Человек не устает жить [Владимир Николаевич Шустов] (fb2) читать постранично

Владимир Шустов ЧЕЛОВЕК НЕ УСТАЕТ ЖИТЬ Повесть

«4 октября 1943 года возле города

Ржева в расположении наших войск

приземлился боевой самолет немцев.

На нем бежал из фашистского плена летчик

Советских Военно-Воздушных Сил

лейтенант Аркадий Михайлович Ковязин».

(Из фронтовой газеты)

От редакции

«Уральская библиотека путешествий, приключений и фантастики» включает в себя произведения разных жанров, в том числе и произведения документальные, основанные на подлинном жизненном материале, рисующие образы наших выдающихся земляков-уральцев. Так, в «Библиотеке» уже была издана документальная повесть А. Кузнецова, рассказывающая о героической деятельности простого русского солдата, уральца А. Кубышкина в итальянском партизанском отряде.

Повесть «Человек не устает жить» тоже художественно-документальная повесть. В основу ее легли подлинные факты и события из фронтовой жизни летчика А. М. Ковязина.

Автор этой повести — свердловский писатель Владимир Николаевич Шустов.

В. Н. Шустов родился в 1924 г., в г. Ветлуге, Горьковской области. Детство и юность его прошли сначала на Дальнем Востоке, потом на Урале, в Свердловске. В 1942 г. В. Шустов ушел на фронт добровольцем. Почти до конца войны воевал в артиллерийской разведке, Был награжден орденом Красной Звезды и многими медалями.

В 1945 г. после госпиталя В. Н. Шустов вернулся в Свердловск, здесь он окончил Уральский госуниверситет и ряд лет занимался газетной работой. С 1960 по 1965 г. В. Н. Шустов был главным редактором журнала «Уральский следопыт».

Владимир Шустов стал известен читателю прежде всего своими книгами для детей: «Тайна горы Крутой» (1952 г.) и «Карфагена не будет» (1957 г.). Но наибольшую популярность ему принес роман «Королевский гамбит», написанный в содружестве с И. Г. Новожиловым. Роман издавался в 1959 г. и позднее массовым тиражом по просьбе читателей.

Сейчас В. Н. Шустов работает над большим приключенческим романом.

1. СНЕГ И ВЕТЕР

Летчики и не думали подшучивать над метеорологами, предсказавшими ясную погоду на всю «текущую декаду». А метеорологи — чудаки-человеки! — болезненно переживали ошибку в прогнозе. Они подозрительно косились на каждого: не улыбается ли втихомолку. В силу этого самый, казалось бы, отвлеченный разговор в их присутствии непременно сводился к жесточайшему спору о причинах ненастья, щедро сдабриваемому страстными монологами синоптиков в защиту предвидения и не менее страстными заверениями их, что «нынешняя отвратная погода — чистейшая случайность, досадное недоразумение». Вот-вот чахлые облака («Посмотрите! Неужели в столь ничтожных по структуре образованиях может быть что-либо путное?») пораструсят снежную крупу, а доходяга-ветерок ослабнет и сойдет на нет.

Но ветерок, вопреки железным заверениям представителей службы погоды, и не собирался «подыхать». Доселе безголосый, он вдруг запосвистывал поначалу легонько, словно подбирал нужную тональность, а затем сорвался и затрубил оглашенно.

День, второй… Тут бы ветру и утихомириться, поддержать авторитет метеорологов, а он знай себе набирал силы. Мало-помалу раскрутилась такая залихватская карусель, что аэродром, четким прямоугольником вписанный в зелень хвойного леса, как бы сузился, сжался, уподобился тесному и насквозь продуваемому щелистому амбару, загруженному дырявыми мешками с мукой-крупчаткой. И эта мука — белая, жесткая снежная пыль — металась теперь в амбарной тесноте, ища выход, клокотала зло.

В снежной ветреной толчее потерялись, казалось, и зримые границы суток: и ночью и днем — снег, снег, летучий снег… Он скрывал капониры, склады боеприпасов, бензохранилища, служебные и жилые постройки.

По взлетно-посадочной полосе, как горные хребты по рельефной карте, распростерлись сугробы. Они дышали, они курились сизой пылью, и в клубах ее еле можно было различить темные очертания прожекторных установок под летними маскировочными чехлами, тонкие черные шеи ограничительных лампочек у старта, залепленные снегом стекла большеглазых сигнальных фонарей. И на земле, и в воздухе господствовала вьюга, только вьюга. В трубной разноголосице ее было все, кроме самого характерного для этих мест звука — гула моторов. Аэродром словно вымер.

Единственным представителем человечества во взбунтовавшемся царстве снега и ветра был красноармеец-часовой. С головой укутавшись в длиннополый овчинный тулуп и подставляя ветру по-стариковски сгорбленную спину, он сиротливо маячил на углу большой избы. Почерневшая, с крупными и глубокими трещинами в ссохшихся бревнах, она печально поблескивала поверх сугробов узкими окнами.

Было холодно. Часовой согревался, постукивая валенком о валенок, приплясывал на узкой патрульной тропе, передергивал плечами.