Флоренции.

Перечисленные города находились в подчинении у Флоренции и были рады сбросить это ненавистное господство: в них французов встречали криками «Свобода!» и одновременно уничтожали флорентийские гербы, так что передача королю Карлу VIII ключей от этих городов (ключи хранились во Флоренции в знак подчинения) была лишь констатацией свершившегося факта.

Гнев народа вызвало и принятое обязательство выплатить контрибуцию в 120 000 (не в 200 000) флоринов, но, возбужденный проповедями Савонаролы о «грозе Божьей», которая очистит Флоренцию (под «грозой» имелись в виду французы), народ восстал бы и без этого. Пьеро Несчастливый был изгнан, и к власти пришли сторонники Савонаролы.

… он пересек так весь город от ворот Сан Фриано до дворца Пьеро… — Карл VIII совершил въезд во Флоренцию 17 ноября 1494 г.

Ворота Сан Фриано (или Сан Фредьяно) — построенные в 1324 г. ворота в западной части городской стены Флоренции, в левобережном предместье Сан Фредьяно, у начала дороги, ведущей в Пизу (соврем. Виа Пизана); сохранились до наших дней.

192… ответил Пьеро Каппони, секретарь республики… — Каппони, Пьеро

(1447–1496) — флорентийский политический деятель, дипломат и военачальник; после смерти Лоренцо Великолепного (1492) глава антимедичейской партии, добившейся в 1494 г. изгнания Пьеро II Медичи; с 1494 г. и до своей гибели 25 сентября 1496 г. в стычке с пизанцами — руководитель республики.

… Через одиннадцать дней король покинул Флоренцию и отправился в поход на Неаполь… — Карл VIII покинул Флоренцию 28 ноября 1494 г., 31 декабря вошел в Рим, 28 января следующего года двинулся на Неаполь и завладел им 22 февраля.

… После того как Лоренцо IIупокоился под надгробием работы Микеланджело… — Лоренцо II Медичи (1492–1519) — внук Лоренцо Великолепного, сын Пьеро II Медичи, герцог Урбинский (1516); после возвращения Медичи во Флоренцию в 1512 г. именно с ним связывались все надежды на продолжение рода — ибо его дядя Джулиано, герцог Немурский (1479–1516), младший сын Лоренцо Великолепного, вскоре умер, — но он безвременно скончался; его дочерью была Екатерина Медичи, королева Франции.

Мраморная гробница герцога Урбинского, созданная Микеланджело в 1520–1534 гг., находится во флорентийской церкви Сан Лоренцо; гробницу украшают его портретная скульптура и аллегорические фигуры Утра и Вечера.

… кровь Козимо Старого осталась лишь в жилах трех бастардов; это были: Ипполито, побочный сын Джулиано II, ставший кардиналом; Джулио, побочный сын Джулиано Старшего, убитого заговорщиками, ставший папой под именем Климента VII; и наконец, Алессандро, побочный сын Джулиано II (или Климента VII — это так и осталось неизвестно), ставший герцогом Тосканским. — Ипполито Медичи (1511–1535) — внебрачный сын Джулиано II Медичи (1479–1516), герцога Немурского с 1515 г., младшего сына Лоренцо Великолепного, и Пачифики Брандано; в 1524–1527 гг. вместе с Алессандро Медичи, при регентстве кардинала Сильвио Пассерини (1469–1529), от имени папы Климента VII правил Флоренцией; кардинал с 1529 г., архиепископ Авиньонский.

Климент VII (в миру — Джулио Медичи; 1478–1534; папа с 1523 г.) — внебрачный узаконенный сын Джулиано Медичи (см. примеч. к с. 175), убитого во время заговора Пацци; стал кардиналом в 1513 г., после того как его двоюродный брат Джованни Медичи занял святой престол (папа Лев X), и в 1513–1523 гг. был архиепископом Флорентийским.

Алессандро Медичи (ок. 1510–1537) — правитель Флоренции с 1531 г., с 1532 г. — герцог Флорентийский (официальный титул: «герцог Флорентийской республики»); формально правил Флоренцией еще раньше, в 1524–1527 гг., вместе с Ипполито Медичи. Происхождение его неясно; официально он считался незаконным сыном Лоренцо II Медичи, герцога Урбинского, однако молва упорно считала его внебрачным отпрыском папы Климента VII, оказывавшего ему особое покровительство.

… Когда солдаты коннетабля де Бурбона захватили и разграбили Рим, а папа оказался пленником в замке Святого Ангела… — Во время захвата Рима войском коннетабля де Бурбона в начале мая 1527 г. (см. примеч. к с. 90) папа Климент VII заперся в неприступном замке Святого Ангела; формально он не был пленником Карла V, хотя и не мог покинуть свою цитадель, и выкуп, о котором речь пойдет ниже, был выплачен за уход императорских войск из Вечного города.

Замок Святого Ангела — монументальный мавзолей римского императора Адриана (76—138; правил с 117 г.), расположенный на правом берегу Тибра, в центре Рима; в средние века — крепость, затем — тюрьма.

… Они не упустили такого случая, и Медичи отправились в изгнание в третий раз. — Под тремя изгнаниями Медичи имеются в виду: изгнание Козимо в 1433 г. и его возвращение в 1434 г.; восстание Савонаролы (см. примеч. к с. 165), приведшее к свержению Пьеро II Медичи (см. примеч. кс. 191) и установлению республиканского правления, а затем возвращение Медичи в 1512 г.; победа антимедичейских сил в 1527 г. и окончательное утверждение власти Медичи в 1530 г.

Первое возвращение знаменовало начало эпохи Козимо Старого и Лоренцо Великолепного — «золотой век» Флоренции.

Вторично Медичи вернулись при поддержке папы Юлия II (см. примеч. к с. 84), ибо в Итальянских войнах правительство Флорентийской республики поддерживало Францию, а папы в тот момент — ее противников. Власть во Флоренции принял младший брат Пьеро II — Джулиано II Немурский, но в 1515 г. глава семьи Медичи, папа Лев X, фактически сместил его, назначив главнокомандующим папскими войсками, и поставил вместо него Лоренцо II Урбинского, после смерти которого (1519) управление Флоренцией, сохранившей формально республиканскоеустройство, перешло к новому главе дома Медичи — папе Клименту VII. Его правление, в основном через представителей и родственников, вызвало всеобщее возмущение, и, воспользовавшись пленением папы, флорентийцы восстали, снова установили республику (на самом деле, а не по названию), однако в 1530 г. были разбиты, после чего к власти пришел Алессандро Медичи.

… и бежал из Рима в Орвьето. — Орвьето — город на юге области Умбрия, близ границ с областью Лацио; в описываемое время находился в папских владениях.

Климент VII бежал в Орвьето 6 декабря 1527 г.

… Карлу V, избранному императором в 1519 году, нужно было короноваться. — Карл V, герцог Брабантский с 1515 г., испанский король под именем Карл I и король Сицилии под именем Карл IV (с 1516 г.), внук покойного императора Максимилиана I Габсбурга, был избран императором Священной Римской империи 28 июня 1519 г. во Франкфур-те-на-Майне. Однако по существовавшим правилам избранный глава Империи не имел права носить титул императора (но лишь римского короля), пока он не был коронован папой.

… Карл Vобещал папе захватить Флоренцию и дать ее в приданое своей побочной дочери Маргарите Австрийской, которую обручили с Алессандро. — Маргарита Австрийская (1522–1586) — побочная дочь императора Карла V от фламандской простолюдинки Иоганны Марии ван дер Гейнст (?—1541); в 1536 г. вышла замуж за Алессандро Медичи, а в 1538 г., после его смерти (1537), — за герцога Пармского Оттавио Фарнезе (1524–1586) и потому осталась в истории как Маргарита Пармская; в 1559–1567 гг. была от имени испанского короля Филиппа II правительницей Испанских Нидерландов.

… Карл Vторжественно короновался в Болонье… — Коронация Карла V происходила 24 февраля 1530 г. в кафедральном соборе Болоньи.

… после осады и жестокого штурма, когда Микеланджело сражался в рядах защитников, а Малатеста повел себя как предатель, Флоренция пала… — Во время десятимесячной осады Флоренции имперскими войсками (12 октября 1529 г. — 12 августа 1530 г.) Микеланджело был назначен Флорентийской республикой руководителем фортификационных работ.

Малатеста — здесь: Малатеста Бальони Младший (1491–1531), итальянский кондотьер, правитель Перуджи (1527); с 1529 г. состоял на службе у Флорентийской республики и предал ее в сражении при Гавинане (3 августа 1530 г.), когда флорентийские войска под командованием военачальника Франческо Ферруччи (1489–1530) были разбиты имперцами, после чего Флоренция пала.

… 31 июля 1531 года Алессандро триумфально вступил в будущую столицу своего герцогства. — Алессандро Медичи вступил во Флоренцию 5 июля 1531 г. и правил ею до 5 января 1537 г.; в 1532 г. он был объявлен наследственным герцогом.

… Его мать была мавританка… — Мать герцога Алессандро была Си-монетта да Коллавекьо, темнокожая служанка в доме Медичи.

…он попытался убить Пьеро Строцци и отравил своего кузена, кардинала Ипполито… — Строцци, Пьеро (1510–1558) — французский военачальник, маршал Франции (1554), эмигрант из Флоренции, сын Джанбаттисты Филиппо Строцци (см. примеч. к с. 193), политического противника Алессандро Медичи, и Клариче Медичи, тетки Екатерины Медичи, двоюродный брат королевы Франции. В юности, в 1534 г., испытывая на себе ненависть герцога Алессандро, он примкнул к его сопернику кардиналу Ипполито Медичи и укрылся в Ломбардии, где в следующем году едва не был убит наемниками, подосланными герцогом.

Согласно официальной версии, кардинал Ипполито Медичи умер от малярии. Слухи о его отравлении по приказу герцога Алессандро подтверждаются недавно найденными документами.

… щедрый и великодушный, как папа Лев X… — Лев X (см. примеч. к с. 84) приходился Ипполито Медичи двоюродным дядей.

… дал разом четыре тысячи дукатов ренты одному дворянину из Модены по имени Франческо Мария Мольца, обладавшему широкими познаниями в великой и достойной литературе… — Дукат — золотая монета крупного достоинства (3,6 г), чеканившаяся с 1284 г. в Венеции; позднее подобные монеты чеканились по ее образцу во многих европейских государствах.

Мольца, Франческо Мария (1489–1544) — итальянский поэт и писатель, уроженец Модены; работал главным образом в Риме, при дворе Ипполито Медичи; сочинял любовную лирику, а также пасторальные поэмы и новеллы.

… Филиппо Строцци передал огромные деньги одному монаху-доминиканцу в Неаполе… — Джанбаттиста Филиппо Строцци Младший (1488–1538) — представитель знатной флорентийской семьи Строцци, с 1508 г. супруг внучки Лоренцо Великолепного, Клариче Медиче (1493–1528); идейный противник Алессандро Медичи; был изгнан из Флоренции в 1532 г.

…Джанбаттиста Чибо, архиепископ Марсельский, знал, что у его невестки, покинувшей мужа и поселившейся во дворце Пацци, любовная связь с Алессандро… — Джанбаттиста Чибо — епископ Марсельский в 1530–1559 гг.; сын Маддалены Медичи (1473–1528), дочери Лоренцо Великолепного, и ее супруга с 1487 г. Франческетто Чибо (1449–1519), незаконного отпрыска Джованни Баттисты Чибо, будущего папы Иннокентия VIII; младший брат Инноченцо Чибо (1491–1550), кардинала с 1513 г., епископа Марсельского в 1517–1530 гг., регента Флоренции после убийства герцога Алессандро Медичи.

Их брат Лоренцо Чибо (1500–1550), начальник папской гвардии (1529), главнокомандующий папских войск (1530), правитель Пизы (1534), с 1520 г. был женат на Риккарде Маласпина, маркизе ди Масса (1497–1553), которая и имеется здесь в виду.

194… Этим одиноким заговорщиком был Лоренцо Медичи, принадлежавший к младшей ветви славного рода — той, что происходила от Лоренцо, младшего брата Козимо Старого. — Лоренцо Медичи (Лоренцино; 1514–1548) — дальний родственник и фаворит Алессандро Медичи, герцога Флорентийского, которого он убил как тирана и притеснителя свободы; праправнук Лоренцо Медичи (1395–1440) — брата Козимо Старого, основателя династии правителей Флоренции.

… отец его был Пьерфранческо деи Медичи, приходившийся во втором колене внучатым племянником Лоренцо, брату Козимо, а мать — Мария Содерини… — Отец Лоренцино, Пьерфранческо Медичи (1487–1525), правнук Лоренцо Медичи, внучатым племянником во втором колене приходился Козимо Старому, а не Лоренцо.

Мария Содерини — дочь флорентийского дипломата и ученого-пра-воведа Томмазо Содерини (1470–1531) и его первой супруги (с 1494 г.) Фьяметты Строцци (7—1497).

… дальнейшим его образованием занимался Филиппо Строцци. — Филиппо Строцци приходился Лоренцино двоюродным дедом: он был сводным братом Фьяметты Строцци, матери Марии Содерини.

195… Звали этого человека Микеле дель Таволаччино…В тюрьме его прозвали Скоронконколо… — Микеле Баччо ди Таволаччино (известен в 1537–1538 гг.), прозванный Скоронконколо (ит. «обломок раковины») — реальное историческое лицо, слуга Лоренцино Медичи, принимавший участие в убийстве герцога Алессандро Медичи; после этого он вместе с Лоренцино бежал из Флоренции, покинул его в Венеции, поступил в венецианскую армию, сражался с турками и в конце 1538 г. вступил в Мальтийский орден, а затем его следы теряются.

196… герцог увидел очень красивую женщину, супругу Леонардо Джинори… — Имеется в виду Катерина Содерини (7—1586) — дочь Томмазо Содерини и его второй жены (с 1515 г.) Франчески Пандольфини, отличавшаяся редкостной красотой и ок. 1531 г. ставшая супругой знатного флорентийца Леонардо ди Бартоломео Джинори.

… женщина, которую он возжелал, приходилась Лоренцо родной теткой. — Катерина Содерини была сводной сестрой Марии Содерини, матери Лоренцино.

… бросил ее в колодец Седжо Капорано. — Этот колодец находился на углу Виа дель Дилювио, перед домом богатого флорентийца Седжо Капорано, недалеко от Пьяцца Санта Кроче.

… 6января 1536 года (по старому стилю)… — Реформа календаря, т. е. замена старого календаря, введенного еще Юлием Цезарем и потому именовавшегося юлианским, на новый, григорианский, названный по имени инициатора реформы, папы Григория XIII (Уго Бонкомпаньи; 1502–1585; папа с 1572 г.), была проведена в 1582 г.; следовательно, в год убийства Алессандро Медичи (оно произошло в ночь с 5 на 6 января 1537 г.) еще действовал прежний календарь, в XVI в. отстававший от нового на 10 дней.

197… дойдя до площади Сан Марко… — Площадь Сан Марко — см. примеч. к с. 107.

… герцог был возле Палаццо Состиньи, то есть почти поравнялся с домом Лоренцо… — Палаццо Состиньи (Sostigni) — неясно, что здесь имеется в виду.

Дом Лоренцино Медичи находился на Виа Ларга, рядом с Палаццо Медичи: их разделял лишь узкий переулок.

200… Мария Сальвиати, вдова Джованни делле Банде Нере и мать Кози-

мо… — Мария Сальвиати (1499–1543) — внучка Лоренцо Великолепного, дочь его старшей дочери Лукреции Медичи (1470—ок. 1550) и ее мужа с 1485 г. Якопо Сальвиати; с 1516 г. супруга Джованни делле Банде Нере; мать герцога Козимо I.

Джованни делле Банде Нере (1498–1526) — известный итальянский кондотьер, правнук Лоренцо Старого, отец герцога Козимо I; двоюродный дядя Лоренцино Медичи.

… спустился к своему домоправителю Франческо Дзеффи… — Джованни Франческо Дзеффи — тосканский поэт и переводчик античной литературы, наставник и домоправитель Лоренцино Медичи.

… он заранее запасся подорожной у епископа Марци… — Имеется в виду Анджоло Марци (?—1546) — личный секретарь Алессандро Медичи, а затем Козимо I, который позволил ему называться Марци Медичи (Марцимедичи); епископ города Ассизи в 1529–1541 гг.

… Филиппо Строцци… назвал его флорентийским Брутом и попросил его отдать двух его сестер замуж за двух своих сыновей. — Брут — см. примеч. к с. 20.

У Филиппо Строцци было четыре сына — Лоренцо (?—1571), Роберто (?—1566), Леонардо (1515–1554), позднее переехавший во Францию и ставший там адмиралом Франции и мальтийским рыцарем, и Пьеро (см. примеч. к с. 193).

У Лоренцино было две сестры: Лаудомия (ок. 1518—?) — в 1539 г. вторым браком вышедшая замуж за Роберто Строцци, и Маддалена (?— 1583) — в 1539 г. ставшая супругой Пьеро Строцци.

… расправился с герцогом Алессандро, сводным братом Екатерины Медичи… — Екатерина Медичи (1519–1589) — дочь Лоренцо II Урбин-ского, внебрачным сыном которого считался герцог Алессандро Медичи, и его супруги с 1518 г. Мадлен де Ла Тур д'Овернь (1495–1519); в 1533 г. вышла замуж за младшего сына французского короля Франциска I — герцога Орлеанского Генриха (1519–1559), который после смерти старшего брата, дофина и герцога Бретонского Франциска (1515–1536) — подозревали отравление, инспирированное Екатериной, — стал наследником престола, а с 1547 г. королем Франции Генрихом II; мать трех французских королей: Франциска II (1544–1560; правил с 1560 г.), Карла IX (1550–1574; правил с 1560 г.) и Генриха III (1551–1589; правил с 1574 г.), в период царствования которых она оказывала решающее влияние на дела государственного управления.

… Климент VIIумер в 1534году, а кардинал Ипполито — в 1535-м… — Климент VII умер 25 сентября 1534 г., а Ипполито Медичи — 10 августа 1535 г.

201… изведать на себе правоту евангельской истины: «Кто придет с мечом,

от меча и погибнет». — Имеются в виду слова Иисуса, сказанные им при его аресте: «Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Матфей, 26: 52).

… умер от кинжала сам, в Венеции, в 1557году. — Лоренцино был убит 26 февраля 1558 г. по приказу герцога Козимо I, своего троюродного брата.

… дворец был продан семейству Риккарди. — Старый дворец на Виа Ларга был куплен 28 марта 1659 г. у великого герцога Фердинанда II главным мажордомом тосканского двора маркизом Габриело Риккарди.

… С тех пор он и носит это имя, хотя впоследствии… при Фердинанде II, вернулся в собственность Медичи. — Фердинанд II Медичи (1610–1670) — великий герцог Тосканский с 1621 г., сын Козимо II. Дворец Риккарди находился в собственности семьи Риккарди до 1814 г., а затем он был продан великому герцогу Фердинанду III (см. примеч. кс. 155), происходившему из Габсбург-Лотарингского дома.

… как говорит наш добряк и острослов Шарль Нодье. — Нодье, Шарль (1780–1844) — французский писатель и библиофил, член Французской академии (1833); автор многочисленных романов, новелл, сказок, пользовавшихся в его время огромным успехом; писал также памфлеты и заметки под различными псевдонимами; друг и литературный наставник Дюма; с 1824 г. и до конца своей жизни заведовал библиотекой Арсенала в Париже, ставшей в 1824–1830 гг. центром литературной жизни Парижа и романтического движения.

Палаццо Веккьо

… вернулись по улице Мартелли на Соборную площадь… — Улица Мартелли — см. примеч. к с. 188.

…не заметили Бигалло, старинный приют для подкидышей, и две колоссальные статуи Пампалони… — Бигалло — см. примеч. к с. 185. Пампалони, Луиджи (1791–1847) — известный флорентийский архитектор и скульптор, неоклассицист.

Здесь имеются в виду скульптуры архитекторов Арнольфо ди Камбио и Филиппо Брунеллески, созданные им в 1827–1830 гг. для украшения дворца капитула каноников собора Санта Мария дель Фьоре.

202… между нею и домом братства Милосердия, открывается улица По койницы, названная так по знаменитой легенде, которая вдохновила Скриба на сочинение поэмы «Гвидо иДжиневра*. — Согласно старинному преданию, Джиневра дельи Амьери, дочь знатного и богатого флорентийца Бернардо Амьери (7—1381), влюбленная в молодого человека по имени Антонио Рондинелли, была против ее воли выдана замуж за Франческо Аголанти, превосходившего Рондинелли знатностью, и, прожив четыре года в ненавистном браке, впала в каталепсию; женщину сочли мертвой и похоронили в семейной усыпальнице, нахо-лившейся на кладбище кафедрального собора; в ту же ночь к ней вернулось сознание, она сумела выбраться из склепа и, облаченная в белые погребальные одежды, добралась по кратчайшему пути (впоследствии его и назвали улицей Покойницы — Виа делла Морта) до своего дома на Корсо дельи Ад и мари (соврем. Виа деи Кальцайоли), но муж не впустил ее на порог, приняв за привидение; отвергли ее также отец и дядя, и приют она нашла лишь в доме своего прежнего возлюбленного, женой которого впоследствии стала.

Скриб, Огюстен Эжен (1791–1861) — французский драматург и романист, автор многочисленных комедий драм, оперных либретто и романов; один из самых плодовитых писателей своего времени.

«Гвидо и Джиневра» («Guido et Ginevra») — опера французского композитора Жака Фроманталя Галеви (Элиас Леви; 1799–1862), либретто к которой сочинил Скриб; премьера ее состоялась 5 марта 1838 г.

… Мы ушли с Соборной площади по улице Кальцайоли… — Виа деи Кальцайоли (улица Чулочников) — одна из центральных улиц Флоренции, связывающая Соборную площадь с Пьяцца делла Синьория.

…Для флорентийца она примерно то же, что для парижанина улица Вивьен… — Улица Вивьен, находящаяся в торговой части правобережного Парижа, была проложена в 1634 г.; ведет от Больших бульваров к тыльной части дворца Пале-Рояль.

… улочке, ведущей к Пале-Роялю, Тюильри или Бирже… — Пале-Рояль («Королевский дворец») — резиденция кардинала Ришелье, построенная в 1629–1639 гг. и завещанная им королю Людовику XIII; находится недалеко от Лувра, на площади Пале-Рояля; после событий Фронды Людовик XIV предоставил этот дворец в пользование Генриетте Французской, вдове казненного английского Карла I, а в 1662 г. передал в собственность своему брату Филиппу I Орлеанскому, который уже жил там с 1661 г.; ныне в нем помещается высший контрольно-административный орган Французской республики — Государственный совет.

Тюильри — см. примеч. к с. 49.

Биржа — имеется в виду Парижская биржа, здание которой было построено в 1807 г. архитектором Александром Теодором Броньяром (1739–1813); находится в северной части старого Парижа — на углу улицы Вивьен и улицы Биржи.

… Виа деи Кальцайоли ведет к прелестной маленькой церкви Орсанмикеле, то есть святого Михаила… — Орсанмикеле — см. примеч. к с. 160.

… выстроенный известным зодчим Арнольфо ди Лапо… — Считается, что первоначальная лоджия в Орсанмикеле, поврежденная пожаром 1304 г., была построена в 1290 г. по планам Арнольфо ди Лапо (см. примеч. к с. 160).

… Перестройку здания поручили Джотто… — Перестройкой бывшего зернового рынка в церковь в 1337–1350 гг., то есть уже после смерти Джотто (см. примеч. к с. 161), руководили архитекторы Франческо Таленти (ок. 1300–1369) и Нери ди Фьораванти.

… строительство велось под началом Таддео Гадди. — Таддео Гадди — см. примеч. кс. 161.

… доверили эту работу Андреа Орканье, создателю фресок на Кампосанто и архитектору Лоджии деи Ланци. — Табернакль (в готической архитектуре — декоративно оформленная ниша со статуей святого) для чудотворного образа Богоматери в церкви Орсанмикеле архитектор и художник Андреа Орканья (см. примеч. к с. 161) создавал в 1349–1359 гг.

Кампосанто — см. примеч. к с. 168.

Лоджия — открытое с одной или нескольких сторон помещение или отдельное здание, где стену заменяет колоннада, галерея, парапет. Лоджия деи Ланци (ит. lanzi, уменьшительное от lanzichenecci, означает «ландскнехты») на площади Синьории во Флоренции была построена в 1376–1382 гг., после смерти Андреа Орканьи, его учениками Бенчи ди Чоне и Симоне ди Франческо Таленти; сооруженная для того, чтобы служить укрытием членам Синьории во время официальных церемоний, она использовалась затем как помещение, в котором швейцарские наемники-гвардейцы герцога Козимо I ожидали его выхода из Палаццо Веккьо; ее здание замечательно крытой террасой (собственно лоджией), которую украшают пятнадцать скульптур, созданных выдающимися мастерами.

203… две мраморные скульптурные группы: одну работы Симоне да Фьезоле,

другую — Франческо да Сан Галло. — Симоне Ферруччи да Фьезоле (1402–1469) — итальянский скульптор.

Франческо да Сангалло (1494–1576) — итальянский скульптор и военный инженер, представитель знаменитой семьи архитекторов, скульпторов и художников; над скульптурной группой «Богоматерь с Младенцем и святая Анна» для алтаря церкви Орсанмикеле, первым известным его произведением, трудился в 1522–1526 гг.

… две из которых написал Андреа дель Сарто… — Андреа дель Сарто (1486–1530) — итальянский живописец, представитель флорентийской школы Высокого Возрождения.

… Весь фасад церкви… ощетинился статуями. — Фасады церкви Орсанмикеле украшены 14 табернаклями со скульптурными изображениями святых; все эти фигуры были сделаны в 1399–1430 гг.; средства на создание каждой из них выделял тот или иной городской цех.

… Есть тут святой Элигий работы Антонио ди Банко… — Джованни ди Антонио ди Банко, по прозвищу Нанни да Банко (1380/1390— 1421) — итальянский скульптор, сын одного из строителей Флорентийского собора.

Мраморная скульптура святого Элигия была создана им в 1411–1415 гг. Святой Элигий (ок. 588—ок. 658) — епископ города Нуайон в Северной Франции, ювелир и казначей франкских королей; славился высочайшим мастерством; считается небесным покровителем золотых и железных дел мастеров.

… святой Стефан, евангелист Матфей и Иоанн Креститель — Лоренцо Гиберти… — Бронзовые скульптуры этих новозаветных персонажей скульптор Лоренцо Гиберти (см. примеч. к с. 185) изваял соответственно в 1426–1428, 1419–1423 и 1412–1416 гг.

Святой Стефан (I в. н. э.) — один из первых христианских мучеников и проповедников; победоносно вел прения о вере в синагогах и был побит камнями иудейскими фанатиками.

Евангелист Матфей, входивший в число двенадцати апостолов Христа, был автором одного из канонических евангелий; до обращения ко Христу служил сборщиком податей для Рима; согласно преданию, умер мученической смертью.

Иоанн Креститель — см. примеч. к с. 40.

… евангелист Лука — Мино да Фьезоле… — Мино да Фьезоле (собственное имя — Мино ди Джованни ди Мино; 1431–1486) — итальянский скульптор, начинавший как простой каменотес.

Однако неясно, о какой скульптуре здесь идет речь.

Евангелист Лука — сподвижник святого Павла, автор одного из четырех канонических евангелий; согласно преданию, умер мученической смертью.

… еще один Лука — Джамболоньи… — Джамболонья (Жан де Булонь; 1529–1608) — скульптор из города Дуэ во Франции, по происхождению фламандец; всю жизнь проработал в Италии и получил там прозвище Джованни да Болонья (Джамболонья); известен многими прекрасными статуями и скульптурными группами, а также рядом малых статуэток.

Мраморная скульптура святого Луки была создана им в 1601 г.

… евангелист Иоанн — Бачно да Монте Лупо… — Баччо да Монте Лупо (настоящее имя — Бартоломео ди Джованни д'Асторе деи Сини-бальди; 1469—ок. 1523) — итальянский скульптор.

Бронзовая скульптура евангелиста Иоанна была создана им в 1515 г. Евангелист Иоанн — Иоанн Богослов, один из ближайших к Иисусу апостолов; автор одного из канонических евангелий и Откровения святого Иоанна Богослова, входящего в Новый Завет.

… изваянные Донателло апостол Петр, евангелист Марк, а главное, святой Георгий… — Мраморные скульптуры этих святых были созданы Донателло (см. примеч. к с. 186) соответственно в 1408–1413, 1411–1413 и 1415–1417 гг.

Апостол Петр — один из самых почитаемых христианских святых; был удостоен особенного приближения к Христу; согласно преданию, в 67 г. претерпел мученическую смерть (был распят головой вниз). Евангелист Марк — автор одного из канонических евангелий, написанного им с благословения и под руководством апостола Петра, духовным сыном которого он был.

Святой Георгий — христианский великомученик; римский военачальник, ставший проповедником христианства и казненный ок. 303 г. во время гонений на христиан; согласно легенде, убил змея-дра-кона, истреблявшего жителей некоего города, и освободил дочь правителя этого города, отданную змею на съедение.

… как он говорил созданной им статуе Цукконе… — См. примеч. к с. 188… с ее балией, приорами и Синьорией, ее цехами, ее кондотьерами… — Балия — в средневековой Флоренции чрезвычайная комиссия широкого состава, собиравшаяся в кризисных ситуациях и обладавшая властными полномочиями.

Приор — см. примеч. к с. 175.

Синьория — см. примеч. к с. 163.

Цех — в средние века сословная организация ремесленников или торговцев одной профессии.

Кондотьер — см. примеч. к с. 162.

… как если бы я был свидетелем изгнания Козимо Старого или казни Сальвиати. — Вероятно, имеется в виду казнь архиепископа Пизанского, Франческо Сальвиати (см. примеч. к с. 177), одного из самых активных участников заговора Пацци.

… заставляя вас ощущать незримое присутствие Никколо да Уццано, Орканьи, Ринальдо дельи Альбицци, Донателло, Пацци, Рафаэля, Лоренцо Медичи, Фламинио Вакки, Савонаролы, Джамболоньи, Козимо I и Микеланджело. — Никколо да Уццано (1359–1431) — флорентийский политический деятель и дипломат, один из главных противников Медичи; широко известен его бюст работы Донателло (1430), хранящийся в музее Барджелло.

Орканья — см. примеч. к с. 161.

Ринальдо дельи Альбицци — см. примеч. к с. 176.

Донателло — см. примеч. к с. 186.

Пацци — см. примеч. к с. 176.

Рафаэль — см. примеч. к с. 90.

Лоренцо Медичи — см. примеч. к с. 176.

Вакка, Фламинио (1538–1605) — известный итальянский скульптор, среди работ которого — один из двух львов в Лоджии деи Ланци (1600).

Савонарола — см. примеч. к с. 165.

Джамболонья — см. примем, к с. 203.

Козимо I — см. примем, к с. 105.

Микеланджело — см. примем, к с. 92.

… те, кого я не назвал, — это всего лишь Баччо Банд и нелли, Амманати, Бенвенуто Челлини. — Баччо Бандинелли — см. примем, к с. 184. Амманати — см. примем, к с. 111.

Бенвенуто Челлини — см. примеч. к с. 150.

204… бесчисленные королевские лилии, разбросанные здесь Карлом Анжуйским по дороге в Неаполь. — Имеется в виду поход Карла I Анжуйского (см. примеч. кс. 171), завоевавшего в 1265–1266 гг. Сицилию и Неаполь.

Герб Карла Анжуйского, младшего сына французского короля Людовика VIII Льва, представлял собой лазурный щит с червленой гербовой связкой, усеянный золотыми лазурными королевскими лилиями (см. примеч. к с. 46).

… Учреждается ли на севере Европы городская коммуна… — Здесь речь идет о проходящей через все средневековье борьбе городов за освобождение от власти феодальных сеньоров и получение прав самоуправляющихся общин — коммун. Обычно города приобретали коммунальные права за выкуп или в результате антифеодальных восстаний.

… в 1298году, то есть всего через шестнадцать лет после того как флорентийцы завоевали себе конституцию… — Речь идет о совершенном в 1282 г. государственном переустройстве Флоренции, в результате которого власть из рук гвельфской и гибеллинской партий перешла в руки приоров (выборных глав цехов), называвшихся синьорами.

… восьми приоров — по два от каждого квартала Флоренции… — Имеются в виду четыре исторических квартала Флоренции — Сан Джованни, Санта Кроче, Санта Мария Новелла, Санто Спирито.

… получал десять лир в день… — Лира (от лат. libra — «фунт») — первоначально счетная денежная единица в средневековой Италии, а затем (с XV в.) серебряная монета, чеканившаяся в Венеции, Милане, Флоренции и других итальянских государствах.

205… чаша фонтана, увенчанная Амуром в духе рококо, с рыбой в руках. — Амур — см. примеч. к с. 31.

Рококо — стилистическое направление в архитектуре, отчасти в живописи, а также в убранстве интерьеров, распространившееся в ряде европейских стран в нач. и сер. XVIII в.; характеризовалось утонченностью и изяществом, но в то же время некоторой манерностью и вычурностью; название произошло, по-видимому, от фр. слова rocaille, означающего отделку построек мелкими камнями и раковинами, но также и мотив орнамента в форме стилизованных раковин с завитками, изгибами и т. п.

Во внутреннем дворе Палаццо Веккьо находится фонтан «Путто с дельфином» с бронзовой фигурой путто (образа крылатого мальчика, который встречается в искусстве Ренессанса и барокко и исполняет роль либо ангельского духа, либо предвестника земной любви), созданной ок. 1470 г. итальянским скульптором Андреа дель Верроккьо (настоящее имя — Андреа ди Микеле ди Франческо Чоне; ок. 1435–1488) и предназначавшейся первоначально для виллы Кареджи семьи Медичи. Сам фонтан был сооружен мастером Франческо Ферруччи дель Тадда (1497–1585) в 1555–1557 гг.

… Перед женитьбой герцога Фердинанда стены портика покрыли фресками, изображающими города Германии… — Эти фрески с видами владений Габсбургов, украшающими Палаццо Веккьо, были выполнены во время подготовки свадьбы Франческо (см. примеч. к с. 105), наследника герцога Козимо I, с эрцгерцогиней Иоанной Австрийской, дочерью императора; их брак был заключен в 1565 г.

… Архитектор Кронака выполнил свою задачу настолько быстро… — Кронака (настоящее имя — Симоне дель Поллайоло; 1457–1508) — знаменитый итальянский архитектор флорентийской школы, личный друг Савонаролы; в 1494–1496 гг. построил в Палаццо Веккьо «Зал Пятисот», предназначенный для общих собраний горожан (самый большой в средние века в Европе: 52 м в длину и 23 м в ширину).

… через три года не стало Савонаролы, а через тридцать лет пала республика. — Савонарола был повешен 23 мая 1498 г., после чего его тело было сожжено на костре.

Под падением республики подразумевается капитуляция Флоренции, осажденной имперскими войсками, 12 августа 1530 г.

… Фрески и потолок расписал Вазари… — Эти работы по украшению Палаццо Веккьо были выполнены Вазари (см. примеч. к с. 87) и его учениками в 1555–1572 гг.

… картины принадлежат кисти Чиголи, Лигоцци и Пассиньяно… — Читали (настоящее имя — Лодовико Кард и; 1559–1613) — итальянский художник, работавший главным образом во Флоренции; известен картинами на религиозные сюжеты.

Лигоцци, Якопо (1547–1627) — известный итальянский художник, уроженец Вероны, с 1576 г. работавший во Флоренции; придворный художник великих герцогов Франческо I, Фердинанда I, Козимо II и Фердинандо II.

Пассиньяно (настоящее имя — Доменико Крести; 1558–1638) — итальянский художник венецианской школы, много работавший во Флоренции; уроженец местечка Пассиньяно близ Флоренции.

… статуи созданы Микеланджело, Баччо Бандинелли и Джамболоньей. — Большой зал Палаццо Веккьо украшает скульптурная группа «Гений победы» (1532–1534) работы Микеланджело (см. примеч. к с. 92), первоначально предназначавшаяся для гробницы папы Юлия II. Баччо Бандинелли (см. примеч. к с. 184) исполнил для Большого зала Палаццо Веккьо скульптуры папы Льва X, Джованни деи Медичи делла Банде Нере, герцогов Алессандро Медичи, Козимо I и Франческо I.

Джамболонья — см. примеч. к с. 203.

… Козимо I — это Август Тосканы и в то же время ее Тиберий. — См. примеч. к с. 105.

… Флоренция находилась в том же положении, в каком оказался Рим после смерти Цезаря… — Рим после убийства в 44 г. до н. э. диктатора Юлия Цезаря оказался охвачен смутой, продолжавшейся до 27 г. до н. э., когда был установлен принципат Октавиана Августа (то есть абсолютная монархическая власть при сохранении большинства республиканских учреждений).

… Козимо Iродился в Палаццо Сальвиати, теперешнем Палаццо Сеппа-релло… — Палаццо Портинари-Сальвиати, в котором родился Козимо I, находится на Виа дель Корсо; в 1808 г. дворец перешел по наследству к Пьетро Леопольдо ди Джанноццо да Сепарелло и до 1865 г. находился в собственности его семьи, а затем был выкуплен правительством; с 1919 г. принадлежит Тосканскому банку.

206… знаменитый Джованни делле Банде Нере, быть может самый блестя щий из тех отважных кондотьеров… — Джованни делле Банде Нере — см. примеч. к с. 200.

… велел своей жене Марии Сальвиати (она была дочь Лукреции Медичи, а следовательно, племянница папы Льва X)… — Мария Сальвиати — см. примем, к с. 200.

Медичи, Лукреция (1470—ок. 1550) — старшая дочь Лоренцо Великолепного, с 1485 г. супруга Якопо Сальвиати (1461–1533); родная сестра Джованни Медичи, римского папы под именем Лев X (см. примем. к с. 84).

… в сражении при Боргофорте, выстрелом из фальконета Джованни деи Медичи ранило в ногу выше колена, в то же место, куда он до этого был ранен при Павии. — Боргофорте — укрепленный город в Ломбардии, в 15 км к югу от Мантуи.

24 ноября 1526 г. в состоявшемся под Боргофорте сражении с вторгшимся в Италию 15-тысячным имперским войском под началом Георга фон Фрундсберга (1473–1528) командовавший итальянской армией Джованни деи Медичи был смертельно ранен. Его перевезли в Мантую и ампутировали ему ногу, однако через несколько дней, 30 ноября, он скончался в возрасте двадцати восьми с половиной лет. Фальконет — в XVI–XVII вв. длинноствольное артиллерийское орудие небольшого калибра, стрелявшее свинцовыми ядрами.

Павия — город в герцогстве Миланском (ныне в итальянской области Ломбардия), в 30 км к югу от Милана, близ которого 25 февраля 1525 г. 28-тысячное французское войско под командованием Франциска I потерпело сокрушительное поражение от 23-тысячного войска имперцев под началом испанского генерала Карла де Ланнуа (1487–1527) и французский король был взят в плен. Битва при Павии, фактически положившая конец французским притязаниям на Италию, сыграла заметную роль в истории военного искусства, показав превосходство вооруженной огнестрельным оружием пехоты над рыцарской конницей.

… До него, пишет Гвиччардини, пехота в Италии прозябала в ничтожестве… — Гвиччардини, Франческо (1482–1540) — выдающийся итальянский историк, политический деятель и военачальник; управлял различными областями Папского государства, принимал участие в войнах пап с императором Карлом V, содействовал установлению власти Алессандро Медичи во Флоренции в 1531 г.; в 1537–1540 гг. написал историю Италии («Storia d'Italia»), охватывающую период с 1492 по 1534 гг. и изданную впервые в 1561–1564 гг.

… благодаря урокам, полученным от маркиза Пескары, преобразовал и прославил ее. — Пескара, Фернандо Франческо д'Авалос, второй маркиз де (1490–1525) — испанский военачальник, один из самых знаменитых полководцев XVI в.; был захвачен французами в плен в сражении при Равенне в 1512 г. и получил свободу в обмен на 6 000 золотых экю и обещание не сражаться против Франции, однако слово свое не сдержал и участвовал во многих битвах с французами, разбив их в сражении при Бикоке (1522) и командуя пехотой при Павии (1525); в 1524 г., во время вторжения имперцев в Прованс, был заместителем главнокомандующего.

207… Джованни делле Банде Нере был прадед Марии деи Медичи, которая вышла замуж за Генриха IV. — Мария Медичи (1573–1642) — внучка герцога Козимо I, дочь его сына Франческо I и Иоанны Австрийской; французская королева с 1600 г., супруга французского короля Генриха IV (см. примеч. к с. 46); в 1610–1617 гг. регентша при малолетнем Людовике XIII; поддерживала оппозиционную аристократию в борьбе против централизаторской политики Ришелье.

208… милостиво обойтись с его побочными детьми — синьором Джулио и синьорой Джулией. — Джулио (ок. 1532–1600) — побочный сын Алессандро Медичи, рыцарь ордена Святого Стефана, в 1563–1566 гг. адмирал ордена.

Джулия (1534–1573) — побочная дочь Алессандро Медичи, воспитывавшаяся во флорентийском монастыре Сан Клементе; с 1550 г. супруга Франческо Кантельми, герцога ди Пополи (7—1559), а с 1559 г. — Бернардетто деи Медичи, синьора д'Оттайяно (? — после 1576).

… Скрытный, как Людовик XI, неукротимый, как Генрих VIII, отважный, как Франциск I, упорный, как Карл V, блистательный, как папа ЛевХ… — Людовик XI — см. примеч. к с. 92.

Генрих VIII Тюдор (1491–1547) — английский король с 1509 г.; в годы его правления укрепилась неограниченная монархия; в 1537 г. власти короля были подчинены сохранявшие до этого времени определенную независимость пять северных графств и Уэльс; в 1524 г. ввел в Англии протестантизм: на основании специального акта принял титул главы английской церкви, что сделало ее независимой от римского папы; по указам короля проводилась конфискация церковных земель, за бесценок переходивших в руки дворянства и буржуазии; политическая и религиозная борьба в годы его правления сопровождалась массовыми и жестокими казнями; сам король был известен своей распущенностью.

Франциск I — см. примеч. к с. 46.

Карл V — см. примеч. к с. 77.

Лев X — см. примеч. к с. 84.

… Супруга Козимо, Элеонора Толедская, родила ему пять сыновей и четыре дочери. — Элеонора Толедская (1520–1562) — дочь дона Педро Альвареса де Толедо (1484–1553), вице-короля Неаполя с 1532 г., и его жены Марии Осорио-Пиментель, графини де Виллафранка; с 1539 г. супруга Козимо I.

… Франческо, взошедший на трон после смерти отца… — Франческо I Медичи (1541–1587) — см. примеч. к с. 105.

… Фердинандо, ставший герцогом после смерти Франческо… — Фердинандо I Медичи (1549–1608) — см. примеч. к с. 104.

… дон Пьетро, Джованни и Гарсиа. — Пьетро Медичи, князь Тосканский (1554–1604) — младший сын Козимо I, безуспешно интриговавший против своего брата герцога Фердинандо Медичи; командующий тосканским галерным флотом с 1573 г.; посол в Испании в 1579 и 1586–1589 гг.; кавалер ордена Золотого Руна (1589).

Джованни Медичи (1543–1562) — второй сын Козимо I; кардинал и архиепископ Пизы с 1560 г.

Гарсиа Медичи (1547–1562) — третий сын Козимо I; номинальный командующий папским галерным флотом с 1560 г.

… Дочерей Козимо звали Мария, Лукреция, Изабелла и Вирджиния. — Мария (1540–1557) — старшая дочь Козимо I, умершая в возрасте 17 лет.

Лукреция (1545–1561) — с 1558 г. супруга Альфонсо II д'Эсте, герцога Феррары, Модены и Реджо.

Изабелла (1542–1576) — с 1558 г. супруга дона Паоло Джордано I Орсини, герцога Браччано, убившего ее в ночь с 15-го на 16 июля 1576 г. Вирджиния (1568–1615) — дочь Козимо I от второго брака; с 1568 г. супруга Чезаре I д'Эсте, герцога Модены и Реджо.

… Однажды Джованни и Гарсиа охотились на пустошах Мареммы… — Маремма — нездоровая болотистая низменная местность вдоль западного берега Апеннинского полуострова, к югу от устья реки Арно; ее осушение было начато в 1828 г.

… в Пизе, где Козимо месяцем раньше учредил орден Святого Стефана… — Духовно-рыцарский орден Святого Стефана был основан Козимо I в Пизе 15 марта 1561 г.; целью его провозглашалась борьба с варварийскими пиратами, а резиденцией стала Пиза; он был утвержден папой 1 октября 1561 г.; прекратил свое существование в 1859 г.

… 26 ноября 1562 года… Джованни умер на руках отца. — Джованни Медичи умер 20 ноября 1562 г.

210… «Не будет Каина в моей семьеU — Имеется в виду библейская легенда об убийстве сына Адама и Евы пастуха Авеля его братом-земле-дельцем Каином. Зависть и гнев привели к братоубийству, и Авель стал первой жертвой среди людей (Бытие, 4: 3–8).

… 6декабря 1562года… дон Гарсиа скончался. — Дон Гарсиа умер 12 декабря 1562 г.

… Через неделю она умерла… — Элеонора Толедская умерла 18 декабря 1562 г.

… Дочь дона Гарсиа — брата герцогини Элеоноры… совсем юной девушкой прибыла ко двору своей тетки… — Гарсиа Альварес де Толедо, маркиз де Виллафранка (1514–1577) — старший брат герцогини Элеоноры, вице-король Каталонии (1563–1564) и Сицилии (1565–1566). Элеонора Альварес де Толедо (1553–1576) — дочь Гарсиа Альвареса де Толедо и его жены Виттории Колонна (?—1562); с 1571 г. супруга Пьетро Медичи, убитая им 9 июля 1676 г.

… ему пришлось выдать красавицу-возлюбленную замуж за своего сына Пьетро. — Свадьба Элеоноры Толедской и Пьетро Медичи состоялась в апреле 1571 г.

… она полюбила одного молодого человека по имени Алессандро, сына флорентийского капитана Франческо Гачи. — Франческо Гачи был одним из командиров дворцовой гвардии, а его сын Алессандро состоял в том же полку, что и отец.

211… Тот, кто заставил ее забыть бедного Алессандро, став его преемником, был молодой рыцарь ордена Святого Стефана. — Этого любовника юной Элеоноры Толедской, супруги Пьетро Медичи, звали Бернардино дельи Антинори.

… не за убийство Франческо Джинори, которого он сразил в поединке, состоявшемся между Палаццо Строцци и Порта Росса, его сослали на остров Эльба. — Франческо деи Джинори — друг Бернардино дельи Антинори, случайно убитый им во время футбольной игры (ит. каль-чо).

Палаццо Строцци, расположенный в центре Флоренции, на одноименной улице, был возведен архитектором Джулиано да Сангалло (см. примеч. к с. 87) в 1489–1490 гг.

Порта Росса — крепостные ворота Флоренции, построенные в XIV в.; располагались несколько южнее Палаццо Строцци.

… рыцаря тайно доставили с острова Эльба в тюрьму Барджелло. — Барджелло — см. примеч. к с. 184.

… 10 июля муж велел ей приехать в загородный дворец Каффаджоло… — Элеонора Толедская, сноха Козимо I, была убита в Каффаджоло (см. примеч. к с. 189) 9 июля 1576 г.

… села у колыбели своего сына Козимо… — Трехлетний Козимо Медичи (1573–1576), сын Пьетро Медичи и Элеоноры Толедской, умер от болезни через месяц после трагической гибели своей матери.

212… оно было тайно погребено в церкви Сан Лоренцо. — Церковь Сан Лоренцо — см. примеч. к с. 189.

… в 1593 году он женился на Беатрисе де Менесес… — Беатриса де Менесес (1560–1603) — вторая супруга Пьетро Медичи, дочь испанского герцога Виллареаль.

… в семнадцать лет она, говоря словами Шекспира о Джульетте, была одним из прекраснейших весенних цветков Флоренции. — Отец Джульетты, думая, что его дочь умерла, сравнивает ее с нежнейшим полевым цветком, побитым ранним морозом:

Death lies on her like an untimely frost Upon the sweetest flower of all the field (IV, 1).

… Юный Малатести, паж великого герцога… — Малатеста деи Мала-тести (?—1564) — сын Леонида деи Малатести и Кассандры Чини, паж Козимо I, любовник его дочери, юной Марии Медичи; после бегства из тюрьмы, куда его бросил герцог, бежал на Крит и в 1557 г. стал одним из командиров флота Венецианской республики; в 1564 г. был заколот наемным убийцей в городе Фамагуста на Кипре, губернатором которого в 1563–1564 гг. был его старший брат, знаменитый кондотьер Джакомо деи Малатести (1530–1600).

… Малатести… удалось бежать и добраться до Кандии, где его отец командовал венецианскими войсками. — Кандия — см. примем, к с. 54. Отцом незадачливого любовника был Леонида деи Малатести, граф Монтекодруццо (1500–1557) — офицер военно-морского флота Флоренции с 1549 г. и папского флота с 1556 г.

… В девятнадцать лет она стала супругой герцога Феррарского. — Имеется в виду Альфонсо II д'Эсте (1533–1597), герцог Феррары, Модены и Реджо с 1559 г.; сын Эрколе II и его жены Рене Французской, дочери короля Людовика XII. Лукреция Медичи, родившаяся 7 июня 1545 г., стала его супругой 3 июля 1558 г., в возрасте тринадцати лет.

213… Козимо остановил свой выбор на Паоло Джордано Орсини, герцоге Браччано… — Имеется в виду Паоло Джордано I Орсини, герцог Браччано (ок. 1537–1585). Его супругой Изабелла Медичи стала 3 сентября 1558 г.

214… оставлял жену под присмотром одного близкого своего родственника по имени Троило Орсини… — Троило Орсини ди Монтеротондо (?— 1577) — сын Паоло Эмилио Орсини и его супруги Империи Орсини; тосканский посол в Вене в 1569–1572 гг., французский посол в Варшаве в 1574 г.; его любовная связь с Изабеллой Медичи послужила причиной ее гибели: он был убит 1 декабря 1577 г. в Париже по приказу герцога Франческо I.

… Троило Орсини в ссоре, без свидетелей, ударом кинжала убил Лелио Торелло, пажа великого герцога Франческо… — Биографических сведений об этом историческом персонаже (Lelio Torello) найти не удалось.

… просить убежища у Екатерины Медичи, королевы Франции. — Екатерина Медичи — см. примем, к с. 200.

… Джордано Орсини пригласил жену на большую охоту, которую он устраивал в своем поместье Черрето. — Черрето Гвиди — селение в 30 км к западу от Флоренции, в котором в 1564–1567 гг. герцог Козимо I построил на развалинах старинного замка графов Гвиди роскошную виллу, куда он приезжал, чтобы охотиться в здешних лесах. На этой вилле, где теперь находится музей, и была убита Изабелла Медичи.

215… обратившись к синьоре Фрескобальди, своей старшей придворной даме… — Вероятно, это была Лукреция ди Филиппо Фрескобальди, с 1555 г. супруга придворного Томмазо ди Якопо деи Медичи (7—1584), также служившая при тосканском дворе.

… Оставалась Вирджиния; она вышла замуж за Чезаре д'Эсте, герцога Модены, и больше о ней ничего не известно… — Эсте, Чезаре д' (1552–1628) — герцог Модены и Реджо с 1597 г., власть над которыми ему удалось удержать, потеряв свое основное владение — Феррару, отнятую у него в 1598 г. папой Климентом VII; с 1586 г. супруг Вирджинии Медичи, родившей ему десять детей.

… утверждает Баччо Больдины… — Баччо Бальдини (7—1590) — личный врач Козимо I, автор сочинения «Жизнеописание Козимо Медичи, первого великого герцога Тосканского» («Vita di Cosimo Medici, primo gran duca di Toscana»; 1578).

… В 1541 году он основал Флорентийскую академию… — Главной задачей Флорентийской академии, основанной Козимо I в 1541 г., являлось возрождение платоновской философии, изучение ее по первоисточникам и распространение на Западе.

… там надлежало читать и комментировать Плутарха и Данте. — Плутарх (ок. 45—ок. 125) —древнегреческий писатель и философ, автор «Сравнительных жизнеописаний» знаменитых греков и римлян.

… Пизанский университет… стяжал некоторую известность… — Университет в Пизе был официально основан в 1343 г. папой Климентом VI (в миру — Пьер Роже де Бофор-Тюренн; 1291–1352; папа с 1342 г.), хотя школы правоведения существовали там еще в XIII в.

… Козимо приказал привести в порядок и предоставить в распоряжение ученых все рукописи и книги библиотеки Лауренциана, которую начал собирать еще папа Климент VII. — Лауренциана (или библиотека Медичи) была основана Козимо Старым в 1444 г.; содержит в основном старопечатные издания XV в. и рукописи римских и греческих классических сочинений; здание библиотеки, построенное в основном в 1523–1534 гг. по планам Микеланджело, находится в центре Флоренции, рядом с церковью Сан Лоренцо (отсюда и ее название).

… Им был основан особый фонд для поддержки университетов во Флоренции и Сиене. — Университет во Флоренции был создан в 1364 г. на основе учебного заведения, основанного в 1321 на средства города; расцвет его пришелся на вторую пол. XV в.; в 1472 г. был переведен в Пизу, и во Флоренции остались лишь факультеты филологии, теологии и философии; в дальнейшим там появились кафедры математики, физики и др.

Сиенский университет, один из старейших в Европе, был основан в XIII в.

… открыл типографию, вызвал из Германии Торрентино… — Торрентино, Лоренцо (Лаурентиус Торрентинус; настоящее имя — Лоренс ван ден Блик; 1499–1563) — знаменитый итальянский типограф, по происхождению фламандец, уроженец города Гемерт близ Брабанта; в 1546 г. по приглашению Козимо I приехал во Флоренцию и основал там типографию; после смерти печатника его дело продолжили сыновья.

… приютил во Флоренции скитальца Паоло Джовио, а также изгнанника Шиньоне Аммирато… — Паоло Джовио (1483–1552) — итальянский историк, геральдист и врач; личный медик Юлия II, Льва X и Климента VII, тридцать семь лет проживший в Ватикане; в 1528 г. стал епископом Ночеры, ок. 1550 г. поселился во Флоренции, где вскоре умер.

Аммирато, Шипьоне (1531–1601) — итальянский историк; в 1569 г., после довольно бурной молодости, обосновался во Флоренции, получил задание от Козимо I, оказывавшего ему покровительство, написать историю Флоренции, и работал над ней до конца жизни; первое издание его сочинения «Istorie florentine», в котором изложение истории государства доведено до 1434 г., вышло в свет в 1600 г.

… Козимо заказал для него надгробие с его статуей. — Паоло Джовио был похоронен во флорентийской базилике Сан Лоренцо; его надгробие выполнил скульптор Франческо да Сангалло (1560).

… вдохновил следовать этим путем Бенедетто Варки, Филиппо деи Нерли, Винченцо Боргини… — Бенедетто Варки — см. примеч. к с. 190. Нерли, Филиппо деи (1485–1556) — итальянский историк, политик и дипломат, друг Макиавелли; автор сочинения «Пояснения к важнейшим событиям, произошедшим в городе Флоренции на протяжении 1215–1537 годов» («Commentari dei fatti civili occorsi dentro la citta di Firenze dall'anno 1215 al 1537», изданного посмертно, в 1728 г. Боргини, Винченцо (1515–1580) — итальянский историк, филолог и лингвист, ученый-архивист, бенедиктинский монах; друг, корреспондент и советчик Дж. Вазари.

… добился, чтобы сочинения Боккаччо, запрещенные Тридентским собором, были снова приняты к рассмотрению Святым престолом. — Боккаччо, Джованни (1313–1375) — итальянский писатель, один из первых гуманистов и родоначальников литературы Возрождения, друг Данте; автор книги новелл «Декамерон» (1350–1353).

Тридентский вселенский собор католической церкви заседал в итальянских городах Тридент (соврем. Тренто) — в 1545–1547, 1551–1552, 1562–1563 гг. и Болонье — в 1547–1549 гг. Собор подчинил свою деятельность сплочению всех сил для борьбы против Реформации, и его решения были выдержаны в духе непримиримого католицизма и реакции. Большое внимание было уделено дисциплине и образованию духовенства. Принятое собором «Тридентское исповедание веры» действует до сих пор.

Папское разрешение на издание «Декамерона» было получено в 1572 г. трудами Винценцо Боргини.

… Пий Vскончался, не успев принять решения… — Пий V (в миру — Антонио Гислиери; 1504–1572) — римский папа с 1566 г.; скончался 1 мая

1572 г.

… дело продолжил его преемник Григорий XIII. — Григорий XIII (в миру — Уго Бонкомпаньи; 1502–1585) — римский папа с 12 мая 1572 г.; представитель реформированного католицизма и католической реакции; пытался расширить влияние католицизма территориально и идейно; при нем был введен новый, т. н. грегорианский календарь.

… В результате папской цензуры появилось великолепное издание

1573 года. — Имеется в виду издание «Декамерона», напечатанное во Флоренции в типографии Филиппо и Якопо Джунти.

… добивался также отмены запрета на сочинения Макиавелли… — Сочинения Макиавелли (см. примеч. к с. 178) были внесены в указатель книг, запрещенных католической церковью, в 1559 г.

… папа Павел III держал его при себе и не хотел никому уступать. — Павел III (в миру — Алессандро Фарнезе; 1468–1549) — римский папа с 1534 г.; происходил из знатной фамилии, покровительствовал искусству, обладал прекрасным художественным вкусом; вел активную, хотя и запутанную и противоречивую внешнюю политику, главными целями которой была борьба с протестантизмом и противодействие турецкой экспансии; в период его понтификата, в 1535–1541 it, Микеланджело создавал свою колоссальную фреску «Страшный суд» на алтарной стене Сикстинской капеллы, а в 1546 г. был назначен главным архитектором собора святого Петра.

… Его инженер Амманати построил ему по эскизам Микеланджело красивейший мост Святой Троицы, а также изваял мраморного Нептуна, украшающего площадь перед Палаццо Веккьо. — Мост Святой Троицы (Понте Санта Тринита) на реке Арно, чуть ниже по течению Понте Веккьо, выводит на Пьяцца Санта Тринита в правобережной части Флоренции; первый деревянный мост на этом месте был сооружен еще в 1252 г., а первый каменный — в 1259 г.; после разрушительного наводнения 1333 г. мост восстановили в 1346–1415 гг., но он снова был уничтожен наводнением 1557 г.; в 1567–1571 гг. был построен в своем нынешнем виде архитектором Амманати (см. примеч. к с. 111), исполнявшим заказ Козимо I и, как считается, осуществившим проект Микеланджело; взорванный в 1944 г. отступавшими немцами, он был восстановлен в своем прежнем виде.

Нептун (гр. Посейдон) — брат Зевса (рим. Юпитера), бог-владыка моря в античной мифологии. Здесь имеется в виду созданный Амманати в 1563–1575 гг. большой фонтан на Пьяцца делла Синьория, изображающий Нептуна и морских божеств Тритонов.

… По его заказу Банчо Бандинелли создал статуи Геркулеса и Кака, папы Климента VII, герцога Алессандро, Джованни делле Банде Нере и самого Козимо, лоджию на Новом Рынке и клирос в соборе. — «Геркулес и Как» (1534) — огромная скульптурная группа, созданная Баччо Бандинелли (см. примеч. к с. 184) ок. 1535 г. и установленная на площади Синьории во Флоренции.

Геркулес (Геракл) — величайший герой древнегреческой мифологии, известный своей атлетической мощью, богатырскими подвигами, мужеством и силой духа.

Как (Какус) — в римской мифологии огнедышащее чудовище, а по другой версии — разбойник и грабитель; похитил у Геркулеса несколько коров и за это был убит героем.

Скульптуры Климента VII, Алессандро Медичи, Джованни делле Банде Нере и Козимо I были созданы Баччо Бандинелли в 1540-е гг. Новый Рынок — павильон в виде крытой квадратной колоннады, построенный архитектором Джованни Баттиста дель Тассо (1500–1555) в 1546–1551 гг.; находится на одноименной площади в исторической части Флоренции.

О переделке клироса Флорентийского собора см. примеч. к с. 184.

…Из Франции прибыл Бенвенутто Челлини, чтобы отлить для герцога бронзового Персея… — Бенвенуто Челлини (см. примеч. к с. 150) вернулся во Флоренцию из Франции, где он работал по заказам короля Франциска I, летом 1545 г.

Статуя Персея, созданная им в 1545–1554 гг., изображает героя, держащего в правой руке меч, а в приподнятой левой — голову Медузы; пьедестал статуи украшен фигурами Юпитера, Минервы, Меркурия и Данаи; эта скульптурная группа, торжественное открытие которой состоялось 27 апреля 1554 г., находится в Лоджии деи Ланци.

Персей — герой древнегреческой мифологии, сын Зевса; отрубил голову чудовищной крылатой Медузе, на голове которой вместо волос были змеи и лицо которой было столь страшно, что каждый взглянувший на него превращался в камень; позднее он несколько раз использовал отрубленную им голову Медузы как оружие, обращая своих врагов в камень.

… рассказывает Бенвенуто в своих воспоминаниях… — Мемуарная книга «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции» («Vita di Benvenuto di Maestro Giovanni Cellini fiorentino, scritta, per lui medesimo, in Firenze») впервые была издана в 1728 г. в Неаполе.

О том, как Козимо I собственноручно очищал от земли и ржавчины бронзовые статуэтки, найденные в окрестностях Ареццо, Бенвенуто Челлини рассказывает в начале главы LXXXVII второй книги своих мемуаров.

… Занимаясь вместе с Франческо Ферруччи да Фьезоле химическими исследованиями, Козимо заново открыл искусство обработки порфира… — Имеется в виду Франческо Ферруччи дель Тадда (1497–1585) — флорентийский скульптор, специализировавшийся на обработке порфира, уроженец Фьезоле; дело отца продолжил его сын — Ромоло ди Франческо Ферруччи дель Тадда (ок. 1550–1621).

Порфир — вулканическая горная порода с кварцевыми вкраплениями; как правило, встречается красного цвета различных оттенков.

… заказав прекрасную чашу для Палаццо Питти и статую Правосудия, которую установили на площади Святой Троицы, на вершине гранитной колонны — подарка папы Пия IV. — Палаццо Питти — см. примеч. кс. 116.

Гранитная колонна, подарок Пия IV (в миру — Джованни Анджело деи Медичи; 1499–1565; папа римский с 1559 г.) герцогу Козимо I, была перевезена во Флоренцию, на Пьяцца Санта Тринита (см. примеч. к с. 123), из Рима, из развалин терм, построенных императором Каракаллой, в 1560 г., и воздвигнута в 1565 г. в честь победы, одержанной Козимо I при Марчано (2 августа 1554 г.) над франко-сиенской армией, которой командовал Пьеро Строцци; в 1581 г. она была увенчана порфировой статуей символа Правосудия, созданной Франческо Ферруччи.

… Козимо пригласил во Флоренцию Джамболонью: по его заказу мастер изваял статую Меркурия и группу «Похищение сабинянок»… — Джамболонья (см. примеч. к с. 203), работавший до этого в Болонье, обосновался во Флоренции в 1553 г. и прожил в ней до конца своей жизни. Бронзовая фигура летящего Меркурия, посланца богов, была закончена Джамболоньей ок. 1565 г.

«Похищение сабинянки» — мраморная скульптурная группа, созданная Джамболоньей в 1574–1580 гг. и установленная в Лоджии деи Ланци во Флоренции.

Согласно легенде, римляне, не имевшие при основании своего города жен, похитили девушек из соседнего города Сабина; когда же сабиняне пошли на похитителей войной, сабинянки примирили их со своими мужьями.

… Он помог созреть дарованию Бернардо Буонталенти… — Буонталенти, Бернардо (ок. 1536–1608) — флорентийский архитектор, военный инженер, художник и скульптор; работал в стиле маньеризма; строитель дворцов, мостов, плотин и укреплений.

… поручил архитектору Триболо построить виллу Кастелло и разбить вокруг нее сады. — Триболо (настоящее имя — Никколо ди Раффаэло деи Периколи; ок. 1500–1550) — известный флорентийский скульптор и архитектор; работал во Флоренции, Болонье и Пизе.

Кастелло — вилла семейства Медичи, расположенная в 6 км к северо-западу от Флоренции; благоустройством ее Тиболо занимался с 1537 г.

… он приобрел Палаццо Питти… — Палаццо Питти приобрела в 1549 г. на свои средства Элеонора Толедская, супруга Козимо I.

218… Как историку он велел ему написать историю искусства… — Имеет ся в виду сочинение Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, скульпторов и зодчих» (см. примеч. к с. 160).

… как художнику — заказал фрески в Палаццо Веккьо. — См. примеч. к с. 205.

… Архитектор же получил задание выстроить переход между Палаццо Питти и Палаццо Веккьо… — Имеется в виду т. н. «коридор Вазари» — крытый переход, построенный Вазари за пять месяцев в 1564 г. и соединивший Палаццо Питти, резиденцию Козимо I, с расположенным на другом берегу реки Палаццо Веккьо, которое для своей семейной резиденции получил как свадебный подарок наследный принц Франческо; над рекой этот коридор проходит в верхней части Понте Веккьо («Старого моста»).

… подобный тому, который, по словам Гомера, соединял дворцы Приама и Гектора. — Приам — легендарный царь Трои, герой древнегреческой мифологии и «Илиады» Гомера; при взятии Трои был убит сыном Ахилла — Неоптолемом.

Гектор — герой древнегреческой мифологии и «Илиады», сын царя Приама, храбрейший из троянских героев, предводитель войска, сражавшегося против греков; погиб от руки Ахилла.

Описание дома Приама содержится в главе VI «Илиады» («Свидание Гектора с Андромахой», стихи 242–249).

… Вазари также построил здание чудесной галереи Уффици… — Галерея Уффици — дворец во Флоренции, на правом берегу Арно, рядом с Палаццо Веккьо, построенный в 1560–1581 гг. (в 1560–1574 гг. его строил Дж. Вазари, а заканчивал строительство архитектор Бернардо Буонталенти); задумывался как комплекс служебных учреждений при герцогском дворце (ит. uffizi — «службы»), но с самого начала часть его отдавалась для размещения художественных памятников и раритетов, находившихся в собственности семьи Медичи; в 1737 г. стал достоянием города; ныне является музеем, в котором представлена одна из крупнейших коллекций европейского изобразительного искусства.

… Здание Уффици так восхитило Пиньятелли… — Пиньятелли, Антонио дель Растрелло (1615–1700) — римский папа с 1691 г. под именем Иннокентия XII, выходец из княжеской семьи; пытался покончить с практикой непотизма.

… вступив на папский престол в 1691 году, он построил по этому образцу римскую Курию Инноченциана. — Курия Инноченциана — дворец Монтечиторио в Риме, строительство которого было начато в 1650 г. Лоренцо Бернини (см. примеч. к с. 31), затем приостановлено на долгие годы и завершено лишь сорок шесть лет спустя, в 1696 г., архитектором Карло Фонтана (1634–1714), исполнявшим заказ Иннокентия XII; в этом здании размещались судебные учреждения папской курии; в 1870 г. оно стало собственностью итальянского государства, и ныне в нем размещается Палата депутатов итальянского парламента.

… в одно время с Козимо жили Генрих VIII, Филипп II, Карл IX, Кристиан II и гнусный Павел III, чей сын насиловал епископов. — Здесь перечислены европейские властители, современники Козимо I, отличавшиеся особой жестокостью.

Генрих VIII (1491–1547; правил с 1509 г.) — см. примеч. к с. 208. Филипп II (1527–1598; правиле 1556 г.) — см. примеч. к с. 77.

Карл IX (1550–1574) — король Франции с 1560 г.; второй сын Генриха II; санкционировал массовое избиение французских протестантов (гугенотов) в 1572 г. — т. н. Варфоломеевскую ночь.

Кристиан (Христиан) II (1481–1559) — король Дании и Норвегии в 1513–1523 гг. и Швеции в 1520–1523 гг.; его жесткая политика вызвала общее недовольство в принадлежавших ему владениях, и в 1523 г. он был низложен; в 1531 г. при попытке вернуть себе корону был взят в плен и остаток дней провел в заключении.

Современником Козимо I, однако, был скорее датский король Кристиан III (1503–1559; правил с 1533 г.).

Пьерлуиджи Фарнезе (1503–1547) — незаконный сын кардинала Алессандро Фарнезе, будущего папы Павла III, после восшествия которого на престол он был назначен главнокомандующим папскими войсками, а в 1546 г. сделан герцогом Пармы и Пьяченцы; один из самых жестоких тиранов в Италии XVI в., отличавшийся гомосексуальными наклонностями; был убит в Пьяченце в результате заговора, составленного его придворными.

Одним из самых известных его преступлений стало насилие, совершенное им над Козимо Гери (1513–1537), епископом города Фано (с 1530 г.), вследствие чего молодой прелат вскоре скончался. Бенедетто Варки. «История епископа Фано». — Бенедетто Варки рассказывает о насилии, учиненным над Козимо Гери, в томе XVI своей «Истории Флоренции».

219… Это картина Лигоцци, на которой изображен папа Бонифаций VIII,

принимающий двенадцать послов от двенадцати иностранных государств. — Полотно Лигоцци (см. примеч. к с. 205) «Папа Бонифаций VIII принимает двенадцать флорентийских послов, представляющих народы Европы и Азии» датируется 1592 г.

Этот прием был устроен Бонифацием VIII (см. примеч. к с. 161) во время торжеств в Риме по случаю великого юбилея 1300 г.

… Эти двенадцать послов были: Мучато Францези, посол короля Франции… — Королем Франции в понтификат Бонифация VIII, то есть в 1294–1303 гг., был Филипп IV (1268–1314; правил с 1285 г.).

… Уголино де Виккьо, посол короля Англии… — Королем Англии в это время был Эдуард I (1239–1307; правил с 1272 г.).

… РаньериЛангру, посол короля Богемии… — Богемия — средневековое название Чехии, королем которой в это время был Венцеслав II (1271–1305; правил с 1278 г.).

… Вермильо Альфани, посол короля Германского… — Королем Германии и императором Священной Римской империи в это время был Альберт I Габсбург (1282–1308; правил с 1298 г.).

… Симоне Росси, посол Рашки… — Рашка — средневековое название Сербии, царем которой в это время был Стефан Урош II Милутин (ок. 1253–1321; правил с 1282 г.).

… Бернардо Эрваи, посол правителя Вероны… — Синьором Вероны (см. примеч. кс. 168) в это время был Альберто I делла Скала (?—1301; правил с 1277 г.).

… Гвискардо Бастаи, посол хана Татарии… — Татария — здесь: огромная монгольская империя, простиравшаяся от Восточной Европы до Тихого океана, но в годы понтификата Бонифация VIII находившаяся уже в состоянии распада; ее правителем в 1294–1307 гг. был Тимур, правнук Чингисхана.

… Манно Фронте, посол короля Неаполя… — Неаполитанским королем в это время был Карл II Анжуйский (1254–1309; правил с 1285 г.).

… Гвидо Табанка, посол короля Сицилии… — Королем Сицилии в это время был Фридрих III Арагонский (Федерико; 1272–1337; правил с 1296 г.).

… Лапо Фарината дельи Уберти, посол Пизы… — Лапо Фарината дельи Уберти — сын Фаринаты дельи Уберти (см. примеч. к с. 120).

… Джино де Диетасельви, посол правителя Камерино… — Камерино — небольшой город в горах Средней Италии, в области Марке; его правителем с 1284 г. был Берардо I Варано (1249–1329).

… Бенчивенни Фольки, посол великого магистра ордена рыцарей госпиталя святого Иоанна Иерусалимского. — Великим магистром ордена госпитальеров, старейшего из духовно-рыцарских орденов, в 1296–1305 гг. был Гийом де Вилларе. В этот период резиденцией ордена был город Лимасол на Кипре.

220… маленькая молельня, расписанная Ридолъфо Гирландайо… — Ридольфо Гирландайо (1483–1561) — флорентийский художник и мозаист, сын Доменико Гирландайо; расписывал т. н. Зеленую залу Палаццо Веккьо; примыкающую к ней часовню покрывал фресками в 1564 г. Бронзино.

… в нем еще сохранилось одно вещественное свидетельство республиканской эпохи: это башня Барберия. — Имеется в виду высокая и узкая набатная башня Синьории, возвышающаяся на 91 м над кубическим зданием Палаццо Веккьо и увенчанная навесными бойницами. В 1814 г. в ходе проводившихся в ней работ были обнаружены две старинные тюремные камеры, которые назывались Альбергеттино («Гостиничка») и Барберия. В одну из них некогда был заключен Козимо Старый.

… Однажды она стала тюрьмой для Козимо Старого… — Это произошло в сентябре 1433 г. (см. примеч. к с. 175).

… Ибо, как говорит Макиавелли… — О том, как Козимо Старый подвергся на несколько дней тюремному заключению в башне Синьории, Макиавелли рассказывает в своей «Истории Флоренции» (IV, 29).

221… далеко превзошел всех чувствительных и честных тюремщиков господ Кенье, Гильбера де Пиксерекура и Виктора Дюканжа… — Кенье, Луи Шарль (1762–1842) — французский драматург, автор многочисленных мелодрам и комедий, среди которых — «Сорока-воровка» («La pie voleuse»; 1815), послужившая основой для либретто знаменитой оперы Дж. Россини (1817).

Пиксерекур, Рене Шарль Гильбер де (1773–1844) — французский драматург, автор мелодрам, привлекавших демократическую публику; в числе его пьес была драма «Латюд, или Тридцать пять лет в заключении» (1834}-об одном из самых знаменитых узников Бастилии. Дюканж, Виктор Анри Жозеф Браэн (1783–1833) — французский романист и драматург; считается одним из создателей жанра мелодрамы; наибольшим успехом пользовалась его пьеса «Тридцать лет, или Жизнь игрока» (1827).

Площадь Великого Герцога

… «Геркулесом и Каком» Баччо Бандинелли и «Давидом» Микеланджело… — «Геркулес и Как» — см. примеч. к с. 217.

«Давид» — гигантская мраморная скульптура, созданная Микеланджело в 1501–1504 гг. и установленная на площади Синьории перед Палаццо Веккьо после изгнания Медичи; символизировала стремление Флоренции к свободе; в 1873 г. была перемещена в Академию изящных искусств, чтобы уберечь ее от непогоды и вандалов.

Давид (царствовал в 1012—972 гг. до н. э.) — второй царь Израильско-Иудейского царства, герой древних евреев; персонаж Библии, в которой рассказывается, как юный Давид победил в единоборстве богатыря-филистимлянина Голиафа.

… слева, на втором плане, — Лоджия деи Ланци… — Лоджия деи Лан-ци — см. примеч. к с. 202.

… справа — знаменитый Мардзокко, который разделил с Иисусом Христом честь быть гонфалоньером Флоренции… — Мардзокко (или Марцокко) — мраморная скульптура льва, держащего геральдический щит с флорентийской лилией, символ Флоренции; созданная Донателло ок. 1419 г., она была установлена на площади Синьории во Флоренции, а в XIX в. перенесена в Национальный музей.

Савонарола, установивший в 1494 г. во Флоренции теократическую диктатуру, объявил Иисуса Христа «царем флорентийского народа». Гонфалоньер — см. примем, к с. 177.

… за ним — фонтан Амманати… — См. примем, к с. 217.

… и конная статуя Козимо I, работы Джамболоньи. — Конная статуя Козимо I, созданная Джамболоньей в 1587–1594 гг., установлена на площади Синьории во Флоренции.

222… Этот скульптор создал копию античного Лаокоона… — Лаокоон — жрец и прорицатель в Трое, препятствовавший тому, чтобы в город был введен деревянный конь, в котором прятались греческие воины; однако боги, которым была угодна гибель Трои, послали двух змей, и те задушили Лаокоона и его сыновей. Миф о Лаокооне нашел воплощение в скульптурной группе, изваянной родосскими скульпторами Агесандром, Полидором и Афинодором в промежутке времени от III до I вв. до н. э. Сильно поврежденная античная скульптурная группа (у фигур Лаокоона и его младшего сына недоставало правых рук, а старшего сына — правой кисти) была найдена в Риме, в винограднике одного из горожан, в 1506 г. и хранится в Ватиканском музее. Баччо Бандинелли был ее первым реставратором, однако он не внес своих изменений в оригинал, а сделал ее копию (1525), находящуюся ныне в галерее Уффици.

… Герцог утихомирил Бенвенуто, заказав ему статую Персея… — См. примем, к с. 217.

… и успокоил Бандинелли, поручив ему выполнить фигуры Адама и Евы. — Скульптурная группа, изображающая Адама и Еву, была создана Бандинелли по заказу Козимо I для украшения клироса собора Санта Мария дель Фьоре; в настоящее время хранится в Национальном музее Барджелло.

… Симоне да Фьезоле, скульптор XV века, успел приступить к работе над статуей гиганта. — Симоне да Фьезоле — см. примем, к с. 203. Создание скульптуры Давида начал в 1464–1466 гг. флорентийский ваятель Агостино Дуччо (1418–1481), затем его работу пытался продолжить Антонио Росселини (1427–1479), но в итоге и он был вынужден прервать ее из-за низкого качества глыбы каррарского мрамора, предназначенной для этой гигантской статуи и добытой в каменоломне Фантискритти.

223… мастера посетил гонфалоньер Содерини, единственный пожизненный гонфалоньер в истории Флоренции. — Содерини, Пьеро (1450–1513) — флорентийский политический деятель, приор с 1481 г., посол во Франции с 1493 г.; в сентябре 1502 г. занял впервые установленный пост пожизненного гонфалоньера республики (до этого гонфалоньеры избирались и сменялись каждые два месяца); был прекрасным оратором, но не обладал ни крупными дарованиями, ни особой энергией; с 1512 г., после возвращения Медичи во Флоренцию, находился в изгнании и умер в Риме.

… Высокий гость, выдающуюся глупость которого Макиавелли, его секретарь, сделал общеизвестной, сложив о нем четверостишие… — Макиавелли, будучи секретарем Флорентийской республики с июня 1498 г., приобрел неограниченное доверие Пьеро Содерини, стал его советчиком и фактически его правой рукой, что не мешало ему весьма скептически относиться к гонфалоньеру и написать в его адрес злую эпиграмму:

La notte che mori Pier Soderini L'alma n'ando de l'lnfemo a la bocca;

E Pluto le grido: «Anima sciocca,

Che Inferno? Wnel Limbo ггаЪатЫт.

(В переводе Ю.Денисова:

Когда в Аид низвергся Содерини,

Взревел от возмущения Плутон:

«Аид — для дураков! Так пусть отныне В Лимб, к несмышленышам отправлен будет он.)

… Эта лоджия играла во Флоренции ту же роль, что и ростры на Римском форуме… — Ростры (лат. rostra — «корабельные носы») — носовые части захваченных вражеских кораблей, украшавшие как победные трофеи ораторскую трибуну на Римском форуме, а также название самой трибуны и места, где она помещалась; были установлены в 338 г. до н. э. в память о победе консула Гая Мения над флотом соседнего приморского города Анция (соврем. Анцио).

… с Рингьеры, своего рода трибуны, установленной перед входом в Палаццо Веккьо… — Рингьера — см. примеч. к с. 183.

224… привезены сюда из римской виллы Медичи… — Виллу Медичи, которая находится на холме Пинчо в Риме, начали строить для кардинала Джованни Риччи да Монтепульчано (1497–1574) архитекторы Нанни ди Баччо Биджо (настоящее имя — Джованни Липпи; ок. 1512–1568) и его сын Аннибале Липпи (? — ок. 1581); в 1576 г. она была куплена кардиналом Фердинандо Медичи и значительно перестроена архитектором Бартоломео Амманати; в 1587 г. Фердинандо, став великим герцогом Тосканским, перевез из нее во Флоренцию свою коллекцию скульптур; затем вилла служила резиденцией посольства Флоренции при папском дворе, а в 1803 г. перешла в собственность Франции и в ней разместилась Французская академия живописи в Риме.

… это «Юдифь», «Персей» и «Римлянин, похищающий сабинянку», соответственно работы Донателло, Бенвенутто Челлини и Джамболоньи. — «Юдифь и Олоферн» — бронзовая группа Донателло (см. примеч. к с. 186), выполненная ок. 1455–1460 гг.; находится в Лоджии деи Ланци во Флоренции.

Юдифь — персонаж Ветхого Завета: благочестивая вдова, которая спасла свой город от нашествия ассирийцев, пленив своей красотой их вождя Олоферна и затем убив его.

«Персей» — см. примеч. к с. 217.

«Римлянин, похищающий сабинянку» — см. примеч. к с. 217.

… надпись, которую вернувшийся в город Лоренцо II не стер, вероятно по недосмотру… — Лоренцо II — герцог Урбинский (см. примеч. к с. 192).

… читаем у самого Бенвенуто о том, скольких бессоных ночей, скольких усилий и страданий стоила ему эта статуя… — Бенвенуто Челлини рассказывает об этом в главах LXXIII–LXXVIII второй книги своего жизнеописания.

… едва не бросается туда сам, подобно Эмпедоклу, бросившемуся в жерло Этны… — Эмпедокл из Акраганта (ок. 490–430 до н. э.) — древнегреческий философ, поэт, врач и политический деятель; по преданию, погиб, добровольно прыгнув в кратер Этны.

Этна — действующий вулкан (высотой 3 340 м) на восточном побережье Сицилии, самый большой в Европе.

225… впереди работ таких скульпторов, как Амманати, Такка и Баччо Бандинелли. — Такка — вероятно, имеется в виду Пьетро Такка (1577–1640), знаменитый флорентийский скульптор; архитектором и скульптором был также его сын Фердинандо Такка (1619–1686).

… Некий синьор… отправившийся с улицы Корсо… — То есть из Рима: Корсо — средняя из трех центральных магистралей Рима, лучами расхолящихся от Пьяцца дель Пополо; торговая улица, проходящая через аристократические кварталы; известна с античных времен.

… Одним из победоносных сражений, способствовавших покорению Пизы, стало сражение при Кашине; честь этой победы принадлежит Галеотто… — Кашина — селение в 10 км к востоку от Пизы, на берегу Арно, на дороге к Флоренции, близ которого 29 июля 1364 г. флорентийское войско под водительством Галеотто Малатеста (ок. 1305–1385), известного итальянского кондотьера, ставшего в 1372 г. синьором Римини, одержало решительную победу над пизанской армией под командованием Джона Хоуквуда.

226… они въехали через ворота Сан Фриано… — Ворота Сан Фриано — см. примеч. кс. 191.

… их заставили заплатить пошлину на соль и обложили сбором в восемнадцать сольдо с каждого… — Сольдо — см. примеч. к с. 83.

… увидели в этом новоявленном кавдинском ярме такое великое бесчестье, что удавили себя цепями… — В 321 г. до н. э., во время Второй Самнитской войны (327–304 до н. э.), в итоге окончившейся победой Рима над племенем самнитов, римская армия под командованием консулов, одним из которых был Спурий Постумий, была окружена в Кавдинском ущелье и капитулировала. Воины и командиры сдали свое оружие, одежду и военное имущество и должны были совершить позорный обряд — пройти «под ярмом», то есть через низкие воротца, связанные из копий. За такое поражение римский сенат выдал Посту-мия самнитам. Эту историю, вошедшую в поговорку как один из примеров величайшего унижения, рассказал Тит Ливий в своей «Истории Рима от основания Города» (IX, 1–6).

… старый Мардзокко, поставленный еще в Xвеке, рассыпался в прах, и Синьория заказала Донателло нового льва. — Мардзокко — см. примеч. кс. 221.

… он находится на том самом месте, где был сожжен Савонарола. — Савонарола — см. примеч. к с. 165.

… Фра Джироламо Савонарола родился в Ферраре 21 сентября 1452 года. Его отец был Никколо Савонарола, а мать — Елена Бонакосси. — Никколо Савонарола, о жизни которого мало что известно, был сын Микеле Савонаролы (ок. 1385—ок. 1468) — известного врача родом из Падуи, автора трактатов по гинекологии и педиатрии, человека крайне строгих религиозных воззрений, который в 1440 г. переехал в Феррару (см. примеч. к с. 107) и стал придворным медиком ее правителя Никколо III д'Эсте (1383–1441).

Елена Бонакосси, родившая мужу семерых детей (Джироламо был их третий ребенок) происходила из знатной мантуанской семьи.

227… читал и без конца перечитывал сочинения святого Фомы Аквинского… — Фома Аквинский (ок. 1225–1274) — крупнейший средневековый католический философ и богослов, монах доминиканского ордена; святой католической церкви (канонизирован в 1323 г.); важнейшими его сочинениями являются «Сумма философии» («Summa philosophic»; 1264) и незавершенная «Сумма теологии» («Summa Theologiae»; 1265–1273).

… он бежал в Болонью и принял обет святого Доминика. — Святой Доминик Гусман (1170–1221) — испанский монах, основатель (1215) и первый глава нищенствующего ордена братьев-проповедников (по имени основателя их обычно называют доминиканцами), предназначенного для проповеди ортодоксальной веры среди еретиков, размножившихся в нач. XII — сер. XIII в. (особенно в Южной Франции); умер в Болонье; был причислен католической церковью к лику святых в 1233 г.; дата его поминовения — 4 августа.

Савонарола стал послушником монастыря Сан Доменико 26 апреля 1475 г. ив следующем году прошел обряд пострижения в монахи.

… началась война между Феррарой и Венецией… — Венеция, желавшая завладеть Феррарой, вела с ней в мае 1482—августе 1484 гг. войну, в результате которой ей удалось захватить область Полезине и город Ровиго.

… молодой Пико делла Мирандола слушал проповеди фра Джироламо… — Пико делла Мирандола, Джованни (1463–1494) — итальянский мыслитель эпохи Возрождения, писатель-гуманист, живший и творивший в основном во Флоренции; автор знаменитой «Речи о достоинстве человека», ставшей манифестом Ренессанса.

228 …На папском престоле находился Иннокентий VIII, прозванный Отцом народа за то, что у него было шестнадцать детей. — Иннокентий VIII (в миру — Джованни Баттиста Чибо; 1432–1492) — римский папа с 1484 г.; главной задачей его политики было изыскивание денег для своего незаконного потомства.

… подобно человеку, обходившему стены Иерусалима, сначала предсказал несчастье другим, а потом — самому себе. — Древнееврейский историк Иосиф Флавий (37—после 100) рассказывает в своем сочинении «Иудейская война» о некоем Иошуа, сыне Анана, деревенском жителе, который в течение семи лет и пяти месяцев, задолго до осады Иерусалима римлянами (70 г.), словами «Горе, горе тебе, Иерусалим!» без конца предвещал городу гибель, а за мгновение до того, как сам он во время осады был убит камнем, пущенным из метательного орудия, воскликнул: «Горе также и мне!» (VI, 5).

… Первое пророчество Савонаролы сбылось благодаря Лютеру. — Мартин Лютер (1483–1546) — профессор Виттенбергского университета в Саксонии, монах августинского ордена, основоположник Реформации, началом которой считается 31 октября 1517 г., когда он прибил к дверям университетской церкви лист, содержавший 95 тезисов-возражений против индульгенций. Лютер считал, что грехи человеку может отпускать только Бог, что спасение дается исключительно верой, что человек непосредственно общается с Богом, а потому церковь как посредник между Христом и верующими не нужна, излишни посты, обеты, безбрачие духовенства, культ мощей и икон, не существует особой благодати священства, решения пап и церковных соборов есть человеческое мнение, а истина содержится в Писании, которое каждый может читать и толковать. Идеи Лютера нашли отклик по всей Европе, особенно в Германии.

… Второе — благодаря Алессандро Медичи. — Скорее всего, здесь подразумевается не Алессандро Медичи (см. примеч. к с. 192), родившийся через тринадцать лет после смерти Савонаролы (1498), а Пьеро II Медичи (см. примеч. к с. 191), отдавший Флоренцию в руки французского короля Карла VIII.

… Третье — благодаря Родриго Борджа. — Родриго Борджа — мирское имя папы Александра VI (1431–1503), который взошел на папский престол в 1492 г. и был известен развратной жизнью и преступлениями, в том числе тайными убийствами своих противников; имея в лице Савонаролы непримиримого противника, отлучил его от церкви и добился его казни.

… он был назначен в 1490 году настоятелем монастыря святого Марка… — Савонарола стал приором монастыря святого Марка (Сан Марко) во Флоренции в июле 1491 г.

229… Предсказание сбылось полтора года спустя, 9 апреля 1492года. — Лоренцо Великолепный умер в ночь с 8 на 9 апреля 1492 г., в возрасте 44 лет, на вилле Кареджи.

… как говорит Макиавелли, Небо явило пугающие знамения… — Макиавелли пишет об этом в заключительных строках своей «Истории Флоренции» (VIII, 36).

230… В купол собора ударила молния, а Родриго Борджа стал папой. — Молния ударила в купол собора Санта Репарата за три дня до смерти Лоренцо Медичи, 5 апреля 1492 г., в результате чего значительная часть его рухнула.

Родриго Борджа стал папой 12 августа 1492 г., спустя четыре месяца после кончины Лоренцо Медичи.

… И Карлу VIII пришлось мечом прокладывать себе путь на родину, обагрив его кровью в сражении у Таро. — Заявив свои наследственные права на Неаполь и заняв город, Карл VIII столкнулся с мощной, почти всеевропейской коалицией. Король вынужден был вернуться во Францию, но на севере Италии встретился 6 июля 1495 г. у селения Форново (на реке Таро) с армией Мантуи и Венеции, обладавшей огромным превосходством сил и перекрывшей ему дорогу. Тем не менее с помощью полевой артиллерии французская армия одержала тактическую победу и прорвалась на родину.

Таро — небольшая река на севере Италии (длиной 126 км), правый приток реки По; ее долина представляет собой один из важнейших проходов в Апеннинах, по которому в средние века шел торговый путь во Францию.

… друг Савонаролы, архитектор Кронака, построил в Палаццо Веккьо знаменитый зал Большого Совета… — См. примеч. к с. 205.

231… надо было разрушить Афины и из обломков заново выстроить Спарту. — То есть следовало покончить с испорченностью нравов, какими в древности славились Афины, и вернуться к суровой простоте, какой отличалась Спарта.

… В один из этих костров фра Бартоломео бросил свои нечестивые кисти и прельстительные полотна… — Фра Бартоломео (настоящее имя — Баччо делла Порта; 1475–1517) — итальянский художник эпохи Возрождения, работавший во Флоренции; с 1501 г. монах монастыря Сан Марко.

232… вместо него стал проповедовать его ученик Доменико Буонвичини да Пешья. — Фра Доменико Буонвичини да Пешья — ученик и преданный друг Савонаролы, арестованный и казненный вместе с ним.

… он заявил, ссылаясь на авторитет папы Пелагия, что несправедливое отлучение не имеет силы… — Два римских папы носили имя Пелагий: Пелагий I (?—561) — знатный римлянин, который был избран папой в 556 г. по приказу византийского императора Юстиниана и приверженность которого к Византии вызывала сильное недовольство в Италии;

Пелагий II (?—590) — принявший на себя управление церковью в 579 г. и известный своим спором с константинопольским патриархом о первенстве.

… Александр VIприслал бреве… — Бреве — грамота римского папы, содержащая краткое изложение распоряжений по второстепенным церковным вопросам.

… Синьория видела, как возрастает влияние святого престола в Романье… — Романья — см. примеч. к с. 183.

… у ее ворот в любой момент может оказаться Чезаре Борджа… — Борджа, Чезаре (1475–1507) — сын кардинала Родриго Борджа (будущего папы Александра VI) и некоей Ваноццы Катанеи; с юности готовился к церковной карьере, в 1493 г. стал кардиналом, но 18 августа 1498 г. (то есть уже после казни Савонаролы) отказался от духовного сана и вскоре получил от французского короля титул герцога Валантинуа; после этого занялся политикой и встал на военное поприще; в 1500 г. был назначен командующим папской армией, а в 1501 г. получил титул герцога Романьи; руководя политикой папы, стремился создать на территории Италии крупное централизованное государство, однако эта попытка закончилась неудачей; в 1503 г., после смерти отца, утратил Романью и надолго лишился свободы; в 1506 г. бежал из тюрьмы и стал кондотьером на службе у короля Наварры, своего шурина; погиб в одном из сражений.

233… Эти слухи… дошли до брата Франческо ди Пулья: так звали проповед ника, прибывшего из Рима. — Биографических сведений об этом монахе-минорите найти не удалось.

… два францисканских монаха, фра Никколо ди Пилли и фра Андреа Рон-динелли, заявили, что готовы… пройти испытание огнем вместе с фра Доменико. — Биографических сведений об этих монахах найти не удалось.

235… как это происходит у нас в театрах, когда после долгого ожидания раздаются, наконец, три глухих удара, возвещающие о начале представления. — Во французском театре начало спектаклей возвещают тремя ударами деревянного жезла.

236… на следующий день, в Вербное воскресенье… — Вербное воскресенье (фр. le dimanche des Rameaux) — христианский праздник, который установлен в честь торжественного въезда Иисуса в Иерусалим, состоявшегося в последнее воскресенье перед Пасхой и описанного с некоторыми разночтениями во всех канонических евангелиях: Матфей, 21: 1–9; Марк, 11: 1-10; Лука, 19:28–38; Иоанн, 12: 12–13. Народ Иерусалима, приветствуя Христа, махал пальмовыми ветвями и бросал их ему под ноги.

237… Сильвестро Маруффи, непонятно как попавший в эту компанию… — Сильвестро Маруффи — монах обители Сан Марко, страдавший эпилепсией и склонный к видениям; обладал большим влиянием на Савонаролу и был казнен вместе с ним.

238… он просто приказал Амманати поставить на этом месте фонтан. — См. примеч. к с. 217.

… конная статуя Козимо I, самая удачная из четырех конных статуй, созданных Джамболоньей (три остальные, если не ошибаюсь, изображают Генриха IV, Филиппа III и Фердинанда I). — Конная статуя Козимо I, исполненная Джамболоньей в 1587–1594 гг., установлена на Пьяцца делла Синьория.

Конную статую Генриха IV, работу над которой начал, но не завершил Джамболонья, закончил его ученик Пьетро Такка (см. примеч. к с. 225); она была установлена в 1613 г. на Новом мосту в Париже и стояла там до Революции, пока ее не разрушили в 1792 г. (во время Реставрации, в 1818 г., была изготовлена и установлена на прежнем месте ее копия).

Конную статую испанского короля Филиппа III (1578–1621; правил с 1598 г.), незавершенную Джамболоньей, также заканчивал Пьетро Такка (1616).

Конная статуя великого герцога Фердинанда I, сына Козимо I, работу над которой начал Джамболонья и которая стоит на Пьяцца делла Сантиссима Аннунциата во Флоренции, закончил в 1608 г. Пьетро Такка.

Примечания

1

Гаспар из Бесса, увидев, что один из его сообщников собирается отрезать женщине палец, с которого ему не удавалось снять драгоценное кольцо, стал перед ней на колено и стащил кольцо зубами. (Примеч. автора.)

(обратно)

2

А все-таки она вертится! (Ит.)

(обратно)

3

Пер. Ю.Денисова.

(обратно)

4

Пер. Ю.Денисова.

(обратно)

5

Это хроника Луи Мери, обещанная нами во втором томе «Впечатлений о путешествии по Югу Франции». (Примеч. автора.)

(обратно)

6

Его имя в миру — Кассини; он был дальний родственник известного географа. (Примеч. автора.)

(обратно)

7

По-видимому, сходство цветов и пристрастие ко всяким ужасам превратили бархатную маску в железную. (Примеч. автора.)

(обратно)

8

«Избавь меня[, Господи]» (лат.).

(обратно)

9

Верная Ницца (лат.).

(обратно)

10

Старая Ницца (ит.).

(обратно)

11

Новая Ницца (англ.).

(обратно)

12

Пленительного края, где раздается «si» (ит.). — «Ад», XXXIII, 79–80.

(обратно)

13

Да (англ.).

(обратно)

14

«В конечном счете это господство над одной скалой, с середины которой можно, таксказать, плюнуть за ее тесные пределы». («Мемуары герцога де Сен-Симона».) (Примеч. автора.)

(обратно)

15

Feri ventrem.* (Примеч. автора.)

* Поражай чрево! (Лат.)

(обратно)

16

Хозяин гостиницы «Золотой крест» (ит.).

(обратно)

17

Ладно, пусть будет два паоло (ит.).

(обратно)

18

Высота обелиска — семьдесят шесть футов, а венчающего его креста — двадцать шесть. (Примеч. автора.)

(обратно)

19

Намочите канаты! (Ит.)

(обратно)

20

Длинный мост (ит.).

(обратно)

21

Провинция Савона, коммуна Коголетто, родина Колумба, первооткрывателя Нового Света (ит.).

(обратно)

22

Был один свет; «Да будет их два», — сказал Колумб; и стало так. (Примеч. автора.)

(обратно)

23

Как душит жертву грифон,// Так Генуя крушит врага (лат.).

(обратно)

24

Сардинская бригантина «Феникс» под командованием капитана Феличе Пеире в ночь с 13 на 14 февраля 1835 года из-за пробоины в обшивке затонула у острова Л аире (ит.).

(обратно)

25

Я просто не решаюсь процитировать суждение остроумного законника и потому отсылаю читателя непосредственно к этому сочинению. Смотри том I, стр. 71, по изданию 1836 года. (Примеч. автора.)

(обратно)

26

Решением городского управления от 18 июля 1774 года это место переходит в общественную собственность (лат.).

(обратно)

27

Святая Чаша (ит.).

(обратно)

28

Достойное правительство (ит.).

(обратно)

29

Убийца из-за любви (ит.).

(обратно)

30

«Дневник путешествий», раздел «Флоренция».

(обратно)

31

Comollia mi godo il polverone.* Сонет CXII. (Примеч. автора.)

*Камольи мне пыль дорога (ит.).

(обратно)

32

… Lo strazio е '1 grande scempio // Che fece l'Arbia colorata in rosso. «Inferno»*, X. (Примеч. автора.)

… В память истребленья, // Окрасившего Арбию в багрец. «Ад* (ит.). — X, 85–86, перевод М.Лозинского.

(обратно)

33

Отсюда пошло разделение цехов на старшие и младшие, столь часто встречающееся в истории Флоренции. Старшими считались: 1) судьи и нотарии; 2) торговцы чужеземным сукном; 3) менялы; 4) шерстяники; 5) врачи; 6) шелкоделы и галантерейщики; 7) меховщики. Младшими цехами были: 1) розничные торговцы; 2) мясники; 3) сапожники; 4) каменотесы и плотники; 5) кузнецы и слесари. (Примеч. автора.)

(обратно)

34

«Но — в милый мир да обретешь возврат! // — Поведай мне: зачем без снисхожденья// Законы ваши всех моих клеймят?» // И я на это: «В память истребленья,// Окрасившего Арбию в багрец,// У нас во храме так творят моленья». // Вздохнув в сердцах, он молвил наконец: «Там был не только я, и в бой едва ли// Шел беспричинно хоть один боец. // Зато я был один, когда решали // Флоренцию стереть с лица земли; // Я спас ее, при поднятом забрале».* (Примен. автора.)

*«Божественная комедия», «Ад», X, 83–93.

(обратно)

35

Экипаж (ит.).

(обратно)

36

Поклажа (ит.).

(обратно)

37

Хозяин (ит.).

(обратно)

38

Согласен (ит.).

(обратно)

39

Быстрее! Быстрее! Пошел! (Ит.)

(обратно)

40

Вперед (нем.).

(обратно)

41

Мигом (ит.).

(обратно)

42

Скверный воздух (ит.).

(обратно)

43

Как днем (ит.).

(обратно)

44

Вяленая треска (ит.).

(обратно)

45

Услужливый кавалер (ит.).

(обратно)

46

… infin che '1 veltro // Verra, che la fara morir con doglia. // Questi non cibera terra ne peltro, // Ma sapienza, amore e virtute, // E sua nazion sara tra feltro e feltro («Inf.», Cant. I)*. (Примеч. автора.)

*… но славный // Нагрянет Пес, и кончится она. // Не прах земной и не металл двусплавный, // А честь, любовь и мудрость он вкусит, // Меж войлоком и войлоком державный («Ад», песнь I). (Ит.)

(обратно)

47

Lo primo tuo rifugio e '1 primo ostello // Sara la cortesia del gran Lombardo // Che'n su la scala porta il santo ucello («Par.», Cant. XVII).** (Примеч. автора.)

** Твой первый дом в скитальческой судьбе // Тебе создаст Ломбардец знаменитый, // С орлом святым над лестницей в гербе («Рай», песнь XVII). (Ит.)

(обратно)

48

«Ад», X, 79–81.

(обратно)

49

«Рай», XVII, 46–48, 55–63.

(обратно)

50

Sappi ch'i son Bertram dal Bornio, quelli // Che diedi al re giovane i ma contorti («Inf.», Cant. XXVIII)*. (Примеч. автора.)

Знай: я Бертран де Борн, тот, что в былом // Учил дурному молодого короля («Ад», песнь XXVIII). (Ит.)

(обратно)

51

Это не значит, что мы утверждаем, будто Данте — первый автор, писавший на итальянском языке. Если бы мы допустили такую ошибку, ее опровержением стали бы уже написанные к тому времени десять томов rime antiche — стихов на старинный лад. Но почти все эти канцоны — о любви: итальянской поэзии тогда недоставало очень многих слов, относящихся к искусству, политике, науке и военному делу. Данте сумел найти эти слова, подчинил их ритму и выстроил в рифмы. (Примеч. автора.)

(обратно)

52

Io non la vidi tante volte апсога // Ch'io non trovasse in lei nova bellezza.* (Примеч. автора.) — Данте, «Рифмы», XXXVIII, 71–72.

* Я нахожу, что каждый раз она // Прекраснее, чем прежде, несравненно (ит.).

(обратно)

53

«Установления справедливости» (ит.).

(обратно)

54

Шары! Шары! (Ит.)

(обратно)

55

Этот тот самый Франческо, который женился на Бьянке Капелло и историю которого мы уже рассказывали. (Примеч. автора.)

(обратно)

56

Бенедетто Варки, «История епископа Фано». (Примеч. автора.)

(обратно)

57

Орканья, ваятель (лат.).

(обратно)

58

Орканья, живописец (лат.).

(обратно)

59

Лоджия ландскнехтов (ит.).

(обратно)

60

Образец спасительного для народа деяния. Год 1495-й (лат.).

(обратно)

Оглавление

Путевые впечатления Год во Флоренции

  ОЗЕРО В КЮЖЕ И ФОНТАН В РУЖЬЕ

  ИМПРОВИЗАЦИЯ

  МАРСЕЛЬ

  МАРСЕЛЬ В 93-м ГОДУ

  ТУЛОН

  БРАТ ЖАН БАТИСТ

  ЗАЛИВ ЖУАН

  ЧЕЛОВЕК В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ

  КАПИТАН ЛАНГЛЕ

  КНЯЖЕСТВО МОНАКО

  ГЕНУЭЗСКАЯ РИВЬЕРА

  ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ГЕНУЯ

  ЛИВОРНО

  ИТАЛЬЯНСКИЕ РЕСПУБЛИКИ

  ДОРОГА ИЗ ЛИВОРНО ВО ФЛОРЕНЦИЮ

  ФЛОРЕНЦИЯ

  ПЕРГОЛА

  САНТА МАРИЯ ДЕЛЬ ФЬОРЕ

  ПАЛАЦЦО РИККАРДИ

  ПАЛАЦЦО ВЕККЬО

  ПЛОЩАДЬ ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГА

КОММЕНТАРИИ

  Озеро в Кюже и фонтан в Ружье

  Импровизация

  Марсель в 93-м году

  ТУлон

  Брат Жан Батист

  Залив Жуан

  Человек в железной маске

  Капитан Лангле

  Княжество Монако

  Генуэзская Ривьера

  Великолепная Генуя

  Ливорно

  Итальянские республики

  Дорога из Ливорно во Флоренцию

  Флоренция

  Пергола

  Санта Мария дель Фьоре

  Палаццо Риккарди

  Палаццо Веккьо

  Площадь Великого Герцога

  Примечания

*** Примечания ***