Колбасная эмиграция [Анатолий Стеклов] (fb2) читать онлайн

Колбасная эмиграция Анатолий Стеклов

В назначенное время, в костюме и галстуке я пришел на прием к начальнику ОВИРа. В приемной никого не было. Меня вызвали по фамилии. Дверь открылась, и я по-военному встал перед офицером в голубой форме…

Интернет-переписка по поводу массовой эмиграции евреев из СССР в 70-90-х годах прошлого века

Из письма автору:

— Как представитель, так называемой, «колбасной» эмиграции не буду спорить с вами насчет патриотических чувств, двигавших ею. Дела давно минувших дней…

Однако, преданья старины глубокой доносят нам об относительной простоте схемы эмиграции советских евреев в США: вызов из Израиля, якобы для воссоединения семей, выезд, якобы в Израиль. Пересадка в Вене или Риме, где намерение почему-то меняется, и еврей бежит к американцам, где заявляет о политических преследованиях (которых, как правило, не было) и, после мытарств и ожиданий — здравствуй, Америка!

Советские евреи обманули три страны: Израиль — на счет сионистских побуждений, СССР — на счет несуществующих в Израиле родственников, а США — на счет политических преследований.

Из ответа автора:

— Проходят годы, и к моему удивлению, то что было ясно в те времена, искажается и уродуется. Становится понятно, что любая история требует своих летописцев, и в этом свете никто не расскажет о тех удаляющихся во времени событиях лучше, чем их свидетели или участники.

Конечно, о борьбе и бегстве евреев конца двадцатого века из СССР написано немало строк. Но в большинстве своем это сделано диссидентами, узниками Сиона, борцами с советским режимом. Ничуть не умаляя их смелость и стойкость, скажу, что большинство убежавших из Советского Союза евреев к антисоветской деятельности не имели никакого отношения. Еврейские диссиденты не были лидерами еврейского народа. Большинство евреев было просто евреями, стремящимися покинуть антисемитскую страну СССР.

Эта повесть — рассказ одного из них.

Новое поколение, евреи и неевреи, прочитав свидетельства очевидцев, сами решат, была ли наша эмиграция легкой и простой, была ли она колбасной.

Иудейская война 1970–1990 годов

Никакой колбасной эмиграции не было! Выражение «колбасная эмиграция» родили и распространили российские СМИ с понятной целью: мол никакого антисемитизма в СССР, ни в современной России нет и не было. Кто хотел — свободно уехал, кто хотел, остался. Ложь!

Смею напомнить, что евреи жили материально не хуже их русских соседей. Эмиграция — это был подвиг еврейского народа. Весь народ, включая тех, кому колбасы хватало, профессора, ученые, инженеры, врачи, спортсмены, музыканты, все поднялись и уехали из антисемитской России. Уехали в никуда. Без языка, без гарантий, увозя детей и стариков.

Россия еще и теперь не извинилась перед евреями за изгнание всего еврейского народа.

Куда же уезжали евреи? Куда могли! В США, в Новую Зеландию, в Канаду, в Южную Африку, в Австралию и даже в Германию.

Нет, евреи никого не обманывали.

Советский Союз никто не обманывал. Это СССР обманул евреев, рассказывая сказки о равенстве всех народов, о равных возможностях и уважении к нерусской культуре. Обманул (и это мягко сказано) евреев, воевавших за Россию, строивших Россию, обогащающих Россию. СССР не только обманул, унизил, но и ограбил евреев, отобрав квартиры, пенсии, дипломы.

Евреи не обманули Израиль, выезжая из СССР по израильским визам. Благодаря этим фальшивым визам спаслись сотни тысяч. Это был не обман, а акт помощи со стороны Израиля.

Евреи не обманули США: США не так просто обмануть. Приняв Поправку Джексона-Вэника в 1974 году, Конгресс США признал евреев СССР политическими беженцами, каковыми мы и были.

Как это начиналось

— Всем зайти в купе! Никуда не выходить! Не высовываться! — Солдат-пограничник направил дуло автомата прямо мне в лицо. Дети заплакали.

— Всем сидеть! В окна не смотреть! Переезжаем границу Советского Союза!

— Слава Богу, осталось недолго, подумал я, сжав зубы и заслоняя детей от автомата. Вот и граница. За окном Чехословакия, скоро Братислава. Хотя нет, здесь, в просоветской Чехословакии, они могут ещё достать. Надо терпеть до Австрии. Шел 1987 год.

А до этого был 1980 год. Эмиграция советских евреев достигла пика. Тысячи семей складывали чемоданы, паковали нажитое годами, и по визе, полученной от несуществующих родственников из Израиля, собирались на выезд из страны победившего социализма, страны равенства и братства всех народов. Каждый понимал: двери СССР приоткрылись, но в любую минуту все может измениться, и, как тогда шутили: «и мы поедем в противоположную сторону».

Встречаясь на улицах, люди шепотом передавали друг другу новости оттуда. Эзопов язык иносказания в СССР знали все. Вслух — только минимум: «Ну, как там, что слышно у Сени, что взяла с собой Рита?» Это означало: «Что там в Америке? Как наши устраиваются? Что разрешено к провозу через границу?»

Генеральный секретарь коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев сказал на главном пленуме страны, что Советский Союз — гуманное государство. Советский Союз не станет препятствовать воссоединению семей лиц еврейской национальности в государстве Израиль.

Он, конечно, лукавил, этот старый лис. В КГБ прекрасно знали, что родственников у советских евреев в Израиле почти нет, что визы фиктивные, а многие евреи уезжают в США. Но в Москве решили, что отпустить евреев надо. Черт с ними — пусть едут, зато престиж Советского Союза растет. И можно везде на международных форумах говорить о миролюбивой, гуманной и справедливой политике Советского Союза.

Через много лет станет совершенно понятно, что Леонид Ильич был либералом того времени. Некоторые евреи говорили:

— Вы знаете, мне кажется, Брежнев — еврей…

— Не говорите глупости. Как еврей может стать во главе антисемитского государства?

— Ну, он скрытый еврей: и зовут его Лёней…

Новая политика СССР по отношению к евреям, разрешающая выезд на ПМЖ (постоянное место жительства) в Израиль не упала с неба, как манна небесная. Этому предшествовали демарши руководителей Западных стран на всех международных встречах. Практически каждый месяц перед посольством СССР в Вашингтоне проходили демонстрации евреев Америки. Во всех еврейских центрах США собирались подписи под петициями в защиту евреев Советского Союза. «Отпусти народ мой!» — эти слова Моисея, сказанные египетскому фараону тысячи лет назад, встречали представителей Советского Союза везде и всюду. Дипломатов, спортсменов, артистов из СССР ждали люди с плакатами, которые блокировали советские мероприятия в Америке. От этого не было прохода. В это же время шла большая игра в атомное разоружение между Америкой и Советским Союзом. Ставки были велики.

Воинствующий Нью-Йоркский раввин Мэир Кахане, глава Лиги Защиты евреев, объявил настоящую войну всем, кто приезжал из России, всем без разбора. Для него и его соратников те, кто приезжал из Советского Союза были посланниками Империи зла. Срывались концерты классической музыки, художественные выставки, выступления артистов балета. Артисты, музыканты художники, спортсмены из СССР, а это были безусловно привилегированные в то время люди, к своему недовольству натыкались на повсеместные требования разрешить евреям СССР выехать в Израиль. От Лиги Защиты евреев не было спасения. Не помогали официальные протесты СССР.

Да и в самом Советском Союзе, диссиденты давили, как могли, борясь за право на выезд из страны. Это были отважные евреи. Их преследовали за организацию подпольных курсов по изучению Иврита, Торы, за требования открыто праздновать еврейские праздники, соблюдать еврейские традиции, за право на обрезание младенцев, за протесты против запрета на выезд в Израиль. Некоторые правозащитники были обвинены в измене родины и брошены за решетку.

…Брежневу нравилось, когда его кортеж, проезжающий по улицам городов, приветствовал «весь Советский Союз и всё прогрессивное человечество». Так намного лучше, чем это было у его предшественника Никиты Хрущева, который грозил Штатам показать «кузькину мать» и отправлял ракеты на Кубу. Леонид Ильич в белоснежном военном кителе, с золотыми маршальскими погонами, с четырьмя орденами Героя Советского Союза на широченной груди любил фотографироваться, любил выступать перед всей страной на пленумах ЦК с многочасовыми речами.

Помню, на площадке нашей строительной организации стоял большой портрет Брежнева. На портрете у Брежнева было три звезды Героя Советского Союза. В это время Леонид Ильич «заслуженно» получил четвертую. К нам пришел художник, удлинил левое плечо вождя и дорисовал четвертую звезду. Так и красовался Брежнев с левым плечом в полтора раза большим, чем правое.

«Он и маршал, и герой. Отгадай-ка, кто такой?» — писал о нем Евтушенко. Только что вышли исторические мемуары Брежнева «Малая Земля» о взятии Красной Армией Новороссийска. Брежнев был участником этой операции. Подвиги Сталинграда, Курска, Москвы несколько отошли в тень. Ветераны роптали. А Леонид Ильич видел себя навсегда въезжающим на правительственной «Чайке» в учебники истории вечного и великого Советского Союза. Надо выглядеть красиво. Давайте отпустим этих евреев — обойдемся.

Евреи уезжали. Евреи спешили уехать. Они понимали, двери открыты ненадолго, в любую минуту все может измениться. Но и оставаться сил нет. Надо увозить детей. Им будет лучше, они смогут жить по-еврейски. Посмотрите, что стало вокруг: на большие работы не принимают, высокие должности — не для евреев, язык еврейский запрещен, синагог нет. Запрещены поездки за рубеж.

Помню, еще до армии, работая мастером цеха, помог сделать что-то для дома Леониду Кагарлицкому, председателю нашего заводского профсоюза. Леня был штангистом, выдающимся спортсменом. И, хотя спорт в СССР официально был любительским, все чемпионы, победители, первые ракетки, призеры и т.д. числились на службе у разных предприятий, занимая номинальные должности. Они не работали, но получали зарплату.

— Я тебе организую туристическую путёвку в Болгарию, — в знак благодарности сказал Лёня.

В те времена советские люди не очень-то часто ездили «по заграницам». Единственная страна, куда легко разрешали съездить — это была Болгария. «Курица — не птица, Болгария — не заграница», — говорили тогда.

— Меня не пустят, — говорю.

— Пустят. Мне не откажут. Я каждую субботу кое с кем в бане парюсь, — отвечал Лёня.

Через три недели пришел, опустил голову, сказал:

— Не разрешили, суки. Я дам тебе бесплатную путевку в Одессу, на Черное море. Этого я не должен у них спрашивать. Пошли они все…

Ему, нормальному украинцу, было стыдно передо мной за этот отказ.

Запрещены еврейские газеты, книги, театры, и даже музыка. Все негласно, лимитировано сверху, но потом подхвачено и часто усилено на местном уровне. Хрущев сказал: «Я хочу видеть столько евреев в шахтах, сколько я вижу их в институтах». Появилась квота на студентов — евреев. И всё как будто бы правильно: евреи составляют 1,5 процента от населения Советского Союза — столько же должно их быть в высших учебных заведениях. Кто теперь вспоминает, скольких еврейских парней и девушек завалили на экзаменах в ВУЗы из-за этого процента? И почему это так много евреев Украины и Белоруссии имеют дипломы институтов Омска, Перми, Томска, Новосибирска и других городов дальней России? Все просто! В поисках получения высшего образования, ограниченного пресловутой квотой, они добирались до Сибири, Урала, Дальнего Востока. На Украине, в Белоруссии, в Москве евреев в высшие и средние учебные заведения не принимали или почти не принимали.

Из опыта моей жены.

Сразу после восьмого класса средней школы, она решила подать документы на поступление в Черновицкий торговый техникум. В техникуме этом был вечный недобор студентов. Техникуму требовалось набрать группу в 30 человек. Поступало всего 12. Три человека не прошли вступительные экзамены: все три — черновицкие еврейки. Девушка, списавшая все ответы у моей жены — прошла по «конкурсу». Дочь председателя местного колхоза, не умевшая считать, прошла тоже.

Как объяснить тот факт, что из 120 национальностей, населяющих Советский Союз, согласно официальной статистике того времени, только один — евреи — уменьшался числом ежегодно? Ассимиляция! Дети, родившиеся в смешанных браках евреев с русскими (украинцами, белорусами) выбирали в паспорте «титульную» нацию. Так надежней, так легче прожить.

Согласно казуисткой теории народонаселения СССР 80-х годов, евреи — не нация. У евреев нет своей земли, а значит, они только народ, но не нация. Равенство и братство народов СССР почему-то останавливалось на евреях.

…К нам в гости пришел дядя Саша — музыкант, старый друг моего отца. Дядя Саша был отличным ресторанным скрипачом. Однажды его пригласили играть в оркестре местного драматического театра, но он не выдержал темной ямы под сценой и сбежал играть в ресторан. Дядя Саша сказал, что пришло новое постановление из горисполкома запретить играть в ресторанах «Бублички», «Тум балалайка», «Семь сорок», одесские мелодии и «им подобные». Эти и другие веселые еврейские песни объявлялись блатными и запрещались к исполнению.

Старая шуточная песня «Семь — сорок» о том, что в 7:40 подъедет поезд и заберет нас куда-то, приобрела тогда иное значение. Куда-то означало в Израиль.

Главная еврейская шутка того времени звучала так: «Не знаю, о чем вы тут говорите, но ехать надо».

Люди понимали, что и Америка и Россия ведут большую игру по перетягиванию политического каната. Кто кого. А мы, евреи, только пешки в этой игре. Никому, кроме Израиля, мы не нужны. Израиль молчал, затаив дыхание. Маленькому, недавно созданному Израилю, невозможно было замахиваться на великий и могучий Советский Союз. Это могли себе позволить только американские евреи. Наблюдая борьбу двух гигантов, Израиль посылал фиктивные визы от несуществующих родственников в СССР. Сотни виз, тысячи виз. Без виз нельзя. Формальности должны быть соблюдены. А вдруг это поможет евреям вырваться! Это была ложь во спасение.

Не говори «гоп», пока не проехал Чоп

Скорый поезд «Москва — Братислава» приближался к станции Чоп. В этом небольшом украинском городке многие жители разговаривали по-венгерски. Большинство евреев Советского Союза говорило на русском языке, и только евреи Чопа, расположенного в Карпатских горах, говорили между собой по-украински. Эту группу евреев называли — Закарпатские, а в шутку — Закарпоцкие.

Чоп — чистый, ухоженный приграничный городок. Попасть в Чоп просто так нельзя. Нужно оформлять специальное разрешение на пребывание в пограничной зоне. Здесь все пассажиры должны были выйти из вагонов, а вагоны переставлялись на другие колеса, приспособленные к европейской узкой колее. Занимала эта процедура больше часа. Кроме того на вагоны цеплялись новые таблички, и об этом мало кто из советских граждан знал. Начиная с Чопа, этот поезд назывался «Москва — Рим», с остановками в Братиславе и Вене.

На семейном совете было решено, что я поеду в Чоп провожать Мишу. Чуть меньше года назад я стал мужем Мишиной сестры. Было мне 27 лет.

Мишина семья состояла из семи человек. Миша с Аней и их двое маленьких детей, а также тетя Бася, мама Анны, Анин дед Соломон, 82 года, и Анин брат Саша, 17-летний пацан. Я был восьмым. Занимали мы два маленьких вагонных купе. Кроме нас в этих купе было еще двенадцать чемоданов, два баула с постельным бельем, концертная бандура и несколько сеток с консервами и московской колбасой. Младшему ребенку Диме был один год, старшей девочке Тоне — 7 лет.

Моя задача состояла в том, чтобы помочь загрузить, разгрузить и забрать обратно все то, что не пропустит таможня. У Миши в кармане были визы на выезд в Израиль. В кассе Чопа ему предстояло купить билеты до Вены. У меня никаких документов, кроме советского паспорта, не было. Не было и разрешения на пребывание в пограничной зоне. Риск! С одной стороны я не хотел оформлять документы на въезд в Чоп, считая, что это может мне помешать в будущем. С другой стороны, у меня не было никаких прав на пребывание в закрытой зоне.

Предыдущие евреи, уже проехавшие Чоп, передавали, что наказание за это нарушение не строгое. Надо прикинуться болваном, мол не знал, не понимал. Охранники берут взятки. С офицерами таможни договариваться нельзя, они чистые. Все идет через носильщиков.

Наконец-то Чоп. Двери открылись, тепловоз как-то странно выдохнул — дальше ему не идти. Дальше повезет европейский брат.

Вооруженные автоматами пограничники заняли позиции у каждой двери. Мы стали выходить и разгружаться.

— Документы, — строго сказал офицер. Миша вынул из чемодана визы.

— Ваши документы, — пограничник показал пальцем на меня.

— Я провожающий, я брат, помогу, и обратно, — отвечаю.

— Этот, — показывая в мою сторону, позвал милиционера пограничник. Сердце мое сжалось.

— Ваш паспорт, — я показал паспорт. — У меня для вас кое-что есть, — тихо говорю.

Милиционер забрал мой паспорт:

— Поговорим потом.

Разгрузившись и расположившись на вокзальных скамьях, большая семья занялась каждый своим делом. Анна кормила детей. Бася и дед ей помогали. Саша сторожил, а мы с Мишей отправились в кассы.

Кроме билетов, надо было договориться на счет провоза багажа через границу. Законом разрешалось провозить только два чемодана на человека, общим весом до 35 килограмм. У Миши было намного больше. Тут же с удивлением узнаем, что младенцу два чемодана не положено. Уместить всю жизнь в 35 проклятых килограммов было невозможно. Мы понимали, что что-то не пропустят. Что?

— Пройдемте со мной, — сказал милиционер официальным голосом. Меня привели в привокзальное отделение милиции

— Кто такой?

— Провожающий, — коротко отвечаю. Отслужив рядовым в Советской армии, я приблизительно знал, как нужно отвечать на вопросы офицера.

— Вы нарушили правила пребывания в закрытой зоне.

— Извините. Я только провожаю родных. Я не собираюсь выходить за пределы вокзала.

Офицер посмотрел на меня все понимающим взглядом.

— На первый раз заплатите штраф 10 рублей, распишитесь вот здесь о том, что покинете Чоп в течение 24 часов.

Склоняю голову, делаю виноватое лицо. Чувствую, что офицер проделывал эту процедуру сотни раз.

Звучит смешно: кому нужно быть в Чопе больше 24 часов?

Тихо без слов отворачиваю куртку и передаю легавому плоскую бутылку хорошего коньяка. Он взял.

— Идите. И чтобы в 24 часа вас здесь не было.

— Вас понял.

В шесть часов вечера начнется посадка. Это не просто. Поезда еще нет. Но таможенники должны проверить весь багаж. На все кругом-бегом 15 минут. Что вернут — то вернут. Спорить нельзя.

Ищу носильщиков. Как с ними договориться? Как войти в контакт? Миша отошел в сторону. Ему рисковать нельзя. Вот этот! Черноволосый шустрый бригадир носильщиков сам стреляет в меня взглядом.

— Можно у вас спросить кое-что? — заговариваю первым. — Нужна ваша помощь.

— Пошли в туалет, — коротко и тихо отвечает тот.

В мужском туалете пристраиваемся оба у соседних писсуаров. Я быстро передаю ему 150 рублей и расстегиваю брюки.

— Что нужно? Что хочешь провезти? — спрятав деньги и расстегнув ширинку, спросил бригадир.

— Ничего особенного в моем багаже нет. Багажа больше, чем положено. Помоги с лишним весом.

Дверь туалета открылось, в туалет вошел милиционер. «Все, — подумал я, — возьмет прямо на горячем». Но нет. Бригадир застегнул замок брюк и вышел. Я тоже вышел. Милиционер встал у писсуара. Он все понимал.

В пять часов вечера началось взвешивание багажа. Тетка в униформе выкатила прямо в зал весы с гирями и стала вызывать по списку. Уезжало 3 семьи: Мишина семья, большая семья из шести человек из Ташкента и маленькая семья из Харькова: отец со взрослым сыном. У последних багажа почти не было.

— Близко не подходить, — приказала тетка. Два вооруженных автоматами пограничника встали с ней рядом. За теткой находилась широкая дверь. Туда вход всем, кроме отъезжающих, был запрещен. Через пятнадцать минут после взвешивания мы попрощались. Все наши прошли за дверь таможни. Всё. Они уехали. Увидимся ли еще? Что ждет их там, и что ждет нас здесь?

Мне вернули один Мишин чемодан и бандуру. Ни Миша и никто другой из всех знакомых евреев понятия не имел, как играть на украинской бандуре. Бандура была огромной. Какой-то умник сказал Мише, что бандура — это хорошие деньги в Америке. Получив бандуру обратно, я выбросил ее прямо в Чопе. Вспомнил, что для вывоза из страны этой бандуры Мише пришлось получать справку в городском отделе культуры о том, что бандура не представляет собой художественной ценности. Во втором Мишином чемодане оказалось четыре банки красной икры, шесть банок черной и бутылка армянского коньяка.

Семью из Ташкента провожал Давид. Им вернули почти все. Я вспомнил, что Давид отказался идти с бригадиром в туалет. Поискав глазами бригадира, я поблагодарил его взглядом.

— Что мне с этим добром делать, как довезти до Ташкента?— причитал Давид.

Я решил не тащить чемодан домой. Мы с Давидом купили два больших хлебных батона, разрезали пополам и намазали на них всю икру. Сначала толстый слой красной, а на него такой же слой черной икры. Выпив по полстакана коньяка стали поедать невиданные бутерброды. Услыхал из-за спины: «У, жиды. Смотри, как они икру едят. Всю Россию вывозят». Хотел отдать им бандуру, но, нет, — выбросил.

В посылочном отделении вокзала нам сказали, что можно отправить багаж в Ташкент, только все нужно упаковать в ящики. У них ящиков нет. У нас тоже.

Не поверите, но мы с Давидом опустошили деревянный привокзальный мусорный ящик, отломали от него ручки, застелили внутри батистовой простынёю из багажа его родственников, заколотили лежавшей рядом крышкой, написали адрес и отправили в Ташкент! И багаж дошел!

Где ты теперь, Давид? Помнишь, как мы смеялись, провожая мусорный ящик?

Дед Соломон

— Соломон Абрамович, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал начальник отдела кадров обувной фабрики Иван Васильевич Мирошниченко. Дед Соломон отработал здесь 30 лет. Был бригадиром, потом мастером, начальником цеха. Он давно уже был на пенсии по возрасту, но, как коммунист, продолжал состоять в партийной организации фабрики. Коммунистом танкист Соломон Гольдин стал в 1943, под Курском.

В те времена начальниками отделов кадров всех предприятий назначали отставных военных. «Черные полковники» — так называли их люди. Они безоговорочно и рьяно проводили политику партии коммунистов в жизнь. Это была своего рода полиция нравов. То нельзя, и это нельзя.

— Я видел ваше заявление с просьбой исключить вас из рядов коммунистической партии Советского Союза в связи с выездом на постоянное место жительства в государство Израиль. Это правда? — тоном надсмотрщика спросил Мирошниченко.

— Да, моя дочь и внучка с семьей уезжают. Я стар, мне 82 года, мне уже трудно жить одному, — тихо отвечал дед.

— Вы не один. С вами наша партия. Как вы можете? Как вам не стыдно? — в своей правоте Мирошниченко был непоколебим. — Ну, что же. Один решить этот вопрос я не имею права. Соберем партийное собрание. Послушаем, что скажут остальные коммунисты. Там и решим.

В четверг в актовом зале обувной фабрики состоялось открытое партийное собрание. На повестке дня был один вопрос: исключение коммуниста С. Гольдина из рядов коммунистической партии Советского Союза в связи с выездом на ПМЖ в государство Израиль.

Дед закрыл глаза и представил себе это собрание. Там будут все: его друзья, его ученики, которых он обучал сапожному делу, там будет лучший друг Гриша. Наглотавшись валерьянки и надев белую рубаху, дед пошел на собрание, как на казнь.

— Дедушка, — говорила внучка Анна, провожая его, — перестань нервничать, пошли их всех к чертям собачьим. Закрой уши и не слушай.

— Да, да, — шептал старый Соломон,— я не буду слушать. Я закрою уши…

…Товарищи! — открыл собрание председатель Мирошниченко. — Сегодня мы исключаем из наших рядов Соломона Абрамовича Гольдина. Я прямо назову его уже бывшим коммунистом. Забыв все, что дала господину Гольдину советская власть — квартиру, бесплатное образование, хорошую зарплату, этот человек решил предать родину. Прошу коммунистов высказываться. Вот вы, Григорий Моисеевич, вы, кажется, дружили с Гольдиным.Что вы думаете о поступке Гольдина, о его желании уехать из СССР в Израиль?

Гриша встал. Опустив глаза и, не глядя на Соломона, Гриша сказал:

— Я безоговорочно осуждаю поступок Гольдина. Мне стыдно за дружбу с ним. Трудно поверить, что этот человек, коммунист, мой бывший друг, решил предать родину. Предлагаю немедленно исключить его из коммунистической партии. Пусть убирается в свой Израиль.

После этого собрание закрыли. Соломона исключили. Заявление на выезд в Израиль подписали. Люди, русские, украинцы, молдаване выходили из зала, не глядя друг на друга. Стыдно-то как за этот спектакль.

Вернувшись домой, дед Соломон пролежал весь вечер на диване, отвернувшись к стене. Анна просила его попить хотя бы чаю.

Вечером следующего дня Гриша встречал Соломона на улице.

— Прости меня, Соломон. Ты же знаешь, с ними нельзя иначе… Ты уезжаешь, а мне — оставаться…

Дед ничего не ответил. Не пожав Грише руки, ушел.

Через несколько лет они опять встретились в Нью-Йорке. Между собой не разговаривали.

Осторожно, двери закрываются

Неожиданно (или ожиданно) скончался Леонид Брежнев. Новый Генеральный секретарь и глава СССР Юрий Андропов сразу после похорон решил затянуть гайки в стране, покончить с брежневским либерализмом. Начались проверки трудовой дисциплины на заводах, фабриках, в учреждениях. Набеги на кинотеатры: посреди сеанса включается свет, и милиция начинает опрос зрителей — почему они в кино, а не на работе. Всегда находилось несколько человек, убежавших во время рабочего дня. Потом проводились осуждающие собрания, выговоры. До репрессий, правда, не доходило. Сталинское время все-таки закончилось.

Юрий Андропов, бывший глава КГБ, не очень увлекался внешней политикой. Он решил навести порядок внутри страны. Он практически сразу захлопнул двери перед евреями. Выезд евреев из СССР прекратился.

Наша эмиграция состояла из двух частей: с 1970 по 1982 и с 1987 по 1991. Пять лет в промежутке никого не выпускали. Это было смутное для евреев СССР время.

Моя сестра Клара подала документы на выезд еще при Брежневе. Вдруг, после трех лет ожидания, уже во время строгого андроповского времени, им разрешили. Надо сказать, что и в промежутке между двумя волнами эмиграции кое-кто получал разрешение на выезд в Израиль. В двери оставалась щель. То ли для замазывания глаз Западу, то ли была какая-то малая квота на выезд евреев, но ручеёк из выезжающих все-таки вытекал.

Семья Клары состояла из 8 человек. Провожать их до Чопа выпало опять мне. Через четыре года все повторилось. Открываются двери вагонов, пограничники с автоматами на выходе, вокзал — закрытая зона.

Перенесли вещи. Почти сразу нашел того же бригадира носильщиков. Опытный парень, он тоже меня узнал. Процедура передачи денег прошла быстро. Опять взвешивание чемоданов. Все наши прошли в закрытую часть вокзала.

Все, Клара с семьёй уехали. Спасибо носильщику, вернули один чемодан с какой-то чепухой. Кроме семьи моей сестры, евреев, ожидающих поезд до Вены, на вокзале не было. В этот раз настроение было тревожным. Если раньше мы волновались о тех, кто уезжает в Америку и в Израиль, то теперь волноваться надо было и тем, кто остается.

В стране нарастал антисемитизм. Ухудшался и общий уровень жизни. Все больше и больше товаров ежедневного пользования переходило в разряд дефицита. Все больше и больше людей осознавало лицемерие и порочность советской системы. И в этом свете, евреи, получившие право на выезд, вызывали у одних зависть, у других поддержку, у третьих злобу. Теперь уже многие и неевреи хотели уехать из СССР.

Вопреки моим ожиданиям, в этот раз меня арестовали по-настоящему. Вооруженная охрана провела меня в отделение милиции, которое теперь находилось не в здании вокзала.

Пожилой капитан начал оформлять протокол. Естественно, нашел по документам, что это мой второй арест за нарушение режима.

— Вы второй раз в закрытой зоне.

— Да, я провожаю сестру. Мне в Чопе делать нечего, я сразу уеду, — отвечаю по старой схеме.

Но становилось ясно, что положение мое серьезное. Капитан записывал мои данные.

Помог случай. В это время за решеткой отделения милиции, прямо за спиной капитана бушевал какой-то арестованный алкоголик. Он поливал капитана отборным матом и орал из-за решетки: «Ты, капитан, такой и сякой, и чтобы тебя и сверху…, и снизу…, и сбоку… И чтобы тебе то…, и чтобы тебя сё!..» Свою речь алкоголик дополнял соответствующей жестикуляцией. Я никогда в жизни не слыхал такого великолепного отборного мата. Алкоголик не был дураком. Он знал, что ему ничего особенного не грозит. В СССР пили все, и на пьянство смотрели с пониманием, снисходительно. Капитан, интеллигентный человек, морщился, злился, но, наконец, сдался.

— Ладно, распишитесь вот здесь и уходите.

Документ, который мне пришлось подписать, гласил, что я осознанно дважды нарушил правила въезда в закрытую зону и предупрежден о том, что в третий раз мне грозит тюремный срок в три года.

— На работу сообщать будете? — спросил я капитана.

— Заткнись! — не выдержав, заорал капитан на бушующего за решеткой алкоголика.

— Не буду. Уходите скорее. Видите, что у нас тут творится, — сконфуженно сказал капитан и отдал мне паспорт.

Я ушел.

Спасибо тебе, алкоголик.

В очередь на выезд в Израиль

Наступала наша очередь подавать документы на выезд. Сама эта процедура требовала подготовки. Мы знали от предыдущих выезжающих, какие придется собирать подписи. Разрешения на выезд в Израиль не выдавались автоматически всем желающим. Даже в наиболее открытые годы были отказы. В ОВИРе (Отдел виз и регистраций милиции) внимательно изучали биографии подавших на выезд евреев. Сапожники, портные, механики, работники торговли, строители, врачи получали визы легче, чем инженеры, электронщики, физики, химики, ученые. Много отказов получали те евреи, которые по долгу службы были заняты на секретных военных предприятиях. Даже, если вы работали поваром на машиностроительном заводе, а этот завод когда-либо производил что-то для армии (например, ложки для солдат), вам могли отказать в визе на выезд из СССР. Если в институте у вас была военная кафедра, или вы проходили срочную службу в армии на ракетном полигоне, а не в стройбате, вас ждал отказ.

Но были исключения и из этого правила. Подача документов — это была непредсказуемая русская рулетка: получил разрешение — значит выиграл право на лучшую жизнь; проиграл — «сел в отказ», и превратился в изгоя общества.

…Мой пятилетний сын пришел из детского садика домой и спросил меня: «Папа, а кто такие еврейчики? Почему Витька меня обзывает еврейчиком? Я ведь не еврейчик?» «Мы евреи, сынок, — отвечаю я, — дай Витьке кулаком по носу, и он прекратит. Мы евреи, евреем быть трудно. Но мы же с тобой сильные, сынок!»

Вспоминаю, как делали обрезание сыну. Родился маленький еврей — надо делать обрезание. Нашли моэла-старика (моэл — это человек, специально обученный проведению обряда обрезания), которому далеко за 70. Он был один на много городов, где жили евреи. Других просто не было. Его телефон передавали по секрету. Официально обрезание в СССР было не разрешено.

Моэл пришел, пригласил всех мужчин в отдельную комнату. Опустили шторы. Все помолились…

Через неделю к нам зашла участковый детский врач Циля Ефимовна Ледерман. Осмотрела сына: «Все в порядке. Не волнуйтесь». Многие еврейские мужчины СССР были необрезанными. Уже потом в Израиле или в Америке они решатся пройти обряд обрезания.

Первое, что я сделал, перед подачей документов, это попросил начальника перевести меня с должности главного инженера на мою прежнюю должность прораба. Он был удивлен. Василий Алексеевич Верезуб, молдаван по национальности, был умным и сильным строителем. В нашем городе Черновцы к этому времени уехали по израильской визе тысячи человек. Все начальники всех предприятий очень настороженно относились к евреям: любой из них в любую минуту мог подать заявление на выезд. А это какой-то тенью отражалось и на начальнике. Мол, не досмотрел, не довоспитал. Пристально посмотрев на меня, Верезуб подписал мое прошение на уход с должности главного инженера.

На мое место главным инженером был назначен Яков Беренштейн.

За год до этого я встретил на улице Яшу Беренштейна, прораба соседнего строительного управления, в очень плохом настроении.

— Меня должны посадить,— грустно глядя на меня, сказал Яша.

— Что случилось?

— Понимаешь, продал немного труб… Кто-то вызвал ОБХСС… (ОБХСС — отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). В Советском Союзе воровали практически все, кто имел, что воровать. Назывались эти люди, правда, не ворами, а «несунами». Несли все: мясо с мясокомбината, молоко с молокозавода, шурупы из механической мастерской, кирпичи со стройки, карандаши из контор. При дефиците практически всего — это было неудивительно. Государство породило это уродство. Несунов люди не осуждали. Наоборот, тем, кто работал на «теплых» местах, завидовали. При этом наибольшее количество вынесенного незаконно добра перепадало разного рода начальникам и смотрителям за порядком. На «теплые» должности могли попасть только «свои» люди.

— Я продал трубы, и у меня идет полная ревизия. Ты мне можешь передать временно немного труб? Я потом отдам.

Мне стало жаль Яшу, и на следующий день я переслал ему грузовик с каким-то количеством труб. В прорабской деятельности передача материалов без какого-то учета с одного участка на другой была довольно обычным явлением.

Через месяц позвонил Яша.

— Я выкрутился. Дело закрыли. Но с работы меня уволили. Вы теперь главный инженер. Помогите. — Яша вдруг начал называть меня на вы.

Нам в то время действительно требовался прораб. Я рекомендовал начальнику принять на работу Яшу. Верезуб не хотел его принимать. Он мне так и сказал: «Хватит мне одного еврея — тебя». Но, поломавшись, все-таки Яшу взял.

Через год, когда я обратился к Верезубу с просьбой подписать заявление на выезд в Израиль, Верезуб вызвал нового главного инженера Якова Беренштейна:

— Что будем делать? — спросил начальник.

— Надо созывать собрание по осуждению бывшего главного инженера за подачу документов на выезд в Израиль, — твердо сказал Яша, выслуживаясь перед начальником.

К этому времени карающие собрания уже прекратились, ведь выезды евреев прекратились. Верезуб помчался в райком партии за консультацией.

Второй секретарь райкома партии Роман Козак был моим хорошим знакомым. Он курировал стройку, мы встречались на разных совещаниях — планерках. Я в свое время дал ему, бесплатно разумеется, кое-какие строительные материалы для его дома.

— Подпиши заявление, — сказал он Верезубу, — и не надо собраний, он же не член партии.

Верезуб обрадовался и подписал. Он не был плохим человеком. А Яков Беренштейн перестал со мной разговаривать. Ну, и я с ним тоже. Из России Яша так и не уехал.

А через 2 месяца, узнав о моём желании выехать в Израиль, меня, как бывшего главного инженера, вызвал к себе другой еврей, управляющий строительного управления области, «всех начальников начальник», Наум Михайлович Фридман.

— Вы должны уволиться с работы. У нас не могут работать те, кто хотят предать родину, — медленно негромко сказал Наум Михайлович.

Глаза мои сузились от злости:

— А как же другие евреи, которые работали у вас, и уехали в Израиль? — спросил я.

— Не знаю, — сказал Фридман, прямо глядя мне в глаза, — И не хочу знать. Меня это не касается. Они все сразу увольнялись.

После этой встречи я уволился «по собственному желанию». Думаю, что Фридман заставил меня уволиться с работы по собственной инициативе. Моя жена продолжала работать. Наум Михайлович Фридман из СССР не выехал.

Наступали дни кошмара.

«У нас нет возможности вас выпустить»

Сначала мне казалось, ничего страшного не произошло. Ну, заставили уволиться с работы. Если выпустят через месяц или два, можно и потерпеть. Мы продолжали собирать подписи под заявлением на выезд. Обошли все городские библиотеки, получили подписи, подтверждающие, что мы не должны им никаких книг. Подписи о том, что мы не имеем задолженности по оплате счетов за свет, газ, телефон.

Надо было предоставить почтовую справку о том, что оригиналы дипломов об окончании институтов отправлены по месту их выдачи. Мой синий диплом об окончании политехнического института я сам отправил во Львовский политех. Кому он, кроме меня, был нужен? Сделали фотокопии дипломов.

Практика отбирания дипломов, введенная в СССР по отношению к евреям, не знает аналогов в мире. Тех, кто уехали раньше нас, заставляли платить за вывоз дипломов по 700 рублей. У нас дипломы просто отбирали. Самое нелепое состояло в том, что советские дипломы почти нигде в мире не признавались, а тем из нас, кто продолжил работать в Америке или в Израиле инженерами, врачами, учителями пришлось защищать дипломы второй раз. Забегая вперед, скажу, что русские евреи с этой задачей справились на отлично. Еврейские головы прошли снова трудные экзамены на чужом языке. Мы с гордостью можем сказать, в Америке евреи-специалисты стали не последними врачами, инженерами, учеными и педагогами. При этом практически все эмигранты прошли через тяжелый период становления. Приехав без знания языка, без денег, устраивались, где могли, работали уборщиками, строителями, таксистами, нянями. Путь к успеху был долгим и тяжелым.

Но, до Америки ещё было далеко. Деньги кончались. Работы у меня не было. Я звонил в разные строительные организации, домоуправления — ничего не получалось. Как только доходило до отдела кадров, трудоустройство заканчивалось. Пытался устроиться рабочим. Мне ответили: «Инженеров на рабочие должности не берем». Но, главным ответом был: «Отъезжающих нам не надо».

В душе теплилась надежда, что разрешение на выезд из СССР скоро придет. Тогда моя безработица должна была закончиться. ОВИР установил срок получения ответа на заявление в шесть месяцев.

Через 6 месяцев нахожу в почтовом ящике небольшую белую бумажку из ОВИРА — зайдите. Сердце мое запрыгало: «Наконец-то!»

В назначенное время, в костюме и галстуке я пришел на прием к начальнику ОВИРа. В приемной никого не было. Меня вызвали по фамилии. Дверь открылась, и я по-военному встал перед офицером в голубой форме. Он был красавцем этот офицер милиции. Голубые глаза, прямая челюсть, безупречный русский язык, наглаженная форма: «В разрешении на выезд из Советского Союза на постоянное место жительство в Израиль вам отказано. Следующее заявление вы можете подать через шесть месяцев». Прямой твердый взгляд легавого легко победил мои потупившиеся глаза.

— Вы можете объяснить причину отказа?

— У нас нет возможности вас выпустить.

— А когда у вас появится эта возможность?

— Мы вам сообщим. Идите.

Я ушел. Тогда я и не представлял, что таких отказов у меня будет четыре. Четыре с половиной года в отказе!

Жизнь в отказе

Русская жена Валя в Америку не уехала. «Я родину не брошу», — сказала. Она потом погибла в случайной перестрелке при становлении так называемой Приднестровской Республики. Детей у них не было…

Нам с женой было по 30 лет. Двое маленьких детей. После отказа встал вопрос: «Как жить?»

Мы продолжали ходить с детьми в парки, бродили по магазинам, навещали родителей, которые тоже были в отказе. Отец мой очень переживал разлуку с дочерью, моей сестрой, пытался собрать ей посылку в Америку. Подолгу смотрел на фотографии внука из Америки. Ему в Америку не хотелось, он хотел быть рядом с дочерью.

— Давай пошлем меховой полушубок Кларе.

— Папа, в Америке все есть. Ей ничего не нужно от нас.

— Не останавливай меня, — нервничал отец, — так не бывает, чтобы ничего не было нужно.

Мы с женой придумали бизнес. Мы будем шить зимние куртки на продажу и на это жить. Все сходилось: жена великолепно умела шить, я любил и умел работать руками, зимних курток в стране не хватало. В кладовке нашей квартиры оборудовали пошивочную мастерскую. Материалы, отличную японскую плащевку, мы покупали в недавно открывшемся магазине «Сделай сам». Там продавались куски ткани на вес. Это были длинные полосы шириной в пол-метра, отходы местной швейной фабрики. Сшив полосы вместе, жена шила из них отличные модные куртки с замком и меховым воротничком. Готовые куртки сдавали в комиссионный магазин. Очень смеялись, когда опытный товаровед из магазина сказала нам: «Знаете, вас обманули. Это не фирменные куртки. Это самопал». Но куртки продавались быстро, и у нас появились какие-то деньги.

Сдавать слишком много курток в комиссионный магазин было опасно. Помог отец. Он тоже относил куртки на комиссию. Его вызвали в милицию: «Откуда товар?» «Моя дочь уехала в Израиль, оставила мне много старой одежды». Отца отпустили. В комиссионный куртки мы больше не сдавали. Теперь мы шили куртки на заказ. Клиенты приходили по рекомендации. С удовольствием и гордостью встречали людей в наших куртках на улицах.

Кстати надо заметить, что тогда мы не одни шили одежду. В СССР не хватало не только еды, но и модной одежды. Больше всего процветал пошив джинсов. Откуда-то доставалась джинсовая ткань, фирменные замки, бирки, подбирались нитки. Самодельные джинсы продавались на барахолках, пляжах, с рук. Джинсов в магазинах не было, но в джинсах ходили все.

Неожиданно нашлась работа для меня. Повстречав на улице моего старого знакомого Моню Гольдберга, рассказал ему о своих проблемах. «Я тебе помогу», — сказал Моня. Он работал главным инженером строительного управления. На следующий день Моня зашел к своему начальнику Петру Васильевичу Сазонову и рассказал обо мне все, и даже то, что я сейчас в отказе и собираюсь на выезд в Израиль. Русский человек коммунист Сазонов спросил Моню: «Он хорошо работает?» «Да, — ответил Моня, — я ручаюсь за него». «Пусть приходит и работает, — сказал Сазонов, — мне на них наплевать»

Спасибо, уважаемый Петр Васильевич Сазонов. А моему дорогому Монечке век буду благодарен.

Москва слезам не верит

После второго отказа мы с женой решили съездить в Москву во Всесоюзный ОВИР. Может быть это наша местная милиция не дает разрешения? Поедем в Москву, поговорим со столичными начальниками, попросим. Мы же не политические деятели, не диссиденты. Мы хотим воссоединиться с нашей семьёй.

Оставили детей родителям и уехали.

Это было время андроповских облав. Моня посоветовал официально оформить отпуск на случай проверки. «Если остановят — скажи, что в отпуске. Я подтвержу».

Вот он Всесоюзный ОВИР. Москва, улица Покровка, 42. В большой строгой приемной никого нет. Все двери закрыты. Ходим читаем надписи. Открылось окошко приема граждан:

— Вы к кому?

— Мы хотели поговорить с кем-нибудь по поводу разрешения на выезд в государство Израиль для нашей семьи.

— У вас заявление с собой?

— Какое заявление?

— Мы принимаем только с письменным заявлением. Вот вам бумага, ручка. Пишите.

Что было писать? «Прошу компетентные советские органы помочь нашей разделенной семье воссоединиться. Пожилые родители, маленькие дети. Пожалуйста, помогите».

— Начальник ОВИРа сейчас в отпуске. Если вы согласны, вас примет его заместитель, — произнесла средних лет женщина в офицерских погонах.

Вот это Москва! Согласен ли я встретиться с заместителем начальника Всесоюзного ОВИРа? Да я согласен встретиться с дворником, лишь бы разрешили. «Согласен!» — отвечаю.

Нас с женой пригласили в небольшой, практически пустой, кабинет. Стол, два стула. Портрет Андропова на стене. За столом сидит зам. начальника. Охранник стоит за его спиной. Все так же, как и в Черновицком ОВИРе: наглаженная синяя рубашка, стальной взгляд голубых глаз абсолютно правого человека.

— Что у вас? — вежливость уже была на вооружении КГБ. Никаких криков, сталинского выворачивания рук, угроз.

— Прошу помочь нашей семье воссоединиться. Престарелые родители, малые дети, помогите, пожалуйста.

— Давайте ваше заявление, мы рассмотрим его. Ответ получите в течение 30 дней через местный ОВИР. Все! Встреча закончена.

— Престарелые родители, малые дети, помогите, пожалуйста, — стараюсь выжать из встречи еще хоть что-нибудь.

— Вы повторяетесь. Я же сказал, ответ через месяц в… (зам. начальника посмотрел в бумажку) Черновицком ОВИРе.

Все правильно, — подумал я, — откуда столичному человеку знать про Черновцы, Гомель, Бельцы, Бобруйск, Житомир.

Мы потоптались, поняв, что ехали совершенно напрасно, что система монолитна, брешей нет. Результат ноль.

В Москве мы пробыли три дня. Посмотрели Красную Площадь, Кремль. Все было красиво и величественно. Не знаю, для чего нам это было нужно, но мы пошли в мавзолей Ленина. В те времена все приезжающие в Москву шли в мавзолей.

Огромная очередь движется довольно быстро. По сторонам военные. Всех поедают глазами милиционеры, стоящие по обе стороны очереди. Ну, думаю, знают же, что мы собрались в Израиль, сейчас задержат. Но, нет. Нас пропустили, но почему-то задержали молодого белокурого русского парня впереди нас.

ГУМ, ЦУМ, ели бутерброды с икрой на Красной площади, посетили выставку достижений народного хозяйства, побывали вечером на каком-то концерте. Все. Уезжаем домой. Нам в Москве больше делать нечего.

Через месяц меня вызвали в наш местный ОВИР.

— Жаловаться на нас ездили в Москву?

— Я не жаловался. Мы хотим уехать. Поэтому и ездили, просили помочь.

— Значит жаловаться… Вам опять отказано. Следующее заявление можете подать через шесть месяцев, начиная с сегодняшнего дня.

Мы поняли, что ни Москва, ни Черновцы слезам не верят.

Евреи — неевреи

Безусловно, огромное число неевреев: русских, украинцев, белорусов сочувствовало желанию евреев вырваться из коммунистического рая. Многие помогали и с работой, и в повседневной жизни. А многие завидовали — готовы были сами уехать из СССР. Это было время диссидентов, время академика Андрея Дмитриевича Сахарова, время самиздата. Самиздат — это рукописная или напечатанная на печатной машинке литература, передаваемая из рук в руки по всей стране. В этих листочках смелые люди рассказывали о преступлениях власти. Большинство диссидентов были русскими людьми, но там были и евреи, латыши, грузины, армяне, украинцы.

Помню, наибольшее впечатление на меня произвела повесть Александра Солженицина «Один день Ивана Денисовича», рассказавшая о советских лагерях для заключенных, о ГУЛАГе. Листочки с повестью, зачитанные и замусоленные, мне дали на один день и одну ночь. Утром я передал повесть следующему. По душе прошла борозда.

Интересный факт того времени: доступ населения к копировальной технике, ксероксам был запрещен. Все печатные машинки (компьютеров у простых людей тогда не было) с образцами шрифта должны были регистрироваться в милиции. Власти боялись множительной техники.

Самым известным и стойким еврейским правозащитником был Натан Щаранский.

Щаранского неоднократно арестовывали по обвинению в измене родине и антисоветской агитации. Обвинение утверждало, что Щаранский собрал и передал на Запад списки евреев, которым было отказано в выезде из СССР под предлогом секретности и необходимости сохранения государственной тайны. За деятельность в защиту прав советских евреев Коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР он был осуждён на 13 лет лишения свободы с отбытием первых трех лет в тюрьме, а последующих — в колонии строгого режима.

Но, не все готовы были стать диссидентами, хотя покинуть СССР хотели многие. Много неевреев, состоявших в браках с евреями рады были возможности уехать в Израиль или в Америку.

Шутка того времени:

«Хорошо, что двери СССР на замке. А если бы их открыли настежь? Ответ: уехала бы половина населения».

Бывало, что с одним евреем выезжает огромная семья, состоящая из русской жены, русской тещи с тестем, русского брата жены с детьми и родственниками. Этот паровоз называли «жидовозом».

«Русская дочь, приехавшая в Израиль с мужем пишет письмо маме в Россию:

— Мама, Израиль — это прекрасная страна. Здесь все есть: и колбаса, и туалетная бумага, все. Одно плохо — здесь слишком много евреев». Шутка!

В то же самое время, что и евреи, уезжали украинцы-баптисты и пятидесятники, уезжали некоторые русские, армяне, грузины. Многим из них помогал эмигрировать Толстовский Фонд.

Долгие годы нашей жизни в Америке подтвердили возможность прекрасного сосуществования, дружбы и взаимопомощи между собой эмигрантов всех национальностей. Тот факт, что одни ходят в синагогу, а другие в церковь, почти никак не отражается на повседневной жизни людей.

Однажды, уже на третьем году отказа, ко мне в прорабскую каптерку зашел мой электросварщик и многозначительно сказал: «Мы верующие люди — баптисты. С вами хочет поговорить наш пастор». О чем хочет говорить со мной баптистский пастор?

— Пожалуйста, пусть приходит, — отвечаю.

На следующий день пожилой благообразный человек в костюме и галстуке зашел ко мне.

— Мы строим на свои деньги молельный дом на окраине города. Государство нам не помогает. Слава Богу, что дали разрешение на постройку дома. Но материалов купить негде. Вот то, что нам нужно, — пастор положил передо мной листок с довольно большим списком необходимых строительных материалов.

— Мы за все материалы вам уплатим хорошие деньги. Помогите.

Всем было известно, что протестантские церкви были гонимыми в СССР. Доминировала православная государственная церковь. И хоть любая религия не поощрялась в Советском Союзе, а главной насаждаемой идеологией был атеизм, православная церковь пользовалась относительным преимуществом по сравнению с другими. Главные православные священники помогали государственным органам придавить христиан других, отличных от православия, конфессий. В Америке христиан-баптистов, пятидесятников, приехавших из СССР признали политическими беженцами наряду с евреями. Попав в США, они сразу получали вид на жительство так же, как и мы.

Я сочувствовал баптистам. Мы работали вместе. Мне нравились эти крепкие в своей вере парни, баптисты и пятидесятники. Они уважали евреев, поддерживали стремление евреев вырваться из страны. «Евреи — богоизбранный народ, а святая земля Израиля была обещана Богом и должна принадлежать евреям» — это положение Библии баптисты и пятидесятники признавали неукоснительно. Им нельзя было держать оружие в руках. Вступая в конфликт с законом о всеобщей воинской повинности, некоторые из них попадали в тюрьму за отказ служить в Советской армии.

Список требуемых материалов лежал передо мной. Что делать? Кто этот человек? Я в отказе. За мной жена, дети, родители. Что это, провокация? Дать материалы — значит украсть. В список входили большие насосы, вентиляторы. Их не спрячешь.

— Мне нужно подумать. Отвечу вам завтра, — сказал я.

Они надеялись на меня, и я решил им помочь. Подобрав необходимые материалы на центральном складе, выдавал материалы частями в течение двух недель, чтобы на одном грузовике не было всего вместе. Кроме того я решил отдать материалы без денег, надеясь, что в случае чего, денежных отношений между нами не было.

Материалы были увезены, а на утро в шесть часов утра в дверь нашей квартиры постучали. «Все, — решил я, — прокол!»

Открыл двери. Перед моей дверью стояли два мужичка и держали в руках два ведра лесной малины, только что собранной.

— Это вам наш пастор прислал. Спасибо вам от нас, верующих людей, и его благословение вам и вашей семье в Израиле.

Мне никогда не забыть то, что я почувствовал тогда. Счастья и вам, верующие люди.

А мы, дорвавшись, два дня ели малину. Раздали частично друзьям. У маленькой дочери началась от малиновых ягод аллергия…

Забегая вперед, скажу, что получили мы благословение и от другого священника, и даже от двух.

Со мной работал мастером Василь Ваврин. Его отец, священник запрещенной украинской униатской церкви 30 лет провел в советской тюрьме за антисоветскую пропаганду. Ему было 90 лет. Василь попросил по приезду в Америку купить и прислать ему специальную Библию для церковного пользования. Я просьбу выполнил. Купив в украинской церкви в Манхеттене Библию, отослал её в Украину. В ответ в письме священник благословил нас.

Ваврин однажды рассказал мне о Голодоморе на Украине в 30-тые годы. Рассказал, как умер его младший брат, от голода поедая сырую картофелину. История была страшной. В то время о Голодоморе никто ничего не писал и не говорил. Голодомор, устроенный Сталинским режимом, унес жизнь миллионов украинских крестьян. Василь ненавидел советскую власть и говорил мне, что хотел бы уехать вместе со мной.

Свой счет к советской власти имели литовцы, эстонцы, грузины, крымские татары, калмыки и другие народы СССР. Одним из преступлений режима, безусловно, нужно считать насильственное переселение народов, куда необходимо причислить и принудительную отправку евреев европейской части СССР на Дальний Восток, в искусственно образованную Еврейскую автономную область со столицей Биробиджан.

Мы тогда и представить себе не могли, что монолитному Советскому Союзу «братских» народов осталось жить всего несколько лет. Шел 1984-ый год.

Во все, даже самые тяжелые антисемитские времена, находились люди, которые советом, защитой, деньгами, сочувствием, поддержкой помогали евреям.

Третье благословение мы получили в католическом Риме.

Смена вождей

Неожиданно, пробыв всего два года у власти умер Андропов. Умер ли он сам, или ему помогли покинуть наш мир, история еще расскажет. Ему на смену пришел совершенно никакой Константин Черненко. Больной старый человек занял самый высокий пост огромной страны. На трибуне мавзолея Ленина во время парадов стояли старцы-вожди. Они думали, что народ их уважает и любит, но люди смеялись, называя Кремль того времени домом для престарелых.

Я забегал в ОВИР практически каждый месяц. Меня встречали те же офицеры и так же заученно повторяли одну и ту же фразу: «У нас нет возможности отпустить вас». «Когда появится эта возможность?» «Мы вас вызовем». Однажды, ставший уже знакомым офицер ОВИРа, сказал мне доверительно: «Не до вас, евреев, сейчас. Вот уже третий генсек умер». Это было похоже на правду: не то, чтобы наверху так уж сильно возражали против выезда евреев, но и положительное решение принять было не кому. Это время потом назовут застоем. Для тех, кто хотел выехать из страны, это было время глухих отказов.

Сейчас появились сведения, что Юрий Андропов был евреем. Ну, и что с того, если и был? Никому из нас от этого легче не было. Двери были закрыты, антисемитизм скрытый и явный процветал.

21 Апреля 1983 года по распоряжению Юрия Андропова был создан Антисионистский комитет советской общественности АКСО под председательством дважды героя Советского Союза генерал-полковника Давида Абрамовича Драгунского. В комитет вошли выдающиеся евреи СССР, деятели науки, культуры. Этот комитет стал идеологическим противником собственного народа, а его членов называли полезными или карманными евреями.

«Для абсолютного большинства советских евреев нет никаких сомнений в том, что их родина — великий и могучий Советский Союз, многонациональное социалистическое государство, первым в мировой истории провозгласившее дружбу народов краеугольным камнем своей внешней и внутренней политики», — писал генерал Драгунский в 1984 году. Генерал так увлёкся своей антисионистской деятельностью, что отстоял существование этого комитета даже тогда, когда Михаил Горбачев и центральный комитет компартии приняли решение о его расформировании. Вместе со смертью генерала Драгунского в 1992 году умер и антисионистский комитет.

У евреев модно заниматься математикой подсчета выдающихся соплеменников. И лучшие шахматисты, лучшие физики, химики, ученые, артисты, писатели, кинематографисты, лучшие инженеры в мире и в СССР, многие Нобелевские лауреаты — все евреи. И это правда. Это предмет нашей гордости. Светлые еврейские головы занимают выдающееся место в истории человечества.

Но из этого никоим образом не вытекает то, что все евреи — гении, таланты или даже просто порядочные люди. Отнюдь нет. Список отрицательных исторических персонажей еврейского происхождения может быть не меньше, чем список гениев. Сподвижник Сталина начальник НКВД (предшественник КГБ) еврей Лазарь Каганович активно участвовал в репрессиях 1937-го года, подписал множество расстрельных списков, в которых были и евреи. И главный испанский инквизитор, говорят, был евреем, и Ленин, и даже Гитлер каким-то боком имел отношение к евреям. Ну, и что? Еврейскому народу было от этого не легче, а хуже.

Юдофобы утверждают, что евреи совершили октябрьский переворот в 17-м году в России. Это, безусловно, ложь. Те несколько процентов евреев-участников социалистической революции, поверивших в идеи коммунизма и присоединившихся к революции, ни в какое сравнение не идут с безоговорочным преобладанием русских в этой акции. Никогда не слышал, что революцию совершили, например, грузины, а это Сталин, Орджоникидзе, Берия и другие. Совершенно замалчивается тот факт, что БУНД (Всеобщий Еврейский Рабочий Союз), куда входили тысячи евреев — рабочих Литвы, Белоруссии и России, не поддержал Октябрьский переворот и впоследствии был разгромлен большевиками. Многие его члены были репрессированы и расстреляны.

Интересно, что среди первой «белогвардейской» волны эмиграции убежавших от большевизма людей 10% составляли тоже евреи. Факты говорят, что среди большевиков евреев было мало. А сама Великая Колбасная революция (а как же еще? Помните? «Земля — крестьянам, хлеб с колбасой — народам!») тяжелым революционным катком прошлась по многочисленным еврейским ремесленникам, лавочникам, торговцам. Революция 1917 года стала началом нового изощрённого витка антисемитизма в России. Именно после, а не до революции, стали закрываться синагоги, преследовались раввины, отменялись еврейские традиции.

Анархистка Фаня Каплан стреляла в Ленина. А главный после Ленина большевик Лев Троцкий (Бронштейн) сказал: «Я больше не еврей, я большевик!».

С закономерным приходом в Кремль «Отца всех народов» Иосифа Виссарионовича Сталина начались чистки и репрессии, погубившие немалое число евреев.

Дед по маминой линии, имевший рыбную лавку в белорусском городе Витебске во времена НЭПа и кормивший таким образом шестерых детей, был причислен к врагам народа. Мой дядя Миша, мамин брат, говорил мне: «Не верь коммунистам. Они все врут».

Ну, что можно с этим поделать? То ли еврей за революцию, то ли — против, то ли еврей — коммунист, то ли — антикоммунист, всё равно, он всегда плохо выглядит в глазах антисемитов.

Мой отец учил меня: «Для того, чтобы быть равными русским надо быть в два раза лучше их. Лучше — везде: в учебе, в работе, в армии».

Трудно доказать, что евреи — это не организация, не мафия, что никакого всемирного еврейского заговора нет. Это разные люди с разными убеждениями и разным мировоззрением, и даже с разным цветом кожи. Евреи из разных стран говорят на разных языках, спорят друг с другом, иногда и к сожалению враждуют друг с другом.

«— Скажите, Фима, вы знаете, кем по национальности был Мао Дзе Дун? Мне вчера по секрету сказали…

— Да, что вы говорите! Неужели и он тоже?!»

В нашей жизни неожиданно появился Изя. Симпатичный высокий молодой человек подошел к нам на какой-то вечеринке и сказал:

— Я слыхал, вы в подаче уже несколько лет. Мы с женой тоже. Давайте дружить.

И мы подружились. Ходили друг другу в гости, рассказывали друг другу о своих проблемах, мечтали о разрешении на выезд. Однажды Изя сказал:

— Слушай, а давай выйдем на демонстрацию протеста. Или давай поедем в Москву и, устроим там дебош у американского посольства.

— Ты это серьезно? — спрашиваю.

— Конечно, серьезно. Давай завтра прикуём себя цепями к воротам горисполкома. Посмотрим, что они тогда запоют.

Мы с женой, естественно, отказались. Вскоре и другие наши друзья подтвердили, что Изя им предлагал что-то подобное. Мы перестали встречаться с Изей, хотя он и продолжал звонить. Изя был провокатором. Он из СССР так и не уехал.

Новая метла — Горбачев

Умер следующий генеральный секретарь Константин Черненко, так и не успев порулить страной. Не успел он вообще ничего сделать. О том, чтобы приоткрыть дверь на выезд не было и речи. Я оценивал это положение с евреями в то время так: «Они умирают в Кремле, а мы сидим в… отказе». Опять по телевизору грустно играют скрипки и виолончели, опять идет очередная торжественная траурная церемония у стены Кремля. Все пристально наблюдают, кто из партийного политбюро произносит главную посмертную речь в честь усопшего, кто назначен председателем похоронной комиссии. Все знают, что именно этот человек и станет следующим главой государства. Неужели опять старец?

На трибуну поднимается Михаил Сергеевич Горбачев, самый молодой член политбюро. Это было равносильно революции. Отдав дань покойному Черненко, Горбачев говорит о необходимости внести изменения в нашу жизнь. «С чего он начнёт?» — думали миллионы жителей огромной страны. Каждый в России знал, что такое «новая метла».

Гобачеву досталось трудное время. Накатанная мирная и беспечная брежневская жизнь в стране закончилась. Рвалось то одно звено, то другое.

26 апреля 1986 года произошла авария на Чернобыльской атомной станции. Ядерное облако, подгоняемое ветром, двинулось на Белоруссию. Прошло оно и над Украиной. Никто ничего не объявил людям. В Советском Союзе не сообщалось о крупных авариях и даже о природных катаклизмах. Считалось, что отрицательная информация негативно отражается на имидже страны. В Киеве, несмотря на радиоактивное заражение, не отменили первомайский парад. Люди шли в колоннах с цветами и портретами вождей в то время, когда зашкаливали счетчики Гейгера, измеряющие уровень радиации. В Чернобыле гибли спасатели. Мир узнал о Чернобыле от шведов и финнов, после того, как там выпал радиоактивный дождь.

Нашим детям в детском саду велели приходить в панамках, панамки как средство защиты от радиации. Мы мечтали об одном: уехать и увезти детей.

Чернобыль безусловно приблизил распад СССР. Безалаберность, безответственность, бесхозяйственность, слабость и неподготовленность властей видели все. Лицемерие раздражало. Конечно, не Горбачев придумал перестройку. Перестройку всей системы требовал народ.

В каждую строительную организацию Украины пришла разнарядка на постройку в пригороде Чернобыля поселков для эвакуированных жителей. Собирались специальные бригады строителей. Во главе бригады должен был стоять инженер-строитель.

Не смотря на повышенную оплату за эту работу, отправляться в Чернобыль никто не спешил. Опасно! Никак не удавалось собрать бригаду добровольцев и у нас. Объявили общее собрание. Начальник управления медленно призывал рабочих проявить сознательность. Все зло молчали. Вдруг встал Моня, главный инженер Гольдберг Мануил Львович. Он был плохим оратором. Встал и сказал в притихшем зале два слова: «Я еду». И поехал, и собрал бригаду рабочих. Они ездили туда несколько месяцев. Моня со смехом рассказывал о светящихся в темноте кошках Чернобыля, о том, что и там тоже никакого порядка на стройке нет: то материалов нет, то инструмента, то воды, то еще чего-то.

…Через много лет добрался и до тебя, Моня, этот проклятый Чернобыль. Земля тебе пухом!..

В то же самое время шла очень непопулярная в народе Афганская война. Ограниченный контингент советских войск, так назывались войска СССР в Афганистане, явно не выигрывали. Всем было ясно, что войска нужно вернуть домой. Люди болезненно воспринимали сообщения о гибели молодых парней в чужой далекой стране. О смелости афганцев расскажут потом, а 1986 об этом не говорили почти ничего. Это потом воины-афганцы, чувствуя себя незаконно обиженными властями, создадут союз взаимопомощи. Потом. А тогда люди рассказывали о запечатанных гробах, поступающих домой из ненавистного Афганистана.

Мать из недалекой украинской деревни вскрыла гроб с телом сына. В гробу ничего не было.

Несомненно Афганистан — был ошибкой, авантюрой СССР.

Кто-то рассказывал: в очереди за колбасой в продовольственном магазине, предназначенной для ветеранов Второй Мировой Войны, стоял молодой парень. Все тихо возмущались. Тогда в Советском Союзе практически в каждом магазине были две очереди. Одна для всех, другая для пожилых ветеранов. Еды на всех не хватало. Наконец-то кто-то не выдержал и сказал парню, затесавшемуся среди стариков: «Молодой человек, вы что, ветеран или инвалид войны? Покажите удостоверение ветерана». Парень засунул левую руку в карман и достал удостоверение инвалида Афганской войны. Все мгновенно притихли, склонив головы. Правой руки у парня не было.

Афганистан стал, безусловно, одной из причин развала СССР.

Очереди за всем — это то, что мы имели все 70 лет существования Советского Союза. Мама говорила, что она выросла в очередях. Стараясь как-то облегчить долгое стояние людей, местные власти организовывали в магазинах две очереди: одна длинная — общая, вторая короче — льготная. За льготной очередью наблюдали все: не протиснется ли туда кто-то без прав. Мой шестилетний сын, которого мы посылали в магазин за молоком, стал в короткую очередь. «Я с ребенком», — сказал он всем, держа за руку свою двухлетнюю сестру, нашу младшую. Его пропустили.

В льготной очереди покупали продукты и наши с женой отцы — ветераны войны. Отцам выдавали по одной курице, куску колбасы или сыра, иногда гречку и шоколад. Естественно, что-то перепадало и нам.

«У-у-у жиды, знаем, какие вы ветераны. Воевали в Ташкенте», — услыхал мой отец за спиной.

Немного о войне

Не только в очередях, но и на улицах, в быту, евреи могли услышать: «Неблагодарные евреи! Красная армия спасла вас от Гитлера, а вы уезжаете в Израиль.» Мой тесть и мой отец оба были ветеранами войны с немцами. У обоих награды. У тестя — «Медаль за отвагу».

Красная армия — армия освободительница. Неся огромные потери и ценой небывалого героизма, Красная армия спасла мир от фашизма. Память об этом не сотрётся.

Спасала ли Красная армия евреев? Да, спасала. Но она не воевала ради евреев, а спасала Россию и все народы Европы. В составе Красной армии воевали сотни тысяч евреев. Евреи были среди генералов, офицеров и солдат. Кого спасали они? Героизм еврейских солдат подтвержден непропорционально большим количеством орденов и медалей, полученных в награду за подвиги. Еврейские солдаты тоже спасали всех: и евреев, и русских, и всех других. Нет, не должно быть отдельной благодарности еврейского народа русскому народу за спасение евреев. Это неправильное отражение истории.

Согласно военной статистике в армии США воевало даже больше евреев, чем в Красной Армии. Тысячи евреев воевали в армиях Канады, Австралии, Новой Зеландии. В этих христианских странах высшие военные награды имеют форму креста. Евреи, заслужившие золотые кресты за героизм, носили их с гордостью.

По рассказам отца во время войны в Красной Армии особого антисемитизма не было. То же рассказывала и моя мама о жизни в эвакуации: антисемитизма в народе тогда не было. В блокадном Ленинграде проявления антисемитизма были редки. Это свидетельство того, что антисемитизм — это часто карта, разыгрываемая политиками в политических играх.

Вот справка из Википедии:

«На банкете в честь Победы 24 мая 1945 г. Сталин провозгласил установочный тост «за русский народ», особо выделив русский народ из числа других народов СССР как «руководящую силу Советского Союза». С этого момента, по мнению исследователей вопроса, начинается нарастание официально поддерживаемой волны великорусского шовинизма, сопровождавшегося антисемитизмом. Во многих регионах, особенно на Украине, местные власти препятствовали в возвращении евреям их квартир, в устройстве на работу. Никак не преследовался усилившийся антисемитизм, доходивший до погромов (например, в Киеве). С осени 1946 г. был взят курс на жёсткое ограничение иудаизма. В частности, Совету по делам религиозных культов было поручено резко ограничить еврейскую благотворительность, развернуть борьбу с такими «подразумевающими националистические настроения» обычаями, как выпечка мацы, ритуальный убой скота и птицы, ликвидировать еврейские похоронные службы.

Отца призвали в армию в 1940 году, ещё до войны. Мой отец родился и жил в еврейском местечке в Западной Украине, тогдашней Польше. Русские войска оккупировали эту часть Польши в 1939 году. «Освободили Западную Украину по просьбе местного населения», — так писала газета «Правда» того времени. Местное западно-украинское население понятия не имело для чего и от кого их надо было освобождать. Русских восприняли, как захватчиков.

Безусловно, эта советская оккупация и насильственное присоединение Западной Украины к СССР породило бандеровщину, принесшую много зла самим украинцам и, конечно же, евреям. Бандеровцы воевали против русских. Затем они присоединились к гитлеровцам. Здесь была создана дивизия «СС Галычина». Жертвами бандеровцев становились и украинцы. За сотрудничество с советской властью лесные люди могли убить сельского учителя, почтальона, милиционера.

В базовом документе ОУН (Организации украинских националистов) указывалось:

«Во времена хаоса и смуты можно позволить себе ликвидацию нежелательных польских, московских и жидовских деятелей, особенно сторонников большевистско-московского империализма; национальные меньшинства делятся на: а) лояльные нам, собственно члены все ещё угнетенных народов; б) враждебные нам — москали, поляки и жиды. … Ассимиляция жидов исключается».

Помню, детьми мы бродили по Черному лесу за Тернополем. Даже в 60-х годах натыкались на пустые землянки — курени лесных бандитов. Мы собирали гильзы. Послевоенная земля была усеяна гильзами, но попадались и целые патроны. Этим увлекались многие пацаны. Для кого-то эти игры оканчивались плачевно.

Сейчас в Тернополе центральную улицу Ленина переименовали в улицу имени Степана Бандеры. На этой улице живет мой хороший школьный друг Коля Николаенко. Конечно, Ленин не имеет к Тернополю никакого отношения. Но и, посылая Коле письмо, с трудом заставляю себя писать имя Степана Бандеры на конверте.

Сегодня в Украине чествуют бандеровцев, как героев Украины, но, думаю, что современные украинцы не за Бандеру. Они против России. Украина не хочет быть Россией. И это её право.

В 1940-м году отец, естественно, попал в часть, сформированную из местных западных украинцев. Там, в русской армии, его еврейское имя Янкель заменили на русское Яков. Говорил он по-польски, по-украински и на Идиш. Русский язык выучил в армии.

Началась война. Солдаты — западники не хотели воевать за Россию, начались дезертирства. Это в какой-то мере спасло моему отцу жизнь. Их часть сняли с передовой и отправили на Дальний Восток в противостояние с Японией. Там отец увидел евреев Биробиджана. Еврейская автономная область со столицей городом Биробиджан — это сталинский вариант решения еврейского вопроса. Фактически это была ссылка. Хотя евреи и там приспособились и жили относительно нормально.

На передовую отец попал только в 1944-м. У меня и сейчас хранятся его медали. Среди них медаль «За взятие Будапешта». В современном Будапеште проходят шествия фашистов-чернорубашечников с лозунгами «Гитлер был прав!». Они имеют в виду, что Гитлер был прав по отношению к евреям. По отношению к венграм, пострадавших от немцев, конечно Гитлер был не прав. Прав был мой отец, спасавший венгров.

Вспомнил, как однажды уже в Америке, очень пожилой еврей-хасид из Венгрии, закатив рукав рубахи, показал мне синий татуированный номер, сделанный ему в немецком концлагере, когда он был еще мальчишкой.

Мой тесть, тоже Яков, дошел с победой до Берлина. Мать, эвакуировавшаяся с родителями в первые дни войны из белорусского города Витебска, спаслась в далёкой Мордовии. Там и похоронила моих деда и бабу. Тетя Аня, лучшая мамина подруга, осталась в блокадном Ленинграде. Она выжила. Мой дядя Лазарь с женой и шестью детьми жил в Вильнюсе. Мама говорила, что они все погибли в немецком концлагере.

Мама моей супруги с сестрой Цилей выжила в еврейском гетто, созданном румынскими войсками в городке Бершадь на территории Украины. Румыны евреев не убивали. Вернее, убивали, но меньше, чем немцы. Газовых камер у румын не было.

В 1944 году солдаты Красной Армии освободили этот лагерь. Среди них был Яков Моисеевич, мой тесть. Прямо там в освобожденном лагере он и женился на освобожденной им девушке Фане, будущей матери моей жены. Фаня ждала Якова Моисеевича, пока тот вернется с фронта. Объединились они уже в Черновцах.

Дядя Юра — борец с советской коррупцией

В 80-е годы слово «коррупция» не употреблялось.

Слова «Откат» и «Распил» родились позже в лихие 90-е. У нас пользовались словами «Теневая экономика», взятки, блат, цеховики, валютчики…

Герой войны дядя моей жены Сойфер Юрий Моисеевич, демобилизовавшись, поселился в молдавском городе Тирасполь. Получил маленькую убогую квартирку в одноэтажном комплексе «с удобствами во дворе». На работу устроился с систему кооперативной торговли, сначала завмагом, а потом его, как коммуниста, назначили директором куста, то есть группы магазинов.

Дядя Юра освобождал Тирасполь в 1944 году, и Городской краеведческий музей Тирасполя вывесил парадный китель Юрия Моисеевича Сойфера со всеми наградами в одном из своих залов.

Вернувшись с войны убежденным коммунистом, считал своим долгом работать неподкупно и честно. Взяток не брал. Родной брат называл его дураком. Родственники и соседи считали его чудаком — идеалистом.

Однажды, зайдя в подотчетный ему магазин, Юрий Моисеевич обнаружил в морозильниках огромное количество неучтенного мяса. «Юра, — это не мое, — тихо сказал заведующий магазином Семён Росман, — к утру здесь ничего не будет. Уходи, Юра, тут большие люди замешаны, уходи…»

Юрий Моисеевич немедленно вызвал милицию и позвонил в ОБХСС. Составили протокол о наличии на складе большого количества неучтенного мяса.

«Мы все проверим и примем соответствующие меры, — сказали в милиции, — Спасибо за бдительность!»

А всего через несколько недель пришел вагон с апельсинами из Грузии. В кабинет Юрия Моисеевича зашли два сопровождающих вагон грузина. Подписали приемные документы, все было, как всегда. Вышел в коридор проводить гостей.

Неожиданно ворвались милиционеры. В ящике письменного стола дяди Юры нашли два апельсина и 100 рублей наличными. Всё! Арест! Получение взятки!

На суде подтянутые по-военному грузины подтвердили дачу взятки за закупку апельсинов. Суд приговорил Сойфера Юрия Моисеевича к девяти годам строгого режима с конфискацией имущества!

Ничего не конфисковали — конфисковать было нечего. Забрали швейную машинку жены. Девять лет заключенный Юрий Сойфер писал прокурору СССР, пытаясь найти справедливость. Девять лет!..

Хотя нет, ошибся. За шесть месяцев до окончания срока его условно освободили за примерное поведение. Вернувшись в Тирасполь пошел в милицию! Жена Валя умоляла не ходить…

«Угомонись, Юра», — сказал, встретившись на улице Росман. Не помогло.

За нарушение режима условного освобождения Юрий Сойфер был повторно арестован и отправлен на досидку в колонию.

Обида…

После тюрьмы, замкнувшись, жил, никого не видя и ни с кем не разговаривая.

— Поедем в Америку, дядя Юра. Оттуда легче писать, оттуда поверят, — уговаривал я его.

Он приехал в США на два года позже нас. Писать в Москву не стал. Русская жена Валя в Америку не уехала. «Я родину не брошу», — сказала. Она потом погибла в случайной перестрелке при становлении так называемой Приднестровской Республики. Детей у них не было.

Последние годы Юрий Моисеевич был участником Американской Ассоциации русско-язычных ветеранов войны, расположенной в Бруклине на Брайтон Бич Авеню.

Однажды я стал свидетелем, как в День Победы 9-го мая несколько десятков наших стариков, в большинстве своем евреи, шли по тротуару Брайтона в орденах и медалях с красными советскими и звездно-полосатыми американскими флагами. Латино-американцы, черные, хлопая в ладоши, радостно приветствовали их: «Смотрите, какой веселый карнавал устроили русские!»

Юрий Моисеевич похоронен в Нью-Йорке на еврейском кладбище.

Потом, уже при Горбачеве, по «Молдавскому делу» было разоблачено и посажено немало народу.

У современных россиян рассказ о нескольких тоннах украденного тогда мяса вызывает снисходительную улыбку.

Забегая на 10 лет вперед

Сходили на кладбище, попрощались с нашими покойными родственниками. У евреев нельзя по-другому… Они бы не осудили, мы знаем. Мы не уезжали добровольно. Жить так больше было невозможно. Чтобы мы хорошего не делали для той страны, мы оставались изгоями, во всем виноватыми евреями.

Слово Холокост для меня впервые прозвучало в Америке.

Я не покупаю, не собираю и не читаю книг о Холокосте. Последние книги об этом, с фотографиями и свидетельствованием очевидцев я прочитал в 19 лет. Потом еще заставил себя прочитать Протоколы Нюрнбергского процесса. Всё. После этого ничего читать не могу. Просто не могу себя заставить вновь и вновь переживать картины ужаса, названные Катастрофой европейского еврейства. Не посещаю туристом и бывшие лагеря смерти.

В музее Яд Вашем в Израиле мы записали, все что знали о семье дяди Лазаря. Этот великий музей продолжает кричать от боли и страха невинных жертв извергов: немецких, польских, литовских, украинских, французских, итальянских, румынских, венгерских. На Аллее Праведников музея посажены деревья в честь тех, кто спасал евреев, часто ценой своей жизни: поляки, украинцы, чехи, белорусы, словаки, болгары… Праведников уже насчитывается около трех тысяч. Тем, кто убил 6 миллионов евреев, нет числа.

Как-то так получилось в современном мире, что о Холокосте говорят намного больше, чем о героизме еврейских солдат и офицеров. «Никогда больше!» — повторяют евреи, произнося в синагогах молитву Кадиш по невинно убитым братьям. При этом почему-то считают, что рассказами о Катастрофе можно победить антисемитизм, устыдить, разжалобить или усовестить наших врагов.

Много раз люди задают вопрос, где был наш Бог, когда в газовых камерах уничтожали детей, женщин, стариков?

В истории есть немало трагических фактов массового уничтожения евреев. Это и костры Испанской Инквизиции, и царские черносотенные погромы, и Богдан Хмельницкий, убивший без газовых камер сотни тысяч евреев, и конечно, нацизм. В конце концов наш Бог остановил и наказал их. Некоторые раввины говорят, что Холокост — это наказание за слишком активное участие евреев в жизни других народов…

Знаю одно, еврейское государство Израиль, созданное в 1948 году, после Катастрофы, есть вечный памятник им, замученным только за то, что они были евреями. Музеи Холокоста, воздвигнутые в Вашингтоне, в Москве, в Варшаве, и других городах с политическими целями, не могут предотвратить следующий Холокост. Только ЦАХАЛ — Армия Обороны Израиля может служить гарантом этого.

Израиль, 1999 год. Крепость Мосада, созданная на одной из отвесных неприступных скал в первые годы нашей эры. Мы медленно поднимаемся по узкой Змеиной тропе. Здесь две тысячи лет назад 1000 евреев, включая женщин и детей, 3 года отражали осаду многотысячных римских легионов. В 70 году Мосада предпочла смерть римскому рабству. Евреи — защитники крепости убили сами себя, но не сдались. В последней речи командир Эльзар бен Яир сказал: «Мужайтесь, герои, покройте себя славой! Уже давно постановили мы не подчиняться ни римлянам, ни другим властителям, кроме одного только Бога, ибо только Он истинный и справедливый царь над людьми. Не предадим же себя и теперь добровольно ни рабству, ни тем ужасным мучениям, которые ожидают нас». Эти слова привёл нам Иосиф Флавий, римский историк, еврейского происхождения. Каждый год солдаты ЦАХАЛа принимают здесь присягу на верность Израилю. «Мосада больше не повторится!», — говорят они, имея в виду — евреи больше не хотят и не будут слабыми жертвами врагов. Холокост больше не повторится! Ни в Европе ни в каком другом месте на Земле. Сильный Израиль — залог тому.

Кажется мне, что и Ханукку — день победы восставших против римлян иудейских героев Макковеев нужно нам отмечать военным парадом в честь еврейского оружия, а не раздачей картофельных оладий.

В Польше мы с женой положили маленький камешек на памятник героям еврейского восстания в Варшавском гетто. Тогда небольшая горстка обреченных евреев, вооруженных только пистолетами, решила дорого продать свои жизни. Они сражались много дней. Без помощи, без оружия, без надежды на спасение. Немцы победили их танками и самолетами…

Камешек на памятник гордым евреям Варшавы. Фотографирует моя жена

Возле памятника полным ходом идет бойкая торговля сувенирами: открытками, фотографиями, значками, картами Варшавского гетто. Торгуют, естественно, поляки: в Варшаве почти нет евреев. О восстании в Варшавском гетто польский гид сказал так: «Здесь варшавяне восстали против немцев и все погибли». О том, что это были евреи — ни слова.

Одна из «смешных» игрушек, продающаяся на каждом углу в сегодняшней Польше, сделана в виде согбенного еврея с длинным носом и в черной хасидской одежде с мешком денег за спиной и маленькой монеткой в руке. С горящими от жадности глазами. Эти игрушки, разного размера, сделанные в Китае по заказу поляков, очевидно выглядят очень смешно в их глазах.

Помню, уже в Америке, начав работать на стройке сантехником, услыхал рассказ моего первого босса, пожилого польского еврея Зелика Гольцмана.

Зелик воевал на стороне Красной Армии в польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. В этой дивизии из 15000 человек воевало около тысячи солдат-евреев. Вернувшись в Польшу в 1946 году Зелик увидел поляков, разгуливающих по улицам в традиционных чёрных еврейских пиджаках-лапсердаках. Поляки заняли квартиры евреев, разграбив их имущество и одежду. Возвращавшихся евреев встречали криками, драками, говорили о втором нашествии евреев на Польшу. Невероятно, но факт: после войны в освобожденной Красной Армией Польше произошло несколько еврейских погромов. Последний и самый большой погром случился в Кракове в 1946 году.

Евреи покинули Польшу. В сегодняшней Варшаве живет около тысячи евреев. До войны Польша была самым еврейским государством мира. Евреи составляли 20% населения страны.

Польские евреи, перебравшись в Израиль или Америку, запретили у себя в домах говорить на польском языке.

Уже в Америке я встречал поляков, которые спрашивали: «Почему это евреи говорят, что антисемитизм у поляков в крови?» Мне нечего было ответить. Мне даже не хотелось говорить о польском происхождении моего отца.

Моя двоюродная сестра Люся чудом выжила.

Когда отец ушел на фронт, немцы, войдя в их местечко, уничтожили всю его семью. Двухлетнюю дочь брата отца Люсю украинские крестьяне отдали в польский костёл. Ксёндзы спасли ребенка. Естественно, девочка должна бы была стать католичкой. Отец вместе со своей боевой частью появился в этом месте в конце 1944 года. Ему сказали, что племянница находится в костёле.

Ксёндз отказался даже показывать ему Люсю:

— Нет, пан Яков, мы ничего не знаем о ребёнке. Война. Столько людей пропало.

— Верни ребенка! — Дуло армейской винтовки отца смотрело ксендзу в голову…

…Потом он забрал девочку и передал ее в еврейский лагерь. Тогда по всей послевоенной Европе рыскали представители американского Джойнта, собирая уцелевших евреев. В конце концов уже из польского детдома Люся попала в Израиль. Дальнейшая её судьба сложилась счастливо. Отслужив в израильской армии, Люся вышла замуж. Теперь у неё большая семья. С отцом она встретилась уже в Америке за пол-года до его смерти. Отец по-польски рассказывал Люсе о своём брате, её отце, о памятнике, оставленном в Украине.

…Много лет спустя после выезда из СССР, проходя по улицам Франкфурта-на-Майне, ловил себя на мысли, что с неприязнью слушаю немецкую речь. Казалось, мы идем по концлагерю Треблинки, на воротах которого было написано по-немецки: «Каждому своё», идем под хрипящий лай сторожевых собак вместе с семьёй дяди Лазаря. На рукавах у нас нашиты желтые шестиконечныезвезды…

Мир постановил, что за военные преступления нет срока давности. Время от времени мы видим, как арестовывают 90-летних стариков, бывших нацистов, и устраивают показательные судебные процессы над ними. Вкатывают в зал суда на инвалидной коляске украинского вертухая Ивана Демьянюка, прозванного за свою жестокость «Иваном Грозным». Запоздалое неприглядное зрелище! Человеческим судом его уже не наказать.

Во Франкфурте-на-Майне тоже есть еврейский музей. Он организован немцами в доме одного из братьев Ротшильдов, основателей известной банкирской династии. Ротшильды когда-то финансировали покупку земель у арабов в Палестине для первых еврейских поселенцев из Восточной Европы. В те годы арабского государства Палестина не существовало в природе. Его для них придумали позже.

Бредём с женой по комнатам музея. Пожилая израильтянка, посетительница музея, водит пальцем по металической стелле с именами замученных фашистами горожан-евреев. Ищет родные имена. Мы не водим. У нас родственников в Германии не было.

Франкфурт-на-Майне, Германия. Памятник Евро. Фото автора

На макете первый еврейский квартал города за рекой Майн. Вот место первой торговой ярмарки, организованной евреями, а через сотни лет ставшей одной из самых популярных в мире. Известная книжная ярмарка Франкфурта — наследница еврейских типографий, открытых официально, как немецких, но секретно печатавших наши книги. Франкфурт — финансовая столица Европы, столица денежной единицы евро. Произошло это благодаря еврейским ростовщикам и банкирам.

Первый еврейский погром Европы тоже произошел здесь в 1241 году. Потом была Хрустальная ночь…

Медленно понимаем, что Франкфурт-на-Майне не простой город в нашей истории. Именно здесь и родился язык евреев-ашкенази Идиш, основанный на немецком языке. Отец рассказывал, что во время войны, евреи, понимавшие немецкий язык, были переводчиками в партизанских отрядах Белоруссии и в Красной армии.

Несколько слов о так называемых финансовых компенсациях Германии жертвам фашизма. Нельзя было давать немцам откупиться деньгами за Холокост. Холокост стал приносить деньги. Спекулируют на Холокосте и некоторые американские еврейские деятели, и, что самое невероятное, некоторые европейские политики. И это на фоне зашкаливающего уровня антисемитизма по всей Европе. То есть, мертвым евреям почет, а живым — гонения и обвинения во всех грехах.

В 2014 году, в знак протеста против политики Будапешта, выражавшейся в непротивлении антисемитским демонстрациям венгерских националистов, Объединение еврейских общин Венгрии отказалось участвовать в организованной на государственном уровне торжественной церемонии памяти жертв Холокоста.

И уж совсем противны и неприемлемы известные махинации с германскими деньгами жертвам фашизма. К стыду надо сказать, что в этом участвовали и некоторые эмигранты и эмигрантские адвокаты из СССР.

Москва или Черновцы

Величественный город Москва — столица Советского Союза.

У каждого большого или малого народа есть своя столица. У русских — это Москва, у узбеков — Ташкент, у мордвы столица — небольшой город Саранош, по-русски Саранск. Конечно, ни Москва, ни Ленинград не были еврейскими столицами, хотя евреи жили и там. Столица — это ведь не только количество народа, живущего в ней. Это еще и столица соблюдения традиций, обрядов, менталитета. С уважением и пониманием относясь к московским и ленинградским евреям, надо сказать, они были и наиболее ассимилированными евреями России. Здесь уже почти забыли о еврейских традициях. Практически никто не говорил на еврейском языке.

Смешно, что так же, как и русские, москвичи-снобы делили евреев на столичных и провинциальных. Много лет спустя, уже в Америке, я прочитал объявление в одной из эмигрантских газет: «Красивая еврейская девушка, 39 лет, из Москвы познакомится для брака с еврейским мужчиной, приехавшим только из Москвы или хотя бы из Ленинграда».

В Москве были еврейские диссиденты, смелые борцы с режимом за право выезда евреев в Израиль. В Москве были организованы подпольные курсы по изучению Иврита, Торы. Это было сделано диссидентами в знак протеста против притеснений евреев. В Москве было наибольшее количество иностранцев, а столичные власти пытались соблюдать демократические законы. Диссиденты в какой-то мере этим пользовались. В небольших же городках, где жила основная масса евреев, подобное было немыслимо. Евреи, москвичи и ленинградцы, практически уже не жили еврейской жизнью. Переписи населения того времени отражали неуклонное снижение количества евреев России. Основной враг еврейского народа — это ассимиляция из-за антисемитизма. Дети от смешанных браков становились неевреями. Имя той еврейской жизни — галут (жизнь в изгнании).

— Сын, — возмущался мой отец, — Как же так? Нас с мамой было двое, теперь нас четверо евреев. И так у всех, кого я знаю. Почему же мы уменьшаемся?

— Папа, количество евреев в нашей семье увеличилось на 100%, а у твоего главного бухгалтера Ивана Исааковича Шварца уменьшилось на 100%, — отвечал я, — Его дети записались русскими. Имя Иван бухгалтера Шварца раздражало как евреев, так и русских.

«— Вы, Иван Шварц, либо крест снимите, либо трусы наденьте».

Это было правдой: немало людей сменило еврейские фамилии на русские. В СССР очень сложно было жить с фамилиями Рабинович, Абрамович, Кац, Бронштейн, Перельман и т.д. В стране, где антисемиты высчитывают, была ли ваша бабушка еврейкой, дети принимали фамилию русской матери, а иногда и стеснялись еврея — отца. Все реже можно было услышать имена Сара, Абрам, Мойше, Давид, Рива, Малка среди евреев, и все больше — Люда, Володя, Петя, Саша, Маша. Особенно это было заметно среди евреев — артистов, художников, писателей, спортсменов. Были случаи, когда известным артистам, спортсменам, актёрам приходилось сменить еврейскую «неблагозвучную» фамилию на русскую для того, чтобы работать, творить, ездить на международные форумы. Иногда их заставляли это сделать. И тогда на международном конкурсе, скажем, скрипачей, Советский Союз представлял Михаил Рыбаков — бывший Мойше Фишман. Отрадно отметить, что внуки эмигрантов, выехав из Советского Союза, получили новые, а фактически, старые еврейские имена. Да и многие взрослые, попав в нееврейские страны: США, Канаду, Австралию, переходили на еврейские фамилии.

Вот столетней давности еврейский анекдот, который рассказала мне моя мама:

— Скажите, как перевести на русский язык еврейское имя Копл?

— Филарет!

— Филарет?

— Да, смотрите: Копл — это гопл. Гопл — по-русски — вилка. Вилка — это филка. Филка — это Филька, а Филька — это Филарет!

Мое имя Анатолий — это перевод еврейского имени Нафтали в интерпретации моих родителей. Давая не еврейские имена детям, родители пытались защитить их от антисемитизма.

— Хаим, ты слышал, что скоро будет погром?

— А я не боюсь — я по паспорту русский.

— Хаим, бить будут не по паспорту, а по морде!

Шутка!

Пятой графой советского паспорта была запись: «Национальность». В этой пресловутой графе в СССР желательно было иметь запись: «русский». Ну, в крайнем случае, «украинец» или «белорус». Но запись «еврей» уж точно мешала всю жизнь. Евреи в шутку называли себя «инвалидами пятой группы».

Кстати о еврейских анекдотах.

Евреи любят и умеют шутить. Смех помогает сохранить душевное равновесие даже в самые горькие и обидные минуты. Смех может приносить радость и веселье. Но, в тоже время, смех может быть злым, переходить в насмешку, насмехательство. Если известную русскую сказку про Иванушку — дурачка рассказать в русском детском саду, это красиво и педагогично. Но, если про Ивана-дурака, рассказывать, скажем, в пивном баре Германии — оттенок будет другим. Также и с еврейскими анекдотами: если их рассказывают о себе сами евреи — это смешно, если же нет — то, увы, это то, от чего мы уехали. В советское время бестактные антисемитские шутки можно было услышать на большом собрании, с экрана кино, по телевизору. Эти шутки порождали стереотип еврея: жадного, алчного, хитрого, изворотливого.

— Абрам, где ты взял такие красивые часы?

— Мне мой папа перед смертью продал…

Во время войны послали русского раздать листовки в занятый немцами город. Через день пришло сообщение: погиб русский партизан. Послали украинца. Через два дня узнали: погиб украинский партизан. Послали еврея. День его нет, два — нет, три. Через неделю приходит, а из-за пазухи пачки денег вытаскивает, говорит: «Ну, и товар неходовой вы мне подсунули…»

Шутка!

Столицами советских евреев были небольшие города Украины, Белоруссии, Молдавии: Бобруйск, Липецк, Гомель, Бершадь, Бельцы, Харьков, Черновцы, Одесса, Тирасполь, Могилёв и другие. Много евреев жило в столице Украины Киеве и в столице Белоруссии Минске.

Одесские евреи, самые необычные евреи Советского Союза. В традиционно многонациональной Одессе, евреи, составлявшие большую часть населения города, не были так бесправны, как в других местах. Одесситы были смелее и предприимчивее. За слово «жид» в Одессе можно было «схлопотать по морде». Существовал в Одессе и еврейский криминал.

«Одесса 2000 года. Разговор в очереди:

— Товарищ, извиняюсь, вы случайно не еврей?!

— Я?? Еврей? Я идиот! Все евреи давно уехали, а я остался»

Забегая вперед, скажу, что и в Америке, заселяя всемирно известный Брайтон, одесситы проявили немалую решительность и смелость в бытовых разборках с местными чернокожими драчунами. Брайтон Бич не даром называют Малой Одессой.

Дольше всех сопротивлялись русской ассимиляции евреи Молдавии. Здесь даже молодежь понимала Идиш. Конечно, из Молдавии было далеко добираться до театров и музеев Москвы, но зато в Липканах, Бричанах, Единцах, Кишиневе, Бельцах жили почти еврейской жизнью. Многие пожилые молдаване общались с евреями на Идиш. В Молдавии бытового антисемитизма почти не было. Евреи-бессарабцы сохранили нашу музыку, песни, еврейскую кухню.

Отдельной группой среди евреев СССР стоят бухарские евреи. Сефардские евреи — жили они в Бухаре, Ташкенте, Навои. Необычайно дружный и сплоченный народ. Выехав из Советского Союза, они сохранили свои традиции, построили на собственные деньги свои синагоги. Бухарский язык — язык Фарси. Интересно, что во время военной операции США в Афганистане, бухарцы работали переводчиками с Фарси на английский. Даже сильно разбогатев, а среди бухарцев есть супермиллионеры, они продолжали жить традиционной жизнью. В общей массе бухарцы намного больше соблюдают еврейские традиции, чем ашкенази. Мне много пришлось работать с бухарскими евреями. По их словам, в Узбекистане антисемитизм был меньше, чем в Украине.

Черновцы того времени — это, безусловно, еврейская столица Советского Союза. Здесь в черте города евреи составляли до 70% населения. Город был необычайно еврейским. В Черновцах говорили на языке Идиш, на пасху ели мацу, делали обрезание младенцам. Сюда приезжали еврейские парни со всей страны за чистокровными еврейскими красавицами-невестами. Евреями были рабочие городских заводов и фабрик, постовые милиционеры, дворники, сантехники, электрики. В классах черновицких городских школ из 40 учеников 35 были евреями, как и многие учителя.

После окончания экономического института родители отправили мою сестру Клару на работу в Черновцы. Пусть найдет себе еврейского мужа, а то еще, не дай Бог, выйдет замуж за гоя. Знакомить молодых еврейских парней с еврейскими девушками, чтобы поженить их, было главной мицвой (благим делом) того времени.

В чем только не обвиняют нас антисемиты за это слово «гой». И, что гой — переводится как недочеловек, и что гоя надо убить, обмануть и, что это враг, и так далее. На самом деле, слово «гой» означает просто нееврей. Никакого неуважения в этом слове нет.

Однажды, когда Клара была уже замужем, мне позвонил её муж, веселый и жизнерадостный человек, Миша. Мишу знало пол-Черновцов.

— Слышишь, парень, — сказал мне Миша, — приезжай немедленно к нам. Есть классная (Миша сказал другое слово) девушка.

Я прилетел на самолете-кукурузнике. Других в провинциальной авиации тогда не было. Миша нас познакомил. А всего через месяц я стал хусном (женихом).

Первый семейный скандал случился прямо в Черновицком ЗАГСе, куда мы пришли зарегистрировать наш брак. Торжественно открылись двери, и мы вошли в красивый зал бракосочетаний. Перед нами на полу расстелили украинские рушники. Это был чисто украинский обряд — молодые становятся на вышитые рушники во время венчания.

— Уберите полотенца, — сказал я. Раз уж нет хупы (еврейский свадебный шатер), то уж рушников мне точно не нужно.

— Прекрати свои фокусы,— звонко зашептала моя невеста. — Мы не одни такие. Оставь рушники под ногами.

— Прекрати, — поддержала мою будущую жену стоящая сзади моя мама. Мама очень хотела видеть её своей невесткой.

— Я не хочу рушников, — отвечаю.

Администратор, проводившая регистрацию, заметила какое-то возбуждение.

— Согласны ли вы, жених, взять в жены невесту? — громко произнесла она.

Разрядил ситуацию небольшой оркестр ЗАГСа, состоявший из одних еврейских музыкантов. Он грянул нашу веселую свадебную песню «Симан тов умазл тов» (Счастья вам, удачи вам!).

— Да, согласен, — сказал я. А что я мог еще сказать?

— Согласна, — не совсем уверенно сказала моя будущая жена.

Мы вместе уже 35 лет. Может быть рушники помогают?

В высших административных органах власти города Черновцы евреев не было. Официального признания еврейского характера Черновцов не было. В городе не праздновались еврейские праздники. Евреи вынуждены были работать в Рош-Ашана (еврейский Новый год) и в Пасху. В городе не продавалась маца и кошерные продукты. В ларьке у центрального базара многие годы стоял резник, по кошерному резавший кур. Хозяйки, купив живую птицу на рынке, несли её в этот ларек. В 80-х годах ларёк закрыли. Еще раньше закрыли еврейское кладбище под предлогом того, что оно переполнено. Новое еврейское кладбище не открыли. Так мирно и стоят рядом на городском кладбище почти одинаковые памятники, одни с шестиконечной звездой Давида, другие — с крестом.

Улицы города не носили еврейских имен. Лишь одна улица была названа в честь великого еврейского писателя Шолом Алейхема. Единственная синагога в городе, где проживало 100000 евреев, вмещала 40 человек.

Главными еврейскими событиями были еврейские свадьбы. Еврейская музыка, тосты на еврейском языке, вкусная еврейская еда: невероятные торты, пирожные и, конечно, знаменитая фаршированная рыба. Были в Черновцах очень популярными еврейские танцы для молодежи. А много лет назад именно в Черновцах родилась всемирно популярная мелодия «Хава Нагила».

Черновицкая синагога

В Черновцах власти закрыли последний еврейский театр, в котором играла блистательная актриса Сиди Таль. Был театр, и нет его. Нет еврейских газет и журналов, нет книг на еврейском языке. Главная синагога города была перестроена в кинотеатр «Октябрь».

— Вам разрешили, дядя Натан?

С приходом Михаила Горбачева к власти у всех затеплилась надежда на изменения. И не только у евреев. Вся страна ждала окончания афганской авантюры, изменений в снабжении населения товарами, облегчения законов частного предпринимательства. Евреи ждали разрешений на выезд. 40-й Президент Америки, смелый и независимый Рональд Рейган, встретившись с Михаилом Горбачевым на переговорах по ядерному разоружению, призвал его не препятствовать выезду евреев из Советского Союза.

В марте 1986 года на очередном съезде компартии СССР Горбачев объявил о начале радикальных преобразований в стране. В моду вошли слова «Перестройка» и «Гласность».

В ноябре 1986-го центральная газета «Известия» напечатала большую статью о необходимости разрешить евреям выехать из СССР для воссоединения семей. Люди звонили друг другу, передавали этот газетный номер из рук в руки. Наконец-то дождались, двери открываются.

На следующий день с этой газетой я прибежал в ОВИР. Тот же капитан посмотрел газету. «Мы по газетам не работаем. Газеты пишутся для вас, а у нас никаких изменений нет», — охладил он меня. Я ушел: «Неужели опять ложь?»

Так прошел еще месяц. Отпраздновали еще один Новый Год. Тосты за новогодним столом все те же: «За выезд!»

2-го января 1987 года я опять в ОВИРе. «Никого нет, — сказала девушка-секретарша, — Все в Киеве на инструктаже».

А еще через 3 дня в почтовом ящике лежала повестка: «Зайдите».

В приемной ОВИРа тихо, не разговаривая друг с другом, сидело человек двадцать. Вызывали по одному. Вызывают меня. За столом трое: двоих я знал — знакомые мне офицеры, но между ними сидел человек в гражданской одежде. Он был главным.

— Вы твердо уверены в том, что хотите уехать из страны?

— Да, — отвечаю.

— Мы отлично знаем, что вы едете не в Израиль, а в Америку. Там живет ваша сестра.

— Я еду в Израиль, — отвечаю я, не зная, как правильнее ответить…

Недолго посовещавшись, они говорят:

— Вы получаете разрешение на выезд.

— Спасибо вам, — я думал сердце мое выскочит из груди.

— С вами едут ваши родители. Приведите их к нам на собеседование. Мы хотим убедиться, что вы не увозите их против их воли.

Публичное выступление М.С. Горбачева во Флориде, США. 2008 г. Фото автора

7-го января 1987 года мы получили разрешение на выезд! Все 20 человек, сидевших в приемной, получили разрешение на выезд!

Уважаемый Михаил Сергеевич Горбачев! От имени всей моей семьи, а нас не меньше 25 человек, я благодарю вас за этот акт гуманности.

Через много лет, присутствуя на публичном выступлении Горбачева в Америке, я аплодировал ему стоя, вспоминая день 7-го января 1987 года.

Вышел в коридор приемной ОВИРа. Встретил отца моего знакомого дядю Натана. Понимаю, что он тоже получил разрешение на выезд.

— Вам разрешили, дядя Натан?

— А вы думаете, я знаю? — по-еврейски, вопросом на вопрос, боясь сглазить, ответил старик.

Долгожданная виза. Она также означала лишение советского гражданства

Получив разрешение, мы немедленно уволились с работы. Надо было спешить, кто его знает, что может произойти с дверью этой страны. Кто его знает, что может произойти с Горбачевым? Кто его знает, что может произойти в мире, где евреев меняют на ракеты, на олимпиады, на престиж страны.

Тогда в январе 1987 года мы были первыми после перерыва еврейской волны эмиграции, которую нам вдогонку русские газеты и даже некоторые евреи, уехавшие на 10 лет раньше, назовут колбасной эмиграцией. Правы они были только в одном: к антисемитской причине выезда евреев из СССР в конце 80-х добавилась и экономическая. Мы, к моменту отъезда, были бедными. Годы отказа, отсутствие нормальной работы, и всеобщее падение экономики страны сделали нас малоимущими изгоями общества.

И еще один, немаловажный с точки зрения обычной семьи факт: евреи, уезжавшие с 1972 по 1982 годы, до закрытия двери, имели право взять с собой багаж. И брали. Багаж — это большие деревянные ящики, в которых помещалось немало добра. Оказалось, всё, что привезли, не имело в Америке никакой ценности. Багаж шел медленно, морским путем. Некоторые, после двух-трех месяцев жизни в Америке даже не забирали багаж из морского порта.

Нам же разрешалось брать только ручную кладь — 35 килограммов на человека. Трудно, очень трудно уместить в два чемодана всю свою жизнь. Мы были не туристами, а уезжали навсегда.

Потом, по приезду в Америку, стало ясно, что из СССР вывезти было нечего.

— Яков Моисеевич, — обратился к моему тестю офицер ОВИРа, куда я привел тестя на собеседование, — Вы доверяете своему зятю? Он вас бросит по дороге в Америку. Вы ему не нужны в капиталистическом мире.

Тесть, пожилой человек, привыкший доверять людям в форме, покраснел, у него поднялось давление.

— Папа, — причитала моя супруга, его дочь — они врут, болтают все, что попало для того, чтобы разъединить нас. Позвонил сын Якова Моисеевича Миша из Америки: «Папа, я жду тебя»…

Получив анкету на выезд из СССР, мы с женой опять метались по всему городу. Подписи библиотек, газовой и электрической компаний — это было легко. Отключили добровольно свой телефон. Наш телефонный номер немедленно был передан другим. Телефон в те годы был роскошью.

Ничего не должен на работе, ничего не должен в библиотеке, ничего не должен домоуправлению. Стоп! Домоуправлению должен! Мы должны были сдать собственную квартиру.

Сначала оказалось, что я должен государству за то, что родился в этой стране. От нас требовали заплатить по 500 рублей за выход из советского гражданства — огромные деньги при тех зарплатах. Мы подписали документ о добровольном отказе от гражданства СССР. Для стариков это также означало отказ от получения пенсий. Сдав красные паспорта, я спросил чиновника, кто же мы теперь такие?

— Вы лица без гражданства, переселенцы, — ответил он.

Самое трудное — это было сдать квартиру. Я старался не думать об этом. Потом, потом будем решать, а пока мы летали по городу, собирая необходимые подписи. Шел февраль. Куда можно было пойти жить с двумя маленькими детьми и тремя стариками? Сколько придется ждать виз на выезд, мы не знали. С момента выдачи разрешения и до дня отъезда из СССР мы прожили ещё три месяца.

Весело продавали мебель. Склеив старую мебель каким-то клеем и запретив детям сидеть на ней, искали покупателей. Купили! Приехали несколько крестьян и увезли нашу мебель. В подарок отдали им еще и стеклянную вазу. Продали швейную машинку, телевизор, холодильник, книги. В стране, где не было ничего, продавалось всё. Тоже делали и мои родители.

Зашел в областной банк. До этого я никогда не был в банке — мне нечего было там делать. Обменяли советские рубли на доллары: за 100 рублей — 90 долларов. Это был пропагандистский курс. Реальный курс доллара по отношению к рублю был несравненно ниже. Рубль тогда не был конвертируемой валютой.

На ювелирные украшения для выезжающих тоже был лимит. Был лимит на картины, музыкальные инструменты, редкие книги, иконы, антикварные вещи, спиртные напитки и другое. У нас ничего этого не было. Нам бы вместить в 35 килограмм постель, детские вещи и немного еды.

Честно говоря, был и черный рынок. Можно было отдать рубли тем, кто оставался в Союзе, а взамен ваши родственники в Америке получали доллары. Курс был один к трем: за три рубля давали один доллар. После нас все больше и больше евреев получало разрешение на выезд. Еще быстрее рос обменный курс денег на черном рынке. К нашему выезду он достиг один к пятнадцати. Нам с женой менять было нечего. После обмена в Америке нас ждало 300 долларов.

Из ювелирных украшений на руке взрослого человека можно было провезти одно кольцо без камней. Плюс обручальное кольцо. Плюс женщине один кулон на тонкой цепочке на шее. Общий вес всего этого строго ограничивался. Пришлось переделывать кольца: вынимать камни, проверять вес. Все это необходимо было брать с собой: с нами дети, денег нет. Вспомнил, как евреи, едущие в товарных вагонах в лагеря смерти во время войны, меняли золотые кольца на ведро воды или буханку хлеба для детей.

Фотографии я сжег. Собственноручно сжег четыре альбома фотографий детей, жены, родителей, школьные фотографии девчонок и парней, с которыми рос. Так было надо. Фотографии провозить через границу было запрещено. Вернее, можно, но в ограниченном количестве. Но, самое главное, нельзя было вести фотографии секретных объектов страны. В те времена к секретным объектам относились мосты, линии электропередач, карты городов, высотные здания, заводы, фабрики. Враг не дремлет! И если вы сфотографировались на фоне моста на курорте или в городе, где вы живете, эта фотография, по мнению властей, может быть использована вражеской авиацией во время войны для бомбежки. Фотографии сжигались мной выборочно. Мы с женой, применив само-цензуру, рассматривали каждое фото и прикидывали, можно ли считать здание старой школы стратегическим объектом. Можно было отправить немного фотографий почтой в Израиль. «Ничего страшного, — смеялись мы с женой, — Вытерпим: мы еще нафотографируемся в жизни».

Через много лет мои школьные друзья — украинцы перешлют нам по интернету некоторые фотографии.

Всё! Наступило важное время сдачи квартиры домоуправлению. Сначала сдали квартиру родителей. Они переехали жить к нам.

— Куда мне идти? — говорю чиновнику горисполкома. — Трое стариков, двое детей. Я квартиру в Израиль не увезу. Дайте дожить несколько недель.

— Ничего не знаю, инструкция.

Мы выехали из квартиры. Я отдал ключи. Квартиру опечатали, повесив на замок пломбу. Квартира наша немедленно перешла по блату какому-то городскому начальнику. Квартиры были самым большим богатством в СССР.

Знакомая Машка Рабинович ночью свою квартиру вскрыла и въехала обратно. У неё был грудной ребенок. «Пошли они все в… ! Мне идти некуда» — сказала она.

Сначала мы переехали к моему другу Марику. Их в однокомнатной квартире жило пятеро. Помучившись так два дня, мы переехали к Боре и Ире, тоже нашим друзьям. У них была совершенно пустая комната для нас. Мебели не было, мы спали на полу. Родители тоже нашли место у своих пожилых друзей.

Зато вечером было весело.

Ира с Борей живут сейчас в Нью-Йорке. Марик с Шурой в Лос-Анджелесе. Мы дружим. Те далекие времена вспоминаем со смехом. Ты помнишь, Шурка, ту половую жизнь? «Мелиха» (так называлась та власть, государство, система на еврейском жаргоне) подарила нам немало поводов для смеха. Смех выручал. Мы смеялись над тупостью «мелихи», над бюрократией. Мы уезжали без сожаления.

«Мелиха» пусть остается. Она себя сама съест.

— Скажите, Хаймович, ваш брат живёт за границей?

— Ну, что вы. Это я живу за границей. Мой брат живёт на родине.

Все время опасались провокаций. В рестораны ходить нельзя. Устроят драку — не пустят. Никаких веселых проводов. Еще немного. Мы вытерпим.

Нам помогали. Помогали те, кому мы когда-то помогали. Подарки мы не принимали. Вес был строго ограничен. Передать что-то кому-то, взяв с собой в чемодан, было невозможно. Знакомый инженер Иосиф Дворкин отвернулся от меня при встрече. Были такие, которые нас чурались, переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться и не разговаривать. Мы не обижались. Мы всё понимали. Сейчас Иосиф с семьей живет в Израиле.

Сдали трудовые книжки. Сейчас документ, который сопровождал тебя всю жизнь, кажется смешным. С трудовой книжкой принимали на работу и увольняли с работы. Там были все записи, сделанные начальниками отделов кадров — «черными полковниками»: опоздания на работу, выговоры за прогул, увольнение по статье такой-то, (например за тунеядство, пьянство) и т.д. Все это делалось без суда, без права на оспаривание. Трудовые книжки обычно хранились по месту работы.

Кто знает, может быть в Америке тоже потребуют трудовую книжку? Моя супруга решила сделать рукописную копию своей трудовой книжки. «Черный полковник», заметив, забрал книжку с криком: «Хотите провезти наши секреты врагам!» Проявил бдительность!.. Но во «вражеской» Америке трудовые книжки не требовали.

Наши родители получили последние пенсии. СССР пенсии за рубеж не выплачивал.

Еще раз съездили в Москву в Голландское посольство за визами. Израиль тогда в СССР представляла Голландия.

В посольстве с нами разговаривали вежливо. Там мы не были изменниками. Там всё понимали. Перед входом в посольство нас обыскала московская милиция.

После продажи всего, что у нас было в доме, собрались какие-то деньги. С собой не увезешь, поэтому мы себе могли позволить ездить по железной дороге в спальном вагоне, а по городу — на такси.

Среди евреев, готовящихся к отъезду, распространялись рукописные списки вещей, разрешенных к провозу через советскую границу. Мы собирались продать это добро в Италии и выручить хоть что-то. Купили дорогой фотоаппарат, балетные тапочки-пуанты, пилочки для ногтей, простые карандаши, черную икру, деревянные ложки, набор чертежных циркулей. Сейчас вспоминать это без смеха невозможно. Тогда это было архиважно.

Все! Визы на руках, чемоданы собраны, родители и дети подготовлены. От жизни на полу тошнит. Надо ехать! Мы уезжаем! Без оглядки, без сожаления, без возможности вернуться. Мы уезжаем навсегда!

Сходили на кладбище, попрощались с нашими покойными родственниками. У евреев нельзя по-другому. Попросили у них прощения за то, что покидаем их. Они бы не осудили, мы знаем. Мы не уезжали добровольно. Жить так больше было невозможно. Чтобы мы хорошего не делали для той страны, мы оставались изгоями, во всем виноватыми евреями.

Незадолго до отъезда отец поставил своему старшему брату, Люсиному отцу, памятник в местечке, где они родились. Поехали туда.

— Смотри, — сказал папа, прошептав короткую молитву Кадиш, — запомни, — это наш памятник.

Я запомнил: кладбище было почти разрушено, памятники разбиты или повалены на землю. Небольшая дорожка, ведущая к кладбищу была сделана из еврейских памятников. На кладбище паслись козы местных крестьян. Наш памятник из черного камня, на котором на Иврите высечено имя моего дяди и слова нашей молитвы, стоял один. Попросили Бога, чтобы памятник не сломали.

Мы уезжаем

Проходят годы, и факты меняются на притчи. Новое поколение евреев и неевреев знает об этом понаслышке. Кое-кто заговорил о «колбасной» эмиграции. Когда меня спрашивают: «Не мучит ли меня ностальгия по бывшей родине?» Я вспоминаю того проводника из вагона «Чоп–Вена» и ностальгию как рукой снимает…

Рано утром за нами пришло такси. Доехали до железнодорожного вокзала. Скорый поезд «Москва — Бухарест» должен был довезти нас до Чопа. Там пересадка на поезд «Москва — Братислава». Проводить нас пришло человек десять. Даже провожать уезжающих в Израиль было небезопасно. Прощались надолго. Никто не знал, когда мы еще увидимся и приедем ли мы в Черновцы опять. Холодный воздух перрона забирался под куртку. Прощались почти без слов. Здание Черновицкого вокзала смотрело на нас большими полукруглыми окнами.

Через несколько часов мы приехали в Чоп. В Чопе — я третий раз. Вспомнил документ, подписанный мною три года назад: «Вы предупреждены, что в случае задержания в закрытой зоне в третий раз, вам грозит тюремное заключение до 3-х лет». Но в этот третий и последний раз я был в Чопе законно. У нас были визы на выезд в Израиль.

Разгружаемся на вокзале. Вооруженные солдаты-пограничники дежурят у дверей каждого вагона. Проверка документов. Пока все в порядке.

До взвешивания багажа и посадки на следующий поезд еще далеко. Мы бродим во вокзалу. В этот раз уезжало шесть еврейских семей.

— Что вы везете? Вы везете веники сорго? — спросил меня мужчина, направляющийся к сыну в Израиль.

— Нет, не везем. А что это такое?

Оказалось, что веники сорго — это обычные бытовые желтые веники. У мужчины этими вениками был забит чемодан. У меня был чемодан с деревянными ложками. Боже, как это было не смешно тогда!

Отцу пришло время сделать укол инсулина. Он страдал от диабета. Родители и дети устали. Поднимаюсь на второй этаж вокзала, узнав о том, что здесь есть восемь гостиничных номеров.

— Можно снять номер на три часа? Мы заплатим за целые сутки, — говорю.

— Можно. Ваши паспорта, пожалуйста.

— У нас нет паспортов, только визы.

— Тогда нельзя! Мы лицам без гражданства гостиницу не сдаём…

Поискал глазами знакомого бригадира грузчиков. И нашел. И он узнал меня. Все повторилось опять. Тот же туалет, та же поза у писсуаров. Я передал ему деньги.

— Что ты хочешь провести через границу? Кого провожаешь? — спросил бригадир.

Я понял, за деньги через неприступную советскую таможню многое можно было провести.

— Ничего, — отвечаю, — у меня ничего незаконного нет. Немного лишнего веса. Помоги, чтобы нас меньше шмонали. В этот раз я уезжаю сам.

— Я все сделаю, — ответил бригадир, — Счастливо тебе, парень. Ты правильно делаешь, что уезжаешь…

Таможенники перевернули четыре чемодана, выбрасывая содержимое на большие столы. Несколько чемоданов даже не открыли. Ничего не вернули. Или почти ничего…

Неожиданно один, особо рьяный таможенник, увидел военные медали тестя: «Медали провозить нельзя!» Тесть опешил: «Это мои медали. Как я без них?» Замешательство, заминка. Заминок не должно быть! «Пожалуйста, верните отцу медали» — попросила моя жена.

Подошел старший офицер: «Сержант, верните медали старику. Заслужил — пусть везёт»

Ну, вот и поезд. У нас два купе на семь человек и двенадцать чемоданов. Ничего, вытерпим.

— Всем зайти в купе! Никуда не выходить! Не высовываться!

Солдат-пограничник направил дуло автомата прямо мне в лицо. Дети заплакали.

— Всем сидеть! В окна не смотреть! Переезжаем границу Советского Союза!

Вытерпим…

Наступил вечер этого длинного-предлинного дня. За окном стемнело. Поезд медленно полз по землям Чехословакии. Скоро Братислава. Ночь нам предстояло провести в этом поезде. Жена увидела, что соседнее купе совершенно свободно.

— Можно ли ночевать в пустом купе? — спрашиваю проводника.

— Нельзя. Не положено! — неожиданно грубо ответил проводник. — Приедете в свой Израиль — там дадут больше.

Мои глаза налились кровью. Мне было 35 лет. За плечами служба в армии, занятия вольной борьбой.

Вот он, последний гад-антисемит, которого я вижу в СССР. Советские пограничники уже ушли. Я ринулся на этого маленького черноволосого человечка. Он должен за всех ответить. Я уехал, но не попрощался с ними! Не расплатился за все: за слово «жид», за разбитые памятники на еврейском кладбище, за 5-летнего Витьку, обзывавшего моего сына еврейчиком. Витька — это новое, следующее поколение антисемитов. А до этого был кирпич, брошенный нам в окно с надписью «жид», когда мне было 8 лет. Это никогда не кончится. Государственный антисемитизм рождает бытовой антисемитизм. Бытовой антисемитизм питает государственный. Круг антисемитизма не разорвать. Вспомнил, как в школе группа пацанов из старшего класса напала на меня, крича «Изя — еврейчик!» Я их не знал. Мне удалось повалить одного из них на землю и бить, бить, бить… Каждое поколение евреев имеет своё поколение антисемитов. Вспомнил, как после службы в армии долго нигде не мог устроиться на работу — «Отъезжающих не берем», хотя тогда я еще и не думал об отъезде. Устроился по блату. За дядю Мишу, который молился нашему Богу, выключив на всякий случай свет в комнате. За «бесплатное» образование, на которое бесплатно всю жизнь ишачили мой отец и мать. Он, этот маленький проводник, заплатит за всех! За то, что выгнали в феврале с детьми и стариками на улицу, отобрав нашу квартиру. За то, что мы им дали больше, чем они нам.

— Нет, — заорала жена, — мы еще в Чехословакии! Назад!

В это время в вагон вошли чехословацкие пограничники. Проводник засмеялся и скрылся в своем купе.

— Проверка документов, — вежливо по-русски сказали чехословаки. Никаких происшествий. Они прошли дальше по вагону.

Дети уснули. Жена держала меня за руку. Успокоится я не мог. Она была права: надо проехать через советские двери… Дождусь Австрии.

К утру я не выдержал — уснул. За окном было утро. По времени уже должна быть Австрия. В окне: цветные аккуратные домики, асфальтированные дороги. А где же пограничная проверка? Где советский проводник? Его не было. Ни в купе, ни в вагоне проводника не было. Он исчез. Видимо он сошел в Братиславе, где производилась замена рабочего состава.

Постучавшись, вошел австрийский пограничник. «Всё, — понял я, — мы проехали дверь».

Перед тем, как проверить наши визы, первое, что сделал австриец, — дал нам еще два соседних свободных купе. «Вам удобно?»

Нам удобно!

Вена, Рим и прочие Ладисполи

К середине дня мы приехали в Вену. Сошли на вокзале, разгрузили чемоданы. Только сейчас до меня стало доходить, что дальнейшая часть нашей поездки совершенно не ясна. Что делать дальше? Главная цель — выезд из СССР — была достигнута. Двери остались позади.

Давая историческую оценку факту выезда большинства еврейского народа из Советского Союза, необходимо сказать, что эта задача состояла из двух частей. Самой трудной и рискованной была первая часть: уехать из антисемитской страны, увезти детей, уехать из страны, которая даже не сделала попытки задержать, выяснить причины уезда миллиона её граждан, фактически подталкивая и выталкивая их.

За все годы еврейского исхода правительственные газеты России, радио и телевидение ни разу не выступили в поддержку евреев, не попытались разобраться и хоть как-то объяснить причину бегства законопослушных граждан из страны, ни разу не остановили акты антисемитизма ни в быту, ни наверху.

Как и Гриша, осудивший своего лучшего друга деда Соломона за желание выехать в Израиль, нашлись и другие евреи, которым было хорошо. По телевизору показывали евреев — деятелей культуры и науки, которые не «понимали» и осуждали своих братьев.

Объявляли о том, что некоторые евреи вернулись обратно из Израиля в Советский Союз. Этот факт раскручивался средствами массовой информации СССР повсеместно. Был запущен в оборот даже антисемитский анекдот:

«Едут два парохода навстречу друг другу, один в Израиль, другой из Израиля. На первом пароходе, том, что в Израиль, на палубе стоят евреи и крутят у виска пальцем. На втором возвращающиеся в СССР евреи показывают тоже самое едущим в Израиль».

Евреям, мол, всегда чего-то не хватает. То они уезжают, то они приезжают. Они сами не знают, чего они хотят. «Еврею хорошо в дороге…»

Конечно, были и те, кто вернулся. Это было исключением, подтверждающим правило: люди все разные, и евреи все разные. Возвратившихся прозвали «Дважды евреями Советского Союза». Их были единицы. Их число не входило ни в какое сравнение с сотнями тысяч уехавших и никогда не думавших о возврате в СССР.

Потом, оказалось, что Израиль не очень-то был готов к приезду миллиона новых репатриантов. Действительно, некоторые уезжали из Израиля из-за бытовых проблем. Но не обратно в Советский Союз, а в Америку, Канаду, Италию, Австрию. Собственно, для этого мы и убежали оттуда, чтобы жить в свободном мире свободной жизнью. Так же как, скажем, не все испанцы живут в Испании, а французы во Франции, так и евреи не все живут в Израиле.

Мой друг Артур из Бухары, вырос в Австрии. Его родители, попав в Израиль и не найдя там себе места, уехали в Австрию. Артур окончил в Вене школу, потом колледж. Его родной язык — немецкий. Сейчас вся семья живет в Америке. Эти факты совершенно не означают, что евреи разлюбили или предали Израиль. Поддержка Израиля — краеугольный камень жизни евреев любой страны. За существование и благополучие Израиля евреи молятся в Америке и Мексике, в Аргентине и Франции, в Марокко и России.

Что делать по приезду в Вену? Нас встретили люди в израильской военной форме. Это были представители посольства Израиля в Австрии.

— Вам куда? — по-русски спрашивали они. Тем, кто ехал в Израиль, они помогали поднять чемоданы, везли в аэропорт.

— Мы в Америку, — говорю.

— Никаких проблем. Вам туда, вас там встретят другие, — отвечали они.

Скоро, на маленьком микроавтобусе молодой еврей, говоривший по-русски с польским акцентом, отвез нас на специально приготовленную для нас квартиру. Начались австрийские каникулы.

Вена была прекрасна. В апреле уже было тепло. Множество людей передвигалось на велосипедах, в лёгких ярких одеждах. Расцветали деревья. Улицы Вены, чистые, вымытые шампунем, были заполнены множеством автомашин, новых, цветных, разных марок. Дома покрашены и отремонтированы. Мы же, приехав из-за железного занавеса, выглядели экзотически. В кроличьих меховых шапках, в теплых войлочных сапогах, в дешевых тряпичных куртках — на нас смотрели, как на пещерных людей.

На вокзале «поляк» прислал мне в помощь носильщиков, но я решительно отказался. Еще утащат один чемодан! Расставив своих стариков по углам, я один перетащил все двенадцать чемоданов.

Нам помогал ХИАС — старейшая в мире американская еврейская благотворительная организация. Деньги на переезд евреев в Израиль и Америку выделял великий и могучий ДЖОЙНТ, Американский Еврейский союз. Обе организации существовали на пожертвования американских евреев.

Привезли нас в добротное шестиэтажное здание, на втором этаже которого было организовано что-то вроде общежития. Здесь было 12 отдельных комнат, 3 из которых выделили нам. Посредине была большая кухня, два холодильника, телевизор на стене. Те, кто приехал на неделю раньше, поучали новеньких, как надо жить в Вене: «Супермаркет вот здесь. Хлеб дешевый — там. Автобус — дорого, пешком дешевле — Вена не такая уж большая». Жили мы недалеко от старинного парка Пратер. В этом парке мы гуляли с детьми, ели великолепное мороженное. Там же впервые увидели игровые автоматы.

Начиналась новая жизнь. В углу в мусоре валялись привезенные войлочные сапоги, старые шапки.

Нас вызвали в посольство Израиля подписать отказ от израильской визы. Проходило это совершенно безболезненно. С удивлением мы смотрели на украшения иудаики на стенах и столах серьезного офиса. Смотрите, израильский флаг на стене, а вот минора — семисвечник. Сотрудники посольства при входе целовали мезузы на дверях. Всё это свободно, без стеснения. Мы, забитые бесправные советские евреи, смотрели на это с открытыми ртами. Мы отходили от галута.

В посольстве Израиля нас не стыдили за то, что мы хотим уехать в Америку, не пытались изменить наше решение. Много лет спустя, уже в Америке, мне посчастливилось услышать выступление бывшего Советника посольства Израиля 1987 года в Австрии, Дана Ашбеля, перед русскоязычными евреями:

— Нет, мы не противились тому, что русские евреи едут мимо Израиля. Мы хотели показать, что они находятся в свободном мире, и могут свободно принимать решение, где им жить и куда ехать. Мы были уверены, что произральские чувства этих людей не изменятся, где бы они не жили, и мы не ошиблись.

А потом, под аплодисменты публики, добавил:

— Это я лично подписывал вам в Вене отказы от израильской визы!

К моему удивлению, евреи-беженцы из СССР, уехавшие из Вены и Рима в Израиль, а не в Америку, через много лет начнут говорить о каком-то неправильном решении тех, кто уехал в США. Появилисьосуждающие голоса, мол один галут променяли на другой. Нас обвинили чуть ли не в каком-то предательстве Израиля, заговорили о «колбасной» эмиграции в сытую Америку.

Ничего подобного, конечно, не было. Мы один народ — русскоязычные евреи, и нам делить нечего.

А произошло вот что. В 1989 году двери СССР практически распахнулись. Волна эмиграции выросла во много раз. В то же время Америка, возможно по согласованию с Израилем, перестала принимать евреев из СССР, не имеющих прямых родственников в США. На «закрытии» Америки, как потом оказалось, настаивали и бывшие советские евреи-диссиденты, доказывая, что все евреи должны жить в Израиле. Ведь они именно за это и боролись! То ли Израиль спохватился, решив, что русские евреи нужны и ему, то ли Америка решила, что с неё хватит евреев, но разрешения на въезд в Америку почти прекратились. Американские двери закрылись. С 1989 большинство эмигрантов направлялись в Израиль. Этот факт будет нечестно причислить к всплеску израильского патриотизма у советских беженцев. С 1989 года из Советского Союза уезжали те, которые раньше, то ли из страха, то ли по каким-то другим причинам, в 70-80 годы не готовы были подавать документы на выезд. С 1989 года получить разрешение на выезд из СССР становится довольно легко. Так сложились обстоятельства. Некоторые сожалели о необходимости ехать в Израиль, а не в США, тем более, что начинали доходить слухи о неготовности Израиля принять такое большое число репатриантов. В свободном мире бытовые условия, родственные связи не следуют смешивать с недостатком патриотизма. Почти миллион коренных израильтян живет и работает за пределами Израиля, не переставая его любить и поддерживать. И русскоязычные евреи-американцы, безусловно, горой за Израиль. Маленькое еврейское государство Израиль — не только предмет нашей гордости, но и единственное место, где евреи — хозяева земли, обещанной нам Богом, Земли Обетованной.

Чудесная Вена. Знаменитый Венский оперный театр. Подземный торговый город, в котором было всё на свете, поражал великолепием. Жаль, денег ни на что у нас не было. Денег, выданных ХИАСом, хватало только на продукты и жильё.

Увидели демонстрацию за мир в центре Вены. Демонстранты держали в руках воздушные шары с надписью «Мир» на разных языках. На одном из шаров по-английски было написано еврейское слово «Шалом» — мир.

Тесть ходил по Вене в пиджаке с орденами и медалями советской армии, полученные им за участие во Второй Мировой войне. Однажды вернулся покрасневший и злой.

— Что случилось? — спрашиваем.

— Мне за спиной сказали «Рашен швайн» — русская свинья. Да я их во время войны… Куда вы меня везете? К фашистам?

— Яков Моисеевич, — пытаюсь успокоить тестя, — Ну, кто такие австрияки? Те же немцы. Вот приедем в Америку, Америка была нашей союзницей во время войны. В Америке русские ордена уважают…

Вечером пожилой ветеран открутил ордена и медали со своего пиджака и бережно сложил их в чемодан.

Продали икру и водку. К нам приехал пожилой украинец–бандеровец и скупил у всех водку: «Люблю русскую горилку», — сказал.

По коллекту позвонили с переговорного пункта Мише в Америку. Едем.

Пробыв месяц в Вене, мы уехали в Италию. То, что Италия — не Австрия, мы почувствовали сразу. Денег давали меньше. Жильё было хуже, да и сами итальянцы жили беднее австрийцев.

К нашему удивлению поезд с еврейскими беженцами из СССР разгрузили в пригороде Рима, под охраной вооруженных итальянских карабинеров. Нам объяснили, что это делается с целью защитить нас от арабских террористов. Для чего арабским террористам нападать на беззащитных затурканных русских евреев, было совершенно непонятно.

Это станет понятно потом. Потом, лет через десять-пятнадцать арабы взвоют, поняв, какую ошибку они допустили, разрешив миллиону русских евреев выехать из России и въехать в Израиль. Наши дети стали отличными солдатами Армии Обороны Израиля. Во всех израильских боевых частях заговорили по-русски. Русские евреи относились к арабам намного хуже коренных израильтян. Евреи — ветераны афганской войны просили израильское командование разрешить создать отдельный снайперский батальон. Израильтяне отказали: «Русские слишком быстро нажимают на курок!»

Город Санта-Маринелли, Италия, 1989 г. Эмигранты ждут разрешения на въезд в США, Канаду, Австралию. Фото Е. Чудновской

…Итальянский курортный город Ладисполь, в 30 км от Рима, сыграл огромное значение в истории нашей эмиграции. Мы прожили здесь два месяца в ожидании виз на Америку. После нас некоторые провели в Ладисполи намного больше. Итальянцы приняли нас неплохо. Нам улыбались, нам сдавали квартиры и помогали. Наверное, еврейским эмигрантам из СССР нужно установить памятник терпеливым ладиспольцам. Представьте себе картину, когда по улицам маленького города целый день бродят без дела пришельцы, ни слова не понимающие по-итальянски и спрашивающие, где купить сахар, как по-итальянски слово «мука», можно ли где-то подработать. Сначала, вместе с иранскими евреями, нас было около тысячи человек. Потом, когда число это удесятерилось, и Ладисполь переполнился, ХИАС начал селить эмигрантов в Остии и Санта-Маринелле. Наши маленькие дети, играя с местными, уже начали говорить по-итальянски. Одной из наших проблем в Италии был хлеб. Ну, не могли мы начать вместо хлеба есть пиццу и макароны. А хлеб в Италии выпекался какой-то странный — пустой внутри. Наконец кто-то нашел местную пекарню, где продавался на развес сносный черный хлеб.

На Круглом рынке в Риме, куда все ездили за продуктами, наших денег хватало только на куриные крылья, самое дешевое, что можно было там найти. У нас они назывались «Крыльями Советов».

Иранские евреи рассказывали, как переодевшись в бедуинов, в арабских одеждах бежали они через пустыню, иногда на верблюдах. Мир и сейчас говорит только о беженцах-арабах из Израиля. Но никто не хочет вспомнить почти миллион евреев — беженцев из арабских стран. Права на возвращение у них нет.

Центром нашей жизни в Ладисполи стала небольшая любавическая синагога. Ставший известным на всю эмиграцию, молодой симпатичный раввин Гершль учил нас азам иудаизма. Это было прозрением. Мы учились быть нормальными евреями.

— Что мы едим на Пасху? — спрашивал раввин.

— Мацу, — отвечали мы. Я вспомнил, как в Черновцах перед пасхой ночью, прячась, шли мы с тестем к женщине, пекшей на своей кухне мацу к пасхальным праздникам. В белой наволочке мы несли ей муку. На утро надо было быстро забрать самодельную превкусную мацу. Запретный плод действительно был сладок.

Однажды на своей автомашине приехала в Ладисполь русская женщина, работавшая переводчицей религиозной литературы в Ватикане и говорившая по-итальянски. Спросила, разбирается ли кто-нибудь в сантехнике: ей надо починить кран в ванной. Работать нам не разрешали, но подрабатывали нелегально многие. На следующий день мы с женой уехали электричкой в пригород Рима — Остию исправлять кран. Пока я возился в ванной, моя жена за один день сшила хозяйке платье из её ткани на хозяйкиной швейной машине. Ольга, так звали женщину, с нами рассчиталась по-царски: так мы заработали первые 300 долларов в эмиграции. К вечеру к Ольге в гости пришли два католических священника высокого сана. Узнав, кто мы, и что мы сделали для Ольги, один из них, старший, благословил нас: «Вам будет хорошо в Америке», — сказал кардинал.

Неожиданно маме стало плохо. Не выдержав напряжения переезда, моя мама заболела. Попасть к доктору было сложно. ХИАС с неохотой и только в крайнем случае соглашался платить за визит к врачу. Отцу дали визит: у него кончался инсулин.

Получив инсулин, отец зашептал мне: «Скажи, что мне положен спирт для уколов». В Союзе для этой цели ему действительно выдавали бутылку спирта, половину которой он экономил и выпивал. Отец был неприятно удивлен, когда ему принесли коробку со спиртовыми марлевыми протиралками. Выдавить спирт из них было невозможно. Такого мы не ещё видели.

Что случилось с мамой, мы не понимали. Доктор выписал успокаивающее лекарство. Оно не помогало. Мама лежала в постели, ей было плохо.

Я решил найти доктора из наших эмигрантов. Один мой ровесник — врач из Киева вызвался помочь. Он пробыл 20 минут у мамы, ничего не нашел и ничем не помог. Я заплатил ему 20 долларов — огромные для меня деньги. Маме он не понравился. Отец нервничал: «Вызывай Клару из Америки!». Как будто это было возможно! Мы не знали, что и делать. Мама угасала.

Неожиданно свою помощь предложил один рижанин.

— Ты доктор? — спрашиваю.

— Нет, я работал шофером на машине скорой помощи в Риге. Я её вылечу.

В моем положении выбора не было. Десять дней каждый день по часу Матвей, так звали рижского шофера, сидел у постели моей мамы и разговаривал с ней обо всем на свете! Мама выздоровела, встала, начала опять хлопотать на кухне. Где ты теперь, Матвей?

На одиннадцатый день мама подошла ко мне и сказала: «Он не доктор. Он шофер! Мне всё рассказали соседи»

Мама опять заболела и слегла. Спасибо и вам, соседи.

Посовещавшись, мы с женой решили ехать в Рим, в ХИАС.

— Отпустите нас. Отправьте, пожалуйста, в Америку. Маме плохо. Разве вам нужно горе в Италии?

Нас внимательно выслушали.

Уже по дороге домой нам сообщили новость: вас вызывают обратно в Рим. Вас ждут билеты на самолет в Америку.

Мама выздоровела сразу. Просто поднялась с постели и стала собирать чемоданы. Скоро встреча с Кларой.

А еще через три дня воздушный лайнер авиакомпании Ал Италия нес нас в долгожданную Америку.

Конечная остановка — Америка

Через одиннадцать часов полёта наш самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту имени Джона Фердинанда Кеннеди. Пассажиры аплодировали пилотам. Мы тоже аплодировали пилотам и стюардессам и всем, всем, кто помог нам вырваться из СССР.

До этого в самолете выдавали бутерброды с ветчиной. Нам не выдали. Нас ХИАС записал в список верующих евреев, и нам, как и положено, выдали большие зеленые коробки с кошерной едой. Не знаю, кто составлял эти продуктовые наборы, состоявшие из тертой красной свеклы, морковки, двух кусочков мацы и небольшой котлетки из индюшатины, но есть это было невозможно. «Вытерпим и это», — улыбались мы.

Уже в гигантском аэропорту Нью-Йорка имени Джона Кеннеди, пока я собирал двенадцать чемоданов, стаскивая их с вертящегося круга, два огромных чернокожих полицейских остановили наших родителей и стали что-то грозно спрашивать по-английски. Мама позвала меня.

— Что случилось? — спросил я полицейских, естественно, по-русски.

— Food! Food! — повторяли полицейские. И тут я увидел маленькую противную собачку. На ней висела надпись: «Food patrol». Собачка, не переставая, тявкала на моего отца.

— Папа, у тебя есть какая-то еда?

— Ну, конечно, — отвечал отец, доставая из кармана небольшой, завернутый в салфетку, бутерброд с колбасой. — Я же диабетик. Мне нельзя голодать.

— Выбрось!

— Выбросить? Выбросить хорошую еду в мусор? — понять это советскому человеку было невозможно.

— Выбрось! Через час Клара даст тебе колбасу. В Америку ввозить еду запрещено.

Колбаса ушла в мусор. Собачка успокоилась, и счастливо виляя хвостиком, убежала. Мы вышли в зал ожидания аэропорта, катя на тележках наши двенадцать чемоданов.

Ну, вот и всё. Мне трудно описать крики радости всей нашей многочисленной родни. Мы кричали тоже. Мама плакала, обнимая дочь. Клара тоже плакала. Плакала, испугавшись, и наша маленькая дочь. Я присматривал за чемоданами: не украдут ли.

Почему нашу эмиграцию кое-кто назовёт колбасной? Может быть потому, что у моего отца в кармане лежал бутерброд с колбасой? Не знаю. Это уже сейчас, через много лет, когда Советский Союз развалился, через открытые настежь двери России хлынули в поисках лучшей жизни сотни тысяч его граждан: русских, белорусов, украинцев, татар, казахов, всех. Безусловно это не политические, а экономические беженцы. Их и надо называть колбасной эмиграцией.

Но разве можно оскорблять и обвинять людей за стремление жить по-человечески?

Можно ли винить евреев в развале Советского Союза? Частично, да! Наряду с другими факторами: Чернобыль, афганская война, Берлинская стена, дефицит всего на свете, отсутствие реальной гласности, ложь коммунистической пропаганды, всеобщая еврейская эмиграция, — все это вместе привело к распаду СССР. Другие народы, жившие в «дружном союзе» под зорким присмотром старшего русского брата, после развала СССР, тоже поспешили отделиться от России.

Три автомашины увозили нас из аэропорта. 12 чемоданов открывали все вместе. Наши родственники не могли сдержать смех, рассматривая деревянные ложки. Начиналась американская жизнь.

«Ну, это совсем другая пара галош», — сказала моя мама через две недели жизни в Америке…

Живя в Америке

В Америке мы увидели активную еврейскую жизнь. Здесь было столько всего еврейского, что мы оказались к этому и не готовы. Синагоги всех направлений и течений, еврейские центры, еврейские школы — иешивы, еврейский университет. Еврейские праздники праздновались открыто, кошерная пища продавалась в любом магазине, как и еврейские книги, газеты, журналы мод. Ставились еврейские спектакли, работали театры, еврейские похоронные бюро и еврейские больницы. Мы увидели евреев-ортодоксов, которые в 30-градусную жару ходили в меховых шапках и белых подколенниках. Мой папа, польского происхождения, сразу узнал в этих одеждах польскую моду прошлого века. Правда, поляки уже поменяли укороченные брюки, а ультра-ортодоксы-евреи нет.

Мы отдали своих детей на учебу в иешиву. Отдали и забрали. Перевели в обычную школу. Слишком много в иешиве молятся, и слишком мало учат математике. Мы с удивлением узнали, что существуют кошерные лифты, кошерная вода, кошерный сахар, кошерный чай.

Однажды, придя домой из иешивы, моя младшая дочь сказала:

— Папа, у нас в холодильнике есть некошерные продукты. Учительница сказала, что такие продукты нужно выбросить.

Мне вспомнились очереди за едой в Советском Союзе, суповые наборы, крики: «Больше одного килограмма колбасы в одни руки не отпускать!» Детей бы накормить…

— Доченька, всё, что папа и мама положили в холодильник, всё для тебя кошерное.

— Папа, я, когда вырасту, покупать буду всё кошерное.

— Конечно, дорогая. А как же иначе?.. Когда вырастешь.

Следующим моим большим сюрпризом в Америке явилось то, что американцы называют нас, евреев, русскими. Правда, они называют русскими всех, кто говорит по-русски: и украинцев, и грузин, и узбеков. Нам нет необходимости называться русскими. Мы русскоязычные евреи, со своими традициями, мироощущением и менталитетом. Русский язык для нас — это язык общения, а не любви к России, которая вытолкнула нас. У нас другого языка, к сожалению, нет. Возможно, наши дети и внуки, потеряют русский язык. Ну, что ж, значит, так и будет. Русский язык, безусловно, важен в современном мире. Однако евреи не должны быть хранителями русского языка, языка страны, уничтожившей наш язык и культуру.

Прожив в Америке столько же лет, сколько и в Советском Союзе, я могу сравнивать. Америка — не рай. Здесь не текут молочные реки в кисельных берегах. Эмигрантская жизнь сотен тысяч евреев из бывшего Союза сложилась по-разному. Здесь были выигрыши и потери, удачи и неудачи. Но одного в Америке нет: государственного антисемитизма, как и нет государственного расизма, антируссизма и т.п. Здесь это уголовное преступление. Конечно, и в Америке можно услышать анекдот про черных, белых, мексиканцев, итальянцев, ирландцев, поляков, евреев. Однако каждый народ живет здесь, сохраняя своё достоинство, традиции, религию. Здесь нет модной по всей Европе глупости под названием «Титульная нация», приносящей беды тем, кто не принадлежит к ней. А в один из главных праздников страны День Благодарения все её жители благодарят Бога за то, что он создал Америку – «God Вless America!»

В мире есть несколько стран, таких, как Америка, Канада, созданных беженцами. Сюда убежали ирландцы из Ирландии, итальянцы из Италии, поляки из Польши, китайцы из Китая. Для них Америка — родина. Плавильный американский котёл работает. Здесь, в Америке, и это главное, никто не может сказать: это страна моих, а не твоих предков. На статуе Свободы в Нью-Йорке вылиты из бронзы слова еврейской поэтессы Эммы Лазарус:

Эти слова очень близко подходят евреям. Именно эти слова определяют смысл Американского государства. Более того, Колумба, открывшего Америку, в Португалии считают португальцем, в Испании — испанцем, в Италии — итальянцем. А евреи, и я в их числе, имеем право считать Колумба — евреем! Колумб был потомком маранов — насильно крещеных во времена инквизиции евреев Испании. В команде Колумба были евреи. Гонимые в Европе, они искали новые земли…

Знаю, знаю. Забыл о коренных жителях Америки — индейцах. Их согнали, их выселили… Отвечу вам так: у индейцев есть свои летописцы. Надеюсь, они не евреи. Они и расскажут о судьбе индейских племен. Америка давно извинилась перед индейцами. Одно понятно: если бы в Советском Союзе у евреев были бы такие же льготы, почет и уважение, как у индейцев в Америке, нашей эмиграции могло бы и не быть.

И еще одна маленькая правдивая история.

Евгений Зальцбург, выехав из Одессы, гонял такси по Нью-Йорку. Однажды позвонила сестра из Колорадо: «Приезжай, помоги распродать обувной магазин. Закрываюсь»

Женя приехал. Закрытие магазина затянулось на несколько месяцев. Рядом с обувным магазином находилась мастерская пожилого индейского художника, где он из дерева вырезал фигуры индейских воинов и вождей с копьями и томагавками. Женя ещё в Одессе увлекался резьбой по дереву. Познакомились. Индеец обучил Женю вырезать фигуры индейцев. А через год пожилой индеец умер, и Женя остался единственным на Земле хранителем фольклорного искусства резьбы по дереву данного племени. К нему стали приводить индейских детей для обучения резьбе по дереву. Племя выдало Жене сертификат о том, что он индеец.

Теперь на вопрос: «Скажите, Фима, евреи могут быть индейцами?» Надо отвечать: «А почему бы и нет!»

Предвижу обвинения в отступлении от самого главного завета: евреи дома — только в Израиле! «В будущем году — в Иерусалиме!» — повторяют евреи каждый год. «В будущем году? А почему вы не можете взять билет и уехать туда сейчас?» — спросил однажды знакомый ирландец.

Слава Богу, это правда. В изменившемся мире евреям действительно можно уехать в Иерусалим. И едут. Переселение евреев в Израиль не останавливается ни на один день. Так было не всегда, сегодня, слава Богу, Иерусалим, который мечом отбирали у нас то мусульмане, то христиане, снова наш. Мы надеемся, что теперь — навечно. Гарантией тому — наши молитвы и наши танки.

Сионизм — это еврейский ответ

11 Сентября 2001 года я ехал в обычное время из Стейтен Айлэнда, где мы тогда жили, по мосту Верразано в Бруклин, где находился наш слабо процветающий бизнес. Повернув голову налево, я увидел густой дым на одной из башен Близнецов. Близнецы в то время были самыми высокими и престижными зданиями сердца Америки — Манхеттена. «Не понятно, — подумал я, — пожар, наверное» Включил в машине радио. И началось: неизвестный самолет врезался в самое высокое здание Нью-Йорка… Второй самолет врезался во второе здание Близнецов…

Террористическая атака на Америку!

За углом, в Пэйс Университете, учится мой сын. Звоню сыну — не отвечает. Звоню жене: где сын? Не знает. По улицам понеслись со страшным воем пожарные машины. Все на Манхеттен! Все! Завыли сирены машин скорой помощи. Перестали работать мобильные телефоны. По телевизору увидели невероятную картину: огромные здания Близнецов, как подкошенные, валятся вниз. А до этого из окон сотых этажей прыгали люди.

Как это могло случится в Америке? Где армия, авианосцы, подводные лодки, самолеты?

…Почти 3000 людей погибли в тот день. Сын нашелся — у него не было занятий. Весь в белой пыли поздно вечером пришел домой из Манхеттена в Бруклин Семён. Не было автобусов, сабвея. Знакомая по Черновцам Белла, глядя в телевизор на рушащиеся башни, кричала от страха. Там, в одной из башен, работал ее сын Боря. Он выжил, её Боря, так же, как и моя соседка, русская девушка Света, у которой там должна была быть деловая встреча. Она опоздала на встречу!

Затем каждый день были похороны пожарных и полицейских. По три в день в каждой церкви. И в синагогах были похороны. Там погибли все: христиане, иудеи, мусульмане. Там были итальянцы, ирландцы, русские, китайцы, евреи, поляки, — там были все.

В Бруклине возле мечети прыгали от радости арабские дети.

Являются ли арабы антисемитами? Нет, конечно. Ну, хотя бы потому, что арабы — тоже семиты. Арабы не согласны со всеми. Они в вечной войне со всем остальным миром. Так завещал им их пророк. Израиль просто ближе всех. Но террор не обошел ни Лондон, ни Москву, ни Мадрид, ни Софию, ни Берлин, ни Париж, ни Нью-Йорк. В Израиле это понимают. В Европе, похоже, — нет. Антисемитская Европа пытается задобрить арабов, пытается дружить с арабами против Израиля. Это ей не поможет. Арабы все больше захватывают Европу, меняя облик христианских столиц, строя сотни мечетей. То, что не удалось им в 16-том веке, без боя проходит сейчас.

В Европе евреям не жить. И чем скорее евреи уедут из Европы, тем скорее закончится европейский антисемитизм.

В конце 19-го, начале 20-го веков зародился сионизм. Цель его была проста и понятна: все евреи должны объединиться только на земле, завещанной им Богом, земле Израиля. Основная цель сионизма: вернуть еврейское самоуважение и достоинство в глазах неевреев и восстановить еврейский национальный очаг у горы Сион в Израиле, чтобы «жить, как свободные люди, на своей земле, спокойно умереть в своих собственных домах». — Это сказал Теодор Герцль — главный идеолог сионизма. Никакие попытки создать еврейское государственное образование в других местах, в Крыму, на Дальнем Востоке — Биробиджане, на острове Мадагаскар в Африке, не помогут. У тех земель есть другие хозяева. Даже, живя в Америке, евреи должны, как зеницу ока, хранить Израиль, как последнее убежище, последнюю остановку еврейского поезда!

Сионизм призывает вернуть гордость иудеям. Нам есть, чем гордиться.

Выскажу еще одну крамольную мысль: слово «еврей» должно быть заменено на слово «иудей». Заменили же негры свое название на афро-американцы. Слово «негр» напоминает им о рабстве. Слово «еврей» говорит нам о галуте. Никогда иудей не был рабом!

Заканчиваю…

В Москве в 2013 году открылся Еврейский музей толерантности. Что это за слово такое, толерантность?

Из словаря: «Толерантность означает уважение, принятие и правильное понимание других культур, терпимость к иному образу жизни, вероисповеданию, обычаям».

«Какая-такая толерантность в СССР? Не помню такого», — воскликнул Натан Щеранский, узнав о музее. Кто вставил латинское слово «толерантность» в название еврейского музея? Опять обман, опять пыль в глаза. А давайте попробуем прочитать название московского музея без иностранного слова «толерантность». Получается «Музей взаимоуважения и взаимопонимания русского и еврейского народов».

— Скажите, Фима, а каков был уровень толерантности между Серым Волком и Красной Шапочкой?

— Ну, знаете, сидел Волк в лесу, голодный, холодный, ни гостинцев не пёк, ни ягод не собирал. Сидел — сидел. Злился! Лес-то огромный. И он, Волк, в этом лесу — хозяин! Самый сильный и самый главный! Всех мелких зверюшек задавил, всех напугал, всех по норам разогнал. Но кушать-то Волку хочется. А тут Красная Шапочка по тропинке пришла в его лес! В его лес!!! Ну, как не съесть её за вторжение и оккупацию его леса, за его, Волка, голод и холод, за разорение леса собиранием ягод. Вот он и съел её, а заодно и её бабушку.

— Фима, а что дальше-то было?

— Что — что? Ничего! Наелся Волк, стало ему как-то неудобно перед другими обитателями леса. И создал Волк в лесу музей толерантности Серого Волка и Красной Шапочки. А на себя Волк красную шапочку любви и мира натянул.

Только, вот, торчат из-под шапочки уши… Волчьи уши.

Помните: «Если ты меня уважаешь, и я тебя уважаю, то мы оба уважаемые люди». А фактически, мы их уважаем, а они нас нет. И длится такая толерантность 2000 лет. И это еще вопрос, кто раньше появился на территории сегодняшней России, они или мы? Помните у Пушкина о вещем Олеге? Год 930-ый.

То есть, хазары, исповедующие иудаизм (и поэтому — неразумные?) были не евреями, что старательно подчеркивается русскими историками. Жили и процветали Хазары на землях, где разрозненные славянские языческие племена воевали друг с другом. Иудаизм появился в этих землях раньше православия. По версии еврейских и других ученых: хазары — это потомки иудейского колена Симеонова, а многие ашкеназийские евреи и есть потомки хазар. Князь Олег со товарищи уничтожил еврейское государство хазаров. Не оттуда ли берёт начало их толерантность?

Прочтите стихи ещё раз. Похоже, Александр Сергеевич описывает еврейский погром!

Почему-то в еврейских музеях мира нет истории борьбы еврейского народа с советским антисемитизмом 1970-90-х годов 20-го века. А ведь была победа: железные двери социалистического лагеря были взломаны! Почти миллион евреев, говорящих по-русски, вырвался на свободу.

Проходят годы, и факты меняются на притчи. Новое поколение евреев и неевреев знает об этом понаслышке. Кое-кто заговорил о «колбасной» эмиграции.

Когда меня спрашивают: «Не мучит ли меня ностальгия по бывшей родине?» Я вспоминаю того проводника из вагона «Чоп–Вена» и ностальгию как рукой снимает…

Помните еврейский анекдот?

«В Бруклине открылся ресторан под названием «Ностальгия». На стенах — березки, незабудки, балалайки. Сидит еврей за столом с расшитой петухами скатертью. Пьёт водку, закусывает селёдкой… Плачет… Вспоминает…

Подходит официант в шелковой рубахе, подпоясанный кушаком, и спрашивает: «А что, жид, в этот раз заказывать будем? Кровь русского народа?»

Шутка!

В 2005 году по приглашению школьных друзей мы с супругой приехали в Украину.

В Черновцах появились какие-то намёки на присутствие еврейской жизни. Мы увидели вывеску на Иврите «Еврейский клуб», мемориальную доску еврейскому писателю Моше Альтману, жившему на улице имени Ольги Кобылянской, улицу имени великой актрисы Сиди Таль.

Поздно! Черновцам больше не быть еврейской столицей. По словам нашего старого знакомого, бывшего заместителя мэра Черновцов, честного и порядочного человека Василия Каденюка, в городе осталось полторы тысячи евреев, в основном пожилого возраста.

На входе в городское кладбище, куда мы пришли, чтобы положить камень на могилу матери моей жены, установлен памятник выдающемуся украинскому композитору Володимиру Ивасюку. Памятник окружают могилы с шестиконечными звездами Давида. Могилы имели ухоженный вид. Евреи из Америки, Канады, Израиля оплачивают уход за могилами своих родных.

Напрасно некоторые говорили, что после отъезда еврейских врачей, инженеров, портных, пекарей, музыкантов, Черновцы ждёт упадок. Это неправда. Город живет своей жизнью, хотя многие простые люди жалеют об отъезде евреев.

Мы зашли навестить одинокую очень пожилую русскую женщину, жившую практически в нищете. Наша знакомая по Нью-Йорку передала ей в подарок сто долларов. «Мой муж был евреем, теперь я имею право каждый день получать бесплатный суп в синагоге. Мой Сашенька кормит меня после смерти», — сказала она…

Ну, вот и всё. Украина не показалась нам родной. Евреям там делать нечего.

Вернувшись в Америку, мы поблагодарили нашего Бога за ту победу, за возможность уехать и увезти наших детей от антисемитизма.

— Доченька, — спросил я недавно свою дочь, выросшую в Америке, — тебя когда-нибудь кто-нибудь обидел, из-за того, что ты еврейка?

— Ноу!— ответила моя американизированная дочь, — Однажды одна чернокожая, сидевшая за соседним столом в колледже, сказала мне: «Я знаю, почему ты выходишь замуж за еврея. Ты хочешь быть богатой!»

— Доченька! Она была права. Разве это оскорбление?

Антисемитизм не умер. Не умер в России, Украине, нигде. Он кочует по странам от Франции до Венгрии, от Италии до Литвы. И поэтому я оканчиваю мой рассказ словами из Торы.

Где бы ни жили евреи, где бы мы ни процветали, вывод один:

«На будущий год в Иерусалиме!»

Оглавление

Иудейская война 1970–1990 годов

Как это начиналось

Не говори «гоп», пока не проехал Чоп

Дед Соломон

Осторожно, двери закрываются

В очередь на выезд в Израиль

«У нас нет возможности вас выпустить»

Жизнь в отказе

Москва слезам не верит

Евреи — неевреи

Смена вождей

Новая метла — Горбачев

Немного о войне

Дядя Юра — борец с советской коррупцией

Забегая на 10 лет вперед

Москва или Черновцы

— Вам разрешили, дядя Натан?

Мы уезжаем

Вена, Рим и прочие Ладисполи

Конечная остановка — Америка

Живя в Америке

Сионизм — это еврейский ответ

Заканчиваю…