Спасение призрака [Альетт де Бодар] (fb2) читать постранично, страница - 2

длительного хранения, и будут пить, пока всё не станет казаться сияющим. И есть маленькие круглые вареники − в них на самом деле нет жемчужин, но они слеплены по-особому и уложены как нити жемчуга, дабы принести новобрачным удачу и столько богатства, чтобы они могли покинуть корабль, дайверскую работу и медленную смерть...

Ким Ань так и не выпала возможность всё это испытать. К моменту смерти она только начала завязывать отношения с одним из дайверов постарше − мимолетный роман, который на борту «Лазурного Змея» не продлился бы. Но, резко оборвавшись, он застыл в горе, сожалениях и взаимных упреках.

Тхюи и бывший её дочери редко разговаривают, хотя иногда пьют вместе. А Конг Хоан, старший сын Тхюи, получил назначение на другой дайверский корабль. Они общаются по комму, видятся на праздниках и годовщинах смерти: дистанция между ними больше, чем ей бы хотелось, но он жив − а это главное.

− Опять у тебя меланхолия, − говорит Сюань. − По лицу видно.

Тхюи морщится.

−  Да как-то пить не хочется.

− Заметно, − отзывается Ле Хоа. − Сразу перейдем к стихам?

− Она недостаточно пьяна, − отвечает Сюань прежде, чем Тхюи успевает открыть рот.

Тхюи вспыхивает.

− Из меня в любом случае плохой поэт.

Ле Хоа фыркает.

− Смысл не в том, что ты хороший поэт. Мы все в этом деле ужасны, иначе были бы чиновниками на пронумерованной планете и по малейшему зову к нам подбегала бы толпа слуг. Смысл в том, чтобы забыться. − Она замолкает и поднимает взгляд на Тхюи. − Прости.

Тхюи заставляет себя пожать плечами.

− Ничего.

Ле Хоа открывает рот и тут же закрывает.

− Вот.

Она достает что-то из-под одежды. Тхюи знает, что это, ещё до того, как подруга открывает ладонь.

Жемчужина маленькая и бесформенная: начальство не разрешает брать себе большие и красивые − такие уходят клиентам, у которых хватит денег за них заплатить. Камешек блестит в огнях чайной, как разлитое масло, и в этом свете вареники на столе и чай словно меркнут, превращаются в нечто несущественное, лишенное вкуса и запаха.

− Попробуй.

− Я... − Тхюи качает головой. − Она твоя. И до погружения...

Ле Хоа пожимает плечами.

− Дурацкая традиция, Тхюи. Ты знаешь, что это ничего не изменит. К тому же у меня есть запас. Эта мне не нужна.

Тхюи неотрывно смотрит на жемчужину, думая о том, как бросит её в стакан и будет смотреть, как она растворяется; о тепле в животе, когда будет пить; о нарастающем кайфе, охватывающем тело, пока не начинает трясти от блаженного желания; о том, чтобы на время отвлечься, отвлечься от завтрашнего дня и погружения, и от останков Ким Ань.

− Давай же, сестренка.

Тхюи качает головой. Берет стакан рисового вина и залпом осушает. Жемчужина всё так же лежит на столе.

− Время для стихов, − громко произносит она.

«Лазурный Змей» не отвечает, он редко говорит, тем более с дайверами, обреченными на смерть, но приглушает свет и звуки. Тхюи встает, ожидая, когда из пустоты в груди поднимутся слова.

Сюань права: для приличных стихов нужно быть более пьяной.

Тхюи знает, где погибли её родители. Разбитый корабль, на обломках которого они собирали жемчуг, запечатлен на алтаре предков, в конце повторяющейся голограммы, показывающей жизненный путь Первой и Второй матери, начиная от опьяненных счастьем новобрачных и до пожилых седых женщин с внучкой на руках. Они улыбаются настороженно и робко, словно уже знают, что им придется её бросить.

На борту «Лазурного Змея» они стали легендами, о которых говорят вполголоса. Они зашли в нереальность дальше, чем кто-либо. Дайверы называли их Долгим Дыханием, и у них есть собственный храм на целых три отсека, в котором всегда курятся благовония. На стенах храма женщины изображены в дайверских скафандрах, а бодхисаттва Гуаньинь указывает им путь в пустую каюту. Здесь дайверы оставляют подношения, прося удачи и процветания.

От них не осталось ничего. Скафандры рассыпались вместе с ними, а тела в глубинах разбитого разумного корабля превратились в две россыпи жемчужин где-то в каюте или коридоре, безвозвратно потерянные. Слишком далеко, чтобы забрать и вернуться живыми, даже если их можно обнаружить спустя двадцать один год после смерти.

Вот на алтаре Бао Тхать, муж Тхюи, − не улыбающийся, а суровый и твердый, такой же абсолютно серьезный в смерти, каким озорным и чудаковатым был в жизни.

От него тоже ничего не осталось.

Ким Ань... Ким Ань рядом с отцом, потому что умерла бездетной и незамужней; потому что больше никто не будет о ней скорбеть и возносить молитвы, чтобы её путь был лёгким. Тхюи на борту этого корабля не первая и не последняя, кто так делает.

Вот коробочка, в которой хватит места для одной жемчужины. Жемчужины, которую Тхюи имеет право забрать с тела дочери − вещественный, осязаемый предмет, который можно хранить, а не просто голограммы или собственные смутные и потускневшие воспоминания... Вот она баюкает на груди крошечного сморщенного младенца, испытывая