Мертвый штиль [Ричард Хамиет] (fb2) читать постранично, страница - 3

не под силу. Были у него и беллетристические книги, которые он читал днем вслух юнгам с целью нагонять на них страх; впрочем, этот человек умел нагонять страх на всех нас, даже читая нам отрывки из библии.

— И она тоже особа приглядная, — сказал кок, говоря про жену командира. — А вошла она на палубу, точно на крыльях прилетела, до того у нее поступь легкая, плавная и неслышная. Я заметил, что она даже не протянула вперед рук с тем боязливым жестом, с каким это обыкновенно делают женщины, входя или выходя из шлюпки.

Кроме того, было в ней еще нечто странное, судя по тому, что говорил кок. Она, по-видимому, знала одного из матросов, стоявших на вахте у штирборта. Этот громадного роста черномазый детина, напоминавший гориллу, явился на судно только накануне вечером. Он стоял, облокотясь на кабестан, когда она проходила мимо. При виде его она разом остановилась и рассмеялась каким-то странным, почти беззвучным злым смехом, и тотчас же оглянулась, желая убедиться, что командир еще не взошел на палубу и находился в этот момент за бортом. Оглянувшись, она снова рассмеялась, — рассказывал наблюдательный кок (увлекавшийся Бульвер-Литтоном), — опустила конец кружевного шарфа на грубую, волосатую, обнаженную до локтя руку матроса и тихонько провела этим концом шарфа по его руке. Но тот не шевельнулся, не дрогнул, только взгляд его был таков, что кок не умел подыскать для него надлежащего определения, а сказал только, что ему стало жутко от него; взгляд, во всяком случае, не предвещал ничего доброго.

Но что было особенно важно, для меня лично, это то, что другого, парусного мастера у нас на борту не оказалось, и таким образом я являлся полным и единственным хозяином мастерской и настоящим мастеровым человеком на судне.

С неделю или немного более, все шло прекрасно. Мы делали по шести узлов в час; ветер был легкий. Командир наш был спокоен и кроток, как овечка, потому что забавлялся своей новой златокудрой игрушкой. Никто его не узнавал; все дела он возложил на своего помощника и большую часть времени проводил у себя в каюте. К возлюбленной своей он относился спокойно и сдержанно.

Молодая женщина, напротив, почти все время пребывала на палубе, по возможности не заглядывая в душную командирскую каюту. Она любила сидеть на солнышке и наблюдать за работой матросов, ради которых она распускала свои золотые кудри по спине и по плечам, потому что принадлежала к числу созданий, кокетничающих с каждым живым человеком; эта златокудрая женщина не имела жалости ни к кому из этих несчастных безмолвных существ, и, казалось, зло издевалась над ними.

Ее, по-видимому, забавляло то, что все на судне волновались, когда она высовывала из-под края подола свою щегольски обутую маленькую ножку, или прикладывала к щеке длинную прядь мягких золотистых кудрей.

Мало-помалу создалось какое-то молчаливое соревнование между всеми нами — в том, кому она подарит лишний беспечно-чарующий взгляд водянисто-зеленых, как будто безучастных и рассеянных глаз или же мимолетную улыбку, небрежный кивок, усмешку, — словом все те коварные снаряды, которыми она, как скрытая батарея, бомбардировала нас поочередно с невозмутимым спокойствием. А те из нас, что лазили по вантам, старались всячески удивить ее и своею смелостью, и ловкостью, и чисто обезьяньими проделками. Даже самую обычную работу мы не могли исполнить без какого-нибудь показного фокуса. Все то время у нас не выходила из ума мысль, что она смотрит на нас, и надо себя показать молодцами.

И всякий раз, когда тот рослый черномазый матрос работал где-нибудь в снастях, она стояла, опершись на перила, и смотрела на него своим равнодушно насмешливым взглядом. Это был лучший матрос своей вахты, и ему всегда приходилось крепить снасти; и если он бывало за работой затянет какой-нибудь припев, она тотчас же передразнит его. Он напоминал большого сердитого пса, который всегда про себя рычит и на людей исподлобья смотрит; на нее же он даже и взглянуть никогда не хотел; ни с кем из своей вахты он никогда не разговаривал. Звали его Рослый Антон, но никто на всем судне не знал его, ни чего-либо о нем. Только вдруг какими-то судьбами стали поговаривать о том, что записался он на судно будто бы именно из-за нее.

Она же эта, маленькая златокудрая женщина, не боялась решительно никого — ни даже самого командира, и, по-видимому, совершенно не считалась с ним. Я полагаю, что она даже и не подозревала, каким горящим пламенным центром она являлась здесь на судне, какою могучей силой она была в этой томительно однообразной обстановке. Она была, очевидно, из тех, которые не видят ничего дальше гладкой и ровной поверхности воды, никогда не заглядывают вглубь и скользят равнодушным взглядом по всему, что их окружает. Мы же, все до единого, жадно следили за каждым ее мимолетным жестом и движением, говорили только о ней и всеми силами старались выведать что-нибудь о ней у Рослого Антона, который несомненно знал ее и кое-что из ее прошлого; но это никому не